Ювелир. Тень Серафима

Глава 6, в которой проясняется ценность молитвы и неожиданно звучит слово «война»

Завершив молитву, Себастьян приступил к вечерней трапезе.

Молился он не слишком долго, памятуя о том, что Создатель не любит многословий, однако искренне. В эти мгновения разум чудесным образом очищался от всего суетного, наносного, от привязчивых мыслей и эмоций. Он уносился ввысь и наполнялся гармонией, которую трудно передать словами.

– А ты чего не ешь? – Себастьян, морщась, сморгнул зыбкую поволоку и согнал с лица благостную улыбку.

Пристальный, испуганно-настороженный взгляд Софии позабавил. Пялится на него, как на юродивого какого-то, ей-богу.

– Прошу прощения, – София поспешно опустила глаза в тарелку, с преувеличенным интересом изучая содержимое, – за бестактность.

Луковая похлебка была простенькой, зато горячей, густой и наваристой. К сожалению, это единственные достоинства сегодняшнего ужина. В гостинице, куда им спешно пришлось перебраться, кормили не в пример хуже, чем в «Старой почте», даже хлеб подавали самого низкого качества – овсяный, с ощутимой добавкой отрубей и подгнившего гороха.

– Должно быть, сэр, я вас смутила чрезмерным вниманием.

– Вовсе нет. – Не торопясь, но и не мешкая, Себастьян принялся флегматично уплетать свою порцию. – Я не столь впечатлителен, как кажется. Знаю, в это трудно поверить. Но что есть, то есть.

Шутливый ответ его мало удовлетворил: любопытство явно раздирало Софию своими кошачьими когтями. Пару минут она молча ожидала разъяснений, которых, увы, так и не услышала. Себастьян полностью сосредоточился на приеме пищи, как будто напрочь позабыл про существование собеседницы.

Пришлось поднимать щекотливую тему самой.

– Кажется, теперь я понимаю, почему вас прозвали Серафимом.

– Да? – Себастьян на миг перестал стучать ложкой. – А я вот до сих пор теряюсь в догадках. Неужели у меня и впрямь за спиной – шесть пламенных крыльев? Немного вычурно, на мой вкус. А я человек скромный и не люблю привлекать внимания.

Он даже обернулся, словно желая проверить состояние воображаемых крыльев. Искаженная улыбнулась, хотя выглядела при этом довольно растерянно: должно быть, его уверенный тон и спокойствие заставляли усомниться в однозначности сказанных слов.

– Не знала, что в Лесах Виросы влияние Церкви по-прежнему сильно, – издалека начала София. – С другой стороны, это как раз-таки неудивительно. Там склонны жить по старым правилам и отвергать прогресс.

– Ты ошибаешься, – сухо отрезал Себастьян. – Точнее, делаешь неверный вывод из правильного вроде бы суждения. Среди лесных людей Церковь никогда не была сильна. Издревле они верят в иное.

– Во что, например? – В глазах девушки зажглись жадные искорки любопытства. Как у ребенка, которому вот-вот расскажут новую захватывающую сказку.

– В живую землю. В духов леса. В альбов, обитающих в глубоких озерах. В драконов, наконец. – Себастьян пожал плечами, не желая слишком отвлекаться от еды. – То есть в то, что можно увидеть своими глазами.

София поежилась, и на ее лице появилось выражение плохо скрываемой брезгливости.

– Должно быть, ужасно всю жизнь находиться бок о бок с этими чудовищными существами. И как только люди выживают в условиях совершенной дикости? Наверное, заветная их мечта – умереть легко и спокойно…

– Они отказались от магии и механики, – ухмыльнулся Себастьян, продолжая методично уничтожать продукты. С похлебкой было покончено, и наемник принялся за квашеную капусту. На отсутствие здорового аппетита он никогда не жаловался. – Может быть, за это они приобрели кое-что другое.

София недоверчиво фыркнула, вздернув хорошенький носик:

– Что они могли получить? Жизнь в окружении монстров, культурную отсталость, страшные болезни Пустошей? Они даже не осознают, чего лишены, не понимают всех ужасов положения. Может, несчастные и довольны своей жизнью, но мне их жаль.

