Терминатор 1938

Глава 17

Середина октября ознаменовалась хорошими новостями, почерпнутыми из лондонских военных радиожурналов. Лорды Адмиралтейства поведали миру, что силы обороны базы Скапа-Флоу обнаружили и утопили немецкую субмарину «U-47», пытавшуюся прорваться в главную гавань Гранд-Флита. Поскольку отбомбились по тевтонам на мелководье, половина экипажа «U-47» выжила, выбравшись из выскочившей на поверхность лодки, в том числе и командир, отважный но невезучий Гюнтер Прин.

Вот же судьбы ирония, в нашей реальности Гюнтер после утопления «Ройял Оука» был принят фюрером, все высшие награды рейха получил (ну, почти все) кумиром для тысяч и тысяч молодых «арийцев» стал, по его примеру пошедших на службу к «папаше Деницу». А сейчас Прин первый командир подводной лодки угодивший в плен, корабль свой угробивший из-за неумелого командования. Правда, жив остался, не сгинет без вести в марте 1941 года, плюс не утопит за полтора года почти три десятка транспортов, в основном британских. В этой, «сдвинувшейся» реальности завязка битвы за Атлантику иная. Так, «U-39» не выходила в атаку на авианосец «Арк Ройал» и не была уничтожена сворой эсминцев эскорта, так что не попали в плен подводники с «тридцать девятки», вернулись, скорее всего на базу. С другой стороны не отличилась легендарная «U-29», не столь удачно стартовала — не утопила авианосец «Корейджес». В общем и целом похвастаться Дёницу перед Гитлером по итогу первых недель, особо и нечем…

Кстати, по шифрам вопрос интересный — наверняка немцы считают, да что там, просто обязаны считать, что шифровальный аппарат лодки Прина захвачен противником. Вследствие чего коды сменят, это даже можно не обсуждать. Впрочем, тема «Энигмы» она долгоиграющая, вечная борьба дешифровщиков и шифровальщиков, позже эпично воспетая киношниками. Но подлодки в ходе большой войны всенепременно будут гибнуть, захватываться противником, а там и шифры, там и новые сюжеты. М-да, как пошла война на море с первых минут по иному сценарию, начиная с «нечаянного» боя польских эсминцев с «Кёнигсбергом», так и первый блин у подплава рейха вышел «здесь» комом, а не триумфом «U-47» и «двадцать девятой» как «у нас»…

Жаль, что вся информация по разворачиванию германских рейдеров уже неактуальна — наверняка после фиаско у Скапа-Флоу новые вводные получены командирами «Альтмарка», «Дойчланд», «Адмирал граф Шпее» и прочих и по иному закрутится война на море. Да и на суше запросто могут быть изменения, не бабочка раздавлена, а целая германская субмарина с подготовленным экипажем в руках противника. Вдруг да Гудериан уговорит Гитлера перебросить драгоценные ресурсы со строительства флота на танковые колонны…

Никогда не числил себя англофилом, потому и особых церемоний с «сэрами и пэрами» разводить не намеревался, чем проще, тем доходчивей, в эдаком «чисто германском» стиле и повёл игру. Сотрудник британской миссии в Риге невзрачный и неприметный Оливер Фишер, после двух дней наблюдения схваченный за глотку (в буквальном смысле) неизвестным амбалом в собственном подъезде, внимательно выслушал инструктаж как воспользоваться информацией, заключённой в нескольких листах, заботливо ему в карман положенных. И, конечно же, кому из чинов Адмиралтейства следует в первую очередь доложить о инициативно пошедших на контакт германских моряках антинацистах. Прихватил бритиша так, чтоб ничего тот не мог зафиксировать даже глаза краешком, но лояльности и уверенности в правдивости передаваемых сведений, влил в Оливера через «Слияние» немеряно. Конечно, могли в Скапа-Флоу и просто так, случайно «прищучить» Прина, иные пошли расклады, немного, но иные. Однако после радиожурнала из Лондона, после ликования диктора, слюной восторга брызжущего аж до Риги, проследил Фишера через три дня, через пять, через неделю. И вычислил двух матёрых, с повадками крупных хищных кошек джентльменов, очень и очень грамотно, на почтительном расстоянии (но такие ухари вмиг рядом окажутся, уж поверьте) сопровождающих ничем доселе непримечательного чиновника. Значит — дошла депеша. Да и сам тёзка диккенсовского персонажа кепку потёртую сменил на элегантную шляпу оговорённого серо-стального цвета, маякуя о желании плодотворно сотрудничать и далее. Есть, есть моя доля в утоплении «сорок седьмой», поверили! Так и было отчего встать на уши морской разведке — расклад по проблемам с торпедным оружием, распределение командиров и наиболее выдающихся специалистов подплава по субмаринам и планы по развёртыванию «волчьих стай», районы, приблизительный состав, замаскированные под нейтралов суда снабжения. Все эти сведения устаревают невероятно быстро, так что далее я лордов Адмиралтейства порадовать не смогу сверхсекретами, оттого и важно в начальной стадии поспособствовать угроблению «у-ботов» и элиты подводного флота Германии по максимуму.

