Тигр в дыму

Глава 3 След

Нелегко определить с точностью миг, когда начинается вражда, когда впервые проявляется это стихийное чувство, порождаемое отчасти страхом, отчасти соперничеством, а отчасти простой волей к жизни, — но именно во время той поздней прогулки промозглым вечером Чарли Люк первый раз причуял того, кому по всем статьям суждено будет сделаться его врагом номер один.

Как справедливо предполагала Аманда, злился инспектор прежде всего на самого себя. Он принадлежал к тем лучшим полицейским, которые никогда, ни на минуту не забывают, что они именно полиция, а не судьи и не присяжные, не тюремщики и не палачи. Он ощущал сам себя скорее овчаркой, — покуда заблудшая овца не загнана в хлев, он за нее в ответе и обязан ее стеречь. Его дело найти преступника и добыть его живьем. И сам факт, что он не обратил должного внимания на тот ужас, что исказил тогда бледное лицо с огромными усами, и отпустил Шмотку Моррисона на верную смерть, приводил инспектора в ярость. То был чудовищный профессиональный промах, за который Люк себя просто ненавидел.

Но помимо ненависти к самому себе, он ощутил нечто еще. Именно тогда у него зародилось предчувствие, подсказанное выработанным за годы службы инстинктом, — что вот-вот он столкнется с чем-то необычным и крайне опасным. Он словно учуял в тумане запах тигра.

Эта прогулка уже сама по себе добавила инспектору свежих впечатлений. Начать с того, что без старого Эйврила, способного перемещаться по собственному приходу с закрытыми глазами, они бы вообще вряд ли дошли бы до цели. От реки поднимался туман. Он сгустился до предела и теперь висел между фонарями отвратительными, плотными как перина, занавесями. Если учесть, что архитектура домов в этих кварталах довольно однообразна, а улицы состоят из череды скругленных поворотов, по которым можно кружить и кружить даже в солнечный день, то дорога от дома настоятеля до Краб-стрит с полным правом могла быть приравнена к лабиринту, куда старый священник ринулся, впрочем, уверенным и быстрым шагом.

Следуя за дядей Хьюбертом, Кэмпион с нежностью созерцал двигающуюся впереди него фигуру. Весьма примечательным, даже в своем роде уникальным, представлялось пальто каноника Эйврила. Его дизайн вполне мог бы принадлежать Филу Мэю, — полами оно обметало обувь своего владельца, а застегивалось на два ряда костяных пуговиц, каждая размером с небольшое блюдечко, которые заканчивались значительно ниже колен. К тому же, будучи, по-видимому, сшито из пледа, оно с годами полностью приняло форму тела старика, вплоть до вздутого правого кармана жакета, в котором отец настоятель обыкновенно носил свою табакерку, и стало как бы твердой ракушкой, внутри которой каноник обитал.

Известная Кэмпиону история пальто гласила, что сей наряд неоднократно закладывался. Дядюшку Хьюберта отличала небрежность в денежных вопросах, так что мисс Уорбертон, приятная пожилая девица, обитавшая в одном из приходских домиков и полностью посвятившая свою жизнь делам церкви, по смерти жены настоятеля взяла на себя все заботы о его домашнем бюджете. Раз в неделю она выдавала ему деньги на карманные расходы, помещая их в латунную коробочку на каминной полке в его кабинете. Мисс Уорбертон была тверда как алмаз. И если каноник успевал все истратить в начале недели, то оставался без единого пенни до самого выплатного дня.

Стесненные в средствах прихожане из небогатых окрестных улочек знали об этом ничуть не хуже его самого, и по возможности старались под конец недели не докучать старому священнику своими просьбами. Но уж если, как это иногда случается, возникала некая срочная и жизненно важная надобность, всегда имелся в запасе дополнительный выход. В таких случаях пальто отца настоятеля торжественно переносилось средь бела дня через соборную площадь, переброшенное через руку самого должника, в маленькую закладную лавочку на углу, и старый мистер Герц платил за него сорок три шиллинга и шесть пенсов. Таких денег оно, разумеется, не стоило, и ворчун-еврей ни разу не утерпел, чтобы об этом не напомнить. Так что все представление являлось одновременно и епитимьей, и благотворительностью. Правда, надо сказать, лишь самые старые и уважаемые прихожане удостаивались подобного, да и то лишь в исключительных случаях, но тем не менее в определенных кругах выражение «пальто каноника» служило расхожим обозначением предела платежеспособности.

