Тмутараканский лекарь

Глава XXVII Новые люди

Свое правление Роман Святославич начал с назначения Мстислава вторым воеводой взамен уехавшего в Новгород с Глебом Горазда. Однако, фактически, Мстислав исполнял обязанности главного воеводы, поскольку старый Святогор для ратного дела уже не сильно годился и был у князя в качестве первого советника.

Следуя его мудрым советам, князь Роман устроил торжественный прием для присутствовавших в Тмутаракани послов дружественных стран. Приемом, умело и пышно организованным в просторной гриднице княжеского терема, все послы остались довольны. Величественный византийский патрикий Мартирий, не скрывая самодовольной улыбки, преподнес князю в дар красивые шелковые одежды. Половецкий посол Алтунопа от лица хана Шарукана подарил Роману Святославичу прекрасного боевого коня. От грузинского царя Баграта IV новому тмутараканскому князю была передана тяжелая медвежья шуба. Аланский посланник Кинтал достал из ножен булатный меч и сразу продемонстрировал его остроту, разрубив надвое подброшенный кверху платок.

Роман Святославич был впечатлен такими великолепными дарами, в ответ также щедро одарил послов и перезаключил договоры о дружбе и ненападении с их державами. Из всех ближних народов лишь касоги не прислали посольства, и советник Святогор отправил своего человека разобраться в причинах такого неуважения.

Оказалось, что в земле касожской случилась распря — старый вождь умер, а его сыновья рассорились и устроили междоусобицу. Касоги уже больше сорока лет были в подчинении у Тмутараканского княжества. Один из новоиспеченных вождей захотел отложиться от своего сюзерена и восстал против своего брата. Жаждавший стяжать военную славу Роман Святославич немедленно собрал войска под командованием Мстислава и вместе с дружиной отправился в поход на непокорных горцев. Их сопровождал Артемий. Будучи прирожденным касогом, он превосходно знал эти места и был, как военным лекарем, так и проводником. Благодаря его подсказкам и продуманной стратегии Мстислава поход был быстро и успешно завершен — мятежники были перебиты, а новый касожский князь не только восстановил свою власть, но и стал верным союзником помогавшему ему князю тмутараканскому. Сам же Роман был окрылен своей первой победой.

Матвеев в этом походе не участвовал — у него как раз начался учебный процесс. Сразу по возвращении в Тмутаракань, получив рекомендательное письмо от Глеба Святославича, в котором он описывал героическую работу молодых медиков и их участие в двух битвах, отец Иоиль, ответственный за обучение лекарскому делу, подписал грамоты о посвящении Сергея, Артемия и Тихомира в лекари. Теперь они официально самостоятельно могли лечить больных. Радостные друзья отпраздновали это событие в своей излюбленной харчевне на пересечении улиц Кузнецов и Плотников. Матвеев был вдвойне счастлив, что выпускной, на который он не смог попасть в своем мире, состоялся теперь здесь. И хоть отмечали они его очень узким составом (из друзей к ним присоединился только Мстислав), зато здесь были только надежные испытанные боевыми действиями друзья.

Матвеев решил заняться научной деятельностью — опираясь на опыт медицины XXI века, он понимал, что как в мирное время, так, тем более, и в военное, без антибиотиков не обойтись. А посему стали они вместе с Тихомиром исследовать свойства плесени, полученной им от отца Агапита. Вначале они проводили опыты в старом амбаре, предварительно поймав для этого дюжину мышей. Хоть Тихомир и не был в восторге от мысли моделировать гнойные раны на животных — по сути намеренно увеча мелких грызунов, но когда в итоге он увидел, что под воздействием порошка из плесени восемь из десяти мышей выживали, тоже настолько вдохновился идеей Сергея, что стал проводить в их лаборатории все свободное время. Вскоре они стали с помощью «лечебной плесени» (как назвал ее Матвеев, чтобы не быть плагиатором и не пугать простых людей латинским словом «penicillinum») лечить раненых собак, овец, коров. Спустя несколько месяцев с разрешения Георгия Ватомуроса и с благословения отца Иоанникия «лечебную плесень» в виде порошка стали применять для местного лечения гнойных ран людей. Матвеев пробовал усовершенствовать полученный порошок для внутривенного введения, но здесь его опыты не увенчались успехом.

Тем не менее, Сергей гордился полученным эффектом — с новым лекарством раны быстро заживали, а смертность от гнойно-воспалительных заболеваний снизилась в разы благодаря еще одному его нововведению — применению методов асептики. Теперь помещение, в котором проводились операции, тщательно мылось несколько раз в день, а перевязочный материал перед использованием проходил термическую обработку. В результате этих мер, к которым поначалу долго привыкали, списывая это на чудачества молодого лекаря, эффективность лечения значительно выросла. Вести об успехах тмутараканской лекарской школы разнеслись далеко за пределы города. В монастырь стали приходить на лечение люди из Корчева и даже из касожских гор. Некоторые родители стали отдавать своих чад на обучение лекарям, и старым монахам уже трудно стало справляться с возрастающим числом учеников.

А потому свежеиспеченных лекарей стали привлекать к обучению новеньких. Так что отныне Сергей был помощником радостно встретившего его Георгия Ватомуроса, обучая хирургии новых учеников, которых теперь было уже двенадцать. Сергей теперь делился багажом своих университетских знаний со своими учениками, особенно уделяя внимание топографической анатомии. Тихомир с его знаниями местных лекарственных растений и новым совместным фармакологическим почти полностью заменил одряхлевшего отца Иоиля. Теперь Сергею приходилось каждое утро идти в Богородицкий монастырь, как на работу, но он был рад, что живет не в монастырском общежитии, а в своем собственном доме с любимой женой. Из всей многочисленной черниговской прислуги у Ольги здесь была лишь одна Гульнара, для которой нашлась небольшая комнатушка в их новом доме. Так что бывшая половецкая хатун теперь ходила вместе с ней на рынок за покупками и училась у нее искусству кулинарии. И, признаться, довольно быстро стала сама готовить вкусные блюда.

Однажды, проходя мимо торговых рядов, Сергей вдруг увидел Марфу, торговавшую пирогами и ватрушками. За калейдоскопом минувших событий Матвеев совсем забыл о ней и немного растерялся, но, к счастью, девушка его не заметила. Зато он твердо решил не откладывать надолго, а уже сегодня расставить все точки над «i» в отношениях с ней. Весь день Сергей был занят операциями вместе с Георгием, и отвлекаться ему было некогда. Когда же настал вечер, ему понадобилось сделать немалое усилие воли, чтобы заставить себя пойти знакомой тропой к избе Марфы. Трусом Матвеев не был, но уж очень он не хотел этого разговора, хотя и понимал, что без объяснения поступит с девушкой нечестно. По дороге парень продумывал каждое слово, которое ему предстоит сказать, и все равно постоял минут десять перед калиткой, прежде чем уверенно войти.

Пес во дворе вначале несколько раз гавкнул, а потом узнал бывшего гостя своей хозяйки, регулярно приносившего ему кости, и дружелюбно завилял хвостом. На порог вышла Марфа, увидела Сергея и вздрогнула от неожиданности. На голове ее был белый платок, повязанный, как у замужней женщины.

— Ну здравствуй, Марфушка! Как поживаешь? Как твой сынок?

— Здрав буди, Сергий! Слава Богу, все ладно. Не чаяла тебя узреть…

— Но вот я здесь. И у меня к тебе разговор имеется…

— Погоди, сперва скажу я. Хвала Господу, ты жив. Прости, не дождалась я тебя. Как узнала, что вся рать тьмутараканская полегла на Альте-реке, так места долго себе не находила. Слезами горючими заливалась. А потом нашла утешение в Давиде, сыне торговца рыбой Марка. Мы полюбили друг друга. Недавно он стал моим мужем (хотя его семья и не шибко была рада этому) и скоро должен вернуться домой. Будет худо, если он застанет нас с тобой, потому и не пускаю тебя в дом, уж не серчай. А что ты хотел мне сказать?

У Матвеева как будто тяжелый камень с души упал. Все складывалось наилучшим образом.