Пока дойчи и бритиши упражнялись на морях, не намереваясь развязать масштабную войну в воздухе, а Франция шла чётко по лекалам «странной войны», Советский Союз и Финляндия провели второй раунд переговоров, закончившихся предсказуемым пшиком. Только вот есть у Кремля козырный туз в рукаве, — пребывая в Москве под личиной мистера Бонда я «нарисовал» (очень красиво, кстати) бериевцам полный расклад по «линии Маннергейма». Наиподробнейше, до деталей мельчайших расписав всё что знал и помнил — от дотов «миллионников», до особенностей противотанковых бетонных нашлёпок-надолбов и секторов обстрела каждого дота, плюс несколько раз в «финском» отчёте, делал упор на прекрасно подготовленные лыжные батальоны финской армии. Глядишь и додумается Мерецков до организации своих лыжных частей заблаговременно, так-то физкультурников едва ли полстраны, не зря же на значки ГТО сдавали нормативы да в трусах маршировали по площади по Красной. Теперь Генштабу РККА и разведку «линии Маннергейма» проводить не надо, если, конечно, поверят информации от «англичанишки». Хотя тут как раз сомнений особых нет, всё равно начнут проверять, сообразят, — сплошь правда, никакая не деза. Посмотрим, посмотрим на сталинских орлов в действии, прорвут малой кровью оборону «белофиннов» на Карельском перешейке и «советизируют» Финляндию, или же и «здесь» ограничатся Выборгом.

Настраиваю старенький но «приёмистый» радиоаппарат на Москву, но уловив гримасу неодобрения соседа — Жарова Вениамина, «местного Гиляровского», так он представился при знакомстве, нашёл какой-то радиоконцерт дойчей, отметил «одобрение» на челе акулы пера и отошёл к продавленному креслу.

— Зер гут, АлександЕр, зер гут, — подначил Вениамин Степанович, — привыкайте к маршам и фокстротам будущих хозяев мира.

— Так уж и мира?

— Европы, это абсолютно точно, а Прибалтику Гитлер проглотит и не заметит.

— Ведь не рейху, а Советам отошли и Эстония и Латвия с Литвой, разве не так поделили малые страны два людоеда, а товарищ Жаров⁈

— Попрошу вас!

— Пардон, пардон, Вениамин Степанович. Ну какой из вас товарищ, — только герр! Герр Жаров! А может-таки — камрад⁈

— Идите к чёрту, Александр, — на этот раз без растянуто-ироничной «Е» раздражённо процедил корреспондент трёх, а может и четырёх «ведущих газет страны», — если и вырвались из Совдепии, не переносите сюда комиссарские шуточки…

Легенду о беглом СССР-овском курьере Госхрана решил и далее «внедрять в массы», раз уж Юрке Сиверсу «открылся», нечего множить версии. Со здешней охранкой вряд ли сложности приключатся, им сейчас не до комбинаций с неким Новиковым. Да хоть сто раз из СССР, но в политику не лезет, рабочих не баламутит — и хрен с ним. Чинам латвийской госбезопасности впору думать как свои головы уберечь при неизбежной советизации, не должны на мелочёвку отвлекаться.

