Темный век. Трактирщик

ФАРТ

Хорошая здесь почва для копа: песочек! Фискарь вонзается легко, вырезая ровные пласты слежавшегося песка. И находка, судя по звуку прибора, не слишком глубоко. Хотя «кощей» на этом месте разорался так, что, должно быть, за километр слыхать было. Так что есть вероятность, что сам хабор имеет приличные габариты, но лежит поглубже. Ладно, чего зря гадать: докопаюсь, а там будет видно.

Место тут для нас, копарей, интересное: зимой сорок второго — сорок третьего немчура пыталась в здешних краях коридор в сталинградский котёл пробивать, одновременно нанося отвлекающие удары. Но война — штука такая: порой отвлекающий удар в основной превращается — вспомнить те же Новороссийские десанты, где наши планировали с ходу прорваться через Озерейку, а в итоге — танки потопили, морячки-десантники почти все легли. А вот второстепенный, отвлекающий десант Куникова за Станичку зубами вцепился и девять месяцев, до полного освобождения Новороссийска, эту Малую землю держал.

Так что и здесь — пробей гансы проход в позициях советских войск, да подбрось резервы — и ещё вопрос: удалось бы нашим одержать столь значимую победу под Сталинградом? И что интересно: попались мне как-то в интернете мемуары одного немчика из тех, кто прорыв этот готовил. Разобрался я худо-бедно, благо, немецким языком владею неплохо, что этот фриц там понаписал. Непонятное дело получается: судя по мемуарам, гансучьи танки здесь быстро наш артзаслон раздавили и дальше — на реку Мышкова прошли, где благополучно и налетели мордой на основной русский кулак. А поддержать их вовремя пехота не смогла: напоролись гренадеры на сильное сопротивление. Две роты гансов в здешних снегах легло. Вот только непонятно: кто же немчуре такую каку с маком устроил: точно известно, что кроме того взвода ПТО с приданным в ему в прикрытие пехотным, гусеницами панцеров со снегом перемешанного, на ближайший десяток километров никаких советских войск в округе не было…

Ну, да вскоре сам разберусь, что к чему: дефиле старой дороги между балкой и снежной целиной, на котором немцев тогда прижали, я уже обследовал в прежние свои выезды сюда. Явные следы огневого контакта в виде немецкого гильзача, обойм, ржавого рога от эмпехи и початого ящика малокалиберных мин-«летучек» чётко указывали на то, что «арийцев» сперва кто-то из засады хорошо так положил в снежок, но те быстро очухались и подавили «засадников» огнём из всех наличных стволов. Вот только насколько растянулось это «быстро»? И как, всё-таки, стрелявшим удалось выбить те самые две роты?.. Загадка истории… А мы, копари, тем и занимаемся, что эти загадки разгадываем: от подъёма останков и установления фамилий «без вести пропавших» бойцов до обнаружения мест таких вот «боёв местного значения», без которых вся картина той войны выглядела бы совсем-совсем иначе. Уродов, мародёрствующих и разбрасывающих кости солдат среди лично моих знакомых нет и не было. Бред журналюшек о «злобных чОрных копателях, снабжающих оружием террористов и продающих награды на килограммы за миллионы» — он бредом и остаётся. Да и всем нормальным людям давным-давно ясно, с чьей подачи пишутся эти статейки и снимаются фильмы: многим «гражданам начальникам» приятнее влёгкую «срубить палку», повязав сопляка с парой гнилых патронов, чем рисковать погонами, докапываясь до чинов, «крышующих» поставки абрекам оружия с армейских и МВДшных складов…

