Тмутараканский лекарь

Глава XV Город у синего моря

Прекрасным летним вечером перед русскими ладьями предстала во всей своей красе далекая Тмутаракань — последняя цель их путешествия. Все это время морякам благоприятствовала хорошая погода и легкий попутный ветер, что позволило им быстро преодолеть оставшуюся часть пути, а Сергею — насладиться видами южного берега Крыма по ходу маршрута.

Тмутараканцы хотели поскорее вернуться домой, а потому больше остановок не делали. Оставив за собой греческие города Сурож, Кафу и принадлежащий тмутараканскому княжеству Корчев, ладьи капитана Буслая через три дня после отплытия из Херсонеса бросили якоря в тмутараканском порту. На берегу царило оживление — жены и дети ушедших в поход воинов пришли встречать своих родных.

— А я раньше думал, что Тмутаракань — это такая же сказка, как Лукоморье и Тридевятое царство, — с улыбкой сказал Сергей отцу Никону.

— Ну, вот тебе теперь и будет возможность убедиться, что здесь живут самые настоящие обычные люди, — ответил ему священник.

Как позже узнал Сергей, изучая карты, Тмутаракань находилась на месте современной ему Тамани. Город расположился на высоком обрывистом берегу над морем. С первого взгляда Матвеев отметил, что Тмутаракань была гораздо меньше Херсонеса, да и кораблей в порту было на порядок меньше. Однако высокие каменные стены с башнями надежно защищали этот необычный русский город. Необычен он был как своим местоположением, не имея границ ни с одним русским княжеством, так и своим многонациональным составом. В Тмутаракани кроме русичей проживали также греки, болгары, армяне, хазары, аланы, касоги, готы и другие более мелкие народности. И всем им здесь хватало места, а выросшие в окружении иноплеменников дети воспринимали своих сверстников другой национальности как друзей, и благодаря этому межэтнической розни в этом городе практически никогда не возникало. Так что в этом плане Тмутаракань была идеальным местом, чтобы Матвееву и его половецким друзьям начинать здесь новую жизнь и чем-то напоминала Сергею его родной Донецк, который тоже был многонациональным городом или даже еще больше — Мариуполь, который, как и Тмутаракань, был городом портовым.

Итак, сойдя на берег, счастливые моряки и воины направились по своим домам. Поскольку дело близилось к вечеру, а Сергею, Кытану и Ильдею в незнакомом городе остановиться было негде, отец Никон взял их всех с собой в монастырь.

Недавно построенный монастырь Пресвятой Богородицы находился на самой вершине холма, возвышаясь над городом. Пока груженные книгами и священническими облачениями путешественники добрались до него, с непривычки долго поднимаясь в гору, уже смеркалось. Отец Никон постучал в ворота. Монах-привратник посмотрел в окошко и вначале обрадовался, увидев его, а потом заметил за его спиной половцев, и улыбка сползла с его лица.

— Будь покоен, брат, эти люди со мной и не навредят нашей обители, — спокойно сказал отец Никон.

Через несколько мгновений тяжелые дубовые ворота отворились, и путники вошли на монастырский двор. Здесь уже собралась вся монастырская братия в составе двенадцати монахов.

— С возвращением, отче! — поприветствовал отца Никона игумен. — Мы долго тебя ждали в этот раз.

— Хвала Господу, мы добрались домой. Хоть путь был и неблизким, зато с Божьей помощью всё удалось, о чем мы с тобой разговаривали, отец Иоанникий. А вот и мои помощники, — сказал отец Никон, представляя братии Сергея и половцев.

Священники поприветствовали друг друга троекратным лобзанием. Остальные монахи подошли к отцу Никону за благословением. Матвеев обратил внимание, с каким почтением они относились к его знакомому.

После приветствия монахи пригласили путников в трапезную, где на длинном дубовом столе их уже ждали кислые щи с капустой, пшеничная каша и жареная рыба. Пока проголодавшиеся с дороги путешественники уминали за обе щеки нехитрую снедь, заедая свежеиспеченным ржаным монастырским хлебом и обильно запивая квасом, отец Никон рассказывал подробности их приключений. После того, как он поведал всю их историю, монахи прониклись уважением к Сергею и его друзьям. Им выделили по лежанке для сна в общей спальне братии, выдали набитые соломой подушки и по отрезу холщовой материи в качестве одеяла.

— Хорошенько отдохните перед завтрашним днем, ведь завтра нам с вами нужно предстать пред светлые очи князя Глеба Святославича и рассказать ему о нашем путешествии. А заодно и определить вашу дальнейшую судьбу, — напутствовал их отец Никон. — Я попросил братию не будить вас на утреннюю службу — сегодня отоспитесь. А завтра, если на то будет Божья и княжья воля, начнем работать.

На новом месте Сергею спалось не очень хорошо. Изрядно устав с дороги, он быстро заснул, но сон его был беспокойным. Вначале ему приснилось, что суровый князь за какую-то провинность приказал его высечь плетьми, а потом заковать в колодки. Матвеев проснулся в холодном поту, но оказалось, что это спавший на соседней лежанке Ильдей ворочался во сне и придавил его руку и ногу. Парень аккуратно извлек свои затекшие конечности из-под храпящего половца и долго не мог уснуть, обдумывая предстоящую встречу с князем. Лишь ближе к рассвету он смог провалиться в сон, но тут монахи стали просыпаться и собираться на утреню и тем самым окончательно разбудили его. Какое-то время он поворочался, но сон больше не приходил. Спертый воздух спальни был изнуряюще жарким, и парень решил выйти на улицу и ощутить утреннюю свежесть.

Сергей прошелся по монастырскому двору, подошел к храму, откуда слышалось пение монахов. Матвеев прислушался: стройный хор голосов пел уже херувимскую песнь. Врываться в храм посреди службы ему не захотелось, и вместо этого он взобрался по лестнице на стену монастыря, сложенную из кирпича-сырца. С высоты монастырских стен и холма открывался замечательный вид на просыпающийся город.

Тмутаракань спускалась к морю террасами. Ближе всего к монастырю находился красивый каменный дворец, принадлежавший, по всей видимости, князю. В некотором отдалении от дворца блестели золотые купола церкви. За ней располагались несколько красивых деревянных теремов, где жили, наверное, зажиточные горожане. Широкая площадь отделяла эти терема от рынка и казарм городской стражи, за которыми к морю спускались саманные дома простых тмутараканцев. Между домами зелеными пятнами выделялись стройные кипарисы и тополя. А далеко на запад простиралась синяя гладь Черного моря, называемого тогда Русским.

«Значит, теперь мой дом будет здесь на неопределенное время», — подумал Сергей. — А что, тут даже красиво. До моря совсем рукой подать. И княжество вроде русское, хотя я о нем ничего и не знаю. Ладно, буду узнавать события в режиме онлайн и ждать здесь знака от Кудеяра. Однако, становится прохладно».

Действительно, в Тмутаракани часто дули холодные ветра с моря. Поэтому даже дома были расположены под таким углом к морю, чтобы максимально сдерживать порывы ветра. Но на самом верху горы ветер ничего не могло удержать, и легко одетый Матвеев быстро продрог и стал спускаться. Из храма выходили монахи после службы. Отец Никон заметил своего ученика и окликнул его: — О, Сергий! Вовремя ты проснулся. Ступай и буди своих друзей — пойдем знакомить вас с князем.

Дворец князя Глеба был небогат, но даже в таком виде он произвел впечатление на Матвеева и половцев. Они вошли в большой зал, на каменных стенах которого висели шкуры убитых волков, оленей, и кабанов, трофейные мечи, щиты и копья — наследие князя Мстислава Владимировича, приведшего Тмутаракань к величию и славе.

Князь Глеб сидел на резном дубовом стуле — подобии трона — и беседовал со своими боярами и другими воинами. Среди них были и уже знакомые Сергею Мстислав и капитан Буслай. Увидев вошедшего священника и его спутников, князь поднялся со своего места и пошел им навстречу. На вид князю было не больше двадцати лет. Одет он был в коричневый шелковый кафтан и красный плащ. На его светло-русых волосах был надет серебряный обруч. Голубые глаза молодого князя излучали радость при виде отца Никона.

— Благослови, отче! Рад твоему возвращению! — произнес князь приятным баритоном.

Отец Никон благословил его и по-отечески обнял.

— Твой батюшка князь Святослав и братья шлют тебе поклоны.

— Пусть Господь даст им всем крепкого здравия, — ответил Глеб. — Пойдемте за стол, позавтракаем, и ты нам расскажешь, что нового нынче на Руси деется.

— Охотно присоединимся к утренней трапезе. А пока посмотри, княже, что мы привезли из Херсонеса для твоей библиотеки, — сказал отец Никон и сделал знак Сергею и братьям-половцам. Они показали князю драгоценные фолианты. Глеб открыл одну из книг и бережно перевернул несколько пергаментных листов, изучая рисунки с неподдельным интересом. Отложив ее, князь просмотрел еще пару книг.

— Вот так подарок! Какие важные книги ты привез, отче! Я по скудости ума своего не все понимаю, что там написано, но мыслю, что мы с тобой с помощью этих книг можем возвести лекарское дело в моем княжестве на уровень ромейского. Переведи их на русский язык и пусть твои монахи изучают хитрости врачевания. А я постараюсь разыскать хорошего лекаря из Византии, который бы нам в этом помог.

— Я в тебе и не сомневался, княже. Так и знал, что ты поймешь, насколько сильно нам нужно развивать науку. Ведь по своему складу ума мы ничуть ни хуже ромеев будем. А смекалкой можем их и перещеголять. Вот только опыта у нас пока не хватает. Но это дело наживное. Прикажешь прямо сейчас заняться переводом? — улыбнувшись, спросил отец Никон.

— Нет, отче. Это успеется. А пока — расскажи мне, кто твои спутники и милости прошу к столу.

— Эти половецкие воины Кытан и Ильдей сослужили нам добрую службу на днепровских порогах, — сказал священник, указывая на братьев, — а тот юноша Сергий бежал из половецкого плена. Он жил в монастыре, грамоте обучен, в деле лекарском смыслит немного — моим учеником будет.

Матвеев и половцы, наученные отцом Никоном, в пояс поклонились князю.

— Ну что же, хорошие воины мне нужны. А половцы, я слыхал, неплохие наездники. Коли согласны служить мне верой и правдой, пусть в мою дружину пойдут. Воевода, распорядись, чтобы дали моим новым воинам коней и оружия, — обратился князь Глеб к стоящему рядом витязю в дорогих доспехах.

— Будет сделано, княже.

— Готовы служить тебе, княс урусский, до конца своих дней, — в два голоса отозвались братья-половцы.

— Тогда первым моим приказом будет — хорошенько потрапезничать, — весело сказал князь.

Отец Никон благословил стол и трапеза началась. Подавали пареную репу, пироги с капустой и мясом, а также местные фрукты. За столом отец Никон рассказал всем про события, происходящие на Руси. Поведал о том, как трое князей Ярославичей, отчаявшись победить Всеслава Полоцкого в честном бою, решились взять грех на душу. Встретились они со Всеславом под Смоленском. Крест целовали, что не причинят ему вреда. А потом взяли его вместе с сыновьями и заточили в темницу.

— И хоть пока прекратилась смута на земле русской, но один Бог ведает, как потом придется заплатить князьям за свое клятвопреступничество, — закончил свою речь священник.

— Все верно сделали князья. На войне все средства хороши, — отозвался низкорослый пожилой боярин с окладистой седой бородой. Он был толст и определенно страдал артериальной гипертонией, о чем свидетельствовало красное лицо и одышка даже при минимальных движениях. — Если бы они так не сделали, сколько бы еще крови христианской пролилось.

— Согласен с Вышатой, — сказал второй боярин. — Князья же клялись, что никакого вреда ему не причинят. Всеславу ведь голову не отрубили, а в темнице пусть немного посидит. Авось и образумится.

Этот боярин был худой, суетливый, с глазами навыкате. Даже не зная его анализов, Сергей поставил предварительный диагноз: Тиреотоксикоз.

— Так-то оно так. Но негоже было моему отцу и дядьям клятву нарушать. Лучше бы они все же в бою Всеслава в плен захватили.

— Молод ты еще, князь, и неопытен. А потому не ведаешь, что на войне хитрость бывает намного главнее силы, — снова заговорил первый боярин.

— Да я и смотрю, Вышата Остромирович, что ты без хитрости прожить не можешь. Вначале хитро служил брату моему двоюродному Ростиславу, теперь хитро служишь мне. Хитрость это твой образ жизни, не так ли, боярин?

— На том и стоим, княже, — ухмыльнулся Вышата. — Ежели бы не моя хитрость, остался бы я без глаз еще двадцать пять лет тому назад, когда мы ходили с твоим покойным дядей, князем Владимиром Ярославичем, в поход на Царьград. Но неудачным был тот поход. Вначале греки пожгли наши корабли греческим огнем, а потом из-за бури выбросило на берег шесть тысяч русских воинов, в том числе и меня. Греки разбили наше войско и восемьсот оставшихся в живых взяли в плен. Признаться, тогда я был готов принять смерть вместе со своими воинами, но хитрые греки подготовили для нас другую участь. Дабы не кормить такое число пленных, они милосердно всех отпустили, предварительно ослепив. Хотели лишить зрения и меня, но я знал греческий язык и воззвал к христианской добродетели их полководца — сказав, что если несколько тысяч слепых будут возвращаться назад без зрячего провожатого, то вскоре все погибнут от голода и разбойников. И греха будет на ромейском стратиге больше, чем если бы сразу наших воев он казнил. Полководец поразмыслил и приказал оставить мне оба глаза. Так я и привел почти всех воев обратно на Русь.

— Поучительная история, но я все-таки считаю, что честь и благородство превыше хитромудрствования стоят, — ответил молодой князь.

— Ну и дурак, — тихо сказал себе в усы Вышата.

— Ладно, не будем судить моего отца и дядьев. Расскажи лучше, отче, как вы до Тмутаракани добрались? — не услышав реплики боярина, обратился Глеб к священнику.

Отец Никон в подробностях рассказал о приключениях на днепровских порогах, на море и в Херсонесе. Сидящий напротив них за столом Мстислав подтвердил его слова и добавил рассказ про поимку разбойника Бехая. В честь подвигов Кытана и Ильдея было поднято несколько заздравных чаш. Наконец трапеза закончилась, и по приказу князя все разошлись. Половцы пошли вслед за воеводой знакомиться со своим новым жилищем возле конюшен. Убедившись, что никого лишнего в зале не осталось, князь Глеб подозвал к себе отца Никона для разговора по душам. Он бросил беглый взгляд на сидящего рядом со священником Сергея, но отец Никон его успокоил:

— Это мой ученик, мы можем ему доверять. Поведай, княже, что тревожит твою душу. Я же вижу, что внешне ты спокоен, но душа твоя пребывает в смятении.

— Эх, отче, если бы ты лично два года назад не убедил моего батюшку и меня в том, что тмутараканцы меня ждут и что я нужен здесь, я бы никогда не вернулся. Обида у меня на них была за то, что помогли Ростиславу выгнать меня отсюда.

— Я просто знал, что ты здесь на своем месте. Так чего же ты печалишься, аль недоволен тобой тмутараканский люд?

— Все дело в том, — продолжил князь Глеб, — что не могу я положиться на своих бояр. И Вышата Остромирович, и Порей Любославич, да и другие бояре на словах служат мне, а на деле… Каждый из них в свою дуду играет и заботится прежде о себе, нежели о пользе княжества.

— Княже, так всегда было. Не переживай по этому поводу. Еще с допотопных времен многие люди больше заботятся о своем животе, чем о стране.

«И в нашем времени тоже ничего не поменялось с тех пор», — подумал Сергей.

— Даже воевода Горазд исполняет мои приказы, только получив одобрение Вышаты с Пореем. А те толкают меня на войну с аланами, убеждая, что так я покажу всем свою княжескую силу. Я же не хочу рушить мира с ними и вообще я против бессмысленного кровопролития.

— А какая корысть у Вышаты в этой войне?

— Он торгует конями и конской упряжью. А его друг Порей — доспехами и оружием. Вот и хотят они на чужом горе обогатиться.

— Так посади их в темницу, княже, вот и весь разговор.

— Да я бы и посадил, но не могу этого сделать без повода, иначе мои собственные люди обвинят меня в несправедливости.

— А ты, княже, не бойся показать им, что ты здесь власть, но поступай действительно справедливо. Это они тебя, а не ты их должен бояться. А ежели они обозлятся на тебя и начнут чинить препятствия твоим приказам — вот тебе и будет повод их наказать. Ну а пока могу прислать тебе одного верного человека, которого я когда-то от петли спас — он поможет тебе найти улики против строптивых бояр.

— Добро, отче! После беседы с тобой мне как-то спокойнее на душе стало. Ну а что касается привезенных вами книг, берите их, переводите, изучайте теорию. А я прикажу в ближайшем времени вам в Суроже или Херсонесе нанять хорошего лекаря, который и обучит твоих монахов практике.

— Аминь! — закончил беседу отец Никон.

Они вместе с Матвеевым низко поклонились князю, и пошли обратно в монастырь.

— Ну что, как тебе наш князь? — по пути спросил отец Никон.

— По глазам и словам видно, что человек хороший, но, на мой взгляд, ему немного не хватает уверенности в себе, — ответил Матвеев.

— Опыта у него маловато, но все задатки к тому, чтобы он стал хорошим правителем, у него есть. Так что моя основная задача — помогать ему советами, чтобы не сбился Глеб Святославич с пути истинного и послужил славно Богу и тмутараканскому народу. А ради этой цели я готов и побороться со всякими мздоимцами и стяжателями. Ну а ты пока не забивай себе голову всем этим, а готовься — сейчас мы с тобой пойдем на вечернюю службу, а завтра после литургии начнется первый день наших занятий.

Глава XVI Студенчество-2.0

Как и обещал отец Никон, для Сергея Матвеева следующий день стал началом новой жизни. Или можно сказать, что продолжилась его студенческая жизнь, только в совершенно другом, непривычном ему формате. И в этом была некая доля иронии судьбы. Ведь, заканчивая свой любимый Донецкий медицинский университет, незадолго до того злополучного пикника Сергей грустил об окончании своего студенчества и думал о том, как хорошо было бы, если б он еще хоть немного побыл студентом. Теперь и эта его мечта сбывалась. И как уже было не впервой для этого мира — самым непостижимым способом.

Но обо всем по порядку. Ранним утром Матвеев вместе со своим наставником и другими монахами пошли на Божественную литургию в храм. Стоя на службе, Сергей понял, что за почти тысячу лет, разделяющие его прежнее время и это, богослужение почти не изменилось, если не считать двуперстного крестного знамения, используемого в те времена. Так что ему вдвойне приятно было понимать ход службы, молиться вместе со всеми и петь в общем хоре «Отче наш» и Символ веры. Хоть монастырская служба была довольно продолжительной, но Сергей так долго не был на службе в храме, если не считать Херсонеса, где богослужение велось на греческом языке, что не заметил времени и не устал.

На проповеди после окончания литургии игумен поздравил всех с Новолетием и объявил, что сегодня наступил Новый, 6576 год от сотворения мира или 1068 год от Рождества Христова.

«Значит, я не ошибся в своих расчетах по поводу года, — подумал Матвеев. — И теперь меня с моими родителями разделяют всего каких-то девятьсот сорок четыре года… Насколько я помню, на Руси с введением христианства Новый год отмечали 1 сентября по старому стилю. Как символично, что именно сегодня, 1 сентября, в день знаний, начинается и мой новый учебный год. А мои бывшие одногруппники уже, наверное, целый месяц на интернатуре. Интересно, как там дела у Алана, Даши и всех остальных? Думаю, все же получше, чем у меня. Хотя, если сравнить с недавней жизнью половецкого раба…».

Второе студенчество Матвеева началось с того, что отец Никон собрал после трапезы кроме него еще троих молодых монахов — двух русичей и одного крещеного касога. Священник представил им отца Иоиля — пожилого монаха, который знал толк в приготовлении лекарственных отваров и снадобий. Все вместе отправились на сбор лекарственных трав. В то время знание ботаники было необходимым для лекарского дела, потому что именно лекарственные растения и были общедоступными медикаментами.

Недалеко от монастыря, на близлежащих холмах, они собрали немало чабреца, шалфея, полыни, зверобоя, мяты, мелиссы и прочих неизвестных Сергею трав. Потом в монастыре им предстояло высушить их и уже после этого готовить из них различные снадобья и отвары. За сбором трав Матвеев и познакомился поближе со своими монастырскими одногруппниками, как он их про себя назвал. Все они были приблизительно одного возраста — лет восемнадцать-девятнадцать. То есть Сергей был самым старшим среди них.

— Василий, в прежней жизни — Веселин, я из тмутараканских болгар, — протянув руку, представился плотный монах среднего роста.

— Артемий, в прошлом — Арабат, приехал сюда из Касогии, — ответил высокий парень богатырского телосложения.

— Тихомир, и в прошлом и в настоящем. Я пока еще послушник, — с улыбкой сказал невысокий худощавый парень.

— А я тоже еще послушник. И меня Сергием кличут, — отрекомендовался Матвеев. — Ну что, теперь будем с вами вместе грызть гранит медицины?

— Учиться лекарскому делу я согласен. А что разве для этого нужно какие-то камни грызть? К такому я не готов, — растерянно ответил касог.

— Ибо непостная это пища, — закончил за ним улыбающийся брат Василий.

Все дружно расхохотались, и с этого момента и началась их студенческая дружба.

Возвращаясь обратно в монастырь, Сергей спросил отца Никона о сроке обучения.

— Основным истинам по греческим книгам мы с отцом Иоилем, который пуще меня в травах лечебных разбирается, с Божьей помощью обучим вас лета за три, а вообще лекарскому делу нужно учиться всю жизнь.

— То есть это будет по времени почти как интернатура у нас… в монастыре, где я был раньше, — произнес Матвеев, вовремя спохватившись.

— А ты что, в латинском монастыре раньше был? Что это за мудреное слово ты сейчас промолвил? — озадаченно спросил Тихомир.

— Нет, в монастыре я как раз был в нашем, православном. Но отец-игумен наш знал много языков, в том числе и латынь. А «интернатура» переводится — «среди природы», — на ходу придумал перевод Матвеев. — То есть как раз то, чем мы сейчас с вами и занимаемся — учимся среди природы.

Отец Никон многозначительно поднял бровь. Но Тихомир и другие молодые монахи были удовлетворены ответом, и Сергей выдохнул с облегчением.

Вернувшись в монастырь, отец Никон выдал своим ученикам новые заточенные гусиные перья, чернильницы и ветхую бумагу. В этот день они просто практиковались писать под диктовку небольшой текст. Для Матвеева это было первое знакомство со средневековым письмом. Он всю жизнь и в школе, и в университете привык писать шариковой ручкой. Даже с металлическим пером, бывшим в эпоху его родителей, он не сталкивался. А тут ему пришлось не только осваивать новую технику написания, так еще и писать старославянские буквы. Поначалу они у Сергея получались кривыми, он делал немало помарок и ставил клякс. Оглянувшись на своих собратьев, парень понял, что он не один такой — лишь у Тихомира получалось быстро и аккуратно писать, а Василий с Артемием тоже страдали над бумагой.

К счастью, оказалось, что их наставник таким образом проверял исходные навыки своих студентов. Увидев, что ребята пока еще не готовы к быстрому темпу письма, отец Никон стал чаще делать остановки во время чтения и терпеливо им объяснять особо сложные моменты. Ближе к вечеру звон колокола стал всех зазывать на вечерню, и священник объявил, что занятия на сегодня закончены.

— А когда же мы пойдем лечить болящих? — удивленно спросил брат Артемий.

— Вы вначале научитесь писать без ошибок и лекарства готовить, а за болящими дело не станет, — ответил отец Никон.

Так и завершился их первый учебный день в таком необычном для Сергея учебном заведении.

Постепенно жизнь Сергея Матвеева и его соучеников вошла в свою колею. Они быстро привыкли к ежедневным занятиям. С утра они вместе с отцом Иоилем собирали травы и коренья или готовили лекарственные зелья. Днем помогали другим монахам по хозяйству. А вечером занимались конспектированием лекций отца Никона. После того, как все четверо научились быстро и грамотно писать (хотя для Сергея освоение перьевого письма и особенности древнерусской грамматики дались непросто), священник приступил к переводу купленных в Херсонесе книг. Эти книги переписывали на старославянском языке уже на дорогой пергамент, а потому все очень старались, чтобы не допустить ни единой ошибки. Начали они, как и полагается, с первой книги Павла Эгинского и вместе с переводом сочинения этого знаменитого византийского ученого знакомились с аспектами гигиены и диетологии средневековья. Как оказалось, для людей в зависимости от возраста и темперамента, а также от времени года предписывалось различное питание. И если просто писать про еду было полбеды, то когда начинали ее рисовать, желудки голодных студентов урчали практически в унисон. Но это была тоже своеобразная тренировка терпения.

— Зачем мы учим все это о еде? — как-то спросил брат Василий. — Эти знания больше поварам нужны, а не лекарям.

— Во-первых, потому что хлеб — всему голова, и мы состоим из того, что едим. А во-вторых, поскольку многие болезни могут начинаться из-за неправильного питания, и лучше постараться их не допустить. Ведь куда проще попытаться изменить что-то в питании, чем пить горькие зелья. Ну, а в-третьих, если не хочешь вспомнить детство и отведать монастырских розог, больше не перебивай меня, — сурово ответил отец Никон.

Лишь по воскресеньям после литургии у ребят был выходной, который они проводили в прогулках по Тмутаракани и купании в пока еще теплом море. За несколько недель Сергей хорошо изучил небольшой, по рамкам нашего времени, город и свободно в нем ориентировался. Периодически к их прогулкам присоединялись старые друзья Матвеева — Кытан и Ильдей — с их начальником — командиром княжеской конницы Мстиславом и его другом Федором. Иногда они все вместе выходили в море на небольшой ладье и ловили рыбу. Кто хорошо умел плавать — прямо с ладьи прыгал в воду и купался в открытом море. Несколько раз после получения жалования дружинники князя приглашали своих друзей в трактир, где пенная брага и крепкая медовуха веселили душу честной компании. Тогда они дружно начинали петь песни русичей и те, с которыми познакомил их Матвеев. Иногда Мстислав приглашал всех к себе домой, где его красавица-жена угощала друзей мужа пирогами с капустой и мясом, домашним вином и соленьями собственного приготовления. Все восхваляли ее красоту и вкусные блюда, а молодая хозяйка с большим удовольствием принимала их похвалу. Возвращались в монастырь студенты с пением вторых петухов, то есть около двух часов ночи. И хоть поспать оставалось всего несколько часов, а утреннее пробуждение давалось им с трудом, отец Никон их сильно не бранил, ведь и сам когда-то был молод.

Тем временем на смену теплому сентябрю пришел дождливый октябрь. Со стороны моря подули холодные пронизывающие ветра. Листья на деревьях пожелтели и стали опадать. В воздухе пахло сыростью и прелыми листьями. Ученики уже перестали собирать свои гербарии и сосредоточились больше на приготовлении различных отваров под руководством отца Иоиля.

Закончив с переводом первой книги, отец Никон вместе со своими студентами презентовали ее и один из иллюстрированных экземпляров на русском языке князю Глебу. Князь остался очень доволен проделанной работой, похвалил священника и его учеников за старания и пожелал успехов в дальнейшем. В качестве награды за их труды Глеб подарил каждому студенту по небольшому Евангелию и по пять серебряных монет. Так у Матвеева появилась его первая собственная книга и первые наличные деньги в этом мире.

Вдохновленные напутствием князя студенты приступили к переводу второй книги, в которой объяснялось учение о лихорадке и симптомах, сопутствующих ей. И это оказалось весьма своевременно.

Вначале искупавшись в прохладном море и попав после этого под дождь, заболел Сергей. Он последовал примеру Мстислава и Федора, купавшихся в любую погоду. Но в этот раз парень не учел того, что их организмы были приучены к суровым условиям, а ему, выросшему в благоустроенной донецкой квартире, здоровья для таких перепадов температур не хватило. Ох, и ругался на них за это купание их наставник! У Сергея начался жар, сильный кашель, к которым скоро присоединились общая слабость и одышка. Парень диагностировал у себя пневмонию и в бреду просил отца Никона сводить его на рентген и назначить антибиотики. Но вместо рентгена его отправили в баню, где Сергей хорошенько пропарился, а затем отпаивали чаем с малиновым вареньем и соком свежей репы, смешанным с жидким медом. Тихомир принес другу приготовленный им под чутким руководством отца Иоиля теплое молоко с добавлением щепотки измельченного шалфеяи настой листьев мать-и-мачехи. Все это помогло быстро поставить Матвеева на ноги, и уже через десять дней он был почти полностью здоров.

— От всей души благодарю вас, отцы, и вас, други мои, за то, что спасли меня, — искренне поблагодарил Сергей своих лечащих врачей.

— Благодари Господа, что он по молитвам нашим даровал тебе исцеление, — ответил отец Никон. — Ну и тебе заодно спасибо, что сам того не подозревая, стал наглядным пособием для своих соучеников. Знания лучше запоминаются, коль на деле применяются.

— Природа — она такова, что когда ты не делаешь зла ей, собрал ее щедрый дар, то и она помогает тебе, — добавил отец Иоиль. — Кажется, травка махонькая, в поле ее и не видать совсем, а пользы от нее много. Так будь и ты, своим знанием и умением незаметно приноси пользу людям.

Радуясь первому выздоровевшему пациенту, одногруппники Матвеева приветствовали его дружескими рукопожатиями.

А спустя несколько дней заболел Мстислав, от него под утро пришла жена и пригласила отца Никона явиться к нему в терем. Священник взял с собой всех четверых учеников, и они поспешили на выручку к другу сквозь предрассветный туман. Когда они пришли в небольшой двор перед каменным домом дружинника, их сразу же провели в опочивальню, где находился больной. Мстислав лежал на широкой лавке и ворочался из стороны в сторону. Его мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Лицо с легкостью переносящего боль воина на сей раз выражало страдание.

— Что случилось, сын мой? — спросил отец Никон.

— Вчера проехал тридцать верст верхом из Касогии, а ночью начались такие боли в пояснице, что места себе найти не могу, — со стоном ответил Мстислав, и понизив голос, добавил — И еще мочиться больно мне, а моча вдруг стала красной, как кумач.

Тут Матвееву пришла в голову одна мысль.

— Дозволь, друже, я осмотрю тебя и, может, сделаю немного больно, но не ради издевательства, а чтоб знать, чем тебя лечить.

Мстислав вяло согласился. Матвеев проверил симптом Пастернацкого — слегка постучал другу в области поясницы с двух сторон. Бедолага изогнулся от боли.

— Ты что, смерти моей хочешь? Еще раз так сделаешь, и я сам по тебе хорошенько постучу!

— Прости, друже, что пришлось тебе сделать больно, но теперь я совершенно уверен, что у тебя почечная колика. И я знаю, что нужно делать, чтобы тебе полегчало. Для начала прикажи набрать для тебя горячую ванну, ну или емкость с горячей водой, в которой ты бы мог погреться с полчаса. А потом мы принесем тебе лечебный отвар, ты его выпьешь, и всё будет хорошо.

Пока русич отдавал указания жене, чтобы она нагрела воду и наполнила ей большой ушат, отец Никон отвел Матвеева в сторону.

— Ты точно уверен в своих словах и действиях? Ему от такого лечения худо не станет?

— Да, отче, уверен! Я выступал у себя в университете на конференции с научной работой на тему мочекаменной болезни и почечной колики. А перед этим прочитал много источников литературы и знаю, как лечить эту болезнь и современными мне, и простыми народными методами. Конечно, мне бы еще пару исследований провести, чтобы уточнить диагноз, но микроскоп и аппарат ультразвуковой диагностики пока не изобрели, так что будем довольствоваться тем, что есть.

— Ну тогда — Бог в помощь! Мы пока побудем здесь с Мстиславом, а ты с братом Василием ступай обратно в монастырь. Скажешь отцу Иоилю, какие тебе травы нужны для отвара. Может у него уже готовое зелье имеется.

— А ведь и правда! Мы же совсем недавно, еще до моей болезни, отвар шиповника готовили. Вот я его как раз и принесу.

И Сергей с Василием со всех ног понеслись в монастырь, чтобы поскорее взять драгоценное лекарство. Выслушав запыхавшихся учеников, отец-травник выдал им помимо искомого отвара еще небольшой кувшинчик с клюквенным морсом.

— Это и вкусно, и для здоровья полезно. Сам настаивал, — добродушно улыбаясь, сказал отец Иоиль. — Вот попробуйте, а то вы ишь как умаялись с дороги!

Монах налил ребятам из глиняного кувшина по полной кружке напитка собственного приготовления. Прохладный морс был слегка кисловатым, но очень вкусным. Он быстро восстановил силы Сергея и его спутника, и они, поблагодарив доброго травника, собрались в обратный путь.

Когда Матвеев и его товарищ вернулись в дом дружинника, Мстислав уже успел попариться в ушате, и ему стало получше. Приступ колики был купирован. Сергей преподнес распаренному другу отвар шиповника, тот залпом осушил полкувшина и пошел спать. Отец Никон оставил своих учеников дежурить возле спящего воина и читать Псалтирь, а сам пошел в монастырь молиться о его выздоровлении.

Однако в дежурстве необходимости не было — больной быстро заснул и проспал до утра как младенец. Наутро он проснулся свежим и вполне здоровым. Мстислав от всей души поблагодарил своих юных лекарей и их наставника и пригласил всех к утренней трапезе.

— Хочу сказать, — вдруг подал голос Василий, — тебе, друже, пока не стоит вкушать жареную рыбу и мясо, а еще острую и солёную пищу. Если ты не хочешь повторения приступа. Так в книге греческой было написано, а я запомнил, пока переписывал.

— Хвалю за память и постараюсь следовать советам мудрой книги, — ответил русич. — Не хотел бы я снова испытать такое. — Мстислав поёжился и на мгновение задумался. — Хочу еще сказать, что я и раньше знал, насколько важно лекарское дело в нашем княжестве. А теперь, прочувствовав на своей шкуре эту боль, я понимаю, что без хорошего лекаря вообще обойтись невозможно. Поэтому сегодня я буду еще настойчивей уговаривать князя послать в Херсонес корабль за хорошим византийским лекарем. Пусть обучит вас, как правильно лечить наших воинов.

Отведя в сторонку Сергея, Мстислав сказал ему:

— Друже, ты спас меня от болезни и это равносильно тому, что ты бы спас мою жизнь на поле брани. Ежели не возражаешь, будь моим побратимом.

Матвеев опешил от такого предложения, но все же принял его. Быть названным братом командира тьмутараканской конницы и такого сильного воина было большой честью. Они пожали друг другу руки, обменялись крестами и обнялись. Так неожиданно Сергей приобрел брата в этом мире.

Князь Глеб сдержал свое слово, данное Мстиславу. Через две недели в тьмутараканскую гавань причалила ладья, на которой прибыл Георгиос Ватомурос, опытный византийский лекарь. Встречать его в порт пришел сам князь со своей свитой и отец Никон с учениками. Им навстречу с трапа корабля сошел рослый светловолосый грек богатырского телосложения, похожий больше на русского дружинника, чем на греческого лекаря.

— Приветствую тебя на тьмутараканской земле, Георгий, сын Георгия, — громко произнес Глеб. — Слухи о твоем искусстве врачевания идут далеко за пределы Херсонеса. Рад твоему приезду. Надеюсь, ты достойно послужишь мне и моему народу.

— Да будет так, Глеб Святославич, — ответил грек. Оказалось, он неплохо знал русский. — Давно я хотел побывать в Тмутаракани, потому и откликнулся так быстро на твое предложение. Мое призвание — лечить людей, и мне нет особой разницы где это делать — в моей родной Македонии, в Херсонесе или в Тмутаракани, так что я готов в этом послужить тебе.

С собой византиец привез сундук с хирургическими инструментами и несколько сосудов макового молочка для обезболивания. Послушники взяли у него из рук багаж и понесли в избу, специально отведенную князем для почетного гостя.

С приездом византийского лекаря для Сергея Матвеева и его товарищей наступило интересное время. Теперь они стали совмещать изучение трудов Павла Эгинского с практикой — каждому приходилось ассистировать Георгию на операциях. Привезенного греком макового молочка в сочетании с местным крепким вином вполне хватало для таких манипуляций, как репозиция костей при переломах, вскрытия крупных гнойников и лечения панарициев. В легких случаях применяли только вино. Оказалось, что брат Василий, хоть на вид был и здоровяком, но панически боялся вида крови и не мог продержаться больше пары минут на операциях. Тихомира больше привлекала книга, посвященная изучению свойств всех лекарств и ядов. Поэтому ассистировали византийцу, в-основном, Сергей и касог Артемий. Матвеев был очень рад этому — ведь в своем времени он был распределен хирургом, как и мечтал. Только там он был бы интерном в областной больнице, а здесь — в столице княжества, хотя сути это не меняло.

Узнав, что ученики занимаются по «Медицинскому сборнику» и увидев их интерес к своей профессии, Георгий вызвался им помогать с переводом шестой, самой важной книги из сборника, в которой как раз и описывались хирургические операции, вправление переломов и вывихов, ампутация конечностей и многое другое. Хоть эта книга и была написана за 400 лет до рождения византийца, она была самой современной книгой по хирургии и не теряла своей актуальности в течение нескольких столетий. А иллюстрациям, изображенным в ней, могли позавидовать хирургические атласы нашего времени.

Георгий искусно владел техникой многих операций, а его ученики старались схватывать все на лету. Матвеев даже и представить себе не мог, что в средневековье возможно проведение полостных операций, пока однажды к ним не привезли на повозке старого скрючившегося от боли торговца рыбой Марка бен Лазаря с жалобами на появление выпячивания в паху при поднятии больших корзин.

— Раньше я эту шишку вправлял, и всё было хорошо, а теперь она не двигается ни туда, ни сюда. Это, наверное, мне Божья кара за то, что на рынке иногда обвешивал людей. — Старый еврей закрыл лицо руками. — Помогите, люди добрые, не дайте моей жене стать вдовой, а детям — сиротами.

— Ах, так вот она причина твоей болезни, — ответил Георгий, — А я-то думал, грыжа просто ущемилась. Ну что же, поможем твоему горю. Операцию делать надо, вопросов здесь даже не возникает.

— Как операцию?! Я думал, вы мне лечебных травок дадите попить, и всё пройдет. Резать меня не надо.

— Ну не надо, так не надо. Можно, конечно, и травок дать. Но потом через пару дней, как тебя прикажешь хоронить — по иудейскому обряду или по христианскому?

Услышав такой вердикт, бедный еврей побелел от страха и дал согласие на операцию. Тихомир размешал маковый настой с вином в необходимой концентрации и дал выпить пациенту, а Артемий тем временем подготовил необходимые инструменты.

Сергей впервые ассистировал на грыжесечении. Георгий одним ловким движением вскрыл кожу и подлежащие ткани, дошел до грыжевого мешка. К счастью, ущемившаяся кишка была розовой, без признаков некроза. Ручкой зонда грек вправил кишку в брюшную полость, ушил брюшину и доверил ушивание мышц и кожи Матвееву, чему тот был несказанно рад. В целом операция заняла не больше получаса. Гораздо дольше заняло пробуждение пациента, который все никак не хотел вставать и просил не мешать ему выспаться.

На следующий день после перевязки Марка отпустили домой. К монастырю его встречать пришло все семейство. Он в красках расписал жене мужество, с которым он перенес операцию, и мастерство врачей. Жена Марка низко поклонилась врачам и пообещала, что расскажет всем соседкам про чудо-лекарей. Старый еврей тоже был очень благодарен и посулил вкуснейшей рыбы всем, кто его спас. И действительно, через пару дней к воротам монастыря пришли сыновья торговца и принесли две больших корзины разнообразной свежей рыбы.

После успешной операции в монастырь с различными хворями стали обращаться не только воины, но и простые тмутараканцы. Работы у всех поприбавилось, но это была прекрасная возможность для учеников быстро набираться опыта. Тем временем наступила зима.

Глава XVII Великие дела

Однажды, холодным январским утром, принеся в келью отца Никона завершенный перевод очередной книги Павла Эгинского, Сергей застал монаха в задумчивости склонившегося над столом, который был завален исписанными листами пергамента. Отец Никон был настолько увлечен своими мыслями, что не сразу заметил вошедшего. Матвеев с минуту попереминался с ноги на ногу, потом негромко кашлянул.

