Тёмные Звёзды: Дары грома

E. Дела придворные

В тот же день

Крепость Курма, остров Кюн

– Роскошная были пирушка, – вытряхнув с балкона бронзовую чашу, полную сигарных окурков, барон Торпеда приложил её холодным дном ко лбу и так вернулся в спальню принца. – Голова раскалывается…

– Шпага, налейте барону, – повелел Церес, царственно развалившийся средь мятых одеял и подушек. – Лучшее средство от похмелья – стакан абрикосовой наливки. Проверено, мичман! Пейте, боль отпустит. Но, господа, я полагал – морская гвардия крепче на выпивку, чем кавалерия!..

– В линейном флоте пьют иначе, чем в гвардейских экипажах, – страдал белобровый барон, прижимая пепельницу к голове. – Водка с порохом – сущая отрава…

– Всё дело в дозе, – поучал опытный принц. – Недаром есть флотская мерка – гильза, вдвое меньше гербовой чарки. В другой раз, провозглашая тост за девичью красу, помните – гильзу, и хватит. Впрочем, все держались молодцами, ушли в опочивальни на своих ногах. Хвалю! Учтите, на вас смотрит цвет Западного флота – по вашей стойкости будут судить обо всей гвардии.

– Здесь премилые девицы, – бурчал квадратный мичман Пушка, нацеживая себе персикового. – Конечно, с ан Джани не сравнить, но хорошенькие. Прямо-таки столичный шарм…

– Флиртуйте смело, служанки ваши, – обронил Церес, смакуя вино. – Угощайтесь, пока вы здесь. Ухаживание за ан Трисильян я беру на себя.

Четвёртый мичман, шустрый и хваткий темно-русый парень с ореховыми кошачьими глазами, получивший у Цереса должность начальника разведки и прозвище Прицел, поспешил заявить:

– Моя – Исина! если Его Высочество соизволит…

– Которая чья, сами разберётесь. Шпага, вы, как адъютант по галантным поручениям и старший оперетт-советник, сегодня обеспечите букет к вечернему спектаклю ан Джани – что-нибудь умопомрачительное, чтобы затмить столицу, – и саму певицу к нам сюда. Оркестру капитан-командора быть в готовности, чтобы ей аккомпанировать. За ужином пить умеренно, без вчерашних фокусов – у нас скромный концерт в узком кругу.

Игра – так игра! Мичманы вмиг подхватили затею принца – устроить в крепости потешный мини-двор и напропалую развлекаться, как только в голову взбредёт. Батюшка урезал Цереса во власти над Западным флотом – значит, даёшь гульбу! Подходящее дельце для морских гвардейцев, посланных сторожить опального наследника. Иначе тут со скуки помереть недолго!

Что касается Цереса, тот играл с большим вкусом, неторопливо и красиво. Церемонно, как павлин паву, принц обхаживал Джани, плёл самые изысканные комплименты, целовал певице руки и долго, значительно смотрел в её прелестные глаза. Бедняжка терялась, как быть. Но Его Высочество не настаивал – он длил наслаждение. Запечатлев на пальчиках певицы свой последний, самый чувственный и томный поцелуй, он отпустил её ко сну. Одну.

– Пушка, вы – инженерный советник. Передайте лейтенанту Боэну – пусть осмотрит механизмы миноноски, проверит их и заправит «Подарок». Достигнутая скорость – не предел, мы его перекроем. А Прицел нам доложит, какие скандалы случились в Руэне до вашего отъезда. Самое скабрезное, пожалуйста.

– Охотно, эрцгере! – оживился остроглазый мичман. – В прошлый помин-день, когда парламент голосовал за астрали…

– Трудно вспомнить что-то более непристойное?.. – Торпеда со стоном присел на угол принцевой постели, обхватил голову руками.

– А! – воскликнул Пушка, с маху опорожнив бокал. – Пожарная управа запретила розжиг паровиков этой бросовой дрянью… Торпеда, как бишь её?..

– Бензин. Я б и его выпил, лишь бы отпустило…

– Беги к провизору в аптеку, там нальют. Хотя – годится только в примус и коровам лишаи лечить.

– …так вот, прочтя экстренный выпуск о дебатах депутатов, – эпически продолжал Прицел, – мы плюнули на политику и решили – перед выходом в море надо покуролесить по-гвардейски.

– Я молнией понёсся к ан Джани – вымолить контрамарки на «Господ и служанку», – мечтательно потянулся Шпага, валявшийся в изножье кровати. – Пасть на колени, целовать подол… Это было её последнее представление в столице! И тут – представьте, мы всем отрядом поклонников сходим с экипажей, готовые стелиться перед дивой…

– Морская травля, эрцгере, – дружески пояснил Пушка, жестом предлагая принцу абрикосовой. – Он уже битую неделю уверяет нас, что ан Джани стала вдруг мяукать посреди улицы.

– Мяукать? – умилился Церес, мысленно представив Джани кошечкой и протягивая Пушке свой пустой бокал. – С чего?

– Клянусь погонами, эрцгере – чистая правда! – горячась, привстал Шпага. – Мы воркуем вокруг Джани, вдруг подходит девчоночка – миленькая, скуластая, с миндалевидными карими глазками, одета как пансионерка, – и эдак с вызовом говорит диве: «Поющие кошки – мяу!» Джани растеряна, мы в недоумении, потом шуточки – но девчонка отбривает, как большая; мало того, заявляет: «Я кадет на военной службе». Тогда из божественных уст, которые поют нам арии со сцены, раздаётся «Мяу!»

– Союз на клятве, – пригубив наливки, безошибочно определил Церес. – Что-то из прошлой жизни… Кадет? кто у нас даёт звания девицам? Лекари, связисты…

Память, оживлённая глотком абрикосовой, возвратила его на много недель назад, в день краха. Связистка. Вызывающая смелость. Скулы. Цвет и разрез глаз.

– Как её звали, не известно? – спросил он будто невзначай.

– М-м-м… имя из парных… Ларинка! то есть Ларита.

«Значит, и эта изменница жива. Это она заявила «Я ради вас не скажу ни словечка». Что ж! тем больше вероятности, что я найду Бези… Пансионерка. У Бертона в Гестеле, где же ещё».

