Тени дня

8

Радетельный хозяин земли Русской обязан привечать своих торговых гостей паче иноземных, ибо свой купец строит дом на земле отцов, а иноземный держит в голове только выгоду и выгода это чужая нам. Но как ревностный пахарь, взращивающий растения нужные, Государь должен полоть сорную траву, что мешает всходам добрым, и портит землю отравой беззакония.

Полоть твёрдо и уверенно, как истовый пахарь, полоть постоянно и неусыпно имея к том людей специальных, крови не боящихся, готовых изничтожить любых сорных людишек под корень, да так, чтобы иные убоялись судьбы лютой.

Из наставления преподобного Сергия Радонежского Государю Земли Русской.

Первая Всероссийская Промышленно-кустарная постоянная выставка-ярмарка открылась в Москве

На бывших полях Сельскохозяйственной Академии, которым выделено место дальше от столицы открылась первая постоянно действующая выставка-ярмарка, где можно не только ознакомиться с достижениями, но и приобрести технику, орудия труда, а ещё продукты и товары сельского хозяйства и многое другое, чем так обильна наша земля.

Крупнейшие купцы, и заводчики России, ряда зарубежных стран поддержали начинание установив свои павильоны на огромной территории выставки, или воспользовавшись арендой в павильонах, выстроенных по проектам ректора Инженерной Академии боярина Шухова.

Москвичи успели оценить это прекрасное место для прогулок и просвещения, приезжая на Выставку-ярмарку всей семьёй, и посещая многочисленные лектории, увеселительные и едальные заведения а также граничащий с выставкой Нескучный сад, давно ставший одним из центров московской культурной жизни.

Русская Нива 1 августа 1923 года

Российская империя, Москва. Дворец князей Звенигородских.

Род Звенигородских, восходивший к самим Рюрикам был богат и славен, пока всё его имущество не собралось в руках одного человека, а именно Демида Звенигородского, известного своими привычками вставать с петухами и азартными играми.

Именно он сумел сделать нечто совершенно удивительное, а именно пустить по ветру всё огромное состояние, нажитое десятком поколений рода. Окончательно проигравшись в зернь в одном из игорных заведений столицы, он не придумал ничего лучше, чем просто завалиться спать, оставив честь принести печальные новости судейским исполнителям.

Но Веру Игнатьевну Звенигородскую таком поворотом судьбы было не сломать. Выросшая в жёстких, практически казарменных условиях Киевского института благородных девиц, она была полна сил и воли взять судьбу в свои руки.

Когда стало известно о последнем проигрыше главы семьи, она вошла к нему в кабинет, и после того как прозвучал выстрел, вышла, плотно закрыла за собой дверь, перекрестилась и кликнула слуг, чтобы начать готовить тело к погребению.

Конечно, было вялое следствие, но исполнявший розыск по делу смерти князя, вполне удовлетворился ответами княгини, о том, что Демид Звенигородский выстрелил себе в висок, из дамского револьвера, не попытавшись воспользоваться своим золотым Лепажем17 а синяк на его лице, образовался от падения на пол.

Но траур княгиня отстояла как положено, и после переезда из родового дворца Звенигородских, в купеческий дом, купленный за несколько фамильных украшений, принялась за поправку дел в семье.

Первое доходное дело — кофейня при Центральном вокзале начала приносить прибыль почти сразу, но немного, а вот кружевная фабрика где трудились несколько десятков работниц долго набирала обороты, но и прибыль дала очень существенную. Уже через десять лет, Вера Игнатьевна, вполне заслуженно получила пояс купца первой гильдии, и нашейный знак промышленника второй гильдии, что было совершенно фантастическим успехом даже на фоне быстро растущей промышленности России.

Её дочь, унаследовала характер маменьки в полной мере и даже более того. Семейное дело только росло, прибавляясь заводами, фабриками и землями, и дело шло к обретению Золотого Пояса, который по традиции вручал сам государь.

И, как и у всякого другого обширного предприятия, у компании Звенигородских были не только явные, но и тайные пружины.

Начальный капитал — сто тысяч рублей золотом, были получены совсем не от продажи драгоценностей как утверждала семейная легенда.

Когда Демид Порфирьевич Звенигородский предавался кутежам и играм, безутешную «соломенную вдову» согрел главный конюх и по совместительству личный кучер княгини Антип Благин известный ночной Москве под кличкой Братуха.

Антип был личностью неординарной по любым меркам. Родившийся в глухой деревне Тверской губернии, он рано ушёл «в люди» зарабатывая себе на хлеб, и крепкий плечистый подросток был замечен и пристроен к воровскому делу Феоктистом Булочниковым по кличке Камень. Камень не жалел времени обучая молодого варнака, тому что сам умел лучше всего — грабежу в тёмных углах, и особо — пользованием кистенём из камня и куска тряпки, который во мгновение ока превращался из грозного оружия в безобидный мусор, что было очень актуально учитывая частые полицейские облавы и обыски.