— А, ты уже пришел? — рассеянно обратился к нему священник, — видишь, я тут немного заработался.

— Могу я потешить свое любопытство, отче? Что ты пишешь?

— Отвечу тебе по-иудейски, вопросом на вопрос. Молви мне, как вы, люди грядущего, узнаёте про нашу жизнь? Ведь нас с тобой разделяет около тысячи лет, а все равно при нашей первой встрече ты в разговоре упоминал и князя Ярослава Мудрого и его отца — князя Владимира Красно Солнышко.

— Все просто, отче. От вашего времени сохранились некоторые старинные постройки, при раскопках находят много предметов быта, а основные события описал Нестор Летописец в «Повести временных лет», насколько я помню.

— По поводу Нестора, не ведаю, кто таков. Но уж семь лет, как я решил собирать знания о нас для потомков, дабы мы не погибли, не растворились во времени, как обры, и всякие другие народы, не имевшие письменности. И вот я теперь иногда пишу о самых главных событиях прошедших лет, а заодно общаюсь с очевидцами былых подвигов и походов давно минувших дней и пытаюсь сохранить их память.

— Ничего себе! Так это же самая настоящая летопись получается! Можно мне на нее взглянуть? — оживленно попросил Сергей.

— Летопись еще не совсем готова. Когда-нибудь, с Божьей помощью, я приведу ее в порядок, чтобы год шел за годом, как в византийских хрониках. А пока еще все листы лежат вперемешку. Но посмотреть, конечно, можешь. Мне любопытно твое мнение.

Священник дал Матвееву со стола несколько листов пергамента. Парень начал с интересом читать вслух.

— «В лето 6472. Когда Князь Святослав вырос и возмужал, начал воев собирати многих и храбрых. Был ведь и сам хоробр и легок, ходя аки пардус, войны многи творяше. В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, ни варил мяса, но потонку изрезав свинину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так и ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах, — такими же были и все остальные его вои. И посылал в иные земли со словами: «Иду на вы». И пошел на Оку-реку и на Волгу, и встретил вятичей, и рече вятичам: «Кому дань даете?» Они же рекоша: «Хазарам — по шелягу от сохи даем».

Следующее повествование далеко во времени отстояло от предыдущего, но было ближе нынешнему времени и месту.

«В лето 6530. Мстислав находился в Тмутаракани и пошел на касогов. Услышав же это, князь касожский Редедя вышел против него. И, когда стали оба полка друг против друга, сказал Редедя Мстиславу: «Чего ради погубим дружины межи собою? Но сойдемся, дабы самим побороться. Да аще одолеешь ты, и возьмеши имения мои, и жену мою, и детей моих, и землю мою. Аще ли аз одолею, то возьму твое все». И сказал Мстислав: «Тако буди». И сказал Редедя Мстиславу: «Не оружием будем биться, но борьбою». И схватились бороться крепко, и в долгой борьбе стал изнемогать Мстислав, ибо был велик и силен Редедя. И сказал Мстислав: «О пресвятая Богородица, помози ми! Аще же одолею его, созижду церковь во имя твое». И, сказав так, бросил его на землю. И выхватил нож, и зарезал Редедю. И, пойдя в землю его, забрал все богатства его, и жену его, и детей его, и дань возложил на касогов. И, придя в Тмутаракань, заложил церковь святой Богородицы и воздвиг ту, что стоит и до сего дня в Тмутаракани».

— Это тот самый храм, что стоит на главной площади в городе?

— Да, твоя правда. Храму сему уж сорок шесть лет от основания исполнилось. Ну читай дальше.

— «Был же Мстислав могуч телом, красив лицом, с большими очами, храбр на ратях, милостив, любил дружину без меры, имения для нее не щадил, ни в питье, ни в пище ничего не запрещал ей».

— Воистину он был великим и могучим князем. Именно Мстислав Владимирович и привел Тмутаракань к величию. И с братом Ярославом после небольшой размолвки достигли они мира и взаимопонимания. Поболе бы таких князей было у земли Русской, одолели бы мы всех супротивников, — заметил отец Никон. — А вот это я с утра успел написать, — сказал он, подавая Сергею лист, который дописывал, когда тот вошел.

— «В год 6572. Бежал Ростислав, сын Владимиров, внук Ярославов, в Тмутаракань, и с ним бежали Порей и Вышата, сын Остромира, воеводы новгородского. И, придя, выгнал Глеба из Тмутаракани, а сам сел на его место.

В год 6573. Пошел Святослав на Ростислава к Тмутаракани. Ростислав же отступил из города — не потому, что испугался Святослава, но, не желая против своего дяди оружия поднять. Святослав же, придя в Тмутаракань, вновь посадил сына своего Глеба и вернулся назад. Ростислав же, придя, снова выгнал Глеба, и пришел Глеб к отцу своему. Ростислав же сел в Тмутаракани.

В год 6574. Когда Ростислав был в Тмутаракани и брал дань с касогов и с других народов, этого так испугались греки, что с обманом подослали к нему котопана. Когда же он пришел к Ростиславу, — он вошел к нему в доверие, и чтил его Ростислав. Однажды, когда Ростислав пировал с дружиною своею, котопан сказал: «Княже, хочу пити за тебя». Тот же ответил: «Пей». Он же отпил половину, а половину дал выпить князю, опустив палец в чашу; а под ногтем был у него яд смертельный, и дал князю, обрекая его на смерть не позднее седьмого дня. Тот выпил, котопан же, вернувшись в Корсунь, поведал там, что именно в этот день умрет Ростислав, как и случилось. Котопана этого побили камнями корсунские люди. Был Ростислав муж доблестный, воинственный, прекрасен сложением и красив лицом. И умер февраля в 3-й день и положен там в церкви святой Богородицы».

Матвеев закончил читать и поднял глаза на отца Никона.

— Отче, это же великое дело — составление летописи! Благодаря тебе и твоим последователям мы в XXI веке имеем представление, что происходило за тысячу лет до нас. Не могу поверить, что держу в руках пергамент, который переживет не одну сотню лет и, в то же время, что все эти события действительно происходили так недавно здесь, в этом городе… Да я даже знаю некоторых участников твоего повествования. Продолжай в том же духе и, если хочешь, я буду тебе в этом помогать.

— Рад, что тебе пришлось по душе, — улыбнулся священник. — Мне было важно услышать слова человека из будущего. Значит, мои труды не напрасны, и слава Богу за это!

— Могу задать один нескромный вопрос, отче? Судя по описанию, мне показалось, что ты больше на стороне покойного князя Ростислава в их противостоянии с князем Глебом, я прав?

— А ты наблюдательный, Сергий. Но сказано в Писании: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». На самом деле оба эти князя, бывшие к тому же двоюродными братьями, достойны быть правителями. Князя Ростислава не только я, но и все тмутараканцы уважали за воинскую доблесть, смелость и справедливость. К его чести стоит сказать, что в усобице с князем Глебом он не пролил ни одной капли христианской крови — все решалось лишь показом силы и мирными переговорами. А Глеб — богобоязненный князь, он заботится о церквях, милостив к убогим и странникам, следит, чтобы бояре не обижали простой народ, почитает науку. В то же время у него есть опытные воеводы, которые не дадут тмутараканскому войску расслабиться и надежно защитят наше княжество. Кстати, князь Глеб решил составить карту своих владений и через два дня, на Крещение, он собирается мерить расстояние между двумя главными городами своего княжества — Тмутараканью и Корчевом.

— И как же он это будет делать — по морю?

— По льду. Море-то замерзло. Так что после литургии и великого освящения воды пойдем вместе с князем, поучаствуем в сем деле. А вечером, даст Бог, будем молиться уже в Корчеве.

— С удовольствием присоединюсь к этому интересному мероприятию, отче. А пока возьми вот перевод шестого тома Павла Эгинского — мы вместе с Георгием вчера вечером закончили работу над ним. Пошел я дальше помогать братии лечить страждущих.

Зима в том году выдалась суровая. Не только мелкие речушки Тмутаракани, а и река Кубань и даже Керченский пролив, который византийцы тогда именовали Босфором Скифским, покрылся льдом. По ощущениям Матвеева, были все градусов тридцать мороза, да еще и этот ветер с моря… К счастью, князь Глеб Святославич подарил ему тулуп из овчины, шапку и рукавицы на бараньем меху и новые валенки. В этой одежде Сергея уже было совсем не отличить от обычного русича, тем более, что и борода его тоже была подстрижена по древнерусскому формату.

На Крещение ветер стих, и мороз переносить стало легче. После праздничного богослужения и освящения воды Матвеев со своими друзьями и отцом Никоном пошли к морю посмотреть на исполнение княжьего замысла. Ярко светило солнце, снег сверкал под его лучами и хрустел под ногами путников. Деревья стояли покрытые снежными шапками и были похожи на сказочный лес. Сама Тмутаракань тоже была вся в снегу и издалека напоминала торт со сливочным кремом, а может Матвеев просто давно не ел тортов и ему так просто казалось…

На холмах на берегу моря столпилось множество зевак, наблюдавших за интересным действием. На самом высоком холме стоял князь Глеб в окружении воеводы Святогора, начальника конницы Мстислава, бояр и незнакомца в византийских одеждах, держащего в руках какой-то предмет, отдаленно напоминающий секстант. Когда отец Никон с учениками к ним подошли, Глеб поспешил за благословением к своему духовнику. Присутствовавший здесь же епископ тмутараканский Лаврентий недовольно повел бровью. Этот дородный епископ, который чревоугодие считал не грехом, а образом жизни, недолюбливал отца Никона за его правдорубство, нежелание льстить и независимость взглядов. Епископ Лаврентий был грек родом из Константинополя, он привык к богатым нарядам, подобострастию подчиненных и щедрым дарам. Он вообще втайне презирал диких варваров-русичей, а этого излишне самостоятельного попа — тем более. И его удручало, что князь Глеб избрал своим духовником не его, а простого иеромонаха.

Сергей поздоровался со своими друзьями из числа княжеской дружины, среди которых были и братья-половцы. Мстислав рассказал, что по замыслу князя они поедут вслед за замерщиками, и к вечеру в Корчеве для них будут растоплены бани.

— Присоединяйся к нам, друже! Коня я тебе дам. Когда мы все вместе собирались последний раз? Да и после такого похода по морозу как здорово в баньке попариться!

— Твоя правда, Мстислав. Время так быстро летит, когда делом занят. Я и запамятовал, что мы с осени так по-хорошему и не общались. К тому же я совсем не против лишний раз побывать в Крыму.

— Не в Крыму, а в Корчеве, — поправил друга Мстислав.

Матвеев ничего не ответил, но он-то знал, что был прав.

Тем временем князь махнул рукой, и на лед возле большого валуна в виде львиной головы, стоящего напротив тмутараканского храма, вышли землемеры, которых в данном случае вполне можно было называть моремерами, и занялись своим делом. Всего их было пять человек. У одного в руках было устройство из трех палок, соединенных по типу буквы «А» или наподобие циркуля. Он шел и чертил этим циркулем следы на снегу, отмеряя шаги. Через каждые сто шагов циркуля он останавливался и указывал место двоим своим коллегам, и те на этом месте вбивали в лед столбик. На каждый десятый столбик была привязана красная лента, хорошо видная издали. А сами столбики везли на телеге еще два человека. Все работали слаженно, и поэтому продвигались достаточно быстро.

Сергей заметил, что наибольший интерес к происходящему кроме него самого проявляли князь Глеб, отец Никон и незнакомый византиец. Первым покинул зрелище епископ Лаврентий, сославшись на усталость после службы. Бояре достаточно быстро начали зевать и потихоньку исчезать из видимости князя. Дружинники тоже какое-то время понаблюдали за работой моремеров, а потом отошли в сторонку и начали рассказывать друг другу веселые истории про свои походы. Матвеев стал невольным свидетелем разговора проходящих мимо него бояр Вышаты и Порея.

— Князь наш совсем блажь поймал! Придет же в голову такое — море мерить, — пробасил Вышата.

— Лучше бы как все — в прорубь окунулся и устроил бы пир для своих бояр. Небось мы заслужили хорошего застолья, — вторил ему Порей.

— И епископ не в восторге от этой идеи. А тем более, что молодой князь прислушивается не к нему, а к Никону. Но нас с тобой Лаврентий пригласил на праздничную трапезу.

— Опять же не просто так, — проворчал Порей. — К нему на трапезу без хорошего подарка же не заявишься. Так что пойду я пошарю в своих закромах. До встречи, Вышата Остромирович.

Вышата вяло махнул рукой ему в ответ.

Когда силуэты моремеров почти исчезли вдали, народ начал постепенно расходиться. Вскоре на холме остались не больше двух десятков человек. Сергей осмелился подойти к князю поближе. Тот увлеченно общался с византийцем.

— Говорю тебе, Глеб Святославич, до Корчева не больше 130 стадий будет. Думаю, ты скоро сам в этом убедишься.

— Ну да, Димитрий, по моим подсчетам должно быть около 15 верст или 15 тысяч саженей, — немного поразмыслив, ответил князь. — Или оргий, по-вашему. Шаг этого саженемера как раз и равняется одной маховой сажени. Каждые сто саженей мы обозначаем обычным столбиком, а каждые тысячу саженей или версту — столбиком с красной лентой. И потом будет легко все это посчитать.

Когда князь замолчал, Матвеев задал вопрос, который терзал его уже несколько часов.

— Дозволь спросить, княже, а для чего ты проводишь все эти работы? Какую цель ты хочешь достичь в итоге?

— Ааа, Сергий, я знаю, что тебе, как и мне, по нраву наука и поэтому поделюсь с тобой своими мыслями. Первая моя цель — действительно узнать расстояние между главными городами моего княжества, чтобы представлять, как быстро в Корчев может дойти весть от нас. Ну а вторая — это не цель, а скорее мечта — я хотел бы построить длинный мост между Тмутараканью и Корчевом. Чтобы эти два берега соединялись не только зимой, но и круглый год. Чтобы проще было людям добираться в Тавриду, и можно было вести не только морскую, а и наземную торговлю. Но боюсь, пока эта мечта неосуществима, да и в ближайшее время это останется лишь мечтой. У нас еще нет таких мастеров и инструментов, чтобы сотворить подобное. Но когда-нибудь, спустя много лет, может, пятьсот, а может и тысячу, я уверен, что люди смогут построить такой мост. А я на том свете буду радоваться, что первый шаг к этому великому делу был сделан моими скромными стараниями.

Матвеев был удивлен таким рассуждениям молодого князя и рассказал ему о боярском разговоре. Однако Глеба это не смутило.

— Мои бояре не понимают, что не всего можно добиться в один миг, и не из всего можно сразу извлечь выгоду. Есть важные планы, которые растягиваются на долгие десятки и даже сотни лет. Но я их не осуждаю, они же науки не постигали и не способны заглянуть так далеко в будущее.

«Вот уж действительно целеустремленный ученый. Я даже представить не мог, что такие были на Руси тогда. В нашем времени он при хорошем раскладе мог бы к 30 защитить докторскую диссертацию. А как он здесь будет противостоять хитрым и изворотливым боярам?» — подумал Сергей и отвернулся в сторону моря.

К тому моменту измерители моря исчезли за горизонтом. Князь позвал всех, кто с ним остался, в терем подкрепиться пирогами и горячим травяным чаем, а потом приказал седлать коней. Всего вместе с Глебом Святославичем отправилось в сторону Корчева двенадцать человек. Среди них был и Матвеев.

Поначалу Сергею страшно было ехать верхом на лошади по льду, учитывая то, что он не был профессиональным наездником. Но оказалось, что лед был прочным, ведь морозы свирепствовали больше недели и, к тому же, был покрыт достаточным слоем снега. А копыта его коня были подбиты специальными подковами с шипами и потому не скользили на льду. Они ехали и считали вслух столбики. Дружинники сбились со счету ближе к ста, зато увидели вдалеке моремеров и пришпорили коней. Подуставших рабочих заменили свежие воины, и дело снова ускорилось, хотя пройти предстояло еще немало. Начинало смеркаться, когда вся процессия вступила на крымский берег. Последний колышек в морской лед забил сам князь.

— И все-таки я немного ошибся, — с легкой досадой сказал Глеб, — получилось всего 14 верст или 14 тысяч сажен.

— Но все же не больше 130 стадий, как я и говорил, — самодовольно заметил византиец.

На берегу князя и его свиту уже встречал посадник Корчева, который был предупрежден накануне. В древнем храме Иоанна Предтечи отец Никон отслужил краткий благодарственный молебен об удачно закончившемся мероприятии. Уставших и замерзших путников отвели в жарко натопленные бани, где они смогли как следует согреться и восстановить свои силы. Потом посадник в своем тереме угостил их сытной трапезой и отборным вином.

— Други мои! Еще раз поздравляю всех с Крещением Господним! — поднял чашу князь. — Сегодня был долгий день, и всем нам пришлось потрудиться. Но я рад, что мы смогли завершить такое великое дело. Уверен, что все это было проделано не зря. Благодарю Бога за то, что моя идея осуществилась и за то, что у меня есть такие помощники, как вы!

Все дружно чокнулись чашами, а потом разошлись по опочивальням.

Давно Сергею не удавалось так хорошо выспаться… В половецком плену и походах такой возможности просто не было. А в монастыре после всей работы только успеваешь провалиться в сон, как тут же начинает звонить колокол к утренней молитве. А здесь, в тереме посадника, было тепло, в печи тихо потрескивал огонь, и можно было немного поваляться после пробуждения, просто закутавшись в пуховое одеяло.

Весь следующий день прошел в прогулках по Корчеву и осмотру князем Глебом своих здешних владений. После завтрака посадник провел для князя смотр корчевского гарнизона. Затем Глеб со своей свитой поднимался на гору Митридат и оттуда взирал на крымские просторы и на восток — туда, где осталась за горизонтом Тмутаракань. Посадник проводил своего князя и в каменоломни, в которых камень добывали к тому времени уже более тысячи лет. Каменоломни уже успели превратиться в настоящие катакомбы. Глеб не мог предполагать, что через много лет эти катакомбы станут местом героической обороны нескольких тысяч осажденных в них советских солдат, продержавшихся здесь целых 170 дней, и навсегда войдут в историю как катакомбы Аджимушкая. Пройдет всего немного времени после той страшной войны, и город-герой Керчь снова станет курортным городом, в который летом будет приезжать так много отдыхающих. А пока Корчев был лишь маленьким городком в составе княжества Тмутараканского.

Проведя еще пару дней в гостях у посадника, Глеб засобирался назад. Обратный путь проходил гораздо быстрее — княжеская свита просто ехала вдоль недавно вбитых столбиков и осматривала результаты своей работы. Вернувшись в Тмутаракань, Глеб Святославич приказал высечь на массивной мраморной плите надпись, которая гласила: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тъмутороканя до Корчева — десять тысяч и четыре тысячи сажен».

Этому камню суждено было намного пережить и князя Глеба, и само Тмутараканское княжество и стать неоспоримым свидетельством их существования и бесценного вклада молодого князя в мировую историю.

Глава XVIII Темные делишки

Сергей Матвеев стал замечать, что свободного времени у него теперь становилось все меньше. Точно также обстояли дела и у его собратьев по лекарскому ремеслу. После рекламы, которую им сделали торговец рыбой и его жена, поток желающих полечиться у византийского хирурга и его молодых учеников не ослабевал. Болящие шли не только с Тмутаракани, а и из близлежащих сел и даже приплывали из Корчева. Довольные лечением пациенты нередко благодарили своих лекарей. Отказываться от благодарностей было бесполезно — по бытовавшему в то время поверью люди хотели откупиться от своей болезни и сильно обижались, если им пытались отказывать. В основном несли то, чем кто был богат: вино, рыбу, птицу, яйца, пироги; гончары приносили глиняные горшки, бортники — мед, скорняки — недорогие изделия из меха. Бояре, которые тоже стали приходить в монастырь на лечение, предпочитали расплачиваться серебром. Еда шла на общий стол, вещи — в кладовые, а с серебром каждый поступал по своему усмотрению. Василий и Артемий, будучи монахами, несли обет нестяжательства и поэтому все свои средства отдавали монастырскому казначею. Сергей монахом становиться в ближайшее время не собирался — и часть денег он жертвовал на благоустройство монастыря, а часть оставлял себе. Теперь он мог наравне со своими друзьями-дружинниками самостоятельно расплачиваться за еду и выпивку при встречах, и это неплохо повышало его самооценку.

Волхв Кудеяр в Тмутаракани все не появлялся. Матвеев периодически вспоминал о нем, но не знал, где его искать, а потом и вовсе стал сомневаться — не приснился ли ему этот старик. О возвращении домой он тоже думал не так часто, как раньше — парень постепенно стал свыкаться с мыслью, что останется в этом времени навсегда. Тем более здесь были и свои плюсы — Матвеев отчетливо ощущал свою нужность, и его наставники доверяли ему делать много того, что бы вряд ли в нашем времени разрешили простому интерну. Иногда Сергей с грустью вспоминал о Бике, но встреча с ней казалась ему не более вероятной, чем визит Кудеяра. Вместо ханской дочери у него появился другой объект желаний.

Как-то раз пришлось лечить ему молодую вдову Марфу, которую на телеге привезли в монастырь соседи. Девушка была хороша собой по здешним меркам: высокого роста, со светло-русой косой до пояса, пышной грудью и широкими бедрами, но ее голубые глаза выражали страдание, милое лицо было очень бледным, а густо пропитанная кровью повязка на ноге скрывала под собой глубокий порез голени. Оказалось, что она полезла в голубятню, но поскользнулась и упала с лестницы на стоявший внизу сельскохозяйственный инвентарь, среди которого была и хорошо наточенная коса, сильно поранившая ногу бедолаге. Георгий был занят более тяжелым пациентом, но он доверял своим ученикам, и зашивать рану пострадавшей пришлось Сергею. Матвеев с этим справился достаточно быстро, хотя рана была довольно глубока — были задеты поверхностные и глубокие вены голени, и девушка успела потерять немало крови, пока соседи не пришли ей на помощь. После операции Марфа пару дней восстанавливала силы в специально отведенном домике для болящих, где находились все прооперированные пациенты. На третий день она стала сильно проситься домой — у соседки оставался ее годовалый сынишка. Делавший ежедневный обход «стационарных пациентов» Георгий разрешил ей покинуть монастырь, но сказал Сергею, как лечащему врачу, сопроводить слабую еще девушку до дома. Она немного прихрамывала, наступая на раненую ногу, но идти могла сама.

По пути Марфа рассказала свою историю.

— Родом я из Чернигова, — начала она звонким мелодичным голосом. — Там я жила у батюшки с матушкой и была счастлива. Потом посватался за меня молодой княжеский дружинник Твердило, и я вышла за него замуж. Вскоре мы с ним переехали жить сюда, в Тмутаракань, вслед за князем Глебом Святославичем. Твердило сам построил наш дом, а через год у нас родился сынок. Мы его назвали Горыней для того, чтобы он горя в жизни не знал. И зажили мы все вместе счастливо, но счастье наше было недолгим. По поручению князя Твердило прошлым летом поехал в Чернигов, а потом, уже когда он возвращался домой, его ладья затонула, и море навсегда разлучило меня с ним, — глаза молодой вдовы наполнились слезами.

«Значит, он был на той ладье, которую мы не досчитались после шторма», — подумал Матвеев, а вслух сказал:

— Соболезную, Марфа. Жаль, что мертвых не вернешь, нам остается лишь вспоминать их хорошими словами и молиться за них. Но ты сильно не печалься, ты еще молодая, красивая — даст Бог, найдешь себе еще достойного мужа.

— Пусть Господь благословит тебя за твои слова, добрый лекарь, — ответила девушка Сергею.

Когда они пришли к дому Марфы, Матвеев увидел небольшую бревенчатую избу, что было редкостью для Тмутаракани, где дерева много не было, как на севере — в лесостепной зоне, и большинство домов строили из кирпича-сырца. Марфа пригласила своего лекаря внутрь, чтобы угостить в качестве благодарности узваром собственного приготовления. Сергей не стал отказываться.

Посреди избы на крючке висела люлька, вдоль стены стояла традиционная русская печка, в красном углу под рушниками висели образа. Матвеев обратил внимание, что и во дворе, и в избе царил порядок.

— Как ты справляешься со всем одна? — поинтересовался Сергей.

— Меня матушка сызмалу к порядку приучила, а зарабатываю на жизнь себе и маленькому Горыне я тем, что пеку пироги и бублики и продаю их на рынке. Иногда соседи помогают мне. Вот и теперь приютили у себя моего сынка. Сейчас отдохну немного и пойду за ним.

— Ну тогда оставайся с Богом и обязательно приходи к нам в монастырь на перевязки, ведь рана еще может кровоточить, — сказал Матвеев и направился к выходу. Марфа горячо благодарила его вслед.

На перевязку Марфа так и не пришла. Через несколько дней Матвеев, будучи по своим делам в городе, задержался у одного боярина, которого лечил от обострения холецистита. Возвращаясь в монастырь, он проходил по улице, где стоял дом Марфы. Зимой темнело рано, и в окнах уже горел свет. Сергей решил зайти и побранить свою пациентку за несоблюдение рекомендаций врача. Ворота не были закрыты на засов, и он легко вошел во двор. Остановившись в сенях перед дверями, Матвеев трижды постучал, но ему никто не ответил. Из-за двери доносился запах чего-то теплого и вкусного. Парень толкнул дверь и вошел в избу. Марфа что-то готовила у печи, повернувшись спиной ко входу и тихо напевала песню.

— Здравствуй, хозяюшка! Почему режим лечения нарушаешь? Ты же обещала на перевязки приходить. Ведь тут совсем недалеко.

Девушка вздрогнула от неожиданности и обернулась.

— Извини, батюшка лекарь! Работы по хозяйству много было, вот и не судилось мне прийти.

— Какой же я тебе батюшка, я же еще не старик?! А впрочем, раз уж я здесь, могу устроить перевязку. Есть у тебя чистая ткань и кипяченая вода? У меня в сумке как раз есть лечебные мази.

Через полчаса, когда все необходимое было найдено и перевязка закончена, Марфа попотчевала гостя свежеприготовленной похлебкой из голубятины. Пока Сергей с удовольствием уплетал наваристый теплый суп, хозяйка не сводила с него своих голубых глаз. В люльке тихо посапывал маленький русич. К ногам Матвеева подошла и стала тереться о его валенки серая кошка. Парень почувствовал мимолетное ощущение уюта в этой хорошо натопленной избе, но надо было возвращаться обратно.

Когда Сергей засобирался в обратный путь и вышел на порог, то обнаружил, что на улице разыгралась такая метель, что не было ничего видно в пределах пяти метров. Снег сыпал и сыпал, не переставая, а сильный ветер разносил его вокруг.

— Оставайся у меня, куда ты в такую вьюгу пойдешь — там и сгинуть можно, — предложила девушка. — Я постелю тебе на печке, а сама на лавке лягу. Сынок сейчас ночью спит крепко и будить тебя не будет.

Матвеев подумал и согласился. На русской печке было лежать тепло и мягко, как на матраце с подогревом. Сергей расслабился и задремал. Ночью к нему под одеяло залезла Марфа и принялась нежно гладить его по лицу и целовать. Парень не смог устоять перед ласками молодой вдовы — у него уже почти год секса не было, а молодой организм требовал разрядки. После того, как они достигли точки наслаждения, он рухнул спать полностью удовлетворенный.

Наутро Сергей поблагодарил Марфу за гостеприимство и ночлег и ушел, напомнив ей про необходимость приходить на перевязки и незаметно оставив на столе пару серебряных монет, которые ему вчера заплатил боярин — он посчитал, что вдове с ребенком они будут нужнее, чем ему.

Со скоростью стрелы, пущенной рукой меткого лучника, пролетела зима, отшумели метели, прожурчал ручьями растаявший снег. В Тмутаракань пришла весна, и деревья, которые еще совсем недавно стояли под снежным покрывалом, отряхнулись от него и оделись в ярко-зеленые наряды, а яблони и вишни добавили к своему одеянию розовые и белые цветы. Из теплых краев прилетели птицы, и теперь их пение наполняло собой утро.

Однажды таким вот теплым весенним утром, когда вовсю щебетали птицы и хотелось наслаждаться жизнью, Сергей Матвеев поймал себя на мысли о том, что прошел уже год с того момента, как он неожиданно попал в Средневековье. Целый год! Сложно было поверить, что пролетело столько времени и произошло так много событий. Всего год и один день назад он был выпускником медицинского университета, затем стал половецким рабом, а нынче — учится лекарскому ремеслу в тьмутараканском монастыре. Если бы полтора года назад Сергею кто-нибудь рассказал про такие кадровые перестановки, он расценил бы это как глупую шутку. Но с тех пор все поменялось местами, и теперь для него прошлым был его XXI век, а настоящим — XI. Человек быстро ко всему привыкает, и Сергей настолько привык к своей теперешней жизни, что иногда ему казалось, что вся его жизнь до попадания в это время была очень реалистичным сном, а теперь он проснулся и живет по-настоящему. И знаком он лично и с настоящим русским князем, и с его дружинниками и даже с половцами.

Совсем недавно в монастыре отпраздновали Пасху, а вместе с ней и именины Сергея, день рождения которого пришелся как раз на Страстную седмицу, и потому оставшийся без отмечаний. Матвеев и его друзья вместе с остальными монахами отстояли всенощную службу, которая прошла как на одном дыхании, и после нее спустились в трапезную. Там их уже ждали кроме традиционных пасхальных куличей и крашеных яиц и непривычные для монастыря пироги с мясом, голубцы и жареная дичь. Все было очень вкусно, особенно после долгого Великого поста. В голове у Сергея еще звучал возглас отца Иоанникия «Христос воскресе!» и Евангелие, которое читалось по традиции на трех языках — церковнославянском, греческом и болгарском. Отец Никон вспомнил про именины Сергия, и все дружно начали его поздравлять с тем, что день его ангела пришелся на Воскресение Христово. Сергею было приятно отмечать такой необычный день рождения в кругу своих новых друзей и наставников.

Матвеева оторвал от его мыслей внезапно влетевший на коне в монастырские ворота Мстислав.

— Сергий, скорее садись верхом и бери с собой того из вас, кто хорошо понимает в ядах, и срочно поехали во дворец — князя отравили! — еле отдышавшись, крикнул он. — Слава Богу, отец Никон со вчерашнего вечера остался во дворце. Рано утром он уже пытался спасти Глеба, но князю все еще худо. И монах благословил позвать вас на помощь.

Матвеев быстро нашел Тихомира, тот взял с собой в наплечный мешок набор различных противоядий и они стремглав помчали в княжеский терем. Там царило возбуждение. Всюду бегали и суетились слуги. Возле княжеского ложа сидел, обхватив голову руками, отец Никон.

— Слава Богу, вы вовремя. Я помог князю извергнуть наружу содержимое желудка, и ему стало немного легче. Но теперь ваша очередь его лечить, тем более, что книгу о ядах вы уже перевели.

Глеб поднялся с постели поприветствовать своих спасителей. Он щурился, хотя они стояли вблизи, и его зрачки были неестественно расширены.

— Здравствуйте, Олег и Ромка, братцы мои дорогие. Как вы приехали сюда, и как поживает наш батюшка? — князь явно бредил.

При наружном осмотре Сергей и Тихомир обнаружили у него сухость кожи и слизистых, покраснение лица, повышение температуры тела, которая ощущалась даже без неизобретенного пока еще термометра и очень частый пульс. Тихомир полистал свою книгу, нашел похожие симптомы при отравлении красавкой и дал выпить князю жидкости из одного из своих флакончиков с противоядием.

«Сорбент. Ему еще нужен сорбент, — подумал Сергей. — Неплохо бы помог активированный уголь, но здесь его нет. Хотя…» — тут его взгляд упал на потухший очаг, в котором еще оставалась зола. Матвеев растолок несколько угольков в порошок, растворил в воде и дал ее Глебу. Князь поморщился, но выпил, на лоб ему положили смоченное холодной водой полотенце. Через небольшой промежуток времени к больному вернулось сознание, он обвел всех уставшим взглядом, поблагодарил и уснул. Сергей вышел в другую комнату, оставив Глеба под присмотром отца Никона и Тихомира. В светлице его уже ждал нервно ходивший из угла в угол Мстислав.

— Не переживай, брат, князю уже стало лучше. Здоровье у него крепкое, жить будет.

— Ну, слава Богу, я в вас и вашем наставнике и не сомневался. За Глеба, правда, боязно было. Но, даст Бог, все должно быть хорошо, правда ведь? — сказал Мстислав повеселевшим голосом.

— Приложим к этому все усилия. Так что у вас всё-таки здесь случилось? Ведомо ли кто князя отравил? — спросил Сергей.

Мстислав рассказал ему обо всех предшествующих событиях в лицах. Рассказчиком он был знатным, обладал хорошей мимикой, и Матвеев представлял все как наяву.

Разбудил как-то поутру Глеба Святославича воевода Горазд тревожным известием о вероломном нападении на наши земли.

— Что случилось? Кто напал? — протирая глаза, сонным голосом спросил князь.

— Аланы разорили и пожгли дальние села Кошкино и Калиновку. Людей увели в плен, а их имущество разграбили. Погоню за ними я уже отправил.

— Благодарю за усердие, воевода. Но как же они прошли через наши заставы? И зачем им на нас нападать — между нами же мир?

— А пес их знает, княже! Народ дикий, лихой — от них можно ожидать чего угодно…

— А как узнали, что это именно аланы? Ведь в степях еще кочевников обитает целое множество.

— Да нешто мы аланов не узнаем? — воевода загибал пальцы. — Одеты были по-алански, переговаривались между собою на аланском языке, клялись именем царя ихнего, Дургулеля.

— Значит, нужно немедля собирать боярский совет!

— Я уже отправил гонцов ко всем боярам и младшим воеводам из совета. Так что собирайся, княже, и мы будем тебя ждать в большой зале внизу.

Спустя полчаса в большой зале разгорелся нешуточный спор. Вышата Остромирович и его сторонники кричали о том, что надо срочно собираться в поход и предать Аланию огню и мечу за вероломство. Их поддерживал воевода Горазд и молодые командиры, желавшие показать богатырскую силушку в походе. Второй воевода Святогор, старый соратник князя Святослава, отца Глеба, советовал не горячиться, а дождаться возвращения отряда, посланного в погоню. Князь Глеб пребывал в глубоком раздумии. Он не хотел принимать решения, о котором впоследствии бы пожалел.

— Собирай, княже, своих гридней, да отправляй их в поход, а я благословлю православное воинство. Пора наказать этих нехристей! — важно произнес епископ Лаврентий.

— Да будет тебе известно, владыко, что они такие же православные христиане, как и мы, — заметил воевода Святогор. — И вынудить их в набег против нас мог заставить только какой-то непредвиденный случай. Поэтому я и предлагаю тщательно разузнать, что же случилось на самом деле?

— Неужели ты боишься боя, Святогор? — хитро прищурившись, спросил Вышата. — Иль не хочется уходить в поход от молодой жены?

Святогор встал и презрительно смерил его взглядом.

— Я никогда не бегал от сражения и одолел немало врагов во славу Русской земли. Ежели ты так хочешь сражаться, Вышата, так бери меч в руки и вперед! Только сдается мне, ты опять запоешь про свои старые раны.

— Довольно споров, — подал голос молодой князь. — Я принял решение. Дождаться возвращения погони — верная мысль. Но еще нам нужно отправить послов в Магас — столицу Алании — и выяснить все подробности этого происшествия.

Через три дня вернулись воины, отправленные в погоню. Они проскакали около ста верст на восток, но так и не обнаружили следов похитителей и их пленников. Тогда Глеб Святославич отправил посольство в Аланию под началом уважаемого боярина Градимира, неоднократно возглавлявшего дипломатические миссии в разные страны. Градимир был хорошо известен в Алании, ведь именно он четыре года назад заключал с аланским царем мирный договор. Посольство охраняли десять всадников. Ничего не предвещало беды, однако спустя несколько дней на княжий двор приехал бледный от страха купец и привез насаженную на копье отрубленную голову Градимира. Купец рассказал, что в четырех днях пути от Тмутаракани он видел разгромленный посольский обоз, а потом на его караван напали аланские всадники, перебили всех его людей и забрали товар, а его оставили в живых только для того, чтобы он передал такое послание князю.

После увиденного и услышанного бояре зашумели пуще прежнего. Теперь уже все настроены были идти в военный поход «отмстить неразумным аланам». Наиболее горячие головы подстрекали перебить в отместку всех аланов, живущих в Тмутаракани, но их вовремя остановили. Скрепя сердце, Глеб Святославич отдал приказ готовиться к походу.

Одновременно князь призвал к себе Ворона — человека, которого еще осенью порекомендовал ему отец Никон, и который вот уже полгода выполнял все секретные княжеские поручения. Настоящего имени этого таинственного незнакомца никто не знал, не открывал он его даже князю. Встреча с Вороном прошла в вечерний час на конюшне без свидетелей. Как будто бы из-под земли, за спиной у Глеба вдруг бесшумно возникла фигура человека в черном плаще с капюшоном. Обернувшись, князь вздрогнул от неожиданности.

— Ты как всегда внезапно появляешься, Ворон, — сказал Глеб, быстро взяв себя в руки. — У меня есть важное дело для тебя.

— Моя осторожность, княже, уже не один раз спасала жизнь и мне, и тем, кому я служу — хрипло ответил Ворон. — Что прикажешь на сей раз?

— Странными мне кажутся все эти события — и убийство послов, и разорение сел — не похоже это на аланов. Кто-то очень хочет стравить наши народы, и я даже подозреваю, кто это может быть. Расследуй тщательно это дело как можно скорее, пока не пролились реки невинной крови.

— Все выполню, княже! А ты пока не спеши войска в поход посылать. Дай мне неделю, и я найду необходимые доказательства.

— Могу дать тебе лишь шесть дней, а через неделю воеводы уже поведут войска против Алании. К этому времени ты должен со всем справиться. За свою работу получишь двойную плату.

— Добро, княже! Разумею, что дело отлагательств не терпит.

На том они и разошлись. Однако к назначенному сроку Ворон так и не появился. Через неделю тьмутараканские воины во главе с воеводой Гораздом отправились в поход. С утра их благословил на битву епископ Лаврентий, предвкушая обильные подношения из богатой военной добычи. Жены провожали своих мужей, взволнованно глядя им вслед. Вышата и Порей верхом на превосходных конях наперебой подбадривали проходящих воинов хвалебными речами и дали им с собой две бочки вина для поддержания боевого духа.

Не успело войско сделать и одного дневного перехода, как в Тмутаракань на взмыленной лошади приехал Ворон. К его седлу был приторочен связанный избитый человек.

— Нашел этого удальца в одном придорожном кабаке, — объявил Ворон спешащему ему навстречу князю. — Изрядно выпивши, он хвалился продажным девкам, что недавно изображал алана и получил денег и за свои старания, и за проданных хазарским купцам рабов, и за убийство наших послов. В доказательство моих слов — вот перстень Градимира, который этот остолоп так усердно пропивал. Так что никакие они не аланы, а обычные разбойники и душегубы, выполнявшие чей-то заказ. Прости, княже, что так долго, но непросто было выйти на их след. Ведь они пошли не на восток, куда ты отправил погоню, а на север — к Сурожскому морю, где их уже ждали хазарские лодки.

— Кто же их нанял? Тебе известны их имена? — нетерпеливо спрашивал Глеб Святославич.

— Он не знает — заказчик общался с главарем их шайки. Зато я теперь знаю, где разбойничье логово. И туда можно как можно скорее нагрянуть, пока они не хватились потери одного из своих. А заодно, думаю, что уже можно отменять поход против аланов, пока не поздно.

— Храни тебя Господь, Ворон! Скажи мне, как тебя поистине звать, и я буду вечно поминать тебя в своих молитвах.

— К сожалению, моей грешной душе молитвой уже не поможешь, княже, — горько усмехнулся человек в капюшоне. — Но я буду очень рад звонкой монете.

Князь Глеб приказал наградить своего верного слугу, бросить в темницу разбойника и отправить вестового к воеводе Горазду с указом о немедленном возвращении войска.

Дружинники, отправленные князем по указке Ворона, по горячим следам разбойников, застали их в логове врасплох. Пьяные бандиты отчаянно сопротивлялись, понимая, что пощады не будет. И действительно — все они довольно быстро были перебиты. Впрочем, на месте не оказалось главаря шайки и четверых его приспешников. Их поиски успехами не увенчались.

