Теневой клуб

Огонь и боль

Народ начал крутиться около доски объявлений уже с утра. Легкоатлеты были не единственной командой, выбиравшей вчера капитана; поэтому каждый с нетерпением ждал, когда его тренер вывесит результаты голосования.

Меня среди этих нетерпеливых не было. Само собой, мне хотелось стать капитаном, но я старался об этом не думать. Чем больше думаешь, тем больше волнуешься, и к тому моменту, как появится объявление, весь истерзаешься. Лучше поразмыслить о чём-нибудь другом: например, о новых учителях, о старых друзьях, о том, что съесть на ланч — словом, о чём угодно, только не о команде бегунов и Остине Пэйсе с его миллиондолларовыми «аэропедами», которые никогда не пачкаются и выглядят так, будто явились прямиком с планеты Криптон или ещё откуда-то в этом же роде.

Я пришёл к доске и немного послонялся вокруг в ожидании звонка на классный час[5] — высматривал знакомых, которых не видел вчера. Да, за одно лето можно кардинально измениться. Чарли Гарсиас прибавил в росте дюймов шесть, у Эбби Сингер появились симпатичные выпуклости (если вы понимаете о чём я), а минимум половина моих приятелей избавились от брекетов. Я поболтал с Ральфи Шерманом[6]; тот рассказал, что за лето успел снять фильм в Голливуде. Ну, Ральфи всегда выдаёт такое, что обхохочешься — ни разу в жизни не сказал ни слова правды.

Вскоре я позабыл про команду и выборы, пришёл в хорошее настроение — такое хорошее, что даже поздоровался с Тайсоном Макгоу. Тот что-то буркнул в ответ, а через пять минут ввязался в драку с одним пацаном, не помню, как его зовут.

Наблюдать за тем, как Тайсон затевает мордобой — одна из традиций нашей школы. Лично я никогда не стремился померяться с ним силами. Как я уже говорил, Тайсон дрался точно дикий зверь, мне такой стиль не по нутру. При одном только взгляде на этого парня становилось ясно, что с ним что-то неладно: глаза его вечно блуждали где-то далеко, как будто он вовсе тебя не видел, а взлохмаченные сальные вихры производили отталкивающее впечатление; казалось, им никакая расчёска не в силах помочь. Тайсона определённо нельзя было назвать мечтой любой мамочки.

Мистер Грин увидел начавшуюся свалку и бегом кинулся разнимать. Мистер Грин — заместитель директора школы, а вдобавок ещё и завуч по воспитательной работе; тяжёленькая должность, скажу я вам, если принять во внимание, сколько в нашей неполной старшей задиристых ребят.

Мистер Грин вмешался в драку (которая, в общем, и на нормальную драку-то не была похожа; скорее на сцену из ужастика, в котором Тайсон изображал из себя «тасманийского дьявола»[7]), и весь коридор разразился аплодисментами и хохотом: Тайсон продолжал бороться с завучем. Я тоже немного посмеялся — говорю же, традиция школы.

Мистер Грин держал Тайсона мёртвой хваткой, тот вырывался, как одержимый, а потом выпалил в завуча целым залпом таких слов, которые я не хочу здесь повторять; при этом он дышал, как бык, собирающийся броситься в атаку.

— Вы знаете, что он сделал? — проорал Тайсон Грину.

— Что он сделал, Тайсон?

— Он сказал, что я отрыжка!

Я не смог сдержаться — расхохотался. Не над тем, что Тайсон сказал, а над тем, как он это сказал — с каким остервенением он растянул: «Атр-р-р-рыш-шка».

Хохотали все, но я, должно быть, громче всех, потому что Тайсон вырвался из объятий Грина и бросился ко мне.

— Ах тебе смешно, да?! — завопил он, воздевая кулаки с явным намерением пустить их в ход.

