Тетрадь в десять листов

Георгий Авадашвили VII класс „А“ ПЕТУШОК В ОБЛАКАХ

Вот уже второй день, как я у бабушки в деревне. За это время я обошел всех соседей. Говорят, я вырос, стал басить, но я совсем не замечаю этого.

А когда мама открыла мой чемодан, начались упреки: для чего, мол, ты взял столько книг.

Конечно, мама права, я и в прошлом году привез с собой так много книг, что и половины не успел прочесть.

Зато в это лето я непременно прочту все, а может быть, даже не хватит…

Мишико еще с утра ушел с отцом на мельницу. Я жду его возвращения: прилег на балконе и читаю. Вдруг слышу:

— Гогия-а!

Сначала мне показалось, что это Мишико вернулся с мельницы, но голос был не его.

— Гогия-а! — послышалось снова.

На балкон вышла бабушка Фати.

— Наверное, почтальон газеты принес, ну-ка сбегай!

Я побежал. Это и правда был наш почтальон. С ним я познакомился прошлым летом, когда выписал газету «Молодой коммунист». Бывало, почтальон подойдет к нашим воротам, поставит ногу на перекладину, вскинет на колено набитую газетами брезентовую сумку и крикнет: «Гогиа-а!» — это потому, что я младше всех в доме. Говорят, он и после моего отъезда кричал «Гогиа-а!» Видно, привык.

А Мишико не вернулся, должно быть, речка высохла и мельница едва крутится.

Утром я побежал к Мишико. Тетя Пелагея сказала, что он еще спит. Я вернулся домой, прилег на балконе и раскрыл книгу, но, как видно, не суждено мне было прочесть ее. Сперва бабушка Фати сказала:

— Курица кудахчет, наверное, снесла яйцо, поищи-ка и принеси.

Потом мама послала меня за ореховыми листьями для лепешек. Наконец я снова взялся было за книгу, но вдруг услышал какую-то возню и лязг железа.

— Скорей, скорей, Гоги! — крикнула бабушка. — Наверное, свинья отвязалась, перепортит все!

Я вскочил и помчался вниз по лестнице. Наша свинья забралась в кукурузу, успела уже помять несколько стеблей и, блаженно хрюкая, уплетала сочные початки. За ней волочилась длинная цепь с колышком. Конец цепи был в двух шагах от меня. Я осторожно подкрался, но свинья заметила и побежала, вырвав колышек у меня из рук. Я снова подкрался и быстро наступил на него. Свинья сорвалась с места. Я упал на землю и крепко ухватился за цепь. Но разве я мог удержать ее! Однако тут глупая свинья обежала вокруг дерева и сама себя привязала. А я был весь в грязи. Вероятно, свинью назвали свиньей потому, что она всегда поступает по-свински…

После обеда я снова пошел к Мишико. Вижу — он сидит во дворе, смотрит куда-то вдаль и ковыряет в носу (никак не может отвыкнуть от этой привычки, и нос у него с каждым годом становится все больше и больше).

— Выспался? — крикнул я еще издали.

Он взглянул на меня, криво улыбнулся, но не ответил.

— Где вы были так долго? — спросил я, подсев к нему. — Вода, что ли, высохла на нашей мельнице?

— «Нашей мельнице»! — передразнил Мишико и насмешливо посмотрел на меня. — Если бы мы надеялись на нашу мельницу, до сих пор сидели бы там.

— А где же вы были?

— Угадай!

— На другой мельнице?

— Нет.

Мишико вообще любит все преувеличивать. Пошлют его за хворостом, начнет изображать, что заблудился, а сам нарочно проплутает в лесу и потом до вечера ищет дорогу к шоссе. Правда, один раз он в самом деле заблудился, и, если бы не умел громко и протяжно выть, крестьяне так и не нашли бы его.

Если Мишико сядет верхом на лошадь, ему кажется, что он председатель колхоза. Собака у него махонькая, размером со сливовую косточку, но он ее величает Тигренком. Однажды Тигренок случайно упал с высокого балкона, но уцелел, хотя и ушиб лапу. А Мишико потом уверял меня, что хищный Тигренок заметил кошку во дворе и кинулся на нее сверху.

— Скажешь ли ты наконец, на какой вы мельнице были?

