Тихий омут

Глава 1

Серо-голубое из-за дымки небо над крышами равномерно растекалось от одной стороны улицы до другой. Подернутое пеленой солнце казалось всего лишь более ярким лоскутом на и без того ярком небе. Ни одна тень не омрачала ни тротуар, ни проезжую часть. Из-за рассеянного света казалось, что машины, дома, фонарные столбы вырезаны и расклеены на идеальной картинке улицы. Они будто совсем не связаны с реальностью, и их можно при желании менять местами.

Нежный, почти молочный цвет неба напомнил Вайолет утиные яйца, которые ей доводилось собирать в детстве: цвет такой необычный, такой текстурированный, что казался скорее делом рук художника, чем случайной игрой природы.

Так, откуда эта мысль? Она хорошо помнила утиные яйца — они ощущались в руке тяжелее куриных. И еще вспоминалось, как крошечные обрывки пуха лепились к их скорлупе. Но она никак не могла сообразить, когда это было и где. Детали были отчетливыми, а вот общий фон отсутствовал.

Вайолет отогнала эту мысль прочь. Есть вещи поважнее, о них и надо позаботиться сегодня. Ей нужно выполнить работу.

Плетясь по улице от места, где запарковала машину, и толкая перед собой сумку на колесиках, она поглядывала на небо. Ни самолетов, ни вертолетов — только глубокая белесая голубизна. На мгновение показалось, что мир существует вне времени. Сделав небольшое усилие, она почувствовала, что снова может быть шестилетней или шестнадцатилетней девочкой, а вовсе не шестидесятилетней старухой.

Но такое усилие — это чересчур. Вот что происходит, когда стареешь. То, что было легко, вдруг становится трудно. Энергия, которая некогда казалась безграничной, превращается в то, что нужно самым тщательным образом сохранять.

Вайолет с облегчением поняла, что стоит перед дверью дома номер 26, и перевела дух. В воздухе разливалась прохлада, но после долгой прогулки от машины она чувствовала себя разгоряченной и возбужденной.

Вайолет взглянула на фасад дома. Краска на верхней части двери, где каждое утро лежало солнце, потрескалась, образуя узор из мелких чешуек. Поверхность вокруг замочной скважины покрывали царапины. Почтовый ящик, похоже, не один раз ремонтировался при помощи скотча. Выцветшие красные кирпичи были усеяны мелкими дырочками и выбоинами.

Ее взгляд переместился на маленький сад, где с трудом помещался контейнер для мусора и несколько старых кустов герани в горшках. Сорняки пробивались между тротуарной плиткой и круглой металлической крышкой угольного подвала. Нижняя часть ограды почти скрылась за пыльной паутиной и старой скорлупой улиток, лежащей словно сыпь на теле.

Действительно, пришло время переезжать. На побережье, возможно. Она не против свежего воздуха и перемены обстановки.

Одна из гераней чересчур разрослась и подсохла. Некоторые листья побурели и обвисли, жертвуя своей жизнью, чтобы остальные листочки могли держаться. Вайолет полезла в сумку и вытащила маленький секатор, который всегда имела при себе. Взяв в руку лист, сухой и ломкий, она отстригла его близко к стеблю, затем повторила эту операцию с другими. Ну вот, так ведь лучше?

Отметив про себя, что позже нужно будет вынести кувшин воды, чтобы увлажнить почву, она подтолкнула сумку к двери и выудила из нее ключ. Воткнув его в замок, она с усилием провернула упрямый механизм и толкнула дверь.

Ее окутали темнота, запах старой лаванды и вареных овощей.

— Дорогая… я вернулась! — крикнула она.

Ответа не последовало. Вайолет прошла в дом и захлопнула за собой дверь.

— Дэйзи! Я сказала, что вернулась!

Небольшая прихожая была покрыта линолеумом с рисунком в виде маленьких алмазов. Ступени слева вели в ванную комнату и спальни. Стены были оклеены обоями с цветочным узором, которые выглядели такими же старыми, как герани на дворе. На стене напротив ступеней висел барометр, массивный и торжественный. В соответствии с его показаниями предстояла перемена погоды.

