Темный убийца

ГЛАВА 32 ТЁМНЫЙ УБИЙЦА

ТОМАС УОРД

Я СЛЫШАЛ, ЧТО в своей предсмертной агонии, особенно в битве, мужчины взывают к своим матерям.

Сейчас это был я — я просто не смог удержаться. Я также умолял сохранить жизнь, умолял о пощаде, скулил, плакал, кричал. Боль была невыносимой.

Кобалос смеялись надо мной, а Балкай плюнул в лицо.

— Ты теперь не такой храбрый, маленький человек, — сказал он. — Воин кобалос не будет кричать и умолять, как ты!

Они пронзили меня четвертым колом, пятым, а затем шестым. Я почти сошёл с ума от боли, криков и бреда.

— Мама! Мам! — позвал я в ночь. — Помоги мне! Помоги мне!

Сначала ответа не было. Я снова погрузился в темноту, и вдруг вернулся на кухню на Пивоваренную ферму, где меня воспитывали. Я сидел на табуретке у огня, и слышал, как кресло-качалка двигалось туда и сюда: мама была в дальнем углу, где лучи солнца не могли добраться до неё. Яркий свет ранил её глаза.

Я умираю, и вся моя жизнь мелькает передо мной? Я задумался. Было ли это видение того времени, когда, будучи двенадцатилетним мальчиком, я спросил маму, могу ли прекратить свое ученичество у Джона Грегори? Я был так одинок и нашёл работу такой трудной.

Я вспомнил ее ответ: «Ты седьмой сын седьмого сына, и это работа, для которой ты был рожден». Затем она сказала еще одну вещь: «Кто-то должен противостоять тьме. И ты единственный, кто может это сделать».

Поэтому, неохотно я вернулся и продолжил обучение, надеясь, что мама гордится мной. Я боролся с тьмой и одержал много побед, но это далось очень дорого. Много людей погибло — мой учитель, Билл Аркрайт и Дженни, если назвать только трёх. И теперь, привело к моему концу.

Я смотрел на маму, которая качалась в своём старом кресле. Она выглядела так же, как я помню — женщина, которая была лучшей акушеркой в округе и хорошей женой и матерью. Но когда наши взгляды пересеклись, я увидел что-то неумолимое и жестокое в её взгляде, и вспомнил её другую сторону.

Она была первой ламией, матерью их всех.

— Что ты хочешь от меня? — потребовала она. Её голос был холодным, и она перестала качаться, что всегда было плохим знаком.

Я вдруг понял, что не переживаю прошлое! Я был лицом к лицу с мамой. Она умерла, одержав победу над своим демоническим врагом Ордин, хотя с тех пор я однажды столкнулся с ней в чем-то, что, безусловно, было больше, чем просто сон. Где она жила, я понятия не имел, но знал, что каким-то образом её дух жив — и здесь я снова вижу её.

— Мама! Мама! Это действительно ты? — я плакал, глаза наполнялись слезами и текли по щекам.

— Да, это я, сын. Но не трать своё время на слезы. Слезами никогда ничего не достигают. Я спрошу ещё раз — чего ты хочешь от меня?

— Они убивают меня, мам. Они мучают и убивают меня. Меня покинули. Пожалуйста, помоги мне. Мне больше не к кому обратиться.

— Ты говоришь, как ребёнок, сынок, — сказала она, её голос наполнился разочарованием. — Ты теперь мужчина.

— Мне очень жаль, мам, но боль такая сильная, что я почти сошёл с ума. Я это не вынесу. Я больше не могу это выносить.

Мама снова начала качаться, и на её лице появился намёк на улыбку.

— До сих пор ты хорошо справлялся, сын. Ты оправдал мои надежды. Ты действительно стал охотником на тьму. Но я не могу помочь тебе сейчас, и правда в том, что не стала, если бы могла. Это то, что делает настоящая мать: она воспитывает своих детей, а затем отправляет их в мир, где они должны заботиться о себе. Сейчас ты должен помочь себе сам.

— Как, мама? Как?

Мама двигалась на кресле всё быстрее и быстрее, деревянные полозья громыхали на полу. Теперь она действительно лучилась, как любящая мать, которую я вспомнил: — Ты сын своего отца — седьмой сын седьмого сына. Но также ты мой сын, и моя кровь течёт в твоих венах. Так что больше не сдерживайся. Будь тем, кем должен быть, чтобы спастись.

С этим мама и кухня исчезли, и боль вернулась… но на этот раз всё было по-другому.

Я всё ещё чувствовал резкую, пульсирующую агонию, вызванную кольями, которые пронзили моё тело, но теперь было что-то ещё. Мне было жарко, внутри было ощущение горения, словно огонь был в моей крови, словно лава бежала по моим венам. Я задавался вопросом, развивается ли у меня лихорадка.

