Тетки – не джентльмены

Глава 17

Поверьте, я заслуживал сочувствия, а не осуждения, когда, дрогнув, покорился обстоятельствам. Если вас загоняют в угол, маленькая, жалкая, дрожащая тварь в конце концов даст о себе знать. Помню, однажды мне предстояло наотрез отказать тете Агате, которая хотела, чтобы я поселил у себя в квартире на школьные каникулы ее сыночка Тоса и сводил его а) в Британский музей, б) в Национальную галерею и в) в театр «Олд Вик» на пьесу какого-то там Чехова. Я тогда признался Дживсу, что мысль о предстоящем испытании внушает мне чувство беспокойства, и он уверил меня, что это вполне естественно.

– «Меж выполненьем замыслов ужасных и первым побужденьем промежуток похож на морок иль на страшный сон, – сказал он. – Наш разум и все члены тела спорят, собравшись на совет, и человек похож на маленькое государство, где вспыхнуло междоусобье»[48].

Я сам выразил бы это лучше, но смысл сказанного Дживсом был мне вполне ясен. В такие минуты у человека холодеют ноги, и с этим ничего не поделаешь.

Впрочем, я ничем не выдал, что душа моя ушла в пятки. За свою жизнь Бертрам Вустер так часто получал удары и оплеухи от яростной судьбы, что его лицо окаменело и превратилось в непроницаемую маску, и, когда я, прихватив кошку, отправился в Эгсфорд-Корт, никто не заподозрил бы, что я лишь с виду невозмутим, как устрица, поданная к столу На самом же деле под окаменевшими чертами моего лица скрывалось глубокое душевное волнение. По правде сказать, я находился в состоянии панического ужаса, как эта самая кошка, окажись она на раскаленной крыше.

Всякий раз, приступая к повествованию, полному опасностей и загадок, я не знаю, как быть: просто излагать события в их последовательности или же иногда прерывать повествование, чтобы изобразить то, что называется атмосферой. Одни предпочитают первое, другим больше нравится второе. Для любителей таких описаний сообщаю, что вечер был чудесный, струился мягкий ветерок, на небе мигали звезды, вся растительность благоухала и так далее и тому подобное, а теперь перехожу непосредственно к делу.

Когда я достиг границы владений папаши Кука, уже стемнело, что было мне на руку, ведь дело-то мне предстояло темное. Въехав на главную аллею, я заглушил мотор где-то на полпути от дома Кука, вышел из машины и пошел напрямик через парк. Конечно, мои ближайшие друзья предостерегли бы меня, что тем самым я рискую нарваться на неприятности, и были бы правы. Я брел в темноте, то и дело спотыкаясь о кочки, в руках у меня извивалась кошка, пытаясь вырваться на свободу, и было совершенно ясно, что рано или поздно я упаду. Я и упал, правда, уже на самых подступах к конюшне. Наступил на что-то мягкое и мокрое, поскользнулся, выпустил кошку, и ее поглотила тьма, а я растянулся на земле, уткнувшись лицом в грязь. То, что эта грязь, а не что иное, можно было утверждать с полной определенностью. По-видимому, она находилась здесь уже некоторое время и содержала в себе какие-то неприятные примеси. Поднявшись на ноги, я порадовался, что мне не надо ни с кем встречаться, а то в таком чумазом виде я утратил по крайней мере восемьдесят процентов своего лоска. В обратный путь к машине двинулся не безупречный франт Бертрам Вустер, а некий отброс общества, который нацепил на себя обноски, снятые с первого попавшегося пугала, и к тому же еще успел в них где-то поспать.

Я сказал «двинулся в обратный путь», но не прошел я и двух ярдов, как что-то плотное ткнулось мне в ногу, и я увидел рядом с собой огромную собаку – того самого пса, с которым мы обменялись любезностями в «Укромном уголке». Я узнал его по ушам.

При первом знакомстве, почуяв во мне родную душу, пес на радостях зашелся оглушительным лаем. И теперь я полушепотом убеждал его хранить тактичное молчание, в ночи могли бродить клевреты папаши Кука, и мне будет трудно объяснить им, что я тут делаю в такой час, но пес не внял моим увещеваниям. В «Укромном уголке» запах Вустера показался ему упоительным, как «Шанель № 5», и сейчас своим лаем он явно старался заверить меня, что он не из тех, кто отворачивается от друга только потому, что этот друг стал пахнуть немного хуже. Главное – это душа, должно быть, говорил он себе, когда умолкал для короткой передышки.