К двадцати годам, Антип уже имел крепкую репутацию «правильного» вора, и фартового, то есть удачливого, что не помешало ему в двадцать пять, оказаться на каторге. Выйдя и сделав свои выводы из случившегося, он переквалифицировался в квартирного вора, но вновь попался, причём прямо «на горячем», в квартире, которая оказалась жильём некоей дамы — любовницы офицера егерских частей.

Матерому душегубу были безразличны и мощные кулаки Антипа, и его широченные плечи, и вор был отметелен так, что едва выжил.

Ко времени знакомства с княгиней Братуха уже отсидел свой второй срок, и поскольку категорически не хотел получить третий, дела выбирал крайне тщательно, и планировал их до тонкостей. Ограбление князя Звенигородского должно было стать последним делом, после которого он хотел удалиться на покой, но жизнь всё переиначила по-своему.

Между княжной и конюхом, вспыхнуло пусть и странное, но всё же чувство, и когда Демид понял, что в доме брать-то особенно нечего, и к Звенигородским пришли судейские за арестом имущества, именно он поддержал княгиню, организовал их переезд в обширный и вполне приличный купеческий особняк, и поскольку скрываться было поздно, почти открыто стал жить с княгиней исполняя при ней обязанности кучера, личного телохранителя и многих других.

К счастью, родившаяся через девять месяцев девочка была похожа в основном на мать, так что её удалось выдать за последнее «прощай» покойного мужа.

Дела постепенно шли в гору, и в основном благодаря помощи «ночной общины» Москвы. Заведения конкурентов горели, разорялись или влачили пограничное существование, а Вера Игнатьевна Звенигородская только набирала вес в столичных деловых кругах.

Очень скоро к ней начали обращаться за советом и помощью, и естественно у каждого совета была своя цена, которую купцы платили, ещё более укрепляя империю Звенигородских. А тут и дочка стала подрастать, перенимая привычки и деловую хватку маменьки, и воровские науки папеньки.

Но в отличие от матери которая занималась в основном легальными делами, и прибегала к помощи Ночной Общины, по необходимости, дочка княгини и каторжанина полностью сосредоточилась на делах незаконных, и оттого чрезвычайно прибыльных. К тридцати годам, княжна Звенигородская имела мужа-подкаблучника из рода Друцких, десять миллионов рублей на собственных счетах, степень магистра экономических наук, и обширнейший круг знакомств среди московских воров и бандитов. Даже любовников она выбирала среди «фартовых» и успела перепробовать очень многих отдавая предпочтение изящным и артистичным ворам шулерской масти.

И именно её идеей было организовать бюро шантажа, подкупавшее слуг. Затем были другие не менее доходные предприятия, и как вершина всей деловой пирамиды — Банк, ведавший не только легализацией всех воровских денег, но и позволявший зарубежным деловым людям организовывать свои интересы в России.

В тысяча девятьсот шестом году, княгиня Звенигородская упокоилась на Новодевичьем, а все бразды приняла её дочь, которой от Веры Игнатьевны досталось восемьдесят шесть миллионов рублей на счетах, более ста миллионов в производственных активах и прозвище «Матушка» как называли её те, кто знал оборотную строну торгового дома Звенигородских. Ну и в качестве сущей мелочи, монограмма в виде буквы М из четырёх пистолетов, которой Матушка подписывала свои письма, адресованные главарям Ночной Москвы.

Кто скрывается под этой монограммой почти никто не знал, но все знали, что бывает, если ослушаться приказа, подписанного этой буквой. Всем памятен был Лутоня Уральский которого нашли во дворе собственного дома, замурованного в бочке с цементом головой вниз так что из цемента, торчали только ноги.

Как и её официальный родитель, к восьми утра, Елена Демидовна, уже была одета, умыта, и позавтракала, чтобы сразу приступить к делам. Ежедневный доклад, ей читал первый помощник — Николай Утехин, взятый в дом ещё при матушке Елены, и получивший её стараниями отличное образование, и неплохое воспитание. Но главным достоинством Николая была его абсолютная верность, проверенная в разных ситуациях, и даже в схватке с ватагой лихих людей, что напали на их загородный дом.

Николай обычно докладывал плохие новости в самом конце, но тут не выдержал, понимая, что это сейчас самое главное.

— Матушка, взяли легаши Лошадника.

— Плохо. — Спокойно констатировала Елена Демидовна, постукивая каблучком щёгольского сапожка из алого сафьяна, по полу. — На чём?

