Тень Саддама Хусейна

Рамадан Микаел

Тень Саддама Хусейна

От автора

Почти полгода я диктовал эту историю моему другу, которого буду называть Ахмедом Мухаммедом, хотя это не подлинное его имя. Ахмед терпеливо слушал и записывал мой сбивчивый рассказ и подготовил машинописный текст.

Мой хороший друг Джаляль аль-Кведенни перевел этот материал на английский и, когда окончательный вариант был готов, снова перевел его на арабский, чтобы я мог сделать кое-какие изменения, дополнения и затем окончательно одобрить текст.

Я также благодарен Джону О'Тулу, который неутомимо работал, чтобы подготовить рукопись к публикации.

Некоторые имена, упомянутые в книге, были изменены, чтобы защитить этих людей от преследования режима Саддама. Другие я просто забыл, по прошествии времени. Места и даты также могут быть неточными по той же причине. За все это ответственность целиком лежит на мне.

Однако я утверждаю, что все, изложенное на этих страницах, правда. Это я подтвердил под присягой перед американским поверенным в суде.

Микаел Рамадан Ноябрь 1998 г.

Предисловие автора

Волею судьбы я оказался первым и наиболее известным из нескольких действующих двойников Саддама Хусейна. В течение двух десятилетий я был вынужден наблюдать, как Саддам, обладавший абсолютной властью над своим народом, жестоко устранял тех, кто осмеливался противостоять ему. Печатное слово не может должным образом передать весь ужас пережитого мною, но то, что я здесь рассказываю, не является плодом моего воображения и ничто не преувеличено. Мне трудно было описать масштабность изощренного угнетения, которому подвергаются многие иракцы.

Решение рассказать об этих ужасах далось мне нелегко. Я долго размышлял над тем, не сможет ли мой рассказ подвергнуть опасности жизнь людей, которые продолжают бороться против Саддама. Даже бывшие революционеры и находящиеся в ссылке диссиденты вроде меня обладают лишь относительной свободой. Международные связи спецслужб Саддама хорошо мне известны по документам, его агенты успешно действуют во многих странах мира, и многие из нас не могут чувствовать себя защищенными. Поэтому я избегал вовлекать в свое повествование тех, кто пока ещё жив, и в этих целях некоторые подробности были изменены для того, чтобы не раскрыть участников этих событий и не подвергать их опасности.

В период моей службы в президентском дворце я постоянно общался с Саддамом и был на короткой ноге с руководителями его администрации и правящей Социалистической партии Баас. Позже я был вовлечен в движение недовольных представителей иракского общества, готовивших заговор с целью свержения существующего режима. Хотя сейчас невозможно вспомнить слово в слово все, что говорилось двадцать лет назад, я запечатлел мои встречи со всеми так, как я их помню. Рассказывая обо всем, с чем я столкнулся за годы службы во дворце, я постарался раскрыть подлинную природу политического режима Саддама и его разрушительное воздействие на иракцев различных политических и религиозных убеждений.

Однако не это было моей главной целью.

Несмотря на мои многочисленные страхи и сомнения, существуют и другие серьезные причины, которые заставляют меня рассказать свою историю. За несколько месяцев до моего разоблачения как двойника и вынужденного бегства из Ирака мне стали известны тайные замыслы Саддама, воплощение которых представляет страшную угрозу для миллионов людей западного мира.

Пока я собирал свои свидетельства, я был крайне осторожен и доверился лишь горстке людей. Чтобы мои свидетельства были восприняты всерьез, я решил искренне рассказать о своем соучастии. Я понимаю, что буду подвергнут критике и насмешкам. Мои поступки и мое поведение часто были непоследовательными и противоречивыми и я не всегда был так храбр, как бы мне хотелось. Сейчас меня смущает моя наивность в первые годы общения с Саддамом, но публичное заявление о собственном несовершенстве - небольшая плата за то, чтобы мир услышал о том, что происходило на самом деле.

Потому что он должен услышать.

Я прибыл в США в начале декабря 1997 года. Через несколько дней меня перевели в безопасное место, если вообще может быть место, до которого не дотянутся руки Саддама. Сколько времени я смогу оставаться здесь, зависит не от меня.

Мне, простому арабу, лишенному каких-либо амбиций, иногда трудно понять, как я впутался в эту страшную борьбу за власть, которая стала сутью всей жизни Саддама. Моей самой заветной мечтой было прожить свою жизнь спокойно и в мире. Но я был абсолютно лишен этого из-за своего удивительного сходства с иракским президентом. Единственная моя надежда на будущее, это то, что однажды режим Саддама рухнет и я смогу вернуться домой.

Я жду этого дня с нетерпением.

Мое полное имя Микаелеф Рамадан Абу Салих аль-Кадхими, и я единственный сын Рамадана Салиха и Назихи аль-Баху. Я родился в 1944 году в городе Кербела, расположенном в ста километрах к юго-западу от Багдада. Напряженные отношения, сложившиеся там между двумя направлениями в исламе шиизмом и суннизмом, были типичным примером религиозной розни, которая стала тяжелым бременем для Ирака с момента её зарождения после Первой мировой войны.

Население Ирака - почти целиком мусульмане, хотя оно делится на три отдельных этно-религиозных направления - арабские шииты, арабские сунниты и курды. Курды тоже мусульмане, большинство из которых - сунниты. Из трех групп арабские сунниты - самая маленькая, но они имеют доминирующее политическое влияние; Саддам, его семья и большинство тех, кто занимает высокие посты, - мусульмане-сунниты. Хотя в Кербеле преобладают шииты, моя семья тоже сунниты.

До 1979 года я был школьным учителем, так же как мой отец. Он родился и вырос в Кадхимии, расположенной в нескольких километрах к северу-западу от Багдада, на берегах реки Тигр, там он встретился с моей матерью, Назихой аль-Баху, которая была его троюродной сестрой, и женился на ней. После рождения моей старшей сестры Вахаб в 1939 году семья переехала в Кербелу, где отцу предложили пост заместителя директора школы в суннитском районе города.

До иранской революции 1979 года аятолла Хомейни более 10 лет жил в ссылке то в Кербеле, то в аль-Наджафи, в восьмидесяти километрах к югу от места захоронения имама (главы шиитов) Али. Хомейни часто вызывал раздражение иракского правительства своими заявлениями о том, что шиитские святыни обоих городов не являются собственностью Ирака. В 1977 году он объявил правительство ответственным за смерть своего сына, Мустафы, который погиб в автомобильной катастрофе в Кербеле, как широко сообщалось, "при крайне подозрительных обстоятельствах". Таким образом, Саддам и Хомейни стали непримиримыми врагами задолго до того, как оба пришли к власти - что случилось, по случайному совпадению, в одном и том же году.

Саддам был уже хорошо известен в коридорах власти, когда в конце 1969 года его заметила иракская публика. Его официально избрали членом Совета революционного командования, правящего органа Ирака, и президент Ахмед Хасан аль-Бакр, дальний родственник его матери, тут же назначил его вице-президентом и премьером. Практически Саддам занимал эти посты немногим более года, но он всегда помнил, как быстро было свергнуто предыдущее правительство баасистов; и лишь после того как были убраны наиболее опасные противники нового режима, он стал открыто сотрудничать с ним.

Весной 1970 года мой коллега-учитель шутливо поздравил меня с тем, что я был удостоен высокой чести сопровождать президента аль-Бакра на межарабскую встречу в верхах в Багдаде. У него в руках был номер официальной газеты "Революция" с фотографией президента рядом с Саддамом Хусейном на первой полосе. Я впервые увидел лицо этого человека, и наше сходство потрясло меня. По мере того как росла популярность Саддама, меня все чаще ошибочно принимали за него.

Мой отец, Рамадан, умер в 1975 году после долгой болезни, Вахаб, моя единственная сестра, была уже замужем и жила в Багдаде, и я остался с матерью в квартире неподалеку от центра Кербелы. Я никогда всерьез не задумывался о женитьбе, хотя по арабскому обычаю мне уже представили множество кузин, каждая из которых была не прочь стать моей женой. Самым заветным желанием моего отца было, чтобы я подарил ему внука, но лишь через полгода после его смерти я встретил Амну, новую учительницу нашей школы, которая была моложе меня на 10 лет. Нас нельзя было назвать страстной парой, но мы питали глубокую нежность друг к другу и вскоре после нашего знакомства обручились. С нашими двумя скромными, но все же достаточными зарплатами у нас был бы доход, отвечающий нашим весьма умеренным потребностям.

Отец Амны, Паша Латиф аль-Рабака, в молодости был активным членом Иракской коммунистической партии (ИКП), и когда Амна в первый раз привела меня в дом, чтобы познакомить с ним, от неожиданности он чуть не задохнулся. Несколько лет назад ИКП образовала союз с баасистами, но вскоре стало ясно, что радикальная политика левого крыла никогда не найдет поддержки у Саддама. Из-за этого контакты с известными активистами ИКП становились все менее популярными. В течение многих лет движение баасистов постепенно смещалось в правую часть политического спектра и в конце концов пришло к культу личности, подобному культу Адольфа Гитлера и нацистской партии в Германии 30-х годов. То, что оставалось от социалистических идеалов, на которых держалась партия, образованная в 1947 году, давно исчезло.

Ненависть Паши к Саддаму не была секретом в семье, и когда я, словно зеркальное отображение его самого заклятого врага, впервые появился перед ним, прошло какое-то время, прежде чем он смог заговорить.

- Ты очень похож на Саддама, - наконец произнес он, буквально выплюнув ненавистное имя. - Вы родственники?

- Нет, между нами нет даже самого отдаленного родства, - ответил я.

Паша кивнул, но лицо его оставалось строгим.

- Не завидую твоей внешности, - добавил он и углубился в книгу, которую держал в руках.

Когда мы с ним сблизились, я нашел его интересным человеком, страстным защитником своих убеждений. В то время политика меня не интересовала, но Паша доказывал, что, пока иракцы продолжают считать себя арабами или курдами и шиитами или суннитами, в нашей стране не будет мира.

После смерти Паши его дети остались верны его убеждениям. Амна вместе со своими тремя братьями - Латифом, Рафиком и Абдуллой - придерживалась оппозиционных взглядов деспотическому режиму Саддама, хотя она спокойно воспринимала мое безразличие к политике и любила подтрунивать над своими коммунистическими друзьями, когда представляла им меня. Как-то однажды в доме её родителей я находился в ванной, когда к ней зашел её двоюродный брат с номером коммунистической газеты "Народный путь" и заявил, что Саддама стоило сжечь. Амна поднесла палец к губам.

- Замолчи, Аззам, у нас здесь гость, которого могут очень заинтересовать твои откровения. - В этот момент я вошел в комнату, и когда взгляд Аззама упал на меня, он побледнел, как смерть. Амна от смеха каталась по полу. Даже после того, как я сказал гостю, кто я такой, прошло некоторое время, прежде чем он смог оценить шутку.

Все чаще и чаще меня принимали за Саддама, и люди останавливали меня на улице, чтобы пожать руку. Однажды, когда мы со школьниками приехали в Багдад, в городском парке меня окружила группа сторонников Саддама. Их внимание казалось мне бесцеремонным и навязчивым и совсем не льстило. Но я научился мириться с этим.

Первые месяцы 1979 года были отмечены заметной активностью службы госбезопасности, возглавляемой сводным братом Саддама. Большие и малые города были очищены от представителей политической оппозиции, подлинных или только подозреваемых, и тысячи людей, многие из которых имели лишь косвенные связи с диссидентами, были арестованы. Сотни студентов забирали прямо из колледжей, и множество ни в чем не повинных людей исчезли навсегда. По моему мнению, слухи о пытках, применяемых к арестованным, были преувеличены, и я предпочитал отмахиваться от них. Мне пришлось посмотреть правде в глаза, когда однажды днем я вошел в учительскую и увидел Амну, утешающую сослуживицу, которая рыдала за своим столом.

Муж этой женщины, тоже преподаватель, пропал 3 дня назад. А сегодня её двадцатидвухлетний сын пришел в школу, чтобы сообщить матери о его смерти. Молодой человек, крайне расстроенный, отвел меня в сторону и поведал, что случилось. В их дом пришел чиновник, чтобы сообщить матери, что тело её мужа находится в городском морге и его нужно забрать как можно скорее. Сын, потрясенный новостью и надеясь, что произошла ошибка, бросился в морг взглянуть на тело, но его самого чуть не арестовали.

- Когда я приехал туда, - рассказывал он приглушенным голосом, - и сообщил причину моего визита, они сначала отказались показать мне тело отца. Только моей матери, заявили они, было разрешено увидеть его тело. Когда я стал настаивать, они пригрозили мне арестом. Однако один служащий пожалел меня. Мне показали труп, который действительно оказался телом моего отца, и сказали, чтобы я немедленно сделал все, чтобы забрать его.

Молодому человеку было тяжело описывать состояние тела его отца, которого подвергли пыткам.

- На его плечах и ногах были небольшие дырочки, как будто его пронзали какими-то острыми предметами. На пальцах были сорваны ногти, а на кончиках пальцев были остатки расплавленной пластиковой изоляции провода его пытали электрическим током. Прикончили, пустив ему в голову пулю.

Молодой человек никак не мог понять, почему его отца арестовали.

- Он... он был учителем. Он никогда не выступал против режима. Возможно, какой-нибудь сотрудник службы безопасности - его бывший ученик, затаивший на него зло. Я слышал, что в подобных случаях, бывает, удовлетворяется личная месть.

Здесь он тоже не выдержал и начал рыдать.

Никогда раньше я не встречался с очевидцами подобной жестокости. Я не сомневался в честности молодого человека, но был уверен, что он преувеличивал, описывая раны отца.

Какой вообще смысл в том, чтобы пытать школьного учителя?

Вот таким я был наивным. Однако это продолжалось недолго.

