Тёмные истории Северо-Запада

Лада Освобожденная (Санкт-Петербург)

Под лучами июльского испепеляющего солнца Петербург истекал липким потом. Лишь вечерами обезумевший от ада город забывался беспокойным сном, но все равно - потел-потел-потел. Наполнял измученных людей тьмой, и та зрела в них, как чирей на теле прокаженного. Клубилась в темных дворах-колодцах, пряталась на неосвещенных набережных и стекала с потоками нечистот в мрачные подземелья.

Город-некрополь, построенный на костях согнанных крестьян и пропитавшийся голодом блокады. Болота, скованные гранитом. Ничто не способно остаться прежним в таком месте, в такую жару. Наверное, в какой-нибудь из таких знойных деньков даже Иисус Христос слез бы с креста в приступе гнева и зарубил бы, по-питерски - топором, случайного прохожего.

Да, это точно так бы и случилось, подумал Ростислав, шагающий по Фурштадской в сторону метро. Нормальный такой образ, мученик с терновым венком на голове и с колуном в пробитых гвоздями руках.

Пот стекал на глаза, отчего щипало страшно. Чертово лето.

Потный Слава шел по иссохшей от жары аллее к метро и чувствовал, как раскаленные лучи очумевшего солнца жгут ему затылок. Под рифлеными подошвами пружинил разогретый асфальт. В лесу сейчас лучше. Прохладнее. А у них на полигоне (Ростислав был капитаном страйкбольной команды - и сейчас его подчиненные рыли окопы и строили блиндажи в лесу у Зеркального, подготавливая лес для будущей игры) еще и озерцо небольшое имеется. На выходных там не протолкнуться от гражданских, но уголок урвать можно.

Впрочем, в такое пекло и болото - пруд.

Под своды душной Чернышевской он вошел с заметным облегчением. Звонок поймал его у турникетов.

- Да, Буря? - ответил Ростислав.

От жары вспотели ноги, и он чувствовал, как под камуфляжными штанами, заправленными в высокие армейские берцы, по коже ползут горячие капли. Проклятье, как хотелось остаться дома. Но на склад пришла заказанная им партия страйкбольного оружия и пара клубов средней руки собирались выкупить товар уже завтра, а это значило, что надо держать репутацию и проверить груз лично. Это не компании из трех-четырех офисных рабов, которых раз в сезон жены отпускают в леса. Здесь ребята серьезные, известные в реконструкции далеко за пределами Петербурга и потенциально полезные связи в будущем. Их подводить никак нельзя.

- Привет, Док! Как дела?

- Ближе к делу. Что-то стряслось? Ты на полигоне был?

Буря, его заместитель, контролировал подготовку к игре. С лопатой днем, да пивом вечером. Ох, как там, в Зеркальном, должно быть здорово, в тенёчке-то. На свежести пахучего соснового леса.

- Да, там почти все готово, остались мелочи… Погода такая, что народ больше в тени прячется, чем копает…

- Так и? Чего звонишь?

В голове тревожно звякнуло. Настроение стремительно портилось. Просто так Буря не звонил… Не было у него такой привычки.

- Короче, я только что с Сашкой из второй моторизированной болтал. У них вчера была игра на полигоне в Каннельярви. Ну, ты в курсе.

Ростислав стиснул челюсти. Он был в курсе. И сам бы поехал, если бы не подготовка своей игры. Боже, неужели…

- И?

Пауза.

- Короче, на игре были «Тараканы», - сказал Буря.

От жары легкая футболка прилипла к спине, на лбу проступил пот, а от слов заместителя стало совсем горячо. Ростислав воткнулся взглядом в мерцающий на последнем издыхании фонарь эскалатора. В голове завибрировала на высокой ноте струна нервов. Где-то выше щебетала о чем-то визгливая девчонка, но мерзкий писк заглушал ее бессмысленную речь. Рифленый грязный язык с ровным гулом тащил людей в вонючую утробу. В царство немытых тел.

Он не любил метро.

- Это точно?

- Да.

