Темнодушие. Темница Прокси

Глава 1. 13‑е Управление

Был холодный ясный апрельский день, и время приближалось к полудню. Уткнув подбородок в грудь, Катарина скучала в вестибюле нового корпуса 13‑го Управления Госбезопасности.

Вчера она слишком поздно прибыла в город, и встреча с начальником Управления была назначена на утро. Ночь она провела в гостинице неподалеку от квартала правительственных зданий. Номер оставлял желать лучшего, но там хотя бы было всего одно маленькое зеркало в ванной. Его было несложно игнорировать.

Сегодня же Катарина с самого утра была на взводе. Вскочила в полшестого, едва дождалась прибытия сопровождающей — и сразу пошли какие–то проволочки. Назначенная встреча с генералом Вершининым отодвигалась на неопределенный срок. Когда же Алёна — сопровождающая — получила по телефону указание доставить Катарину пред очи шефа, то по прибытии они выяснили, что тот снова не может принять девушку. В итоге, Катарину даже не впустили в приемную. Да и в главное здание не впустили. Целых два часа ей пришлось сидеть в холле соседнего корпуса: здесь был запасной выход, где офицер иностранной спецслужбы особо не намозолит глаза людям.

Душевное состояние Катарины можно было охарактеризовать, как полную покорность судьбе, сдобренную раздражением на всех и вся вокруг. Ее раздражали местные бюрократы — и она ничего не могла поделать с этим: здесь чужая страна, а она приехала просить. Ее раздражала сама необходимость просить, но в эту «командировку» ее отправил Мартин, значит, она должна забыть о гордости. Ее раздражала не слишком удачно задрапированная казенная убогость этого учреждения. Ее раздражало то, что на нее нацепили бейджик — и тот здесь был как клеймо: проходившие мимо бросали взгляд на букву «П» в жирном круге и ускоряли шаг. Ее раздражала и сопровождающая. Да она же сама нацепила на нее эту метку прокаженной, но при этом каждый — каждый! — раз, когда Катарина что–нибудь спрашивала, Алёна все равно бросала затравленный взгляд на бейдж, как будто не видела его уже раз пятьдесят!

Да и вообще, Катарине не нравилась атмосфера этого Управления. Мрачно здесь как–то. Люди подавленные, угнетенные. Запуганные?

Сказать по правде, она не знала точно, чем занимается 13‑е Управление. Ну, что–то связанное с экстремизмом. На официальном сайте была опубликована слишком расплывчатая информация, в базе знаний «Велки» Управление лишь упоминалось, а Мартин умело уклонялся от всех расспросов.

Она не могла не довериться возлюбленному, но сейчас уже не знала, что и думать. Может, это генерал Вершинин так запугал своих сотрудников?

— Алён, слушай, а этот ваш Дмитрий Петрович… он как вообще, не очень страшный? — решилась она спросить у сопровождающей.

Алёна посмотрела на бейдж подопечной (бац! — кулак Катарины врезался в переносицу сопровождающей) и растерянно захватала ртом воздух, будто пионерка, у которой спросили, подарила бы она собственную почку любимому Вождю.

— Ладно, ладно, сама скоро увижу, — сжалилась Катарина. — Скоро ведь?

— У генерала появились неотложные дела, он примет вас, как только освободится, — не в первый раз за утро оттарабанила Алёна свою мантру.

Чего Катарина не учла, так это того, что у торта, как правило, наверху бывает вишенка.

Едва она расслабилась и погрузилась в свои мысли, как краем глаза уловила чужой взгляд. Не поднимая полусомкнутых век, она сквозь ресницы посмотрела на человека напротив.

В первое мгновение она обомлела и едва удержалась от того, чтобы вскочить со скамеечки. Они поставили здесь чертово зеркало в полный рост, а она за все два часа не заметила?! Бледный овал костистого лица, практически осязаемый холод мертвой кожи, обессмысленные смертью черты… как тогда, как каждый раз, что она теряла бдительность!

