Тёмный аквалангист

Глушь, безлюдье. Цветы луговые — в пояс.

По низинам таволга стелет медовый дым.

Далеко за холмами неслышно проходит поезд —

звук дрожит на пределе, почти что неуловим.

Словно в юности дальней — рюкзак выпрямляет плечи

и на каждый шаг отзывается плоть земли.

Я за целый день по пути никого не встречу,

потому что люди отсюда уже ушли.

Чем их всех сманили — какой золотой химерой,

небывалой верой в невиданно ясный день?

Веселит меня цвет любой — но не этот серый,

цвет осевших срубов, брошенных деревень…

Что хлестало им спину — ветер попутный свежий

или чёрный смерч всю злобу вложил в порыв?

Вижу вместо них брод лосиный и след медвежий.

Это времени край. Последний предел. Обрыв.

Здесь оно осыпается с шорохом — прахом, пылью,

лишь одна крапива тянется в высоту,

и пустые деревни сложили серые крылья,

как ночные бабочки, слепнущие на свету.