Шпага развивал мысль в любимом направлении:

– Года через два-три она будет в соку и может служить верным личным телеграфистом…

Принц поморщился:

– Они привязчивы, потом с ними трудно расставаться.

– Вы закончили, гере театрал? – вежливо спросил Прицел у Шпаги. – Так вот, пока этот обожатель примадонн увивался возле Джани, мы отправились…

– …к весёлым девкам! – бравым баском вклинился Пушка. – В «Лисью обитель». Помин-день – как раз чтоб помянуть деньги, ухнувшие к астролётчикам. Флот будет гол как жаба – чудо, что нашли средства турбоход построить…

Болезный Торпеда приподнял чугунную голову:

– Я с самого начала говорил всем, что затея гиблая. Когда туда катили, навстречу ехал поп в пролётке, служка звенел в колокольчик – явно спешили причащать кого-то перед смертью. От такой встречи добра не жди. Не к потаскухам надо было – в ресторан!..

– Тем не менее, – гнул своё Прицел. – Являемся – притон гудит как улей, гулянка в разгаре. Но что мы видим – сплошная Лоза! Круглоголовые в шляпах кишат – не пройти. Младшие в куцых сюртучках, старшие в долгополых сюртучищах – словно вся столичная община собралась. Конечно, нам поклон, толпа врозь, «Вина морским офицерам!» и тост – за астральный флот! Каково, эрцгере?

– Занятно. – Церес слегка нахмурился, вертя в пальцах ножку бокала. Что за пирушка у Лозы по случаю парламентских дебатов? Ну, получит Лоза свой процент – но кредит как кредит, не наваристей прочих…

– «Лисичкам» козырной туз выпал, – уркнул Пушка. – Лоза, когда гуляет, сыплет унции без счёта…

– Себе же и сыплет. – Торпеда со стоном поискал бокал на ковре. – Мимо них монетка не проскочит! Они – если щелкопёры из газет не врут, – содержат половину этих заведений в Руэне. А в портах – чуть ли не все подряд!

– Короче говоря, нас это задело – пить за помин Морфлота… – начал Прицел со злым и довольным прищуром; глаза его стали казаться зеленоватыми.

– Не сразу! – Пушка поднял тяжёлую руку, призывая соратника не спешить к главному событию. – А только когда в третий раз провозгласили тост за летучие керогазы. Ты вернулся от…

– Пустое! – отмахнулся Прицел в нетерпении.

– Нет, расскажи!

– Нас угостили девицами, – с кислинкой продолжал тот. – Я спросил свою: «Ты лозовка?» Она – да, к вашим услугам, и полтины не возьму, всё ради праздника. А что за винный день, я говорю, отжим или обрезка? Она – день звёздного пути к конечной цели. Какой ещё путь?!.. треть астралей взорвалась на старте, другая из полёта не вернулась, в море рухнула… Нет, щебечет, раздеваясь – это великое, это святое, главное – летать, а там и долетишь, цена не главное. Смотрю, что-то на ней нарисовано, а она лампу погасила и под одеяло. Я вновь зажёг свет: «Покажи». Ласкается, но спину прячет. Пришлось силой… Между лопатками – клеймо дракона и номер.

Протянув пустой бокал – «Налить!» – принц спросил с долей удивления:

– Дьяволица?

– Она самая, эрцгере. Взял за горло – запричитала: «Не гнушайтесь мной, я легальная, по квоте куплена!» Что тут скажешь?.. И жаль её, и руки вымыть хочется. Ушёл, а внизу опять тост. Тут мы и… погорячились.

– Кое-кому круглые лица попортили, – вздохнул Пушка, вспомнив чисто гвардейский дебош в борделе.

– Странно – это в газеты не попало… – молвил принц с растяжкой.

– Им, лознякам, дорога репутация! «Лисички» – товар, чтоб в цене не упал.

Взгляд принца – чуть хмельной, рассеянный, насмешливый, – вдруг показался Прицелу слишком пристальным для человека, который нежится в постели после вечеринки, затянувшейся за полночь. Мичман понял, что сболтнул неуместное, не предназначенное для ушей Цереса – но сказанного не вернёшь. И выпивка, которой в спальне было хоть залейся, предстала ему в новом свете – хорошее средство развязать языки. А тут ещё Пушка подстрекает!..

– Я люблю рассказы очевидцев, – утешил и ободрил Церес, видя замешательство «начальника разведки». – Посетив сомнительное заведение, можно узнать дивные новости – вся Лоза гуляет, прославляя решение парламента, подпись государя и печать канцлера – отдать деньги на космос… ради чьей-то конечной цели. Так находишь истинные пружины событий. Спасибо, мичман. И ни слова в светской хронике?.. Прелестно. Я занесу это в дневник. Не каждый день бывает…

«В конце концов, он весьма гостеприимный хозяин, – утешал себя Прицел, чокаясь с соратниками и Его Высочеством. – Если не быть откровенным, принц перестанет доверять… а мы здесь, похоже, застряли надолго».

– Вы кажетесь сведущим и проницательным человеком, – Церес жестом пригласил его сесть рядом на кровать. – Знакомства в придворных кругах… Отплывали вы двадцать пятого, а днём раньше в Руэн прибыла моя светлейшая сестра… здорова ли она? Смелей. К чему таиться?

– Не стану скрывать, эрцгере, – понизив голос, заговорил мичман, – из главной кордегардии дошло, что государь с принцессой бурно беседовали, после чего Её Высочество Ингиру препроводили в личные покои… под конвоем.

– Простуда, лихорадка, жар – конечно, ей нужен покой и уход. Вполне благоразумно. Вас не обременит должность лейб-почтмейстера? Уверен, у вас есть связи в кордегардии, чтобы без огласки вручить Её Высочеству письмо.

«Я попал», – дрогнул Прицел, представляя, как его записывают в заговорщики. Принц наблюдал за выражением его лица. Или – или. Что вернее – удружить наследнику или услужить монарху?

«В мичманах надо думать о будущем, верно? Погоды переменчивы, а государи смертны…»

– Так точно, эрцгере.