Разумеется, я оценил комплимент, но, опасаясь наихудшего, не был настроен на свой обычный общительный лад. Я понимал, что такой громогласный лай нельзя не услышать, если только стража Кука не состоит сплошь из глухих аспидов, и оказался прав. Где-то за сценой раздался крик «Эй!», и стало ясно, что Бертрам, как уже не раз бывало, влип в скверную историю.

Я бросил на собаку укоризненный взгляд. Впрочем, в темноте она его не заметила. Я вспомнил, как в детстве мне читали про одного человека, который написал книгу, а его собака Даймонд съела рукопись, и мораль сводилась к тому, что этот славный малый был настолько благовоспитан, что всего лишь вздохнул: «Ах, Даймонд, Даймонд, если бы ты знал, что наделал»[49].

Я припомнил здесь эту историю, поскольку сам проявил подобную же сдержанность. «Говорил же тебе, старый осел, не бреши» – только это я и сказал, а тут как раз подоспел тот, кто кричал «Эй!».

Он сразу же произвел на меня неприятное впечатление, поскольку своим голосом напомнил мне главного сержанта, который два раза в неделю муштровал нас в школе, где я получил награду за знание Библии, о чем, кажется, уже не однажды упоминал. Голос главного сержанта походил на дребезжание телеги, груженной металлическими банками и трясущейся по гравию, и точно так же этот тип крикнул «Эй!». Не иначе, они доводились друг другу родственниками.

Уже совсем стемнело, но я все же разглядел в руках у этого порождения ночи некий малоприятный предмет – а именно, внушительных размеров дробовик, который уперся мне под ребра. При таком положении вещей умиротворять этого типа следовало скорее ласковыми речами, чем кулаками. И я сделал попытку воздействовать на него речью, стараясь, чтобы она звучала как можно ласковее, хотя зубы у меня стучали.

– Добрый вечер, – проговорил я, – будьте любезны, не могли бы вы указать мне дорогу в деревню Мейден-Эгсфорд. – И только я собрался объяснить, что, мол, заблудился, гуляя по окрестностям, как этот тип, не слушая меня, заорал: «Энри!» – по-видимому, призывая на помощь товарища по имени Генри. Другой голос, который вполне мог принадлежать родному сыну главного сержанта, ответил: – Ну?

– Топай сюда.

– Куда?

– Сюда. Ты мне нужен.

– Я ужинаю.

– Бросай жевать и топай сюда. Я конокрада поймал.

Он нашел убедительный довод. Генри явно относился к породе людей, для которых долг превыше всего. Оставив яйца с беконом – не знаю, что он там жевал, – Генри поспешил на зов и через мгновение уже стоял рядом с нами. Пес к тому времени исчез. По-видимому, у него был широкий круг разнообразных интересов, и он мог уделять каждому из них лишь малую толику своего внимания. Поэтому, обнюхав мои брюки, он пообщался со мной, положив лапы мне на грудь, а затем решил, что пора искать новое поприще для деятельности.

Генри посветил на меня фонарем.

– Ну и ну, – поморщился он. – Это вот он – конокрад?

– Ага.

– Похож на чумазого попрошайку.

– Ага.

– Ну и вонь от него.

– Ага.

– Помнишь старую песенку «То были фиалки».

– Лаванда.

– Вроде бы фиалки.

– Нет, лаванда.

– Ладно, будь по-твоему. Что с ним делать-то?

– Отведем его к мистеру Куку.

Перспектива встречи с мистером Куком в подобной ситуации, да еще после того, что между нами произошло, естественно, не привела меня в восторг, но, похоже, избежать ее было уже не в моей власти, так как Генри ухватил меня за воротник и повел, а его напарник сзади подталкивал ружьем.

Так мы дошли до дома, где нас неприветливо встретил дворецкий. И без того раздосадованный тем, что его оторвали от любимой трубки в час отдыха, он просто рассвирепел, когда увидел этого, как он выразился, бродягу, от которого разило так, будто прорвало канализацию. Не знаю, во что меня угораздило вляпаться, но только становилось все более очевидно, что это было нечто специфическое, о чем свидетельствовала характерная реакция окружающих на мое присутствие в их обществе.