— Только тронь меня, Тайсон — клянусь, я тебя раскатаю в блин! — сказал я. — Подвешу за лодыжки над медвежьим капканом!

Услышав такое, Тайсон озадачился. Он взглянул на меня своими шальными глазами, видимо, пытаясь прочувствовать, каково это — висеть вниз головой над медвежьим капканом. На долю секунды мне стало его жалко: чокнутый пацан, над которым все ржут. Как это, должно быть, ужасно. Мне даже захотелось сказать что-то типа: «Да ладно тебе, Тайсон, ты не отрыжка, расслабься!» — лишь бы ему стало полегче, но все вокруг буквально зашлись от смеха, и Тайсону ничего не оставалось, как сбежать с поля боя.

Грин воззрился на меня с выражением, которое словно говорило: «Медвежий капкан? Я тебе сейчас покажу медвежий капкан! Целься! Пли! Паф-паф!» — а потом устремился вслед за Тайсоном.

Словом, школа как школа, ничего не изменилось.

Как только прозвенел звонок на классный час, за моей спиной прозвучал голос:

— Джаред, задержись на минутку, мне бы хотелось с тобой поговорить.

Я сразу узнал этот голос. Обернувшись, я увидел тренера Шулера. Вам, наверно, знакомо чувство: вот сейчас произойдёт что-то замечательное, и у вас сердце замирает, а позвоночник словно пробивает током? Именно это и случилось со мной сейчас. С чего бы это тренеру отзывать меня в сторонку и заводить разговоры, если у него нет для меня доброй вести о капитанстве?

— Привет, тренер! — бодро сказал я. — А что такое?

— Поговорить время есть?

— Конечно.

— Хорошо. Пошли в мой кабинет?

Мы проследовали по коридору в спортзал — там было куда тише. В пустом громадном помещении наши шаги отзывались гулким эхом. Здесь было холодно и едко пахло лаком для пола. Мы вошли в кабинет тренера.

— Присаживайся, — сказал он, подхватил свой блокнот и впился в него взглядом; потом уселся на стул с другой стороны письменного стола. — Я подвёл итог голосованию.

— Да? — сказал я, старательно делая вид, что мне безразлично.

— Голоса распределились с весьма незначительной разницей.

— Да?

Он оторвал взгляд от блокнота. Я ничего не мог прочитать по лицу тренера — его умению владеть своей мимикой позавидовал бы любой игрок в покер; ты бы в жизни никогда не догадался, что у Шулера на уме. Он помолчал — чтобы подразнить меня. Я не играю в покер, у меня все мои чувства на лице написаны. Я опустил руки на колени и так крепко сцепил их, что костяшки побелели.

— Джаред, прости, но выбрали не тебя.

Сперва мне показалось, что я его не расслышал. Пальцы мои по-прежнему были крепко сплетены, как будто от этого смысл сказанного тренером мог как-то измениться. Я не дышал. Но тут слова Шулера наконец достигли моих ушей и проникли в мозг.

Вам, наверно, известно это чувство — как будто ещё десять секунд, и тебя стошнит? Хотя, конечно, блевать я не собирался, но чувство было именно таким, и оно ещё долго не покидало меня.

До того, как тренер обратился ко мне в коридоре, я был морально готов к поражению, но когда он позвал меня в свой кабинет, я проникся уверенностью, что выиграл. Почему он просто не дал мне самому всё узнать из объявления на доске?! Я бы не пал духом; ну, прочитал бы и пошёл своей дорогой, особенно не расстраиваясь. Но тренер подал мне надежду, и теперь я не мог просто повернуться и уйти; мне пришлось сидеть здесь и переживать своё унижение у него на глазах.

— Как я уже сказал, — продолжал Шулер, — борьба была равной. Вы с Остином всё время шли, что называется, ноздря в ноздрю.

Он принялся крутить блокнот в пальцах. Это у него привычка такая, он вечно что-то крутит в пальцах: если не блокнот, то свисток, если не свисток, то очки.