— Говорят, на золоте ханьском. — Николай вздохнул. — Залётные какие-то притащили золотишка на пять миллионов. Вот и повёлся божедурь клятый.

— Да кто бы не повёлся? — Елена покачала головой. — Золото всему голова. Ассигнации-то как есть бумага, а золото — это золото. Да, жалко конечно Лошадника, но… на допрос он попасть не должен. Ты меня понял, Николенька?

— Чего-же не понять — то? — Помощник криво ухмыльнулся. — Только его-то сразу увезли в Тайную Канцелярию. А тама у нас своих людей нет. Мы даже не знаем, где там эта тюрьма находится. Но то не беда, узнаем конечно. Но это уже ни к чему, матушка.

— Это ещё почему? — княгиня вскинулась, уперевшись взглядом в Николая.

— Так обыски уже идут и в нашем банке. И в главном здании, и в филиалах. Никого не пускают, вокруг солдаты охранных сотен, и ревизоры, и из коллегии финансов, и из Тайной Канцелярии, и из финотдела Московского сыска. Думаю, что Лошадник уже раскололся до самой задницы, иначе в банк бы они не полезли. А тама и золото, и бумаги какие ты велела к ним в сейф положить, и само главное — расписки от людишек, что по нашим британским делам.

— На нас выйдут? — отрывисто спросила чуть побледневшая Елена.

— Лавра Феоктистовича, мы успели предупредить, и он лёг на дно. Через неделю переправим в Одессу, а оттуда уйдёт в Румынию и потом в Швейцарию, где у него домик, и счётец. Так что его не достать, а кроме Лавра в наших делах и не было никого.

— Ох как всё не вовремя… — Елена Демидовна навалившись на край стола, до боли сжала кулаки и покачала головой. — Кто ещё может на меня вывести?

Николай на секунду задумался.

— Коряга разве со своими людьми, так он же сейчас по приискам работает. Только к осени должен вернуться. Ну и Крапива. Но тот не скажет ничего, хоть режь его.

— Отпиши Коряге, пусть не возвращается пока. Пересидит или у ханьцев, в Бейлинге18, или ещё где, но в империю ни ногой.

— Сделаю Матушка.

Когда Николай ушёл, Елена Демидовна начала было разбирать отчёты по Горскому металлургическому заводу, но задумавшись отложила папку.

В последнее время дела шли совсем плохо. Началось всё с падения великого князя Григория, который не то чтобы благоволил Ночной Общине, но являясь куратором коллегии внутренних дел, и Тайной Канцелярии, за подношения притормаживал многие дела, и вообще не давал полиции разойтись в полную силу. Ночная община отвечала взаимностью поставляя князю хорошеньких девочек из сирот, которых никто не будет искать, и держа для него и его друзей «цветники» из девиц в особых домах свиданий.

Затем последовали другие не менее болезненные удары, завершающим из которых была смерть Пономаря и пропажа архива Калиты. Вот это уже было действительно опасно, хотя ни в одной бумажке не упоминалась ни княгиня Звенигородская ни даже Матушка, а была лишь монограмма в виде скрещённых пистолетов.

Большие надежды связывались с предстоящими волнениями, организованными на британские деньги, но Канцеляристы взяли и тех, кто устраивал это дело и организатора — Бориса Савенкова который казался вообще неуловимым.

Словно злой рок завис над делами княгини, и впору уже было подумать о каре господней, но княгиня была не религиозна, несмотря на регулярные походы на богомолье, и посещения личного духовника Отца Варлама.

Но последний удар был самым тяжким. Золото что хранилось в банке, должно было уйти британской экспедицией19 в британский Барклайз банк, чтобы стать основанием для будущей международной империи Звенигородских или как значилось в её британском паспорте — Ринбергов. А документы, лежавшие в их сейфах, гарантией, что британцы, для которых слово честь вообще не значилось в словаре, не отнимут их под благовидным предлогом.

Конечно золото было юридически чистым, и можно было потребовать его выдачи, но время… время утекало беспощадно и оставлять ситуацию на произвол судьбы было нельзя. Прикинув варианты Елена Демидовна сняла трубку телефона.

— Никола? — И убедившись, что трубку взял именно её помощник, произнесла. — Давай-ка ко мне в кабинет.

Когда Николай вернулся, она поднялась из-за стола, и открыв сейф, стоявший у неё справа, не глядя вынула папку в коричневом коленкоровом переплёте. — Сам посмотри, выбери кого нужно, и устрой Та?йникам похохотать. А то совсем страх потеряли. И денег не жмись. Пусть людишки погуляют… напоследок…

Российская империя, Москва. Сад Эрмитаж.