Немного неспортивно, конечно, но хозяйку, почтенную госпожу Агнессу пришлось «кодирнуть», очень уж непреклонно и категорично желала добропорядочная и законопослушная женщина, вписать Александра Владимировича Новикова в «гроссбух» постояльцев. Конечно, «убедил» Агнию-Агнессу (Агнией мама нарекла, а Агнессой пять лет как величаться стала, типа так «латышестее», солиднее) за руку взял, поцеловал пальчики и убедительно попросил, за двойную плату, нигде не фиксировать беглеца из России. Она и согласилась, свято веря, что пошла на нарушение закона исключительно из-за жалости к симпатичному постояльцу и совсем немножко из-за денег. Пусть так и считает далее. С финансами проблем нет, потихоньку реализую золотишко минского чекиста, любившего супругу ветреную трепетно, но безответно. Бл, почти стихи, надо запомнить.

Поначалу думал самонадеянно, — на легенду курьера, золотишко в Советском Союзе перевозившего, хорошо играет тот факт, что на большей половине белорусской ювелирки бирки магазинные не оторваны, видимо жена капитана не особо и радовалась дорогим «цацкам» от законного супруга, в ящик скидывала. А посему выходит — либо я и есть всамделишный курьер Госхрана, грабанувший казну и бежавший за кордон, либо просто удачливый уголовник, но уж точно не агент ГПУ-НКВД.

Но! Почтенный еврей Абрам Соломонович Копфман, коего я высокопарно именовал «герр компаньон», что старику невероятно нравилось, провёл «невзначай» просветительскую работу. Понемногу скупая (оптом я продавать категорически отказался) у фартового Саши Новикова «советские» ювелирные изделия, Соломоныч, деликатно покашливая, обратил внимание «юного друга» на то, что некоторые из колец-кулонов-браслетов-цепочек-брошек явно старой, «довоенной» выделки, то есть до одна тыща девятьсот четырнадцатого года, «царские». А сие означает, что конфискованы были «бранзулетки» и попали в закрытый чекистский распределитель, где их капитан государственной безопасности Торопов и покупал горстями для жены, а та оказалась альтруисткой неблагодарной.

Да-с, хреново, прокол. Старый семит предельно прозрачно намекнул, что от меня НКВД разит за версту, эх, киборг-шмиборг куев, такую простую тему не просчитал. Ладно Копфман, — дипломатичный ювелир ясно дал понять, его дело сторона, надеется на протекцию со стороны тайного агента СССР, ежели Советская власть, укоренившись в Прибалтике, начнёт прижимать бедного еврея. Но как быть с подручным Соломоныча, шустрым Толиком Пашковцом, непонятно как прислонившимся к семейному бизнесу золотых дел мастера. Анатоль, как и Юра Сиверс, из белоэмигрантов, только постарше Юрия, лет эдак двадцати пяти — двадцати шести. И, что самое неприятное, положил стервец глаз на мою пассию, Ирочку.

«Слияние» двух одиночеств, после моего появления в «доме тётушки Агнессы», случилось на третий день, точнее вечер.

Ирина, обнаружив в соседях воздыхателя-графика, напряглась, даже качественно выполненный портрет в образе лукаво улыбающейся велосипедистки, шедевр пин-апа (ну, я так считаю) не растопил, а только «нарастил» лёд недоверия между двумя художниками.

— Ирина Владимировна, отчего смотрите на соседа как Маяковский на буржуазию?

— Вам показалось, Александр Владимирович.

— Подходите через полчаса к камину, сегодня устраиваю небольшой ужин в честь заселения. Отказ категорически не принимается, хозяйка, Вениамин, Ирма, такоже приглашены.

— Простите, завтра сложный день, надо лечь пораньше.

— Чисто символически, четверть часа, хотите на колени встану?

— Четырнадцать минут!

— Как скажете, мисс хронометраж!

На первом этаже помимо просторной кухни-прихожей, выполнявшей и функционал гостиной, располагались апартаменты хозяйки и прямо у входа небольшая (квадратов семь) комнатка, скорее даже каморка, в которой квартировал «рижский Гиляровский» герр Жаров. Вениамин, действительно специализировался на описании «злачных» мест Риги, все пивнушки и места круглосуточной продажи алкоголя, равно как и адреса потаённых борделей были запойному репортёру прекрасно известны. А вот с исследованиями латышской кухни, в пику «дяде Гиляю», воспевшему московское хлебосольство, увы, не задалось. Ни в какую не желали скупердяи-лабусы кормить и поить художника слова за прекрасные отзывы об их заведениях. Жлобьё! И дело тут вовсе не в непрезентабельном виде непризнанного гения, нет! Обыкновенное жлобство-с!