— Послушай, — проговорил он, — я знаю, как тебе хотелось стать капитаном. Ты большой трудяга, и поэтому я хочу предложить тебе кое-что. Как второй по результатам, ты можешь рассчитывать на особое положение, поэтому я назначаю тебя помощником тренера.

— Помощником тренера? — переспросил я. Для вас это, возможно, и звучит не так уж плохо, но вы должны понять одно: помощник тренера — это должность для пацана помладше, который не настолько хорошо бегает, чтобы включить его в команду. С тем же успехом тренер мог бы сообщить, что назначает меня на роль талисмана команды. Помощник тренера!

— Верно.

— И в чём будут заключаться мои обязанности?

— Отмечать присутствующих, выдавать снаряжение, всё в таком духе.

Ну и что я должен был на это ответить? Остину достанется вся слава и власть капитана команды, а я буду, так сказать, выполнять обязанности прислужника. Я попытался изобразить энтузиазм, но получилось плохо, и тренер увидел разочарование в моих глазах. Я не играю в покер.

— Спасибо, — сказал я.

— Не похоже, чтобы ты был доволен.

— Нет, я доволен. Просто немного огорчён, что не стал капитаном. Вот и всё.

— Конечно, я понимаю. Можешь побыть здесь ещё несколько минут, если хочешь. Я дам записку, чтобы тебя не ругали за опоздание на классный час.

— Да нет, не надо, всё нормально.

Уверен — тренер понял по моему тону, что всё вовсе не нормально. Я не играю в покер.

— Послушай, — сказал он, — ведь ещё будет старшая школа.

— Да, верно, — согласился я, думая о том, что и в выпускном классе старшей школы Остин-Спесь по-прежнему будет у меня выигрывать. — Спасибо, — повторил я.

— Всё, что могу, Джаред. Ты хороший парень. Сожалею, что так получилось.

— Не надо меня жалеть. Я не хочу, чтобы вы меня жалели.

— Я только хотел сказать, что иногда жизнь упорно показывает человеку средний палец. Я знаю — ты заслуживаешь лучшего.

— Спасибо, — проговорил я в тысячу двухсотый раз.

— Тогда увидимся сегодня на тренировке?

— Да.

— Приди пораньше, — предупредил он. — Ты должен будешь отметить присутствующих.

Я вышел из спортзала. Коридор был пуст, если не считать одного человека: перед входом в зал стоял Остин-Спесь собственной персоной. Не говорите мне, что это произошло случайно.

— О, ты уже побеседовал с тренером? — спросил он.

— Да.

— Так что ты уже знаешь, что я выиграл?

— А ты откуда знаешь?

— А он сначала побеседовал со мной, — сообщил Остин. — Не думаешь же ты, что он сперва сказал тебе, а потом уже мне, а?

Он ждал от меня ответа, но я молчал.

— Думаю, тебе понравится быть секретарём команды, — произнёс он.

— Помощником тренера!

— Ну да, ну да, но на самом деле это просто секретарь. Не волнуйся, уж я постараюсь загрузить тебя работой — будешь делать массу заметок на память, — сказал он, покатываясь со смеху. — Может, когда-никогда придёшь ко мне домой? Мне нужен человек — отвечать на телефонные звонки.

Я повернулся и пошёл прочь по коридору. Он последовал за мной, плавно скользя по натёртому полу в своих «аэропедах». Меня так и подмывало наступить на них и оставить миленькие серые отпечатки своих подошв на их белоснежных мысках.

— Я не секретарь, — сказал я.

— Ну хорошо. Тогда будешь «гофер[8]».

Я остановился.

— Что?

— Ты же теперь канцелярская крыса и медленный, как черепаха. Значит, гофер для тебя самое подходящее имя.

