Тмутараканский лекарь

Глава I Вперед, в прошлое

944 года спустя

На дворе стоял теплый май, во всех учебных заведениях только вчера закончились последние выпускные экзамены, и полным ходом шла подготовка к выпускному, до которого оставалось всего 3 дня. Веселая компания студентов-медиков расположилась неподалеку от курортного поселка Щурово на Северском Донце, в живописном уголке Донецкого края. В лесу возле реки были поставлены пять палаток, в которых однокурсники и разместились на эти большие выходные. Ребята отдыхали, жарили шашлыки, купались в реке и озерах, которых неподалёку было несколько, и обсуждали прошедшие экзамены и предстоящий выпускной. По большому счету, этот поход и был подготовкой к празднованию выпускного. Царила атмосфера всеобщей беззаботности и продолжения веселой и непринужденной студенческой жизни. Поскольку дело близилось к вечеру, и на грудь было принято уже немало, в крови у многих играл алкоголь. Парни бренчали на гитаре, играли в волейбол и просто наслаждались вкусом жареного мяса и холодного пива.

Сергей Матвеев сидел на бревне возле костра и наблюдал за происходящим. После серии победных матчей в волейбол и продолжительного купания в прохладной речной воде, парень ощущал приятную усталость во всем теле и наслаждался теплом, идущим от костра. Сергей Матвеев был обычным представителем начала XXIвека, практически ничем не отличаясь от остальных. Основными его интересами были медицина и история, и после окончания школы он долго колебался, с какой из этих профессий связать жизнь. Но все-таки желание лечить людей победило, и на тот момент Сергей был уже студентом-шестикурсником медицинского университета, а совсем скоро и выпускником. А история осталась просто в качестве хобби, и познания в этой науке стали хорошими аргументами в спорах и разговорах в кругу друзей.

Кстати о друзьях… Чуть поодаль от бревна лучший друг Сергея, Алан Мамаев, показывал своим товарищам пару приёмов из карате-киокушинкай, которым он занимался уже около одиннадцати лет.

— Круто, Алан, ты молодец! — хвалили спортсмена девушки.

— Красавчик, братан! — по-дружески хлопали по плечу парни.

Сергей тоже поднял большой палец вверх, когда друг бросил свой взгляд на него. Они были знакомы с первого курса, и тогда же и началась их крепкая медицинская дружба. Неспроста и фамилии их в списке группы располагались рядом: Мамаев и Матвеев. Их периодически даже путали, хотя внешне они были похожи как две капли молока и кока-колы — высокий русоволосый Сергей и среднего роста широкоплечий, с волосами как смоль, Алан. Сколько было за это время совместно преодоленных сложностей учебы, сколько отлично проведенного времени в общагах, веселых приключений и рассказанных анекдотов! И медбратьями в реанимацию они после третьего курса пошли работать вместе, где чего только не насмотрелись за эти 3 года работы. Теперь после выпускного их пути должны были разойтись — Серёга, как и мечтал, пойдет работать общим хирургом, а Алан — в другую больницу — анестезиологом. «Теперь, дружище, мы с тобой будем по разные стороны занавески» — констатировал этот факт его осетинский друг. Имелась в виду, конечно, занавеска, отделяющая операционное поле и хирургов, работающих в нем, от анестезиолога и сестры-анестезистки.

Различные исторические события были после медицины второй по излюбленности темой для споров Сергея и Алана. Сколько было выпито пива за рассуждениями о том, что было бы если… Если бы не распался Советский Союз… Если бы Бату-хан в XIII веке покорил всю Европу… Или если бы русские князья в битве на реке Калке объединились и победили монголо-татар… Хотя история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, но все же порассуждать на эту тему было весьма и весьма интересно, особенно коротая время на ночных дежурствах.

Однако теперь, как те события давно забытых дней, так и эти разговоры тоже остались в прошлом. А впереди предстоит отлично провести выпускной и войти во взрослую врачебную жизнь после него. Конечно, друзья договорились о том, чтобы видеться почаще, невзирая на работу в разных городах, однако это было уже совсем не то, чем возможность каждый день видеться на парах или дважды в неделю на сменах в реанимации. Раньше, правда, Алан несколько раз брал своего друга на тренировки, и Серёга за полгода успел даже добраться до оранжевого пояса, но потом природная лень и «киты третьего курса» — фармакология и патологическая анатомия — победили его, и дальше он стал приходить на тренировки все реже и реже, а потом и совсем забросил это дело. Лишь на последнем курсе, чтобы поддерживать себя в тонусе, Матвеев начал регулярно посещать спортзал, но к тренировкам в секции с другом так и не вернулся.

Сделав большой глоток «Жигулёвского», Сергей перевёл взгляд на группу ребят, сидящих у костра. Коля Сухих, профорг их потока, пел и играл на гитаре, а сидящие вокруг него несколько девчонок и ребят подпевали:

— Что нас ждет?

Море хранит молчанье…

«И правда, кто его знает, что нас ждет послезавтра на выпускном и дальше, потом…» — думал Матвеев, слушая слова из песни легендарной «Арии».

«По крайней мере, точно можно сказать, что некоторых наших товарищей ждет завтра встреча с Атоксилом и Реосорбилактом», — глядя на студентов, усугубляющих пивком принятый 40 % раствор этанола (в простонародье именуемый водкой), продолжил свои мысли Сергей. Он снова повернул голову в сторону поющих у костра и увидел среди них Дашу, девушку из соседней группы, которая последнее время оказывала ему знаки внимания.

Матвеев пользовался успехом у девушек, и, помимо его личных качеств, этому способствовала его внешность. Серёга был высоким парнем спортивного телосложения, чему способствовали регулярные утренние пробежки и периодические занятия в спортзале. Кроме того, его карие умные глаза, приятная улыбка и аккуратно подстриженная светло-русая бородка располагали к себе и привлекали внимание представительниц прекрасного пола. Алан утверждал, что дело исключительно в бороде, а Серёга с этим отчасти соглашался. И поэтому он от души рассмеялся, когда на день рождения друзья подарили ему футболку, на которой была его фотография в окружении шести одногруппниц, и подпись «Почувствуй силу бороды!».

Хотя Даша была ему симпатична, но Сергей был однолюбом по натуре и, после расставания с бывшей девушкой, не собирался в ближайшее время строить с кем-либо отношения. Он вспомнил сцену расставания с Кристиной, с которой они уже 2 года провстречались. Изначально все было хорошо, даже можно сказать идеально, хотя его стипендии и зарплаты едва хватало, чтобы ходить с девушкой в рестораны и кино и периодически дарить ей неплохие подарки. Конечно, это были не новенький Айфон и уж тем более не машина, как мечтала Кристина, но чего можно было ожидать от обычного студента-медика с небогатыми родителями и без «крутых» связей. Может быть, поэтому девушка не особо сопротивлялась своим родителям, когда они решили отправить её на учебу в Чехию. Однако, хотя о своем отъезде она давно знала, сообщила о нем Сергею фактически за неделю. Для парня это было как гром среди ясного неба. В своих мечтах он уже распланировал, как после выпускного они с Кристиной поедут отдыхать сюда, в Щурово, а потом в Крым, благо он откладывал часть своих доходов для летнего отдыха. С одной стороны, он знал, что для любви нет преград, но с другой — понимал, что отношения на расстоянии в большинстве случаев обречены на провал, и поэтому они решили расстаться друзьями. Серега принял её выбор и не осуждал бывшую девушку, хотя периодически думал о том, как было бы хорошо вернуть старые добрые времена, когда они с Кристиной были вместе.

Так что вот уже месяц как он с головой погрузился в учебники и работу, и лишь изредка отвлекался от них на тренировки и встречи с друзьями. Ну, а от поездки с компанией друзей на природу Матвеев просто не мог отказаться, потому что, во-первых, он искренне любил путешествия, а во-вторых, после месяца сплошной зубрёжки просто необходимо было хорошенько расслабиться.

Но в тот вечер Сергею почему-то не захотелось быть одному. Тем более что буквально десять минут тому назад к нему подошел Алан и сказал:

— Док, обрати внимание, как на тебя смотрит Даша. Я бы на твоем месте не упускал момент…

— Не припомню случая, чтобы ты когда-нибудь упускал момент, дружище док, — ответил ему Сергей. В их совместном общении они уже давно называли друг друга не по имени, а «доками». Так повелось еще из их работы в реанимации, когда несколько смен подряд они ставили капельницы одному «крутому» пациенту, который именно так к ним и обращался. И друзья, вначале шутки ради, а потом и по привычке тоже стали так себя называть.

— Так я никогда и не жалел об этом… ну кроме того случая… Так вот и ты не теряй времени даром. Потом будет с кем выпускной хорошо отметить и лето классно провести.

— Спасибо за совет, док! Что бы я без тебя делал?

— Встретил бы старость в горести и печали с одиноким жирным котом, — рассмеялся Алан. — Ладно, придумывай хорошую стратегию и вперед — к победе! А я пока пойду и разомнусь немного, чтобы тебе не мешать, — сказал Мамаев и пошел на середину поляны, по пути разминая свои широкие плечи.

Сергей с минуту подумал и решил, что зеленоглазая красавица Даша будет приятно удивлена, если он вдруг появится перед ней с букетом из кувшинок и водяных лилий, которые в изобилии росли совсем недалеко, на Чёрном озере, которое от реки отделяла лишь узкая протока.

В общем, молодость, весна и алкоголь сделали свое дело, и Серёга, под прикрытием сумерек прокравшись через кусты к воде, бросился вплавь за водяными цветами. Все ребята были заняты своими делами, и его отсутствия никто не заметил.

Майская вода озера была еще прохладна, но это его не пугало, а, наоборот, помогало освежить разгоряченное тело. Плавал Матвеев хорошо и уже через несколько минут достиг своей цели. Чуть не запутавшись в водорослях и стеблях кувшинок, Серёга быстро собрал красивый бело-желтый букет и, легко оттолкнувшись от дна протоки, поплыл обратно. До его ушей доносился смех однокурсников и нестройный хор голосов у костра. Видимо, пока его еще никто не спохватился. «Ну, оно и к лучшему, — подумал Матвеев. — Тем внезапнее будет мое появление».

Уже подплывая к берегу, Сергей почувствовал, что с его руки расстегнулись и соскользнули часы. «Командирские» часы, подаренные дедушкой, не стоили больших денег, но были дороги ему, как память, и поэтому Матвеев, не раздумывая, нырнул за ними в темную глубину озера. Хотя до дна было добрых четыре метра, пловец быстро их преодолел и атаковал головой илистое дно озера. Удар был несильным, но ощутимым, и заставил Сергея мысленно произнести пару ругательств. Пока хватало воздуха в легких, он продолжал искать свою пропажу, однако поиски не увенчались успехом. Уже выныривая из глубины, сквозь толщу воды, как через призму, Серёга увидел яркую вспышку света. «Молния? Странно, грозу вроде не обещали…» — пронеслось в голове у Сергея.

Когда он выплыл на поверхность и начал жадно дышать свежим воздухом, небо было уже совсем темным, и на нем ярко горели звёзды.

— Вот блин, и часы не нашел, и время тоже потерял, — вслух произнес Сергей и поплыл, что есть сил, в обратный путь, сжимая в руке злополучный букет. Он еще не знал, насколько оказался прав. Он действительно потерял время, СВОЁ время.

Вдали все так же был виден костер, звучал смех и обрывки песен, только не было слышно женских голосов, и песни были ему незнакомые. Обернувшись, Серёга увидел на другом берегу возле воды какое-то сияние, но не придал ему особого значения. «А теперь как-то странно и немного обидно, что меня никто не ищет, я же, вроде, не лох какой-нибудь. Все-таки ночь на дворе…» — подумал Матвеев и стал грести интенсивнее.

Когда он наконец выбрался на берег, песни уже слышно не было, лишь от костра доносился разговор на непонятном Сергею языке. «Наверняка, Алан опять перед девчонками выделывается. Рассказывает что-то на своем родном осетинском» — промелькнула мысль у Серёги. Чтобы подсветить себе дорогу в потёмках, он машинально пошарил по карманам шорт и достал из одного свою старенькую «Нокию» с неубиваемым экраном. Телефон не подавал признаков жизни.

«Вот блин, сколько лет с ней ходил, сколько раз она падала, и ничего… А теперь вот забыл выложить — и утопил… Как же теперь с родителями созваниваться? Придётся по возвращению домой в сервисный центр нести».

Придумывая, в какие слова для Даши завернуть свои кувшинки и лилии, Сергей Матвеев резко вышел из кустов. На него уставились три незнакомых желтолицых мужика, сидящие у костра. Они были одеты в пластинчатые доспехи, а на головах у них были шлемы с конскими хвостами.

— Ну вот и приплыли, — было единственным комментарием Сергея по этому поводу…

Глава II Новый старый мир

Матвеев и воинственные незнакомцы молча созерцали друг друга. Пока длилась немая сцена, множество мыслей пронеслось в голове у Сергея.

«Неужели это у меня мозг после сотрясения о дно озера такие глюки рисует? Или я просто вышел не к нашему костру? Вроде бы недалеко от нас отдыхала другая компания… Хотя странно предположить среди них таких «отдыхающих». Может быть, снимают художественный фильм? Да нет, нигде не видно камер и съемочную группу, которые были бы по-любому одеты в штатское. Наверное, это все же какие-то исторические реконструкторы. Как реалистично нарядились, черти, не иначе как истфак заканчивали… Ладно, надо бы к своим возвращаться» — подумал Матвеев, а вслух произнес:

— Извините, мужики, что помешал, наверное, я костром ошибся. Пожалуй, я пойду.

В этот момент один из мужчин, сидящих у костра, сделал знак рукой кому-то за спиной Сергея. Матвеев обернулся. Из тени на него надвигался рослый воин в такой же экипировке с недобрым выражением лица. В руках он держал копье, и даже в неверном свете костра вид у оружия был очень даже настоящий. Увидев остриё копья, направленное ему прямо в лицо, Сергей опять попытался разрешить ситуацию мирным путём:

— Ну пошутили, и хватит! У вас, реально, крутая форма и оружие, даже похоже на правду. Но мне, к сожалению, нет времени с вами пообщаться — я должен возвращаться к своей компа…

Удар тупым концом копья в грудь прервал Серёгу и чуть не сбил его с ног. Разозленный парень принял боевую стойку, и, когда противник в следующий раз попытался свалить его древком копья, он воспользовался оружием, как рычагом. Матвеев схватил копье, резко присел и, упершись ногами в живот нападавшего, перекинул его через себя. Оглянувшись, он заметил, что воины, которые были возле костра, резко вскочили на ноги и стали доставать мечи из ножен. Сергей кинул в лицо одному из них свой букет и со всех ног бросился бежать, однако через несколько метров споткнулся об лежащего человека и упал на землю. Человек, сон которого так бесцеремонно потревожили, недовольно заворчал. Матвеев быстро поднялся, но его преследователи были совсем рядом, и, получив удар чем-то тяжелым по голове, Сергей потерял сознание…

Когда Матвеев пришел в себя, над землей уже были предрассветные сумерки, а где-то на востоке край горизонта начинал алеть. Парень ощутил, что его руки и ноги были крепко связаны веревкой. От длительного сдавления кисти уже занемели. Кроме того, будучи в одних шортах, он успел изрядно продрогнуть. Чтобы хоть немного согреться, Матвеев принялся шевелиться, насколько это было возможным, и тереть руки одну об другую. После удара голова болела, но тошноты не было. «Слава Богу, просто сотрясением отделался» — подумал Сергей. На всякий случай он ущипнул себя за ногу, и нервные окончания по афферентным волокнам понесли ему в мозг сигнал, что все это не было сном.

Рядом с ним, прислонившись спинами к дереву, дремали двое мужчин в экипировке средневековых степных воинов. Сергей осмотрелся: он находился на большой поляне на берегу реки. Вокруг, насколько хватало обзора, был виден большой лагерь, состоявший из дюжины хаотично стоящих разноцветных войлочных юрт и шатров. Кроме того, возле них спали на соломе, циновках или просто на земле несколько десятков воинов. По периметру лагеря ходили, еле слышно переговариваясь, вооруженные часовые. На противоположном конце лагеря Матвеев заметил с десяток людей, которые тоже вповалку лежали на земле, а вокруг них ходило несколько воинов. Приглядевшись, Серёга увидел колодки у них на плечах и понял, что, скорее всего, это были пленные. Посередине стана внимание Сергея привлек большой казан, от которого в небо поднимался белый густой пар. У казана сидел и периодически помешивал варево в нем длинным черпаком человек в длинной, до колен, куртке какого-то очень уж старомодного, можно сказать, средневекового, фасона.

Где-то за спиной Сергея хрустнула ветка. В десяти метрах от него, бросив скользящий взгляд на пленника, прошли двое часовых. Из их разговора Матвеев ничего не понял, кроме того, что они говорили на непонятном языке, чем-то отдаленно напоминающем татарский.

Серёга всё никак не мог осознать, где он очутился и что делать дальше. Мысли в голове роились, как гнездо потревоженных ос. «Розыгрыш? Но кто мог его разыграть подобным образом? Может он попал в заложники к террористам? Вот и говорят же они не по-русски… Но почему они одеты, как средневековые воины, вооружены копьями вместо автоматов Калашникова и живут в таких непрактичных палатках. Да и откуда этим террористам взяться в курортном поселке Щурово на севере мирной Донецкой области в спокойном 2012 году? У нас же здесь вроде не Ирак и даже не Афганистан… Хотя может быть, не «у нас здесь», а «у них там» и скорее всего в данный момент он находится совсем не в 2012 году, а где-то в далеком прошлом.

Внезапно он все понял: это не его мозг после сотрясения такие глюки ему показывает. И встретился он ночью совсем не с историческими реконструкторами… И тут вдруг он вспомнил, где уже видел одежду, такую же, как на его похитителях. Совсем недавно, в начале апреля, они с Кристиной ходили в Донецкий краеведческий музей. Ей, конечно, там было не очень интересно. А вот Сергею все понравилось, особенно экспозиция, посвященная Средним векам. И вот как раз на этой самой экспозиции он и видел подобные доспехи с надписью «экипировка половецкого воина, середина XI — начало XIII веков». Значит, эта вспышка над озером точно не была молнией, и добро пожаловать в прошлое! Впрочем, добра от этого прошлого ждать совсем не приходилось.

Матвеев любил в детстве и ранней юности читать фантастику и представлять себя в мире Средиземья или в Нарнии, но это была просто игра воображения, а учеба и друзья быстро возвращали его к реальности. Конечно, одно дело — лежа на кровати под теплым одеялом читать «Гарри Поттера» и представлять себя учеником Хогвартса, а совсем другое — сидеть здесь связанным, в одних шортах, непонятно в каком году в чужой эпохе. Дальнейшее будущее представлялось ему очень туманным.

Теперь оставалось понять хотя бы приблизительно, в какой эпохе он очутился, чтобы вести себя соответственно тому времени. Было очевидно, что он попал в Средневековье, только пока не известно, в какой именно период.

«Странно, что меня не посадили к пленным. Может, хотят лично допросить, — думал Серёга. — Да и вообще на каком языке с ними разговаривать? Поймут ли они русский или хотя бы английский? Ладно, предположим, у них может быть какой-нибудь переводчик. Как-то же они добрались до этих мест… Если я скажу, что прибыл из будущего, мне никто не поверит. Еще, чего доброго, сожгут на костре, как колдуна, или, в лучшем случае, будут считать сумасшедшим. И кем же мне здесь быть? И вообще — кто все эти люди? Очевидно, что степные кочевники. Неужели половцы? Не факт… Тогда еще кочевали в Великой Степи и печенеги, и торки… И все они говорили на различных диалектах тюркского языка, ни один из которых я уж точно не знаю. Впрочем, их доспехи уж очень похожи на тот музейный экспонат. Ладно, пока буду придерживаться «половецкой» версии. Теперь надо постараться вспомнить, что я знаю о половцах…»

Над лагерем в утренней тишине раздался звонкий петушиный крик. Матвеев снова заерзал, чтобы хоть как-то размять затекшие конечности. Его движение не осталось незамеченным. Воин, который сидел у дерева в пяти метрах от него, толкнул своего дремавшего товарища и резко сказал что-то на непонятном языке (Сергей предположил, что это был какой-то диалект тюркского языка, однако все равно он не мог разобрать ни слова из сказанного). Разбуженный человек, потягиваясь и зевая, пошел к самому большому шатру, который стоял посередине поляны.

Спустя несколько минут из шатра, украшенного цветными орнаментами, вышел молодой высокий воин в ярком синем халате, стеганых голубых штанах и красных кожаных сапогах. На голове у него был слегка покрытый позолотой металлический шлем со стрелкой, защищающей нос. Судя по одежде и властной походке, которой он направился к пленнику, это мог быть командир всего отряда. За ним вслед устремились еще три человека. Серёга недоумевал, за какие заслуги он удостоился такой чести, что его будет допрашивать такая важная персона.

Когда воин подошел поближе, Матвеев разглядел, что у него было суровое решительное лицо с проницательными черными глазами, высокими скулами и узкими губами. Аккуратно подстриженные черные усы и борода дополняли образ военачальника. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти-двадцати восьми лет.

Несколько мгновений воин смотрел на Сергея, а потом позвал кого-то:

— Ченегрепа!

Из свиты полководца вперед вышел человек пожилого возраста в потертой войлочной шапке на голове, из-под которой до плеч спускались черные волосы с сединой. Он был одет в длинный потрепанный красный халат и обут в поношенные сапоги.

Полководец произнес несколько фраз по-тюркски, адресованных старику. Тот, очевидно, был переводчиком, потому что обратился к Сергею на старославянском языке с небольшим восточным акцентом:

— Ты кто еси будещь такой и пошто в стан кыпчакский пришель?

«Так, значит это все-таки кыпчаки, половцы по-нашему», — про себя отметил Серёга, а вслух сказал:

— Аз есмь инок-отшельник, живу в скиту на Святых горах, сюда прихожу иногда тело омыть и водицы чистой ключевой испить.

— А биться где так научилься?

— Был у меня духовный отец, в прошлом ратник у русского князя, и он меня и научил искусству боя, дабы наш скит от людей лихих боронить. К моей вящей печали, умер он два лета назад, и с тех пор я сам.

— Что это у тебя в одежде нашли? — сказал Ченегрепа, показывая Матвееву его «Нокию».

— Это камень, который я нашел в святых пещерах — мой талисман. Он приносит удачу мне и несчастья тем, кто его у меня желает отобрать.

Старый Ченегрепа брезгливо бросил к его ногам телефон и перевел молодому вождю слова Матвеева. Тот задумался на пару мгновений, а потом еще что-то сказал переводчику.

— А пошто одет ты не по-иночески, где твоя риза черная? — снова спросил Ченегрепа.

— Про то не ведаю, оставлял я её на берегу, и может быть унесло ее течением быстрым или стащил тать недобрый.

Ченегрепа перевел сказанное. Вождь кивнул и сказал пару слов.

— И еще хан вопрошает тебя. Чему ты обучен и какой от тебя еси толк, кроме молитв вашему Богу?

— Грамоту разумею, книги церковные читать могу, песни могу петь богослужебные и просто для развлечения.

Пока хан и Ченегрепа совещались, Серёга мысленно поблагодарил свою бабушку, вместе с которой он с детства ходил в храм, и даже последние пять лет был пономарём, что помогло ему освоить тексты на церковнославянском. Кстати, хоть Сергей и был «ребенком» своего времени, это было, пожалуй, единственное, что его отличало от большинства сверстников.

Молодой хан, разговаривая со своим переводчиком, периодически оценивающе поглядывал то на серебряный крестик на груди у Матвеева, то на его бородатую физиономию. Спустя несколько минут старик снова обратился к пленнику:

— На соглядатая и лазутчика ты не похож… Может ты воистину инок, но мы поклоняемся Тенгри-хану — Великому Синему небу. А потому твои молитвы нам не нужны. Все ваши книги скучны для хана Сакзя, а потому и твоя грамота ему не по норову. А вот песни он любит, так что, спой сейчас хану что-нибудь для души.

Это было, как говорится, предложение, от которого нельзя отказываться. Сергей попросил его развязать, встал, разминая затекшие ноги, откашлялся и запел первую пришедшую в его голову песню, которую в то время еще, естественно, никто не знал:

— Черный ворон, черный ворон

Что ж ты вьешься надо мной…

Это была одна из песен, которую они часто пели в дружеской компании у костра, когда хотелось, чтобы «душа развернулась».

Надо было отдать должное Матвееву и, в первую очередь, регенту церковного хора из его храма — голос у Серёги был неплохо поставлен. Это было заметно по тому, с каким вниманием слушали его половцы. Некоторые с любопытством даже стали подходить от других юрт. И суровые часовые остановились, чтобы послушать пение. Конечно, из них практически никто не понимал слов, но кочевников, по видимому, впечатлил стиль исполнения, так близкий их родным долгим степным напевам, а также спокойный и уверенный бас Сергея. Когда он допел песню, на несколько мгновений воцарилась тишина, а потом все вразнобой стали одобрительно кивать и поднимать руки вверх.

Было заметно, что хан тоже остался впечатлен. Все время пения он стоял в задумчивости, поглаживая свою черную бороду, а потом сказал практически по-русски:

— Ишчо!

На этот раз Серёгу спасла группа «Любэ» и их хит «Выйду ночью в поле с конем». Песня исполнялась а капелло, что также было не только на руку Матвееву, но и еще для его голосовых связок. Когда он пел, то обратил внимание, что круг его слушателей еще увеличился. По их лицам было заметно, что даже простым степнякам периодически надо приобщаться к искусству.

Кстати, о лицах… Думая о половцах, Матвеев ожидал увидеть узкоглазых черноволосых монголоидов. Но лица, смотревшие на него, были больше загорелые с желтизной, но явно не такие желтые, как у корейцев, которые учились на одном курсе с Серегой. Глаза практически у всех были тоже карие, а не черные. Разрезом глаз они также не отличались от Сергея. И волосы на головах у тех половцев, что стояли без шапок, были скорее темные или темно-рыжие. Лишь некоторые из степняков обладали черными, как мазут, волосами. У большинства своих слушателей Сергей заметил похожую прическу — лоб и макушка были начисто выбриты, а волосы на затылке, наоборот, оставались длинными и были собраны в две или три туго заплетенных косы. Видимо, такова была местная мода кочевников. Или у них был один парикмахер на всех. В общем, перед ним были типичные южные европейцы. Если бы они встретились в нашем времени и были одеты в джинсы и футболки, то их бы можно было запросто принять за каких-нибудь туристов из Венгрии или Хорватии.

Хан Сакзь внимательно слушал, а потом улыбнулся Сергею и подозвал к себе Ченегрепу. Через минуту тот перевел:

— Нашему хану нравится, как ты поешь. Остаешься у нас. Будешь хорошо петь — будешь жить. Не вздумай убегать. Сейчас тебе дадут одежду и накормят. Еще будешь учить хана языку русичей — он хочет знать, как говорить с нашими врагами.

Серёга послушал старика и кивнул. Хан что-то громко сказал половцам, те рассмеялись и стали расходиться, кто к своим юртам, а кто и к казану с горячей едой. Ченегрепа позвал Матвеева за собой. Он поднял неработающий телефон, вернул его в свой карман и пошел вслед за стариком. Охранявшие его воины пошли рядом на некотором отдалении.

Перейдя поляну, они дошли до одной из юрт, где Сергею дали не первой свежести, но относительно чистую половецкую одежду. Она состояла из застиранной холстяной рубахи, коричневого кафтана с длинными рукавами, больше похожего на банный халат, синих штанов и ношенных сапогов с загнутыми вверх носками. Отдельного упоминания были достойны штаны. Они представляли собой не привычные нам сшитые сверху брюки, а скорее были похожи на длинные чулки до паха, фиксирующиеся к бедрам веревочками. Что-что, а это точно было в диковинку для Матвеева. Что ж и здесь тоже был свой «секонд-хенд», а на лучшее пока рассчитывать не приходилось. Сергей оделся, запахнул кафтан на правую сторону и увидел недоуменный и укоризненный взгляд своих конвоиров. Тогда он переменил расположение пол кафтана, подпоясался, как смог, и осмотрел себя со стороны. В принципе, ночью в безлюдном неосвещенном переулке спьяну его можно было принять за половца. Было необычно и немного дискомфортно, но всё же лучше, чем ходить в одних шортах среди множества одетых людей. Тело парня только теперь стало отогреваться после ночной прохлады.

После одевания конвоиры повели его к общему казану, где Сергею выдали щербатую деревянную миску, в которую насыпали горячего проса с мясом, некоего древнего подобия плова. В нос парню приятно ударил запах жареного мяса, а его руки согревались от теплой миски. Потом один из половцев подал ему глиняную чашку, в которую налил какую-то белую жидкость.

— Кумыс. Пить, — сказал рослый бородатый кочевник.

Серёга машинально чуть не спросил: «Пастеризованный?», но вспомнил, где он находится, и только учтиво поклонился половцу и поблагодарил его.

Матвеев попробовал кобылье молоко. Видимо оно было уже утреннего свежего надоя, потому что было теплым и пахло лошадью. Несмотря на кислый вкус молока, запивать им горячий плов было приятно.

Пока Серёга завтракал, в уме он оценивал свои шансы на дальнейшее существование. В принципе, перспектива была не самая плохая. По крайней мере, ему сохранили жизнь. То есть половцы, может и не такие кровожадные дикари, как о них принято думать. Кроме того, он не стал рабом, что было сплошь и рядом в то суровое время. Теперь он будет местной канарейкой в клетке, будет учить хана древнерусскому языку, по крайней мере, в его собственном, Серёгином, представлении. Ну и сам будет изучать половецкий язык. Несомненно, в жизни в этом столетии эти познания пригодятся. Может, со временем удастся попасть к своим предкам-русичам. Но это не факт. Что ж поживем-увидим. Главное, что жизнь продолжается…

Глава III В половецком стане

После незамысловатой трапезы к Сергею снова подошел один из половцев, сопровождавших его.

— Будешь помогать Итларю. Собирать хворост. Рубить дрова. Готовить еду.

Надо понимать, Итларем звали повара, который и готовил на весь лагерь. Отказываться было бессмысленно, и поэтому Матвеев просто молча кивнул. Наивно было предполагать, что он будет только петь для хана — это было бы слишком просто для положения пленника. Заодно во время всех этих работ можно будет осмотреть половецкий стан и, возможно, найти лазейки для побега.

Вместе с Сергеем к повару подвели еще несколько человек. Все они были рабами, о чем красноречиво свидетельствовали железные кольца на шеях. Итларь всем раздал задания, и Серёге выдали топор для рубки дров. С ним за компанию должны были трудиться еще два мужика. Они вообще были монголоидного вида, и к тому же угрюмо молчали. Так что у Сергея не возникло ни малейшего желания начинать с ними общение. Вместо этого, он взял топор покрепче и стал вспоминать навык рубки, полученный когда-то у бабушки в деревне.

Пока Матвеев рубил дрова, разные мысли заполняли его голову. Этими размышлениями он тоже пытался отвлечься от работы и осмыслить свои дальнейшие действия.

«Почему я не сказал, что у меня есть опыт в медицине? Ведь по сути, я уже врач. Еще бы каких-то 3 дня и был бы дипломированным специалистом… Хотя с другой стороны как мои познания медицины XXI века помогут здесь, в Средневековье? Где я найду антибиотики, да и вообще хоть какие-то привычные мне медицинские препараты? Не стоит забывать, что и тех хирургических инструментов, которыми я умею работать, здесь тоже отродясь не видали. Ну и, естественно, здесь нет ни лаборатории, ни рентгена, ни УЗИ-аппарата, чтобы уточнить диагноз. А значит почти все знания, что я получил в медуниверситете за последние шесть лет, в нынешних реалиях представляют собой просто неуместный баланс и ничего с этим пока поделать невозможно. Да здесь у половцев, наверное, и свои знахари-шаманы имеются, и им не надо пытаться составлять конкуренцию, особенно, не зная половецкого языка. Значит, сейчас мне стоит сосредоточиться на выполнении своих простых задач и, по крайней мере, я не буду голоден и смогу прожить в этом мире как можно дольше. И кто знает, что вообще будет завтра или через …»

— Ну наконец-то я снова вижу перед собой лицо русича, — кто-то бесцеремонно прервал мысли Сергея.

К нему, улыбаясь, подошел круглолицый парень среднего роста. В руках он нес охапку хвороста. На незнакомце была одета холщовая старая рубаха и штаны такого же вида. От других рабов, трудящихся неподалёку, его коренным образом отличали голубые глаза и светлые волосы, стриженные под горшок. Матвеев сразу внутренне обрадовался, почувствовав в этом парне земляка из прошлого.

— Меня звать Нечаем, а в крещении я — Николай. Чаще все зовут меня Никола. А как твое имя, брат, какого роду-племени будешь и как сюда попал? — начал свой расспрос новый знакомый.

— Кличут меня Сергием, мы раньше с родителями жили в Черниговском княжестве, когда я совсем малый был, и это очень смутно помню. Мать умерла рано. Однажды мы с отцом поехали на ярмарку, и на нас по пути напали разбойники — отца убили, а я заблудился в лесу. Потом меня нашли монахи, и взяли с собой. Я вместе с ними жил в пещерах в полудне пути отсюда. Так я и был послушником до сего дня, пока не пошел к реке и не был пойман половцами. — Матвеев уже успел несколько раз прокрутить в голове свою легенду, отчего та и звучала более-менее убедительно.

— Давай будем по очереди дрова рубать, а потом Итларю все вместе понесем, — предложил Никола.

Серега не стал отказываться, потому что уже с непривычки малость подустал, а заодно это была возможность продолжить разговор.

— А чем же ты милость хана заслужил, что тебя в колодки не заковали?

— Сам не ведаю. Думаю, что понравилось ему мое пение. Ну и еще он повелел обучать его нашему языку.

Сергей заметил, что на их разговор обратили внимание стоявшие рядом караульные. Он глубоко выдохнул и принялся вновь колоть дрова.

— Понимаю, — продолжил общение Никола. Хоть у Сакзя и есть толмач Ченегрепа, но он хочет поучиться русскому языку у русича. Ну а я не удостоился этой чести. Давай я тебя сменю. — Новый знакомый перехватил топор и принялся уверенными движениями наносить им удары по древесине.

— Теперь мой черед спрашивать, — сказал Матвеев. — А ты сколько лет уже здесь с половцами живешь?

— Уже скоро седьмое лето пойдет. Мы жили с отцом, матерью и тремя сестрами в селе под Переяславом. Отец занимался починкой телег и изготовлением колес для них, я помогал ему, а мать и сестры работали по хозяйству. Но шесть лет назад пришли половцы грабить нашу землю, село наше сожгли, родителей убили, а меня с сестрами в плен взяли. Князь наш Всеволод Ярославич пытался было отбить полон, да куда там… Разделили нас по разным ордам, и с тех пор сестер своих я не видел. Мне повезло менее всех, и попал я в орду хана Асупа. Никогда не видел более жестоких людей. Женщин сразу отправили к нему и его воинам на потеху, а юношам разрезали пятки и зашили в разрез кому конские волосы, а кому терние, дабы разрезы долго не заживали, и чтоб мы не могли убежать. Кроме того, дня не проходило, чтобы кого-нибудь из нас не пороли кнутом. Моя спина лишь недавно полностью зажила, только шрамы остались. Слава Богу, этот окаянный Асуп в конце прошлого лета отправился в поход на волжских булгар, да там и сгинул. А весь его скарб и всех рабов прибрал к рукам его родственник хан Тарх, и часть из них отдал своему сыну Сакзю. Так я здесь и оказался. Кстати, хоть мы и называем Сакзя ханом, но, по сути, он им еще не стал. Он пока носит титул бека. Не могу назвать его добрым человеком, но, по крайней мере, он справедлив и никого зазря не наказывает. Так что многие половцы хотели бы видеть его ханом.

— Слушай, Никола, а ты за все это время домой не пытался сбежать?

— Да мне и бежать-то особо некуда. Нету больше ни дома, ни родителей, а сестер я и не чаю спасти. Даже не ведаю, где они сейчас… Да и видел я тех рабов, кто пытался бежать — теперь они ходят в цепях и с колодками на шее и выполняют самую грязную работу или вообще отдали Богу душу…

— А скажи еще, кто теперича на Руси правит? А то я, живя в глуши, о наших князьях не имел возможности ничего узнать, — поинтересовался Сергей.

— Насколько я знаю, сейчас, как и шесть лет тому назад, Русью правят три брата Ярославича: старший Изяслав — великий князь киевский, Святослав сидит в Чернигове, а младший — Всеволод — это был наш переяславский князь. С тех пор, как тринадцать лет назад отошел в мир иной великий князь Ярослав Владимирович и умерли его младшие сыны князья Игорь и Вячеслав, так три брата и правят Русью.

— Сколько лет назад, ты молвишь, как не стало князя Ярослава Владимировича?

— Так ровно тринадцать лет с того времени прошло. Мне в ту пору как раз десятая весна пошла. На неделю Торжества Православия мы с родителями пошли в церковь и узнали от священника с амвона, что умер великий князь. Помню, как его оплакивали всем селом тогда… А Федька, дружок мой, в тот день на Днепре под лед провалился, еле спасли…

Но Серёга уже не слушал его болтовню — он анализировал полученную информацию. Матвеев четко помнил дату смерти Ярослава Мудрого — 1054 год. Проведя нехитрые расчеты в уме, Сергей теперь мог точно сказать, что волей судьбы его занесло, ни много ни мало, в 1067 год. «Ну, теперь хоть какая-то определенность появилась, — подумал он. — Наконец-то я знаю, в какой отрезок истории попал. Осталось дело за малым — поскорее убраться отсюда. Или, как вариант, вспомнить, что тогда происходило, чтобы понять, что мне дальше делать. Но как Матвеев ни напрягал память, он смог вспомнить только то, что в прошлом для них, 1066 году, нормандский герцог Вильгельм победил короля Гарольда II, завоевал Британию и тем самым положил конец англосаксонской эпохе истории этого острова. Из династии, основанной им, произошли многие короли, в том числе и такой известный, как Ричард Львиное Сердце. Однако вряд ли эта информация имела сейчас какое-то отношение к событиям на Руси, по крайней мере, с точки зрения Матвеева. К своему удивлению, Серёга сделал для себя вывод, что период истории земли Русской после смерти Ярослава Мудрого и до вокняжения Владимира Мономаха он представлял довольно смутно.

— …Вот так и живем, — все не замолкал Никола. — Кроме нас с тобой, есть еще трое русичей здесь, но им еще хан Асуп за дерзость языки укоротил, так что уж очень я истосковался по родной речи. А вообще еще живут пленные печенеги, торки и какие-то неизвестные мне народы. Я тут все знаю, так что держись меня и не пропадешь. — Парень утер пот со лба и добавил: — Ну все, с дровами на сегодня закончили, пришла пора их Итларю отнести…

На ужин они ели какую-то похлебку с рисом, которая после работы на свежем воздухе показалась Сергею необычайно вкусной. Теперь он сидел рядом с Николой и слушал его бесхитростные рассказы. Тот говорил почти без умолку, и этим был похож на плотину, которую прорвало сразу в нескольких местах, и потоки воды, долгое время бывшие в бездействии, затапливали окрестности. Оно и было понятно, после такого периода вынужденного безмолвия, Никола наконец-то снова обрел возможность слышать славянские слова. Теперь ему снова была доступна великая ценность — русская речь, а, значит, он уже не был безродным рабом, чей язык произносил только чужие фразы. Отныне через русские слова, как сказанные, так и услышанные в ответ от Матвеева, Никола обретал незримую связь с родной землей, и это дорогого стоило. Это придавало ему сил, вселяло уверенность в том, что его положение не безнадежно. А Серёга был рад тому, что этот говорун помогает ему спастись от одиночества в чужом и незнакомом мире, поэтому не перебивал и старался слушать его внимательно.

Ели они вместе с другими рабами, и Матвеев смог увидеть своих товарищей по несчастью. Действительно, почти все они были нерусскими, о чем красноречиво свидетельствовали их физиономии и остатки одежды. Никола рассказал, что всех русичей, захваченных в плен, половцы сразу разделяют на три части — молодых девушек и работоспособных мужчин отдают торговцам, а те продают их на невольничьих рынках в Суроже; имеющих нетоварный вид, но смирный характер, оставляют у себя в качестве рабов для тяжелого труда, а тех, кто сопротивляется или вообще не представляет для завоевателей никакой ценности — убивают. Николу сразу тоже хотели отогнать с прочими молодыми невольниками, но узнали, что он раньше был хорошим колесником, причем справлялся с этим заданием быстрее кочевников. Половцы не могли представить себе другой жизни без своих телег, которые периодически надо было ремонтировать. И тогда хан Асуп и приказал оставить его у себя, ну а впоследствии его ремесло пригодилось и беку Сакзю.