Я открыл глаза и пытался увидеть в темноте. С трудом пересчитал колья. Их было шесть: по одному в каждую руку и ногу, один в грудь и один в живот. Вдали слышались голоса и ещё больше смеха. И я снова почувствовал запах дыма.

Они готовили седьмой кол.

Небо надо мной было ещё темное и облака теперь закрывали луну. В моей могиле было мало света. Я закрыла глаза, думая о том, что сказала мама. Кем я «должен быть»? И как я этим мог стать? Я просто скоро умру.

Был ли это такой же дар, как способность замедлять время? Я задумался.

Тогда я понял, что внутри меня было что-то другое. С закрытыми глазами я мог увидеть это в своей голове: что-то красное; светящаяся масса, как шарик крови, кипящий в сердце бурлящего котла; своего рода огонь… я чувствовал это.

Теперь жжение становилось всё более и более болезненным; оно распространилось от тела к голове; оно было ещё хуже, чем агония, вызванная кольями, которые пронзали меня.

Я застонал, когда всё мое тело вдруг охватили яростные судороги. Выгибание спины, казалось, немного облегчило боль, но потом я услышал хруст, щелчки, треск, а затем отвратительное хлюпанье. Волны боли бегали вверх и вниз по моему телу, которое, казалось, поочерёдно сжималось и растягивалось.

Боль стала сильнее, и я закричал.

Вдалеке я мог слышать смех кобалос, без сомнения наслаждающихся моей болью. Затем я провалился внутрь себя, в красное ядро в центре моего существа. Оно горело, но, к моему удивлению, боль была не такая уж сильная. Это место было убежищем.

Я не знаю, как долго оставался там — это не могло быть долго, потому что следующее, что я услышал, как Балкай говорил с Шайкса. Они всё ещё были у костра, я знал это, хотя край могилы защищал от их взгляда, я всё равно закрыл глаза. Их голоса звучали очень близко, как будто они были рядом со мной. Они говорили на лоста, который я едва знал, но теперь мог понять каждое слово.

Было ещё кое-что: я слышал, как бьются их сердца. У каждого кобалос было два сердца — одно в груди, другое в горле, — и я мог ясно слышать двойной удар в каждой груди.

Я понял, что мои чувства обострились. Мама была первой ламией, и её кровь текла по моим венам.

Будь тем, кем должен. Вот что она сказала мне.

Я изменяюсь… я превращаюсь в ламию?

Я слушал и обнаружил, что каждое слово, сказанное кобалос, было кристально чистым.

— Наши войска должны отступить к Валкарки, но не более. Мы попробуем ещё. Мы можем создать нового бога, даже более мощного, чем Талкус, — сказал Балкай своим воинам. — Моя магия достаточно сильна, чтобы сделать это.

Теперь, в дополнение к их сердцебиению, я слышал, как кровь бежит по их венам.

Я открыл глаза и увидел, что внутри моя могила светится красным светом. Я мог бы выделить каждую деталь своего окружения: крошечные насекомые, плетущие узоры на почве, когда бегают туда и сюда; черви, двигающиеся в глубине её, создавая лабиринты туннелей. В вышине, облака всё ещё мчались на восток, направляемые ветром с моря. Но я мог видеть сквозь эти облака каждую из множества звёзд. Они светились, как глаза в темноте.

Запахи тоже были, ощущались острее чем раньше: запах травы, листьев и далекого моря. Ещё сильнее ощущался запах сладкой крови… хотя это была не моя кровь. По какой-то причине я не мог чувствовать этого запаха, хотя, должно быть, я истекал кровью. Я чуял запах крови своих врагов.

Он был необычно привлекательным. Мне показалось, что он манит меня.

Теперь у меня не было сомнений: я превратился в ламию. Пришло время взять то, что мне требуется.

Казалось, что я лежал на одном месте слишком долго, поэтому сел и вытянул свои конечности, освободившись от веревок. Сразу же я почувствовал участки раздражающего зуда и вырвал острые колья, которые пронзали мою плотью, как обычные шипы.

Я встал на колени, а затем на ноги, нежась в новом ощущении свободы. Почему я так долго пробыл в этой яме? Почему я задержался? Теперь я был силён и полон энергии.

Я также чувствовал ужасную жажду, которую могло утолить только одно: кровь моих врагов.

Я пригнулся к траве и начал двигаться к этому восхитительному запаху, к костру, где стояли четыре фигуры. Двое убежали, завидев меня, третий бросился на меня, тыча заостренной палкой. Я схватил его за плечо, тряхнул, затем отбросил в сторону, наблюдая, как тело переворачивается в воздухе, прежде чем врезаться в землю.