Несмотря на некоторый спад в интенсивности развлечений, Москва всё же была полна шумных концертов, карнавалов, и прочих увеселений, для публики которая не могла уехать из столицы в отпуск. Да и не мог черноморский берег вместить всех граждан огромной страны даже с учётом побережья Анатолии, и Царьграда, который постепенно отстраивали после того как война практически стёрла его до основания.

С тех пор когда каждое лето активность театральной и музыкальной общественности начала смещаться к югу, труппы начали просто делиться и работать на берегах Черного моря по очереди, продолжая всё так же развлекать московскую публику.

Николай из всех развлечений предпочитал стрельбу в тире, и вечер с красивой девушкой в тихом месте, но его подруги придерживались прямо противоположного мнения на сей счёт, и вытаскивали его на самые шумные мероприятия какие могли обнаружить в программе московских заведений. Вот и в этот вечер, Елена Аматуни, потащила его на карнавал к Балиеву, где уже третий день подряд выступал небольшой, но очень громкий негритянский оркестрик из Американских Штатов, игравший нечто весьма быстрое и бодрое, под названием джаз. Специально нанятые танцоры показывали класс, исполняя этот странный танец с рваным ритмом, а остальные пытались повторить их движения с разной степенью успешности. Правда, музыканты чаще играли традиционные фокстроты, танго и шимми, так что публике было где размяться.

Танцевать Николай умел, но не любил, так что оттоптав минимум на площадке, они с Еленой прошли в крошечное кафе, где подавали всякие сладости, и заняли столик в углу.

Лицо Елены от танца раскраснелось, и сверкающая глазами из-под чёрной полумаски брюнетка, сейчас была просто чудо как хороша. Николай засмотревшийся на подругу, чуть не прозевал подход официанта и с трудом оторвавшись от любования девушкой сделал заказ.

— Ну теперь-то расскажешь, что там у тебя на «Владимире» произошло? — Елена откинулась на спинку стула, чтобы её кавалер мог рассмотреть и стройную фигуру и даже ложбинку проглядывавшую внизу смелого декольте чёрного платья, облегающего словно перчатка, и длинные стройные ножки в шёлковых чулках, обутые в изящные туфельки.

— Да ничего не было. — Николай отмахнулся. — Дурачки какие-то оставили ртутный манометр без корпуса, ну и чтобы не пачкать аэролёт этой гадостью, выкинули за борт. — Князь улыбнулся. — Ты лучше расскажи, как твой экзамен. Когда новые звёздочки отмечать будем?

— Не уходите от вопроса князь! — Строго припечатала Елена. Это что же такое делается? Первый помощник словно в рот воды набрал, от команды тоже ничего не узнать, даже матросы с «Князя Владимира» шарахаются стоит задать хоть один вопрос. И тут я узнаю, что мой можно сказать сердечный друг, есть первопричина всего этого безобразия, и ты тоже начинаешь придумывать какие-то сказки!

— Ну, хорошо. — Николай улыбнулся. Давай, тогда ты для начала расскажешь мне о новом двадцать восьмом Сикорском, и новых двигателях Уральского Моторного Завода, что пришли третьего дня в вашу школу…

— Это же военная тайна! — Возмутилась Елена. — Как ты можешь сравнивать какой-то инцидент на аэролёте… Ой. — Она вдруг вспомнила кого принял на борт воздушный корабль, осекшись прикрыла рот ладонью, и испугано посмотрела на Николая. — Я совсем дура, да?

— Как правило нет, но когда начинаешь переживать за близких тебе людей, то случается. — Николай с улыбкой кивнул. — Но не волнуйся. Мы все такие. Так что просто порадуйся, что дело кончилось хорошо, и забудь. А то ваш начальник секретного отдела уже не знает куда спрятаться. Ты хоть своих командиров пожалей.

— Ладно. — Елена кивнула. — Я ему давно обещала нарисовать портрет, вот так и извинюсь. А командиру презентую пару ящиков вина с наших виноградников, семнадцатого года. Самый лучший год для Оджалеши20, если не считать восемьсот третьего. Но то вино уже всё по коллекциям разошлось.

— А я вас ищу! — Раздался откуда-то сбоку мелодичный голос Натальи Долгорукой. — Одетая в белое шёлковое платье, туфельки, и белую кружевную маску на лице, она как всегда была ослепительно хороша, и Елена чуть слышно вздохнула, завидуя совершенно сногсшибательной внешности подруги-соперницы. Да, они в общих чертах договорились о разделе Николая во времени и пространстве, но это вовсе не мешало им соперничать и тайно, и вот как сейчас явно. На стороне Елены Аматуни был военный мундир, романтическая профессия лётчика, гибкая фигура и привлекательная внешность, а на стороне Натальи Долгорукой стати первой московской красавицы, и главного эксперта по всем лабиринтам светской жизни.