В доме царила атмосфера запущенности, чего-то, превращающегося в прах и разложение. Когда Вайолет впервые переступила порог, ей показалось, что никто больше сюда не приходит. Что никому больше нет дела до этого места.

Толкая перед собой сумку с покупками, она прошла гостиную, столовую и открыла дверь в кухню. Обставленная посудными шкафами с раздвижными дверцами, она больше напоминала выгороженную в прихожей секцию, чем полноправное отдельное помещение. Рядом с фарфоровым заварочным чайником размещалась единственная на кухне уступка современности — беспроводной электрический чайник. В углу, рядом с дверью в оранжерею, астматически хрипел небольшой холодильник. Казалось, что он в любой момент может упасть и умереть. Но он работает все девять месяцев, что она посещает этот дом, и работал долгие годы до этого. Он почти наверняка переживет Дэйзи Уилсон.

Поставив свою сумочку на угол кухонной стойки, Вайолет расстегнула молнию на сумке. Она купила немного — самое важное она принесла утром из дома, — но Дэйзи, похоже, и этого хватит. По ее опыту, пожилые люди вполне могли существовать на чае, хлебе, вареной моркови и, в качестве нечастого деликатеса, печенье.

Натянув тонкие хлопчатобумажные перчатки, которые постоянно держала в кармане своего пальто, Вайолет разобрала сумку. Хлеб, масло, отбеливатель, резиновые перчатки, чайные полотенца и пакетик с листьями чая, который хрустнул, когда она выложила его на стойку.

Вайолет наполнила чайник водой и щелкнула кнопку. Когда вода начала нагреваться, раздался свист, который перешел в равномерное «бормотание». Она вскрыла пакетик с чаем, закрыла глаза и рот и втянула в себя воздух. Сухой, чуть пряный аромат, в котором чувствуется оттенок лепестков и листьев молочая, подмешанных к даржилингу. Идеально.

Аромат завораживал. Вдыхая смешанные запахи наперстянки, дельфиниума и куколя, она вообще забыла, что находится на кухне, а не в своем собственном саду — личном, не видимом никому саду, не в том, что принадлежит квартире на первом этаже, которую она снимает.

Нет. Эти мысли тоже нужно отодвинуть в сторону. Ей нужно кое-что сделать. Когда закончится день, она сможет немного расслабиться. Уехать. Переехать. К морю. Говорят, смена обстановки так же полезна, как и отдых.

Пока чайник «беседовал» сам с собой, она вернулась в прихожую и сняла пальто. Прежде чем повесить его на один из крючков за дверью, очень напоминающих ей ряд мясницких крюков, ожидающих, когда на них подвесят свежее мясо, она оглядела прихожую, чтобы как следует ее запомнить.

Линолеум. Обои. Ступени. Все здесь напоминало о 1950-х годах, когда взамен разрушенной гитлеровскими бомбами была построена эта улица.

Она встряхнулась. «Оставайся в настоящем, Вайолет, — велела она себе. — Сосредоточься».

Она открыла дверь в гостиную. Шторы наполовину задернуты, и в перламутровом свете, идущем от этого странного неба, комната выглядела так, словно находилась под водой. Главное место в комнате занимал камин, уже несколько лет холодный, по бокам две металлические подставки для дров. На массивном письменном столе инкрустация почти не была видна в сумрачном водянистом свете. На подоконнике молчаливо стоял телевизор.

Дэйзи сидела в кресле с гнутыми подлокотниками, седые волосы еще хранили следы перманента от последнего посещения парикмахера. Глаза, утонувшие в припухшей морщинистой плоти, закрыты. Было похоже, что она не дышит.

— Дэйзи? — Вайолет потянулась, чтобы потрясти ее пергаментную руку. — Дэйзи?

Дэйзи с криком дернулась, очнувшись от сна. Она отпрянула от Вайолет, как собака, ожидающая удара.

— Это всего-навсего я. Я вернулась из магазина.

Дэйзи все еще ерзала в кресле. Она подозрительно смотрела на Вайолет. Постепенно подозрительность исчезла и она улыбнулась.

— Я давала глазам отдохнуть, — пробормотала она.

