Террор. Кому и зачем он нужен

Глава 2 Так ли одиноки террористы-одиночки

В 1927 году все уже было по-другому. Много воды утекло с далекого тогда года 1907-го. Как будто века прошли. Сначала катком по Европе прошла Первая мировая война, затем в России началась война гражданская. Изменилось все – внешний вид людей, название стран, их достаток и образ жизни. Исчезли целые империи, и в их числе Российская империя. Те, кто в 1907 году ее «качал» и сидел в тюрьмах, теперь сами были властью, сами стали новой Советской Россией. Не изменилось только одно: мировая политика и терроризм как один из инструментов ее осуществления.

Описывая этот день 1907 года и место действия, мы бы так и написали: Варшава, Россия. Но в 1918 году Польша быть Россией перестала, поэтому и события, которые нас интересуют, произошли в независимом польском государстве, которое было воссоздано после 123-летнего отсутствия на политических картах мира[56]. 7 июня 1927 года в 9 часов утра посланник СССР в Польше Петр Лазаревич Войков прибыл на вокзал польской столицы. Он встречал своего коллегу Аркадия Павловича Розенгольца, возвращавшегося в Москву. Путь был непростой и долгий: советский дипломат ехал из Лондона через Берлин. Уже почти два года, как товарищ Розенгольц был тем, кого сегодня принято называть послом в ключевой точке мира. Великобритания в этот момент – самая сильная страна в мире, и отношения с ней безусловно для Москвы приоритетны. Место посла в США и Китае сегодня – это самое важное и почетное назначение в российском МИДе, и занимающий это место дипломат стоит на первой ступени сверху карьерной лестницы, которая, как известно, весьма крута и уходит в небо. В 1927 году точно такая же ситуация была в отношении Лондона, поэтому мы можем смело сказать, что товарищ Войков встречал на вокзале польской столицы самого значимого своего коллегу. Выпив по чашечке кофе в вокзальном кафе, дипломаты вышли на перрон к скорому поезду, отправлявшемуся в столицу СССР. Они так и шли, обсуждая непростую мировую обстановку, как в этот момент раздался револьверный выстрел[57]. Стрелял неизвестный мужчина, причем стрелял именно в Петра Войкова, а другой советский посланник, Аркадий Розенгольц, террориста совершенно не интересовал. Террорист стрелял не переставая, Войков отскочил от коллеги и бросился бежать, Розенгольц же просто отошел к краю перрона с линии огня. Петляя на ходу, советский посол в Варшаве достал из кармана пальто свой «браунинг». Он даже несколько раз выстрелил в террориста в ответ, как вдруг стал падать и в итоге рухнул на руки подбежавшего полицейского, нападавший же бросил оружие на перрон и поднял руки. Из своего револьвера системы «маузер» он выпустил все шесть пуль, от которых Петр Войков получил два огнестрельных ранения: одну с левой стороны в область грудной клетки, другую – в область мягких тканей правого плеча. Через пятьдесят минут после ранения, в 10:40, Петр Лазаревич скончался в госпитале Младенца Иисуса прямо перед началом опе– рации[58].

Даже политические противники, прямо скажем, враги большевиков из белой эмиграции, которые обеспечивали дальнейшую защиту террориста и постарались сформировать о нем то самое впечатление из серии «онижедети», признавали, что посланник СССР вел себя очень достойно: «Войков сохранял перед смертью значительное присутствие духа. Придя в сознание в госпитале, в который он был перевезен с вокзала, он отдал своему секретарю распоряжение, касавшееся бывших при нем бумаг и ключей полпредства, о судьбе которых он беспокоился»[59].

Стрелявший и убивший главу советской дипмиссии в Польше оказался 19-летним учеником гимназии Русского общества в Вильно[60] по имени Борис Коверда, работавший в редакции еженедельника «Белорусское слово». При обыске у террориста были найдены еще четыре патрона к револьверу, и, что позже подчеркивали его адвокаты – ни копейки денег[61]. Задержавшим его полицейским он сказал: стрелял, желая убить Войкова в качестве посланника СССР. Дабы отомстить за Россию, за миллионы людей.

Суд над Борисом Ковердой начался 15 июня 1927 года, то есть всего через 8 дней (!) после совершения террористического акта. Террорист занял странную позицию, так и сказав на суде: «Признаю, что убил Войкова, но виновным себя не признаю».