— Я пришел попрощаться с тобой, Марфушка. В походе я встретил свою любовь, которую, казалось, навсегда потерял. Так что теперь я женатый человек, и мы с тобой не будем больше видеться, как раньше. Но ежели тебе, мужу или сыну понадобится лекарская помощь — милости прошу. А это вот подарок для Горыни, — сказал Сергей, протягивая Марфе купленную накануне на рынке свистульку. Она приняла подарок, поблагодарила его и закрыла за ним калитку.

На тесной улочке Матвееву повстречался коренастый юноша с черными курчавыми волосами, ведущий за поводок осла. На спине животного были две корзины с рыбой. Парень поднял взгляд на Сергея, всмотрелся в его лицо и поклонился.

— Мир тебе, добрый лекарь, и поклон от отца моего, достопочтенного Марка-рыбака. Ты не узнал меня? Я — Давид, старший сын исцеленного тобой торговца рыбой.

— Припоминаю такого. Как поживает твой отец?

— После того, как вы его лечили, даже простудой не болел. Так что теперь мой младший брат Соломон тоже хочет стать лекарем и лечить людей. Только в Херсонесе учиться дорого, да и не возьмут ромеи на обучение иудея. А ехать в Исфахан или Багдад далеко, мама его не отпустит.

— Его стремления похвальны. Я подумаю, что можно с этим сделать и как ему помочь.

— Прости, лекарь, мы еще обязательно поговорим с тобой по вопросу моего брата. А сейчас я спешу домой, меня любимая жена ждет. Не хочу, чтобы она волновалась.

— Ну тогда ступай с миром. До новых встреч!

Матвеев посмотрел ему вслед. Он был рад, что у Марфы жизнь наладилась, и она нашла человека, который действительно будет любить ее и сможет обеспечить достойную жизнь и ей и ребенку. Теперь одной заботой стало меньше.

Когда Сергей вернулся домой, его встретила взволнованная жена. Ольга обняла мужа и спросила:

— Где ты так долго был? Мы с Гульнарой уже давно ужин приготовили, и он успел остыть.

— Много дел нужно было завершить до возвращения к тебе, — уклончиво ответил Матвеев. — А что случилось?

— Садись, поешь — потом расскажу.

Сергей был голоден, а потому с удовольствием уплетал жареного пеленгаса, запивая его квасом. Все это время Ольга не сводила с него своих прекрасных черных глаз. Наконец парень не выдержал и спросил: «Не бойся, аппетит ты мне точно не перебьешь. И все-таки, что же произошло?»

— Сережа, теперь уже я могу точно сказать: я беременна. Все признаки указывают на это. Две луны прошли с моих последних «кровавых слёз». Сегодня мы с Гульнарой ходили к повитухе, и она подтвердила мои догадки — я ношу под сердцем твоего ребенка.

— Я тому свидетельница, господин, — подтвердила доселе молчавшая служанка.

У Матвеева от неожиданности даже ложка выпала из рук.

— Да ладно! — только и смог вымолвить он, растерянно глядя на жену.

— Неужто ты мне не веришь? — обиженно сказала девушка. Уголки ее рта задрожали, а на глаза навернулись слезы.

— Конечно, верю, родная, люблю тебя и буду любить еще больше, — поспешил успокоить ее Сергей. — Просто сложно сразу осознать эту благую весть. «Было бы намного легче, если бы увидеть на УЗИ сердцебиение плода, жаль, что это нереально», — подумал про себя парень. Он крепко обнял и поцеловал жену. Они долго сидели в обнимку и тихо мечтали о будущем. Гульнара деликатно вышла во двор.

Может, Роман Святославич и не был настолько умен, как его старший брат Глеб, но он прекрасно понимал, что для грядущих походов ему будет необходимо много толковых лекарей. Посему он легко выполнил просьбу Сергея, и в монастыре начал обучаться лекарскому искусству юный иудей Соломон. Матвеев был доволен, что сын Марка пришел к нему на обучение — парнишка схватывал все на лету. Благодаря этому достаточно быстро он стал ассистировать Сергею на операциях.

Однако, не всем это понравилось — у Соломона стали появляться и завистники из числа соучеников. Одного из них звали Дормидонт. Он был грузен и одутловат, и, несмотря на свой молодой возраст, вечно жаловался: то на жару, то на холод, то на голод. Этот парень более всего тяготился первенством еврея в обучении и однажды даже пожаловался Сергею, что тот чаще на операции берет Соломона, а не его.

— Учись лучше, изучи досконально человеческое тело — и будет тебе проторенная дорога в операционную.

— Брат Сергий, ты же христианин! Так быть не должно, чтобы иудей посрамлял православных!

— Еще раз повторяю — покажи, что ты знаешь лучше его, и тогда не будет тебе никакого посрамления. А пока не подходи больше ко мне с подобной жалобой.

Но Дормидонт не угомонился, а пошел со своими претензиями к игумену, отцу Иоанникию, а когда и им был послан подальше, улучил момент и попал на прием к владыке. Для пущего эффекта он подкрепил свою просьбу мешочком с серебряными монетами.

Уже на следующий день епископ Лаврентий пришел в княжеский терем и вошел к самому князю, гневно потрясая посохом.

— Княже, ты же был посажен князем в Тмутаракань для того, чтобы оберегать православие и не давать его на поругание еретикам и неверным, так ведь?

— Да, владыко, так оно и есть. А разве есть сомнения? — поморщился Роман Святославич. Он не любил внезапных гостей. Даже если это был епископ. Особенно, если это был епископ Лаврентий.

— А ведомо ли тебе, что в нашу святую обитель повадился иудей Соломон ходить за грамотой? Евреи Христа на Голгофе распинали, а мы будем одному из них позволять наши лекарские премудрости изучать?! Негоже так!

— Об этом мне ведомо, владыко. Но, сдается мне, ни он, ни родители его не виновны в том, что было больше тысячи лет тому назад. В Тмутаракани все народы равны. Слыхал я, парень он талантливый — а хорошие лекари моему княжеству нужны зело. Или я не прав?

— Лекари-то нужны, — согласился владыка Лаврентий, — но все равно нет моего архипастырского благословения на то, чтобы обучать всяких нехристей в монастыре. Пущай крестится непременно! Ну или пущай его родители сделают достойное пожертвование на благоустройство наших церквей. Как там у вас говорят: «С паршивой овцы хоть шерсти клок»?

— Ааа, так вот оно что, владыко! — усмехнулся князь Роман, поняв наконец истинную причину беспокойства тьмутараканского епископа. — Не переживай, решу я эту проблему. Пускай будет по-твоему, что-нибудь придумаю.

И действительно придумал — неподалеку от монастыря на бывшем купеческом дворе открыли лекарскую школу, где отныне и проводилось обучение. В просторной светлице сделали операционную на два стола. Рядом в комнатах прислуги разместились две перевязочных. Руководителем школы был назначен грек Георгий, и это было достойное назначение. Князь Роман был молод, горяч и упрям — однажды решив что-либо, он шел в своем решении до конца. Теперь власть епископа Лаврентия на эту школу распространялась только номинально, а фактически ему поступала лишь часть от школьной казны,

Однако, конфликт между князем и епископом на этом не был исчерпан. Прошло совсем немного времени, и он разгорелся с большей силой. В лекарскую школу стали прибывать новые люди. Одним из них был пожилой дружинник Михайла Ратиборович, по возрасту уже не годившийся для ратной службы, но обладавший колоссальным опытом по оказанию медицинской помощи в полевых условиях. За его богатырскую стать и отеческое отношение как к ученикам, так и к больным, все его не только за глаза, но и напрямую называли «дядя Миша», а старый дружинник на это не обижался. Он делился своими бесценными знаниями не только с новыми учениками, но и с Сергеем и Артемием. К его мудрости прислушивался даже Георгий, узнавая для себя всякий раз что-то новое. Взамен дядя Миша с пылким интересом юноши знакомился с особенностями византийской медицины.

