Девочке не сидится, она прыгает на кровати. Няня не против, хоть и не положено моей госпоже баловаться.
— Почему… наш… дом… так… назы… вается?
Так скоро и у меня голова закружится.
— Терпение, моя принцесса.
Няня обкусывает нитку. Расправляет складки одежды, любуется вышивкой.
Солнце горит как живое.
— Когда-то он был главным.
Меви вздыхает опечаленно, и я не могу с ней не согласиться. Моя госпожа тут же падает рядом, растрепанная и горячо дышащая.
Ай-ай-ай, ну как же можно так себя вести, моя королева?
Девочка дергает плечиком, показывая, что можно.
— Расскажи, ма… Меви.
— Мы могли все то, что делают другие дома.
Няня гладит по волосам моей госпожи, заплетает потуже выбивающиеся пряди. Косы тяжелые, быстро расплетаются. У ее матери были такие же. Светлые, почти белые, ровно топленое молоко. Золотые от счастья, серебряные от гнева. Ах, Лианна! Перед ней склонялись самые дикие звери! Но — не люди и не ши.
Меви старательно прячет вздох.
— И что не могут ныне: повелевать силами природы, тварями лесными, ветром и землёй. Оживлять умершее. Внушать любовь и сострадание. Тебе расскажут по-другому, но правдивы лишь мои слова. Когда-то любовь правила нашим миром. Любовь… и магия. Один ши злоупотребил и тем, и другим, а мы потеряли все. Сейчас ты балуешься, заставляя бутоны распускаться от прикосновения своих пальчиков… И это уже чудо!
Да, я видел, видел! А вот кто настолько обрадовал тебя, не понял. Не догадался.
— Как перстни, проявившиеся на пальцах твоих родителей. Знак истинного союза.
— Но, Меви… Как-то глупо называться именем светила.
Девочка наматывает локон на палец. Рассматривает безымянный, словно ожидая появления огненного знака.
— Глупо одевать тебя каждый день по-разному, — переводит все в шутку Меви. — Все равно прибегаешь такая грязная, даже цвет не разобрать. И исцарапанная. Дай гляну.
Няня приспускает ткань с плеча, разглядывает почти зажившую ссадину и вздыхает. Проводит рукой. Щекотно, я чуть не чихаю. Что царапина? У ши все заживает быстро. Много быстрее, чем у людей. Сказал бы, как на собаке, но не хочу обижать собак.
— Эта ящерка словно смотрит на меня, — недоуменно говорит няня, поднимая рукав тонкой ночной сорочки.
Девочка фыркает и решает продолжить:
— Дом Леса, Неба, Солнца, Степи, Огня и Камня… Конечно же, Волка! Они правят волками?
— Волки правили зверями, сыны Леса — деревьями, — наставительно говорит Меви. — Сыны Неба могли управлять погодой, Степи — всем, что растет на земле. Дети Камня двигали горы! Но о них уже давно не слышно.
— Но волки же оборачиваются! — удивляется девочка.
— Это их суть, дитя мое. В том нет ни капли магии.
— А как же вода?
— Тшш! — вскидывается Меви. — Не тронь воду.
— Да почему же? Почему? Почему нельзя даже упоминать о…
— Вода принадлежит фоморам, — негромко говорит Меви. — Вся вода этого мира. И всё, что в ней находится. Когда-то Балор украл королеву Рек, забрав себе этот дом, и теперь мы не можем дышать в пресной воде. Только в соленой. Да и границу мира можно пересечь лишь со стороны моря.
Это не совсем правда. Говорят, что королевская кровь раньше давала право пересечь рубеж между землями благих ши и обителью фоморов, синекожих рогатых демонов морских глубин с белесыми глазами. Но проверять как-то не хочется.
Стылой влагой тянет из окон в ответ. Рассвет сереет туманом. И правда, не надо о них говорить. Помянешь фомора, и он появится. Вот и Дея нет — отец отправил его на границу. Гвенн просилась тоже, но Майлгуир запретил. Теперь она куксится и срывает злость на моей девочке. Еженедельно приходят письма, но не волчьей принцессе. Алиенна сияет, читая их, и тут же бросается писать длиннющие ответы. Я смотрел через плечо — в его письмах рисунки цветов и птиц, забавные случаи в сторожевых башнях. Но на самом деле Дей воюет, пусть официально у нас и перемирие.
— Меви, — тихо произносит моя госпожа, — а мама Дея и Гвенн, она?..
— Она… она погибла. И хватит уже.
Подобные разговоры не дозволяются в доме Волка. Красавица Мэренн, растопившая сердце Майлгуира… Все волчьи королевы живут недолго.
— Значит, Дей и Гвенн тоже сироты, — шепчет моя госпожа.
Няня вздыхает:
— Не забывай, Лили, у них есть отец, — и поджимает губы. Она не любит волчьего короля.
Волчий король очень редко выказывает свои чувства. И правильно, его любовь — отрава.
Меви встает, убирает одежду в платяной шкаф. Выбирает, что надеть моей госпоже сегодня. Маловат выбор-то. Меви, словно подумав о том же, бормочет:
— От сестры твоей… помощи не дождешься. Ладно, дядя помогает. Так и не женился, упрямец.
И не приезжал уже давно.
— А почему он не женился? Я обязательно женюсь, и у меня будет куча детей! — перестав грустить из-за Дея и Гвенн, радостно щебечет моя госпожа.
— Не «женюсь», а «выйду замуж», — привычно поправляет ее няня. Достает очередное платье, проверяет, не обтрепались ли рукава, цела ли вышивка. — И, пока наш король тебя не отпустит… если хоть кто-то не побоится попросить разрешения, будет уже хорошо.
— Почему это?
— Потому что… Если пойдет что не так, не поздоровится всем.
— Что может пойти не так?
— Я расскажу тебе, — хмурится Меви. — Позже.
Кто осмелится взять в жены девушку, чьи родители повинны в смерти ши королевской крови, более того — правящей династии? Чью жизнь вытребовал Джаред вопреки всем канонам кровной мести? Чей род в опале, дом уничтожен, а замок — разорен? Да если хоть волосок упадет с головы Гвенн, Дея или Майлгуира, смерть будет грозить и моей девочке, и ее будущему мужу.
Не нужно ей это горькое знание. А если моя госпожа уедет, может, оно и вовсе обойдет ее стороной.