Тереза Дескейру. Тереза у врача. Тереза вгостинице. Конец ночи. Дорога в никуда

ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ТАЙНОЙ ЗЛА

Французский писатель Франсуа Мориак хорошо известен русскому читателю. Однако собрание произведений в этой книге можно назвать уникальным. Цикл о Терезе Дескейру, включающий два романа и две новеллы, целиком на русском языке никогда не издавался. В предлагаемой подборке не издавался он и во Франции. Нобелевская речь — также впервые у нас публикуемая — представляет интерес не только программой творчества писателя, но и блестящей формой изложения, напоминающей об опыте столь любимого Мориаком Жана Расина.

Произнесенная в Стокгольме 10 декабря 1952 года речь эта завершает длительный этап творчества романиста, публициста, поэта и драматурга. Сам Мориак, подготавливая к изданию двенадцатитомное собрание сочинений, с некоторым изумлением признает их внутреннее единство — словно всю жизнь он писал одно произведение с продолжением. Между тем, за исключением Терезы Дескейру, герои его не переходят из романа в роман. Пьесы и поэтические сборники отличны от прозы уже по природе жанра. А публицистика напрямую связана с политикой. И все-таки Мориак прав: общность, объединяющая его творчество, — нечто большее, чем естественная близость созданий одного автора. Их объединяет страстная интонация глубоко религиозного мыслителя, пытающегося разгадать тайну зла во всех его ипостасях — психологической, социальной, исторической… Этой разгадке посвящена и вся жизнь Мориака.

Родился писатель 11 октября 1885 года в городе Бордо, в многодетной семье богатого коммерсанта Жана Поля Мориака. Предки по линии матери также принадлежали к крупной буржуазии, владели лесами и виноградниками на юго-западе Франции. Отец умер, когда Мориаку не исполнилось и двух лет, и вдова с детьми перебралась к своим родителям. В воспоминаниях писателя возникает мрачный загородный дом, затерянный в бордоских ландах — песчаном крае виноградников и сосен, высаженных ровными рядами для сбора смолы и продажи на корабельные мачты. Там жили веками крестьяне-пастухи и фермеры, арендовавшие земли у местной буржуазии, перебравшейся в город. Мориак сделал эти места постоянным фоном, на котором разыгрываются драмы его героев, ощущающих кровную связь со скупой безводной землей, на которой они рождаются и умирают. И сам Мориак неоднократно признавался, что тоже создан по образу и подобию своего края, что вне ланд он не видит настоящих сюжетов, а Бордо — «его тело и душа», дома и улицы города — события его жизни.

В Бордо прошла юность Мориака. Здесь в 1905 году он закончил университет со степенью магистра по литературе. Отсюда уезжал на каникулы в деревню к родным. Вопреки устойчивому представлению о поре взросления как об утре жизни, Мориак считал свои ранние годы самой грустной и трудной порой. Он рос в печальном доме, где строго соблюдался заведенный порядок и священник был постоянным гостем. От природы застенчивый и робкий, в школе он сторонился шумных забав. Травма, повлекшая косоглазие, стала предметом насмешек товарищей, давших мальчику злое прозвище — «глазастик». Утешением стали музыка и книги. Мать играла на рояле Моцарта и Бетховена. Любимым философом с юности стал Паскаль. Увлекался Мориак и поэзией.

Переезд в Париж в 1906 году для продолжения образования в Эколь де Шарт, высшей школе историков-архивистов, многое изменил. Мориак оставил школу после года занятий. И хотя современник и в известной мере оппонент Мориака, тоже впоследствии Нобелевский лауреат Роже Мартен дю Тар, окончивший эту же школу, никогда не считал годы в ее стенах потерянными впустую, Мориак понял, что дорога историка, имеющего дело с материальными следами прошлого, — не его путь. Еще в Бордо он познакомился с молодыми христианскими поэтами и увлекся идеями католического возрождения. В столице Мориак находит для себя поэтическую среду. Его кумирами стали поэтесса Анна де Ноай и писатели-почвенники. Под их влиянием в 1909 году выходит первый поэтический сборник Мориака «Руки, сложенные для молитвы», высоко оцененный Морисом Барресом, одним из главных апологетов националистических и христианских идей. Первый роман «Дитя под бременем цепей» напечатан в 1913 году. В этом же году писатель женится на дочери банкира Жанне Лафон. У четы впоследствии рождается четверо детей. Старший сын Клод Мориак тоже становится в сороковые годы известным писателем и литературным критиком.