Эйврил, нужно отдать ему должное, вполне ведал, что творил. Иллюзий он не питал и обладал, при всей своей чудаковатости, способностью к внезапным мощным проблескам здравого смысла. Почти всегда ему приходилось выкупать заклад самому. Он не считал сие особой заслугой и не умилялся сам себе, а напротив, был скромен и радовался, что может помочь неимущим и что ему доверяются в тяжелую минуту.

Более того, подобно многим истым христианам, он по-настоящему ощущал радость и душевный покой, лишь отдав все, что имел, как игрок при распасовке мяча. Взамен он обретал особую свободу от материального. Всю жизнь он словно бы шел по воде яко по суху. Ограничивая себя в мелочах, он получал взамен заботу мисс Уорбертон. Весьма выгодный обмен!

Он уверенно шагал по направлению к Крамб-стрит бесчисленными проходными дворами, а племянник и Чарли Люк доверчиво следовали за ним, держась за руки. К цели они вышли как-то вдруг: последний рывок сквозь непроглядный мрак каких то конюшен — и вот они уже на самой середине длинной и сумрачной улицы, откуда рукой подать до полицейского участка. Там каноник остановился, обернувшись к своим спутникам:

— Так где же этот бедняга?

— Проезд Памп, — поспешно ответил Люк, — отсюда прямо, а потом направо, сразу после «Перьев».

Лишь теперь в этих глухих дебрях колонн и фасадов инспектор узнал свои владения и уже по-хозяйски поспешно повел спутников темным переулком мимо зашторенных витрин магазинов. То была не лучшая ночь для прогулок. Прохожих им почти не встретилось, если не считать недогулявшей компании, околачивавшейся у неосвещенной арки близ пивной «Четыре пера», заведения из самых непритязательных. Оно искоса выглядывало из тумана с залихватской небрежностью кое-как намалеванной вывески и криво положенной черепицы, в то время как из окон сквозь стеклянные ромбики, окантованные латунной решеткой, причудливо преломлявшиеся лица завсегдатаев пялились на улицу.

Пробираясь сквозь кучку выпивох, они заметили блеснувший в глубине проезда серебристый лучик, и подоспевший констебль отдал Люку честь.

— Это случилось в том конце, у выхода на Бурн-авеню. Вам не обойтись без фонарика. Там вообще ничего не видно.

Люк к тому времени свой фонарик уже включил. Он был обвязан желтым шелковым носком, чтобы свет меньше рассеивался в тумане, но даже с таким усовершенствованием идти вперед казалось непросто.

Истертая за столетия брусчатка со сточной канавой посредине приобрела вид желоба, а справа и слева стены домов наклонялись друг к другу, словно темные утесы.

— Вот уж где помирать паршиво, — бросил инспектор с омерзением.

— И жить тоже, — мягко заметил мистер Кэмпион. Он уже миновал стену дома и подошел к покосившемуся деревянному забору, который бы и для иного — сассекского захолустья показался бы слишком деревенским. За забором виднелся оранжевый квадрат освещенного окна.

— Задний двор дома тридцать семь по Гроув-роуд, где адвокатская контора, — бросил через плечо Люк. — Последняя достопримечательность в этом роде (руки прочь от наших достопримечательностей!). Да тут их целая улица была, но все уже перестроены. А в этом живет адвокатский сторож. Летом тут даже ничего. Клумбы с ноготками. У старика-сторожа, правда, с головкой не все в порядке. Каждую пятницу приходит к нам на что-нибудь жаловаться. Интересно, не слышал ли он чего нынче вечером. Осторожно, сейчас начнется спуск. Ага!