— Наверное, ты о ней и не слышал, — ответил Мишико, снова глядя вдаль. — Мы были на Хангэсе, на берегу реки Сакраула. Знаешь, какая там мельница?

— А что, она брехню мелет? — вдруг рассердился я.

— Она мелет тех, кто другим не верит, — понял насмешку Мишико и мрачно взглянул на меня. — Это электромельница, уважаемый, и хоть ты из города, но я лучше знаю, как она устроена.

Некоторое время мы молчали. Мишико насвистывал. Потом перестал. Глаза плутовато заблестели, на губах заиграла улыбка — знакомая мне улыбка, которая означала, что он задумал что-то новое. Мишико оглянулся и шепнул мне:

— Как ты думаешь, собирается бабушка Фати посадить наседку?

— Не знаю, но яйца она бережет…

— Значит, собирается, — обрадовался Мишико.

— Ну так что?

Мишико обвел взглядом двор — не подслушивает ли кто? Поблизости никого не было. У наших ног, вытянув морду и внимательно поглядывая на нас желтыми глазами, лежал Тигренок.

— Пошел отсюда! — вдруг закричал Мишико замахнувшись.

Пес испугался, вскочил и бочком, оглядываясь, побежал прочь. Может, и правда Тигренок понимает человеческую речь, как уверяет Мишико?

— Смотри никому не говори, — начал Мишико, убедившись, что собака убежала далеко. — Вчера мы попросили мельника рассказать сказку, и знаешь что он рассказал? Оказывается, он прочел в газете, что ученые смешали куриное яйцо с гусиным и вылупилась совсем новая птица…

— Неужели это правда?

— А ты что думал! Новая птица похожа и на курицу и на гуся.

— Интересно, а она может плавать, как гусь?

— И плавать может и, как курица, садится на насест.

— Уж не хочешь ли и ты вывести такую птицу? — спросил я насмешливо.

— Нет, погоди, — Мишико покосился на собаку, которая стояла у ворот и поглядывала на нас, — я совсем другое придумал.

— Что?

— Ты узнай сперва, собирается ли посадить наседку бабушка Фати, и тогда я тебе все скажу.

«Да, да, на днях посажу наседку, я и так запоздала», — сказала сегодня бабушка Фати.

Я передал ее слова Мишико.

— Ты что, дуралей, так прямо и спросил ее?

— Нет, между прочим.

— Молодец. Теперь слушай меня…

Мы стояли на проселочной дороге, под густыми ветками гранатового дерева.

— Иди домой, надень старые брюки и тапочки, — таинственно зашептал Мишико, — нам придется пробираться через колючие кустарники.

Через час мы уже шагали вверх по берегу реки, глубоким ущельем. Ветки высоких деревьев густо переплелись над речкой, и лучи солнца только кое-где играли на поверхности воды. Было прохладно и даже не верилось, что в поле сейчас жара. Мишико ловко прыгал с камня на камень, иногда останавливаясь и разглядывая берега, сплошь заросшие кустарником.

— Так ты не скажешь, куда меня ведешь? — нарушил я тишину.

— Потерпи, скажу.

Ох, любит Мишико все окутывать тайной. Я думаю, если ему доверят настоящую тайну, Мишико навеки онемеет.

Внезапно Мишико остановился и стал прислушиваться, потом оглянулся на меня, как бы спрашивая, слышу ли я что-нибудь. Где-то близко, в зарослях папоротника, пела птичка. Мишико помахал мне рукой и приложил палец к губам: дескать, не шуми. Он был очень взволнован.

— Знаешь, какая это птичка? — шепнул он, когда я подошел к нему.

— Скворец?

Мишико прикрыл рот рукой, чтобы не расхохотаться.

— Чудак человек! Это соловей! Понял?

— Ну и что?

— А то, что и гнездо, наверное, где-то здесь. Ясно?

Я недоуменно пожал плечами.

— Вытащим из гнезда яйца, понял?

— И тебе не жалко?! — упрекнул я его.

— Тише! — нахмурился Мишико. — Улетит, тогда ищи…

Мишико прыгнул с камня на берег и присел. Я последовал за ним. Мы прятались так, будто не птица боялась нас, а мы ее.

— Белок соловьиного яйца мы введем в куриное яйцо. Понял? — сказал Мишико, почесывая нос.

