Тёмное трио

Глава 2. Сандра. Танцы на костях

…Перехватив летящий в него кулак, парень расхохотался и съездил противнику по роже. Тот хрюкнул и опрокинулся, но на его место тут же вскочил второй.

– Бей стиляг! Бе-е-е-е-ей! – разнеслось по улице боевым кличем.

Саша охнула. Вот сейчас начнётся!

– Сейчас начнётся, – словно прочитав её мысли, сказал брат с нехорошей улыбочкой. – Получит по полной, выпендрёжник!

У Саши похолодели пальцы. В очереди, где стояли они с братом, была уйма людей. Часть намеренно отводила глаза, другая – жадно следила за развитием событий. А рядом ни одного милиционера, как назло!

Искалечат ведь парнишку.

– Чего раскисла? – прервав мысли, процедил ей в лицо склонившийся Алексей. – Жалко его, что ли? Это же враг народа! Или втюрилась в него, дурочка?

– Да ну тебя, – отмахнулась Саша.

Но глаза предательски вернулись к драке.

Вот наподдал одному, врезал ногой другому… Брюки – узкие, в обтяг – чуть не лопнули; качнулся «кок» – чубчик на голове.

Вот увернулся, отскочил… На шее метнулся пёстрый галстук. Расцветка та самая – «пожар в джунглях».

Вот глянул в сторону очереди. Отвесил зрителям шутовской поклон. Подмигнул…

«Мне?!» – вспыхнула Саша.

И ка-а-ак свистнет! Хлеще Соловья-разбойника!

Но не успела Саша и поразмыслить над этим, как стиляга бросился прочь – пока не встали битые противники. Лишь полы яркого пиджака мелькнули. Только что был тут – и тю-тю.

– Фу-ты, не могли уделать как следует, – презрительно бросил Алексей.

– Можно подумать, ты смог бы лучше, – не стерпев, холодно сказала Саша.

Глаза брата сузились.

– Смог бы, смог бы, сестричка. Не сомневайся.

«Дурак».

Саша отвернулась.

– Кстати… – улыбнувшись, начал Алексей. – Утром Игоря видел. Он зайти к нам обещал, на днях. Говорит, уж очень по тебе соскучился.

У Саши скрипнули зубы.

«Очень. Ага. Как же».

Не далее как вчера она видела ненавистного жениха на улице. Подперев рукой стенку, он мило флиртовал с фигуристой девчонкой и думать не думал про какую-то там Сашу.

«И сейчас не думает. О папиных деньгах все мысли».

Отец Алексея и Саши был партийным чиновником. На хорошем счету у руководства, с высокой зарплатой, отличными связями в обществе… Да небольшим пунктиком.

Выходец из трудящегося народа, он презирал всякую роскошь. И хотя жили они в собственной квартире, со всей обстановкой, в семье был установлен режим строжайшей экономии. Родители берегли каждую копейку, одевались непримечательно, скромно, и требовали такого же поведения от детей.

Блатом не пользовались под страхом смерти. Никаких особых билетов в кино, никаких деликатесов из-под полы или в обход очереди – ни-ни! Всё по-простому, в общем порядке, как простые советские граждане. Вот Саша с Алексеем и стояли на пронизывающем ветру.

Саша давно привыкла к заведённому порядку. Но иногда в груди её всё же зарождалось некое чувство, желание…

Свободы.

Нет, не так. СВОБОДЫ!

Свободы одеваться, как ей хочется. Свободы делать то, что хочется.

И любить, кого хочется.

– Проходим, проходим, чего тормозим? – раздалось позади.

Саша вздрогнула и обернулась. Невольно скользнула взглядом по месту былой драки и вспомнила стилягу.

«Как там они себя называют? Чувихи? Чуваки?»

Вот уж кто делает всё, что им хочется.

Саша тихонько вздохнула.

Что хочется.

– Лёш, пойдём сегодня в ДК? На танцы? – подняв на брата просящие глаза, спросила Саша.

Улыбку на лице Алексея сменила кислая мина.

– Нет. И тебе не советую. Отец не любит, в курсе ведь.

«Да в курсе…»

Саша с первого класса хотела заниматься танцами: выучиться на хореографа, создавать свои коллективы… Не вышло. Узнав о планах малолетней дочурки, отец поднял её на смех, а затем пригрозил, чтоб и думать забыла о всяких глупостях: «То же мне, танцульки нашла!»

Однако мечта эта – хрупкая, призрачная – всё равно осталась в её сердце. На то она и мечта.

Каждый год, выбирая момент, когда отец доволен, счастлив, Саша аккуратно заводила разговор о танцах, но каждый год получала тот же ответ.

Теперь она училась в выпускном классе. На горизонте маячил нелюбимый институт, ненавистный, выбранный папой, жених… И, похоже, мечте Сашиной было не суждено сбыться.