А Николай просто наслаждался великолепием двух таких разных красавиц, не забывая время от времени развлекаться «на стороне». Анастасия Романова, традиционно раз в месяц вспоминала о Николае, появляясь с ним в театральных кругах, а Мария Шепелева предпочитавшая бандитские шалманы и общество маргиналов врывалась в его жизнь примерно раз в два месяца. Так что он был вполне доволен жизнью обласканный вниманием и любовью. Хотя при появлении Натальи он почувствовал мгновенный укол тревожного чувства. Ведь княжна Долгорукая не могла появиться просто так, зная, что Николай сейчас с Еленой. Значит, что-то случилось, а если случилось, то наверняка что-то плохое.

Но Николай верный правилу, что любую неприятность нужно встречать с улыбкой, встал, приветствуя гостью, и взмахом руки подозвал официанта.

— Рад тебя видеть. Шампанское и мороженое?

— Нет. — Наталья расхохоталась, и изогнув точёную шею подставила щёку для поцелуя. — Пусть ради разнообразия будет хороший коньяк, и кофе.

— Сию минуту. — Официант кивнул, и отбыл исполнять заказ, а две девушки обвившись на мгновении в приветственном поцелуе словно две змеи, сели на стулья.

— Нет, всё же это чудо как хорошая идея, с ежесубботним карнавалом. — Проворковала Наталья, обмахиваясь кружевным веером. И кого только не встретишь! Представьте себе, я пока шла к вам увидела десяток офицеров Первого Московского полка с девушками из Кропоткинского пансиона. Так что полагаю, через пару часов можно будет наблюдать дивный скандал под названием «водворение заблудших овечек в лоно родного заведения».

— Боюсь при такой политике, пансион никогда не сможет их выдать замуж. — Николай покачал головой.

— Ты что?!! — Наталья громко в голос расхохоталась. — Всё тщательно учтено! Классные дамы появятся лишь тогда, когда офицеры достаточно распаляться вином, и уже будут готовы перейти к боевым действиям, а тут им такой укорот случится. И так пару раз пока они не созреют до правильного решения.

— А если не созреют? — Спросила Елена с улыбкой.

— А тогда значит искать надо других! — Наталья улыбнулась в ответ. — Это ещё и такой отбор. И в пансионе среди желающих поскорее замуж, и среди молодых офицеров, кому невтерпёж. Кстати об этом. — Княжна мельком оглянулась, и чуть придвинувшись к Николаю, произнесла. — Тут мы с подругой, — она кивнула на Елену, — с удивлением обнаружили ещё одну соперницу, и по здравому размышлению, решили тоже принять её в клуб страждущих княжеского тела.

— Это совершенно случайно не Любава? — Николай с улыбкой покачал головой. — Ну и зачем вам этот спектакль? Я-то всё равно не собираюсь иметь с ней никаких более тесных связей. Этой девушке потребны лямуры, на французский манер, и всяческие прочие тужуры, а мне как-то не до этого. Да и если откроется, а откроется непременно, будет огромный скандал. И тут может быть всё что угодно. От ссылки, до опалы. А мне этого не надо.

— Ну, надо или не надо, это разговор сложный, а мы девушки простые, и сложностей не любим, хотя и не боимся. — Наталья как-то по-особому посмотрела на /Елену Аматуни и они синхронно встав куда-то быстро отошли, а буквально через несколько секунд место за столиком занял невзрачный мужчина средней наружности и одетый в серый полотняный костюм, в каких летом ходили горожане среднего достатка.

— Господин Белоусов? — Он коротко кивнул, изображая поклон, и одним пальцем коснулся лацкана пиджака, на котором снаружи был значок Московского Стрелкового Клуба, а на обороте задней стороне — серебряный значок Тайной Канцелярии. — Подполковник Маевский Виктор Фёдорович.

— Мне тоже представляться? — Хмуро спросил Николай, не ожидая от этого визита ничего хорошего.

— Ну, что вы, господин капитан. — Мужчина отрицательно покачал головой. — Мы отлично знаем кто вы, и поверьте, испытываем к вам глубочайшее уважение. В среде скорохватов вы личность уважаемая, и где-то уже легендарная. Ну и не последнее, то, что ваш батюшка мой прямой начальник. Так что можете расслабиться, я вовсе не с дурными вестями. Не с дурными, но с весьма странными. — Он развёл руками, словно показывая, что ничего не может с этим поделать. — Уж так вышло, что я состою на должности начальника личной охраны цесаревны Любавы Се?ргиевны. И понятно, что её душевное спокойствие тоже никак мимо меня не проходит. Ну и всю историю её отношений к вам, я тоже наблюдал с самого начала. Заметьте не ваших взаимоотношений, а именно её отношения к вам. Потому как у вас к ней, насколько я знаю, никаких чувств нет. А понимая ваш рационализм и осторожность, полагаю, что и не может быть никаких чувств, кроме разумного чувства самосохранения.