«Меня зовут Борис Коверда, сын Софрона и Анны. Я родился в Виленском уезде 21 августа 1907 года. Место постоянного жительства – Вильна. Национальность – русский. Подданство мое мне неизвестно, отец мой, кажется, является польским гражданином. Вероисповедание – православное», – говорил судьям Коверда[62]. То есть 19-летний парень заявил, что не знает, какое у него гражданство.

Свой поступок он объяснил так: «будучи противником существующего в России политического и социального строя, стремясь к выезду в Россию, дабы там принять активное участие в борьбе против этого строя, он прибыл в Варшаву с целью получения разрешения представительства СССР на бесплатный въезд в Россию, а когда ему было в этом отказано, решил убить посланника Войкова как представителя власти СССР». Парень хотел поехать в Россию, чтобы свергать большевиков, а они, злодеи, взяли и не дали ему визу (разрешение на въезд). Понятно, что в таком случае нужно обязательно кого-то убить. Вы же так всегда поступаете, уважаемый читатель, если вам отказывают в визе?

Портрет Войкова Коверда якобы нашел сам[63], как якобы исключительно сам и прочитал в варшавских газетах о предполагавшемся отъезде Войкова в Москву, после чего в течение нескольких дней ходил подстерегать свою жертву к московскому поезду. Но вот незадача – Войков-то никуда не уезжал! В Москву уезжал возвращавшийся проездом из Лондона товарищ Розенгольц, но об этом в газетах никто ничего не писал. Это значит, что «из газет» ничего Коверда вычитать не мог, а прекрасно знал, когда и почему Войков появится на вокзале. Вот только от кого он это узнал? Зная, что в Варшаву приезжает Розенгольц, можно было догадаться, что Войков обязательно придет его встретить и проводить. Сверить часы, что-то передать в Москву через Розенгольца – это обязательно будет актуально. И точно это будет на вокзале, в буфете, в момент пересадки с одного поезда на другой.

Объяснения Бориса Коверды, которые он давал на суде, могут быть объяснены лишь двумя причинами: это либо хитрые уловки адвокатов, или надо признать, что он был просто психически нездоров. Попутно заметим, что у бедного как церковная крыса парня, который работал, чтобы помочь своей матери и сестре, и действительно практически не имел средств для самого себя, в суде было 4 адвоката![64] И эта массированная защита тщательно работала, пытаясь создать перед польским судом образ несчастного, гонимого и обиженного. Основная идея, которую повторяли адвокаты Коверды: «Все эти внешние обстоятельства, сопутствующие покушению, указывают несомненно на то, что Коверда совершил его один, без чьей-нибудь посторонней помощи»[65]. Причем защищающие его юристы, с разным опытом, с разной тактикой и стратегией защиты, все они постоянно пели одну и ту же песню: Борис Коверда все сделал сам. Он был один, точно один. И иначе быть не может. Никто не помогал, никто не подсказывал. Он же еще совсем ребенок.

Работа адвокатов чувствуется в его показаниях. Например, пытаясь уйти от однозначно отрицательной формулировки «убийство дипломата», он попытался добавить эмоций: «Я хочу еще прибавить, что я убил Войкова не как посланника, а как члена Коминтерна»[66]. Хотя в другом месте прямо говорил, что решил убить именно посланника, именно Войкова, за то, что тот не дал ему документы на проезд в Советскую Россию.

Во время судебного заседания всплывали интересные факты, которые много говорят тем, кто знает историю России и помнит, кто осуществлял теракты в нашей стране в начале ХХ века. Отец Бориса Коверды (Софрон Коверда) тоже дал показания суду.

«В Вильно еще в царское время я принадлежал к партии социалистов-революционеров и принимал участие в нелегальной работе».

«Когда наступил переворот, я принимал участие в уличных боях против большевиков. Однако после переворота большевики мобилизовали меня и назначили комендантом этапа, потом меня забрали в армию. Я не мог примириться с таким положением вещей и в 1921 году нелегально бежал из России, перейдя границу под Несвияжем. Семья моя была тогда уже в Польше. Я перешел польскую границу как офицер Красной армии».

«При Керенском в 1917 году я боролся против большевиков и говорил об этом с Борисом».

«…Я начал издавать в Варшаве газету «Крестьянская Русь». Это был орган организации Савинкова, демократического направления. Я издавал эту газету, пока у меня были деньги. Я – белорус, моя жена тоже»[67].