Официально Саддам занимал пост вице-президента, но многие годы был настоящей "властью за троном". Он рассматривал своих бывших союзников из ИКП как угрозу своему положению, и в апреле редакция газеты "Народный путь" была закрыта, а типографское оборудование конфисковано. В результате его деятельности, спустя несколько недель после многочисленных репрессий, Ахмеда Хасана аль-Бакра вынудили оставить пост президента под предлогом пошатнувшегося здоровья и его должность без малейших демократических процедур перешла к Саддаму. Почти сразу же Центральный комитет ИКП объявил свое полное неприятие происшедшего и призвал создать Демократический патриотический фронт, чтобы установить демократический строй в Ираке. Саддам немедленно отреагировал на это, и много известных коммунистов было казнено. Даже Тарик Азиз, хорошо знакомый западному миру со времен войны в Заливе и чьи умеренные взгляды были всеми признаны, не проявил никаких симпатий в отношении коммунистов. Он считал, что им не место в новом Ираке, о чем он сказал в своем выступлении по национальному телевидению.

- Если они хотят быть мучениками, - бесстрастно заявил он, - мы можем им помочь в этом.

Меня все чаще стали принимать за Саддама. Помимо того что его фотографии теперь ежедневно появлялись во всех газетах, он также приказал установить во всех больших и малых городах гигантские плакаты со своим портретом. На улицах Кербелы мне попадались десятки гигантских изображений моего лица, некоторые из них достигали 10 метров в высоту.

Если раньше на меня просто поглядывали с интересом, то теперь люди вздрагивали при моем появлении. Я входил в магазин - и там воцарялось молчание. Владельцы магазинов обслуживали меня без малейшего промедления и с подчеркнутым уважением. Мне было трудно привыкнуть к тому, что некоторые из моих старых знакомых начали относиться ко мне по-иному. Директор школы смущал меня своим почтительным отношением.

В конце июля Саддам "разоблачил" заговор с целью его убийства. Несмотря на легкость, с которой он обрел президентство, у него были враги в Совете революционного командования (СРК). Генеральный секретарь Совета Мухи Абдулла Машади потребовал провести голосование по вопросу смещения президента аль-Бакра, и так как для безопасности Саддама было необходимо подавить очаг сопротивления, Мухи арестовали и подвергли пыткам. На встрече лидеров партии Баас сломленного Мухи заставили признать свое участие в заговоре с целью свержения Саддама и назвать имена сообщников. В результате этого 68 гражданских и военных лидеров партии Баас были арестованы, пятеро из них принадлежали к Совету революционного командования. Всех обвиняемых признали действительными или потенциальными противниками Саддама. После работы следственной комиссии, действия которой были целиком срежиссированы Саддамом, 16 заговорщиков, включая 5 министров СРК, были расстреляны или повешены.

Теперь я знаю, что это - лишь самые широкоизвестные детали первой чистки, проведенной Саддамом в качестве президента. В действительности более 500 высокопоставленных членов партии Баас были убиты по прямому приказу Саддама. Семьи более трети членов революционного Совета партии Баас держали в заложниках, а сами члены партии и Совета были вынуждены подписать бумаги, осуждавшие их бывших коллег. После вынесения смертных приговоров этих людей заставляли принимать участие в их исполнении, таким образом связывая их с Саддамом вынужденным соучастием в преступлении. Эту тактику Саддам применяет и по сей день.

В общей сложности десятки тысяч иракцев вовлечены в жестокости режима Саддама. В отличие от тех людей, которые, подобно мне, закрывали глаза на массовые убийства и исчезновение друзей и соседей, большинство иракских мужчин выносили на своих плечах долгую службу в армии, где подвергались жестокому обращению как со стороны призывников, так и со стороны простых горожан. Многие добровольно или по принуждению поставляли службе безопасности информацию, что вело к арестам и убийствам ни в чем не повинных людей. Тысячи сотрудников службы безопасности участвовали в насилиях, пытках и убийствах сотен тысяч иракцев. Глубока река насилия, и многие мои соотечественники искупались в её водах.

Ясно, что важнейшей задачей Саддама, когда он стал президентом, было укрепление своих позиций. Он умело манипулировал иракскими средствами массовой информации в течение всего периода учиненного им погрома, и в Багдаде проходили массовые демонстрации в поддержку смертных приговоров, вынесенных "заговорщикам". Было объявлено, что заговор подготовила Сирия с целью подрыва нового режима и его поддержал "американский империализм в интересах сионизма и темных сил". Брат Амны Латиф вслух дивился, каким образом Сирия связана с "интересами сионизма", но основное население было настроено в пользу Саддама.

В Сирии, где категорически отрицались эти обвинения, у власти также находилась партия Баас, но её отношения с Ираком никогда не были гладкими. В октябре 1978 года президент Сирии Хафез Асад приехал в Багдад и объявил о своем намерении вести переговоры о политическом и экономическом союзе двух стран. Саддам расценил это как ослабление иракского влияния в арабском мире, и примирительные предложения Сирии были твердо отвергнуты.

Одной из наиболее последовательных черт режима Саддама было его намерение иметь преобладающее влияние в арабском мире. "Слава арабов, провозгласил он, - вырастет из славы Ирака". Раскрытие и публичное осуждение заговорщиков помогло Саддаму достичь двух политических целей одновременно: исчезли и сторонники поддержки союза с сирийцами, и наиболее влиятельные из его врагов.

Так как связи отца моей жены с ИКП были хорошо известны властям, последние месяцы 1979 года стали напряженным периодом для Амны и трех её братьев. Хотя я был уверен, что сами братья никогда не были активными участниками событий, но и простая связь их с коммунистическим движением стала бы достаточным поводом для ареста. Единственным выходом было держаться в стороне. Два её младших брата - Рафик и Абдулла - поселились у друзей матери на севере страны, а старший брат, Латиф, переехал к двоюродному брату в аль-Хиллу, расположенную в сорока километрах от его родного города. В обществе, где с мнением женщины обычно не считались, опасность для Амны была невелика, но даже она должна была держаться незаметно и с осторожностью общаться с известными диссидентами. В этот период ходили слухи об исчезновении многих женщин и весьма обычным явлением были случаи, когда сотрудники службы безопасности забирали целые семьи.

В противоположность мне, мой зять Акрам рассматривал все происходящее как очищение иракского общества от всякого рода ненадежных элементов. При полной поддержке моей сестры Вахаб, он ликовал по поводу устранения тех, кто пытался выступать против политической кампании, которую затеял Саддам. Зять - человек с ограниченными способностями - не мог внятно выразить свои суждения, поэтому он дословно цитировал материалы правительственного вестника. Пару лет назад Вахаб уговорила его вступить в Социалистическую партию Баас лишь для того, чтобы он продвинулся по службе. Саддам объявил, что все иракцы, хотят они того или нет, должны быть баасистами. Во избежание сложностей Акрам записался в партию.

Хотя мы редко виделись, ни с зятем, ни с сестрой общего языка я не находил и, проявляя осторожность, старался не высказываться в их обществе. Это были опасные времена, я не доверял Акраму и не надеялся, что он ставит семью выше интересов партии. Амна хотя и часто испытывала искушение одернуть его, но была достаточно проницательной, чтобы не провоцировать его на оскорбительные утверждения и не конфликтовать с ним.

Как и у большинства иракцев, у меня не было домашнего телефона, и я вынужден был пользоваться коммунальным аппаратом, находившимся около подъезда моего дома. В один из октябрьских дней, когда я вернулся из школы, мне крикнули с нижней лестничной площадки, что из Багдада звонит моя сестра. Когда я взял трубку, она так кричала, что я с трудом мог понять её.

- Микаелеф! Микаелеф! Ты должен приехать в Багдад. Ты не поверишь! Ты должен немедленно приехать.

Я отодвинул трубку от уха и ощутил привычное раздражение. Это было так похоже на нее. Стоило ей чего-нибудь захотеть, предполагалось, что мы должны все бросить и мчаться к ней сломя голову.

- Пожалуйста, Вахаб, успокойся. Ты нездорова? Что случилось?

В ответ она взорвалась:

- Что случилось?! Все случилось! Акрам только что пришел с работы. У него сообщение для тебя.

- Сообщение? От кого? - Я не мог вспомнить никого в Багдаде, кто хотел бы связаться со мной.

- От кого? Ты что, идиот? От президента.

- От какого президента, Вахаб? - Я действительно не имел представления, о ком она говорит.

Она закричала ещё громче:

- От президента Ирака, дуралей. Саддама! Саддам Хусейн хочет тебя видеть!

Если бы я считал, что у Вахаб есть хоть малейшее чувство юмора, я бы заподозрил, что она меня разыгрывает.

- Вахаб, о чем ты?

Она получила огромное удовольствие, рассказав мне обо всем.

Ее муж, Акрам, в течение нескольких лет занимал незначительный пост в мэрии Багдада и очень им гордился. Очевидно, он как-то упомянул своему непосредственному начальнику, что его шурин из Кербелы как две капли воды похож на нового президента, несомненно втайне надеясь, что этот незначительный факт положительным образом отразится на нем. Это был единственный раз, когда он оказался прав. Слухи просочились в президентский дворец, и в то утро Акрама вызвали в офис мэра Багдада (и заодно дяди Саддама), человека, который и не подозревал о существовании Акрама. Он сказал моему зятю, которому все это казалось невероятным, что президенту сообщили о моей внешности и тому захотелось самому увидеть меня. К моему величайшему удивлению, меня пригласили встретиться с Саддамом на следующий день.

Амна была обеспокоена этой новостью. Она не доверяла Саддаму и его окружению и боялась, что все это окажется какой-то ловушкой. Мое собственное настроение едва ли было более оптимистичным, но, чтобы успокоить её, я посмеялся над её страхами.

- О какой ловушке ты говоришь? - насмешливо спросил я её. - Если Саддам захочет отправить меня в тюрьму, ему достаточно щелкнуть пальцами. Я обыкновенный учитель. Что я могу предпринять?

- Тогда чего он от тебя хочет?

- Ты прямо как твой отец, Амна. У тебя в голове только заговоры и интриги. Президенту сказали, что мы с ним словно близнецы, и ему захотелось посмотреть на меня. Возможно, чтобы развлечься. Впрочем, это неважно. Ведь я не могу отказаться. - Несмотря на свою браваду, внутри я весь дрожал.

На следующее утро за мной заехала машина и меня отвезли на квартиру моей сестры в Багдаде. Мы ехали часа два. Акрам каким-то образом напросился сопровождать меня, и сестра возбужденно порхала вокруг нас, словно встрепанный воробей. Даже в лучшие времена она вызывала невероятное раздражение, а в это утро была просто невыносима. Сама мысль, что её мужу и брату была дарована аудиенция у "изумительного" Саддама, превосходила все её самые сумасбродные мечты.

Ровно в 11 часов в нашу квартиру прибыли два офицера республиканской гвардии, из отряда личной охраны Саддама, и отвели нас с Акрамом в спальню. Здесь нам приказали снять с себя всю одежду. Я заколебался, обменявшись взволнованным взглядом с Акрамом, но один из гвардейцев быстро сделал шаг вперед.

- В чем проблема? - спросил он, улыбаясь. - Мы везем вас к самому важному человеку в арабском мире. К человеку, у которого есть враги. Никому не разрешается приближаться к президенту, пока мы не удостоверимся, что при нем нет оружия. Таков порядок, и ни для кого не делается исключений. Пожалуйста, поскорее, Саддам ждет вас.

Обыск продолжался несколько минут, затем нас вывели из квартиры и посадили в поджидавший черный БМВ. Машина на большой скорости рванулась вперед, а Вахаб осталась около дома, всхлипывая от счастья, и махала нам вслед рукой. Мы пересекли Армейский канал, затем повернули на север, миновали Средние ворота, единственные уцелевшие ворота древней стены, окружавшей Багдад, воздвигнутой почти 900 лет назад. Вскоре мы въехали в Каиро - элитарный район особняков на северо-западе города - и через несколько минут остановились возле элегантного двухэтажного особняка, который, как я правильно предположил, был одной из нескольких частных резиденций Саддама.

Нас проводили в дом и повели по слабо освещенному холлу мимо нескольких стражников, одетых в щегольскую форму. Дверь направо была открыта, и нас ввели в просторную, великолепно украшенную комнату. В отличие от холла здесь было обилие света, причем дух захватывало от великолепия. Стены и потолок были белоснежными, их оттеняли изысканные панели в форме золотых листьев. В комнате находилось множество древних реликвий и произведений искусства, которые я был не в состоянии как следует рассмотреть и оценить, но чувствовал, что эта коллекция демонстрировала одержимость Саддама древними сокровищами. На берегах рек Диджла и Евфрат, где некогда стоял город Вавилон, окруженный огромной стеной, археологи обнаружили сокровища, датируемые четвертым тысячелетием до нашей эры. Я не сомневался, что многие из них стали личной собственностью нового президента.

В центре комнаты был расстелен великолепный ковер цвета бургундского с официальной печатью Ирака, стоимость которого, вне всякого сомнения, превышала цену всего, чем я владел. На ковре стояли стулья с прямыми спинками, стилизованные под мебель времен царя Навуходоносора.

В комнате находилось несколько человек. Я предположил, что это были министры правительства или члены республиканской гвардии, но узнал лишь одного - Таху Ясина Рамадана аль-Джазрави, низенького, толстого, неприятного на вид человека, главнокомандующего народной армией, милицией партии Баас. Его недавно повысили до первого заместителя премьер-министра, и он был членом Совета революционного командования более 10 лет. Хотя мы оба носим имя Рамадан, я рад сообщить, что мы не являемся родственниками.