Я только стоял и в бешенстве буравил его взглядом. Он различил гнев в моих непокерных глазах и закатился ещё пуще:

— Шуток не понимаешь, что ли? — Сказано это было в таком тоне — гадостнее и оскорбительнее я в жизни не слыхал. Потом он повернулся и, надсаживаясь от смеха, поскакал на своих «аэропедах» в противоположный конец коридора.

Шагая в класс, я чувствовал себя униженным как никогда раньше. Меня уязвлял не столько тот факт, что меня назначили помощником тренера, сколько то, что Остин узнал об этом первым и, как всегда, поднял меня на смех, обозвав «гофером». Вечно жить в его тени и без того было горько, но такое унижение — это нечто большее. Остин сознательно воткнул в меня нож и поворачивал его в ране.

Был бы я счастлив, если бы Остин-Спесь вообще никогда не рождался на свет? Давайте не станем это обсуждать.

В час тридцать затрезвонила сигнализация. Да, вы правильно догадались: в школе очередной пожар. Вообще-то, я обрадовался, услышав звонок пожарной тревоги: весь день мне не удавалось сосредоточиться на учёбе из-за утренних событий. Сейчас, по крайней мере, слушать учителя не нужно было, и я мог дать волю переполнявшему меня бешенству.

В прежние времена при звуках пожарной тревоги никто особенно не шевелился. Учителя в чинном порядке выводили классы по лестнице на школьную спортплощадку. Сейчас же настрой у всех был куда серьёзней и эвакуация проходила гораздо шустрей. В прежние времена всё это были лишь учения да ложные тревоги, но в прошлом году в школе случилось три настоящих пожара. При последнем сгорел спортзал.

Сейчас, когда мы быстрым маршем шли по коридору, могу поклясться — я чуял запах гари.

На спортплощадке царил полный хаос; ни один учитель не мог сладить со своими подопечными: ребята носились туда-сюда, ровные ряды классов ломались, толпы возбуждённых учеников висели на ограде, чтобы полюбоваться дымом, валившим из столовой. Дым был не таким уж густым, да и много его тоже не было, но как предлог для сумятицы он вполне годился.

Мне, если честно, на пожар было плевать — достаточно собственных проблем, есть о чём призадуматься. Если я кажусь вам бесчувственным, успокойтесь: я слышал, как директор сказал, что в школе не осталось никого, кто мог бы пострадать; печальная судьба сгореть дотла угрожала только столовой, а она, уж поверьте мне, ничего лучшего не заслуживала.

Итак, столовая дымилась, а я пылал — пылал тем гневом, который разжёг во мне Остин Пэйс этим утром.

— Не хочу говорить об этом! — заявил я Шерил, когда она спросила меня про дела в команде легкоатлетов. И добавил: — Больше не спрашивай.

Шерил всё поняла.

— Ну что ж, — произнесла она. — Добро пожаловать в наш клуб.

— А что, у тебя тоже что-то не так?

— Да нет, ничего. Просто в этом году в школьном театре будет ставиться «Анни».

— И что?

— Да то. Догадайся, какая мелкая соплюшка идеально подходит для этой роли?

— Ребекка собирается попробоваться?

— Не думаю даже, что до этого дойдёт. Они только глянут на эту притвору и всё — роль у неё в кармане.

Шерил продолжала жаловаться на Ребекку и прочие неприятности, а я повернулся к школе. Приехали пожарные, но так и стояли около своей машины, ничего особо не предпринимая, откуда следовало, что пожар был незначительный и с ним справились без труда. Столовая пострадала несильно — ну, будет вонять дымом весь остаток учебного года, вот и всё.

Все понимали: занятия на сегодня закончены. Персоналу необходимо удостовериться, что огня больше нигде нет, да и проветрить помещения тоже не помешало бы. Однако до трёх часов распустить нас по домам руководство не имело права; поэтому школьный двор вскоре стал напоминать лагерь малолетних повстанцев против школьного угнетения. Народ носился в полном смысле слова как угорелый, а учителям оставалось лишь рвать на себе волосы.