— Ты заснула. — Вайолет подошла к окну, встала возле телевизора и раздернула шторы.

— Я думала. Вспоминала.

— Я приготовлю чай. — Вайолет повернулась и улыбнулась Дэйзи. — Я тоже по дороге вспоминала. Утиные яйца. Ты помнишь утиные яйца?

Дэйзи засмеялась:

— Я сто лет не ела утиных яиц. С самой войны. Тогда мы их все время ели. Они были голубые. И еще вкусные.

— Сейчас они опять появились в магазинах. Их называют «деликатесный продукт». Хочешь чаю?

— Деликатесный продукт, — насмешливо хмыкнула Дэйзи. — Это все супермаркеты. Заставляют платить больше за еду, которая такая же по вкусу, какой и должна быть еда. Я помню, что обычные яйца не были просто яйцами, они были «серыми норфолкскими», «немецкими продолговатыми» или «доркингами». Все разного размера и цвета. Не как сейчас — все одноцветные, коричневые и одного размера. — Вдруг до нее дошло, о чем спрашивала Вайолет. — Чаю было бы здорово.

Вайолет вышла на кухню. Чайник только что вскипел. Она налила немного воды в заварочный чайник и сполоснула его, разогревая фарфор, затем вылила воду в раковину и насыпала из пакетика в чайник две ложки чая. Наконец осторожно налила воду из чайника, глядя, как она пенится вокруг ошпаренных листьев. Аромат снова ударил ей в нос: этот чудесный аромат зрелости, пряностей и роз. Она прикрыла глаза и наслаждалась, чувствуя, как пар осаждается на щеках и на лбу.

— Я расскажу, что еще мне вспомнилось! — крикнула Дэйзи из гостиной. — Угольщик, который приносил уголь. У него еще была такая шапка с кожаным задником, который закрывал шею. Он был весь черный от угольной пыли. Три мешка антрацита по вторникам раз в две недели, ссыпал прямо в подвал. — Она помолчала. — Он всегда мне улыбался, правда. Называл меня своим цветочком.

Вайолет открыла посудный шкаф и достала две чашки и два блюдца. Поставив их на стойку, она повернулась к хрипящему холодильнику и взяла с полки молоко. Плеснув в обе чашки, поставила бутылку на место.

— К тебе когда-нибудь наведывался точильщик? — крикнула она.

— Точильщик? С велосипедом и точилом на багажнике? — Дэйзи хихикнула. — Давно не вспоминала о нем. А что случилось с точильщиками? Разве ножницы и ножи больше не нужно точить?

— Думаю, сейчас просто покупают новые, — рассеянно отозвалась Вайолет, разливая чай по чашкам, сначала в одну, потом в другую.

— Неэкономно, — пробормотала Дэйзи. — Вот откуда столько беспорядка. Слишком много вещей производится и совсем мало хранится.

Вайолет взяла поднос, прислоненный к стенке холодильника, осторожно поставила на него чашки и блюдца и понесла в гостиную.

— Вот и твой чай. — Она бережно опустила поднос на столик возле Дэйзи. Старуха взглянула на него, потом на Вайолет.

— Спасибо, дорогая, — проговорила она, вдруг закашлявшись.

Вайолет снова пошла к окну и выглянула на улицу. Кожу на щеках и лбу пощипывало от пара. И еще она ощущала, что у нее слегка перехватывает горло. Ерунда. У каждой дороги свои рытвины. Ведь кто-то говорил ей это?

На улице все было спокойно. Большая часть домов в дневное время пустовала. Мужья работали, и жены тоже работали: это все еще немного тревожило Вайолет, но она считала, что мир меняется и люди меняются вместе с ним. Жены сейчас так редко сидят дома. К тому же теперь время занятий, и все без исключения дети еще в школе. С точки зрения Вайолет, самое лучшее в этой улице то, что она никуда не ведет. Люди или машины никогда не проезжают по ней, чтобы добраться куда-то еще. Если ты на улице, значит, собираешься зайти в один из домов, а в будние дни такое бывает редко.

За спиной она услышала, как Дэйзи с хлюпаньем пьет чай. Вайолет улыбнулась.