— И что получится?

— Певчая курица, — сказал уверенно Мишико.

И я вдруг представил себе, как по двору бегают куры, но не кудахчут, а сладко, точно соловьи, распевают на удивление миру.

А сами ничуть не удивлены, словно они всегда пели только так.

— Ну, а как ты смешаешь белки?

— Смешаю! — огрызнулся Мишико и пополз к кустам.

Я последовал за ним. Ягоды земляники касались моих губ, но я не обращал на них внимания, хотя Мишико уже успел набить полон рот ягод. Немного погодя Мишико остановился и встал на колени. Пение соловья вдруг оборвалось.

— Видишь? — Мишико показал рукой на куст шиповника. — Сидит на ветке…

Я увидел маленькую птичку. На серенькой груди у нее были полосы чуть посветлее. Она нетерпеливо вертела головкой. Вдруг она вспорхнула, села на другой куст, но тут же слетела и заметалась, чем-то встревоженная. Спряталась в длинных зеленых листьях, потом снова показалась и заметалась с ветки на ветку. Она не могла усидеть на месте, но и не улетала.

— Гнездо наверняка там, — сказал Мишико и встал.

Но соловей снова вспорхнул, перелетел через речку и спрятался в зарослях папоротника. Долго он не показывался, наконец высунул головку и, странно размахивая крыльями, снова спрятался в папоротнике.

— Ого! — воскликнул Мишико. — Может, гнездо в зарослях папоротника? Ведь соловьи вьют гнезда на земле.

Мы перешли речку. Соловей вспорхнул и сел на дерево поодаль. Мишико раздвинул ветки папоротника.

— Ищи и ты, только осторожно, не наступи, — скомандовал он.

Но мы так и не нашли гнезда. А соловей сидел на дереве и смотрел на нас. Мишико поднял голову.

— Надо залезть на дерево, — сказал он, — гнездо, наверное, там.

Мишико рассуждал и действовал так, словно соловей носит гнездо с собой.

С дерева Мишико слез усталый, весь в ссадинах и царапинах. Он ничего не нашел. А тем временем соловей перелетел на новый куст.

Долго гонялись мы за соловьем, но гнезда так и не нашли.

— Сегодня соловей обманул нас, — сказал Мишико, когда мы возвращались домой, — но он от меня не уйдет: и яйца отыщу и самого поймаю.

— Живьем?

— Да, нужно только вырыть яму, выложить ее стеклом и насыпать червяков. Соловей прыгнет, но обратно вылезти не сможет, поскользнется на стекле и уж никуда не улетит.

— А ты пробовал так ловить?

— Я не пробовал, но… — Мишико не закончил и почесал нос.

Гнездо оказалось в ветках шиповника, и именно на том кусте, где мы впервые увидели соловья. Бедная пташка, когда мы брали яичко, ее там не было, но теперь она уже знает о своем несчастье. Кто ей расскажет, что мы так жестоко поступили только ради науки! Наверное, мечется и плачет, бедняжка, хотя Мишико уверяет, что она и не заметит пропажи одного яичка. Но разве ему можно верить?..

Я первый раз в жизни увидел соловьиное яйцо. Оно зеленоватое, в желтую крапинку.

Вечером Мишико принес из дому шприц, каким врач делает бабушке уколы.

— Спрячь, чтобы никто не видел. Смотри не проболтайся, — предупредил он меня.

Кажется, я догадываюсь, как он собирается смешать белки. Завтра утром бабушка сажает наседку на яйца.

В полдень я подошел к изгороди и свистнул. Это означало, что бабушка Фати заснула и нам никто не помешает.

Я увидел, как Мишико суетился у своего дома — кажется, обтесывал топориком ножку табурета. Затем он все бросил и взбежал на балкон, чтобы захватить с собой соловьиное яйцо.

— Знаешь, чуть кошка не утащила яйцо, еле спас, — сказал он, перелезая через изгородь.

Мы отправились в курятник.

— Бабушка спит? Может, только глаза закрыла, притворяется?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— А мама?

— Мама пошла к соседке одолжить рамы для шелковичных червей.

Мы подошли к курятнику и приоткрыли сплетенные из прутьев орешника дверцы. Мишико просунул голову.

Закудахтала наседка.