Что-то коснулось его стриженого затылка, Ростислав резко обернулся, но сзади никого не обнаружил. Только длинноногую болтунью в шортиках, в пяти-шести ступенях выше. Он медленно провел рукой по мокрым от пота волосам, повернулся обратно. Звон в ушах стал громче.

Ростислав поморщился, потер пальцами переносицу.

- Я же говорил что они забанены. Какого хрена? - почти устало сказал он. Писк перешел в ультразвук, от него задрожали ноги.

- Слушай, я не знаю что… - сказал Олег.

- В каком камуфляже они были?

- Слав!

- В каком, мать твою, камуфляже, Олег, - это мог быть вызов. Прямой вызов. Если они использовали американский камуфляж, на который Слава давно уже застолбил права — значит маски сняты и начался прямой конфликт.

- Вудланд…

Вудланд. Американский. Жирдяй все-таки решился. Слава понял, что смотрит куда-то в пустоту, а верхнюю губу щекочет капелька пота. Он слизнул соленую влагу. Волны ярости, гнева, растекались по пустоте вокруг поезда. Проникали туда, куда не добрался даже метрострой.

- Слава...

- Сука... - процедил Ростислав. Жирдяй сделал свой ход. Плюнул в лицо одному из отцов-основателей страйкбольного движения в Петербурге.

- Ребята говорят, что они адекватные, может ну его? Хватит с ними сраться? Дадим разрешение и...

- Буря, заткнись, - прошипел Ростислав. - Закрой, ради Бога, свой поганый рот!

Тот замолчал. Характер командира он знал хорошо и понимал, сейчас лучше не спорить.

- Значит, этот жиробас решил со мною пободаться, да? - сам себе пробормотал Ростислав. - Значит, ему плевать на все правила, да? Сука. Саша еще что-нибудь сказал?

- Ну...

- Гну! Не жри мне мозг, а говори сразу. Что этот тупень еще вякнул? Я смотрю, они без меня вообще про порядки забывают? Я напомню, мать их. Напомню, какое они говно и что было бы если бы не я...

Он осекся. Голова закружилась от нервного напряжения. В горле что-то щелкало и отдавалось в виски, но при этом будто невидимые губы ласкали его сосок под футболкой. Будто кто-то поощрял его ярость. Слава повел плечом, сошел с эскалатора, двинулся налево, в сторону путей к Девяткино. Конечно, Саша наверняка что-то вякнул. У них был конфликт год назад, нерешенный, тлеющий. Неужели осмелел и решил пободаться с «Доком»? Не просто так с «Тараканами» вышло, ой не просто так. Обычно зарвавшиеся команды осаживали всей ассоциацией, а тут даже на закрытую игру пустили. Еще и заботливо сообщили об этом. Решил подгадить Сашенька?

- Слава, это ж Саша, ты знаешь, как он к тебе относится.

- Точнее, Буря, мать твою! Точнее! - заорал он, стараясь перекричать подъезжающий поезд.

- Сказал, что ты загоняешься, Слав. Сказал, что другие капитаны тоже так считают. Тараканы - нормальные ребята, дай ты им разрешение. Это право на камуфляж вообще пережиток прошлого! Ты сам подумай- в строяках на полигонах они участвуют постоянно, с игр не сливаются, даже если дождь, снег и конец света. В несознанке их не замечали. Чего ты уперся?

- Ты с ними да? - вдруг понял Ростислав. - Млять! Они реально считают, что я загоняюсь? Правила не просто так придумали. Я не хочу слушать претензии в адрес блока американских команд, если где-то напортачат эти Тараканы. Игроки к нам придут, спрашивать, почему мои люди играют в несознанку, или хамят всем налево и направо, или оставляют срач на стоянке. Мне нет желания отдуваться за их жирного капитана. И ведь эти пидорасы, Олег, все это прекрасно понимают. И если кто-то на их форму замахнется... Дегенераты.

«Да…»

Он перевел дух. Сознание плыло. Зам на том конце эфемерной связи внимательно слушал.

- Разрешения на форму нет. Точка.