Давать советы запойному творцу — дело неблагодарное, только врага наживёшь. Я и помалкивал, лишь поддакивал и удивлялся чёрной неблагодарности коллег и прочих завистников не желавших дать Венечке колонку на первой странице, где он бы уж развернулся — далее последовала лекция о скрытой рекламе и как можно на этом зарабатывать бешеные деньжищи…

Углядел оком зорким терминаторским, что амбициозный нищеброд, заработка постоянного не имеющий, держится госпожой Агнессой не только в качестве сторожа-дворника-истопника, но и, гм, фаворита. Ну, то дело понятное, житейское. Таки не наговаривала на добродетельную хозяйку всё знающая матушка Юры Сиверса, не наговаривала, ох уж эти кумушки-шпионки…

— Друзья, первый тост за добрососедство, за размеренную, спокойную жизнь под крылом гостеприимной госпожи Агнессы. Надеюсь, станем добрыми друзьями!

Спиртного затарил с большим запасом, на что госпожа Агнесса и указала, втихую потребовав не выставлять всю батарею, ибо Венечка пойдёт в разнос, а запои акулы пера могут длиться более недели. Посему на столе гордо отпотевала всего одна бутылка водки, коею испивали мы с геноссе Жаровым, а дамы — Агнесса, Ирма и Ирина, тянули ликёр «Розмариновый», заказанный хозяйкой, большой любительницей сего напитка. Колбаса-сыр-буженина аккуратно настроганы Ирмой, которая не совсем цветочница, скорее молочница, а цветы помогает подрезать и продавать доброму Гансу Остерману, отдающему барышне некондицию.

Вопреки обещанию, Ирина «продержалась» за столом не 14 а целых 103 минуты, позволив на прощание даже лёгкий поцелуй в щёчку. Так и уговорили дамы быстро пузатую, почти литровую бутыль «Розмаринового» на троих, но когда по знаку Агнессы метнулся и достал вторую, дама сердца решительно поднялась.

— Благодарю за чудесный вечер, но завтра трудный день, надо выспаться.

— Спокойной ночи, Ирина, — радостно разулыбалась хозяйка, ловко семафоря правым глазом Ирме, при абсолютно неподвижном левом, типа нам больше достанется.

Вениамин в это же время вопрошал, также мимикой — есть ли ещё водка, мол у баб второй пузырь появился, а мы как же.

— Вениамин Степанович, что это с вами, соринка в глаз попала, — заботливо поинтересовалась почтенная вдова.

— Угадали, Агнесс Карловна, соринка. Так свербит — сил нет терпеть.

— А вы за ресницы потяните и вверх-вниз, и вверх-вниз…

— Не стоит, так пройдёт…

Оскорблённый недоверием и явной издёвкой, слова троллинг здесь пока не знают, Жаров ушёл, нарочито вежливо притворив дверь в каморку. Ирма и хозяйка продолжили веселье, попутно просвещая новичка соседа.

Особой гордостью домовладелицы были «удобства». Ванная и душ на первом этаже и сортиры на первом и втором, располагавшиеся друг над дружкой. Ирма и Ирина проживали на втором этаже в двух комнатах, квадратов по 15–16, выходящих окнами на улицу. Я занял единственную, так называемую «семейную» комнату, где помимо широченной двуспалки, стоит отгороженная шкафом узенькая, «девичья» кровать. И хоть плачу вдвое, но если Агнесса найдёт постояльца — подселит, правда на узенькую койку. Это ж надо быть очень и очень субтильным, чтоб там поместиться, прям вот Ежовым Николай Иванычем. Тьфу, подумается же такое…

Отопление дома — «двойное». От пристроенной небольшой котельной, ну и на первом этаже камин совмещён с печкой, которая одной из стен выходит в комнату хозяйки, там недалече лежбище Агнессы Карловны. Всё-таки вырос в суровых условиях СССР, быстро дотумкал — домовладелица изрядно экономит на отоплении — ей то нормально, а котельная работает только в зиму, или когда уже совсем жильцы начинают возмущаться. От камина тепло поднимается вверх, но протопить его накладно — вентиляция не особо, от угля чадит, а дрова дороги нынче. Поэтому камин только по праздникам как сейчас, когда собираются добрые соседи за бутылкой доброго ликёра.