В ответ Себастьян только снисходительно улыбнулся и промолчал. И что же делать ему с этой смешной прилипчивой девочкой? Попробуй сейчас отвязаться – скажет, зачем тогда было спасать?

И действительно – зачем?

– А это был бы неплохой вариант для Искаженных, – совершенно серьезно заметил ювелир. – За непереносимость камней никто преследовать не будет, магия в Лесах не в чести. И воздух чистый, не загрязненный смогом и беспрерывными магическими вибрациями. Все лучше, чем в городах чахнуть, день за днем дрожа от страха. Цепляться за существование, которое и жизнью-то не назовешь.

София потупилась, вновь обратившись к нетронутой тарелке. Похлебка успела остыть и вызывала еще меньше аппетита, если такое было вообще возможно.

– Все так, но… – Она замялась, лениво ковыряя ложкой схватившуюся гадкой пленкой жижу. – Вся наша цивилизация основана на магии драгоценных камней. Этого нельзя отрицать. Камни – это источники энергии, которые дают много возможностей и благ… Совсем без них нельзя – остановится прогресс, Пустоши наступят и поглотят очаги человеческой жизни. Нелюди уничтожат нас. Я хорошо понимаю это. Должно быть, так правильно. Просто мы… неправильные. Просто случайные ошибки. Мы не нужны этой системе, но существовать вне тоже не можем. Да и какая страшная судьба ждет нас за стенами городов: быть предоставленным на милость природе, сурово страдать от холода и жары, засух и дождей, лесных пожаров? Каждый день выживать? Сражаться с мерзкой нечистью за свое право жить, а не быть съеденным заживо?

Она помолчала немного, все еще не поднимая на Себастьяна глаза.

– Да, здесь страшно, но, по крайней мере, мы знаем в лицо то, чего боимся, – словно оправдываясь, неловко объяснила София. – Мы знаем, что нас ждет, в лучшем случае и в худшем. А что там? Неизвестность пугает сильнее, чем инквизиторские пытки. Чем высокомерие магов, чем презрение общества. Мы научились приспосабливаться и прятаться, но не противостоять. У нас нет сил для борьбы. Слабый должен опасаться сильного – таков закон. Здесь мы имеем дело только с людьми, и это не так жутко. Наш лорд гарантирует защиту города от монстров. Да, Искаженные тоже признают его власть. Мы верим в его защиту, и мы готовы платить за эту безопасность дорого… Иногда кажется, что слишком дорого. Возможно, мы выбираем меньшее зло, возможно, нет… Вы меня осуждаете?

Впервые за время ужина София осмелилась взглянуть Себастьяну в лицо. Ювелир догадывался о причинах этой инстинктивной скованности: в глазах его есть нечто нечеловеческое, непонятное. Даже цвет – зеленый до невозможного. Таких цветов нет в мире людей. Просто нет, и все.

Это краски иного, незнакомого им мира.

– Я не судья, – отрицательно покачал головой Себастьян, дипломатично уходя от ответа. – Каждый живет так, как умеет. Как считает приемлемым. Каждый делает выбор.

– Вы говорите как проповедник, – расстроенно вздохнула София. – Так же правильно и равнодушно. Расскажите мне о Церкви. Разве она еще существует в городах? Если это слишком личная тема, расскажите хотя бы, чем вы заняты сейчас, какой заказ выполняете. Расскажите о камнях. Это будет полезно для меня. Ведь я буду помогать вам.

Себастьян ничего не ответил. Он уже завершил трапезу и вновь приступил к короткой молитве. Это было так привычно и естественно, как дыхание. Ювелир и не предполагал, что может быть иначе.

Искаженная сердито сверкнула глазами и принялась наконец есть свою стылую похлебку. Непростой разговор был окончен.

Следующие полчаса тянулись медленно, в гнетущем молчании. Себастьян напряженно размышлял, но не торопился делиться мыслями. София закончила ужинать и выжидательно посмотрела на него.

