Глава 24
Приезжаю в родной город и тут же лечу в больницу, адрес которой мне скинула мама. Волнение достигает своего пика, когда я заношусь в палату. Отец уже не в реанимации, но состояние по-прежнему вызывает опасения.
— Отец, как ты? — бросаюсь я к кровати и беру жилистую сухую руку в свои горячие ладони.
— Сынок, нужно было заболеть, чтобы увидеть тебя. Я так рад, что ты приехал!
— Я тоже очень рад! Прости, все дела да дела…
Внутри гложет совесть, что давно не навещал родителей. Абсолютно забыл об этом, полностью сконцентрировавшись на себе.
Эгоистичный урод!
А ведь это единственные люди, которые всегда были рядом и любили меня несмотря ни на что!
— Как ты? Что врачи говорят?
— Что буду жить. Придется еще вам с мамой меня потерпеть, — каркает папа со смешком, а я гляжу на него укоризненно.
— Перестань так шутить, у тебя плохо получается!
— Ну ладно тебе, и пошутить нельзя! — отвечает отец и переводит тему: — Как сам? Ты так быстро долетел!
— Да, как только мама позвонила, выехал в аэропорт. Кстати, где она? — Оглядываюсь и вижу ее книги на журнальном столике возле кресла.
— Уехала домой, говорит, приготовит вкусный бульон, который мигом поднимет меня на ноги.
— В этом вся мама, — улыбаюсь я, понимая, что дико скучал по ним. И чуть по собственной глупости не лишился самых дорогих людей.
Уехал бы в Америку, а потом что? Нет, все же нужно было увидеться с родителями до отъезда.
Мы еще немного разговариваем ни о чем, пока в палату не заходит мама.
— Ох, Максимка! — вплескивает она руками с пакетами. — Неужели ты?
— Я, мам! — отвечаю с улыбкой и забираю у нее пакеты.
— Там ужин отцу, открывай, пока горячий. Да и ты присоединяйся, по-любому же голодный после перелета.
Только сейчас понимаю, что дико проголодался. Я с этими переживаниями даже кофе не пил с утра.
— Как же я соскучился по твоей еде! — тяну я, попробовав кусочек отбивной. — Это божественно
Мама смеется, а отец с ухмылкой смотрит на меня.
— Давно бы нашел себе ту, которая готовила бы домашнюю еду, а ты, пожалуй, по ресторанам все бегаешь?
Вижу, как заинтересованно смотрят родители на меня, ожидая моего ответа, но я просто пожимаю плечами:
— Мне не до этого, сами понимаете. У меня контракт с американской компанией.
— Ох, сын, не о том ты думаешь! Семью тебе пора, — выдает отец, а я тут же мрачнею. Аппетит тут же пропадает, и я откладываю ложку.
— Ты же знаешь, что никакой семьи у меня быть не может! — практически рычу я, понимая, как больно ранят эти воспоминания.
Мама замечает мое состояние и мягко касается руки.
— Сынок, но врачи же сказали, что вероятность иметь своих детей существует!
— Да, это ты так утешаешь меня, но я-то знаю! Паротит не дает шансов, — бурчу я, отворачиваясь к окну. В свое время я немало бунтовал, психовал, но в конце концов смирился с этим.
— Нет, ты не прав. Я не утешаю, так сказал врач, шанс маленький, но есть.
— Давайте закроем эту тему! Не будет у меня детей, а у вас внуков, и точка. Я смирился с этим, и вам советую. Во избежание лишних расстройств.
— Ладно! Давайте есть, — всплескивает руками мама. — А то все о грустном!
Она заводит непринужденную беседу, но мои мысли крутятся только вокруг одного: шанс есть. Маленький, но есть…
Отца врачи выписывают аж через месяц после госпитализации, настаивая на том, что ему нужны покой и частые обследования.
В конце концов он не выдерживает и просто уходит под расписку. Чем немало злит маму и меня. Но, увидев, что он вполне здоров, мы смиряемся с этим. Все же у отца всегда был такой характер. Чему удивляться?