Конечно же, никакого стола у пленников не было, и питались они, сидя на корточках на земле. Рядом с Николой и Сергеем сидели те самые трое русичей, про которых уже шла речь. Один из них был уже совсем седой, а двое других — средних лет. Со слов Николы, старшего звали Благомудр, а имена остальных были Любомир и Могута. У всех были длинные бороды и такая же одежда, как и у Николы, только гораздо более порванная и обветшавшая. Лица у всех были хмурые и задумчивые. Они молча кивнули Сергею, и лишь один изобразил некоторое подобие улыбки. Матвеев поприветствовал русичей, и попытался было с ними заговорить, но вовремя спохватился, что слово «аппетит» они точно еще не знают, да и вообще не смогут ответить ему. Как будто бы в подтверждение его мыслям один из этих бедолаг широко открыл рот, показал ему культю языка и, досадливо улыбнувшись, пожал плечами. А Сергей, зная анатомию языка и его кровоснабжение, подумал, насколько кровавая эта «операция» по ампутации такого важного органа, и как после этого вообще можно остаться в живых без медицинской помощи.

После трапезы воины пошли отдыхать по своим юртам, а новых друзей и остальных рабов отправили к месту их ночлега. Собственно говоря, это было простая огороженная площадка с лежавшими на земле близко друг к другу старыми циновками. Сверху на молодых срубленных соснах было некое подобие крыши, покрытой хворостом и соломой, но от сильного дождя, эта «крыша» защитила бы вряд ли. С точки зрения Сергея, это сооружение скорее напоминало большую «халабуду», которую они еще дошкольниками строили в посадке недалеко от дома. При виде этого жилища рабов он не сдержал улыбки и произнес «Дом, милый дом». Чувство юмора его всегда выручало по жизни.

Сакзя в этот вечер не было в лагере, и половцы остались без концерта. Никола предположил, что бек поехал на одно из отдаленных кочевий на несколько дней. Вместо песен Серёги эфир в этот вечер заполняло кваканье лягушек и стрекот неутомимых сверчков. Под этот аккомпанемент Матвеев улегся на циновку, положив под голову охапку сена, заботливо принесенного Николой. Циновка была протертая в нескольких местах и сохраняла запах прежнего владельца, но спать на ней в принципе было можно. Лежанка Николы была на расстоянии вытянутой руки, что не могло не понравиться Сергею, потому что хоть этот белобрысый парень и стал его новым другом, но всё-таки Матвеев очень ценил свою зону комфорта, и было бы неудобно всем спать спина к спине.

На небе ярко светили звезды, предвещая хорошую погоду на завтрашний день. Никола начал рассказывать про свой дом возле речки, где он когда-то жил с родителями и про свое далекое детство. Но спустя несколько минут Сергей услышал с его стороны лишь негромкий храп. Он сам долго ворочался на неудобной жесткой циновке, завидуя спящим вокруг него людям. Они-то были привычны к ночному отдыху в этих условиях. Не желая считать овечек, Матвеев пересчитал всех рабов. Вместе с ним получалось четырнадцать человек. «Почти как наша группа в университете. Скорее всего придется со всеми этими людьми общаться, пусть даже и на языке жестов. Пока что они все — мои товарищи по несчастью и, слава Богу, что среди них есть хоть один русскоговорящий», — проплывали мысли в голове у Сергея. «Товарищи по несчастью» вразнобой храпели и этим тоже мешали парню спать.

Хоть усталость за день и сказывалась, но сон на новом месте и, тем более при таких обстоятельствах, всё не шел. Серёга прокручивал в голове прошедший день, вспоминая все его мельчайшие подробности. Из кармана шорт, которые он оставил под халатом, он достал свой телефон — единственную вещь из своего мира — и попытался его включить. Естественно, усилия Сергея остались бесплодными. Наконец долгожданный сон сморил его, и он, укрывшись халатом, уснул…

Глава IV Вещий сон

На следующее утро новым друзьям и прочим рабам вновь предстоял сбор хвороста и рубка дров. Пока собирали хворост, обходя лагерь по периметру, Матвеев успел всё как следует рассмотреть и расспросить Николу.

Оказалось, что половецкий стан занимает немалую площадь. Самый большой шатер, как и полагается, принадлежал беку Сакзю, а остальные шесть юрт поменьше и попроще стояли вокруг него. В каждой из них проживала семья от четырех до семи человек. От шатра Сакзя, который находился в центре, до края стана было метров триста. Стан был ограничен повозками, установленными вплотную, на которых лежало имущество половцев, которое не вместилось в юрты. (В нашем мире вещи подобного назначения хранятся в гараже или на балконах). Сами юрты были сделаны из войлока и имели в основном круглую форму. Внутри каждой из них был свой маленький очаг, а на крыше юрты через круглое окошко выходил дым. Очаг в юрте скорее использовался для обогрева, а еду на всех готовил на большом костре Итларь, которому и служили теперь Серега и Никола. Всего в этом стане проживало, со слов Николы, 32 половца различного пола и возраста и 14 рабов.

Далее за повозками находились загоны для овец, коз и лошадей. На каждую семью приходилось по десять-двенадцать лошадей, около тридцати овец и столько же коз. Возле загонов суетились половцы-пастухи, выводя животных на пастбище. К лесу, в котором обитали в данный момент кочевники, примыкало большое поле, на котором и пасся половецкий скот.

— Вот это и есть настоящая половецкая вежа или кош, — с видом знатока произнес Никола. — Тут почти все между собой родственники, ну кроме рабов, конечно. Несколько кошей одного рода составляют курень, а уж из восьми — десяти куреней и состоит орда. Бек Сакзь повелевает одним из куреней орды хана Тарха, а эта вежа — только ее малая часть. А вся орда растянулась от леса до Великой степи и кочует по Донцу, и людей в орде Тарха великое множество.

— Спаси Бог, брат, теперь я хоть начинаю понимать, что к чему в половецком укладе жизни, — ответил Сергей. — Так, а на этом месте кочевья вы уже давно живете?

— Тут хорошие плодородные земли и поэтому мы сюда приходили прошлой весной. И оставались здесь до поздней осени, а когда землю начали укрывать первые заморозки, мы отправились к морю, где у нашей вежи была зимовка. Уверен, что и в этом году все повторится.

За разговором они не заметили, как подошли к каменной статуе в человеческий рост, окруженной кучей камней. Статуя была очень похожа на обычную «каменную бабу», немало которых в наше время еще стоит в донецких степях. Камень был грубо обтесан, но даже в таком виде можно было понять, что статуя изображает воина с саблей и в шлеме. На округлом лице были отчетливо вырублены маленькие глаза, нос и рот с усами. Обе руки были сложены на животе.

— А это истукан предка рода хана Тарха, который и привел половцев откуда-то с далеких восточных земель в эти степи, — угадал предстоящий вопрос Сереги Никола. — Он умер лет десять назад, и в его честь и поставили этот истукан.

Друзья молча посмотрели с минуту в суровое лицо покойного хана и понесли хворост обратно к костру.

В тот день они снова были заняты рубкой дров, починкой одной из половецких повозок и копанием ямы для нечистот. Жизнь раба практически без исключений всегда была скучна и предсказуема. Однако Матвееву было интересно смотреть, с каким мастерством и скоростью Никола занимался ремонтом поломанного колеса телеги. За работой профессионалов всегда приятно наблюдать, а русич был весьма неплох в этом ремесле, доставшемся ему в наследство от отца. Серега подумал, что в нашем времени со своими навыками Никола мог бы стать ведущим специалистом неплохого фирменного СТО, а со временем открыть и свой бизнес. Но на дворе, к сожалению, стоял одиннадцатый век, да и статус раба не способствовал карьерному росту…

Третий день в плену прошел, почти ничем не отличаясь от предыдущего. Понемногу Сергей начал привыкать к своему положению.

Он еще раз поблагодарил Бога, что остался жив и что встретил Николу, который помогал ему приноровиться к новой жизни. За шесть лет в половецком плену Никола неплохо изучил половецкий язык и теперь при возможности учил своего друга. Это было вообще бесценной находкой в данной ситуации, благо, что Сереге языки давались всегда хорошо. И раз уж он в университете смог осилить латынь, то и с половецким языком тоже вполне возможно справиться. Хотя изучать его было сложно, но все-таки радовало, что некоторые слова были знакомы. Матвеев никогда не задумывался над тем, что известные с детства слова «хозяин», «сундук», «туман», «телега», «лошадь», «баран», оказывается, были тюркского происхождения, а значит вошли почти без изменений и в половецкий язык. Так что это были тоже своего рода маленькие открытия.

Еще было здорово, что Николу не особо интересовали подробности «отшельнической» жизни Сереги, и последнему не пришлось выдумывать ничего нового.

Порой, однако, своей болтовней русич успевал надоесть, и тогда Матвеев, для виду слушая собеседника, обдумывал свои мысли. Вот и сейчас, лежа на своей циновке и смотря в ночное небо, Сергей снова думал о побеге. Сегодня он обнаружил лазейки между половецкими телегами и никем не охраняемую тропку за ней. Был шанс сбежать вместе с Николой и затеряться в лесах, а потом лесами же пробираться на Русь. В одиночку же в незнакомом мире смысла уходить не было. Неплохо было бы еще добыть коня, потому что пешему от конных в случае погони не спастись. Только вот на коне Серёга ездил однажды в жизни, когда он и Алан отдыхали с девушками в Крыму. А половцев учат сидеть в седле с трёх лет… За такими мыслями и сон не заставил себя ждать.

Матвеев шел по своему родному Донецку после сдачи экзамена по хирургии. Настроение было отличное, и оно оправдывалось заслуженно полученным «отлично с отличием» по любимому предмету. Солнце светило ярче, воздух казался чище, а проходящие девушки были особенно красивы. Серёга с наслаждением дышал свежим майским воздухом и улыбался небу, солнцу и весне. Еще больше он радовался тому, что наконец-то вернулся домой, и что всё это происшествие с перемещением в прошлое оказалось нереально. Настоящими же были машины, сплошным потоком едущие по улице Артёма; гаишники, как всегда стоящие напротив «Донбасс-Палаца»; парни и девушки, мужчины и женщины, идущие рядом. Матвеев даже хотел себя ущипнуть на всякий случай, чтобы убедиться в реальности происходящего, но его внимание вдруг отвлекли.

Возле подземного перехода сидел бородатый старичок потрепанного вида и продавал яблоки насыщенного красно-желтого цвета.

— Покупайте вкуснейшие и сочнейшие яблочки — последние остались — зазывал он потенциальных покупателей. Однако никто не останавливался, и все продолжали спешить по своим делам.

Несмотря на то, что для них был не сезон, фрукты были свежие и притягивали взгляд. Сергей вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел — перед экзаменом кусок в горло не лез — и ему так захотелось перебить голод вкусными яблоками, а заодно стало немного жаль деда. Он дал старичку десятку за пакет фруктов, и тот начал шарить по карманам в поисках сдачи.

— Спасибо, сдачи не надо! — с улыбкой сказал Серёга. Он хотел, чтобы в этот день все были хоть немного, но счастливы.

Тогда, в действительности, старик просто улыбнулся ему в ответ, и Матвеев пошел дальше. Но сейчас пожилой продавец ему ответил:

— Благодарю тебя, молодой человек, и не могу не вознаградить твою щедрость. Вот возьми в придачу еще три яблочка — самые вкусные в моем саду. Попробуй — не пожалеешь, — и загадочно подмигнул Серёге.

Сергей не отказался от подарка и, отойдя несколько шагов, вонзил зубы в спелое яблоко. Старик не обманул — оно и на самом деле было очень сочным и даже чем-то отдаленно по вкусу напоминало персик. Оторваться было невозможно, и Сергей, пока дошел до автобусной остановки, съел все три подаренных яблока. Когда он сел в автобусе на свободное место, усталость от бессонной ночи накатила в полной мере, и Матвеев спустя пару остановок задремал. Уже сквозь сон он слышал голос кондуктора: «Проезд оплачиваем, проездные документы предъявляем». Серёга купил билет сразу у кондуктора при входе и поэтому продолжил дремать.

— Здесь что за проезд? — голос звучал все ближе.

— Молодой человек, что у вас за проезд? — Сергей вяло отмахнулся.

— Нет билета — вставайте на следующей остановке! Вставайте, молодой человек! Вставайте!

… Серёга открыл глаза. Он лежал на циновке в половецком лагере, и рядом слышалось размеренное посапывание рабов и громкий храп Николы. Матвеев уже так настроился, что все, связанное с половцами и средневековьем было страшным сном, а то, что было совсем недавно в Донецке — действительностью, что от разочарования слезы навернулись на глаза. Он почувствовал себя птенцом, который только взлетел, и снова упал на землю. Таким одиноким он себя не ощущал никогда, даже после расставания с Кристиной. Там же все-таки еще оставались родители, друзья, работа. Серёга подсчитал, что он в этом мире живет уже три дня, а значит, в его времени однокурсники как раз вовсю отрываются на выпускном. Эх, какие у него были планы на выпускной, и как бы он хотел оказаться сейчас со своими друзьями вместе… Там, наверное, веселье сейчас в самом разгаре, и о без вести пропавшем Сергее Матвееве горестно вспоминают только родители и лучший друг Алан. А что тут…

А здесь еще была ночь, и луна спряталась где-то за деревьями, а потому было особенно темно. «Самая темная ночь — перед рассветом» — вспомнились Сергею слова кого-то из великих. Он посмотрел в разные стороны, желая увидеть рассвет, и спустя некоторое время ему показалось, что где-то далеко среди полной тьмы появилась маленькая полоска света. Это вселило уверенности и надежду на то, что жизнь продолжается. Рушатся ли империи, уходят ли в небытие великие цари и полководцы, попадают ли люди в прошлое — жизнь Вселенной все равно на этом не останавливается. А значит можно и нужно жить даже в этих условиях, и Серёга дал себе обещание впредь не сдаваться и не впадать в уныние.

Прислушавшись к предрассветной тишине, Матвеев различил звуки потрескивания костра, и легкий ветерок донес до него обрывки разговора стражников, сидящих возле него.

— … Говорил я Ченегрепе — готов у тебя быть год в услужении за этого коня. Буду любую работу выполнять, меня ничего не страшит, — увлеченно рассказывал один из половцев.

— И что он ответил? — вторил ему хриплый низкий голос.

— Рассмеялся. И сказал, что у него слуг и так хватает, а за этого коня он в Суроже полдня торговался с греками, и теперь с ним ни за что не расстанется. И ушел я в свою юрту с пустыми руками.

— Ты глуп и труслив. Я бы на твоем месте после таких слов договорился бы с удалыми всадниками и подстерег старого скрягу где-нибудь по пути. Его имущество и товары мы бы поделили по законам Степи и ушли бы на службу к хану Асадуку.

— А это не нарушение степных законов, Биляр? Ченегрепа же член нашего рода. Если о таком узнает Сакзь, то…

Серёга внезапно поймал себя на мысли, что понимает разговор стражников, как будто бы они говорили на чистом русском языке. Он был в недоумении, ведь учить лишь некоторые половецкие слова и фразы они с Николой начали только вчера. Матвеев несколько раз зажмурился, пробовал затыкать уши, но все равно, открывая их, он слышал половецкую речь на русском языке. «Да уж, меня к такому жизнь не готовила… Чудеса не заканчиваются. А с другой стороны, оно и к лучшему — всегда нужно знать язык врага, и не важно какому чуду я обязан этим столь неожиданным познаниям», — подумал Матвеев.

Дальше Сергей спать не смог, и до самого петушиного крика и подъема рабов он слушал приглушенный разговор часовых. Свою новую способность он решил пока не открывать Николе — хотел удивить нового друга и к тому же никак не мог объяснить то, что произошло.

На небе не было видно ни единого облачка, и день обещал выдаться жарким. Восходящее солнце приветствовал хор лесных птиц, среди которых отчетливо звучали песни жаворонков. Однако наслаждаться рассветом в лесу возможности не было. В который раз друзьям досталась до боли знакомая хворосто-дровяная рутина с развлечением в виде ношения воды из реки. Выслушав очередное распределение обязанностей от Итларя, все принялись за работу.

На этот раз рубка дров была интереснее тем, что Никола пытался продолжить свои уроки половецкого, а Серёга делал вид, что изучение языка ему дается с трудом. При этом он не забывал прислушиваться к общению надсмотрщиков и других обитателей стана, чтобы извлечь для себя максимум полезной информации. Естественно, половцы тоже не должны были заметить, что новый пленный понимает их разговоры.

И всё-таки это были далеко не все сюрпризы того дня… Когда Сергей с Николой несли нарубленные дрова к костру, им пришлось проходить возле одинокой высокой сосны, рядом с которой стояли несколько половцев. Они что-то обсуждали, и Серёга снова услышал хриплый голос, который принадлежал одному из сидевших у костра ночью. Обладателем «Золотого голоса Половецкой степи» оказался высокий кочевник с глубоким шрамом возле правого глаза и длинной бородой, заплетенной в косички.

Внезапно Никола споткнулся о торчащий корень сосны и упал, смешно взмахнув руками. Дрова из его рук, на долю секунды застыв в воздухе, приземлились на коричневые сапоги половца со шрамом.

— Ах ты жирная русская свинья! Я тебя научу смотреть, куда идешь! — гневно завопил кочевник, и ударом кулака в лицо сбил с ног поднявшегося было Николу. Затем воин подскочил к лежащему на земле парню и начал со злостью пинать его ногами. Бедный Никола принял позу эмбриона, пытаясь руками защитить голову и живот.

Один из стоящих половцев одобрительно расхохотался. Второй сказал:

— Оставь его, Биляр! Этот урус и так получил достойный урок.

Все это произошло настолько быстро, что Серёга едва успел опомниться. Кинув беглый взгляд на стоящих вооруженных воинов, он молнией метнулся к озверевшему Биляру, схватил его за кожаный доспех и с силой кинул на землю.

Недоумение на лице половца сменилось выражением ярости. Он выхватил из-за сапога кривой кинжал и, люто усмехнувшись, двинулся на Сергея. Матвеев отступил к брошенным дровам и посмотрел на других воинов. Они молча наблюдали за поединком, слегка высунув сабли из ножен. Никола поднялся и глупо хлопал по сторонам широко открытыми глазами, шмыгая разбитым носом. Серёга успел заметить, как его противник замахнулся для колющего удара, и подставил под удар одно из дров. Кинжал застрял в древесине, а Матвеев, воспользовавшись секундным замешательством половца, нанес ему резкий рубящий удар по запястью. Пальцы Биляра разжались, и бревно с торчащим кинжалом осталось в руках Сергея. Вспомнив тренировки с Аланом, он отошел на шаг назад и нанес мощный удар ногой в челюсть ошалевшему кочевнику.

В этот момент бездействовавшие прежде воины обнажили сабли и приготовились атаковать безоружного Серёгу. Он взял в каждую руку по полену и занял защитную стойку. «Вот и настал мой конец, — подумал парень. — Против двоих воинов, умеющих обращаться с оружием, мне не устоять». Внезапно Никола с диким криком кинулся на одного из врагов, сбил его с ног, и, навалившись всем весом, не давал тому возможности подняться. В то же время Серёга, от души размахнувшись, кинул бревно в отвлеченного криком второго воина. Тот упал и схватился за голову. Краем глаза Сергей заметил, что поднявшийся Биляр зашел ему за спину и приготовился нанести смертельный удар.

— Что здесь происходит? — вдруг послышался властный голос.

Все участники поединка повернулись к тропе, на которой увидели бека Сакзя на вороном коне в сопровождении двоих воинов в кожаных доспехах и молодой женщины в расшитом орнаментами красном халате.

— Эти рабы вздумали напасть на твоих верных слуг, о великий Сакзь. Позволь нам проучить их раз и навсегда, — ответил один из бойцов.

— Смерть — лучшая кара для раба, который дерзнул поднять руку на свободного кочевника, — потирая ушибленную челюсть, проговорил Биляр.

— А на самом деле все было немного не так, — сказал появившийся невесть откуда Ченегрепа. Оказалось, что он стоял поодаль и наблюдал за стычкой с самого начала. Он рассказал Сакзю свою версию событий.

— Мое решение будет таким — рабам всыпать по десять плетей за драку с моими слугами. А вам, рожденным быть воинами, позорно проиграть битву безоружному монаху и крестьянину. Вам надо больше упражняться с оружием, если хотите снова заслужить мою милость, — произнес свой вердикт бек.

— Да что такое десять плетей для рабов, они их даже не почувствуют, — не унимался Биляр. — Этот монах дважды кинул меня, непобедимого Биляра, в грязь. Я жажду мести.

— Если ты еще раз оспоришь мое решение, то плетей всыпят и тебе. А непобедимость твоя, по видимому, уже прошла, — с усмешкой ответил Сакзь.

Приказание бека было исполнено незамедлительно. Охранники Сакзя схватили Сергея с Николой, оголили им спины и положили на поваленные неподалеку деревья, которые и служили для исполнения наказаний. Вокруг собралось несколько половцев поглазеть на предстоящее зрелище. Отдельно стоял, ухмыляясь и скрестив руки на груди, Биляр со своими товарищами, потиравшими ушибленные места.

Матвеев впервые ощутил на своей спине тяжелую половецкую плеть. Жгучая боль пронзила ему спину, но Серёга стиснул зубы и не издал ни стона. Никогда в жизни он так не ждал счета «десять», как в этот раз. Сакзь посмотрел ему в глаза и удовлетворительно покачал головой.

Когда Матвеев поднялся на ноги, то ощутил головокружение и легкую тошноту. Рубашка неприятно липла к окровавленной спине. Столпившиеся зрители публичной порки стали расходиться по своим делам. Парень посмотрел на Николу, который виновато улыбался:

— Пусть тебя благословит Бог, брат, что ты пришёл мне на помощь.

— А ты бы на моем месте поступил иначе? Пусть их было и больше, и они были с оружием, но на нашей стороне была правда — это и бек отметил.

— Ты понял, что говорил Сакзь?

— Я прочёл это в его глазах, — ответил Серёга.

— Научи и меня также здорово биться, — попросил Никола.

— Как будет возможность и время, обязательно научу.

Мимо прошел разгневанный Биляр с приспешниками.

— Тебе все равно конец, раб! Очень скоро ты заплатишь жизнью за мой позор, — бросил он Матвееву. — И на тот раз Сакзь не защитит свою певчую птичку.

Серёга внутренне поёжился, увидев перекошенное злостью лицо со шрамом, и ничего не сказал в ответ. Даже не зная половецкого, все можно было и так понять по интонации Биляра. Но Матвеев только пристально посмотрел уходящему врагу вслед. Предупрежден, значит вооружен.

На следующее утро, когда друзья собирали хворост под деревьями, они услышали какой-то приближающийся шум. С той стороны, где располагалось пастбище, раздались крики и топот копыт. Затем в лагерь проскакали галопом две лошади с пастухами, которые размахивали палками и кричали:

— Барамта! Барамта!

Сергей и Никола выпустили собранный хворост из рук, выпрямились и проводили их взглядами. Матвеев вопросительно посмотрел на русича и спросил:

— Что произошло? Что их так обеспокоило?

— О, брат, сейчас начнется действо — у пастухов угнали скот! Вот увидишь — скоро будет весело, а пока давай продолжать делать свою работу, покуда нас самих не покарали.

И действительно, через несколько минут в сторону пастбища поскакали восемь вооруженных луками и копьями воинов. Не прошло и часа, как они вернулись, ведя на аркане двух незадачливых кочевников, одетых в рваные и пыльные халаты. Со слов Николы, это были бродячие половцы, не примкнувшие ни к одной орде или изгнанные за проступки из своих родных веж. Они промышляли тем, что угоняли скот и продавали его другим вежам. Однако угон скота в Степи был тяжким преступлением, и кара за него была сурова. Как понял Сергей из разговоров половцев, воров изначально было пятеро, но трое уже успели расстаться с жизнями от стрел воинов, а оставшиеся в живых им, скорее всего, завидовали.

Специально для конокрадов на поле близ лагеря вырыли большую яму. Они стояли, связанные и дрожавшие, и с испугом взирали на собиравшуюся толпу, которая гудела, как потревоженный улей.

Вперед вышел Сакзь и поднял вверх руку, требуя тишины. Когда половцы успокоились, он громко и отчетливо сказал:

— По законам Степи барамта у своих сородичей карается смертью. Это непреложное правило для всех кочевников, кем бы они ни были. Поэтому эти недостойные называться гордым именем кипчаков и заслужили возмездие. Пусть их смерть послужит уроком для всех!

По его приказу несчастных столкнули в яму, заживо засыпали землей, и после этого прогнали по их могилам табун коней под одобрительные крики жителей вежи. Для Матвеева жутко было первый раз в жизни так близко наблюдать настоящую казнь. Он поймал себя на мысли, что совсем недавно, какую-то неделю назад, он не придавал такого значения человеческой смерти. Да, он неоднократно бывал на вскрытиях в морге и даже участвовал в них; не одну тысячу виртуальных врагов в компьютерных играх убил он сам, но сейчас-то все было по настоящему… И Сергею отчаянно захотелось домой, в свой уютный привычный мир, но следом пришла неутешительная мысль, что пока с возвращением ему точно никто не поможет.

В одну из особо темных ночей Матвеев решился-таки попробовать вернуться домой тем же путем, как и попал в этот мир. Он дождался момента, когда все уснут, и даже часовые сидели, прислонившись к деревьям, и мерно храпели. Луна скрылась за облаками, и только редкие звезды освещали путь Сергея. Мысленно он призывал на помощь силы небесные и переживал, как никогда. В его памяти слишком отчетливо сохранились крики заживо погребенных утром половцев, а спина до сих пор побаливала после порки, но возможность вернуться в долгожданный XXI век не давала парню покоя.

Прислушиваясь к каждому шороху, практически бесшумно Сергей все же смог добраться до берега Донца незамеченным. Где-то за его спиной оставался лагерь, а впереди маячила свобода… Аккуратно он вошел в реку и тихо поплыл, стараясь не расплескивать воду. Через несколько минут, показавшихся Матвееву вечностью, он добрался до проклятого Черного озера. Набрав полную грудь воздуха, Сергей нырнул, доплыл до дна и через полминуты снова оказался на поверхности. На первый взгляд абсолютно ничего не изменилось — луна все так же была скрыта за тучами, стрекотали сверчки, и кругом было темно. Было совершенно непонятно, удался ли Матвееву его план. Единственным способом проверить это, было вернуться назад и найти на берегу либо его однокурсников, либо новых хозяев. Не исключая второй вариант, Серёга снова двигался максимально тихо. Каково же было его разочарование, когда, вернувшись на поляну, парень снова обнаружил половецких воинов и всё то, от чего он так сильно хотел убежать?!

Когда Матвеев уже подходил к месту ночлега рабов, его окликнул дремавший часовой. Сергей ответил ему на половецком, и успокоившийся часовой продолжил дремать дальше. Кое-как Матвеев доплелся до своей циновки, упал на нее и затрясся в беззвучном рыдании от безнадежности и отчаяния.

А через несколько дней ранним утром отряд половцев во главе с Сакзем отправился на охоту в соседний лес. Уже к вечеру они привезли пару косуль, дикого кабана, с десяток различных подбитых птиц и окровавленный труп Биляра с перегрызанным горлом и застывшей маской ужаса на лице. Приехавших охотников встречала почти вся вежа. Мужчины, женщины и дети плотной массой обступили прибывших и бросали испуганные взгляды на того, кто еще совсем недавно был дерзким воином. Один из охотников рассказал, что во время охоты на Биляра из-за кустов внезапно выскочил волк и впился зубами ему в шею. Воин пытался отбиться, но его усилия были тщетны. Когда товарищи подбежали к Биляру, он был уже мертв. Напрасно они напрягали луки — волк скрылся так же внезапно, как и появился. И хотя охота в целом была удачной, одного из своих друзей, родственников, соседей половцы всё-таки потеряли.

Серёга, честно говоря, был в шоке. Он не желал смерти своему врагу, только думал о том, как будет защищаться при случае. Странное какое-то это было совпадение…Впрочем, пора уже начать привыкать к странностям.

Биляра хоронили на следующий день. Его облаченный в кольчугу труп просто положили в могилу вместе со специально умервщленным по этому поводу конем, луком с одной стрелой и саблей. Над могилой насыпали небольшой холм. Никола сказал, что только на могиле хана или знатного военачальника насыпают курган, а простому воину такое не полагается. Сверху могильного холма положили несколько досок, а на них — голову и ноги Билярова коня. Остальная туша коня должна была быть съедена во время поминальной тризны.

«Это такой обычай. Родичи выразят дань уважения Биляру и хотят, чтобы он въехал в загробную жизнь на своем боевом коне», — объяснил Никола.

Кто-то из воинов вспомнил подробности недавнего инцидента и теперь опасливо смотрел на стоящих поодаль друзей. В толпе началось перешептывание. Сакзь снял шлем и первым на несколько мгновений склонил голову перед почившим воином. Чуть позже его примеру последовали все обитатели вежи в полном молчании.

В это время на тропе, ведущей в стан, показался запыхавшийся всадник. Он подъехал к похоронной процессии, ловко спрыгнул с уставшего коня и подошел к толпе. В его руках был клочок пергамента с печатью.

Сакзь подозвал к себе Ченегрепу, и тот прочитал:

— Мудрейший Тарх-хан вместе с сильнейшим ханом Шаруканом собираются в поход, и требуют явиться к себе своих сыновей и прочих беков со своими людьми. Все должны прибыть в ставку хана Шарукана не позднее, чем через десять дней.

Сакзь распорядился, чтобы слуги позаботились об уставшем гонце, и громко сказал всем присутствующим:

— Ну что, братья, что-то мы здесь засиделись. Завтра выдвигаемся в поход!

Глава V Город на колесах

Лишь только на востоке заалела заря, половецкая вежа двинулась в путь. Подготовка к походу заняла всего несколько часов. Повозки развернули в походном порядке и погрузили на них сложенные юрты, внутри которых находились половецкие пожитки.

Возглавлял поход сам Сакзь со своими личными телохранителями и лучшими воинами. Они все были одеты в походные кольчуги, а на головах у кочевников красовались шлемы с конскими хвостами. По левую руку Сакзя ехал знаменосец и держал на древке полотнище с изображением белого сокола на черном фоне — родовой знак орды хана Тарха, Сакзева отца.

Дети и старики ехали на повозках, конные кочевники охраняли колонну по краям. Среди ехавших верхом были также и женщины. Бедные половцы, которых было меньшинство, шли рядом с повозками пешком.

В середине процессии находилась самая красивая повозка, принадлежавшая, очевидно, Сакзю. Она представляла собой кибитку и была украшена вышитыми орнаментами и разноцветными лентами. На этом транспортном средстве путешествовала жена бека — прекрасная Алпнур. Серёга до этого видел её лишь однажды — во время его стычки с покойным Биляром. Она была хрупкой черноволосой девушкой лет двадцати с кукольным милым личиком и миндалевидными глазами. Голову ее венчала необычная нашему взору прическа — черные тугие косы обрамляли смуглое лицо и были заключены в серебряные колечки, прикрепленные к войлочным валикам. Вся эта конструкция напоминала рога, и была, наверное, нелегка. Как в наше время женщина испытывает несказанное удовольствие, снимая после долгого дня туфли на высоком каблуке, то можно было представить, какое счастье посещало половчанок, освобождающих свои волосы от этой прически. Алпнур всегда одевалась в яркие просторные халаты китайского шелка, разукрашенные изображениями драконов и диковинных птиц. Несмотря на то, что привалы по пути делали два-три раза в день, жена Сакзя из своего шатра выходила редко. Среди обитателей вежи ходили слухи, что она была беременна.

Ближе к хвосту «поезда» на белоснежном коне двигался Ченегрепа. Никола рассказал о нем интересные подробности. Оказывается, старый хитрец не был так уж прост, и богатства у него было не меньше, чем у самого хана Тарха. Хотя Ченегрепа больше был похож на старого бедного слугу, чем на преуспевающего купца, однако это было только для видимости. На самом деле, как выяснил Матвеев, тот торговал лучшими конями в орде и имел на этом хорошую прибыль. Когда старик ездил на торги, он одевал свою лучшую одежду, и тогда в нем было практически не узнать прежнего Ченегрепу. У него самого был красивый белый конь с новым кожаным седлом и дорогой сбруей, и уже одним этим купец производил впечатление на своих покупателей. Благодаря своему купеческому ремеслу он и знал много языков и поэтому выступал в качестве переводчика. Кроме того, он нередко привозил своему беку ценные сведения о богатствах и состоянии войск у соседних народов. Так что хитрый старик одновременно был и купцом, и переводчиком, и разведчиком, то есть очень ценным агентом. Про таких говорят, что они хитрее лисы и ловчее ласки.

Замыкали шествие рабы под вооруженной охраной. Вся процессия растянулась приблизительно на полкилометра и своим видом напоминала Сергею пассажирский поезд или автоколонну с сопровождением.

Итак, с алой рассветной зарей вереница людей, лошадей и повозок тронулась в противоположную восходящему солнцу сторону. Сергей бросил прощальный взгляд на берега Донца, в том направлении, где находилось Чёрное озеро, из которого он так неудачно вынырнул больше недели назад. Как же теперь ему вернуться в свой мир, домой? Неужели остаток жизни ему придется провести в качестве половецкого невольника? Грустно вздохнув, он пошел вместе со всеми.

— Скажи, брат, долго нам путь держать? Тебе уже там, куда мы идем, доводилось бывать? — спросил Матвеев своего основного собеседника.

— Идти нам в становище Шаруканово. Оно так и называется — Шарукань, и уже, в отличие от Сакзевой вежи, больше похоже на наши городки. Говорят, там есть даже стены и глиняные дома, которые не переносят несколько раз в год. Я там еще не был, хотя и слышал от других пленников, что в Шарукани сосредоточена вся сила половецкая, и там живут самые лучшие и сильные их воины. А дорогу туда, как я слышал, конные за три дня проезжают, а нам со всем обозом почти неделю шагать.

— Да уж, путь неблизкий… — согласился Сергей, и они пошли вслед за остальными путниками.

Вначале их маршрут пролегал по левому берегу Северского Донца, который Никола упрямо называл Великим Доном. (Ха, то он настоящий Дон-батюшку не видел!) В течение двух дней процессия двигалась вдоль заросшего камышом и осокой берега этой широкой реки и большого количества безымянных озер. Донец был похож и не похож сам на себя: течение было такое же, как и почти тысячу лет спустя; изгибы реки тоже не сильно отличались от привычных нам. Но все-таки что-то было совсем иное… Как по более возвышенному и крутому, правому, так и по более низменному, левому, берегу росли вековые дубравы. Эти могучие дубы наверняка прожили не один десяток, а то и сотню лет и помнили времена дохристианской Руси и хазарского владычества. Кроме того, в реке было полно рыбы, а в окрестных лесах и лугах водилась самая разнообразная дичь. Для Серёги это была прекрасная возможность насладиться видом родного края, еще не тронутого цивилизацией.

Он наблюдал, как в Донце плавают утки-кряквы со своими выводками, плещутся выдры, по берегам бобры строят свои жилища. А в одном из озер Матвеев увидел две пары прекрасных белоснежных лебедей. С утра с противоположного берега к водопою спускались кабаны, сайгаки и дикие лошади — тарпаны, которые вымерли за сто лет до рождения Сергея. В мелких озерах и речных заводях стояли на одной ноге цапли и, потревоженные шумом повозок, взмывали в воздух белые аисты и журавли-красавки.

В пути половцы питались в основном припасенными на дорогу кусками вяленой конины и еще ели подстреленную дичь — диких гусей, уток, иногда — косуль. По вечерам возле костров кочевники собирались в круг, Сакзь вызывал Сергея и тот исполнял песни из своего репертуара, постепенно дополняя его новымикомпозициями из далеких XXи XXIвеков. Уже на втором привале некоторые половцы стали подпевать слова «Черного ворона» и радостно приветствовать Матвеева, когда он появлялся в круге костров. Иногда до его ушей долетали восхищенные возгласы:

— Теперь и в нашей веже появился голос, достойный самого акына Кури!

— Да что там твой Куря? Он нашему монаху и в подметки не годится!

— То-то Шарукан будет завидовать! А может, мы ему выгодно продадим этого раба — пусть в его стане вместе с Курей поют.

Серега даже не знал, радоваться ему или нет, что половцы называют его «нашим», но, по крайней мере, он был доволен тем, что удавалось услышать.

Спали они недолго, и уже с первыми проблесками зари снова отправлялись в путь, потому что пройти предстояло еще немало.

Чтобы отвлечься от долгой дороги, Никола предложил загадывать друг другу загадки и сам воплотил в жизнь свою инициативу:

— На всякий зов даю ответ, а ни души, ни тела нет.

— Эхо, — ответил Серёга, почти не раздумывая. — Теперь моя очередь. Кто говорит молча?

Никола наморщил лоб, подумал пару минут и изрек ответ: «Мысль».

— Нет, брат, не угадал, — улыбнулся Матвеев. — Правильный ответ — книга. Давай попробуем еще раз… Зимою греет, весною тлеет, летом умирает, осенью оживает. Что это?

— Ну это, я мыслю, снег, — промолвил Никола. — Если бы он зимой не грел землю-матушку, то и урожая бы не было.

— Вот теперь ты прав, молодец, — похвалил друга Сергей. — А будь добр, поведай мне про ханов Тарха и Шарукана, к которым мы идем — что они за люди?

— Про хана Тарха скажу немного — он уже старый и славится своей мудростью среди половцев. У него есть три взрослых сына — бека, один из которых как раз и есть Сакзь. У хана Тарха большая орда, больше силы половецкой только у хана Шарукана, который сейчас считается главным половецким ханом, во всяком случае, его слово на совете решающее. Насколько мне известно, Шарукан добился такой чести лета три-четыре назад. Тогда он отправился со своим родственником ханом Болушем на охоту. Это был тот самый Болуш, который привел половцев впервые на землю Русскую и даже заключил мирный договор с нашим князем Всеволодом Ярославичем. Но это было давно — на следующее лето после смерти великого князя Ярослава Владимировича. А тогда на охоте, по Божьей воле или на счастье Шарукана, разъяренный раненый кабан распорол своими клыками бок Болуша и поиграл его потрохами. Кабана, конечно, пристрелили, но и хан Болуш не прожил и трех дней после этого. А поскольку его ближайшим родственником оказался Шарукан, то он и возглавил его орду после смерти Болуша. Ну и так получилось, что орда хана Шарукана стала самой большой в половецких степях, а у кого сила больше, тот и главнее…

— Да уж, выходит, этот Шарукан весьма хитер и коварен. Никола, откуда ты столько всего знаешь? — поразился его осведомленности Сергей.

— Я просто слушаю, о чем половцы между собой разговоры ведут — должна же быть у меня хоть какая-то забава — и запоминаю услышанное — авось пригодится. Посему и тебе советую учить их язык, и тогда можно будет все новости узнать. Ведь до твоего появления я только с половцами и с прочими кочевниками и общался…

Так за разговорами и созерцанием красот берегов Донца и прошли два дня пути. К исходу второго дня половецкая вежа переправилась через еще одну крупную реку — Оскол и подошла к излучине Северского Донца. В этом месте река делала изгиб и круто поворачивала на запад. Но половцы ушли от Донца и теперь держали путь на северо-запад. Здесь стало попадаться все больше лесных массивов, и Никола сказал, что скоро они приблизятся к границе Леса и Великой Степи.

Солнце с каждым днем стало припекать все сильней, и поэтому в полдень старались день привал на пару часов. На третий день Никола, с улыбкой до ушей похлопал по плечу Серегу и весело сказал:

— Радуйся, брат, по моим расчетам, сегодня наступило лето красное — пришел червень!