Звезда Франсуа Мориака зажигается в окружении великих — Марселя Пруста, Ромена Роллана, Мартена дю Гара, Алена Фурнье, поэта Гийома Аполлинера. Каждый из них открывает в предвоенный год свою дорогу в литературе XX века, обещающей небывалый расцвет. Но вопреки заманчивым посулам, «прекрасная эпоха» начинается выстрелом в Сараево.

Освобожденный от призыва в армию по состоянию здоровья, Мориак добровольно записывается в Красный Крест и два года служит санитаром в госпитале на Балканах. Демобилизовавшись в 1918 году, он возвращается к литературе, пишет романы, среди которых «Поцелуй, дарованный прокаженному» (1922) приносит ему большой успех. В этом романе Мориак находит свою главную тему — столкновение в человеке Добра и Зла, ложность общепринятой морали, удушающей живую душу, опасность фарисейства для истинной религии. Не удивительно, что следующие два романа «Огненный поток» и «Прародительница» (1923) осуждаются ортодоксальными католиками, как «отвратительные» и «греховные».

Между тем в 1925 году за роман «Пустыня любви» Мориак получает первую премию Французской академии, а вышедшая в 1927 году «Тереза Дескейру» многими критиками оценивается как лучший французский роман с начала века. Однако католическая пресса опять осуждает книгу и ее автора, «плохого христианина».

1928 год становится одним из самых тяжелых для Мориака. Осуждение «Терезы Дескейру» церковью, как некогда «Федры» Расина, неодобрение набожной матери, мучительная внебрачная любовь, грозящая разрушить семью, — все вновь и вновь ставит перед Мориаком вопросы о возможности человека сохранить чистоту деяний и помыслов, о притягательности зла и веригах долга, об искуплении грешных и лицемерии праведников. Проблемы эти отзываются во всех его романах. Мориак — один из самых проницательных диагностов болезни буржуазного общества, в котором корысть предстает неодолимым искушением, ибо богатство не только привлекает материальным комфортом, но дает власть над другими людьми. Тема эта особенно явно звучит у Мориака в 30—40-е годы. «Клубок змей» (1932), «Тайна Фронтенака» (1933), «Конец ночи» (1935), «Дорога в никуда» (1939), «Фарисейка» (1941) — таков далеко не полный перечень его романов. Мориак становится известным и как драматург. Его пьеса «Асмодей» переводится на многие иностранные языки, а в Париже в постановке прославленного режиссера Жака Копо сыграна в «Комеди Франсез» более ста раз за один театральный сезон. В 1933 году Мориак избирается членом Французской академии.

Этические проблемы рассматриваются Мориаком не только в романах, но и многочисленных эссе — «Молодой человек» (1925), «Провинция» (1926), «Жизнь Расина» (1928), «Роман» (1928), «Страдание христианина» (1931), «Романист и его персонажи» (1933), «Жизнь Иисуса» (1936), «Дневники» (1934–1953), «Внутренние мемуары» (1959) и др. С художественной прозой их объединяет общность авторского взгляда на человека, греховного по своей природе, но способного к очищению и совершенствованию, дающимся в суровой борьбе с самим собой. Такими видятся ему Бетховен и Моцарт, Паскаль и Расин. Даже Иисус Христос у Мориака предстает слабым и колеблющимся, но тем более велик его подвиг самоотречения ради людей.