Но вот она моргнула, распахнула глаза — и поняла, что ошиблась. Нервы ни к черту. Напротив нее, прислонившись к стене, стоял обычный человек в синем плаще, из–под отворота которого выглядывал надетый поверх белой рубашки легкий бронежилет. Возраст — около тридцати или старше; лицо, действительно, как будто в морге чуть в порядок привели. Бейджа или знаков различия у него не было, а вот чего у него было с избытком, так это нахальства. Незнакомец совершенно беззастенчиво сверлил Катарину взглядом глубоко посаженных глаз цвета зимней хвои.

Неуютно передернув плечами, девушка вопросительно вскинула подбородок, мол, что надо? Незнакомец, нисколько не смутившись, продолжил методично срезать воображаемым ножом кожу с ее лица.

Приняв безразличный (она надеялась на это) вид, девушка опустила голову и притворилась засыпающей от скуки. И как же это трудно, когда тебя при этом сканирует неприятный мрачный хмырь — а ты ничего не можешь поделать! Время растянулось будто резина, а раздражение Катарины достигло той стадии, когда обычная девушка уже начала бы истерику. Но она не могла позволить себе демонстрировать чувства.

Через пять минут стало уже невыносимо продолжать сидеть. Катарина наигранно встрепенулась и протерла глаза, собираясь попросить Алёну отвести ее в уборную — лишь бы подальше от этого хрена. Но его уже и не было здесь. Тихо пришел, тихо ушел.

— А кто это там был? — спросила она у сопровождающей.

Алёна опять изучила бейдж (ее челюсть, сжатая огромной лапищей Катарины, затрещала):

— Почему вы спрашиваете?

— Ну, тут все такие официальные, с документами, бейджиками, погонами, а он как будто с улицы случайно зашел, — пояснила Катарина.

— Это… Кощей, — пролепетала Алёна, сглотнула и замерла, будто поняв, что сболтнула лишнего.

— Странное имя, — удивилась Катарина. — И что, Кощею можно так вот неформально здесь ходить?

— Мы не говорим о нем, — нахмурилась сопровождающая и отошла в сторону, будто показывая, что разговор окончен.

К счастью, вскоре томительное ожидание закончилось. Буркнув пару слов в телефон, Алёна повела подопечную в кабинет генерала Вершинина.

Они поднялись на второй этаж и прошли по надземному переходу в основной корпус. Если при строительстве маленького, нового здания аборигены хотя бы пытались сделать современный дизайн, то главное здание встретило Катарину антуражем казенной серости второстепенной организации, что финансируется по остаточному принципу: потолки высокие, но давно нуждаются в побелке, стены выкрашены дешевой краской, дощатые полы от старости совсем покоробились. Тянуло хлоркой и запахом сортира, а в боковом коридоре гремело жестяное ведро уборщицы. Здесь все было убогим. И вот эти люди могут ей помочь? Стоило ли тратить время да оскорблять свою гордость…

Из глубины коридоров вдруг донесся приглушенный звон сигнализации. Рация–коммуникатор Алёны пискнула, и та сунула в ухо наушник, послушала несколько секунд, а затем схватила Катарину под локоть и повела по иному пути, чем собиралась ранее.

Катарина услыхала дробный грохот, который не могла не узнать: это по коридорам идет взвод, а то и рота бойцов в тяжелой экипировке! Пара этажей и несколько стен не помеха для шума целой ватаги солдат, что спешно направляются куда–то по вызову.

— Что, какая–то срочная операция? — спросила она у Алёны, не особо надеясь на ответ.

— Просто дежурный вызов, ничего серьезного, — все же ответила сопровождающая, не ослабляя хватку.

Возле приемной генерала оказалось небольшое фойе — и это пока было единственное виденное Катариной помещение Управления, которое можно было бы назвать не просто красивым, но и богатым. Мраморный пол, стены из светлого полированного камня. Поверху тянулись каменные же таблички с орнаментами и звездами. А стену напротив приемной украшал прекрасный барельеф: чуть более десятка искусно выточенных фигур в левой части, соответствующее количество имен и парных дат вверху. Последняя дата под каждым именем была одной и той же… В правой части барельефа была эмблема Управления и схематичное изображение главного здания. А посередине… стоящая спиной фигура в синем плаще, оглядывающаяся на группу слева. Кощей? Не разобрать, мастера сделали так, чтобы фигура тонула в сумеречном переходе от темной левой стороны к светлой «гербовой».