Тьмутараканские воины вернулись целыми и невредимыми по домам к своим женам и детям, соскучившимся по ним за три дня похода. По городу поползли слухи о том, что из-за предательства чуть не началась бесполезная война, и что слуги князя ведут расследование, чтобы найти виновников этого события. Подозреваемые Вышата и Порей ходили, как ни в чем не бывало. А Ворон при всем своем старании не мог найти ни доказательств их вины, ни сбежавшего главаря банды. Единственное, что он смог перехватить — письмо Порея к некоему касожскому торговцу Саросию, в котором боярин просил его срочно послать ему два пуда хлеба. Но особо придраться тут было не к чему.

Через две недели в Тмутаракань приехало аланское посольство. Новый глава посольства по имени Ганукей рассказал, что царю Дургулелю стало известно о случившемся инциденте и он рад, что война закончилась, не успев начаться. На вопрос отца Никона, что же случилось со старым послом, Ганукей ответил, что тот тяжело заболел и не смог в этот раз приехать. Посол рассыпался в благодарностях и восхвалял дальновидность и мудрость молодого князя, не допустившего кровопролития. В знак дружбы между их двумя народами он подарил Глебу Святославичу прекрасно изготовленную книгу о походах Александра Македонского. Князь был восхищен великолепной книгой и удивлен тем, что аланскому царю известна его любовь к чтению. В честь визита посольства устроили пышный пир, после которого все разошлись лишь под утро.

Проснувшись ближе к обеду и потрапезничав с князем, послы засобирались в обратный путь. Когда они уже сидели на конях и готовы были отправиться в дорогу, из темницы вывели узника в лохмотьях. Проходя недалеко от послов, он пересекся взглядом с Ганукеем, протянул к нему руки и завопил: «Саросий, Саросий, спаси меня». Стражник резко толкнул его в плечо и повел дальше. Ганукей побледнел и спросил:

— Чего от меня надо этому сумасшедшему?

— Не беспокойся, друг. Это разбойника, выдававшего себя за алана, ведут на допрос. Наверное, за время, проведенное в порубе, его рассудок помутился, — ответил ему один из дружинников.

Послы уехали, а вечером того же дня Глеб Святославич, разобравшись со всеми делами, наконец-то сел за чтение подаренной книги. Картинки в ней были такие яркие, что их так и хотелось пощупать пальцами, а деяния Великого Александра так интересно расписаны, что Глеб не остановился, пока залпом не прочел страниц пятьдесят. Он бы мог прочесть и больше, но перед глазами вдруг возник туман, а во рту появился неприятный привкус. Князь счел, что глаза просто устали читать, а своим обыкновением слюнявить пальцы перед тем, как перевернуть страницу, он объяснил для себя странные ощущения во рту. Глеб погасил светильник и лег спать, а ночью ему стало значительно хуже…

— Что было дальше, ты знаешь, — закончил рассказ Мстислав. — Слава Богу, что отец Никон оказался рядом и вы смогли помочь так быстро.

Остаток дня прошел в борьбе с повышенной температурой Глеба и отпаивании его чаем с малиновым вареньем. Тем временем Тихомир исследуя страницы книги, которую читал князь, обнаружил, что уголки ее страниц и особенно картинки тщательно пропитаны концентрированным соком красавки или по-научному белладонны. Стало понятно, что это дело рук аланского посла. Тихомир дал Глебу еще своего противоядия, и тому к исходу дня стало значительно лучше. Вечером к нему даже допустили явившегося со срочным докладом Ворона.

На следующий день князь уже смог выйти со своей опочивальни в большой зал, где собрались бояре, чтобы во второй раз объявить войну Алании. За князем вошли Мстислав, Кытан и Ильдей. В зале присутствовали все, кроме Вышаты, отбывшего за день до прибытия аланских послов в Корчев по делам. Боярам пришлось ждать князя пару часов, они уже заскучали и вели досужие разговоры. Глеб оделся, но все еще не шел и смотрел в окно терема. Наконец он увидел, как из ворот вышел Ворон, поднял голову вверх, встретился взглядом с князем и коротко ему кивнул. Князь улыбнулся и спустился по лестнице в большой зал. Когда вошел Глеб Святославич, Порей первым встал и поклонился ему. Он уже прикидывал в уме проценты, которые получит от вернувшихся из похода бедных воинов, кому оружие и доспехи он щедро давал в долг. Другие бояре тоже встали из-за своих мест и вразнобой загомонили:

— Живи долго, Глеб Святославич!

— Пусть больше не коснется ни тебя, ни Тмутаракань никакая беда!

— Накажем подлых аланов!

— Довольно нам терпеть их хитрости!

Князь обвел всех взглядом и сказал:

— Благодарю вас за ваши молитвы, верные бояре! Стараниями моих лекарей я остался жив и коварный замысел моих отравителей не удался. Я уже отправил дружинника Федора и еще десяток молодцов догнать, вернуть и призвать к ответу аланское посольство, но уверен, что его уже и след простыл. А собрались мы здесь для того, чтобы действительно покарать… Покарать тех изменников, которые ради собственного обогащения готовы принести в жертвы не одну сотню простых людей. Тех, кто возомнил себя вершителями судеб человеческих и не задумывается о каре Божьей. Пока я произношу эти слова, мои верные люди уже ведут обыск во дворах Вышаты Остромировича и Порея Любославича.

— По какому праву ты так поступаешь, князь? — вскочил с места взволнованный Порей. Его и без того выпуклые глаза, казалось, готовы были выпрыгнуть из орбит. — Я всегда был твоим верным слугой и не раз доказывал это. Может быть, иногда я и продаю оружие по повышенным ценам, но доход всегда исправно плачу в казну.

— А кроме того, скрываешь на своем подворье такого вот презабавного человека. — Глеб хлопнул в ладоши и из других дверей вошли двое вооруженных дружинников и кинули на пол связанного человека. — Знакомьтесь, это Саросий, главарь разбойников, он же касожский торговец, он же глава аланского посольства Ганукей. Скрывался от правосудия в погребе этого уважаемого боярина. — Глеб указал на Порея. — Взять его!

Мстислав и Ильдей подскочили к насмерть перепуганному боярину и заломали ему руки за спину.

— Смилуйся, княже, я не виноват! Это все проклятый Вышата меня надоумил…

— За ним уже погоню тоже отправили. Не уйдет от правосудия и он. За хорошую книгу благодарю, жаль, что ее пришлось сжечь. Приятно, что сравнили меня с Александром Великим — его ведь тоже, говорят, отравили. Вот и я вчера чуть не отдал Богу душу. Но я милостив, и потому ни твоя жена, ни дети не будут нести наказания за твои злодеяния, ну а тебе придется проститься с головой.

Умоляющего о пощаде Порея отволокли в темницу, а на следующее утро его прилюдно казнили вместе с Саросием и первым разбойником, из-за страсти к спиртному которого был разрушен четко выстроенный заговор. Вышату в Корчеве так и не поймали, чутье в этот раз спасло его. За несколько часов до прибытия дружинников князя Глеба он сел на своего лучшего коня и в окружении своих сыновей Яна с Путятой и немногочисленных слуг стремглав помчался в сторону Херсонеса.

Глава XIX Половецкий гамбит

В конце июля Глеб Святославич с ладьей, пришедшей из Чернигова, получил письмо от своего отца, гласившее:

«Сыне, желаю тебе здравствовать и радоваться. Мы с моими братьями, великим князем Изяславом Киевским и Всеволодом Переяславским решили покончить с полоцкой угрозой. Хоть князь Всеслав до сих пор и сидит в порубе, но стольный град его не хочет признавать власть великого князя и подбивает к неповиновению окрестные города и веси. На святого Андрея Стратилата мы собираемся выступить объединенным войском на Полоцк и раз и навсегда покорить это гнездо мятежа. Посему предписываю тебе не позднее, чем через три седмицы прибыть в Переяславль с тысячей всадников тьмутараканских, дабы войско наше усилить и тебе самому славу в этом походе стяжать. С нами Бог!

Твой отец, князь Черниговский Святослав Ярославич».

Письмо это не очень обрадовало молодого князя, ведь он больше предпочитал мирное правление военным действиям. Тем не менее, он отдал приказ своим воеводам готовиться к походу. Чтобы сократить маршрут, решено было переправиться на ладьях через Сурожское море, а дальше продолжить путь по суше. Через неделю воины были готовы выступить в поход, подготовленные ладьи стояли в порту, а в их трюмах лежали припасы в дорогу. На время своего отсутствия князь Глеб назначил наместником Тмутаракани опытного воеводу Святогора, а в поход с собой взял молодого Горазда, чему тот был несказанно рад и весь светился от переполнявшей его важности. Провожать Глеба Святославича и его войско на берег вышел почти весь тмутараканский люд. Епископ Лаврентий, немного осунувшийся и утративший былую спесь после казни Порея и бегства Вышаты — его основных спонсоров — произнес пламенную речь, даже прослезился и перекрестил князя, его дружину и покачивающиеся на волнах две дюжины лодий. С соборной колокольни прозвучал благовест, и тмутараканское войско отправилось в долгий путь под колокольный звон.

Накануне князь пришел в монастырь за благословением к отцу Никону и заодно попросил отпустить в поход его учеников в качестве военных лекарей, ожидая что после осады и штурма Полоцка будет немало раненых, в том числе и в тмутараканской дружине. Отец Никон осенил крестным знамением склоненную перед ним светло-русую голову Глеба и сказал:

— Да прибудет с тобой благословение Божие, добрый князь! Возвращайтесь все живые и невредимые. Ученики мои пока еще разумеют в деле лекарском далеко не все, но помощь оказать раненым воинам смогут. Будешь в Киеве, поставь свечку за все воинство православное в Печерской обители.

— Непременно поставлю, отче! А ты молись за нас. Чувствую, что вернемся мы нескоро.

С тяжелым сердцем оставлял князь Глеб свой город. Его, конечно, радовала возможность скорой встречи с отцом и братьями, но его терзало смутное предчувствие, что видит он этот город в последний раз. Поэтому он долго стоял, опершись о борт ладьи, погрузившись в свои мысли, и долго смотрел в сторону Тмутаракани, пока она совсем не скрылась из виду.

Среди дружинников, напротив, царило оживление. После несостоявшегося похода на аланов они были рады внезапно появившейся возможности поучаствовать в большом событии, которым должно было стать взятие Полоцка, и вернуться домой с трофеями. Многим из воинов вообще было все равно, против кого воевать — против полочан, аланов или половцев, лишь бы не сидеть на месте, но проявить себя в ратном деле.

Сергей, Василий, Артемий и Тихомир, получив напутствие от своих наставников и один экземпляр книги о ранениях и операциях, теперь проверяли знания друг друга, совсем как студенты, готовящиеся к экзамену. Этот поход и должен был стать для них и летней практикой, и экзаменом, и первым боевым крещением. В ушах Матвеева до сих пор стояли слова отца Никона, сказанные им наедине на прощание: «Мыслю я, неспроста тебя Господь привел в наш мир. И для князя Глеба уже сгодилась твоя помощь. Может, в этом походе и исполнится твое предназначение, кто знает… Постарайся спасти как можно больше людей, как с одной стороны, так и с другой — полочане ведь тоже люди православные, и не все они виноваты, что князья между собой враждуют. Береги братьев своих! Ты ведь молвил, что уже шесть лет обучался в своем времени и еще почти год здесь, посему назначаю тебя старшим среди них. Коли даст Бог, обязательно свидимся со всеми вами!». Сергей и в университете был старостой группы, но тут все было иначе, и совсем другим был уровень ответственности, да и в масштабных боевых действиях ему еще участвовать не приходилось. Главным над их маленьким медицинским отрядом отец Никон назначил старого опытного монаха Симона, повидавшего на своем веку не один военный поход.

С Марфой он простился коротко. Оставил ей немного серебра на пропитание и попросил молиться за него. Вдова обняла его и сказала, что с нетерпением будет ждать его обратно. «А что же будет после моего возвращения? — задавал себе вопрос Сергей. — Надо будет мне окончательно решить вопрос с этой девушкой. С одной стороны, некрасиво будет оставить ее одну, а с другой — не совсем правильно будет жениться на ней, ведь я все-таки планирую вернуться в свое время. Может, в этом походе я наконец встречу Кудеяра, и он меня порадует возможностью возвращения».

В общем, в голове Матвеева был целый калейдоскоп мыслей, и поэтому он был рад, что его друзья из княжеской дружины плыли на другой ладье, ведь он не мог пока искренне разделить их веселья, а сосредоточиться на размышлении над всеми проблемами, созерцая спокойные воды Азовского моря.

Морское путешествие на этот раз длилось недолго — уже вечером следующего дня ладьи бросили якорь на противоположном берегу. Проведя вторую ночь на ладьях, с первым лучом рассвета дружинники поехали в сторону Переяславля верхом, а корабельщики отправились в обратный путь.

Последующие две недели прошли в практически однообразном движении на север. Вначале отряд прибыл к руслу Днепра, а потом просто двигался вдоль этой реки против течения, проходя за день около пятидесяти верст. Позади отряда катилась телега с припасами, которых как раз хватило до конца путешествия, а запасы воды пополнялись из Днепра. По пути отец Симон делился со своими подопечными особенностями походной медицины и давал ценные советы, исходя из своего опыта. По вечерам у костра воины рассказывали друг другу различные истории, веселые и не очень. Матвееву больше всего запомнилась одна из них.

— Слыхали, братцы, что у ромеев теперича новый кесарь — Роман Четвертый? — начал рассказ Федор.

— Эка невидаль! Так он уже с середины зимы правит — вовремя ты опомнился, Федька, — ответил один из дружинников. — Об этом нам давно ведомо.

— А ведомо ли вам, как он стал кесарем — вот это воистину забавно. Сам бы так хотел. Сейчас расскажу, и вам тоже захочется. Ну что, рассказывать или вы все знаете?

— Да говори уже, не тяни, — подбросив хворост в костер, нетерпеливо сказал командир касогов Фареджан.

— Так вот, был я недавно в Херсонесе и рассказал мне по старой дружбе хозяин харчевни эту историю. При прежнем кесаре, Константине, этот Роман был участником заговора против него, за что и был посажен в темницу. Умирая, старый кесарь взял со своей жены, императрицы Евдокии, письменное заверение не выходить более замуж ни за кого. Эту клятву с ее подписью и кесарской печатью отдали на хранение патриарху царьградскому, и дальше императрица должна была править одна вплоть до совершеннолетия ее детей. Но однажды, когда Евдокия присутствовала на допросе Романа, он ей так понравился своей статью, силой и Бог знает, чем еще, что решила она недолго ходить вдовой, а помочь сменить ему узы тюремные на узы семейные.

— А как же насчет письменного обещания? — спросил Мстислав.

— Вот тут и начинается самое забавное. Стала Евдокия оказывать знаки внимания брату патриарха, Варде, да так, что это стало приметно всем царедворцам. А потом на исповеди призналась патриарху, что хочет снова выйти замуж. Патриарх, горя желанием породниться с кесарским домом и ничуть не сомневаясь в том, кто является избранником Евдокии, отдал ей пергамент с ее клятвой. А она, недолго думая, приказала освободить Романа, вернуть ему все титулы и уже очень скоро обвенчалась с ним. Так Роман и стал кесарем. Вот ведь повезло человеку! Я-то ведь тоже с виду недурен. Где бы и мне найти такую императрицу или на худой конец, княгиню?

— Эх, Федя, ежели твой конец худой, так и не мечтай о таком счастье, — высказался Мстислав.

Все дружно рассмеялись, а Федор сделал вид, что обиделся.

До Переяславля добрались быстро и без особых приключений — разбойные племена, промышлявшие нападением на купеческие ладьи, не хотели вступать в схватку с вооруженным большим отрядом, у которого поживиться особо было нечем. Единственное, что немного смутило Кытана, так это то, что по пути они встретили следы нескольких недавно оставленных половецких кочевий. Как будто что-то очень важное отогнало их на восток. Половец поделился своими наблюдениями с воеводой Гораздом, но тот счел этот факт недостаточно значительным для оповещения князя, но решил, что кочевники просто сбежали при приближении их отряда.

За время похода Матвеев понял, что тьмутараканское войско было достаточно разнородно — добрая половина воинов не были русичами. Среди отряда было немало болгар, греков, хазар, касогов и даже два половца в лице Кытана с Ильдеем. Но годы совместной службы и добрососедской жизни сроднили их, и теперь это был единый организм, четко выполняющий распоряжения своего князя.

За последние пару дней до прибытия по пути стали все чаще встречаться русские села. Крестьяне, гнавшие скот на выпас, рубившие дрова и занимавшиеся другими хозяйственными делами при приближении отряда останавливались, снимали шапки и кланялись, приветствуя тьмутараканскую рать. Местные девушки с восхищением и интересом смотрели на статных воинов в блестящих доспехах, а встретившись с ними взглядами, скромно опускали глаза. А дружинники продолжали свой путь, довольные произведенным впечатлением.

Наконец взору Матвеева предстал Переяславль — город, о котором так много ему рассказывал Никола еще в половецком плену и на который собирались напасть половецкие орды в прошлом году. Расположен он был на берегах двух рек — у стен Переяславля Альта впадала в Трубеж, который нес свои воды в Днепр. Это был классический древнерусский город с бревенчатыми стенами и резными коньками крыш. Избы в нем, в отличие от Тмутаракани, тоже были из бревен, и горожане больше подходили под привычные для Сергея образы древних русичей.

У ворот княжеского терема Глеба Святославича и его войско встречал его дядя — князь переяславский Всеволод Ярославич. Ему еще не было сорока лет, он был крепок по телосложению, полон сил и энергии, хотя его волосы и бороду уже посеребрила седина. Живые глаза князя Всеволода были наполнены мудростью и светились радостью от долгожданной встречи с племянником. Сергею было интересно впервые вживую увидеть историческую личность, о которой раньше он слышал на уроках истории — ведь о существовании князя Глеба и всех, кого он знал сейчас, он даже не подозревал в своем времени.

— О, Глеб, как ты вырос и возмужал — настоящим князем стал, — сказал Всеволод, обнимая племянника. — Давненько мы с тобой не виделись.

— Наверное, уж три или четыре лета прошло, как ты у нас в Чернигове гостил, дядюшка, — ответил Глеб. — С тех пор много воды утекло.

— Как у вас там, в Тмутаракани, под полуденным солнышком живется, не сильно припекает?

— А ты приезжай к нам в гости, дядя, и семью с собой бери. У нас под боком море, много спелых и вкусных плодов растет. А какой в Тмутаракани вкусный виноград!

— Я бы попробовал, но боюсь, что обилие княжеских забот помешают это сделать в ближайшее время. А вот мой сын Владимир вполне может поехать с тобой после нашего похода, не так ли, сынок?

— С удовольствием приму твое приглашение, братец, как только отец позволит! — отозвался юноша лет пятнадцати с таким же проницательным взглядом, как и у его отца. — Я много читал о море, но хотелось бы его увидеть своими глазами и хоть раз искупаться в нем.

— Искупаемся, и не раз, — пообещал Глеб.

— А пока я, кроме Альты и Трубежа, купаюсь лишь в море книг — вот увидишь, какую библиотеку мой отец собрал, — продолжал юноша.

— Да, знаю, Владимир, если бы не поход на Полоцк, я бы надолго у вас остался — ты же знаешь, как я книжную мудрость люблю. Хотя совсем недавно мне это чуть жизни не стоило…

Князья и воеводы пошли в терем, а воинов и лекарей разместили на большом княжеском подворье, где для них уже были накрыты столы. Уже во время застолья до Сергея дошло, что же это был за юноша. «Владимир, сын Всеволода. Владимир Всеволодович… Да это же сам князь Владимир Всеволодович Мономах в юности. Один из величайших русских князей в недалеком будущем. Вот это мне повезло его увидеть, и у него еще пока нет его пресловутой шапки…».

Переяславцы гостеприимно встретили тмутараканцев, и те смогли у них отдохнуть пару дней после первой части своего похода. А затем обе дружины выдвинулись в сторону Киева, следующей контрольной точки их маршрута.

У Сергея за время похода появилась небольшая мечта — захотелось ему посетить средневековый Киев, к которому как раз и направлялась их армия. Раз уж он попал в это время, так почему бы не воспользоваться представившейся возможностью? В Киеве, как столице современной Украины, Матвееву несколько раз довелось побывать, но теперь историческое любопытство влекло его в столицу средневековой Киевской Руси. Но этой мечте пока удалось сбыться лишь отчасти. Сергей издалека увидел большой город, раскинувшийся на трех холмах над Днепром, золотые купола церквей и рыбацкие лодки на реке, видел улочки и красивые деревянные терема с обширными дворами, пока они шли к месту ночлега. Но времени на экскурсию по Киеву не было, потому что уже на следующий день объединенное войско Изяслава Киевского, Всеволода Переяславского и Глеба Тьмутараканского выступило к Любечу, где встретилось с многочисленной дружиной Святослава Черниговского. Тмутараканский отряд влился в состав черниговской дружины. Всего под знаменами русских князей собралось около десяти с половиной тысяч воинов. По слухам, непосредственно к самому Полоцку должна была еще подойти дружина новгородского князя Мстислава, сына великого князя Изяслава, и тогда общая численность армии достигнет двенадцати тысяч человек. Сергей недоумевал, зачем нужно такое огромное войско, чтобы покорить одно княжество, тем более без князя. Да видать, не таким уж и простым было это княжество, и расположено оно было в краю лесов и болот, что могло сильно затруднить их передвижение.

Возле Любеча войско догнали посланцы из Переяславля. Рассказали они, что на их княжество напала огромная половецкая орда, которую вел хан Шарукан. На сей раз половцы смогли прорвать Посульскую линию валов и крепостей через городок Горошин, верст на семьдесят южнее прошлогоднего набега. Хоть под стенами этого небольшого городка кочевники и потеряли около тысячи своих воинов, но это их не остановило, а лишь еще больше обозлило. Степняки уже разорили и сожгли несколько сел, убили и полонили немало крестьян и постепенно подбираются к самой столице княжества. Князья собрали срочный военный совет со своими воеводами.

— Предлагаю нам всем крепко подумать и решить, стоит ли нам сейчас отвлечься на половцев или отправим небольшой отряд на помощь переяславцам и нападем на полочан, пока они не готовы к встрече с нами? — начал совет великий князь Изяслав.

Этот князь был широк в плечах, толст и потому слегка медлителен. А может, он и не старался спешить, чтобы придать всем своим движениям больше величия.

— Полоцк подождет. Вначале нужно с погаными покончить. Нельзя им дать погубить Переяславль, — произнес князь Всеволод.

— Проклятые степняки! Чтоб их геенна огненная поглотила! — выругался князь Святослав. — Долго мы задумывали этот поход, а они все испортили! Пока назад их не прогоним, поход продолжать нельзя.

Отец Глеба был полон молодецкой удали и всегда готов к великим свершениям и ратным подвигам. Он не носил бороды, оставив по варяжскому обычаю длинные усы. В его светло-русых волосах уже начала пробиваться седина, но несмотря на это он был в самом расцвете сил.

— Только как нам быть? — сказал в задумчивости Воигнев, воевода переяславский. — Неведомо, когда половцы будут под стенами Переяславля. Тамошней рати не хватит, чтобы долго сдерживать осаду.

— Ежели поторопимся и пойдем навстречу поганцам лишь конницей, то через три дня будем на месте, а пехоте целую неделю до Переяславля топать, — присоединился к беседе воевода киевский Коснячко.

— Прошлым летом, помнится, тоже половцы приходили, но стоило нашей дружине выйти им навстречу, как они убежали в степь. Это против неукрепленных деревень они свирепые волки, а против мощного войска сразу в зайцев превращаются, — высказался черниговский воевода Белогор. — Так что должно хватить и семи тысяч конников.

— Тогда не будем долго мудрствовать — выступаем немедля конницей, а пехота пусть нас догоняет. Расправимся с погаными, а потом уже займемся Полоцком, никуда он от нас не денется — в степи иль болота точно не побежит, — подвел итоги совета князь Изяслав.

Назад к Переяславлю двигались быстро, делая привалы лишь для ночлега. Один из таких привалов был омрачен смертью отца Симона. Он умер спокойно — во сне остановилось утомленное долгим походом сердце. Начальство над тьмутараканскими лекарями перешло на Сергея. Он был ошеломлен свалившейся на него ответственностью.

Через три дня разведчики наткнулись на стоянку половецкой орды на десять верст севернее Переяславля. Уже вечерело, когда русское войско расположилось лагерем в лесу на берегу реки Альты. Теперь два вражеских стана отделяла лишь эта река. Снова собрали княжеский совет, на который Глеб Святославич привел с собой Кытана и Ильдея, как знатоков половецких обычаев. Разведчики, подобравшиеся достаточно близко к половецкому лагерю, доложили, что кочевников в шатрах не больше трех тысяч, и они не ждут нападения.

— Значит, нужно атаковать сразу! Разобьем их, и дело с концом! — запальчиво сказал киевский князь Изяслав.

— Воины устали после похода. Неплохо было бы немного отдохнуть. Утро вечера мудренее, — возразил ему князь Всеволод.

— Степняки от нас на востоке. Утром там всходит солнце и будет нам слепить глаза. Я лично за то, чтобы сразу покончить со степняками, а потом уж отдыхать, — поддержал князь Святослав великого князя.

— Мы же сейчас стоим на реке Альте, — взял слово седовласый Воигнев, — так вот полвека назад (я тогда еще мальцом был) именно на этой реке ваш батюшка, князь Ярослав, одолел Святополка Окаянного и его печенегов. Святополк тогда убежал навсегда с земли Русской, а Ярослав доказал свои права на киевский престол. А там, где мы одних кочевников побили, побьем и других.

Слова Воигнева о прошлой победе встретили с воодушевлением.

— Дозвольте, князья, мои воины слово молвят, — вмешался князь Глеб. — Они сами по крови половцы, но половцами же были изгнаны и теперь верно мне служат. И у них есть, что сказать.

Князь Изяслав посмотрел на братьев-половцев и утвердительно кивнул.

— У нас нет причин не доверять вашим разведчикам, но я знаю хана Шарукана, — сказал Кытан. За целый год жизни среди русичей они с братом уже неплохо говорили по-русски, хотя акцент в их речи все еще чувствовался. — Он бы никогда не пошел в набег с таким малым войском. Возможно, он готовит нам западню. Если вы дадите нам с братом время до рассвета, то мы узнаем истинное число их воинов.

— И можем даже пленника захватить, чтобы вы его смогли допросить, — поддержал брата Ильдей.

— Я бы не полагался на верность кочевников, — шепнул князю Изяславу его воевода Коснячко. — Как бы они, чтобы заслужить прощение своих сородичей, не предупредили их и не испортили нам всю внезапность нападения.

— До утра у нас времени ждать нет, — резко ответил половцам Изяслав. — Даже если степняков там и больше, чем увидели разведчики, то все равно с нами Бог и правда! Разобьем вначале эту часть орды, а потом найдем и примемся за другую. Хватит рассуждать — пора воевать!

В то самое время, пока шел военный совет, Матвеев и его друзья устанавливали шатер, который должен был стать прообразом палатки первой медицинской помощи. Предполагая, что скоро начнется битва, и будут поступать раненые, они приготовили хирургические инструменты и перевязочный материал.

— Напомни, брат Сергий, — спросил Василий, — если кровь из раны выливается струей, жгут надо накладывать выше или ниже места ранения?

— Выше, а если кровь темно-вишневая и обильно вытекает — тогда ниже. Книгу на всякий случай все равно держите наготове, вдруг мы что-нибудь забудем, — ответил Сергей.

— Я положил все необходимые зелья на видное место, достал даже маковое молочко, что нам выдал Георгиос, — сказал Тихомир. — Смешаю его с вином, коль будет нужно.

— Это верно. Появятся раненые, и их нужно будет, в первую очередь, обезболить. Дай-ка и мне пару глотков вина сделать.

Матвеев нервничал. Всё-таки он был старший в группе, и вся ответственность лежала на нем. Он вышел из шатра и через несколько шагов столкнулся с идущим ему навстречу Кудеяром.

— Здравствуй, Сережа! Что обомлел? Я тоже очень рад тебя видеть. Отойдем в сторонку. У нас мало времени, а рассказать я тебе должен кое-что чрезвычайно важное.

Они отошли на небольшое расстояние от лагеря в заросли орешника.

— Дед Кудеяр, где же ты пропадал столько времени? Я думал, что ты придешь в Тмутаракань, куда меня и направлял… Кстати, а ты не знаешь, как там поживает…

— Нет времени на досужие разговоры. Послушай и не перебивай меня, — нетерпеливо заговорил старик. — Ты знаешь, как называется эта река? — махнул он рукой в сторону воды.

— Альта. И что с того?

— А какой нынче год, помнишь?

— 1068 от Рождества Христова. Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь?

— Ты что, в школе совсем не учился? Не знаешь, что сейчас должно произойти?

— Ну я помню, что здесь убили князя Бориса, сына Владимира Красна Солнышка и в 1019, кажется, году князь Ярослав Мудрый победил здесь своего сводного брата Святополка, но это ведь было уже давно и к нынешнему делу отношения не имеет, так?

— Ты говоришь про первую битву на Альте. А была еще вторая. Вернее будет и очень скоро. И закончится она полным разгромом русского войска. Это я тебе, как преподаватель истории, гарантирую. Так что бежать тебе отсюда надо в Переяславль и как можно скорее.

— Как бежать?! — не понял Матвеев.

— Ножками, вот как. А еще лучше — на лошади.

— Да как же я брошу своих друзей и наших воинов? Кто им помощь оказывать будет? У тебя же советское воспитание было. Разве ты своих товарищей в беде бы бросил? Наши прадеды не выиграли бы Великую Отечественную, если бы своих в трудный час оставляли.

— Для тебя — прадеды, а для меня — отцы и старшие братья были настоящими героями. Они прошли все ужасы той войны, а ты настоящей войны даже не нюхал. Они сражались, даже если был минимальный, практически незаметный шанс на победу. Но здесь шансов никаких нет. И это не твоя война. Впрочем, выбор за тобой. Если хочешь погибнуть или снова попасть в половецкий плен, оставайся. Но если ты все-таки хочешь со мной вернуться домой…

— Но они ведь тоже хотят вернуться домой, — кивнул Матвеев в сторону своих соучеников и русичей. — Их жены и дети надеются, что они вернутся к ним живыми, а дружинники верят, что мы перевяжем их раны. Я, правда, безумно хочу вернуться в свой родной Донецк, но не ценой предательства. Если Бог даст, я выживу, и мы еще с тобой прогуляемся у нас по парку Щербакова и попьем пивка в «Юзовской пивоварне».

— Сережа, твою мать, какой же ты упрямый, — не сдержался Кудеяр и горестно вздохнул. — Что же вы все такие бестолковые, молодежь? Пойми, я не хочу и тебя потерять…

— Что значит, и меня? До меня сюда попадали еще и другие?

— Да, попадали, но пробыли недолго. Лет двадцать назад попал в этот мир один спортсмен-разрядник, но по дурости погиб, защищая приглянувшуюся крестьянку от княжеских сборщиков дани. Второй, через пару лет после него, студент физмата, просто рехнулся и теперь ходит по деревням, как юродивый. Вернуть ему рассудок мне не удалось. Ты — моя последняя надежда. Битву все равно уже не остановить. Ладно, спасай своих раненых, но не уходи далеко от вашего шатра. Береги себя и постарайся выжить, а не то и я подохну здесь в этой звериной шкуре.

Кудеяр уныло заковылял в сторону Переяславля, а ошарашенный Сергей вернулся к своему шатру. Он давно искал встречи со старым волхвом, но совсем не предполагал, что она произойдет таким образом. И что теперь оставалось делать? В голове у него пронеслась единственная мысль: «Делай, что должен и будь, что будет».

По пути к шатру он увидел, что тьмутараканские воины вооружаются и седлают лошадей. Через несколько шагов парень встретил Мстислава в шлеме, кольчуге и с копьем в руках. Русич садился на коня и попросил Сергея подержать его копье.

— На совете решили выступать на половцев немедля. На этом Изяслав Киевский настаивал. Тмутаракани, конечно, Киев — не указ. Мы подчиняемся князю Глебу, а он своему батюшке — Святославу Ярославичу. Но черниговский князь тоже решил поддержать своего старшего брата. Так что готовимся к бою прямо сейчас. Не ведаю, разумно ли это, но я все-таки предпочел бы отдохнуть после дороги.

— Послушай, брат, я вчера видел вещий сон, — решил Матвеев предупредить Мстислава. — Вам всем грозит беда. Может половцы приготовили ловушку или их будет больше, чем вас. Помню смутно, но сон был нехороший. Береги князя и будь осторожен сам — я тебе еще пиво должен, помнишь?

— Как такое забыть?! Тем паче в Переяславле, молвят, есть достойная харчевня с пивоварней. Неплохо было бы там посидеть после битвы, — голос Мстислава был уверенным и спокойным. — Я не шибко доверяю снам, но осторожность никогда не помешает. Благодарю за заботу, брат!

На жеребце каурой масти подъехал князь Глеб. Лицо его было бледным, но взгляд — решительным. Было заметно, что молодой князь нервничал.

— Мы выдвигаемся вслед за черниговской дружиной, — сказал он. — У нас все готовы?

— Дружинники ждут твоих приказов, княже, — отозвался Мстислав.

— Пускай Господь сохранит тебя целым и невредимым, Глеб Святославич, — произнес Сергей.

— На все воля Божья, — ответил князь Глеб. — Пока будешь нас ждать с боя, Сергий, помолись со своими друзьями за воинство русское. Что-то тревожно мне нынче на душе.

— Так и сделаю, княже.

На несколько минут все замолчали. Затем князь Глеб заметил черниговские стяги возле брода через реку. Князь Святослав подъехал к нему, по-отечески приобнял и сказал:

— Пора, сын! Переяславцы и киевляне уже переходят реку выше по течению. Я верю в твою храбрость и отвагу! Вперед, за землю Русскую!

Князь Глеб надел шлем и скомандовал своим воинам:

— Вперед, тмутараканцы! Покажем силу богатырскую степнякам! С нами Бог!

В ответ князю взревело несколько сотен глоток. И воины отправились навстречу своей судьбе.

Матвеев стоял на берегу и провожал их долгим взглядом. Благодаря Кудеяру он теперь знал, что многие из них скоро найдут свою гибель. Сергей не был излишне сентиментальным, но в тот момент предательский ком подступил к горлу, глаза наполнились слезами, а кулаки сжались от бессильной злости на то, что столько молодых хороших ребят погибнет в эту ночь. Он умылся прохладной речной водой, и стало немного легче. Сергей вернулся к своим собратьям. В шатре они тоже сидели, как на иголках, и ждали поступления раненых.

Все вместе они начали молиться за русских князей и их воинов, как вдруг Василий сказал:

— Посмотрите, братцы, на небо. Что это там деется?

Ребята все вчетвером вышли из шатра на берег. На востоке, куда ускакали дружинники, Сергей увидел настоящий фейерверк: множество искр трижды поднялось в воздух и опустилось на землю. Вдруг откуда-то издалека из-за реки послышался волчий вой. Причем, судя по звуку, это была стая, по меньшей мере, в тысячу волков. А потом они наблюдали подобие извержения вулкана — вначале с одного, а потом с другого и третьего холмов за рекой потекла огненная лава в то место, где должно было находиться княжеское войско. Зная, что вулканов в этих краях не бывает, Матвеев понял, что именно там сейчас происходит. Теперь ему стало страшно не только за русичей, но и за себя. Он понял, куда устремятся половцы после разгрома русских дружин. Но Сергей решил не давать страху ни единого шанса, а потому призвал Артемия, Тихомира и Василия в шатер возобновить молитву.

Русичи ворвались в половецкий лагерь как смерч. Кочевники явно не были готовы к нападению. Они пытались сопротивляться, но встречали лишь смерть. Спастись удалось лишь некоторым. Вдохновленный первой победой князь Изяслав отправил за ними в погоню небольшой отряд.

— Как-то их тут немного было, брат, — сказал подъехавший к нему князь Святослав. — От силы тысяча набралась.

— Значит, в орде теперь на тысячу воинов меньше стало. Так мы их постепенно всех и прикончим.

Вдруг послышался резкий свист и с неба начали падать огненные стрелы. Они стали поражать и русичей, и раненых половцев, от стрел запылали юрты. На холме стали видны фигурки половецких конных лучников, которые перезаряжались и готовы были пустить новую порцию стрел. Князь Изяслав вытащил меч из ножен и приказал своим воинам их атаковать. Братья последовали его примеру. Все русское войско устремилось в атаку.

Внезапно совсем рядом раздался вой одинокого волка. Через несколько мгновений к нему присоединились еще несколько, а через минуту волчий вой уже был слышен со всех сторон. Казалось, что русичи окружены армией волков. Вой был настолько реалистичен, что даже у бывалых воинов по коже побежали мурашки. Когда первые ряды русских дружинников прискакали к холму с половецкими лучниками, с вершины холма на них обрушилось целое море огней. То были державшие факела в руках половцы. И их было огромное количество, целая орда. Русичи вступили с ними в бой, но тут с близлежащих холмов по обоим флангам русского войска ударили еще две орды, пытаясь замкнуть огненное кольцо.

Завязался кровавый бой. Мстислав был рядом с князем Глебом и сражался с такой яростью, как никогда раньше. Копьем он выбил из седла одного половца, затем проткнул другого, оставив в его теле копье, выхватил меч и продолжил бой. Князь Глеб, смирный и спокойный в обычной жизни, теперь дал волю своему внутреннему зверю, орудуя мечом направо и налево. Кытан и Ильдей с дикими криками поражали саблями своих бывших соплеменников. Но их было слишком много. Вместо павшего кочевника появлялось двое-трое новых, а сил у русичей не прибавлялось. Тем временем огненное кольцо все сжималось.

Битва кипела уже пару часов. Среди половцев было немало потерь, но крепко досталось и русичам. Вот упал с коня пораженный стрелой в глаз Федор. Ильдею по колену попали булавой наотмашь. Мстиславу острием меча рассекли бровь, и хоть рана была неглубокая, но все его лицо было в крови, которую приходилось постоянно обтирать. Трое половцев одновременно поскакали на князя Глеба с копьями наперевес. Командир касожского отряда Фареджан заслонил своего князя, срубил двоих кочевников, но и сам пал, сраженный копьем третьего.

А на другом фланге закачались киевские стяги и хоругви. Княжеский знаменосец был насквозь пронзен копьем. Полегла уже почти половина киевских дружинников. Князь Изяслав понял, что эту битву ему не выиграть. Скрипя зубами от злости, он скомандовал отступление. Переяславцы еще держались, но тут исполинского роста половец разрубил надвое переяславского воеводу Воигнева. Потеряв своего уважаемого воеводу, воины утратили и желание продолжать бой. Князь Всеволод понял это и приказал всеми силами идти на прорыв окружения вслед за киевлянами. Князю Святославу ничего не оставалось, как последовать примеру братьев, хотя он был еще полон сил и решимости продолжать сражение. Вместе с оставшимися тмутараканцами пошел в отступление и князь Глеб. Наконец силами дружин четырех князей окружение удалось прорвать, и воины что есть сил устремились к реке. Разъяренные половцы погнались за ними. Организованное отступление превратилось в паническое бегство. Битва была завершена.

С высоты холма вслед бегущим русичам самодовольно смотрел хан Шарукан. Он был очень горд собой. Его план сработал идеально. Войско трех самых сильных русских князей разгромлено, кипчаки теперь могут безнаказанно грабить их земли, а вся военная слава достанется ему. Любимой игрой хана были шахматы, и хотя он не был знаком с терминами этой игры, зато четко знал, что если враг тебя недооценивает, это может стоить ему победы. В шахматах можно пожертвовать пешку, а взамен заполучить ферзя. Воспользовавшись этим приемом, хан принес в жертву лишь малую часть своей орды, потеряв двух беков, но тем временем смог перегруппировать свои основные силы и одержал такую сокрушительную победу. Теперь никто больше ни в Половецкой степи, ни на Руси не будет недооценивать великого хана Шарукана!

Глава ХХ После битвы

Первые раненые появились в шатре еще затемно. Они и принесли весть о поражении русского войска. У молодых лекарей перевязочный материал был заготовлен заранее, и они без лишних слов приступили к перевязке ран. Это было правильное решение, ведь с каждой минутой раненых стало приходить все больше. На удивление, тяжелораненых воинов среди них практически не было. Как выяснилось позже, почти все они остались лежать на поле боя. Тогда Матвеев решил разделиться на две бригады: Тихомир начал помогать ему в качестве операционного медбрата, а Василий ассистировал Артемию. Раны были самыми разнообразными: тут были и рубленные, и резаные, и колотые раны, встречались и ожоги от половецких огненных стрел и факелов. Несмотря на поток раненых, лекарская работа шла слаженно и быстро. Получив первую помощь, некоторые воины благодарили лекарей, садились на коней и уезжали прочь, другие были настолько потрясены происшедшим, что предпочитали молчать.