Намёк понял и вручил Агнессе третий сосуд «Розмаринового», как раз когда Ирма уходила — будет чем порадовать себя почтенной домохозяйке, ведь фаворит Жаров вряд ли пьяный способен к любовным подвигам, а я чётко обозначил интерес к Ирине свет Владимировне. Второй намёк последовал сразу же после первого…

— Ирочка девушка строгих правил, мужчину в комнату к себе не пустит, да и мой дом — приличный! Впрочем, Алекс, я всё понимаю, желаете общества Ирины — гостиная к вашим услугам, только вот дрова…

— Ах, милейшая Агнесса Карловна, да вы только подскажите, где тут поблизости дровяной склад.

— Ой, там дорого, но мой двоюродный брат работает в порту, где брёвна, отбракованные приёмщиками, пилят на дрова. Кузен начальствует на разделке и может договориться за ту же цену на вдвое больший объём…

Конечно, Агния-Агнесса наколола кавалера, нисколько цена у портовиков не ниже чем у конкурентов. Зато отторцовка позволяет такие классные чурбачки колоть, так красиво эти «кубики» прогорают в камине, исходя краснотой и рассыпаясь один за другим на уголья — куда там папе Карло с его поленом. Три ходки сделала лошадка старого Якоба за день, три приличных воза смолистых обрезков перекидал, демонстрируя отменную физическую форму. А что смолистые — так жаркие, а дымоход прочистил ещё поутру, тяга улучшилась значительно, теперь и уголька можно в камин насыпать, но лучше дровишки, от них самый тот жар — на лад романтический настраивающий. Да и дерева потрескивание душевности добавляет, ещё бы сверчка за облицовку «пострекотистее»…

Размышляя о сверчках и воспоминая, как выслеживал одного такого «голосистого», пока не изгнал стрекотуна из дедовского дома — ну, как изгнал, зоозащитники могут возмутиться и проклясть (нашёл и раздавил, очень уж противно скрипел кузнечик-переросток) чуть не проворонил возвращение госпожи Самойленко.

— Ого, это что за пирамида Хеопса?

— Это жар, Ирина Владимировна, жар очага. А господин Жаров обеспечивает сей жар, раскалывая отторцовку на махонькие кубики, видите как старается? Вы сегодня рано…

Веня ловко работал топором и шустро уволакивал свежеколотые чурбачки в большом тазу под навес, но гора отпилков высилась стократ большая, предвещая дворнику-поэту-истопнику немалые труды в ближайшем будущем. Впрочем, простимулированный чекушкой Вениамин не роптал — допинг бодрил и звал к новым подвигам трудовым, да и Карловна не будет пенять на выпивку — вон сколько топлива на халяву заполучила…

— Рано, да. Мастерская проект сдала, все довольны, всё хорошо. Даже немножко отметили!

Применив сперхспособности киборжьи учуял запах алкоголя, да и весела Ирина куда как более чем.

— Что пили?

— Будете смеяться — «Розмариновый»! То есть мужчины предпочли крепкие напитки, а нам выставили любимый напиток Агнессы Карловны.

— Думал, что отмечать успехи по работе исключительно российская традиция.

— А вот и ошиблись, — задорно рассмеялась Ирина и прошла мимо кучи дров, постучав костяшкой среднего пальца правой руки по особо выпирающему обрезку.

— Пользуйся моментом, коммунар, Ирка редко выпивает, а если сегодня ещё и подольёшь у камина — все шансы овладеть барышней! Ирма к немчику уехала, хоть и говорит что в деревню, а Агнессу беру на себя — не услышит ваши шашни! Да и за дрова и за дымоход обещала проставиться, карга чёртова.

— Смотри, герр Жаров, не подведи в самый ответственный момент.

— В какой момент?

— Перепьёшь, не встанет на хозяйку, она выйдет покурить и услышит как я Ирэн домогаюсь. Скандал!

— У меня да не встанет?

— Верю! Хватит на сегодня топориком виртуозить, камрад, завтра продолжишь. А сейчас метнись в лавку, держи денежку на ликёр дамам и конфет возьми каких, шоколадок пару. Сообразишь?