Один из охранников велел нам с Акрамом присесть. Через минуту мы снова встали, так как в комнату вошел Саддам со своим пятнадцатилетним сыном Удаем, который по росту уже догнал отца. Саддам широко улыбнулся и развел руки, чтобы обнять меня. Поцеловав меня в обе щеки, согласно арабскому обычаю, Саддам отступил на шаг и протянул открытую ладонь к моему лицу.

- Ха! Я что, смотрюсь в зеркало? - Он широко улыбнулся всем собравшимся в комнате, затем жестом показал, чтобы мы присели. Пожалуйста, снимите тяжесть с ваших ног. Садитесь, садитесь.

Я не мог вспомнить случая, когда я нервничал сильнее или испытывал такой благоговейный страх, как в это утро, хотя Саддам был само гостеприимство. Он не обладал большим обаянием, но именно благодаря его репутации казалось, что он занимает огромное пространство в комнате. Я молчал, боясь показаться дураком, Акрам словно оледенел.

- Откуда родом твоя мать, Микаелеф? - спросил меня Саддам с лукавой улыбкой на лице.

- Моя мать родилась и выросла в Кадхимии, Ваше Превосходительство, ответил я.

- Любопытно, не побывал ли мой отец некогда в Кадхимии, а, Микаелеф? И не встретился ли он там с твоей матерью? - игриво заметил Саддам. - Может быть, это объяснит наше сходство.

Я вежливо улыбнулся.

- Да, это бы все объяснило, Ваше Превосходительство. - Я с трудом вынес оскорбление, а все вокруг присоединились к добродушному смеху Саддама.

Впервые глядя на него вблизи, я был поражен необыкновенной аурой энергии, которую он, казалось, излучал. Когда он молчал, его лицо выглядело напряженным, задумчивым, но широкая открытая улыбка меняла выражение его лица. Его темные вьющиеся волосы были зачесаны назад, и на лбу виднелись лишь незначительные морщины. У него был твердый подбородок с ямочкой, и хотя наше сходство и моя собственная скромность мешают мне назвать его красивым, он явно представлял собой внушительную фигуру.

В противоположность отцу, Удай - высокий и худой, во многом обязан своей внешностью матери. Его нос - острее, чем у отца, но у него глубокие и проницательные глаза Саддама. Он мне не понравился с первого взгляда, и это впечатление подкрепилось, когда он вырос и мне довелось лучше узнать его. Это чувство стало взаимным.

Еще минут пять Саддам продолжал разговор в той же игривой манере, периодически предлагая собравшимся вокруг сравнить наши черты. Было заметно, как осторожно все высказывались, чтобы ни на йоту не принизить Саддама. Хотя он был старше меня на пять лет, когда делались сравнения, собравшиеся ясно подчеркивали, что он казался более моложавым. Юный Удай сделал несколько уничижительных замечаний, которые звучали неуместно для юноши его возраста, он казался полной противоположностью своему отцу.

- Мне не кажется, что он выглядит как ты, отец, - сказал он с циничной улыбкой, которую мне пришлось потом часто наблюдать. - Его нос слишком тонкий, а глаза выдают слабость. Думаю, что у него столько же храбрости, сколько у овцы в горах. - Он встал и вышел вперед, глядя на меня сверху вниз с высоты своего уже значительного роста. - Скажи мне, Микаелеф Рамадан, ты храбрый? Ты смог бы сделать то, что сделал мой отец? Смог бы ты выстоять против мощи самых злостных врагов, не имея никакой другой защиты, кроме любви твоей семьи? - На эти вопросы было невозможно ответить, и мое сердце заколотилось, руки задрожали, пока я пытался найти выход из затруднительного положения, в которое меня поставили. На помощь мне пришел Саддам.

- Удай, сядь и прояви уважение к человеку. Он наш гость. Тебе не следует дразнить его.

Удай снова сел, с высокомерной насмешкой глядя на охрану и ожидая её одобрения. Он явно наслаждался тем, что поставил меня в неловкое положение, и прежде чем снова заговорить, Саддам положил руку на плечо Удая.

- Пожалуйста, извините моего сына за его юношеский максимализм, Микаелеф, но, возможно, это естественно для сына гордиться своим отцом. Не обижайтесь.

- Я не обижаюсь, Ваше Превосходительство. Он славный юноша. - У меня была природная склонность к дипломатии.

- Это так. Однако позволь мне вернуться к тому, зачем ты здесь сегодня. - Он щелкнул пальцами, и к нему приблизился слуга с большим ящичком гаванских сигар. Он взял одну и зажег её, в то же время показывая слуге, чтобы он предложил сигары Акраму и мне. Мы оба вежливо отказались. Ты, конечно, понимаешь, - продолжал Саддам, - что мои дни перегружены делами. Я знаю, что жители Ирака почитают своего президента, но мои обязанности таковы, что у меня нет времени, которое я мог бы провести со своим народом. Возможно, Микаелеф, в этом ты можешь помочь своему президенту. Сможешь ли ты оказать мне и, конечно, великому народу Ирака огромную услугу и заменять меня в некоторых случаях?

- Я не понимаю, Ваше Превосходительство, - сказал я изумленно. Я действительно не мог понять, что он имел в виду.

- Все очень просто, - сказал он с ободряющей улыбкой. - Иногда я люблю, чтобы меня видели среди простых людей Ирака. Хотя я преодолел огромные трудности, карабкаясь на вершину власти, я не забываю, что когда-то был в долине, у подножия горы. Я не родился с серебряной ложкой во рту, как говорят англичане. - Он взглянул на тех, кто собрался вокруг. Все, чем владела моя мать, было деревянной ложкой, чтобы мешать пищу, которую мы ели руками! - Когда Саддам рассмеялся, все тоже стали смеяться. - Я хочу, чтобы люди знали, что я не забыл их. Я - один из них, но мне трудно сейчас делать то, что подсказывает сердце. Редко возникает такая возможность. Может быть, ты бы мог сделать это для меня?

- Конечно, Ваше Превосходительство, - сказал я с убежденностью, которая скрывала мои опасения. - Но что мне конкретно нужно делать?

- Ты можешь так много сделать! - воскликнул он. - Ты можешь посещать больницы, ходить в бедные кварталы Багдада или, возможно, навещать детей в школах. Никто не будет знать о безвредной лжи, и это доставит удовольствие стольким людям. Если ты сделаешь это, Микаелеф Рамадан, я обещаю, ты будешь щедро вознагражден.

Это звучало как просьба, но я был не настолько наивен, чтобы думать, что у меня существовал иной выбор, кроме как согласиться.

- Если вы хотите, Ваше Превосходительство, я сделаю это.

Саддам хлопнул в ладоши.

- Я никогда не сомневался, что ты поможешь. Ни один человек не может быть так похож на меня внешне и так отличаться внутренне, что бы ни говорил Удай. - Он сделал жест в сторону одного из охранников, и через несколько секунд внесли поднос с кофе. - В молодости я провел почти два года в тюрьме, когда сражался за свободу своего народа...

- Жертвы, на которые вы пошли, Ваше Превосходительство, - вмешался Акрам, и вся его страсть к угодничеству выступила на первый план, - хорошо известны иракскому народу.

Саддам, казалось, впервые заметил присутствие Акрама.

- А ты Акрам Салем, зять, не так ли? Человек, который привел ко мне этого мужчину ?

- Это так, Ваше Превосходительство.

- Да, Акрам, ты, конечно, прав. - Саддам затушил сигару, сделав всего три-четыре затяжки, прежде чем продолжил. - В те дни мы были лишены многих удовольствий, в тюрьме нам не давали кофе, позволяли только горький черный чай. Мой старый друг, Изза Ибрагим, был тогда со мной.

Даже в самые лучшие времена я не любил пить кофе, но первый из трех глотков расцениваю как любезность в ответ на арабское гостеприимство.

Саддам заговорил снова:

- Ты учитель в школе, Микаелеф?

- Да, Ваше Превосходительство.

- Моя жена Саджида преподает в начальной школе, хотя сейчас она директор школы. Так же, как и мой дядя. Это самая важная работа. Ничто так не важно для нации, как образование и благосостояние детей. Ты согласен?

- Даже очень, Ваше Превосходительство.

Затем Саддам повернулся к Акраму.

- Ты не из Кербелы?

- Нет, Ваше Превосходительство, я уроженец Багдада.

Саддам кивнул.

- Вы оба выросли в городах, я же воспитывался в селении слишком маленьком, чтобы нанести его на карту. - Прежде чем продолжить, он вновь потребовал свои сигары. Это было привычкой Саддама, с которой мне пришлось познакомиться. В течение дня он мог зажигать сотню гаванских сигар, редко куря одну сигару дольше нескольких минут.

Часто, когда он говорил, Саддам казался слегка заторможенным или отрешенным, но сейчас он рассказывал о своей юности с гордостью. Его детские годы окутаны тайной. Он заявлял, что родился 28 апреля 1937 года, в маленьком селении Шувайш, недалеко от города Тикрит. Расположенный на берегах реки Тигр, протекающей в 150 километрах к северу от Багдада, город был разграблен татарскими захватчиками 600 лет назад и из черепов покоренных была воздвигнута огромная гора. Позже на этом месте построили внушительную стену.

Саддам утверждал, что его отцом был Хуссейн Абд аль-Маджид. Но в действительности он был внебрачным ребенком и кто на самом деле был его отцом - неизвестно. По этой причине его противники в Ираке часто называли его Саддам аль-Тикрити по месту рождения, что было прямым оскорблением.

Его "овдовевшая" мать вышла замуж за Ибрагима Хассана аль-Тикрити, родственника его предполагаемого "отца". Саддам презирал отчима, который регулярно бил и унижал мальчика. Когда тот стал старше, он испытал огромное удовлетворение, узнав, что среди мужчин местной общины отчим был известен как "Ибрагим-лгун".

Официальная дата рождения Саддама - тоже вымышленная. До 1957 года в Ираке не было точной регистрации дат рождения. Все младенцы регистрировались каждые полгода, 1 января или 1 июля, и Саддам в действительности родился во второй половине 1939 года. Перед своим первым браком он решил добавить к своему возрасту два года, так, чтобы они были ровесниками со своей будущей женой Саджидой. В Ираке не принято жениться на женщине старше себя. Придумав, что он родился в апреле двумя годами раньше, Саддам также установил свой день рождения по календарю хиджры в один день с днем рождения пророка Мухаммеда.

Он вырос в местах, где основными населенными пунктами были поселения, состоящие из тесно связанных кланов. Хотя он был мусульманином-суннитом, позже называл своим прямым предком имама Али, внука пророка Мухаммеда и первого лидера шиитов, что делало его потомком Мухаммеда из племени пророка Мухаммеда. Поскольку в исламском мире насчитывается по меньшей мере 10 миллионов человек, которые утверждают, что они "благородные" и произошли от пророка, это клуб далеко не для избранных.

Ближайшая школа находилась в 15 километрах, в городе Тикрит, и именно семья матери смогла противостоять отчиму, желавшему чтобы мальчик работал в поле. Когда ему исполнилось 10 лет, его послали в школу. Позже он переехал в Багдад, чтобы продолжить учебу в средней школе. Там он жил у своего дяди, твердого арабского националиста и человека, которому предстояло оказать глубокое влияние на политическое развитие Саддама.

Когда в 1956 году правительство Нури аль-Саида ввело военное положение, Саддам часто принимал участие в уличных беспорядках в поддержку арабского национального возрождения, вдохновляемого Гамалем Абдель Насером в Египте. Он попал в самую гущу событий и в 1956 году вступил в Социалистическую партию Баас. Вне всякого сомнения, он находился в толпе демонстрантов в июле 1957 года, когда был убит король Фейсал II, конституционный монарх, и его изуродованное тело протащили по улицам Багдада, чтобы насадить на ворота министерства обороны.

Новое правительство возглавил Абдулла Карим Кассем, но он был не слишком популярен, и в покушении на него в октябре 1959 года, говорят, принял участие Саддам. Он рассказал мне, что был ранен и истекал кровью, сам зашил свою рану и скрылся, с благословения Аллаха, на оседланном ослике, по счастью, стоявшем поблизости. Саддам не упомянул о широко распространенном слухе, что в тот момент он был переодет женщиной.

Позже он убежал в Каир через Дамаск и там поступил в университет изучать право. Саддам вернулся в Ирак, не завершив образования и не получив степени - упущение, которое он исправил в 1979 году, когда наградил себя высшей почетной степенью Багдадского университета.

В феврале 1963 года Кассем был наконец свергнут Баасской революцией и казнен. Его мертвое тело показывалось по национальному телевидению. Саддам сыграл решающую роль в свержении Кассема и его министров, когда привел небольшую группу восставших, вооруженных пулеметами, на заседание кабинета министров. Когда Кассема вели на казнь, его министров отвезли в аэропорт и депортировали.

Вскоре после этого Саддам женился на своей двоюродной сестре Саджиде и несколько месяцев принимал участие в чистках национальной гвардии, пока не свергли самих баасистов, и тогда ему пришлось скрываться.

В сентябре следующего года Саддам был арестован за участие в заговоре против нового лидера страны полковника Абдуллы-Салама Арифа, но вскоре бежал. Когда полковник погиб в вертолетной катастрофе в 1966 году, власть перешла к его старшему брату генерал-майору Абдулле-Рахману Арифу, алкоголику, не обладающему ни коварством, ни злобой, необходимыми для лидерства на Ближнем Востоке. Вновь баасисты приготовились захватить власть. Утром 17 июля 1968 года Саддам возглавил танковую атаку на президентский дворец и баасисты взяли контроль над страной. Ахмед Хасан аль-Бакр, дальний родственник матери Саддама, стал президентом, а Саддам, как заместитель председателя революционного Совета командования, был назначен его вице-президентом.