— Я взяла в банке твою пенсию, — озвучила она пришедшую в голову мысль.

Поскольку Дэйзи не ответила, Вайолет повернулась к ней. Дэйзи смотрела на нее. Взгляд подозрительный, рука с чашкой замерла на полпути ко рту.

— Этого тебе вместо меня не следует делать, — отозвалась Дэйзи. — Я прежде была в состоянии сама заглядывать на почту, еще когда у меня была пенсионная книжка. Банк ненамного дальше. — Она помолчала. — На самом деле я думала, что прогулка мне не повредит. Неплохо побывать на свежем воздухе…

Вайолет выдержала паузу. Она намеренно сохранила невозмутимость. Такой спор последние два месяца у них возникает примерно раз в неделю, и смысла злиться нет. Решение принято, и река по имени Жизнь уже течет, хоть Дэйзи это еще не поняла. Или цепляется за надежду повернуть ее течение вспять и возвратить себе толику независимости.

— Только не с твоей ногой, — спокойно отозвалась Вайолет. Она понимала, что Дэйзи не может видеть ее лицо, поскольку свет из окна шел сзади, однако сохраняла нейтральное выражение. — Язвы все еще требуют ежедневной перевязки. Тебе же не хочется, чтобы они стали хуже.

— Наверное, стоит записаться к врачу, — сбавила тон Дэйзи. — Язвы никак не проходят, а доктор Ганц всегда был так внимателен ко мне. — Она вздохнула. — Знаешь, я была танцовщицей. А теперь посмотри на меня. Даже за покупками не могу сходить.

— Я тебе говорила, — Вайолет пожала плечами, — что разговаривала с аптекарем. Мазь залечит язвы, если продолжать пользоваться ею. И тебе нужен покой. Я могу ходить для тебя в магазин, выполнять все предписания, а теперь ты еще написала в банк, чтобы я могла следить за своевременным начислением пенсии. Ну-ка, смотри, чай остынет.

— Я очень благодарна тебе, моя дорогая. — Дэйзи отхлебнула чаю, пролив немного в блюдце. — Ты хорошо заботишься обо мне. Просто не знаю, что бы я делала без тебя.

— Каждый должен присматривать за друзьями и соседями. — Вайолет состроила гримасу дружелюбия. Кожа на лбу казалась натянувшейся и теплой. — Этого сейчас не хватает.

— Знаешь, чего мне действительно не хватает?

Вайолет не могла сообразить — то ли Дэйзи собиралась снова затянуть про свою утраченную независимость, то ли вернуться к утиным яйцам и антрациту, поэтому просто спросила:

— Ну и чего?

— Собраний для игры в вист в вестибюле церкви. Раз в неделю, в пятницу утром. Чтобы повидаться с подругами, поболтать, выпить чашечку чая, полакомиться печеньем. Всегда ждала этого дня, правда.

— Не уверена, что эти собрания все еще устраиваются.

— Устраиваются… я видела сообщение в местной газете.

— Ну, ты же не хочешь напрягать зрение. Тебе в твои годы нужно быть осторожной.

— Я вполне могу читать газету.

— Дэйзи! — Вайолет подпустила в голос немного раздражения. Ей стал надоедать этот спор. — Я всего лишь пытаюсь помочь. Если не хочешь, чтобы я тебе помогала… если не хочешь, чтобы я ходила в магазин, делала процедуры… просто скажи, и я все брошу. Уверена, есть масса дам твоего возраста, которые были бы благодарны за помощь.

— Прости, Вайолет, я не хотела…

— Ладно. Больше дела, меньше слов. Еще добавить чая?

Дэйзи посмотрела в чашку.

— Было бы неплохо. Чудесный чай. — Она поболтала чашкой в руке, внимательно разглядывая чайные листья, словно пыталась увидеть в них свое будущее. — А что это за белые штучки?

Вайолет взяла у нее чашку и прошла на кухню.

— Я сорвала у себя в саду несколько лепестков молочая и добавила их в чай, — ответила она, сливая остатки в раковину. — Мне всегда казалось, что они придают приятный цветочный привкус. И еще они должны быть полезными для тебя. — Она секунду помолчала. — Кто знает… если выпьешь достаточное количество, глядишь, сможешь бегать в магазин и банк!