Луч фонарика метнулся чуть в сторону, и следуя в том же направлении, они вышли к месту происшествия. Перед ними предстало драматическое зрелище. Какой-то находчивый полисмен раздобыл старинную калильную лампу, пожалуй, единственное, что может помочь в тумане, и сейчас, как живой плюмаж, она шипела и плевалась огнем над головами стоящих во тьме мужчин. Мощный дымный хвост, смешиваясь с туманом, придавал картине своеобразный, какой-то рембрандтовский колорит.

— Шеф? — глухо донесся до них бодрый голос сержанта Пайкота, и одновременно его коренастая фигура выступила из сплошного мрака.

— Здорово, Джордж, — ответил Люк своим обычным свирепо-веселым голосом. — Удалось что-нибудь?

— Вполне достаточно, сэр. Отошли бы вы, что ли, в сторону, тут и так не повернешься. Врач уже прибыл!

О последнем, впрочем, Люк догадался и сам, узнав эту не слишком любезную манеру выражаться.

Пришедшие осторожно шагнули вперед сквозь расступившееся перед ними небольшое скопление людей.

Между двух соседних домов, чьи стены сходились под острым углом, оставалась щель около фута шириной и глубиной в восемнадцать дюймов, туда-то и было втиснуто тело мертвого Шмотки — несчастный как бы сидел, вытянув вперед ноги и опустив голову на грудь. Поражало, что человек может занимать так мало места — ни дать ни взять сверток ненужного хлама. Он сидел, и темно-алая клякса расползалась как нагрудник, по его спортивной куртке. Это алое стекало по его пальцам на камни мостовой. В круге черных силуэтов, сомкнувшихся над ним, он казался слишком маленьким и ничтожным, чтобы вызвать хотя бы ужас.

Люк присел на корточки, констебль поднес калильную лампу чуть поближе, а Пайкот наклонился к шефу:

— Один из наших людей обнаружил его в шесть сорок вечера, только тело, видно. К тому времени пролежало тут не меньше часа, — негромко произнес сержант, фонарик Люка осветил его грубоватые черты. — Этим проездом пользуются редко, а если кто и пробегал тут мимо, то навряд ли смог бы его заметить.

— А, заметив, остановиться и полюбоваться. Этакий цветочек у обочины, — пробормотал Люк, подымаясь, чтобы пропустить мистера Кэмпиона. — Во сколько он вышел от нас, сержант? Если поточнее?

— В шестом часу. Точно не скажу, сэр. Я думал, вы сами засекли время. Я сюда прибыл, разумеется, как только нам сообщили. Мы вызвали фотографа и произвели съемку. А это врач, сэр!

Последнее сообщение явно оказалось избыточным. Уже какое-то время из-под локтя старшего инспектора доносилось нудное ворчание. Наконец Люк обратился в темноту не без любезности.

— А забавно, что мы вам все время портим обед, доктор. Между прочим, я привел с собой и священника. Вот он, у меня за спиной. Уж вы не взыщите, — а может, вам будет интересно.

Ворчание прекратилось, и хорошо поставленный голос ядовито отвечал:

— Как предусмотрительно с вашей стороны, инспектор, проявить такую трогательную заботу о моей душе! Вот только боюсь, что на вашей я уже крест поставил — жду вас тут битых полтора часа, хотя любой осмотр в таких условиях абсолютно бесполезен. Если вы его заберете, то я сделаю вскрытие завтра к девяти.

— Договорились, — согласился Люк. — Да, пока вы еще тут, будьте так добры объяснить, что это ему горло перерезали?

— Вы о крови? Нет. Это из носа. Это совсем другое.

— Ну ладно, идите уж! — в голосе старшего инспектора послышалось облегчение. — До чего естественно, а? Пошла кровь носом, он сел и умер!