– …и передать ответ, тем же путём. Вижу, согласны. Не подведите меня, голубчик. Моё хорошее настроение – в ваших руках. Шпага!

– Да, Ваше Высочество?

– Какие забавы у нас до обеда?

– Через час – рапорт флотского экипажа, развод караулов.

– Восхитительно! – Принц с бодростью поднялся из постели в одной ночной сорочке. – Этот цирк заслуживает того, чтобы там побывать.

– Одеваться? – возник рядом предупредительный денщик.

– Нет, мундир – слишком скучно, – оглядел себя Церес. – Тапки без задников, спальный колпак, сабля с перевязью, орденская лента – и всё, пожалуй.

– Эрцгере… – У денщика отвисла челюсть; мичманы растерянно переглянулись.

– Да, и погребец с вином. Холодные закуски в судках. Обязательно фрукты, сигары. Доставить всё это на крепостной плац. Что ты уставился, любезный? я неясно выражаюсь?

– Но, эрцгере… регламент…

– Я – командующий округом, я определяю регламент. Моё командование должно запомниться. Господа, в честь будущего рапорта пьём по полной! Кто не осушит до дна, завтра экспрессом уезжает в Синюю столицу.

«Уехать сейчас», – мелькнуло у Прицела. Судя по глазам товарищей, они думали что-то похожее.

– И служанок, – с улыбкой задержал принц денщика. – Весь состав.

– Барышни ещё не прибрались после вчерашнего!..

– Пусть выходят на развод как есть. Непринуждённые, они милей.

«Дружище, – писал Прицел чуть позже приятелю из дворцовой кордегардии, – здесь в Курме подлинные чудеса. Мы словно участвуем в спектакле или служим при дворе безумного Корделя, полтора века назад. Вообрази себе – мы четверо, в парадной форме, а между нами ОН, в ночной сорочке и при сабле. У ног, в корзинах – бутылки с вином и водкой, целое море спиртного. Финиковое, коричное, миндальное, полынное – даров Лозы не счесть! Все мы пьяны с утра и продолжаем пить на плацу. Нам подносят девушки, одетые столь небрежно, словно только что в стогу валялись… Нами владеет дикое карнавальное веселье. Надо видеть лицо капитан-командора Барсета. Казалось, у него вот-вот усы задымятся от злости, но он держится, как ни в чём не бывало, только веко слева судорожно дёргается. Катер под парами ждёт нас – ехать на рыбалку. Будем бить острогами рыбу. ОН решил добывать еду к ужину на манер доисторических людей. Придётся скакать по прибрежным камням, в чём мать родила. От сумасшествия удерживает лишь обилие вина и общество прелестниц… Ты премного обяжешь меня, оказав одну услугу – передай письмецо ЕЙ, наедине, и пришли ответ на мой адрес».

Была на исходе вторая неделя раздора в державной семье. С тех пор, как принцесса Ингира надерзила батюшке насчёт его увлечений и финансовой политики, а также некстати – и каким тоном! – замолвила слово за брата, Дангеро с супругой держались подчёркнуто врозь.

Официально Ингире нездоровилось, поэтому она не покидала «дочерних» розовых покоев летнего дворца в Этерготе. О ссоре отца с дочерью было немедля доложено императрице Мариале – для таких докладов есть личный штат Её Величества из статс-дам, камер-девиц, гоф-дам и гоф-девиц, особ вездесущих, лёгких на ногу и имеющих массу полезных знакомств. Как жена, Мариала покорилась решению мужа, но как высочайшая в державе дама, объявила личным письмом, что не желает его видеть, пока дочь не выйдет на свободу. Пришлось обер-церемониймейстеру переписать порядок всех намеченных визитов и аудиенций так, чтобы пути венценосных супругов не пересекались. Ибо Дангеро не намеревался идти на попятную.

В бюллетенях министерства двора упрямая позиция Дангеро обозначалась туманной фразой: «Государь изволит пребывать в собственном дворце Меделиц, занятый неотложными военными и государственными делами».

Это была почти правда. Меделиц, служивший для малых приёмов и пития кофе в узком кругу, а также как музей рыцарских картин и подарков, воспрянул от сонной пустоты и ожил. Сюда носили телеграммы; курьеры спешили по аллеям с письменными распоряжениями государя; подъезжали фельдъегеря; канцлер и глава генштаба подкатывали в колясках на дутых шинах. Но чаще вокруг Меделица царили покой и тишина, порой нарушаемые шагами охраны и приглушённым щёлканьем ножниц садовника.

Оставаясь один, Дангеро носил свободный полувоенный сюртук цвета маренго и широкие, на матросский манер, брюки той же окраски. Две трети часа посвящал он записям в дневник, после чего читал сводки из мест сражений и «мёртвых зон», донесения разведки, отчёты министерства иностранных дел. Затем шёл полюбоваться клумбами и дать советы садовникам – дельные, поскольку государь знал толк в цветоводстве. Мог посетить оранжерею, проехать верхом по парку – или выходил с сигарой в густо увитую лианами беседку на возвышенном берегу Миноры. Оттуда открывалась великолепная перспектива окрестностей и далей. За серовато-голубой рекой, за бархатными лугами, за серебристыми изгибами стариц Дангеро видел предместья Руэна, уже далеко захватившие междуречье. Слева у горизонта – в дымке от кухонных, котельных и заводских труб, – смутно маячила столица с её множеством домов и храмов.

Свысока взирал император на подвластный ему простор и словно набирался сил от этого зрелища. Но душу его угнетали сомнения.

Известно, Золотая Лоза оберегает свои ряды от чужаков, даже высокородных. В то же время лозовики старались пролезть в высший свет и укрепиться там, хотя великосветская публика считала их плебеями, презирая за манеры кабатчиков, менял и сводников.

Однако за Лозой стояли миллионные банковские счета; более того, старейшина дал понять, что винная братия имеет свои сокровенные тайны и не прочь поделиться ими с государем…

…когда он изъявит согласие опоясаться зелёным фартуком.

«Если пойти на такое, то втайне от всех, – думал Дангеро, рассеянно созерцая заречную даль. – Не давать никаких росписей, всё на словах. И потребовать взамен уступок по кредитам… Но что они таят? к чему стремятся?.. Могут попросить себе пропинацию на всю Синюю половину… Лукавое племя!»