— А…

— Само собой, водки обязательно возьми. И пару селёдин пожирнее…

Застолье на четверых затянулось за полночь. Карловна (вот они, славянские корни) щедро проставилась за дрова и столик прикаминный не вмещал выпивку-закуску, пришлось пару табуреток приставить.

Ирина радовалась короткому отдыху — два дня «отпуска» дали владельцы мастерской, плюс небольшая премия. Чертёжники, конечно заметно меньше получили чем два инженера, но всё-таки…

— Всё чертите, — Вениамин прилично набрался и ублажить подругу сегодня стопудово не сподобится. Ладно, можно ведь и «усыпить» домовладелицу, утром решит, что перепила и ничегошеньки то не услышит, — всё планируете. А Советы уже места для баз наметили, скоро им чертить будете. И на субботники ходить.

— Прекрати, — Агнесса, нервно передёрнула плечами, — ты пьян! Латвии обещано сохранение независимости! И Эстонии и Литве! Скажите, Александр!

— Брось, Агнешка, — журналиста стремительно развозило, — Сашка правильно делает, что лыжи вострит куда подальше из Европы. Что Сталин, что Гитлер один хрен. Как забреют в вермахт или Красную армию, и какая разница в какой пилотке помирать — со звёздочкой или свастикой.

— Тебя то, пьяницу, куда заберут, успокойся уже! Молодые рвутся повоевать, в аэроклубы ходят, их и мобилизуют.

— Дура баба! Война мировая, она всех подметёт. Попомните мои слова!

Разошедшегося газетчика, под влиянием алкоголя изрекающего здравые, вполне достойные военного эксперта высокого уровня мысли, по бровей мановению Агнессы Карловны, перебазировал в её «будуар».

— Спасибо, Александр, идите к Ирине, а я это горе уложу. И посмотрите — ворота закрыты.

Так, понятно, — ченч. Пока Вениамин с хозяйкой, мне не возбраняется «штурмовать» госпожу Самойленко, но вполуха-вполглаза присматривать за территорией, исполняя функционал упившегося сторожа. Наверное Карловне сейчас не до плотских утех — упадёт рядом с полюбовником да захрапит, благо есть стойкий оловянный солдатик Александр, который не допустит краж, грабежа и прочих бесчинств во владениях госпожи Петерсоне. А прекрасная чертёжница, оставшись на время транспортировки Вениамина Степановича к Агнессе Карловне, у камина в одиночестве, ужасно нервничала.

— Ирина, да не дичитесь, не наброшусь аки варвар на гордую патрицианку.

— Саша, вы специально это подстроили?

— Что? Дрова, застолье, пылающий камин и никаких свидетелей? Хотелось бы быть таким многоходовщиком, но всё получилось так, как получилось без всякой режиссуры.

— Про вас плохо говорят.

— Кто? Кто может в Риге про меня что-то знать, тем более плохо говорить?

— Юру Сиверса помните?

— Естественно, только сей мушкетёр вряд ли станет очернять спасителя. Я ж его случайно выручил, мимо проходил, а не выставлял бандитов против Юрки, чтоб коварно к вам в доверии втереться. Слишком сложно. Да и потом, где вы, а где Сиверс.

— У Юры есть приятель, Толя Пашковец.

— И?

— Он сегодня заходил утром в мастерскую.

— К вам заходил, чтоб про меня поговорить? Странно.

— Предупредил, что некто, выдающий себя за Александра Владимировича Новикова — агент НКВД и советовал поменьше с вами общаться.

— Ни черта не понимаю. Ладно, заподозрил щенок меня в шпионаже. Так отчего в охранку местную не побежал с доносом? Почему к вам прискакал? Ревность?

— Нет. То есть да. Павел пытался зам ной ухаживать.

— Безуспешно, надеюсь?

— Как вы смеете, — валькирией взвилась Ирина, — конечно, ничего у него не вышло!

— Молчу! Молчу! Но, как мне теперь быть? Чисто по русски морду набить Павлику? Или нет, лучше об асфальт извалять, чтоб коросты по всей физиономии, чтоб полгода к барышням подходить не решался. Пожалуй, второе…

— Нет, Саша, нет, пожалуйста, — женщина испугалась, всерьёз испугалась, — Павел он страшный человек.

— Бандит?

— Нет, то есть да. То есть он в патриотической организации.