Матвееву, с детского садика учившему украинский язык, объяснять, что такое «червень» не было надобности. В ответ своему другу он сдержанно улыбнулся и подумал, что надо мечтать осторожно, иначе мечты вполне могут сбываться, порой очень неожиданным образом. Ведь он хотел этим летом отправиться в поход на несколько дней с палатками и хорошей компанией — пожалуйста — вот тебе и поход, и палатки, и природа. Компания только такая, которую он себе и во сне представить не мог. Да и погода все эти дни была хорошая, только вот сегодня с первым днемиюня солнце почему-то спряталось за облака, которые были быстро обращены усиливающимся с каждым часом ветром в тучи.

Кочевники, предвидя предстоящую грозу, остановились и стали искать укрытия в повозках и под кронами стройных сосен и кряжистых дубов, росших по краям дороги. Пастухи старались собрать скот в одном месте и не давать овцам и козам разбегаться. Прочие половцы с лихорадочной скоростью укрывали войлоком и различными грубыми тканями свое добро, перевозимое повозками. И только рабы, которых вместе с охраной разместили под могучим дубом, смотрели на эти приготовления и на грядущую грозу. Серега заметил, что другие русичи с улыбкой смотрели на надвигающиеся тучи, а во взглядах некоторых из пленных кочевников был явно заметен испуг.

На небе тем временем полным ходом сгущались тучи, и не прошло и получаса, как хлынул проливной дождь. Тяжелые капли дождя прибили пыль от множества сапог, колес и копыт, омыли лица и одежду тех, кто не успел спрятаться от грозы. И стало неважно, что на тебе одето — доспехи воина, лохмотья раба или просто шкура животного — в одну минуту все стали одинаково мокрыми, как будто этот ливень их всех сроднил. А дождь все усиливался и уже скоро потоки с неба отделили рабов от остального мира. Сверкнула молния, и раскаты грома раздались совсем близко. Перепуганные пленники жались друг к другу, словно стадо овец, сбившихся в кучу. Их еще несколько мгновений было видно, но уже скоро ливень стал настолько мощным, что украл и пастухов со стадами и телеги с поклажей из поля зрения. Через стену воды не было видно на расстоянии пяти шагов.

Этим и воспользовался один из пленных печенегов. Он резко вскочил со своего места и кинулся в дождь, пока охранники были отвлечены на поиск наиболее сухого места под деревом. Серега с Николой лишь успели переглянуться. Один из воинов побежал за ним следом. Еще трое остались охранять пленников. У Матвеева проскользнула безумная мысль — воспользоваться замешательством и одолеть оставшихся караульных, используя численное преимущество. Но чтобы осуществить это, они должны были быть одной командой, а другие пленные кочевники лишь ухмылялись и делали ставки, сколько беглецу удастся еще прожить. Русичи по известным причинам угрюмо молчали. Да, с такими людьми, не желающими изменить свою судьбу, вторым Спартаком не станешь…

Однако удачно закончить свой внезапный побег безумцу не посчастливилось — сквозь толщу дождя раздался короткий крик, и его сменил звук падения тела на влажную землю. В скором времени дождь стал постепенно утихать, и уже можно было разглядеть тело несчастного с торчащим в спине копьем, лежащее на опушке леса. До спасительного частокола деревьев ему оставалось пробежать всего несколько десятков метров. Капли дождя смешивались с пульсирующими алыми струями из тела бедолаги, и уже этот раствор печенежской крови продолжал свое движение в ложбинку к большой луже. Жизнь быстро покинула этого низкорослого печенега, и он уже спустя всего пять минут после своего резкого старта лежал абсолютно неподвижно.

Когда пленники увидели тело погибшего, кто-то из кочевников с ужасом вздохнул, многие продолжали равнодушно смотреть, Любомир покрутил пальцем у виска, а Благомудр перекрестился двумя перстами. Никола промолвил:

— Помяни, Господи, душу грешную, хоть он и нехристем был.

— Аминь! — закончил эту незамысловатую молитву Сергей.

После того, как дождь совсем иссяк, и небо украсила разноцветная подкова радуги, половецкий «город на колесах», как его назвал про себя Матвеев, снова отправился в путь. И действительно, половецкая вежа в пути напоминала город со своими обитателями, их переносными жилищами, властью в виде бека Сакзя, представителем бизнес-класса в лице Ченегрепы, вооруженными силами на конях и рабами в качестве пролетариата. И каждую ночь город располагался на новом месте, постоянно двигаясь вперед и меняя декорации. В этом могла бы быть своя походная романтика, только если принимать участие в путешествии не в качестве раба.

А тем временем природа, очищенная проливным дождем, преобразилась. Солнце вновь наполнило окружающий мир своим блеском, и капли дождя на листьях и на траве под волшебным воздействием его лучей превращались в драгоценные камни. В воздухе явно чувствовался приятный запах озона, и Матвеев жадно поглощал его своими легкими.

Путь продолжали, как ни в чем не бывало, лишь стражники стали внимательнее присматривать за рабами. Они не давали им громко разговаривать между собой и подгоняли отстающих тупым концом копья. Сергею и Николе приходилось переговариваться шепотом. Так в относительном молчании они и шли до самого вечера.

Уже сгущались сумерки, и недалек был привал на ночь, как внезапно одна из задних телег наехала колесом на большую лужу. Судя по всему, под толщей грязной воды находилась глубокая яма. Во всяком случае, телега резко остановилась, и мирно дремавший на ее краю половец, как мешок с неизвестной тогда картошкой, полетел на землю. Когда повозку тряхнуло, он успел открыть глаза и попытался уйти от столкновения с землей, выставив перед собой правую руку, на которую и упал. Он быстро встал, ругаясь и морщась от боли, поддерживая здоровой рукой пострадавшую. На этом инцидент для всех мог быть исчерпан, но Сергей буквально той же ночью стал свидетелем продолжения этой истории болезни. Пострадавший поставил с помощью своих собратьев по оружию палатку неподалеку от места, где ночевали рабы, и поэтому Матвеев мог в подробностях наблюдать при свете костра за особенностями половецкой медицины.

Раненый половец позвал к себе шамана, и тот пришел, разодетый в волчью шкуру, что-то завывая и потрясая бубном. Шаман посмотрел руку пациента, призвал помощь духов на восстановление его здоровья и натер конечность от плеча и до локтя какими-то резко пахнущими травами, а после дал ему пожевать другой травы. Через небольшой промежуток времени боль стихла, и половец, поблагодарив шамана, дал ему в качестве платы за лечение большой кусок вяленой конины, а тот, все так же завывая заклинания, ушел во тьму.

Однако на следующий день воин не смог шевелить больной рукой, которая к тому же сильно отекла. Он снова пригласил шамана, тот выполнил те же действия, что и в прошлый вечер, но на этот раз действия травы хватило ненадолго. И теперь половец ехал верхом с подвязанной рукой, морщась и постанывая от каждой кочки, на которую наступало копыто его коня, не забывая поминать самыми нелестными словами горе-шамана.

Матвееву вдруг в памяти всплыла страница из учебника по травматологии, на которой как раз были изображены вывихи плеча и методы его вправления. У Сергея возникла четкая уверенность, что это как раз такой случай и хорошая возможность для него испытать себя. Причем ни тени сомнения в правильности постановки диагноза у бывшего студента не было. Давно он не был настолько уверен в своих действиях. Впоследствии, анализируя эту ситуацию, он ужасался своему дерзкому поступку, ведь если бы у половца был перелом плеча, и Матвеев бы только усугубил его положение, исход был бы весьма плачевным. Однако тогда об этом он просто не думал.

Повинуясь невесть откуда взявшемуся сильному желанию помочь раненому, Сергей подошел к коню половца и произнес, нарочно коверкая половецкие слова:

— Храбрый воин, Сергий тебе помочь. Сергий учить дело лекарское у других монахов и знает, как с этой бедой справиться.

Половец смерил его презрительным взглядом и процедил сквозь зубы:

— Уйди прочь, раб. Твое дело — песни петь, а меня не трогай.

Матвеев послушно ушел в сторону, а Никола укоризненно на него посмотрел и сказал вслух:

— Зачем ты собрался ему помогать, тебе же хуже будет? Или ты соскучился по половецкой плети?

— Ты же христианин и знаешь, что забота послушника и монаха помогать всем страждущим, пусть даже и нехристям.

— Верно, только половцы в помощи от раба не нуждаются, попомни мои слова. Нас лишь к грязному и тяжелому труду привлекают. Так что отдыхай, пока есть возможность, а работа тебя всегда найдет.

— Может ты и прав, брат. Сам не знаю, что на меня нашло, — задумчиво почесывая бороду, согласился Сергей.

К удивлению Матвеева и его друга, уже на следующем привале травмированный половец сам подошел к ним и сказал:

— Ты говорил, что сможешь мне помочь. Я надеюсь, что это так, и мне будет легче. Иначе хуже будет тебе. В общем, делай свое дело, монах.

Матвеев посмотрел вокруг и увидел, что несколько половцев, стоявших у своих телег, обратили на них внимание и с интересом стали наблюдать за необычным для них действием.

У Сергея внутри все похолодело, но он быстро собрался с мыслями, прочел трижды про себя Иисусову молитву и приступил к манипуляции. Для начала он снял с себя ремень, жестами показал половцу, что он должен оголиться по пояс и попросил Николу помочь. В его задачу входило фиксировать ремнем Сергея плечо больного в области подмышечной впадины. Затем Матвеев, как в учебнике травматологии, взял правую руку кочевника одной своей рукой за предплечье и потянул на себя, а второй — придерживая локоть, привел руку к груди и вытянул ее по оси. Следующим этапом он повернул плечо своего пациента и раздался щелчок. «Мы уже почти у цели», — подумал Сергей. Он задал половцу какой-то несущественный вопрос, и пока тот раздумывал с ответом, резким движением предплечья вернул сустав на место. Тот вскрикнул, и хотел было ударить своего спасителя и его помощника, но заметил, что боли и напряжения при движении руки больше не чувствует. Он ошалело глянул на свою руку, потом на Сергея и сказал:

— Пусть Тенгри-хан благословит тебя, русич! Знай, что Костук будет всегда благодарен тебе. И хоть мне нечего дать тебе взамен, знай, что в обиду понапрасну я тебя не дам!

— Я рад, что тебе стало лучше, благородный Костук. Но все равно, ты эту руку лучше пока не напрягай, а носи подвязанной, и будет тебе счастье. — Серега сам не заметил, как его попытка оставить свои познания половецкого языка в секрете, провалилась. Но радостно двигающий вернувшейся на место рукой половец на это не обратил внимания, в отличие от Николы, который от удивления даже рот открыл.

Матвеев из большого куска ткани сделал импровизированную фиксирующую повязку и на этом завершил начатое дело. Препод по травматологии по любому мог бы гордиться своим учеником и поставить «пятерку». Благо, его полезные лекции не прошли даром. Сергей наконец-то почувствовал себя в своей стихии.

Тем временем довольный Костук ушел, а немногочисленные половцы, наблюдавшие за манипуляцией, стали увлеченно обсуждать то, что только что им довелось увидеть.

— Не ожидал я такого, не ожидал, — приходя в себя, проговорил Никола. До него только стало доходить, что произошло у него на глазах. — Почему ты мне не поведал, что лекарскому делу зело обучен? И кстати, когда ты научился по-половецки так хорошо говорить? Ведь я же только начал тебя учить.

— А я слушал и запоминал, как ты и советовал. И, между прочим, многое узнал. Так что пусть тебя наградит Господь за твои труды, брат. А лекарскому делу меня прежние наставники в монастыре обучили, да просто не было повода применять эти знания, посему я ничего и не говорил.

Остаток пути прошел без приключений, если не считать того, что теперь Серегу и Николу с подачи их излеченного пациента перестали подгонять тупым концом копья, и охранники стали обходиться с ними, если не с уважением, то, по крайней мере, без прежнего презрительного отношения хозяина к рабам. А к рассвету восьмого дня Сакзева вежа подошла к основной цели своего путешествия — новому половецкому стану Шарукани.

Глава VI Добро пожаловать в Шарукань!

Тот долгий день Сергей запомнил на всю жизнь. Их разбудили еще затемно, и вся Сакзева вежа отправилась покорять последний участок пути.

За неделю непрерывного похода ноги у Сереги гудели, и он не успевал выспаться и отдохнуть, но выбора ему не оставалось — на телеге или, тем более, верхом на коне, его бы никто не подвез, так что пришлось собраться с остатком сил, сцепить зубы и шагать дальше, сбивая холодную росу с травы. Благо, что из разговора половцев он понял, что они уже очень близки к цели.

Спустя некоторое время процессия подошла к ложбине, заполненной белым густым туманом. Он был настолько плотным, что дальше вытянутой руки практически ничего не было видно. Ненасытный туман поглотил лошадей с всадниками, телеги с вещами, как, впрочем, и весь окружающий мир. У Матвеева сложилось неприятное ощущение, что он вообще остался один в этом мире, отделенный от всего и всех. Только он один и туман. Бесцельный путь сквозь сплошной туман… Так он и шел, погруженный в свои мысли, слыша лишь шаги соседей, скрип колес да фырканье лошадей, но не видя практически ничего вокруг, и ориентируясь только по смутно виднеющейся вдали задней части телеги.

Постепенно идти стало чуть тяжелее, потому что дорога стала уходить вверх, но при этом и туман начал рассеиваться. Через пару десятков шагов он и вовсе пропал, побежденный яркими лучами солнца. Сергей посмотрел по сторонам и увидел, что их вежа поднимается на небольшой холм, с которого открывался красивый вид на окрестности, восходящее солнце и бревенчатый частокол на близлежащем холме. Он понял, что это и был их пункт назначения. Люди приободрились и заулыбались — для кого-то это была долгожданная возможность передохнуть после длительного пути, кто-то готовился к встрече с родственниками.

От колонны отделился всадник и помчался в сторону Шарукани. «Видимо спешит доложить о нашем прибытии», — предположил Матвеев. Надсмотрщики стали погонять рабов, и половецкие кони ускорили свой шаг — все стремились закончить путешествие как можно быстрее.

Теперь уже Сергею были отчетливо видны высокие стены частокола и расположенное перед ними множество палаток. То был целый палаточный городок — окруженные кибитками и телегами вокруг костров уже стояли или только ставились новоприбывшими войлочные юрты. Между этими огражденными группами палаток было около десяти — двадцати метров. Несколько таких маленьких групп палаток визуально объединялись в большие группы, расстояние между которыми уже составляло порядка пятидесяти метров. И, наконец, эти большие палаточные группы сливались в целые поселки, которые отделялись друг от друга уже расстоянием в сто, а то и двести метров. Все это напоминало современное административное деление города, только улицы были кривыми и неасфальтированными, а в искушенном медициной мозге Матвеева сразу возникла аналогия с печеночной долькой и ее делением на отдельные печеночные триады. Он предположил, что половцы так группировались неспроста, а именно это и было наглядное разделение половецких орд. В таком случае вежи можно было сравнить с многоквартирными домами, курени — с кварталами, а орды — с городскими районами. Всего Сергей увидел четыре основных «района», отличающиеся цветом висящих полотнищ с изображением тотемов различных кочевых родов. Всех же этих юрт было настолько много, что Матвеев даже не успел все сосчитать, как они уже прибыли на место, предназначенное для их вежи.

Даже у немало повидавшего Николы рот был открыт от удивления от такого многообразия палаток и снующих возле них кочевников.

— Слава Богу, вот и добрались, — радостно сказал Никола, — а не то я уж испугался, что ноги мои сотрутся…

— Ты не один такой, — устало ответил ему Сергей, — а скажи, брат Никола, верно ли я полагаю, что мы как раз здесь можем узреть, как вежи соединяются в курени, а те — в орды, как ты давеча рассказывал?

— Верно-верно, доброй памятью тебя Бог наградил, — с некоторой заминкой ответил русич, все еще пребывающий под впечатлением от увиденного. — Только я не могу тебе пока молвить, где какая орда, но мне самому это будет забавно узнать.

— Ну пока я тебе могу только сказать, где орда хана Тарха находится, — сказал Матвеев, показывая на место, к которому они приближались.

Там уже стояли четыре вежи, прибывшие ранее, и над кибитками развевались черно-белые знамена с изображением сокола, как и у Сакзевой вежи. Стоящие у кибиток половцы приветственно махали руками своим сородичам, а те весело кивали им в ответ.

В то же время кибитки их вежи разворачивались и уже парковались в виде большого круга. Пока одна часть кочевников была занята организацией лагеря, бек Сакзь вместе с парой своих телохранителей отправился в город. Сергей только с легкой завистью посмотрел им вслед. Ему тоже хотелось увидеть настоящий половецкий город, но за частокол рабов не пускали.

Вместо этого их снова задействовали в размещении лагеря на новом месте: рабы помогали выгружать тяжелые вещи из повозок в свежепоставленные юрты, перенесли большой кошевой казан и стали разводить костер из заранее привезенных из лесу хвороста и дров для приготовления праздничного обеда. А обед действительно должен был быть праздничным — по случаю прибытия в Шарукань Сакзь приказал зарезать двух баранов и принести из своих запасов пять бурдюков с вином.

Пока Итларь и его помощники резали баранов и свежевали туши, Сергея, Николуи двух пленных торков отправили носить воду из реки, которая протекала приблизительно в километровом расстоянии от города. Поскольку воды нужно было наносить много, им выдали для этой миссии небольшую телегу с осликом и отправили в качестве контроля выздоравливающего Костука.

— Хочу еще раз поблагодарить тебя, урус, за твою помощь, — начал без предисловия Костук, как только они отъехали от лагеря. — Рука уже совсем не болит. Я снова могу рубить саблей и стрелять из лука, как и раньше. А еще эта рука готова защищать тебя от несправедливых обид. Костук помнит добро.

— Всегда рад помочь, — ответил Матвеев. — А молви, благородный Костук, что за река здесь протекает?

— Так это та же река Дон, как и там, откуда мы начали свой путь, только она течет неровно, как сайгак, который уходит от охотника и петляет по степи.

Сергей понял, что они опять идут к Северскому Донцу, к его верховьям, и подумал, что в его времени они бы уже наверняка перешли из его родной, Донецкой, в соседнюю, Харьковскую область. Парня снова охватила необъятная тоска по дому и по далекому своему времени со всеми его преимуществами и недостатками. Он больше вопросов не задавал, и до реки все ехали в молчании. Даже уставший за дорогу Никола непривычно был молчалив. Только ехавший сзади Костук напевал себе под нос какую-то тоскливую степную песенку.

Был полдень, и солнце уже палило нещадно. На небе не было ни единого облачка, и водоносы радовались, что их путь по этой жаре недалек и заканчивается как раз у реки, где можно освежиться. Внезапно солнце над их головами на мгновение заслонила какая-то тень. Серега поднял голову вверх и увидел огромного степного орла, летящего на распростертых крыльях и высматривающего себе добычу в густой траве. Орел парил в летнем небе, и в его полете было столько силы и величия, что Матвеев невольно залюбовался не особо привычным для городского жителя зрелищем. Остальные его спутники видели такую картину практически ежедневно и поэтому не обращали на нее пристального внимания.

Наконец их группка подошла к Северскому Донцу. Здесь он был так же широк, и Сергей помахал ему рукой, как давнему знакомому.

— Аль солнце голову припекло, что ты уже с рекой здороваешься? — заметил Никола.

— Да, ты прав, утомила меня уже жара. Хочется прохладной свежей водицы отведать, — невозмутимо ответил Матвеев.

Когда они вплотную подошли к реке, Сергей попросил у Костука разрешения немного поплавать и освежиться. Половец разрешил им сделать перерыв на несколько минут. Тогда Матвеев с разбегу прыгнул в воду и быстрыми движениями кролем доплыл в течение пары минут до середины реки. Обернувшись, он заметил, что его еле догоняет Никола, а торки остались далеко позади.

Было заметно, что Костук заволновался и начал беспокойно ерзать в седле. Матвеева озарила догадка, что поскольку степняки не умеют плавать так же быстро, как он, ему снова предоставилась шикарная возможность побега. Однако он сразу же отогнал эту мысль, потому что в незнакомой степи ему бежать особо некуда, а половцы наверняка знают броды через Донец и верхом на конях быстро догонят его. Тогда к нему больше не будут относиться так лояльно, как теперь, а его спина еще слишком отчетливо помнила половецкую плеть. Поэтому он не рискнул дальше испытывать терпение Костука, а развернулся и поплыл обратно к берегу.

Со свежими силами рабы быстро наполнили нужное количество бочек и бурдюков прохладной пресной водой. Костук внимательно наблюдал за их работой и остался ими доволен. После небольшого отдыха вся бригада «водяных» двинулась обратно в Шарукань.

Вечером действительно состоялся праздничный ужин. Подавали ароматный кулеш и жаренную на вертелах баранину, которую обильно запивали ханским вином. По небольшому кусочку сочного мяса по случаю праздника досталось и рабам, вот только вина им никто не предлагал. Хотя им и так грех было жаловаться, ведь Итларь по случаю прибытия постарался на славу.

К казану Сакзевой вежи приходили родственники половцев из других веж. Все вместе веселились, расспрашивали друг друга о степной жизни и поднимали вверх кружки с темно-красным вином. Сергей и Никола тоже отдыхали, наслаждаясь вкусной едой и вполголоса обсуждая происходящее.

В какой-то момент половцы засуетились — к костру подошел Сакзь со своим отцом — ханом Тархом. Матвееву впервые представилась возможность увидеть своими глазами этого великого человека. Хан Тарх был уже немолод, но во всех его движениях читалась скрытая сила. У него было спокойное лицо человека, умудренного годами и в то же время не растратившего полностью жизненной энергии. Черные глаза хана светились мудростью и проницательностью, а седина в волосах добавляла ему солидности.

Половцы, до этого без устали шумевшие и разговаривающие, почти вмиг замолкли и повернули головы в сторону хана. Сидевшие у костра встали, а те, кто уже был в юртах, вышли увидеть своего лидера. Никола с Сергеем тоже подошли поближе.

— Приветствую вас в Шарукани, воины степей! Рад, что Тенгри-хан сохранил вас, и вы добрались сюда практически без потерь, — раздался спокойный, чуть с хрипотцой, голос Тарха. — Мы уже много всего пережили вместе с вами. Вместе мы пришли на эти земли и отняли их у печенегов и огузов. Готовы ли вы сейчас к новым победам и завоеваниям?

— Да!

— Мы всегда с тобой, великий хан!

— Да здравствуют хан Тарх и бек Сакзь! — раздался гул голосов.

— Сегодня на совете у хана Шарукана мы обсуждали новый поход, — продолжал Тарх. — Наши разведчики доложили, что три главных русских князя вместе со своими ратями оставили свои земли и охотятся на князя Всеслава где-то далеко на западе. Их княжества охраняют лишь небольшие сторожевые отряды. Настало время напасть на самое ближнее к нам, Переяславское княжество, и взять столько добычи, сколько смогут увезти наши телеги. Мы перехватили несколько русских конных разъездов, и теперь нам известно, что в крепостях Лубнах и Снепороде по реке Суле осталось всего по сотне дружинников. А что такое сотня русичей, даже сидящих в крепости, для славных кипчаков? Мы с легкостью прорвемся через хваленые валы их оборонительной линии, перейдем через реку Сулу и вторгнемся в их незащищенные земли. Воины ханов Шарукана, Осалука и нашей орды уже здесь. Завтра должны подойти самые дальние вежи хана Изая, а через три дня после этого мы отправимся в поход. В тот день, когда русские князья вернутся в свои города, мы уже будем пировать и праздновать нашу победу здесь. Пусть наши загоны будут заполнены их скотом, сундуки — золотом, а прислуживают нам лучшие русские красавицы!

— Веди нас, великий хан! — завопили половцы.

— У вас есть четыре дня на подготовку, братья мои! А пока — пейте, ешьте и веселитесь! — и он похлопал по плечу своего сына Сакзя.

Когда Тарх и Сакзь ушли, половцы еще более оживленно загомонили, обсуждая предстоящий поход. Серега с Николой переглянулись, и русич озвучил мучившую его мысль:

— Теперича несладко придется родной Переяславщине, если туда целых четыре половецких орды нагрянет…

— Ну мы, к сожалению, ничем помочь твоим землякам не можем. Только молиться о том, чтобы меньше невинной крови пролилось… Хотя, если удастся украсть пару коней и сегодня же ночью сбежать и предупредить переяславцев, у них будет три-четыре дня в запасе…

— Хорошая мысль, Сергий! Тем паче, что как раз сегодня большинство половцев будет валяться пьяными. Давай выждем еще пару часов, а когда полностью стемнеет, можно будет попробовать.

— А ты знаешь, как отсюда добраться до Переяславля? — спросил у друга Матвеев.

— Нам нужно ехать больше недели на запад, а там или мы выедем к Днепру и поедем вверх по течению, или же, если Бог даст, сразу дорога нас выведет на мои родные реки — Альту и Трубеж, а на берегу этих рек как раз Переяславль и стоит. Только вдвоем бежать как-то не по-христиански: надо бы и Благомудра с ребятами тоже с собой взять. Тем более, что они мои земляки — с соседних сел. А если убежим только мы с тобой, кто знает, не казнят ли их просто за то, что они русичи, как и мы. Ну а сейчас пойдем и узнаем, как лошадки охраняются.

Друзья направились к загону с лошадьми на разведку, но не успели сделать и десяти шагов, как им путь преградил подвыпивший половец.

— Хан… кхм, бек Сакзь желает видеть тебя, монах, на пире. Спой для нас и наших гостей.

Сергей понял, что отказываться бесполезно, посмотрел на Николу и сказал вполголоса:

— Надеюсь, я ненадолго. А ты, брат, пока сходи да узнай, что мы хотели. И по возможности собери нам с собой тормозок.

— Что-что? — не понял русич.

Матвеев спохватился, что знакомое ему с детство шахтерское слово никак не мог знать житель XI века и исправился, заменив этот термин на — «припасы в дорогу», и они разошлись разными путями.

Уже смеркалось, когда Серега с сопровождающим дошли до нужного места. Пир проходил на поле, которое находилось за становищем орды Тарха. Рядом полукругом располагались три или четыре вежи, и их обитатели сидели на земле возле большого костра. Ближе всего к нему находились знатные половцы во главе с ханом Тархом и его сыновьями, а кочевники победнее сидели поодаль или стояли вокруг своих телег, которые были усыпаны половецкими детишками, глазевшими на праздник. А посмотреть действительно было на что — фокусники жонглировали зажженными булавами, поглощали огонь, а потом по-драконьи выдыхали пламя; акробаты показывали разнообразные трюки, и все это сопровождалось игрой бродячих музыкантов на бубнах, тамбуринах, лютнях и маленьких барабанах.

Так что ненадолго уйти у Матвеева не получилось. Ему пришлось спеть все песни из своего репертуара, а публика требовала еще и еще. «Черного ворона» и «Выйду ночью в поле» половцы уже встречали, как мировые хиты. В ход пошли уже и песни «Алисы» и «Арии», и некоторые казачьи песни, которые Сергей слышал и знал благодаря своему дяде, потомственному донскому казаку. Что более всего удивило Матвеева, так это то, что теперь он пел все эти песни на половецком языке. Все это происходило так, как будто бы язык кочевников стал для него вторым родным языком, как раньше был украинский, который он учил с первого класса и знал практически в совершенстве, благодаря фильмам и рекламе. Вот и теперь, Сергей не задумывался над переводом текста: половецкие слова так и лились из него. Естественно, это очень нравилось степнякам, ведь они теперь понимали весь смысл песен, и могли подпевать. Особенным успехом пользовалась песня, припев которой звучал:

— Но если есть хотя бы пара лошадей,

Значит все не так уж плохо на сегодняшний день.

За наиболее понравившиеся песни Сергея даже награждали помимо одобрительных криков еще и кружкой кислого красного вина. В один из разов Матвеев вежливо отказался от угощения и уже собрался уходить, но его остановил тот половец, что его привел:

— Хан тебя еще не отпускал. Пока выпей вина, отдохни немного, потом снова будешь петь. Нашему великому хану и его благородным сыновьям понравились твои песни.

Наступила летняя ночь, и из-за горизонта показался круглый желтый блин луны. Как раз в тот момент, когда к празднующим подошел запыхавшийся Никола, Сергей сидел на корточках, пил ханское вино и наблюдал за ловкими движениями акробатов.

— Все готово, брат! — прошептал он. — Благомудр с остальными согласны бежать вместе с нами. Договорились встретиться возле загона лошадей, когда пропоют первые петухи. Загон охраняют двое половцев, но они тоже сейчас вином балуются, и к полуночи у нас появится надежда на спасение.

На парней обратил внимание лысый толстый человек в богатом цветном кафтане, сидевший по левую руку от хана Тарха. Он, видимо, подошел недавно, потому что на протяжении всего вечера Серега его раньше не видел. Половец сделал небрежный жест рукой, как бы прогоняя Николу, и кивнул Сергею, чтобы тот подошел поближе.

— Это Бегубарс, младший сын Тарха, надменный ублюдок! — сказал со злостью Никола. — В общем запомни, с первыми петухами мы должны быть уже на конях. — И русич растворился в ночной темноте.

А Матвеев тем временем подошел к Бегубарсу. Тот сказал, сильно коверкая русские слова:

— Эй, монах! Петь можешь нечто о степь? Из песен наша Куря.

Сергей утвердительно кивнул и сказал на почти чистом половецком языке:

— Песен Кури я не знаю, но могу спеть что-нибудь свое.

Толстый Бегубарс даже крякнул от удивления.

— Так ты и по-нашему говорить можешь?! Не знал, что у брата такие молодцы есть. Ну давай, пой уже.

И Серега запел первую пришедшую в голову песню про ямщика, замерзавшего зимой в глухой непролазной степи. Он пел и оценивающим взглядом обводил своих слушателей.

Старый Тарх сидел, скрестив руки на груди, внимательно слушал и смотрел на певца. По правую руку от него сидел, видимо, старший сын хана, потому что он был как две капли воды похож на Тарха, только намного моложе. Рядом с ним была молодая девушка с красивым и милым лицом с тонкими восточными чертами, черными тугими косами, падающими на высокую грудь и большими черными глазами, взгляд которых был пристально прикован к певцу. Сергей нечаянно посмотрел в ее глаза, но девушка почти моментально отвела взгляд в сторону, и даже в пляшущем свете костра было заметно, что она покраснела. «Скорее всего, жена старшего ханского сына», — подумал Матвеев и продолжил свой беглый осмотр.

По левую руку от хана сидел заказчик песни — Бегубарс — и, уже не слушая пения, оживленно с кем-то общался и громко хохотал. Недалеко от него Сергей увидел уже знакомых ему за эти пару недель Сакзя и его жену, склонившую свою милую голову на плечо мужа. Чуть поодаль Ченегрепа чокался кружкой с незнакомым торговцем, да плясал, не переставая, пьяный шаман, хотя музыканты уже не играли свои мелодии. Ну а все остальное пространство было заполнено сотней, если не больше, незнакомых половцев, которые слушали его, смеялись, разговаривали и просто спали на земле, утомленные походами и вином.

Глядя на всех этих кочевников, Серега поймал себя на мысли, что в данный момент это веселые и счастливые люди, но уже через пару дней они же пойдут отбирать веселье и счастье у таких же, как они сами, простых людей. Многие из их потенциальных жертв наверняка так и не успели за свою жизнь накопить никакого богатства, кроме доброго имени. Сергей продолжал петь и в то же время чувствовал себя виноватым, что тем самым прислуживал врагам, которые очень скоро будут жечь посевы, разорять дома, насиловать и убивать его предков.

«Но с другой стороны, выбор у меня невелик: либо отказаться петь и получить плетей, либо сохранить statusquo еще на несколько часов. Ведь, если наш план сработает, сегодня у нас будет последний день в половецком плену. Только бы у Николы и всех остальных все получилось, ведь место сна рабов тоже охраняется»…

Первыми праздник покинули Сакзь и Алпнур, уставшая после долгой дороги. Спустя некоторое время хан Тарх поднялся и пошел восвояси. С ним ушли его старший сын и девушка. Она, уходя, все же не удержалась, обернулась и бросила прощальный взгляд на Сергея, а он улыбнулся ей в ответ. Постепенно половцы стали расходиться по своим юртам. Матвеев все не уходил, потому что окаянный Бегубарс все никак не мог успокоиться и требовал новых песен. Наконец алкоголь сморил и его, он упал на ковер и громко захрапел.

К счастью, все остальные половцы тоже были заняты своими делами, и никто из них не заметил, как певец пошел с пира в сторону, противоположную месту отдыха рабов.

Матвеев пробежал уже добрую сотню метров, как услышал вначале где-то вдалеке петушиное пение, а потом и оклик из кустов. Оттуда на него смотрел взволнованный Никола.

— Где тебя черти носят, братишка? Я уже битый час тебя жду. Из закромов Итларя я стащил нам вяленой конины и сухарей — на пару деньков должно хватить. Хлопцы тоже уже должны быть на месте, так что давай поторопимся.

И они побежали мелкими перебежками к лошадиному загону, стараясь не попадаться на глаза возвращающимся с пира половцам и редким стражникам.

… Когда до загона уже было рукой подать, друзья услышали где-то сбоку топот ног. Ребята, не сговариваясь, упали и притаились в зарослях большого куста. В десяти метрах от них пробежали пятеро вооруженных половцев и направились в сторону загона.

«Вот блин, опоздали, — подумал Сергей. Он напряг зрение и увидел бездыханные тела стражников около входа в загон. Трое половцев вбежали внутрь, двое остались охранять снаружи.

Внезапно из загона вылетели три неоседланных коня с бородатыми всадниками в серых холщевых рубахах. На короткий миг они остановились, ошалело глядя по сторонам. Им наперерез побежали вооруженные копьями половцы. Первые двое всадников успели проскочить мимо нападавших и поскакали в сторону леса, а последнему повезло меньше — мощным ударом древка копья по лицу он был сброшен с лошади, а потом пригвожден к земле. Второй половец достал лук и стрелу из колчана за спиной, прицелился и выстрелил. Одна из фигурок на коне стала наклоняться, а вскоре и упала возле высокого дуба. Лишь одному беглецу удалось завершить свой побег.

Обомлевший Сергей обернулся и посмотрел на Николу. Тот лихорадочно зарывал в землю сумку с их припасами. В этот момент Матвеев почувствовал себя опустошенным — все тяготы этого долгого дня навалились на него. Никола тоже выглядел подавленным. У ребят еле хватило сил чудом добраться незамеченными до их «койко-мест» и упасть, забывшись глубоким сном. Серега поворочался с минуту, сожалея о том, что желанная свобода была так близка, но теперь снова стала недостижимой. Наконец усталость одержала верх над его сознанием, и он уснул, едва закрыв глаза.

Впрочем, выспаться в ту ночь друзьям так и не удалось. Не прошло и получаса, как в их загон прибежали вооруженные половцы с факелами и стали проверять количество оставшихся рабов. Всех спящих быстро разбудили древками копий и построили в шеренгу, поднося факел к сонным лицам пленников.

Как и предполагалось, не досчитались троих немых русичей, и сразу же приступили к допросам оставшихся. Командовал процессом худой кочевник с резкими чертами лица и быстро бегающими глазками, чем-то напомнивший Сереге хорька.

— Кто знал о готовящемся побеге? — грозно спросил он по-половецки.

Все угрюмо молчали. Пленные торки в недоумении смотрели по сторонам. «Следователь» перевел взгляд на Сергея и Николу.

— Вы ведь тоже русичи, почему они не взяли вас с собой? Или почему вы их прикрывали, если знали о том, что они задумали? — эти вопросы он произнес уже по-русски с небольшим акцентом. — Отвечайте, когда я вас спрашиваю!

— Я после долгого похода раньше лег спать, как и все остальные. Поэтому я ни слухом, ни духом не знал об этом дерзком замысле, — начал оправдываться Никола.

— Ну а я, как вы все видели, — сказал Матвеев, глядя в лица вчерашних зрителей, — пел на пиру у хана Тарха и его сыновей, и так устал, что даже если бы мне сообщили о побеге, все равно добежал бы только до циновки. И к тому же, как бы они нам о чем-то сказали, если у них языков нет?

— Действительно, Сурьбарь, мы были до последнего на пиру, и монах все время был там и никуда не отлучался, — сказал кто-то из свиты «следователя».

Половец, сощурив свои и без того узкие глаза, с минуту изучающе смотрел на пленников, потом ехидно улыбнулся и сказал:

— А ведь мы поймали одного из беглецов. Говорить он не сможет, а вот показать… Ведь руки мы ему пока не отрубили… А уж язык я развязать сумею даже тому, у кого его нет.

Он сплюнул, приказал усилить охрану рабов и ушел вместе с остальными воинами.

Рабы молча вернулись на свои места. Уже лежа на циновках, торки стали возмущенно переговариваться, что их напрасно разбудили.

— Что делать будем, брат? — спросил Серега у своего друга.

— Пока давай спать. Утро вечера мудренее, а сейчас у меня и правда нет ни мыслей, ни сил, — и через несколько секунд Никола захрапел.

Матвеев не переставал поражаться удивительной скорости засыпания своего друга, даже несмотря на все происходящее. Ему самому понадобилось гораздо больше времени, чтобы хоть как-то успокоить мысли и поспать до утра под перестук капель дождя по крыше загона для рабов.

Глава VII Встречи и расставания

Хотя следующее утро выдалось пасмурным, однако прояснилась ситуация по поводу ночного побега. Из троих беглецов спастись удалось только одному Любомиру. За ним была послана погоня, однако вскоре она вернулась ни с чем — бывший раб скрылся в ночном лесу, и начавшийся легкий летний дождик надежно смыл его следы. Теперь судьба целого княжества зависела от одного немого на коне без седла и припасов…

Не успел Матвеев как следует отдохнуть после всех превратностей предыдущего дня, как пришла пора просыпаться и встречать новый. И этот, новый день тоже оказался для него по-своему запоминающимся.

Во-первых, пока они с Николой занимались повседневной работой под более пристальным надзором, чем ранее, им довелось увидеть тренировку кочевников, готовящихся к походу. Никола, естественно, не удерживался от комментариев, а Сергею было полезно узнать что-то новое об особенностях половецких войск. Он понял, что у них практически отсутствует пехота, что и было понятно, так как любой уважающий себя кочевник привык сражаться верхом.

— Вот, смотри, едут конные лучники! Смотри, как они метко попадают в цель!

Серега повернул голову в сторону поля, где на полном скаку лучники пускали тучу стрел и превращали соломенные чучела в подушечки для иголок. Эти воины были без доспехов и предназначались, очевидно, для разведки, быстрых маневров и перестрелок.

Кроме лучников свои боевые навыки оттачивали несколько легковооруженных всадников. Они перепрыгивали на лошадях через препятствия и рубили саблями специально установленные для этого колья, не останавливая быстрой езды. И наконец, в конце поля еще десять всадников, одетых в добротные пластинчатые доспехи и с железными масками на лицах сходились попарно в рукопашном бою, стремясь выбить соперника из седла и орудуя тупыми копьями. Кони у этих воинов были сытыми, ухоженными и, должно быть, стоили немало.

— Это ханские ближние воины, лучшие наездники орды, — пояснил Никола. — В открытом поле с ними лучше не встречаться.

— Ой, как несладко придется нашим братьям от напора всей этой орды, — ответил Матвеев. — Дай Бог, чтобы у Любомира, если он выжил, получилось их предупредить. Всё-таки он не погиб в ночной схватке, и его не схватила погоня, а, значит, надежда все-таки остается…

А в это самое время окрыленный свободой Любомир скакал во весь опор. Скакал прочь от восходящего солнца, от ежедневного тяжелого труда на угнетателей и шести лет плена. Отупевший от всей тяжести рабской жизни и уже утративший надежду хоть когда-нибудь увидеть родной край, он теперь чувствовал себя заново родившимся. Дома у него не осталось, жену и младенца угнали в плен, который, как позже русич узнал, они не пережили, но старшая семилетняя Светланка и маленький четырехлетний Богдан успели спрятаться в овраге во время набега половцев на их родное село. Поэтому Любомиру было куда возвращаться и ради кого жить. Конечно, вначале, когда их только пригнали к хану Асупу, Любомир и его земляки еще были полны решимости как можно скорее покинуть кочевников и вернуться домой. Они не один раз пытались оказывать неповиновение врагам и дважды на первом году рабства делали попытки бежать, но все было тщетно. А когда после второго неудачного побега он высказал все, что думает, в лицо злобному Асупу, им и вовсе отрезали языки. С тех пор с каждым днем их решимость все больше таяла, и медленно гас свет надежды…

И вот теперь, благодаря находчивости их молодых друзей и собственной удаче, он снова свободен. Очень жаль, что старик Благомудр и Могута, которые все эти шесть долгих лет разделяли с ним все тяготы плена, не смогли уйти вместе. Вдвойне жаль, что тех, кто придумал план побега — монаха и колесника — вообще не было возле загона вовремя. «А не могли ли они нас предать половцам? — закралось сомнение в душу Любомира. — Нет, зачем это им? Они ведь мои братья во Христе и тоже хотели бы быть свободными. Ладно, Бог даст, и я снова увижу родные лица и предупрежу своих земляков о половецкой угрозе. Хоть дома нашего уже нетути, но может, мои детки еще живы…».