— И при этом сам себя треснул по голове, так что проломил себе череп, — ехидно отозвался из темноты все тот же хорошо поставленный голос. — По-моему, вы бы и сами могли это заметить, Чарльз, что тут его изрядно отметелили. Утверждать не берусь, но полагаю, что голову ему проломили башмаком. Ладно, утром разберемся.

— Можно, мы обмоем ему лицо?

— Пожалуйста, если вам так хочется. Доброй ночи, — доктор засеменил прочь, и вскоре его полноватую фигуру поглотил туман.

— Вперед, к бифштексу и запеченным почкам, — пробормотал Люк, глядя ему вслед. — Надо надеяться, им не дали остыть. А как бы так устроить, чтобы рассмотреть его лицо, а, Джордж?

— Прямо тут, сэр?

— Да, если можно. Я кое-кого привел на него взглянуть. Не угодно ли вам, старина, — Люк резко замолчал, почувствовав, как Кэмпион коснулся его плеча.

Старый Эйврил вступил в освещенный круг и склонился над останками бедняги Шмотки. Каноник был с непокрытой головой, непослушные волосы над его тонкими чертами торчали в разные стороны, как сухие стебли. Он принялся стирать кровь с лица убитого своим большим белоснежным носовым платком, осторожными движениями, неловко, но с той неумелой заботливостью, с какой отец вытирал бы нос простуженному ребенку, спокойно и без малейшей брезгливости, чем глубоко шокировал сержанта Пайкота. Из горла последнего вырвался слабый звук, наподобие вскрика испуганного фазана, и он уже собрался вмешаться, когда почувствовал на своем плече руку старшего инспектора. Шеф стоял молча, напряженно выпрямившись и сверкая глазами. Его плечи, массивные, как дирижабль, нависали надо всей картиной, добавляя ей драматизма.

Каноник между тем, как ни в чем ни бывало продолжал свои манипуляции, все так же тихо и неумело, одновременно пачкаясь сам. Очевидно, что кровь, равно как и грех, его не пугала.

— Ну вот, — наконец произнес он, обращаясь, по-видимому, к покойному, вглядываясь в его уже не страшные, но все еще несколько грязноватые и бесконечно трогательные черты, а затем закрыл потухшие глаза мертвого. — Несчастный мальчик!

Казалось, этот бессознательный возглас сострадания осенил собой всю загубленную юность бедняги Шмотки.

Едва Эйврил приподнял руки мертвеца, чтобы обтереть и их, как его внимание привлекли рукава, и впервые за весь вечер каноник пришел в замешательство. Приподняв правую руку убитого, он провел ладонью по направлению к локтю.

— Посветите, пожалуйста, вот сюда, — попросил он, и фонарик Люка немедленно повернулся в указанном направлении. Луч выхватил аккуратную кожаную заплатку на локте, и еще одну, поменьше, ближе к обшлагу, — неумелая, но крепкая работа.

— Вы узнали его, сэр?

Старик не отвечал. И лишь сложив руки мертвого на груди, он выпрямился и шепнул на ухо Люку:

— Я бы хотел поговорить с вами!

— Очень хорошо, сэр!

— Куда вы денете этого несчастного? Может, нам с вами пойти туда же?

— Нет, сэр. Мы пойдем в участок, если вы не возражаете. Это тут рядом, за углом. Тело отправят в морг. Сейчас придет машина.

Люк говорил уважительным тоном, но тем не менее непреклонно, и старый священник кивнул. Мистер Кэмпион, глянув на них, ощутил, что они поняли друг друга с полуслова, словно старинные знакомые.

— Мне нужна эта куртка, — заявил Эйврил, — я хотел бы забрать ее домой.

— Очень хорошо, сэр, — Люк, казалось, даже не удивился, — необходимо, чтобы вся одежда убитого как можно скорее была доставлена в участок. О'кей, Джордж?

Пайкот шагнул назад, чтобы распорядиться. И мигом все пришло в движение, и куда девалась выморочность, царившая здесь минуту назад — жизнь вернулась со всей своей суматохой.