В шатер вошли Кытан и Мстислав, ведя под руки раненого Ильдея. У Мстислава все лицо было в крови. Из левого плеча Кытана торчала стрела. Ильдей не мог разогнуть левую ногу.

— Какой позор! Никогда в жизни я не отступал перед врагами, а там они были просто кругом. Скольких мы людей потеряли! — негодовал Мстислав.

— А я ведь предупреждал, что такое может быть, но меня никто слушать не захотел, — сказал Кытан.

— Вот именно! Если бы князь Изяслав не был так самоуверен, то победу праздновали бы мы. Но довольно об этом, — продолжал Мстислав. — Братцы, перевяжите нам раны поскорее, да нужно уходить отсюда — поганые могут пересечь реку в любой миг. У нас не хватит сил, чтобы их сдержать.

— А куда мы дальше путь держать будем? — спросил Василий.

— Пока сие мне не ведомо. Скорее всего, вместе с Глебом Святославичем подадимся пока в Чернигов к его отцу, а дальше видно будет.

— Я еще смогу ходить, Сергий? — спрашивал, морщась от боли Ильдей. Его левое колено было напрочь разворочено.

— Не могу знать, — честно ответил Матвеев. — Приложим к этому все усилия.

Пока Артемий занялся коленом Ильдея, Сергей подошел к его раненому брату. Остро отточенным ножом он срезал наконечник торчащей из его плеча стрелы. Затем взялся за древко возле хвостового оперения и резко вытащил стрелу. Из раны начала обильно сочиться темная кровь половца. Матвеев нашел кровоточащий сосуд, перевязал его шелковой нитью и иссек разможженные края раны. Далее лекарь обработал рану прокипяченной ключевой водой и наложил на нее фиксирующую повязку. Кытан за все время операции не издал ни звука, лишь изредка морщился от боли. За это время Ильдею перевязали рану, Мстиславу зашили бровь, они втроем с матвеевским пациентом сели на коней и уехали на поиски князя Глеба.

— Пора и нам последовать их примеру, — сказал Сергей.

Все вчетвером они вышли из шатра. Уже взошло солнце, и его лучи освещали картину отступающего русского войска. На другой стороне Альты маячили конные половцы, но реку пересекать пока еще не решались. Дольше терять время смысла не было. На телегу, в которой до этого везли припасы, погрузили троих «тяжелых» воинов: один из них был ранен в живот, у другого была пробита грудь, а третий, с отрубленной рукой, потерял так много крови, что был бледен, как снег, и мог только двигать глазами. Решено было вывезти раненых в Переяславль, где местные лекари и знахари, возможно, могли бы их спасти. Сопровождать телегу с ранеными поехали трое переяславских дружинников.

Всего десять верст отделяло их от Переяславля, но телега двигалась очень медленно из-за того, что раненым приходилось часто поправлять повязки и давать воду. Не прошло и часа, как сзади послышался шум копыт, и их нагнал конный половецкий отряд, уже приступивший к разграблению княжества. Восемь кочевников все приближались, свирепо махая саблями. Провожатые переглянулись, пришпорили коней и галопом помчались в сторону города.

— Стойте! Стойте, трусы проклятые, куда же вы? — кричал им вдогонку Тихомир.

— Не поминайте лихом. Хватит с нас половцев на сегодня, — донеслось ему в ответ.

Не успели переяславцы скрыться за горизонтом, как телегу с ранеными окружили половцы. У Матвеева появились плохие предчувствия, и он очень не хотел вновь становиться половецким рабом, но трезво взвесил все их шансы и понял, что сражаться вчетвером против восьми вооруженных кочевников было бесполезно.

— Именем великого хана Шарукана — остановитесь! — приказал один из кочевников. От остальных его отличала более добротная одежда и доспехи. Судя по всему, это был один из половецких беков или беев. — Кто вы такие и что везете в телеге?

— Мы — лекари, везем раненых русских воинов, — ответил Сергей по-половецки. — Оружия при нас нет. Можем дать вам хорошего вина, если вы дадите нам проехать.

— О, да ты знаешь наш язык? — удивился половец. — Нашим братьям после битвы тоже лекари нужны, шаманов на всех не хватит. А этим, — кивнул он в сторону раненых русичей, — все равно уже не помочь. Я, конечно, не лекарь, но тоже могу облегчить их страдания, — ухмыльнулся кочевник.

Он махнул рукой, и его спутники моментально покончили с ранеными русичами и выбросили их на дорогу, а потом нашли в телеге кувшины с вином и начали его пить прямо тут же, нетерпеливо вырывая кувшин из рук друг друга.

— Что будем делать? — шепотом спросил Тихомир.

— А что нам остается делать? Их больше, они вооружены, и помощи нам ждать неоткуда, — мрачно ответил Матвеев. — Придется лечить врагов, иначе нам несдобровать.

— Давай нападем на них, пока они выпивают, — сжимая кулаки, сказал брат Артемий. — Неохота мне быть рабом у поганых. Я смогу одолеть тех троих, а может, с Божьей помощью, и больше.

— Ты-то, может, троих-четверых и победишь, а вот мы с Тихомиром вряд ли. И будет с нами то же самое, что и с ними, — Сергей показал на лежащие возле телеги тела.

— Хватит разговаривать, пора к хану Шарукану возвращаться, — крикнул по-половецки командир отряда кочевников, не знавший русского языка, и рассек воздух кнутом.

К этому моменту остальные половцы уже осушили два кувшина с вином и шумно между собой о чем-то спорили. Они забрали все припасы с телеги и собрали оружие у погибших русских воинов. Несчастных лекарей окружили и повели в сторону их бывшего лагеря. Так Матвеев второй раз в жизни оказался в половецком плену. Он не мог поверить, что все случилось так быстро, да и его друзья тоже были ошеломлены.

По пути им встретились еще несколько небольших групп кочевников, гнавших перед собой коров, коз и лошадей, украденных из окрестных деревень. Некоторые вели заплаканных пленных русских девушек, по всей видимости понимавших, какая судьба их вскоре ожидает.

— Урусские воины бежали, как зайцы. Деревни теперь охранять некому, — сказал, поравнявшись с ними, один из половцев. — Пришло время хорошенько увеличить наши стада. Завтра поедем в другие села за добычей. Присоединяйся к нам, Чепухай-бей!

— Теперь вся земля урусов — наша законная добыча! Слава хану Шарукану! — ответил ему командир отряда, взявшего в плен Сергея и его подопечных.

Матвеев прикусил губу, чтобы не расхохотаться, осознав, как зовут их поработителя, но вовремя спохватился. «Чепухай… Надо же было такое имечко придумать! Быть рабом Чепухая — это не просто… А если бы он основал город, как это сделал Шарукан, то как бы этот населенный пункт назывался — Чепухань?».

Однако вскоре от его веселья не осталось и следа. Когда половецкие налетчики с русскими пленниками вброд переправились через Альту и проехали с версту на восток, их взору предстало поле, усеянное телами сотен павших русских воинов. Вперемешку с ними лежали и мертвые половцы, но их было значительно меньше. День был солнечный и ясный, и впору было бы любоваться природой и наслаждаться хорошей сентябрьской погодой, и тем неестественней казалась эта ужасная картина. Со всех сторон доносились стоны раненых и предсмертные хрипы. Над мертвецами уже кружили стервятники. Страшно было смотреть в остекленевшие глаза павших воинов, навсегда устремивших полные ярости и боли взгляды в небо. Особенно жутко было узнавать среди убитых тех воинов, с которыми еще вчера ты разговаривал и смеялся вместе. Так, Сергей увидел павших друзей: русича Федора и касога Фареджана, оставшихся друзьями и в жизни и в смерти и лежавших в окружении побежденных врагов.

По полю ходили вооруженные копьями половцы и добивали раненых русичей. Некоторые умоляли о пощаде, но большинство русичей принимали смерть бесстрашно. Лишь немногим из них «посчастливилось» попасть в плен, и они стояли теперь обезоруженные и раздетые до исподнего.

Сергея и его товарищей отвели на край половецкого лагеря, в отдельно стоящую палатку, где им вернули их хирургические инструменты и перевязочные материалы.

— Лечите наших раненых воинов, и делайте свое дело хорошо, иначе — всем вам смерть! — сказал по-половецки Чепухай, — а я пойду к Шарукану за наградой и узнаю, что он дальше задумал.

Матвеев перевел его слова своим друзьям, а от себя добавил: «По крайней мере, нам повезло, что мы будем заниматься более привычной нам работой, а не копать ямы для нечистот или что-то подобное. Ничего, братцы, один раз я уже сбежал из половецкого плена, значит, можно это будет нам всем вместе еще раз проделать». Внутренний голос почему-то подсказывал ему, что эта их временная неволя будет недолгой. Но больше всего Сергей сейчас боялся повстречать здесь кого-нибудь знакомого из орды хана Тарха, ведь тогда бы ему пришлось отвечать еще и за прошлогодний побег и за поджог ханских конюшен. И тогда даже Бике не сможет его защитить!

В шатре Шарукана состоялся ханский совет и праздничный ужин, на котором присутствовали все шесть ханов и большинство их беков. Все восхваляли мудрость и дальновидность Шарукана, принесшую кипчакам великую победу. Он давно мечтал об этом, и вот теперь его честолюбивые замыслы сбылись. Хан сидел, самодовольно улыбаясь и щурясь, как большой объевшийся сметаны кот и приглаживал свои усы и жидкую бороду. В его честь целый день поднимались полные вином кубки. Теперь он силен, как никогда, и бывшие его соперники должны это осознать. Из старого поколения ханов по эту сторону Днепра остался только Изай, но и тот даже не думает перечить Шарукану. А среди остальных ханов Шарукан старше и по возрасту и по статусу, поэтому вся власть в Половецкой степи, без сомнений, теперь будет принадлежать только ему. От таких приятных мыслей Шарукана отвлек голос Бегубарса:

— Полагаю, великий хан, теперь пришла пора захватить город Переяславль и вдоволь поживиться, как ты и хотел в прошлом году.

— Мы с тобой, Шарукан! Куда твоя орда пойдет, туда и мы свои поведем, — почти одновременно сказали Изай и Гзак.

Шарукан ненадолго задумался, а потом произнес:

— Переяславль был нашей целью раньше, а теперь я думаю о другом. В этой битве мы и так добыли себе великую славу. Урусы надолго запомнят наши имена. Зачем же нам тратить силы, размениваясь на города, где сидят остатки урусской рати? Мы все видели их в сражении и понимаем, что потеряем много своих всадников, пока будем пытаться захватывать крепости. Да и на сооружение таранов уйдет время. Пусть себе урусы сидят по своим городам, как байбаки в норах, а вся их остальная земля будет нашей. Теперь никто не защитит их села от нашей мощи. Так заберем же их скот, богатство и женщин! Пусть боятся нас, а мы будем хозяйничать на их бывшей земле, которую они не смогли в своих руках удержать!

— Слава хану Шарукану! — раздались голоса беков.

— Теперь все три урусских князя вряд ли соберутся вместе незаметно от нас, а пока мы их будем бить поодиночке, — продолжал Шарукан, — А если они вздумают снова собрать войско против нас, мы их еще раз разобьем и заставим впредь платить нам дань. Как вам такие мысли? Или у кого-то есть возражения?

— Живи вечно, великий хан, — вскричал полупьяный Бегубарс. — Лучше и я бы не придумал! За тобой хоть на край света!

Его поддержали несколько беков. Остальные ханы согласно закивали головами. Шарукан перевел взгляд на Асеня и Сакзя, который находились к нему в пассивной оппозиции, но в данный момент угрозы его политическому авторитету не представляли. Сакзь, поколебавшись, поднял кубок в честь хана, а Асень последовал примеру брата. Шарукан скривил губы в подобии улыбки. Все продолжили пить, есть и шумно обсуждать предстоящую добычу. В шатер вошел Чепухай и направился к Шарукану.

— Великий хан, да хранит тебя Вечное синее небо! Я захватил в плен четверых урусских лекарей. Подумал, что они могут нам сейчас пригодиться. Разрешишь им лечить наших раненых воинов или обойдемся шаманами?

Шарукан был доволен прошедшим советом и пребывал в благодушии, а потому кивнул своему бею, только добавил:

— Если будут сопротивляться, убей одного из них сразу. Остальные покорнее будут или тоже все умрут. Только приставь к ним стражу понадежнее.

— Все исполню, великий хан, — ответил бей.

А празднество в ханском шатре все продолжалось.

После возвращения Чепухая из ханского шатра к русским лекарям стали приводить раненых половцев. Ребята занялись по сути тем же, что они делали несколько часов назад: перевязкой и обработкой ран. Работали также, в две бригады. Чепухай вначале пристально следил за ними, но спустя какое-то время расслабился и вышел из палатки. Сергей и его команда четко выполняли свою работу, ведь специально вредить половцам никто из них не собирался. Но яростные взгляды русичей красноречиво свидетельствовали об истинном их отношении к своим врагам. Кочевники тоже не оставались в долгу — почти каждый из них отпускал какую-нибудь злобную шутку по поводу проигравшего русского войска и молодых лекарей. Благодаря знанию половецкого языка Сергей все их колкости понимал дословно, но не вступал с ними в напрасную дискуссию, а его друзья интуитивно понимали негатив, изливаемый на них половцами, но лишь сжимали кулаки в ответ и продолжали оказывать им помощь. Раненых кочевников тоже было немало. Все, чего русичи хотели сейчас, чтобы этот поток пациентов поскорее закончился. Среди раненых оказался один из половцев, чье лицо с расплющенным носом показалось Сергею знакомо. Парень припомнил, что видел его среди свиты Сурьбаря, когда их настигла погоня на Днепре. Матвеев внутренне напрягся, перевязывая ему голову, но, к счастью, раненый кочевник его не узнал.

Было уже темно, когда зашел Чепухай в сопровождении раба, который принес лекарям две черствых лепешки и большую миску с похлебкой. Чепухай был доволен — он удостоился похвалы от самого Шарукана за организацию помощи раненым.

— На сегодня достаточно, — сказал бей. — Хвала Тенгри-хану, больше раненых нет. Если появятся еще — будут приходить сюда. Так что ночуете вы отныне в этой палатке. Можете поесть и отдыхайте — завтра еще много работы будет.

Русичи угрюмо кивнули. Уходя, Чепухай оставил охранять палатку четверых часовых, которым приказал стеречь урусов во все глаза, иначе не сносить им головы. После его ухода в палатке на пару минут стало непривычно тихо.

— Ну что, братцы, как вам, здорово поганых лечить? — первым нарушил тишину Василий. — Разве для этого мы пришли дело лекарское изучать, чтоб губителям Руси помощь оказывать? Сколько еще жизней христианских отнимут те, кого мы сейчас лечили?

— Успокойся, Васятка, поверь мне, как бывшему половецкому невольнику, мы еще не в самые плохие условия попали, — ответил Матвеев, — Ничего, скоро княжеские рати оклемаются, зададут половцам жару, и мы с Божьей помощью снова вернемся назад.

— Знаешь, Сергий, я привык доверять пословице «На Бога надейся, а сам не плошай». Зачем терять время попусту. Часовых четверо, и нас четверо. Нападем на них внезапно, одолеем и пустимся наутек, благо, до Переяславля тут недалеко.

— Согласен с Василием, — отозвался Тихомир, — сейчас мы в окрестностях Переяславля, на своей земле, а потом непонятно будет, куда нас половцы погонят. И вообще, чем нас заставят заниматься, когда закончатся раненые. Только надо дождаться, пока хотя бы двое из часовых уснут. Тогда с ними проще будет справиться.

— А оружие у нас тоже имеется, — добавил Артемий и показал их небольшие подобия скальпелей. — Если мы не сбежим сегодня ночью, то потом это сделать будет намного сложнее.

— Вы думаете, что половцев всего четверо? — спросил Сергей. — Может палатку нашу они лишь вчетвером охраняют, но я помню, как устроен половецкий лагерь. Там еще не менее двух караулов будет, и это если нам повезет по самому короткому пути пойти.

— Ну тогда убьем этих охранников, переоденемся в их одежды и пойдем через караулы. Ежели нас окликнут, ты и ответишь, ты же разумеешь по-половецки, — предложил Тихомир.

Решено было так и поступить — подождать, пока бодрствовать останется один или два часовых, улучить удобный момент и бежать. Пока же Сергей предложил всем по очереди отдохнуть. Это предложение все поддержали — после огромного объема проделанной сегодня работы ребята уже с ног валились от усталости. Однако Артемий, через пару часов осторожно выглянувший из-за полога, обнаружил, что все часовые находятся на своих местах и бдительно следят за лекарской палаткой.

— Не спят, нехристи! Неужели они совсем не устают? — поделился он шепотом увиденным с Матвеевым, который тоже дежурил вместе с ним.

— Может эти кочевники и не участвовали в сражении. Тем более, что у них строгий приказ от Чепухая, — ответил Сергей.

— Так-то оно так, но нам нужно уходить, пока ночь темна, а то потом рассветет, и придется нам еще цельный день на супостатов работать, а то и больше.

— Ладно, тогда давай будить Василия с Тихомиром. Я попрошусь у охранников до ветру сходить, отвлеку на себя одного или двух, а вы сразу нападайте и да поможет нам Бог!

В это время снаружи вдруг раздались короткие вскрики, послышался негромкий шум борьбы и звук упавших одного за другим тел на землю. Спустя мгновение в палатку вошел измазанный грязью Мстислав с окровавленным кинжалом в руке и сказал:

— Не тосковали без меня, братцы? Давайте-ка поскорее убираться прочь отсюда.

— Друже, тебя нам сам Бог послал… Как ты здесь очутился? — спросил изумленный Сергей.

— Нет времени для пояснений. Бросайте всё и уходим, пока возможно. По пути всё расскажу. Не мог же я оставить своего названного брата в опасности!

Выбравшись из палатки, Матвеев увидел притаившегося возле нее Кытана с луком в руках и сидящих рядом с ним двух незнакомых русичей из тьмутараканской дружины. На дружинниках, как и на Мстиславе, не было одето кольчуг и прочих доспехов, а лишь тонкие исподние полотняные сорочки. К этим сорочкам, для маскировки перепачканным глиной и землей, были прикреплены ветки с листьями. У палатки валялись тела половецких часовых. Снаружи было темно, луна скрылась за облаками, и лишь редкие звезды освещали их путь. Половецкий лагерь еще спал, кое-где были видны факела в руках караульных, но до них было далеко. Матвееву и его друзьям удалось бесшумно покинуть лагерь кочевников. Всё то время, пока они в полном молчании добирались до Альты, сердце Сергея бешено колотилось, но, к счастью, их побег никто не заметил. По пути им попались еще два трупа половецких караульных, которых пока еще не хватились. Но двигаться все равно необходимо было без малейшего промедления. Наконец они подошли к берегу спасительной реки, где смогли отдышаться.

— Брод охраняется половцами, посему будем пересекать Альту вплавь, — сказал Мстислав.

В этом месте Альта была не особо широкой, но где-то посередине реки Тихомир чуть было не пошел ко дну. Видимо, он попал в стремнину и не смог совладать с течением. Бедняга ушел с головой под воду, а когда спустя полминуты выплыл на поверхность, то запаниковал и начал хаотически размахивать руками. Благо, Артемий и Сергей оказались недалеко от него и, схватив Тихомира с двух сторон за плечи, спасли своего товарища.

На другом берегу их ждали вооруженный дружинник, охранявший привязанных к деревьям лошадей, и крестьянин, вглядевшись в лицо которого в предрассветных сумерках, Матвеев с удивлением узнал своего старого знакомого Любомира. Тот улыбался, глядя в глаза Сергея, и протягивал ему свою крепкую жилистую руку. Любомир, проживший целый год на свободе, выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда Матвеев видел его в последний раз — его волосы были расчесаны на прямой пробор, он был одет в чистую одежду, а на его голове было очелье — обруч из плотной ткани. Любомир поправился, смыл с себя все тяготы половецкого плена и теперь снова стал обычным крепким русским мужиком. К тому же, через несколько дней после прошлогоднего возвращения в Переяславль он наконец-то смог разыскать своих детей, срубил новую избу возле моста через Трубеж-реку, зажил прежней жизнью и был почти счастлив. Напоминанием о пережитых им ужасах было только отсутствие языка, но к этому русич давно привык. Он уже почти забыл о встрече с волхвом прошлым летом, как вдруг сам Кудеяр пожаловал к нему и напомнил о старом одолжении.

— У меня голова кругом идет. Действительно, неисповедимы пути Господни. А тебя сюда каким ветром занесло? — спросил Сергей Любомира, с пылом пожав ему руку.

В ответ немой пожал плечами, показал на небо и на Мстислава. Тот приказал всем садиться на уже оседланных лошадей, а по пути рассказал:

— На самом деле, братцы, сказывать тут немного. Когда мы поехали искать князя Глеба после битвы, то нашли его не сразу. Слава Богу, он был цел и почти невредим. Рядом с ним был этот незнакомый крестьянин. Он показал князю берестяную грамоту, на которой было написано, что наши лекари попали в половецкий плен и их срочно нужно спасти. Крестьянин жестами показал нам, что об этом ему поведал какой-то волхв. Глеб Святославич недолго поколебался, стоит ли доверять таинственному посланию и можно ли вообще верить волхвам, но узнав, что вас давно никто не видел, решил, что лучше отправить отряд на разведку и поручил этим заняться мне с Кытаном и еще четверым гридням. Ночью мы переправились через реку и незаметно подкрались к половецкому стану. Кытан, переодевшись в доспехи убитого половца, проник в становище, разведал, где вас содержат, а потом мы все пришли туда. Так что благодарите Божье Провидение и этого крестьянина за ваше спасение.

Мысленно поблагодарив старого ворчуна Кудеяра, Матвеев подъехал на лошади к Любомиру и выразил ему свою искреннюю признательность, а тот улыбнулся, прижал свою руку к сердцу и по-дружески потрепал его по плечу. Артемий, Василий и Тихомир тоже по очереди поклонились их внезапному спасителю.

Несколько часов все ехали вместе, а потом на их дороге повстречался путевой камень с указателями городов, и на этом месте Любомир распрощался с воинами и лекарями и поехал к себе домой, а остальные повернули на север, на черниговскую дорогу, где и должны были встретиться с остатками тьмутараканского войска.

Однако вначале встретиться русичам пришлось не со своими земляками, а с шайкой половецких грабителей, которые теперь слетелись на русскую землю, как вороны на падаль. Вечером того же дня, на закате, они почти одновременно с русичами появились на дороге, выехав из-за холма. Кочевники гнали по пыльной дороге пленных крестьян и скот и, увидев перед собой конных воинов, остановились как вкопанные. Несколько секунд длилось замешательство. Переглянувшись со своими гриднями, Мстислав приказал атаковать противников, которых было приблизительно столько же, сколько и русичей. Но ненависть к захватчикам и желание мести за недавнее поражение придавало силы русским воинам, а потому бой был жарким, но коротким. Яростной атакой обрушились дружинники на половцев, причем лекарей тоже для массовки вооружили копьями, но в бой Мстислав им приказал не ввязываться. Поэтому они занялись освобождением пленников, привязанных по пятеро между двух стволов молодых березок, а сражались Мстислав со своим отрядом. Половцы недолго сопротивлялись — потеряв троих человек убитыми, они пустились наутек. Победившие русичи грозили им кулаками и посылали вдогонку кочевникам оскорбления и проклятия. В ответ им обозленные половцы натянули свои короткие луки и пустили стрелы в толпу людей.

Одна из стрел поразила крестьянина в шею, другая попала в живот Василия. Сергей вдруг тоже ощутил жгучую боль в правом плече. Он повернул голову и увидел половецкую стрелу, впившуюся ему в плечо. Горячая кровь заструилась по его руке. Матвеев ощутил легкое подташнивание, в ушах зазвенело, а ноги стали ватными. Потом небо и деревья поплыли перед его глазами, земля стала стремительно приближаться к его лицу, и он потерял сознание.

Когда он очнулся, то увидел над собой склоненные лица Артемия и Тихомира. В руках у Тихомира была полоска ткани — импровизированный бинт.

— Потерпи, брат! Сейчас мы эту стрелу из тебя вынем.

Матвеев стиснул зубы, а Артемий своими сильными руками одним рывком вытащил стрелу из его руки. Было больно, но теперь Сергей оставался в сознании. Тихомир промыл его рану ключевой водой и быстро перевязал ее. Слава Богу, стрела не пробила руку насквозь. Кости тоже вроде бы остались целы, но когда Матвеев двигал рукой, перевязка начинала почти сразу же пропитываться кровью, поэтому позже Артемий сделал ему фиксирующую повязку.

Все вместе они пошли на помощь к другим раненым. К сожалению, раненого в шею крестьянина уже было не спасти. Василию повезло больше. Стрела застряла в мышцах живота, не повредив внутренних органов.

— Хорошо, что половцы уже далековато ускакали, и их стрелы были на излете, а не то худо было бы нам, — сказал кто-то из дружинников.

— Не зря я такую броню себе наел, — храбрился Василий, показывая на свой немаленький живот, но стоило ему посмотреть на свою кровь, потекшую после извлечения стрелы, как он тут же бухнулся в обморок. Благо, дружинники оказались рядом и успели вовремя поддержать Василия. Его рану тоже промыли водой, перевязали, а потом брызнули водой ему в лицо. Брат Василий встал, как ни в чем не бывало, но больше на рану свою не смотрел, а в случае чего просил это сделать кого-то из своих коллег по лекарскому ремеслу.

Перепуганных крестьян развязали и отпустили по домам. Они низко в пояс кланялись своим освободителям и обещали всегда молиться за них, женщины плакали от радости, а один шустрый старичок, которого непонятно зачем половцы погнали в плен, пытался целовать руки дружинникам и все приговаривал:

— Пущай Христос вас всегда спасает, сынки, как и вы нас от этих иродов спасли! Вы — наши Ангелы-хранители!

— Ступайте домой, люди добрые, да более не попадайтесь на глаза половцам лютым. А лучше — прячьтесь за стены Переяславля, покуда мы их не прогоним с земли нашей, — сказал Мстислав, и его отряд продолжил свой путь.

На следующий день они нагнали отступающее черниговско-тмутараканское войско. Князь Глеб был несказанно рад тому, что его лекарей удалось спасти, и наградил Мстислава тремя серебряными гривнами, а его воинам пожаловал по гривне.

— Не ведаю, когда мы теперь вернемся в Тмутаракань, — пожаловался Глеб Святославич Мстиславу, — через степи теперь путь нам заказан. Можем, конечно, на ладьях вниз по Днепру и дальше через Русское море, но есть одна загвоздка. Отец приказал мне собрать все наши силы в Чернигове, пополнить нашу рать ополчением, объединиться с киевлянами и снова выступать в поход. После битвы на Альте у меня еще осталось около пятисот всадников — будем теперь защищать княжество Черниговское.

— Как скажешь, княже! Куда ты, туда и мы, — ответил верный Мстислав. — Лично я не смогу дома спокойно сидеть, зная, что пога…, - осекся он, глядя на Кытана, — в смысле половцы, землю русскую расхищают да людишек убивают.

— Можешь не волноваться, Мстислав, я знаю твое отношение к своим сородичам. Но я присягнул на верность князю, и теперь мой дом там, где его шатер, — сказал половец.

Дальше продолжили поход к Чернигову вместе, но уже очень скоро оказалось, что Василий не выдержит еще четыре дня пути. Его рана все еще кровоточила, у него появились жар и слабость и периодически его трусил озноб. Матвеев заподозрил, что у его друга начинается сепсис — заражение крови. Он был бы рад ему помочь, но необходимых в таком случае антибиотиков невозможно было нигде взять, даже здешних лекарств у него не было…

— Если мы теперь же не начнем лечить Василия, то можем его потерять, а все наши лекарственные снадобья остались в половецком стане. Что же нам делать? — сказал он об этом Мстиславу.

Тот позвал лекаря из черниговской дружины. Лекарь еще раз обработал рану Василия, нашел и сшил кровоточащий сосуд, но состояние монаха это не сильно улучшило, только рана перестала кровоточить. Но инфекция (или яд, которым, возможно, была смазана половецкая стрела) уже циркулировала в крови и убавляла шансы на его выздоровление.

— Ему бы продержаться до Чернигова, там у князя Святослава много хороших лекарей имеется и большие запасы нужных снадобий, — сказал лекарь. — В условиях похода тяжко ему придется.

— Не думаю, что он сможет — силы быстро его покидают, — взволнованно ответил Серега.

— Тогда лучше вам поворачивать в Киев — там в святых пещерах живет монах Агапит. Сказывают, он и от безнадежных хворей исцелить может.

— Агапит? Из пещер? — переспросил Матвеев. Он смутно вспомнил, как дома читал подаренное бабушкой «Житие Агапита Печерского». — Да, ты прав, это наш единственный шанс.

Он поблагодарил своего древнерусского коллегу за отличную идею и побежал к князю. Глеба Святославича не пришлось долго уговаривать.

— Заодно передайте от отца моего, князя Святослава, и от меня лично поклон киевскому князю Изяславу Ярославичу и это письмецо. Скажите, что князь Святослав-де молвит своему брату, чтобы он поскорее войско собирал. Не терпится отцу и мне отплатить половцам за наше поражение, да и в Тмутаракань вернуться охота, — добавил молодой князь.

Сопровождать Сергея и раненого Василия он отправил Мстислава и Кытана, поклявшегося некогда Бике защищать ее возлюбленного. Тихомир и Артемий продолжили путь в Чернигов вместе с основным войском.

До Киева нужно было проделать всего сорок верст пути, но Василию уже казалось, что он стоит у врат рая и беседует с апостолом Петром, пытаясь оправдать свои грехи и получить разрешения пройти в райский сад. Значит, дела были совсем плохи. Он уже не мог сам держаться в седле, поэтому его тщательно прификсировали к лошади, которую вели под уздцы.

— Это моя вина, — сокрушался Мстислав, — не надо было вас без доспехов пускать с нами в бой против половцев.

— Ничего, брат, не вини себя, — ответил Сергей. — Ты и так нас из плена спас, иначе мы все уже, вполне возможно, были бы мертвы. Нам бы теперь только до отца Агапита добраться. Долго ли еще ехать?

— Да еще верст двадцать будет — к вечеру должны быть на месте.

Последние версты пути тянулись невообразимо медленно. Наконец взору путников предстал красавец Киев, стоящий на крутом берегу Днепра. Переправившись на рыбацкой лодке через реку, они в вечерних сумерках, миновав Золотые ворота, вступили в столицу Киевской Руси.

Глава XXI Древнерусский майдан

Пещеры киевских монахов, в будущем знаменитая Киево-Печерская лавра, в то время находились на двух высоких холмах над Днепром в лесу за городом, неподалеку от села Берестового. К тому моменту, как Сергей Матвеев и его друзья подошли к этому месту, там уже стоял целый монастырь с деревянной церковью и кельями монахов, вырубленными прямо в пещерах. В небольшой пещерке отца Агапита было тесно не то, что для четверых взрослых мужчин — в ней и для одного-то места было мало. Во всех углах кельи, кроме красного, где были иконы, висели пучки высушенных целебных трав, от которых доносился насыщенный приятный аромат. Отец Агапит был совсем не таким, как его представлял себе Сергей. Он ожидал увидеть перед собой согбенного молитвами седовласого старца, а перед ним стоял монах средних лет с густой русой бородой и умными глазами, в которых читалась доброта и любовь к ближнему.

— Вы сами видите, люди добрые, — сказал он спокойным голосом, — здесь я не могу помочь вашему болящему как подобает. Отнесите его в баню, где омываются послушники и трудники. Там есть деревянная лавка, на которую можно его положить и там, с Божьей помощью, я и смогу ему помочь.

Друзья послушно перенесли уже не ходящего и лишь издающего слабые стоны брата Василия, в указанную отцом Агапитом баню. Матвеев взглянул на своего несчастного коллегу. Было очевидно, что тот пребывал в очень тяжелом состоянии — черты его лица заострились, лицо было бледным и все покрыто холодным потом.

«Эх, дружище, как же тебя так угораздило», — подумал Сергей и посмотрел на свою раненую руку. Ему повезло больше, и его рана почти зажила. «Все равно, наверное, останется шрам в память о половецкой стреле».

Вскоре в баню подошел и сам монах, держа в руках ящичек с разнообразными кувшинами и целебными травами. Отец Агапит попросил всех покинуть баню, затем осмотрел рану бедолаги, вышел к нетерпеливо ожидающим его вердикта друзьям и сказал:

— Рана глубока, и недуг его почти одолел, но нет ничего невозможного тому, кто истинно верует. Я останусь с ним на ночь, буду лечить страждущего лечебными зельями и молиться о его выздоровлении. А вы ступайте ночевать в избу для послушников. Если силы есть, можете тоже помолиться. Всеобщая молитва способна многое сотворить.

— Отче, я лекарь, обучался лекарскому делу у отца Никона в Тьмутараканском монастыре. Ежели дозволишь, могу тебе помочь, — вызвался Матвеев.

— Обязательно поможешь, но не сегодня. Сейчас я буду возносить особые, сугубые молитвы Господу, и важно, чтобы с болящим остался только я один. Посему иди с миром, а завтра утром приходи, может твоя помощь тоже сгодится.

— Пойдем, брат, почивать, — борясь с зевотой, сказал Мстислав. — Утро вечера мудренее.

— Слава Богу, мы его довезли, — воскликнул Сергей, когда они уже вышли наружу. — Теперь, я уверен, наш друг выживет.

— Не знаю, можно ли мне призывать помощь Тенгрихана в этом святом для вас месте, — промолвил Кытан, — но я тоже буду ему молиться о здоровье Василия.

— Какой Тенгрихан?! — отозвался Мстислав. — Твой ложный бог бессилен. Не хватало еще навлечь гнев Господа за поклонение идолу.

— Пускай помолится, хуже Василию он вряд ли этим сделает, — вступился Сергей в защиту Кытана. Пусть половец, если хочет, тоже почувствует себя полезным. — Ты же слышал, что сказал отец Агапит по поводу всеобщей молитвы. Тем более, как Кытан может молиться Христу, не будучи крещеным?

Мстислав лишь вяло махнул рукой, не желая спорить.

Когда друзья пришли в баню следующим утром, Василий был в сознании и встретил их слабой улыбкой. Жар у него спал, и чувствовал он себя уже лучше, хотя и был очень слабым.

— Господь услышал молитвы меня, грешного инока, — торжествующе сказал отец Агапит. — Значит, ваш друг будет жить.

— Да благословит тебя Христос, отче! — хором воскликнули Сергей и Мстислав.

— Отче, позволь полюбопытствовать, кроме молитв, какими травами ты лечил нашего друга? — поинтересовался Матвеев.

Агапит подробно рассказал ему об использованных зельях и даже выдал пузырек с порошком из толченой плесени — природного источника антибиотика пенициллина — в подарок.

— Теперь Василию нужно восстановить свои силы, — сказал монах. — Монастырская снедь ему пока не подойдет. Ему нужна куриная похлебка, так что ступайте в Киев и купите там курочку или можете поохотиться — в нашем лесу много дичи водится.

— Благодарю, отче, но нет у нас времени на охоту. Тем паче, что у меня для князя Изяслава Ярославича послание имеется, — ответил Мстислав.

Три часа прождали Сергей и Мстислав (Кытана они с собой не взяли, чтобы князь не разгневался при виде половца) у ворот резного красивого княжеского терема, ожидая встречи с князем Изяславом, но так и ушли не солоно хлебавши. Спустился к ним княжеский тиун и сказал, что князь сегодня никого не желает видеть, мол, приходите завтра. Хорошо хоть Матвеев за это время успел налюбоваться шедевром древнерусского зодчества. До этого такие аккуратные бревенчатые терема он видел только на картинках или вдалеке — когда они были в Переяславле. Но великокняжеский терем намного превосходил переяславский — он был и по размеру больше, и по убранству богаче. Ставни на окнах были из резного дерева, на воротах вырезаны диковинные звери, крыша украшена искусно выполненным флюгером в виде петушка.

Еще больше они оба насладились видом прекрасной Софии Киевской, в которую не преминули зайти и помолиться о победе над погаными половцами, а заодно и полюбоваться великолепными фресками и мозаиками русских и греческих мастеров. Конечно, знаменитой Софийской колокольни тогда еще не было построено, вернее колькольня была, но только не каменная, а деревянная, и стояла она с другой стороны от храма. Однако, это было не главное. Этому величественному собору не было еще равных на всей Руси, и это было действительно диво дивное для людей того времени, да и для Матвеева тоже. Софийский собор украшали тринадцать куполов, самый высокий из которых символизировал Господа Иисуса Христа, а остальные — двенадцать апостолов. Внутри храма Сергея поразила красота и величие мозаик, выполненных талантливыми мастерами прошлого. Хотя сейчас этот храм был новый — прошло всего чуть больше тридцати лет от его постройки во времена правления Ярослава Мудрого и, возможно, живы были еще умельцы, расписывавшие его. Поднявшая руки к небу Богородица Оранта как будто бы благословляла двух друзей на защиту родной земли, и это вселяло в них уверенность в скорой неминуемой победе.

Друзья спустились с горы, на которой располагались храмы и княжеские палаты, на Подол — район Киева, где находилось крупное торжище, и стояли терема купцов и избы ремесленников.

— Значит, придем завтра, — сказал Мстислав, — и завтра же нужно нам с тобой ехать в Чернигов, готовиться к новому походу на половцев. А Василий к нам приедет, когда наберется сил.

— Негоже нам друга бросать, — возразил Матвеев.

— Так, а мы его и не бросим. Он же монах, вот и пусть пока полечится в монастыре. А через пару недель, когда из похода вернемся, тогда и его заберем. Смотри, а что это на площади деется?

На площади перед рынком, куда они пришли, стояла толпа народа разных сословий. Здесь были и ремесленники, и крестьяне, и торговцы и даже несколько дружинников. Они смотрели на крепкого мужчину в одежде кузнеца с черным обручем-очельем на голове, стоявшего на бочках и сотрясающего округу мощным басом:

— Доколе поганые половцы будут разорять наши земли? Ежели дружина княжеская с ними не справилась, то каждый из нас может им силу свою показать. Пущай князь выдаст нам оружие, и мы сможем их прогнать обратно в степь. Верно я говорю, братцы?

— Верно, Славута!

— Еще как верно!

— Ежели не мы сами, то кто защитит наши поля, — поддержала оратора толпа.

Воодушевленный поддержкой народа, кузнец продолжал:

— Нужно отправить к князю ходатаев, вооружиться, немедля выступить в поход разом с черниговскими мужиками и тогда худо придется половцам.

— А ежели не захочет князь слушать волю народа, не даст нам оружия? — спросил кто-то из толпы.

— Ну тогда худо придется князю, — пробасил кузнец, — На то он и поставлен князем над нами, чтобы защищать людей и землю свою.

— Тогда ты и ступай в княжеский терем, Славута — будешь народным ходатаем, вон как у тебя лихо получается, — выдвинул кандидатуру кузнеца какой-то молодой плотник.

— И пойду! Пущай только со мной еще несколько человек из народа к князю пойдет. Он должен выслушать наши справедливые требования.

Сопровождать кузнеца в княжеский терем вызвалось еще пятеро человек. Под одобрительные возгласы народа они пошли на гору.

— Негодует народ киевский. Интересно, знает ли Изяслав Ярославич об этом? — спросил Матвеев у Мстислава.

— Теперь точно узнает, — усмехнулся русич. — Если князь Изяслав вооружит киевлян, да князь Святослав поднимет черниговское ополчение, то тогда мы точно отомстим степнякам за Альту. Ну а сейчас давай купим то, зачем сюда пришли.

На большом подольском торжище можно было купить все, чего бы пожелала душа жителя того времени: русские ремесленники продавали там свои изделия из дерева и железа, персидские купцы торговали роскошными коврами и шелком, булгарские — сталью, византийцы — вином, дорогой одеждой и украшениями. Кроме того, были здесь рыбные ряды, где продавали днепровскую и черноморскую рыбу. Всюду сновали подмастерья пекарей, распродавая бублики, рогалики и ватрушки, лежащие на деревянных лотках.