Грешная и уязвимая природа не освобождает человека от ответственности за свои деяния. В книге о жизни Расина он пишет, что судьба наша — в нас самих, мы ткем ее, как паук свою паутину, сами выбираем себе друзей и возлюбленных; в жизни очень мало непредсказуемых событий, почти все, что с нами происходит, — дело наших рук. Нельзя судить о людях единственно на основании их помыслов. Сфера событий не менее существенна. Отсюда естествен интерес Мориака к современной истории и желание в ней непосредственно участвовать.

Начиная с тридцатых годов, Мориак активно занимается журналистикой. «Мы из тех, — пишет он в одной из поздних книг, — кого любовь к Христу и упование на царство Божье не могут отвратить от интереса к деяниям человеческим, от той зловещей истории, которая развертывается изо дня в день и зовется политикой». Деятельность Народного фронта во Франции, гражданская война в Испании, наступление фашизма и развязывание второй мировой войны получают у Мориака непосредственный отклик и заставляют размышлять об истоках европейской трагедии. Ее главную причину писатель видит в подмене истинных ценностей ложными, христианской идеи мифом земного рая. Убежденный противник тоталитаризма во всех его формах, Мориак видит в фюрерах всех мастей «инфернальных богов, существующих для математического уничтожения смертных». На земле Испании идет дьявольская игра, в которой «люди разных лагерей умирают за Христа, короля или за Сталина, забывая евангельскую истину о том, что Бог есть любовь». Мысль о механистичности тоталитарных режимов — одна из излюбленных у Мориака. Подмостки Европы кануна второй мировой войны похожи на сцену театра, и «если когда-нибудь трагедия фюрера обретет своего Шекспира, понадобится постановка в духе Кокто: зрители увидят машину».

Замена Человекобога Богочеловеком для Мориака, как и для русского автора «Бесов», — всегда дьявольское искушение. Одна из глав «Дневников» так и называется — «Демон Испании». И разыгрываются бесовские игры не только в Испании, а на всем европейском пространстве. Цена этих игр — человеческие жизни, с которыми тираны не считаются. Уже Наполеон «выдал однажды» этот ужасный секрет: «Что для меня какой-нибудь миллион людей?» У Мориака существует вечный тиран. Но по вечным законам бытия, люди из породы цезарей всегда проигрывают, ибо есть лишь одна сила в мире, которая меняет предуготовленный жребий, — христианство.

Эта вера поддерживает Мориака и в период болезни — рака горла, — потребовавшей операции и почти лишившей писателя голоса. Духовное перерождение, пережитое Мориаком в тридцатые годы, сказывается и в пору второй мировой войны. Под псевдонимом Форез он сотрудничает в подпольной прессе, публикует в 1943 году «Черную тетрадь»— гневный протест против нацизма и коллаборационизма, книгу в защиту народа Франции. Когда начались аресты и расстрелы антифашистов, Мориак вынужден скрываться.

В годы Четвертой республики Мориак вместе с левыми католиками выступает за независимость Алжира. Сотрудничество в газетах «Табль ронд», «Экспресс», «Фигаро» приносит ему славу выдающегося публициста, морального гида нации. Орден Почетного легиона писатель получает по представлению самого де Голля, а присуждение в 1952 году Нобелевской премии свидетельствует о его мировом признании. Восьмидесятилетие Мориака газета «Фигаро» отмечает специальным выпуском. Последним романом писателя становится «Подросток былых времен» (1969).

Умер Мориак 1 сентября 1970 года. Обширное наследие Нобелевского лауреата все еще продолжает издаваться, демонстрируя, что и в прозе, и в публицистике Мориак остается философом. Как сам он свидетельствует в стокгольмской речи, более всего его страшит и влечет тайна зла, проявляющаяся и во всеобщей истории, «которой движет жажда державной власти», и в жизни всякого человека.

В эссе «Роман» Мориак признается, что всю жизнь его интересовали только три темы: человек и Бог, человек и Совесть, человек и Любовь. Названная триада — дважды круг, ибо у Мориака Бог, Совесть и Любовь выступают синонимами, а человек, сколь бы ни было значимо его социальное и историческое лицо, прежде всего человек в изначальном смысле.