Смотрите, как интересно. Софрон Коверда оказался эсером, который принимал участие в нелегальной работе в царское время, потом активно с оружием боролся против большевиков. При этом он был не рядовым участником самой кровавой партии русской истории, но издавал для социалистов-революционеров газету Бориса Савинкова, который, как я напомню, был фактическим главой одной из террористических группировок, боровшихся против СССР. С одной стороны были террористы «левого толка» Савинкова, с другой – террористы из Белого движения, о которых мы поговорим чуть ниже. Как вы думаете, такой папа влиял на своего сына, увлекая его левыми идеями эсеров?

Обратим внимание, что себя и свою жену Софрон Коверда назвал белорусами, а их сын себя называет русским. Это значит, что идейно Борис Коверда был отнюдь не левым, в этом его расхождение с отцом. А что же общее? Готовность к террору и вооруженной борьбе с властью, которая тебе не нравится. А флаг для этого террора может быть разным.

«Мне жаль, что я причинил столько неприятностей моей второй родине – Польше, – сказал на суде Борис Коверда. – Вот в газетах пишут, что я монархист. Я не монархист, а демократ. Мне все равно: пусть в России будет монархия или республика, лишь бы не было там той банды негодяев, от которой погибло столько русского народа»[68].

Что характерно, в Советской России ситуацию видели именно так! Сомнений в том, что за террористическим актом стоит большая политика, а вовсе не молодой идеалист, у советской печати не было. «Выстрел, поразивший на главном варшавском вокзале т. Войкова, был вспышкой молнии, осветившей провокационную работу британского империализма по вовлечению Польши в военную авантюру против СССР. И, как бы в подтверждение этого, появилось в виленском органе польских монархистов «Слово» (от 11/VI) весьма характерное интервью с есаулом Яковлевым. Яковлев заявил следующее: «Коверда приходил ко мне неоднократно, зная, что я имею много русских книг и журналов, издаваемых за границей, которых он не мог бы найти в Вильне в другом месте. Видывал я его только в типографии, где одновременно печатались «Новая Россия» и «Белорусское слово»… «Несомненно, война какого-нибудь государства, а в первую очередь Польши с Советской Россией, значительно помогла бы нам… Мы, русские эмигранты, не можем отрицать того, что мы боремся и будем бороться с большевиками на жизнь и смерть всеми доступными нам средствами: террором, насилием, огнем и мечом». Одновременно с этим заявлением Яковлева появились в варшавских газетах «Курьер Поранны» и «Наш Пржеглонд» сообщения о том, что обыски, произведенные в Вильно у русских монархистов, дали в руки следственных властей обильные материалы о деятельности белогвардейских террористов в Польше… И вдруг примерно с 10–11 июня тон польской прессы резко изменился, словно по мановению какой-то таинственной дирижерской палочки. Газеты забили отбой и обрушились на СССР с неслыханными чудовищными нападками вплоть до обвинения нас самих в убийстве Войкова. Появились сообщения о том, что следствие не установило абсолютно никакой связи Коверды с русскими монархистами в Польше»[69].

Но вернемся к суду. Каков должен был быть приговор суда? Умышленное убийство, сознательное и хладнокровное. Убит глава дипломатической миссии, но ведь он же из России. И суд учитывает «чрезвычайно важные смягчающие вину обстоятельства, к которым следует также причислить глубокий патриотизм подсуд. Коверды и глубину понимания им страдания его сородичей – дают суду возможность приговорить Коверду к бессрочным каторжным работам»[70]. То есть вместо смертной казни – бессрочная каторга. Убит же не французский и не британский, а всего лишь дипломат из Советской России. Но и это еще не все. В приговоре написали, что Коверда должен оплатить судебные издержки, и тут же указали: освободить его от их уплаты. А далее суд постановил обратиться через министра юстиции к президенту Речи Посполитой (Польши) с ходатайством о замене Коверде бессрочных каторжных работ теми же работами на пятнадцатилетний срок. Молодой террорист убил русского, поэтому вместо пожизненного просим дать 15 лет.

Сложно не согласиться с оценками советской стороны: «Перед судом прошел ряд специально подобранных свидетелей, которые всеми способами обеляли Коверду, изображая его невинным отроком с кристальной душой и голубиным сердцем. Обычно с понятием суда связано представление о защите и обвинении. Суд над Ковердой, в сущности, не имел обвинения. Прокурор и защита разделили между собой труд, целью которого было представить Коверду в виде «национального героя». Государственный обвинитель, изложив в начале своей речи формальное содержание соответствующих статей кодекса, в дальнейшем фактически защищал Коверду. Прокурор, призванный защищать оскорбленный убийством посла престиж польского государства, констатировал сразу, что варшавское преступление – это всего-навсего «столкновение двух атомов в безбрежном пространстве… Сравнив убийцу с Иваном Сусаниным, прокурор закончил свою обвинительную речь призывом к милосердию»[71].