К барельефу не прилагалось никакого пояснения. Что это? Памятник? Алёна не позволила здесь задержаться. Но, уже заходя в приемную, Катарина оглянулась. Показалось ли ей, было ли то игрой света, но на секунду она увидела гору из сотен черных каменных черепов под ногами тех, на кого оглядывался Кощей.

Секретарь — строгая женщина средних лет — быстро проверила документы, что ей всучила Алёна, сверилась с компьютером и запустила Катарину в кабинет.

— Подождите немного, Дмитрий Петрович скоро будет. Ковальский уже здесь, — сказала она.

Уточнять, кто такой Ковальский, не потребовалось — это и был тот мрачный хрен, Кощей. Он восседал в ближнем конце стола для переговоров, лениво изучая что–то в телефоне.

Катарина затворила за собой дверь. Сопровождающая осталась в приемной. Усевшись напротив Ковальского, девушка решила начать разговор, раз уж этот тип тоже в деле.

— Простите, не знаю как вас по имени, а вы кто вообще такой? — спросила она напрямик.

Ковальский бросил на нее безразличный взгляд и вернулся к телефону, отодвинув отворот плаща, чтобы показать закрепленное на бронежилете удостоверение.

«Ковальский, Алексей Михайлович, — прочитала Катарина. — Капитан Госбезопасности… Куратор 6‑го Отдела».

«Вот как, — подумала она. — Не начальник отдела, а именно куратор. Что это, собственно, значит? Если он лишь курирует работу отдела, то работает в каком–то другом? Какой–то секретный отдел в режимном учреждении?»

— У меня здесь назначена встреча с генералом Вершининым. Я думала, это будет конфиденциальный разговор… — попыталась она продолжить общение.

— Да–да, — ответил капитан Ковальский, не поднимая взгляда. — Петрович меня как раз и позвал, поучаствовать.

Все это время он возил пальцем по экрану, будто прокручивая что–то. Терпение Катарины лопнуло, и она, поднявшись и обойдя вокруг стола, заглянула в экран капитанского смартфона с высоты своих ста девяноста сантиметров.

Коты. Он листал ленту с фотографиями кошек. Иногда «лайкал» самых «няшных».

Ковальский не обратил ни малейшего внимания на нависшую над ним девицу. Та, изрядно стушевавшись, вернулась на свое место. Как ни странно, ей полегчало. Пусть у него будет сколь угодно черная репутация, но теперь она знала его маленькую слабость…

Несколько минут прошли в тишине, пока из приемной не послышались голоса, и в двери не вошел генерал. А ведь она его уже видела на официальном сайте, да почему–то из головы вылетело! Нарисовала, дура, в своем воображении кого–то, кому больше подходит прозвище Кощей, а настоящий Дмитрий Петрович Вершинин не имел к этому образу никакого отношения. Скорее, генерал походил на благообразного директора завода: простое добродушное лицо, чуть тронутая сединой лысеющая голова, вовсе не воинское телосложение. Возраст — лет пятьдесят с хвостиком. Ему бы больше подошел строгий неброский костюм, чем генеральский мундир.

— Катарина, вы уже здесь, — улыбнулся Вершинин. Он пожал ей руку, затем повернулся к Ковальскому, уже поднявшемуся со стула и изобразившему что–то отдаленно похожее на воинское приветствие.

— Лёш, ты в этот раз без опозданий? Что–то большое в лесу сдохло? — насмешливо поинтересовался генерал, пожимая руку капитану.

— Не в лесу, — без тени улыбки ответил Ковальский. — И не большое, а многочисленное.

Генерал повернулся к Катарине с виноватой улыбкой, будто извиняясь, и сказал:

— Давайте, ребята, начнем. А то госпожа Йович и так заждалась, — небольшой поклон в сторону Катарины.

Ну не похож этот человек на того, кто может зашугать целое Управление!

Они уселись за стол переговоров, но уже с другой стороны: генерал в торце, недалеко от личного стола, капитан — по левую руку от него, Катарине же досталось место напротив капитана.