Подобно Достоевскому, Мориак видит гибельную притягательность призрака свободы. И если она столь опасна для каждого человека, то во сто крат трагичнее, когда целые нации и народы творят из нее кумира, подменяя цель средством. «Антисталинизм — да! Антикоммунизм — нет», — сказал Мориак после войны, отделяя коммунистическую идею от преступных путей ее воплощения в жизнь. Коммунистические черты он видит в общинах первых христиан, тогда как современные партии, провозгласив борьбу за светлое будущее на земле, на самом деле превращают человека в марионетку. Великий обман и великий соблазн открывает Мориак в большевизме. Полемизируя с Андре Жидом, который хотел бы дожить до создания «государства без религии и общества без принуждения», Мориак предостерегает «этого неофита, что диктатура большевиков — одна из самых жестоких в истории человечества».

Но угроза диктатуры и свободы воли не останавливает тех, кто прельстился социальным мифом. Даже наиболее неподкупные, даже самые образованные, презревшие сиюминутные грубые материальные блага, соблазняются возможностью переделать мир, искоренить в нем зло. Мориак постоянно полемизирует с художниками, избравшими в философии и литературе эту дорогу, приемлющими идею насилия во имя грядущего счастья. «Революция сегодня заменила христианскую идею вечной жизни», — цитирует Мориак в Нобелевской речи одного из самых популярных писателей пятидесятых годов — Андре Мальро. «А что, если миф — это как раз и есть революция! И если жизнь — единственно существующая реальность?»— задает он вопрос автору книг об Испании и Индокитае, сражавшемуся в стольких революционных войнах. Потому, что всякая партийность для Мориака — зло. С уважением говоря о Марселе Кашене, «старом верном бойце», отдавшем жизнь делу рабочего класса, он считает, однако, что идея организации народа в рабочую силу выгодна в первую очередь буржуазным правительствам. И не только компартия, все партии, оказавшись у власти, «расчленяют живое тело народа», вводя систему и отсекая нервы, чтобы расчистить путь партийным вождям, каждый из которых стремится стать тираном.

Прозорливый политик, Мориак неоднозначно оценивает роль Советского Союза в тридцатые годы и пору гитлеровского нашествия. Даже в эпоху холодной войны он видит во внешней политике СССР разумное противостояние США, пытающимся прибрать к рукам Европу.

Американская экспансия страшит его прежде всего как экспансия духовная, опасная для европейских наций, имеющих «живую душу». В представлении Мориака рядом с «мифом революции» возникает «миф прогресса» — ущемления духовного материальным, подмены сущности жизни видимостью. Политические битвы сходятся у него с битвами духовными. Культуру и политику он включает в концепцию мира, где боль, грязь и кровь присутствуют постоянно, но как основание Креста. «Там, где человеческий род не сомневается, что в жизни есть движение и смысл, там нет места безысходности, — говорит Мориак в Стокгольме. — Отчаяние современного человека родилось от абсурдности мира…» Между тем даже люди, утратившие Бога, знают, «что есть зло» и что есть совесть. Это и дает Мориаку «великую надежду», пронизывающую лучом света вселенский мрак. Мориак с удовлетворением говорит о том, что даже самые уродливые из его персонажей «смутно чувствуют, что у них есть душа».

Эту человеческую драму вбирают в себя все романы Мориака, среди которых, может быть, самые характерные — о Терезе Дескейру. В отличие от других книг, каждая из которых имеет завершенный сюжет, повествование о Терезе включает романы «Тереза Дескейру», «Конец ночи» и две новеллы — «Тереза в гостинице» и «Тереза у врача» (1933).