Путь Мстислава и Сергея лежал на ту часть рынка, где торговали животными. Матвеев глазел по сторонам — со времени своего первого половецкого плена он не видел столько коней, овец и козлов. Но больше всего его внимание привлек огромный бык практически красного цвета. Бык, как огромная гора, ходил по загону и тряс головой с внушительными рогами.

— Дорого, наверное, такой бык стоит, не так ли, Мстислав? — спросил Сергей.

— Да, изрядно. Но это не совсем простой бык — это ведь дикий тур. Таких редко ловят живьем. С одного такого тура вся дружина могла бы попировать. Боюсь, Василий его пока не осилит. А вот эти пташки для него будут в самый раз, — указал Мстислав на старушку, продававшую домашних птиц.

Они купили пару курей, одну — Василию для похлебки, а вторую — себе на ужин и отправились обратно, теперь уже через Угорские ворота, в Печерский монастырь. Их друг поправлялся на глазах — к нему уже вернулся аппетит, и он с огромным удовольствием съел целую миску куриного супа и искренне поблагодарил Сергея и Мстислава.

— Завтра, даст Бог, будем пробовать его поднимать, — сказал отец Агапит. — А пока пусть отдохнет. И вы тоже идите и отдыхайте, умаялись, небось, за целый день.

На следующее утро Мстислав и Сергей снова поехали в Киев, чтобы исполнить поручение князя Глеба. Вместе с ними увязался и Кытан, вдохновленный рассказами Сергея о красоте великокняжеского терема и мечтавший увидеть собственными глазами «шатер великого русского хана». Для маскировки Кытана одели в монашеский плащ с капюшоном.

Стражники у городских ворот узнали Мстислава и не стали задавать вопросы про его таинственного спутника в капюшоне. Выглядели они по непонятной причине какими-то встревоженными. Причину их беспокойства друзья поняли, когда приехали на подольское торжище. Еще вчера переполненное продавцами и покупателями сегодня оно было полупустым. Оставшиесяторговцы сгребали свой товар с прилавков и расходились в разные стороны. Мстислав и Сергей с Кытаном недоуменно переглядывались. Откуда-то издалека доносился неясный гул толпы. Решив разобраться, в чем дело, друзья пошли на шум и по пути встретили старушку, у которой вчера покупали курей.

— Мать, что тут деется? Куда все подевались? — спросил ее Мстислав.

— А вы идите на вече, милки, и все узнаете, — прошамкала она. И добавила заговорщическим тоном, подняв палец вверх. — Киев ждут лихие времена. Вона, уже оружейные лавки пограбили, — кивнула она головой в сторону оружейников. — Не хочу, чтобы и ко мне эти супостаты пришли.

Больше узнать от нее ничего не получилось, потому что она быстро собрала в мешок непроданную птицу и поковыляла восвояси. Друзья устремились к торговой площади и увидели огромную толпу людей. Народу было раза в три больше, чем прошлым днем. Вече было в самом разгаре. Громогласно вещал все тот же вчерашний кузнец, потрясая пудовым кулаком. Только теперь он был еще более решителен, а в руках у него был большой молот.

— Князь Изяслав снова отверг наши требования и не желает давать нам оружия. Он не хочет нас защищать от половцев и не дает нам возможности самим защищаться. И вместо того, чтобы выйти к своему народу, этот поганый князь посадил в темницу меня и других ходатаев. Ежели бы не вы, братцы, то сидели бы мы безвинно еще неведомо сколько! Так нужен ли нам такой князь?

— Нет!

— Долой этого труса и клятвопреступника!

— Истинно глаголю вам, попустил Господь разгром нашей рати половцами из-за нарушенного князем крестного целования, — важно сказал худой монах в потертой рясе. Его верхние резцы были настолько непропорционально велики, что он напоминал большого кролика, вставшего на задние лапы.

— Пошто мы должны отвечать за грехи беспутного князя? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Так бери же сам оружие, киевский люд, и пойдем бороться за свою свободу! — продолжал кузнец. — Я готов ради этого благого дела предоставить все оружие из своей кузницы! Кто со мной?

— Мы с тобой, Славута! — ответили киевляне. — Будь ты нашим князем!

Мстислав обвел взглядом толпу. Из многочисленных переулков в нее стали по одному, а то и по несколько вливаться люди, вооруженные топорами, кистенями и копьями.

— Ого, да тут револющией попахивает, — произнес негромко Серега.

— Пора отсюда уходить подобру-поздорову, пока не началось, — сказал Мстислав своим спутникам. — Сдается мне, что…

— Дорогу княжескому воеводе Коснячко! — раздался зычный голос глашатая.

На площадь на вороном коне в сопровождении десятка дружинников выехал худой поджарый воевода. Народ нехотя расступился и дал ему подъехать к трибуне.

— Окстись, люд киевский, — начал он осуждающе. — Вы же не разбойники лесные, а православные христиане. Ибо сказано в Писании, что всякая власть от Бога дается. А значит, вы должны чтить волю княжью превыше всего, почти как Божью волю.

— А что, Изяслав-князь себя уже наравне с Господом ставит? — ехидно поинтересовался тощий монах. — Может и чтить мы его, как Бога, должны?

— Вестимо, нет! Он тоже грешен, но поскольку Христом Богом нам князем поставлен, значит, его воля должна быть непреложна. А его воля такова — прекратить беспорядки, вернуть оружие, украденное у оружейников, разойтись по домам и все будут прощены.

— А кто же нас защищать будет от половцев? — спросил Славута. — Одна разбитая княжеская дружина навряд ли справится.

— Киевские стены и валы — ваша защита. А через месяц мы выступим в поход против окаянных степняков вкупе с черниговской дружиной.

Ему ответом был недовольный ропот толпы.

— А пока за этот месяц половцы пограбят и пожгут все наши деревни, так? Кто их потом восстанавливать будет? — спросил какой-то старичок.

— Все равно сейчас ваши деревни уже не спасти. А потом вы же их и восстановите, когда мы половцев прогоним.

Толпа неодобрительно загудела. Стали слышны отдельные угрозы и проклятия воеводе и князю.

— Мы не согласны расходиться, пока князь не выдаст нам оружия для защиты града Киева от нехристей, — твердо произнес Славута, — правду я говорю, братцы? Нам нужно оружие!

— Оружие! Оружие! — стала скандировать толпа.

— Шиш вам, а не оружие! — разъяренно вскричал Коснячко. — Неужели так сложно выполнить княжеский приказ? Ежели не разойдетесь, то единственное оружие, которое вы получите — это будет меч в мятежное брюхо!

— Да он угрожает народу, братцы!

— Псу под хвост такого воеводу и трусливого князя заодно!

В Коснячко и его гридней полетели булыжники, тухлые яйца, обломки деревянных прилавков. В ответ княжеские дружинники стали награждать ударами дубинок тех горожан, до которых смогли дотянуться. Стали слышны стоны тех, по кому попали дубинками. Эта стычка могла перерасти в настоящее побоище, учитывая то, что у каждого гридня в ножнах был меч. Однако Коснячко приказал своим воинам отходить в княжеский терем. Под улюлюканье и гневные крики толпы он спешно ретировался с площади, прикрываемый щитами своих гридней. Когда он ушел, вече продолжилось.

— Ежели князь не доверяет своему народу, то как же мы можем доверять такому князю? — сказал хрипловатым голосом кто-то из толпы.

Сергей повернул голову в сторону говорившего и обомлел, а потом сразу же похлопал Мстислава по плечу и заставил его обернуться. Это был их старый тмутараканский знакомый Вышата Остромирович, нашедшийся в Киеве и примкнувший к бунтующей киевской толпе.

— Так вот, где засел этот предатель! — гневно произнес Кытан. — Надо бы его изловить и отвести князю Глебу на суд.

— Здесь мы вряд ли сможем что-нибудь сделать без разрешения князя Изяслава, а ему сейчас явно не до этого будет. Давайте лучше послушаем, что этот беглец еще молвит, — сказал Мстислав.

— И как такой князь, боящийся не только половцев, но и своих подданных, может называться великим князем? — продолжал Вышата.

Киевляне в ответ на его слова оживленно загомонили.

— Не может!

— Верно говорит Вышата Остромирович!

— Долой Изяслава!

— А кто князем-то будет?

— Да хоть и Славута — он храбр и силен, настоящий князь!

— Но и Славута князем быть не может, он — не княжьего роду!

— Да где ж его взять-то, княжьего роду. Неужто посылать к Святославу Черниговскому?

— Зачем к Святославу? У нас же тут, в Киеве, есть князь Всеслав — и как князь, молвят, неплохой, и полководец славный. С таким только половцев и бить. Последняя наша надежа, — предложил Вышата.

— Так он же вроде как оборотень, — сказал рослый детина с глупым лицом. — И в порубе сидит.

— Ну так пришла пора его из поруба освободить, — предложил кузнец Славута. — А то, что он оборотень, даже хорошо нам, а поганым от этого только худо будет. Ну что, волю Всеславу?

— Всеславу — волю! Долой Изяслава! — заревела толпа и устремилась на Гору, где находился княжий терем и поруб, в котором уже три месяца пребывал в заточении князь Всеслав, даже не догадывавшийся, что в скором времени его судьба круто изменится.

Оказавшиеся почти в центре толпы, как посреди быстрого горного течения, Матвеев, Мстислав и Кытан не смогли сопротивляться людской лавине и вместе с восставшими киевлянами отправились в недолгий, но опасный путь.

Тем временем в княжеском тереме проходил экстренный совет, на котором присутствовал сам князь Изяслав Ярославич, его жена, княгиня Гертруда, митрополит киевский Георгий, воевода Коснячко и прочие ближние бояре. Решался самый важный и насущный вопрос: как быть с начавшимся бунтом.

Князь Изяслав, еще не до конца оправившийся после поражения на Альте, сидел на своем золоченом троне и, пребывая в плену мрачных дум, рассеянно приглаживал свою густую бороду. Княгиня Гертруда, дочь польского короля Мешко II, сидела на меньшем троне справа от супруга. Это была красивая женщина лет сорока трех, цветущая своей зрелой красотой. Ее светлые волосы были собраны в косу и уложены в виде кольца на голове, а властный взгляд голубых глаз испытывающее смотрел на бояр, высказывавших свое мнение по поводу происходящего в Киеве. И никто, кроме князя Изяслава, не мог выдержать на себе этого тяжелого взгляда.

— Нужно разогнать эту чернь, — предлагал Коснячко. — Они сейчас поднимаются с Подола на Гору. Дозволь, княже, встретить их с дружиной близ Подольских ворот. Там мы их и проучим, что значит не исполнять княжеские приказы и бунт учинять.

— А если они не испугаются дружины и продолжат беспорядки устраивать? — задумчиво спросил Изяслав.

— Тогда потопим это восстание в крови! Испокон веку того не было, чтобы чернь перечила князю и поднимала на него оружие! И заодно давай прикончим Всеслава, а не то, по слухам, восставшие его уже хотят провозгласить князем вместо тебя.

— Негоже проливать кровь христианскую, — поднялся с места, опираясь на посох старый, но величественный митрополит Георгий. — Тебе, княже, Господом поручено пасти свое стадо. Худо будет, если ты будешь не пастырем добрым, а лютым волком, убивающих овец.

— Так что же мне делать? — произнес растерянный князь. Его мысли были настолько тяжелыми, как тучи перед грозой. Только вот дождь спасительных идей все никак не мог разразиться, чтобы принести князю облегчение. — Если я выдам оружие люду, они повернут его против меня. Если прикажу дружине разогнать уже вооруженную толпу, залью Киев кровью.

— Любый мой, — вступила в беседу Гертруда, — посули народу отмену налогов на время, пока не изгоните половцев. Выступайте в поход сообща дружиной и народным ополчением. Только выдай ополчению оружие похуже, чтобы его было не жалко. И то выдай не всем желающим, а ограниченному количеству, чтобы ополчения было не намного больше дружины. А после победы над степняками народ подуспокоится. Ну а ты потом устрани вожаков бунтовщиков и снова можно возобновлять налоги. Так и овцы будут целы, и волки сыты, так, кажется, у вас говорят? Только тебе самому нужно будет выйти и поговорить с народом, тогда он тебя должен послушать. А уж если князя слушать не захочет, тогда пусть дружина это быдло разгонит.

Предложение великой княгини, возможно, было самым правильным в сложившейся ситуации, и Изяслав это понимал, но не хотел его вот так вот сразу принимать. Он думал о том, что бояре скажут, будто княгиня, а не он, принимает судьбоносное для державы решение. Его гордость не могла ему позволить подчиниться совету жены на глазах у подчиненных.

— Может у вас, в Польше и приняты всякие хитрости, — раздраженно сказал он, — а мы — русичи — люди простые и решение здесь должно быть простое. Вот только осталось понять, какое именно…

Бояре смотрели на князя с надеждой, что сейчас он примет правильное решение, народ утихомирится и все пойдет, как раньше. Больше никаких идей никто не предлагал. Пока что князь только согласился с предложением Коснячко усилить охрану дворца.

В это время в зал совета вбежал запыхавшийся гридень.

— Княже, черный люд прошел через ворота детинца и подходит к твоему двору. В руках у них факела, а некоторые вооружены вилами и копьями. Что прикажешь делать? Кстати, воевода, — обратился он уже к Коснячко, — дюжина восставших ворвались на твой двор, тебя ищут.

Коснячко на мгновение побледнел, а потом со злостью сказал князю:

— Поступай, как знаешь, княже, а я беру своих людей и пойду выгонять этих изменников со своего дома.

Он резко развернулся на каблуках и быстро зашагал к дверям.

Князь заметно испугался. Он заерзал на троне и сказал, стараясь придать своему голосу решимость, что, впрочем, не особо у него получилось:

— Приказываю охране терема держать строй и никого в терем не пущать. Я буду из окна говорить со своим народом.

Он подошел к стрельчатому узкому окну. Вечерело. За окном сгущались сумерки, но тем ярче становился свет от факелов, установленных возле крыльца и вдоль крытой тесаной галереи. Из ворот, ведущих к княжьему терему, тоже приближался колеблющийся свет от многочисленных факелов. Внизу возле ступеней терема стояла двойная цепь дружинников. Княжий двор постепенно заполнялся народом. Вперед вышел народный вожак кузнец Славута. Вместе с ним стоял тощий монах. Вышаты за их спинами почему-то видно не было.

— Мы пришли к князю Изяславу за правдой, — сложив руки рупором, громко сказал кузнец, — и за оружием. Ежели нам выдадут оружие для борьбы со степняками, и князь с дружиной пообещает выйти вместе с нами в поход не позднее, чем через три дня, то на этом наше восстание прекратится, и мы вернемся по своим местам. Правду я говорю, братцы?

— Да! Верно! — одобрительно зашумела толпа.

— Княже, ежели ты не боишься своего народа — выходи к нам, потолкуем!

Князь вышел на крытую галерею и поднял руку вверх. Гул в толпе вначале усилился, а потом постепенно затих.

— Жители славного града Киева! Это похвально, что вы горите такой любовью к Родине и готовы защищать ее. Я тоже готов сражаться вместе с вами против поганых. Мы можем выдать оружие не всем, а только пяти тысячам желающих и выступить, но не через три дня, а через неделю, когда договоримся с черниговцами. Так что расходитесь по домам, а завтра вас начнут собирать по дворам по сотням и тысячам и будем готовиться к новому походу.

— Хорошо говоришь, княже, а почему же вчера за те же самые слова нас посадили в поруб? Не обманешь ли ты нас в этот раз? — недоверчиво спросил Славута.

«Да кто вы такие, чтобы сомневаться в моих княжеских словах?» — гневно подумал Изяслав, а вслух произнес: — Я — ваш князь, и мое слово крепко! Могу крест целовать на своих словах!

— Да знаем мы силу твоего крестного целования, — негромко сказал тощий монах.

— Ну что, братцы, поверим князю? — повернулся Славута к восставшим.

Толпа разделилась во мнениях. Наиболее законопослушные готовы были уже расходиться по домам, ведь князь услышал их требования и сам вышел к ним. Более скептичные, которых все же было меньше, предлагали заключить ряд между народом и князем, чтобы сказанное Изяславом было записано на пергаменте и скреплено княжеской печатью. Восстание уже готово было угаснуть, но тут случилось неожиданное. С крыши княжеского терема в горожан внезапно полетели стрелы. Первая стрела попала точно в лоб тощему монаху, вторая — пробила плечо Славуты. Остальные стрелы стали точно поражать восставших, опрокидывая на землю одного за другим. Мстислав, Сергей и Кытан одновременно подняли головы вверх. На крыше терема стояло около десятка одетых во все черное стрелков, искусно поражающих людей внизу. Они выпустили по нескольку стрел в толпу практически в упор и исчезли, так же быстро, как и появились. Но это и было то самое масло, которое вовремя подлили в затухающий было пожар народного восстания.

— Князь нас предал! Смерть Изяславу! — вытаскивая стрелу из руки, прокричал Славута.

— Смерть злодею! — взревела толпа.

В дружинников, охраняющих терем, полетели булыжники и факела. Один факел попал прямо в лицо молодому гридню, стоявшему без шлема. Как сухая степная трава, вспыхнули его длинные волосы, и бедняга, бросив оружие, закатался по земле. В ответ его сослуживцы начали копьями и мечами поражать восставших киевлян. Славута своим мощным молотом разбивал щиты дружинников, а остальные бунтовщики старались проткнуть их кольями и вилами.

Все это произошло так быстро, что Изяслав не успел опомниться. С минуту он стоял и смотрел на эту бойню в неком оцепенении, не до конца осознавая, что это наяву происходит здесь, в его тереме. Тогда, когда он уже почти договорился с народом. Наконец он встряхнул головой и проворно вернулся внутрь терема. Из зала совета бояре разбегались, увидев в окна, что творится снаружи. Изяслав безумными глазами смотрел на их суету.

— Княже, еще не поздно вызвать всю дружину и перебить бунтовщиков, — подошел к нему воевода Чудин.

Но князь посмотрел на него непонимающим взглядом и потом грозно рявкнул: — А ну, иди отсюда, ирод! Вы все предали меня!

Чудин махнул рукой и присоединился к беглецам.

— Любый мой, надо и нам бежать к моему племяннику Болеславу, в Польшу, — сказала князю Гертруда. — Иначе и нам и нашим детям висеть на воротах киевских.

— Да, ты права, как всегда, лада моя! — растерянно сказал Изяслав. — Быстро собираем наших сыновей, с собой берем пять сундуков с золотом, чтобы они не достались этим сволочам, и бежим скорее. Ох и поквитаюсь я с киевской чернью, когда вернусь…

Не прошло и часа как князь Изяслав со своим семейством, верными воинами и немалой частью сокровищ через Лядские ворота покинул Киев, бросив свою столицу на растерзание разъяренной толпы.

Как только началась стрельба, задняя часть толпы отшатнулась и потекла прочь от княжьего двора. Матвеева и его друзей и спасло как раз то, что они были в этой части толпы и не участвовали в дальнейшем побоище в княжьем тереме. Быстрым шагом они возвращались на Подол, где совсем недавно проходило вече. Навстречу им двигалась большая группа людей, возглавляемая Вышатой и высоким заросшим человеком в грязной одежде, но в чистом красном плаще.

— Дорогу князю киевскому Всеславу! — кричал Вышата, и ему вторили сопровождавшие освобожденного князя киевляне. Всеслав улыбался и гордо шел, взглядом победителя и нового хозяина осматривая киевские строения.

В голове у Сергея промелькнула мысль, что если бы не внезапные лучники, то договорившиеся с князем протестующие не стали бы мешать дружине снова вернуть Всеслава в поруб. И теперь ему стало ясно, кому выгодна смена власти в Киеве и на чье золото были наняты эти средневековые киллеры.

Половина бежавших с княжьего двора восставших присоединилась к приверженцам Всеслава и вновь отправилась на штурм резиденции своего бывшего великого князя. Другая половина, пользуясь неразберихой, пошла грабить дома нелюбимых бояр и зажиточных киевлян. В толчее, которая возникла из-за расхождения бунтовщиков в разные стороны, кто-то сбил капюшон с головы Кытана.

— Глядите, люди добрые, половецкий лазутчик, — прозвучал чей-то истошный крик. — Половцы уже в Киеве!

— Лови, держи его! — поддержали крикуна из толпы.

Кытан, Мстислав и Матвеев свернули в узкий подольский переулок и принялись что есть мочи бежать по нему. За ними слышались крики и топот нескольких пар ног преследователей. Петляя кривыми киевскими улочками, уже через несколько минут друзья уперлись в тупик. Они обернулись. Их настигли семеро восставших. Двое были вооружены факелами, один был с топором и еще у четверых в руках были рогатины.

Кытан достал из-за пояса кривой ятаган — лук он оставил в монастыре. Мстислав обнажил меч и бросил Сереге свой кинжал.

— Только попробуйте тронуть ближнего боярина тьмутараканского князя, — гневно сказал он.

— Да ты нам и не нужен, — ухмыляясь, ответил человек с топором. — Отдай нам половецкого лазутчика, и мы тебя не тронем.

— Этот степняк доблестно сражался бок о бок вместе с нами в битве на Альте. Он тоже служит князю тмутараканскому Глебу Святославичу и борется за землю русскую, в том числе и против своих бывших соплеменников.

— Ты такой же лгун, как и наш князь Изяслав. Раз ты за степняка, значит, против нас. А ну, навались на них, ребята!

Бунтовщики пошли в атаку. Но в узком переулке против двух профессиональных воинов их численное превосходство не играло никакой роли. Матвеев увидел вблизи, как ловко работает мечом его побратим. Одним ударом он отрубил руку с занесенным над ним топором, после второго голова мятежника с рогатиной слетела с плеч, третий удар обезоружил еще одного нападающего. Матвееву в лицо тыкал факелом бунтовщик с лицом, изрытым оспинами. Сергей все отступал от огня, а потом вдруг пригнулся, сделал резкий выпад вперед и почувствовал, как его кинжал пронзает живую плоть. Его противник выронил факел, попытался рукой закрыть рану в груди, но из нее хлестала кровь. Нападавший взглянул на свою руку, испачканную в собственной крови, затем на Сергея и упал навзничь. Кытан в тот же момент воткнул ятаган в шею наседавшего на него здоровяка. Остальные, увидев, как быстро погибли их товарищи, побежали в испуге назад за подмогой.

Матвеев посмотрел на убитого им человека. Попав в этот суровый мир, он даже не сомневался, что здесь ему придется проливать кровь врагов, но оказалось, что первый убитый им противник будет не половцем, и не лесным разбойником, а обычным киевлянином. Потом Сергей сожалел об этой смерти древнего соотечественника, но в тот момент долго расстраиваться не было времени — Кытан схватил Сергея за руку и они вслед за Мстиславом побежали на выход из опасного переулка.

Когда друзья наконец покинули мятежный Киев, над столицей уже вздымался в ночное небо черный дым пожарищ. К счастью, их никто не преследовал, и они смогли быстро и без проблем добраться до Печерского монастыря.

— Что случилось, дети мои? — спросил их отец Агапит.

Друзья вразнобой рассказали ему и выздоравливающему Василию о событиях в Киеве. А Матвеев потом попросил об исповеди.

— Слушаю тебя, сын мой, — внимательно сказал отец Агапит.

— Отче, я убил человека. Мало того, я убил христианина, защищая язычника. Отпустится ли мне такой грех?

— Если искренне раскаиваешься в грехе, то Господь тебя простит, как простил он разбойника, распятого рядом с ним на кресте и мытаря, чья молитва была угоднее для Бога, чем похвальба фарисея. А то, что ты защищал друга — это похвально, ибо сказано в Писании: «Больше нет той жертвы, яко кто положит душу свою за други своя». А то, что он язычник, так это дело времени. Я вижу, что душа его чистая и готова встать на путь истинный.

Монах отпустил грехи Матвееву и благословил его, а потом спросил у Кытана:

— Сын мой, хочешь креститься во имя Иисуса Христа и стать наследником Царствия Небесного?

— Хочу, — неожиданно для всех и для себя самого произнес Кытан. — Я хочу отныне быть вам братом не только по оружию, но и по вере, — обратился он к своим изумленным друзьям.

Отец Агапит провел обряд крещения и вот уже чуть более получаса спустя новообращенный Кирилл примкнул к Мстиславу и Сергею в их пути в Чернигов. Его братья во Христе все равно по привычке называли его Кытаном, но, тем не менее, рассказывали половцу особенности православной веры. Неготового к дальней дороге Василия оставили выздоравливать при монастыре. А его три друга на рассвете следующего дня рысью поскакали в Чернигов поведать князю Святославу о том, что его старший брат в ближайшее время вряд ли выступит в поход на половцев.

Глава XXII Иная реальность

В Чернигове тмутараканских ратников, не имевших дворов в самом городе, разместили в общинном доме, подобии большой казармы, располагавшейся неподалеку от княжеских хором посередине центральной улицы Княжьего града. Тут путников встретили уже обжившиеся на новом месте Ильдей, передвигающийся теперь с костылем, и молодые лекари Тихомир с Артемием. Не успели друзья сменить запыленную одежду и наговориться со своими товарищами, как их пригласили пред светлые очи князя Святослава.

Войдя в просторную гридницу княжеского терема, удивленный Матвеев вертел головой по сторонам, поражаясь богатому убранству этого просторного зала. На бревенчатых стенах висело добытое в бою скандинавское и половецкое оружие, а также охотничьи трофеи — оленьи рога, волчьи и медвежьи шкуры. Вдоль стен на длинных скамьях сидели одетые в дорогие расшитые кафтаны черниговские бояре и провожали взглядами вошедших, особенно пристально глядя на Кытана. Среди них выделялись ростом и непривычной одеждой несколько варягов, также входивших в княжескую дружину. На высоком троне восседал князь Святослав. По правую и левую руку от князя сидели его сыновья.

Мстислав и его команда, подойдя на расстояние нескольких метров к княжьему трону, низко поклонились князю Святославу. Князь на приветствие ответил коротким кивком и знаком разрешил Мстиславу доложить о происшедшем. Тот, без утайки и даже немного приукрашивая, рассказал об их недавних киевских приключениях.

— Не сумел я на сей раз выполнить твое поручение, княже, — заканчивая свой доклад, обратился Мстислав к Глебу, сидящему по правую руку от отца. — Бежать нам пришлось из стольного града Киева, где теперь смута поселилась.

— В том нет твоей вины. Значит, такова Божья воля, — вздохнув, ответил Глеб Святославич.

— А что с братом моим, Изяславом Ярославичем, ведаете? — строго спросил новоприбывших князь Святослав.

— Не ведаю, княже, жив он аль нет. Ведаю, что княжий двор разграбили дочиста. Одно могу сказать точно — теперь Киевом правит князь Всеслав Чародей.

Это известие заметно раздосадовало Святослава Ярославича. Видно было, как сжались его могучие кулаки, и он беспокойно заерзал на троне.

— Так это он своими чарами на Киев смуту навел, — возмутился кто-то из бояр.

— Надо было сразу сжечь колдуна! — поддержал его другой.

Князь Святослав поморщился.

— Да при чем тут чары и колдовство? Это мой брат своим безрассудством и глупостью своего престола лишился. Не мог выбрать, с кем он — с боярами или с народом. Хотел одним седалищем на двух стульях усидеть, вот и доигрался! Теперь о походе на половцев можно пока забыть, нужно о возвращении Киева думать. Белогор, сегодня же пошли разведчиков в Киев, нужно узнать, сколько у Всеслава воинства и есть ли лазейки в киевских укреплениях.

— Будет исполнено, княже, — сказал, почтительно поклонившись, черниговский воевода.

— Так что придется тебе и твоим тьмутараканцам задержаться в Чернигове, — обратился князь Святослав к Глебу. — Сам видишь, предстоит теперь и с Всеславом и с половцами воевать. Мне теперь каждый гридень нужен. А на Киев будем выступать в ближайшее время, пока Всеслав там не укрепился. Негоже полоцкому лешему править в городе моего отца и деда.

Княжичи Олег и Роман переглянулись и заулыбались в предвкушении скорого похода. Младшие братья Глеба были похожи на него и в то же время отличались — Роман был выше, шире в плечах, и его серые глаза всегда блестели озорным огоньком. Голубоглазый Олег только выглядел спокойным, а на самом деле его бойкий ум частенько был занят придумыванием новых шалостей. Были у Глеба еще два брата, не присутствовавшие на этом собрании — погруженный в молитвы и бывший на божественной службе Давыд и Ярослав, который на тот момент был еще грудным младенцем.

— Мой сын говорил, что ты лекарь, — произнес князь, обратившись к Матвееву.

— Д-да, к-княже, — немного робея, ответил Сергей. Ему еще не приходилось общаться с историческим деятелем масштаба большого княжества. Хотя Глеб тоже был князем, но он был младше Матвеева, да и к тому же они стали почти друзьями, и княжество Тьмутараканское было значительно меньше Черниговского. А князь Святослав был фигурой и помощнее и построже, как минимум, губернатором большой области в нашем понимании. — Мы с товари… с коллега… в общем с друзьями обучались лекарскому ремеслу в Тьмутараканском монастыре у отца Никона.

— Знаю его — священник он толковый, мыслю, многому обучить может. Пока вы здесь, помогайте моим лекарям лечить наших воинов, раненых на Альте.

— Благодарствую, княже, так и сделаем. Я как раз и хотел предложить нашу помощь, — ответил Матвеев.

— А ты, половец, я помню тебя по совету возле Альты. Зря тогда мы тебя не послушали. Но последнее слово было за Изяславом, на нем и вины больше, — обратился к Кытану Святослав и помолчав немного, добавил: — Я хочу изучить язык половецкий, поможешь мне в этом?

— Не в обиду тебе будет сказано, княже, но я служу не тебе, а Глебу Святославичу, — сказал Кытан, — Ежели он позволит, то я исполню его волю.

Князь Святослав оторопел от неожиданности, а потом хлопнул кулаком по столу и рассмеялся. Глеб Святославич смутился и покраснел.

— Хорош, ей-богу, хорош, — улыбаясь, сказал Святослав. — Хвалю за честность и бесстрашие. Так что, сын, разрешишь своему дружиннику меня, грешного, обучать?

— Конечно, батюшка, — ответил Глеб.

— Ну что же, ступайте, отдохните с дороги, а мы будем дальше судить да рядить, как нам дальше жить да быть, — сказал на прощание князь.

Когда они выходили из княжьего терема, Мстислав хлопнул Кытана по плечу:

— Ну ты даешь, так ответить князю! Молодец!

— А что тут такого? Я привык всегда говорить правду, — ответил половец.

Вернувшиеся через неделю разведчики доложили, что Всеславу присягнуло немало киевских бояр, его поддерживал простой народ, а все известные разведчикам лазейки охранялись верными узурпатору людьми. К тому же, в скором времени к нему в Киев должна была подойти часть полоцкой дружины. Так что о том, чтобы взять Киев одним быстрым натиском не могло быть и речи — слишком велик был риск потерять много воинов, оставив свою землю на разграбление половцев. Тогда князь Святослав принял решение собирать силы из отдаленных уголков Черниговского княжества, чтобы в первую очередь покончить с половецкой угрозой. Но это был все равно длительный процесс, да и к новой битве нужно было тщательно подготовиться.

А пока Матвеев и Артемий с Тихомиром направились на помощь местным коллегам по лекарскому ремеслу. Общение княжеских лекарей и тьмутараканских было взаимовыгодным. Гости показывали черниговцам операции, изображенные в книгах Павла Эгинского, а хозяева рассказывали им свои наработки и знакомили с лечебными травами Полесья. Вместе они обходили раненых воинов, делали перевязки, лечили поврежденных во время тренировок. Заодно Матвеев познакомился с черниговскими варягами, пока лечил их. И то лишь потому, что рыжеволосому Торвальду неудобно было самому себе перевязывать рану на спине. Его друзья — длиннобородый Ергар с вечно смеющимися глазами и хмурый Хальвард Секира, прозванный так из-за огромного двуручного топора, с которым он не расставался, в лечении не нуждались, а просто сопровождали своего боевого товарища. Для Сергея это было первое общение с настоящими варягами, одними из последних в своем роде. Время господства викингов безвозвратно уходило. Последним великим викингом был конунг Харальд Суровый, павший в бою за Англию два года тому назад вместе со своим войском. На этом большие разбойничьи набеги, которыми славились суровые скандинавы, закончились. Швеция, Дания и Норвегия стали христианскими королевствами, и для них наступила относительно мирная пора. Не нашедшие место на родине воины, в жилах которых еще бурлила кровь предков, нанимались в дружины русских князей или в гвардию византийского императора.

Говорили варяги на русском языке, но северный акцент в их речи явно присутствовал.

— Я бы не обращался к тебе, лекарь. Привык свои раны сам лечить, но что-то эта долго не заживает. А я бы не хотел сдохнуть, как трус, и лишиться возможности попасть в Вальхаллу, — сказал рыжий Торвальд.

— Валькирии этого не переживут. Они любят рыжих. Да и как им быть без твоей бороды? — усмехнувшись, спросил Ергар.

— Вот поэтому я и здесь. Как истинный викинг, я должен пасть в бою. Хочу повстречать прекрасных валькирий. Сколько я должен тебе за перевязку?

— Ничего, я ведь просто выполняю свою работу, — ответил Сергей.

Варяг все равно достал из своего кожаного кошеля пару медных монет и положил на стол. Потом все втроем молча удалились, а Матвеев продолжил врачевание других раненых.

Впрочем, работы оказалось меньше, чем предполагал Сергей. С момента битвы на Альте прошло уже почти три недели. Большинство тяжелораненых к тому времени уже умерло, легкораненые выздоровели, а осталось лишь немного выздоравливающих воинов со срастающимися переломами и заживающими ранами. Черниговский люд, в отличие от жителей Тмутаракани, за медицинской помощью к княжеским лекарям практически не обращался, предпочитая лечиться по старинке у знахарей.

Поэтому у Сергея, Артемия и Тихомира было достаточно свободного времени, которое они проводили в прогулках по городу и купании в основных черниговских реках — Стрижени и Белоусе. Однако вскоре стало холодать, и Матвеев решил не повторять прошлогодний опыт с пневмонией. Вместо этого он переключился на грибную охоту. В лесах возле Чернигова росло много грибов, и как-то раз знавший толк в грибах и растениях Тихомир пригласил Артемия и Сергея на них поохотиться. Матвеев, до этого собиравший только шампиньоны в супермаркете, с удовольствием согласился.

Поначалу он подходил к Тихомиру по поводу каждого срезанного им гриба, но вскоре настолько вошел в курс дела, что успевал собрать целое лукошко грибов быстрее своих друзей. При последующей ревизии после возвращения из лесу половина этих грибов выбрасывалась бдительным Тихомиром, но уже к третьему походу вся добыча Матвеева оставалась целой. А какие это были грибы! Толстенькие белые с коричневой шляпкой, изящные лисички и рыжики, красивые подберезовики и липкие маслята. Из этих грибов потом варили суп, жарили их на костре, сушили про запас и мариновали в рассоле. Грибов набирали так много, что каждый день ходить за ними смысла не было, а заготавливать в промышленных масштабах тогда было еще не принято. И Матвеев заскучал.

Однажды он подошел к Мстиславу:

— Друже, научи меня биться, так как ты.

— Ооо, учиться военному ремеслу нужно начинать еще отроком, а ты, друже, немного опоздал. Но ничего, не переживай, — поспешно сказал он, увидев опечаленное лицо Сергея, — чему-то я тебя обязательно научу. Только учти, если действительно хочешь стать более-менее сносным воином, пощады от меня в учениях не жди.

— Согласен преодолеть любые испытания, — сказал Матвеев и уже в этот же день пожалел о своих словах.

Мстислав начал свои тренировки с бега на пять верст вначале только с копьем, затем с копьем и щитом, а потом и в полном военном облачении, весившем не менее пятнадцати килограммов. После кросса он тренировал Сергея колоть копьем и рубить мечом, а Кытан — еще и стрелять из лука. При этом привычный к таким нагрузкам Мстислав бежал рядом, и казалось, никогда не уставал и был бодр и свеж, чем раздражал изрядно запыхавшегося Матвеева. Под вечер Серега умирал от усталости и спал, как убитый, а на следующее утро все повторялось снова. Но парень поставил перед собой цель — раз уж он сюда попал, необходимо стать пригодным и достойным для этого мира. К этой цели он и шел упорно, превозмогая всю тяжесть тренировок. Все его тело болело, но постепенно стало увеличиваться расстояние, которое он пробегал без одышки. Вот только в сражении на мечах и копьях и стрельбе из лука пока прогресса не наблюдалось. Да и к концу дня усталость все также волной охватывала его, и парень еле успевал добрести до своей лавки-лежанки, чтобы в одно мгновение вырубиться.

Однажды Сергея от крепкого сна разбудил истошно звенящий рядом будильник. «Откуда он в нашей казарме?» — пронеслась мысль в его голове. Машинально Матвеев отключил будильник и пошел в полусонном режиме по незнакомой квартире. Навстречу ему выбежал жирный рыжий кот. «Кот, тебя здесь быть не должно», сонно сказал Сергей. «И тебя тоже», — прочел он во взгляде кота. Парень добрел до ванной, открыл кран, умылся холодной водой, посмотрел в зеркало и малость остолбенел. На него смотрело чье-то незнакомое лицо. Вернее, если приглядеться, это было гладко выбритое лицо деда Кудеяра, помолодевшего лет на тридцать. Знакомого Сергею Кудеяра в нем выдавали лишь глаза и небольшая бородавка на щеке.

— Что происходит? Где я? — спросил уже вслух Матвеев. Голос показался ему незнакомым, хотя исходил из его собственного рта.

Из кухни (почему-то он знал, что именно в той стороне находится кухня) доносился запах жарящейся картошки и были слышны звуки радиоприемника. Матвеев вышел из ванной и направился туда. На кухне у электроплиты стояла спиной к нему женщина в байховом халате и, напевая, готовила еду. Услышав шаги за спиной, она обернулась и улыбнулась. Это была красивая зеленоглазая девушка лет тридцати с каштановыми волосами, уложенными в прическу времен юности родителей Матвеева.

— Доброе утро, Владик, долго же ты спал — будильник уже трижды звонил. А я уже и картошечки нажарила, и кофе твой любимый сварила.

— Я не Владик, я Сергей, — машинально ответил Матвеев.

— Владик, с тобой все в порядке? Ты какой-то сам не свой после того, как вчера о поребрик споткнулся и упал.

— Обо что споткнулся? — спросил в недоумении Сергей.

— Слушай, ты лучше отлежись — не нужно тебе никуда сегодня ехать. Пусть Шурик сам едет. А мы лучше с тобой через недельку в Евпаторию махнем — я путевки через профсоюз достану.

— А куда я должен ехать? Что-то я ничего не соображаю, — сказал Матвеев, усевшись на табурет. В нос ему ударил приятный запах свежепожаренной картошки.

— Вот я и говорю, никуда и не надо. Выспаться тебе надо и в отпуск со мной поехать. А то ты все в своей науке. А лето-то проходит. Ты же знаешь, какое оно короткое в Ленинграде. Скоро снова придут дожди и сырость.

Серега с превеликим удовольствием поглощал такую вкусную картошку, которую он уже больше года не ел в средневековой Руси и, не понимая, слушал девушку. «Что за бред? Куда его опять судьба забросила? И причем здесь Ленинград и молодой Кудеяр?» Потом он обратил внимание на радиоприемник, по которому передавали утренние новости, и обратился к девушке:

— Извини, солнышко (её имени-то он не знал), можешь сделать радио громче, хочу новости послушать.

Девушка, обиженно поджав губки, колесиком увеличила громкость. По радио диктор сообщал об успехах десятой пятилетки, о подготовке к Олимпиаде, которая должна состояться в следующем году и о том, что в результате внутреннего переворота в Ираке к власти пришел Саддам Хуссейн. Матвеев потряс головой и посмотрел на стену. На ней висел календарь за 1979 год, который не заметил, когда вошел на кухню. Тут до Сергея дошло, ГДЕ он находится и КУДА должен ехать. В этот момент раздалась трель дверного звонка.

— Сиди ешь, — сказала девушка. — Если это Шурик, то я ему сама все скажу о твоем состоянии.

Несколько мгновений она отсутствовала, а потом снова вернулась на кухню в сопровождении высокого рыжего парня в синем стандартном советском спортивном костюме. За спиной парня был большой зеленый походный рюкзак.

— Привет, спящий друг! Хватит картохой трамбоваться, ехать пора, — посмеиваясь, сказал он. — Нам еще до Московского вокзала добраться нужно, а поезд на Махачкалу через час отходит. Я тебя ждал-ждал в парадной, дай думаю зайду, а ты тут картошку треплешь. Вставай, золото хазар само себя не раскопает.