Весь курятник был устлан початками прошлогодней кукурузы. В середине, в углублении, сидела наседка. Сквозь перья растопыренных крыльев кое-где виднелись яйца.

— Начинаем? — шепнул я Мишико.

Вместо ответа он шмыгнул в курятник. Наседка приподнялась и закудахтала еще громче.

— Сейчас она подымет такой шум, — сказал Мишико, — что не только бабушку разбудит, но и бедного дедушку поднимет из могилы.

— Что же делать?

— Придется ждать, пока наседка выйдет во двор.

Дело осложнялось. Нелегко улучить такой момент, когда бабушка заснет, мама уйдет куда-нибудь, а наседка покинет гнездо.

Сегодня мама уходила собирать листья шелковицы, бабушка дремала, а наседка выходила из курятника, но все это произошло в разное время. Мишико говорит, что, если мы все не закончим за два дня, яйцо испортится и ничего из нашей затеи не выйдет.

Радости нашей нет предела: сегодня бабушка и мама нарядились и ушли в деревню за рекой навестить больную родственницу.

Мы с Мишико направились к курятнику.

— Давай неси шприц да захвати кувшин с родниковой водой. — Мишико говорил громко, ведь бояться было некого.

Я достал шприц из камина, который летом не топили. Наконец все было готово, и мы с шприцем и кувшином в руках залезли в курятник. На этот раз наседка еще больше рассвирепела — закудахтала и так закатила глаза, словно помирать собралась.

— Советую тебе вести себя прилично или так проучу, что забудешь о своих яйцах, — предупредил Мишико наседку.

В ответ наседка больно клюнула Мишико в руку.

— Ой! — закричал Мишико и ударил наседку кукурузным стеблем.

Испуганная курица взлетела на крышу курятника, оттуда перелетела во двор, кудахтая и проклиная нас на своем языке. Наверное, она очень удивилась: почему это ребята перестали бояться бабушку Фати. Наше «наступление» завершил Тигренок — погнался за наседкой и куда-то загнал ее.

В гнезде оказалось двадцать пять яиц. Мишико несколько раз пересчитал их. Все они были горячие, как нагретые на солнце камни. Мишико сунул руку в карман. Я думал, что сейчас он вынет соловьиное яйцо, но ошибся.

— Зачем ты принес куриное яйцо?

— Это мое дело, — улыбнулся он.

— А может, оно утиное?

— Нет, куриное… наседка сидит уже третий день, вдруг нам попадется испорченное яйцо! Лучше мы одно выкинем и заменим этим. А ну, еще раз пересчитай.

Пока я считал яйца, Мишико наклонил кувшин так, чтобы показалась вода, окунул шприц и потянул к себе поршень, но вода не прошла в иголку.

— Наверное, проволока продета, а ну посмотри! — сказал я.

Мишико взглянул на кончик иглы и вытащил длинную проволочку.

— Молодец! — проговорил он.

Затем Мишико три раза промыл шприц, взял в руки куриное яйцо и ловко проколол его иглой.

Мишико передал мне яйцо, а сам стал осторожно вытягивать поршень. Сперва показался белок, затем желток, потом все смешалось в прозрачном стеклянном шприце.

— Хватит! — сказал Мишико, снял иглу со шприца и вылил содержимое.

Потом раскрыл листья смоковницы и взял в руки соловьиное яйцо. От волнения сердце у меня заколотилось сильно-сильно. На одну минуту я представил, что мы добились своей цели, что всему миру стали известны наши имена, что о нас пишут в газетах, что нас вызвали в Москву. Ведь всякое бывает в жизни. Интересно, когда прибывает поезд в Москву, днем или вечером?

— А тут нужна особая осторожность, — сказал Мишико, взял двумя пальцами соловьиное яйцо, проколол и выкачал из него белок.

Поглядев на шприц, Мишико убедился, что выкачал достаточно, затем он взял полупустое куриное яйцо, второй раз вонзил в него иглу и осторожно нажал на поршень. Цилиндр постепенно опорожнялся, а наши опасения все усиливались. Разве не чудо — смешать белок куриного яйца с соловьиным!

— Операция окончена, — улыбнулся Мишико. Я взглянул на него: мой брат побледнел от волнения. — Химический карандаш есть? — спросил он дрожащим голосом.