Как многие классические произведения, роман «Тереза Дескейру» вырастает из судебной хроники — бордоского процесса над отравительницей мужа, хотя, по словам Мориака, мотивы реального преступления были более очевидными, чем в его романе: женщина имела любовника и хотела освободиться от мужа, сохранив имущество. Цикл создавался на протяжении восьми лет и охватывает историю жизни от детства до сорокапятилетнего возраста Терезы. В авторском предисловии Мориак говорит о картине, встающей в его памяти, — зале суда с обвиняемой, похожей на затравленную волчицу, и с расфранченными дамами — зрительницами, более злобными, чем преступница. Через три года после опубликования «Терезы Дескейру», в 1930 году в Париже рассматривалось дело некой Фов-Бюль, убившей любовника и соперницу. Мориак отзывается на него пятнадцатью страницами документального эссе «Дело Фов-Бюль», которое как бы подводит итог первому роману о Терезе и предопределяет «Конец ночи». Судья в «Деле» «легок», быстр, олимпийски спокоен. Приговор справедлив и суров: «двадцать лет каторги». Обморок осужденной предугадан. Скорая медицинская помощь нужна лишь для того, чтобы женщина дослушала обвинение. Писатель протестует не против возмездия. Но как бы ни было тяжко преступление, Мориаку очевидно, что всякое человеческое существо заслуживает «жалости, сочувствия и даже любви», ибо самое ужасное в мире, когда «правосудие существует отдельно от милосердия». В завершающих фразах «Дела» изложена концепция истории о Терезе.

Речь в романе «Тереза Дескейру» идет не столько об уголовном преступлении, сколько о преступлении против совести. Решение отравить мужа Бернара приходит к молодой женщине неожиданно, но имеет давние корни. Повествование, начинающееся по рецепту детективной прозы с расследования преступления, развертывается как цепь причин и парадоксальных следствий. Хотя Тереза не осуждена, она виновна. День за днем, добавляя яд в лекарство больного, женщина подталкивала его к смерти, не испытывая сострадания и жалости. От тюрьмы ее спасает только семья, оберегающая репутацию Дескейру ради Мари — дочери Терезы и Бернара.

Мориака интересует прежде всего вопрос, где истоки зла, проникшего в душу Терезы? Он не отвергает самого простого ответа: в собственности, в жажде обладания землей. Действительно, любовь к ландам Тереза впитала с молоком матери. Как и другие члены семьи, она тоже полагает, что «единственное благо в этом мире — собственность и самое ценное, ради чего и стоит жить на свете, — это владеть землей». И в романе, как и в многочисленных автобиографических эссе, земли юго-западного побережья Франции, ланды, подобны людям, которые на них живут. Мужчины и женщины ланд созданы по образу своих краев. Такая картина мира имеет не столько политический или физиологический, сколько философский смысл.

Чарующая, манящая и пугающая природа, как древнее существо в языческих мифах, не добра и не зла. Она безжалостна, до той поры пока в ней нет души, привносимой потом и кровью многих поколений, очеловечивающих эту землю. Отсюда у Мориака своеобразный культ французской провинции. Отсюда же представление о французе как о человеке, носящем в себе природу своей земли. Эта близость — одновременно благодать и тягость. Но иного мориаковскому человеку не дано. Как не дано ему не быть чьим-то отцом, мужем или сыном, связанным семейными и имущественными отношениями, заключенным, как Тереза, в «живую клетку из ртов, глаз, ушей».

Но вопреки многим великим современникам, восславившим индивидуализм и блудных сыновей, покидающих отчий дом, Мориак полагает, что семья нужна человеку не только в детстве или болезни, как тихая гавань. Внесемейность делает его изгоем, легкой добычей окружающих людей и собственных страстей. Вырвавшаяся, наконец, из семейного плена в Париж Тереза Дескейру замечает вокруг себя опасное шевеление, подобное нашествию термитов на бездвижное тело, павшее в пути. Чужая в столице, она тщательно тушит носком ботинка окурок сигареты на асфальте, словно по-прежнему находится в сухом сосновом лесу. Но даже ограниченный Бернар не верит, что «всему причиной сосны»…