Когда Саддам сам стал президентом, он осуществил свое намерение править безжалостно, при этом делая все, чтобы его признали отцом нации. Он часто инсценировал посещения домов простых иракцев для средств массовой информации, выдавая себя за журналиста. Я много раз видел его по телевидению, когда он спрашивал людей, нравится ли им их президент, причем кто он, было ясно всем, кроме, казалось, тех, кого спрашивали. Конечно, они говорили самые лестные слова, которые только можно придумать. Несколько минут спустя после этого фарса, Саддам снимал с головы шляпу, опускал поднятый воротник - и все ахали в изумлении. Меня это очень забавляло, но старший брат Амны Латиф, приходил в отчаяние.

Помимо Удая, у Саддама были сын Кусай, которому в 1979 году исполнилось тринадцать лет, и три дочери: Рахд - одиннадцати лет, Рана девяти лет и Хала - четырех. Саддама и его жену Саджиду часто фотографировали в кругу обожаемых детей - в арабской культуре сплоченности семьи придавалось огромное значение. Самой большой мечтой Саддама было, чтобы сыновья пошли по его стопам и оказались в парламенте. Удай уже готовился к этой высокой должности.

Пока Саддам рассказывал историю своей жизни, его ни разу не прервали. Многое из того, что он рассказал нам, было известно каждому грамотному иракцу, но его манера говорить была для меня откровением, показывая его как человека огромных страстей и сильной воли. Те, кто недооценивал его, не доживали до того дня, когда могли пожалеть об этом.

По пути назад в город я радовался тому, как прошла встреча. Я нашел, что Саддам далеко не так страшен, как я опасался, хотя до знакомства с ним я бы разочаровался, если бы не почувствовал внутреннюю угрозу, исходящую от него. Я знаю, что люди на Западе не могут понять популярности Саддама среди определенных слоев иракского населения и думают, что все это инсценировано. Отчасти это так, но в то же время связано с трагической историей страны и тем, что арабы в своих вождях ценят силу, а не сострадание. Это глубоко укоренилось в иракской культуре и проистекает из войн, которые велись на протяжении столетий в одном из наиболее бурных районов Ближнего Востока.

Саддам лишь последний из исторического списка могущественных вождей, которые боролись и продолжают бороться за господство на Аравийском полуострове.

Я пытался не обращать внимания на болтовню Акрама, который брал сейчас реванш за свое молчание в присутствии Саддама. Для моего зятя это, похоже, было началом новой жизни, и он мечтательно рассуждал о том, как судьбы наших двух семей отныне и вовек изменятся к лучшему. Он видел особое значение в том, что сегодня по календарю хиджры наступал новый век. В глазах суеверного Акрама это, безусловно, указывало на божественное благословение, выпавшее на долю наших семей.

Что касается меня, я предвкушал необычную для меня, новую деятельность. Саддам приказал мне уйти из школы в долгосрочный отпуск, но мне не суждено было вернуться обратно в класс. Нам с матушкой немедленно предоставили роскошную государственную квартиру в Багдаде, и я планировал ускорить свою женитьбу, чтобы Амна могла как можно скорее присоединиться ко мне. После нескольких дней, данных мне на устройство жилья, я должен был каждый день приходить во дворец, где меня посвящали в тонкости техники президентского поведения.

Несколько месяцев меня ежедневно обучали в президентском дворце особенностям поведения Саддама Хусейна. Моим наставником был Мухаммед Кутайби аль-Дженаби, консультант из канцелярии президента. Мы вместе просматривали по видео бесконечные ленты кинохроники с Саддамом. Мне приходилось осваивать особенности его рукопожатия, походку, манеру смеяться. Я пристально наблюдал в фильмах, как он воспринимал поклонение большого количества людей, собиравшихся перед ним. В таких случаях он поднимал правую руку от локтя и протягивал её открытой ладонью к толпе, в манере, напоминающей Адольфа Гитлера. Каждый день я смотрел фильмы с ним и старательно практиковался. Мне давали прослушивать аудиопленки с интервью Саддама или его речами. Вначале я и не подозревал, что мне, возможно, предстояло сыграть серьезную и зловещую роль.

Саддам часто заходил проверить мои успехи в офис, отведенный специально для моего обучения, место, которое стало известно как Черный кабинет . Свет часто выключался, когда я просматривал видеопленки вместе с Мухаммедом, но то, чем мы занимались, сохранялось в тайне от обитателей дворца. Обслуживающему персоналу, который не знал о моем существовании, говорили, что в этой комнате лаборатория, где проявляются правительственные фотоматериалы, и входить туда строго запрещалось.

Поначалу мне было трудно изображать Саддама в его присутствии. Я был в ужасе от того, что могу оскорбить его. Но моя игра развлекала его, он с удовольствием выступал в качестве зрителя, и постепенно, при поддержке Мухаммеда, я обретал уверенность. Я провел много часов, работая над манерой, с которой Саддам отдавал приказания, закуривал и тут же тушил свои гаванские сигары, и когда Мухаммед утверждал, что я готов, мы устраивали просмотр достигнутого. Я боялся, что зашел слишком далеко, но то, что Саддам видел, очень забавляло его.

- Ты делаешь замечательные успехи, Микаелеф, - сказал он мне с широкой улыбкой. - Скоро ты сможешь одурачить даже мою мать.

После того как я избавился от своей скованности, общий настрой этих занятий стал беззаботным и занимательным. Немногие знали, что, несмотря на свою зловещую репутацию, при непосредственном общении Саддам демонстрировал здоровое чувство юмора. Он прирожденный шутник, и часто невозможно было понять, всерьез он говорит что-либо или нет.

Однажды утром он пришел в Черный кабинет и заявил, что у него возникла идея.

- Я хочу, чтобы тебя тайком переправили через границу в Иран, сообщил он с большим энтузиазмом. - Тебя привезут в какой-нибудь город рано утром, возможно в Хоррамабад или Ахваз. Там ты постоишь около одной из их священных мечетей и мы сфотографируем тебя. Потом пошлем фотографии этому исламскому сумасшедшему в Тегеран с нашими наилучшими пожеланиями. Я отдам целое состояние, лишь бы увидеть его лицо в этот момент.

Я подумал, что это безумная идея, и готов был вежливо возразить, когда Саддам расхохотался.

- Не беспокойся, Микаелеф, моя идея - просто глупая шутка. Эта мысль позабавила меня, но гораздо важнее, чтобы о тебе никто не узнал до выполнения самой важной задачи, которую мы уже обсудили.

Мухаммед начал также учить меня курдскому языку, которым арабу было нелегко овладеть. Пока я с трудом справлялся со своими заданиями и пытался протестовать, не видя в этом особого смысла, Мухаммед отмахивался от моих протестов, заявляя, что никогда не следует отказываться от возможности выучить новый язык. Как бывший учитель, я с ним отчасти соглашался. Тогда я не знал, что настойчивость Мухаммеда однажды спасет мне жизнь.

Мое новое положение было явно окутано тайной. Согласно инструкции, я должен был говорить своим друзьям, что мне повезло получить место в министерстве образования в Багдаде. Первоначально, кроме ближайшего окружения Саддама, только Амна, Вахаб, Акрам и моя мать знали о моих новых занятиях. Мне было запрещено свободно перемещаться, а во дворец и обратно меня возили в частном лимузине с затемненными стеклами. В тех редких случаях, когда я отправлялся на улицу один, я должен был носить густую накладную бороду. Она полностью изменяла мою внешность. Мне не дозволялось появляться в компании Саддама, когда во дворце присутствовали посторонние, и даже моим передвижением по дворцу внимательно руководили.

Я был увлечен своей ролью и старался оправдать то, как я считал, чрезмерно щедрое жалованье за выполняемую работу. Все свободное время я проводил, изображая Саддама, чем очень забавлял свою матушку. Если бы я вел себя так несколько месяцев назад, она ругала бы меня за мою непочтительность. Теперь это была моя работа.

Однако Мухаммед подчеркивал, вначале очень тонко, что, хотя мы с Саддамом и схожи, мы не идентичны друг другу. Однажды днем, незадолго до того, как я должен был вернуться домой, он подвел меня к огромному зеркалу, стоящему рядом с фотографией Саддама в полный рост, которых везде было в избытке.

- Как ты думаешь, есть разница между тобой и президентом?

Я внимательно изучал картонную копию, но не мог выявить никаких серьезных расхождений.

- У президента костюм лучше, чем у меня, - наконец предположил я.

- Очень хорошо, Микаелеф, - заметил Мухаммед, качая головой с наигранным разочарованием, - но я больше думал о твоих физических характеристиках.

- Президент выше.

- Да, возможно. Какой у тебя рост?

- Метр семьдесят пять.

- Да, ты немного ниже, но мы легко можем подбить подошвы твоих ботинок. А как насчет лица?

Я вгляделся повнимательнее.

- Нос президента немного толще моего.

- Согласен, хотя я думаю, что в его присутствии мы должны сформулировать это более тактично. Что еще?

- У меня на лице оспинки.

- Да, у тебя есть, а у президента их нет. Садись, Микаелеф. - Я сел перед письменным столом у окна, которое выходило во двор дворца и на реку Тигр. - Я заметил, что ты набираешь вес.

- Да, благодаря своей матушке. После того как умер отец, а сестра вышла замуж, ей больше не о ком заботиться, кроме меня. Теперь, когда она может купить все, что пожелает, она кормит меня так, словно это последний обед в моей жизни.

- Не могу сказать, что я недоволен этим, Микаелеф. Каков твой вес?

- Около семидесяти килограммов, - предположил я. Я не часто проверял свой вес.

- Ты на несколько килограммов легче президента, - заметил Мухаммед. Скажи матери, чтобы она продолжала в том же духе.

Из всех перемен, которые выпали на мою долю в первые несколько месяцев, значительное улучшение моего питания было самым приятным заданием, которое требовалось от меня.

Мухаммед сел по другую сторону письменного стола и взял в руки подшивку газет. Он перелистал её, потом взглянул на меня.

- Что ты знаешь о косметической хирургии? - спросил он с улыбкой.

- Ничего, - честно признался я.

- Но ты, должно быть, слышал о ней?

- Да, конечно. Я полагаю, женщины на Западе одержимы ею.

- Да, но у неё и другие цели. Иногда лица могут быть полностью изменены. Например, после серьезных аварий. Но сейчас стандарты во внешности очень высоки и все чаще люди на Западе прибегают к незначительным изменениям внешности, чтобы обрести уверенность в себе.

- Например, имплантация груди?

Мухаммед рассмеялся.

- Да, вроде имплантации груди. Западные женщины странные существа, не правда ли?

- Я считаю это аморальным, - ответил я слегка высокопарно.

- Я согласен с тобой. Но я думаю кое о чем другом для тебя. Потребуется лишь небольшое вмешательство, и с парой почти незаметных изменений в твоем лице ты будешь идентичен президенту. Как ты смотришь на это?

- Не знаю, - ответил я. Идея подвергнуться пластической операции ещё несколько недель назад показалась бы мне невероятной. - Вы считаете, это необходимо?

- Подумай над этим. Нет ничего проще, чем пригласить ведущего специалиста по пластической хирургии из Западной Германии, который в два счета подправит твой нос и щеки. Это будет сделано под местным наркозом. Ты ничего не почувствуешь.

- Не следует ли спросить президента, что он думает по этому поводу? спросил я.

- Это была его идея, - без колебаний ответил Мухаммед.

Итак, вопрос был решен. Теперь я ясно видел, к чему он вел разговор последние несколько минут.

- Президент хочет, чтобы мне сделали пластическую операцию?

- Да.

- А если я откажусь?

- Теперь ты знаешь его достаточно хорошо, Микаелеф.

Те, кто не считался с желаниями Саддама, обычно вскоре оказывались выброшенными из жизни. Пока я лично не сталкивался с темными сторонами его натуры, но хорошо знал, что он никогда не сворачивал с намеченного пути. Хотя мне казалось, что я уже стал достаточно важной персоной, чтобы обсуждать с ним какую-либо проблему, у меня не было веских возражений против идеи об изменении моего лица. Честно говоря, я не видел, какой вред это может причинить мне, и если это увеличит мое сходство с президентом, тем лучше.

- Можете сказать президенту, что я согласен, - заявил я под конец.

- Отлично! - Мухаммед был счастлив. Он явно чувствовал себя неловко, обсуждая эту тему. Мое сопротивление могло вызвать недовольство Саддама. Напряженность, которую Мухаммед чувствовал ещё минуту назад, оставила его. - Я сообщу ему об этом немедленно.

Спустя неделю из Ганновера прилетел доктор Хельмут Райдл, и в день его приезда, утром, меня представили ему. Он был высоким, лет шестидесяти и выглядел, как типичный немец. Он высоко держал голову и говорил быстрыми, отрывистыми фразами. Он не знал арабского, а я немецкого, поэтому мы вынуждены были общаться через переводчика, в роли которого выступил иракский доктор Айяд Джихад аль-Асади. Во дворце устроили маленькую, но хорошо оборудованную операционную, чтобы как можно меньше людей знали об операции. До встречи с немцем я спросил Мухаммеда, почему не пригласили иракского хирурга.

- Им не хватает храбрости, - ответил он со смехом. - Если операция окажется неудачной...

- Неудачной? - Я взглянул на него с беспокойством. Мысль, что что-то может пройти неудачно, не приходила мне в голову.

- Ну что ты, Микаелеф, я не об этом. Здесь тебе не о чем беспокоиться. Как я говорил, иракские хирурги слишком боятся последствий, если операция окажется неудачной. Даже самая ничтожная операция, которую нужно сделать президенту или его протеже, выполняется иностранными врачами.

- Но это другой случай, - возразил я. - Как президент может быть уверен, что Райдл будет держать операцию в секрете после возвращения в Германию?

- За неё ему заплатили 250 тысяч долларов, - ответил Мухаммед, - и, мягко говоря, если о деталях операции станет известно на Западе, он может ожидать визита людей из Багдада.