- Слава…

Двери закрылись, вагон качнулся. Слава показалось, что кто-то на него смотрит. Внимательно, пристально. Он обернулся по сторонам, высматривая подозрительные лица. Обычные обыватели. Пезанты городской деревни. Унылые опухшие лица.

В его сторону никто не пялился. Но взгляд точно был. На играх такое случалось, когда он натыкался на замаскированный в лесу “секрет” противника. “Чуйка” - так он называл свой талант.

- Я это все организовал. Я их научил. У них реплика китайская на башке это, млять, реконструкция уже была, - чуть тише проговорил Ростислав. - Нет, Буря, скажи, ведь под кодексом ассоциации подпись ставили все. Почему же, как дело коснулось моих интересов, об этом решили забыть? Почему там одно мудачье, а?

- Я не думаю…

- Скоты неблагодарные. Забыли, что это я все организовывал, да? А ведь это я с вояками договорился о БТРах на полигоне, пока они дрочили на фоточки техники в интернетиках. А теперь они решать за меня вздумали? Да они говно без меня! Законы нельзя нарушать! Одни послали правообладателя - значит, другие пошлют, понимаешь? Я все организовал, и они должны меня слушать!

- Все уже вызубрили, кто это организовывал, - чуть недовольно ответил Буря.

Поезд вкатился в зловещую тьму. Рука задрожала. Ростислав посмотрел на телефон с отвращением, как на склизкую змею и чуть не отбросил его в сторону. В черном течении тоннелей, по которым, словно зонд колоноскопа в кишечнике, тащился вагон метро, мелькали огоньки и тянулись трубы.

«Еще… Давай… Еще!»

В отражении на Ростислава смотрело измученное жарой и разговором лицо мужчины хорошо за сорок. Он даже не узнал себя в первый момент.

- Чего ты сказал, Олежа?

- Слава, тормозни. Хватит психовать.

- А, может, ты переметнуться решил? - улыбнулся Ростислав отражению. То ответило. Безумная гримаса смертельно бледного лица. - Не надо, Олежка. Ты ж сам-то ни хера не можешь, вечно все спрашиваешь. Или ты одну игру меня замещал все, млять, звездочку схватил? Инфантильно так думать, Олежа. Инфантильно, сечешь? Ни хрена ты еще не добился.

«Ты прав. Ты полностью прав. Не останавливайся!»

Буря молчал.

Ростислав отер с лицо пот. Что-то в голове звенело и верещало о том, что на самом деле он не прав. Что надо успокоиться. Но образ жирного лица “Колдуна“ сталкивал в пучину сладкого бешенства. Было так приятно поддаться агрессии. Выплеснуть ее хотя бы по телефону. И справедливо, надо сказать, выплеснуть. Толстяк из «Тараканов» точно копал под него. То тут, то там всплывал, окучивал капитанов других команд, продвигая своих дрищей-студентиков. И хрен с ним, пусть играют. Диванные страйкболисты с дебильным названием. Но пусть не лезут не территорию “Дока”. Нельзя так делать. Никто так не делает. Либо ты слушаешь “Дока” либо катишься играть на Ветеранов в больничку, с такими же пидорасами, как ты!

- Слава, перегибаешь. Осторожнее, - наконец ответил зам.

- А то что? Что? - перекрикнул шум поезда Ростислав.

- Ты в метро? Я перезвоню, - холодно ответил Буря.

- Нет уж, млять, давай ща поговорим! - рявкнул Ростислав. - Давай!

Ответом ему были гудки - зам бросил трубку.

- Гондон!

Он чуть не разбил телефон о двери. Еле сдержался, прикрыл глаза и стал медленно считать до десяти. Идиоты. Ничего не способные сделать идиоты. И предатели.