— Так дочка царя же, Виктор Фёдорович. — Николай тоже развёл руками. — Там я полагаю такие расклады, что я буду ну совсем ни к месту.

— И, да и нет. — Подполковник улыбнулся, подняв руку подозвал официанта и попросил принести кофе. — Любава конечно девушка увлекающаяся, и некоторым образом темпераментная, но вот уже которого воздыхателя отправляет прочь, хотя ещё пару лет с удовольствием внимала сладким речам. А таковых, поверьте было множество. Да и шутка ли? Стать родственником государю? Но после знакомства с вами, всё волшебным образом переменилось. Она некоторое время словно сравнивала вас с ними, и найдя бесспорные и яркие отличия, просто разогнала весь свой кружок воздыхателей, отменив и музыкальные вечера, и свои походы к подругам. Да и тех подруг осталось всего — ничего. Зато появились новые.

— Вы, верно про Елену Аматуни и Наталью Долгорукую?

— И даже Анастасию Романову. — Подполковник вздохнул. — Любава Сергиевна со всем тщанием подошла к вопросу сбора информации, и даже дворцовая служба этикета и протокола, получила задание отслеживать вашу жизнь через свою агентуру.

— О как. — Николай покачал головой. — И что же из этого следует?

— А то и следует, что вам нужно быть готовому или к разрыву, в результате которого она станет вам ну пусть не врагом, но недоброжелателем, или сами понимаете. Гулять как с вашими подругами с ней не получится. Батюшка её будет категорически против.

— Тогда предпочту быть недругом для Любавы, чем для государя. — Николай пожал плечами.

— А вариант стать ему зятем вы не рассматриваете? — Маевский остро взглянул на Николая.

— Понимаете, Виктор Фёдорович. Сейчас я сам себе хозяин. Хочу вот и ввязался в историю с Волжско-Камским банком, или ещё куда. А если оженюсь, да ещё на Рюриковне, то всё. Буду манекеном для мундира. Да, я знаю, что для очень многих такая судьба есть предел их мечтаний, но не для меня. Дайте уж мне спокойно бегать по полям и лесам. А в нужное время я сам найду себе волчицу, с которой устрою логово, и произведу на свет новых волчат.

— Да если бы всё от меня зависело… — Подполковник развёл руками. — Но я вас понял. Попробую довести эту мысль до государя, а уж он ежели пожелает, всё разъяснит Любаве. Но вы уж всё одно, нашу девочку не обижайте…

— А? — Николай сфокусировал взгляд на Маевском, но тот смотрел куда-то через его плечо, и обернувшись Белоусов увидел девушку в лёгком платье из синего шелка и тёмно-синей маске, стремительным шагом приближавшуюся к их столику.

Платье облегавшее стройную фигуру девушки выгодно подчёркивало длинные ноги и узкую талию, и только через пару секунд Николай наконец узнал в девушке цесаревну Любаву.

Оглянувшись на собеседника, он лишь отметил себе что охранник цесаревны уже куда-то испарился, и чуть заторможено встал, чтобы поклониться и предложить девушке сесть, а официант которого казалось удивить вообще невозможно, с индифферентным лицом начал убирать приборы со стола.

— Желаете что-нибудь?

— Да! — Выпалила Любава, и чуть устыдившись своего порыва уже куда спокойнее продолжила. — Принесите миндального мороженого и шампанского.

— Есть Клико, есть Новосветское, есть игристое испанское…

— Новосветское. — Любава кивнула и сделала пальцами какое-то сложное движение, после чего официант просто исчез словно освоил мгновенное перемещение в пространстве. — Ну вот наконец-то я вас поймала. — Девушка чуть царапнула ноготками скатерть словно кошка перед прыжком, и пристально посмотрела на Николая. — Ведь признайтесь, князь. Вы явно избегали встречи со мной?

— Нет, цесаревна. — Николай с улыбкой покачал головой. — У меня на это просто не было времени. Я имею в виду на то, чтобы от вас сбегать. Да и не имею такой привычки от чего-либо бегать. Знал бы я, что у вас есть ко мне вопросы, давно бы приехал, и попросился на приём.

— Но ведь и не стремились! — Любава обвиняюще ткнула указательным пальцем в Николая. — Чем же это я простите хуже Леночки Аматуни, или Наташеньки Долгорукой? Тем что не так доступна?!!

— Тем, что они решают сами, с кем, как и когда будут близки, а с кем вообще не знаться. — Негромко ответил Николай. — А за вами, предки до тридцатого колена, служба протокола, охрана, злые газетчики, и ещё сто тысяч других вещей о которых я не знаю и не хочу знать.