— ...клуб, — услышал я голос Шерил.

— А? — спросил я.

— Я сказала: нам надо организовать клуб вечно вторых.

Я рассмеялся:

— А, ну да, конечно... и постепенно, по одному, убрать всех первых! Му-ха-ха-а-а!

— Я серьёзно! Мы могли бы организовать клуб — ну так, смеха ради, только для таких, как мы. Не принимать в него никого из «непобиваемых» — клуб только для вторых!

— Ну и ну, ничего глупее я ещё в жизни не слышал.

— И ничего это не глупо! Мы могли бы... ну, заниматься чем-нибудь — просто так, для удовольствия. Заставить «непобиваемых» грызть локти от злости, что не они первые до этого додумались. Хотя бы раз мы в чём-то стали бы первыми.

— Да? И кто бы вошёл в этот клуб?

— Ну я не знаю... Надо подумать. Да держу пари: куча ребят захотели бы, мой брат, например!

— А никто больше и не станет связываться. Нас просто поднимут на смех.

— А вдруг не поднимут? Джаред, мы могли бы основать что-то действительно значительное, типа тайного клуба, который просуществовал бы много лет — даже после того, как мы закончим старшую школу!

Я призадумался. Шерил умела убеждать. Но на этот раз меня убедила не она. Эту роль взял на себя другой человек.

— Эй, Джаред! — окликнул кто-то. Знакомый голос, очень знакомый. Ух, как я не хотел его слышать! При звуках этого голоса я почти явственно увидел белые «аэропеды», рыжие волосы и длинные костлявые руки.

— Ну что, Джаред, наперегонки? — сказал Остин. — Первый забег сезона!

Ага, вот оно. Вызов. Остин всегда бросал вызов первым. Обычно он ждал до второй недели семестра, понаблюдав меня на дорожке и полностью уверившись, что побьёт меня. Но сейчас шёл лишь второй день. Впрочем, кругом было слишком много народу, чтобы отказаться от вызова.

— Тебе не кажется, что лучше подождать, пока поле не освободится? — спросил я.

— А что — тебе места мало?

Я обернулся. И правда — для забега на поле места вполне хватало.

Остин подошёл к нам; за ним хвостом тянулся с десяток поклонников, а вскоре стали присоединяться и другие ребята, учуявшие, чем дело пахнет. Все знали о нашем соперничестве.

— А может, подождать, когда у тебя ножки подрастут? — продолжал подначивать Остин. Все рассмеялись. Я тоже. Смеяться со всеми ведь лучше, чем когда смеются над тобой, верно? Но в душе мне было вовсе не до смеха.

— Ладно, — сказал я. — Тогда прямо сейчас.

Остин сверкнул крокодильим оскалом.

— Грег, отойди примерно на шестьдесят ярдов — будешь судьёй.

Семиклассник Грег Миллер, один из новеньких в команде, немедленно подчинился велению божества.

«Вот, значит, как оно начинается на этот раз, — подумал я, — соперничество нынешнего года. Война нынешнего года». Я был полон сил, готов к бегу; и как всегда, когда собирался мериться скоростью с Остином, чувствовал, что, может быть, на этот раз смогу побить его.

Мы заняли стартовую позицию, но тут Остин выпрямился.

— Подожди, — сказал он и снял свои драгоценные кроссовки. А потом стянул и носки. Он собирался бежать босиком. — Окей. — Он снова опустился на старт. — Ну что — готов продуть?

Я не ответил.

Мартин Брикер изготовился дать старт. Тем временем подходило всё больше и больше зрителей. Даже учителя — и те заинтересованно следили за нами. Значит, вот так оно начинается...

— На старт... внимание... марш!

Я полетел, как пуля, прорезая ветер, вкладывая все силы в каждый удар своих ног о траву. Не поворачивая головы, я видел уголком глаза, что мы с моим соперником бежим вровень.