- Это большие деньги, - согласился я, - но почему такой человек связывается с подобным делом? Он не из бедных.

- Такие люди всегда существуют, - ответил Мухаммед. - Два года назад доктора Райдла арестовали в Лангенхаге, городе к северу от Ганновера, и предъявили ему обвинение в изнасиловании двух девятилетних мальчиков. Дело не дошло до суда, но он был исключен из реестра врачей и с тех пор не может открыто практиковать. Когда президент услышал об этом, он подумал, что однажды мы могли бы воспользоваться его услугами. Президент оказался прав, как всегда.

Я бы предпочел, чтобы Мухаммед рассказал мне об этом после операции, но у меня теперь не было иного выхода, кроме как отдать себя в руки этого зарубежного любителя малолетних. Пока Райдл занимался приготовлением, доктор Айяд рассказывал о деталях операции.

- Доктору нужно сделать толще вашу носовую перегородку. После того как он сделает местную анестезию, он вставит силиконовую распорку через вертикальный разрез в середине вашей columella. Это кусочек кожи... вот здесь... между ваших ноздрей. Это займет всего несколько минут. Затем шлифовальным кругом он удалит оспинки с ваших щек. Возможно, вы почувствуете некоторый дискомфорт, но это не больно.

И действительно, я не чувствовал боли, но последующие тридцать минут были определенно неприятными. Я испытал огромное облегчение, когда доктор Райдл дал знак Айяду, что операция закончилась. Мое лицо было забинтовано, и мне дали болеутоляющие таблетки, чтобы принять, когда пройдет анестезия. Затем я отправился домой и лег в постель, испытывая большую жалость к себе.

Последующие две недели моя матушка хлопотала вокруг меня, превознося храбрость сына, который пошел на такие жертвы ради своей страны. Меня же больше волновало, изуродовано мое лицо навеки или нет. Ночью мне постоянно снились кошмары, причем они не повторялись. Во сне я всегда стоял перед зеркалом, когда снимали бинты, но каждый раз обнаруживалось новое ужасное лицо. Один раз это было лицо моей сестры, выражение которого красноречиво говорило о том, что она думает обо мне. В другой раз вместо лица было пустое пространство.

Когда доктор Айяд снял бинты, мои страхи оказались напрасными. Если не считать легких синяков, я выглядел почти как прежде. После того как припухлость полностью исчезла, можно было заметить некоторые изменения, но теперь я поразительно походил на Саддама. Мы стали больше чем близнецами.

Вскоре после того как я вернулся к своим обычным обязанностям, Мухаммед принес мне кейс, в котором были отличные фальшивые бороды и несколько пар очков с темными стеклами.

- Тебе нужно привыкнуть скрывать свое лицо, когда ты выходишь на улицу и не исполняешь роль Саддама, - твердо наставлял меня Мухаммед. - Я знаю, ты привык к тому, что тебя останавливают на улицах, но этому надо положить конец. Примерь их. Бороды из Америки Они сделаны из натуральных волос, это лучшее, что можно купить за деньги.

Весь следующий час я развлекал Мухаммеда разнообразием превращений.

- Когда я надоем Саддаму, - пошутил я, - возможно найду работу у Фиделя Кастро!

В первые месяцы моего пребывания в президентском дворце я был очень занят и достиг больших успехов. Было предложено, чтобы мой дебют в качестве Саддама состоялся на торжествах, посвященных двенадцатой годовщине партии Баас в июле, но Мухаммед колебался. Он не был уверен, что я готов. Отсрочка не огорчила меня. В пределах президентского дворца я искусно подражал манерам президента и его речи, но мысль о том, что надо будет играть роль на публике, все ещё лишала меня мужества.

Когда я освоился во дворце, то ближе узнал методы правления Саддама и характер служб безопасности, которыми он окружил себя. В 1963 году короткое правление партии Баас поддерживалось Республиканской гвардией, в то время относительно небольшой группой милиции. Она была целиком разгромлена армией, и когда партия вернулась к власти в 1968 году, перед Саддамом встала задача сформирования специального подразделения службы безопасности "Специальное агентство". Оно действовало под кодовым названием "Посланник Пророка" и состояло из преданных партии активистов, действующих в рамках независимых "резервных подразделений" или активных обслуживающих частей. Служба безопасности, как справедливо предполагалось иностранными разведывательными агентствами, занималась по приказу Саддама похищениями, пытками и убийствами. В 1971 году Саддам сформировал Отдел информации, а спустя три года - Главное разведывательное управление, больше известное как Мухабарат. Военная разведка осталась в ведении Истехбарата, учрежденного в 1958 году с падением монархии.

Получив контроль над Советом революционного командования (СРК), Саддам, не теряя времени, назначил своих любимых сторонников на самые ответственные посты. Никогда полностью не доверяя Совету командования, он быстро создал внутренний кабинет, повысив шесть членов СРК до поста заместителя премьер-министра, а одного из них - Таху Ясина Рамадана аль-Джазрави - сделал старшим над остальными. И хотя я испытывал страх, находясь в присутствии этого человека, Таха, очевидно, обладал какими-то личными качествами, которые внушали коллегам уважение к нему. В самом начале он постарался убедить Саддама в том, что его амбиции не идут дальше занимаемой им должности.

Другие пять назначенных заместителей премьер-министра были Тарик Азиз, Аднан Хайралла, Садун Гхайдун, Наим Хадад и Аднан Хуссейн. Повышение Тарика было особо счастливым случаем для моего зятя Акрама. Его назначили помощником Тарика вскоре после моего собственного назначения, таким образом повышение Тарика до заместителя премьер-министра повлияло на повышение по службе Акрама, что не прошло мимо Вахаб. Хотя Акрам никогда не входил в ближний круг Саддама, каждый, кто находился больше пяти минут в обществе моей сестры, не мог не поверить, что президент не издавал ни одного закона, не посоветовавшись прежде с её мужем.

Близость Тарика с Саддамом восходит к началу их работы в партии Баас, и они были вместе, когда отправили в ссылку первых руководителей партии Баас. Аль-Бакр никогда не любил Тарика и не доверял ему, а в 1969 году сместил его с должности редактора правительственного вестника. На три месяца Тарик вернулся к преподаванию английского, пока Саддам не пригласил его в свой штат. В 1971 году Саддам сделал его министром информации и в течение трех лет полноправным членом СРК. Его особенно оценили, когда он сумел убедительно оправдать первые погромы Саддама.

Возвышение двоюродного брата и шурина Саддама, Аднана Хайраллы, было одним из первых примеров крайней семейственности Саддама, когда речь шла о подборе его ближайших политических союзников. Аднан, находясь рядом с Саддамом, так разбогател, что смог удовлетворить свою всепоглощающую страсть к автомобилям; в его коллекции было свыше двухсот автомобилей и, как говорят некоторые, такое же количество любовниц. Ко времени Баасской революции Аднан вступил в армию, затем перешел в воздушные силы и получил звание полковника перед тем, как стать министром нефтяной промышленности и членом СРК.

Полковник Садун Гхайдун был командующим бронетанковой дивизией Республиканской гвардии при прежней администрации. Он оказался достаточно проницательным, чтобы поддержать партию Баас, когда был свергнут президент Абдулла-Рахман Ариф. Бывший министр внутренних дел, он был одним из основателей СРК. В 1973 году его похитили, он был ранен во время покушения на аль-Бакра и, как рассказывают, его спас сам Саддам. С тех пор он безоговорочно поддерживал Саддама.

Наим Хадад, шиит-мусульманин, был политической пешкой, бесстыдно используемой Саддамом. Он был поставлен во главе следственной комиссии, созданной в 1979 году, для допросов "заговорщиков" из партии Баас, с единственной целью - осудить и казнить двух шиитов, членов правительства, причинивших наибольшие неприятности: Мухи Абдель Хусейна Машхадани, Генерального секретаря СРК, и Аднана Хуссейна аль - Хамдани.

Быстрое возвышение и такое же быстрое падение Аднана Хуссейна служит иллюстрацией того, что даже высокий пост и близкое родство не может гарантировать безопасность человека при режиме Саддама. В качестве ведущего члена СРК, министра нефтяной промышленности и одного из ближайших советников Саддама, Аднан был на посту заместителя премьер-министра меньше недели, когда его арестовали и обвинили в организации заговора против Саддама.

Рыжеволосый Иззат Ибрагим аль-Дури, бывший продавец льда и ревностный поклонник Саддама, был министром внутренних дел. Когда Саддам стал президентом, он немедленно повысил его до вице-председателя СРК и сделал председателем революционного суда. Он был также, по крайней мере теоретически, конституционным преемником президента. Выбор Саддама было нетрудно понять. В середине шестидесятых годов они вместе сидели в тюрьме и Иззат, возможно, являлся наиболее привлекательным и начисто лишенным личных амбиций среди членов СРК. Несмотря на столь высокий пост, он мало известен и его редко можно увидеть по телевизору или услышать по радио. Его недавние претензии на известность проявились в ноябре 1998 года, когда он едва не был убит во время устроенного террористами взрыва в Кербеле, который широко освещался СМИ на Западе.

Организовав по своему вкусу состав СРК, Саддам затем постарался ещё больше ослабить его, возродив закон, принятый десятью годами раньше, о формировании национальной ассамблеи. Согласно этому закону, все иракцы старше 18 лет могли избирать парламент в количестве 250 человек. В действительности голосовать было разрешено только коренным иракцам старше двадцати пяти лет, которые могли продемонстрировать перед комиссией свою поддержку баасистским принципам. Чтобы успокоить мусульман-шиитов, более шестидесяти членов парламента были шиитами, включая спикера Наима Хадада, но каждый из них был тщательно проверен на предмет верности Саддаму.

В Багдаде нас с матушкой поселили в квартире на улице, по случайному совпадению названной Рамадан, в процветающем районе аль-Мансур, рядом с ипподромом, множеством иностранных посольств, при малоприятном соседстве со штабом службы безопасности. На Амну, которая была страстной противницей всего, что олицетворял Саддам, моя новая должность не произвела никакого впечатления. Амна была сильной, интеллигентной личностью, чья позиция сложилась под влиянием её отца Паши, а так как Баасская социалистическая партия была, по существу, неофашистской, моя будущая жена была против многого из того, что проповедовала эта партия. В те дни я не разделял её интерес к политике, но, кроме этого, я был единодушен с ней во всем.

В конце июля в Багдаде, со значительно большей помпой и торжественностью, чем мой отец мог позволить на свадьбе Вахаб, я женился на Амне. На свадьбу приехало много старых друзей и родственников из Кербелы и Кадхимии. Меня немного беспокоили возможные комментарии по поводу моей слегка измененной внешности. А так как я не мог отрастить "бороду" в такой день, я придумал историю о том, что перенес незначительную операцию на лице после автомобильной аварии. Но оказалось, что мои слегка измененные черты были скрыты весом, который я набрал, и со стороны гостей не последовало никаких замечаний.

Хотя моя мать полюбила Амну и была очень рада тому, что её сын наконец женится, она почти весь вечер проплакала по отцу. В стране, где так много пар женится по соглашению семей, они поженились по любви, и именно по этой причине мой отец никогда не настаивал на том, чтобы я женился против своего желания. Во время торжества я получил собственноручно подписанное послание Саддама, в котором он передавал свои наилучшие пожелания Амне и мне. Но мы благоразумно решили не показывать его никому, кроме наших близких.

Одним из развлечений во время свадьбы было представление Акрама. Большинство наших друзей знали, что он работает в мэрии Багдада, но лишь некоторые из них обращали внимание на его чрезмерное, высокопарное самовосхваление. Сейчас он расхаживал с важным видом в компании только что назначенного мэра Багдада Самира Мухаммеда Латифа, словно они были друзьями с детства. Саддам тактично передвинул своего дядю Хайраллу с поста мэра в иракскую службу по выдаче водительских прав, где он мог снимать навар с 80 долларов, которые платит каждый сдающий экзамен по вождению. Самир заменил его на посту мэра, и Акрам был тут как тут, чтобы снискать расположение нового градоначальника.

Ко мне подошел Абдулла Юнис, мой старый приятель, который жил в Кербеле по соседству с квартирой, которую я недавно покинул.

- Если бы я не видел этого своими собственными глазами, - сказал он, глядя на Акрама и Самира, которые вместе смеялись над какой-то шуткой, - я ни за что бы не поверил.

Я очень любил Абдуллу, и мне так хотелось подробно рассказать ему о моей удаче. Он относился с юмором ко многим вещам, и его позабавила бы ирония происходящего. У него было четверо детей, мне особенно нравился младший, Садун. Ему недавно исполнилось восемнадцать лет, и я всегда с таким же удовольствием, как и сам Абдулла, наблюдал за тем, как он растет.

- Пожалуйста, скажи мне, Миклеф, - сказал Абдулла, - что не Акрам нашел тебе работу в министерстве образования.

- Нет, Абдулла, не он, - ответил я, улыбаясь.

- Отлично. В таком случае я могу гордиться твоими успехами.

Члены его семьи называли меня Миклеф с тех пор, как Садун, будучи совсем маленьким, не мог правильно произнести мое имя и "Миклеф" было единственное, что у него получалось. В доме Абдуллы это имя прижилось.

Из всех арабских государств лишь Египет начал серьезно разрабатывать программу ядерных исследований, но прекратил её после арабо-израильской войны 1973 года. Спустя три года Саддам поднял перчатку. Ирак купил 70-мегатонный ядерный реактор у Франции, в то время одну из самых передовых экспериментальных моделей в мире. Его доставили в комплекс, расположенный в Тувайте, в пятнадцати километрах к юго-востоку от Багдада в сторону реки Тигр, и он стоил Ираку 275 миллионов долларов, включая стоимость 12,3 кг урана-235, обогащенного до 93%. Реактор, названный французами Осирак, от Осириса, древнеегипетского бога умирающей и воскресающей природы, Саддам переименовал в Тамуз, от исламского месяца, в который произошла Баасская революция.