Но, поплакав ночью в подушку, на утро она устраивала в своей комнате танцы. Не включая музыку, даже не напевая, – молча, без слов. Все нужные мелодии звучали в голове, окуная её душу в спокойствие.

Когда родители уезжали в командировку, Саша танцевала в зале. Вот это было раздолье! Бегала с подружками на вечера в Дома культуры, а иногда и с Алексеем.

Но чем дальше, тем больше в её сердце пробиралась тоска. Тем круче стискивалась пружина недовольства.

Зрел бунт.

***

Саша не помнила, когда увидела в городе первого стилягу. Чётко помнила одно: как однажды отец пришёл домой вспотевший, разъярённый… красный.

Швырнул на стол свежий выпуск журнала «Крокодил» – того самого, где была первая карикатура, – и начал вещать. Требовать.

Чтоб ни за что. Никогда! Даже смотреть в сторону клятых уродов не смели!..

Список фамилий написал, заставил выучить. Потом проверял, как запомнили. Как-то раз одну подругу Сашину забраковал. А всё за что? За то, что она на улице под джаз танцевала. Лицо красила, как «ненормальная», юбки в обтяг носила и шпильки-иголочки. Не как все.

«Преклонение перед Западом», – в устах отца эта фраза звучала страшно, как приговор.

Стилягам, этим весёлым модникам, объявили войну. Их высмеивали в школьных стенгазетах, исключали из комсомола и институтов; подстерегали на улице и нападали группой, чтобы, поймав, распороть, не снимая, узкие брюки, отрезать галстук и чуб-кок, насильно стереть косметику…

Тем, кто получал клеймо «стиляга» было сложнее устроиться на работу. На них косились и крутили пальцами у висков.

Но модницы и пижоны продолжали танцевать и веселиться. Себя называли чувихами и чуваками, а тех, кто палки им в колёса вставлял, – жлобьём. Собирались они вечерами, тайком, в клубах и школьных актовых залах. Кутили напропалую, танцевали… И плевать хотели на всякие облавы.

Казалось, это был абсолютно другой народ: более беззаботный, раскрепощённый, не стянутый оковами запретов.

Почему-то Саша не могла поверить, что все – поголовно все! – они шпионы и предатели, готовые по первому слову Запада продать Родину. Ведь они просто слушали другую музыку! Танцевали другие танцы. Клички себе, ради забавы, придумывали: не Жека, а Джек, не Маша, а Мэри…

Как-то раз, стоя в толпе на демонстрации, Саша заметила знакомую девчонку. Удивилась, вспомнив, какой видела её вчера: причёска «венчик мира», юбка с пышным подъюбником, губы цвета красной розы… Девчонка стояла по правую руку от неё, с лицом вдохновенным и чистым. Ну как, как можно видеть в такой врага и предателя?

Но в то время среди стиляг и правда прятались враги.

Отец, приходя с работы, рассказывал о свежих облавах. Как на квартире у того-то, стиляги, нашли валюту и запрещённые иностранные книги. Как ту застукали в постели со шпионом… Говорил про лагеря. Даже расстрелы.

Впитывая новости, Саша леденела изнутри. Но к страху примешивалось нечто особое, пьянящее. Адреналин?

«Кто же вы, кто же вы…»

Предатели? Шпионы? Идейные враги?

Просто модники, что любят музыку и танцы?

Или уставшие от серости, одинаковости, презирающие тотальный контроль? Те, кто хотят показать, что уникален каждый? Хотят освободиться?..

Стиляги были загадкой. Смотришь на них – и будто проваливаешься в другой мир. А когда в ответ на тебя глянут – краснеешь и бегом, по своим делам дальше.

Стыдно это было. Страшно.

И маняще.

***

В тот день Саша опять вспомнила драку и парня в клетчатом пиджаке. Как он ей подмигнул, улыбнулся.

А ей ли?..

«Да нет. Показалось».

Вздох.

Саша спрыгнула с подоконника. Махнула рукой, будто подзывая невидимого партнёра, и промчалась по пустому коридору в летящем вальсе.

«Как же здорово танцевать! Как же спокойно, когда никто не видит…»

– Эй, Сашка!

Вздрогнув от неожиданности, Саша обернулась. Около двери в кабинет химии стояла дежурная из параллельного класса, Зойка.

– Всё пляшешь, стрекоза? – хитро улыбнулась она. И, повертев головой по сторонам, заговорщически понизила голос: – А пластинку новую хочешь? Стиляжную?

Саша охнула.

– Да ну?! «Кости»? А не врёшь?

– Зуб даю! – ответственно заявила Зойка.

Говорят, её мать была фарцовщицей. Вёрткой – жуть! Никто за руку поймать не мог. И дочка была ей под стать: доставала самые редкие, даже иностранные вещицы. Всё, что было уникальным и запретным, чтобы обменять тайно или продать.

Зойка поманила Сашу пальцем. Зашептала на ухо – что да как, что ей нужно…

Саша думала над её предложением всю ночь. Ворочалась с боку на бок, таращась в потолок. А на следующий день принесла Зойке задаток: деньги карманные, выделенные папой на целый месяц.