«Все понятно, вот и поездка на раскопки, про которую дед Кудеяр рассказывал, — подумал Сергей, — А если никуда не поехать, в смысле, если он останется в Ленинграде в 1979 году, может и всей этой истории с перемещением в прошлое не будет? И я, Сергей Матвеев, тоже останусь в своем времени… Что же делать? Ну что же, попробую поменять и прошлое, и будущее».

— Знаешь, Шурик, что-то я себя неважно чувствую. Может, ты один поедешь?

У рыжего аж дыхание от этих слов перехватило, а девушка посмотрела на Матвеева с одобрением.

— Да ты что, заднюю включать вздумал? А еще коммунист, образец для подражания. Влад, это на тебя не похоже. Это все Лидкины происки, да Лидка? — обратился он к девушке. — Мы же целый год к этой экспедиции готовились, а теперь тебе слабо?

— Прости, друг, но я никуда не еду. Разве что — в больничку, немного подлечиться, а то мне взаправду нехорошо.

— Не друг ты мне после этого, а подкаблучник! Ну и оставайтесь вдвоем, голубки! Ты еще пожалеешь о своем решении, Влад! — выкрикнул Шурик и убежал, громко хлопнув дверью. Потом снова вошел и уже успокоившись, сказал: «Ладно, извини меня, не хочешь — как хочешь, но все лавры первооткрывателя достанутся мне. А тебе я, так и быть, привезу какой-нибудь сувенир в качестве утешительного приза. А с вас тогда ракушки из Евпатории».

Они с Матвеевым пожали друг другу руки и Шурик уехал. Девушка подошла и обняла Сергея.

— Какой ты у меня хороший, Владик! Давай вечером сходим с тобой в кино? Там сейчас «Обыкновенное чудо» идет. С Янковским, Абдуловым и Леоновым.

— Да, давай так и сделаем, Лида, — ответил Матвеев и продолжил с удовольствием поглощать картошку.

После ее ухода на работу Сергей прогулялся по комнатушке тесной хрущевки, послушал радио и решил выйти на улицу, прогуляться по советскому Ленинграду. Это было более близкое ему прошлое, которого он не застал сам, но о котором знал по рассказам родителей. Спустившись на проспект, он обнаружил, что над зданиями висели красные флаги с серпом и молотом, а на зданиях — плакаты «Слава КПСС». Навстречу ему прошел отряд пионеров в красных галстуках. По улицам ездили «Москвичи», «Волги», «Запорожцы» и не было видно ни одной иномарки. Матвеев почему-то знал, что он находится на Васильевском острове, и захотел прогуляться по набережной Невы. Но не успел он пройти и пары кварталов, как на перекрестке его сбил выехавший из-ниоткуда автомобиль. Матвеев упал на булыжную мостовую и потерял сознание.

Очнулся он уже в черниговской казарме и очень удивился странному сну. Все же, несмотря на его похождения во сне, Матвеев проснулся достаточно посвежевшим и выспавшимся. Он снова приступил к тренировкам под руководством Мстислава. В общем, день прошел как обычно, а ночью он снова проснулся в ленинградской квартире Кудеяра. В этот раз он решил не гулять по невской набережной, а дождаться Лидочку с работы и пойти с ней в кино.

Сергей был вознагражден просмотром хорошего советского фильма в кинотеатре, мороженым из настоящего молока, лимонадом без консервантов и поцелуями красивой девушки. Вот только когда они возвращались домой поздно вечером и проходили через арку между домами, дорогу им преградили трое отморозков и Матвеев в теле Кудеяра получил ножом в область печени… и снова проснулся в окружении храпящих тмутараканцев.

Такие сны продолжались в течение недели, и Кудеяр умирал целых 7 раз в тот нескончаемый июльский день. Он то тонул в Неве, то погибал от короткого замыкания, то попадал под вагон метро, то на него падало дерево. Наконец Матвееву это надоело, и в восьмом сне он согласился-таки поехать на раскопки вместе с Шуриком Знаменским. Они доехали до вокзала и сели на поезд «Ленинград-Махачкала». Как только поезд тронулся, Шурик извлек из своего рюкзака дежурную жареную курицу и чекушку водки.

— Ну что, за успешное путешествие? — заговорщически сказал он. — Молодец ты, что не пошел на поводу у Лидки. В Евпатории вы же уже с ней были, а такие раскопки, на которые мы едем, при удачном стечении обстоятельств могут перевернуть всю нашу жизнь. Кто знает, может мы там нароем материал для докторской?

— Да, давай выпьем за незабываемые путешествия в нашей жизни, — поддержал тост Сергей и чокнулся рюмкой со своим попутчиком.

Потом он блаженно растянулся на верхней полке и подумал: «Так, курица оказалась не отравленной и водка — не палёнка. Значит, мы на правильном пути. Главное, чтобы теперь крушения поезда не произошло… Может, судьба такая у Кудеяра — обязательно нужно было ему на раскопки ехать… Попробую сам найти без Шурика эту золотую пластину, про которую Кудеяр рассказывал, и отдать ее руководителю группы, ведь тогда есть шанс не попасть в прошлое».

Он взял у Шурика почитать журнал «Огонёк», но глаза уже слипались и Серёга впервые за неделю не умер, а уснул в своем собственном сне.

На этот раз он проснулся в деревянном средневековом помещении, отдаленно напоминавшем княжью гридницу. Вдоль тесаных стен стояли длинные скамьи и дубовые столы. На стене в красном углу висели иконы. Слуги суетились и накрывали на стол. За одним таким столом Сергей как раз и пришел в себя с сильной головной болью. Матвеев еле оторвал тяжелую голову от стола. Челядники, казалось, не замечали его — каждый был занят своим делом.

— Люди добрые, где я нахожусь? — спросил Матвеев ближайшего к нему слугу. — Дай мне, пожалуйста, воды попить.

Тот даже ухом не повел и глаз на него не поднял.

— Тебе что, сложно ответить, холоп? — разозлился Сергей. — Или языка нет?

Ответом ему снова было молчание. Тогда парень толкнул в плечо неразговорчивого слугу. Рука Матвеева прошла через плечо холопа, как сквозь голограмму.

«Все понятно — опять сон… Только теперь я вроде бы в своем теле. Задолбал меня Кудеяр этими снами… Хотя, может он хочет мне этим что-то важное сообщить».

Сергей вышел из-за стола и прошелся взад-вперед по комнате. Было прикольно проходить сквозь слуг, ощущая себя (или их) привидениями. Вдруг он услышал ржание коней и решил выйти на улицу посмотреть, что происходит. На подворье он увидел Кудеяра в привычном для него образе, только еще не полностью седого. Рядом с ним стоял, судя по дорогой одежде и шапке с бобровой опушкой, хозяин этих хором.

— Ну здрав будь, Кудеяр! Давно тебя не видел! С добрыми вестями аль худыми?

— И тебе не хворать, Всерад! Пришел я к тебе, потому что знаю, что доверить такое могу только тебе.

— Пойдем потрапезничаем, мои холопы как раз ужин подают. А потом все расскажешь.

— У меня нет времени на трапезу. Неделю назад умер наш смоленский князь Вячеслав Ярославич, и в его смерти обвиняют меня. А ты знаешь, что я ему служил верой-правдой — ведь он один из всех князей волхвов привечал. За мной идет погоня от Смоленска. Я не хочу беду на тебя и на твой дом накликать.

— Чем тогда я тебе могу помочь, друже?

— Ты же помнишь поход княжича Евстафия, когда мы впервые увиделись?

— Как такое забыть? Мы с тобой одни из немногих, кто остался в живых доныне.

— Так вот, у меня с тех пор осталась золотая пластина. Можешь ее сохранить у себя, а спустя время я приду за ней. Вот она. — Кудеяр снял с шеи золотую пластину на серебряной цепочке.

— Да, что-то такое припоминаю. Так пусть она у тебя и будет — или груз тянет шею?

— Было мне видение, что погоня-таки может настигнуть меня, так что пусть лучше пластина будет у тебя. А потом я за ней вернусь.

— Ладно, не кручинься, езжай с Богом, сберегу твою пластину по старой дружбе.

Боярин спрятал пластину за полой кафтана, они обнялись с Кудеяром, старый волхв сел на коня и шагом повел его на выезд из города. Матвеев последовал за ним. Судя по расположению домов и улиц, этот город оказался Черниговом, только, судя по виду Кудеяра, действие это происходило несколько лет назад. Выехав за городские ворота, Кудеяр добрался до развилки дорог, слез с коня, повернулся к Матвееву и сказал:

— Ежели желаешь силу воинскую приобрести, испей этого снадобья, что я сейчас возле указателя дорог закопаю.

— Ты видишь меня, дед Кудеяр? — обрадовался Серега и попробовал обнять старика, но его руки снова ощутили пустоту.

— Я чувствую, что ты где-то здесь, парень из грядущего, и хочу помочь тебе.

С этими словами он достал из-за пояса пузырек с жидкостью и наметил большой камень рядом с растущей на перекрестке дорог рябиной. Порывистый ветер качал ее ярко-красные гроздья ягод. Волхв выкопал небольшую ямку, аккуратно положил туда немного мха, сверху на эту подушку — пузырек с зельем, а потом — снова мох и присыпал все землей. Аккуратно утрамбовав землю, старик поставил на нее сверху камень.

— Ну вот, запомнил это место? — снова обратился он к Матвееву. — Через одиннадцать лет зелье все также будет эффективно и будет все также под этим камнем. Ну а теперь мне нужно спешить подальше отсюда, а ты просыпайся, пей зелье и становись богатырем.

Кудеяр вскочил на коня и ускакал прочь, а у Сергея закружилась голова, он упал на землю, и теперь уж окончательно проснулся в реальном для себя мире, в казарме Чернигова.

В тот же день Матвеев отправился на поиски указанного во сне места. Это было сделать несложно — за прошедшее с момента того визита Кудеяра в Чернигов время мало чего кардинально изменилось в городе. На первой же развилке дорог за городскими стенами Сергей нашел рябину и камень под ней. Под камнем действительно лежал пузырек в кожаном мешочке. Матвеев откупорил крышку, послышался запах чего-то пряного.

«Посмотрим, что за подарок приготовил мне дед Кудеяр», — подумал Сергей, перекрестился, поднес пузырек с зельем к губам и… закрыл пузырек. «Негоже православному христианину колдовские зелья распивать. Да и нечестно это будет по отношению к Мстиславу и остальным друзьям — они-то свои навыки приобрели после длительных тренировок, а мне все просто так достанется. Нет, пожалуй, лучше буду усерднее тренироваться — в конце концов, я уже и так могу гораздо больше того, что умел вначале».

Он хотел вылить содержимое пузырька, но потом передумал и положил его в сумку на всякий случай. Вернувшись к тренировкам с Мстиславом, Сергей действительно перестал жалеть себя, и спустя небольшое время удары его меча стали становиться все резче и правильнее, а выстрелы из лука все точнее. Дружинник был рад успехам своего побратима и ученика по совместительству. Теперь дела вроде бы стали налаживаться.

Тем не менее, тучи все сильнее сгущались над Черниговским княжеством — половцы беспрепятственно грабили деревни и уводили в плен их беззащитных обитателей. Уцелевшие крестьяне шли под защиту городских стен, укрываясь от свирепых половцев и от наступавших холодов — ведь стоял уже конец октября. Хотя днем и было еще достаточно тепло, но ночью лужи покрывались тонкой коркой льда. Толпы обездоленного народа наводнили и Чернигов. Князь Святослав понимал, что зиму с таким переизбытком населения будет очень трудно пережить, учитывая недостаток провизии. Не хватало ему для полной картины бедствия еще и голодных бунтов. В то же время кочевников уже видели возле ближайших к Чернигову городков. Нужно было срочно действовать. И князь Святослав приказал немедля выступать в поход.

Глава XXIII Битва на реке Снови

Трехтысячная рать Святослава Ярославича, в составе которой были и пять сотен тьмутараканских дружинников, и черниговское ополчение, и взявшие в руки оружие Сергей Матвеев с друзьями, расположилась лагерем в двадцати верстах от Чернигова, неподалеку от осаждаемого половцами городка Сновска. Хитрый хан Шарукан не рисковал штурмовать укрепленные русские города — его воины брали их в осаду и вынуждали обессиленных защитников сдаваться от голода, а сами тем временем грабили округу. По слухам, возле Сновска собрались все орды Шарукана и подчиненных ему ханов, а после падения этого городка следующей их целью должен был стать Чернигов. Князь Святослав решил разузнать подлинность этих слухов и отправил с этой целью Кытана и своих лучших разведчиков. День успел смениться вечером, когда наконец они смогли вернуться в лагерь. Дождавшись их возвращения, князь собрал военный совет.

Русский лагерь располагался на холме вблизи реки Снови, отделявшей русичей от кочевников. В княжеском шатре, разбитом на вершине холма, кроме самого князя Святослава, собрались его три сына: Глеб, Олег и Роман, черниговский воевода Белогор и тмутараканский Горазд, ближние княжьи бояре. По вечерам было уже ощутимо холодно, и изо ртов собравшихся шел густой пар. Небольшой костер, разложенный внутри шатра, не спасал от холода и служил в основном для освещения. От реки и примыкающих к ней болот веяло сыростью, от которой боярам и княжичам приходилось кутаться в шубы.

— Как же, наверное, зябко простым воинам, не имеющим таких теплых меховых шуб, — сказал братьям Глеб Святославич.

— Ничего, завтра в битве все согреемся, — усмехаясь, ответил ему Роман.

— Или половецких шуб добудем, или нас своим теплом укроет мать-сыра земля, — поддержал брата Олег. — Тогда уж точно нам холодно больше никогда не будет.

В этот момент полог шатра отворил один из гридней, и внутрь вошли разведчики. Головы присутствующих сразу повернулись в их сторону. Князь Святослав сделал рукой жест, чтобы в шатре воцарилась тишина. Бояре прекратили споры и приготовились жадно слушать княжеских посланцев.

— Дозволь, княже, наш половец расскажет — он ближе нас к стану поганых подобрался и речи их слышал, — сказал взволнованно старший разведчик.

Князь Святослав нетерпеливо кивнул головой.

— Не хочу пугать тебя, светлый князь, но против нас на том берегу реки действительно хан Шарукан со всей своей ордой. А кроме него еще ханы Сакзь и Гзак. Всего больше десяти тысяч воинов будет.

— Ох, батюшки-светы! — воскликнул кто-то из бояр. — Как же нам против них устоять?

— Они уже знают о нашем присутствии, но пока нападать не собираются, — продолжал Кытан. — По крайней мере, до утра. А рот, которого мы поймали…

— Какой рот? — переспросил княжич Олег.

— Ну, рот… в смысле — язык, то есть пленный, поведал, что через несколько дней должны еще три хана подойти. С меньшим количеством воинов, но все равно тогда их будет в пять раз больше, чем нас.

— Вы взяли пленного? — спросил князь Святослав.

— Да, княже, но он пытался от нас бежать, когда мы проходили брод и утоп, — расстроенно сказал старший разведчик.

— Может не поздно еще вернуться в Чернигов, под защиту крепостных стен и валов, — предложил воевода Белогор.

— Тогда поганые точно разорят все окрестные деревни и обложат Чернигов, а боевой дух воинства еще сильнее упадет, — сказал князь Святослав. — Нет, хватит нам от половцев бегать. Дадим им бой здесь, только надо к нему тщательно подготовиться. Действовать лишь силой у нас не получится. Я уверен в каждом своем гридне, но нас слишком мало. Значит, будем побеждать хитростью. У кого есть какие соображения?

Жаркие споры не прекращались до полуночи. Обсуждались все возможные варианты сражения. Воевода Горазд предлагал атаковать сходу, пока половцы отдыхают перед завтрашним боем и взять их внезапностью. Но слишком свежа была в памяти воинов катастрофа на Альте, нападать на лагерь кочевников ночью никто больше не хотел, и его предложение сразу отклонили. Княжич Роман намеревался во главе небольшого отряда лучших дружинников под покровом ночи проникнуть в половецкий лагерь и взять в плен самого Шарукана и вынудить половцев отступить. Князь Святослав хвалил отвагу сына, но его план был слишком безрассуден. Воевода Белогор планировал уничтожить два брода из трех, чтобы поганые не могли сразу всеми силами перейти реку. Мысль была хороша, но, к сожалению, на это было слишком мало времени и простым мужикам, выполнявшим эту затею, пришлось бы работать фактически под прицелом половецких луков. Единственное, что смогли осуществить — возле каждого брода смогли разместить большие деревянные колоды с воткнутыми в них кольями и острыми железными шипами. Они были скрыты под кромкой воды и должны были повреждать копыта половецких коней и ноги самих половцев, которые должны будут завтра пробираться через броды.

Поддержали идею Глеба, о том, что нужно максимально использовать рельеф местности. К холму, на котором располагался русский лагерь, с одной стороны подступал дремучий лес, а с другой — болота. Это могло стать естественной преградой для половцев. К тому же, в лесу решили оставить в укрытии резервные силы — две сотни тмутараканцев во главе с Мстиславом. Они должны были ударить в тыл половцам, когда те будут связаны битвой с основной княжеской ратью.

Возле более пологого склона холма, примыкавшего к болотам, было поле, которое тоже должно было стать ловушкой для кочевников. Для этого на поле пехотинцы и крестьяне из близлежащих деревень согласно княжескому приказу до наступления утра прокопали неглубокие, но длинные канавы, которые затем наполнили маслом из чудом сохранившейся маслобойни возле соседнего села и засыпали сухим камышом и опавшими листьями. К сожалению, масла не хватило для всего поля битвы, но, по крайней мере, один фланг это количество могло защитить.

Хотя все равно этого было мало. Князь Святослав мысленно молил Бога о ниспослании ему благой мысли или помощи. И помощь ему была послана.

Один из воинов, охранявших шатер, подошел к князю и что-то зашептал ему на ухо.

— Заводи! — коротко ответил князь.

В шатер вдруг вошел Матвеев, поклонился в пояс князю Святославу и сказал:

— Дозволь, княже, к тебе обратиться твоему старому знакомому, который хочет нам помочь.

— Что ж это за старый знакомый такой, а, Сергий? — За полтора месяца, проведенных в Чернигове князь Святослав уже знал его. — Впрочем, неважно, коли помочь хочет и знает, как это сделать, пущай заходит.

Матвеев вышел, а вернулся уже вместе с Кудеяром. Лицо князя выражало удивление, а его сыновья и бояре замолкли в недоумении.

— Здрав буди, светлый князь Черниговский, — сказал волхв, поклонившись Святославу. — Рад видеть тебя в добром здравии после стольких лет!

— Давненько не видал я тебя, Кудеяр! — молвил князь. — Я помню, как ты еще в Киеве служил батюшке моему писцом. А потом ум твой помрачился и избрал ты стезю волхва.

— Не просто так я на нее вступил, княже, не по своей воле. Но давай сейчас не будем о минувшем, а поговорим о грядущем. Ведаю, какая беда приключилась на земле нашей, и какой трудный бой вам накануне предстоит. Хочу предложить мою скромную помощь в борьбе с половцами.

— И чем же ты хочешь нам помочь?

— Пока не могу раскрыть эту тайну, княже, могу лишь сказать, что ежели ты согласишься, то сама природа поможет тебе одержать победу.

— А что же ты потребуешь взамен — чтобы я продал душу Перуну?

— Нет, княже, у меня более мирская просьба — стар я стал по лесам скитаться. Дозволь мне после вашей победы поселиться в Чернигове и защити от гонений со стороны церкви.

Князь в задумчивости почесал бороду.

— Ты же христианский князь! Негоже нам якшаться с волхвами, — тихо сказал Святославу сидевший рядом с ним воевода Белогор.

— Так-то оно так, да против десяти тысяч кочевников нам сейчас любая помощь сгодится. Ежели действительно волхв поможет, то так тому и быть, — ответил ему Святослав, а Кудеяру сказал: — Да будет так! Будет у тебя дом в Чернигове, ежели мы победим. Но все же скажи, как природа нам сможет помочь?

— Не спеши, княже, ты сам все завтра увидишь. Главное — ничего не бойтесь и яростно сражайтесь за свою землю — правда на вашей стороне. А пока позволь мне немного поспать, да и сами отдыхайте — завтра всем предстоит тяжелый день.

Выйдя из шатра, Кудеяр сказал заинтригованному Матвееву:

— Ну вот, Сережа, теперь я четко знаю, зачем попал в этот мир и готов исполнить свое предназначение.

— Вот бы и мне знать, что я здесь делаю. Слава Богу, что ты уже не советуешь мне сбежать. Буду надеяться, что это хороший знак.

— Бежать никуда не надо, но и в битву старайся не ввязываться. Твое дело — лечить раненых. А пока я, как старший по возрасту и по званию, приказываю тебе ложиться спать — утро вечера мудренее.

Сергей с удовольствием последовал совету старика — надо было собраться с силами перед завтрашней битвой.

Утро выдалось ветреным и туманным. Плотный молочно-белый туман стелился над рекой и заполнял низину перед холмом. Он сильно ограничивал видимость и тем играл на руку русичам, успевшим перегруппировать свои силы и подготовиться к битве под завесой тумана.

На холме с пятью сотнями своих лучших дружинников стоял князь Святослав. Среди них были и уже знакомые Сергею варяги Торвальд, Ергар и Сигурд-лучник вместе со своими сородичами. Впереди своей дружины князь поставил черниговских ополченцев с луками и рогатинами и пехотинцев с длинными копьями. Они должны были встретить половецкую конницу и выдержать первый натиск. На правом фланге во главе своей рати находился Глеб Святославич, да еще две сотни тмутараканцев с Мстиславом скрывались в лесу и должны были ударить в тыл половцам, когда те ввяжутся в бой. Левый фланг защищали княжичи Роман и Олег под опытным надзором воеводы Белогора. Их позиция была прикрыта с одной стороны болотом, а с другой к нему примыкало поле с «сюрпризом». Сергей тоже был на левом фланге с луком наготове. Князь Святослав приказал собрать там лучших лучников, а Матвеев, благодаря ежедневным занятиям с Мстиславом последнее время демонстрировал завидные успехи. Рядом с ним стоял опытный стрелок Кытан и пересчитывал стрелы в своем колчане.

Каждый воин в русской рати молился своему небесному покровителю в ожидании боя. Варяги призывали на помощь Одина и Тора и поднимали свои мечи и топоры к небу. Кто-то поправлял оружие, кто-то пытался шутить, но шутки были напряженными и невеселыми. Было видно, что все изрядно нервничают, и было от чего. Стоило туману рассеяться, как русичи увидели перед собой всю мощь половецкой орды. Сверкая на солнце оружием и доспехами, эта многотысячная толпа готова была пересечь реку и двинуться на них. При виде орды князь Святослав присвистнул и грязно выругался. Преимущество было явно не на его стороне — на каждого русича приходилось по три-четыре кочевника.

Вот эта грозная армия стала переправляться по бродам через Сновь. Князь Святослав на гнедом коне выехал перед своим немногочисленным войском. Взоры воинов устремились к нему в ожидании его речи перед боем. Но князь был предельно краток.

— Сразимся с ними, братья, некуда нам уже деваться, — мрачно сказал Святослав и добавил, вытащив свой меч из ножен: — За землю Русскую и Веру Православную!

Большего и не нужно было. Князю ответил хор трех тысяч воинов. Лучники натянули тетивы, копейщики взяли в руки копья, дружинники обнажили мечи, и сражение началось.

За несколько часов до битвы хан Шарукан смотрел на вершину холма, выступавшую из тумана, как остров. Где-то там стоят черниговские урусы. Их сила меньше, чем на Альте. Гораздо меньше, чем сила его орды. Это подтвердили и его разведчики. Значит, победа снова должна быть за ним. Вот уже почти два месяца его воины не встречали серьезного сопротивления, пока грабили урусские земли. И вот теперь наконец-то появился достойный противник. Ему очень хотелось раздобыть в бою голову князя Святослава, и как когда-то сделал с черепом тезки русского князя печенежский хан Куря, Шарукан тоже хотел сделать себе чашу из черепа врага и пить из нее изысканное вино на пирах.

Шарукан повернулся к своим воинам. Они торопились в бой, чтобы как можно быстрее согреться в пылу сражения, спастись от противной сырости. Что ж, как только рассеется туман, он даст им такую возможность. За спинами кочевников развевались знамена с изображениями их родовых знаков — дракона, волка, сокола. Но выше всех были знамена с желтой змеей — знаком самого великого хана.

— Мои храбрые воины! Вы уже побеждали этих трусливых урусов совсем недавно. Клянусь Тенгри-ханом, что они этого никогда не забудут. Сейчас они выставили против нас смехотворную армию — раздавим их, как овода, кусающего наших лошадей!

— Да, прикончим их!

— Веди нас скорее в бой, великий хан! А то холодно уже! — раздались голоса кочевников.

— А потом, преследуя отступающих урусов, мы легко сможем взять Чернигов, — продолжал Шарукан запальчиво. — И я дам вам его на три дня на разграбление. Так вперед же, лихие воины Великой степи!

Глаза половцев загорелись жадным огнем. Они садились на лошадей и устремлялись к бродам через Сновь.

Недалеко от Шарукана стояли ханы Сакзь и Гзак в полном боевом облачении. Сакзь был одет в свой старый пластинчатый доспех, испещренный большим количеством зазубрин. Гзак щеголял в новых доспехах византийской работы, купленных еще его отцом на базаре в Кафе. Из половецкого убранства он оставил только кривую саблю и шлем с белым конским хвостом и железной лицевой маской. К ним подошла Бике, пожелала удачи и простилась вначале с мужем, а затем с братом. Сакзь и Гзак прыгнули на коней и умчались отдавать приказы воинам своих орд. Хоть Шарукан и был как бы верховным главнокомандующим всех половецких сил, но у каждой орды был свой непосредственный начальник.

Воины уже ждали своих ханов с нетерпением. Особенно ждал хана Сакзя Костук. После битвы на Альте, в которой он отличился, Сакзь назначил его беем — а это было равносильно офицерскому званию в то время — теперь Костук возглавлял передовой отряд и жаждал проявить себя в новой битве в новом качестве.

— Мои дерзкие и отважные воины, — сказал подъехавший Сакзь, — нам выпала честь сокрушить правое крыло врага. Так покажем же им свою ярость и получим лучшую долю при дележе добычи! Хоть нас и больше, но все равно осторожность не помешает — от этих урусов можно ожидать чего угодно. Так что бейте их, но смотрите в оба — как бы они нам не приготовили ловушки. Вперед, укрепим нашу славу непобедимых воинов!

Под свист, гиканье и дикие крики половецкая лавина начала форсировать Сновь. Тут их поджидала первая русская ловушка — колоды с шипами. Захромали кони половцев, столкнувшихся с ними, несколько кочевников свалились с коней и порезались об острые шипы. Первая половецкая кровь обагрила реку, и это добавило ярости кипчакам. Сразу после пересечения реки воинам Гзака пришлось проехать через небольшой ров, заполненный вонючей маслянистой жижей. Это еще более обозлило кочевников и, подняв над головами копья и сабли, они еще быстрее поскакали вперед.

Увидев приближающихся кочевников, Сергей, поколебавшись пару секунд, достал из сумки зелье Кудеяра из своего сна и сделал пару глотков. Оно было немного горьковатое, но приятное на вкус. Через несколько секунд парень почувствовал прилив сил и бодрости, как будто бы он выпил энергетик или крепкий кофе. Кроме того, зрение его тоже стало как будто бы острее — он стал четче видеть своих врагов и смог лучше прицелиться. Матвеев вместе с черниговскими лучниками сделал первый залп по скачущим на них во весь опор противникам. Упруго зазвенели тетивы, запели стрелы, и первые погибшие в этом бою половцы стали валиться с коней. Но это была лишь капля в море по сравнению с теми, кто оставался верхом. И они стремительно приближались. Вот уже около полусотни кочевников пересекли поле и с гортанными криками скакали к подножию холма. Но на поле их было гораздо больше. Княжич Роман озорно крикнул: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло» и махнул рукой. Невысокий старый опытный командир лучников достал стрелы, наконечники которых были обернуты паклей и смочены смолой. Он опустил их в стоящую рядом жаровню. Стрела вспыхнула, как факел. Матвеев и другие лучники последовали его примеру. По команде они вскинули луки и выстрелили вверх так, чтобы стрелы описали как можно большую параболу. Огненные стрелы сбили с коней некоторых половцев, но большая часть стрел воткнулась в землю, попала в канавы, обильно смоченные маслом. Отсыревшая за ночь листва не сразу пропустила через себя огонь. Прошла долгая минута, казавшаяся для русичей вечностью, и вдруг все поле превратилось в один большой костер.

Вспыхнули, как спички, всадники вместе с лошадьми. Над полем битвы раздались нечеловеческие крики половцев, превратившихся в живые факела, и дикое ржание их коней. Некоторые воины, держась за горящие гривы лошадей, продолжали по инерции скакать галопом, и это было поистине жуткое зрелище. Часть кочевников в панике кинулась направо, к болотам, и многие из них там и увязли. Но все-таки около тысячи воинов добрались до позиций русичей, и завязалась яростная схватка. Над полем битвы разносился лязг железа, крики нападающих и защищающихся, стоны раненых, ржание коней.

Оглушенный этой лавиной звуков Сергей вместе с Кытаном и другими лучниками ушел за спины дружинников, и они продолжали с возвышенности посылать стрелы в наседавших кочевников, стараясь не зацепить своих. Матвеев видел, как отважно бились княжичи Роман с Олегом, словно два молодых льва. Рядом с ними сражались приставленные воеводой Белогором дружинники, оберегавшие молодых княжичей от подлых ударов, и пока это у них хорошо получалось.

Сергей повернул голову правее — ему было видно, что вся мощь удара половецкой орды пришлась на центр, где находился князь Святослав. И сам князь, и его воины отчаянно бились, понимая, что смерти им не миновать и желая подороже продать свои жизни. Князь верхом на богатырском коне был, как сеющий смерть вихрь — без устали поражая кочевников направо и налево. Верные дружинники рядом с ним сражались, не уступая в доблести своему венценосному командиру. Варяги сражались спешенными, но это не мешало им сбрасывать с коней половцев и добивать их уже на земле или убивать их еще в седле. Матвеев невольно загляделся буквально на несколько мгновений на этих мощных воинов. Торвальд Рыжебородый в шлеме с бычьими рогами и Ергар Веселый поражали противников двуручными мечами. Рядом с ними бешено вращал над головой огромным обоюдоострым топором Хальвард Секира, разрубая напополам всадников вместе с лошадьми. Где-то поодаль Сигурд-лучник пускал во врагов стрелу за стрелой. Глядя на то, с какой яростью они сражались, Сергей понял, почему в те времена все так боялись викингов.

Все же силы были слишком неравны. Когда оставшиеся после огненной западни половцы уже все вступили в рукопашный бой, лучники прекратили свой обстрел, чтобы не попасть в своих. Взяв в руки топоры, рогатины и вилы, они побежали на подмогу своим землякам. Матвееву и Кытану в гущу сражения приказали не вмешиваться, и они продолжили бой, как два одиноких лучника. Сергей узнал среди нападавших кочевников своего недавнего поработителя — бека Чепухая. Парень приготовил стрелу для него, но его опередил Кытан, раньше Сергея взяв бека на прицел. Чепухай, как подкошенный, свалился навзничь.

А половцы все давили числом. Вот упал пораженный насмерть копьем дружинник, прикрывавший спину княжичу Роману. Сам княжич, увлеченный схваткой с двумя противниками, не заметил, как сзади к нему подъезжает воин в сверкающих в лучах холодного осеннего солнца доспехах с белым конским хвостом на шлеме. «Отличная мишень», — подумал Сергей и тщательно прицелился. Уже этот воин заносит руку с острой саблей над головой княжича…

Услышав у себя за спиной резкий свист и хрип, княжич Роман обернулся не сразу, а спустя несколько мгновений, когда смог поразить своих соперников, атакующих его с двух сторон. Он увидел хрипящего всадника в богатых доспехах. Сабля выпала из его правой руки, а левой он пытался зажать рану в горле, из которого торчала стрела. В ужасе половец снял железную маску с лица. Это был еще молодой кочевник, и, судя по дорогим доспехам, ханского сословия. Но жизнь его уже покидала. Роман посмотрел дальше за спину умирающего врага и увидел стоявшего на холме лучника. Княжич благодарно кивнул своему спасителю. Тот поклонился, и Роман снова продолжил бой.

В это время на невидимом для глаз Сергея правом фланге русского войска битва продолжалась не менее яростная. Тмутараканцы сражались, как загнанные в угол звери, но не могли устоять перед бешеным натиском половцев. Русичи были уже на пределе сил, когда князь Глеб с помощью своих знаменосцев призвал на помощь Мстислава и его людей. Две сотни всадников с криками «За Русь! С нами Бог!» бурей обрушились на половцев с тыла, давая возможность князю Глебу и его воеводе перегруппировать оставшиеся войска и усилить натиск с двух сторон. Мстислав лично схлестнулся с беем Костуком и вышел победителем из этой схватки, а сам раненый в бок бей упал на круп своего коня и поехал прочь от кипящего боя. Однако, после перевязки раны, он, горя жаждой мести, снова устремился в атаку.

Тем временем Мстислав, действуя по ранее намеченному плану, трубил в рог, делая вид, что отступает и контратаковал несколько раз, пока все его воины либо не были связаны боем, либо лежали на сырой земле. В последнюю контратаку рядом с ним оставалось всего два дружинника, но он, презрев опасность, снова обрушился на фланг половецкого войска. Стрелы свистели над его головой. Вот сопровождающие его воины упали замертво, пораженные стрелами кочевников. Мстислав понял, что он теперь один перед целым морем половцев. В него одновременно целилось с десяток лучников. На секунду ему стало страшно и захотелось убежать, покинуть это поле, несущее смерть. «На всё воля Божья, — подумал он. — Лучше умереть сейчас, будучи молодым и полным сил, в окружении своих братьев по оружию, чем трусливо покинуть их и жалеть об этом мгновении через много лет, будучи дряхлым стариком». Он усмехнулся в лицо опасности, теперь отступать он не собирался. Мстислав сжал покрепче меч и приготовился забрать с собой на тот свет еще нескольких врагов.

Когда князя Святослава ранили копьем в ногу, это разозлило его еще больше. Он усилил ярость своих атак, с каждым ударом приговаривая:

— Шелудивые… шакалы! Смердящие… псы! Шиш вам… а не… русская… земля! Будьте вы… прокляты!

Не успевал он закончить предложение, как с коня падал очередной пораженный им противник.

«Где этот чертов Кудеяр с обещанной помощью? Она была бы сейчас как нельзя кстати!» — подумал разгоряченный князь.

Битва длилась уже около шести часов, и русичи изрядно подустали, да и потери были большие. Упал истыканный стрелами и изрубленный Хальвард Секира, последним взмахом своего смертоносного топора срубив голову половецкому коннику. Другие варяги тоже сражались уже менее яростно. А половцев, казалось, меньше не становилось, хотя все подножие холма было усыпано их телами.

Внезапно со стороны леса раздался сильный шум, треск веток и на поле битвы из лесу выскочила большая стая волков, за ними бежали пару десятков крупных медведей и несколько дюжин разъяренных кабанов. Животные накинулись на левый фланг половецкого войска. Волки прыгали на всадников и впивались им в горло своими зубами. Медведи скидывали половцев с лошадей и рвали их когтями. Кабаны сбивали кочевников с ног и возили их по земле, распарывая острыми клыками одежду и плоть. Дикие быки туры кололи несчастных своими рогами. В довершении к этому на не ожидавших такого зверства кочевников накинулись еще и вороны. Птицы клевали половцев в лицо, стараясь попасть в глаза. При этом животные не трогали русичей, нанося урон только их врагам.

Раненый Костук смотрел на звериную атаку ошалевшими глазами. Он подскакал к крупному медведю и что есть силы ударил его саблей. Зверь развернулся в его сторону и встал на задние лапы. Это был действительно огромный красивый медведь, царь русского леса, уже готовившийся впасть в зимнюю спячку и разбуженный Кудеяром, а потому невероятно злой. Костук замахнулся для мощного удара, но где было ему совладать с разъяренным русским медведем. Удар сильной лапы выбил его из седла, а второй удар по лицу навсегда прекратил его страдания.

Увидев происходящее и сочтя это чудом Божьим, русичи стали сражаться с утроенной силой и вдохновением. Воспользовавшись замешательством кочевников, дружинники князя Глеба смогли пленить половецкого хана в пластинчатых доспехах, взяв его на аркан. Потерявшие хана половцы, теснимые зверями и людьми, ослабили свой натиск, а затем вначале поодиночке, а затем и целыми группами стали отступать. Маленький снежок превратился в огромный снежный ком, который в свою очередь, стал лавиной отступления.

Обнажив свой левый фланг, половцы подставили его под удар тяжелой тмутараканской конницы. Ход битвы переломился в пользу русичей. Расправившись с остатками орды хана Гзака после его гибели, княжичи Олег и Роман тоже смогли обрушиться с правого фланга на основные силы половцев. Сражение еще не закончилось, но победа была уже за русичами. Неуловимый запах русской победы реял в воздухе, и половцы это почувствовали. В панике бросив хана Шарукана и его личных телохранителей, обезумевшие кочевники разбегались во все стороны, преследуемые распаленными битвой черниговцами и тмутараканцами. Более удачливые половцы успели пересечь по бродам реку Сновь, название которой им будет теперь приходить в страшных снах. Те, кому повезло меньше, переправлялись через реку вплавь и тонули в студеной ноябрьской воде. Отдельные отряды пытались прорваться через лес, но натыкались там на разъяренных диких животных. Воины хана Гзака прорывались через болота, но многие из них попадали в трясины и оставались там навечно.

Разгром половецкого войска был полный. Хан Шарукан был в бешенстве и бился, пока рядом с ним не образовался вал из трупов его телохранителей. Наконец, окруженный со всех сторон, он сдался на милость победителей, еле сдерживая кипевшую в его груди злость. Он не понимал такой арифметики, ведь под его началом было не десять, как думали русичи, а двенадцать тысяч хороших воинов против трех тысяч урусов — четырехкратное численное преимущество. Как же могло получиться у князя Святослава переиграть его?

Позже Шарукана успокоила мысль, что сама природа воевала на стороне русских. А против природы бессилен даже такой блестящий стратег, каким Шарукан себя считал.

А пока ведомый в плен к уже сидящему связанному хану Сакзю великий хан Шарукан предавался таким мыслям, изможденное, но донельзя счастливое русское войско праздновало заслуженную победу.

Глава XXIV Новые союзы

В половецком лагере русских воинов ожидала богатая добыча — им досталось все, что кочевники успели награбить за эти два месяца. В первую очередь, они освободили и отпустили по домам русских пленников к вящей радости последних, а затем принялись за дележ добычи. Бедные крестьяне слезно благодарили своих освободителей и поспешно разбредались по своим сожженным деревням. Сжалившись над бывшими пленниками, воины отпускали их не с пустыми руками — кому-то давали курицу, кому-то старый половецкий халат или еще что-нибудь из одежды. Крестьянам, у которых после половецкого набега ничего не осталось, эти небольшие подарки могли очень пригодиться, но при этом совсем не интересовали воинов. Они рисковали своими жизнями в битве с превосходящими силами противника, одержали нелегкую победу и теперь искали свою заслуженную награду.

Больше всего золотой посуды и украшений нашли в пышном шатре хана Шарукана, но в других шатрах и юртах тоже было немало военных трофеев. Табуны не участвовавших в сражении половецких коней теперь тоже принадлежали победителям. Кроме того, русичи забрали все запасное оружие, хранившееся в отдельной палатке.

Немногочисленные кипчакские воины оставались в стане, и большинство из них добровольно складывало оружие к ногам русичей. Разгоряченные битвой черниговцы не брали в плен лишь тех, кто пытался оказать сопротивление.

Княжич Роман в одном из ханских шатров, расшитом красным и золотым орнаментом, кроме добротного оружия и золотых побрякушек нашел двух молодых половецких девушек и одну постарше, судя по одежде — служанку. Они испуганно жались к войлочной стенке шатра. Княжич заулыбался, сделал успокаивающий жест рукой и сказал:

— Не бойтесь, красавицы, ничего худого я вам не сделаю. Вы же не виноваты в злодеяниях своих мужчин.