Французы всегда утверждали, что реактор не будет использован для производства ядерного оружия, но израильтяне были явно настроены против этого контракта. Саддам узнал, что "Моссад", секретная израильская внешняя разведывательная служба, получила приказ строго наблюдать за всем происходящим. Их скрытое присутствие в Багдаде в то время значительно превышало количество агентов других секретных служб.

В апреле 1979 года французская компания Морского и промышленного строительства на Средиземноморье (CNIM), расположенная на Сене вблизи Тулона, завершила работу над реактором Тамуз. Однако самых существенных частей не хватало, и транспортировка их по морю была отложена на несколько месяцев. Многие верили, что "Моссад" был также ответствен за другой удар по ядерным амбициям Ирака, когда в Париже был убит профессор Яхья аль-Мешад. Профессор, сорокавосьмилетний ученый-ядерщик, нанятый Саддамом, был одним из ведущих специалистов в ядерных исследованиях, и его смерть в отеле "Меридиан" в значительной мере отбросила Ирак назад.

Саддаму совсем ни к чему были подобные заботы в период, когда назревал другой кризис - с Ираном. Граница между Ираком и Ираном была предметом распрей и войн ещё до появления ислама, и река Шатт эль-Араб, связывающая реки Тигр и Евфрат в Ираке и реку Карун в Иране с Персидским заливом, постоянно находилась в центре внимания. Еще в 1975 году Саддам, как вице-президент, пошел на переговоры с шахом Ирана для того, чтобы сохранить мир за счет иракских курдов. Будучи не в состоянии подавить курдское восстание, пока восставших снабжали оружием из Тегерана, Саддам хотя и неохотно, все же согласился отказаться от претензий на восточный берег реки Шатт эль-Араб в обмен на прекращение Ираном связей с курдами.

Когда Хомейни захватил власть, он стал активно выступать против сторонников национальной независимости и лишь на словах признавал государственную власть и границы. Его мечта о великой исламской империи служила постоянной угрозой Ираку, поэтому более 100 тысяч иракцев-шиитов, многие из них - респектабельные бизнесмены, получили ярлык "персы" и были отправлены на иранскую границу для депортации. Никто не обжаловал эту акцию.

Начиная с апреля каждый день из страны изгонялись тысячи иракских шиитов. Все те, в чьих паспортах было написано, что они "иранского происхождения", подлежали депортации, несмотря на то что эта классификация была пережитком оттоманской бюрократии и уходила на несколько поколений назад.

Исламская подпольная группа "Исламский призыв" отплатила попытками покушения на Тарика Азиза в багдадском университете и, спустя две недели, на Латифа Нуссейфа аль-Джасима, министра культуры и информации. Оба они едва не были убиты. Саддам назвал членство в "Исламском призыве" преступлением, караемым смертью.

Аятолла Вакр аль-Садр, один из ведущих шиитских диссидентов, и члены его семьи были арестованы и подвергнуты пыткам, после чего их казнили.

Война с Ираном казалась неизбежной. В конце сентября Саддам приказал провести упреждающий удар. После воздушной бомбардировки иранских военно-воздушных баз, двенадцать иракских дивизионов пересекли границу с Ираном от Мохаммараха на юге до Каср-э-Ширина, расположенного более чем на 300 километров к северу. Иран ответил беспорядочными воздушными атаками на Багдад, аль-Басру и Киркук, но им не удалось добиться многого, так как плохо оснащенные воздушные силы вскоре оказались без жизненно важных запасных частей.

Через несколько дней после начала войны два реактивных "Фантома" выпустили ракеты класса "воздух-земля" по ядерному исследовательскому центру Тамуз. Самолет, как говорили, имел иранские опознавательные знаки, но по разведданным самолет прилетел с другой стороны, а именно из Израиля.

Война вскоре стала известна как "Кадиссия Саддама", ссылка на историческую победу арабов над персами в 635 году н.э. Когда воздушные рейды закончились и была снята светомаскировка, ещё некоторое время поддерживался беспрецедентно высокий уровень жизни, который был у иракцев до войны. Этот период экономического роста, вызванный нефтяным бумом семидесятых, сопровождался значительным ростом населения, которое более чем удвоилось по сравнению с шестидесятыми годами, при этом Саддам всячески старался скрыть отрицательные результаты войны. Расходы населения возросли на 40% в первый год войны, и большая их часть шла на домашние товары и продукты питания. Единственным последствием войны, которое, однако, нельзя было скрыть, были людские потери. Саддам тратил огромные суммы на компенсации семьям, чьи мужчины погибли на фронте.

Поначалу сражения проходили к северу от Мохаммараха, вокруг городов Дизфуль, Бостан и Сусангерд, где было сосредоточено более четверти иракских сил. Стремясь овладеть богатой нефтью провинцией Хузистан, иракская армия пересекла Карун и заявила, что нефтепровод Абадан-Тегеран разрушен. К концу октября был оккупирован Мохаммарах, а Абадан находился в осаде, однако иранцы укрепили свою оборону. К концу года продвижение иракцев приостановилось и в войсках появились первые признаки недовольства. В то время как иранцы привлекали тысячи юношей-добровольцев для участия в общенародном джихаде (священной войне), Ирак страдал от все увеличивающегося числа дезертиров и уклоняющихся от службы в армии.

Когда на линии фронта сложилось безвыходное положение, Саддам сделал Хомейни первое из многих последовавших позже предложений о прекращении огня. Оно было твердо отвергнуто. Иранцы дали ясно понять, что они не будут вести переговоры с Саддамом, и потребовали его отставки как предпосылку для переговоров.

Итак, война продолжалась.

Мое первое официальное задание на службе у Саддама пришлось на январь, когда я посетил госпиталь в Таль-Мансуре, расположенный неподалеку от моей квартиры. Почти год меня держали в секрете, но теперь я был готов появляться на публике. И все же меня обуревал страх и я убеждал себя, что мне никого не обмануть. Однако Мухаммед, заметив мою характерную привычку, которая проявлялась, когда я особенно нервничал, оказал мне серьезную помощь.

- Если ты перестанешь терзать свое ухо, - пошутил он, - тебе не о чем будет беспокоиться. Ты проходил через это тысячу раз.

- Это так, - ответил я, - но то были репетиции. Что будет, если я сделаю ошибку?

- Какую ошибку ты можешь сделать? Никто ни о чем не подозревает, поэтому никто не будет ничего выискивать. Ты просто нервничаешь, как перед премьерой, Микаелеф. И больше ничего.

Когда мы прибыли в госпиталь, у главного входа нас встретили главный администратор и несколько старших врачей и хирургов. Мы также увидели нескольких детей в инвалидных калясках. У троих из детей был рак, и они находились под наблюдением доктора Садуна аль-Такати, приятного мужчины лет сорока. Он вышел вперед и представил меня каждому из детей. Больше всего меня поразила восьмилетняя девочка по имени Фатима. Она была очень красива, но у неё был болезненный вид. Доктор объяснил, что у девочки лейкемия и она провела в госпитале пять месяцев. Он также тихо добавил, что жить ей осталось всего несколько недель.

Я присел на корточки, чтобы поговорить с ней, и нашел, что очень трудно в таких унизительных условиях имитировать Саддама. Когда я взял её за руку, она улыбнулась так, что мое сердце чуть не разорвалось.

- Тебя зовут Фатима? - спросил я тихо.

- Да, господин президент, - весело ответила она, хотя эта веселость не соответствовала её истинному состоянию.

- Ты должно быть очень храбрая.

- Да, господин президент.

- В нашей стране храбрых людей всегда награждают, Фатима. Какое вознаграждение ты бы хотела получить?

- Я хотела бы поправиться, господин президент, и я хотела бы, чтобы моя мама перестала плакать.

У меня в горле встал ком, и я с трудом мог сдержать слезы. Она просила о двух вещах, которые я, даже будучи Саддамом, не мог ей дать.

Аналогичные сцены повторялись на протяжении всего визита. У многих пациентов будущее было столь же мрачным, как и у Фатимы, но я убедился, что все они получали самое лучшее лечение, какое только было доступно.

В последующие месяцы я посетил много госпиталей, школ и заводов, а однажды даже появился на телевидении, участвуя в игре Саддама "инкогнито". Менее бессмысленными были посещения раненых. В каждой городской больнице имелось несколько палат для раненных на войне и картина была одна и та же по всей стране. Однажды я отправился в больницу аль-Хуссейни, расположенную в моем родном городе Кербеле, который, как один из самых западных городов Ирака, находился далеко от линии фронта. Даже здесь лежало много мужчин с ужасными ранами. Одни были обречены, другие должны были остаться инвалидами на всю жизнь.

Как всегда, я ходил по больнице в сопровождении старших врачей и больничной администрации. Я почти не разговаривал с ними. Я берег слова для тех, кто нуждался в утешении. Кто-то потерял руку или ногу, кто-то ослеп, но самое печальное зрелище представляли те, кто был ранен в голову или страдал от внутренних повреждений.

Я увидел человека, у которого была ампутирована нога ниже колена. Он сидел рядом со своей кроватью, но не взглянул на меня, когда я приблизился.

- Как тебя зовут? - спросил я его.

- Мустафа Хахмад, - ответил он. Я не обратил внимания на то, что он не признал меня, точнее, того, за кого я себя выдавал.

- Где ты сражался?

- Около Абадана, - отрешенно ответил он угрюмым голосом.

- Ты знаешь, кто я?

Он впервые взглянул мне в лицо.

- Да.

- Кто же я?

- Вы мой отец.

Двое из администраторов в тревоге сделали шаг вперед, но я поднял руку, показывая, чтобы они остались на месте.

- Ты знаешь, где ты находишься?

- Это глупый вопрос. Я - здесь.

Когда я услышал, как один из врачей за моей спиной издал возглас негодования, я с улыбкой обернулся, показывая, что я не был оскорблен. В действительности я рассердился, но не на этого молодого человека.

- Ты знаешь, почему ты тут? - спросил я, вновь поворачиваясь к нему.

- Это награда мне. Никто не может обидеть меня здесь. Я слишком много повидал, но теперь я в безопасности. Здесь вы не можете причинить мне боль.

- Я не хочу причинить тебе боль, Мустафа. - Я все ещё видел ужас в его глазах.

- Все хотят причинить мне боль! - закричал он, вдруг взволновавшись. - Особенно вы, отец. Вы лгали мне. Вы говорили мне, что я найду славу. Я много чего нашел, но только не славу. Мы так никогда и не встретились.

Я обернулся и взглянул на самого старшего из врачей, стоящих у меня за спиной.

- Что случилось с этим человеком?

- Он потерял ногу, подорвавшись на мине в пригородах Абадама, Ваше Превосходительство, - ответил он.

- Когда?

- Примерно полтора месяца назад. Его отвезли в госпиталь в аль-Басре, но он родом из Кербелы и его семья попросила, чтобы его перевели сюда. Он прибыл два дня назад.

- Почему его не наблюдает психиатр?

- У нас не было времени, чтобы полностью оценить его состояние, Ваше Превосходительство. Он поступил как пациент с ампутированной конечностью. Мы не заметили, что он нуждается в психиатрической помощи.

Я почувствовал, как во мне поднимается гнев.

- Знаете ли вы, доктор, какое я получил медицинское образование?

- Нет, Ваше Превосходительство. Не имею представления.

- Абсолютно никакого, - зарычал я на него. - И все же я, не видевший никогда в жизни справочника по первой медицинской помощи, понимаю, что этот человек нуждается в психиатрической помощи.

Доктор, запинаясь, попытался сказать что-то в ответ, но я не дал ему говорить.

- Вы будете нести личную ответственность. Вы переведете его в отдельную палату и покажете его опытному психотерапевту в течение ближайшего часа. Вы будете обращаться с ним со всей заботой и состраданием, которых он заслуживает и которых требует ваша профессия. Вы будете ухаживать за ним, как за собственным братом, доктор, потому что он - ваш брат. Он и мой брат. Он - брат всех иракцев. Вы понимаете?

Дрожащий доктор неистово закивал головой, не проронив ни слова.

- С вами ежедневно будет связываться член моего президентского штата и снабжать меня полной информацией о том, как продвигается лечение. И я не хочу слышать, что его состояние не улучшается. Вы поняли меня, доктор?

Я так запугал человека, что он с трудом мог говорить.

- В высшей степени понятно, Ваше Превосходительство. Все, что вы мне поручили, будет выполнено.

- Отлично. Я вернусь через месяц. Надеюсь, что не будет повторения случившегося.

- Конечно, Ваше Превосходительство.

Оказавшись в машине, я немедленно пожалел о своей вспышке. Это было более типично для Саддама, чем для меня, но в моем поведении не было ничего напускного. Меня привело в искреннюю ярость невнимание к молодому солдату, хотя я понимал, что больничный персонал был перегружен работой и им явно недоплачивали за их труд. И если бы я дал возможность врачу заговорить, он возможно объяснил бы, почему о раненом недостаточно позаботились. Я также считал, что я переступил черту в "условиях" моего найма. Когда я повернулся к Мухаммеду, чтобы извиниться, на его лице была широкая улыбка.

- Что смешного? - нервно спросил я.

- Ты был великолепен, Микаелеф. Саддам будет в восторге, когда я расскажу ему обо всем.

- Вы должны рассказать ему? - спросил я, опасаясь последствий.

- Конечно, но тебе не о чем беспокоиться. Он будет очень доволен. Это отличная пропаганда. По всему госпиталю уже ходит история о том, что сам Саддам разгневался, узнав, как плохо заботятся о герое войны. К утру эта история появится в газетах. Уж я позабочусь об этом. Ты был замечателен, Микаелеф!