Погруженный в свои мысли, русич не заметил, как на тропу, по которой он ехал, вышел старик, одетый в медвежью шкуру.

— Остановись, Любомир! У меня есть для тебя пара слов, — громко сказал незнакомец.

Беглец натянул поводья и изумленно посмотрел на старика, а потом попытался жестами показать одновременно свое удивление и неспособность разговаривать. Незнакомец поднял посох вверх, призвав Любомира успокоиться, и продолжил речь:

— Я ведаю кто ты, и что ты здесь делаешь. Ведаю и то, что ты мне не сможешь об этом рассказать. Я волхв и поэтому я много о чем еще ведаю. Но сейчас я пришел тебе помочь, а взамен когда-нибудь со временем ты выполнишь одну мою просьбу. Ты готов принять мою помощь?

Любомир коротко кивнул.

— Тогда съезжай с этой тропы и едь две версты на север. Там ты увидишь узенькую тропку, по которой нужно будет поехать ошую до векового дуба с большим дуплом. В том дупле ты найдешь старое седло (все же тебе ехать еще долго), ягоды и мед. Подкрепись и возьми с собой в дорогу. На первое время хватит, а потом лес тебя прокормит. Через неделю будешь у себя на родине.

Любомир с благодарностью посмотрел на волхва, а потом развел руками, дескать, «чего же ты, мил человек, хочешь взамен за свою доброту?». Старик прочел немой вопрос в его взгляде и произнес:

— Не бойся, я не попрошу от тебя ничего, что было бы выше твоих сил, да и будет это еще нескоро. Ну а пока пускай Перун помогает тебе, и Велес безопасно проведет по своему лесу. А теперь езжай — впереди еще долгая дорога…

На этом их своеобразный диалог закончился, и они разошлись, каждый довольный этой внезапной и полезной встречей.

Итларь чистил рыбу, выловленную в Донце. В то время рыбы в реке было много, и повару пришлось потрудиться, чтобы справиться с обильным уловом. Итларь уже предположил, что мелкие плотва и красноперки пойдут на уху, а особо крупных лещей он зажарит. Хоть большинство кочевников предпочитало мясо, но повар был особый ценитель рыбы и мог неплохо ее приготовить в разных вариантах.

Но в этот день судьбой не было предначертано Итларю в полной мере заняться рыбной кулинарией. Внезапно острый нож скользнул по рыбьей чешуе и продолжил свой путь по левому запястью повара. Кровь хлынула из глубокого пореза на рыбу и на разделочную доску. Итларь зажал рану правой рукой и отчаянно закричал. К немуприбежали несколько стоявших неподалеку половцев, среди которых был и Костук. Он сразу предложил позвать на помощь Сергея, но двое кочевников по привычке побежали за шаманом.

Матвеев как раз нес хворост, но, увидев взволнованного Костука, поспешил к месту происшествия. Когда он прибежал, Итларь прижимал к раненой руке какую-то тряпку, а вокруг него суетилась его жена, на которую кочевник постоянно ворчал:

— Я умираю! Кумысу мне, кумысу! Ну что ты не понимаешь, несчастная, что твой муж последние мгновения живет? А все из-за треклятого леща… Поторопись уже последнее желание умирающего исполнить, женщина! А лучше принеси мне поскорее вина — я хочу отправиться к Тенгри-хану веселым.

— Так чего тебе все-таки принести — кумыса или вина? — недоуменно спрашивала будущая вдова.

— Ты еще здесь? Неси скорее хоть чего-нибудь, а то так и погибну, не выпивши, в расцвете лет.

— Монах не даст тебе погибнуть, Итларь, — сказал Костук, когда они с Сергеем подошли к повару. — Он вылечил мою руку, спасет и твою.

Итларь недоверчиво протянул руку Матвееву. Тот убрал тряпку и произвел беглый осмотр раны. Разрез действительно был глубокий, и в нем даже были отчетливо видны сухожилия мышц-сгибателей кисти.

«Слава Богу, он не задел лучевую и локтевую артерии, а не то действительно пора была бы думать о последнем желании. — Серега попросил горе-повара пошевелить пальцами, что тот и сделал, морщась от боли. — И сухожилия вроде целы. Значит, повезло и ему, и мне. Ну а шить здесь надо по-любому, только вот чем…»

Пока он рассуждал, прибежал кочевник, посланный за шаманом, и доложил, что тот после вчерашнего пира не может поднять голову от подушки и предлагает заговорить кровь у себя в юрте. Итларь засомневался.

— Я готов помочь тебе здесь, но для этого мне нужно: кувшин вина, кувшин чистой ключевой воды из ручья, стальная игла, прокаленная на огне, отрез чистого полотна для перевязки раны и несколько конских волос. Причем вино больше пригодится тебе, чем мне, — добавил Сергей, обращаясь к Итларю. — Ты должен будешь выпить не меньше половины кувшина.

— Мне по душе это лечение, не хочу я к шаману, — капризно заявил повар.

Подошла его жена с бурдюком вина и кувшином кумыса.

— Я так и не поняла, что ты хочешь и решила взять и то, и другое, — сказала печальная женщина. — Только бы тебе было умирать полегче…

— Молчи, несчастная! Может я еще немного поживу, — ответил Итларь, нетерпеливо вырвал у нее из рук вино и принялся его проворно поглощать.

Тем временем Матвеев озвучил жене Итларя, что ему нужно для ушивания раны, и она довольно быстро принесла все необходимое. К тому моменту, как все было готово, повар был также полностью готов. Ноги его уже не держали, и он нес какой-то бред про жирную рыбу, которая все гоняется за ним с ножом в плавниках.

Не обращая внимания на болтовню Итларя, Матвеев хорошенько вымыл руки проточной водой и тщательно обработал рану. Сергей на последнем курсе ассистировал на нескольких операциях, и ему пару-тройку разов доверяли ушивать подкожно-жировую клетчатку и кожу, так что эти навыки ему пригодились в полной мере. Правда теперь ему довелось еще и ушить мышцы, но и с этим он справился. Он вспомнил, как однажды спросил хирурга, как они понимают, что с чем нужно в ране зашивать. Старый хирург тогда ответил: «Все очень просто: красненькое пришиваешь к красненькому, желтенькое — к желтенькому, а беленькое — к беленькому. Ну и постоянное повторение анатомии помогает немного».

Матвеев вспомнил эти советы и довольно быстро узловыми швами справился с раной и перевязал ее чистой тканью. Винная анестезия, как оказалось, пошла Итларю на пользу, и повар почти не чувствовал боли, а был чрезмерно весел и жизнерадостен.

— Спасибо тебе, монах, что спас меня от раны. И тебе спасибо, самая лучшая в мире жена, что ты мне не дала…ик…от жажды помереть. Прости мне, если был суров с тобой. И тебя благодарю, о грозный Тенгри-хан, что не забрал меня, такого молодого и красивого, к себе раньше срока.

А репутация Матвеева, как лекаря, таким образом еще более утвердилась в глазах очевидцев.

На закате всех рабов Сакзевой и соседних веж собрали для показательной казни. Так ничего не добившись от оставшегося в живых Могуты, Сурьбарь убедил Сакзя его казнить. Рядом с пленником лежало тело Благомудра с торчащей из спины стрелой, попавшей через спину прямо в сердце. На лице старика застыло выражение одновременного удивления и огорчения, как будто бы он говорил: «Как вы могли меня убить, я ведь только снова обрел свободу?»

Могута стоял со связанными спереди руками, а другой конец веревки был привязан к лошади со всадником. Рубахи на русиче не было, так что были заметны следы многочисленных побоев на его теле. Лицо его тоже сильно пострадало: некогда густая борода почти полностью обгорела, один глаз заплыл, и только другим синим глазом он кого-то искал в толпе. Когда он увидел проходящего Сергея, то сложил руки, правую на левую, и протянул к монаху для последнего благословения.

Матвеев, конечно, священником не был, и думал отказаться от того, что совершать ему было не положено, но увидев, сколько отчаяния и последней надежды на вечную жизнь было в этом взгляде единственного глаза, он как мог, благословил несчастного. Могута впервые за долгое время улыбнулся искренней грустной улыбкой.

— Ты, жалкий раб, хотел прокатиться на коне великого бека и даже ради этого убил двух наших караульных, — выдвинул обвинение Сурьбарь. — Ну что же, бек милостив, и пускай конь покатает тебя.

Всадник пришпорил коня и поскакал рысью, а затем и галопом. Могута еще пытался первую минуту бежать за конем, но потом упал, и его тело понесло по окрестным кочкам и оврагам.

К счастью, Сакзь разрешил Сергею и Николе по-христиански похоронить тела погибших беглецов, чем они и занялись на следующий день после казни. До этого их останки просто валялись на краю лагеря. Друзья вырыли могилы своим землякам, Сергей прочел заупокойные молитвы, какие вспомнил, и тела Благомудра и Могуты навсегда остались лежать в чужой половецкой земле.

Матвеев с огромным любопытством наблюдал за процессией, выезжающей из ворот города. Предыдущие пару дней прошли в суматохе подготовки к походу, а потому не особо отложились в памяти у Сергея. Но теперь ему точно было на что посмотреть, и что надолго запомнить.

Возглавлял поход сам хан Шарукан — высокий полноватый рыжеволосый половец верхом на коне буланой масти. Хан сидел подбоченясь и важно смотрел по сторонам. На вид ему было лет не больше тридцати. Хан Шарукан был щегольски одет для своего времени: на нем красовался парчовый желтый кафтан, плотно облегающий тело и расшитый изображениями черных драконов. По вороту, рукавам и подолу кафтан был украшен причудливым орнаментом, вышитым серебряной нитью. К опоясавшему верхнюю одежду кожаному ремню отличной выделки был прикреплен дорогой кинжал, украшенный большим самоцветом. Обут хан был в красные кожаные сапоги с загнутыми вверх носками, а голову его венчала кожаная шапка, подбитая волчьим мехом. Шарукана окружал отряд из десяти вооруженных до зубов телохранителей, один из которых нес полотнище с ханским знаком — желтой змеей на черном фоне.

Хан Тарх был одет менее пышно, но тоже добротно. Под его синим кафтаном можно было заметить нижнюю коричневую шелковую рубаху. Его длинные седые волосы выбивались из-под остроконечного серебряного шлема и падали на плечи. Тарх сидел степенно и благородно на своем гнедом коне, и это только добавляло статуса этому пожилому правителю. За ханом ехали его три сына: впереди был старший сын Асень на белом коне, за ним — Сакзь на своем вороном и позади всех ехал Бегубарс на рыжем коне. Все ханские сыновья были в сверкающих на солнце доспехах.

За свитами этих двух главных ханов ехали другие двое — Изай и Осалук — со своими ближними воинами. Видимо, их орды были победнее, потому что и одеты они были попроще, но по хищному блеску глаз было видно, что в этом походе они сильно хотят улучшить свое материальное положение.

В поле за частоколом своих ханов ждали уже готовые двинуться в путь половцы. Сергей никогда не видел столько лошадей одновременно. Только теперь он в полной мере осознал всю ту мощь, которая должна была в скором времени обрушиться на русскую землю. «Господи, только бы Любомир остался жив, и успел предупредить своих земляков вовремя!» — мысленно помолился он. Естественно, кроме Николы и Любомира, никого из живущих тогда русичей Серега не знал, но они, хоть абсолютно незнакомые и далекие по расстоянию, были ему гораздо ближе и роднее, чем кочевники, среди которых он прожил уже несколько недель и многих из них знал поименно.

Шарукан выехал верхом между двух больших костров и от имени всех ханов произнес вдохновенную речь перед кочевниками, а ответом ему был рев тысяч глоток и взметнувшиеся в небо полотнища с изображением тотемов четырех орд, а также поднятые вверх копья, сабли и луки. Затем к кострам вышел уже пришедший в себя шаман и начал призывать помощь Тенгри-хана на воинство Степи. Сопровождалось все это ударами в бубен, плясками самого шамана, вздымавшего к небу руки, периодически выкрикивающего слова степной молитвы и бросающего в костры щепотки какого-то порошка, от которого те разгорались все сильнее.

Пока шаман устраивал все это действо, к сыновьям Тарха пришли их жены проводить своих мужей в дальнюю дорогу. Девушка, которая привлекла внимание Сергея на пиру, подошла не к Асеню, как он думал, а к самому Тарху. «Может, она все-таки дочь старого хана?» — подумал Сергей. Следующие ее слова только подтвердили догадку Матвеева.

— Пускай удача сопутствует тебе, отец, и да хранит великий Тенгри-хан тебя и всех вас, братья мои! — сказала она.

— Возвращайтесь с победой и с богатой добычей! — поддержали ее Алпнур и другие жены беков.

Хан Тарх отдал последние распоряжения своей орде, назначил главным вместо себя на время своего отсутствия Ченегрепу, и все четыре половецких орды отправились в поход. У Сергея и Николы долго еще в ушах стоял топот тысяч копыт, и клубы пыли еще долго поднимались в небо, пока все половецкое войско не скрылось за горизонтом.

Через несколько дней после отъезда войска друзья шли по опустевшему становищу вежи и разговаривали. Поскольку со всей вежи осталось всего пятеро воинов во главе с Костуком, работы у пленников стало меньше, и даже было немного свободного времени, которое и старались посвятить общению друг с другом и размышлениям о дальнейшей судьбе. Периодически к их беседам подключался и скучающий без дела Костук, который уже полностью выздоровел, и тоже рвался в поход, но был оставлен Сакзем охранять вежу.

— А ты и не говорил, что у хана Тарха есть младшая дочь, — укорял друга Матвеев.

— Да я об этом и сам не ведал. А что, по душе пришлась половецкая красавица? — отвечал ему Никола. — Стыдись своих помыслов, ты же монах! Да и к тому же, брат, где мы с тобой, а где ханская дочь?

— Ну, во-первых, не монах, а пока еще послушник, а во-вторых, что плохого в том, что я посмотрел на красивую девушку. Ведь я ей никакого зла взглядом не причинил.

— Ох, брат Сергий, зная половцев, я бы тебе не советовал на нее засматриваться, если тебе твои глаза дороги…

— Хорошо, я поберегу свои глаза, брат, но пока они мне говорят, что к нам приближается один наш старый знакомый.

И действительно, навстречу друзьям шел Ченегрепа вместе с кочевником, с которым он сидел на пиру.

— Ну, вот тот умелец, про которого я тебе говорил, Берендей, — своим вкрадчивым голосом говорил и.о. хана Ченегрепа. — Такой, как он десятка обычных работников стоит.

— Хорошо, если ты прав, то и мой булгарский покупатель в Тьмутаракани будет доволен, а мы с тобой станем богаче. А пока я предлагаю его немного испытать, — ответил его собеседник, пальцем поманил к себе Николу и добавил по-русски: «Эй, раб, почини моя телега!».

Причину поломки опытный взгляд Николы установил уже на подходе к телеге — от задней оси отломался небольшой кусок дерева, и правое заднее колесо теперь стояло под углом к земле. Следовательно, нужно было найти хорошую палку, которая бы выполняла роль оси, и прикрепить к ней колесо. Для профессионала это большого труда не составило. Никола, как всегда, быстро справился с телегой торговца, но если бы он знал, к чему это приведет, то так бы не спешил…

— Хорошо, хорошо, — удовлетворенно покачал головой наблюдавший за работой Берендей. — Мне нужны такие молодцы!

— Я же тебе говорил, мой друг, что этот парень точный и быстрый, как стрела опытного лучника, которая метко попадает в цель, — хитро улыбаясь, промолвил Ченегрепа. — Пойдем, нам с тобой осталось обсудить лишь некоторые мелочи.

Друзья не придали значения этому событию и продолжили свою обычную работу. Однако уже через пару часов к ним подошли воины от Ченегрепы.

— Собирайся, через час ты уходишь вместе с достопочтенным Берендеем, — сказали они Николе его приговор.

— Как? Куда? Я же в этой веже живу уже шесть лет и работаю, не покладая рук!

— Не задавай лишних вопросов, раб! Куда надо, туда и пойдешь. Теперь ты будешь служить Берендею.

Никола растерянно уставился на Сергея. Матвеев совсем забыл в связи со всеми происходящими событиями, что всех рабов, даже самых лучших, могут легко покупать и продавать их хозяева, относясь к ним, как к своей собственности. Внезапно его осенило, и он, на время оставив Николу, что есть мочи побежал к Костуку.

Сергей нашел половца на краю лагеря, задумчиво смотревшего на запад — в ту сторону, куда кочевники ушли в поход.

— Случилась беда, благородный Костук! Ченегрепа продает лучшего колесника всей вежи! Да что там вежи?! Одного из лучших во всей орде!

— Я думаю, бек Сакзь такого бы не одобрил. Старик совсем себя ханом уже возомнил. Пойдем-ка мы с тобой разбираться с Ченегрепой. Подожди меня возле его юрты.

Старый торговец сидел в своей юрте и пересчитывал монеты, когда внутрь зашел Костук.

— Пусть Тенгри-хан хранит тебя, мудрейший Ченегрепа! Скажи, не боишься ли ты нашего повелителя, великого Сакзя, пусть он живет вечно, что без его ведома продаешь его лучшего колесника?

— Костук, тебя же назначили вежу охранять, а не ханские деньги считать. Тем более что, не в обиду тебе будет сказано, но в торговле ты понимаешь не больше, чем я в ратном деле. Я знаю, что у русских много хороших мастеров, и из похода наши братья вскоре наверняка привезут не один десяток новых пленников. А теперь представь, сколько их будет во всех четырех ордах! А потом большинство их них повезут продавать в Кафу на невольничий рынок, и цена им будет так ничтожна, что за одного раба я смогу купить лишь пару овец. За ту же цену, что мне заплатил Берендей за этого колесника, бек сможет приобрести тройку хороших резвых коней. Чувствуешь разницу? Ченегрепа хоть и немолод, и глаза его уже поблекли, как степные цветы на обжигающем ветру, но он всегда чует запах прибыли. Сакзь еще молод, но опытен, и поймет, что я лишь приумножаю богатство орды.

— Вот только не говори, что ты бескорыстно обо всех обитателях вежи заботишься, старик, — раздраженно сказал Костук.

— Ведь вы мои родичи, как я могу не заботиться о вас? И, как ты правильно заметил, я беспокоюсь о ВСЕХ обитателях вежи, к которой и сам отношусь. Так что с чего бы я должен был забывать себя? — с ехидной улыбкой произнес Ченегрепа, а потом добавил: — А теперь оставь меня, мне еще нужно другие расчеты произвести.

Когда хмурый Костук вышел от Ченегрепы, Матвеев понял все в его взгляде. Он поблагодарил половца за помощь и пошел прощаться со своим другом. Николе долго собираться не надо было — он взял с собой пару истоптанных сапог, которые нашел где-то в походе, да маленький мешочек с родной землицей. Сергей застал его, когда тот, уходя, прощался с торками, а те угрюмо махали руками ему в ответ.

— Ну, прощай, брат Сергий! Пускай Ангел-Хранитель оберегает тебя на всех путях. Надеюсь, Господь приведет еще нам с тобой свидеться…

— Удачи и тебе, брат Никола! Благодарю, что ты помог мне выжить в половецкой веже и при этом не сойти с ума от печали и уныния. Пусть и тебя охраняют ангелы на твоем пути.

И они обнялись крепко, как родные братья перед уходом на войну. Серега за это время настолько успел привыкнуть к Николе, что ему было невозможно представить, как он будет дальше жить в этом пока еще незнакомом мире без своего единственного друга, собеседника и проводника. Николе тоже, конечно, жаль было навсегда расставаться с последним оставшимся в веже русичем, да и с самой вежей, в которой он прожил не один год. Ведь здесь ему было уже все знакомо, а впереди находилась лишь пугающая его неизвестность.

Наконец на дорогу выехала повозка с Берендеем, он отдал приказ сопровождавшим его воинам, и они погнали Николу и еще с дюжину бедолаг по дороге прочь от Шарукани.

Матвеев какое-то время с грустью посмотрел им вслед, а затем вернулся к прежней работе, помогавшей отогнать невеселые думы.

Следующие несколько дней Сергей провел в подавленном настроении. Он пытался работать, пытался разговаривать с печенегами и торками, а также с Костуком, но все равно не мог избавиться от чувства безысходности. К тому же Костук был постоянно занят поручениями Ченегрепы, а общаться с пленными кочевниками Сереге быстро надоело. Конечно, знание половецкого языка было большим подспорьем, но в полупустом лагере и слушать-то было особо некого. По вечерам он пел песни половцам, но и их внимание и одобрение не могли его успокоить. Если раньше у Матвеева была надежда на побег, то теперь в его голове поселилась твердая уверенность, что остаток своих дней он проведет рабом у половцев.

В один из особо жарких дней Ченегрепа решил устроить праздник в честь своего дня рождения — оставшиеся половцы Тарховой орды пошли на берег Донца и устроили там пляски, состязания в ловкости и некое подобие пикника на природе. Молодые половчанки — жены и дочери ушедших в поход воинов — затеяли катание на лодках по реке. Простые кочевники, подражая им, сооружали плоты из свежепринесенных досок прямо на берегу. От Костука Сергей узнал, что Ченегрепе в этот день пошла пятьдесят вторая весна. Матвеев подумал о том, что это был солидный по тем временам возраст, и купец уже считался стариком, а в нашем времени он был как раз бы в полном расцвете сил и еще далек от пенсионного возраста.

Незнакомый Матвееву повар из другой вежи жарил мясо на огне, а Сергей с Куркутэ и Булой — пленными печенегом и торком, как обычно, носили дрова для костра, воду для казана и доски для плотов. Куркутэ был одутловатый увалень средних лет, ленивый, как дембель в армии, а низкорослый Була был молод и задирист, но труслив. Наблюдать за их жаркими перепалками было единственным удовольствием для Сереги на тот момент.

— Куркутэ, что ты сидишь, как ворон на ветке. У меня не десять рук, чтобы носить эти проклятые дрова. Работать не работаешь, зато ешь в пять раз больше, чем мы с монахом. Вот скажу Костуку, что ты дрова таскать не хочешь, оставят тебя без еды на недельку, может, похудеешь и будешь попроворнее.

— Замолчи, куриная твоя голова! У меня хоть и две руки, зато их хватит, чтобы вколотить тебя в землю по шею, чтобы ты не нарушал мои мысли своими криками.

— И о чем же ты думаешь, о мудрейший из степных баранов?

— О том, как бы тебя случайно не зашибить поленом, а то ведь и поломаешься ненароком, даже наш монах не починит.

— Между прочим, я был третьим сыном хана орды торков, — ворчливо сказал Була, — и если бы не судьба-злодейка, то это ты должен бы мне прислуживать.

— Был или не был — не важно. Те времена давно прошли. Тащи дрова, иначе тебе не сдобровать.

— Замолчите вы оба, смотрите, что там происходит? — встревоженно сказал Сергей своим собеседникам.

Пока они подходили к кострам, от которых уже во все стороны разносился аромат жареного мяса, Матвеев, краем уха слушая своих спутников, смотрел на маленькие лодочки и плоты, плывущие по реке. В нескольких лодочках сидели половецкие девушки и женщины, которых в качестве развлечения и для того, чтобы освежиться в такую жару, катали бравые кочевники. Внезапно одна из лодок, плывшая посередине реки, накренилась и зачерпнула бортом воду. Половец, сидевший на веслах, пытаясь балансировать, резко качнул лодку в другую сторону, но не рассчитал своих усилий — лодка перевернулась с сидящей в ней девушкой и горе-гребцом.

Через несколько мгновений возле перевернутой лодки на поверхности воды показалась голова кочевника, но девушки рядом с ним видно не было. Он озирался по сторонам, нырял под лодку и вокруг нее, но все без толку. Наконец половец увидел неподвижную свою спутницу, уносимую течением, и что есть силы, поплыл к ней. С ближних плотов в тот же момент в воду прыгнуло еще двое очевидцев этого происшествия.

Все это произошло настолько быстро, что Серега на какое-то время остолбенел. Как только он пришел в себя, то бросил дрова и крикнул своим товарищам по работе:

— Поспешим, может, и наша помощь будет нужна.

— Куда ты бежишь, там и так все понятно — утонула одна из половецких хатун. Невелика беда, а вот если мы дрова не принесем, то можем и без обеда остаться, — важно проговорил Куркутэ.

— Не слушай пузатого, подожди меня, монах, а то пропущу все интересное, — крикнул Була вдогонку Сергею. — Ставлю свой старый колпак, что этого неудачника, который был на веслах, казнят уже сегодня вечером…

Когда они подбежали к берегу, двое половцев выносили из воды бездыханное тело девушки. Чуть поодаль, шумно фыркая и отдуваясь, подплывал третий кочевник.

— О нет, только не Бике! Она не должна была умереть такой молодой!

— Хан Тарх не простит нам гибели его любимой дочери!

— Что тут у вас произошло? — грозно спросил подошедший Ченегрепа, а когда все увидел своими глазами, то схватился за голову и повторял, как заведенный: — Этого не может быть! Этого не должно было быть!

Сергей аккуратно, но решительно, протолкнулся через толпу зевак и подошел к телу девушки. Вглядевшись в ее лицо, он узнал дочь хана Тарха, которая обратила на него внимание на празднике в честь прибытия в Шарукань.

— Я попытаюсь ее с Божьей помощью спасти, — уверенно сказал Матвеев. Он прикинул, что с того момента, как девушка утонула, прошло не больше пяти минут, а значит у нее были все шансы выжить при правильной реанимации.

Двое кочевников попробовали его остановить, но Костук, бросив взгляд на находящегося в прострации Ченегрепу, сделал разрешающий жест рукой, и Сергей приступил к делу. Все его действия были настолько отточенными, как будто он уже был опытным реаниматологом, хотя это спасение утопающей было для парня дебютом. Вероятно, зашкаливавший уровень адреналина позволил всем его познаниям по этой ситуации выстроиться в четкую цепочку, которой он и следовал.

Для начала Матвеев с легкостью поднял тело половчанки (слава Богу, она была стройной!) и согнул ее, перебросив через свое колено. Почти сразу же изо рта полилась вода. Однако девушка все также осталась недвижима и бездыханна. Сергей аккуратно положил ее спиной на песок и нащупал слабый пульс на сонной артерии. Это еще больше вселило в него уверенности в правильности его действий. Он бросил беглый взгляд на ее лицо и поймал себя на мысли, что эта мертвенная бледность придает черноволосой девушке какую-то особую неземную красоту. Но размышлять над этим времени не было. Необходимо было вдохнуть жизнь в это прекрасное личико, чем Матвеев сразу же и занялся.

Сергей подложил руку под шею половчанке, сделал глубокий вдох, закрыл ей нос и плотно прижался к ее влажным губам, вдувая спасительный воздух.

— Что этот грязный раб делает с ханской дочерью?

— Монах хочет забрать ее душу!

— Остановись немедленно, не оскверняй тело хатун! — с разных сторон раздались крики кочевников.

— Не мешайте ему, он знает, что делает, — спокойно сказал Костук и тихо прибавил: — Я надеюсь.

А Сергей был настолько сосредоточен на реанимации, что не обращал на них внимания. Дважды повторив вентиляцию легких, он приступил к непрямому массажу сердца. Матвеев отвел в сторону упругую левую грудь молодой половчанки, положил одну свою ладонь на другую и стал с умеренной силой надавливать ей на грудную клетку.

«Один… Два… Три… Четыре… Какое должно быть соотношение компрессий и вентиляций? Десять… Одиннадцать…Двенадцать… Двадцать и три или тридцать и два? Точно не помню. Надо попробовать и так и по-другому».

После двадцати нажатий Сергей снова вернулся к губам утонувшей. Сделав три вдоха, он опять продолжил массаж сердца. На этот раз он попробовал после тридцати компрессий сделать два вдоха, однако пока эффекта не было.

«Господи, я вроде все делаю правильно — грудная клетка приподнимается при вдохе, компрессии делаю, как в универе учили. Почему же она не оживает? Неужели мне не удастся ее спасти? Нет, я должен, я смогу! Помоги мне, Господи!»

После безуспешного повторения четырех циклов вентиляций и компрессий даже Костук подошел к Сергею и сказал, еле скрывая раздражение:

— Хватит пытаться изменить судьбу, Сергий! Видимо сегодня Тенгри-хан не на нашей стороне…

Матвеев уже тоже был готов опустить руки, но решил напоследок попробовать еще раз. После пятого цикла все осталось по-прежнему. Сергей с поникшей головой отвернулся от тела утопленницы и тупо уставился перед собой.

Однако спустя всего пару мгновений за его спиной послышался резкий глубокий вдох и кашель. Не веря своему счастью, Матвеев повернулся и увидел, что спасенная им половчанка села, растерянно смотря по сторонам и выплевывая остатки воды. Парень улыбнулся ей и ласково сказал: «С возвращением в наш мир, красавица!»

— Благодари Тенгри-хана и этого монаха, Бике-хатун! Сегодня у тебя второй день рождения! — радостно произнес стоявший рядом Костук, а потом повернулся к стоявшим в оцепенении родичам и громко крикнул: — Возрадуйтесь, братья, дочь хана Тарха спасена!

Ответом ему был возбужденный рев половецких голосов:

— Живи вечно, Бике-хатун!

— Не зря мы этого монаха с собой из леса забрали! Но откуда нам было знать, что он не только петь умеет?!

— Да что вы вообще знаете о нашем Сельгие? Это мы с ним вместе работаем, — наперебой кричали подошедшие Куркутэ и Була.

— Как Вы себя чувствуете, хатун? — не обращая на них внимания, спросил Матвеев. — Меня зовут Сергей, и я очень рад Вашему пробуждению.

Девушка уже пришла в себя, и ее выразительные черные глаза лучились искренней благодарностью.

— Мое имя — Бике. Я уже давно видела тебя и слышала твои песни, и теперь рада нашей встрече, пусть даже и при таких обстоятельствах. Благодарю за мое спасение! Отныне я — твоя должница!

Пока она еще говорила, Ченегрепа, несмотря на возраст, с кошачьим проворством подошел к Бике, снял со своих плечей плащ и накрыл девушку. Слуги повели ее к костру, а гребца, по вине которого перевернулась лодка, и который первым доплыл до девушки и притащил ее на берег, с заломленными за спиной руками повели прочь. Все разошлись к кострам, и уже спустя несколько минут к небу вознеслись десятки кубков, кружек и рогов, наполненных вином и отмечавшим чудесное спасение Бике.

Глава VIII Глоток свободы

На следующее утро после этого несчастного случая должна была состояться казнь Кытана — половца, из-за которого и перевернулась лодка с ханской дочерью. Однако, Бике простила его и уговорила Ченегрепу ограничиться лишь плетью. Такое наказание было не впервой для кочевника, и он искренне благодарил великодушную хатун. Ослабленного после порки Кытана поддерживал под плечи его брат Ильдей. Они были похожи друг на друга: оба смуглые и черноволосые, только Ильдей был более коренастый и широкоплечий, а Кытан — повыше и половче.

— Благодарим тебя от всего сердца, славная Бике-хатун, за то, что простила и даровала жизнь моему брату! Мы теперь вечно в долгу перед тобой и готовы выполнить любой твой приказ, — говорил, слегка заикаясь от робости, младший Ильдей.

— Клянусь вечным небом, я больше никогда не допущу такой оплошности. Мы с братом всегда будем защищать твою жизнь, великая хатун. Моя спасенная жизнь принадлежит тебе, — вторил ему старший Кытан.

— В Шарукани мне не угрожает опасность. Сомневаюсь, что в ближайшее время я снова захочу поплавать на лодке, — при этом Бике пристально посмотрела на Кытана, и горе-гребец съежился под ее взглядом. — Но я знаю, что вы славные воины, и если мне что-нибудь понадобится, то тогда я смогу на вас обоих рассчитывать, не так ли? — спросила Бике.

— Проси, что хочешь, хатун! Выполним любое твое желание! — хором закричали братья.

— Пока отдыхайте! А дальше видно будет… И не попадайтесь на глаза Ченегрепе, а то он еще не совсем успокоился и может добавить плетей обоим, — посоветовала им ханская дочь.

После этого разговора Бике в сопровождении служанок и двух охранников отправилась на поиски своего спасителя. Она застала Матвеева, Куркутэ и Булу за копанием колодца. Почувствовав на своей спине чужой взгляд, Сергей повернул голову и слегка улыбнулся, увидев смотрящую на него половецкую красавицу.

— Оставь на время свою работу, монах! Не помню, как твое имя? Я пришла поблагодарить тебя за мое спасение, — сказала Бике, глядя парню в глаза.

Сергей вылез из выкопанной ими ямы, а Куркутэ и Була заухмылялись, глазея на них, но, услышав резкий окрик охранника, быстро вернулись к работе.

— Хочу, чтобы ты пел для меня и моих подруг сегодня вечером у нас в Шарукани. Нам скучно, а ты бы мог разнообразить наш досуг. За это тебя досыта накормят, и ты сам от работы отдохнешь. И, кроме того, я придумала для тебя награду — хватит уже грязной работой заниматься. Я поговорила с Ченегрепой, и он не стал мне отказывать в моей просьбе — на время отсутствия большинства шаманов Орды ты станешь помощником старого оставшегося шамана. Он уже почти слепой, а ты будешь его глазами и руками. Он будет ждать тебя в своей юрте завтра утром.

Сергей поблагодарил Бике за такой щедрый подарок и пообещал вечером прийти петь для ее гостей. Он обратил внимание на то, с каким интересом смотрела на него ханская дочь, и недоумевал, связано это только лишь с тем, что ей необычно общаться с русичем, или этот интерес может означать нечто большее.

Когда Бике ушла, Матвеев спрыгнул в яму и принялся за работу с удвоенной энергией. Он теперь ждал наступления вечера, как солдат — демобилизации, ведь это могло принести ему одновременно освобождение от ежедневной тяжелой работы и возможность побывать в половецком городе.

— Повезло тебе, русич, а мы здесь до скончания века гнить будем, — бурчал Куркутэ и с ожесточением долбил лопатой землю.

— Не забудь сказать хатун, что мы твои друзья и во всем тебе помогали. Может, и шаману вместе послужим, — заискивающе улыбаясь, шептал Була.

— Чем смогу, помогу, — ответил Сергей, а про себя подумал: «На фига вы мне нужны, ушлёпки бесполезные? Тут каждый сам за себя, а навязываться со своей просьбой к дочери Тарха или к незнакомому мне шаману как-то неохота…»

Ближе к вечеру за Матвеевым пришла служанка от Бике и повела его в Шарукань. Впервые Сереге выпала возможность увидеть вблизи стены городка. Они представляли собой обтесанные дубовые и сосновые бревна, достигавшие в высоту около четырех метров и плотно подогнанные одно к другому. В то время это было неплохое и довольно прочное ограждение, но до наших дней ему по понятным причинам дожить не довелось. Шарукани еще было очень далеко даже до маленького городка в нашем понимании, но все же он был гораздо больше Сакзева становища. Когда они прошли за частокол, Сергей начал с любопытством вертеть головой по сторонам. Ему все было в диковинку в половецком городке. Покосившись на идущих сзади охранников, он тихо попросил служанку:

— Девица-красавица, расскажи мне немного о вашем городе.

— А что рассказывать, ты и сам все видишь, — немного смутившись, ответила девушка. — Вон, вдалеке — большая юрта хана Шарукана, там сейчас живут его жены и дети. А рядом стоят юрта нашего хана Тарха, куда мы сейчас идем, и двух других ханов. Пока мы все здесь живем, а когда наши ханы вернутся с победой, мы отправимся обратно в свои кочевья и юрты с собой заберем.

Но больше, чем ханские разноцветные юрты Серегу заинтересовали глинобитные хижины — первые стационарные дома, увиденные им в этом мире. Рядом с некоторыми домами располагались хозяйственные строения, похожие на мастерские. Догадку Матвеева подтвердила служанка — это действительно были кузницы, где аланские мастера ковали оружие для орды; и мастерские скульпторов, изготавливавших знаменитых «половецких баб», являвшихся по сути надгробными памятниками. Как узнал Сергей, качество работы мастера зависело от платежеспособности заказчика — бедные кочевники заказывали для своих усопших простые деревянные недолговечные статуи, половцы побогаче — каменные с грубо высеченными чертами лица; а беки, ханы и их близкие — добротные статуи с прорисованными красками частями тела.

Не успела служанка все это рассказать Сергею, как они пришли к юрте хана Тарха, где их уже ждали. Парня переодели в чистую новую одежду и дали умыться холодной водой. В юрту он входил совершенно другим человеком. Он увидел богатое убранство ханского жилища и трофейное оружие, развешенное на войлочных стенах. Внутри на почетном месте на персидском ковре сидела Бике в окружении своих подруг — дочерей и молодых жен других ханов.

Матвеев догадывался, что в тот вечер ему предстоит выступать исключительно перед женской аудиторией, не считая нескольких охранников, стоявших у входа в юрту, и трех слуг, подававших напитки и яства. Поэтому его репертуар в основном был заполнен песнями о любви — он постарался вспомнить эстрадные песни 80-90-х и заметил, что покорил сердца половчанок, ведь суровые кипчакские воины не так часто говорили своим женщинам столько комплиментов. Бике весь вечер не сводила своих прекрасных глаз с певца, и он спинным мозгом чувствовал, что творится в душе у девушки.

После окончания представления Сергея угостили кислым вином и мясом. После того, как все гостьи разошлись, к нему подошла Бике, поблагодарила за пение и долго расспрашивала парня про его родные края, а он рад был рассказать ей все, что мог вспомнить и придумать.

— Возьми этот подарок в знак благодарности за то, что ты спас меня от смерти вчера и от тоски по отцу и братьям сегодня, — сказала Бике, сняла со своей руки небольшое медное колечко и протянула его Сергею.

— Это большая честь для меня, хатун! Я буду беречь твой подарок пуще зеницы ока, — поблагодарил её Матвеев. — Если я могу быть еще чем-нибудь для тебя полезен — только скажи…

— Ступай отдохни, завтра у тебя начинается новая работа в услужении у старого Гиргеня, а вечером снова за тобой придет моя служанка. Мне пришлись по душе твои песни, и я хочу услышать их опять.

— С удовольствием, Бике-хатун! Уже жду завтрашнего вечера, — сказал Сергей, поклонился ханской дочери и вышел из юрты в ночную Шарукань.

На улице стояла глубокая ночь, огни уже почти везде были погашены, и возвращаться в лагерь рабов ему пришлось в полутьме. Часовые возле ворот Шарукани проводили Сергея и сопровождавшего его слугу Бике долгим и пристальным взглядом. По пути к своей циновке Матвеев проанализировал прошедший день. Эффект, произведенный им на Бике и других половецких девушек, тешил его самолюбие. Медное колечко, подаренное ему ханшей, висело теперь на веревочке рядом с нательным крестиком (парень не решился одеть кольцо на руку) и красноречиво свидетельствовало о расположении к нему молодой хатун, что само по себе было заманчиво. Предстоящая служба у шамана тоже вселяла в него надежду приобщиться к половецкой медицине и узнать для себя что-нибудь новое, что можно было бы применить на практике в этом мире. В общем, пока все складывалось относительно неплохо. Жаль только, что невозможно поделиться этими мыслями с Николой — он бы тоже разделил радость со своим другом.

На следующее утро Сергей пришел к старому шаману Гиргеню, который жил в юрте недалеко от стен Шарукани. Шаман был предупрежден о приходе нового слуги, но все равно разыграл удивление. Гиргень оказался неряшливым стариком с никогда нечесанной копной волос и отвратительным запахом изо-рта. Он подробно расспросил Матвеева о его прошлом, узнал, что парень обучен грамоте и имеет кое-какие навыки в лекарском деле, а потом дал своему новому помощнику первое задание…насобирать хворост, нарубить дров и разжечь костер. Потом необходимо было принести воду из колодца, почистить казан и т. д. Шаман привлекал Матвеева только к хозяйственным работам. С разочарованием Сергей понял, что старик не намерен ему давать никаких заданий, связанных с медициной, потому что боится вырастить конкурента. «Ну ничего, — не расстраивался Серега, — от меня ты так просто не избавишься. Буду служить тебе, старый ворчун, подольше — со временем все и сам узнаю».

