Темное пламя. Дети Проклятия

Глава 26. Метель и снегоступы

Следующий день путешествия начинается не с утра — метель не отпускает благие земли, выстанывая свою грустную и опасную песню, обещая заморозить любых путников, даже горячих волков, буде таковые попадутся на пути. Мой волк различает ее голос, не высовывается сам и не дает рискнуть головой Бранну. Феечка тоже греется у маленького неблагого костерка, разведенного на жестяной тарелке, нашедшейся у «третьего, пилик, принца» в заплечной сумке. Дым находит дорогу из-под веток сам, меняясь местами с воздухом — небольшое проявление удобства путешествия с магом, да, мой Дей.

Наша Ворона разглядывает позавтракавшего волка внимательно, привычно склоняет голову к плечу, задумывается, потом принимает пустую миску и ложку, но все же интересуется:

— Раз ты знаешь, что твоя боль бьет по мне в ответ, усиливаясь, значит, ты слышал, — это даже не вопрос, я тоже не понимаю, к чему он. — Так и знал, что проснешься, у волков очень чуткий слух, — ни капли осуждения или неудовольствия, да, мой волк, кажется, не только в голосе, но и в загадочной душе нашего неблагого.

— Слышал, — мой Дей и не собирается оправдываться или отрицать.

— А почему тогда не пустил Шайю посидеть? — и сама феечка любопытно показывается, выглядывая из-под перьев Вороны. — Она бы не причинила тебе вреда, только небольшое обследование.

— Потому что надо было меня сначала спросить! Меня! Спросить! — глядя на непроизвольное облизывание, Бранн выдает тебе ещё сухарь, мой волк, тоже понимает, что ты не наелся, но припасы не вечны, а до Черного замка надо ещё дойти.

— Но если бы я спросил, — задумчиво почесывает длинный нос, — ты бы не согласился…

— Вот именно! — мой волк с аппетитом приканчивает горбушку, облизываясь теперь уже окончательно.

— Тогда я не понимаю, — Ворона, очевидно, в тупике. — Ты и так, и так не согласился…

— Но спрашивать, Бранн, хотя бы вежливо! — назидательный тон и небольшой поклон темной головой. Да, мой волк, уже пора припоминать манеры.

Наш неблагой вздыхает, смиряясь, что какую-то часть сущего понять не в состоянии, как бы ни старался, сколько бы сил ни прикладывал. Большая часть этого непознаваемого сущего, мой Дей, заключена именно в тебе. И вот теперь ты раздуваешься от гордости! Ха! Я тебя подловил! Подловил! Да! А ты попался! Ай-ай! Только не за хвост!

Ладно-ладно, мой хваткий волк, я тоже попался.

За уютными ветками ели наконец устанавливается тишина, которая бывает только после отгремевшего ненастья: сама природа, весь лес, весь видимый мир испытывает облегчение, пережив свое содрогание. Осторожно начинают копошиться грызуны, подают голоса птицы, стучит дятел, осыпается мягкими шапками с веток снег.

Вот это Бранн различает — острые ушки дергаются вслед за звуками, наверное, мой волк, наш неблагой уже освоился в мире обыкновенных звуков, никак не связанных с магией, волшебством, одушевлением созданий, темным шепотом злых лесов или волн.

Можно отправляться в путь!

Раздвинутые лапы ели опрокидывают на вас маленькие сугробы, в том числе и за шиворот, отчего Бранн тоненько вскрикивает и вжимает голову в плечи, спасая нежную шею, а ты, мой Дей, довольно фыркаешь, встряхиваясь всем телом. Настоящая снежная зима заметает владения Дома Волка.

Не то чтобы причина её раннего прихода была радостной, да, мой волк, но зима ваше время, отчаянные, воющие на луну создания.

Мысли об Алиенне заставляют вспомнить и о цвете папоротника, однако цветок ни капли не увял за все время вашего путешествия, алые теплые волны расходятся от него в стороны, они стали привычным ощущением, поэтому теряются на фоне всех и всяческих треволнений. Магия цветка не угасла, наоборот, как будто выросла или вернулась, возможно, волшебному цветку тоже приятно приближаться к своей цели.