На следующее утро Саддам ворвался в Черный кабинет с экземплярами правительственных газет. С ним были Тарик Азиз и Акрам.

- Микаелеф, это изумительно! - восторженно заявил он, потрясая газетами. - Именно это я и имел в виду, когда впервые пригласил тебя прийти и повидаться со мной. Посмотри на это.

Сначала он протянул мне один экземпляр. Я прочитал заголовок вверху первой полосы: "СОСТРАДАНИЕ ВЕЛИКОГО ВОЖДЯ". За ним следовала довольно точно переданная история с немного приукрашенными деталями того, что произошло накануне. Статья в другой газете была написана в том же ключе и имела аналогичный заголовок: "ГНЕВ НАШЕГО ПРЕЗИДЕНТА ПО ПОВОДУ ЛЕЧЕНИЯ ГЕРОЯ ВОЙНЫ". Саддам обнял меня и затем поглядел мне прямо в глаза.

- Это великолепно, Микаелеф. Я очень доволен тобой. Ты реагировал именно так, как поступил бы я, будь я там сам. Скажи мне, ты изображал своего президента или ты искренне рассердился?

Несмотря на его широкую улыбку, я заподозрил, что за этим невинным вопросом должен быть какой-то скрытый мотив. Я ответил как можно тактичнее:

- Возможно, и то и другое понемногу, Ваше Превосходительство. Я был подавлен, увидев безразличие больничного персонала, но я всегда помню о том, что я представляю вас.

- Отлично, отлично! - воскликнул Саддам. - Отныне ты будешь называть меня по имени. Больше нет нужды для каких-то формальностей между нами. Зови меня Саддам.

Я был ошеломлен этой великой честью, выпавшей на мою долю. Хотя иракцы обычно, говоря о президенте, называют его "Саддам", немногим разрешено обращаться к нему так неофициально. Я взглянул на Акрама, который покраснел от ревности. Ясно, что эта привилегия ему пока не была дана.

Я уверен, что в те первые дни Саддам обращался со мной покровительственно, словно не принимал меня всерьез, да и не было у него причины относиться ко мне иначе. В то время я был кем-то вроде дворцового шута, то есть я не делал ничего значительного, но ко мне можно было относиться как к источнику развлечений.

Было бы глупо считать, что он мог рассматривать меня как угрозу своему положению, и в течение последующих месяцев и лет отношения, сложившиеся между Саддамом и мной, не имели ничего общего с его отношениями с другими соратниками. Он редко откровенничал со мной, когда дело касалось государственных дел, и, что было мудро, никогда не интересовался моими политическими взглядами. И все же он часто разговаривал со мной открыто и прямо, и я чувствовал, как со временем он становился все более искренним. Мне было интересно, не играл ли я, благодаря своей внешности, роль его "второго я". Когда мы оставались одни, он часто говорил со мной, словно думая вслух, как будто мы с ним были одним и тем же человеком.

Саддаму не давал покоя его образ в обществе и то, какое впечатление он производил на других. Больше всего он любил поговорить о том, как усилить воздействие его обаяния на рядового иракца, и настаивал, чтобы я проявлял сострадание и заботу, когда исполняю его роль.

Организация Объединенных Наций полностью игнорировала первые месяцы войны. Иран серьезно восстановил против себя международное содружество в целом и США в частности, когда в ноябре 1979 года в американском посольстве в Тегеране были захвачены 58 американских заложников. Их продержали 444 дня, пока, наконец, не освободили в феврале 1981 года. Вашингтон порвал дипломатические отношения с Ираном и ввел против него экономические санкции. Когда негодующие крики из Ирана по поводу иракской агрессии были встречены в мире с глубокой апатией, начало казаться, что Саддам правильно оценил сложившуюся политическую ситуацию.

Война уже длилась значительно дольше, чем предполагал Саддам, и в это время я видел его очень редко. Наши дороги не пересекались большую часть времени, когда однажды в мае он удивил и Мухаммеда, и меня. Он вошел в Черный кабинет в сопровождении министра образования Абдуллы Кадера Иззадина, с которым я должен был познакомиться на случай, если буду появляться в его обществе. Мухаммед тут же остановил пленку, которую мы прослушивали, и мы оба встали. Саддам жестом показал, что можно сесть.

- Пожалуйста, извини, что я прервал вас, Микаелеф, но есть небольшое дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. - Он подошел к окну и затем несколько театрально повернулся к нам лицом. - Я доволен твоей работой. Ты знаешь, что я требовательный человек, но ты превзошел все мои ожидания. Я даже мечтать не мог, что ты будешь столь полезен.

- Благодарю вас... Саддам. Я стараюсь.

- Да, ты хорошо стараешься, но я хотел бы, чтобы ты ещё кое за что взялся.

- Если это можно сделать, я сделаю.

Он кивнул и, пройдясь по комнате, остановился около стула и сел рядом со мной.

- Когда мы говорили с тобой в первый раз прошлым летом, ты, возможно, помнишь, я сказал тебе, что все, что ты будешь делать здесь, - это ради нашей великой родины.

- Я хорошо помню это.

- Как ты знаешь, Микаелеф, здесь зародилась цивилизация. Здесь был Рафидаин, и здесь возникли великие империи Вавилон и Ассирия. В древнем городе-государстве родился пророк Авраам. В Курне был Эдемский сад, а Ноев ковчег наконец нашел убежище на склонах горы Арарат. Но даже такие великие нации, как наша, могут переживать трудные времена, и тогда к народу должны предъявляться большие требования. В такие времена мы должны показать, как мы гордимся своей родиной, и чтобы защитить её, проявить нашу признательность, мы должны идти на жертвы. Ты согласен, Микаелеф?

- Я согласен со всем, что вы сказали, - ответил я, хотя выспренность его короткой речи вызвала у меня беспокойство. Я очень боялся, что передо мной поставят задачу, с которой мне не справиться.

- Для Ирака настало такое время, - продолжал Саддам, - когда мы должны обратиться к себе и спросить: что мы можем сделать для нашей страны? Американский президент Джон Кеннеди, этот плейбой, человек, на которого я в юности не обращал никакого внимания, помнится, сказал одну вещь, которая выражает то, о чем я думаю сейчас: "Спрашивай не о том, что твоя страна может сделать для тебя, - сказал он, - а что ты можешь сделать для своей страны". Отличные слова, Микаелеф.

- Действительно, Саддам. В том контексте, в который вы их поставили.

Он пристально посмотрел на меня.

- Ты, Микаелеф, можешь сейчас оказать большую услугу своей стране. Я хочу, чтобы ты провел время с нашими храбрыми молодыми людьми, которые отправляются на войну. - Он встал и опять подошел к окну, остановился там со сцепленными за спиной руками, расправив плечи, словно инспектировал парад войск. - Им нужно видеть их президента. Они должны знать, что он с ними. - Он повернулся. - Я сам не могу взять на себя этот долг, Микаелеф. Война ведется отсюда. Ни один старший офицер не делает ничего без моего личного одобрения. Это огромная ответственность, но я несу её с радостью. А для всего остального у меня остается очень мало времени. Ты поможешь мне? Ты поможешь Ираку таким способом?

- Вы хотите, чтобы я побывал на фронте? - спросил я. В горле у меня пересохло.

- В конечном итоге, да, Микаелеф, но прежде всего я хочу, чтобы ты посетил казармы, откуда солдаты готовятся пойти на фронт. Уверь их, что я вместе с ними. Ты сделаешь это?

Позже я обнаружил, что это был привычный трюк Саддама. Когда он хотел, чтобы кто-либо выполнил его распоряжение, он сначала представлял это задание как труднейшее и опаснейшее. Подготовив таким образом "жертву", он давал задание, которое было не обременительней, чем прогулка по парку. Естественно, я согласился безо всяких колебаний. В любом случае у меня вряд ли была возможность отказаться.

Спустя несколько дней я уже направлялся на север, в штаб 1-го армейского корпуса в лагере Халед в Киркуке. Оттуда меня отвезли восточнее, к Чемчемелю, где были расквартированы пехота и танковые бригады. Почти рядом с Чемчемелем, на холмах Бэн Маквана, вокруг деревень Кварах, Ханджеер и Кворан находились пехотные батальоны 36-й бригады, части 2-й пехотной дивизии. Командующий, штабной бригадир, чье имя я не запомнил, уверил меня, что солдаты были в отличной форме и те, кого я встретил, казалось, охотно играли свою роль в "героической" борьбе.

Мне показали несколько человек из 2-го пехотного батальона, которые недавно вернулись после сражения у Захаба. Для них все прошло благополучно, и я был там, чтобы наградить четырех офицеров и одиннадцать рядовых за их смелость на первых этапах сражения, когда успех казался невероятным. Все они были крайне горды своими действиями, и я был унижен их снисходительным отношением ко мне. Мухаммед, почти не отходивший от меня, вынужден был постоянно шептать мне на ухо, чтобы я не забывал, чью роль я играл. Настоящий Саддам никогда не почувствовал бы себя униженным.

Предполагалось, что я лично поприветствую лишь присутствующих старших офицеров, но я стремился показать, что Саддам - из народа, и также побеседовал со многими простыми парнями, призванными на военную службу. Именно когда я разговаривал с небольшой группой мобилизованных, я заметил Садуна Абдуллу, восемнадцатилетнего сына Абдуллы Юниса, моего близкого друга и соседа в Кербеле. Я не видел Абдуллу после моей свадьбы и не имел ни малейшего представления, что его сына мобилизовали.

Я знал Садуна с рождения и в тревоге взглянул на Мухаммеда, когда молодой человек начал пробираться сквозь строй солдат, которые преграждали ему путь. Я подумал, не собирается ли он разоблачить меня как самозванца. Мухаммед заметил мое смятение, проследил за моим взглядом, и, когда Садун приблизился, он бросился на него и прижал его к полу. В дело вступили другие члены моего окружения. Потом Садуна поставили на ноги и обыскали. Я не хотел принести никакого вреда юноше, но я сильно опасался, что он узнает меня. Как оказалось, мои страхи были напрасны.

Садун страстно доказывал, что он ни в чем не виновен, и при нем не обнаружили ничего, кроме карандаша и мелочи. Мухаммед расслабился, но посмотрел на меня вопросительно.

- Все в порядке, Ваше Превосходительство? - спросил он меня, явно обескураженный моим поведением. Я лишь кивнул в ответ, когда Садун освободился от тех, кто держал его.

- В чем дело? - задал вопрос Садун. - Я только пытаюсь пожать руку моему президенту.

Мухаммед не привык к такому обращению, особенно со стороны призванного в армию рядового. Он с угрожающим видом двинулся к Садуну, но я выступил вперед, встал между ними и положил руку на плечо Мухаммеда, чтобы сдержать его. Дело зашло достаточно далеко.

- Пожалуйста, Мухаммед, - сказал я, - оставь парня в покое. - Я взял Садуна за руку. - Пожалуйста, прими извинения твоего президента по поводу этого маленького недоразумения.

Садун стоял, словно прикованный к земле, когда я, отпустив его руку, обнял и расцеловал его в обе щеки.

- Мой президент... Ваше Превосходительство, - произнес он, запинаясь. - Это большая честь для меня.

Я улыбнулся в ответ.

- Как обстоят дела на фронте, молодой человек?

- Отлично, Ваше Превосходительство, хотя я скучаю по семье. - Он заколебался, продолжать ли, но потом решился сказать, что было у него на уме: - Это удивительно, Ваше Превосходительство, но друг моего отца очень похож на вас. Я всегда думал, что вы словно близнецы, но сейчас я вижу, что вы разные.

Я рассмеялся, скорее всего, от облегчения.

- Этот друг твоего отца, наверное, очень популярный человек? спросил я, улыбаясь с притворным высокомерием.

- Да, это так, Ваше Превосходительство, но мы не видим его сейчас. Он переехал в Багдад и работает в министерстве образования.

Когда мы оказались одни в машине, Мухаммед в шутку обвинил меня в том, что я охочусь за комплиментами, и не хотел принимать моих уверений, что я всего лишь пытался удостовериться, что Садун не узнал меня.

По мере того как шло время, Ирак все больше приближался к тому, чтобы стать ядерной державой. К несчастью для Саддама, развитие программы было серьезно отброшено назад 7 июня в результате воздушной бомбардировки ядерного реактора Осирак в Тувайте, к юго-востоку от Багдада. Пятнадцать израильских самолетов F-16, под защитой самолетов F-15, атаковали на малой высоте и нанесли первый удар по ядерной установке. Атака продолжалась немногим более двух минут, но причиненный ущерб был огромен. Уцелело лишь незначительное количество делящегося вещества, захороненного глубоко под землей. До завершения работы над реактором оставалось три месяца. Если бы налет был осуществлен месяцем или около того позже, произошло бы значительное выпадение радиоактивных осадков, в результате чего Багдад был бы разрушен. Израильский генерал-майор военно-воздушных сид Давид Иури заявил, что каждая бомба достигла цели. Даже в ближайшем окружении Саддама никто не оспаривал это заявление.

Потери с обеих сторон были высоки. Хотя цифры никогда не приводились в правительственных газетах, я знал, что мы теряли ежемесячно свыше тысячи человек. Ирак получал огромную финансовую помощь из Саудовской Аравии, Кувейта, Катара и других арабских стран и рассматривался арабами как "страж восточных ворот". Однако это была война, в которой, как надеялось большинство неарабских правительств, потерпят поражение обе стороны. Древняя арабская поговорка точно описывала их отношение: "Пусть яд скорпиона убьет змею". Даже наши соседи, приносившие дары, в глубине души надеялись, что нам расквасят нос.