Одна из них резко выхватила кинжал и бросилась на княжича. Но Роман с легкостью одним движением ее обезоружил.

— А вот этого делать не надо, — осуждающе сказал он. — Я же говорил, что вас обижать не собираюсь, но и вы не совершайте глупостей. У вас еще будет возможность показать свою страстность. Слыхал я, половчанки — горячие полюбовницы!

— Мы — жены хана Гзака! И когда он вернется сюда, тебе не поздоровится, урус! — по-русски сказала старшая из девушек.

— Ваш хан уже больше никуда не вернется. Теперь я ваш новый хозяин по праву победителя! — расправив плечи, ответил Роман и сказал сопровождавшим его воинам, — Эй, гриди, а ну-ка помогите девицам собраться в дорогу до Чернигова!

Русские воины доверху загрузили своими трофеями половецкие телеги с большими колесами и отправились в свой лагерь на другом берегу реки. Связанные кочевники уныло шли следом. Пленным ханским женам и дочерям разрешили ехать на телеге, и они оглашали округу своим скорбным плачем.

Уже в русском лагере на другом берегу Снови княжич Роман позвал к себе Сергея и Кытана. Матвеев вместе с другими лекарями был занят перевязкой раненых. Думая, что княжич ранен, он поспешил к нему и даже не успел смыть кровь со своих рук и одежды. В палатке Романа к своему великому изумлению Матвеев увидел Бике. Девушка тоже сразу заметила Сергея, узнала его, и в ее глазах загорелся огонек надежды. Кытан учтиво поклонился своей бывшей госпоже.

— Признавайтесь, кто из вас жизнь мою спас, добры молодцы? — спросил княжич. — Кто лихого половца подстрелил?

— Я, — смущенно ответил Матвеев. — И сделаю это еще не один раз, если в том будет необходимость.

— Ежели бы этот половец не подкрался исподтишка, я бы сам с превеликим удовольствием снес бы ему голову в честном бою, но ты уберег меня от его подлости. За это проси чего хочешь — я умею быть благодарным.

— Я действительно могу просить все, что захочу? — уточнил Сергей.

— Мое слово крепко. Бери любую вещь из того, чем я владею.

— Не сочти за дерзость, княжич, но могу я в качестве трофея забрать эту половчанку? — указал Матвеев на Бике. — Я ее давно знаю. Благодаря ней я смог сбежать из половецкого плена, а тьмутараканская рать обзавелась двумя отличными половецкими воинами и одним лекарем.

— А ты малый не промах, Сергий, — расхохотавшись, сказал Роман. — Я думал их обеих себе оставить. Но что же я буду за князь, если не буду держать своих слов? Забирай эту половчанку — мне вторая больше приглянулась. Ну что, красавица, — обратился он к ошеломленной Бике, — собирайся, теперь ты наложница лекаря.

Не веря своим ушам, Бике вышла из шатра вместе с Сергеем и Кытаном.

— Ну вот мы и встретились, хатун, — улыбаясь, сказал Матвеев. — Я был уверен, что мы с тобой обязательно свидимся. Не бойся, я тебя для этого и забрал к себе, чтобы с тобой ничего не случилось. Теперь мы с тобой будем вместе. А что же хан Тарх и твои братья, они участвовали в битве?

— Мой отец умер еще прошлым летом, Сережа. А братья теперь стали ханами. Сакзь и Бегубарс тоже сражались сегодня. Не знаю, живы ли они сейчас. Но вместе мы с тобой быть не сможем, ведь я стала женой хана Гзака, — с горечью ответила девушка.

— Пусть достойный хан Тарх вечно пасет свои бесчисленные стада на бескрайних лугах Тенгри-хана, — вмешался Кытан, — Прости мое любопытство, хатун, но где же старый Осалук?

Бике кратко рассказала ему и Матвееву все свои приключения за последний год. Сергей поразился ее рассказу, особенно его впечатлила история с местью Осалуку. Парень еще больше ее зауважал. То, что она отзывалась о браке с ханом Гзаком, как о досадной необходимости, тоже почему-то пришлось по душе Сергею.

— Ты достойная дочь своего отца, хатун, — озвучил его мысли Кытан. — Он и сейчас, в загробной жизни, наверняка гордится тобой. А по поводу хана Гзака не переживай — ты больше не его жена. Стрела Сергея сделала тебя свободной. Я тому свидетель.

Матвеев обомлел. Значит, спасая княжича Романа, он застрелил не просто знатного кочевника в хороших доспехах, а настоящего половецкого хана, который по совместительству оказался мужем Бике. Вот уж правда неисповедимы пути Господни! И как теперь отреагирует на это девушка?

Но Бике не сильно расстроилась по этому поводу.

— Да покоится с миром бывший мой муж. Гзак был неплохим ханом и любил меня, но я его полюбить так и не смогла. Хвала Тенри-хану, у нас с ним не было детей. Теперь править ордой будет кто-нибудь из его младших братьев, но я не собираюсь становиться ему женой. Я теперь свободна, и я с тобой, — нежным голосом сказала Бике и обняла Матвеева. Кытан деликатно ускорил шаг, чтобы не мешать им.

— Я очень рад этому, моя хатун, — ответил парень и поцеловал ее. — Но пока прости меня, мне нужно продолжить перевязки раненых — очень уж их много оказалось. А для тебя я попрошу Кытана найти свободную палатку, и ты там меня подожди.

— Благодарю, Сережа! Я буду ждать тебя с гораздо большим нетерпением, чем тогда, в Шарукани.

И Кытан повел Бике к свободной палатке, а Матвеев продолжил заниматься лекарским делом.

На следующий день крестьяне из близлежащих деревень вырыли большую братскую могилу для погибших русичей. Их похоронили как героев под пение заупокойных молитв и звон священнического кадила. Всего в этой битве погибло тысяча триста восемьдесят русских воинов. Половцев осталось лежать на поле боя в три раза больше. Русичи проявили милосердие к погибшим врагам — они сложили большой погребальный костер, на котором сожгли всех павших кочевников.

А потом победители вместе со своими трофеями отправились в обратный путь в Чернигов. За ними тянулась вереница пленных половцев, среди которых были как простые воины, так и несколько беков, а также изрядно потрепанные ханы Шарукан и Сакзь. У Шарукана было много неглубоких ран и ушибов — помогли дорогие качественные доспехи. Сакзю повезло меньше — у него были сломана левая нога, несколько ребер и кровоточила рана в левом боку. Но больше всего их беспокоили не раны. Ханы предвкушали скорую расправу, которую устроят им озлобленные русичи за все их злодеяния и готовились встретить смерть достойно своему ханскому статусу.

Уходивших людей провожали долгими взглядами сытые черные вороны. Им вчера досталась щедрая добыча. И теперь еще много дней и они, и дикие лесные звери будут лакомиться двуногими, еще недавно считавшими себя хозяевами природы.

В Чернигове князя Святослава и его дружину встречали с большим торжеством. Новость о неслыханной победе в битве на реке Снови сильно опередила самих участников битвы. Все горожане, от мала до велика, высыпали на улицы и, несмотря на промозглую сырость и моросящий дождь, приветствовали победителей, как героев, и глазели на связанных половецких ханов и беков. Вслед им летели плевки и проклятия.

Князь Святослав наслаждался своим триумфом. Рядом с ним ехали его сыновья, разделившие вместе с отцом вначале горечь поражения, а теперь и радость победы. Разведчики уже доложили князю, что, узнав о разгроме половецкой орды, пленении ханов Шарукана и Сакзя и гибели хана Гзака, остальные ханы сняли осаду с Переяславля и увели свои орды обратно в степи. Значит, теперь можно будет объединиться со Всеволодом и выгнать Всеслава из Киева. Душу честолюбивого Святослава грела мысль о том, что он без поддержки других князей, только силами своей черниговской и тмутараканской дружины сына Глеба смог одолеть такую мощь. Восторженные возгласы черниговцев, славивших своего боевого князя, были для него, как сладкий мед. И подумалось Святославу, что теперь и киевский престол для него вполне досягаем. Ведь Изяслав по-прежнему в Польше и возвращаться пока не собирается, а когда вернется — уже поздно будет. Народ всегда поддержит скорее князя-победителя, чем беглого князя. Осталось только победить Всеслава… Такие мысли проносились в голове Святослава Ярославича, пока он ехал по черниговской мостовой к своему терему, и князь не спешил их отгонять.

Возле княжеского терема Святослава Ярославича помимо челядников ожидал старый волхв. Он в пояс поклонился князю и поднял на него испытывающий взгляд.

— О, Кудеяр! Признателен тебе за твою помощь. Без нее туго бы нам пришлось, — сказал князь, слезая с коня. — Слово свое я держу. Приглашаю тебя завтра на пир, а там и поговорим о твоей награде.

— Премного благодарен, княже! Приглашение твое принимаю — уж и не припомню, когда я последний раз бывал на княжеском пиру.

На том они и расстались. А потом все — от самого князя Святослава до последнего ополченца, участвовавшего в битве, отправились по баням — крайне необходимо было согреться после промозглой ноябрьской сырости северских болот и хорошенько отмыться перед завтрашним пиром. Распаренный после бани Матвеев устало добрел до своего места в общинном доме воинов и уснул, согреваемый мыслями о великой победе в битве, в которой он принимал непосредственное участие. Но более всего его радовало то, что теперь он снова мог быть с Бике. Осталось только найти место для их совместного проживания. Пока же его возлюбленную, как и всех пленных половчанок, отвели в отдельную избу. Половецким ханам и бекам повезло меньше — их уделом на долгое время должен был стать холодный поруб.

А утром состоялся большой пир в просторной гриднице княжьего терема. Сергей, Кытан и Тихомир с Артемием пировали за одним столом с лучшими тьмутараканскими воинами по личному приглашению князя Глеба. А через стол от них сидел Кудеяр, расчесавший по такому важному поводу свои вечно спутанные волосы и бороду. Епископ черниговский, сидевший неподалеку от князя Святослава, бросал на волхва неодобрительные взгляды, но ничего не говорил, опасаясь князя.

Столы ломились от всевозможных яств. Благо, предусмотрительные огнищане заготовили достаточный запас провизии на случай продолжительной осады Чернигова. И теперь для пира была использована лишь малая часть этих запасов. У Матвеева, как и у многих воинов уже давно урчало в животе и возникало трудно преодолеваемое желание наброситься на запеченную рыбу и жареную свинину и говядину, подававшихся большими аппетитными кусками, но нельзя было начинать раньше князя.

Наконец Святослав Ярославич поднялся со скамьи. Следом за ним встали княжичи и все присутствующие.

— Я хочу поднять этот кубок за вас, мои воины! За то, что вы не испугались множества поганых и не посрамили Земли Русской. И за вашу великую доблесть и отвагу, благодаря которым Господь даровал нам такую победу. Ваш подвиг будут воспевать в веках!

Его слова потонули в восторженных криках дружинников и начался пир под аккомпанемент гуслей, лютен и свирели. Царила атмосфера праздника и всеобщего счастья. Матвееву почему-то вспомнились новогодние корпоративы, на которых он успел побывать в своем времени. После трех перемен блюд и множества заздравных чаш князь Святослав велел позвать к себе Кудеяра.

— Я поразмыслил о твоей просьбе, волхв. За твою неоценимую помощь черниговскому воинству дарую тебе терем варяга Хальварда Секиры, павшего в бою на Снови. У него не осталось ни наследников, ни родичей, а челядь его теперь будет служить тебе. Но ты же помнишь уговор — ты не будешь волхвовать в Чернигове, и капища языческим богам у себя в городе я тоже не потерплю.

— Твоя воля, княже. Благодарствую за такой щедрый дар! Тяжело мне стало согревать свои старые кости в такую сырость в лесу. Уговор я помню — вредить тебе не буду, К тому же чую и сам, когда начинаю заниматься делами колдовскими, как будто черная туча подступает ко мне и отнимает силы жизненные. Не хочу я так больше! Да и сил у меня уже почти не осталось. Исполнил я свое обещание и на этом все — не будет больше волхва Кудеяра, а вместо него останется знахарь. — экс-волхв откланялся и отошел от княжеского стола. Князь Святослав удовлетворенно кивнул головой.

— Я теперь владею бывшим варяжским теремом в центре Чернигова, — сказал Кудеяр, отозвав Сергея в сторонку, — Хотя мне, одинокому старику, достаточно было бы и избы, но князь Святослав умеет быть щедрым. Я человек простой, не привык к такой обширной жилплощади, а потому предлагаю тебе пока погостить у меня до твоего возвращения в Тмутаракань. И свою половецкую розу тоже бери с собой — нечего ей с прочими полонянками делать. Не бойся, приставать к ней не буду — староват я уже.

— Спасибо тебе, дед, — искренне поблагодарил его Матвеев. — Было бы глупо с моей стороны отказываться. Когда можно переезжать?

— А вот, как пировать закончишь, так сразу и приходите. А я сейчас пойду знакомиться со своей новой собственностью и готовиться к вашему приходу. А ты не спеши — отдыхай, пируй. Ты это заслужил не меньше прочих воинов. Тем более, что это твоя первая настоящая битва и первая блистательная победа.

Но долго сидеть на пиру Матвеев тоже больше не смог — уж очень ему не терпелось сменить общинный дом на собственную комнату в тереме со слугами и хотелось поскорее освободить Бике и обрадовать ее этой новостью. Поэтому он, не церемонясь, залпом осушил вкусное фряжское вино из кубка и поспешил к избе, где содержали половецких невольниц. Войдя в сени, Сергей понял, что пришел как раз вовремя — некоторых половчанок для понятных целей уже разобрали веселые после пира черниговские дружинники.

— Сережа, я уже начала переживать, что не ты придешь за мной сегодня, — взволнованно обратилась к нему девушка.

— Я расстался с тобой однажды и больше терять тебя не намерен. Собирай свои вещи и пойдем отсюда поскорее — у нас теперь есть, где вместе жить.

— Да у меня и вещей-то почти не осталось, — растерянно развела руками Бике.

Сергей вначале подумал, что, как и в его мире, если девушка говорит, что ей нечего одеть, то для перевозки ее одежды понадобится, как минимум, телега. Может, раньше у Бике именно так и было, но после пленения все ее вещи теперь помещались в один мешок. Матвеев был приятно удивлен, что среди немногочисленного имущества девушки была и его старенькая «Нокиа».

— Вот видишь, ты был прав, Сережа, — не зря я хранила твой талисман. Он и правда помог нам встретиться, — поймав взгляд Сергея, сказала девушка.

Парень нежно погладил ее по плечу, взвалил мешок с пожитками Бике на свои плечи, и они вместе отправились к терему, раньше принадлежавший суровому викингу Хальварду Секире. Верная Гульнара последовала за своей госпожой.

На второй день празднования в Чернигов прибыла делегация переяславских бояр во главе с Всеволодом Ярославичем. Князь приехал, чтобы лично поздравить брата с победой, обсудить ее последствия для русских княжеств и их дальнейшие действия. Он тоже привез хорошие вести — по всей переяславской земле его воины и даже простые крестьяне преследовали и побивали остатки половецкой орды. Нескоро ханы снова на Русь сунутся!

Перед пиром князь Святослав отвел Всеволода в отдельную светлицу, где они могли бы поговорить с глазу на глаз.

— Слушай, брате, предлагаю, пока мы еще не захмелели на пиру, решить два самых важных насущных вопроса.

— Я тоже считаю, что важные вопросы нужно решать без отлагательств и на трезвую голову. С чего начнем?

— Ну, во-первых, как ты мне посоветуешь поступить с плененными ханами? Мои бояре предлагают их казнить прилюдно на площади. А как мыслишь ты? — прищурившись, посмотрел на брата Святослав.

Всеволод с детства знал этот взгляд. Святослав смотрел так на собеседника, когда задумывал очередную хитрость или когда у него уже был заранее готов ответ на заданный вопрос.

— Казнив Шарукана, ты покажешь свою силу, утолишь свою и народную ярость, но при этом наживешь себе кровных врагов среди его выжившей родни. А вот если затребуешь за него хороший выкуп… Причем не только за ханов, но и за всех беков. Тогда не только сможешь восстановить ущерб, нанесенный погаными твоему княжеству, но и хорошенько пополнишь свою казну. Я верно уловил ход твоих мыслей, брате?

— Да, но лишь отчасти. Это будет не просто выкуп, а… — князь Святослав понизил голос почти до шепота, — приданое за невесту. Намереваюсь я в ближайшее время отвоевать Киев у Всеслава и гнать его оттуда с наших земель до самого Полоцка. Без твоей помощи мне не обойтись, конечно. Но еще хочется, чтобы при этом никто не нанес нам удар в спину. А что может быть лучше для обеспечения надежного тыла, чем заключение брачного союза? А у Шарукана, я уже выяснил, есть незамужняя младшая сестра. Тогда мы сможем и на Киев спокойно идти в поход, и степи для себя обезопасим.

— Умная мысль, брате! Да и церковь тебя поддержит. Ведь, чтоб обвенчаться с половчанкой, ее вначале нужно крестить. А там, даст Бог, и кто-нибудь из ее родни тоже захочет креститься. Обращение язычников — дело богоугодное. Наш отец заключил брачные союзы со многими западными и южными странами, а мы обратим свой взор на восток. Ну что же, ради такой благой цели я готов выступить в качестве жениха.

— Как — ты? — опешил Святослав.

— А разве ты сам решил на половчанке жениться? Что бы на это сказала твоя жена, княгиня Ода? Да и запрещено у нас двоеженство.

— Да я как раз жениться и не собирался. Но думал породниться с половцами через своего старшего сына Глеба.

— Глеб еще молод, у него еще будет возможность найти себе подходящую невесту. А я уже больше года живу вдовцом после смерти моей ненаглядной Марии, — вздохнул Всеволод. — Конечно, никакая половчанка никогда не заменит мне моей любимой княгинюшки, но это будет мудрое решение. Да и земли мои со степью граничат — для меня, да и для нас всех этот союз будет выгодней. Даже ромейские императоры на хазарянках женились, а чем мы хуже?

— Хм… хм… — князь Святослав с минуту приглаживал свою бороду и в раздумии смотрел в окно светлицы. — Пожалуй, ты прав, братец. Но три четверти приданого за половчанку — мои. По праву победителя. И сразу после свадьбы ты должен будешь мне помочь изгнать Всеслава.

— О чем речь, брате? Конечно, помогу. Это будет справедливо — ты поможешь мне заключить союз со Степью, а я тебе — добыть престол киевский. Ведь по праву старшинства он теперь твой, пока Изяслав не вернется. По рукам?

— По рукам, брате, — ответил Святослав, крепко пожав большую руку Всеволода, и они пошли в гридницу, где их ожидал праздничный пир и бояре обоих княжеств.

На следующий день после пира князь Святослав навестил в порубе пленных ханов и сделал Шарукану предложение, от которого тот не смог отказаться. Свадьбу князя Всеволода с ханской сестрой решили сыграть сразу после Крещения Господня. Приданым должны были послужить по две тысячи гривен серебром за каждого хана и по тысяче за беков.

Сергей и Бике с комфортом разместились в бывшем варяжском тереме, срубленном не в скандинавском, а в древнерусском стиле. Кудеяр расположился в бывших хозяйских покоях, Гульнару разместил вместе с прислугой, а им отдал просторную светлицу на втором этаже, вход в которую лежал через тесаную открытую галерею. В светлице было два окна, стояла большая дубовая кровать с резным изголовьем и лавка вдоль стены. Возле лавки стоял небольшой стол, на котором в специальной подставке горела лучина, освещавшая комнату. На полу лежала шкура медведя, очевидно, убитого самим Хальвардом на охоте. Печи в светлице не было, но за одной из стен проходила печная труба и, благодаря этому, в комнате всегда было тепло и уютно. А самое главное, это был их собственный угол, что было наиболее ценным для Сергея, прожившего уже полтора года или в походных условиях, или в общежитии.

— Какая большая кровать, — удивленно произнес Матвеев, — На такой только вдвоем спать. Одному можно потеряться.

— Я теперь не гордая ханша, а твоя военная добыча, Сережа, и не смею тебе ни в чем отказывать, — потупив взгляд, сказала Бике.

— Ну я же не твой хозяин. Ты свободная девушка и вольна делать все, что захочешь.

— Все, что захочу?! — хитро улыбнувшись, спросила Бике, — ну тогда отбросим в сторону приличия. Тем более, мы здесь одни.

Она обняла Сергея и подарила ему страстный поцелуй.

— Это тебе в награду за мое спасение, — грудным голосом проворковала девушка.

— Ради такого я готов спасать тебя постоянно, — ответил Матвеев, прижав ее к себе. — Я соскучился за тобой, Бике.

— Ты ведь уже видел, как умеют сражаться кипчаки. А хочешь, я покажу тебе, как умеют любить кипчакские девушки?

Она развязала пояс своего халата, скинула его и предстала перед Сергеем в первозданной красоте. Без одежды тело половчанки казалось еще изящней и привлекательней. Матвеева не надо было долго уговаривать — он тоже уже научился быстро избавляться от средневековой одежды.

Они опробовали широкую варяжскую кровать и уснули, удовлетворенные, в объятиях друг друга. Ни в своем, ни в этом мире Сергей еще не встречал девушки, любившей его с такой страстью.

Ночью он спал беспокойно. Ему снилась Бике, восседающая на троне в виде кровати, возле которой выстроилась вереница мужчин разных сословий. Матвеев подошел к началу очереди, но высокий щербатый мужик, одетый в купеческий кафтан, бросил ему: «Она уже была твоя, теперь она — наша. Становись в очередь!»

Матвеев проснулся, поворочался, но сон больше не шел к нему. «Действительно, единственное правильное решение теперь будет жениться на ней, — думал Сергей. — Но что потом делать, ведь домой вернуться с Бике не получится… С другой стороны, если я и вернусь когда-нибудь обратно, то вряд ли в ближайшее время… Но она же старше меня лет на девятьсот, не меньше… Хотя какое это имеет значение в этом времени… Ладно, решено, как там говорил Цезарь — «Alea jacta est».

Как только забрезжил первый утренний свет, он пришел к Кудеяру. В его горнице шкуры животных были просто повсюду — ими был застелен пол, завешены все стены. Даже одеялом волхву служила волчья шкура. Было заметно, что покойный Хальвард Секира был заядлым охотником.

— Скажи, дед, мы же в Древней Руси с тобой надолго застряли?

— Я работаю над тем, чтобы мы вернулись домой поскорее, но в ближайшее время наше перемещение не предвидится. А что ты задумал?

— Думаю я, по местным меркам неправильно будет, что Бике сейчас фактически в статусе наложницы. Хочу я жениться на ней.

— Ишь чего захотел? — наигранно возмутился Кудеяр, — а по Сеньке ли шапка?

Сергей в недоумении смотрел на старого волхва.

— Да шучу я, — поспешил успокоить его старик. — Женись, кто же против? Девка она видная, сметливая, премудростям всяким обучена — недаром же ханская дочь. Опять же — ни тещи, ни тестя у тебя не будет. Одна она совсем, пропадет в этом мире ни за грош. А нам она еще пригодится, ведь это именно она — «дщерь народа восточных степей» из пророчества Велибора. Помнишь, я тебе про него рассказывал? Осталось только третьего товарища вам найти и тогда можно будет исполнить древнее пророчество.

— Но я в первую очередь хочу найти не третьего товарища, а обручальное кольцо. Не подскажешь, где в Чернигове ювелирные лавки находятся?

— Да здесь, на углу улицы живет торговец драгоценностями. Но послушай меня еще немного, — Кудеяр настроился на продолжительную беседу, — Вообще-то здесь свадьба совершается совсем не так, как у нас в Советском Союзе. Для начала тебе нужно было бы трижды засылать сватов к ее родственникам, затем после их согласия организовать смотрины в ее доме, а уж потом — обменяться кольцами и венчаться. Но учитывая все обстоятельства, многое можно пропустить. Короче, Бике нужно будет обязательно креститься, а потом вам венчаться в церкви. Только тогда ваш брак будет считаться законным… Но я вижу, ты меня уже не слушаешь. Ладно, беги, Ромео!

Оказалось, что ювелирная лавка действительно была неподалеку от дома Кудеяра, но сбережений Сергея хватило лишь на серебряное кольцо. Когда Матвеев вернулся к себе в светлицу, Бике уже проснулась и сидела за столом, собирая волосы в тугие косы.

— Далеко ходил? — спросила она, обернувшись.

— За своим счастьем, — ответил Сергей.

— А я-то думала, что твое счастье рядом, и ходить за ним никуда не надо.

— Так вот я и хочу, чтобы мое счастье всегда было рядом со мной. А потому, Бике Тарховна, прошу твоей руки. Будь моей женой, — торжественно произнес Матвеев, преклонив колено перед девушкой и протянув ей кольцо на раскрытой ладони.

Бике покраснела и на несколько мгновений задумалась.

— Я согласна, но хочу сразу тебя предупредить, что это будет у меня уже третий брак. Мои мужья долго не живут, так что будь осторожен.

— Ну ты же еще не была замужем за русским. То что половцу смерть, то русскому хорошо, — нашелся Матвеев.

— И еще — тебе нужно будет получить согласие у кого-то из моих родственников. Здесь, в Чернигове, у меня есть только брат Сакзь. Но я слышала, что он сидит в темнице. Можешь его навестить и спросить его разрешения? Заодно я передам ему еды. Не думаю, что брата хорошо кормят в заточении.

— Хан Сакзь хорошо обращался со мной, когда я был у него в плену. Пришла пора и мне отплатить ему добром. Но только вряд ли он даст согласие, — опечаленно сказал Сергей. — Ты — ханская дочь. А кто я такой — простой русский лекарь…

— Уже не простой, ведь не каждого русского лекаря любит ханская дочь. Да к тому же, времена меняются — обычно волк ест оленя, но когда волк умирает и превращается в траву — олень ест эту траву.

Матвеев в недоумении посмотрел на Бике. Ведь она не могла смотреть мультфильм «Король Лев». Только там это сравнение было про льва и антилопу. Значит, действительно, это ее мысли. Весьма неплохо для девушки того времени.

Еще при их заселении в Кудеяров двор волхв представил Сергея и Бике челяди как своих гостей и приказал слугам беспрекословно подчиняться им. А потому не успела Бике отдать свое распоряжение, как молодая служанка принесла небольшой мешочек с едой, который Матвеев должен был передать заключенному Сакзю. Бике все же оставалась ханской дочерью, и повелевать было для нее обычным делом, а вот Сергею нужно было привыкнуть к тому, что ему теперь прислуживают. Не успел он подойти к конюшне, как, откуда ни возьмись, появился слуга, подсадивший его на коня. Другие слуги открыли перед ним дворовые ворота. Матвееву приятно было ощущать свою значимость.

В порубе он нашел Сакзя в скверном состоянии. Пленного хана била мелкая дрожь, он выглядел каким-то изможденным и осунувшимся. Понятное дело, плен никому не добавлял здоровья и жизнерадостности. Но тут дело было не только в статусе пленника. В порубе царили сырость и холод, со стен сочилась влага. Скорее всего, из-за этого Сакзь часто кашлял и сплевывал густую мокроту. К тому же, как увидел Матвеев, левая нога пленного хана была неестественно увеличена в области лодыжки.

— Пропустите меня к пленному. Я лекарь и должен осмотреть его раны.

— Не велено никого пущать, — подавив зевок, сказал рослый стражник с туповатым выражением лица. Его напарник молча стоял, опершись на копье.

— А если он помрет здесь у вас, кто за это отвечать будет? Или вы бесстрашные и княжьего гнева не боитесь?

— Дык, поганым больше, поганым меньше, — не унимался глупый охранник.

— Мне князю Святославу так и передать твои слова?

Стражники пожали плечами и пропустили Сергея.

— Здрав буди, хан Сакзь, — поприветствовал пленника Матвеев. — Тебе подарок от сестры твоей, — добавил он уже по-половецки.

Сакзь, пребывавший в полузабытьи, встрепенулся, услышав родную речь.

— Бике здесь? Ты видел ее? Где она? Кто ты, русич, и откуда знаешь наш язык?

— Я Сергий, полтора года назад певший тебе песни в твоем становище. С твоей сестрой все в порядке, и она в безопасности, ручаюсь тебе.

— Хвала Тенгри-хану, Бике жива! Но я вспомнил тебя… Так это ты с презренными предателями Кытаном и Ильдеем выкрали Бике и убежали с ней из Шарукани? — Сакзя затрясло и он начал громко кашлять. Хрипы из его груди были слышны на расстоянии.

— Да, это был я, — сказал Матвеев, опустив голову в знак своей вины, — Глупо это отрицать. Но с тех пор многое изменилось. Я стал лекарем и могу помочь тебе.

— Ты прав, изменилось многое. И теперь пленник я. Еще пару недель назад я бы казнил тебя после всего содеянного, не раздумывая. Но теперь я вынужден просить твоей помощи. Я не боюсь смерти, но не хочу умереть здесь так, как хану не подобает.

— Для начала дай осмотреть твои раны, хан.

Сакзь подчинился и предоставил свои раны на осмотр, но было заметно, что это требовало от него немалых сил, как моральных, так и физических. Матвеев безошибочно диагностировал у него перелом левой малоберцовой кости и заподозрил пневмонию.

— Держись, хан. Я договорюсь с князем, чтобы тебя перевели в более подходящее место, и там буду лечить тебя. Поешь то, что я тебе принес, а завтра приступим к твоему лечению.

Сакзь слабо кивнул своему лекарю и без аппетита принялся за еду.

Оценив плачевное состояние хана, Сергей, не мешкая, направился к князю Глебу и попросил его о помощи. Глеб Святославич, в свою очередь, уговорил отца, и князь Святослав (скорее не из жалости, а из нежелания вместе со смертью Сакзя потерять выкуп) приказал перевести больного хана из холодного поруба в подклеть княжеского терема. Там было намного теплее, и не проникала сырость. Кроме того, Сакзя, а заодно и Шарукана, который пока так и оставался в другом порубе, стали теперь кормить не малосъедобной похлебкой, а непосредственно с княжеского стола.

В тот же день Матвеев, заручившись княжеским позволением, взялся за лечение Сакзя. Он тщательно обработал его раны, наложил на сломанную лодыжку шину с дубовой палкой, начал отпаивать Сакзя приготовленным им молочным отваром овса с медом. Хан быстро пошел на поправку. Как только его перестала трясти лихорадка, он уже смог улыбкой приветствовать своего лекаря. Спустя неделю от его пневмонии остался только небольшой кашель, а на поврежденную ногу можно было уже слегка опираться.

А вскоре радости Сакзя не было предела, ведь его в заточении навестила сестра. Бике накормила пленного брата вкусной степной едой, а Матвеев, пользуясь случаем, спросил его разрешения на брак со своей возлюбленной. Сакзь чуть не поперхнулся кумысом.

— Дочь великого хана Тарха замужем за бывшим рабом и нынешним врагом! Наш отец умер бы второй раз, если бы услышал о таком. Выпороть бы тебя плетьми за такую безумную дерзость, да ты вроде как мне жизнь спас… Да и сестре моей, помнится, тоже…

— Ты помнишь, какой болезненной я была в детстве, мой хан? — спросила Бике. — А будучи замужем за лекарем, я уверена, что всегда буду здорова. И, к тому же, я люблю его, — сказала девушка, опустив глаза.

— Я понимаю, что я не княжеского рода, хан Сакзь, и ты вправе мне отказать, но знай, что в моем лице ты можешь приобрести не только нового родственника, но и преданного союзника. Я близко знаком с князем Глебом Тьмутараканским и могу через него достучаться до князя Святослава Черниговского.

— Так кто мне мешает выдать свою сестру хоть за князя Глеба, хоть за его отца?

— Твоя любовь ко мне, мой хан, — умоляюще сказала Бике. — Для тебя же важно, чтобы я была счастлива. Я и так уже выходила один раз замуж ради мести. Могу я теперь это сделать ради любви?

— Но тебе же придется тогда отречься от веры предков! — ужаснулся Сакзь.

— Я уже готова пойти на это, причем без всякого принуждения.

— Ну тогда так тому и быть, — согласился пленный хан. — Пришло время заключать новые союзы. Только есть у меня одно условие, — обратился он к Сергею. — Тебе придется уговорить князя, чтобы я присутствовал на вашей свадьбе. Не доводилось мне видеть, как урусы свадьбы играют. Да и сидеть здесь до смерти надоело.

На том и порешили. Бике на радостях обняла брата. Матвеев крепко пожал руку будущего шурина.

Бике покрестили на следующей неделе в Свято-Михайловском храме. В крещении половчанка получила имя Ольга.

— Как великая княгиня Ольга стала зарей православия в земле русской, так пусть и с тебя начнется озарение люда половецкого. Глядишь, и они к истинной вере когда-нибудь придут, — сказал окунавший Бике в купель седобородый священник.

В отличие от Кытана, девушка решила покончить со своим кочевым прошлым, и теперь велела обращаться к ней по ее православному имени.

А еще через две недели в этом же храме венчались рабы Божьи Сергий и Ольга. По этому торжественному случаю Матвеев был одет в темно-красный кафтан с красивой вышивкой в виде диковинных цветов, подпоясан синим шелковым кушаком и обут в коричневые сафьянные сапоги. Под кафтаном на нем была белая холщовая рубаха, по традиции сотканная на ткацком станке и вышитая невестой. Сергей улыбался и с гордостью смотрел на нее. Его невеста сменила привычные для себя степные одежды, и теперь на ней красовался парчовый сарафан бирюзового цвета с длинными рукавами, вышитый золотыми и серебряными нитями, а на ногах были легкие сапожки из тонкой козьей кожи. Ее роскошные волосы были заплетены в две косы, обернутые вокруг головы, на которую был водружен свадебный венец. Девушка с огромным интересом следила за обрядом венчания, доселе для нее неизвестным. Украдкой она посматривала на своего жениха, и когда их взгляды пересекались, ее красивые темные глаза начинали светиться от счастья.

Все это великолепное свадебное убранство помогли приобрести новобрачным их друзья Мстислав и Кытан с Ильдеем. Половцы тоже были в храме и вертели головами по сторонам с явным любопытством. После венчания счастливые молодожены сели в расписные сани с бубенцами, и тройка белых лошадей отвезла их на Кудеярово подворье. Наученный стариком Матвеев бережно поднял свою жену на руки и, словно новорожденное дитя, перенес ее через порог терема. Считалось, что теперь она умирала для своего рода и рождалась для нового. Внутри их уже ожидал сам хозяин терема, которому нельзя было появляться в храме, его слуги и приведенный под стражей Сакзь. Князь Святослав сдержал данное Сергею слово. С пленного хана на время сняли оковы, но за ним неусыпно наблюдали два дюжих стражника. Однако хан и не думал бежать — он уже получил весточку от своих братьев Асеня и Бегубарса, что скоро выкуп за него будет собран. Свою долю за теперешнего родственника вызвался внести и Сергей, жертвуя львиную долю своего лекарского жалования. Свадьбу почтили своим присутствием князь Глеб и его брат княжич Роман. Поскольку родителей не было ни у жениха, ни у невесты, на правах старшего по чину Глеб Святославич встал из-за стола и громко промолвил:

— Сегодня воистину славный день! Сегодня впервые русич сочетается браком с половчанкой. Так пусть же ваш союз послужит началом мира и дружбы между нашими народами. А вам желаю прожить многая и благая лета в совете да любви! Пусть в вашей жизни будет много меду и вам вместе никогда не будет горько!

— Горько! Горько! — поддержали князя гости.

Глеб по-княжески благословил поцеловавшихся молодоженов и начался пир. Молодожены попотчевали друг дружку свадебным караваем с солью, затем ели кашу одной ложкой из горшка. Хоть народу было и немного, но всем было весело. Со стороны невесты были только ее брат, Кытан и Ильдей. Сергей же пригласил своих друзей-дружинников и братьев по лекарскому ремеслу. Еды хватало вдоволь, а культурную часть программы составили свадебные песни скоморохов под мелодии гусляров. Как оказалось, свадебное застолье организовал Кудеяр, нашедший в своем тереме тайник погибшего варяга. Он сидел на почетном месте и сам еле сдерживался, чтобы не пуститься в пляс и не запеть песни своей юности — так он был рад за своего молодого современника. И только статус умудренного жизнью сурового волхва не давал ему этого сделать.

Свадебный пир продолжался и на следующий день, а потом все как-то быстро закончилось, Сакзя вернули в темницу, все разошлись по своим домам, а у Сергея и Ольги началась новая, семейная жизнь. Когда они поднялись в свою светлицу, девушка по обычаю разула своего мужа, а он улыбнулся ей, поцеловал и сказал:

— Ну все, теперь мы с тобой муж и жена перед Богом и людьми.

— Сегодня я самая счастливая девушка в мире, Серёжа.

— Я сделаю все, чтобы мы с тобой были всю жизнь счастливы вместе, любимая, — ответил Матвеев, и они забылись в объятиях друг друга.

А вторая, гораздо более пышная, свадьба состоялась сразу после праздника Богоявления. В Переяславле в княжеском тереме князь Всеволод женился на сестре Шарукана, получившей в крещении имя Анна. Благодаря их браку русичи и половцы заключили мирный договор на 25 лет. Кроме того, князья и ханы решили в начале лета, когда восстановят силы раненые воины и после зимы окрепнут половецкие кони, сообща выступить на столицу.

Глава XXV Поход на Киев

Как-то очень быстро, можно даже сказать, незаметно пролетела зима. Может быть этому виной были короткие зимние дни и отсутствие электричества вообще, и в ночные часы, в частности. Может, семейная жизнь ускоряет течение времени. Известно же, что влюбленные часов не наблюдают. А может, просто Матвеев стал взрослее, и дни стали пролетать гораздо быстрее, чем раньше.

Зато теперь в его жизни стало больше стабильности — с утра он шел на княжий двор, где в отдельно стоящей избе вместе со своими соучениками и местными коллегами по лекарскому ремеслу оказывал помощь дружинникам и боярам. А с наступлением сумерек возвращался на Кудеярово подворье, как его прозвали в народе. Старик держал данное князю слово и открыто не волхвовал, т. е. не проводил никаких колдовских обрядов. Однако, именно к Кудеяру обращались люди за теми зельями, которые не могли им дать обычные знахари. Благодаря его снадобьям и знанию языка зверей у коров повышались удои молока, буйные животные становились смирными, а бесплодные наконец-то обзаводились потомством. Земля быстро слухами полнится, и вскоре к Кудеяру уже выстраивались целые очереди, так что периодически Сергей помогал старику, заодно набираясь опыта в ветеринарном деле.

Однажды Матвеев попросил Кудеяра открыть ему тайны науки волхвов. Кто знает, может быть, он тоже в себе откроет какие-то скрытые таланты. Но старик был категоричен:

— Даже не проси меня об этом! — Кудеяр горестно взмахнул рукой. — Это дело принципа! Был у меня один ученик до тебя, Светозаром звали, больше мне не надо.

— Ты мне о нем не рассказывал, дед Кудеяр! И что же случилось с ним?

— Это был парень-сирота, добрый и отзывчивый. Я обучил Светозара всему, что сам знал, и он неплохо в сей науке преуспел. Но мой ученик решил пойти дальше и изучить запретные глубины волхвования, то, что в нашем с тобой прошлом мире называлось «темной магией». Стал он проклятья да порчу на людей насылать, и тем, кто супротив его воли шел, дома сжигать. Как ни старался, не смог я его вернуть на путь добра. Разошлись наши пути-дороженьки… С тех пор я зарекся обучать кого-либо волхвованию.

— Ого! А давно у вас такие страсти происходили?

— Да, аккурат, в тот год, когда ты в этот мир пожаловал. Уже два года мы со Светозаром не имеем никаких общих дел. Так что извиняй, Сережа, не буду я тебя этому учить.

Тем не менее, в это время парень был счастлив — ведь после работы, которая была ему по душе, его дома ждала любимая жена и вкусный ужин. Как оказалось, крестивший Бике священник оказался прав, нарекая ее Ольгой — с новым именем девушка как будто бы получила часть характера великой княгини. И хоть она и стала христианкой, старалась вникнуть глубже в суть русского быта, и каждое воскресенье они с Матвеевым посещали литургии, но на самом деле изменилась лишь отчасти. Душа девушки привыкла к простору и безграничности степей, и поначалу ей было трудно просто сидеть в четырех стенах. Пока Сакзь прозябал в темнице, она навещала его вместе с Сергеем и помогала мужу лечить брата. Но как только выкуп за хана был заплачен, и он отправился на свободу, девушка снова заскучала. Поэтому Ольга, заручившись поддержкой Кудеяра и советами Гульнары, взялась за другое дело. Очень быстро она смогла навести такой порядок на подворье, какого никогда не было при беспечном варяге. Челядь ее боялась, но уважала. За пару прожитых в Чернигове месяцев Ольга превратилась из скромной гостьи в настоящую хозяйку терема, чему Сергей был несказанно рад.