В перерывах между делами Матвеев периодически доставал из-за пазухи медное колечко с восточным орнаментом, смотрел на него и ждал вечера, чтобы поскорее увидеть снова ханскую дочь и подтвердить свою догадку по поводу чувств Бике к нему. Как и обещала хатун, как только начало смеркаться, в юрту Гиргеня пришла Гульнара — служанка Бике — и забрала Матвеева к неудовольствию старика, который хотел загрузить парня очередным заданием.

Когда они вошли в юрту хана Тарха, Бике встретила парня радостной улыбкой и внимательно слушала его песни, поглаживая свою любимую персидскую кошку, сидящую на ее коленях, а потом пригласила его присесть на ковер, где уже стояли угощения и напитки. Как и в предыдущий день, Сергей остался разговаривать с Бике, когда все ее гости разошлись, и их беседа закончилась только с пением первых петухов. Матвеев все это время украдкой смотрел на Бике, но при этом делал вид, что рассматривает её кошку. Они много говорили о культуре и обычаях русичей и половцев. Сергей рассказывал девушке интересные факты из истории и географии — про гуннов и Римскую империю, про великих полководцев, про горы и моря, невиданные доселе для половцев, и про то, что никак не могла знать дочь кочевника, а она слушала его, не перебивая.

— Откуда ты так много всего знаешь? Даже моему отцу и Ченегрепе есть, чему у тебя поучиться, — спросила Сергея девушка, когда он замолчал.

— У нас в монастыре много книг и рукописей имелось. Вот я их почти все и прочел. А читать я с детства страсть как люблю.

— А меня грамоте обучишь? Конечно, девушке читать вроде как не положено, но я тоже хочу получше узнать обо всем, что находится под Вечным синим небом. Мне будет очень приятно тебя видеть у себя в юрте вечерами. Научи меня, и я буду всегда тебе благодарна.

— Тогда я буду с нетерпением ждать завтрашней встречи, Бике-хатун.

— О, как бы я хотела, чтобы этот вечер наступил уже сейчас! Но тебе уже пора уходить… Не задерживайся же завтра! — сказала ханская дочь и долго смотрела вслед Сергею, стоя у входа в юрту.

Теперь Матвеев не сомневался — он, сам того не ожидая, покорил сердце Бике и даже не знал, радоваться этому или нет. С одной стороны, было приятно осознавать, что в него влюблена дочь одного из главных половецких ханов, а с другой — он понимал, что об их серьезных отношениях не может быть и речи, ведь что с ним в таком случае будет, когда вернутся из похода ее отец и братья?

Послушавшись совета волхва, Любомир не пожалел — действительно, в дупле высокого дуба он нашел старое потертое, но вполне еще пригодное, седло и запас еды. А ровно через семь дней от встречи со стариком русич увидел вдалеке стены родного Переяславля. Страже у ворот он жестами показал, откуда приехал, и что у него есть важное послание для князя. К счастью, стражники попались не самые глупые — в часы досуга от скуки они иногда упражнялись в игре в древний аналог современного «Крокодила», и поэтому довольно быстро поняли немого.

— Князь наш Всеволод еще не вернулся из похода, но наместник Войнята сможет принять тебя, а я помогу ему тебя понять, — сказал молодой безусый воин и, взяв под уздцы лошадь Любомира, повел его по городу.

За шесть лет отсутствия Любомира город немного вырос — прибавилось много новых бревенчатых домов; на улицах Плотников и Кузнецов, по которым ехал бывший пленник, стало больше мастерских. Даже несмотря на то, что Любомир не был горожанином, для него тут было все свое, родное, ведь летом раз в неделю он привозил со своего огорода на торжище репу, свеклу и яблоки. И от осознания того, что он уже не в плену, а в столице родного княжества, слёзы радости наворачивались на его глаза. Проезжая по улице, он видел знакомых кузнецов, с которыми после ярмарки когда-то выпивали брагу, но те были заняты работой, а Любомир не мог их окликнуть. Один из мастеров поднял голову, посмотрел на него, но, не узнав, продолжил стучать молотом. «Теперь после плена меня, наверное, и мать родная бы не узнала», — горько подумал беглец.

Воевода Войнята, оставленный на время отсутствия князя наместником Переяславля, услышав о появлении половецкого пленника с важной информацией, вышел встречать его во двор своего терема. Это был уже пожилой важный воин с наполовину седой бородой, в коричневом парчовом кафтане и белых кожаных сапогах.

Внимательно поглядев на Любомира и пояснявшего непонятные жесты стражника, воевода принял решение немедленно отправить гонца навстречу возвращающемуся из похода князю. Как оказалось, Всеволод Ярославич с войском уже был в Киеве и собирался через неделю прибыть домой. Срочные вести вполне могли ускорить его возвращение и сорвать планы половцев.

Уставшего Любомира наместник приказал накормить, отправить в баню и выдать ему новую одежду взамен его лохмотьев. Беглец поначалу хотел отказаться и пойти искать своих детей, но накопленная усталость взяла свое, и, воспользовавшись гостеприимством Войняты, вымытый Любомир впервые за шесть лет уснул в доме на свежей постели со счастливой улыбкой.

Хан Шарукан негодовал. Все шло не так, как он думал. Мало того, что из-за ливней его орде пришлось искать новые броды через разлившиеся реки, и это отсрочило его планы на целых два дня. Прорываясь через Посульскую оборонительную линию, при Лубнах половцы потеряли три сотни всадников и еще три дня, сражаясь всего с сотней русичей. Взятую в осаду крепость так и не покорили, стараясь как можно скорее достигнуть Переяславля. К тому же, в одном из сел ханского телохранителя заколол вилами отчаявшийся русский мужик, не пожелавший расстаться со своим добром. Мужика, естественно, на месте порешили, но осадочек остался. А еще не успел хан, как следует, насладиться грабежом русских деревень, как разведчики сообщили о том, что большие войска князей киевского и переяславского стоят в двухдневном переходе от Переяславля — богатого города, в котором он мечтал вдоволь поживиться, и стены которого были уже видны на горизонте. Шарукану ничего не оставалось, как послать за другими тремя ханами и собрать срочный совет.

Зная положение войск противника, Шарукан предложил внезапным ударом захватить город, взять все, что смогут увезти и возвращаться в степи. Хан Изай поддержал это решение, хан Осалук сомневался, а хан Тарх высказал противоположное мнение.

— Твой план неплох, Шарукан, но ты не учел кое-чего важного. Поверь моему опыту, город взять не так уж просто. Ведь это даже не маленькая порубежная крепость Лубны. Тем более русичи, насколько нам теперь известно, без боя город не сдают. У нас нет времени строить тараны и лестницы, чтобы пробить ворота. А даже если мы и войдем в Переяславль, то наверняка потеряем много всадников, и у нас не хватит людей, чтобы вернуть добычу назад. Предлагаю возвращаться в Шарукань, а на обратной дороге заехать в попутные села. В наши степи русичи не пойдут, и вся добыча будет в целости. А в следующий раз мы сами выманим князей в степь, подготовим им ловушки, и тогда, разбив их армию, сможем без опаски порезвиться в русских городах.

— Хан Тарх, ты всегда был мудр, но в этот раз не говорит ли в тебе слабость? Если мы сейчас отступим от богатого города, то русичи решат, что мы слабы и сами нападут на нас.

— Слабыми мы станем, если по глупости потеряем и воинов, и добычу, Шарукан! Я сказал все, что думаю. Советую тебе прислушаться к моим словам, если ты жаждешь наших побед и в дальнейшем.

Другие ханы и беки, поразмыслив, признали решение хана Тарха более здравым и принялись обсуждать скорый путь домой. Шарукан, сцепив зубы и стиснув кулаки, тоже поневоле согласился, но затаил обиду на старика, помешавшего его первому большому походу.

Так и не причинив вреда Переяславлю, половецкая орда отправилась восвояси, уничтожив по пути шесть дальних деревень и погнав с собою в плен их обитателей. Переяславская конница, отправленная им вдогонку, обнаружили только пепелища и следы орды — половцы растворились в своей Степи.

Для Матвеева эти две недели пробежали незаметно, и хотя каждый день был как две капли воды похож на предыдущий, зато они ни в какое сравнение не шли с его совсем недавней рабской жизнью. Утро начиналось с того, что Сергей приносил завтрак от общего казана старому шаману в юрту, потом целый день выполнял его различные поручения и слушал постоянные несправедливые упреки, на которые научился отвечать молчанием. Зато вечером его встречала Бике, с нетерпением ожидавшая этой встречи весь день, как, впрочем, и он сам. За это время он успел привязаться к этой красивой и умной девушке, которая была, к тому же, интересной собеседницей. Хоть Матвееву было двадцать три, а Бике — всего семнадцать, но благодаря природному уму ханской дочери этой разницы в возрасте совсем не ощущалось. И хоть особой любви Сергей к ней не испытывал, но ему было приятно ее общество. Матвеев, конечно, был не дурак, и не позволял себе ничего большего, чем разговоры и комплименты, прекрасно осознавая, насколько для него может быть опасным излишнее проявление чувств. Он и так однажды слышал, заходя в юрту Бике, что ее служанки перешептывались о чудном монахе и своей госпоже, но, завидев его, быстро замолкали. Хорошо, что пока дальше стен городка слухи не доходили, но что будет дальше… Впрочем, Сергей старался об этом особо не думать и наслаждался общением с ханской дочерью и прохладой летнего вечера после дневной жары.

В один из вечеров он застал Бике в расстроенных чувствах. Она смотрела куда-то вдаль и откликнулась не сразу, когда Матвеев ее позвал. Хатун подняла на него глаза, полные слёз.

— Что случилось, о цветок степи, кто тебя обидел? — спросил парень.

— Сегодня приехал гонец от хана Шарукана — орда возвращается из похода, — упавшим голосом ответила Бике.

— Беда случилась с твоим отцом или с кем-то из братьев? — озвучил свою мысль Матвеев.

— Нет, хвала Тенгри-хану, они живы-здоровы и передавали, что ждут скорой встречи со мной. Но меня совсем не это волнует, — Бике задумчиво замолчала.

— Я тоже искренне сожалею, что мы с тобой теперь будем видеться реже, прекрасная хатун, но наши встречи все-таки возможны?

— Серьёжа, ты не понимаешь! Отец обещал по возвращению отдать меня в жены своему старому другу — хану Осалуку. А я свободная девушка и не хочу выходить замуж за старика, который мне противен и, к тому же, на пару лет старше моего отца. Но и отца я тоже люблю и что делать, не знаю… Понимаешь, у нас девушки сами могут выбирать себе мужа, но отец еще давно пообещал Осалуку свою дочь. За него должна была выйти моя старшая сестра Юлдуз, но она в прошлом году умерла от лихорадки, и теперь мой черед стать женой этого старого кабана. Клянусь степью, он больше похож на вепря, чем на хана.

— Поговори со своим отцом — хан Тарх мудр и любит тебя, а значит, может и отказать хану Осалуку. Думаю, ему не безразлично счастье единственной дочери.

— Может быть, он и мог бы, но дал слово своему другу. А слово хана — закон, иначе что же это за хан? Ведь моего отца все половцы справедливо уважают за мудрость и честность.

— Тогда остается один вариант — бежать из-под венца куда глаза глядят, — в шутку сказал Сергей. — Могу тебя в этом поддержать.

Бике радостно хлопнула в ладоши.

— Я так и знала, что ты это скажешь! — воскликнула она. — Орда будет в Шарукани уже через три дня, а значит нужно действовать быстро. Думаю, к завтрашнему вечеру все будет готово к нашему побегу. Серьёжа, ты уже придумал, куда мы будем путь держать?

Матвеев малость остолбенел от слов ханской дочери, а особенно — от ее молниеносной реакции. Сейчас глупо было бы говорить, что он просто пошутил — он привык отвечать за свои слова. Тем более, что план побега, судя по всему, был у Бике готов заранее. Кроме того, он ведь так давно хотел убежать, а тут сама судьба в лице этой юной половчанки дает ему такой шанс, который грех упускать…

— Поедем в земли моих родичей — русичей, у них мы будем в безопасности. Скажем, что ты тоже в плену у половцев была, придется только тебе, хатун, надеть одежду попроще. А еще нам нужно выбрать такую дорогу, чтобы не встретиться на ней с возвращающейся ордой. Если бы знать, где точно они проходить будут…

— В этом мне помогут мои верные друзья. Они точно нас не выдадут. Ну а пока ступай к себе, собери свои вещи и будь наготове — не отходи далеко от юрты шамана. За тобой придет человек от меня.

Матвеев вышел от Бике, не веря до конца в то, что им вскоре действительно предстоит бежать из Шарукани, и что, по сути, побег ему предложила сама ханская дочь. Дай Бог, их планам сбыться, и скоро он снова обретет свободу. Однако, этим же он подпишет себе смертный приговор в случае, если их поймают. Хотя глупо отказываться от такой возможности… Эх, была — не была…

Настроение Сергея резко улучшилось, и он шел по Шарукани, напевая про себя какой-то веселый мотив. Последнее время он возвращался на свое койко-место уже затемно, а теперь Бике сама отправила его пораньше, и Матвеев поневоле залюбовался половецким становищем, окрашенным в необычные краски лучами заходящего солнца. Все хижины, юрты и глинобитные домики приобрели красноватый оттенок, как будто бы их освещал отблеск от костра. И это действительно было красиво.

Сергея охватила какая-то эйфория. Проходя мимо мастерских, ему показалось, что даже у каменных статуй было некоторое подобие одобряющей улыбки на застывших в безвременье губах, и он счел это хорошим знаком. А в кузнице яростно бил молотом по железу коренастый бородатый кузнец, до того похожий на гнома Гимли из «Властелина колец», что Сергей застыл, изумленно вглядываясь в его лицо.

— Ну, чего уставился? — угрюмо спросил его кузнец.

— Я… это… Леголасу привет передавай, — ошалело сказал Матвеев и быстро пошел прочь, не слушая ворчания кузнеца вдогонку.

В сумерках Сергей добрался до того места, где всего каких-то две недели тому назад Никола закопал припасы в дорогу. Сколько времени прошло с тех пор? И где сейчас его верный друг? Матвеев осмотрел припасы и с удовлетворением отметил, что Никола действительно все качественно запаковал: сухари и вяленое мясо вполне были еще хороши. Теперь они могли пригодиться и нынешним беглецам.

К сожалению Сергея, частью припасов пришлось поделиться с Булой и Куркутэ, которые частенько дожидались Матвеева, даже несмотря на его поздние возвращения, и лезли со своими расспросами. Естественно, он им ничего не рассказывал о своих отношениях с Бике, а в-основном «заливал» про свою службу у шамана, перемежая факты с вымыслом. Вот и теперь мешочек с продуктами не скрылся от жадных взглядов его соседей. Пришлось выдумать, что шаман наградил Серегу едой за хорошую работу. За молчание Куркутэ и Була были угощены парой сухарей и несколькими небольшими кусочками вяленой конины.

Наконец наговорившись с ними, Сергей положил холщевый мешок с припасами под голову и стал ждать с нетерпением завтрашнего судьбоносного утра…

Следующий день тянулся дольше обычного, и Серёга все никак не мог дождаться наступления вечера. Где-то в полдень в юрту Гиргеня заглянул молодой половецкий воин. Поговорив с шаманом, он сделал знак рукой Матвееву, чтобы тот вышел из юрты.

— Приветствую тебя, Сергий. Мое имя Кытан. Меня послала к тебе Бике-хатун. Ты готов отправиться с нами в поход?

— Всегда готов. Сейчас выдвигаемся или как?

— Немного придется подождать. Вот видишь, как раз наша госпожа со своей служанкой отправились на прогулку. Через часок за ними отправимся и мы. Пока что иди к своей веже и жди моего сигнала. Когда услышишь крики, хватай свои вещи и беги к крайней юрте нашей орды. Там мы с тобой и встретимся.

В этот момент на небольшом расстоянии от них по узенькой улочке Шарукани на лошадях проследовали Бике и Гульнара в сопровождении вооруженного воина. Увидев Сергея и Кытана, ханская дочь улыбнулась и кивнула им. По обоим бокам лошади воина висело по мешку. По официальной версии, озвученной Бике стражникам, в них были вещи для прогулки возле реки, которую она хотела устроить вместе со служанкой. Естественно, никто не рискнул досматривать дочь хана Тарха. Один из стражников, правда, попытался в шутку предупредить хатун, напоминая о недавних событиях, чтобы она к воде близко не подходила и была предельно осторожна с незнакомыми лодками, но Бике метнула на него такой гневный взгляд, что шутник быстро заткнулся. Больше Бике с ее свитой никто не задерживал, и она скрылась из глаз Сергея. Подмигнув ему, ушел и Кытан.

Матвеев продолжал работать, жалея, что у него не осталось «Командирских» часов и мысленно отмеряя время. А старик, как нарочно, все нагружал его работой и не давал сосредоточиться. Поэтому, когда спустя немного времени где-то на краю лагеря раздались крики, Сергей сразу не придал им особого значения. Но потом крики стали усиливаться и приближаться. Уже отчетливо различалось грозное слово «пожар». В ту сторону, где располагались юрты хана Осалука, побежали половцы, держащие в руках наполненные водой ведра и бурдюки.

— Что случилось? — спросил у пробегающего кочевника Сергей.

— Пожар! Горят загоны для скота хана Осалука. Хватай ведро и помогай нам поскорее его потушить, пока огонь не перекинулся на соседние юрты, — сказал запыхавшийся половец и побежал бороться со стихией.

Тут до Сереги дошло, что это и был знак, о котором говорил Кытан. Он бодро схватил сумку с припасами и пустое ведро для маскировки и побежал к условленному месту. За время, проведенное в Шарукани, Матвеев уже успел как следует изучить половецкий городок и поэтому для него не составило большого труда быстро оказаться возле той юрты, где его уже ждал Кытан с двумя оседланными конями.

— Садись в седло, русич. Умеешь скакать галопом? — весело спросил его половец.

— А разве у меня есть выбор? — вопросом на вопрос ответил Сергей и, поднапрягшись, залез на коня. Конь косился на незнакомого седока, фыркал и подергивал своей большой головой. — Послушай, Кытан, а он меня не сбросит с седла? — с опаской спросил Серега.

— Это как Тенгри-хану будет угодно, — засмеялся половец. — Не бойся, это мой конь. Я буду ехать рядом, так что ничего страшного не случится. Ладно, хватит разговоров, нам больше нельзя здесь задерживаться. Пришла пора отсюда убираться.

И они поскакали в сторону того самого леса, где почти месяц назад Любомир наконец-то обрел свою свободу. Сергей изо всех сил старался удержаться на лошади, и пока ему это удавалось. Матвеев только один раз обернулся посмотреть на Шарукань и увидел вдалеке языки пламени, разбегающихся во все стороны животных и суетящихся половцев, пытающихся одновременно поймать бегущих лошадей и потушить пожар. В этой суете их побег остался пока незамеченным, за ними никто не отправился в погоню. Это радовало Сергея и вселяло в него надежду на успех этой авантюры. Он поделился увиденным с Кытаном, и тот тоже приободрился и даже улыбнулся. Попутный ветер дул им в спины, как будто подгоняя беглецов, и доносил до них запах гари из Шарукани. Но Сереге все равно легко дышалось воздухом свободы.

«Мы улетаем на крыльях ветра, прям как в песне половецких невольниц, — пришло в голову Матвееву, — Слава Богу, что я уже не невольник! Интересно, как долго продлится теперь моя свобода, и куда ехать дальше будем? О, вот, наверное, и наши спутники уже видны».

На опушке леса Сергея и Кытана действительно встречали ожидавшие их Бике, Гульнара и Ильдей. Бике теперь была одета в дорожный старый кафтан, и похожа на обычную половчанку. Ханскую дочь выдавали в ней только серебряные серьги с подвесками в виде шипов, которые она отказалась снимать, да что-то неуловимое во взгляде, не присущее простой степной женщине.

— Все получилось, моя госпожа, — доложил подъехавший Кытан. — Им теперь долго будет не до нас. Но конечно, когда за нами отправят погоню, то пощады ждать не придется…

— Так а нам и не нужна их пощада! Отныне мы все свободные люди, — радостно сказала Бике. — Но не будем задерживаться здесь… Скорее поедем навстречу новой жизни!

И спустя пару минут пятеро всадников исчезли из виду в густом лесу.

Глава IX Лесными тропами

Беглецам пришлось ехать верхом до самых сумерек. Эта поездка с непривычки очень тяжко далась Сергею. Поэтому, когда они остановились на ночлег, он с огромным облегчением слез с лошади и зашагал на негнущихся ногах к костру, который уже разжигал Ильдей.

После нехитрого ужина, который включал в себя сухари, вяленое мясо и родниковую воду, все расположились на ночлег у костра возле векового дуба. Мужчины договорились, что ночью будут дежурить втроем по очереди. Потянули жребий, и первый черед достался Кытану. Сергей с удовольствием улегся на циновку, облегченно осознавая, что ближайшие четыре-пять часов никуда не нужно ехать и быстро уснул.

Дежурить ему пришлось вслед за Кытаном, и это дежурство в корне отличалось от тех, к которым он привык, работая в реанимации. Здесь от него не требовалось смотреть за показателями кардиомонитора, спасать больных и выполнять назначения врача-реаниматолога, в общем ничего не нужно было делать, кроме того, чтобы не давать костру погаснуть и периодически обходить их стоянку, чтобы самому не уснуть. Было очень скучно. Естественно, ни почитать книгу, ни поиграть на телефоне не было возможности. Единственное, что оставалось — думать.

«Вот хорошо, приедем мы все на Русь, и что дальше? Знакомых у меня нет, что делать — тоже непонятно. Не думаю, что после похода Шарукана русичи встретят Бике и всех остальных с распростертыми объятиями. Все-таки это будет неправильно, если я приведу их на погибель, ведь она дала мне возможность снова стать свободным, а Кытан и его брат относятся ко мне не как к бывшему пленнику, а как к ровне. И где гарантия, что при поездке на Русь мы не столкнемся с возвращающейся ордой? Кочевать бесконечно в степи — тоже не вариант, рано или поздно нас найдут половцы и тогда всем конец. Что же делать?»

Если вначале мысль о побеге для Матвеева была столь желанной, то теперь он не мог полностью осознать, что им всем делать с этой внезапной свободой. Утром он поделился своими размышлениями с Бике.

— Пожалуй, ты прав, Сергей. Мне ночью снился красивый большой город возле синего-синего моря и высоких гор. Там было много каменных домов и прекрасных садов. Думаю, там бы для всех нас нашлось место. Мы с Гульнарой можем ткать красивые ковры, да и вам работа в этом городе из моего сна нашлась бы…

— Синее море? Горы? Точно, да ведь это, наверное, тебе снился Херсонес! — Сергей хлопнул себя по лбу и совершенно проснулся от переполнявших его мыслей. — Как же я раньше до этого не додумался?! В большом городе мы и вправду можем затеряться от погони. Думаю, там можно будет встретить русских купцов и наняться им в услужение. Все же это будет явно лучше, чем рабство или бесцельные скитания в степи.

— Ты знаешь туда дорогу? — спросила Бике.

— Думаю, мы легко ее найдем. Нам только нужно продолжать двигаться на запад и выйти к большой широкой реке — Днепру, а затем двигаться по его течению на юг. Мыслю, через месяц мы прибудем в Херсонес.

За завтраком обсудили новый план с остальными участниками похода. Никто не возражал — братьям-половцам теперь нельзя было возвращаться в родное кочевье, а Гульнара была готова идти за своей госпожой хоть на край света.

Целый день беглецы продолжали свой путь на запад. Сергею уже легче сиделось верхом, он уже приноровился к такому способу передвижения. Конь тоже привык к своему седоку и уже не проявлял желания укусить или сбросить его. Да и ехали они теперь в основном рысью, а не галопом, и уставали не так сильно, как в первый день.

Сергей лучше познакомился со своими спутниками. Он про себя отметил, что Кытан был более серьезный и рассудительный, а Ильдей — весельчак и любитель поболтать. Поначалу они оба относились к Матвееву с некоторым недоверием, но совместный путь сблизил их, и теперь они уже свободно общались с русичем.

Вечером на одном из привалов Сергей подсел ближе к Бике, гревшейся возле огня. Ее черты лица, озаряемые светом костра, теперь казались парню еще более милыми. Языки пламени отражались в ее широких зрачках, когда она задумчиво смотрела на пламя. Бике перевела взгляд на Сергея, и он ощутил в ее взгляде такую же теплоту, как и от пылающего огня. Игра светотени на ее лице делала черные изогнутые брови и пушистые длинные ресницы контрастнее. Да и само лицо в этом свете смотрелось еще привлекательнее, придавая природной красоте девушки особой загадочности. Улыбка заиграла на пухлых губках Бике, сделав их еще более прекрасными и желанными. Парень осмелел настолько, что приобнял ее за плечи, склонился к ее маленькому ушку и начал рассказывать что-то интересное, а потом не удержался и поцеловал ханскую дочь. Бике на миг смутилась, но потом в ответ сама поцеловала парня. Кытан и Ильдей удивленно вытаращили на них глаза, но верная служанка отправила их собирать ветки для костра, и сама ушла вслед за ними.

Когда влюбленные остались одни, Матвеев еще раз обнял Бике, и они слились в страстном поцелуе. Он попытался уложить хатун на циновку и начал уже проводить пальпацию ее юного упругого тела, но Бике мягко рукой отстранила Сергея и громко сказала:

— Как ты смеешь распускать руки на ханскую дочь! — а потом уже потише добавила, — Извини, Серьежа, ты мне нравишься больше даже, чем ночное звездное небо над степью, но до нашей свадьбы я не могу принадлежать тебе. То, что можно простолюдинам, запретно для хана и его родни. Такие у нас законы степей. А здесь, как сам видишь, нет ни моего отца, который благословил бы наш брак (хотя он вряд ли когда-нибудь это сделает), ни шамана, который бы призвал на нас благословение духов Степи.

Матвеев и раньше понимал, что просто так пофлиртовать с дочерью хана, а потом расстаться с ней, будет очень сложно. Но после ее слов о свадьбе, он понял, что девушка настроена решительно. Самое интересное, что Матвееву даже не пришлось просить руки хатун — всё воспринималось как само собой разумеющееся. К тому же такое современное ему понятие, как «гражданский брак», в те времена отсутствовало напрочь, и само предложение об этом могло нанести смертельное оскорбление Бике. А ведь она действительно успела понравиться парню, была его единственным союзником и товарищем по несчастью в этой ситуации и обижать ее он точно не собирался.

— Это верно, — горько усмехнулся Сергей. — Кроме того, тебе бы пришлось принимать веру христианскую, чтобы нас мог обвенчать наш православный священник. А без этого я тоже не могу жениться на тебе. Так что придется нам немного подождать.

— Расскажи мне поподробнее о вашей вере, раз мне предстоит креститься, попросила Бике. — Я знаю лишь немногое из того, что рассказывал нам Ченегрепа.

Она положила свою прелестную умную голову на плечо Сергея, а он укрыл ее накидкой и стал неторопливо повествовать ей об Иисусе Христе и Его учении так, как будто бы рассказывал ребенку. Бике внимательно слушала парня, не перебивая, и задавала вопросы лишь тогда, когда он останавливался, чтобы передохнуть. Видно было, что её это действительно интересовало.

Тем временем на небо выкатился бледно-желтый блин луны, из темноты послышались шаги ушедшей для приличия Гульнары и заливистый смех одного из братьев. Вскоре они все вышли на поляну, освещенную лунным светом. Раскрасневшаяся служанка поправляла платье, а Кытан и Ильдей посмеивались, глядя на нее и друг на друга. Заметив Бике и Сергея, они прекратили веселье и сели к костру недалеко от них, тоже делая вид, что внимательно слушают. Через некоторое время Матвеев обратился к Бике и услышал только сладкое сопение в ответ. Он бережно уложил девушку на её циновку, а сам разместился в нескольких шагах. Остальные тоже вскоре улеглись по своим местам, и только дежурный Кытан остался бодрствовать и задумчиво глядеть на горящий костер.

Всех пробудил среди ночи громкий крик Кытана: «Тревога! На нас напали!»

Ильдей резко подскочил, выхватил саблю, сунул копье в руки просыпающемуся Сергею и сказал: «Охраняй хатун, монах», — а сам пошел сражаться с непрошеными гостями. Матвеев осмотрелся: намечалась если и не битва, то небольшая потасовка.

Судя по одежде и крикам, нападавшие были «дикими половцами», хозяевами тех лесов. Их было семеро, и пришли они, скорее всего, увидев костер издалека. Первой мыслью парня было, что их настигла погоня из Шарукани. Но они ничего не говорили, а сразу устремились к вещам Бике и братьев половцев. Тогда до Матвеева дошло, что на них напали обычные разбойники, промышлявшие где-то в этих лесах.

Один из разбойников схватил мешок с припасами путников, другие двое стал развязывать стреноженных коней. В это время четверо остальных кинулись на Кытана, но при нем всегда рядом был его заветный лук и колчан со стрелами. Первый же разбойник левым глазом поймал стрелу Кытана и навсегда прилег отдохнуть. Сабля второго взметнулась над головой лучника и выбила искры, встретив на своем пути саблю Ильдея. А Кытан отбросил лук и схватился на кинжалах с третьим бандитом. Тем временем самый крупный из разбойников — лысый здоровяк с тупым лицом, вооруженный большой дубинкой — устремился к девушкам, намереваясь взять в плен одну из них. Бике и Гульнара в ужасе прижались друг к дружке. Но на пути бандита вдруг возник Сергей, сжимавший в руках копье. Матвеев попытался проткнуть разбойника своим оружием, но тот, несмотря на габариты, ловко уклонился от его выпада и одним ударом поломал копье Сергея. Матвеев воткнул обломок копья в жирную ногу бандита. Тот рассвирепел и одним мощным ударом отбросил Сергея к дереву, об которое парень ударился спиной и охнул от боли. Здоровяк подошел ближе, зловеще осклабился и занес свою палицу над головой Матвеева. Тот вжал голову в плечи и мысленно приготовился к смерти. Братья половцы сражались далеко и помочь ему не могли.

Внезапно лицо разбойника подернулось гримасой ужаса, он посинел, захрипел, схватился за сердце и рухнул на землю, как подкошенный. Сергей облегченно вздохнул и перекрестился. Он уже привык к тому, что в этом мире почему-то сама судьба, закинувшая его сюда, помогает справиться с врагами и удивляться особо не стал. Вместо этого он побежал помогать братьям половцам.

К этому моменту Ильдей расправился со своим противником, и тот катался по земле с распоротым животом. Соперник Кытана попытался сбежать, но был настигнут вдогонку половецкими стрелами. Те трое разбойников, которые изначально занимались припасами, сбежали вместе с запасом еды и двумя лошадями, бросив раненых и убитых товарищей. В принципе, раненым был только один, но с ним долго церемониться не стали. Ильдей добил своего врага, одним ударом срубив его голову. Сергей не препятствовал этому убийству, потому что хоть и был врачом, но не желал возиться с раненым разбойником, который в любой момент мог бы снова стать врагом.

Матвеев подбежал к здоровяку, который сражался с ним. Тот уже был мертв. Разбойник лежал на боку, и было четко видно, как стрела с красным оперением, вошедшая ему в спину, своим наконечником выходила четко в области сердца. Это объясняло мгновенную смерть толстяка. Матвеев обошел поляну и увидел, что один из разбойников был сражен стрелой точно в глаз, а у второго одна стрела торчала из спины, а другая, тоже с красным оперением, попала в затылок, и ее острие выходило у несчастного ровно посередине лба.

— Где ты научился так метко стрелять? — спросил Сергей у Кытана.

— Жить захочешь, и ты научишься, — ответил половец, — а если есть желание, могу преподать тебе несколько уроков. Но пока это не главное, иди лучше успокой Бике-хатун.

На удивление Матвеева успокаивать Бике не пришлось. Это Гульнара тряслась от страха, а ее госпожа стояла рядом с луком в руках.

— Жаль, что я не нашла свое оружие раньше, — сказала хатун, — этим грязным разбойникам не досталось бы ничего.

— Не знал, что ты умеешь этим пользоваться, — удивленно сказал Сергей, — я-то думал, что стрелял один Кытан.

— А ты проверь того разбойника, что остался лежать на опушке. Не будь я дочерью хана Тарха, если красная стрела не вонзилась ему в затылок. Да и еще кое-кому стрелу в сердце я послала, — подмигнула Бике Матвееву, — Так вот, это мои стрелы. Смотри, не обижай меня.

Последние слова Бике сказала уже в шутку, но все равно Матвеев зауважал ханскую дочь еще больше.

Следующие несколько дней прошли без особых приключений, если не считать того, что ехать теперь пришлось на трёх конях: на одном восседал более тяжелый Ильдей, Кытан взял к себе пассажиром Сергея, а девушкам пришлось ехать на коне Бике. Кроме того, шаруканских припасов больше не было, и Кытану пришлось каждое утро брать свой лук и выходить на охоту. Благо, охотником половец был хорошим, дичи в лесах водилось много, так что он никогда не возвращался с пустыми руками. Ильдей взял на себя заботы о приготовлении пищи, и, хоть он и не был поваром, но получалось это у него профессионально и очень даже вкусно. Своими кулинарными талантами, приправленными остроумными шутками, он покорил сердце Гульнары, соскучившейся по мужскому вниманию, и они всё чаще проводили время вместе.

Теперь рацион путешественников расширился и включал в себя и жареную утку, и уху, и шашлык из зайчатины. На более крупную дичь Кытан не охотился, потому что у них не было избытка времени для разделки туш. Вечерами Сергей и Бике долго беседовали у костра, обсуждая проведенный день, и строили планы на их будущую жизнь в Херсонесе. Братья половцы с Гульнарой уходили в сумерки, и вначале до Матвеева откуда-то издалека доносился их смех, а потом смех стихал, уступая место еле слышным вздохам и стонам. Это означало, что остроглазый Кытан пошел на вечернюю рыбалку/охоту, а его брат и служанка были вплотную заняты друг другом. Сергею оставалось им только невольно завидовать.

Как-то раз на одном из дежурств у костра Матвеев снова грустил о невозможности возвращения в свое родное время. Где-то вдалеке выли волки. Слушая их леденящий душу вой, Сергей очень бы не хотел оказаться рядом с этими зверями и радовался, что путешествует не в одиночку. Парень смотрел на большую полянку, на которой они расположились в этот раз, вглядывался в ночное небо и думал: «Какие яркие сегодня звезды на небе! Хоть в городе они и не настолько яркие, и воздух не такой свежий, но я бы не раздумывал и отдал несколько лет жизни, только чтобы вернуться домой».

Он уже научился хорошо ориентироваться по луне и звездам и знал, что до рассвета оставалось чуть менее часа, а значит можно подбросить хвороста в костер и немного подремать. Еще с дежурств по реанимации у Сергея осталась способность чутко дремать, не проваливаясь в глубокий сон, и парень всегда при возможности старался так и делать.

Внезапно сквозь легкую дремоту он услышал, как будто кто-то зовет его по имени. Сергей поднял голову, но все его спутники спокойно спали, а Ильдей еще и похрапывал во сне. Парень снова прикрыл было глаза, но опять явно услышал чей-то голос:

— Сергей… Матвеев…

Он удивился еще больше, ведь его фамилию здесь никто не мог знать. Внимательно посмотрев по сторонам, Сергей различил в предрассветных сумерках возле двух сосен фигуру незнакомца с посохом, который жестами приглашал его подойти к себе поближе и прикладывал указательный палец к губам. Матвеев вначале хотел разбудить братьев половцев, но интерес взял верх над осторожностью, и он, стараясь не шуметь, двинулся в сторону незнакомца. Сделав несколько шагов, Сергей уже отчетливо видел перед собой старика, похожего, судя по внешнему виду, на кудесника из старых фильмов. Над головой у незнакомца на ветке сосны сидела небольшая сова и таращила на Сергея свои круглые желтые глаза. При приближении Матвеева старик заулыбался и произнес:

— Ну здрав буди, Сергей Матвеев! Я ведаю кто ты, откуда здесь появился, что с тобой было и что тебе предстоит. Если тебе интересно это узнать и со мной потолковать, давай отойдем на дюжину-другую шагов от вашего становища, и я тебе расскажу.

Глава X Откровение Кудеяра

Изумленный парень кивнул и двинулся вслед за стариком. Когда они отошли шагов на сто от костра и подошли к небольшому лесному озерцу, старый кудесник сел на поваленное дерево, пригласил присесть рядом с собой Матвеева и с минуту пристально смотрел на него, расплывшись в блаженной улыбке, а потом продолжил:

— Так вот ты какой, товарищ Матвеев?! Много же времени нам понадобилось, чтобы с тобой увидеться! Ты уже, чай, полтора месяца в этом мире?

— Да, наверное, где-то так — я уже сбился со счету времени. А кто вы и откуда меня знаете? — недоуменно поинтересовался Сергей.

— Все здесь знают меня как волхва Кудеяра, а на самом деле меня зовут… — при этих словах старик встал, откашлялся, приосанился и протянул свою крепкую морщинистую руку парню, — Кудеяров Владлен Ильич, кандидат исторических наук, ассистент кафедры археологии исторического факультета Ленинградского государственного университета, — он произнес эту фразу на одном дыхании, а потом оценивающе посмотрел на собеседника и добавил: «Как же давно я хотел это сказать!»

Сергей от удивления онемел, машинально пожал протянутую руку и только смог из себя выдавить: «Матвеев… Сергей… Впрочем, вы и так знаете…»

— Да-да, я жду тебя, как в сказке, здесь уже тридцать лет и три года. Честно говоря, уже и не верил, что пророчество когда-нибудь сбудется и впал в крайнее отчаяние, и тут в небе пролетела та самая комета… А потом появился ты… Ну ладно, твои друзья еще не скоро проснутся, можешь быть уверен, так что я расскажу все по порядку. А ты слушай, не перебивай, а потом задашь свои вопросы.

Видишь ли, когда-то я, как и ты, был простым советским гражданином и жил обычной жизнью: слушал радио, смотрел телевизор, ходил в турпоходы, ездил на автомобиле. А еще я преподавал на кафедре археологии в Ленинграде. Ну а летом мы ездили на раскопки. И вот однажды, далеким теперь уже и для меня и для тебя, июльским днем 1979 года раскопали мы гробницу одного хазарского вельможи. Может это был один из хазарских каганов, кто теперь скажет… А дело было в окрестностях Дербента, это в республике Дагестан. Если бы я только мог предположить, что произойдет, я бы лучше тогда поехал в санаторий в Евпаторию вместе с женой на всё лето… Но сделанного не воротить… Так вот, нашли мы с моим товарищем Шуриком Знаменским золотую пластину искусной работы персидских мастеров. На ней была выгравирована змея, кусающая себя за хвост, и в центре этого кольца виднелись какие-то полустертые непонятные символы. Другие наши коллеги работали на дальнем участке, и мы решили эту пластину им показать. Естественно, и речи не было о том, чтобы нам забрать этот артефакт себе. Но почему-то так она нам понравилась, что начали мы с Шуриком в шутку за нее бороться, как дети малые. Знали же, что вещь хрупкая, старинная, а что-то перемкнуло у нас в головах.

В какой-то момент мы с Сашкой одновременно схватились за пластину, потянули в разные стороны, раздался треск и мы… провалились в яму, которую до этого не замечали. Мы скатились по ступенькам в подземное помещение, где горели факелы и были надписи на стенах на древнетюркском языке. В руках у меня оказалась половина золотой пластины, а у Шурика — вторая половина. Вдруг я увидел человека в балахоне с капюшоном, который кинжалом что-то отковыривал от стены. Услышав шум нашего падения, он обернулся и удивленно смотрел на нас. Это был высокий худой молодой человек с длинной черной бородой. Неподалеку от него на земле лежал мешок с сокровищами, судя по всему, награбленными в этой гробнице. Шурик тоже заметил незнакомца.

— По любому, черный археолог. Нельзя дать ему уйти, Влад, — сказал он мне, а потом обратился к незнакомцу, — Гражданин, что это вы тут делаете? Вы в курсе, что все найденное вами, принадлежит советскому народу? Сдавайте драгметалл по-хорошему, а иначе — пройдемте с нами в милицию.