Дэйзи рассмеялась, и Вайолет почувствовала облегчение. Кризис миновал.

Она налила Дэйзи вторую чашку, принесла ее в гостиную и осторожно поставила на поднос рядом со своей. Дэйзи опять отключилась, и Вайолет молча сидела, следя за ее дыханием и думая о своем саде. Своем прекрасном изобильном саде, полном самых красивых цветов. Она не так часто, как должна бы, посещала его, но точно знала, что очень скоро опять побывает там.

Спустя некоторое время Дэйзи очнулась. Она несколько раз моргнула, затем неуверенно улыбнулась Вайолет.

— Твой чай еще теплый, — напомнила Вайолет.

Дэйзи благодарно улыбнулась и потянулась за чашкой.

Когда она опустила глаза, чтобы посмотреть, где ее чашка, то заметила рядом со своей все еще нетронутую чашку Вайолет.

— Разве ты не хочешь чаю, дорогая?

— Немного подожду. Я никак не приду в себя после похода в магазин. Чайник еще горячий: я налью, если эта остынет.

Дэйзи кивнула и отхлебнула чая.

— Ты умеешь играть в вист? — вдруг спросила она. — Я бы с удовольствием сыграла, прямо сейчас. Чтобы отдохнуть от телика и местной газеты.

Вопрос застал Вайолет врасплох.

— Я… не уверена. Мне кажется, я могла бы…

Она попыталась вспомнить. В памяти замелькали картинки, словно вырезанные из фотографий изображения ее рук с картами, но между ними не было связи, общего фона. Воспоминания были разрозненными, почти не относящимися к действительности, и могли по желанию вращаться вокруг того немногого, что она была способна вспомнить о своей жизни.

Еще возникло другое воспоминание, другая картинка. Стол. Длинный стол, сервированный для чая в погруженной во мрак комнате.

Отогнать прочь это воспоминание. Быстро отогнать.

— Я точно знаю, что где-то есть колода карт. — Дэйзи махнула рукой. — Быть может, мы могли бы потом составить партию. Коротенькую. — Она неуверенно улыбнулась.

— Быть может, — отозвалась Вайолет, все еще пребывая в смятении после неприятного воспоминания.

— И еще я могла бы… — Дэйзи замолчала, у нее в горле забулькало, речь стала нечленораздельной. С губ полетели брызги, распылившись в воздухе. Нижняя губа вдруг заблестела — из-под протезов на подбородок полилась слюна. — Вайолет! — Она закашлялась, изо рта снова полетели брызги. — Что со мной?

Вайолет попятилась, ее сердце билось легко, но быстро. Мир вдруг показался ярким и контрастным. Она видела в слюне вкрапления красного, когда та широкой полосой вытекала изо рта Дэйзи.

— Не о чем тревожиться, — услышала Вайолет свои слова. — Это скоро кончится.

Руки Дэйзи вцепились в горло, царапая дряблую пергаментную кожу. Ее губы стали ярко-красными, припухли. Темный румянец покрыл шею, изо рта вместе с брызгами слюны вылетали горловые звуки:

— Гкх… гх… помох!..

— Знаешь, просто поразительно, как быстро подействовало. — Вайолет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Она отошла от Дэйзи и присела на краешек дивана. — Я ожидала, что потребуется намного больше времени. Правда, я точно не знала дозы и, видимо, вбухала слишком много.

Она подалась вперед и посмотрела Дэйзи в глаза. Обычно белки были желтоватыми, а радужная оболочка — цвета выцветшего синего фарфора, но сейчас глаза налились кровью и влагой, слезы катились по щекам, смешиваясь с красной рекой слюны, текущей из раззявленного рта.

— Думаю, это должно встревожить, — тихо проговорила Вайолет, когда Дэйзи откинулась на спинку кресла и закатила глаза, — но скоро все закончится, я обещаю.

Она похлопала Дэйзи по руке, скребущей по подлокотнику. Один глаз Дэйзи в отчаянии смотрел на Вайолет. Другой, словно обретя независимость, был устремлен в потолок. Она испортила воздух: долгий влажный звук, который, казалось, никогда не закончится.