Между тем внизу, в зарослях берегового склона, мерах в ста от беседки, где размышлял император, Бези горячим шёпотом говорила Вельтеру:

– Штабс-капитан, там, за живой оградой, стоит мужчина. Он высок, хорошо сложен, старше средних лет. На нём удобная, добротно сшитая одежда вроде кителя. Курит сигару. Смотрит в нашу сторону, но не видит нас.

Пытаясь разглядеть этого мужчину за широколистыми глянцевитыми лианами, Вельтер прошипел в ответ сквозь зубы:

– Как вы видите слухом, ан Бези?..

– Это не слух и не зрение. Шестое чувство – так говорят учёные… Я ощущаю присутствие и расстояние, потом другие мелочи.

– А мысли? его мысли?

– Нет, только настроение. Он слегка раздражён и задумчив, но ему хорошо – сыт, доволен сигарой. Если бы он заговорил, я бы услышала его… наверное. Для этого нужно сосредоточиться, а я… я нервничаю.

– Нож! – позвал штабс-капитан, не поворачивая головы.

Сержант не отозвался, пока не снял обруч и не повесил его нас сучок, чтобы и случайно не коснуться – так же висел обруч Бези.

– Два пеших охранника, – доложил он. – Сейчас расходятся в стороны от дворца по обе стороны, вдоль террасы. Участок патрулирования у каждого – триста мер. В конце участка осматриваются и возвращаются к дворцу. До беседки не доходят мер на сорок… чтоб его не беспокоить.

– Что же ты раньше не сказал мне про своё… шестое чувство?

– Нужды не было, ваше благородие, – пожал плечами Нож. По милости Без он кое-как отоспался и выглядел куда бодрей вчерашнего – побрит, умыт, наглажен. – Враг под землёю, там его не разглядишь. Мог бы – так и Миса нам бы не понадобилась.

– Что вещуны умеют подслушивать издали, я знал, но это… Лихо. Так, значит – медиумов вроде вас вблизи нет?

– Если есть, они без медиаторов, – ответила Бези, рукой в перчатке комкая кружевной платочек.

«Поистине, Гром хранит осиянного! – Умом разведчика Вельтер легко представил, как, имея пару вещунов-сообщников, подкрасться к государю и… – Может, недаром инквизиция их ловит, а граф Бертон запирает в Гестеле. За вещание кары суровы… Запуганы, только гадать решаются. Ворам – и то с опаской служат. Да, нам лишь медиумов-анархистов не хватало – с пневматическим ружьём и бомбой!»

– Далеко ушла охрана? быстро ли идут? – отрывисто спросил он у Ножа.

– Пока мы говорим, они мер по десять протопали.

– Ждать некогда. Пока они туда-сюда обернутся, он сигару докурит и уйдёт. Это наш шанс. Идём сейчас. Пригнувшись, молча – быстро за мной!.. Ан Бези, подберите юбки и… Грома ради, не заденьте вуалью за ветки. Мы вас ждать не будем.

Озираясь из кустов, Вельтер уже наметил, каким путём незаметно подняться к террасе и проникнуть через живую ограду. Несложная задача для Рыжего Кота. Куда трудней было преодолеть чугунную решётку парка, имея в отряде девицу. Чудом платье не порвала!

Мраморная чаша, опиравшаяся на руки каменных крылатых мальчиков, исполняла в беседке роль пепельницы. Едва Дангеро бросил сигарный окурок в тёмную воду чаши, как на дорожке послышались поспешные шаги, и под сень беседки ворвались трое.

Более чем странная троица – такую компанию трудно вообразить. Подвижный, стройный пехотный штабс-капитан с походкой и взглядом лесного охотника, затем крепкий и подбористый сержант из жандармерии – в форме полка Цереса! – с грубым лицом простолюдина и отменной выправкой. С ними высокая, изящного сложения девушка – бледная, лицо испуганное, собранные под модную шляпку волосы светлые, почти золотые и слегка волнистые. Изысканного жемчужно-серого цвета жакет и платье красиво облегали её ладную фигурку, а руки были сжаты перед грудью как бы с мольбой.

Военные, оказавшись перед Дангеро, немедля отдали честь, а девица суетливо и неловко сделала книксен. Явно не террористы. Пехотный офицер вообще без оружия – не по уставу!.. А жандарм при револьвере, хлястик кобуры застёгнут.

«Просители, – мелькнула мысль у императора. – Но как пробрались?.. куда смотрит охрана?!..»

– Кто вы и что вам надо? – сурово спросил он.

– Штабс-капитан Годарт Вельтер, Ваше Величество. Имею к Вашему Величеству личное послание чрезвычайной важности, – стоя навытяжку, отчеканил офицер. – Покорно прошу выслушать меня наедине.

– Та-ак… – вмиг овладев ситуацией, Дангеро держался обычного властного тона. – Ты? – поглядел он на жандарма.

– Его Синего Императорского Высочества отдельного полка полевой жандармерии … – затараторил сержант по привычке, не опуская руки от козырька кепи, но сбился. Полк-то давно распущен! – …взвода разведки шестого пехотного полка…

– Короче.

– …сержант Анкеш Эльен. Сопровождаю его благородие штабс-капитана во избежание всяких случайностей.

– И, наконец… – Требовательный взгляд Дангеро перешёл на девушку.

– Бези Гиджан, кавалер-девица. – Она буквально трепетала и всем существом тянулась к государю, словно была готова пасть перед ним. – Ваше… Ваше Величество, пожалуйста, уделите мне минуту!..

«Просители. – Дангеро убедился окончательно, тревога покинула его. – Насколько же они пронырливы!.. На всё идут, чтобы добиться своего».

– В виде исключения, – твёрдо, но милостиво ответил он с едва заметным кивком, – я выслушаю вас.

Снаружи раздались свистки, шум множества ног – всё-таки охрана усмотрела, что в беседку вошли посторонние.