Я сбегал за карандашом.

— Нужно сделать метку на нашем яйце, чтобы не спутать, — пояснил Мишико и, лизнув кончик карандаша, поставил на яйце большую, как родинка, точку. — Смотри и запоминай, куда я кладу яйцо.

Мы вышли из курятника, захватив с собой вынутое из гнезда яйцо, и, спустившись в сад, забросили его далеко в кусты. Мишико как-то сразу изменился, стал ходить медленно и степенно; раза два даже обратился ко мне на «вы», будто я весьма почтенная персона, и наконец торжественно произнес:

— Пожалуйте сегодня к нам обедать!

От всего пережитого я и сам мало что соображал. Может быть, Мишико действительно прав? Ведь скрестили же курицу с гусем!..

Вечером бабушка возмущалась и ворчала:

— Что такое? Видно, кто-то спугнул наседку, и она не хочет подойти к гнезду.

Мне стало жарко… А что, если наседка больше совсем не захочет сесть на яйца?

Я заглянул в курятник. К моей радости, наседка уже сидела на месте.

Ночью я никак не мог заснуть, все думал, на кого будет похож наш цыпленок — на курицу, на соловья или на обоих вместе? А Мишико, наверное, уже спит, лежит себе в темной комнате и даже во сне теребит свой нос, хотя в такую темную ночь можно и собственного носа не найти.

Ночью мне приснилось, будто наступила осень. А наши куры вдруг вспорхнули на деревья и стали сладко распевать, словно соловьи, потом поднялись высоко-высоко и полетели в теплые края. И будто все село высыпало на улицу посмотреть на такое чудо. А бабушка Фати рвала на себе волосы и причитала: «Ой, без меня кто-то напугал кур, и теперь они и близко не подходят к насесту…»

Сегодня я снова заглянул в курятник, наседки там не было. Пока еще нет никаких признаков того, что цыплята вылупятся.

Вечером я стал расспрашивать бабушку. Она ответила:

— К новолунью цыплята уже будут бегать по двору. «Когда же новолунье?» — подумал я, но спросить побоялся, чтобы не вызвать подозрений.

Раз десять в день прохожу мимо курятника. Заглядываю в щелку. Никаких признаков.

Вечером мы с Мишико пошли к роднику.

— Ты сам догадался вытянуть белок шприцем? — спросил я его по дороге.

Он не ответил.

— Или и об этом мельник читал в газете?

— Да, мельник… Зато насчет соловья я сам придумал.

На обратном пути он спросил:

— Как ты думаешь, кто вылупится из нашего яйца — петушок или курочка?

— Не все ли равно? Был бы только похож на соловья.

— Нет, лучше петушок… интересно, как он запоет.

Первые цыплята! Три сразу, и такие хорошенькие!

Мишико почти переселился к нам, ни шагу со двора.

— Вот так-то лучше, — сказала бабушка, — а то носитесь целые дни по горам как ошалелые…

Мы никак не найдем свое яйцо. Наверное, бабушка просматривала яйца — я видел, она зачем-то даже новые подкладывала. Искать метку мы не можем, боимся наседки. У нее уже семнадцать цыплят. Мы все время крутимся возле курятника, притворяясь, что любуемся цыплятами.

Сегодня Мишико вздули. Его маме понадобился шприц, но она не могла вытащить поршень — оказывается, мы забыли его промыть и белок присох к стенкам.

— Для чего он тебе понадобился? Что ты с ним делал? — слышал я крики тети Пелагеи.

Мишико растерялся и ответил, что шприцем он выкачивал из пчел мед…

Все цыплята уже вылупились, только один никак не мог вылезти. Высунул головку, и наседка помогает ему, разбивая скорлупу клювом.

— Этот! — шепнул Мишико.

Мы переглянулись. Мишико кусал губы, я опустил голову, словно мы были виноваты в том, что наш цыпленок оказался обыкновенным. Мы долго молча смотрели на гнездо.

— Знаешь что? — заговорил Мишико. — Потом видно будет… Только мы должны сделать ему метку.

— Как это? — спросил я и подумал: «Какой Мишико умный, конечно, только что вылупившийся цыпленок не может быть похож на соловья. Разве птенчики соловья умеют летать или петь?»