От последней мысли стало совсем дурно. Они ведь реально его предали. Все те друзья капитаны, которых он стащил в ассоциацию, которых организовал и объединил, вытащил из загаженных бродягами забытых строек на нормальные полигонные игры. Он был тем, кто организовывал первые крупные Петербургские маневры, куда сейчас съезжаются из Москвы, Твери, Новгорода, Выборга. А когда-то над ним смеялись даже дивные толкиенисты с Черной Речки. Замотанные в занавески эльфы говорили что «в войнушку играть надо было в детстве». А он терпел. Пробивал, унижался. Потратил несколько лет своей жизни, чтобы петербургский страйкбол оставил в прошлом китайские спринги. Боже, как же мерзко было передергивать затвор, подкачивая воздух, на каждый выстрел! Какой убогой была дальность прицельной стрельбы! Десять метров, млять! Теперь у каждого игрока в руках серьезные автоматические винтовки и автоматы, и игра в лесу похожа на настоящие боевые действия, а не на дебильную ролевую игру! Если бы ни Слава, то ничего бы этого не было! А теперь за его спиной строят козни.

- Сука... - прошипел Ростислав глядя в мятущуюся тьму за дверью. Взгляд. Его не отпускал чей-то взгляд.

Он будто проник сквозь черепную коробку и теперь ковырялся в уставших от жары мозгах. Это было настолько физическое ощущение, что Слава провел пятерней по потным волосам.

- … он и разорался, как девчонка, - сказал кто-то рядом. Отчетливо, с вызовом. Ростислав повернулся ко врагу, чувствуя, как наливаются гневом глаза. Парень сидел рядом с девушкой, под рекламой ипотечной кабалы со схожей парочкой на фотографии, и явно говорил о нем. Делал вид, будто обсуждает что-то совсем другое, и даже не смотрел в сторону “Дока”. Жара заползла в голову Славы.

«Это он о тебе. О тебе!»

Ростислав выплюнул:

- Что ты сказал, ссыкло?

Он наблюдал за собой как со стороны, с небольшим недоумением спрашивая самого себя - что же он, мать его, делает. Но эта слабость, это падение в бешенство были так приятны. Так… освежающе. И невидимые губы на груди уже совсем не казались прикосновением мокрой от пота футболки.

Парень поднял на него удивленный взгляд, в котором тут же проступила ярость (и за ней, о да, тоже сидело жаркое лето, оно мелькнуло белым пятнышком где-то в глубине, и голосок затаившегося в темноте нечто зашептал ублюдку нужные слова).

- Идите-ка нах... й, - ответил он. Девушка испуганно положила ему на руку ладонь, будто удерживая.

Ростислава это отрезвило:

- Посмотрите, какой герой. При девушке выражаться? Тебя манерам поучить, а?

- Отстаньте от нас, пожалуйста, - вмешалась девушка.

- Пошел вон, псих, - тихо сказал парень, но подруга вцепилась в него обеими руками и что-то зашептала на ухо. Трус позволил ей себя «успокоить» и так и не поднялся с места. Слабак.

- Псих у тебя в штанах, понял? Мамке своей так отвечать будешь! Если не можешь говорить как мужик, так и истерику мне тут не устраивай. Понял, ссыкло? - Ростислав брызнул слюной в сторону побелевшего парня и отвернулся.

- Молодой человек, держите себя в руках! - вмешалась сидящая неподалеку женщина преклонных лет. Ярко накрашенные губы неодобрительно кривились.

- Я с вами не разговаривал. Не вмешивайтесь, не воспитывали вас что ли? - огрызнулся Ростислав.

- Как же не вмешиваться, если вы орете на весь вагон?

Слава огляделся. Редкие для середины дня и такой жары пассажиры, кроме чертовой пенсионерки, старательно не смотрели в его сторону. Препираться со старухой не хотелось, и потому он просто отошел подальше от вредной бабки и того ублюдка. Облокотился на дверь с надписью “не прислоняться”.

Все больше кружилась голова. Воздух патокой втекал сквозь раскрытые окна и почти не приносил облегчения. За стеклами бурлила темнота, и Ростислав смотрел в нее, отмечая, как люди бросают на него злые взгляды и даже не догадываются, что он наблюдает за ними в отражении.

Что их помыслы и истинные лица у него как на ладони. Что жара в нем хочет чьей-нибудь крови не меньше чем они желают вбить ему зубы поглубже в глотку.

Боже, они все действительно его ненавидели... Ненавистью слабых.