Вскоре Саша уже держала в руках пластинку.

Зойка принесла её втихаря, всучила – и бегом от неё, как от огня. Мол, если что – я не я и хата не моя. Сама отвечать будешь! Саша же, горя от нетерпения, заперлась в комнате и достала пластинку – знаменитые «кости».

На деле это был старый рентгеновский снимок. Изначально квадратный, он был обрезан по краям для придания круглой формы, с дырочкой, проткнутой посередине.

И запретным джазом, записанным внутри.

Саша посмотрела пластинку на свет.

«Чудеса… И правда, рёбра! Кости! Вот это дела!»

Изворачиваясь, как могли, стиляги записывали свою музыку на чудно́й исходник. А потом танцевали под неё не менее чудны́м стилем: «атомным», «двойным гамбургским», «канадским». Это вам не приевшийся па-де-катр. Это нечто новое, свежее!

Теперь Саша считала дни до отцовской командировки. Боясь быть пойманной, ни разу не ставила пластинку у себя. Ждала, зачёркивая дни в календаре. Тайно шила себе пышную, колоколом, юбку, и даже выпросила у Зойки чуток яркой косметики.

Саша верила, что особому танцу нужен особый образ. Чтобы зажечь. Чтобы первоклассно станцевать!

А хитрая Зойка поставляла ей сведения: что да как, руки-ноги куда ставят в таком-то стиле, танце… Саша внимала ей, раскрыв рот. Впитывала с жадностью.

И вот её день настал.

Отец уехал, мать ушла в гости, Алексей умчался к друзьям. Саша оделась, накрасилась и ступила в зал. Поставила в проигрыватель костяную пластинку.

«Здравствуй, джаз!»

Воздух наполнили скрипы и всхлипы. Качество записи на самиздатовых «костях» было, конечно, не ахти, но Саша всё равно светилась от счастья.

Вот зажмурилась, представила паренька-стилягу.

«Хэй, чувиха! Погнали?»

Улыбка.

Саша крутилась в неистовом танце, чувствуя на талии тёплые руки. Закрыв глаза, всецело отдавалась новой музыке. Вся она стала свободной, невесомой, воздушной. Порхала, как бабочка, вертелась, как юла… И «атомным», и «канадским», и…

Резкая тишина.

– Ты. Что. Творишь?

Веки распахнулись.

У проигрывателя стоял отец, в руке которого дрожала забытая шляпа. И смотрел на неё так, как никогда в жизни.

Саша обмерла.

– Алек… сандра. Ты. Т-ты… Что… – выдавил отец.

И, не утерпев, взревел:

– Что за выкрутасы?!

А в следующий миг случилось много всего разом.

Первой на пол слетела несчастная пластинка, за ней – Саша. От пощёчины.

Кажется, она угодила в какой-то кошмар. Белая, немая, Саша тупо таращилась на отца, который первый раз в жизни поднял на неё руку. Ёжилась, пытаясь отползти подальше.

Но беспощадная длань настигла её и в углу. Отец поднял её за волосы и потащил в ванну. Врубив воду во весь опор, стал намыливать ей лицо. Жёстко скребя, стирать косметику.

Саша плакала. Плевалась. Умоляла отпустить.

Бесполезно.

Следующие дни обернулись адом. Саше объявили домашний арест, отец отменил командировку по семейным обстоятельствам, вернулись мать и старший брат.

Юбка, которую сшила сама Саша, была растерзана и сожжена. В комнате провели полную ревизию, забрали все ткани, косметику, даже швейную машинку. Запретили все контакты и выкинули из дома проигрыватель.

Саша сидела в мрачной комнате на хлебе и воде. Дважды в день мать выводила её в туалет. После гневных речей, обвиняющих взглядов, потоков презрения и дерьма в адрес Саши и всех стиляг, ей был объявлен молчаливый бойкот. Никто не разговаривал с виновной, не бросал и словечка.

Дни потянулись пыткой.

А через неделю отец явился в комнату Саши и сказал, что она свободна.

Он был спокоен. Ведь буря прошла, и дочка, несомненно, поняла всё. Не будет больше с ума сходить.

– Надеюсь, ты усвоила урок, Саша.

Дочь не откликнулась, лишь крепче закусила губу. Во рту появился солёный привкус.

– Усвоила, так?

Крохотный кивок. Разомкнутые губы и кровавая капля.

– Да, папа.

– Вот и отлично, – удовлетворённо сказал отец, прежде чем уйти. В правдивости её слов он не сомневался: – Вот и отлично, Саша.

Оставшись одна, Саша медленно встала. Подошла к зеркалу, бросила взгляд на себя… Подняв руку, тронула губы.

И вдруг сказала:

– Не Саша, папа. Нет.

Палец размазал кровь по губам.

– Не Саша… Сандра, – шепнула девушка в пустоту комнаты.

И улыбнулась.