Ну не вздыхай так, мой волк, а то на тебя уставится пристально не только Шайя! Но и Бранн. А когда он смотрит пристально, то довольно сильно напоминает своего неблагого деда, помнишь такого? Да, круглые желтые глаза, забавные манеры… Тебе показалось, что они забавные? Ну, пусть будут забавные, мой волк!

Фух, кажется, отвлекся.

Волнение моего Дея не приведет ни к чему хорошему — он может вспомнить то, что придумал себе про Алиенну сам. А если он опять нырнет в мысли о собственной ненужности в глазах нашей любящей и любимой госпожи, то может уйти на слишком большую глубину, из которой его не вытрясет наш неблагой и не поднимет уже никакая боль.

Установившаяся в природе тишина, показавшееся из-за туч солнце настраивают на мирный лад: весь лес застыл, изукрашенный, будто к празднику, суровый мороз весело щиплет за щеки и нос, а сверкающий снег так и просится в снежки. Ты лишен лицезрения этого великолепия, мой волк, но твоя душа раскрывается навстречу миру сама, без участия пострадавших глаз. Тебе не надо видеть, чтобы осознать окружающую красоту.

Сугробы по колено, правда, изрядно тормозят ваше продвижение, как думаешь, мой волк, сумеет наша Ворона сообразить снегоступы, если ты ему просто расскажешь?

Пару раз тебе уже пришлось, пользуясь своим ростом, вытягивать неблагого из сугроба. И я не понимаю, чего ты там себе придумал! Как можно тебе, моему волку, моему королю, мужу моей госпожи опасаться быть непонятым! Тем более — Вороной!

Если он не поймет, опять же, он будет спрашивать, пока не поймет. Настойчивая неблагая птица.

— Бранн, — мой волк все-таки решается, когда Ворона уходит в незаметный овражек мало не по пояс. — Есть способ ходить по поверхности снега…

Вздох глубокого облегчения тебе не послышался, да, мой Дей. И совсем незаметно, что ты покраснел, сейчас мороз, румянец у тебя и так есть.

— Король Дей, поведай же своему неблагому королевскому волку о хитростях северных ши! — усаживается прямо на снег, свешивая ноги в продавленную собой же яму, отказываясь куда-либо идти, да, мой волк, Бранн изрядно устал. — А то я приду к твоему двору вовсе диким.

Он и так, конечно, придет диким, да, мой волк, это не поддается исправлению.

— И вовсе превратившимся в снежного ши, — падает спиной на снег, голос Вороны становится задумчивым, как будто опять рассуждает о планах, угрозах и друидах. — А может быть, даже в неистового северного фомора, с во-от такими рогами… — руки раскидываются вширь.

Ну и вот над чем ты смеешься, мой волк?

Отлетевшая в ясном воздухе Шайя возвращается. Она слышала, похоже, последние слова, возмущенно приземляется на высокий лоб Бранна, топает ножкой:

— Пилик! Третий-принц-Бранн! Пилик! Вам нельзя фомором и с рогами, пилик!

Нет, мой волк, я понимаю, что у Бранна нет страха перед морскими жителями, он слишком, насквозь неблагой, чтобы бояться вещей, которые пугают всех, от мала до велика, но фея?! Почему Шайя позволяет себе такие легкомысленные высказывания?

— Король Дей, ты слышал, фомором мне нельзя, — тяжкий вздох, слегка претендующий на искренность. — Надо разобраться со способом волшебной ходьбы по снегу, как по земле.

— И вовсе он не волшебный, следует только подключить соображение, — мой волк серьезно подбирается, садится рядом, подгибая под себя ноги. — А высказываться в таком тоне о фоморах на этой земле не принято, Бранн, Шайя, учтите!

— Прости, король Дей, — Ворона усаживается рядом, теряя по пути всякое веселье, — мы действительно не подумали, так, Шайя? — ты не видишь, мой волк, но Ворона закатывает глаза вверх, чтобы посмотреть на смущенно спрятавшуюся за его волосами феечку.