Вот тут самое время пару слов сказать об авторе книги, которую мы столь много цитируем, «Убийство Войкова и дело Бориса Коверды», что очень оперативно увидела свет в Париже в том же самом 1927 году. Автор ее на обложке обозначен лишь двумя буквами: С. В. За ними скрывался Сергей Львович Войцеховский. Про всю его жизнь вспоминать не будем, вспомним лишь самое яркое, много говорящее сегодняшнему патриоту России.

1. После Октября 1917 года господин Войцеховский оказался на незалежной Украине, где служил чиновником для особых поручений и переводчиком при гетманском министерстве иностранных дел. То есть мало того, что служил только что созданной и никогда до этого не существовавшей Украине как государству, так еще и умудрился делать это под властью немцев! Редкой принципиальности был этот «русский патриот».

2. При этом был С.В. монархистом, ярым противником большевиков, в Польше находясь уже в эмиграции. Но не просто так он жил в польской столице, а был в Варшаве резидентом разведывательно-информационной части Канцелярии Великого князя Николая Николаевича, которой руководил генерал от инфантерии А. П. Кутепов. То есть автор книги о Коверде фактически возглавлял разведку белой эмиграции, которая в описываемый нами период (какое совпадение!) начинает переходить к террору в отношении деятелей большевистского режима.

3. 4 мая 1928 года родной брат Сергея Войцеховского – Юрий – выстрелил в торгового представителя СССР во все той же Варшаве товарища Лизарева и легко его ранил[72]. После покушения советская дипмиссия направила польским властям ноту протеста, в которой прямо назвала стрелявшего террориста и указала: «По имевшимся у Посольства достоверным сведениям, названный Юрий Войцеховский участвовал в организации убийства советского Посланника Войкова Ковердой»[73].

4. Ну и вишенка на торте: в своей книге Войцеховский пишет, что имел честь видеть Бориса Коверду… сразу после ареста на вокзале! Через несколько минут после убийства! Как такое могло быть, он не поясняет. Вы поверите в такое случайное совпадение или в то, что они не были знакомы ДО теракта?

Но вернемся к вердикту суда. Как вы уже, наверное, догадались, Борис Коверда не отсидел весь срок. Он был освобожден из тюрьмы через 10 лет, 15 июня 1937 года, потом через Германию уехал в Югославию. В 1938 году приехал в Варшаву, где женился, после чего с супругой вернулся обратно в Белград.

А дальше начинается самое интересное. Все факты, неудобные для версии «сам все сделал, был один» в биографии Бориса Коверды удаляются или ретушируются. Но мы, уважаемый читатель, вам расскажем то, что другие тщательно стараются скрыть. Будучи в Варшаве летом 1939 года, пишут нам биографы Коверды, он «почувствовал приближение начала войны» и в Югославию уже не вернулся. Далее они перематывают его жизнь сразу в 1945 год. Конец войны, мол, застал Бориса Коверду в Лихтенштейне. Его жена и дочь находились в Германии в лагере перемещенных лиц в Регенсбурге.

Но ведь нам интересно, что же Борис Софронович Коверда делал с 1939 по 1945 год, когда и каким образом очутился в Лихтенштейне, да еще и разлученный со своей семьей?

Прячут факты биографии не случайно. Дело в том, что великий русский патриот Борис Коверда сразу после 22 июня 1941 года пошел служить немцам. Возможно, что и раньше уже был с ними на связи, но это мы можем только предполагать. Но где и с кем он был в период Великой Отечественной, мы знаем достоверно. В интернете гуляет фотография, на которой Коверда запечатлен во Пскове в 1943 году. В это время там стояла немецкая армия, а убийца Войкова числился в составе формирования, позднее переименованного в 1-ю Русскую национальную армию. Вот в составе этого подразделения вермахта Борис Коверда и нашел убежище на территории нейтрального Лихтенштейна весной 1945 года.