Пока мистер Кэмпион отнимал у дяди окровавленный носовой платок, который старый священник все норовил засунуть в карман пальто. Люк отдавал обычные в подобных случаях распоряжения. Энергия, исходящая от этого человека, сделалась явственно ощутимой, как если бы тут, в тесном проулке, внезапно заработал трактор.

— Детектив Слени тут? — выкрикнул он, и не дожидаясь, пока четкая тень приблизится к нему, продолжал. — Займешься миссис Голли, Билл. Ты ведь ее неплохо знаешь, а? Дуй в бар «Перьев», и поглядим, что ты там разузнаешь. Эта Голли уж если рот откроет, то держись! Если сразу в него не провалишься, то наверняка что-нибудь сумеешь выудить из ее словесного потока! А сам лучше помалкивай, пока все не узнаешь. Детектив Коулмен!

— Здесь, сэр! — юный голос, срывающийся от нетерпения, раздался за спиной Кэмпиона, и тут же из темноты выступила коренастая фигура.

— Так держать! Рвение, задор — первое дело в уголовном розыске! На главное вещественное доказательство не наступать! — юмор Люка по свирепости не уступал его улыбке. — Значит так, тут прямо у нас за спиной низенькая изгородь с калиткой. Если калитку не найдешь, полезай через забор. Когда приземлишься на этом кладбище дорогих воспоминаний, тут ими все кишмя кишит, постучи в освещенное окно, — дверь и откроется. Внутри увидишь самого препаршивого старикашку на свете, по фамилии Кризи. Если утерпишь и дослушаешь его до конца, то будешь хорошим полисменом. А если к тому же сумеешь выяснить, не слышал ли он и не видел чего необычного тут в проезде нынче вечером между пятью тридцатью и шестью сорока, можешь смело считать себя детективом. Он дома, это точно. У него старуха-мать прикована к постели, он ее надолго оставлять не может. Ясно?

— Да, сэр!

— Хорошо. Ступай. Не теряй темпа. Сержант Бранч здесь? Ага, вот ты где, Генри. У покойника имеются родственники, вполне приличное семейство Аткинс. Миссис Аткинс — его сестра. Живут они где-то в районе Тафнелл-Парк. У меня где-то был адрес. Я записал его, когда наводил сегодня справки. Ага, вот. Смит стрит, 22. Сгоняешь туда?

— Есть, сэр!

Ряды полицейских редели, появились служащие морга. Люк взял под руку Кэмпиона и каноника и осторожно отвел обоих в сторону.

— Пора нам возвращаться, — произнес он, — а не то босс рассердится.

Эйврил обернулся:

— А тот несчастный, его отнесут домой?

— Ну… — Люку это показалось забавным. — Я слышал, будто Челмсфорд — тюрьма довольно современная, и что теперь они достигли прямо удивительных вещей, но чтобы провожать своих клиентов в последний путь на катафалке и с похоронной процессией — что-то я сомневаюсь!

— Но вы упомянули родственников…

— Да уж, близкое родство, ничего не скажешь! — последовал мрачный ответ. — Вот уж кому не позавидуешь. Он назвал эту бедную женщину на первом же допросе, как я понимаю, а у нас ничего не забывается. И все-таки, может, удастся убедить этих Аткинсов раскошелиться на гроб и могилу. Приличия надо соблюсти. Сюда, сэр. Вы, кажется, хотели переговорить со мной? Вы что, узнали его?

Фонарик в руке, продетой сквозь локоть Кэмпиона, в этот момент дрогнул, и лучик осветил благородные черты немолодого лица.

— Нет. Мне он совершенно незнаком, — в голосе священника послышалось что-то вроде сожаления. — Вот Мартина я бы узнал. Я бы узнал Мартина где угодно. Он был необычный, характерный парень. А этот несчастный мальчик ни единой черточкой не похож на него.

Разговор прервался на мгновение, когда все трое поспешно вышли из тесного проезда в улочку чуть пошире.

— Но куртка, — снова начал Люк. Эйврил кивнул.

— Куртка — Мартина, и взята она из моего дома.