Дворецкий был настроен решительно. Нет, они не могут видеть мистера Кука. Неужели, возмутился он, они воображают, что мистер Кук ходит в противогазе? И все равно, добавил он, даже если этот бродяга благоухал бы, как свежее сено, мистера Кука нельзя беспокоить, у него посетитель. Заприте парня в каком-нибудь стойле, распорядился дворецкий, давно бы сами додумались, и мои пропонент с секундантом[50] не замедлили исполнить его указание.

Если кто-то из моих читателей подумывает, не посидеть ли ему немного под замком в конюшне, я от души советую ему оставить подобную мысль – пустое дело. Там душно, темно, и негде сесть, разве что на пол. Время от времени слышишь странные попискивания и зловещие шорохи, наводящие на мысль, что крысы нагуливают себе аппетит перед тем, как начать обгладывать тебя до костей. После того как мой эскорт удалился, я принялся ходить из угла в угол, лихорадочно соображая, как выбраться из этой ловушки. Никогда еще с той поры, как я начал под стол пешком ходить, сила моего духа не подвергалась такому тяжелому испытанию. Несмотря на отчаянные мыслительные усилия, единственное, что пришло мне в голову, – это поймать крысу и выдрессировать ее так, чтобы она прогрызла в двери дыру. Однако на это потребовалось бы время, а мне ужасно хотелось поскорее добраться до дома и лечь в постель.

Занятый мыслями о крысе, я ощупью нашел дверь и машинально повернул ручку, просто так, решительно ни на что не надеясь, – и будь я проклят, если дверь не открылась.

Сначала я подумал, что мой ангел-хранитель, который вплоть до этой минуты пребывал в летаргическом сне, глотнул какого-то чудодейственного витамина и превратился в огненный шар, каким ему и полагалось быть, но потом, по здравом размышлении, догадался, что на самом деле произошло. Между моими конвоирами возникло непонимание по причине несогласованного планирования. Каждый полагал, что другой повернул ключ в замке, и в результате дверь осталась незапертой. Это лишний раз доказывает, что нельзя приступать к какому-либо делу, не обменявшись мнениями за круглым столом в атмосфере полной сердечности. Трудно представить, кто из этих двоих станет отчаяннее рвать на себе волосы, когда обнаружится, что они упустили своего Бертрама.

И хотя теперь я был свободен, как ветер, мне надлежало – если я правильно выбрал слово, – надлежало соблюдать величайшую осторожность. Глупо было бы снова наткнуться на Генри с его громилой-напарником и вновь оказаться в узилище, или как там это называется. Я должен был быть уверен, что навсегда избавился от этой парочки. Возможно, если познакомиться с ними поближе, они и неплохие ребята, но уж точно мне не компания.

Их сфера влияния, по-видимому, ограничивалась конным двором и окрестностями, поэтому безопаснее всего было бы вернуться тем же путем, каким я сюда пришел, но мне страшно было подумать, что я опять могу угодить в ту мерзкую грязь. Не оставалось ничего иного, как только брести наугад, пока не выйду на главную аллею, и уже по ней дойти до того места, где меня ждал автомобиль. Именно так я и поступил. Обогнув дом, я зашагал через лужайку, неожиданно впереди что-то блеснуло, и, не успев сообразить, что происходит, я плюхнулся в плавательный бассейн.

Когда я всплыл на поверхность, меня обуревали смешанные чувства. Тут было и удивление, поскольку я не ожидал, что у такого типа, как Кук, есть плавательный бассейн. И досада – я не привык купаться в одежде. Правда, однажды в клубе «Трутни» я на пари с Таппи Глоссопом взялся перебраться через бассейн, раскачиваясь на кольцах под потолком зала, и когда уже тянулся к последнему кольцу, Таппи дернул его к себе веревкой, и я в элегантном вечернем костюме бултыхнулся в воду.

Но как ни странно, все прочие чувства меркли по сравнению с тем, какое удовольствие доставило мне неожиданное купание. По своей воле я сейчас не стал бы заниматься водным спортом, но, оказавшись в бассейне, стал плескаться с истинным наслаждением. Наконец-то я мог избавиться от пропитавших меня запахов, сливавшихся в один невыразимый букет. Я нуждался в хорошей стирке, чтобы воссоединиться с людским стадом, не вызывая отвращения у себе подобных.