Теперь небольшое отступление, чтобы понять, что это за такая «Русская национальная армия». Был в истории сотрудничества белых эмигрантов и гитлеровцев майор вермахта Борис Смысловский, который взял себе псевдонимы фон Регенау, а потом Артур Хольмстон. Он у немцев командовал неким «Зондерштабом-R» (Особый штаб «Россия»). Этот белый офицер, ставший кадровым германским разведчиком еще до прихода Гитлера к власти, занимался тем же самым, что и генерал Власов, – формированием боевых частей для армии фюрера из русских. Можно сказать, это были конкурирующие проекты. Власов оказался более известным и менее успешным: всех предателей стали называть власовцами, а самого Власова поймали, судили и с бандой приспешников повесили во дворе московской тюрьмы по приговору суда. Хольмстон-Смыс– ловский создал воинскую часть, но сумел с ней уцелеть. Его верным соратником и был террорист Борис Коверда. Звание у убийцы советского дипломата было фельдфебель германской армии, а должность – осведомитель сектора 2-го отдела. То есть русский патриот Коверда следил, чтобы военнослужащие дивизии Хольмстона не перешли на сторону Красной армии, чтобы они верно служили фюреру германской нации Адольфу Гитлеру.

Под занавес войны, когда всем все было уже понятно, 1-я Русская национальная армия умудрилась в конце апреля 1945 года тихонько пройти по территории Германии, а в ночь на 3 мая организованно перешла границу с Лихтенштейном. Там она была интернирована и фактически стала единственной частью армии Третьего рейха, которая избежала плена. Тех, кто решил остаться в небольшом Княжестве Лихтенштейн, оказалось совсем немного: 432 военнослужащих, 30 женщин и двое детей. Борис Коверда был в этом списке под номером 372[74]. Надо отдать должное Лихтенштейну, это крошечное княжество в центре Европы отказалось выдавать кого бы то ни было и не испугалось ни Сталина, ни Вашингтона с Лондоном. Из Лихтенштейна так никого ни в СССР, ни союзникам и не выдали. Через некоторое время все интернированные получили возможность уехать из княжества туда, куда они хотят. Борис Коверда захотел в США[75].

Далее в его жизни начался американский этап, и он тоже полон загадок и удивительных событий. Биографы нам рассказывают, что жена и дочь Коверды уже переехали в США, а его самого американские власти не пожелали впустить. Это логично – он террорист и уголовник. Но тут произошло очередное чудесное совпадение в жизни Бориса Коверды. По просьбе неких видных эмигрантов американский конгрессмен по фамилии Вальтер внес законопроект… о допущении Б. Коверды в США! Законопроект был внесен, принят и подписан президентом Эйзенхауэром. Подумаешь – террорист и убийца дипломата. Он же убил советского дипломата, а это совсем другое дело[76].

В начале 1956 года Борис Коверда приезжает в США. Здесь он работает в газете «Россия», а после ее закрытия – переводчиком в «Новом русском слове». Что за «русская пресса» была в Штатах во время периода холодной войны, думаю, уточнять не надо: цеэрушная. Любопытно, что была в истории жизни Бориса Коверды встреча и с лауреатом Нобелевской премии по литературе А. И. Солженицыным. 18 февраля 1987 года Коверда тихо скончался на 80-м году жизни в американском местечке Адельфи.

Вот такая история Бориса Коверды. А ведь ему даже стихи посвящали! Это сделал Константин Бальмонт, справедливости ради, не знавший тогда, что этот юноша, застреливший Войкова, потом будет служить в гитлеровской армии, а позже и в цеэрушных изданиях.

Если же вы все еще верите сказкам про юношу с горячим сердцем и револьвером «маузер», то придется вас погрузить в геополитическую реальность, что была на 7 июня 1927 года. А была она не менее жесткой и тревожной, чем сейчас. Дело в том, что чуть менее чем за две недели до стрельбы на вокзале Варшавы Великобритания разорвала дипотношения с СССР (27 мая 1927 года)! Подобный разрыв с сильнейшей державой того времени резко усиливал напряженность вокруг советских границ, да и внутри их тоже[78]. И всего через 11 дней после демарша Лондона на вокзале Варшавы Борис Коверда застрелил Петра Войкова! Можно сказать: как же вовремя?!