— Видишь, на голове у него черные точечки, — сказал Мишико.

Действительно, у нашего цыпленка две черные родинки на голове, словно вторая пара глаз.

— Да, но такие точечки есть и у того, — показал я пальцем на другого цыпленка.

Наседка сердито закудахтала, решив, что ее семейство в опасности.

— У того не такие! — проговорил Мишико упавшим голосом, понимая, что говорит неправду.

— Знаешь что, давай привяжем ниточку!

Мишико поспешно оторвал от рукава болтавшуюся пуговицу и вытянул нитку.

Несмотря на то что наседка очень злилась, мы все-таки привязали нитку к ноге цыпленка: пусть не забывает, что он соловей, а не курочка.

— А как мы его назовем? — спросил я Мишико.

— Мы же еще не знаем, петушок он или курочка!

— Спросим бабушку.

— Но ведь и бабушка пока не знает.

Мы сами кормим цыплят, и бабушка довольна нами. С нашего цыпленка мы не сводим глаз. Кажется, ниточка давит ему ножку. Мишико говорит, что он, наверное, растет и лапка стала толще. Видно, надо было привязать резинку.

— Пи, пи, пи! — пищит наш цыпленок, и голосок его нам кажется музыкой.

Цыплята уже бегают по двору, ищут червяков, пьют из лужи, задрав головки, совсем как игрушечные.

И наседка, кажется, привыкла к нам.

— Идите-ка, ребята, хоть искупайтесь, что вы все дома сидите, — сказала нам как-то утром бабушка Фати.

— Мы же тебе помогаем, бабушка, за цыплятами смотрим, чтобы коршун их не унес.

— Я и сама присмотрю!

— А вдруг ты заснешь? — нашелся я.

— Тогда мама твоя приглядит. Первый раз вижу, чтобы дети летом целыми днями сидели дома.

— А ведь коршун может и вправду унести нашего цыпленка, — сказал я Мишико, когда мы остались одни.

Мы еще издали увидели, что наседка почему-то клюет одного цыпленка. Оказалось, это Ласточка (Мишико предложил назвать нашего цыпленка Ласточкой — так бабушка не догадается, что он соловей. Я согласился).

Мишико взял цыпленка на руки и подул на него, на тоненькой лапке показалась ниточка.

— Это наседка хотела снять ниточку, — решил он, — снимет, а потом ищи ветра в поле.

— Что же делать? Может, белую ниточку привязать?

— Будто наседка белую не разглядит!

— А может, и не разглядит…

— Привяжем.

Привязали свободно, не затягивая.

Почтальон принес письмо от папы. В Тбилиси, оказывается, жара.

Просматривая мои книги, Мишико случайно нашел мой дневник. Я заметил только тогда, когда он успел прочесть два листа.

— Чужие дневники читать нельзя! — сказал я, выхватывая у него тетрадь.

Мишико мрачно посмотрел на меня.

— А все записывать можно? Вдруг твоя мама найдет? Или бабушка прочтет? Она же меня тогда на порог не пустит, — сказал Мишико и ушел надувшись.

А вдруг действительно найдут мой дневник? Или мама застанет меня за тетрадкой? Пожалуй, не зря рассердился Мишико. Нужно куда-нибудь запрятать дневник или совсем не писать. Лучше в Тбилиси все вспомню и запишу…

Наша Ласточка так выросла и похорошела, что трудно узнать ее. Она выделяется своей окраской, перья стали у нее темнее. Она расхаживает, покачивая головкой, совсем как тот соловей, за которым мы гонялись у речки. Мы часто приманиваем цыпленка кормом и прислушиваемся. Ну конечно, голосок у него гораздо красивей, чем у других цыплят.

— Бабушка, ведь мы за цыплятами ухаживали, разве нам не полагается по одному цыпленку? — спросил как-то Мишико.

— Полагается, детка, можете выбирать любого.

От радости мы покраснели. Теперь Ласточка будет наша.

Ласточка оказалась петушком.

Какие мы несчастные! Ласточка сломал себе ногу. Бабушка во всем обвиняет Тигренка, уверяя, что петушок пробежал мимо в тот момент, когда пес грыз кость, и Тигренок укусил петушка. Мишико отдубасил Тигренка, но что с того…

Нет худа без добра, теперь не нужно привязывать ниточку, с другими цыплятами мы Ласточку уже не спутаем.