Вот почему я не спешил покидать бассейн и плавал, как водяная лилия или, лучше сказать, дохлая рыба. Но вскоре в ночи послышался знакомый лай, и я понял, что мой знакомый пес встретил еще одну родную душу.

Я замер. Не нравилось мне это. Значит, Генри и его приятель, человек с дробовиком, снова рыщут вокруг. А что, если они сверили свои показания относительно двери и ключа, бросились в конюшню и обнаружили там мое блистательное отсутствие? Я сжался так, что меня уже невозможно было отличить от дохлой рыбы, и затаил дыхание. Послышался приближавшийся топот, и спустя мгновение в воду рядом со мной плюхнулось человеческое тело.

Судя по всему, оно оказалось в воде случайно, это стало ясно по его первым словам, едва оно вынырнуло на поверхность. Раздался вопль: «Помогите!» – и я без труда узнал голос Орло Портера.

– Помогите! – снова завопил он.

– Привет, Портер, – отозвался я. – Ты сказал «Помогите!»?

– Да.

– Ты что, не умеешь плавать?

– Нет.

– Тогда… – Меня так и подмывало сказать: «Тогда зачем тебя понесло купаться!» – но вместо этого я тактично произнес: – Тебе, наверное, нужна рука помощи?

Орло ответил утвердительно, я протянул ему руку и отбуксировал на мелководье, где он сразу почувствовал себя увереннее. Отплевываясь, – а хлебнул он пинты две воды, не меньше, – Орло благодарил меня слегка прерывающимся голосом, я в ответ сказал, что не стоит благодарности.

– Вот уж не ожидал встретить тебя здесь, – выразил я удивление. – Что ты тут делаешь, Портер?

– Зови меня Орло.

– Что ты тут делаешь, Орло? Наблюдаешь за совами?

– Я пришел поговорить с этим чертовым Куком, Вустер.

– Зови меня Берти.

– Я пришел поговорить с этим чертовым Куком, Берти. Помнишь, что ты мне посоветовал? Воззвать к этому сыну невенчанных родителей после того, как он отобедал, и чем больше я об этом думал, тем более здравым казался мне твой совет. У тебя и вправду потрясающее чутье, Берти. Ты читаешь ближнего, как книгу.

– О, благодарю. Все дело в изучении психологии индивидуума.

– К сожалению, не такого, как Кук… И знаешь почему, Берти?

– Нет, Орло. Почему?

– Потому что он изверг, и его поведение непредсказуемо. Когда имеешь дело с извергами, строить стратегические планы бесполезно.

– Иными словами, все произошло не совсем так, как было задумано?

– Ты даже не представляешь, до какой степени ты прав, Берти. Полный провал. Если бы я просил денег у Скруджа и Скупого Гаспара, вместе взятых, и тогда бы мне повезло больше.

– Расскажи, Орло, как все было.

– Если у тебя есть свободная минутка, Берти.

– Сколько угодно, Орло.

– Ты никуда не торопишься?

– Нет, мне здесь хорошо.

– Мне тоже. Правда, приятная прохлада? Итак, я пришел и сказал дворецкому, что хочу видеть мистера Кука по важному делу, и он отвел меня в библиотеку, где Кук курил толстую сигару. Когда я это увидел, то жутко обрадовался, – значит, я правильно выбрал момент. Ведь ясно же, он дымил сигарой после обеда, да еще попивал бренди. Можно было не сомневаться, что он наелся до отвала. Ты следишь за ходом моих мыслей, Берти?

– Я улавливаю суть, Орло.

– Там был еще один человек. Насколько я понял, африканский путешественник.

– Майор Планк.

– Он все время мешал, то и дело порывался рассказать во всех подробностях о ритуалах плодородия у туземцев Бонго на Конго. Ритуалы эти настолько непристойны, что нет слов, можешь мне поверить. В конце концов он ушел, и тогда я завел речь о своем деле. Но ничего хорошего из этого не получилось. Кук заявил, что не даст ни пенни.

Я задал Орло вопрос, который уже давно интересовал меня. Не могу сказать, что я так уж сильно беспокоился о финансовом положении Орло, но, по-моему, получить кое-какие разъяснения было бы нелишним.