— Ничего себе! Когда же? Я хотел сказать когда вы ее видели в последний раз?

— Вот пытаюсь припомнить. Точно не знаю. Я не очень наблюдателен. Пожалуй, несколько недель тому назад. Наверное, месяца два.

Люк чуть было не свистнул, но вовремя спохватился. Участок был уже рядом, и старший инспектор провел своих спутников внутрь здания в строгий, пахнущий карболкой интерьер, и дальше, через помещение уголовной полиции в свой собственный скромный кабинет на первом этаже. Туман просочился и сюда и висел дымными полотнищами, но все же Люк и Кэмпион, наконец, заметили: каноник в таком виде, что его нельзя отпустить домой, предварительно как следует не отмыв. При виде их констебль Гэллоуэй, круглолицый молодой человек, исполняющий обязанности секретаря Люка, стремительно выскочил из-за своего стола, подумав, вероятно, что привели убийцу, взятого с поличным, да и мистер Кэмпион, казалось, перепугался.

— Ну, так, — произнес Люк, скептически обозревая каноника, — пожалуй, нашу беседу мы продолжим в ванной. Что, Энди, не звонил Супер? Надеюсь, он еще не объявился?

— Пока никаких признаков, сэр, но есть парочка сообщений для вас. Были запросы относительно мистера Джеффри Ливетта. Секретарша его беспокоится. Сегодня вечером, говорит, ему выступать на каком-то ответственном приеме, а его все нет. И она, и миссис Элджинбродд полагают, что он, возможно, как-то связывался с вами. Обе очень волнуются.

Инспектор и Кэмпион переглянулись, а затем Люк, пожав плечами, предложил руку Эйврилу.

— Как насчет того, чтобы пройти с нами, сэр? — произнес он, после чего беседа продолжилась в ванной комнате во время малоэффективных попыток привести внешний вид настоятеля в мало-мальский порядок.

— Нет, дружок, не так уж это было и давно, — Эйврил, стоя в одной сорочке, обращался к затылку Люка, оттиравшего в этот момент влажным полотенцем фалды знаменитого пальто. — Эта самая куртка, — ее не спутаешь ни с чем, — хранилась у нас в гардеробной не один год, и она была там еще совсем недавно. В начале этой зимы она там висела, совершенно точно!

— Почему вы так уверены, дядюшка? — Кэмпион лил теплую воду на стариковские руки, худые, шершавые, как у школьника, но с изящными миндалевидными ногтями, красивыми от природы и не требующими никакого ухода.

Каноник, взяв кусок мыла, отвечал:

— Потому что я видел ее, когда доставал свое теплое пальто, в первый холодный день осени, а это пальто как раз висело поверх куртки. На святого Матфея, двадцать первого сентября — рановато для заморозков. Мы старики, на такие вещи всегда обращаем внимание, — Эйврил послушно принялся намыливать руки со смирением человека, притерпевшегося за долгую жизнь к тирании по мелочам. Он отправлял эту обязанность тщательно и долго, как его когда-то учили. Было видно, что мысли его где-то далеко, глаза глядели задумчиво и печально. — Да-да, тогда она была там. Меньше чем семь недель тому назад. Я обычно что-нибудь вешал поверх нее, и в тот день я тоже осмотрелся, нет ли еще чего, чтобы прикрыть ее. Увидел какой-то макинтош и повесил сверху!

— Зачем?

Каноник протянул руки к полотенцу.

— Потому что боялся, что туда зайдет Мэг и увидит ее. Эта куртка всегда так живо напоминала о Мартине. И я считал, что Мэг все это незачем, — он взглянул на Люка, который, понимающе кивая, глядел на него своими искрящимися глазами-кристаллами. Уловив эту едва заметную улыбку инспектора, старик продолжал. — Мне, видимо, надо было совсем убрать ее, сложить и спрятать у себя в кабинете? Но я этого не сделал, как вам известно. Я оставил ее висеть, но все время чем-нибудь прикрывал, Подсознание иногда проделывает с нами странные вещи. Вроде бы ни о чем таком и не думаешь. Вы ведь понимаете меня, инспектор? По-моему, вы должны понять!