А у Матвеева во время пребывания в Чернигове появилось новое развлечение — зимняя охота. После того, как год назад один из бояр черниговского князя на охоте повредил себе ногу, вовремя не обработал рану и умер от заражения крови, Святослав Ярославич приказал, чтобы с тех пор охотников сопровождал лекарь. До участия в охоте самого князя Святослава Сергею и его друзьям еще нужно было дорасти — туда ездили коллеги поопытнее. А вот княжичи Роман, Олег и Давыд активно приглашали молодых лекарей, когда выезжали охотиться малой дружиной.

На счастье Матвеева, никаких серьезных инцидентов не приключалось, да и непосредственно охотились сами княжичи и их ближние дружинники, а остальные нужны были в качестве группы поддержки. Или медицинского сопровождения в виде Сергея и Артемия. Тихомир не горел особым желанием участвовать в охоте, и потому его не привлекали.

В основном охотились на крупного зверя — лосей, оленей, кабанов. Верхом мастерства для княжичей было завалить один на один разбуженного злого медведя. В этот момент все стояли возле берлоги с луками наготове, но помогать княжичу можно было только в самом крайнем случае. Каждый из них должен был самостоятельно испытать свою молодецкую удаль. А после победы над очередным мощным зверем устраивали небольшой пир, и княжичи делились со свитой своими охотничьими трофеями.

Однажды, через пару дней после Пасхи, после особо удачной охоты обоих лекарей наградили целым кабаном. Его договорились приготовить и отпраздновать это событие дома у Матвеева, ведь Артемий проживал в общинном доме, а там желающих откушать дичи было бы намного больше.

Благодаря стараниям Ольги, у них теперь работали одни из лучших черниговских кухарок, и кабан был приготовлен отменно. Он лежал на огромном подносе с яблоком в пасти в окружении многих блюд. За большим дубовым столом сидели Сергей, Артемий, Тихомир, Кудеяр, Мстислав, Кытан и все еще хромающий на правую ногу Ильдей. Вместе с половцами пришли и их новые друзья — черниговские варяги Сигурд и Ергар. Они шумно разговаривали, смеялись и запивали жареную вепрятину густым пивом. Ольга, как полноправная хозяйка, сидела по правую руку от мужа и тоже участвовала в беседе, а заодно следила, чтобы слуги вовремя подавали яства.

Внезапно посреди трапезы двери распахнулись, и в столовую зашел улыбающийся брат Василий. После окончательного выздоровления он решил остаться в Печерской обители набираться премудрости у отца Агапита.

— Мир вашему дому! — поклонившись присутствующим, сказал он.

— С миром принимаем, — ответил, встав из-за стола, хозяин дома Кудеяр. — С какими вестями к нам пожаловал: с добрыми аль худыми?

— А у меня и такие, и другие вести имеются. А вообще-то я по делам в Чернигове. Меня отец Агапит послал. Но вначале я решил навестить старых друзей, а вы как раз все здесь.

— Ну тогда присаживайся за стол, отведай, чего Бог нам на охоте послал, — пригласил друга Матвеев. — Не отказывайся от дичи, как раз сейчас Светлая седмица, пост закончился. А тем более — ты же путешествующий.

Перекрестившись, брат Василий сел за стол и с аппетитом схватил немаленький кусок мяса.

— Что в стольном граде нового деется? — спросил Мстислав, когда пришедший осушил большую кружку пива. — Начни с добрых вестей.

— Слыхал я от нашего игумена отца Феодосия, что скоро в Печерский монастырь должен приехать наш учитель — отец Никон. Он об этом в грамотке написал. Так что скоро мы вновь его увидим.

Сергей, Тихомир и Артемий переглянулись и улыбнулись друг другу.

— А теперь о недобром. В Киеве царит умопомрачение, — схватившись за голову, продолжил рассказ Василий, активно жестикулируя. — Прознал каким-то образом Всеслав Чародей, что князья Святослав и Всеволод заключили союз с половцами и летом вместе собираются отбивать Киев. А до лета-то осталось всего ничего — полтора месяца. Так что он теперь приказал в срочном порядке укрепить городские стены, собрать все припасы в детинце. А ведь урожая-то еще не было — только посевная недавно прошла. Но самое главное — что теперь его соглядатаи шныряют по домам, ищут противников этого супостата и тащат их в пыточную. Весь Киев стоном истязаемых наполнен.

— Чует Чародей, что конец его близок, — отозвался Мстислав. — Пусть немного еще потерпит киевский люд — скоро мы придем ему на помощь.

— Да, что-то мы засиделись без дела, — потянулся Ергар. — Хочется уже и в поход сходить.

— Тем более Киев — город богатый, — подмигнул ему Сигурд. — Ежели на щит его возьмем, можно неплохо поживиться…

— Вот то-то и оно, — помрачнев, сказал Василий. — Сколько еще крови христианской прольется…

— Тем более, что у Всеслава есть еще как минимум месяц в запасе, — задумчиво сказал Сергей. — За это время он может и свою полоцкую рать в подкрепление призвать. А значит, битва будет еще серьезнее.

— Вот поэтому отец Агапит меня и отправил в Чернигов — закупить здесь лечебные зелья, которых нет в Киеве. Ведь скоро много раненых с обеих сторон предвидится. И хоть есть еще время в запасе, но лучше заранее быть готовым к опасности.

Все с ним согласились и продолжили трапезу.

Тем временем в Киеве князю Всеславу доложили, что встречи с ним добиваются три таинственных незнакомца в восточных одеждах. Их придирчиво обыскали, оружия при них не нашли. Они настаивали на скорейшей встрече с князем. Всеслав отослал всех лишних людей, а сам с парой телохранителей и двумя своими верными боярами — Вышатой Остромировичем да Белояром Чаславичем, кому был обязан своим освобождением, встретил гостей в просторных великокняжеских палатах.

Он сидел, поправившийся после плена и одетый в нарядную одежду, на троне, который еще недавно принадлежал врагу его рода — князю Изяславу и внимательно смотрел в лица вошедших. Все трое действительно были чужеземцами. Об этом красноречиво говорили их пестрые халаты, красные сапоги с задранными вверх носками, чалмы на головах и черные курчавые бороды.

— Да прибудет на тебе благословение Всевышнего, великий киевский князь, — начал старший из послов, опиравшийся на серебряный посох с искусной резьбой. — Мы — послы великого кагана Новой Хазарии Исхака бен Завулона. Пришли заключить с тобой договор о мире, дружбе и торговле.

— Новой Хазарии? Первый раз слышу. — Всеслав вопросительно посмотрел на своего первого советника Вышату. Тот в недоумении пожал плечами.

— Хазария же была уничтожена век тому назад моим предком — князем Святославом, — подумав немного, сказал Всеслав.

— Немудрено, великий князь, что тебе неведомо о нашем государстве. Оно только начинает возрождаться. Но скоро о нем снова заговорит весь мир. Хвала Всевышнему и мудрости нашего кагана, подобного древнему царю Соломону, мы снова взяли под свой контроль Волжский торговый путь и договорились с кочевыми племенами по всей его протяженности. А вскоре и по всему Великому Шелковому пути будут стоять наши караван-сараи, — Посол махнул рукой одному из своих спутников. Тот открыл ларец, наполненный дорогими тканями и украшениями. — Взгляни на наши дары — это шелка из далекого Китая и персидские самоцветы. А вот кинжал из очень прочной индийской стали, — и он протянул кинжал с волнистым синеватым лезвием.

— Богатые и щедрые дары, — удовлетворенно сказал Всеслав. — И чего же вы хотите этим добиться?

— Твоей дружбы, великий князь. Когда-то сто лет назад наш недальновидный каган недооценил Русь, и Русь нанесла ему смертельный удар. Времена поменялись. Каган Исхак считает, что торговать — лучше, чем воевать. Давай заключим союз — ты поможешь нам справиться с нашими врагами, и золото бурной рекой потечет в твои сундуки. Тогда и ты сможешь победить всех твоих врагов.

— А если мы заключим союз, и на меня вскоре нападут, готовы ли вы будете помочь мне?

— Всенепременно, великий князь. Мы заботимся о своих союзниках. Тебе стоит только послать гонца в Итиль, и помощь прибудет. Военные чудеса, которые изобрел наш великий каган, помогли нам отбить притязания на наши земли и от хитрых хорезмийцев и от грозных волжских булгар.

— Что же это за чудеса такие? — с интересом спросил Всеслав, подавшись всем телом вперед на троне.

— Воины, не чувствующие ни страха, ни боли. Железные великаны, которых не берет ни меч, ни копье. И многое другое, неподвластное простому разуму. Поверь, великий князь, дружба с нашим народом может быть выгодной нам обоим. Взамен же нашего союза каган Исхак просит самую малость — уступи нам небольшой осколок нашей бывшей империи — Тмутаракань. С ней нас связывает давняя история. И мы никогда не забудем твоей дружбы, а наша совместная торговля будет процветать.

Всеслав взял перерыв для обсуждения этого важного вопроса со своими ближними боярами. Гостей тем временем сопроводили в гридницу, где для них уже был накрыт обед. Однако, они отказались от жареного вепря и ограничились только рыбой и вином.

— Что скажешь, Вышата? — обратился Всеслав к своему главному советнику, — Ты же был в Тмутаракани. Что там есть такого, что так нужно хазарам? Что посоветуешь ответить этим послам?

— Княже, нам сейчас нужны любые союзники. Ежели я верно разумею и они не врут, то у них теперь есть такая сила, которой отродясь ни у кого не было. А до Тмутаракани отсюда далече, ей вполне можно и пожертвовать. Тем паче, что она пока и так тебе не подчиняется. Думаю, стоит заключить союз с хазарским каганом, отправить своих послов в его столицу. Пущай своими глазами убедятся в этих военных чудесах.

— Так тому и быть! — воскликнул Всеслав и приказал позвать послов.

— Киевское княжество готово заключить с вами союз, благородные хазары, — торжественно объявил он. — Быть дружбе между нашей и вашей державой.

Писец запечатлел его слова на пергаменте и записал два экземпляра договора о заключении союза, один из которых передал хазарскому послу. По условиям этого договора в обмен на дружбу и военную помощь князь киевский Всеслав даровал права на град Тмутаракань и все прилегающие к ней земли хазарскому кагану Исхаку.

— Да хранит Всевышний тебя, мудрый князь, и да прибавит тебе много лет, — рассыпался в благодарностях старший посол. — Твое великодушие не знает границ.

— Как только вы готовы будете пуститься в обратный путь, — продолжал Всеслав, — я отправлю с вами своих людей, дабы вы добрались домой в целости и сохранности. А еще желаю, чтобы мои люди поглядели на ваши военные чудеса и в знак нашего союза купили бы у вас несколько таких великанов, да пару десятков солдат, про которых вы говорили.

— Твои желания исполнятся в лучшем виде, великий князь. Ты не пожалеешь о сделанном выборе. А еще знай, что ты всегда теперь у нас желанный гость. Ежели тебе будет угрожать опасность, Итиль всегда тебя приютит.

Послы поклонились еще несколько раз до земли и ушли.

— Надо бы поторопить их с отправкой домой, Вышата, — сказал, подумав, князь Всеслав. — Мне крайне нужна их поддержка в грядущей войне с Ярославичами.

— Не переживай, княже, я уже отдал распоряжение. Пусть сегодня они отдохнут, а завтра с моими верными людьми отправим их восвояси. Ежели не будет никаких задержек, то к началу лета твое войско неплохо усилится, и мы сможем победить и черниговцев с переяславцами, и половцев, что идут за ними.

— Хвалю за расторопность, Вышата Остромирович. Недаром, ты мой первый советник. Ну что же, нам остается только готовиться к битве и ждать лета…

Но дождаться обещанной хазарской помощи князю Всеславу было не суждено.

Все свершилось гораздо раньше, чем все ожидали. Всего через несколько дней князю Святославу доставили тайное послание от беглого князя Изяслава. В письме старший брат сообщал, что они с польским князем Болеславом и его войском выдвинулись из Кракова и движутся отвоевывать Киев. Своих братьев Изяслав просил немедленно выступить с конной дружиной, чтобы окружить полоцкого захватчика с обеих сторон. Встретиться под Киевом планировалось в начале мая.

Получив такое письмо, Святослав Ярославич был весьма раздосадован — он не ожидал, что беглец вернется так скоро. А значит, теперь его мечты об обладании киевским престолом обращались прахом. Но не поддержать брата сейчас означало выразить ему открытое неповиновение, а ведь еще их отец завещал им повиноваться старшему брату, даже такому бестолковому политику, как Изяслав. К тому же, заполучить власть в Киеве, изгнав оттуда захватчика — это дело одно, а развязывать ради этого братоубийственную войну — совсем другое. На это пока Святослав был не готов, а ждать прибытия союзных половцев времени не было, и поэтому он отдал приказ своей дружине срочно собираться в поход. Глеб Святославич со своими тьмутараканскими воинами и лекарями отправился вместе с отцом.

Ольга, конечно, не хотела расставаться с мужем, очень волновалась за него, но Кудеяр убедил ее, что с Сергеем в походе все будет хорошо. Девушка склонна была доверять старому волхву. Зато Матвееву собрали такой «тормозок» в дорогу, которого не было у многих дружинников.

До Киева дошли довольно быстро, неподалеку от стен города разбили лагерь и стали готовиться к предстоящей битве. Опытный воевода Белогор отправил в стольный град своих лазутчиков.

Через несколько часов один из них вернулся и сразу направился к княжеской палатке.

— Битвы не будет, княже, — сказал запыхавшийся лазутчик.

— Как не будет? — непонимающе спросил князь Святослав. — Всеслав, что, сдаваться собирается?

— Нет Всеслава в городе. Он со всей своей дружиной выступил навстречу приближающемуся Изяславу.

— Отличная новость! Тогда не будем мешкать — нападем на них, пока они в пути. Ежели мы с Изяславом нападем сразу с двух сторон — не уйти от нас Брячеславичу.

Сказано-сделано — не успели черниговцы толком поставить лагерь, как им приказали сниматься с места и выдвигаться в сторону Белгорода. Подошедшая переяславская дружина во главе с князем Всеволодом последовала их примеру.

— Эх, а я только думал отдохнуть перед грядущим боем, — пожаловался Артемий Матвееву.

— А далеко хоть идти? — поинтересовался Сергей.

— Да Белгород тут недалече, всего часа три верхом ехать, но так неохота снова трястись в седле…

— А ведома ли вам, братия, поучительная повесть о белгородском киселе? — спросил у друзей Тихомир.

— Нет, не слыхал, — ответил Сергей.

Артемий отрицательно покрутил головой.

— Поведал мне ее отец Никон еще в Тмутаракани, и с тех пор она мне хорошо запомнилась. Дело было лет семьдесят назад, еще при князе Владимире Красно Солнышко. Во время оно поехал он в северные края за войсками против печенегов. А печенеги прознали про то, что князь далече и взяли Белгород в осаду.

— А почему тогда Белгород, а не Киев? — поинтересовался Матвеев.

— В Киеве князь оставил хорошую охрану, а Белгород был почти беззащитен, — пояснил Тихомир и продолжил: — Долго осаждали город окаянные, и начался в нем голод великий. Собрали белгородцы вече и думали уже сдаться врагу, хотя и были наслышаны о пытках, которым печенеги подвергают своих пленников. Готовы были они и на пытки, лишь бы не умирать голодной смертью. А один старец предложил способ избавиться от печенегов и попросил собрать все припасы, которые оставались в городе. Делать было нечего, и все согласились. Набралось немного — всего несколько горстей пшеницы, овса, отрубей да лукошко меда. Тогда старец сказал взять две большие кадушки — в одной смешали пшеницу, овес и отруби с водой и приготовили подобие болтушки, из которой варят кисель. А из меда приготовили сладкую-пресладкую сыту и залили ее во вторую кадушку. Затем поставили их в вырытые для этого колодцы и позвали печенегов для переговоров. Обрадовались кочевники, думали, что наши сдаваться будут. А те им и говорят: «Вы можете хоть десять лет под нашими стенами стоять, а толку не будет. Нас земля наша русская кормит». На глазах у послов достали из колодца болтушку, сварили из нее кисель, а из второго колодца почерпнули медовую сыту. Для пущей убедительности белгородцы сами отведали угощение, а потом и гостей попотчевали. Подивились печенеги чуду дивному, и с собой тоже взяли корчагу киселя и сыты хана своего угостить. Попробовал хан, понял, что с русскими тягаться бесполезно и ушел восвояси со всей своей ордой. Так русская смекалка помогла сохранить целый город. А в белгородских харчевнях до сих пор путникам подают кисель и сыту, как местную особенность.

— Да, наш народ не победить! Находчивость и смекалка — это наше всё! — уверенно сказал Сергей. — Надеюсь, скоро и мы с удовольствием отведаем белгородского киселя.

До Белгорода и правда оказалось недалеко. Матвеев, которому был известен только современный ему Белгород в России, не знал, что город с одноименным названием существовал тогда в двадцати трех километрах от Киева. В сгущающихся сумерках обе дружины подошли к этому городу и остановились в двух верстах от лагеря Всеслава. Судя по количеству факелов, войска у князя-чародея тоже было немало.

— Ну что, княже, прикажешь сразу атаковать Всеслава, пока они не опомнились или подождем до завтра? — спросил князя Святослава воевода Белогор.

— Боже меня упаси, да и всех вас тоже, нападать ночью на князя-оборотня. Ночь — это же его время. Да и к тому же, Изяслав с поляками еще не подошли. Это же все-таки больше его битва, чем наша, так, брате?

— Да, ты прав, — отозвался Всеволод. — Мы пришли помочь брату, но не делать всю работу за него. Пущай подойдет поближе, да навалимся на Всеслава сообща. А пока пошли отдыхать — утро вечера мудренее.

Тем временем Матвеев и его друзья снова оборудовали палатку первой помощи и были готовы встречать раненых. Когда им сказали, что битва со Всеславом отложена до завтрашнего утра, все трое искренне обрадовались этому известию и с превеликим удовольствием завалились спать, надеясь, что ночью их никто тревожить не будет.

— Вставай, Сергий, вставай скорее, — разбудил друга Тихомир.

— Что случилось? Битва началась? Раненые уже поступают? — спросонья недоумевал Матвеев.

— Слава Богу, нет. Но произошло нечто невообразимое.

— Да не тяни ты уже. Молви, что произошло? — нетерпеливо спросил Сергей.

— Не успели мы лечь почивать, как подошли с западной стороны князья Изяслав и Болеслав с польской ратью. Князь-чародей ближе к полуночи сбежал с малой дружиной в сторону Полоцка, испугавшись нашей силы. Его войска отказались сражаться без князя и складывают оружие. Победа, брат, победа!

— Вот это новости! Откуда ты узнал?

— Не спалось мне этой ночью в преддверии грядущей битвы. Как только начало светать, пошел я к Мстиславу в палатку потолковать. А он мне и рассказал, что пришли из Всеславова стана киевляне к князьям Святославу и Всеволоду просить, чтобы Изяслав Ярославич не губил стольного града, простил обиду киевлянам за то, что его семь месяцев назад изгнали из Киева, и не вводил в него поляков. Князья обещали киевлянам свою защиту пред лицом великого князя. Вот сейчас как раз об этом и толкуют.

— Ну тогда дай Бог всем благоразумия, чтобы избежать напрасного кровопролития.

Как только киевская делегация покинула черниговский лагерь, Святослав и Всеволод Ярославичи поехали на переговоры со своим старшим братом. Весь день прошел в тревожном ожидании. Никому не хотелось сражаться с поляками из-за Киева. Наконец, довольные князья вернулись в стан, и среди воинов разнеслась благая весть — князь Изяслав пообещал милость Киеву и его жителям, а значит, черниговская и переяславская дружины могут спокойно отправляться домой.

— Как же мне нравятся такие победы, ради которых не было пролито ни одной капли крови, — поделился с друзьями своей радостью Матвеев.

Единственные, кто был не совсем доволен этим, оказались варяги, которым так и не довелось под шумок набить свои сумы киевскими богатствами.

Глава XXVI Возвращение в Тмутаракань

Через несколько дней после возвращения в Чернигов Матвеев решил отпраздновать свой день рождения, наступивший в те дни, пока они были в походе. И снова Кудеярово подворье зашумело, готовясь к пиру. И хоть в то время привычнее было отмечать именины, Сергей захотел отпраздновать именно свое 25-летие. Ведь позапрошлый день рождения он отмечал дома в Донецке, в прошлом году в Тьмутараканском монастыре праздник пришелся как раз на Великий пост. Да и не положено вообще в монастыре дни рождения праздновать. А тут такая дата, и сейчас все складывалось в Серегину пользу. Тем более, что здесь в его распоряжении было немалое подворье и целый штат челяди. А в случае возвращения в Тмутаракань с князем Глебом, где им с Ольгой жить предстоит? Любящая жена поддержала идею мужа и, как всегда, организовала все на высшем уровне. А Кудеяр, уставший от прозябания в лесных чащобах «главный звериный лекарь всея Черниговской земли», теперь был не против жить на полную катушку и спонсировать праздник.

И снова столы ломились от различных блюд, и снова в честь Сергея поднимались заздравные чаши и пелись дружинные песни. Все его тьмутараканские и черниговские друзья поздравляли именинника. Мстислав подарил ему гнедого коня, Кытан с Ильдеем — легкий тисовый лук со стрелами, а Тихомир с Артемием нашли в византийской лавке экземпляр книги Авла Корнелия Цельса «О медицине». Книга была на латыни, но с хорошими рисунками, а потому очень понравилась Сергею.

«Эх, вот вроде все хорошо, но как же не хватает сегодня родителей рядом со мной», — думал Матвеев. — «Но зато рядом есть любимая жена и верные друзья», — последовала вдогонку вторая мысль.

Захмелевшие веселые гости стали расходиться далеко за полночь. Гораздо раньше ушла спать, поцеловав мужа в щеку, довольная Ольга. В ней теперь сложно было признать прежнюю половчанку, по крайней мере, по внешнему виду. Конечно, говорила она еще с акцентом и многих русских слов не знала, но благодаря Матвееву, быстро училась. Единственное, что оставалось в ней неизменным — это характер ханской дочери. Так что порой даже Сергею с ней было непросто совладать, но это было даже интересно.

Дольше всех оставался Мстислав. Они с Сергеем и Кудеяром еще раз выпили за бескровную победу над Всеславом.

— Но на самом деле, кровь в Киеве все-таки пролилась, — рассказал Сергею его побратим. — Князь Изяслав отправил вперед себя своего старшего сына с верными людьми. Мстислав Изяславич учинил розыски, допросы с пытками и казнил семьдесят киевлян — зачинщиков восстания. Среди них были и кузнец Славута, и выпустивший Всеслава боярин Белояр, и наш старый знакомец Вышата Остромирович. А еще больше народу из подозреваемых княжич ослепил. Да еще с десяток человек пыток не выдержало, и отдало Богу душу. Вот такая вот княжья милость…

— Да уж, выходит, князь Изяслав снова хитро поступил — на словах всех простил, а на деле дал своему сыну показать свою лютость, — сказал Матвеев. — Не в обиду тебе будет сказано, друже, но твой княжеский тезка вполне оправдал свое имя.

— Верно подметил, — усмехнулся его названный брат.

— А ты, кстати, никогда не задумывался, Мстислав, почему тебе, простому тмутараканскому парню, дали княжеское имя? — спросил, прищурившись, Кудеяр. — Ведь такими именами обычных крестьян не называют. Что ты ведаешь о своем прошлом и о своих родителях?

— Да что, тут говорить, — поморщился Мстислав, — родителей своих не знаю. Сколько себя помню, всегда был сиротою. Говорили, что отец был дружинником и погиб в одном из походов, а мать умерла при родах. Меня же подбросили в монастырь с запиской о моем имени. В младенчестве и отрочестве все меня Мстишей звали, а уж потом, когда ратную доблесть свою я неоднократно показал, тогда Мстиславом величать стали. Там же, при монастыре я и воспитывался, но монахом становиться не пожелал, а потому пошел отроком в дружину княжеского посадника — воеводы Святогора. Всю жизнь посвятил службе Тмутараканскому княжеству, и вот уже при Глебе Святославиче дослужился до начальника княжеской конницы. А от отца мне только крестик нательный остался — он тоже был со мною в колыбели.

— Покажи-ка мне этот крест, — попросил Кудеяр. — Кажись, где-то я его уже видел много лет назад.

Мстислав неохотно снял с себя серебряный крест и протянул его волхву. Тот внимательно осмотрел его и спросил:

— У меня к тебе два вопроса, Мстислав. Во-первых, сколько тебе лет? И во-вторых, как думаешь, что означают буквы «Е» и «М» на обороте креста?

— В том году мне исполнилось тридцать и четыре года, — подумав немного, сказал воин. — А по поводу буквиц я никогда и не задумывался.

— Тридцать четыре, говоришь? — торжествующе переспросил Кудеяр. — Теперь все встает на свои места. Как раз тридцать четыре года назад я и попал… В смысле я видел твоего отца. А звали его — Евстафий Мстиславич, и был он сыном тьмутараканского князя Мстислава Храброго. Вот что значат буквицы на кресте и вот почему тебя и назвали так — в честь деда. То-то я все время думал, кого мне твое лицо напоминает? Хвала богам, есть еще люди, которые подтвердят мои слова. Если хошь, завтра сходим с тобой к боярину Всераду, лично знавшему твоего отца.

Мстислав остолбенел. Хмель мгновенно выветрился из его головы. Сергей тоже ошеломленно смотрел то на него, то на старика, затаив дыхание.

— Быть того не может?! Я — потомок легендарного князя? А кем же была моя мать? — у Мстислава было много вопросов.

— Слыхал я, что твой отец был обручен с купеческой дочерью, но пожениться они так и не успели. Хотя от своего возлюбленного она понесла. Княжич Евстафий погиб в походе. Судьбу матери твоей не ведаю — может она действительно умерла при родах, а может старый купец изгнал ее из дому, не вынеся позора. Но об этом мы уже не узнаем…

— Слушай, брат, — неуверенно начал Матвеев, — Так ты, выходит, единственный наследник князя Мстислава Владимировича, а значит имеешь больше прав на тмутараканский престол, чем Глеб Святославич, который тебе приходится…

— Троюродным братом, — подсказал Кудеяр.

Огонек азарта вдруг зажегся в глазах Мстислава, но очень быстро потух.

— Да какие права? — сказал он невесело. — Ведь ежели я и сын княжича Евстафия, то все одно — незаконнорожденный. Да и Глебу Святославичу я клялся в верности, и буду и дальше ему служить, каким бы он родственником мне ни приходился… Ладно, что-то мы здесь засиделись. Пора и честь знать. Благодарю за угощение, дед Кудеяр. Еще раз поздравляю тебя с днем рождения, брат, — сказал он на прощание Сергею.

По лицу уходящего Мстислава было видно, что он находится под сильным впечатлением от услышанного недавно. Действительно, не каждый день узнаешь, что являешься отпрыском княжеского рода.

— Ну вот мы и нашли вашего третьего спутника из пророчества, — сказал Кудеяр Матвееву, когда они остались вдвоем, — значит, близится время нашего расставания и вашего возвращения в Тмутаракань, где вам троим и суждено это пророчество исполнить.

— Так а с кем мы там должны сражаться? — уточнил Матвеев.

— Вот тебе это и предстоит вскоре узнать, — загадочно ответил старик.

Дорога в Тмутаракань хоть и заняла почти два месяца, зато прошла без особых приключений. Не опасаясь половецкого нападения после заключения мира с Шаруканом, черниговская делегация, в которую входили и Матвеев с Ольгой, продвигалась степными равнинами по направлению к Азовскому морю. Во избежание различного рода недоразумений с другими половецкими ордами хан Шарукан дал нескольких проводников с его ханскими знаменами, завидев которые случайные охотники до наживы быстро улетучивались.

С одной стороны, ехать было скучно, а с другой — Сергей радовался тому, что они с женой в безопасности. И пусть лучше дорога будет однообразной, чем ждать из-за каждого холма внезапного нападения. Периодически дружинники пели походные песни, половцы им в ответ затягивали свои протяжные кочевые напевы. Для разнообразия Сергей решил вспомнить свой половецкий песенный опыт позапрошлого года. Один из талантливых дружинников, в прошлом ученик бродячих скоморохов, аккомпанировал ему на балалайке. Мотив многих песен теперь значительно отличался от оригинала, но Виктору Цою, несомненно, понравилось бы, если бы он увидел картину, как несколько десятков древнерусских воинов в шлемах, со щитами за спиной и мечами на поясах пели своими зычными голосами:

Кто пойдет по следу одинокому?

Сильные да смелые головы сложили в поле

В бою…

Мало, кто остался в светлой памяти

В трезвом уме, да с твердой рукой в строю,

В строю…

И действительно, из тысячи воинов, кто покинул Тмутаракань год назад, домой возвращались лишь чуть больше четырех сотен. Прочие навсегда остались лежать на берегах рек Альты и Снови. Сергею крупно повезло, что он не оказался в их числе.

Стояла вторая половина июня. До самого горизонта тянулась степь, покрытая пышным ковром разноцветных трав, еще не выжженных солнцем. Дикое поле… Родная донецкая степь… Здесь все для Сергея казалось родным и знакомым, и рожденная в степях половчанка тоже чувствовала себя в своей стихии. На одном из привалов Матвеев собрал из молочно-белых ромашек и ярко-синих васильков букет для Ольги, чем приятно ее удивил. Она хранила этот простой букетик, даже, когда он совсем высох. А степь все никак не заканчивалась. Уже все разговоры были говорены, все рассказы рассказаны, и Сергей от скуки прокручивал в голове события последнего месяца.

А началось все с того, как однажды на Кудеярово подворье пришли соученики Матвеева и привели с собой отца Никона. Сергей был очень рад увидеть своего учителя в добром здравии. Отец Никон обвел всех пристальным взглядом, от которого Кудеяр как-то осунулся и поспешил удалиться. В ответ на его уход священник добродушно улыбнулся, благословил Сергея и Ольгу и обратился к своим ученикам:

— Благодарю Господа, что мне достались такие достойные ученики. Наслышан о вашем старании в лекарском деле и участии в славных битвах. Наступает теперь ваш черед становиться наставниками для новых отроков. Как вернетесь в Тмутараканский монастырь, продолжайте учиться медицине и обучайте новоприбывших иноков тому, что уже сами хорошо разумеете. Отцы Иоанникий и Иоиль вам в этом помогут. А вы будете им сменой, ведь они уже годами ветхи.

— Отче, а как же ты? — спросил Сергей.

— Меня попросил игумен Феодосий помочь ему в благоустройстве Печерского монастыря, и я ему не могу отказать. А брат Василий будет мне в этом подспорьем. Да и люд киевский успокоить надобно после всех этих пережитых им потрясений.

— А что, снова неспокойно в стольном граде? — поинтересовался Тихомир.

— Еще неспокойно, — ответил отец Никон. — Не успели киевляне прийти в себя после казней, учиненных Мстиславом Изяславичем, как стали ляхи, приведенные великим князем Изяславом, бесчинствовать. То женку у кого обесчестят, то смерда чужого насмерть батогами засекут. А Изяслав-князь — Бог ему судья — не шибко-то спешил свой народ защищать. Люди поняли, что уповать в этой беде, окромя Господа, могут только на себя — вот и стали они то по одному, а то и по несколько побивать польских рыцарей. Не понравилось это ихнему князю Болеславу. Забрал он свое войско и ушел обратно в Польшу. Князь Изяслав же возрадовался, что избавился от докучливого союзника, и не пришлось его дружинникам в крови ляшской руки марать. А народ до сих гомонит, что всего этого можно было бы избежать, если бы Изяслав сразу поставил чванливого Болеслава на место да шлет проклятия вдогонку ляхам.

— Ну тогда желаю тебе удачи, отче, в утихомиривании люда киевского, — сказал Матвеев.

— А я благословляю вас троих и твою жену на скорую дорогу. И сугубое благословение тебе Сергий, на то, чтобы и дальше нести свет Православия народу половецкому.

— Нам в Тмутаракани тебя будет не хватать, отче, — огорченно сказал Артемий.

— Мысленно я всегда буду присутствовать с вами и сопровождать вас в пути. Но многое вы уже умеете делать и без меня. Дерзайте! Ангела-Хранителя вам в помощь!

После этого отец Никон троекратно поцеловал каждого из своих учеников, и они навсегда расстались со своим учителем.

Перед уходом старец отозвал Матвеева в сторонку и сказал ему:

— Чувствую, что не доведется нам больше встретиться с тобой, Сергий из грядущего. Тебе предстоит совершать подвиги на своем поприще, мне — на своем. Но я уверен, что если через тысячу лет у нас на земле будут жить такие люди, как ты, то я спокоен за землю русскую.

— Пусть Господь хранит тебя, отче. Наше знакомство было честью для меня.

А спустя еще неделю пришел Мстислав и оповестил всех, что тьмутараканская рать получила приказ возвращаться в родные края.

— Думаю, князь Глеб доволен — давно он хотел вернуться в собственное княжество, — сказал Матвеев.

Мстислав криво усмехнулся.

— Князь Глеб-то доволен, но теперь он не наш князь, — ответил Мстислав.

— Как?! — всплеснула руками Ольга. — Его что, отстранили от власти?

— Напротив, Глеб Святославич пошел на повышение по княжеской лествице — теперь он будет князем Великого Новгорода.

— Как же так получилось? — в недоумении спросил Матвеев.

— Вернулись недавно наши князья из похода на Полоцк — победили и изгнали-таки князя Всеслава из его вотчины. Теперь он бегает где-то по своим непролазным лесам. А вся земля русская снова принадлежит Ярославичам. В Полоцке теперь сидит мой тезка Мстислав Изяславич. Тот самый, что в Киеве недавно жесткой рукой порядки наводил. На его место в Новгород отправили нашего бывшего князя Глеба. А Тмутараканью теперь Роман Святославич править будет. Враги пока все побеждены, и через пару дней мы будем возвращаться домой.

На следующий день Глеб Святославич собрал своих поредевших после двух сражений тмутараканцев и сердечно простился с ними. В глазах молодого князя стояли слезы. Сергею тоже искренне жаль было расставаться с умным и добрым князем, с которым его уже связывали дружеские отношения. Глеб вначале хотел забрать Матвеева с собой, но, поразмыслив, приказал оберегать его младшего брата.

— Лечи его, как меня лечил, Сергий. Ромка — хороший парень и будет достойным князем, но уж очень любит он попадать во всякие неприятности.

— Не переживай, княже, я всегда буду рядом с ним, — ответил Матвеев.

Глеб Святославич протянул ему свою руку, и Сергей ее крепко пожал. Он вспомнил, как впервые увидел настоящего русского князя в тьмутараканском тереме, великое измерение моря и спасение Глеба от отравления. В Новгород с князем уходило только тридцать человек ближней дружины, которую теперь возглавлял Кытан. Братьев-половцев в Тмутаракани ничего не держало, а данная князю Глебу присяга вынуждала их теперь везде сопровождать его.

— Ну прощай, русич! Не держи на нас зла, коли даст Бог, свидимся, — попрощался с Сергеем Кытан.

— Пойдем и мы теперь покорять земли, где еще ни один половец не был, — сказал Ильдей.

— Рад был знакомству с вами, братья, — ответил Сергей. — Будете в Тмутаракани — заходите.

Половцы поклонились своей бывшей госпоже, вскочили на коней и поехали готовиться к дальнему походу.

А Матвеев уже так привык к Чернигову, к Кудеярову подворью, что покидать его совсем не хотелось. Перед ним стояла дилемма — остаться в Чернигове, отправиться вслед за князем Глебом в Новгород или вернуться в Тмутаракань. Старый волхв тоже, казалось, не хотел расставаться со своим современником и его женой, но разрешил колебания парня: «Вам троим предначертано вместе именно на берегу двух морей свой подвиг начать совершать. Так что даже не раздумывай — твой путь ведет на юг. Вот тебе денег, Сережа, купите с женой небольшой дом, не все же время тебе по монастырям мыкаться» — и с этими словами отдал Матвееву мешочек, наполненный серебряными монетами.

— Вот уж спасибо! А как же ты, дед? — поинтересовался парень.

— Да я себе еще заработаю, — отмахнулся старик. — Ты же видишь — я теперь капиталистом стал. А по поводу моего появления в Тмутаракани — мне там еще делать нечего. Я приду, когда мое время настанет.

Дальше последовало трогательное прощание прислуги со своей строгой, но справедливой госпожой. Привыкшие к Ольге и Сергею за эти несколько месяцев служанки плакали, провожая их в дальнюю дорогу. Каждой из них бывшая половецкая хатун сделала небольшой подарок — кому-то достался деревянный гребень, кому-то — расшитая орнаментом новая косынка. Девушке тоже не хотелось оставлять дом, где она была полной хозяйкой, и снова ехать в неизвестность. Но делать ничего не оставалось. По старой традиции отъезжающие присели на дорожку, поклонились красному углу с иконами и отправились в путь.

Возглавлял процессию семнадцатилетний князь Роман Святославич на буланом коне. Его красивое лицо светилось от радости и возбуждения — еще бы, наконец-то сбылась его мечта, и он едет управлять своим собственным княжеством. Он предвкушал победные походы, удачные ловитвы и веселые пиры. Казалось, только его одного не тяготило длительное путешествие. На каждом вечернем привале князь запевал веселые песни, которые подхватывали дружинники. Кроме того, он частенько в полную силу боролся со своими воинами, демонстрируя свою молодецкую удаль. В качестве телохранителей князь Святослав отдал сыну двух варягов — Сигурда и Ергара. Они-то и тренировали юного князя, часто выступая в роли его противников. В общем, князь Роман оставлял впечатление неисправимого весельчака и затейника. Однако, к концу первого месяца пути и он затосковал. Тогда раз в несколько дней стали устраивать охоту на степных туров и тарпанов не столько с целью добыть дичь, как для того, чтобы одолеть скуку.

Когда князь Роман увидел море, о котором раньше только читал в книжках, то радовался, как ребенок. Он впервые видел такую широкую водную гладь. Спустившись вниз по крутому обрывистому берегу, он умылся теплой водой Сурожского моря и даже попробовал ее на вкус, тут же выплюнув.

— Я и не думал, что она такая горькая.

— Привыкай, княже, в краю, куда мы едем, будет много такой воды, — предупредил его Матвеев.

Наконец-то прибыли в Тмутаракань. Предупрежденные заранее посланными гонцами горожане с ликованием встречали своих героев и нового князя. Повсюду слышались крики: «Слава русским воинам» и «Многая лета князю Роману Святославичу». Общую торжественную картину омрачали только слезы женщин, не увидевших среди возвращающихся гридней своих мужей, сыновей и братьев.

У ворот княжеского терема Романа Святославича встречали воевода Святогор и епископ Лаврентий. К неудовольствию последнего молодой князь вначале подошел не к нему за благословением, а обнялся со старым воеводой, которого знал еще с детства.

— Благословляю тебя, княже, на долгое княжение, хотя и досадно мне, что ты до встречи со мной снизошел лишь во вторую очередь, — с обидой в голосе промолвил епископ, — Али ты манерам по юности своей не обучен? Али веру христианскую не уважаешь?

— Прости, владыко, но разве не подобает пастырю овец духовных, согласно Священному Писанию, быть смиренным и незлобивым? Об этом еще апостол Павел писал, слыхал о таком?

Спутники Романа Святославича заухмылялись, оценив остроумие молодого князя. Ничего не ответил Лаврентий, но сузились его глаза от гнева. Не простит он этого князю, никогда не забудет…

Князь с ближними дружинниками прошел внутрь терема, Тихомир и Артемий отправились знакомой дорогой в монастырь, а Сергей и Ольга поехали искать дом. Проще всего это было сделать на местном рынке, где можно было узнать любую информацию, в том числе и о пустующих домах. Уже ближе к вечеру им удалось — таки у одной вдовы купить старенькую саманную хижину на нижней террасе города, практически у моря. Но после полутора месяцев путешествия и этот скромный домик казался молодой семье дворцом. Тем более, что из его окна был виден морской простор. Еще предстояло многое сделать, чтобы привести их новую обитель в божеский вид. Но главное — это была их первая совместная жилплощадь. Здесь и началась новая жизнь Сергея и Ольги.