Тьма сменилась золотисто-красным светом “Площади Ленина”. Поезд выблевнул наружу пассажиров и впустил в вонючее нутро свежую партию человечины. Механический голос невнятно проскрежетал что-то и затем неожиданно четко произнес:

«Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы. Уступайте места пассажирам с детьми и людям преклонного возраста»

Ему послышалась издевка в объявлении. Ростислав закатил глаза, злясь на то, что его вывел из равновесия звонок зама. Проклятье. Это все сучий “Колдун“. И “Буря“. Чертовы скоты обложили его со всех сторон, и он теперь даже здесь, в долбанном метро, видит угрозу.

Хотя, справедливости ради обязательно надо учесть - “Буря” давно хочет занять его место. Он неплохо проявил себя на последней игре, командовал одной из сторон в трехдневном конфликте, организовал пару удачных штурмов, да и на форумах его хвалили. Видимо зазнался, Олег. А ведь ошибки сделал непростительные для командира. Потери можно было уменьшить, даи игру проиграли. Облажался прямо скажем. Но все, голова закружилась от успеха. Да, Буря точно хочет выйти из тени командира. Но стать лучше «Дока» невозможно. «Док» - патриарх питерского страйкбола.

В вагон вошла стройная девушка в коротком белом платьице и огромных солнечных очках. Под белые кудри дохлыми червями вползли красные наушники. Еще миг и Ростислав был готов увидеть, как они всасывают ее тщедушный мозг, перекачивают его по проводам в какой-нибудь iPhone.Чавк-чавк-чавк.

Жара в Ростиславе улыбалась приятному ей образу. Она почему-то вдруг поманила его странным желанием. Прижать эту девчонку к двери, задрать юбку, и…

Слава отвернулся, в изумлении анализируя свои последние мысли. Жара в нем вкрадчиво нашептывала прекратить ломаться и расслабиться. Жара обещала сладкое. В жаре появилось что-то еще...

Что-то пробудилось.

«Благодаря тебе…»

Ростислав усилием воли перевел взгляд на свое отражение. Три станции метро и все, прохладный склад. Бутылка минералки. Лучше две.

Интересно, она стонет при сексе?

«Попробуй…»

Он уставился на телефон, перематывая по экрану значки приложений. В ушах бесновалась жара. Она была сознательным собеседником. Личностью. Ее влажный голосок заполнял его нутро и обещал волшебное.Слава отклеился от двери, и, пошатываясь (голова кружилась страшно) сел на ближайшее свободное место. По лбу потекли крупные капли пота, голову поднимать не хотелось, так как боялся, как говорили в его юности - “поймать вертолет” и проблеваться на людях. Он вновь крутанул приложения на мобильнике. Браузер, галерея, смс, телефонная книга.

...Лада. Лада-Матушка. Родительница. Полная грудь, сладкое лоно…

Сердце приятно защемило от случайной мысли. Дурнота отступила. Лада?... От странного имени повеяло теплом, светом и вожделением. Слава закрыл глаза, и оторопел. Он физически почувствовал, что именно там, в его персональном мирке зажмуренных век, кто-то появился. Кто-то проник в него. Тот, кто нашептывал ему, кто касался его, награждая за ярость.

Вагон резко затормозил, замигал свет, из-под колес полетели искры. Страшно завыл старческий голос, и наступила тишина. Тишина и темнота. Слава вцепился в поручень, встал на ноги. Вместе с непроницаемым небытием пришел необъяснимый восторг. Он вдруг понял, что Лада пробудилась. Не имел никакого представления кто это, но физически чувствовал близость богини и радовался этому. Слава, никогда не веровавший ни во что кроме силы и верного глаза — замер в священном оцепенении. В небытии зарождались слова, они наползали из пустоты и просились на язык. Это был тот голос, который он по глупости принимал за игры воображения. Тот нежный, ласковый голос.

- Лада... - просипел он. Облизнулся, справившись с непонятным онемением.