Проходит еще месяц дома. Я практически не думаю о работе, Америке, отъезде… А вот мысли о Василисе не дают покоя ни днем, ни ночью.
Я часто вижу сны, где она держит на руках подросшего сына и говорит ему: «Никита, беги к папе».
Малыш со звонким смехом вырывается из рук девушки и несется ко мне.
Просыпаюсь я всегда с дико стучащим сердцем и тоской, которую не снимает ничего.
Мама замечает мое состояние и все же решается спросить:
— Максим, ты все время такой грустный, будто находишься не здесь. Скажи, чем занято твое сердце? Может, я смогу помочь?
— Нет, мам. Тут ничем не поможешь…
— О, узнаю этот взгляд. Ты влюбился… — догадывается она.
— Нет, не влюбился. Полюбил, мам. По-настоящему.
— Ох, так это же прекрасно! Если честно, я думала, что ты так помешан на карьере, что никогда никого не полюбишь сильнее, чем свою работу.
— Да, прекрасно… — кисло соглашаюсь я.
— А почему нет? Она не отвечает взаимностью?
— Она… Она отвечает, но не мне.
— Макс, ты посмотри на себя, разве у тебя могут быть соперники? Покажи ей себя настоящего, уверена, она оценит!
— Уже показал, — бурчу я, вспоминая, сколько дров успел наломать своей вспыльчивостью.
— И что она?
— А она беременна от другого! Все, мам, не береди душу.
— Да…
Мама смущенно отводит взгляд и идет на кухню за чайником. У нее всегда было одно средство от любой хандры — вкусная еда и чай!
Спустя еще месяц я все же собираюсь назад. Срок отъезда в штаты непозволительно задержался, и я прощаюсь с родителями, в спешке отправляясь домой.
Там собираю вещи и еду в аэропорт. По дороге вспоминаю, что забыл проверить документы по переформированию, и заезжаю на работу.
Секретарь очень рада меня видеть. Она долго не может перестать расспрашивать меня обо всем на свете, а потом так же долго ищет нужные документы.
Я бы заподозрил что-то неладное, если бы так сильно не торопился на самолет.
— Все, Вероника, я поехал! Удачи вам тут! — прощаюсь я, но женщина хватает меня за руку.
— Погодите, я еще не все вам сказала! — выкрикивает она.
— Что еще? Только быстрее, я тороплюсь на самолёт.
— А вы знаете, что в финансовый отдел взяли нового руководителя?
— Знаю. Это все? — нервно переспрашиваю я, понимая, что что-то не так.
— А ваш постоянный клиент устроился в фирму конкурентов!
— Да мне уже фиолетово на это! — еще больше нервничаю я.
— А еще… — Глаза Вероники бегают, словно она не знает, что еще сказать, а я прищуриваюсь.
— Так, признавайтесь, вы хотите меня задержать?!
— Нет, не я! — мотает она головой.
— А кто же? — выдыхаю я.
Нет у меня времени на эти игры!
— Это я! — слышу за спиной знакомый голос и оборачиваюсь, видя улыбающегося Джейка.
Эта довольная рожа так и просит кулака, но я сдерживаюсь, укоризненно глядя на Веронику.
— Извините… — бросает она и скрывается за дверью, я же перевожу разъярённый взгляд на американца.
Если бы я оставался тут начальником, секретарша себе такого не позволила бы. Распустились совсем без моего присутствия.
— И что тебе надо? — равнодушно спрашиваю я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не врезать по нахальной морде.
— Поговорить, — пожимает плечами Джейк.
— Мне некогда, я опаздываю на самолет! — рычу я и разворачиваюсь к двери, но лишь одна фраза заставляет меня замереть на месте.
— Василиса соврала тебе. И я соврал. Она беременна от тебя.
— Что ты несешь?! — кричу я и, оказавшись в две секунды возле мужчины, хватаю его за лацканы пиджака
— Успокойся, Вишневский, — спокойно говорит тот. — Я сказал правду. Василиса носит твоего ребенка! У нас с ней ничего никогда не было!