— Какой организации? Белогвардейской?

— Не поняла. Ах, да, в эмигрантской, в офицерской. Они хотели в сентябре в Польшу ехать воевать против Советов, но там быстро закончилось. А сейчас намереваются бороться против агентов Сталина здесь, в Риге. И у Павла есть оружие.

— Оружие? Какое?

Ирина жестами изобразила «наган», — никаких сомнений, очень уж точно художница и чертёжница обрисовала пальчиками барабан револьвера, слов не нужно…

— Сопляки, играются в войнушку. Скоро тут такое начнётся, польские события детскими страшилками покажутся.

— Вы и правда из НКВД?

— Тьфу! Ирина Владимировна, и вы поверили в фантазии экзальтированных юнцов? Я об одном мечтаю — Буэнос-Айрес, солнце, океан. Домик на побережье и некая симпатичная особа рядом. И никакой войны и никакого оружия. А Пашки да Юрки хотят стать пушечным мясом — да и чёрт с ними.

Вспомни чёрта — он и появится. В колокольчик у малых ворот звякнули — раз, другой, третий.

— Ой, — барышня схватилась за сердце, а если это…

— Тс! Сейчас выясню.

Вышел (с оглядкой, не хватало по глупому подставиться) во двор, колокольчик редко, но настойчиво «дзыньлялякал».

— Кто?

— Александр, не бойтесь, это я.

— Сиверс? Какого хрена в столь поздний час? Пожар в борделе? Это без меня!

— Надо поговорить, срочное дело.

— Утром поговорим, я не одет и вообще. Что надо, в трёх словах скажи.

— Э, нашёлся человек, готовый сделать паспорт. Очень надёжный человек.

— И всё?

— Да, — по голосу понятно, Юрок растерян, но точно один стоит у ворот, через подцепленный к трубе осколок стекла прекрасно улица «зеркалится» моим суперзрением, на которое и тьма ночная не влияет.

— Ладно, завтра к десяти подойдёшь, переговорим. Получится, выдам премию за посредничество.

— Но я хотел.

— Утром хотелки озвучишь, замёрз тебя слушать. Всё, отбой.

Метнулся к двери, так и есть, о женщины, вам имя — любопытство!

— Ириш, подслушиваешь?

— Саша, не надо никуда ходить! Это Пашка Юрку подослал! Он задумал нехорошее!

— Свет очей моих, не надо так дрожать. О, замёрзла то как — ледышка. Идём, садись, открою самую страшную правду о себе.

— Ой!

— Не бойся, просто почитаю свой роман, который никак не могу опубликовать в Советском Союзе, поэтому и сбежал. Я ещё и писатель, девочка моя, так-то.

Ирина пропустив мимо ушей фамильярное и даже оскорбительно в это время обращение к почтенной даме — «девочка», широко-прешироко распахнула зеркало души, утонуть захотелось в её глазыньках. Но! Держим марку — раз обещал, надо «тиснуть роман».

— И о чём таком страшном ты пишешь, — перешла на «ты», закутавшаяся в плед (хоть от камина жарило ого как, постарался Жаров с чурбачками) прекрасная Ирэн, добрый знак, герр попаданец, — что нельзя напечататься в Советском Союзе.

— «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворцы Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат»…

Пятнадцати минут (читал только иудейскую часть, без московских хулиганств команды Воланда) хватило — Ирина словно под гипнозом всматривалась, всматривалась, всматривалась в рассказчика… Хорошо думать о себе в третьем лице, но надо притормозить, оставить «громкую читку» на следующий раз, по принципу Шахерезады!

— Всё, дальше помню не совсем чётко, надо рукопись достать, освежить, да и с листов читать удобнее.

— Что это, Саша? Это твоё?

— Моё, — пока девушка в трансе, нежно прикоснулся к губам прелестницы, всё честно — «Слияние и Контроль» не задействованы, исключительно на гении Михал Афанасьича и на собственной смекалке вывез, — для тебя. Продолжение хочешь услышать?

— Да, — нежный ответный поцелуй, — Саша, ты гений!

— Я такой, солнышко.

— Ой, куда понёс?

— Куда надо, Ирочка, не переживай! Глазки закрой, а губки, наоборот — приоткрой. Вот так, моя хорошая, да, вот так…