– Я расскажу тебе нечто более интересное и важное. – Ювелир наконец нарушил колючую тишину, пружинистым движением поднявшись на ноги. – Несложные правила, которые позволят нам быть довольными друг другом. Итак, первое: не приставать ко мне с расспросами. Второе: без пререкания делать то, что я скажу. Третье: не нарушать первых двух, никогда. Видишь, их не так много. Справишься?

София обиженно поджала губы и молча кивнула.

– Вот и славно. Взамен я постараюсь обеспечить твою безопасность в этом неспокойном городе. По крайней мере, пока я здесь, а это, сразу говорю, ненадолго. Меня не интересует твое прошлое, и я также не стану задавать неудобных вопросов. Мне кажется, это очень хорошая сделка.

Себастьян накинул плащ, застегнул пояс с пламенеющей шпагой и даго. Он не особенно беспокоился о внешности, но каким-то естественным образом выглядел элегантно – настолько, насколько может быть элегантен бродяга. Подходило время вечерней тренировки – вот что действительно интересовало ювелира. Сейчас он выйдет во внутренний дворик, разомнется хорошенько в полной темноте и одиночестве, и воздух запоет от его танца, и клинки его тоже будут петь. Сознание окончательно прояснится.

Танец с клинками так же эффективен для концентрации, как и молитва. А ясность ума сейчас ох как необходима. Нужно тщательно обдумать дальнейшие действия: разговор с Маршалом не дал ровным счетом никаких зацепок, скорее наоборот – новые вопросы, новые сомнения. Все-таки придется, видимо, поработать с черным турмалином напрямую. Как же не хочется этого. Впрочем, он еще не виделся со Стефаном… Но будет ли смысл в этой встрече?

Неожиданно для самого себя в дверях Себастьян задержался. На душе вдруг стало как-то пакостно, как если бы он кого-то незаслуженно обидел. Но ведь это было не так, правда?

Проклиная себя за излишнюю мягкость, ювелир обернулся. София сидела, надувшись, яркие карие глаза померкли. Глупая упрямая девчонка. Но какая же красавица. Такие не для него. Она слишком хороша, чтобы быть правдой.

Увы, опыта общения с избалованными барышнями у наемника не было. Себастьян не имел ни малейшего представления, как лучше поступить, как повести себя достойно. И об этом тоже стоило поразмыслить, успокоившись. Принять холодное взвешенное решение – и по возможности правильное.

Раздосадованный на самого себя, Себастьян плотно сжал губы и отвернулся. Тихонько прикрыл за собой дверь, едва удержавшись, чтобы сгоряча не хлопнуть ею. Как непохоже это все на него. Куда подевалось самообладание легендарного Серафима?

Тревожно было на сердце. Новорожденная луна была еще совсем слаба: узкий серебряный серп скрыли тяжелые тучи. На улице снова сыро и промозгло. Предвестник бурь, южный ветер, тоскливо завыл за окнами свою песню, от которой хотелось укутаться поплотнее в теплый шарф.

Темное небо ждало безупречного танца его клинков.

Не говоря ни слова, Серафим вышел в ночь.

Когда Кристофер переступил порог покоев правителя Ледума, лорд Эдвард в задумчивости рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе.

По большому счету разглядывать-то тут было нечего: перстень как две капли воды походил на его собственные «Глаза Дракона»… но только внешне. Внутренняя сущность была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного заклинателя.

Естественно, никаких отпечатков ауры вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и сохранить не мог. Тем не менее опытный маг различил бы слабое искажение естественной структуры камня, которое могли вызвать только разрушительные эманации страха. Но уж это было совершенно бесполезной информацией – разве что самолюбие потешить.

Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделку нашли в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни, даже заявился искать поддержки. Страх, одно из сильнейших человеческих чувств, искажал природу любой материи.

Копия была выполнена превосходно. Значит, тот, кто изготовил или заказал ее, имел доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.

В этом еще предстояло разобраться особой службе.

Винсент, похоже, явился со своей находкой очень некстати: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвется от медитативного созерцания перстня и вновь одарит их своим высочайшим вниманием. Но про них забыли. Кажется, вечер лорда Эдварда был безвозвратно испорчен.