— Зачем ты мне врешь?! — рычу в лицо ублюдку.
— Посмотри на меня и скажи: зачем мне врать?
— Не знаю, может, это какая-то афера? Чтобы я не ехал? Что ты задумал?
— Да ничего я не задумал! — вспыхивает Джейк, отталкивая меня. — Очнись уже! Разве ты так и не понял, какая она?
— Я ошибся! Все ошибаются!
— Ты дурак! Она полюбила тебя и решила сохранить этого ребенка, несмотря на то, что ты терпеть детей не можешь! Именно поэтому не рассказала! Боялась, что ты вышвырнешь ее точно так же, как ту другую, которой не повезло забеременеть от тебя!
Джейк с гневом смотрит на меня, а я застываю, не понимая, о чем он говорит.
— Ты о Виолетте?
— Да откуда мне знать, как ее зовут! Только Василиса услышала, как ты ее выгнал, и испугалась. Узнав о беременности, она попросила меня ей подыграть. Боялась, что ты заставишь ее делать аборт или выгонишь к чертям! Тебе же только карьера нужна!
— Что за бред? — сжимаю я виски, чувствуя, как сейчас лопнет голова.
— Это не бред, это правда! Подумай сам, пришел бы я сюда в другом случае?
— Но зачем? Почему сейчас? Почему не признался сразу? — спрашиваю я, понимая, что мне врут. Но, проклятье, как же хочется поверить!
В голове снова проносится мамина фраза, что шанс иметь своих детей все же есть…
— Она просила. А сейчас… Я вижу, как ей плохо, как она мучается, и не вижу смысла больше скрывать. Вы должны поговорить!
— Но почему ты? Где, в конце концов, сама Василиса? Разве она не могла сама все объяснить? — снова зверею я, чувствуя, что ведусь. Ведусь как дурак на эту глупую уловку.
Я должен выгнать наглеца, узнать, что за игру он ведет, и растоптать за такой низкий способ достижения корыстных целей, но, как мальчишка, вслушиваюсь в каждое слово…
— Ей со дня на день рожать. Да и когда ты пропал, она совсем перестала выходить из дома. Это и подвигло меня найти тебя! — зло выплевывает Джейк и добавляет: — Поезжай к ней, если действительно любишь. А я вижу, любишь! Уже давно! Еще когда увидел нас в ресторане, в тебе горел океан ревности!
Я несколько долгих секунд смотрю на Джейка, все еще сомневаясь в сказанном, но потом понимаю, что если я сейчас не узнаю всю правду, не спрошу саму Василису обо всем, то не прощу себе этого никогда!
— Ну, американец, если только обманул, от тебя мокрого места не останется, поверь мне!
— Верю! — хмыкает мужчина, но я уже вылетаю из кабинета.
В душе кипит ураган эмоций. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Что, если это все правда? Что, если…
Нет, глупо даже давать себе надежду на подобное. Потом я просто не поднимусь. Я буду морально раздавлен. Сброшен с небес на землю.
Со скоростью ветра домчавшись до дома Василисы, я все равно думаю, что дорога была слишком долгой. Я успел обдумать тысячу вариантов, и ни один не заканчивался тем, что я улечу.
Проклятье, кажется, я слишком сильно ее люблю.
Залетаю в подъезд и поднимаюсь на нужный этаж. Беспрерывно жму на кнопку звонка, но никто не открывает.
Черт, а если американец соврал? Что, если ему нужно было отвлечь меня, чтобы я просто не улетел? Но зачем?
Проклятье!
Бью со всей силы кулаком по двери и собираюсь уходить: может, еще успею на самолет. Но вдруг слышу слабый стон за дверью.
Василиса?!
Словно во сне я захожу внутрь и вижу картину, от которой бегут мурашки.
Девушка в полуобморочном состоянии лежит у двери, свернувшись в клубок. Она еще раз стонет от боли, и на ее лбу выступает испарина.
— Василиса, потерпи, девочка моя! Я все сделаю!