Однажды в Тмутаракань прибыл караван из далекой империи Сун, направлявшийся в Константинополь. Вернее, прибыли только остатки каравана. По дороге его сильно потрепали степные разбойники, и в живых остались лишь немногие. Погрузив немногочисленные спасенные тюки товаров на корабль, торговцы отбыли в византийскую столицу, оставив на долечивании в монастыре одного тяжелораненого человека из своего отряда, которого не могли взять с собой. Этого человека звали Шень Чен, и он был самым настоящим китайцем, одетым в потертое серое кимоно. Он не знал ни русского, ни греческого языка, но довольно сносно изъяснялся по-половецки, и поэтому лечить бедолагу взялся Матвеев. На помощь к себе он позвал Артемия, который больше специализировался на лечении различной травматологической патологии — у китайца помимо многочисленных неглубоких ран мягких тканей был открытый перелом правой большеберцовой кости. Гипсовых повязок в то время еще не изобрели, но Артемий наловчился выполнять репозицию кости (если, конечно, она была не раздроблена) и накладывать на поврежденную конечность так называемый «лубок», состоявший из одинаковых по длине ясеневых колышков и прикрепленной к ним коры дуба, связанных между собой ремешками.

Само по себе сопоставление костей — процедура болезненная. Сергей объяснил это китайцу и рассказал, что ему сейчас дадут выпить крепкого вина с маковым молочком для облегчения боли. Однако пациент запротестовал.

— Я не могу пить вино. Дал клятву, которую нарушить не могу.

— Но тебе может быть очень больно, — предупредил Матвеев.

— У меня есть способ борьбы с болью, — ответил китаец и попросил подать его ларец, из которого извлек небольшой сосуд с тонкими серебряными иглами. Он установил семь игл в некоторых точках тела и махнул рукой. Пока Сергей обрабатывал раны мягких тканей передней брюшной стенки и грудной клетки, Артемий начал сопоставлять отломки кости. Добившись хорошей репозиции, Артемий зафиксировал ногу с помощью «лубка». У китайца во время этой операции ни один мускул на лице не дрогнул. И Матвеев, и Артемий были удивлены мужественности их пациента и эффективности восточной медицины. Прооперированный Шень Чен остался в палатах при школе под бдительным присмотром и тщательным уходом лекарей и их учеников. Китаец не терял времени даром, а занимался изучением древнерусского языка.

Через месяц он уже смог вставать на ногу. Еще через два китаец, пусть и с трудом, но заговорил по-русски. Чен, как коротко его теперь называли русичи, проявил большой интерес к проходившим в школе занятиям, одновременно разрабатывая заживающую ногу. Его очень занимала непривычная для него византийско-русская медицина, и он тоже узнавал для себя много нового. Один раз, когда на занятии у Тихомира разбирали лекарственные травы, в изобилии разложенные на столе, один из учеников внезапно начал надсадно кашлять. Он все кашлял и кашлял, и никак не мог даже сделать вдох. Налицо были все признаки приступа бронхиальной астмы — заболевания в то время редкого и потому неизлечимого. Тихомир вывел своего ученика на свежий воздух, но больше ничем не мог помочь бедняге. Тогда Чен достал одну из своих игл, которые всегда были при нем, и установил ее в необходимую точку. Спустя несколько секунд кашель прекратился, и ученик, вытаращив глаза, жадно задышал.

— Как ты это сделал? — поинтересовался Тихомир.

— Осень просто, — ответил Чен. — Я успокоил меридиан легких.

В другой раз Чен оказался рядом с отцом Иоилем, у которого вдруг случился приступ стенокардии. На беду старца, все остальные лекари в этот момент были заняты, а ученики еще не знали, что делать, когда старый монах схватился за область сердца.

— Ох, как печет! Как адским пламенем охватило и сердце, и лопатку… Видать, пришел мой час встретиться с Господом, — простонал отец Иоиль и присел на лавку. Ученики растерянно смотрели на него.

— Доверься мне, батюська, и ничего не бойся, — сказал Чен и на глазах у изумленной публики впился зубами в левый мизинец старика.

— Ааай, что ты творишь, окаянный? — завопил монах. Китаец поднял указательный палец вверх, как бы прося немного подождать. Старик слегка успокоился и через какое-то время почувствовал, что боль отступает от него.

— Уф, а я уже думал, что отмучался на этой земле. Спасибо тебе, Чен. Не зря тебя Господь в нашу обитель привел.

Китаец учтиво поклонился отцу Иоилю.

— Ну что, на чем мы остановились? — продолжил занятие монах, как ни в чем не бывало.

Когда об этих случаях узнал Георгий, то призвал китайца к себе.

— Премного благодарен тебе за спасение жизней наших людей, — сказал он. — Откуда у тебя такие способности и что ты еще умеешь?

— Китайская медицина насчитывает несколько тысяч лет. Мы умеем лечить не только иголками, но еще и надавливанием на разные точки тела, прижиганием, использованием различных даров природы. Я знаю ее лишь немного. Кроме того, что я уже показал, я еще могу лечить отдаленные последствия ран — возвращать подвижность конечностям, бороться со страхами, уменьшать боль при прострелах в спине.

— Полезные качества! Оставайся у нас в Тмутаракани, много добра здешнему люду принесешь. А я похлопочу перед князем, чтобы тебя жалованьем обеспечили. Будешь постигать тайны нашей медицины, а мы у тебя восточной мудрости будем учиться.

Шень Чен недолго сопротивлялся, и вскоре пополнил ряды тмутараканской медицины. Когда из Константинополя вернулся его караван, направляясь в обратный путь в империю Сун, китаец уже прижился в лекарской школе и возвращаться домой отказался.

Однако, вскоре информация о китайце (и особенно о том, что тот за свою работу не берет плату, а значит, и не пополняет школьную казну) дошла до епископа. Ох и взбесился же владыка Лаврентий! Вызвал он к себе грека Георгия и долго ему свое негодование высказывал.

— Не вижу ничего плохого в том, что Чен помощь людям оказывает, — отвечал наставник.

— Так он же язычник! Идолопоклонник! Мало того, он еще и брезгует благодарностью исцеленных им людей! Гнушается христиан!

— То, что он язычник, не велика беда — он же не в храме преподает и лечит, а в отдельной школе — спокойно отвечал Георгий, — А что денег не берет — то его личное дело. Говорит, ему, как буддисту, не нужны земные блага.

— Мы же с тобой земляки, Георгий, ромеи, — заискивающе посмотрел ему в глаза епископ, — неужто ты уже стал прямолинейным, как эти русы-тмутараканцы? Не может быть, чтобы человек был абсолютно честным. Ведь честен только Господь Бог. Пусть этот китаец платит мне небольшую мзду, и я закрою глаза на его вероисповедание. У мусульман, кажется, тоже есть такой обычай — «харадж»: иноверцы платят дань и спокойно живут. Вот и мы предоставим китайцу такую возможность. Так понятно?

— Я подумаю над твоим предложением, владыко! Но мы ведь живем не среди мусульман, а в русском городе. Так что я не обещаю дать на него согласия.

— Это не предложение, а повеление, — взревел Лаврентий. — И если ты этого не понимаешь, то катись отсюда к своим вонючим русам. Не будет тебе больше моего архипастырского благословения!

Георгий стиснул зубы и молча ушел. Он, хоть по происхождению был ромеем, но за эти три года настолько привык к Тмутаракани, что считал ее своей второй родиной, а коллектив лекарской школы — второй семьей. Потому он готов был сражаться за каждого даже с самим епископом. Об этом инциденте он рассказал князю Роману. Роман Святославич со свойственной ему горячностью действовал быстро и опрометчиво.

После литургии князь подошел за благословением к владыке и протянул ему мешочек с монетами.

— Вот возьми, владыко, здесь пять гривен серебром. Надеюсь, достаточно, чтобы удовлетворить твою алчность, и ты своим высочайшим соизволением одобришь, чтобы китаец в лекарской школе мог бесплатно спасать моих подданных, — заявил он во всеуслышанье.

— Что ты такое говоришь, княже? — залепетал Лаврентий, — Мне не нужны твои деньги.

— А что же тогда до меня доходят слухи, что ты, монах-нестяжатель, без денежных подачек и шагу ступить не можешь? Учти, что пора меняться — я не потерплю такого в моем княжестве.

— Да что ты себе позволяешь, юнец! — побагровел от злости епископ. Его маленькие поросячьи глазки налились кровью. Он швырнул мешочек к ногам Романа Святославича. — Ты кого учить вздумал? Да еще в МОЕМ храме!