На лицо Люка набежала тень, и он усмехнулся словно бы только для того, чтобы сделаться еще серьезнее.

— Вы все же поглядите на нее еще раз, сэр. Чтобы уж сказать наверняка. Вы ведь понимаете, что из этого следует.

— Конечно, мой мальчик, конечно я понимаю, — Эйврил уже одевался. — Кто-то из близких оказывается замешанным, и по-моему, это как-то очень непонятно, поскольку весь этот странно-жестокий обман направлен непосредственно против Мэг, а я даже не могу вообразить, чтобы хоть кто-то из знающих ее мог бы такое устроить. Вот почему я и хочу забрать эту куртку домой.

Говоря это, он шел следом за Люком, его мелодичный голос эхом отдавался в сумраке коридоров.

— И вы полагаете, вам удастся выяснить, кто это сделал, сэр? — Люк успел опередить его как раз вовремя, чтобы открыть перед ним свою дверь.

— О да!

В миг, когда взгляд инспектора встретился с глазами старика, он увидел в них ту суровую непреклонность, которую прежде наблюдал лишь на судебных заседаниях, и поразился этой предельной жесткости.

— О да, — повторил Эйврил, — я все выясню.

Они отсутствовали значительно дольше, чем им самим казалось, и сержант Пайкот за это время уже успел прибыть и теперь разворачивал коричневую упаковочную бумагу и выкладывал на стол все содержимое страшного свертка, причем каждый предмет был заботливо снабжен аккуратной этикеткой. И когда Эйврил с порога рванулся к заляпанной кровью и грязью куртке, сержант, удивленно подняв брови, поспешил расстелить ее на столе.

— Содержимое карманов тут, сэр, — скороговоркой обратился он к Люку, указывая на другой, нераспакованный сверток.

— Это не надо, — каноник оттер сержанта в сторону и сосредоточился на одежде. — Что и говорить, броская ткань, — заметил он. — Рисунок этого твида — он какой-то броский. Его-то Мэг и узнала, понимаете? Ей по работе приходится иметь дело с самыми разными тканями. Саму куртку она могла и забыть, но рисунок ткани остался у нее в памяти и ассоциировался с бедным нашим мальчиком, понимаете?

Он указал на место внутри нагрудного кармана, откуда был тщательно выпорот фабричный ярлык.

— Поразительно! Кому только подобное может в голову взбрести?

— Весьма многим из наших постоянных клиентов, сэр! Вас это удивляет, — осклабился Люк, — но вы сами узнали эту куртку лишь по заплаткам, а?

— Да, — каноник, перевернув рукав, отыскал их снова. — Вот они, обе. Я всегда, знаете ли, удивлялся, отчего их две. Почему было не взять кусок кожи побольше и не закрыть сразу обе дырки? В таких вещах я мало смыслю, но это даже мне бросилось в глаза!

— Возможно, дырки появились в разное время, сэр!

Реплика принадлежала сержанту Пайкоту. Темные густые волосы торчали на его голове ежиком, как если бы сержант находился в непрерывном ужасе. Решив, что шеф намерен валять дурака, он принял решение действовать в том же духе. Эйврила версия не убедила.

— Возможно, но по-моему, все равно было бы разумнее поставить одну заплату. Однако я готов поклясться, что все это как-то неслучайно. Знаете, я порой ощущаю, что подобные незначительные на первый взгляд мелочи имеют некую общую причину. Точно ее не определить, но если рассуждать в таком направлении, можно прийти к очень странным выводам. Я сам, право, иногда поражаюсь. Итак, если вы мне завернете куртку, я возьму ее домой и выясню, как она оттуда исчезла.

Он подал куртку Пайкоту, указывая на коричневую упаковочную бумагу. Сержант вопросительно взглянул на Люка, но тот кивнул.

— Я дам вам в помощь Джорджа, сэр, — сказал он, — вы не возражаете?