— Сопротивление бесполезно, — поддержал друга я, — снаружи нас ждут наши товарищи, которые однозначно не дадут вам уйти, если вы не будете благоразумны.

В ответ незнакомец гневно крикнул что-то непонятное и кинулся на нас с кинжалом и факелом. Хоть я из всех видов спорта всегда предпочитал шахматы, но, тем не менее, смог выбить у него из рук факел. А Сашка был каэмэс по боксу, поэтому легко обезоружил его и отправил в нокаут. Он пошел за подмогой, чтобы связать негодяя и доставить в милицию, а я остался сторожить его и сокровища. Но когда Шурик поднялся по ступеням вверх, то сразу заподозрил что-то неладное. Во-первых, он вышел не из ямы, а из руин гробницы, которых раньше точно мы не видели. Во-вторых, нашей группы нигде поблизости не было — не могли же они взять и уехать без нас в самый разгар раскопок. В-третьих, у стены гробницы стоял привязанный ишак, хотя еще десять-пятнадцать минут назад до того, как мы провалились под землю, никого едущего верхом на ишаке на горизонте не наблюдалось.

Тем временем я попытался перевести таинственные письмена на стенах и отвлекся от нашего противника, как вдруг почувствовал резкую боль в правом боку… Оказалось, что этот незнакомец очнулся, ударил меня спрятанным вторым кинжалом, забрал мою часть пластины и пока я ненадолго потерял сознание, он скрылся в потайном ходе. Как жаль, что мы не добили ту сволочь сразу! Спустившись обратно, Шурик обнаружил меня лежащим в луже крови. После того, как я рассказал ему о случившемся, он попытался найти этот ход, но безуспешно… Потом я кое-как остановил кровотечение, Шурик мне помог подняться, взвалил на плечо мешок того бандита, и мы отправились на поверхность.

Однако наверху нас ждало разочарование — битый час Шурик искал хоть кого-нибудь из нашего археологического отряда, но так никого и не нашел. В общем, решил он погрузить меня на ишака и поехать в ближайшую деревню, где наверняка можно было или найти фельдшера, который бы перевязал рану, или вызвать «Скорую» и поехать в районную больницу. Ближайший населенный пункт, в котором мы запасались продуктами, был всего в трёх километрах от места проведения раскопок. Каково же было наше удивление, когда, пройдя эти самые три километра, никакого селения не оказалось! Как будто его и не существовало никогда… Пройдя приблизительно пять километров, ни асфальтированной дороги, ни одной живой души мы тоже не встретили. Мы понятия не имели, что делать дальше. Я потерял много крови, и у меня больше не было сил для того, чтобы продолжать движение, да и Шурик изрядно подустал.

Он предложил заночевать у одной мелкой речушки, где можно было добыть чистой горной воды. В мешке, притороченном к седлу ишака, Шурик нашел две пресные лепешки и бурдюк с вином. Этого нам хватило, чтобы немного подкрепить силы и пережить ночь.

Весь следующий день мы провели в ожидании и надежде встретить хоть кого-нибудь, кто мог бы нам помочь. Мой товарищ поднимался на разные возвышенности и напрягал зрение, чтобы хоть на горизонте что-то увидеть. Но все было тщетно. Возле нас лежал мешок сокровищ, но по злой иронии судьбы мы не могли за него нигде купить ни лекарств, ни хотя бы обычной еды. Я чувствовал сильную усталость и постоянно просил пить. Вдобавок ко всему и жара тогда стояла несусветная, а над головой у меня начали кружить стервятники. Наше положение становилось все безнадежнее. Я предложил Шурику оставить меня у реки и уходить на поиски помощи, но он ответил, что никогда не бросит друга в беде.

Ближе к вечеру, когда мне в голову стали уже лезть мысли о самоубийстве, на горизонте вдруг показалось облачко пыли, которое со временем стало приближаться к нам, увеличиваясь в размерах. Потом стали различимы всадники. Их было всего пятеро. Шурик обезумел от радости, стянул с себя рубаху, привязал ее к большой палке и принялся махать ей, как флагом, чтобы привлечь их внимание. И у него получилось — всадники подъехали к нам. На них были доспехи древнерусских воинов и говорили они также на старинном языке. На вопрос о том, что за фильм снимается и где их съемочная группа, они непонимающе молчали. Однако долго расспрашивать их времени не было, мы описали свою беду, но они нас посчитали за юродивых и взяли с собой из жалости.

Воины привезли нас в небольшой лагерь, где было помимо них ещё человек пятьдесят-шестьдесят в подобных доспехах. Я подумал, что уже начинаю бредить. Один из всадников, привезших нас, привел ко мне пожилого человека, которого эти воины называли «Лекарь». Он промыл и перевязал мои раны, дал мне горького зелья. Я уснул и проспал сутки, как младенец. Когда я проснулся, то слабость еще была достаточно выраженной, но мне уже было намного легче.

Шурик очень обрадовался моему возвращению. Он помог мне встать и немного пройтись, а также рассказал то, о чем узнал. Выяснилось, что эти воины были остатками дружины тьмутараканского князя, ходившей в поход на Арран и потерпевшей поражение. Поначалу мне казалось, что это хорошо организованный розыгрыш. А потом я увидел раненых… Там были воины с выбитыми глазами и пробитыми головами, лишившиеся руки или ноги в сражении. Многие из них умерли в первый день. Я понял тогда, что всё происходит по-настоящему и насколько мы с Шуриком в прямом смысле слова «попали в историю».

Разбитое войско возвращалось домой в Тьмутаракань. Вместе с ними пошли и мы. Все сокровища, кроме половины той злосчастной золотой пластины, Шурик в добровольно-принудительном порядке отдал в благодарность за наше спасение молодому княжичу Евстафию, возглавлявшему этот поход. Я уже запамятовал его славянское имя, помню лишь то, с которым он был крещен. Юному княжичу было всего восемнадцать лет, но княжескую кровь в нем было видно издалека. Это был высокий стройный юноша с длинными темно-русыми волосами и ясными голубыми глазами. Несмотря на его молодость, воины относились к нему с почтением не столько из-за его титула, а благодаря тому, что княжич их сам уважал и обращался с ними, как со своими старыми друзьями. Евстафий не отсиживался за спинами своих ратников, а проявлял доблесть и отвагу в бою, где и был ранен. Свидетельством этого была его левая рука, висящая на перевязи. Под командованием княжича Евстафия и его опытных воевод неприступный Арран чуть не был взят, если бы не предательство союзников-сарирцев. Княжич все порывался продолжать бой, но потом внял советам мудрого воеводы, опасавшегося окружения, и отступил с остатками потрепанной дружины.

— Ещё бы! Ему есть в кого быть отважным, — взахлёб рассказывал мне Шурик, — знаешь, кто его отец? Князь черниговский Мстислав Владимирович, сын князя Владимира Красна Солнышка, представь себе! А дядя княжича — кто бы ты думал? Сам Ярослав Мудрый. Вот это мы с тобой попали в переплет, Влад! И раз уж мы с тобой здесь, мне не терпится вживую их увидеть.

— Да ты что?! А как же наше время, наши семьи? Есть идеи, как нам снова домой попасть?

— Не для этого нас комсомол воспитывал, чтобы мы от трудностей бегали. Давай мы здесь все изучим, как следует, а потом найдем способ вернуться в Советский Союз. Представляешь, мы сможем сразу написать докторские диссертации и заодно Государственные премии получить за вклад в советскую науку!

— Ага, или прямиком на дурку угодить, если еще получится вернуться!

Кстати, тогда я и стал называться Кудеяром, подумав, что это подходящее имя для того времени. Как я уже говорил, нас изначально восприняли за юродивых, сумасшедших то бишь. Шурик только подтверждал это прозвище, с восторженным лицом расспрашивая воинов об обыденных для них вещах. Его можно было понять — ведь он впервые видел перед собой настоящих древних русичей, брал в руки мечи, щиты и копья не в качестве музейного экспоната или археологического трофея, а как боевое оружие. Шурик даже упросил одного из воинов научить его обращаться с мечом. У воинов его неподдельный интерес ничего, кроме улыбки, не вызывал. Действительно, для нас с тобой было бы странным, если бы кто-то в нашем времени рассматривал бы как чудо техники авторучку или велосипед. В общем, мой друг воспринимал все происходящее, как веселое приключение, а я не мог избавиться от нарастающего чувства тревоги. Мои опасения подтвердились уже очень скоро. На четвертый день нашего пути войско княжича угодило в тщательно спланированную засаду.

Наш отряд передвигался по горной местности и сильно растянулся из-за раненых, которых везли на телегах. В их числе был и я. Внезапно из-за гор, из-за деревьев и как будто бы из-под земли на нас набросились вооруженные горцы-наемники. Их было намного больше, чем нас, и никто не ожидал нападения. Но по приказу княжича воины быстро взяли в руки оружие, и пошли в последний бой. Хоть я и успел послужить в советской армии, но был еще слишком слаб, чтобы сражаться, и стал только невольным свидетелем боя.

Раздались яростные крики с обеих сторон, и закипела кровавая битва, все подробности которой я тебе рассказывать не буду. В конце концов русичи одолели, но победа досталась слишком дорогой ценой. Из всего отряда осталось в живых человек двадцать. К моему великому ужасу, в этом бою полег и мой товарищ Шурик Знаменский, тоже взявший меч и попытавшийся биться наравне с воинами. Его отец-фронтовик гордился бы своим сыном. Он мечом сразил одного из нападавших, вырубил щитом по голове другого, но был заколот копьем в живот. Княжич Евстафий сражался как лев, орудуя одной рукой, он убил пятерых противников, но и сам был весь изранен стрелами. Среди грабителей я вдруг увидел нашего таинственного незнакомца из гробницы. Он подкрался к княжичу и нанес ему коварный удар саблей в спину, а после захватил мешок с сокровищами. Разбойники забрали все, что смогли унести, и скрылись, бросив своих убитых коллег по ремеслу.

Похоронив павших, мы продолжили путь в Тьмутаракань. Мне тяжело было расставаться с Шуриком, но делать было нечего. На память о нем у меня осталась только его половина той злополучной пластины. А его тело осталось погребено в той далекой земле на Кавказе, где он так любил бывать… Спустя неделю от ран и заражения крови скончался и княжич Евстафий. Уцелевшие воины долго оплакивали своего юного предводителя и проклинали вероломного сарирского царя, из-за которого погибло столько храбрых воинов».

Старик сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и замолчал, погрузившись в воспоминания. Тем временем начинался рассвет нового дня. В наступившей тишине стало слышно пение жаворонка, сойки и еще каких-то лесных птиц. Лес постепенно пробуждался ото сна.

— А что же было дальше? — с интересом спросил Матвеев.

— Прости меня, старика, Серёжа, что-то думы мои в минувшее улетели. Постараюсь не злоупотреблять твоим вниманием и временем, и не буду останавливаться на деталях. В общем, долго ли коротко ли, но мы прибыли в Тьмутаракань. Там и похоронили погибшего княжича. С тех пор за прошедшие тридцать три года где я только не побывал: и в Чернигове, где видел князя Мстислава Владимировича и жил там два года вплоть до его смерти; и в Киеве, где довелось пообщаться с князем Ярославом Мудрым, у которого какое-то время я даже был на службе писцом. Грамоте-то был я обучен и умел по-старославянски читать и писать. Вот где эти знания пригодились. Единственное, чему нужно было научиться — приноровиться пользоваться гусиным пером, но и это я сумел. Прав был Шурик — если бы мы могли вернуться и опубликовать результаты своих наблюдений — цены бы нашим работам не было. Думаю, сам Брежнев бы нам тогда награды вручил…

В общем, прослужив десять лет верой и правдой в качестве писца князю Ярославу, я добился повышения до должности княжеского тиуна. То есть меня назначили управляющим одним княжеским селом. Первый год я вникал в работу и служил, как положено, а потом меня понесло в сторону. Решил я попытаться изменить историю и поломать княжескую лествицу наследования. Ты же знаешь, какая здесь традиция — великому князю киевскому наследует его старший сын, а тому наследниками являются не собственные его дети, а младшие братья, занимающие главные после Киева города Южной Руси — Чернигов и Переяславль. Со смертью киевского князя на его место садится его брат из Чернигова, а в Чернигов перемещается князь Переяславский, и дальше, как по карьерной лестнице, перемещаются следующие Рюриковичи. Таким образом, теоретически любой князь может оказаться на киевском престоле. Вроде бы все неплохо, только есть одно но: если князь умирает, не успев сесть на киевский престол, то его дети автоматически лишаются такой возможности, как и своих уделов, и становятся изгоями. В дальнейшем их судьба зависит от решения дядьев — куда те разрешать сесть осиротевшим княжичам — туда тем и приходится идти. Так, старший сын Ярослава Мудрого — Владимир Ярославич умер, будучи князем Новгородским, а его сын Ростислав Владимирович был лишен возможности править в Новгороде, став первым князем-изгоем, и отправлен в Ростов, а потом — во Владимир-Волынский и окончил свои дни этой зимой в Тмутаракани, которую сам же и захватил вопреки воле дядьев.

Я же хотел надоумить князя, что нужно прописать в законе, чтобы ему наследовал старший сын, а тому — его дети, а младшие сыновья получали свои уделы в вечное пользование и могли бы претендовать на великокняжеский престол, только если бы у их старшего брата не осталось наследников. Князь Ярослав призадумался над моим предложением. Но это не понравилось некоторым боярам, которые не хотели вечно прозябать в каком-нибудь Турове или Владимире-Волынском. Оклеветали меня пред великим князем, обвинили в язычестве, подстрекательству к мятежу и изгнали в леса.

Так и закончилась моя цивилизованная жизнь. Какое-то время я поскитался по черниговским лесам, а потом меня нашел волхв Велибор и взял к себе в ученики. Он раскрыл мои скрытые способности и обучил меня всем хитростям волхвования и языку зверей. У меня и раньше интуиция была неплохо развита, но я и подумать не мог, что обладаю даром предсказания. И еще много чего я теперь умею. Вот и посох его волшебный по наследству мне перешел. Да уж, чего только я здесь не повидал за почти двадцать лет моей жизни волхва. Убедился в том, что не все сказки лгут. Кстати, ты еще не встречал в этих лесах русалок или лешего? А они здесь есть. Как и другие сказочные существа разной степени опасности.

— Ничего себе! А я пока кроме Вас, разбойников и диких зверей в лесу никого не встречал. Но если вы все знаете, расскажите, как мне снова попасть в свое время?

— Про возможность моего и твоего возвращения рассказывал еще мой учитель Велибор. Он предсказал и комету, которая уже пролетала здесь недавно, и твое появление. Ведь 33 года назад попали сюда мы вдвоем с Шуриком. И раз он погиб, значит, теперь мы с тобой должны найти вторую половину пластины, вместе соединить обе части и отправиться восвояси, чтобы сохранить баланс энергии. Так что для меня ты важен не просто, как земляк из будущего, а и как единственная возможность вернуться домой. Поэтому я наблюдаю за тобой с первого твоего дня здесь и помогаю по мере возможности. Наверняка ты обратил внимание на странные стечения обстоятельств, которые тебя здесь сопровождают…

Сергей ненадолго задумался.

— Значит, это благодаря Вам я стал знатоком половецкого языка, а волк внезапно напал на Биляра на охоте?

Кудеяр с улыбкой кивнул.

— Спасибо Вам за помощь! Без неё мои приключения в этом мире уже давно бы закончились. Но ещё один вопрос меня тревожит: а оказался я здесь случайно не по Вашей милости? И возможно ли посмотреть, что сейчас происходит у меня дома и отправить моим родным какую-то весточку, что я жив?

— Серёжа, во-первых, прекрати меня называть на Вы — тут так не принято, и я уже к этому давно привык. В нашем времени ты бы мог ко мне обращаться по имени-отчеству, а здесь называй меня «дед Кудеяр» и на «ты». А во-вторых, могу тебе честно сказать, что я тебя в этот мир не затаскивал — я же могу видеть только то, что происходит здесь. То есть я не видел тебя в твоем времени, но знал, что это будешь именно ты, и при этом я помнил пророчество, что сюда должен явиться парень из другого мира и подготовил тебе «мягкую посадку», если это можно так назвать. Так что я не могу посмотреть, как там твои родные и связаться с ними, уж извини…

— Так, ну а если Вы… то есть если ты можешь видеть будущее, скажи, когда мы с тобой можем вернуться домой?

— Я же тебе говорил, нужно найти вторую часть этой золотой хазарской пластины. Первая хранится у меня в надежном месте, а где ее вторая половина — я даже своим магическим взглядом узреть не могу. Но я уверен, что мы с тобой ее обязательно найдем. А теперь пришел твой черед отвечать на вопросы, которые меня уже давно терзают. Что произошло в Советском союзе и во всем мире за то время, что я живу здесь? Победили ли мы американцев в «холодной войне»? Как прошла Олимпиада 1980 года, которую я так ждал и на которую, к сожалению, так и не попал? Как поживает мой любимый певец — Владимир Семенович Высоцкий?

Матвеев рассказал всё, что слышал от родителей и знал сам о событиях того времени, которое потерял Кудеяр, и заодно поведал старику о современных технологиях и о событиях последних лет. После его рассказа на несколько минут воцарилась тишина — казалось, что старик раз за разом пропускает через себя полученную информацию.

— Как же так — больше нет ни СССР, ни Высоцкого? Неужели правда у вас теперь почти в каждом доме есть электронная вычислительная машина, которая может писать письма и звонить на другие континенты, и вы научились фотографировать телефоном? Думаю, в вашем нынешнем мире я стал бы чужаком, даже не одеваясь в звериные шкуры…

— Не расстраивайтесь — стоит только вернуться и пожить какое-то время у себя дома, и вы быстро снова ко всему этому привыкнете! — утешал Кудеяра парень. Надо только поскорее нам вдвоем найти недостающий элемент и возвращаться к себе.

— На самом деле тут тоже не всё так просто — переместимся во времени-то мы с тобой вдвоем, но вначале должно исполниться давнее пророчество волхва Велибора. Вот, послушай его:

В лето великого небесного пламени

Будет деяний зловещих знаменье –

Старца два на былую славу

Вновь возродят павшую державу.

Кровью залить они могут весь мир,

Страшный устроят те старцы пир.

Но победить их юным дано,

Которых сердца будут заодно –

Сыну того, кто княжить не успел,

Дщери народа восточных степей,

Лекарю, прошедшему десять веков:

Да сокрушат они всех врагов!

— Без сомнений, в этом пророчестве идет речь о тебе и, можно предположить, о ханской дочери Бике, значит нам нужно найти третьего вашего спутника. По крайней мере, это точно ни один из братьев-половцев — я бы это почуял. И только собрав всех вас вместе, мы сможем исполнить предначертанное.

— Так, а что сейчас делать нам и куда дальше путь держать? Мне идти с Вами, в смысле — с тобой или продолжать наш поход с Бике и ее слугами? И как нам не повстречаться с возвращающейся ордой?

Вместо ответа старик достал из-за пояса почерневшую от времени медную чашу и попросил Сергея зачерпнуть воды из лесного озерца. Когда парень вернулся, Кудеяр бросил в воду щепотку какого-то порошка, прочел заклинание и перемешал веткой содержимое чаши. Потом он внимательно посмотрел внутрь чаши и начал комментировать увиденное:

— Вы уже разминулись с большой половецкой ордой — они почти вернулись в Шарукань… Но встреча с половцами не исключена — где-то пока ещё вдалеке по вашим следам едет погоня… Вам только нужно ехать не на запад, как вы едете сейчас, а повернуть на юг — так вы не просто выедете к Днепру, а и найдете тех, кто вам сможет помочь… Я рассказал всё, что смог увидеть.

Пока Кудеяр смотрел в свою чашу, Сергей тоже попробовал заглянуть туда, но ничего, кроме воды не увидел. Тогда он обратился к волхву:

— Спасибо за совет! Ты же присоединишься к нам в этом походе, раз мы все равно только вместе сможем обратно вернуться?

— К сожалению, у меня еще много дел. Самое главное на данный момент я уже выполнил — мы с тобой встретились. Теперь я займусь поисками нашего билета домой — второй части пластины и постараюсь найти третьего избранного. Ты пока езжай на юг — в Херсонес и, возможно, дальше. Но не переживай, я тебя найду, когда ты мне понадобишься. И ещё — мои волшебные силы не безграничны, и я не смогу постоянно защищать тебя. Так что постарайся как можно реже попадать в неприятности — ты же сам понимаешь, насколько ты мне нужен живым. А теперь нам пора прощаться — скоро проснутся твои спутники. Мы и так с тобой заболтались, но зато я хоть наконец-то душу отвёл.

Действительно, начав свою долгую беседу ещё до рассвета, Сергей не заметил, как солнце успело подняться до верхушек деревьев. Удивительно, что его спутники ещё не проснулись и не принялись его искать. Да и костер, наверное, уже давно потух. В общем, нужно было возвращаться к Бике и остальным. Матвеев поблагодарил старого волхва за такую неожиданную и интересную встречу. Они с Кудеяром пожали друг другу руки и обнялись на прощание, как дед с внуком.

Когда Сергей сделал всего несколько шагов назад, его вновь окликнул волхв:

— И запомни: если какое-то событие тебе предначертано судьбой, то оно непременно сбудется, несмотря ни на что. Так же и с людьми — если твоя судьба связана свыше с судьбой другого человека, то вы встретитесь и будете вместе, преодолевая казалось бы невозможные обстоятельства и долговременную разлуку. Так что — до новых встреч, Сергей Матвеев!

— И ты будь здоров, дед Кудеяр! Я был очень рад нашему знакомству и тому, что ты снова вселил в меня надежду на возвращение! — ответил парень и заметил, как на плечо старику с сосновой ветки слетел совёнок, почему-то не спавший в дневное время. Матвеев помахал рукой старику и пошел быстрым шагом обратно к походному костру. Старый волхв долго смотрел ему вслед.

Глава XI Ладьи на Днепре

Вернувшись в лагерь на большую полянку, Сергей обнаружил своих спутников спящими вокруг потухшего костра. «Странно, ведь они же всегда просыпаются с восходом солнца. Видимо, это всё ещё действует заклинание Кудеяра», — подумал Матвеев и принялся их будить. Проснувшиеся половцы удивились, что спали так долго и списали это на усталость от их долгого пути. Сергей не стал рассказывать им о своей ночной встрече с волхвом, а только поведал о якобы приснившемся ему еще до ночного дежурства вещем сне, который предписывал им изменение маршрута. Вещим снам половцы придавали большое значение, поэтому возражать по этому поводу не стали, позавтракали оставшейся со вчерашнего ужина зайчатиной и отправились в путь.

Поскольку компаса у путников не было, они ориентировались по солнцу. Теперь они вынуждены были покинуть леса и продолжить свой путь по бескрайней степи. С одной стороны, так двигаться было удобней и быстрее, а с другой — сложнее было прятаться от нестерпимой жары, которая стояла уже несколько дней. Во время обеденного привала беглецы рассаживались под одинокими небольшими деревцами, принимали пищу и пару часов отдыхали. Было заметно, что все уже начали действительно уставать от ежедневной дороги и хотели как можно скорее добраться до реки, по которой предстояло дальше плыть на лодке. Лодку же намеревались купить у местных рыбаков или пристроиться к каравану купцов, которых немало в то время поднималось и спускалось по течению Днепра по своим торговым делам.

Через пять дней после встречи с Кудеяром остроглазый Кытан заметил на севере облачко пыли и сразу заподозрил что-то неладное. Он приложил ухо к земле и сказал: «Это несколько всадников. Едут галопом и, скорее всего, в нашем направлении. Надо бы нам поспешить, если мы не хотим с ними встретиться». И действительно, облачко стало стремительно приближаться к беглецам, и уже стали различимы пока еще мелкие фигурки воинов. Двигались они значительно быстрее, чем Матвеев со своими товарищами, потому что каждый из преследователей был один верхом, а конь Кытана и лошадь Бике тащили на себе по два седока. Вот уже вдалеке стала заметна сине-зеленая лента реки. Взмыленные кони почувствовали близость свежей воды и ускорили шаг. Однако расстояние между беглецами и их преследователями неумолимо сокращалось. Сомнений быть не могло — это ехали за ними. До Матвеева и его спутников стали долетать крики и гикания половцев. А его товарищам оставалось лишь подняться на небольшой холм и спуститься к реке. Был отчетливо слышен шум падающей воды — очевидно, там, за холмом были знаменитые днепровские пороги.

Ильдей, скакавший впереди, первым забрался на холм и остановился в недоумении. «Там большие лодки, а рядом с ними — русичи», — крикнул он своим товарищам. — Что будем делать?»

— У нас нет выбора, скачем к ним. И да поможет нам Тенгри-хан! — решительно сказала Бике.

Поднявшись на вершину холма, Сергей наконец-то увидел то, что смутило Ильдея. Возле поросшего камышом днепровского берега ниже порога, с которого сбегали водопадом речные струи могучего Днепра, покачивались на волнах три ладьи. Четвертую ладью тащили волоком по положенным специально для этого бревнам оголенные по пояс гребцы. «Наконец-то я вижу русичей! Значит, не соврал волхв», — подумал Матвеев.

Увидев на холме незнакомых всадников в половецких одеждах, гребцы отошли от ладьи и взяли в руки сложенное у дерева оружие. Судя по шлемам и щитам, это были русские воины. Некоторые из них натянули луки и приготовили стрелы.

— Всё хорошо — я буду говорить с ними, — успокоил Сергей своих товарищей, и они устремились к подножию холма.

— Не стреляйте, православные! — прокричал Матвеев, когда они подъехали к русичам на расстояние, с которого они могли его услышать, — Помогите нам, ради Христа! — Он слез с коня и пошел пешком к русским воинам, подняв руки над головой.

— Ты гляди, как половец по-нашему молвит, — сказал один из воинов своему напарнику, не убирая руки с напряженного лука.

— Я свой, русский, звать меня Сергий. Я бежал из половецкого плена, — продолжал Серёга, — а мои спутники, которые помогли мне бежать, тоже спасаются от погони. Возьмите нас к себе, прошу вас.

К ним подошло ещё несколько воинов и принялось изучающе разглядывать Сергея.

— Вроде и правда, похож на нашего… Вот только одет как степняк.

— А ну покажи крест свой и перекрестись, — говорили воины.

В ответ на их просьбу Сергей достал из-за пазухи свой серебряный крест, сохраненный им даже в рабстве, и перекрестился двумя перстами, как было принято тогда.

— Кажись, действительно, русич. Давайте ему поможем, братцы! Ну что же, присоединяйся к нам. А вот что с твоими спутниками делать? Зови-ка их сюда, — сказал высокий рыжебородый дружинник.

Только успели Бике, Гульнара, Кытан и Ильдей стать на крутой днепровский берег рядом с Сергеем, как на холме показались их преследователи. Увидев беглецов, стоящими среди русичей, они остановились. Матвеев насчитал тринадцать всадников. Русских воинов было втрое больше. Четверо половцев отделились от общей толпы и поехали навстречу своим новым врагам, не доставая сабель из ножен.

— Эй, урусы! Мы не хотим с вами войны сейчас, — сказал по-русски половец, возглавлявший поисковой отряд. Приглядевшись, Сергей узнал в нем допрашивавшего его совсем недавно «половецкого следователя» — Сурьбаря. Сопровождали его половцы из орды хана Тарха. — Отдайте нашу добычу — ханскую дочь, беглого раба и двух гнусных предателей — и ступайте своей дорогой.

— Врёшь, не возьмёшь! Нас так-то поболе вашего будет, — дерзко ответил ему русский дружинник. — Так что возвращайся-ка ты, степной волк, восвояси подобру-поздорову.

— Не бросай слов на ветер, чтобы после не жалеть об этом, урус! Если ты не дурак, то знаешь, что вдоль этой реки кочует еще много всяких разбойных племён. Стоит мне посулить им ханскую награду, и пока вы дойдете на своих ладьях до следующих порогов, наша сила будет в несколько раз больше вашей. Вот тогда и посмотрим, как ты заговоришь.

— Русский воин не числом берет, а умением, — продолжал спорить с кочевником дружинник. Его активно поддерживали другие воины.

Несколько минут они соревновались в красноречии. Было понятно, что и русский дружинник пошел на принцип, и Сурьбарь должен был выполнить ханский приказ, а потому не сдавал своих позиций. Из одной ладьи на берег вышел высокий священник в черной рясе, на которой отчетливо выделялся серебряный крест, и подошел к спорщикам. Он был уже немолод, но крепок по телосложению, а его волосы и борода были посеребрены сединой. Взгляд его серых глаз был настолько проницательным, что, казалось, внимательно посмотрев на человека, он проникал в самые потаенные уголки его души.

— Что произошло, дети мои? — спросил священник сурово.

— Рассуди нас, отец Никон, — сказал рыжебородый. — К нам обратились за помощью бывший половецкий пленник, наш русский парень, и его спутники. А этот кочевник хочет их забрать с собой, и ещё нам угрожает.

— Господь говорит: «Просите, и дано будет вам; ищите, и обрящете; стучите, и вам отверзется». Ежели у нас попросил помощи наш православный брат, значит наш долг — помочь ему. А ты, сын мой, — обратился он к Сурьбарю, — слыхал такую русскую пословицу — «Что с воза упало, то пропало»?

При этом он так испытующе посмотрел в глаза половца, что тот на несколько мгновений онемел. Убедившись в том, что победа в этом споре ему не светит, Сурьбарь грязно выругался по-половецки и произнес:

— Пока что ваш Бог на вашей стороне, но ветер не всегда будет дуть вам в спину, урусы. Мне всё равно нужно сказать пару слов ханской дочери. Это важно.

Бике подошла поближе к Сурьбарю и его свите. Кочевник обратился к ней на половецком языке, так что понимать его из русичей мог только Матвеев.

— Твой отец, будучи в походе, тяжело заболел. А по прибытии в Шарукань вообще слёг в постель. Так что если ты хочешь застать его живым, тебе придется вернуться вместе со мной. А заодно и твоим приятелям, кара которых за побег и поджог кыпчакского стана будет страшна. А ты, хатун, можешь не беспокоиться, тебе и твоей служанке ничего не грозит, даю слово Сурьбаря. Хотя по-хорошему, не была бы ты дочерью хана Тарха, высечь надо было бы тебя за строптивость.

Услышав о болезни отца, Бике побледнела и пошатнулась. Гульнара подбежала к ней, чтобы поддержать свою госпожу. Но в этом уже не было необходимости — Бике была истинной дочерью хана и быстро взяла себя в руки.

— Если ты шутишь такими вещами, как здоровье моего отца, только ради того, чтобы вернуть меня обратно, то пусть отсохнет твой лживый язык, Сурьбарь.

— Да будет так, хатун. Только я тебе не лгу. Наш великий хан, и правда, тяжело болен и скоро может отправиться на встречу к предкам. Поэтому давай не будем терять время и поскорее вернемся к нему.

Бике на минуту задумалась и позвала к себе служанку для совета. Русичи переглядывались в недоумении, не понимая слов половца. Желая им помочь, Сергей принялся переводить речь кочевника. А от себя в конце добавил: «Братцы, не отдавайте только нас поганым половцам на погибель».

— Ну вот видишь, урус, всё-таки я победил, — насмешливо обратился Сурьбарь к рыжебородому дружиннику. — Напрасно только ты воздух гневными речами сотрясал.

— А вот давай мы с тобой сразимся в честном поединке, степняк, тогда и посмотрим, кто кого победит, — яростно ответил ему бородач, сжимая кулаки.

Но Сурьбарь уклонился от его вызова, а вместо этого обратился к Бике:

— Что ты решила, хатун, по доброй воле вы пойдете с нами или будем тратить драгоценное время жизни твоего отца на ненужные споры и кровопролитие?

— К сожалению, ты прав, Сурьбарь, мы с Гульнарой возвращаемся с вами в Шарукань, — тяжело вздохнула она. — А монах и Кытан с Ильдеем продолжат свой путь с русичами.

— Так не пойдёт, Бике-хатун. Мы должны наказать поджигателей ханских конюшен, чтобы другим впредь не повадно было. Кытан, Ильдей — вы жалкие трусы, раз прячетесь за женским подолом.

— Я приняла решение, Сурьбарь. Не пытайся спорить со мной или мы будем тратить драгоценное время жизни моего отца теперь уже по твоей вине.

— Я бы с превеликим удовольствием лично покарал этих предателей. Как по мне, смерть воина лучше жизни труса. Пусть сохранят пока свои ничтожные жизни, но в Орду им теперь нет возврата.

Пристыженные братья-половцы подошли к Бике.

— Мы никогда трусами не были, и готовы понести заслуженное наказание, хатун, — сказал Кытан.

— Это было неплохое приключение, а теперь и умереть за тебя не жаль, — поддержал брата Ильдей.

— Помнится, вы обещали выполнять все мои приказы, — ответила им Бике, — Так вот, слушайте мой последний приказ — охраняйте Сергия и будьте ему верными друзьями.

— Будет исполнено, хатун! — неуверенно ответили ей братья. — Мы будем защищать его даже ценой своих жизней.

Сергей подошел к ханской дочери и обнял её, не обращая внимания на злобное сверкание глаз половцев Сурьбаря и удивленные и одобрительные взгляды русских воинов, которые не знали половецкой речи, но поняли всё по интонации и жестам.

— Не уезжай, Бике! Я успел пообщаться с русичами и узнал, что у них хватит сил одолеть этих наглецов.

— Прости, Серёжа, я не могу бросить в беде своего любимого отца. Может, его ещё можно спасти. Я не прощу себе, если не увижу его живым. Мне обязательно нужно уехать. Если будет угодно Тенгри-хану и твоему Богу, то наши с тобой пути ещё пересекутся.

— Я уверен, что это была не последняя наша встреча. Спасибо тебе за всё время, что мы провели вместе, а в особенности за то, что помогла мне снова стать свободным. Знаешь, я слышал одно пророчество, которое не помню целиком, но согласно ему, мы с тобой обязательно ещё встретимся. А пока возьми в память обо мне вот это, — и Матвеев отдал ей свою старую «Нокию», которую хранил до этих пор, единственную вещь, связывавшую его с прежней жизнью. — Это был мой талисман, пусть теперь он приносит удачу и тебе.

Он поцеловал Бике и крепко сжал её в своих руках. Когда объятия разжались, Сергей заметил на глазах ханской дочери слезы. Они с Гульнарой сели на лошадей и уехали вместе с ухмыляющимся Сурьбарем и его охранниками. Матвеев, Кытан и Ильдей проводили их взглядами и взошли на борт судна, где им предоставили места по распоряжению рыжебородого Яна — капитана, вернее, кормчего второй ладьи.

Сергей долго смотрел в ту сторону, куда Сурьбарь увез Бике. За время, проведенное вместе и в Шарукани и после обретения свободы, он успел привязаться к девушке. Теперь ее будет не хватать. Ее разговоров, милой улыбки, мелодичного смеха, решительных поступков. Что же такое? Почему у него даже в этом мире не складываются продолжительные отношения с девушками? Хотя, даже если не брать в расчет пророчество Кудеяра, Матвеев почему-то знал, что они с Бике расстались не навсегда.

Однако, Сергею не пришлось слишком долго предаваться тоскливым мыслям. Во-первых, сбылись наконец-то сразу несколько его желаний — он обрел свободу, встретился с русичами и путешествует по Днепру на самой настоящей ладье. А во-вторых, все пять русских ладей как раз проходили самое опасное место на Днепре — днепровские пороги, и для того, чтобы их преодолеть, свободные руки трёх новых пассажиров тоже пригодились. Матвеев и его половецкие друзья теперь наравне с прочими воинами тащили волоком ладьи в тех местах, где они не могли проплыть по реке. К Кытану и Ильдею русичи пока относились с недоверием и опаской, ведь они всё-таки были из племени их врагов. А вот Сергея почти сразу восприняли как своего, и даже жалели его, как бывшего пленника, стараясь лучше накормить, чему он был несказанно рад. Видимо, сказывалось то, что в средние века принадлежность к одной религии ценилась гораздо больше, нежели в наше время. К тому же, Серёга рассказал кормчему Яну и другим членам команды свою вымышленную биографию и недавно произошедшие с ним приключения, и русичи прониклись уважением к парню.

Из разговора с гребцами Матвеев выяснил, что эти ладьи принадлежали черниговскому князю Святославу Ярославичу и направлялись они к его сыну Глебу Святославичу, князю тьмутараканскому. По пути в Тьмутаракань ладьи должны были зайти в Херсонес, чтобы пополнить припасы и приобрести церковные облачения и богослужебные книги для тьмутараканских храмов. Сергея и его друзей это вполне устраивало, ведь Херсонес был конечной целью их пути. Тем более, что теперь им можно было путешествовать не втроём, а с несколькими десятками русских воинов, что было гораздо безопаснее. Конечно, можно было поехать с караваном дальше и увидеть неведомую Тмутаракань, в реальное существование которой Сергей до сих пор верил с трудом. Но пока ближайшей задачей было преодоление девяти порогов, которые представляли собой не что иное, как выход горных пород над поверхностью реки, которые формировали скалы, надводные и подводные камни. Матвеев читал о них лишь в исторической литературе, ведь в его времени все пороги находились под водами Днепровского водохранилища. А здесь ему пришлось вживую столкнуться с этим препятствием.

Следующие три порога ладьи прошли относительно быстро — за один день — благодаря опыту старшего кормчего Буслая, управлявшего первой ладьей. Он уже не один раз проходил вверх и вниз по Днепру и умел искусно маневрировать между подводными камнями. Остальные ладьи шли строго по курсу, проложенному им. После четвёртого порога ладьи остановились на ночёвку, хотя вечер только начинался.

— Нужно набраться сил — впереди Ненасытец, — пояснил новичкам кормчий Ян. — Это самый сложный и опасный порог. Много жизней он унёс, потому-то его так и прозвали. Некоторые безумцы до сих пор пытаются пройти его по реке. Единицам удается, остальные гибнут. Мы же не будем искушать судьбу — лучше две версты посуху ладьи будем волочь.

Никто возражать не стал.

На следующее утро к Сергею подошел Кытан.

— Предупреди русичей, что я сегодня на заре видел двух скрывающихся за деревьями печенегов с оружием, не похожих на мирных рыбаков. Они следили за ладьями, а потом вскочили на лошадей и быстро куда-то поскакали. Это значит, что впереди нас может ожидать засада.

Матвеев передал его слова Яну, а тот — остальным кормчим. Хоть они не шибко доверяли половцу, но решили всё же прислушаться к его словам. «Стрела, о которой знают заранее, меньше ранит», — резюмировал их совещание Буслай.

Когда вплотную подошли к Ненасытецкому порогу, было заметно, что все морально напряглись. Грохот от падающей с высоты воды было слышно за несколько верст. Это был самый настоящий водопад, хоть и в миниатюре. Пройти по воде этот порог было практически невозможно, потому что перепад реки в некоторых местах достигал шести метров. Ладьи могли понести при этом серьезные повреждения. Поэтому все, кто здесь проплывал, старались не рисковать и потратить больше времени на передвижение ладей волоком.

Кроме того, видимость в этом месте была ограничена двумя небольшими лесистыми островками со стороны реки и днепровскими кручами, возвышающимися над узкой полоской пляжа, где можно было перетащить ладьи. За этими кручами, скорее всего, могла притаиться засада. Теперь пришло время выполнить хитрую задумку пятерых кормчих. Гребцы всей флотилии вытащили на левый берег Днепра две ладьи и потащили их на небольшом расстоянии одна от другой. Левые борта обоих кораблей были украшены рядом плотно подогнанных деревянных щитов различной расцветки. На палубах ладей рядом с щитами лежало нечто, накрытое плотной тканью. Остальные суда ожидали своего времени перед островками.

Как только ладьи оказались в самом узком месте пляжа, из-за камней и кустов к ним выскочили вооруженные копьями, саблями и луками кочевники. По пологому склону холма с криками и визгами скакали к ладьям конные печенеги. Всего грабителей было, по меньшей мере, человек шестьдесят. Гребцы сразу, будто бы испугавшись их, спрятались за ладьи. Когда разбойники подбежали на расстояние двадцати шагов к кораблям, из-за щитов на их бортах внезапно появились вооруженные лучники и начали, как в тире, практически в упор расстреливать незадачливых печенегов. Вторым залпом накрыло конных кочевников.