– Подите прочь, – негромко приказал Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. – Оставьте нас.

Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды. Сделав реверанс, торопливо прошмыгнули мимо остановившегося на пороге главы службы ювелиров, и тот сам закрыл за ними двери.

– Что скажешь, Кристофер? – не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Эдвард. – Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.

– По вашему распоряжению, милорд, я поговорил со светлейшим инфантом. – Привыкший к манере общения правителя Кристофер пропустил последнее колкое замечание. – Он охотно пошел на контакт и сообщил мне все, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мертв. Испугавшись, Эдмунд скрылся с места происшествия. Все эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения неизбежно падут на него.

– Вот как. – Развернувшись вполоборота, правитель сделал знак подойти. – Какая занимательная история.

Кристофер вздрогнул от неожиданности и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. Аристократу стало не по себе: со стороны могло показаться, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал сбивчивые речи насмерть перепуганного престолонаследника.

– А как, скажи мне, Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не в состоянии даже отличить подделку от оригинала? – Губы лорда Эдварда кривила презрительная усмешка.

– Он определил по футлярам, милорд.

– Неужели? – Усмешка стала почти зловещей. – А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов много, слишком много. Но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства дела пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.

На месте Эдмунда Кристофер не обрадовался бы такому повороту: глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек, как и все руководители военизированных подразделений, не был магом, но мог выпотрошить мозг любому – и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки свести счеты с жизнью были обычным явлением, хотя к подозреваемым никогда не применяли методы физического воздействия.

Важным плюсом в работе Винсента было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить чистую правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжаться без перерыва часами – к каждому он находил индивидуальный подход.

– Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?

Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны – и пусты.

– Нет, – сказал он наконец. – Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем самое большее пару-тройку дней. Сам разговорится, если есть что сказать.

Кристофер молча поклонился. Расчет лорда Эдварда был ему ясен: вынужденное одиночество в заключении психологически тяжело и, в особенности для людей слабых духом, часто страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий. Несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают пытать себя в своем воображении. Многие ломаются – если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну, за этим дело не станет.

– Возьми перстень и покажи ювелирам. – Лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. – Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.

– Разумеется, милорд.

В ведомстве Кристофера находилась вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Должность главы службы ювелиров не слишком влиятельная, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с правителем. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.

– Ты уже ознакомился с новым посланием из Аманиты, которое я направил тебе?

– Да, милорд. – Кристофер невольно похолодел и подавил малодушное желание отступить на шажок-другой. Делать этого было нельзя.

Нынешний ответ Октавиана пришел быстро. И был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем прежде. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемонию провели – и провели по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.

Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел ту возмутительно дерзкую эпистолу.

Лорд Октавиан Второй Севир был одним из тех, про кого говорят «родился с серебряной ложечкой во рту». Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних четырех сотен лет. Фамильное древо Октавиана казалось самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови.

В сокровищнице Аманиты накопилось множество драгоценных минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые в простонародье рубинами.

Эти великолепные камни первой категории ценились порой даже выше алмазов – в особенности крупные, хорошо окрашенные, без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались рубины цвета голубиной крови – густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Они считались камнями власти и особой магической силы. Но все-таки в большинстве своем они не обладали таким могуществом, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.

Однако в дурном повороте последних событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально спокойных, учтивых тонах, которые в то же время не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов!

Но если уж молодой лорд Октавиан Севир действительно настроен серьезно, его не удовлетворить и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повода для конфликта, а значит, она его найдет. Помешать этому невозможно, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия – мощный инструмент, но всего лишь инструмент. И она не всесильна. Именно дипломатия идет на поводу у политики, не наоборот.

– Полагаю, – правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, – дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей: позиция Аманиты предельно ясна. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.

Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово «война» все равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развития щекотливой ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого – самого страшного – варианта.

По крайней мере, произнести вслух.

Похоже, в Аманите твердо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым притворным миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле упрямо гнуть свою линию. Нейтралитет больше не удержать: пришло время либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться.

Сражаться всерьез, возможно, до последней капли крови.

…Так, значит, все-таки война.