— Итак, — начал Вершинин, обращаясь преимущественно к Ковальскому. — Наш коллега, глава спецподразделения «Велка» господин Мартин Дворжак, попросил нас принять свою протеже — если позволите называть вас так, госпожа Йович. Есть некоторые обстоятельства, которые вынудили господина Дворжака просить нашей помощи.

— А «велковцы» нам что, уже соратники? — недовольно перебил Ковальский.

— Да, Алексей, — ответил генерал. — А Мартин еще и мой друг. Он мне помогал, я ему помогал. У нормальных людей это называется дружбой. Или ты не согласен?

— Как скажете, тащ генерал, — без энтузиазма согласился Ковальский. — Извините меня за непримиримый скептицизм, но принимать здесь эту иностранную… разведчицу…

— А она действительно разведчица, — ухмыльнулся Вершинин. — Катарина, скажите ему сами, в чем состоят ваши рабочие обязанности?

— Лейтенант, командир разведотряда, — послушно отозвалась девушка. — Мой отряд проводит рекогносцировку мест проведения операций «Велки»: где входы, где выходы, где тайные ходы, где ходы, о которых не знают сами преступники. Оцениваем численность преступников и рассчитываем графики их караулов…

— Спасибо, Катарина, — перебил ее генерал. — То есть, именно по вашей информации размещаются боевые отряды «Велки» и полиции?

— Примерно так, — согласилась Катарина. — Мы, конечно, лишь глаза и уши.

— Так вот, — Вершинин снова повернулся к капитану. — Разведчики также прикрывают возможные пути отхода неприятеля, и во время одной из недавних операций с госпожой Йович приключилась… неприятность. Катарина, может, сами расскажете?

Та без особой охоты пересказала все, что знала. Брали каких–то сектантов–мраккультистов: подозрения в кровавых жертвоприношениях и похищениях людей. Во время штурма последовала неожиданная атака неучтенной группы боевиков, вероятно, решивших пойти на прорыв, чтобы освободить находящихся в осаде спецназа товарищей. Все смешалось. После близкого взрыва светошумовой гранаты Катарина потеряла сознание, очнулась уже в госпитале.

Как ей сказали, ее обнаружили через два часа после атаки боевиков в подвале успешно взятого штурмом здания. Она лежала на кушетке, рядом — шприцы от сильнодействующих транквилизаторов и принадлежности для нанесения татуировок. Никаких травм и ранений, кроме легкой контузии и барбитуратной интоксикации у нее не было, но сектанты зачем–то нанесли на ее предплечье татуировку. Вот с этого момента и начали происходить странности.

Под татуировкой медики обнаружили маленький твердый имплантат, введенный через прокол в коже. Имплантат залегает прямо под кожей; вероятно, сделан из биосовместимого материала — никаких воспалений или нагноений не было. Но удалить его, как и выжечь лазером татуировку, не получилось.

Катарина прервалась и оглядела исподлобья мужчин. Те слушали внимательно, даже Ковальский, кажется, заинтересовался.

Катарина глубоко вдохнула пару раз и закончила рассказ:

— Прошу понять меня правильно: я лишь повторяю чужие слова. Это может значить что угодно. Но каждый раз, когда медики пытались что–нибудь сделать… что–то мешало им. Включалась пожарная сигнализация, пропадало электричество, хирургу становилось дурно от духоты… После того, как в комнате этажом выше взорвался газовый баллон, убив двух человек, меня перевезли в неизвестное мне место и попытались удалить имплантат с помощью дистанционно управляемых роботов. В хорошо укрепленном бункере.

— Бункер уцелел? — спросил Ковальский.

— Бункер–то уцелел… А вот операторы — не все, — вздохнула Катарина. — Конечно, я в это время была одурманена медикаментами, так что, не могу поручиться за правдивость своего рассказа…

— Хорошо–хорошо, мы вас поняли, — заверил ее Вершинин. — Может, покажете нам татуировку?

— Показывай, — бесцеремонно потребовал Ковальский.

Катарина закатала левый рукав и положила руку на стол. Если бы она знала, какой это окажет эффект, то с самого утра ходила бы закатав рукава! Спесь с ушей Ковальского слетела в одно мгновение. Глаза его округлились так, что из–за осветившего их бокового света они из темных стали светло–зелеными.