— Да?! А я-то по простоте душевной полагал, что это — Божий храм, — невинно улыбнувшись, продолжал князь. — И находится он в моем княжестве.

За их перепалкой с нескрываемым интересом следили прихожане. Епископ сделал знак своим прислужникам, и они начали разгонять любопытный народ.

— Успокойся, Рома, — перешел на шепот Лаврентий, — Я пережил уже двоих князей тьмутараканских и тебя, дурака молодого, переживу. А ты мне ничего не сделаешь — светская власть на меня не распространяется. А ежели будешь продолжать на меня бочку катить — вмиг грамотку твоему отцу напишу, что церковь и главу ее не уважаешь и с язычниками якшаешься. Думаю, не понравится это князю Святославу, как считаешь?

— Угрожаешь своему князю в Божьем храме?! Или ты думаешь, это тебе так просто с рук сойдет? Божьего гнева не боишься, владыко, так ожидай княжьей немилости. Далеко не всем тьмутараканцам нравится твое сребролюбие.

— Делай, что хочешь, княже, но знай — ежели я на тебя наложу анафему, то и твои разлюбезные тмутараканцы не будут отлученного князя поддерживать. Так что не лезь в дела церковные, сын мой, и будем жить в мире и любви, — миролюбиво закончил епископ и ушел в свои покои.

В тереме князь Роман места себе не находил от ярости. Его, князя тьмутараканского, отчитали как нашкодившего мальчишку. И, главное, ничего он сделать не мог с зарвавшимся епископом. Или мог?

«Вот бы посадить этого жирного борова на осла задом наперед да прогнать из города на потеху толпе, — улыбался князь своим мечтаниям, — он от стыда красный был бы, как свекла. И народ будет за меня горой стоять. Да нельзя… Вряд ли в Константинополе патриарх одобрит мои действия, да и отец гневаться будет. Что же мне предпринять? Силой его не возьмешь — за ним власть духовная. А победить Лаврентия я должен, это уже дело чести. Иначе он может мой княжий авторитет подорвать. И все-таки, как мне быть?».

Князь думал так напряженно, что у него заболела голова. Кликнул он холопа и велел позвать лекаря. На княжий зов явился Сергей. Он сделал князю успокаивающий чай с мятой, мелиссой и листьями смородины, и Роману скоро стало легче. По секрету он поведал лекарю причину своего недуга. Матвеев внезапно вспомнил один из рассказов о Шерлоке Холмсе, что читал в прошлой жизни.

— Ничего не обещаю, княже, но есть у меня одна мысль. Только бы у Тихомира оказались в запасе нужные травы…

Знаток зелий явился по первому зову. Роман Святославич знал Сергея и Тихомира еще со времен битвы при Альте, и потому доверил свою тайну им обоим. По мере того, как князь говорил, рот Тихомира все шире расплывался в улыбке.

— Я знаю, чем тебе помочь, княже, — довольно сказал он. — Тем охотнее мы поможем тебе, потому что и сами давно зуб на владыку имеем. Для успеха дела мне нужно…

Ту ночь епископ Лаврентий спал плохо. После обильного ужина долго не мог заснуть. Все ворочался и думал, не пора ли обложить налогом приходы на недавно присоединенных к Тмутараканскому княжеству территориях. Пришел к выводу, что, наверное, стоит дать тамошним священникам пару лет на то, чтобы обратить в христианство туземных кочевников. А потом уж можно будет и спросить с них по полной. Тогда можно будет себе и палаты побогаче княжеских отстроить. А во дворе разбить сад, чтобы непременно бил фонтан и вокруг ходили павлины. Пусть все видят, что духовная власть выше и богаче светской. С этой приятной мыслью он и уснул, будучи уверен, что его сон никто не потревожит, ведь за дверью стоят два верных вооруженных охранника. Не знал владыка, что в этот самый момент они уже пили парное молоко с сонным порошком.

Проснулся владыка Лаврентий от нехватки свежего воздуха. Проснулся и обмер — вся его келья была заполнена едким дымом, а на лавке возле кровати сидел… чёрт. Натуральный чёрт с рогами, мерзкой мордой, когтистыми лапами и копытами. Епископ от страха потерял дар речи и затрясся мелкой дрожью. Его всегда красное лицо стало белее мела. Невероятным усилием воли Лаврентий собрал остаток сил и начал мелко креститься, хотя со стороны казалось, что он гонял комаров.

— Можешь не стараться — тебе это не поможет, — обратился к нему нечистый густым басом.

— Изыди, лукавый! Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! — от страха владыка забыл все псалмы и молитвы и бормотал только то, на что был способен его парализованный ужасом разум.

— Господь не будет спасать таких ярых грешников, как ты! — ехидно сказал бес. — Нам все ведомо, сколько богатства ты неправедно нажил, сколько честных попов с пути истинного сбил и сколько сирот и вдовиц по миру своими поборами пустил. Ты должен был быть пастырем овцам Христовым, а на самом деле был волком в овечьей шкуре. Но моему хозяину это нравится. Он готов тебя наградить за верную службу, и потому послал меня к тебе.

Бедный епископ не спрашивал, КТО хозяин этого существа — все было и так понятно.

— Я вижу, тебе холодно — весь дрожишь. Пойдем, для тебя уже хороший котел заготовлен и дрова лежат при нем — согреешься, — мерзко захихикал нечистый дух и протянул к Лаврентию свою косматую лапу.

Владыка бухнулся с кровати на колени.

— Христом Богом прошу — не забирай меня. Аки благочестивый разбойник, я раскаиваюсь в своих грехах и жажду получить прощение у Господа, — на глаза Лаврентия навернулись слезы. — Дай мне еще хотя бы год жизни, и я все исправлю. Больше никогда в пост скоромного вкушать не буду.

— Чревоугодие не главный твой грех, — заметил черт. — Ты ведь сам знаешь, что тебя есть, за что наказать.

— Клянусь, я больше не обижу ни священника, ни сирого, ни убогого. Попрошу прощения у всех, кого обидел, и раздам свое состояние. Все, до последней монеты. Только дай мне еще пожить на белом свете, прошу.

— Ладно, живи пока, — прищурился чёрт. — Но тебе не место в Тмутаракани. Убирайся отсюда подобру-поздорову, и я пощажу тебя.

— Ноги моей в этом болоте больше не будет, — пообещал Лаврентий.

— Но не думай, что ты полностью избавился от меня. Я буду присматривать за тобой, где бы ты ни был, пускай и незримо. Так что придется держать свою клятву или пойдем сразу со мной.

Лаврентий отрицательно замотал головой. Чёрт мерзко улыбнулся, бросил себе под ноги какой-то пузырек и исчез в облаке дыма. Владыка шумно выдохнул, начал неистово креститься и благодарить Бога за спасение. Утром он написал прошение к патриарху константинопольскому о своей отставке, и как только получил разрешение, навсегда убрался из опостылевшей ему Тмутаракани.

Роман Святославич провожал епископа в дорогу с плохо скрываемой радостью. Всё-таки смог он победить того, с кем не мог справиться ни его мудрый брат Глеб, ни его предшественник князь Ростислав. Молодой князь щедро наградил и Матвеева, как автора этой идеи, и Тихомира, как ее непосредственного исполнителя. У Тихомира в запасах было много интересных снадобий, в том числе и сонное зелье, и порошок из галюциногенных грибов. Парень и сам был рад поучаствовать в подобном спектакле. Реквизит в виде маски, перчаток и накладных копыт только пришлось уничтожить, но он свою роль неплохо сыграл.

С засильем владыки Лаврентия было покончено. Новый присланный из Константинополя епископ Петр смог найти общий язык и с подвластным ему духовенством, и лично с князем.