В то же время со стороны ближнего островка по мелководью выбежала дюжина дружинников, возглавляемая широкоплечим светловолосым и русобородым воином в кольчуге, который держал в руках большой двуручный меч. «С нами Бог, братья! Вперёд на степняков!» — яростно кричал он. Подбежав к врагам, он двумя взмахами меча отправил к праотцам двоих кинувшихся на него разбойников. Другие воины тоже сыпали удары направо и налево.

Неожиданное подкрепление сломило дух печенегов. Поначалу они, хоть и не ожидали, что русичи будут готовы к их нападению, но всё равно пытались отстреливаться, однако почти все их стрелы попадали в заранее приготовленные русские щиты. А потом, не выдержав натиска дружинников, разбойники побежали врассыпную. С ладей им вдогонку продолжали лететь стрелы.

Матвеев сражаться не умел, поэтому битву наблюдал со стороны. Он видел, как метко стрелял Кытан — каждая его стрела достигала цели и поражала врагов либо в голову, либо в грудь. Русичи тоже сработали все, как одна команда. Благодаря этому, удалось обойтись без потерь, если не считать двоих лучников, слегка раненых печенежскими стрелами. На берегу Днепра осталось валяться несколько десятков убитых разбойников. По приказу капитана у них забрали оружие и оставили лежать на местах.

После непродолжительной битвы главный кормчий Буслай сам подошел к Кытану и поблагодарил его. Сергей переводил слова.

— Пусть Господь сохранит тебя, степняк, за то, что ты вовремя почуял засаду. Прости, что мы не до конца верили тебе сразу. Если бы не ты, то мы бы здесь потеряли и людей, и время, и товары.

— Печенеги были и нам врагами, а теперь раз уж моя судьба больше не связана с Кипчакской степью, давайте будем с вами друзьями.

Главный кормчий Буслай пожал руки Кытану и Ильдею. Его примеру последовали и другие кормчие. С того времени оба брата половца стали считаться русичами за своих. Единственной проблемой был языковой барьер, но Матвеев помогал им как можно скорее его преодолеть.

Пока спускали на воду первые две ладьи, Сергей решил помочь раненым. Одному из них пробившая щит стрела оставила неглубокую кровоточащую рану на наружной поверхности предплечья. У второго печенежская стрела проткнула насквозь левый бицепс. От предложенной помощи воины поначалу отказывались, сочтя их небольшими царапинами, но Сергей был убедителен. Потратив немного времени на поиски чистой воды и куска материи для перевязки, вернувшись к раненым, Матвеев обнаружил возле них отца Никона. Священник нараспев читал «Живый в помощи Вышняго» и обрабатывал раны воинов. Рядом стоял дружинник с раскаленным добела мечом. Увидев подошедшего Матвеева с импровизированным бинтом, отец Никон пригласил парня подойти поближе.

— Господь услышал мои молитвы — я только подумал, что у меня нет повязок для раны. Я слыхал от Яна, как будто бы ты молвил, что лекарскому делу обучен.

— Да, это так, отче. Меня обучали монахи в Святых горах.

— Добро! Тогда я вытащу стрелу из руки Феодора, а ты перевяжи его рану. Ну, с Богом! Держись, Феодор!

С этими словами священник поломал стрелу и извлек ее обломки из двух сторон раны. Из освободившихся от инородного тела отверстий стала сочиться тёмная кровь. По знаку отца Никона дружинник прижёг рану калёным железом. Раненый Фёдор не проронил при этом ни звука, лишь на его лице заиграли желваки. После этой термической обработки Сергей быстро перевязал рану мужественного воина. Отец Никон остался доволен.

— А в каком, ты молвишь, монастыре ты подвизался и кто там игумен? Где находятся эти Святые горы?

— Он находится на меловых горах на берегу Северского Донца. А игуменом у нас был архиепископ Арсений.

— Архиепископ Арсений?! Хмм… Что-то не припомню. Да и про эти горы слышу впервой.

И тут мозг Сергея пробила внезапная догадка, что в XI веке Святогорской лавры вполне ещё могло не быть. А священников в сане архиепископа в то время вообще можно было по пальцам одной руки пересчитать, чего не мог не знать отец Никон.

— Ну, вообще-то это был не совсем монастырь — если точнее, просто пещеры, в которых мы молились. И насчёт сана отца Арсения я тоже мог что-то напутать, — как будто оправдываясь, сказал Сергей.

— Ладно, пусть Господь благословит тебя за помощь. Мы ещё с тобой увидимся, сын мой, — внимательно глядя на Матвеева своим проницательным взглядом, ответил отец Никон.

После разговора с ним Сергею стало как-то не по себе. Ведь вся его легенда, которая была пригодна для половцев, скорее всего была не сильно правдоподобной для священника того времени.

«Что ж, будем надеяться, что у меня из-за этого не возникнет проблем с отцом Никоном или с другими русичами» — про себя подумал парень.

Остальные четыре порога флотилия прошла за последующие три дня без особых затруднений. Стоя у борта ладьи, Сергей любовался красотой широкого Днепра, сверкающими брызгами воды, летящими от ритмично поднимающихся весёл и покрытыми зеленью островками, которые попадались им по пути. С интересом для себя Матвеев отметил, что каждый островок был по-своему особенным. На одном гнездилось несколько семейств белых цапель, берег другого был покрыт толстым слоем речных мидий. Братья половцы, не привыкшие к таким долгим речным путешествиям, хоть и смотрели с любопытством по сторонам, но это не мешало им вместе с русичами ставить паруса и перетаскивать ладьи по суше.

Преодолев последний порог, ладьи причалили к острову Хортица. Отец Никон прочел благодарственные молитвы, все моряки и воины поблагодарили Бога и всех святых за успешное прохождение такого сложного участка пути. А после этого русичи достали из трюмов две бочки с брагой и пивом, разожгли костёр и устроили небольшое празднование в честь победы над печенегами и днепровскими порогами. Засидевшиеся на ладьях без дела воины стали соревноваться в борьбе. Кытан и Ильдей тоже присоединились к ним. Победителем вышел светловолосый красавец Мстислав, возглавлявший пешую атаку на печенегов. Победив последнего соперника, которым оказался Ильдей, он осушил залпом большую кружку пива и запел старинную победную песню. Другие воины стали ему подпевать.

— Наш друг Сергий тоже хорошо петь песни, — хлопнув по плечу Матвеева, сказал по-русски Кытан.

— Ну-ка, будь добр, спой нам то, что половцам пел, — попросил Сергея кто-то из дружины.

Серёга вначале отнекивался, а потом взял да и спел несколько песен из своего «половецкого» репертуара. Теперь он пел уже на русском. Дружинникам его песни пришлось по вкусу. Впрочем, выступать Матвееву пришлось недолго. Когда на землю спустилась теплая июльская ночь, все отправились спать, ведь плыть предстоялоещё долго.

Утром, пока воины пополняли запасы пресной воды и грузились на ладьи, к Сергею подошел отец Никон с серебряным крестом в руках и отозвал его в сторонку.

— Наблюдаю я за тобой, Сергий, уже несколько дней и вижу, что есть в тебе нечто странное. Поведай-ка мне, как на духу, кто ты и откуда к нам пришёл, сын мой, — сурово сказал священник. Серые глаза отца Никона пристально смотрели в карие глаза Сергея.

— Вы же уже знаете мою историю. Мне скрывать от Вас нечего. Клянусь, что я не половецкий лазутчик, если Вы об этом.

— По глазам вижу, что не лазутчик. Но я не знаю никакого монастыря в Святых горах, кроме греческого Афона, но ты же не ромей. И про архиепископа Арсения ничего не слыхал. Да и песни ты поёшь всё диковинные, со словами неведомыми. Итак, кто же ты? Предупреждаю сразу, мне лгать смысла нет — я многое на своем веку повидал.

«Действительно, от него истины не утаишь. Отпираться и что-то выдумывать бесполезно. Надеюсь, я сейчас не допускаю большую ошибку. Слава Богу, на Руси инквизиции в то время точно не было, и меня, по идее, не сожгут на костре. Эх, была-не была…», — подумал Матвеев и рассказал отцу Никону реальную историю своих приключений. Тот его внимательно выслушал, ненадолго призадумался, а потом ответил:

— Готов крест целовать на своих словах?

Сергей кивнул, перекрестился и поцеловал предложенное ему священником серебряное распятие. Теперь его тайна по странному стечению обстоятельств была известна двум людям в этом мире — пришедшему из будущего волхву и хранящего заветы старины священнику.

— Вот теперь я тебе верю. Эвона как тебя угораздило к нам на Русь попасть! Видать, на то была Божья воля. Но не отчаивайся, сын мой, я помогу тебе здесь выжить. Только ты более никому про твою жизнь прежнюю не сказывай. Ты куда со своими друзьями-язычниками направлялся?

— В Херсонес, отче. Думали там скрыться от погони и найти себе работу.

— Поехали с нами в Тмутаракань. Я духовник тамошнего князя Глеба Святославича. Это добрый благочестивый князь и умён не по годам. Будешь ему служить и не пропадешь. Степняков этих тоже с собой бери — воины они хорошие, князю в дружине сгодятся. И ещё — вижу, что парень ты толковый в лекарском деле и ежели пожелаешь, я тебе поведаю о лекарских травах, которыми мы сейчас хвори разные лечим. Тем более, что старый княжеский лекарь не так давно почил, а я один со всем не справляюсь. Посему я как раз ищу себе ученика, авось ты и сгодишься. А ты взамен расскажи мне про развитие лекарского дела в ваше время.

— Дай Бог, тебе здоровья, отче. Я с удовольствием принимаю твое предложение, отправлюсь с вами в Тмутаракань и готов стать твоим учеником. Думаю, что Кытан и Ильдей тоже возражать не будут. Благослови меня, отче, на новый путь.

Отец Никон благословил Матвеева, и они оба сели в ладью, которая поплыла по спокойным теперь уже водам вдоль по течению великого Днепра.

Глава XII В Херсонесе

— Мы прибыли на Лукоморье! — разбудил Матвеева крик кого-то из моряков. Лукоморьем назывался изгиб левого днепровского берега в форме лука в низовье Днепра.

Последняя неделя путешествий прошла спокойно, и вот флотилия приблизилась к устью Днепра, где располагался русский форпост — городок-крепость Олешье, основанный более ста лет тому назад для охраны речной торговли. Хоть этот городок и находился за пределами Киевской Руси и был отделен от неё степью, но имел важное стратегическое значение, потому что был расположен неподалеку от впадения Днепра в Чёрное море, а значит, все суда, идущие по маршруту «из варяг в греки», неизбежно должны были останавливаться здесь. Кроме того, в Олешье дружинники киевского князя нередко встречали византийских послов и духовенство.

Русская крепость представляла собой огороженную частоколом территорию, на которой располагались землянки рыбаков и воинов, конюшни, торжище, небольшая церквушка и деревянный сруб воеводы. Всего в поселении проживало около семи тысяч человек, занимавшихся в основном рыболовством и торговлей. Олешьем же городок назвали из-за большого количества ольховых деревьев, растущих вокруг него.

Лукоморцы радушно встретили прибывших к ним черниговцев и тьмутараканцев. Их потчевали днепровской и черноморской рыбой различного вида приготовления: здесь была и вкуснейшая уха из плотвы и окуня, и осетрина, и жареная щука. Гости взамен угощали хозяев пивом и медовухой со своих ладей. Нежданно-негаданно получился неплохой пир.

Прогуливаясь после обильной трапезы, Сергей обратил внимание на высокий кряжистый вековой дуб, стоящий на берегу Днепра. Дуб был увешан, как новогодняя ёлка, различными вещами: тут были и ожерелья, и браслеты, и даже крупная, в два пальца толщиной, золотая цепочка. Серёге сразу на ум пришли бессмертные строчки Пушкина, и он подумал, не об этом ли дубе писал поэт. Вот только кот ученый по этой цепочке не ходил, и русалок на ветках дуба видно не было.

— Скажи, отче, что это за дуб и чем он примечателен, что его так украсили? — спросил он у отца Никона.

— Видишь ли, вроде как уже все русичи на словах христианами стали, а на деле многие ещё чтут языческие обычаи. Ибо сказано в Писании: «Блажен муж, емуже есть имя Господне упование его, и не призре в суеты и наставления ложная». Но пока это не все воспринимают. Так вот те люди, что покидают воды Славутича-Днепра, и собираются путешествовать по Русскому морю, оставляют на этом дубе какую-то свою ценную вещь, чтобы вернуться за ней живым. Наши вон тоже — погляди, подобными суевериями занимаются. Слушают-слушают мои проповеди, но исполняют их не всегда.

И действительно, все кормчие во главе с Буслаем подошли к дубу и прикрепили к его мощным ветвям свои личные вещи.

— Коли изволишь, погоняю этих неслухов, отец Никон! — сказал присоединившийся к диалогу Мстислав.

— Оставь их в покое, сын мой. Свобода выбора — это величайший дар от Бога человеку, она же и погибель для многих. Однако насилием к Господу души не привести, они должны только по своей воле к Нему прийти, ибо невольник — не богомольник. Тем более, что моряки — люди суеверные, а путь по морю займет не один день, и они хотят соблюсти все традиции. Так что мне ещё много нужно работы провести, чтобы привести их к истинной вере.

Переночевав в Олешье, ладьи Буслая отправились в дальнейший путь, и уже к исходу следующего дня они увидели, как заходящее солнце осветило своим розовым светом гостеприимные воды теплого Черного моря.

Однако море было гостеприимно не на всем своем протяжении. Уже следующим вечером с запада подул сильный ветер и разыгрался настоящий шторм. Вот тут Сергею и пришлось столкнуться с «морской болезнью». Пока они плыли по Днепру, и пока море было спокойно, Матвеев был уверен, что его вестибулярный аппарат справится с любым испытанием. Но когда началась буря, и морские волны действительно изрядно потемнели (из-за чего Чёрное море и обрело свое название), Сергей убедился, что его организм к такому не был готов.

Ладью бросало из стороны в сторону. Она то взлетала на гребне волны, то падала в морскую бездну. Русские моряки, проявив недюжинные усилия, наконец, убрали парус и сели на весла, пытаясь держаться подальше от гибельных скал. Вместе с ними принялись работать веслами братья-половцы и даже отец Никон, чем очень помогли своим нынешним товарищам по несчастью. Сергей тоже хотел поначалу присоединиться к остальным, но быстро понял, что ему не то, что грести веслом, но вообще ходить будет почти нереально. И теперь он лежал в одиночестве весь зеленый от тошноты на полу некоего подобия каюты на корме и молил Бога, чтобы буря поскорее закончилась, и они все выжили. Для него время шторма казалось вечностью, хотя на самом деле прошло лишь несколько часов.

Наконец постепенно волны начали утихать, и из-за туч показалась растущая луна. На ладьях зажглись огни, и стало видно, что ладья кормчего Яна, на которой плыл Матвеев, плыла неподалеку от «флагманской» ладьи Буслая. Огонькидругих двух ладей виднелись где-то на горизонте, а вот пятой ладьи видно совсем не было. Решив, что она погибла в морской пучине, флотилия продолжила путь дальше. Но перекрикивания капитана и команды Сергей слышал уже в полудреме. Ладью наконец-то прекратили нещадно качать волны, и он смог забыться крепким сном.

Когда Матвеев проснулся, легкая слабость во всем теле еще оставалась, но, по крайней мере, его уже не шатало по сторонам, и тошнота тоже прошла. Сергей вышел на палубу и осмотрелся. Разбросанные штормом четыре оставшихся ладьи теперь плыли вместе. Над ними в поисках рыбы летели и кричали ненасытные чайки. Солнце уже подбиралось к зениту, и его лучи, переливаясь, играли золотом на куполах многочисленных храмов. Парень обрадовался — вдали виднелся Херсонес. Прямо перед ними располагалась просторная гавань, в сотне метрах от которой возвышались величественные и неприступные каменные стены города. В портовые ворота въезжали повозки, запряженные осликами, а по морской глади в разные стороны сновали маленькие рыбацкие лодочки. Жизнь в большом приморском городе кипела.

— С возвращением в наш мир, — улыбаясь, поприветствовал Сергея отец Никон. — Вот мы уже и прибываем в этот чудный город.

— Спаси Господи, отче! Я до сих пор не могу поверить, что шторм остался позади. Как мы все его пережили?

— Слава Богу за всё! Да, ночью нам всем пришлось побороться со стихией. Ладью капитана Бориса так и не нашли. Будем молить Бога, чтобы они остались живы и приплыли вслед за нами. А вот тебе неплохо бы немного восстановиться перед прибытием в Херсонес. На, вот, выпей — это зелье придаст тебе сил, — сказал отец Никон, подал Сергею глиняную кружку и налил в неё какой-то пряной жидкости из фляги.

Зелье было горьким, но, в то же время, бодрящим. Прошло всего несколько минут и от прежней слабости у Матвеева не осталось и следа.

Тем временем русская флотилия зашла в уютную и закрытую от штормов херсонесскую бухту. В ней мерно покачивались на волнах несколько кораблей. Кормчий Буслай приказал опустить паруса и остановить свои корабли. Пока моряки выполняли его распоряжения, от берега к главному кораблю подплыла лодка с византийским чиновником и тремя воинами в блестящих доспехах. Буслай подошел к краю борта, поприветствовал византийцев и принялся по-гречески общаться с прибывшими. Чиновник, маленький смуглый человечек в шелковой желтой длинной рубахе, видимо, его знал, потому что улыбался ему как давнему знакомому и после непродолжительного диалога разрешил всей флотилии заходить и швартоваться в бухте.

Сергей с интересом рассматривал византийских воинов — настоящих солдат великой империи. Они были одеты в пластинчатые начищенные до блеска доспехи, а головы их венчали сфероконические шлемы. Каждый воин был вооружен коротким мечом и копьем. Все трое солдат тоже внимательно осматривали русские ладьи, чтобы не пропустить ничего подозрительного.

Наконец чиновник махнул рукой, и лодка направилась обратно к берегу. Вслед за ней двинулись и русские ладьи. Матвеев обрадовался, что сможет наконец-то размять ноги на твердой земле. Кытан и Ильдей тоже оживились — детям степей впервые доводилось видеть такой большой город, и им было очень интересно его посетить, да и морское плавание с непривычки их порядком утомило. Но, как оказалось, они рано обольщались возможности быстрой высадки на берег — после того, как ладьи причалили, прошло еще около двух часов прежде, чем на борт взошли инспекторы, проверяющие грузы, ввозимые в Херсонес. На палубу из трюмов были вынесены бочки с медом и пивом, меха и пшеница. Византийские проверяющие, тщательно всё осмотрев, остались довольны, и, к великой радости Сергея и половцев, дали разрешение морякам сойти на берег, а купцам, плывшим вместе с ними на ладьях, торговать своими товарами на херсонесском рынке.

— А куда мы теперь пойдем? — спросил отца Никона Матвеев, когда они по деревянному трапу спустились на песок.

— Некоторые моряки останутся ночевать на своих ладьях, а мы с тобой и твоими друзьями, как и большинство воинов, отправимся на постоялый двор.

— Но у нас с собой нет денег, чтоб расплатиться за проживание.

— Не волнуйся, сын мой, Буслай весьма благодарен Кытану за то, что он предупредил нас о печенежской засаде и любезно согласился заплатить за вас троих.

Братья-половцы заулыбались, когда Сергей перевел им слова священника. Все вместе они пошли на постоялый двор вслед за Мстиславом и остальными русичами, с огромным любопытством глазея по сторонам. Они прошли двое ворот, ведущих в город, и направились по широкой дороге к вершине холма, над которым возвышался золотой купол православного храма. Матвеев старался тщательно запоминать пройденный путь, чтобы как можно быстрее ознакомиться с Херсонесом. По дороге он встречал крестьян, везущих на тачках свой урожай; водоносов, на плечах у которых были глиняные амфоры и кожаные бурдюки со свежей водой; воинов, патрулирующих городские улицы, по которым шли русичи; богачей, которых несли в паланкинах крепкие рабы.

Сергею все было здесь ново и по особенному интересно — ведь он был когда-то лет десять назад еще с родителями на экскурсии в Херсонесе своего времени. Но тогда на месте всего этого великолепия были просто руины. А здесь, за более девяти столетий до его первого визита в Севастополь, всё было совсем по-другому. По обеим сторонам улицы красовались аккуратные белые домики, крытые красной черепицей. Вокруг домиков росло много фруктовых деревьев, плоды которых висели прямо над дорогой и, протянув руку, можно было сорвать спелый сочный инжир. Далее по маршруту их следования в небольшом храме колокол звонил к обедне, а в казарме, располагавшейся по левую руку от дороги, молодые местные воины тренировались обращаться с копьями под пристальными взорами опытных византийских солдат. Наконец их отряд вышел на большую улицу, мощенную гранитом, по обочинам которой росли высокие стройные кипарисы. Улица проходила мимо большой площади, на которой располагался величественный храм с золотым куполом. Матвееву показалось, что он уже видел этот храм где-то раньше.

— Это храм Рождества Пресвятой Богородицы, — ответил на его немой вопрос отец Никон. — Именно здесь крестился почти восемьдесят лет назад наш великий князь Владимир. Именно отсюда и начала распространяться по Руси вера христианская.

Русичи остановились возле храма, почтительно сняв шапки и шлемы. Все, кроме половцев, перекрестились и отправились дальше. Но идти им пришлось недолго — всего через каких-то двести шагов они подошли к постоялому двору, где и рассчитывали остановиться на несколько ночей. Номера представляли собой тесные комнатушки, в которых стояло совсем рядом друг с другом по пять-шесть кроватей. Однако после морской качки Матвеев был рад и такому ночлегу. Как оказалось, мест для всех не хватило, и поэтому часть воинов отправилась в другой постоялый двор неподалеку, а остальным пришлось возвращаться ночевать на ладьи.

Но для начала все дружно прошли в таверну «Трезубец Посейдона», что была через дорогу от их постоялого двора, и расселись за столами. Русичей радушно встречал хозяин — низенький толстый грек, который суетливо обслуживал дорогих гостей. Служанки принесли свежеприготовленную рыбу, жареное мясо и вино, и моряки с купцами устроили пир в честь успешного визита в Херсонес. После дальнего похода всем хотелось расслабиться. Воины активно налегали на принесенные яства и обильно запивали их крепким вином из местных виноградников. Вспоминали потерявшуюся ладью капитана Бориса с его командой, все тяготы похода, потом пели походные и веселые песни. Поднимали заздравные чаши за кормчего Буслая, который благополучно провел всех через пороги, за Кытана с Ильдеем — новых половецких друзей русичей. Застолье продолжалось долго — солнце уже успело сесть за горизонт, и столовую освещало лишь пламя камина да зажженные хозяином таверны факелы. К шумному веселью стали присоединяться местные девушки, и спустя какое-то время моряки стали исчезать вместе с ними в окрестных садах.

Матвеев пытался пить наравне со всеми и с непривычки быстро захмелел. Сергею вдруг почему-то вспомнилась Бике, ему стало грустно на душе, и он не захотел проводить ночь в объятиях портовой девки. Да и к тому же, с медицинской точки зрения, это было бы не лучшей идеей — не хватало ему еще подхватить от них какую-нибудь инфекцию в доантибиотиковую эру. Поэтому Матвеев осушил свою кружку до дна, попрощался с друзьями и вышел на ночную улицу. Прохладный морской бриз слегка освежил и протрезвил его. Сергей потянулся и посмотрел по сторонам. Улица освещалась факелом у входа в таверну. Где-то вдалеке играла лютня и слышалась песня на незнакомом языке, лай собак. Возле постоялого двора прохаживались двое ночных стражников, смеривших его взглядами. Они подошли к оборванцу, сидящему возле одного из домов. Один из стражников наклонился к нищему и подал ему мелкую монету. Тот заискивающе заулыбался и начал что-то бегло рассказывать воину.

«Скорее всего, этот оборванец совмещает работу нищего и полицейского соглядатая. Времена проходят, а ничего особо не меняется», подумал, зевая, Сергей и побрел в свою комнату, занял свободную кровать и крепко проспал до утра.

Утром отец Никон взял с собой Матвеева, и они направились на херсонесский рынок. По распоряжению князя Глеба Святославича нужно было купить церковные облачения и богослужебные книги для храма. На рынке продавались товары со всего мира: персидские ковры, китайские шелка, русские меха, местные фрукты и вино, и многое другое. Тут можно было найти все, что могла бы в то время пожелать душа. Они поздоровались с купцом Стояном, плывшим с ними на одной ладье. Он уже с утра пораньше занялся торговлей, ведь у него было всего около недели, чтобы распродать свой товар.

Отец Никон повел Сергея к книжной лавке, находившейся в глубине рынка.

— Нам много есть чему поучиться у ромеев, — сказал священник. — Их держава очень древняя и славится своими выдающимися учеными мужами. А книги хранят мудрость прежних веков, ибо от слов книжных постигаем мудрость и воздержание. Это ведь реки, напояющие вселенную, это источники мудрости неизмеримой глубины. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом и святыми мужами. Посему так важно грамоту разуметь и разные языки знать. Ты греческий язык разумеешь?

— К сожалению, не имел возможности его учить, отче.

— Но тогда вот тебе и возможность его выучить вместе со мной. Мы уже пришли, — сказал отец Никон, указывая на небольшой павильон с колоннами.

В книжной лавке, где царил полумрак, к изумлению парня, священник после недолгих поисков приобрел не духовную литературу, а «Медицинский сборник» Павла Эгинского в семи книгах на греческом языке.

— Церковные облачения можно будет купить и попроще, а этим книгам цены нет, — объяснил свой выбор отец Никон. — Мыслю, князь Глеб тоже меня поддержит, что надо развивать лекарское дело в Тьмутараканском княжестве. Нашей с тобой первоначальной задачей будет написать перевод этих книг на русский.

— Всецело готов помогать тебе, отче, в этом благом деле. Да вот только не умею я быстро и правильно писать по-старославянски, — с досадой ответил Сергей.

— Ничего, опыт — дело наживное. Приноровишься — и у тебя получится быстрее, чем у меня. А теперь помоги мне отнести книги в надежное место.

Они вернулись на ладью и положили книги в сундук, ключ от которого был только у отца Никона.

Позже в свободное время Матвеев полистал тяжелые фолианты. Действительно, все они были написаны греческим языком, но в них были иллюстрации, благодаря которым становилась понятна тематика книги. Сергей понял, что каждая из этих книг представляла собой особую ценность: в первой рассказывалось о гигиене и рационе питания, вторая повествовала о лечении лихорадки, еще одна — о ранах и укусах ядовитых животных и т. д. Но более всего Сергея заинтересовала шестая книга, посвященная хирургии. В ней красочно описывались и изображались различные оперативные пособия того времени. Поскольку Матвеев увлекался хирургией, он с удивлением про себя отметил, что некоторые из этих операций, например, трепанация черепа, применялись и в нашем времени. Он понял, что отец Никон с его знанием греческого и природной мудростью действительно может стать хорошим наставником, и парень сможет заниматься привычным делом пусть даже и в таких непривычных обстоятельствах.

После покупки свечей, облачений и богослужебных книг в церковной лавке уже в послеобеденное время Сергей был полностью свободен и предложил Мстиславу, Федору и Кытану с Ильдеем пойти на море. Благо, пригодный для купания пляж находился как раз недалеко от их постоялого двора. Кочевники не уставали поражаться огромной водной глади, уходящей далеко за линию горизонта. Пока русичи и половцы устраивали шуточное морское сражение неподалеку от берега, Матвеев отплыл чуть подальше, и уже лежа на спине, смотрел на каменистый берег и знаменитый херсонесский колокол, который в то время служил для подачи сигналов проплывающим кораблям. Прикрыв глаза от яркого солнца, он качался на теплых морских волнах и на мгновение почувствовал себя в отпуске. Хоть какое-то время можно просто отдохнуть на море и ни от кого никуда не бежать, не страдать от морской болезни, не ждать, что каждую минуту тебя могут убить.

Четыре дня спустя на праздник Преображения Господня отец Никон, Сергей и еще несколько русичей пошли в главный храм Херсонеса — Рождества Пресвятой Богородицы. Праздничную литургию служил сам епископ херсонесский. В этот день в соборе собралось много людей — яблоку негде было упасть. Возле центрального аналоя на большом блюде переливался в солнечном свете белый и темный виноград, предназначенный для освящения. Служба велась, естественно, на греческом языке, и хотя хор пел хорошо поставленными голосами, Матвееву был понятен лишь общий ход литургии и некоторые возгласы священников. Поэтому он больше ощущал себя туристом, чем участвовал в общей молитве, лишь иногда подпевая «Кирие Элейсон» — единственный известный ему возглас на греческом. Взглядом он окинул храм — впереди на почетном месте стоял катепан Валерий Алеат — наместник города, рядом с ним молились стратиги — военачальники и высшие чиновники со своими семьями. За ними стояли купцы и землевладельцы, а потом — простой люд и приезжие.

Высокие стены храма были покрыты богатыми фресками и мозаиками, изображавшими библейские истории. Вот Господь изгоняет согрешивших Адама и Еву из рая, а на страже Эдемского сада ставит архангела с огненным мечом. Там — Иосиф разгадывает сны фараона и становится вторым по значимости после него. А вот — Моисей переводит израильский народ через Чермное море, поглотившее египетские колесницы.

Мысли Сергея вернулись к событиям последних дней. После покупки всего необходимого отец Никон особо не нагружал его работой, и он был рад побродить улочками Херсонеса и хорошо познакомиться с городом. Сергей был и на чеканном дворе второго города империи, где имели право чеканить монету; он заходил на руины античного театра и представлял, какие там когда-то были спектакли; вместе с Мстиславом и капитанами побывал и на вилле винодела, угощавшего их вкусным вином собственного производства. А два дня назад вечером в таверну «Трезубец Посейдона», где русичи часто ужинали, наведался командир херсонесской городской стражи. Высокий немолодой воин в красном плаще, покрытый с ног до головы шрамами, зашел в таверну в сопровождении двух воинов.

— Ангела за трапезой, доблестные воины-русичи, — сказал он хриплым голосом по-русски.

— И тебе не хворать, Корнилий, — ответил Буслай. — А ты к нам с чем пожаловал?

— С предложением к твоим людям немного послужить империи и подзаработать золота.

Воины прекратили жевать и стали внимательно слушать византийца.

— У меня есть предписание от нашего катепана Валерия Алеата о наборе наемников на помощь городской страже, — продолжал воин. — В окрестностях Херсонеса орудует банда разбойников во главе с бывшим хазарским купцом Бехаем. Они грабят путешественников, нападают на торговые караваны и фермы, убивают ромейских солдат. Сегодня нам стало известно, где находится их логово. Но у меня не хватает людей, чтобы и обеспечить порядок в городе, и расправиться с негодяями. Я знаю, что русичи — хорошие воины, и их доблестные мечи нам очень пригодятся. Поэтому я и обращаюсь к вам с предложением подзаработать. Каждый, кто пойдет с моим отрядом, при условии удачного завершения нашей миссии, получит по десять золотых солидов.

На предложение грека практически сразу отозвались десять русичей, включая Мстислава и братьев-половцев. Сергей воином не был, а потому участвовать в ловле бандитов не собирался.

— Отлично! Я и не сомневался в вашей храбрости, — сказал Корнилий. — Тогда встречаемся с вами через две стигмы на главной площади города.

В назначенное время отец Никон также явился вместе с добровольцами и благословил их в дорогу. Они присоединились к двадцати византийским солдатам и отправились в поход в горы. С тех пор прошло уже два дня, а об их экспедиции не было никаких вестей. После этих мыслей Сергей сосредоточился на молитве о здравии всех участников этого похода.

Возможно, молитвы Сергея действительно были эффективными — уже вечером этого дня наконец-то вернулся потрепанный византийско-русский отряд, ведя за собой несколько связанных разбойников. При виде одного из них — невысокого лысого косоглазого мужика с черной бородой — горожане перешептывались и плевали ему вслед. Пленников посадили в темницу, где они должны были ожидать суда до следующего дня.

Задание катепана было выполнено — банда Бехая была ликвидирована, но и отряду стражников пришлось несладко. В бою погибло семь византийских воинов, да и из десяти русичей живыми вернулись лишь шестеро. Когда все они снова собрались в таверне, отец Никон извлек стрелу из ноги Мстислава, а Сергей обработал и перевязал неглубокие раны Ильдея и других воинов.

Осушив залпом кубок вина, Мстислав повел свой рассказ: «Наш отряд долго поднимался к горному убежищу разбойников. На исходе второго дня пути наши воины напали на их логово. Оно находилось в большой мрачной пещере. Бандиты не ожидали атаки, но большинство из них успело сбежать в сгущающихся сумерках вверх по горе. Перебив выбежавших головорезов, по приказу командира Корнилия часть солдат осталась охранять пещеру, а другая часть, в том числе все русичи и двое половцев, во главе с декархом Григорием (десятником по-нашему) отправились в погоню за Бехаем и его приспешниками. Но разбойники хорошо знали эти горы, и, погнавшись за ними, мы попали в ловушку. Стоило нам войти на небольшую каменистую площадку между двумя скалами, как со всех сторон в солдат полетели стрелы и камни. Вот тогда я как раз и был ранен стрелой в бедро. А вот нескольким византийским воинам и двум нашим повезло меньше — на них сверху столкнули большой камень, который их раздавил. Куда-то вдруг исчезли Кытан с Ильдеем. «Сбежали, нехристи», — грешным делом подумал я. А потом на нас выскочили вооруженные копьями бандиты и стали теснить отступающих солдат к пропасти. Двое византийцев оступились и сорвались в бездну. Декарх Григорий получил удар копьем в грудь и упал замертво. Боевой дух византийцев был подорван, но они продолжали отбиваться. Мы тоже яростно сражались, но перевес сил был не в нашу пользу. Против меня сражался рослый воин, вооруженный широким ятаганом. Он раз за разом наносил мощные удары, скаля свои кривые зубы. Я поначалу без особого труда отбивал все выпады разбойника, но чувствовал, что с каждым разом это становится делать все сложнее, да и на раненную ногу я не мог как следует опереться.

Внезапно из-за спин разбойников послышался громкий крик. Оказалось, что это половцы напали на них сзади и успели зарубить троих. Бандиты на мгновение замешкались. Но этого мгновения хватило солдатам, чтобы перейти в контратаку и одолеть врагов. Я улучил момент и сильным ударом меча снес голову с плеч своему противнику. Через несколько минут разбойники были повержены и взяты в плен, мы их связали и отправились в обратный путь в Херсонес.

Так что, видимо, нам Господь послал вас тогда на Днепре, вы уже дважды нам крепко помогли», — закончил свой рассказ Мстислав, обращаясь к Кытану и Ильдею.

На следующий день состоялся суд над разбойниками. Их привели к дворцу катепана. Степенный наместник Херсонеса вышел на балкон одетый весь в белое.

— Именем нашей императрицы Евдокии за разбой, убийства мирных граждан и ромейских воинов приговариваю тебя, бывший купец Бехай и твоих сообщников к смертной казни через отрубание головы. Ответь мне, Бехай, ты же был богатым купцом, тебя все уважали, и у тебя была хорошая лавка на рынке. Зачем же ты встал на разбойный путь?

— Ваша власть такие налоги устанавливает, что честному торговцу невозможно вести свои дела. Из-за твоего своеволия я лишился всего, чем дорожил. И заметь, мирных людей мы не убивали, а только тех, кто служил тебе или поднял оружие против нас. Жаль, нам не хватило времени и людей, а не то Херсонес бы стал свободным городом. А ты, надменный катепан, и все эти жирные чиновники, были бы на нашем месте. Но ты поймал не всех — поэтому бойся всего, катепан, потому что за меня отомстят. Не пройдет и десятка лет, как снова возродится Великая Хазария, и все вы склоните головы перед ней или умрете. А пока, катепан, ходи по городу и оглядывайся. Не будет тебе покоя.

Катепан нервно сделал знак палачу, и беспокойная голова Бехая покатилась с плахи, заливая кровью гранит площади. Следом за главарем прикончили и остальных разбойников. Отрубленную голову и правую руку Бехая посадили на кол перед городскими воротами в назидание будущим нарушителям закона.

«Вот уж действительно, у каждого своя правда. И все зависит от того, на чьей ты стороне. Может этот Бехай и не был настолько плохим, как о нем говорят. Но из-за него русичи потеряли четырех человек, и он угрожал спокойствию Херсонеса и лично катепана, а потому заслужил свою смерть», — подумал Матвеев, возвращаясь на постоялый двор…

Русичи пробыли в Херсонесе еще неделю. За это время купцы успели распродать свои товары, предназначенные для херсонеситов. Воины похоронили и организовали поминки погибшим в походе соотечественникам. Моряки починили повреждения, причиненные ладьям недавним штормом: отремонтировали снасти, зашили порванные паруса. А Сергей успел хоть немного отдохнуть от похода, насладиться крымским климатом, накупаться в море и выучить несколько фраз на греческом языке.

Наконец ладьи были готовы и стояли, сверкая на солнце свежей краской. Наступил день отправки в Тмутаракань. Матвеев стоял на палубе ладьи и любовался тем, как прекрасен Херсонес в лучах заходящего солнца. Ему вдруг пришло в голову, что он хотел очутиться именно здесь в разное время с разными девушками — еще в своем времени он планировал экскурсию в Херсонес во время летней крымской поездки вдвоем с Марьяной. А потом, уже будучи здесь, в одиннадцатом веке, они с Бике мечтали о том, что вместе приедут в этот город. Но ему так и не удалось побыть здесь не с одной из них. О Марьяне он не сильно переживал — что плохого с ней может случиться в Чехии в XXI веке? А вот как там поживает Бике — добралась ли она домой? Как встретили ее отец и родичи? Сергей был уверен, что когда-нибудь он точно узнает ответы на эти вопросы.

Глава XIII Шаруканов суд

В то время, как русские ладьи преодолевали днепровские пороги, бороздили морские просторы и держали путь к Херсонесу, возглавляемая Сурьбарем процессия по степным дорогам приближалась к Шарукани. Ехавшая под надзором бдительных сородичей Бике пребывала в смятении чувств. Когда она была в окружении половцев, то старалась не подавать виду, как сильны были её переживания. Но стоило ей остаться наедине с Гульнарой на привале, как хатун давала выход накопившимся эмоциям и плакала, как обычная девушка. С одной стороны, она сильно волновалась за внезапно заболевшего отца, с другой — её мысли постоянно возвращались к потерянному, как ей казалось навсегда, возлюбленному. Бедная Бике впервые не знала, что делать. Кроме того, её сильно пугала неизвестность — ведь непонятно, что их с Гульнарой ожидает по прибытию в Шарукань — выживет ли отец или умрёт, застанет ли она его живым и как изменится отношение к ней её родственников после побега. Кстати, хоть Сурьбарь и относился к ней по-прежнему доброжелательно и в разговоре не возвращался к теме побега, но Бике часто замечала осуждающие взгляды, направленные на нее другими кочевниками. А вот Гульнаре половцы частенько высказывали свое негодование по поводу того, что они столько времени зря потратили на их поиски, и даже не будут вознаграждены зрелищем казни русича и братьев-предателей. Поэтому она была рада, что Сурьбарь поторапливал всех спутников и устраивал всего по два привала в день — в полдень, чтобы переждать дневную жару, и ночью для сна на несколько часов.

Благодаря такому быстрому темпу езды, а также тому, что теперь они ни за кем не гонялись по лесам и степям, а ехали напрямую в Шарукань, процессия через пять дней прибыла к пункту своего назначения.

В Шарукани же кочевники орды хана Осалука встречали вернувшихся беглянок с плохо скрываемым негативом и презрением. Даже родственники из орды хана Тарха, провожая взглядами Бике и Гульнару, качали головами им вслед. Но в тот момент ханская дочь мало обращала внимание на реакцию своих сородичей, ведь она так спешила к своему отцу.

Когда Бике в сопровождении Сурьбаря и Гульнары зашла в знакомый с детских лет шатёр, у входа в который оживленно беседовали трое шаманов, она увидела своего отца, лежащего на высоких подушках. Хан Тарх и до отъезда в поход был немолод, но теперь он, казалось, ещё постарел лет на двадцать. Черты лица некогда могучего хана были заострены, холодный пот бежал по глубоким морщинам, он почти ежеминутно кашлял и сплевывал в стоящий рядом сосуд. На циновке возле хана сидела старая кормилица Бике и периодически подавала воду больному. Увидев вернувшуюся дочь, старый хан немного приободрился и попытался привстать на локтях. Слабая тень улыбки пробежала по его губам.