Нет, конечно, святых среди нас не бывает: никто не откажется от «вкусного» хабора. Но находки копарей, по большей части, интересны только узкому кругу увлечённых артефактами военной истории, и, как правило, после реставрации занимают место на полочке среди таких же копанных «ништяков», увидев которые рядовой обыватель лишь плюнет: «Тьфу! Железка ненужная!». Что до оружия — то, во-первых, не так-то и много его осталось на местах боёв: и трофейные команды пособирали, и вездесущие пацанята послевоенной поры (за что, как известно, вечно бывали драны родителями, а «стволы» нещадно топились в сортирах); а во-вторых, за шесть с лихуем десятилетий пребывания в агрессивной почве даже случайно обнаруженная винтовка приходит в такое убоищное состояние, что попытаться использовать её по назначению может только хронический идиот-самоубийца. Ну, и в-третьих, вспомните сами: часто ли вы видели в теленовостях среди оружия, изъятого у боевиков, ржавые, все в раковинах, раритеты «образца 1891-го дробь 30-го»? Что-то я лично такого маразма не замечал.

Так, углубившись в мысли о делах наших скорбных, я вновь вкопался фискарем — и тут, наконец, раздался долгожданный металлический скрежет. В выброшенном лопатой песке зазеленели гильзы 7,92 с характерно смятым дульцем, а в углублении свернулись ржавые звенья обрывка ленты.

«Оп-паньки! Так и есть: гнездо-гнёздышко отыскалось! Не птичье-перелётное, а чисто пулемётное! Это не может не радовать…» Стучу по дереву, чтобы не сглазить находку, и с утроенной энергией вкапываюсь в грунт.

Гильзача столько, что уже приходится не копать землю, а ковырять латунь. Явно не пару-тройку лент пулемётчики выпустили. Тут как бы не о десятке-полутора речь идёт — заставили наши парни гансюков в землицу мороженую зубами-то вгрызаться, заставили… Та-ак! А вот это уже неприятно: осколки от «летучек», мятый хвостовик… Вот куда немецкие миномётчики долбали! Всё сходится. Успели мужики из-под обстрела уйти или нет? Навряд ли… Сказок в жизни не бывает.

Штык лопаты скользнул вдоль по металлической трубе. Ствол? Ствол! Раструб пламегасителя, дырчатый кожух… Эмгарь! Maschinengewehr-34: страшная «швейная машинка» смерти. Созданный талантом немецких конструкторов и мастерством немецких рабочих-оружейников, чтобы нести гибель противникам гитлеровского режима, пронесённый солдатами Вермахта с берегов Рейна почти до самой Волги. Потерявший в бою своих хозяев, ты вновь почувствовал на своём стальном теле мозолистые руки, но это были руки не бывшего германского бауэра или гитлерюнге, а простого русского солдата, который повернул тебя стволом в сторону твоих соотечественников, незванно припёршихся на нашу землю, прижался щетинистой щекой и прошептал: «Ну, подходите, ссуки!». И в том последнем бою вы были вместе: пулемёт и солдат, и вместе же пропали без вести в прОклятой всеми богами военной круговерти декабря сорок второго…

Теперь, эмгарь, ты спокойно лежишь на бруствере, вкусно пахнешь ржавчиной и свежевзрытым грунтом, и слегка тревожно — или мне это кажется? — жжёной пороховой горечью. Лежи, красавец, лежи: мне нужно поднять тех, кому ты помог сдержать вражью силу. Копаю аккуратно: кости хрупки, не стоит наносить мертвецам новые раны. Фискарь давно отложен в сторону: попеременно орудую пехотной лопаткой и широким ножом, обкапываю останки. Эх, жаль с нет фотоаппарата: отснять археологию. Есть такое поверье: кто возьмёт фотик на коп — ничего, кроме шмурдяка, не отыщет. У кого как, а у меня практически всегда эта примета сбывалась, так что ну его нафиг: что интересное из хабора попадётся — можно и дома заснять, да и риска сломать недешёвый фотоаппарат в походно-полевых условиях гораздо больше. Вот они, пулемётчики: рядом лежат. Не убереглись от миномётного обстрела. Эх, мужики, что ж вы так-то… Одного уже обкопал. Боец как боец: валенки на ногах, шапка-ушанка под каской — и голова не мёрзнет, и амортизатор неплохой. У черепа лежат очочки в железной оправе с круглыми стёклами. Нестроевик, по всему… Ни следов от шинели или ватника: видать, всё же кто-то тогда замародёрил: то ли гансюк замёрзший, то ли из местных аборигенов кто… Время такое было: голое да голодное — о живых думали, как ноги не протянуть, вот и сняли ватник-то: может, на менку, может, самим носить. А мёртвых по-простому закидали мёрзлым песочком впополам со снегом, да и затерялась в памяти степная захороночка…