«Всем не избежать взыскания, – жёстко решил Дангеро про себя. – Моим – за ротозейство и расхлябанность, проявленные при охране коронованной особы, а этим – одному за то, что при нём нет личного оружия, а другому за то, что посмел подойти ко мне с револьвером. Девушка… эту не накажу. Интересно, с чем она явилась?..»

Лейб-полицейские оцепили беседку; четверо вошли внутрь и окружили визитёров, держа оружие наизготовку. Штабс-капитан возбуждённо огляделся, будто примериваясь, кого первого ударить.

– Ваше Величество, – заметно волнуясь, почтительно заговорил сержант, – велите им убрать револьверы…

– Спокойно, сержант, – улыбнулся Дангеро с уверенностью. – Если что, они без выстрела сладят с любым. Сдай свой пистолет.

– Его благородие – полевой разведчик с мёртвой зоны, без отпусков полгода к кратеру ходил, – негромко пояснил жандарм, рукояткой вперёд подав револьвер охраннику. – Ваши четверо, осмелюсь доложить, никто против него.

Услышав это, лейб-полицейские как-то неуловимо отступили на полшага, а стойки их стали куда напряжённей.

– И как мне с вами беседовать наедине, штабс-капитан? – с хмурой иронией бросил Дангеро, приглядываясь к офицеру. Действительно, в нём есть нечто опасное… – Вы отвечаете за свои поступки?

– Вполне, Ваше Величество. – Офицер бросил короткий недобрый взгляд на сержанта. – Извольте лишь сказать, что вы готовы меня слушать – и я принадлежу вам как мёртвый. Я буду говорить теми словами, которые мне предписал господарь…

«Да он не в себе!.. – осенило Дангеро, когда он заметил, как глаза штабс-капитана становятся словно стеклянными – взор его остановился на императоре, но смотрел сквозь собеседника, в какую-то неведомую даль, которую ни с дирижабля, ни даже с астраля не увидишь. – Господарь?.. Что всё это значит?»

– Можно! можно его слушать! – внезапно подалась вперёд бледная златокудрая девушка, порывисто взмахнув тонкими руками. – Уверяю, Ваше Величество, он совсем безопасен!.. В нём послание, оно заключено внутри. Пусть оно выйдет!

– Позвольте мне, – влез в разговор и сержант. – Ваше Величество, он заклятый дьяволами с Мориора. Через цепенящий сон наведено… я точно знаю, государь, я медиум…

– Стоп! – скомандовал Дангеро, и говорящие умолкли. – Ты, медиум – что с ним происходит?

– Письмо, которое в нём, начало раскрываться, – подойдя ещё ближе, прошептал сержант с оглядкой на офицера, стоявшего с каким-то сомнамбулическим видом. – Он ждёт… оно ждёт пароля. Вашего согласия, должно быть.

– Ясно. – Движением руки велев сержанту отойти, Дангеро обратился к лейб-полицейским. – Осторожно, бережно – двое взяли его под локти и отвели в Меделиц. В мой кабинет. Еще троих – в охрану к окнам и дверям. Остальным – стеречь сержанта и барышню.

Помня о предостережении жандарма, охранники подступили к штабс-капитану крадучись, с опаской, но он вяло позволил взять и увести себя, как ходячую восковую куклу. На ходу его обыскали – быстро и внимательно. Нож и Бези, тоже обысканные, остались в беседке под присмотром безмолвных и бдительных вооружённых людей.

– Ты знаешь, что в него вложено? – шепнула взбудораженная, дрожащая Без собрату-вещуну.

– Откуда?.. Он и сам не знал, похоже. Разве конверту известно, что в письме написано?.. Это ещё ничего, если просто послание! Я, грешным делом, считал – его заколдовали на убийство… А не спал – больше оттого, что ждал ножа в сердце или пули в голову. Без меня-то ему – воля!.. Хорошо, что я револьвер его отобрал и спрятал. Даст бог, всё добром обойдётся… Ты-то что к государю имеешь?

– Это моё дело, – замкнулась, отвернулась Бези, покусывая нижнюю губу.

– Ну, вот, ты там, где хотела быть – теперь сама управляйся.

– Да уж без тебя сумею!.. Ф-фу, как душно здесь, дышать нечем… – Она приложила платок ко лбу, потом прижала руку к груди. – Так и жмёт… Господа! – просительно обратились Без к молчаливым лейб-полицейским, сверлившим её враждебными глазами. – Я не арестована? мне не откажут в стакане воды?

Тянулись бесконечные минуты. Ветерок с реки слабо шевелил лианы, сопящие охранники переминались с ноги на ногу; Нож маялся в ожидании, на его рубленом лице играли желваки. Принесли стакан; Бези жадно выпила до дна, пролив часть воды на жакет – чертыхаясь вполголоса, стала вытираться платком, потом всхлипнула – мокрое тёмное пятно такое заметное!..

В дикой, почти безумной надежде она хотела понравиться Дангеро – вдруг вкусы отца и сына схожи? – с горечью понимая, что её бледный страдальческий вид может внушить только жалость.

Пока Бези ждала, стискивая в пальцах смятый платок, чувство спёртой духоты нарастало, хотя воздух в беседке был приятно свеж. Наконец, стеснение в груди и тихий звон в ушах слились воедино, став гудящим головокружением и слабостью в ногах. Её начало ощутимо подташнивать.

Минула треть часа с небольшим, когда вернулся император – один, без Вельтера. Сказать, что государь задумчив, было мало. Несмотря на природную выдержку, замкнутое лицо его выражало такую озабоченность, словно Дангеро сообщили о начавшейся революции – столичный гарнизон восстал, с ним другие полки, флот, авиация, и бунтовщики уже в трёх милях от дворца.

– Говорите вы, барышня, – устало дал он знак Безуминке, едва взглянув на неё. – Постарайтесь лаконично изложить ваше прошение – у меня масса неотложных дел.

Бези, в которой всё накипело и перемешалось – особенно за время, пока троица пробиралась в государев парк, и потом, при встрече с императором и заточении в беседке, – в этот миг забыла, с чего хотела начать и как сказать. Она забыла о присутствии Ножа и лейб-полиции – пришла её минута, она стояла пред лицом единственного на планете человека, который мог одним росчерком пера дать ей счастье, достоинство уважаемой дамы, состояние и уверенность в будущем. В её глазах этот молодцеватый мужчина с осанкой героя – так похожей на стать Цереса! – казался чуть не полубогом, вершителем судеб.