— И что же мне делать? — Любава, словно наяву увидев всё то, что определяло её жизнь, осеклась, и боевой задор с которым она подошла к столику, испарился без следа.

— Знаю лишь одного человека, который может если не разрешить, то во всяком случае разъяснить вам ситуацию. — Николай посмотрел в глаза цесаревны, вновь подивившись их насыщенному синему цвету. — Только государь, как глава дома Рюриков вполне владеет ситуацией, и в силах как-то изменить её. Но вот что я хочу сказать особо, Любава Сергиевна, — Николай вздохнул. — Я не хочу жениться. То есть совсем. Ни на ком. Может в будущем захочу, но не сейчас. Это точно.

Спина Любавы ещё больше выпрямилась, и девушка уже набрала в грудь воздух, чтобы сказать что-то резкое, но вдруг замерла и через секунду натуральным образом сдулась, а глаза стали набухать влагой. Но тут совершенно чудесным образом появился официант и стал сноровисто расставлять приборы спасая ситуацию, и цесаревна не глядя подхватила бокал с шампанским и влила его в себя словно воду, а следом забросила огромный кусок мороженого. А когда немного отошла, как-то по-особому посмотрела в глаза Николаю.

— Ну, что-же князь. Вы высказались вполне открыто и ясно, позвольте и мне тоже высказать своё мнение. — Любава усмехнулась, и кивком поблагодарив за налитое шампанское, продолжила. — Ничем другим как трусостью я ваше решение назвать не могу, но это ваша жизнь, и вам решать, что с ней делать. Встречи со мной не ищите, считайте, что мы незнакомы, и лучше на глаза мне не попадайтесь…

— Так давайте я вообще из страны уеду? — Николай улыбнулся. — Не хочу конечно, но если так карта нарисовалась, то уеду. Ниххонский принц вот настоятельно приглашал.

— Надеетесь на то что выгорит дело с принцессой Акеми? — Любава сжала губы.

— Надеюсь, что там для меня будут равны и царский гнев, и царская любовь.

— Вы так легко отказываетесь от своей родины? — Со странным выражением на лице спросила Любава.

— Цесаревна, мы живём не в Соединённых Штатах, и не в Европе, где понятие родина весьма размыто. Государь земли русской, и государство имеют один корень и один смысл. И если государь Российский не хочет видеть одного из своих подданных, то это значит ему нужно уезжать. Но вы не переживайте за меня. Я найду чем заняться даже в Африке.

— Ничуть не сомневалась. — Любава встала. — Не провожайте меня. Не заблужусь.

На что привставший Николай только руками развёл. «Была бы честь предложена». Но счастью не сказал этого вслух, занятый мыслями, о том, что же со всем этим делать, а по здравому размышлению, решил, что лучше князя Голицына, ему никто ситуацию не пояснит. Жестом подозвал официанта, не считая сунув тому пятидесятирублевую ассигнацию, поспешил к выходу, помня о том, что князь конечно задерживался на работе допоздна, но мог уехать и домой и в подмосковное имение, и вообще куда угодно и разыскать его в ночной Москве было делом непростым.

Серия хлопков, разрезавшая громкую музыку джаз-оркестра, были им безошибочно определены как выстрелы из револьвера Наган, и привычно войдя в боевой транс, Николай ускорился, выскочив на площадку перед входом.

Выйдя из ворот сада, он словно широкоугольная камера схватил всю картинку целиком, и яркие электрические фонари вдоль дороги, роскошный лимузин «Орёл» справа, рядом Любаву, схваченную за локти каким-то мужичком в сером мятом пиджаке, чёрных штанах, заправленных в сапоги и картузе, надвинутом на самые глаза, и два тела в лужах крови, в одном из которых Николай узнал начальника охраны Любавы.

Кузя был обычным босяком, случайно засветившимся на ограблении почты. Тихо взять деньги не получилось и началась стрельба в которой погиб полицейский урядник, и сотрудник коллегии Связи и Почт. За такое и в первый раз полагалась пожизненная каторга, а поскольку для него и подельников это была бы уже третья отсидка, и скрыться за границей шансов не было никаких, они решили залечь на самое дно. Именно там, их и нашли фартовые искавшие пушечное мясо для каких-то своих дел в первопрестольной. Деньги, которые взяли на почте уже давно кончились и Кузе ничего не оставалось как согласиться устроить шум, со стрельбой в нескольких заведениях столицы, с тем чтобы отвлечь на себя полицию. Но для себя, урки решили, что напоследок погуляют на всю катушку, полив красненьким улицы столицы, особенно посчитавшись с «легавыми».

В Саду Эрмитаж, они должны был устроить налёт, ограбив посетителей на кошельки и украшения, а через час, устроить поджог в цирке Чинзенелли, и кинуть несколько бомб прямо в толпу.