Матвеев вначале хотел роды у своей жены принимать самостоятельно. Все-таки в прошлой жизни он оставался несколько раз на дежурства на цикле по акушерству в донецком роддоме и даже помогал в родзале опытным акушерам-гинекологам. Кроме того, с приближением срока родов он почти наизусть выучил главу одной из своих книг, посвященную акушерству. Но одно дело — теория, а совсем другое — практический опыт. Поэтому, поразмыслив хорошенько, Сергей решил доверить это важное событие их совместной с Ольгой жизни опытной повитухе. Хоть его непосредственно на сами роды и не пустили, зато лекарь проследил, чтобы повитуха соблюла все правила асептики. Под его пристальным взглядом, хоть и с недовольным ворчанием, что она «лучше всяких юнцов знает свою работу» повитуха тщательно вымыла руки прокипяченной водой и использовала только чистое белье. Но зато потом она с превеликим удовольствием с молчаливого согласия Ольги выгнала Матвеева за дверь.

Несколько часов Сергей нервно мерил шагами свой двор, напряженно вслушиваясь в стоны жены. Пока наконец из-за дверей не раздался громкий плач младенца. Рывком парень распахнул дверь, оттолкнул замешкавшуюся Гульнару и подбежал к жене. Она лежала, устало улыбаясь, и прижимая к себе крохотного младенца. Когда Матвеев взял на руки сына, то ощутил небывалую гордость от осознания того, что теперь стал отцом. Он чувствовал, что держал на руках этого нового человечка, свое продолжение, и слезы радости текли из его глаз. Это была новая жизнь. В этом маленьком ребенке воплотились красота и величие Донецка, сила Тмутаракани и вольный дух Половецкой Степи; соединились прошлое, настоящее и будущее. Молодые родители решили назвать сына Александром.

Глава XXVIII Дары волхвов

Новгородская земля впечатлила братьев-половцев не только красотой и величием Господина Великого Новгорода, но и своими суровыми морозами, каких доселе им ощущать не приходилось. По пути до места нового княжения Глеба Святославича им пришлось долго пробираться сквозь обширные и густые русские леса. Половцам еще не доводилось видеть столько деревьев. Им, детям степей, было как-то не по себе то, что они так долго не могут видеть горизонт и даже само небо из-за верхушек деревьев. Лиственные леса сменялись хвойными, но Великий Лес так и не заканчивался, а наоборот, становился все гуще. И их путь тоже продолжался вначале вверх по Днепру до Смоленска, а потом через реку Ловать и Ильмень-озеро — в Волхов, к Новгороду. Здесь, на Ярославовом дворе, в княжеской резиденции нового князя Великого Новгорода уже ждала делегация «золотых поясов» — истинных правителей города. Всего их было восемь человек, и главным среди «золотых поясов» был епископ новгородский Феодор, а кроме него князя встречали посадник Властибор, тысяцкий Избор и пятеро кончанских старост. Епископ Феодор, степенный пожилой священник, возглавлял духовную жизнь в княжестве и ведал новгородской казной. Посадник был главой города, наподобие нынешнего мэра. Тысяцкий командовал городским ополчением. Старосты же пяти новгородских концов — Загородского, Неревского, Славенского, Плотницкого и Людина управляли соответственно этими районами большого города.

Владыка благословил Глеба Святославича, остальные члены делегации вручили ему свои дары, а князь в ответ поклялся всегда защищать новгородскую землю и чтить ее обычаи. На этом официальная церемония закончилась, и начался пир по случаю княжеского прибытия.

Половцев вместе с другими гриднями разместили в общинном доме неподалеку от княжеского терема. Это был бревенчатый сруб, возвышающийся на холме над Волховом. Княжеские палаты же были просторны и сложены из белого камня.

Более всего половцы были поражены двумя вещами. Во-первых, они долго привыкали к «белым» ночам. В своей бескрайней степи кочевники привыкли ложиться спать после захода солнца и просыпаться на утренней зорьке. А тут солнце вроде бы и скрывалось за горизонтом, но было светло почти как днем, и Кытан с Ильдеем могли окончательно уснуть, лишь изрядно уставши — им трудно было засыпать при свете дня.

А во-вторых, половцы привыкли беспрекословно подчиняться воле хана и чувствовать на себе его абсолютную власть. В Новгороде же князь хоть и занимал номинально главенствующую роль, но все равно не мог противостоять городскому вечу, и вынужден был прислушиваться к воле народа. Это первое столкновение с демократией (в хорошем смысле слова) обескуражило братьев. Первое время они хватались за плети, когда, сопровождая Глеба Святославича на вечевую площадь, видели дерзкое, на их взгляд, поведение горожан по отношению к новгородскому князю. Новгородцы, ранее не встречавшие половцев, тоже первые месяцы устремляли на них удивленные взгляды. Но уже скоро все друг к другу привыкли.

Князь Глеб новгородцам понравился благодаря своей справедливости, набожности, а также тому, что он не лез в усобицы различных боярских партий, а вместо этого способствовал развитию города. Молодой князь не стремился к военной славе, походов на соседние финно-угорские племена не планировал и ограничился лишь тем, что по периметру своего княжества приказал срубить несколько застав от внезапных нападений разбойников или набегов туземных племен. На одной из таких застав и несли службу теперь оба половца.

Местный воевода практически ежедневно тренировал княжеских дружинников, чтобы постоянно поддерживать их в форме. У обоих братьев эта постоянная муштра вызывала лишь смертельную скуку.

— Ну что, брат, не жалеешь, что мы не вернулись в Тмутаракань вместе с Сергеем и нашей госпожой? — спросил как-то Ильдей у Кытана.

— Есть такие мысли, брат, — ответил, позевывая, тот. — Я уже начинаю скучать за нашими добрыми друзьями — Мстиславом и Сергеем, за теплым Русским морем и просторными степями.

— А я еще тоскую за нашими юртами, стадами и родичами из орды покойного хана Тарха, да скачет он вечно на своем коне по бескрайнему небу! Может, Глеб-князь отпустит нас домой. Ну, хотя бы к хану Сакзю в услужение подадимся. Снова вспомним запах родных степей.

— Это все мечты, брат. Вспомни, что мы присягали на верность князю Глебу, и теперь наш дом здесь. Да и хоть хан Сакзь и справедлив, но может припомнить, что на реке Снови мы против него воевали. Тогда кто знает, какое нас может ожидать наказание.

Ильдей кивнул, печально вздохнул, и они продолжили тренировки. Однако, долго скучать братьям не пришлось — вскоре пришла весть, что объявился беглый князь Всеслав. Дозорные с дальних застав донесли, что чародей собрал большую рать из местного населения — води — и шел войной на Новгород. Глеб Святославич был в ответе за свою землю, и, как бы ни хотелось ему мирной жизни, пришлось призывать к оружию свою дружину и новгородское ополчение во главе с тысяцким Избором.

Две рати встретились в десяти верстах к западу от Новгорода. Всеслав привел с собой около трех тысяч вожан, которых он заманил обещаниями богатой добычи. Под знаменами Глеба Святославича собралось две с половиной тысячи новгородских ополченцев, и еще триста всадников составляла его дружина. Хоть по численности войска были приблизительно равны, но выучка у новгородцев была на порядок лучше. Очень быстро легкая конница вожан была опрокинута тяжеловооруженными всадниками Глеба. А как только дружинная кавалерия во главе с воеводой Гораздом ударила с двух флангов по войску Всеслава, связанному боем с новгородскими копейщиками, исход битвы был предрешен. Вожане бросились врассыпную, преследуемые поражающими их новгородцами. Около двух тысяч пришельцев осталось лежать на чужой земле.

Ильдей скакал на вороном коне и, с одной стороны, радовался легкой победе в битве, а с другой — был немного расстроен, что так и не встретил достойного противника. Как вдруг он увидел перед собой всадника в дорогих доспехах и золоченом шлеме. Это мог быть только князь Всеслав. Противник тоже увидел скачущего на него половца и схватился за меч, но не успел вытащить оружие из ножен, как был пойман половецким арканом. Гримаса злобы исказила лицо беглого князя, когда он упал на землю с коня. Но он быстро взял себя в руки и с чувством собственного достоинства сказал своему поработителю:

— Я, князь полоцкий Всеслав Брячеславович, добровольно сдаюсь на милость победителя. Веди меня к своему князю.

Даже не знающему Всеслава Ильдею было видно, что князь переживал не лучшие времена. Его полуседая борода была всклокочена, волосы на голове давно нечесаны, и вообще он был какой-то исхудавший и осунувшийся.