И она опустилась на колени перед императором, протянув к нему руки. Её речь, рвавшаяся прямо из сердца, звучала как бред:

– Великий господарь, я пришла к вам за справедливостью. Я мориорка, дьяволица – видите, я ничего не таю от вас. У меня есть бумага, что меня произвели в штабс-ротмистры, да-да, по вашей милости… всё это правда! Я должна получить мои права, я знаю – есть чин личной любовницы, потому что я… эрцгере Церес, я люблю его, он звал меня своей птичкой, я жила под высочайшим покровительством в Бургоне… тому есть много свидетелей! Мы – я и Церес, – были мужем и женой…

Помимо воли – и желания, – Нож стал одним из тех редких людей, которые видели, как глаза у Дангеро вылезают из орбит. Только что, получив от внезапного штабс-капитана необычайное послание и не успев переварить его в уме, император столкнулся – прямо в любимой беседке! – с инопланетной тварью, требующей признания своих особых прав. Рот у него приоткрылся на вдохе, а выдохнуть монарх забыл, ошарашено слушая сбивчивый лепет золотоволосой дьяволицы.

Та кротиха, которую приручил Церес!..

О ней давно докладывали. Даже показали ему фотогравюру – эдакая отроковица, чуть испуганная, большеглазая, причёсанная как кукла. В ошейнике. Шеф тайной полиции со слабой снисходительной улыбкой рассказывал, что юную чертовку с трудом удалось одеть в платье, приличествующее людям. Потом пришли сведения, что у неё медиумический дар… Что ж, содержать диковинных животных, карликов, шутов, наложниц и придворных чародеев – это в традициях династии. Но Церес не осмеливался показаться с чертовкой отцу на глаза.

И вот!.. «Муж и жена», слыхано ли?! Права, чин любовницы! Гром господень, он звал её «птичкой»!.. эту подземную червягу! вынутую из кротовьих нор! Если её слова прозвучат вне беседки, дойдут до газет, то скандал неминуем. Ужасный международный скандал!

– Да… – Дыхание вернулось к императору. – Как… Да как вы!.. Как вы смеете!..

– Вы мой свёкор! – возопила Бези, пытаясь обнять Дангеро за ноги; император с возмущением отпрянул:

– Прочь!

В глазах у Бези помутилось, она слабо вскрикнула как раненая чайка и повалилась в обмороке к стопам Дангеро.

Здесь император осознал, что трое лейб-полицейских и жандармский сержант с боязливым немым интересом наблюдают за сценой, происходящей перед ними.

– Всё, что сказала эта вздорная особа – ложь от первого до последнего слова, – категорически изрёк он, жестом победителя указывая на бесчувственную девушку. – Под страхом смертной казни за измену я запрещаю передавать её слова кому бы то ни было. Все меня поняли?

«Да, да, – закивал Нож в такт остальным. – А куда штабс-капитана подевали? а меня-то как – живым отпустят или нет?..»

– Вызовите к ней врача, – наконец чуть смягчился Дангеро. – Перенесите её в Вейский кабинет дворца, уложите на кушетку и расстегните платье. Глаз с неё не спускать!

Сказанное было тотчас исполнено. Тем чинам, которые кружили возле беседки, император дал иное поручение – Нож слышал:

– Немедля телеграфировать статс-секретарю Галарди – пусть бросит все дела и едет сюда быстро, как только сможет. Да, и ещё – кто у нас сведущ по части дьяволов?.. где генерал Купол?

– В пути, – отвечали ему. – Следует с отдельным корпусом в Кивиту.

– Тогда вызовите Чёрного Барона. Обычно он в своей тюремной крепости – его легко найти.

Закончив распоряжения, Дангеро повернулся и тяжёлым, медленным шагом вошёл в беседку, где оставался один Нож. За спиной императора, в проёме входа сержант видел, как лейб-полицейские в сизых мундирах расходятся по сторонам, возвращаясь на свои посты и пути обхода. Кто-то бежал вдаль по аллее – на телеграфный пункт. Над шпалерой беззвучно возникла безликая фигура садовника в синей блузе; один из сизых задержался возле него и, склонившись, что-то сказал служителю – или передал?.. Ножу показалось, что руки садовника и лейб-полицейского на миг соприкоснулась…

– Итак, любезный, – голосом, не предвещавшим ничего доброго, заговорил император после долгого молчания, – ты не станешь отрицать, что служил в эфирной сети Его Высочества?

– Никак нет, – глухо молвил Нож, поневоле отводя глаза. В мраморной чаше плавал намокший окурок сигары – того же сорта, какой любил принц. Этими сигарами жандармы иной раз клялись, чтоб не трепать по пустякам имена Грома и Отца Небесного.

– Значит, заслужил прощение, если ещё служишь в армии.

– Так точно, Ваше Величество.

– Чем же?

Нож мысленно поклялся поставить свечи – по полтине каждая! – всем семи архангелам за то, что сейчас в беседке и поблизости нет ни души, кроме него и императора. Разве что садовник без лица – но он, вроде, был далеко. Не услышит.

– Я… открыл замысел принца его высокородию Куполу и его сиятельству Бертону. По чистой совести. его сиятельство сказал мне: «Ты свободен, сам решай». Может, и зря я так… но вот – решил! – выпрямляясь, выдохнул Нож почти с отчаянием.

Однако, его дерзкое «зря» не задело государя. С лицом мрачным и хмурым император положил руку на плечо сержанта:

– Хвалю. С этого дня ты вахмистр. Служи верно, учись – и выйдешь в прапорщики. Помни мой запрет: о том, что видел и слышал – никому ни слова.

– Как могила, Ваше Величество! – взбодрился Нож, которому уже мерещился расстрел где-нибудь в подвалах Этергота.

– Ступай в главную кордегардию, доложись дежурному офицеру, как следует, не говоря лишнего, и скажи, что ты поставлен на довольствие в казармах руэнского гарнизона. Пока будь в кордегардии, а потом – отдыхай и жди приказа.