— Вероятно, тебе интересно, что послужило причиной, — продолжала Вайолет, стараясь заболтать собственную реакцию на то, что происходило. — Рождественская роза или молочай — звучит очаровательно, не правда ли? Или зимняя роза, как ее еще называют в книгах по садоводству. Черная чемерица звучит более зловеще, и я не думаю, что ты бы стала пить столько чая, если бы я сказала, что в нем есть черная чемерица. Не только цветы, но и истолченный корень, и кора. Смешно, но люди дают разные имена одной и той же вещи.

Характерный для этого дома аромат лаванды с привкусом вареных овощей начал забивать тяжелый, неприятный запах. Запах фекальных масс, смешанный с вонью рвоты. Вайолет поморщилась и отвернулась.

«Все скоро закончится, — сказала она себе. — Скоро закончится».

Дэйзи сидела в увеличивающейся луже собственных испражнений, напитанных кровью фекалий, корчась в ней, дергаясь, втирая нечистоты в одежду и обивку кресла.

«Придется потом сжечь это кресло в саду вместе с одеждой Дэйзи и садовыми отходами, чтобы скрыть запах. И разумеется, остатки чайных листьев. Нельзя оставить их просто так. А что, если забуду и во время уборки заварю себе чашку чая!»

Вайолет хихикнула, вежливо прикрыв рот маленькой ручкой. Несмотря на беспорядок, ей по-настоящему нравилась эта часть игры.

— В рождественской розе содержатся всевозможные жуткие вещи, — сказала она, посмотрев, слышит ли ее Дэйзи. — Геллебоин и геллебореин оба напоминают наперстянку, которую я тоже прежде использовала, но там еще есть сапорин и протоанемонин. Очень зловещий коктейль!

Теперь Дэйзи обеими руками царапала кресло, толкая тело вперед, словно собиралась встать и просеменить к Вайолет. Вайолет подняла руку, чтобы оттолкнуть ее, но Дэйзи конвульсивно дернулась, снова откинувшись на спинку кресла, изо рта на колени полился слабеющий водопад мутной рвотной массы. Часть ее забрызгала пол.

«Это, — горестно подумала Вайолет, — будет непросто убрать».

Она решила больше не пользоваться рождественской розой. Это точно быстродействующее средство, его легко приготовить, но от него слишком много грязи. Убираться и в лучших ситуациях неприятно, даже без всяких испражнений. Наперстянка, вероятно, или брион. Или еще, может быть, олеандр. Ей нравился запах олеандра.

Теперь Дэйзи засучила руками. Конец очень близок. Действительно очень близок.

— Сейчас у тебя почти совсем закупорится горло, — промурлыкала Вайолет, — и довольно сильно замедлится работа сердца. Не знаю, успеешь ли ты задохнуться, прежде чем сердце остановится, но в любом случае ты умрешь через одну или две минуты. Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Но если слышишь, то хочу сказать, что ты эгоистичная глупая старуха и мне отвратительно каждое мгновение из тех, что я провела рядом с тобой. Разумеется, последние несколько минут не в счет. Они были для меня очень приятны.

Дэйзи оставалась неподвижной и молчала. Глаза запали, в них была пустота. С вялых губ медленно стекала слюна.

Вайолет подалась вперед, стараясь разглядеть, бьется ли еще сердце в груди старухи, течет ли еще в ее венах кровь, но не смогла.

«Вернусь позже и проверю у Дэйзи пульс, — решила она. — После того как приберусь. И если Дэйзи еще не умерла, что ж, через час наверняка умрет».

Будет долгий день, а Вайолет почувствовала, что не может собраться с силами, чтобы подняться с дивана. Свет, струящийся из окна, казалось, сам по себе обладает весом. Он давил на нее, высасывал силы и окутывал тело волнами истомы. С ее места был виден срез дымчатого серо-голубого неба, зажатый между верхней частью рамы окна и крышами расположенных террасами домов на другой стороне улицы. Нельзя сказать, что этот вид рождал в ее памяти образ серо-стального моря, вечно накатывающего на каменную дамбу, но он подсказывал путь, каким этот образ мог прокрасться в ее мысли. Волна за волной разбиваются о камень и каждый раз уносят с собой его частичку.