Мориак словно перебирает мотивы преступления Терезы. Среди них и физиологические — дурная наследственность. В романе упоминается некая преступная бабка Терезы, о которой в семье стараются забыть. Более подробно развернут мотив, связанный с образом парижского студента Жана Азеведо. Юноша приезжает в ланды на лето, чтобы подышать лесным воздухом, и заводит флирт со свояченицей Терезы, полюбившей студента. Семейство Дескейру, испуганное возможностью нежелательного брака, делает все, чтобы его не допустить. И Тереза тоже предает подругу. Еще до попытки отравить мужа она хладнокровно разрушает любовь свояченицы. И снова возникает тот же вопрос — зачем? Тереза не влюблена в Азеведо. Ее привязанность к Анне давняя и искренняя. Одним из мотивов брака с Бернаром было желание стать родственницей Анны. Тереза понимает, как глубоко страдает Анна. И все же она не может пожалеть девушку, думает только о себе. Встречи с молодым парижанином рождают в Терезе почти неодолимое стремление вырваться из семьи, уехать в Париж, начать жизнь, непохожую на ту, что ожидает ее в провинции. «Чего я хотела? — исповедуется Тереза мужу перед окончательным прощанием. — Несомненно, мне легче было бы сказать, чего я не хотела. Я не хотела разыгрывать роль почтенной дамы, делать положенные жесты, произносить избитые фразы, словом, на каждом шагу отрекаться от той Терезы, которая…» Но и сама героиня понимает, что и это объяснение неточно: «Вот, Бернар, хочу сказать правду, а почему-то мои слова звучат фальшиво!»

И все же из всех путей к убийству наиболее твердый пролегает здесь. Свобода у Мориака — величайшее зло, если она не i ведет к выбору Добра. И французская провинциалка из бордоских краев оказывается духовной сестрой Раскольникова из романа «Преступление и наказание». Как и петербургский студент у Достоевского, Тереза, поддавшись циничной философии Азеведо, тоже делит людей на высших и низших, с которыми все позволено, тоже хочет проверить, тварь ли она «дрожащая», или «право имеет». И поддерживая голову отравленного мужа, Тереза думает о нем не более чем о поросенке, которого откармливают для заклания под Рождество. С холодным любопытством глядит она на мужа, и, как у Достоевского, суд в романе значит менее, чем собственная совесть героя. В авторском предисловии Мориак говорит о Терезе с явной симпатией. Он признается, что любуется ее прекрасным высоким лбом, печальными глазами и даже наделяет именем святой отравительницы Локу-сты. В эпиграфе к роману Бодлер молит Господа смилостивиться над чудовищами, потому что он один знает, отчего они стали такими. Истоки преступления Терезы отыскиваются задолго до ее замужества: «Детство Терезы — чистый, светлый исток самой мутной из рек». В этом странном, парадоксальном сочетании — одна из разгадок драмы человеческой жизни. Детская чистота Терезы не менее греховна, чем ее преступный опыт. Мориак смотрит на детство и юность глазами сторонника янсенизма — суровой католической доктрины, оказавшей влияние на Паскаля и Расина. Дети, самые чистые, наиболее беззащитны перед искушением Зла, ибо лишены духовного опыта. Детство и отрочество — время наибольшего риска. Но и миновавшие этот рубеж, и оставшиеся праведниками только мнят себя святыми. Именно они далее всего отстоят от Бога, ибо, уверовав в свою непогрешимость, склонны осудить других, лишены сострадания, безжалостны. И, напротив, самые грешные, осознав свою вину, приближаются к Творцу. Этот прорыв к Богу через толщу неведения и равнодушия мучителен и труден, но это путь всякого человека, достойного этого имени, ибо все мы ведем суровую «бетховенскую борьбу» с самим собой, с собственной глухотой.

Такой путь проходит героиня от первого романа, к новеллам и «Концу ночи». В «Терезе Дескейру», в пансионе, она лишь кажется добродетельной. Драмы подруг представляются ей мелкими, ее поддерживает гордая мысль, что она принадлежит к избранным натурам. Только самоанализ Терезы, прошедшей горнило страданий, приоткрывает истину: «Да, да, я была чиста, да, я была ангелом! Но ангелом, исполненным страстей». Выясняется, что Тереза радовалась, причиняя боль. Ее тяготение к Анне связано с приятными мыслями о том, что она выше, умнее, опытнее этой девочки. Ценой гордыни оказывается одиночество, привязавшееся к Терезе «как язвы к прокаженному».