Каноник нахмурился:

— Я предпочел бы один этим заняться. Дело ведь касается моей семьи. Все это мои домочадцы, я прожил с ними бок о бок много лет.

— Вот именно, — произнес Люк участливо. — Вот почему я и отправляю с вами Джорджа. Он мой первый помощник, человек скромный до застенчивости, — добавил он, испепеляюще глянув на Пайкота, — он такой тихоня, вы его и не заметите…

Эйврил все еще раздумывал:

— Все-таки одному мне было бы значительно проще, — вздохнул он, и Люк на мгновение заколебался.

— Нет, — решил он наконец, — я не имею права. Поймите меня, необходим свидетель. Предстоит давать показания в суде. Джордж дал подписку, и он не может это так оставить.

— Ну и прекрасно! — великодушно уступил каноник, — коли так, сержант, нам с вами придется подружиться. Пойдемте. Только должен вас предупредить, мой дорогой сэр, что все это настолько неприятно и тяжело, что боюсь, вам будет даже неловко.

Пайкот недоуменно воззрился на него, а потом повел себя так, как имел обыкновение вести себя в сложных ситуация, а именно — впал в молчаливую покорность. Такая тактика не подвела и на сей раз.

Когда за гротескной парочкой закрылась дверь, мистер Кэмпион с облегчением предложил Люку сигарету и закурил сам.

— Дядюшке вполне можно доверять, — заметил он, — вы и сами ему доверяете, что, кстати, совершенно поразительно. И вы абсолютно правы, Чарльз, мне только непонятны ваши мотивы.

— Непонятны? — Люк смущенно, что как-то не вязалось с его обликом, запустил в волосы длинные пальцы. — Я знаю этот тип людей, — задумчиво произнес он. — Он редкий, и еще реже связан с церковью. Я припоминаю разве что одну старую деву, настоятельницу монастыря в Лейтоне, я знал ее в детстве. Одинокая, глубоко верующая, со всеми причиндалами, — подняв над головой сплетенные пальцы, он изобразил чепец, а затем начертил в воздухе что-то вроде распятия. — Но лучше всех я знал одного славного старикана, торговца угрями на паддингтонском рынке. Такие люди могут встретиться где угодно, и не узнать их невозможно. И у всей у них общая черта — им можно доверять, даже когда вы перестали доверять родной маме. И, представьте себе, такие люди всегда идут в гору, — понимаете?

— Да не очень, — мистер Кэмпион с удивлением отметил, что и подобное тоже находится в поле зрения полиции.

Люк вздохнул и повернулся к столу, где накопилось уже изрядное количество бумаг.

— Иначе они свалятся под ноги своим почитателям, дружище, — добродушно объяснил он. — Да вы сами поглядите на них. С точки зрения обыкновенного человека они совершенно беззащитны. По идее, они должны были давно умереть под забором с голоду, обманутые первым же встречным мошенником. А что же они? А вот что они, черти! Идут себе вперед, как пьяный по карнизу, точнехонько следуя инструкциям, которых другим не слышно. На пути у них всяческая мерзость, а они выходят из нее чистенькие, аж блестят! Всю грязь они прекрасно видят, но никого из них она не пугает. Раздают, все, что имеют, и не знают нужды. И в наших с вами силах — только узнать их при встрече и отметить для себя. Старика я раскусил, едва он раскрыл рот. Он добудет нам всю правду об этой куртке, чего бы это ему ни стоило. Должен добыть.

Глаза Кэмпиона потемнели за роговыми очками.

— Но кто, — вопросил он, — кто из домашних мог потихоньку передать куртку Шмотке Моррисону?

Люк перебирал бумаги на столе и говорил, не подымая глаз:

— Кто еще, кроме девушки? Либо она, либо этот ее новый друг, который, похоже, пропал.

— Вы ошибаетесь!

— Надеюсь, — он поднял глаза и улыбнулся. — Не исключено, еще что-нибудь, сверхъестественное.

— Не исключено, что в этой колоде есть еще одна карта, — ответил мистер Кэмпион.