— Пилик, так! Простите, пилик, принц-король Дей!

Возможно, тебе и удастся призвать к порядку неблагую часть твоих подданных, мой Дей.

— А для снегоступов мне понадобится двенадцать по-настоящему больших еловых лап и восемь отрезов веревки.

— Веревку найти просто, — Бранн копается в своей сумке, достает оттуда моток бечевки, укладывает на твое колено, мой волк. — А лапы сейчас принесу.

Поднимается, отряхивается, накидывает поверх сидящего Дея одеяло, видимо, рассчитывает, что поиски могут затянуться. Шайя звенит вокруг головы нашего неблагого, и это, кажется, единственный, кроме слабого ветра, отчетливый звук в зимнем лесу.

Звон отдаляется, скрип снега под шагами Вороны как-то слишком внезапно исчезает.

Ой-ой, мой Дей, не волнуйся, Бранн просто обернулся вороной, кажется, реально оценивает глубину снега и побаивается провозиться самостоятельно очень долго.

Мой волк успевает заскучать, когда приближается хлопанье крыльев — Бранн несет несколько веток, удерживая в клюве, сбрасывает их мало не на голову своему королю! Неблагая ворона! Каркает и улетает опять!

Мой Дей ловко ощупывает еловые лапы, и хотя они колют пальцы и руки, это отчего-то радует моего неистового Дея. Думаю, живостью ощущений, как тот, давным-давно затянувшийся ожог от костра.

Теперь, когда волку есть чем заняться, время летит незаметно. Правда, немного омрачает настроение и поумеривает душевный подъем то, что перерезать бечевку приходится не привычно вытянувшимися по требованию клыками, а обыкновенным кинжалом. Но мой Дей не отвлекается: ему надо смастерить снегоступы быстро и из того, что имеется под рукой. Ветки по три заматываются и связываются, обещая выдержать вес ши и распределить его по большей площади. Замедляет волка прикручивание завязок, но когда рядом, уже прицельно, а вовсе не на голову падает ещё несколько веток, один снегоступ полностью готов.

Проходит ещё около получаса и два захода Бранна за тяжелыми ветками, пока наш неблагой тоже усаживается возле Дея, чтобы освоить новый навык и помочь моему волку.

Шайя любопытно звенит под руками и несколько раз подворачивается прямо под пальцы моего Дея, на что он, странным образом, не раздражается — попросту пересаживая феечку, ухватив её за то место, которое под руку попалось. На ухватывание вокруг бедер маленькая охальница возмущенно пиликает.

Мой Дей! Не улыбайся! Не улыбайся! Ну, хотя бы не так широко!

Фея возмущенно поправляет сюртучок и поддергивает слегка смятую юбочку, не брезгуя и кокетливым поправлением прически! Бранну, кажется, в принципе нет дела до чьей бы то ни было внешности, ты не можешь оценить её вид во всей полноте, не понимаю, перед кем она прихорашивается?

Не передо мной же?

Мой Дей! Бранн вздрогнул, а снегоступ в твоих руках чуть не развалился! И как ты можешь так жестоко смеяться надо мной! Своим товарищем! Своим… своим! Своим другом?!

И нет, она мне вовсе не нравится! Неблагая кокетка! Нет! Нет!.. Я не собираюсь обсуждать с тобой мои предпочтения в цвете! Я люблю желтый! Солнечный! Ты мог бы понять это, если бы вспомнил цвет моей шкурки!

Фуф, мальчишка! Никакого уважения к старшим! Совершенно никакого!

И нет, я не могу перестать нагреваться! Терпи теперь! Теперь терпи! Что значит «с превеликим удовольствием»?!

Ох уж эти волки. Я когда-нибудь точно с тобой поседею, мой Дей!

Между тем готов второй снегоступ.

В руках нашего неблагого дело тоже, прямо на удивление, спорится. Пусть он и исколол по пути все ладони, не испытывая от этого большой радости, однако, сделанный его руками снегоступ производит впечатление добротной конструкции.