– Рад стараться! Благодарю покорно, Ваше Императорское…

– Иди, иди, – отмахнулся Дангеро. Куда определить новоиспечённого вахмистра с его крепкой медиумической памятью – ещё будет время решить. Пока хватает забот со штабс-капитаном, близким к обмороку после выкладки послания, и с живой игрушкой Цереса, которая и вовсе ни жива, ни мертва.

С лёгким сердцем покинув беседку, Нож всё же не был уверен, что его судьба решилась. Такие тайны, такие персоны!.. далеко ли до беды? Однако монаршая милость была несомненна, и путь указан.

Почти под стенами беседки он с удивлением заметил согнувшегося, как грибник, садовника – то ли он травку выщипывал, то ли соринки подбирал. Ишь, тихоня, подобрался будто змей!..

– Э, друг любезный, где тут главная кордегардия?

Человек в синей блузе разогнулся и указал рукой:

– Прямо по аллее, от статуи морского царя направо, там спросишь.

– Благодарствую!

Шагая по аллее, Нож вдруг спохватился – лицо!..

Его память обычно ухватывала всё, на что он обращал внимание – но внешность садовника не удержалась, словно расплылась. Даже с усилием Нож припоминал лишь какое-то лицо без черт, мутное и зыбкое.

Провожать Сарго с компанией Удавчик не пошёл – вставать до зари, ехать куда-то на аэродром… зевота и морока. Ограничился тем, что накануне пожелал им счастливого полёта. Куда людей послали, что за «экспедиция»?.. Без шлема до Огонька не дозовёшься, так что, считай, троица в небо канула. Теперь жди, когда объявятся назад.

Время в столице Тикен прожигал со вкусом и пользой. Само собой, столовался в ресторациях, как человек состоятельный. Лучшего вина и трюфелей! «А у вас, часом, не мориорские вырыши? Слышал я, иные рестораторы вырыши под трюфеля красят…» «Нет-с, что вы, гере, мы – заведение-люкс, мы с уважаемым клиентом без обманов-с».

Побывал в игорных домах, сыграл по маленькой, чисто для души. У лучшего шляпника обновил головной убор. В императорском театре новая пьеса со страстями, отвергнутыми дочерями, подкидышами и раскаяньем под звон колоколов – непременно надо взять место в ложе первого яруса, заодно посмотреть, чем нынче блистает высший свет. Всё больше богатых дамочек щеголяло ювелирными ошейниками, даже умудрялись прикреплять к ним нечто вроде поводков – в виде цепочек из мориорской брони с позолотой. Модные журналы предлагали, как это носить – стиль «вечная привязанность», стиль «живущая свободной», «страждущая в неволе», с брелоком, с камеей, с полумаской, с часиками.

На рыночных лотках, где продают грошовые книжонки, пестрели броские названия – «Щупальца во мраке», «Канонир и дьяволица», «Графиня подземного царства, или Похищенная и вернувшаяся. Часть 3-я, с картинками. Дозволено церковною цезурою, кроме детей младше совершенных лет», «Братец Серп, сокрушитель ересей: Битва с волхвами»… Пару книжек Удавчик купил для коллекции.

Однако минул день, другой – а вызова от статс-секретаря Галарди всё не было. До пресыщения столичными соблазнами Удавчику было далеко, но становилось как-то одиноко. Надеть обруч, заглянуть в многоголосье здешнего эфира?.. лучше остаться невидимкой. Если работаешь на потайную контору, вроде гнезда «аспидов», не стоит рисоваться лишний раз.

Хотя… Тикен нет-нет да вспоминал чудной и забавный круг Тёмных Звёзд, где мужчин было двое – он да Касабури, – а прочие все юбки. Угораздило ж войти с ними в союз на клятве!.. Бези с Ларитой оказались в Гестеле, но Безуминка держалась с ним надменно и чуть отчуждённо, а Ласточка, славная девчонка, была не в его возрасте, вдобавок влюблена (по юной дурости, конечно!) в Огонька и занята учёбой. Не очень-то поговоришь с ними. Вдобавок, каникулы. Поди, разъехались кто куда.

«Хм, а Бези? Эта графиня подземного царства – без родни, без дома… и с барскими запросами. То у принца жила как домашняя кошка, в холе, в неге, хоть и забытая на время, а у Бертона – иной расклад, если верна сетевая молва. Он службы потребует как с чиновника. Неуютное житьё! То-то Бези огрызалась и отмалчивалась. Может, всё-таки запеленговать её, утешить?.. Ведь не чужая. Перед расстрелом из одной кружки пиво пили».

На четвёртый день блаженного безделья Тикен дозрел. Уже было взял медиатор, чтобы нацелиться на Гестель – почти восемьдесят миль, но ничего, махнуть чарку можжевеловки, с напрягом как-нибудь дотянемся лучом! – но тут рассыльный застучал в дверь гостиничного номера:

– Гере Тикен, вам письмо-с!

Без подписи, но ясно, от кого – явиться в серый дом без таблички при входе. Приписка удивительная: «С собой иметь саквояж, в котором лежит кирпич, и это письмо». Отдельно прилагался пропуск.

Работа! Денежки! Карьера тайного агента! Прифрантившись и побрившись, пахнущий одеколоном Удавчик отправился с кирпичом к Галарди, набавив кучеру полтину – «Чтоб вихрем, понял?» Как на свидание с красоткой!

Стриженый очкастый филин, свивший гнездо в безымянном пасмурно-сером доме, принял его наедине, заперев дверь изнутри:

– Итак, вам предстоит дальняя дорога. Это – на расходы, – Галарди выложил кошелёк, сладко звякнувший червонцами, – а вот чек с авансом, обналичите по прибытии. Ваша задача – доставить в Лациан ларец и конверт. Адрес получателя запомните на слух.

Любуясь чеком – «500 (пятьсот) унций»! – выписанным на лацианское отделение банка Золотой Лозы, Удавчик мысленно присвистнул – не близко ехать! До Лации – верных две с половиной тыщи миль на запад, а железные дороги забиты военными эшелонами. С ожиданием поездов и пересадками дня четыре в пути проведёшь, если не больше. А где проездной документ с драконовой печатью, чтобы садиться на любой экспресс?..