Первая мысль Ильдея была привести вражьего князя пешком на аркане, но потом он понял, что Глеб Святославич этого не одобрит. Тогда половец просто связал руки своему пленнику и помог ему вновь усесться верхом.

— А ты не сильно похож на новгородца, да и вообще на русича. Откуда будешь родом? — поинтересовался князь Всеслав у Ильдея.

— Я сын кипчакских степей, — гордо ответил тот.

— Забавно выходит — половчанин полочанина поймал, не находишь? — ухмыльнулся пленный князь.

Ильдей не разделял его веселья, а может, и не понял княжеской шутки.

— Все возможно под Великим синим небом, — по-философски ответил он. Недолгий путь до палатки новгородского князя прошел в молчании.

— Здрав буди, Глеб Святославич, князь новгородский, — поприветствовал победителя пленный Всеслав. Князь Глеб повернулся к нему и снял шлем. Его мокрые русые волосы прилипли к лбу. Он еще тяжело дышал после боя.

— И тебе не хворать, княже, — ответил Глеб.

— Прости, недооценил я тебя, — продолжал пленник, — думал — ты только в книжной премудрости силен. Мыслил, получится наскоком себе княжество Новгородское добыть. А оно вон как оказалось. Ну что ж, теперь я твой пленник. Христом Богом прошу, не сади только меня в поруб, как твой отец и дядья давеча сотворили, а лучше сразу казни. Мне уже минуло сорок лет, и я не вынесу очередного сидения в порубе.

Князь Глеб ненадолго призадумался и усмехнулся.

— Достаточно крови уже сегодня пролилось. Пусть мой отец и его братья с тобой и поступили несправедливо, нарушив свои обещания, но я свято верю в крестную клятву и чту ее. Поклянись на кресте, что больше не будешь нападать на новгородскую землю, и я повелю тебя отпустить восвояси. Мы ведь с тобой оба — потомки князя Владимира — Крестителя Руси.

— А ты благороднее своего отца. В Европе бы твой поступок признали рыцарским. Ну что же, ежели на то твоя княжья воля — клянусь Господом нашим Иисусом Христом, Единым и Всемогущим, что не буду больше приходить войной на новгородскую землю, ежели меня только сами новгородцы добровольно не призовут.

Глеб подал Всеславу крест, перед которым тот преклонил колено и поцеловал. Далее по приказу новгородского князя бывшему пленному вернули коня, и он уехал назад в свои леса. Это княжеское великодушие далеко не все бояре одобрили и долго еще возмущенно перешептывались. А Ильдея за поимку вражеского князя наградили тремя гривнами серебром.

Следующие два года прошли мирно и относительно спокойно. Вспомнив тьмутараканскую лекарскую школу, Глеб Святославич повелел устроить подобную в местном монастыре. Кроме того, он решил продолжить дело своего великого деда Ярослава Мудрого и разрешил в основанных им пару десятков лет назад школах обучать не только детей бояр и духовенства, но и всех желающих за символическую плату. Теперь и купеческие дети, и дети ремесленников, и даже жаждущие знаний взрослые могли постигать науки. Большинство простых крестьян с недоверием отнеслись к этому новшеству, но наиболее прагматичные из них хотели видеть своих детей грамотными и с радостью отдавали их в школы. Там юных учеников обучали грамматике, арифметике, Закону Божьему, основам лекарского дела. Глеб Святославич, сам испытывая любовь к науке, хотел привить ее и своему народу, а посему немало жертвовал из казны на содержание этих учебных заведений. Епископ Феодор с радушием принял это стремление князя и лично благословил и освятил первую открытую им школу. Владыка понимал, что только образованные люди годятся в священники, и их лучше воспитывать из своих, новгородских ребят, чем ждать, пока их пришлют откуда-то издалека.

Князь Всеслав слово свое держал и на новгородские земли более не нападал. Но он бы не был Всеславом Чародеем, если бы у него не был в запасе хитрый план. Собрав новую рать из племен води, куршей и ятвягов, он привел ее в земли князя волынского Ярополка Изяславича. Тот, видя многочисленное войско, призвал на помощь своего брата Святополка из Полоцка. Объединенные дружины двух братьев одержали быструю победу над большим, но плоховооруженным войском Всеслава в битве под городком Голотическом. Однако, оказалось, что это был лишь обманный маневр — основные силы беглого князя в отсутствие Святополка и его дружины завладели Полоцком. Полочане любили своего природного князя Всеслава, а потому с радостью открыли ему ворота города. Оставленный Святополком малочисленный гарнизон сдался без боя. Так что, когда окрыленный победой Святополк вернулся к Полоцким вратам, с башен города в него полетели стрелы. Сил штурмом брать хорошо укрепленный город у него не было. Так и поехал он к отцу в Киев несолоно хлебавши. Но князя Глеба все это мало касалось, ведь на его земли никто не посягал, и на помощь его тоже никто не призывал.

Единственное, что омрачало радость князя Глеба, была засуха, которая принесла с собой неурожай. Прошлый год тоже был малоурожайным, но из-за частых дождей. Чтобы пойти навстречу люду новгородскому и не допустить голода, молодой князь повелел простить все недоимки крестьянам и продавать им зерно из княжеских амбаров по дешевой цене. А недостающий хлеб докупить в соседних княжествах. Казалось бы, и эта проблема была улажена, как вдруг в Новгородском княжестве произошли события, которые могли лишить Глеба Святославича не только княжеского престола, но и жизни.

Одним из немногих тмутараканцев, кто последовал за своим князем в Новгород, был его верный помощник Ворон, который когда-то помог раскрыть заговор Вышаты. На новом месте он стал кем-то типа начальника тайной полиции. Теперь он сменил черный балахон на коричневый кафтан с волчьей опушкой. Зная вольные нравы новгородцев, князь Глеб завел себе сеть соглядатаев. С одной стороны, это должно было помочь не допустить смуты, а с другой — по заданию князя они проводили что-то нечто соцопроса, выясняя нужды и потребности народа. Таким способом князь хотел устранять в зародыше возможность конфликта с собственным населением, как бы предугадывая желания народных масс. Периодически Ворон докладывал князю самое важное из собранной информации.

В один теплый сентябрьский день Ворон сидел в княжеских палатах и, попивая вино, рассказывал услышанное:

— Киевские торговцы сказывали, что появился у них на Подоле какой-то странный ведун. Вещал о каком-то всеобщем потеплении и смене магнитных то ли полюсов, то ли поясов, которая скоро из-за этого должна произойти. Дескать, все переменится, Днепр потечет вспять, Греческая земля станет вместо Русской, а наша переместится в сторону Царьграда.

— Что за сказки? Ну а что народ?

— Да что народ, княже… Некоторые слушали, развесив уши. Но большинство посмеялись с дурачка и прогнали его. И ушел он куда-то на север, может даже и в наши края.

— А к чему ты мне это рассказываешь, друже?

— Да к тому, княже, что вроде ты верное дело задумал, что народ просвещаешь. Ежели народ темный и неграмотный, то легко верит всякой чуши. Но, с другой стороны, темным мужичьем и управлять-то легче.

— Может быть и легче, но зато безграмотный народ гораздо легче сподвигнуть на бунт. Я же хочу, чтобы мои подданные любили грамоту и через нее познавали книжную мудрость. Тогда и государство будет прочнее, ведь оно будет опираться на образованных людей. Лучше пусть люди проводят время в чтении книг или берестяных грамот, чем в драках стенка на стенку, после которых остаются лишь раненые и даже убитые, а то и дураками становятся, кто сильно по голове получит. А княжеству от этого — сплошной убыток. Мне в княжестве дураки не нужны.

— Знаешь, княже, как у нас на Руси многие говорят? Лучше дурачком прикидываться — так жить легче. Темный у нас народ и еще не готов к просвещению.

Князь Глеб устремил на него недовольный взгляд своих синих глаз.

— Слава Богу, что так далеко не все думают. Есть еще люди, которые хотят постигать науки сами и помогать развиваться своей земле. Есть у меня мечта, Ворон, чтобы к концу моего правления каждый взрослый житель Новгорода умел читать и писать…

— Эх, княже, молод ты еще. Жениться тебе пора, и тогда совсем о другом думать начнешь…

Через пару недель Ворон снова пришел на доклад к князю, только вид он имел весьма потрепанный и взволнованный. Глеб Святославич нехотя отложил в сторону Псалтирь, которую читал как раз, когда вошел его вечерний гость.