Разрыву дипломатических отношений с Москвой предшествовал налет британской полиции, которая 12 мая 1927 года внезапно ворвалась в помещения АРКОС и советского торгового представительства, размещавшихся в лондонском Сити на Мургет-стрит. Как и сейчас, тогда мировая политика была делом непростым и нелинейным. Поэтому торговлю с Западом молодая Советская республика, где не было частной собственности, осуществляла через… частную компанию АРКОС (All Russian Cooperative Society Limited). У АРКОСа никакого иммунитета не было, что же касается торгового представительства СССР, то оно пользовалось дипломатической защитой. Но англичан такие мелочи не волновали. Фактический захват помещений АРКОС и торгпредства продолжался четыре дня. Все это время бравые британские полисмены вскрывали стальные сейфы и искали компрометирующие документы. После чего последовало заявление, что обыск «доказал, что из дома № 49 по улице Мургет направлялись и осуществлялись как военный шпионаж, так и разрушительная деятельность на всей территории Британской империи». Лондон действовал по схеме: ничего не нашли – заявили, что нашли – дипотношения с СССР разорвали[79].

За 12 дней до выстрелов на вокзале Варшавы, 26 мая 1927 года, из Москвы пограничным округам была отправлена директива ОГПУ: «В связи с разрывом англо-советских отношений необходимо учесть оживление диверсионной и террористической деятельности, инспирируемой англичанами. В Москве уже сейчас нами установлена террористическая группа, связанная с одним из сотрудником английской миссии. Возможны также и попытки провоцирования столкновений на границе…»[80].

Что же так возмущало англичан на самом деле? Попытки СССР играть свою игру во внешней политике – в первую очередь в Китае, который в начале ХХ века Запад уже мысленно прибрал к рукам и рассматривал как свою вотчину. Но тут Москва начала оказывать помощь Центральному китайскому правительству, во главе которого стоял глава партии Гоминьдан Чан Кайши[81]. Это позже Сталин сделает ставку на китайских коммунистов и Мао Цзэдуна, а в целом линия советской политики в отношении Поднебесной была очень и очень гибкой[82]. 23 февраля 1927 года (!) Лондон в знаменитой «ноте Чемберлена» потребовал от СССР прекратить помощь гоминьдановско-революционному Китаю. Словосочетание «наш ответ Чемберлену» стало нарицательным, в СССР прошли манифестации. Однако свои проблемы Лондон решил иным путем: путем осуществления государственного переворота. Новизна была в том, что его осуществил… сам Чан Кайши. Он резко изменил направление политики страны, осуществив репрессии против коммунистов и других революционно настроенных сил, – Шанхайская резня апреля 1927 года подвела черту под периодом дружбы с Москвой[83]. Перечеркивая два года революционной борьбы, власть Поднебесной развернулась лицом на Запад, да так, что захрустел весь государственный механизм.

В том же самом феврале 1927 года на реке Янцзы китайскими властями был захвачен торговый пароход «Память Ленина». Находившиеся на нем советские дипкурьеры товарищи Крилл и Грейбус были сняты с парохода и брошены в тюрьму. Следом была арестована и вся команда парохода. 6 апреля 1927 года, то есть ровно за два месяца до теракта в Варшаве, около ста китайских полицейских и солдат ворвались во двор советской дипломатической миссии. Они громили и даже поджигали помещения, арестовывали и увозили советских дипломатов и членов их семей, но в главное здание ворваться так и не рискнули.

Дело шло к войне, могло закончиться войной. Напряженность в Китае и резкое обострение отношений с Британией. Поэтому выводы советской печати, оценивавшие теракт Коверды как «провокационную работу британского империализма по вовлечению Польши в военную авантюру против СССР»[84], были очень близки к истине. Вот в этой атмосфере атак на советские дипломатические учреждения и решил 19-летний паренек из Вильно, будущий фельдфебель вермахта, застрелить главу дипломатической миссии СССР в Варшаве, чтобы добавить напряженности и опасности еще одной войны, ведь вылазки банд и отрядов с польской территории – все это создавало возможность уже польско-российского военного конфликта.

И никто ему ничего не подсказал, не надоумил? И четыре адвоката как-то сами появились за 8 дней у Коверды, бедного как церковная крыса? А потом его просто так любили и уважали в США, что приняли специальный закон, чтобы террорист и убийца смог ступить на «берег Свободы». Вы в это верите?

А еще в том же 1927 году, словно по команде, невиданную активность начала проявлять и белогвардейская эмиграция. Которая тоже именно в 1927 году решила заняться террористической деятельностью. Боевую организацию Белых – РОВС (Российский общевоинский союз) – в 1928 году возглавил генерал А.П. Ку– тепов.[85].