Четвертый, более крупный, тараторил бессмыслицу и жестикулировал руками. Я протянул руку и сорвал тонкий металл, в который было одето его тело. Потом я пил его кровь, пока он кричал от боли.

Позже, всё ещё испытывая жажду, я вернулся к убийце. Его шея была сломана, и его кровь была почти холодной. Я сделал только глоток и выплюнул.

Затем я поискал двух оставшихся, которые всё ещё бежали. Я мог бы поймать их, но солнце поднималось, и моя жажда уменьшилась.

Вместо этого я пошёл к озеру и встал на колени рядом с водой, мой разум был пуст. Я смотрел на своё отражение на поверхности воды. То, что я видел, было не совсем то, что я ожидал.

Существовали два типа ведьм ламий: домашняя и дикая. Первый тип по внешнему виду был почти полностью человеческим, тогда как дикая версия перемещалась на четвереньках, с острыми когтями и зубами, а также зелёными и жёлтыми чешуйками. Кроме того были ещё дикие vaengir, которые могли летать.

У меня, конечно, не было крыльев, но отражение показывало, что моя форма находилась где-то между дикой и домашней. Я мог ходить прямо, и когда смотрел на свое отражение, увидел, что лицо всё ещё гораздо более человеческое, чем у ламии. Оно было вытянуто и частично покрыто зеленой чешуей, но глаза и нос оставались моими. Рот стал шире, и внутри было два ряда зубов, почти таких же острых, как у Грималкин.

Я посмотрел на свои руки. Они были по форме человеческими, но частично покрыты чешуйками, с длинными острыми ногтями.

Домашняя ламия сохраняет свою человеческую форму из-за тесной связи с людьми, в изоляции она медленно смещается в сторону дикой формы — эти изменения могут занять недели.

Моя трансформация заняла меньше часа… так что, думаю, я был другим, чем-то новым, результатом смешивания крови моего отца и моей матери.

Были ли эти изменения постоянными? Я задумался. Останусь ли я таким?

Я сразу почувствовал себя совершенно вымотанным, мысли были вялыми, поэтому я лег у воды, позволяя всем своим заботам ускользнуть.

Кажется, я немного поспал. Когда я проснулся, то снова посмотрел на своё отражение и увидел, что вернулся к своему человеческому облику.

Я искупался, смыв кровь с тела, а затем тщательно осмотрел себя. Я не мог найти следов, от кольев, пронзивших меня. Даже чешуек, которые прикрывали рану, полученную от Шайкса в Полызни, не было. Моя кожа была идеальной, без изъянов. На моих пятках не было мозолей, подошвы были такими же мягкими, как у новорождённого ребенка. У меня появились бы мозоли, прежде чем я прошёл бы даже милю.

Я оделся во всё ещё влажную одежду, натянул носки и сапоги. Затем одел плащ, взял посох и сумку и направился в Чипенден.

Пока я шёл, думал о произошедшем.

Это было даром или проклятием? Чем бы ни было, это спасло мне жизнь. Я задавался вопросом, могу ли контролировать эту способность и использовать её во время опасности и необходимости… или она будет контролировать меня? Я стал и больше, и меньше чем человек. С этой первой трансформацией даже моё мышление изменилось.

Да, я был седьмым сыном седьмого сына — безусловно, ребёнком своего отца. Но также я был ребёнком своей матери, и кровь ламии также текла в моих венах.

Я всегда беспокоился о том, что Алиса поддастся тьме, теперь я тоже поддался.

Грималкин была тёмным убийцей, и я тоже стал таким же.

Внутри меня спал зверь.

Наконец, как только солнце начало садиться, я вошёл в пределы видимости Чипендена, минуя деревню, чтобы подняться к дому. Я думал, что это будет одинокое место без Дженни и Алисы, но мне просто нужно привыкнуть к этому. Я ведьмак из Чипендена, и, безусловно, буду занят борьбой с тьмой: её достаточно много, чтобы отвлечь меня от печали.

Я пересёк сад, открыл заднюю дверь, положил сумку, прислонил посох к стене и повесил плащ на крюк. Я был голоден, но единственное, что готовил домовой, это завтрак. Поэтому я направился на кухню, намереваясь приготовить то, что смогу найти.

Ещё до того, как войти, я услышал громкое мурлыканье. Я заглянул внутрь и увидел, что стол был заставлен праздничным угощением. Было мясо и фрукты и восхитительный аромат свежеиспеченного хлеба. Огонь горел в очаге, наполняя всю комнату теплом и радостью. Мурлыканье шло от домового, который казался очень счастливым.

Но он не был невидимым… он принял свою дружелюбную, домашнюю форму и теперь напоминал большого рыжего котяру.

Он не сидел на каминном коврике.

Он сидел на коленях Алисы.