— Дурные вести, княже! Я только что прибыл с наших восточных рубежей, из Белоозера. Неспокойно там сейчас. Помнишь наш давешний разговор про темных людей? Так вот, объявилась там пара волхвов. Молвят, пришли из Ярославской земли.

— Насколько мне известно, там тоже неурожай, как и у нас?

— Верно, княже. Люди и так были озлоблены. И этим как раз волхвы и воспользовались для своих темных делишек. Они поднимались вверх по течению Волги вместе с бродячими скоморохами, проходили по разным селам, где собирали толпы народа. Вначале скоморохи показывали безобидные представления, а потом уж волхвы подходили к некоторым женщинам из народа, о которых они заранее узнавали, что те богаты. Как я уже сказал, волхвов было двое. Один худющий, что твой обглоданный рыбий остов. Говорит, что во всеобщем неурожае и его худобе виновны женщины, своими чарами воровавшие зерно в свои закрома. А затем второй, с одним белым глазом, указывал перстом на некоторых намеченных ими женщин. Далее эти волхвы будто бы прорезали у них за плечами и доставали оттуда зерно или рыбу и обвиняли несчастных женщин, якобы они и являлись виновницами голода и народных бед. Причем клянутся волхвы не Перуном или Даждьбогом, а каким-то Светозаром, который то ли их новое божество, то ли верховный волхв. Люди с замороченными головами им верили, громили имения этих женщин, а самих бедолаг убивали. А разграбленное имущество раздают их сторонникам, коих уже с добрую сотню набралось. Кто же не прочь пограбить нажитое чужим трудом?

— Ужас какой! Так ты говоришь, они из Ярославля пришли? Это же Ростовская земля, где мой двоюродный брат Владимир Всеволодович правит. И что же Мономах не усмирил этих кромешников?

— Прости, княже, но я с Мономахом лично не общался. Да и к тому же, волхвы покинули его владения и теперь переместились в наши. Помимо всего прочего, они призывают жечь Божьи храмы и убивать попов. Попахивает откровенным мятежом. Что повелишь делать?

— Воеводу Горазда ко мне, — зычно крикнул молодой князь. Через полчаса воевода прибыл на княжий двор. Войдя в палаты, он поклонился в пояс князю и удостоил Ворона кивком головы.

— Возьми с собой сотню моих дружинников, Горазд, и отправляйся к Белоозеру. Ворон укажет путь. Разгони мятежников, а двух волхвов, худого и белоглазого, приведи ко мне в цепях — я с ними лично потолкую.

— Будет исполнено, княже, — склонился в поклоне воевода и пошел собирать воинов в поход.

— И ты ступай, Ворон! Лично за поимку этих злостных язычников отвечаешь. Буду ждать вас с победой через десять дней.

Не прошло и недели от момента, как Ворон с Гораздом и дружиной отправился в поход, как Глеб Святославич, отправляясь на вечернюю службу, повстречался с посадником Властибором. Всегда степенный и неторопливый боярин теперь был запыхавшимся и как-то странно обеспокоенным.

— Что случилось, посадник? Не привык тебя видеть таким…

— А ты не ведаешь, княже? Разве тебе твой Ворон не накаркал? Ааа, прости, я и запамятовал, что он сейчас не над Новгородом летает…

— Я был занят составлением «Новгородской правды», нашего новгородского закона по примеру «Русской правды». Мне пока ничего не докладывали. Так и все же, что в Новгороде деется?

— Третьего дня объявился в городе волхв со своими приспешниками. Кличут его Светозаром и почитают его за нового бога, ибо ему подвластна стихия огня. Огонь из рук выпускает да костры из мокрых веток зажигает. Много народу на площади собирается на него поглазеть.

— Что же мне раньше о нем не сообщили? После службы пойду обязательно посмотрю.

— Я думал, княже, что до тебя дойдут вести о нем… Но с вечерней лучше пока повремени, такое не каждый день увидишь.

Они еще разговаривали, когда к ним подбежал посыльный от тысяцкого. На юноше не было лица. От огромного волнения он заикался.

— К-княже, и ты, в-в-великий боярин, в Новгороде смута. В-в-волхв Светозар повелел толпе погубить епископа и вместе с ним всех священников. Народу с ними — ж-ж-жуть. Почти вся Торговая площадь. Они уже идут к Святой Софии. И-и-избор Силыч приказал собирать гридней вокруг собора и предупредить вас.

Князь Глеб бросил беглый взгляд на своих людей. Всего у него была дюжина дружинников, включая преданных ему Кытана и Ильдея. У посадника в свите всего было десять молодцов. Этого было крайне мало, чтобы сдержать тысячную толпу, но делать ничего не оставалось.

— Немедля на защиту епископа Феодора и Православия! — крикнул князь, все прыгнули в седла и устремились к собору.

К Святой Софии они поспели как раз вовремя, чтобы увидеть, что площадь возле собора заполнена толпой новгородцев. Глеб мысленно прикинул, что там было около пяти тысяч горожан. В центре толпы на импровизированном помосте из двух бочек стоял волхв. Князь ожидал увидеть ветхого старика, но волхв был относительно молод. Может, чуть старше отца Глеба. Его длинные темно-русые волосы грязной волной спадали на плечи. Одет волхв был в сшитые между собой две волчьих шкуры. Даже издалека было слышно, что кудесник что-то яростно выкрикивал, а толпа ему внимала.

Напротив него, возле самого собора стоял епископ Новгородский Феодор в окружении церковного причта. Владыка был в полном своем епископском облачении, и сжимал в руке золотой крест. Священники, дьяконы и пономари собора застыли вокруг него в безмолвном ожидании.

Когда князь со свитой подъехали поближе, они стали различать речь волхва. Между ним и епископом шла словесная баталия.

— Люд Великого Новгорода! Неурожай и голод, происходящие в нашей земле есть проклятие Перуна, Стрибога и Велеса за то, что вы оставили веру предков и поклоняетесь распятому на древе еврею. Именем старых истинных богов, я, Светозар, воплощение бога Сварога, приказываю епископу и всем его попам отойти и не мешать нам вершить справедливость. Не место в вольном Новгороде ромейской лукавой вере. Здесь испокон веков поклонялись нашим славянским богам и ничего чужеземного нам не надо.

— Изыди, бес лукавый! Не искушай народ! — парировал епископ, — Новгородский люд крещен во имя Господа нашего Иисуса Христа уже почти сотню лет назад и с тех пор идет на пути к спасению своих душ.

— А вспомни, владыко, как это крещение проходило? Не хочешь об этом говорить, так я тебе напомню! Воеводы князя Владимира Добрыня и Путята крестили Великий Новгород огнем и мечом. Сколько крови они пролили на потеху ромейскому Богу! Вы насильно загнали славян в свои церкви, уловили много душ. Но настал час справедливости. Вы сжигали наши капища и наших идолов. А теперь настал наш черед.

— Люди, окститесь! Вы что, не видите, что он служит Антихристу? Как святые апостолы победили Симона волхва, так и с этим самозванцем мы справимся. Насколько сильным колдуном был древний Киприан, но и его чары не смогли противостоять святой Иустинии, и принял он потом веру Православную, и сам стал поборником веры истинной.

— Довольно нас нагружать этими греческими именами! Здесь славянская земля! Нужно уничтожить это ваше богомерзкое место!

— Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое! — сказал епископ, осеняя крестом площадь и стоящих на ней людей. — Ежели, как ты говоришь, ты считаешь себя сыном, прости Господи, Сварога, так докажи это!

— Легко! — нагло произнес Светозар, щелкнул пальцами, и в руке у него появилось пламя. Народ восхищенно ахнул. — Вот этим огнем мы и истребим всех попов во главе с епископом, тогда старые боги снимут с нашей земли свое проклятие, будет обильный урожай, и люди не будут от голода умирать.