Чтобы еще лучше понимать КОНТЕКСТ момента, дадим хронологию нескольких дней июня 1927 года.

3 июня 1927 года – в Москве, в доме № 3/6 на ул. Малая Лубянка, где проживают сотрудники ОГПУ, обнаружены и обезврежены взрывное устройство (весом в 4 кг) и зажигательные бомбы.

4 июня 1927 года – в Смоленской губернии в перестрелке с ОГПУ убит террорист РОВС Э. Опперпут-Стауниц.

5 июня 1927 года – в белорусской станции Дретунь в перестрелке с ОГПУ убиты 2 террориста РОВС М. Захарченко-Шульц и Вознесенский.

6 июня 1927 года – террористом РОВС Радковичем брошена бомба в бюро пропусков ОГПУ. Этот террорист будет убит (покончил самоубийством в окружении) 6 июля 1928 года под Подольском.

6 июня 1927 года – Ответом на терроризм, убийства и диверсии стали изменения в Уголовном кодексе СССР. Печально известная 58-я статья про антисоветскую деятельность была включена в УК СССР.

7 июня 1927 года – убийство Войкова в Варшаве. Стрелял Борис Коверда.

8 июня 1927 года – опубликовано «Правительственное сообщение» в связи с активизацией террористической и диверсионной деятельности на территории СССР со стороны зарубежной монархической белогвардейщины[86].

10 июня 1927 года – Москва. По постановлению ОГПУ расстреляны 14 «террористов-монархистов» и 6 «английских шпионов».

16 июня 1927 года – Дальневосточная граница. Бой пограничников Гродековского погранучастка с белогвардейской бандой Литвинцева и Птицына в Нестеровой пади. В перестрелке ранено 3 бандита, банда ушла в Китай.

18 июня 1927 года – убит (покончил с собой), будучи окруженным, боевик РОВС Ю. С. Петерс.

СССР балансировал на грани войны внутренней и войны внешней. Тогда обошлось – Запад решил действовать террористическими, а не военными методами. Давление все нарастало: в Китае в Кантоне (ныне город Гуанчжоу) произошел еще один налет на советское дипломатическое представительство. Предыстория такова: 11 декабря 1927 года в Кантоне началось коммунистическое восстание, известное, как Кантонская коммуна. В ходе боев, продолжавшихся несколько дней, силы правительства Чан Кайши его подавили, устроив в городе расправы над восставшими. А 14 декабря 1927 года по личному указанию одного из лидеров Гоминьдана Ван Цзинвэя, считавшего СССР причастным к подготовке этого восстания, и было атаковано советское консульство. На этот раз все было гораздо более жестко: при атаке китайцами было убито пятеро советских дипло– матов[87].

Но вернемся в день 7 июня 1927 года. В нашей таблице «диверсий и происшествий июня месяца» намеренно пропущены две строки. Дело в том, что день, когда Борис Коверда убил Петра Войкова, действительно стал ГЛАВНЫМ террористическим днем! В тот же самый день – 7 июня 1927 года — в Белоруссии был убит глава Белорусского ОГПУ И. К. Опанский. История эта довольно мутная: неподалеку от полустанка Ждановичи под Минском перевернулась дрезина, на которой он вез задержанного нашими пограничниками нарушителя границы. В результате официально было объявлено, что смерть главы Белорусского ОГПУ Иосиф Казимировича Опанского произошла в результате террористического акта, в котором погиб также водитель Голубев, тяжело были ранены сотрудники ОГПУ Корытов и Федосеенко[88].

Сегодня имя Опанского мало известно, между тем это был один из видных чекистов. Достаточно сказать, что 16 августа 1924 года он сыграл в Минске роль «хозяина» конспиративной квартиры, на которой Савинков, глава Боевой организации эсеров, и был арестован. Музей белорусской милиции и по сей день владеет двумя экземплярами уникального ордена: это орден Трудового Красного Знамени БССР. На щите изысканной формы надписи золотом на трех языках – белорусском, польском и еврейском. Так вот, самый первый орден принадлежал Иосифу Опанскому[89].

В тот же день – 7 июня 1927 года – группа боевиков РОВС, заброшенная через финскую границу в Ленинград, осуществила здесь террористический акт. Причем после этого сумела даже вернуться на территорию Финляндии. Группа террористов состояла из трех человек: бывший артиллерист-марковец Виктор Ларионов, 20-летний сын полковника царской армии Сергей Соловьев и его одноклассник из Хельсинки Дмитрий Мономахов. Шли террористы с простой целью – взорвать что-то, устроить теракт.