Выложил косточки рядом с бруствером на подстеленный полиэтилен. Скоро упакую в пакет, смотаюсь в город к друзьям-официалам, тогда и начнём местную сельскую администрацию «терроризировать» на предмет торжественного захоронения героев на деревенском кладбище. Хорошо, если вменяемые мужики в «управе» попадутся, а вот если уроды моральные, то нервов потратить придётся — мама не горюй!

Принимаюсь за второго пулемётчика. Что за?.. Не понял… Точно знаю, что в сорок втором ролевиков и прочих «толкинутых» в Советском Союзе не водилось, да и во всём остальном мире, вроде тоже: разные ватиканские гвардейцы с тауэрскими привратниками, понятно, не в счёт. И уж точно в нашей родимой Рабоче-Крестьянской Красной им делать было нечего. А тут не пойми-пойми что творится: боец обут в сапоги с высоким каблуком и острым загнутым носком, то же отсутствие шинели, зато там, где полагается быть красноармейскому ремню с подсумками — обшитый медными бляхами боевой пояс с прицепленными ножнами явно от какой-то восточной сабли. Тихо-медленно охреневаю, но продолжаю рыть дальше. Вот руки лежат на проржавевшем патронном ящике: явно собирался вставить новую ленту в пулемётный приёмник. Получается, что и вправду наш боец, не гримаса археологии! Помню, рассказывал мне один камрад, что как-то на высотке, копая оборону по лету сорок второго вместе с нашим настрелом наконечник от половецкой стрелы вырыл: оказалось, курган то был, а не просто «господствующий над полем прыщ»… Я ещё тогда засомневался, но знающие люди подтвердили. Обкапываю дальше, ножом. Вот и череп, бывшее вместилище разума, а теперь просто сочетание сгустков кальция оригинальной формы… Даже чересчур оригинальной: на два пальца выше надбровных дуг по всей окружности идёт ровная вдавленность, как будто от ремешка, который повязывают, чтобы волосы при работе не мешали, падая на глаза. Интересные дела.

Щёлк! Вот зараза! Порезался о собственный нож! Клинок ножа выворотил из песка огранённую стекляшку, вделанную… Во что? Сейчас поглядим. Обкапываю аккуратно, чтобы не повредить. Э, товарищи-граждане, а это, сдаётся, не просто стекляшка! Не то горный хрусталь, не то ещё какой камешек вделан в широкий — с большой палец толщиной — чёрный металлический обруч. Хоть и тонкий, но приятно тяжелит… И вот хоть убей, а сдаётся мне, что это серебро. Ну-ка, давай-ка потрём находочку… Заблестел кусочек, а куда ему деваться-то. Серебро натуральное, откуда оно у бойцов? Снимаю свою армейскую панаму, на её место водружаю обруч. Эх, кровью из пореза по камешку мазнул, ну да сейчас в рюкзаке среди мыльно-рыльных принадлежностей зеркальце достану: и на себя в «короне» полюбуюсь, и кровь сотру. Заодно и «кощея» надо бы подальше от бруствера убрать: хоть и неприхотливый прибор, однако бережёного и бог бережёт… Выкарабкиваюсь на край раскопа, прихватив штангу почти засыпанного выброшенным из раскопа песком металлоискателя, делаю шаг к лежащему в пяти метрах рюкзаку. Трескучее шипение, как будто лопается множество газовых пузырьков сероводорода. Вспышка. Темнота. И снова — свет. Вернее — вечерний полумрак.

«Всё, Макс! Довыжовывался! Приплыли!»