— Не может быть!.. — только и сказал капитан, разглядывая маленькую татуировку в виде многогранного кристалла с затейливым символом.

— Узнаешь знак? — серьезно спросил генерал.

— Д… да, — выдавил Ковальский. — Это — энграмма.

— Что за энграмма?

— Что–то вроде флэшки, только на нее можно записывать… всякое, — непонятно пояснил капитан.

— И как нам ее прочитать? — спросил Вершинин.

Ковальский посмотрел на него, как на дурака:

— Никак. Это всего лишь изображение энграммы, но не она сама. Да дело даже не в том!

Он откинулся на спинку стула, потеребил пряжку на рукаве плаща и задумчиво сказал:

— Иногда мне кажется, что я уже успел забыть больше, чем знаю сейчас. Более того, когда я нашел себя во мраке… уже тогда я был один так долго, что забыл большую часть своих фантазий. Иногда воспоминания возвращаются, обрывками. Но я уже сам не знаю, настоящие это воспоминания, или я просто вспомнил часть былой фантазии.

Он поднял взгляд на генерала:

— Так вот, я был уверен, что энграммы — на сто процентов мой вымысел.

— Значит, не вымысел, — заключил Вершинин.

— Не факт. Ключевое слово — «мой», — возразил капитан. — Кто–то знает то, что мог знать лишь я…

Ковальский умолк, и генерал поторопил его:

— А это значит, что…

— Что эти их сектанты, кто бы их не направлял, хотели, чтобы Катарина встретилась со мной, — ответил капитан. — Ладно, Кэт, дай я посмотрю внимательнее.

Девушка нехотя вернула руку на стол, и Ковальский тут же вцепился в нее холодными твердыми пальцами. В этом было что–то от неприятной медицинской процедуры: Катарина не решалась отнять руку, но ей не нравилось, что ее лапает какой–то несимпатичный хрен, предположительно, псих — если принять во внимание ахинею, которую он тут нес с самым серьезным видом. Девушка посмотрела на генерала. Тот в ответ ободряюще улыбнулся.

Наконец, Ковальский закончил осмотр и отпустил ее многострадальную руку.

— Первичное излучение, — бросил капитан.

— Маячок?

— Нет, очень слабое излучение, для маячка не годится.

— Значит, это просто для защиты татуировки? — предположил генерал.

— Возможно, — согласился Ковальский. — Или это — послание.

— Для кого?

— В нашем распоряжении есть только одна из… тех, кто мог бы произвести подобный «имплантат», — капитан замолчал, бросив взгляд на Катарину.

— Думаешь, второй клиент хочет, чтобы ты отвел госпожу Йович к первому? — с сомнением протянул Вершинин.

— Да. Потому что та сука в Тюрьме знает на вкус всех своих подельников. Я просто не могу не допросить ее! Для этого мне нужен образец излучения, — Ковальский кивнул на Катарину, с беспокойством разглядывавшую «радиоактивную» татуировку. — Когда имплантат там окажется, узница автоматически узнает, что ей хотели передать.

— Каким образом она этим воспользуется? — спросил генерал.

— Направит меня, куда ей выгодно. Скорее всего, прямиком в ловушку, — убежденно ответил Ковальский.

— Допустим, — согласился генерал. — Ну и как мы их обманем?

— Никак, — пожал плечами Ковальский. — Я просто пойду в ловушку. Почему нет?

— А почему «да»? — возразил Вершинин.

— Потому что мы на грани. Нам пиздец, — зло отозвался капитан. — Если есть хоть мизерный шанс узнать что–нибудь о втором клиенте, то я готов.

Ковальский выпрямился с видом человека, который уже действительно сказал все, что хотел.

— Минуточку, — недовольно возразил генерал. — Во–первых, не выражайся при дамах и старших по званию. Во–вторых, зачем вообще неприятелю отправлять тебя в Тюрьму? Просто прислали бы SMS: приходи, мол, у нас здесь ловушка для тебя.

— Прошу прощения. Не знаю, — смутился Ковальский. — Но я более чем уверен, что узница до сих пор остается мозговым центром противника. Да и, собственно, спрашивать нам больше и не у кого.