Виктор Ларионов оставил об этой террористической вылазке мемуары, и оригинал этой книги тоже лежит на моем столе: «Наше вооружение и снаряжение – основательно: на животе, за поясом у меня маузер с патроном в стволе и с полной обоймой, в кармане плаща – браунинг, в заднем кармане брюк – немецкая бомбочка-«апельсин», в боковых карманах френча – флакончики с газами, в часовом кармашке – порция циана, – писал в своей книге террорист Ларионов. – Мои друзья не имеют газов, и у них по одному револьверу, но зато у них по два «апельсина» и в портфелях тяжелые бомбы системы Новицкого»[90].

Что взрывать – нужно решать на месте. Желательно какое-то «коммунистическое» собрание. Так они и сделали: в результате взрыва бомб в Центральном партийном клубе на Мойке было ранено 26 человек (14 из них – тяжело), погиб один. Техника проведения теракта была примитивной: войдя в здание, террористы подошли к комнате, где шла лекция, и бросили туда бомбы и гранаты. В советском сообщении об этом теракте сказано: «Тов. Ямпольский успел выскочить при взрыве из комнаты и самоотверженно схватил бандита за обе руки; тот выхватил пистолет и выстрелил товарищу Ямпольскому в живот. Ранение Ямпольского оказалось смертельным. Взрыв был осуществлен на лекции «товарища Ширвинда «Американский неореализм», на которой, кроме слушателей семинара, должны были присутствовать преподаватели Зиновьевского университета и студенты Института красной профессуры»[91].

После взрывов и убийства товарища Ямпольского террористы скрылись и ушли за кордон. Примечательна их дальнейшая судьба. Как сложилась жизнь Д. Мономахова, неизвестно. Второй молодой боевик, С. Соловьев, погиб через два месяца, в августе 1927 года, под Петрозаводском. Ну а Виктор Александрович Ларионов, офицер-артиллерист Марковской дивизии, сразу после теракта уехал в Париж, где основал милитаристскую монархическую организацию «Белая идея». А дальше… да, все по накатанной: в 1941 году вступил в немецкую армию, находился в Смоленске, стал офицером-контрразведчиком власовской РОА. После 1945 года каким-то образом остался на западной территории Германии, жил в Мюнхене, скончался после 1984 года.

Но это еще не все. Внешняя часть «удавки» для СССР нам ясна. А что с ее внутренней частью? А вот что: через пять месяцев после тройного «террористического дня», 7 ноября 1927 года, провалилась попытка государственного переворота в Москве. Захват власти был замаскирован под демонстрацию трудящихся. В святой для каждого последователя Ленина день – 7 ноября – специально подготовленные группы боевиков должны были захватить ключевые точки Москвы. Ничего не вышло – Сталин к этому хорошо подготовился. После чего в ноябре-декабре 1927 года в СССР была фактически разгромлена троцкистско-зиновьевская оппозиция, попытавшаяся все это устроить. Внешние силы, теракты, действия троцкистов, басмачей и китайских милитаристов были удивительным образом синхронизированы. Что удивляться этому, ведь терроризм – это способ воздействия одного государства на другое. Надо только правильно определить, кто на кого воздействует и какие цели при этом преследует.

…Июнь 1927 года. Самое начало лета в Ленинграде, но уже тепло. Лето всегда здесь наступает внезапно, еще вчера было холодно, ну едва не минус, а вот уже и жара! Стайки девушек, прохожие. Хорошо на Невском проспекте… простите, на проспекте 25-го Октября – так тогда называлась главная улица нашей Северной столицы! Не прижилось это название – даже тогда называли его Невским. Погулять там, пройтись – как же это любят ленинградцы. Тут и угол Мойки, там и Центральный партклуб. Лекции бесплатные.

Где-то в тот момент гуляла и моя бабушка Лидия Васильевна Смирнова. А что ж не гулять-то! Шестнадцать с половиной лет, только что тетка забрала ее, сироту, из детдома. Дома-то весело, да и две старшие сестры тут, под боком. Вот и зашла бы девушка – будущая бабушка – на лекцию, занесло бы ее 7 июня 1927 года туда по любой надобности.

Так ведь не было бы этой книги, читатель.

И мамы моей не было бы. И меня бы не было, и моих детей.

А, капитан Ларионов, что скажете?