– Давайте сюда письмо, – протянул руку Галарди. – И кирпич.

– На стол?

– В печку, – указал статс-секретарь, блеснув серебряной оправой очков. Изразцовая печь в углу – глянцевая, бело-голубая, с вычурными узорами, – казалась украшением, капризом хозяина кабинета, но, открыв топливник, Удавчик убедился, что печка самая настоящая, с чугунной колосниковой решёткой и поддувалом, заботливо вычищенная до поздней осени, когда придёт пора греться.

Взамен он получил гладкий железный ларец – с кирпич величиной, – со странной формы замочной скважиной и пакет из жёсткой, как кожа, изжелта-серой бумаги. Явно ларец был не пустой, но его содержимое не шуршало, не бренчало, вообще не смещалось.

– По возвращении получите ещё пятьсот золотом, – холодно улыбался Галарди. – Следите, чтобы саквояж не украли. Потеряете груз – считайте себя покойником.

– Доставлю, гере, – пообещал Удавчик, положив руку на сердце. – Можете не сомневаться.

Он успел убрать вещи в дорожную сумку, когда затренькал звонок над дверью. С недовольным видом Галарди впустил малого в аспидном сюртуке и нарукавниках, державшего телеграфную ленту.

– Срочная из Этергота. Лично вам.

Пробежав по ленте глазами, Второй сухо распорядился:

– Электрокар к подъезду. Через минуту еду. Всю почту, что осталась – мне в машину, прочту по дороге. Вы, – мельком взглянул он на Удавчика, – можете идти.

Гордые рыцари безучастно взирали с потемневших от времени полотен на устало осунувшегося императора и второго статс-секретаря, сидевших в пустом сумрачном кабинете. На улице смерклось, высокие окна Меделица затянула тень, но государь не велел зажечь лампы, и дождливая полутьма превратила строгий величественный кабинет в мрачный паноптикум. Фигуры на портретах казались призраками, резная мебель красного дерева приобрела какие-то угрожающие, хищные черты, чёрно-бронзовые статуэтки псов словно ожили, но затаились перед броском, и двое мужчин выглядели чужими в сводчатой комнате, среди одушевлённых стульев и зеркал, отражающих пустоту. По оконным стёклам ударяли капли – и стекали извилистыми ручейками, будто слёзы.

– Я сообщал Вашему Величеству об этой особе… – прервав молчание, осторожно начал Галарди.

– Не только вы. И о том, что Церес общается с… выходцами из-под земли, я тоже был осведомлён. В конце концов, это могло послужить империи – если не примирение с дьяволами, то переговоры.

– Старые кратеры – при всей скрытности мориорцев, – вступают с мирянами в торговые сношения. Правда, те, кто пытается заключить с ними сепаратный мир – например, Делинга, – бывают жестоко обмануты. Дьяволы не считают нас равноправными партнёрами. У них свои планы.

– Как знать – быть может, со временем положение изменится, – загадочно ответил Дангеро. – Сейчас вопрос в другом – как избавиться от этой… неуместной твари.

– Если Ваше Величество доверит решение вопроса мне, я гарантирую её исчезновение. Ни следа, ни клочка ткани, ни пряди волос. С графом Бертоном я всё улажу. Свидетели её визита… только лейб-полиция? Это верные люди, они болтать не станут.

– Займитесь, Галарди. – Дангеро нетерпеливо пошевелил пальцами по крышке стола, затянутой тёмно-васильковым сукном. – Я не желаю больше о ней слышать.

Деликатно постучав, бесшумно вошёл камер-лакей, доложил с поклоном:

– Лейб-медик к Вашему Величеству, как изволили приказывать.

Император слегка поморщился. Долго же медикус возился!.. Всего-то обморок на почве истерии, а осмотр – словно ставил диагноз великой княжне. Впрочем, он врач весьма исполнительный, а усердие в вину не ставят. Пусть отчитается. Даже если речь идёт об особе, которой жить осталось – сколько Галарди позволит.

– Зови.

Быстрым шагом – будто переходя в полковом лазарете от одного операционного стола к другому, – ворвался маленький сухощавый человечек, лысоватый, в узком коричневом сюртучке, с улыбочкой на тонких губах, утирая салфеткой сильные, в выступающих венах, бледные ладони.

– Ваше-ство… – Его поклон напоминал кивок.

– Слушаю вас, доктор, – благосклонно наклонил голову Дангеро.

– В целом эта особа здорова. Никаких отклонений, которые бы угрожали жизни. Некоторое малокровие… это объяснимо… Чтобы предотвратить нервную горячку, я велел дать ей брому с валерианой. Крепкий бульон на ужин, выспаться – и она вновь будет на ногах.

– Значит, девушка в полном порядке? – спросил Галарди, взглядом испросив у государя разрешения вмешаться в разговор.

– Девушка?.. – Лейб-медик приподнял белёсые жидкие брови. – Это женщина, гере, которая исполняет своё природное назначение.

– То есть?.. – нахмурился Дангеро с досадой и непониманием.

– Гравидитас! – шутливо-высокопарным тоном ответил врач, со значением подняв указательный палец. Доктора обожают выражаться на мёртвом лацийском языке, чтоб подчеркнуть свою учёность и превосходство над профанами.

– Говорите ясней!

– Беременность, Ваше Величество. Акушер скажет точнее, но, по-моему, между четвёртым и пятым месяцем. К новогоднему празднику эта «девица», бог даст, произведёт на свет хорошего здорового младенца… Ваше Величество? – Тон врача вмиг стал обеспокоенным, и медик с тревогой шагнул к Дангеро, заметив, как у того изменилось выражение лица.

– Галарди… – прохрипел император, уставившись на статс-секретаря. – Всё отменяется. Вы головой отвечаете за то, чтобы с неё и волос не упал.

В знак повиновения статс-секретарь склонился. Приказ есть приказ. Златая кровь осиянных молниями священна, в каком бы презренном теле она не нашла приют.

Но, гром поднебесный, это значит, что в чреве дьяволицы – внук или внучка Синего дракона?!