- Лада Матушка! - подхватил заветные слова дрожащий девичий голос. Слава одеревеневшими пальцам включил фонарь не телефоне и направил свет в лицо девушки в солнечных очках. - Обращаюсь к тебе как дочь твоя. Прошу тебя, наполни меня любовью, нежностью, осознанием, мудростью.

«Ты заслужил»

Слава не мог оторвать от нее глаз. Блондинка запрокинула голову, развела руки в сторону, и голос ее становился все громче. - Помоги мне созреть духовно, физически, душевно! Лада Матушка, наведи Лад в роду моем.

К звонкому, сладкому голосу примешался еще один.

«Вы все заслужили»

Слава скользнул фонарем по вагону, и свет вытащил из темноты женщин, стоявших с запрокинутыми головами и руками. - Призываю тепло твое, мудрость твою женскую, Лад твой и любовь Твою. Войди всем твоим теплом, нежностью, любовью в душу мою. В тело мое.

Последние слова повторял уже жаждущий хор застигнутых в поезде женщин. Но Слава уже не мог думать. Вожделение захватило его. Губы пересохли, он вновь воззрился в личико девушки с солнечными очками.

- Я люблю этот мир! - сказала та, и пальчики ловко взялись за края легкой футболки, ткань скользнула вверх по бархатной коже. Гладкой, манящей. Слава сделал шаг вперед - Я благодарна Великой Богине Ладе за то, что я - Женщина, источник любви и женственности.

- Я творю свой мир в радости и счастье. Я - земная Лада, дочь небесной матери. Я свечусь любовью этого мира, я дарю счастье и радость мужчинам.

Слава никак не мог оторваться от огонька его фонаря в отражении очков. Кто-то встал между ними, кто-то потянулся к призыву девушки, и капитан страйкбольной команды резко шагнул вперед, схватил шею человека в локтевой захват, как на тренировке, но на этот раз не остановился, рванул в сторону. Услышал хруст, отпустил хватку, и тело с глухим стуком упало. Слава проделал все это, не отводя глаз от суженной.

От предназначенного ему воплощения Богини.

- Во мне раскрывается потоком любовь и творение божественной Лады.

Слава безмолвно подошел к ней, положил руку на талию, а затем с рыком впился губами в губы незнакомки, и та страстно ответила.

- Я - дочь и проявление Великой Матушки Лады, и все её качества присущи мне, - бормотала она между поцелуями, и Слава слушал. Слава боялся прервать ее речь, потому что понимал — происходит великое. Происходит то, что сделало его предков теми, кем они были. То, что скрывалось в языческих святилищах, пока были живы верующие. И Ростислав неожиданно четко, с болью, почувствовал горе Богини, когда к ее алтарю заросли последние тропки. Когда место поклонения заросло мхом и погрузилось в вонючую жижу болот, превратившись в узилище.

- Я есть Богиня... Ах...

Он вошел в нее. Вошел, сам не понимая, когда успел, как успел. Лишь почувствовал обжигающее и невыносимо приятное тепло в лоне девушки. - Я освещаю эту землю... и дарю любовь... которая возвращается ко мне... приумноженной.

На лице девушки появилась улыбка. Слава никак не мог опустить руку с фонарем. Он прислонил богиню к двери, подхватил ее за бедро, поднял восхитительную ножку блондинки повыше, прижался сильнее, мечтая проникнуть как можно глубже. Девушка сладко простонала, ответила на его движение, и он растворился в ощущениях, полностью отдавшись природе. Он завороженно любил незнакомую женщину в темном вагоне застрявшего на перегоне поезда, и не мог оторвать глаз от лица изнывающей от удовольствия блондинки. Слава совсем не слышал стонов других пассажиров, увлеченно познающих друг друга на полу или на сидениях душного вагона.

Потому что каждое его движение было посвящено Ладе. Была только она, богиня. И Слава знал, как тяжело ей было все эти годы жить запертой среди болот, в обители забвения. Он вместе с ней праздновал ее освобождение так, как должен был праздновать любой смертный. Он дарил любовь. Он делал то, чего хотела она. Чего просила она устами всех женщин замершего поезда.