– На каких условиях находятся у Кука твои деньги? Неужели он может держать их у себя сколько захочет?

– Может, пока мне не исполнится тридцать.

– А сколько тебе сейчас?

– Двадцать семь.

– То есть через каких-нибудь три года…

И тут я увидел перед собой прежнего Орло Портера, который жаждал выпустить мне кишки голыми руками. Не скажу, что на губах у него выступила пена, но он явно был близок к этому.

– Да не желаю я ждать целых три года, черт побери! Знаешь, сколько мне платят в страховой компании? Жалкие гроши. Едва хватает свести концы с концами. А я люблю красивые вещи. Хочу жить с размахом.

– И чтобы квартира в Мейфэр?[51]

– Да.

– И каждый день шампанское?

– Вот именно.

– И «роллс-ройс», да не один?

– Да, тоже хочу.

– Ну и, само собой, чтобы было, что подкинуть бедному пролетариату. Отдадим другим, что не нужно нам самим.

– Мне нужно все.

Я растерялся, не зная, что на это сказать. Мне еще не приходилось разговаривать по душам с коммунистом, и я был очень удивлен, что он, оказывается, не столь уж печется о бедном пролетариате, как мне казалось. Я хотел посоветовать ему быть поосторожнее, а то как бы в Кремле не узнали про его крамольные речи, но решил, что меня это не касается, и сменил тему.

– Кстати, Орло, – спросил я, – а как ты здесь оказался?

– Ты что, не слушал меня? Я пришел поговорить с Куком.

– Я спрашиваю: как случилось, что ты свалился в бассейн?

– Я не знал, что тут бассейн.

– Мне показалось, ты бежал со всех ног. Из-за чего была такая спешка?

– На меня напала собака, и я от нее убегал.

– Здоровый такой пес со стоячими ушами?

– Да. Ты его знаешь?

– Мы знакомы. Но он вовсе не собирался на тебя нападать.

– Он на меня прыгнул.

– Это чисто дружеский жест, он на всех прыгает. Такая манера выражать свое расположение.

Орло с облегчением глубоко вздохнул. Он вздохнул бы еще глубже, если бы не потерял равновесие и не исчез под водой. Я пошарил в воде и вытащил его на поверхность. Он поблагодарил.

– Рад помочь, – откликнулся я.

– Берти, у меня отлегло от сердца. Я все думал, как мне невредимым добраться до гостиницы.

– Могу подвезти.

– Нет, спасибо, не надо. Теперь, когда ты раскрыл мне глаза начистоту намерений этого пса, я, пожалуй, пойду пешком. А то еще простужусь. Кстати, Берти, объясни мне одну вещь. Что ты-то здесь делаешь?

– Так, бродил по окрестностям.

– Я страшно удивился, что ты плаваешь в бассейне.

– Ничего странного, Орло. Просто захотелось освежиться, только и всего.

– Ясно. Что ж, спокойной ночи, Берти.

– Спокойной ночи, Орло.

– Я могу быть уверенным, что у тебя точная информация относительно этого пса?

– Вполне, Орло. Прекрасна жизнь его, и все стихии соединились в нем как надо[52], – припомнил я изречение Дживса.

Когда я вылез из бассейна и направился туда, где оставил автомобиль, с меня ручьями стекала вода, но сердце в груди радостно пело. Разумеется, ему следовало еще и обливаться кровью из-за жалости к Орло, поскольку я понимал, как не скоро он обзаведется теми красивыми вещами, о которых мечтает. Впрочем, ликование по случаю того, что я отделался от кошки, почти не оставляло места для сочувствия бедам ближних. Каюсь, я печалился об Орло не больше, чем он о бедном пролетариате.

На фронте Кука воцарилось спокойствие. Генри и его соратник не подавали признаков жизни. Пес, пообщавшись с Орло, где-то свернулся калачиком и заснул сладким сном.

Я быстро ехал по дороге. Песня, звучавшая в моем сердце, достигла фортиссимо, когда я вылез из машины у дверей «Укромного уголка», и сразу же с хрипом оборвалась. Что-то мягкое и пушистое потерлось о мои ноги. Я посмотрел вниз и увидел знакомый силуэт кошки.