— А сектанты?.. Ах да, Мартин говорил, что немногочисленные арестованные ничего не знали. Лишь несли религиозный бред о, прости Господи, Тёмном Апостоле, — генерал почесал ежик волос на затылке. — Ладно. Ты обещаешь обеспечить безопасность госпожи Йович?

Капитан нахмурился.

— Ее не обязательно брать. Давайте, я просто изыму образец, да и дело с концом! Я уверен, что смогу… Без странных происшествий, — Ковальский насмешливо посмотрел на Катарину.

— Мартин просил ничего не делать с «подарком» сектантов, — отрезал Вершинин. — Никаких операций.

— Ну, ладно, — вздохнул капитан. — Тогда нужно оформить допуск для Кэт, подготовить ее, проинструктировать. Может, сводить в учебный поход четвертого–пятого уровня. Ее профиль неплохо было бы получить, в конце концов.

— Неприемлемо, — отрезал генерал.

— Простите, в каком смысле? — не понял Ковальский.

— Катарина, как говорится у вас, молодежи, «не в теме». И Мартин хочет, чтобы это так и оставалось, — пояснил Вершинин.

Капитан пожал плечами, хотел что–то сказать, осекся, вновь пожал плечами.

— Сюрреализм какой–то, — наконец, сказал он. — Тогда нам остается отправить ее домой. Иного подобные условия и не позволяют.

— Ну почему же, вот ты, консультант, сказал свое слово. А есть еще один консультант, в Тюрьме. Пусть тоже скажет, — начал объяснять генерал. — И вот тогда мы суммируем оба источника информации, и я свяжусь с господином Дворжаком.

— Так… Так нет же! А как мы в Тюрьму пойдем, не нарушив второе условие, о непричастности? — растерялся капитан.

— Ох, Алексей, — Вершинин начинал терять терпение. — Повторяю еще раз: у меня джентльменское соглашение с Мартином — не лезть со скальпелем к Катарине и не посвящать ее в то, во что Мартин не хочет ее посвящать. Я и не буду этого делать. Я просто отправляю вас обоих в Тюрьму. Ты понял меня?

Мужчины смотрели друг другу в глаза. Катарина, уже давно сгоравшая от неловкости, что эти двое обсуждают ее, будто ее здесь нет, а она даже не понимает, о чем они говорят, догадывалась, что сейчас между ними происходит какой–то молчаливый диалог.

Наконец, лицо капитана осветилось озарением:

— А! Прошу прощения за непонятливость. Виноват!

— Ну вот и хорошо, — генерал встал из–за стола переговоров и отправился к своему личному. Минуту покопался в компьютере. — Аналитики говорят, через два дня ожидается затишье.

— Да, сейчас спад «горячей» фазы, — подтвердил Ковальский.

— Хорошо. В первый день затишья и пойдете. До тех пор ты мне нужен здесь.

— Так точно, тащ генерал, — склонил голову капитан.

— Госпожа Йович, — обратился генерал к Катарине. — Поход, на который я хочу вас подписать — опасен. Капитан Ковальский обеспечит вам максимально возможный уровень безопасности, но стопроцентной гарантии вашего возвращения нет. Вы принимаете этот риск?

Катарина хотела было возразить, что генерал точно так же мог спросить про «сепуление сепулек», но лишь махнула рукой:

— Да я хоть в Ад.

— О! Такие люди нам нужны! Хвалю за гусарский настрой, — одобрил генерал.

Он вновь обратился к Ковальскому:

— Вот еще что, Лёш. Ты уж постарайся в день похода оказаться живым. Ладно?

Два следующих дня Катарина скрашивала ожидание прогулками вокруг гостиницы. Конечно же, в компании Алёны. Разведчицу заинтересовал выезд из подземного гаража Управления, тот, что находился под надземным переходом между зданиями. Она еще при первом посещении территории заметила, что под новым корпусом есть альтернативный путь — закрытый большими воротами тоннель. Это был словно вызов!

