Тетрадь третья

ВЫПИСКИ ИЗ БОЛЬШОЙ ЧЕРНОВОЙ СВЕТЛО-ЗЕЛЕНОЙ ТЕТРАДИ — С КРАСНЫМ КОРЕШКОМ —

начатой 1-го февраля 1930 г., в день Муриного пятилетия, конченной (не совсем доконченной — есть пустые страницы) 6-го июня 1931 г.

Мур — 4-го февраля 1930 г.

— Мама! Снимите мне, пожалуйста, салфетку!

— Ну, можешь и так посидеть.

— Мама! ведь я тогда от волнения ее проглочу?!

(«Крокодил»[60])

— Ну, мама, теперь Вы мне должны сто книг прочитать?

(Возмещение за мое получасовое писанье, т. е. его отсутствие из комнаты.)

Меховые малахаи

(Я. Сибирь)

Вещь я вижу только когда я на нее смотрю. Никакого «бокового зрения» — полная слепость (на быт).

Мур — 5-го февраля 1930 г.

Волнение — это когда беспокоишься: когда не придет никто — или придет.

Мур — 8-го февраля 1930 г.:

— Ты же ничего не видишь!

— Я — ушами вижу!

(Отсюда мое, в поэме: — ушами — видь![61])

— Я спрошу в Бианкуре у трактора — он мне скажет где тот серый проклятик. («Limousine grise»,[62] увезшая <фраза не окончена>

— Мура, прекрати свои глупости с табуретом!

— Это не глупость, это опасность.

— Скорей! Скорей, Мур, а то солнце уйдет — и мы останемся!

(Одевая, бормочу какие-то стихи) Мур: — Только не думайте, что Ваши стихи остановят солнце!

(NB! Об Иисусе Навине — не знает.)

Мур — 14-го февраля 1930 г.:

— А я ведь подымаюсь, когда неподвижно стою.

(Тихо, за супом)

Два вида религиозности:

Столпник — и хлыст.

Столпниц — нет.

Хлыстовки — все.

(NB! не стихи! Нечаянно — в столбец.)

(— Эта запись — явно по ассоциации с Муриным глубочайшим и нечаянным словом: — А я ведь подымаюсь — когда неподвижно стою. (1938 г.) Не нечаянным, а — физически-наблюдательным!)

В ответ на приглашение в гости — нашего доктора — на день рождения его девочки — «и мальчики будут, и девочки…»

— Спасибо! Я девок-то — не очень люблю!

(Девок никогда не слышал, словоизобретение — из чистой ненависти, чтобы не сказать девочка (ласкательное).)

— Я возьму сучок и буду сучком пилить по дереву.

(Сучок — смычок. Представление о скрипке.)

Письмо Мура

Мёдон, 20-го февраля 1930 г.

Милый папа! Я Вас очень люблю, поджидаю давно. Хорошо живу, целый день наигрываюсь, только простуженный. Я был у зубного врача в гостях, много там веселых гостей было, едемте, дети, туда поскорей, я ел и играл. Мне понравился один мальчик, одетый в белое — в черные штаны и в белую куртку, большой, у него в кармане был свисток, я посвистел немножко.

Я с дядями разговаривал — о стихах, о машинах, о всем. Там скрипач был, играл на скрипке, а я не танцевал. Сейчас лежу я на Вашей кровати и играю, со мной на кровати Мамынта, Barnrn (Бараручка!) и Мумсик.

Милый папа, спасибо за подарки. До свиданья, па — а — па! (громко, во весь голос, с оборотом на окно) Люблю Вас. Меня Мура зовут.

— Я не люблю, вообще, колокола…

— Почему? Что ты чувствуешь, когда слышишь?

(Задумчиво) — Черти кажутся… (восторженно) — Чортовы кулички кажутся!

— Ты рад, что мы весной пойдем в Зверинец?

— Но мне ведь там исповедоваться нужно!

— Кому?

— Зверям-батюшкам — грехи говорить.

(Конец февраля 1930 г.)