Десять ярдов позади.

Я смотрел прямо на Грега, стоявшего на другой стороне отрезка, и сосредоточился на том, чтобы все свои силы претворить в бег.

«Это тебе за все те разы, когда ты побеждал меня в детстве!»

Я прибавил скорости.

«А это тебе за то, что ты вернулся в прошлом году, чтобы опять побить меня!»

Я прибавил скорости.

«А это — за то, как ты опустил меня этим утром!»

Я прибавил скорости.

Мы по-прежнему бежали вровень.

Тридцать ярдов позади. Тридцать осталось.

Подбадривающие крики за нашими спинами становились всё тише и тише.

«А это за то, что ты бросил мне вызов перед всей школой, за всё то зло, что ты мне причинил в жизни и ещё причинишь, и за твои дурацкие белые кроссовки!»

Сорок ярдов позади.

Я опережал его на целый фут! Я побеждал!

Я прибавил скорости.

Осталось пятнадцать ярдов! Всего пятнадцать.

И вот тогда, словно он всё это время играл в поддавки, Остин вырвался вперёд. Нет, не постепенно наращивая преимущество, а просто обошёл меня, как стоячего. Остин двигался, словно машина, словно космический корабль, уносящийся в гиперпространство. Вот он на фут опережает меня. На два. На три. Он обернулся — и снова на его лице эта отвратительная улыбка.

Я, наклонившись, нырнул вперёд в безумной попытке пересечь финишную линию прежде него, но поздно — он уже был на ней, когда я упал. Моё тело набрало такую инерцию, что я проехал юзом по траве, ободрал локти и порвал штаны.

Боль поражения.

Я чувствовал себя как тот лыжник, что падает после прыжка с трамплина на заставке воскресного выпуска программы «Мир большого спорта». Боль поражения: свезённая кожа на локтях, испорченные штаны и смех Остина Пэйса.

Вокруг него собралась толпа поклонников.

— Ух ты! Ты видел, как Остин рванул вперёд на финише?!

— Ух ты, уж побил так побил — только перья полетели!

— Ух ты, Остин прям как пуля!

Ух ты то и ух ты это. Остин-Спесь наслаждался каждой секундой своего триумфа. Ребятишки сгрудились вокруг него, а мне оставалось лишь изучать свои окровавленные локти.

— Слышь, парень, — сказал какой-то семиклашка, — ты бы не совался бегать с Остином, а? Он бьёт любого.

Остин посмотрел на меня сверху вниз. Он даже толком не запыхался.

— А ты хорошо бежал... для гофера!

Все заржали.

— Гофер! — полетело по толпе. — Гофер, гофер, гофер!

Остин поднял руки, как будто дирижируя, и все принялись скандировать в унисон:

— Гофер! Гофер! Гофер!

Казалось, этому не будет конца.

Сейчас я с радостью убил бы его. Кинуться бы и поотрывать ему руки и ноги! Но я вовремя вспомнил о Тайсоне Макгоу. Нет. Я не Тайсон. Я цивилизованный человек, я не стану нападать на Остина. Вместо этого я встал, отряхнулся, подождал, пока не стихнут крики «Гофер!», а потом взглянул Остину прямо в лицо и протянул руку.

— Отличная работа, Остин.

Я пожал ему руку. Надо сказать, для этого мне тоже понадобилась вся сила воли, как для бега.

— Да, — согласился Остин. — Ну, увидимся, Гофер.

Я повернулся и пошёл прочь, а поклонники опять принялись восхвалять Остина. Мои локти начали болезненно зудеть.

Шерил ждала меня. Чего у неё не отнять — она всегда была на моей стороне и никогда не смеялась надо мной.

— Ты как, в порядке? — осведомилась она.

Я бросил взгляд за спину, на Остина, потом повернулся к Шерил и спросил:

— Так как мы назовём наш клуб?