Мысленно прочертив на воображаемой карте линию, она исследовала город на глубину в несколько улиц. И нашла! На тихой улочке, параллельной проспекту, дома стояли ступеньками. В нише, образованной тремя домами, она увидела перекрытые рольставнями окна и дверные проемы, а также подозрительный избыток видеокамер. А еще в стене дома были ворота, скрытые за перегородившим нишу большим фургоном с потертой рекламой логистической фирмы. Здание на другой стороне улицы, напротив, выглядело обычным — первый этаж занимал шахматный клуб и пара кафешек. А вот примыкающие здания снова подозрительно щурились на «тайную нишу» слепыми окнами и видеокамерами. И рядом с ними стояли еще фургоны: разных моделей, с разными «рекламками». Но разведчица словно наяву видела, как малые фургоны разъезжаются в разные концы улицы, перегораживая обе полосы, а центральный фургон освобождает выезд сотрудникам Управления. Довольно бесхитростно у них все, почти по–дилетантски. Клиенты «Велки» иной раз «шифровались» гораздо лучше.

Конечно, такими изысканиями Катарина занималась исключительно от скуки.

А еще, чтобы не задумываться, настоящий ли то город вокруг, или уже иллюзорный. Благо, у нее под рукой всегда была Алёна, по которой можно было проверять, не загуляла ли Катарина в собственных больных фантазиях. Как же это плохо, когда не можешь положиться на собственный разум!

На четвертый вечер в этом городе, что Катарина проводила в четырех стенах гостиничного номера, к ней постучалась сопровождающая. Та сообщила, что назначенное мероприятие состоится завтра с утра, да передала разведчице записку от капитана Ковальского: одеваться тепло, для длительного пешего перехода, взять что–нибудь огнестрельное, но не обременительное — огневой контакт с неприятелем возможен, но не предполагается.

И в первый раз за прошедшие дни унылая Алёна порадовала свою подопечную: той дано разрешение взять из арсенала один комплект любого стрелкового оружия. Это воодушевило Катарину куда больше, чем вежливость и обходительность генерала Вершинина. Пусть она и понятия не имела, что за поход ее ждет, и с каким неприятелем там можно будет встретиться — записка Ковальского и была пока единственным «инструктажем».

А утро не задалось. Нет, она, конечно, была рада отправиться в назначенный генералом поход: гордиев узел странностей нужно было разрубить кровь из носа. Однако, энтузиазм ушел без следа, когда она краем глаза увидела, что ее отражение в зеркале не нагнулось над раковиной вслед за ней.

Катарина без проблем закончила водные процедуры и даже смогла немного подкрасить интерфейс, смотрясь в изогнутую поверхность зеркальных очков — это было куда безопаснее, чем пользоваться настоящим плоским зеркалом. Но настроение испортилось хуже некуда.

Она навсегда запомнила тот день, разделивший ее жизнь на «до» и «после»; в том, как легко на ее судьбе и карьере был поставлен крест, нашел бы вдохновение любой философ–экзистенциалист.

Тот декабрьский день начинался как обычно: ничто не предвещало беды, пока она занималась утренней рутиной. Однако, выплюнув в раковину зубную пасту и подняв взгляд, Катарина увидела, что ее зеркальный двойник живет своей жизнью, прямо как в набивших оскомину фильмах ужасов.

Сейчас–то, в ванной предоставленного Управлением гостиничного номера, она точно знала, что будет, если она посмотрит в зеркало: скорчив болезненную, будто вызванную электрическим ударом, гримасу, ее отражение прильнет к стеклу с другой стороны и начнет сверлить взглядом. Вполне возможно, сделает и что–нибудь мерзкое, например, вынет глаз из глазницы да положит его в рот. Зазеркальные глаза даже без мышц и нервов могут вращаться и пялиться на тебя, в том числе, изо рта… и из других отверстий организма.

Конечно, ни тогда, ни сейчас, Катарина не боялась своего отражения. Было бы крайне наивно полагать, что причина этих видений может быть в мистике, вторжении чего–то потустороннего. Да пусть бы это так и было! Но ведь каждый разумный человек знает: зрительные галлюцинации — очень плохой симптом, особенно, если учесть, что наркотиками девушка никогда не баловалась.

То первое видение пришлось на выходной день. Катарина тогда пробовала заняться домашними делами, но в итоге два дня подряд просидела на диване, неизвестно чего ожидая.

Она знала, что ей следовало обратиться к специалистам. Раз в целом она адекватна, то болезнь, наверно, быстро удалось бы взять под контроль. Только вот возвращение в «Велку» ей было бы заказано: сотрудником мог быть только железобетонно–надежный человек, психи там никому не нужны. Даже Мартину.