До места доехали на двух пролётках, и уже двигались к входу в Эрмитаж, как к воротам подъехал огромный лимузин, и двое мужчин явно охранники, распахнули дверцу машины ожидая свою высокопоставленную пассажирку в синем платье.

Мысль о том, чтобы по ходу дела позабавиться с чистенькой сучкой, сильно подняла настроение Кузи, и он, выхватив револьвер расстрелял охранников, и подскочив к девице, прихвати её за локти, потянув на себя.

Резкие словно хлопок бича, выстрелы, и ответная пальба из револьверов, прозвучали словно гром с ясного неба. Заслонив себе поле зрения девушкой, Коряга развернулся к тому моменту, когда все его восемь подельников уже украшали асфальт кровавыми лужами и своими телами, а молодой широкоплечий мужчина в белом щёгольском костюме с расплывающимися алыми пятнами, стоял в пяти шагах от него, с поднятым стволом.

— Не дури паря! — Угрожающе произнёс Кузя, пытаясь «давить» голосом. — Брось ствол, и твоя курочка уйдёт на своих двоих.

— Любавушка, — Николай, пребывающий в холодной ярости, от того, что какая-то мразь посмела коснуться цесаревны, перевёл взгляд ей в глаза девушке, пребывающей в шоке. — Закрой глаза и ничего не бойся.

Кузя уже открыл рот, чтобы что-то сказать, когда пуля из Громобоя покинула ствол, и обдав щёку девушки лёгким ветерком, вошла в голову бандита. Голова Кузи буквально взорвалась осколками черепа, и ошмётками плоти, и почти обезглавленное тело продолжая цепляться за ткань платья медленно осело на асфальт.

Сбросив с себя пальцы убитого бандита, Любава всё же нашла в себе силы чтобы поправить платье и причёску, а недалеко уже слышался свисток городового и гулко ухали казённые сапоги.

— Всем оставаться на месте, Московская полиция! — Громко крикнул урядник, вбежавший в свет фонарей, придерживая правой рукой фуражку, а левой, дубинку, висевшую на поясе.

— Слово и Дело! — Николай, кривясь от боли в простреленном плече и боку, вытащил из-под быстро намокающей рубашки свой золотой жетон. — Вызывайте врача, и звоните в дворцовую канцелярию. Здесь нападение на цесаревну.

— Не надо канцелярию. — Любава присела у тела своего охранника, и рукой пощупала пульс. А вот врача, как можно скорее.

— Так это, кликнуть в саду нужно. — Догадался полицейский. — Точно кто-й то из докторов отдыхають. Коваленко! — Неожиданно громко сказал он, и повернулся в сторону второго полицейского. — Давай доктора срочно, и этих, в больницу. — Он кивнул на лежавших на земле охранников.

— А что с этими? — Младший чин полиции кивнул на распростёртые тела бандитов.

— Эти уже точно не убегут. — Урядник со странной улыбкой подкрутил пышный ус. — Видывал я такие дырки. Не живут с ними. А вот вам, господин, я бы советовал тоже в больничку-то. — Полицейский посмотрел на Николая. — Плечо, ещё ничего, а вот в боку дырка, это плохая рана. Кто знает, что там задето.

Публика, привлечённая выстрелами, уже пыталась выйти из Сада, но полицейские и прибывшее к ним подкрепление сдерживали толпу, выпустив только двух докторов, которые сразу же занялись ранеными. К счастью в машине Николая всегда ездил полный полевой кофр военного врача, так что и перевязки, и нужные уколы были сделаны сразу. Но несмотря на рану, Николай лично повёз Любаву в Кремль, так как в городе отчего-то вдруг занялась пара пожаров, и поднялась стрельба.

Доехал Николай лишь на морально-волевых качествах, и уже теряя сознание вкатился под арку Спасской Башни, успев последним движением выключить мотор.

Дворцовая больница видала и не такое, а посему старенький, но чрезвычайно опытный хирург быстро вынул две искорёженных пули, почистил и аккуратно зашил раны.

Отказавшийся от опия Николай, ещё пытался совладать с болью, когда у дверей его палаты раздались шаги и кто-то стремительно вошёл в комнату. Он только скосил взгляд на хлопнувшую дверь, как рядом с изголовьем возникла девичья фигура, в белых одеждах сестры милосердия.

Узнав в медицинской сестре Любаву, Николай в притворном ужасе округлил глаза,

— Что уже пора на чужбину?

— Только попробуй. — Цесаревна довольно профессионально осмотрела повязки, и удовлетворённо кивнув, наклонилась над Николаем, и медленно опустив голову сначала едва коснулась губами его губ, а через мгновение уже впилась неумелым поцелуем.