Новеллы «Тереза у врача» и «Тереза в гостинице» входят в сборник «Поверженные». В предисловии к нему Мориак говорит о том, что к написанию новелл его побудили читатели, часто интересовавшиеся тем, как жила его героиня, оставленная в Париже молодой женщиной, до дня, когда, настигнутая смертельной болезнью, она шла к своей «ночи». И хотя новеллы написаны после обоих романов о Терезе, они логично занимают место между ними.

В первой новелле Тереза, попавшая в сложное положение, мучимая искушением вновь использовать яд, тщетно обращается к знаменитому психиатру за помощью. «Верите ли Вы в бесов, доктор? Верите ли в то, что Зло существует», — спрашивает женщина и слышит в ответ лишь циничный смех. Грешная Тереза, чья душа рвется к Богу и не может освободиться от пут дьявола, более достойна сострадания, чем респектабельный врач, начисто лишенный сердечного беспокойства.

Во второй новелле случай сводит Терезу в отеле на Лазурном берегу с глубоко религиозным двадцатилетним юношей, бесконечно далеким от материалистического цинизма врача. Присутствие юноши рождает в Терезе безумную надежду быть любимой. Но и он навсегда покидает Терезу, оставив на прощание христианские слова утешения. Написанная от первого лица новелла отмечена психологизмом, с которым создана расиновская Федра. Тереза тоже борется против собственной природы, тоже несет зло в самой себе, тоже способна к глубокому страданию. Ее душа тоже «очень больна, ужасно больна, но еще жива»…

Преодолеть Зло у Мориака дано лишь тем, кто способен сделать мучительный выбор: пожертвовать собой ради близких. Но эта жертва, как и жертва Христа, в пределе означает отказ от земной жизни. В этом смысл завершающей фразы романа «Конец ночи». В этом сходство Мориака со своей грешной героиней. Страдание приводит к состраданию, сострадание — к Богу. В «Терезе Дескейру» и в новеллах путь этот лишь намечен. В романе «Конец ночи» перед Терезой появляется свет — мысли о возможности возвращения в «потаенный и печальный край, мечты о жизни в тишине Аржелуза, всю отданную размышлениям, совершенствованию и поискам Бога…» Действие романа происходит в Париже, куда к живущей на ренту Терезе приезжает дочь. Как некогда свояченица Анна, девушка тоже просит помощи. Она тоже влюблена в парижского студента, против брака с которым восстает семья. Второй роман почти зеркально повторяет основные ситуации первого. И вновь, как в случае с Азеведо, юношей, которого на этот раз зовут Жорж Фило, Терезе невыносимо трудно отказаться от «добычи», которая идет в руки: «Каждый человек живет для себя. Разве не сама Мари навязала ей этого юношу?» В оправдание Тереза говорит себе, что молодость глупа, думая о том, что можно любить только ее одну, что любовь ищет в своих избранниках не одно тело. Тайной страсти, опытностью и ловкостью обладают лишь те, кто жил.

В повествовании Мориака голос автора то сливается с голосом Терезы, то отделяется от него так, что читателю порой трудно, а то и невозможно их различить. «Тереза — это я», — сказал Мориак о своей героине в том же смысле, в котором говорил Флобер об Эмме Бовари. Но Тереза у Мориака и каждый, кто читает роман, любой человек. Это слияние как художественный прием, вызывающий у читателя «чувство сопричастности», отмечает в прозе Мориака Андре Жид. И Мориак законно гордился оценкой такого требовательного писателя. Примеров виртуозного владения Мориаком так называемой не собственно прямой речью можно отыскать множество. Вот Тереза, читающая письмо Мари, представляет себе дочь в комнате, «которую когда-то занимала Тереза, она расположена под той, где стонал больной Бернар, и через потолок Тереза прислушивалась к его стонам… Ах! Ей уже не надо обязательно присутствовать самой, чтобы убивать других. Теперь она убивает на расстоянии».