Впрочем, видения в те дни ее больше не посещали, и она пришла к оптимистичному выводу, что все это могло быть последствиями случайного употребление какого–нибудь психотропного препарата. У «Велки» много врагов, подобная диверсия была вполне возможна. Значит, ей надо выждать время, и, если видений не повторится — она спасена! Опять же, если была диверсия, то кто–нибудь еще мог попасть под удар, и руководство отряда примет меры. Это напомнило ей ситуацию с безалаберными ракетными инженерами: каждый ожидает, что какая–нибудь другая группа прервет запуск, признавшись в неготовности своей подсистемы. Эгоистично и безответственно, но самим себе мы многое прощаем, не так ли?

Ее надежды не оправдались. Неделю спустя ее стало «крыть» и чаще, и жестче. В очередной раз, не желая поддаваться иллюзиям, она смотрела на кривляния и ужимки Аниратак, как она называла свое отражение, и та вдруг выкинула новый фокус: внезапно примагнитила взор настоящей Катарины. Физически ощущая исходящие из глаз отражения потоки упругой силы, Катарина будто утратила контроль над собственным телом. Во рту растекался отдающий то ли лекарствами, то ли металлом мерзкий вкус. Аниратак же, чьи черты лица расслабились и застыли в маску трупа, в пластик манекена, стала показывать Катарине чудесные картинки. Та потом не могла точно вспомнить — вернее, запрещала себе вспоминать дурацкие галлюцинации — но там было что–то вроде угловатого чудовища среди густой, осязаемой темноты. И вот эта темнота, на самом деле, была жертвой, беспомощной добычей, а чудовище… нравилось Катарине!

Тогдашний приступ закончился довольно противно: в какой–то момент Катарину начало тошнить, и тощая струйка желудочного сока попала ей в дыхательное горло. Подавившись, девушка непроизвольным рефлексом разорвала зрительный контакт с отражением, и, заходясь в кашле, выскользнула из ванной.

Ее, конечно, не раз посещало искушение убрать или завесить зеркала. Но какой в этом смысл, болезнь все равно найдет себе выход. Да и палиться перед людьми избеганием зеркал не хотелось. Мартин точно заметил бы. Благо, не смотреть в лицо своему отражению оказалось вполне достаточной мерой: во всех иных случаях Аниратак либо вела себя смирно, либо ее ловушек можно было легко избежать.

Во всяком случае, так было пока злое отражение не попыталось нарушить статус–кво: в очередной раз старательно игнорируя зазеркальную мразь, Катарина услышала постукивания с той стороны. Это, конечно, лишь немного усилило степень ее уныния. Звуковые галлюцинации, как она знала, часто предваряют зрительные, просто в ее случае все немного перепуталось. Куда хуже было, уже выйдя из ванной, услышать потрескивание стекла. Вернувшись и бросив быстрый взгляд на зеркало, Катарина обнаружила на его поверхности несколько темных пятен, будто оставленных костяшками пальцев. Аниратак с глумливой улыбкой наблюдала, как Катарина снимает зеркало и изучает его с обеих сторон. Стекло было целым, но алюминий с обратной стороны местами отслоился. Или был стерт.

Из этого Катарина сделала вывод, что болезнь запущена куда больше, чем она думала: вот она уже и творит всякую дичь, портит зеркала — и сама потом об этом не помнит.

Впрочем, сложные отношения с Аниратак вскоре все равно отошли на второй план. После того, как Катарина начала обнаруживать себя в несуществующих местах…

Но в то апрельское утро, на которое был назначен их с Ковальским поход, Катарина вполне успешно проигнорировала злого двойника, оделась, собралась. И хорошенько приложила кулаком входную дверь. С обратной стороны тут же раздался несмелый стук. Распахнув дверь, Катарина увидела за ней как всегда испуганную Алёну.

— Вы уже собрались? — пролепетала та. — Нам надо еще зайти к генералу, а потом за снаряжением.

Сопровождающая помахала кипой бумаг.

— Не тряси здесь документами, дура! — рыкнула на нее Катарина.