Мы с Мишико сидим в бабушкиной комнате и уплетаем инжир. Собирали мы его для бабушки, но она поела немного, прилегла и, повернувшись к стене, заснула. Вдруг на пороге показался Ласточка, мы замерли, боясь его спугнуть. Ласточка немного постоял на месте и, прихрамывая, шагнул в комнату. Забрался под стол и начал клевать все быстрее и быстрее. Видно, он не думал найти здесь так много крошек. Он клевал быстро-быстро, наверное, боялся, что его скоро выгонят во двор. И вдруг закукарекал от удовольствия.

— Этот цыпленок прямо как птичка чирикает… Проголодался, наверное, корма просит, — неожиданно произнесла бабушка.

Мы быстро переглянулись. Мишико сорвался с места и выбежал. Я за ним.

— Гогия, детка, скажи маме, пусть покормит кур, — услышал я вдогонку полусонный голос бабушки Фати.

Мишико остановился только у гранатового дерева на проселочной дороге. Он тяжело дышал от волнения и усталости.

— Ты слышал, что она сказала? Слышал, что сказала бабушка Фати? Поет, говорит, как птичка! А мы привыкли и даже не замечаем. — В этот момент Мишико был похож на сумасшедшего.

Не помню, сколько времени сидели мы и разговаривали, одуревшие от радости. Да и как не одуреть! Ведь и другие заметили, что Ласточка щебечет, словно птичка. Это была наша победа, наша первая награда. Спасибо бабушке Фати! Правда, она еще ничего не знает, но, если бы не она, мы и внимания не обратили бы на пение нашего цыпленка. Все-таки много значит опыт старого человека!

Немного успокоившись, Мишико стал строить новые планы.

— Знаешь, что еще можно сделать? Скрестить голубя с уткой…

— И что получится?

— С голубями посылают письма. Летит, летит голубь далеко-далеко, но ведь он может устать, упасть в море и утонуть. А если скрестить голубя с уткой, тогда он сможет плавать даже в море. Отдохнет и снова полетит.

Мне очень понравилась эта идея, но вдруг я подумал, что, если голубь сядет на воду, он намочит письмо…

— Попугай! — закричал я так громко, что сам же испугался.

— Что — попугай? — сдвинул брови Мишико.

— Нужно скрестить голубя, утку и попугая! — вскочил я от волнения.

— Ну и что?

— А то, что скрещенный с уткой голубь может намочить в море письмо, а если он будет разговаривать как попугай, то просто запомнит все наизусть и никакого письма не надо.

Не успел я сказать это, как Мишико вскочил и захлопал в ладоши от радости.

— Да, но попугаи не живут в наших лесах.

— Не беда. На будущий год куплю яйца попугая в Тбилисском зоопарке, — сказал я и чуть не заплакал от счастья.

Вот уже сколько времени Ласточка поет что-то вроде «Ку-ка-ре-ку», но разве можно сравнить его пение с хриплым голосом нашего старого петуха! Это замечают и другие, говоря: «Ишь, как старается спеть по-настоящему!»

Поздно ночью из Тбилиси приехал папа. Мишико он привез мяч, а мне — новые книги. А ведь я и те не успел раскрыть, которые захватил из Тбилиси.

— Какую же зарезать? — услышал я утром, еще в постели, вопрос мамы.

— Хромую, — ответила бабушка.

Я вскочил как ужаленный и в одной рубашке побежал к бабушке.

— Что с тобой, сынок? Приснилось что-нибудь страшное? — испугалась мама.

— Мама, мамочка… Бабуля, бабушка Фати, вы собираетесь зарезать хромого цыпленка?

— Что с тобой, детка?

— Умоляю вас, не трогайте, не трогайте Ласточку, он же…

Бабушка быстро приподнялась и села в постели, испуганно поглядывая на меня. Наверное, она решила, что я сошел с ума. А мама была спокойна.

— Что это за Ласточка? — спросила она.

— Этого хромого цыпленка мы назвали Ласточкой.

— Если он Ласточка, то я соловей, — пошутила мама.

— Умоляю вас, не режьте, не режьте… — И я разрыдался.