- Да будет так, ибо так есть и будет. Да будет так, - задыхаясь бормотала девушка, а он погружался в нее и заходился в восторге от ощущений, от восхитительности ее запаха, ее кожи. Нежные пальцы скользили у него под футболкой, царапая спину.

- Да будет так, - повторял Ростислав. И они были важнее всего на свете, все прочие проблемы казались глупостью, ничтожными поползновениями муравьев в лесу. Нечто во тьме вкладывало в уста то, что нужно было произнести. Каждое его движение было правильным. Каждое колебание приветствовалось богиней, и это именно она теперь смотрела на него с той стороны очков. Именно она подавалась ему навстречу.

В вагоне кто-то вскрикнул, захрипел. Послышался удар.

- Господи Иисусе... - простонал старческий голос.

- Прими мою любовь, Лада-Матушка, - вырвалось из груди Славы. Он балансировал на краю от блаженства, его движения становились все сильнее, все чаще. - Прими мою любовь, наполненную силой моею. Сосуд этот отныне принадлежит тебе. Только тебе.

В глазах потемнело, в уши проник долгий и протяжный стон девушки. Он прижал ее к двери еще больше, вонзаясь в благодарное тело все сильнее.

- Прими, Богиня, прими, прими, прими, - повторял он, и ему вторило:

- Принимаю, принимаю.

Когда невероятной силы оргазм пронзил его тело, он вдруг вцепился зубами в шею девушки и вырвал целый кусок горячей плоти. Рот наполнился кровью, и он глотал ее жадно, исступленно, продолжаяизливать семя в уже мертвое тело. Обессиленный Ростислав упал на пол, со священным восторгом думая о том, что и его ярость тоже помогла богине вырваться. Все эти знаки сегодня. Все эти прикосновения темного. Он повалился на бок, пальцами проталкивая в себязастрявшее во рту мясо девушки. В горло, глубже, до кашля, до боли. Восторженный ужас управлял его мыслями, а тело все еще помнило жар любви. Тело еще содрогалось от наслаждения.

Освобожденная Лада говорила с ним. Ее оскверненная благодать наполнила Ростислава.

- Славься... Богиня..., - прохрипел Слава. По лицу текли слезы счастья. Где-то в темноте хрипели и чавкали, где-то в темноте кто-то ритмично рычал, а ему вторило женское:

- Гл... Гл... Гл...

Переполненная миллионами дурных мыслей и желаний богиня наслаждалась пиром. Лада накормила каждого тем, что они заслуживали. Кого-то любовью до смерти, кого-то животной страстью. Они хотели этого. Они мечтали об этом. Они смотрели это, читали, думали. Кровь, секс, насилие, ненависть – все это отравило Ладу-Матушку сильнее, чем прочие текущие по трубам человеческие яды. Мечтавшая о поклонении она, сама того не заметив, потеряла свое истинное предназначение. Но нашла иное. Нашла силу во тьме человеческой, и терпеливо ждала, когда сможет вырваться из торфяного плена.

Сегодня был день ее триумфа. Богиня ласково касалась скорчившихся на полу нечаянных жрецов, давших ей силы на последний рывок и наполнивших ее лоно любовью. Лада была в каждой из женщин, принимающих живительное мужское семя. И теперь, искрящаяся силой, поднималась все выше и выше, вырвавшись из отравленных подземелий.

Эпоха безверия прошла, Измененная Богородица чувствовала это. Она вырвалась наружу, в царство солнечного света, и звонко засмеялась, а тысячи людей почувствовали ее радость. Тысячи людей вдруг испытали странное возбуждение, которое почти сразу прошло, улетучившись вслед за Ладой Освобождённой.

А в глубине темных тоннелей стоял мертвый поезд. Лучи полицейских фонарей пробивались сквозь стекла, скользили по обнаженным, окровавленным телам на полу и сиденьях вагонов. Вокруг суетились люди в блестящих костюмах защиты, кто-то куда-то звонил, волнующиеся голоса диспетчеров объявляли о задержке поездов на отрезке между станциями.

Но для миллионов будущих слуг Богини день ничем не отличался от предыдущего.

Пока не отличался.