Последнюю штуку ты связываешь очень быстро, наловчившись обращаться с бечевкой и ветками. Бранн сидит рядом, пристально вглядываясь в твои уверенные жесты, Шайя, бесстыжая фея, звенит совсем близко, так и норовя опять припасть к твоим рукам, мой волк. Я не понимаю, почему ты её не прогонишь раз и навсегда.

Что это значит «исключительно ради тебя, Луг»?! Мой волк! Мой Дей!

А, впрочем, ладно, лишь бы он ожил, пусть хоть на рябине женит.

Привязать ветки-снегоступы к ногам дело небыстрое, тем более что ты, мой волк, не доверяешь его нашему неблагому — приматывая меньшую пару к его странным сапогам, и только потом обвязывая собственные охотничьи сапоги креплениями.

Поднявшийся и собравший с твоих плеч одеяло Бранн радостно выдыхает:

— Так намного лучше! Намного!

Одеяло снова прячется в сумку неблагого, а он сам подстраивается под твое плечо, помогая встать, привычно обхватывая поперек спины. На моего Дея снисходит чувство необыкновенной благодарности, неожиданное, внезапное, но оттого только более острое — в привычности этой заботы скрыты недели долгого пути, который не был простым ни для кого.

Над головами светит солнце и звенит единственная на многие лиги фея, позади осталось неисчислимое количество смертельных опасностей, а впереди — Дом.

Мой волк наваливается на Бранна чуть больше, приобнимая за плечи, взъерошивая свободной рукой пушистые перья — и Ворона не вырывается, отвечает так, как может только Ворона.

— Я рад, что ты снова с нами, король Дей! — изумрудные феи, кажется, присоединяются к Шайе в своем неблагом танце.

— Но я никуда не уходил, — даже ворчание получается добродушным.

— Конечно, пилик, никуда! — фея падает прицельно, прямо на макушку, мой волк, зарывается в твои тяжелые волосы, довольно странное ощущение. — Но теперь-то! Пилик! Теперь-то, пилик, вернулся!

Как можно вернуться, если ты не уходил, я тоже не могу понять, мой волк. Это же неблагие!

Бранн ступает все ещё осторожно и аккуратно, поспевать за твоими уверенными шагами ему сложно — и приходится довериться хлипкой на первый взгляд конструкции из веток и веревок.

Долгие лиги ложатся под легкие ноги моих ши почти сами, следы снегоступов выглядят немного дико, но волк во владениях Дома Волка, даже если он не король, волен оставлять такие следы, которые ему заблагорассудится оставить. А тем более — если он король!

Мой Дей спешит вперед по-настоящему волчьим шагом, таким, которым ходят войска на марше, вроде бы неторопливым, но очень размеренным и пружинистым. Ворона, к его чести стоит сказать, пока не отстает, хотя неблагому трудно угнаться за моим неистовым волком. До самой ночи продолжается переход, выглянувшая луна с удивлением следит за скользящими в тенях более темными тенями, и вовсе не нуждающимися в её свете. Серебристые лучи пронизывают еловый лес, придавая ему забытую красоту древней и мрачной сказки.

Да, мой Дей, героем этой сказки был бы, несомненно, молодой волчий принц. А героиней, разумеется, юная солнечная принцесса.

Блазнится, еще немного, и мой Дей найдет в себе силы обернуться в волка — попросту не заметив перехода, но наш неблагой выдыхается уже совсем. В самую середину ночи мои ши наконец останавливаются на привал. Треск костра убаюкивает, ели скрипят неразличимую зимнюю песню, а во всем мире, кажется, не осталось ничего яснее души моего Дея и распахнувшегося над ней звездного неба.

Засыпает крепче, переворачиваясь на другой бок в твоих волосах Шайя, забывается в странной грезе с открытыми глазами Бранн, дремлет чаща…

Мой волк не спит.

Он слушает.

Он слушает земли своего Дома. И отзывается им.

Долгий, переливчатый, истинно королевский вой взлетает к самым звездам.