Вайолет встряхнулась. «Если я не буду осторожной, то усну и, таким образом, потеряю полдня. Побережье может подождать: сначала уборка».

Хотя Вайолет посещала дом (частенько даже каждый день) уже много месяцев, она прекрасно знала, чего касалась за это время. Кухню и ванную комнату, конечно, нужно будет скрести с порошком, чтобы убрать отпечатки пальцев и вообще все, что может выдать ее присутствие. С гостиной и столовой проблем меньше: Вайолет старалась там ничего не трогать и частенько протирала ручку двери или поверхность мебели, когда Дэйзи отвлекалась. Если же она это замечала, то думала, что Вайолет просто помогает содержать дом в порядке. В спальне Дэйзи и гостевой комнате, которая последние тридцать с лишним лет использовалась как кладовка, никаких следов Вайолет вообще нет. Нет, будет нетрудно во всем доме уничтожить следы ее пребывания.

Приборка после смерти Дэйзи займет больше времени и будет менее приятной, но тут Вайолет не нужно добиваться идеальной чистоты. По ее опыту, старики частенько не могут сдерживаться, и когда очевидные следы поноса и рвоты будут убраны, странные пятна и странный застоявшийся запах не будут означать катастрофы. И кроме того, современные моющие средства просто великолепны.

Вайолет встала и прошла в прихожую. Она почувствовала слабость в ногах — реакция на то, что с Дэйзи наконец покончено, решила она, — и на секунду оперлась о стенку, прежде чем толкнуть дверь в столовую.

Дэйзи всегда содержала столовую в безупречном состоянии на тот случай, если придется принимать гостей, — это означало, что ею пользовались, вероятно, раза два за последние десять лет. В центре комнаты красовался тяжелый стол красного дерева с закрученными в спираль ножками. На нем стояли три серебряных подсвечника. По стенам были развешаны гравюры со сценами охоты.

К дальней стенке камина было прислонено неуместное здесь инвалидное кресло. Рядом с ним, на ковре, лежал большой рулон серой полиэтиленовой пленки.

Инвалидное кресло и полиэтилен Вайолет принесла в дом несколько дней назад, пока Дэйзи похрапывала и бормотала во сне. Она вытащила пленку в гостиную и огляделась. Не пол — его она намеревалась тщательно поскрести и пропылесосить. Возможно, диван.

Да. Она развернула лист и стала расправлять его на диване, пока тот не превратился в серую глыбу, похожую на блестящий кусок камня. Она переложит тело Дэйзи — очень легкое — на диван, потом вытащит кресло в сад и тщательно вычистит ковер. Сделав это, можно раздеть Дэйзи, обтереть ее тряпками и полотенцами, которые тоже вынести в сад, и затем переодеть ее в какую-нибудь другую одежду, взятую наверху. Потом Дэйзи можно пересадить в кресло, накрыть одеялом и вывезти из дома на улицу: всего лишь очередная пожилая дама выехала подышать свежим воздухом, заснула и видит сны о давно прошедшем.

Вайолет взглянула на Дэйзи. С той минуты как последний раз смотрела на нее, с Дэйзи, которую она некогда называла «дорогая», произошло нечто таинственное и необратимое. То, что раньше было обвисшей кожей, теперь превратилось просто в оболочку старого черепа. То, что было глазами, перед которыми прошла история длиной в восемьдесят с лишним лет, стало пустыми пуговицами, на которые уже начала осаждаться пыль. Ничего не осталось. Снова свершилось чудо: то, что прежде было женщиной по имени Дэйзи, которая любила, теряла и жила, теперь превратилось просто… в ничто. Кожа, кости да клок волос. И все, что принадлежало ей, теперь было собственностью Вайолет. Очень скоро все это станет просто деньгами.

«Разумеется, все нужно проделать осторожно. Постепенно. Чтобы ничего не вызывало подозрений. Но через несколько месяцев все это будет моим. Как только я приберусь в доме.

Потому что всякое путешествие начинается с первого шага».