Кто говорит последние фразы, автор или героиня? Совесть Терезы просыпается от осознания давнего преступления. Но Мориак убежден, что глубоко в памяти каждого кроется след убийства, если не человека, то чьей-то любви. Об этом рассказывает Терезе Жорж Фило, вспоминая историю из своего детства, когда из восторженной привязанности одноклассника он сотворил для себя цепь развлечений, приведших к трагическому концу. Об этом же говорит и сам Мориак в Нобелевской речи. Все люди кого-нибудь «бросили и предали». Но далеко не все согласны в этом признаться, потому что путь признания — мучительный путь на духовную Голгофу, при которой конец жизни — конец пути.

Трагедия всякого человеческого существа на пути к свершению — тема и романа «Дорога в никуда». Во французском языке заглавие его звучит по-иному, чем в русском переводе. Это «дороги к морю», где «море»— образ далеко не столь негативный. Жизнь большинства людей, — говорит Мориак в начале книги и повторяет в ее конце, — мертвая дорога и никуда не ведет. Но «иные с самого детства знают, что идут они к неведомому морю». Эти «иные», подобно Терезе Дескейру, — натуры страстные и совестливые. Роза Револю, ее брат Дени, юный друг Дени поэт Пьер Костадо мучительно ищут путь, направление которого определяет Пьер: «Нам не вырваться… Революция… или Бог».

Симптоматична уже названная альтернатива, требующая прорыва от своекорыстия к идее самопожертвования. Но и высшее самопожертвование у Мориака — добровольно принятая мука Христа, его крест, не оторван от земли. Материальное, плотское цепко держит героев и этого романа. Все они крепко привязаны к собственности. Два семейства — Револю и Костадо — утрачивают дружбу, когда встает вопрос о деньгах. Узнав о разорении Револю и самоубийстве главы фирмы, Леони Костадо спешит к подруге не для того, чтобы утешить и помочь, а чтобы успеть вырвать свои деньги, довершив разорение Револю. Не столь откровенно, но еще более неотвратимо рвутся связи между женихом Робером Костадо и его невестой Розой Револю, охладевает дружба самых юных сыновей. И опять «драма человеческой жизни» далеко не обусловливается причинами единственно материальными. Робер Костадо перестает любить Розу потому, что усталая продавщица книжного магазина на стоптанных каблуках не похожа на прежнюю изысканную барышню, одевавшуюся у лучших портных и причесанную дорогими парикмахерами. Он отказывается от ее руки, боится взвалить на себя заботу об убыточном поместье и всем разоренном семействе. Но есть более глубокая, тайная причина: желание быть свободным, без помех предаваться пороку. За респектабельной внешностью молодого человека из хорошей семьи прячется двойник, выдающий себя внутренним голосом. И это голос Зла.

Тайна Зла у Мориака присутствует в каждом человеке. Она задана ему от рождения, обусловлена его природой. И что особенно опасно — она имеет свои права. Говоря о собственном страхе смерти, Мориак понимает, что испытывать такой страх христианину недостойно. Но страданиям и уничтожению у него противится «каждый кровяной шарик», и каждый человек перед вратами вечности испытывает ужас. Не раз переживавший это чувство на Балканах, перед машиной гестапо и перед скальпелем хирурга-онколога, Мориак признается, что оно сопровождается и ощущением гнетущего одиночества, от которого не спасает даже фронтовое товарищество. Только страдание помогает человеку понять другого человека, а следовательно, хотя бы на шаг отдалиться от Зла и приблизиться к Богу. «Славься, Крест, единое упование мое!»— цитирует Мориак в Нобелевской речи эпитафию Стриндберга, принявшего зло таким, каким оно проявляется в человеке.

И решения собственной жизни, и публицистика Мориака, и его любимые создания — несут один круг идей. Автор «Терезы Дескейру», «Дневников» и Нобелевской речи пристально и смело вглядывается в тайну Зла, не приемлет его и зовет читателя бороться со Злом, как с судьбой, ибо нет иного пути стать человеком и Христианином.

3. Кирнозе