— Скажи наконец, что случилось, сынок? — заинтересовалась мама, догадываясь очевидно, что мои слезы связаны с какой-то тайной. — Не резать потому, что вы придумали ему кличку?

— Нет, — пробормотал я и вдруг вспомнил: — Ведь этого цыпленка бабушка подарила Мишико.

— Ух, слава богу, отлегло от сердца, — вздохнула бабушка. — Но зачем Мишико хромой цыпленок?

— Мишико выбрал его.

В это время в комнату вошел папа.

— В чем дело? Вам одного цыпленка жалко для гостя? — пошутил он.

— Чего там жалко, вот Гогия не дает резать хромого.

— Ничего, режьте и хромого и всех остальных… не каждый день зять приезжает в гости.

Мама вышла во двор, я пошел за ней. Вижу, Мишико перелезает через изгородь.

— Мама, мамочка, мы с Мишико поймаем любого, только…

— Ну хорошо, хорошо, только успокойся.

Я рассказал Мишико о споре.

Он побледнел и долго молчал, широко раскрыв рот.

— А потом? — вдруг не спросил, а закричал он.

— Я сказал, что бабушка подарила его тебе.

— Немедленно надо поймать Ласточку.

— Для чего?

— Возьму к себе и запру, — убежденно сказал Мишико и обвел взглядом двор.

Ласточка что-то искал в траве. Мы взяли у мамы зерна кукурузы и направились к нему, разбрасывая корм. Подбежали другие куры и стали быстро клевать. Мишико сердито замахнулся на них. Мы постепенно стали приближаться к Ласточке, он собрался спрятаться в лавровых кустах, но, увидев на земле кукурузу, остановился. Мишико бросил еще горсть зерна. Ласточка, прихрамывая, подбежал и стал искать кукурузу в траве. Мишико бросил еще одну горсть, Ласточка приблизился. Затем Мишико рассыпал кукурузу у своих ног… Ласточка стал подходить все ближе и ближе, поклевывая, и наконец подошел близко… совсем близко. И тут Мишико, как коршун, бросился на него.

«Ка-ка-ка-ка-ко-ко-ко-кр!» — закукарекал на весь двор испуганный цыпленок, взмахнул крыльями, перенесся через лавровые кусты, поднялся вверх до акации, выше, еще выше, до вершины тополя, полетел, становясь все меньше и меньше, и наконец совсем исчез. А мы стояли задрав голову и смотрели на плывущие в небе облака…

Мишико разинув рот глядел туда, где скрылся Ласточка.

— Куда он мог улететь? — нарушил я тишину.

— Все… Улетел, — произнес Мишико, точно во сне. — До сих пор он жил, как курица, а теперь будет жить в лесу. Кончено, улетел от нас наш соловей.

— Ты думаешь, не вернется?

— Где там вернется, он же не курица, — обиделся Мишико. — Эх, и как это мы до сих пор не догадались, что он затоскует по лесу! Видел, как высоко взлетел?

— До самой верхушки тополя.

— Тополя? Исчез в облаках!.. Скоро соловьи улетят в теплые страны, и наш Ласточка, наверное, улетит вместе с ними.

— А что мы скажем бабушке?

— Придется во всем сознаться.

— Не поверит.

— Как не поверит, ведь Ласточка никогда теперь не вернется, — вызывающе посмотрел на меня Мишико.

Но Ласточка вернулся. Соседка принесла его, держа под мышкой. Она сказала, что заметила чужого цыпленка у себя в саду и узнала нашего хромого петушка.

— Он не может обойтись без своего двора и хозяйки, ведь он домашний, ручной, — сказал Мишико. — Но все равно он улетит, соловей не может перенести зимы.

Я согласился с ним.

Между прочим в кустах неподалеку от курятника я нашел однажды высохшее яйцо. На одном боку у него была чернильная метка, на другом — едва заметная дырочка. Интересно, кто и зачем его туда бросил? А вдруг кто-нибудь разведал тайну и хочет повторить наш опыт?

«Вот озорник этот Мишико, — подумала учительница, — но, видимо, любознательный мальчик. Вырастет и, возможно, в самом деле скрестит курицу с соловьем. А пока что он даже не понял, что бабушка попросту выбросила из курятника испорченное яйцо…»

Екатерина Ивановна очинила красный карандаш и продолжала свою работу.