— Хвала Тенгри-хану, я тебя увидел, Бике. Хотя не один раз посещали меня уже мысли, что вот так умру и не увижу любимую дочь, — сказал хан приглушенным хрипловатым голосом.

— Что ты такое говоришь, отец?! Пусть будут дни твои бессчётными, как все травы в Великой степи. Прости меня, глупую, что убежала из Шарукани без твоего ведома. — Бике больше не пыталась остановить поток бегущих по щекам слёз. Она села на колени рядом с отцом и обняла его. — Я готова выйти за хана Осалука, только выздоравливай поскорее.

Тарх сделал знак рукой всем остальным, чтобы они оставили их с дочерью наедине. Сурьбарь вывел Гульнару и кормилицу, поклонился хану и сам покинул шатёр. Тарх прижал к себе Бике и начал гладить её по голове.

— Я на тебя вовсе зла не держу… Знаешь, дочь, пока я здесь лежал, у меня было много времени подумать о жизни и судьбе… Так вот, я пришел к решению, что не надо тебе выходить за Осалука — он не сделает тебя счастливой. Да, я обещал ему свою дочь, но Юлдуз больше нет в живых. А после того, как сгорели его конюшни и после всех слов, которые Осалук мне наговорил, он вряд ли будет добр к тебе. Поэтому ты свободна в выборе жениха. Желаю тебе найти достойного в нашей орде или в других кочевьях… Только подумай хорошо перед тем, как выбрать, чтобы не навлечь позор на наш род. Я не верю тем россказням, что болтают о тебе и том русском монахе — ты же ханская дочь, а он только лишь пел тебе песни, правда ведь?

Бике вспыхнула, но не нашла в себе сил, чтобы рассказать отцу правду.

— Отец, благодарю тебя за великодушие! Но этот монах не только пел песни, а ещё и спас мне жизнь, когда я утонула, лечил нашего повара Итларя и был у шамана в услужении. Быть может, он и тебя бы вылечил, если бы только был здесь.

Тарх слабо усмехнулся.

— Боюсь, мои дни уже сочтены. Меня пытались лечить лучшие шаманы орды, и все говорят, что мне осталось жить всего пару дней. Поэтому я так рад, что дожил до твоего возвращения. — Хан сильно закашлялся. — Пока ты ещё не замужем, будь рядом с твоим братом Сакзем — он не даст тебя в обиду. Ступай, Бике, а мне нужно отдохнуть. — Кашель Тарха всё не прекращался.

— Кормилица, дай лекарство хану, — позвала служанку Бике. Пожилая толстая кормилица нырнула в шатёр и подала Тарху глиняный кубок с лечебным отваром. Старый хан лишь пригубил из кубка, затрясся в сильном приступе кашля и уронил его на ковёр. Кубок покатился, разливая по ковру своё содержимое. Обессиленный хан рухнул на подушки.

— Сурьбарь, мой верный воин, я знаю, что ты там — позови скорее моих сыновей… Хочу поговорить с ними напоследок — еле слышным голосом отдавал Тарх последние приказы. — Бике, подай мне мою саблю — я иду покорять небо…

Бике со всех ног бросилась в другую комнату шатра, отделенную войлочной перегородкой, взяла боевую саблю отца и вернулась к нему. Она потратила на это меньше минуты, но когда девушка подошла к его постели, великий хан Тарх уже был мёртв. Бике исполнила последнюю волю хана и вложила в ещё тёплую родную руку саблю, а потом затряслась в рыданиях. Почти сразу же к ней присоединилась и кормилица, знавшая покойного хана всю жизнь.

Вбежавшие спустя десять минут Асень, Сакзь и Бегубарс увидели свою заплаканную сестру и бездыханного отца с саблей в руке. Молодые беки всё сразу поняли. Асень подошел к телу хана и закрыл его глаза, Сакзь приобнял рыдающую сестру за плечи. Бегубарс отвернулся к стене, сдерживая слезы.

— Какие были его последние слова? — спросил, чуть погодя, Асень.

Бике, уже немного успокоившись, рассказала братьям о последних минутах жизни их отца.

— Наш отец был настоящим воином и умер, как воин — с оружием в руках, — воскликнул Сакзь.

— Мир его праху, — ответили хором его оба брата и сестра.

На несколько минут воцарилось молчание.

— А что же теперь будет с ордой? — поинтересовался Бегубарс. — Ведь отец не сказал, кто после него будет ордой править. Думаю, по всем степным законам правильно будет, что тот, у кого больше всех табунов и воинов, то есть — я.

— Попридержи коней, Бегубарс! Не забывай, что я старший брат, — возразил ему Асень. — А значит, орда по праву должна быть моей.

— Успокойтесь оба! Сейчас не время и не место решать эти вопросы. Наш отец не хотел бы, чтобы мы ссорились. Его дух еще здесь, в этом шатре, и он видит нас. Давайте достойно похороним отца, а потом со всем разберемся, — сказал Сакзь.

Все согласились с этим предложением.

Через два дня орда хана Тарха прощалась со своим бессменным повелителем. Провожать его в последний путь пришла чуть ли не половина всей орды — собралось около двадцати тысяч человек на большом поле неподалеку от Шарукани. Женщины плакали, мужчины стояли, нахмурившись — все уважали покойного хана за его мудрость и справедливость и опасались неизбежных перемен.

К свежевырытой глубокой могиле, напоминающей по форме яму для фундамента, подошли два шамана. Один из них бил в бубен и плясал, второй поднимал руку с бараньей лопаткой к небу и выкрикивал заклинания. На большой украшенной лентами повозке привезли тело хана Тарха, облаченное в боевые доспехи. В правой руке он держал саблю, а в левой — серебряный кубок с вином. Лик покойного хана был суров. Казалось, что он сейчас проснется, встанет во весь рост на повозке и поведет свою орду в новый поход. Однако чуда не произошло — под камлания шаманов тело хана переложили на широкий красный плащ и опустили в яму головой на запад. Вместе с ним положили его лук и кнут.

Затем к могиле привели гнедого коня — верного спутника Тарха во всех походах, на котором душа хана должна была торжественно въехать в новый мир. Для этого на шею коня накинули сразу несколько арканов и удушили его. Погибшего скакуна уложили слева от его хозяина также головой на запад. После этого из досок половецкие мастера сделали деревянный настил по периметру ямы и начали его засыпать землей, сооружая своеобразный земляной купол.

Сыновья хана Тарха стояли на протяжении всех похорон с каменными лицами. Побледневшая и осунувшаяся Бике уже не плакала, а только горестно смотрела, как поднимается земляной вал над последним пристанищем её отца. Ночью ей приснился странный сон: как будто бы они с Сергеем скачут на лошадях по степи. Они наслаждаются свободой и общением друг с другом. Как вдруг внезапно под копытами их лошадей очутился хан Тарх. Девушка и русич пытались спасти его, но было уже поздно. На этом моменте ханская дочь проснулась и теперь чувствовала себя косвенно виноватой в смерти отца.

Вскоре над могилой хана Тарха насыпали высокий курган, вокруг которого поставили несколько десятков больших камней, символизировавших души врагов, убитых лично Тархом в бою. Теперь они должны были стать его слугами в загробном мире.

После окончания похорон на земле вокруг кургана расположились кочевники. После того, как ушли шаманы, слуги на телегах привезли вино и еду, и начался пир. Степной певец Куря спел сочиненную им песню про жизнь хана Тарха, проделавшего огромный путь от Хорезма и приаральских степей до Переяславля, про его славные походы и победы. К детям покойного подошли ханы Шарукан, Изай и Осалук в окружении своих ближних беков и выразили свои соболезнования. Шарукан даже похлопал по плечу непривычно грустного Бегубарса.

— Послезавтра будет большой ханский совет. Будем решать судьбу вашей орды, — сказал Шарукан. — Ваш отец был моим старшим другом, и я не хочу, чтобы после его смерти дети его между собой перессорились.

Поминки продолжались почти до следующего утра под свет тысячи костров. Возле одного из них Сакзь увидел Сурьбаря и подозвал его к себе.

— Я подозреваю, что отец мой умер не своей смертью, а кто-то ему в этом сильно помог. Примени весь свой ум и смекалку, стань ушами и глазами всех воинов нашей орды, но найди убийцу. Поверь, я тебя щедро за это награжу.

— Как прикажешь, бек. Я и сам хочу найти и наказать этого мерзавца за нашего хана.

— Нет, Сурьбарь, ты только найди и укажи мне его, а покараю злодея уже я сам. Даже если выяснится, что это был Шарукан, которому смерть нашего отца была выгодна. Пусть даже он не уйдет от возмездия. Да поторопись — вскоре все вежи разбредутся по своим кочевьям, и сделать это будет намного сложнее.

— Клянусь небом, я сделаю всё возможное и невозможное, мой бек, — ответил Сурьбарь и растворился в ночной мгле.

На большом ханском совете было шумно. Он проходил в огромном шатре хана Шарукана. На главном месте на возвышении восседал сам Шарукан, а по обеим сторонам от него — Изай и Осалук. Вдоль стен шатра на коврах сидели самые известные и прославленные беки четырёх орд. По центру шатра на небольшом отдалении друг от друга сидели сыновья покойного хана Тарха. Все между собой оживленно переговаривались, отчего в шатре стоял сильный шум.

Хан Шарукан молча наблюдал за этим, а потом поднял руку, требуя тишины. Однако беки были настолько увлечены беседой, что его никто не заметил. Это раздражало Шарукана. Он кивнул своему слуге, который ударил в гонг. Большинство беков закончили свои разговоры и устремили взоры на Шарукана.

— Замолчите, кто ещё не понял! — яростно крикнул он тем, кто продолжал болтать. — Давайте не будем осквернять досужими разговорами память славного хана Тарха. Все вы знаете, для чего мы сегодня здесь собрались. К превеликому сожалению, хан Тарх не успел передать власть в своей орде никому из его сыновей, но мы должны все вместе решить этот вопрос, чтобы не было ссор и войн между братьями. Как вы думаете, кто из них более достоин возглавить орду покойного хана?

— По праву старшего сына ордой должен командовать Асень, — сказал один из беков.

— Асень слаб, пусть первенство принадлежит Сакзю — он великий воин, — возразил ему другой бек.

— Отцу я подчинялся, но никто из моих братьев мне приказывать не будет, — завопил вскочивший на ноги Бегубарс.

— Правильно, пусть будет ханом Бегубарс — у него больше и людей и лошадей, чем у Асеня или Сакзя, — поддержал Бегубарса кто-то из его друзей.

Совет зашумел пуще прежнего. Одни выкрикивали имя одного из сыновей Тарха, другие поддерживали кого-то из его братьев. Дело чуть не дошло до драки. Самые импульсивные из половцев уже начали хвататься за ятаганы. Хитрый Шарукан наблюдал за этим со стороны с ехидной улыбкой на губах. Он пригласил к себе поближе Изая и Осалука, о чем-то с ними поговорил, и слуга снова ударил в гонг.

— Не думал, что всё будет так сложно. Вы все кричите, как стадо баранов, а не как гордые воины степей. Но мы посовещались с мудрейшими ханами и приняли общее решение. Мы считаем, что каждый из сыновей хана Тарха заслуживает того, чтобы быть ханом. Поэтому пусть каждый бек из Тарховой орды присягнет на верность тому из новых ханов, кому он хочет служить, и вопрос закрыт. Все согласны?

— Слава мудрости великого хана Шарукана! — прокричали заранее подговоренные Шаруканом беки.

— Да будет так! — оживленно воскликнул Бегубарс. — Живи вечно, мудрый хан!

Асень и Сакзь переглянулись и также выразили своё согласие.

Слуги Шарукана внесли на подносах три новых дорогих сабли и три кнута. Он вызвал к себе по очереди всех трёх братьев, вручил им оружие, провозгласив всех троих новыми ханами.

— Желаю вам новых побед и завоеваний, хан Асень, хан Сакзь и хан Бегубарс! Пусть кипчакское племя прославится вашими стараниями. Вместе мы донесём пламя наших костров до края мира! Теперь ваше место рядом с нами.

Новоиспеченные ханы сели на ковер рядом с Шаруканом и другими ханами. Они вместе выпили вина и закусили жареной бараниной. Беки последовали примеру своих ханов. После окончания трапезы Шарукан призвал Тарховых беков определиться с выбором и поклониться новым вождям. Из двенадцати беков Асеню присягнули пятеро, Сакзю — трое и остальные четверо — Бегубарсу. В целом сложилось впечатление, что все остались довольны справедливым судом хана Шарукана. Благодаря этому его авторитет значительно повысился. К тому же, теперь он безоговорочно стал главным в союзе ханов Половецкой степи, коих теперь было шестеро, а за его плечами стояла самая сильная и многочисленная орда. После окончания ханского совета все половецкие орды разъехались по местам своих становищ, и в Шарукани стало непривычно тихо.

По дороге на новое место расположения своей орды хан Сакзь на вороном коне подъехал к своей сестре. Бике ехала на лошади буланой масти в сопровождении верной Гульнары. Сакзь сделал служанке знак рукой, чтобы та оставила его наедине с её госпожей.

— Приветствую тебя, хан Сакзь! Да живешь ты вечно! — без тени иронии в голосе поприветствовала Бике брата.

— Оставь эти церемонии для важных переговоров с другими ханами, сестра, — поморщился Сакзь. — Я просто хотел с тобой посоветоваться.

— Чем обычная девушка может помочь такому хану, как ты? Ведь глубина моих мыслей по сравнению с твоими — это все равно, что полёт ласточки по сравнению с соколиным.

— Да, но иногда и сокол по полёту ласточки понимает, куда ветер дует. Ты не обычная девушка, Бике! Во-первых, ты — ханская дочь. А во-вторых, немало тебе ума досталось от нашего отца. Вот я и хочу тебя спросить: как думаешь, зачем Шарукан всё это устроил? Ведь он запросто мог решить спор в пользу меня или кого-нибудь из братьев.

— Думаю, что так ему будет легче управлять ордами. Ты или Асень по отдельности теперь не будете ему помехами, а братец наш Бегубарс вообще боготворит Шарукана, особенно после того, как сам стал ханом, и впредь будет прислушиваться к его словам. А после смерти нашего отца у Шарукана нет больше достойного противника, который мог бы оспаривать его решения, и его воля теперь будет непреклонна.

— Значит, ты тоже считаешь, что больше всех именно Шарукану была выгодна смерть отца? Полностью с тобой согласен. Мой человек уже занимается поиском доказательств его вины.

— Знаешь, Сакзь, я бы ещё проследила не только за Шаруканом, но и за Бегубарсом. Ведь по сравнению с тобой и Асенем какой из него хан? Не хочется, конечно, подозревать брата, но если бы не скоропостижная смерть отца, не видать ему ханства, как солнца в полночь.

— Твоя мудрость не знает границ, сестра, — восхитился Сакзь. — У меня тоже были некоторые сомнения по поводу Бегубарса, но ты их только подтвердила. Жаль, что ты не родилась мужчиной — неплохой бы хан из тебя получился!

— Спасибо на добром слове, брат! Но я и девушкой себе нравлюсь. Мои мысли лишь крупицы мудрости нашего покойного отца. Я всегда буду рада помочь тебе советом, по крайней мере, пока не выйду замуж и не покину твою орду.

— Ну, тогда я не отдам тебя никому — мне такой советник ой как нужен! — заулыбался Сакзь. — Конечно, пока ты сама замуж за достойного жениха не захочешь.

Бике многозначительно вздохнула. Сакзь поцеловал её в щёку и уехал подгонять отставших кочевников, оставив сестру наедине с её мыслями.

Глава XIV Степная вендетта

У Сурьбаря ушло чуть больше недели, чтобы напасть на след убийцы. За это время он объехал шесть веж Сакзевой орды и три вежи орды хана Бегубарса, где осторожно расспрашивал их обитателей о том, не видел ли кто чего подозрительного, касающегося хана Тарха, за время похода на Переяславль или пребывания в Шарукани. В большинстве из посещенных им кочевий половцы рассказывали ему всякую ерунду по поводу неблагоприятных для хана примет в походе, вроде ухнувшей несколько раз подряд рядом с Тархом совы или споткнувшегося ханского коня. Но Сурьбарь воспринимал эту информацию скептически. Лишь в девятой веже один из его старых приятелей случайно в разговоре упомянул, что бывший телохранитель хана Тарха по имени Содвак недавно обзавелся отличным конем из отборного табуна хана. Кроме того, у него видели кинжал с самоцветами, ранее также принадлежавший покойному хану. Сурьбарь заинтересовался этим рассказом и решил сразу сообщить хану Сакзю, но потом передумал и, взяв с собой за компанию Костука и своего друга Кумана, поехал лично беседовать с Содваком. Он рассудил так, что если информация не подтвердится, то нет смысла зря беспокоить хана, а если в разговоре с Содваком он заметит что-то неладное, то воины помогут сопроводить возможного предателя к Сакзю. А там пусть сам хан решает, что делать дальше.

К обиталищу Содвака они приехали ближе к полудню. Он жил в дальней юрте на границе владений ханов Бегубарса и Осалука. Сурьбарь и Костук сразу направились прямиком в юрту, а Куман пошел осмотреться вокруг. Хозяин, коренастый половец средних лет, встретил гостей с наигранным добродушием, обнажая в улыбке свои гнилые зубы: «Всегда рад видеть таких дорогих гостей на моей земле. Пусть солнце всегда освещает ваш путь днём, а луна — ночью. Что привело вас ко мне?»

— Да будет небо благосклонно и к тебе, Содвак. — ответил Сурьбарь. — Я слышал, что ты приобрел отличного коня, на котором раньше сам хан Тарх разъезжал. Нас послал к тебе Ченегрепа — ему нужен такой конь для предстоящих торгов в Сугдее. Ты можешь выгодно его старику продать. Покажи нам скакуна и, быть может, мы у тебя его сразу и купим.

— Какой такой конь? Не было у меня никакого коня! У меня есть только мои старые лошадки, но на них много монет не заработаешь. Вы только зря проделали такой путь. Ну что ж, выпейте хоть кумысу с дороги. Моя жена с детьми у своей матери и не сможет вас угостить, но мои слуги постараются.

— А что это у тебя за конь недалеко от юрты пасется с клеймом хана Тарха? — вмешался в разговор подошедший Куман.

— Ах, этот… Я и позабыл совсем, — хлопнул себя по лбу Содвак и отвратительно засмеялся. — Меня же им совсем недавно сам хан наградил за верную службу. Наверное, я просто ещё не успел к нему привыкнуть… Хорошо, пойдемте, покажу вам его.

Они все вместе подошли к загону, где паслось четыре лошади, и среди них — великолепный белоснежный конь, на задней ноге которого было заметно клеймо в виде сокола — знак хана Тарха.

— Не хотел бы я прощаться с таким красавцем, — сказал Содвак, — Но ради здоровья и процветания моего старого знакомого Ченегрепы могу вам его уступить за двадцать золотых динаров.

— Двадцать динаров?! В своем ли ты уме, Содвак? — возмутился Костук. — Да за двадцать динаров мы можем купить всех твоих лошадей.

— Не горячись, брат! Мы согласны на твою цену, Содвак, только если в придачу с конем ты продашь нам и бывший кинжал Тарха с самоцветами, — уверенно сказал Сурьбарь.

— Ах, вы уже и про кинжал знаете, — протянул Содвак. — Хорошие же у вас осведомители. Ну что же, пойдемте ко мне в юрту, обговорим ваше предложение.

— Пойдем-пойдем, заодно и кинжал покажешь, — ответил Сурьбарь. — Кстати, а как он тебе достался — тоже хан Тарх случайно подарил?

— Про тайну кинжала я могу рассказать только тебе одному, а твои друзья пусть пока отдохнут немного.

Когда они вошли из жаркого солнечного дня в полутемную юрту, Содвак приказал своим слугам принести кумысу и, незаметно им подмигнув, позаботиться о гостях, а сам пригласил Сурьбаря пройти за ним за войлочную перегородку, где стоял большой сундук. Из сундука хозяин извлек прекрасный кинжал, головку рукояти которого украшал большой рубин, а на эфесе красовались мелкие полудрагоценные камни. Сурьбарь поневоле залюбовался таким дорогим оружием.

— Открою тебе истину: одна из жен хана Тарха была моей любовницей и подарила мне этот кинжал, как знак своей любви, — таинственно прошептал Содвак, — Теперь ты понимаешь, почему я не мог сказать этого во всеуслышание? А тебе я доверяю, только не говори об этом никому.

— Обещаю унести эту тайну с собой в могилу. Я согласен заплатить тебе двадцать динаров за коня и этот кинжал.

— Ну тогда по рукам! — обрадовался хозяин. — Пришла пора вернуться к твоим друзьям и обмыть нашу сделку.

«Всё правильно — мои догадки подтверждаются. Мутный он, как вода в луже, а врать толком не умеет. Любовник жены хана Тарха… Разве что в своих мечтах… Это же какой надо быть глупой женщиной, чтобы променять великого хана на это недоразумение? Нужно скорее хватать его и вести к Сакзю на допрос», — подумал Сурьбарь.

Они направились обратно к спутникам Сурьбаря, как вдруг Содвак резко повернулся и с размаху вонзил кинжал в живот своего гостя. Пока Сурьбарь приходил в себя от неожиданности, предатель еще трижды нанес ему удар в то же место, приговаривая сквозь зубы с каждым ударом:

— Сдохни, Сакзева ищейка! Не лезь не в свои дела! Привет тебе от хана Осалука!

Сурьбарь наконец нашел в себе силы, бросил врага наземь так, что тот ударился головой о сундук, и побежал к своим друзьям. Зажимая одной рукой кровоточащие раны, другой он отодвинул перегородку и с криком: «Измена!» бросился к выходу из юрты.

За несколько мгновений до этого пивший прохладный кумыс Костук краем глаза заметил, как один из слуг подскочил к спокойно сидящему Куману и одним рывком перерезал ему глотку. Костук резко обернулся, одновременно выхватывая саблю из ножен, и увидел второго слугу с ножом в руке в двух метрах от себя. Сделав отступ в сторону, Костук проводил пробежавшего мимо него по инерции врага мощным ударом сабли поперек позвоночника. Вторым ударом он проткнул насквозь другого опешившего противника. И тут из-за занавески показался раненый Сурьбарь.

Костук подбежал к нему, но Сурьбарь показал рукой внутрь юрты и прохрипел: «Содвак — предатель! Поймай, но не убивай его — он нужен нам живым».

Ударом рукояти сабли по голове Костук отключил поднимающегося предателя и связал его. Затем он перевязал раны Сурьбаря, помог ему сесть верхом и положил связанного по рукам и ногам Содвака на того самого коня, за которым они ехали. Напоследок он взял в руку факел, зашел в юрту и, бросив взгляд на лежавшие на земле три тела, добил раненого врага, мысленно попрощался с погибшим товарищем и поднес огонь к стене юрты. Войлочная стена вспыхнула моментально, уничтожая все следы недавней драки.

Оставив после себя столб огня и дыма, Костук и Сурьбарь повезли связанного предателя навстречу правосудию.

Однако до Сакзева становища Сурьбарь так и не доехал. За несколько верст до цели их пути у него открылось сильное кровотечение, и он, подозвав к себе Костука, сказал ему слабеющим голосом: «Расскажи всё что видел, хану Сакзю… Пусть моя смерть не будет напрасной…» и закрыл глаза навсегда.

Когда Костук доставил тело Сурьбаря и плененного Содвака в ханский шатёр, хан Сакзь приказал всем, кроме Бике, покинуть их. Он поблагодарил Костука за службу, а затем принялся выбивать показания из предателя. Для этой цели он призвал крепкого половца из числа своих телохранителей.

— Убив моих верных слуг, ты сам признал свою вину и подписал себе смертный приговор. Отвечай, кто тебе отдал приказ предать и убить моего отца? — глядя в глаза изменнику, спрашивал хан.

— Я ничего тебе не скажу, выродок! — выплевывая выбитые зубы, дерзко отвечал Содвак.

— О, ты меня ещё очень плохо знаешь, гнусный предатель! Поверь, ты не уйдешь отсюда живым, но и умирать ты будешь долго, клянусь Степью! Но если ты расскажешь, ничего не утаив, всё, как было, обещаю тебе легкую смерть.

Содвак долго сопротивлялся побоям и прижиганиям тела каленым железом, но когда с него начали снимать заживо кожу, бывший Тархов телохранитель не выдержал, разрыдался и всё рассказал. Сакзь и Бике, которая во время пыток всё время отворачивалась, внимательно его выслушали.

Оказалось, что заказчиком убийства хана Тарха был его бывший друг — хан Осалук. Он всегда черной завистью завидовал успехам своего друга и хотел жениться на его дочери лишь для того, чтобы получить богатое приданое. После смерти старшей дочери Тарха он даже не сомневался, что получит в жены младшую. Однако, узнав о побеге Бике и о сгоревших собственных конюшнях, Осалук страшно разозлился — ему казалось, что хан Тарх специально подстроил этот побег, чтобы не выдавать за него свою дочь, и поклялся отомстить. Хотя Тарх клятвенно заверял своего друга, что не имеет отношения к поступку дочери, Осалук ему не поверил. В знак старой дружбы и взамен несостоявшейся свадьбы Тарх подарил своему товарищу коня и личный кинжал, но это уже не могло его спасти от коварного замысла Осалука. К тому же, тот помнил, как недоволен был Шарукан тем, что на совете возле Переяславля орда последовала совету Тарха. Осалук понял, что между молодым и старым ханами неизбежно противостояние и сделал ставку на Шарукана, решив ему помочь в устранении соперника. Он подговорил Содвака, передарив ему кинжал и коня, и тот подсыпал яд в еду своему хану ещё во время похода. Причём яд специально был выбран такой, который бы не сразу убил жертву, сделав болезнь более похожей на естественную. Дальнейшее Сакзю и Бике было известно.

Сакзь был очень удивлен. Он и подумать не мог, что хан Осалук, которого он знал ещё с детства, окажется такой сволочью. Однако он сдержал своё слово. Предателю Содваку взамен сдирания кожи живьём отрубили голову на краю стана и бросили его труп на растерзание степным зверям и птицам. А Сурьбаря в тот же день торжественно похоронили со всеми почестями, словно ханского сына.

Спустя неделю после окончания траура по хану Тарху, уже в начале осени, в Сакзеву вежу прибыли сваты от хана Осалука с богатыми дарами. Старый лис напоминал об обещании покойного хана и просил руки его дочери. Сакзь хотел поначалу послать Осалуку обратно головы его сватов, но Бике переубедила брата.

— Давай исполним последнюю волю нашего отца, — сказала она, и её глаза загорелись недобрым огнём. — Пусть передадут хану Осалуку, что я принимаю его предложение.

Братья собрали для Бике поистине богатое приданое: три сотни лошадей, тысячу коз, полторы тысячи овец и даже сотню верблюдов. Мехов и украшений, дорогих сосудов тоже было предостаточно и набралось на целых две телеги. Хан Осалук, привезший в качестве выкупа за невесту полный сундук серебряных дирхемов, остался доволен столь щедрыми дарами. Вместе с ханом на становище Сакзевой орды прибыли его четыре сына и десять беков. Сторону невесты представляли Сакзь, Асень и Бегубарс со своими женами и все их двенадцать беков. Знатные половцы и гости сидели в отдельном богато украшенном шатре, вокруг которого расположились другие обитатели орды. В общей сложности в свадьбе принимало участие человек триста.

На Осалуке был желтый парчовый кафтан со сверкающими медными пуговицами, подпоясанный красным широким кушаком. Он самодовольно улыбался при виде своей невесты. Бике была одета в красный халат китайского шелка, на котором золотой нитью были вышиты цветы и драконы. Её тяжелые косы были собраны серебряными полукольцами в рога. На груди у невесты красовался золотой амулет в виде солнца. Сама девушка была немного опечалена своей свадьбой с этим человеком, и эта легкая печаль придавала какой-то неповторимый оттенок красоты её лицу.

Главный шаман орды призвал на головы новобрачных благословение неба, степи, рек, животных и птиц, несколько раз ударил в бубен вокруг них и предсказал им счастливую семейную жизнь. После этого слуги ударили в гонг, и начался пир. Столы ломились от всевозможных яств. Мясо было представлено жаренной на вертеле бараниной, крошеной бараниной, изжаренной в котелочках, вяленой кониной. Отдельно принесли три бараньих туши, фаршированных овощами. Повар Итларь по своему особому рецепту приготовил большое количество всевозможной речной рыбы. Особым успехом пользовалось его фирменное блюдо — карп, запеченный с луком и различными травами. Сыновья Тарха выставили дюжину бочонков с дорогим византийским вином. За пределами свадебного шатра кочевников угощали кальёй — похлебкой из огурцов, свеклы и мяса, а запивали все это они более дешевым вином из хазарских виноградников.

Для развлечения гостей девушки напевали и отплясывали знаменитые половецкие пляски. Бродячие акробаты и жонглеры тоже изо всех сил старались отработать свой гонорар. В перерывах между их выступлениями местная знаменитость — акын Куря — исполнял свои многочисленные веселые песни. В общем, пир шел горой.

Сакзь, делая вид, что веселится от души, внимательно наблюдал за убийцей своего отца и мечтал о мести. Поначалу он думал напоить Осалука и его беков, а потом перерезать их прямо на свадьбе. Но это развязало бы войну между их ордами, да еще и хан Шарукан, объединившись с другими ордами, повел бы против них в ответ на такое вероломство карательный поход. А против него даже у трёх братьев вместе не было сил выстоять. Так что, будучи предупрежденным сестрой о её секретном плане, Сакзь даже виду не подавал, что ему известна тайна, которую предатель Содвак унес с собой в могилу.

По старинной половецкой традиции был устроен поединок жениха и невесты. Это было необычным зрелищем, ведь разница между ними составляла сорок лет жизни и восемьдесят килограммов веса. Гибкая Бике поначалу ловко уклонялась от выпадов своего будущего мужа, и Осалук уже начал выдыхаться и нервничать. Но потом девушка преднамеренно споткнулась и дала себя победить.

— Долго же ты…уф…мне сопротивлялась, — проговорил, отдуваясь, Осалук. — Но в борьбе, как и в жизни…уф… победа все равно будет за мной, тебе понятно?

— Обязанность женщины — покоряться своему мужу. Прости меня, мой хан, что я была тебе непокорной и так долго не хотела стать твоей женой, — ответила Бике.

— То-то же! Теперь иди в мой шатер и жди меня там. Готовься к первой брачной ночи, — приказал Осалук и вернулся продолжать застолье с братьями своей жены. Бике послушно ушла, но по пути пошепталась с Гульнарой и попросила её прислуживать за столом её мужу. По дороге к шатру она заметила, как один из сыновей Осалука провожал её внимательным взглядом.

Ждать Осалука ей пришлось долго, потому что каждый бек её мужа и братьев считал нужным сказать пространный тост с пожеланиями счастья и здоровья молодым. И каждый из них старался это сделать как можно более оригинально, так что получилось своеобразное соревнование в красноречии. Но Бике не переживала по поводу долгих ожиданий — всё шло по плану. Гульнара следила за тем, чтобы кубок Осалука никогда не пустовал.

— За моего славного друга — покойного хана Тарха, — поднял захмелевший Осалук кубок с вином. — Он был бы рад нашему браку. Как жаль, что он немного не дожил до сегодняшнего вечера.

Сакзь незаметно сжал кулаки и посмотрел в глаза Осалуку, возможно более пристально, чем следовало бы. От его взгляда новоиспеченный муж его сестры насторожился и быть может что-нибудь и заподозрил, но обстановку вдруг разрядил Асень:

— Если бы не алчность Шарукана, наш отец сидел бы за одним столом с нами.

— Брат, не наговаривай на Шарукана попусту, если у тебя нет никаких доказательств. Значит, Тенгри-хану было угодно забрать отца в загробный мир, — высказался Бегубарс в защиту своего благодетеля.

— А, так ты тоже заодно с Шаруканом, братец? Ведь если бы не его поддержка, ты бы никогда выше уровня бека так и не поднялся, правда ведь? — дразнил Асень Бегубарса.

— Если ты думаешь, что более достоин ханской власти только потому, что ты старше — то ты глубоко ошибаешься, и я тебе это сейчас докажу, — вставая из-за стола, сказал разъяренный Бегубарс.

— Я, как ваш новый родственник, призываю вас к миру, братья! — вмешался Осалук. — Умершего Тарха не воротить. Давайте же мы не будем омрачать сегодняшний праздник! Предлагаю выпить за мир и дружбу между нашими ордами!

После этого тоста было сказано еще много других, и когда Осалук наконец добрался до своего шатра, было далеко за полночь. Но Бике покорно его ждала. По ее приказу факелы были погашены, и одна из её верных служанок в темноте заняла место невесты на брачном ложе. Осалук был настолько пьян, что не заметил подмены. Возраст и алкоголь сыграли над ним злую шутку, его любовный пыл быстро иссяк и он забылся мертвецким сном. Девушка еле подавила в себе искушение придушить храпящего хана подушкой — пусть поживет ещё немного.

Утром Бике, как ни в чем не бывало, проснулась рядом с мужем. Предварительно пролитая овечья кровь на простыню была свидетельством того, что их брак был официально закреплен.

Празднества продолжались весь следующий день. Пока хан Осалук приходил в себя после бурной ночи, к Бике подошел один из его сыновей, улучив момент, когда она осталась одна. Он был ещё совсем молод, всего на пару лет старше Бике, но черные бойкие глаза свидетельствовали о его живом уме и настойчивости.

— Как жаль, что такая красавица досталась моему отцу, ведь он уже почти старик! Меня зовут Гзак, я его старший сын. Вернее, старший из выживших. — сам себя поправил парень. — Мой самый старший брат Гияр, любимец отца, погиб, защищая в бою хана Тарха, и с тех пор твой отец пообещал свою дочь в жены моему. А следующий брат Асадук умер от заражения крови два года назад. Так что теперь я наследник хана Осалука и тоже собираюсь жениться, когда найду подходящую невесту.

— Не переживай — обязательно найдёшь — в Половецкой степи много красавиц, — улыбнулась Бике.

— Но такую, как ты, боюсь, уже не сыскать, — вздохнул Гзак. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, ещё когда увидел в Шарукани. А меня ты, наверное, и не заметила…

— Осторожнее со словами, Гзак. Я теперь замужняя женщина, тем более, за твоим отцом. Мне, конечно, приятно слышать твои речи. Но что будет, если их услышит кто-то другой? Тогда ни тебе, ни мне не сдобровать.

— Я готов жизнь свою ради твоей любви отдать, — с жаром сказал юноша. — Дай мне любое задание, любой приказ — всё выполню ради твоего поцелуя.

— Прости, но я бы хотела ещё пожить, — ответила Бике. — Смотри, сюда идут люди. Мы с тобой обязательно ещё не один раз встретимся и поговорим, обещаю. А теперь мне пора идти к другим гостям…

Вечером хан Осалук уже не настолько упивался вином и пришел в свой шатер пораньше. Бике успела отослать прислугу, а охранники Осалука остались стоять далеко у входа в большой просторный шатер, в котором они были теперь совершенно одни. В руках мужа девушка заметила кнут.

— Ты теперь моя законная жена и должна во всем подчиняться мне. — важно надувая щёки, промолвил хан. — Иначе этот кнут будет плясать на твоем нежном теле. — Осалук рассек воздух кнутом. — Я преподам тебе первый урок смирения. Для начала налей мне вина.

Бике налила полный кубок темно-красного вина из кувшина и подала Осалуку.

— Нет, вначале выпей сама, — ухмыляясь, сказал он.

Девушка покорно взяла из его руки кубок и сделала хороший глоток. Осалук убедился, что она проглотила вино, а затем сам осушил кубок.

— Теперь разуй и раздень меня, — приказал он.

Она стянула с него красные сапоги, измазанные в грязи, развязала кушак и помогла снять кафтан.

— Я что-то не совсем припомню нашу вчерашнюю ночь. Хочу повторить. Так что быстро раздевайся и ложись.

Бике уселась на край ложа, но раздеваться не стала.

— Ты что, плохо услышала, что я сказал? Я по два раза повторять не привык. Готовься к встрече с кнутом.

Осалук взял в правую руку кнут, но внезапно его рука задрожала, и кнут из нее выпал. На его лице отобразилось недоумение. Он сделал пару шагов в сторону Бике, но его ноги подкосились и хан рухнул на ложе.

— Что происходит? — сдавленным голосом сказал он. — Ведь я сегодня выпил немного. Погоди, ты же тоже пила из этого кубка…

— О, тебе и правда интересно, что происходит, муженёк, и что будет дальше? — не скрывая злорадства спросила Бике. — Я хорошо запомнила подробный рассказ шамана об этом яде. И успела выпить противоядие незадолго до твоего прихода. А вот тебе не повезло. Для начала у тебя откажут мышцы рук и ног, потом утратишь возможность говорить.

— Стража! Стража! — хрипел в ужасе Осалук. Его глаза округлились и были полны страха. — Меня отравили… Помо…

Дальше его рот просто открывался, не издавая ни звука.

— Затем наступает самая интересная часть действия, — с видом наставника рассказывала девушка, — Ты не сможешь дышать — наступит полное расслабление всего тела. Но это будет еще минут через пять, а пока дыши в свое удовольствие.

Осалук свирепо вращал глазами. Больше он не мог делать ничего.

— Ты прекрасно знаешь, это не я тебя убиваю, а твоя собственная злоба и жадность. Как у тебя после того, что ты сделал с моим отцом, хватило наглости свататься ко мне? Приданого захотел, чтобы сравниться стадами с Шаруканом? Но на тот свет ты заберешь с собой лишь только одного коня, которого мне намного более жаль, чем тебя. Благодари моё милосердие — твоя кончина будет гораздо быстрее и легче тех мучений, на которые ты обрек отца. Прощай, хан Осалук, и перед смертью вспомни своего друга, которого ты предал!

Затем осталось доиграть последний акт этой трагедии. Бике растрепала себе волосы, изобразила ужас на лице и побежала звать охрану.

— Скорее, на помощь! Хану Осалуку плохо! — кричала она в слезах.

Перепуганные стражники немедленно позвали шамана, который принялся спасать хана, но было уже поздно. Осалук, пребывая ещё в сознании, пробовал что-то говорить и показывать глазами на свою отравительницу, но охранники его не понимали, а лишь торопили шамана, действия которого остались безуспешными.

Отравленный хан закатил глаза и перестал дышать. Страшная месть Бике была свершена.

После смерти Осалука шаман, проверил вино из кувшина, которого пил хан, на своей собаке. Однако собака осталась жива и весела, ведь Бике заблаговременно закопала в землю под шатром пузырек с ядом, а в кувшине было чистое вино. Тогда орде Осалука было объявлено, что их хан умер от перенапряжения сил на брачном ложе. Молодая заплаканная вдова, отлично изобразившая скорбь на лице, подтвердила эти слова. Все знали, что Осалук был уже немолод и грузен, многим также известна была его страсть к выпивке, а потому эта версия не вызвала сомнений.

Поскольку все Осалуковы беки находились в одном месте, они сразу же собрали совет и на нем единогласно провозгласили своим новым ханом старшего сына покойного хана — Гзака. Согласно степным обычаям, старший сын хана наследовал и его жён. Поэтому к превеликой радости Гзака и по согласованию с Бике и её братьями было принято решение организовать похороны хана, а после них сразу же устроить вторую свадьбу. Благо, выпивки и закуски ещё хватало, и пока все гости были на месте.

На следующий день после торжественных похорон Осалука Бике сочеталась браком с его сыном Гзаком. Вторая свадьба прошла менее пышно, ведь это была скорее формальность. А спустя несколько дней после нее хан Гзак со своей молодой женой и беками отправились в обратный путь.

Таким образом, все получили желаемое — Осалук заработал целых десять квадратных метров и личный курган на земле своего врага, Гзак получил в жены девушку, о которой мечтал, а Бике отомстила за смерть своего отца, и вышла второй раз замуж в семнадцать лет. Единственное, что расстраивало девушку, это то, что теперь шансы на их отношения с Сергеем стремительно приближались к нулю. Ведь теперь не только расстояние было тому преградой, но и ее нынешний статус ханши. Но она всё-таки смогла отогнать от себя печальные мысли, попрощалась с братьями и отправилась навстречу новому этапу своей жизни.