Для американцев большим ударом оказалась потеря такого ценного партнера, как шах Ирана, которая произошла в результате шиитской революции. Иран издавна играл стратегическую роль в кольце американских "крепостей", окружающих Советский Союз, и его стабильность, как важного производителя нефти, была жизненно важна для западной экономики. США боялись, что могучий исламский Иран мог закрыть Персидский залив для Запада, и многие компетентные журналисты верили, что именно США организовали войну с Ираком. Их политика в период войны состояла в том, чтобы поддерживать сторону, которая оборонялась. Так, они снабдили Иран в начале года ракетами "Ястреб", а когда действия начали разворачиваться в его пользу, отказались поставлять необходимые для ремонта запчасти.

Вскоре после неудачи в Бостане я был послан на фронт, чтобы поднять дух войск. Если солдаты узнают, что Саддам готов рисковать своей жизнью, чтобы увидеться с ними, они вновь поверят в победу, ради которой они сражались. С Мухаммедом, к этому времени ставшим моим другом и постоянным спутником, меня привезли на фронт. Я был в полной армейской форме фельдмаршала и произвел сильное впечатление, когда мы приехали в пограничный город на реке Керхе. Именно сюда отступила армия после её поражения в Бостане, и сейчас мы проезжали мимо многих убитых, лежащих вдоль дороги.

На передовой я пытался сохранить хладнокровие при виде того, с чем столкнулся. Линия фронта со стороны иракцев представляла собой изобилие земляных укреплений и окопов, вырытых бульдозерами, из которых пехота безостановочно стреляла по иранцам, находящимся в нескольких сотнях метров. Ничейная земля была опустошена, усеяна трупами, воронками от мин и брошенными машинами и артиллерией. Большинство погибших были иранцами, молодыми людьми с красными платками, которые бесстрашно бросались под иракские пули. Вторжение иностранной армии было тем национальным кризисом, который нужен был Хомейни, когда ослабла поддержка революции, чтобы восстановить общественный порядок и пробудить патриотический пыл, хотя потери иранцев были ужасны, часто достигая десяти тысяч человек в день.

При моем появлении наши солдаты сначала оцепенели, но когда услышали слова аль-Каед аль-Мухиба, "бесстрашного вождя" - меня приветствовали с огромным энтузиазмом. Получился именно тот эффект, которого ожидал Саддам, и радость на лицах солдат, когда их президент оказался среди них, одновременно согревала душу и вызывала у меня стыд, потому что я был подставной фигурой.

На второе утро на фронте во время затишья я вышел из палатки в сопровождении Мухаммеда и нескольких старших офицеров. Несмотря на то что я находился на достаточном расстоянии от передовых окопов, я почувствовал, как будто мое левое бедро обожгло раскаленное клеймо. Взглянув вниз, я увидел кровь, сочившуюся сквозь зеленый хлопок брюк моей формы. В меня стреляли. Я упал на землю и остался там лежать, слишком шокированный, чтобы испытывать страх.

Как мне позже стало известно, трое иранцев спрятались за маленьким каменистым возвышением в двухстах метрах от линии фронта. Мы с Мухаммедом, который находился в нескольких шагах позади меня, были единственной целью для снайпера и его товарищей, которые, вне всякого сомнения, верили, что сам Аллах избрал их для выполнения этой задачи. Спустя несколько секунд после выстрела трое солдат моментально исчезли, скрывшись за облаком песка на армейском джипе, который помчался прямо к иранской линии фронта.

Слава моих потенциальных убийц оказалась быстротечной. Они не проехали и двухсот метров, как я услышал ряд взрывов и затем одобрительные крики солдат, когда машина с иранцами взлетела на воздух. "Героическое" трио не успело порадоваться своему успеху.

Как только стоявшие вокруг осознали, что случилось, я был окружен истерическим вниманием. Мухаммед, однако, сохранил ясную голову, и меня осторожно подняли и положили на транспортер для перевозки личного состава. Рана сильно кровоточила, и я просто лежал там, в дремотном состоянии, пока солдаты вокруг меня пронзительно кричали и вопили. Затем я потерял сознание.

Я пришел в себя в отдельной палате госпиталя Ибн Сина в Багдаде, где мне пришлось провести последующие три недели. Амна находилась при мне почти неотрывно, и мне нечего было больше желать. Самой неприятной обузой в процессе моего выздоровления была необходимость выносить частые визиты моей болтливой сестры Вахаб, которая постоянно говорила мне, какой у неё прекрасный храбрый брат, и тут же в моем присутствии начинала обсуждать, какую выгоду они с Акрамом могут извлечь из моей беды.

Однажды вечером Саддам пришел навестить меня в сопровождении обычной команды телохранителей и льстецов. В присутствии Амны, моей матери, Вахаб и Акрама я был награжден медалью Рафидаина за "мужество в поддержании принципов баасизма перед лицом врага". Все, что я сделал, - это дал себя подстрелить, мне полагалась бы награда, более соответствующая моей неосторожности. Церемония вручения была неформальной, но, несмотря на явно приподнятое настроение Саддама, я знал его достаточно хорошо, чтобы понять: у него было что-то на уме. Война шла не так успешно, как хотелось бы.

Моя матушка плакала, а Амна, хотя и чувствовала себя неуютно в присутствии Саддама, улыбалась вежливо и, может быть, с оттенком гордости. Поднявшись, чтобы уйти, Саддам положил мне на плечо руку, как брату.

- Мы никогда не были так похожи, как сейчас, Микаелеф, - серьезно сказал он.

- Из-за медали? - спросил я, зная, что не было ни одной гражданской или военной медали, ни одного ордена, которым Саддам не наградил бы себя.

- Нет, - ответил он и показал на мою рану, - из-за этой стреляной раны в ноге.

Согласно официальной биографии Саддама, в 1959 году, когда ему было двадцать два года, он принял участие в покушении на жизнь президента Кассема. Его задачей было прикрыть отступление группы заговорщиков, но, когда застрочил пулемет, он оказался вовлеченным в вооруженное нападение и, видимо, был ранен в ногу. Не знаю, было ли это так на самом деле, но мы не сравнили шрамы.

Вместо этого мы обнялись.

- Возможно, мы не родные братья, Микаелеф Рамадан, - сказал он, - но теперь мы несомненно братья по крови.

В январе Саддам начал главное наступление в центральной зоне военных действий и захватил иранский город Жилан-э-Гхарб, в сорока километрах от гор Кабир Кух и в двухстах километрах к северо-востоку от Багдада. Этот значительный успех широко освещался по радио и телевидению, и какое-то время была надежда, что иракская армия вновь захватила инициативу. К сожалению, так продолжалось недолго.

В период моего выздоровления я смог больше времени проводить с Амной, и она забеременела. К началу февраля я почти полностью поправился, когда Амна впервые открыто высказала свое отвращение к тому, что я напрямую связан с режимом террора. Она всегда возражала против методов президента и была крайне обеспокоена продолжающимися арестами и ужасными историями, просачивавшимися из тюрем. Ее тревога усилилась, когда в Багдад приехала Асва аль-Рави, старая подруга их семьи, проживающая сейчас в Басре.

К тому времени я вернулся к своим обязанностям и моим доктором было сказано, чтобы я каждый день проходил не меньше трех километров, постепенно увеличивая дистанцию, по мере того как заживала моя нога. В тот день я прошел более пяти километров и, вернувшись домой, увидел Амну, разговаривающую с явно расстроенной женщиной, одетой в традиционное черное платье абайа.

Я раньше не встречал Асву, и Амна коротко представила нас друг другу. Я носил фальшивую бороду и темные очки, и женщина, похоже, не могла проникнуть сквозь эту внешнюю маскировку.

- Старшая сестра Асвы была близкой подругой и соседкой моей матери в Кербеле, - сообщила мне Амна. - Я знала эту семью с тех пор, как помню себя. С ней произошло что-то ужасное, Микаелеф. Ты должен послушать её.

Я сел напротив женщин, и Амна рассказала мне о некоторых деталях.

- Десять лет назад Асва потеряла своего мужа, который погиб в результате несчастного случая на работе. Он был инженером. У неё два сына Ясин и Ахмад. Ясин пошел по стопам отца, Ахмад был студентом-медиком.

- Был? - переспросил я.

- Да, - ответила Амна. - Ахмад мертв. Ясин тоже может умереть. Ахмад был арестован службой безопасности.

Амна повернулась к Асве.

- Я знаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, расскажи Микаелефу, что случилось.

Когда Асва рассказывала свою историю, она ни разу не подняла головы, постоянно глядя в пол.

- Мне сказали, что Ахмада держат в тюрьме Абу Гурайб, здесь, в Багдаде, - начала она, - но несмотря на то, что я три дня подряд обращалась к губернатору хоть за какой-то информацией, я до сих пор не знаю наверняка, действительно ли он здесь или нет. Короче, у меня не было другого выхода, кроме как вернуться в Басру. И я ничего больше не слышала о сыне.

Амна села подле Асвы и обняла её за плечи, успокаивая. Асва бросила короткий взгляд на Амну и попыталась улыбнуться в ответ, но вскоре опять устремила глаза в пол.

- Почему его арестовали? - спросил я.

- Мне этого никто не сказал. Есть студенты, которые увлекаются политикой, но Ахмад никогда не был в их числе. Его интересовала только медицина. Я испробовала все, что могла придумать, чтобы найти его. Я обращалась в каждое правительственное учреждение и в службу безопасности, которые, как мне казалось, могли иметь какое-то отношение к его аресту. Я ходила в тюрьму аль-Хакимия при Мухабарате в районе аль-Карада больше раз, чем я могу сосчитать. Это ужасное место. Если вы стоите снаружи у паспортного стола, вы смотрите вверх и видите три этажа, но ещё два этажа находятся под землей. Оттуда я каждый день ходила в штаб службы безопасности, но никто ничего мне не сказал. И пока я не столкнулась с Амной, я не знала, что вы живете здесь. Как жаль, что я не знала этого несколько месяцев назад.

Я не могла поверить, что Ахмад умер, - продолжала она, - и не прекращала поиски. Потом, три недели назад, был арестован и мой старший сын, Ясин. И вновь мне ничего не сказали. Из-за пропажи двух моих сыновей я буквально потеряла голову.

Рассказ тяжело давался Асве, но она заставила себя говорить дальше.

- Позавчера ко мне пришел не человек, а кусок человеческих экскрементов из министерства информации. Он сказал мне, что я могу... забрать тело Ахмада из городского морга в Багдаде.

Эта история не была в новинку. Разница состояла лишь в том, что её рассказали в моем доме, что я столкнулся с ней. Мне было жаль бедную женщину.

- Когда умер Ахмад? - споросил я её как можно осторожнее.

- Я не могу сказать с уверенностью, - ответила Асва. - Они ничего не сообщили мне. Я думаю, может быть, лишь несколько часов назад. Может быть, день. Он находился в тюрьме два месяца, но даже теперь, когда он мертв, они не скажут мне, почему они его задержали. Я пришла в морг в одиннадцать часов утра и там уже было человек сто. Каждому было сказано забрать тела их мертвых родных. В течение нескольких часов ничего не происходило. Я просто ждала около морга вместе с другими, и мы разговаривали. Каждый рассказывал одну и ту же историю. Их мужья, отцы, братья и сыновья были арестованы безо всякой причины. Мы ждали и ждали. Смрад от мертвых тел был ужасен. Людям становилось дурно от запаха. Наконец, назвали мое имя, мне позволили войти в морг и отвели в маленькую комнату. Находящийся там офицер насмехался надо мной, он сказал, что я была матерью труса и предателя. Он плюнул мне в лицо. Мне было приказано заполнить форму, и затем меня оставили одну в комнате, возможно, ещё на час. Я была так потрясена, что потеряла счет времени. Наконец, мне сказали, что я могу забрать тело моего сына. Мне не разрешили плакать или открыто скорбеть. Затем меня отвели в камеру, где лежало его тело.

В какой-то момент я подумал, что она сломается, но она глубоко вздохнула и, переборов слезы, перешла к самой душераздирающей части своей истории.

- Внутри камеры, казалось, повсюду лежали тела, но я не была готова к тому, что увидела. Я боялась за свой рассудок от такого ужаса. Грудь одного молодого человека была располосована от шеи до живота в трех местах. У другого были отрублены конечности, у третьего были выколоты глаза, а нос и уши отрезаны. Еще один лежал с содранной от шеи до локтей кожей и то, что осталось от его тела, было покрыто гноем. На его шее, руках и ногах виднелись синяки от веревок, которыми он был крепко связан. Один был удавлен петлей, но вытянутая шея свидетельствовала о том, что умер он от медленного удушения, а не от сломанных шейных позвонков. Затем я увидела Ахмада.

В этом месте рассказа Асва сцепила руки и начала раскачиваться вперед и назад. Амна провела рукой по её голове и спросила, не хочет ли та отдохнуть. Женщина покачала головой.

- Нет, все в порядке. Теперь уже недолго осталось. - Она крепко зажмурилась, возможно представив погибшего сына, каким она нашла его. - Его тело было обожжено, и лицо было таким темным, что даже я... даже я, его мать, с трудом узнала его. Его руки все ещё были стянуты за спиной, и его лицо... его лицо застыло в смертной гримасе. Он лежал на боку на металлической скамье. Под ней были остатки костра. Они... они привязали его к кровати и затем развели под ним огонь. Они поджарили его заживо. - Асва, наконец, поддалась своему горю и завыла в голос, переполненная жестокими воспоминаниями.

Я мог прошептать лишь несколько бессвязных слов сочувствия, прежде чем Амна подняла руку, показав, чтобы я замолчал.

В моем описании рассказ Асвы об ужасах, перенесенных ею, кажется плавным, но в действительности она то и дело запиналась, заливалась слезами и стонала, и прошел почти час, прежде чем она остановилась.

- Асва очень хочет узнать что-нибудь о Ясине, - тихо сказала Амна. Он все, что у неё осталось и ради чего стоит жить. Ты можешь узнать, что случилось с ним?