— А поведай-ка мне, волхв, сколько людей у меня в Новгороде от голода умерло? — громко спросил подъехавший князь Глеб. Увлеченная перепалкой кудесника и епископа толпа его до этого момента не замечала. — Не лжесвидетельствуй! Неурожай был, не спорю, но мы с этим боремся. Ежели тебе нужно зерно, приходи, я дам тебе его, как и любому нуждающемуся. Новгородцы! Неужели школьная наука не принесла своих плодов, и вы верите этому проходимцу?

— Нашим детям не нужна эта наука! У них от нее головы болят, — завопила какая-то полная новгородка, типичная «яжмать» тысячелетней давности.

— Верно, Хивря! Вы только дурите беднягам головы! Мой сын говорит, что в школе есть такая береста, на которой весь мир изображен. Видано ли это? И сколько для этого нужно бересты? Эдак и леса наши ради науки все изведете, — поддержал ее кто-то из толпы.

— Прости, княже, но нам эта греческая наука не нужна. Мы уж лучше по старинке, — продолжил какой-то дедок. — Да и платить за обучение не нужно, опять же.

«Какая же эта плата — всего одна ногата в месяц? Так, чтобы учителя могли прокормиться», — подумал Глеб.

— Видишь, князь, народ против всего греческого! Так будь же со своим народом! Присоединяйся к нам, давай сожжем собор, изгоним попов, и обещаю, что больше никто не пострадает. Уверуй в меня, ибо я — Сварог во плоти!

Тем временем к князю подошел человек от тысяцкого Избора.

— Княже, новгородское ополчение подошло, стоит за собором. Только прикажи, и мы разгоним толпу. Оружия у нас достаточно.

— И зальете кровью одурманенных людей Соборную площадь? — спросил Глеб Святославич.

— Вспомни, княже, про киевский бунт, который был три года назад, — посоветовал посадник Властибор. — Тогда князь Изяслав промедлил, и был изгнан из своего стольного града. Не повторяй его ошибок.

«Как же тяжко на душе! Этот Светозар сейчас любимец толпы, и люди всецело верят ему. На данный момент ни я, ни епископ им не указ. Нужно быстро принять верное решение. Но какое? Господи, помилуй мя грешного! Святые Киприан и Иустиния, помогите мне одолеть колдовство» — напряженно молился молодой князь.

Вдруг его лицо прояснилось, он обратился к Ильдею, быстро пообщался с ним и сунул что-то под свой плащ.

— Ну что, княже, какое будет твое слово? — спросил Властибор.

— Мое слово я скажу лично волхву, — ответил князь Глеб и направился пешим к волхву.

— Не дури, княже! — схватил его за плечо посадник. — Тебе не совладать с его колдовством. А ежели ты погибнешь, твой отец с меня за то голову снимет. Возьми хоть охрану с собой. Куда же ты один против толпы?

— Успокойся, Властибор, я знаю, что делаю. Я не против толпы, а против одного человека. И я не один, со мной Господь.

Глеб был бледен, но решителен. Уверенным шагом он двинулся в сторону Светозара. Народ расступался перед ним. Увидев, что князь в одиночку подходит к нему, Светозар слез с бочек и пошел ему навстречу. Внимание толпы было приковано к ним обоим.

— Знаешь, волхв, я ведь всегда был с народом, — громко сказал князь Глеб, подходя к Светозару. Князь остановился на расстоянии вытянутой руки. Волхв ощерился в предвкушении, что сам князь новгородский с дружиной скоро примкнут к нему. — Чтобы я окончательно уверовал в тебя, ответь мне, как на духу, правда, что ты можешь предвидеть будущее?

— А то как же, княже! Я все ведаю.

— Поведай мне, а что будет с тобой завтра?

— Завтра мы с тобой, княже, будем пировать в твоем тереме по случаю единства народа и искоренения в Новгороде ромейского лукавства.

— Звучит правдоподобно! Прикажу с утра готовить пир. А что же будет сегодня?

— Сегодня я великие чудеса сотворю, — с торжеством произнес Светозар, озирая примолкнувшую толпу. — Вначале я докажу, что я истинно Сварог и сильнее вашего Христа. Я пройду по Волхову, как по суше, а потом мы разорим собор и погубим епископа и всех его попов.

— А вот и не угадал, волхв! Но все же, прими мой дар, — сказал князь, выхватил из-под плаща топор и ударил им Светозара в лоб прямо промеж глаз. Тот скосил глаза к топорищу, торчащему из его головы, и рухнул замертво, не издав ни звука. Народ оторопел.

— Посмотрите, новгородцы, какому вы проходимцу поверили! — воскликнул Глеб и бросил топор наземь. — Своего будущего он не увидел, как же он мог ваше будущее предугадать?

Новгородцы без слов начали расходиться. Это уже дома они будут разводить сплетни и обсуждать произошедшее в течение всей следующей недели. А пока все были под сильным впечатлением от поступка князя. Ведь он одним ударом остановил смуту и доказал лукавство волхва. Так бесславно закончил свои дни Светозар, бывший ученик Кудеяра.

Когда князь возвращался к своей дружине, его руки все еще трусились, но виду он не подавал.

— Слава князю Глебу — избавителю земли Новгородской, — первым закричал посадник.

— Слава! Слава! Слава! — заревели воины.

— Многая лета князю Глебу — поборнику веры христианской, — провозгласил вздохнувший с облегчением епископ Феодор.

— Мнооогая-мноооогая лета! — поплыл глас над площадью.

Глеб Святославич только застенчиво улыбался, а сердце его все также бешено колотилось.

Через неделю в Новгород вернулся отряд Горазда, и Ворон рассказал князю, что они чуть-чуть не успели к подавлению мятежа.

— Оказывается, в Белоозере был с поручением о сборе дани для твоего отца Ян Вышатич, сын нашего старого знакомого Вышаты, а теперь верный боярин князя Святослава. Узнав про мятеж волхвов, он всего с двенадцатью гриднями и священником пошел против них в лес. Но у волхвов было уже три сотни последователей. После короткой стычки они взяли в плен того священника, и потом убили его. Поняв, что силы слишком неравны, Ян Вышатич вернулся в Белоозеро и сказал горожанам, что ежели они ему не помогут изловить мятежников, то он будет у них целый год дань собирать. Люди испугались этого больше, чем самих волхвов, собрали ополчение, и очень быстро со всеми мятежниками было покончено. А идола Велеса преподобный Аврамий посохом сокрушил. Волхвов допрашивал сам Вышатич. Тут как раз мы приехали, и все видели воочию. И Голодуна видел я, и Белоглаза.

Сказал он им: «Чего ради погубили столько народу?» Те же сказали, что «они держат запасы, и если истребим их, будет изобилие; если же хочешь, мы перед тобою вынем жито, или рыбу, или что другое». Ян же сказал: «Поистине ложь это; сотворил Бог человека из земли, составлен он из костей и жил кровяных, нет в нем больше ничего, никто ничего не знает, один только Бог знает» Они же сказали: «Мы знаем, как человек сотворен». Он же спросил: «Как?» Они же отвечали: «Бог мылся в бане и вспотел, отерся ветошкой и бросил ее с небес на землю. И заспорил сатана с Богом, кому из нее сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а Бог душу в него вложил. Вот почему, если умрет человек, — в землю идет тело, а душа к Богу».

Сказал им Ян: «Поистине прельстил вас бес. Вам же и здесь принять муку от меня, а по смерти — в геенне огненной». Те же сказали: «Говорят нам боги: не можешь нам сделать ничего!». Он же сказал им: «Лгут вам боги». Они же ответили: «Мы станем перед Святославом, а ты не можешь ничего нам сделать». Ян же повелел бить их и выдергивать им бороды. Когда их били и выдирали расщепом бороды, спросил их Ян: «Что же вам молвят боги?». Они же твердили по-прежнему: «Стать нам перед Святославом». И повелел Ян привязать их к мачте и пустил их перед собою в ладье, а сам пошел за ними. И мы во исполнение твоего приказа тоже пошли вместе с Яном Вышатичем и его людьми.

Остановились на устье Шексны-реки, и сказал им Ян: «Что же вам теперь боги молвят?». Они же сказали: «Так нам боги молвят: не быть нам живым от тебя». И сказал им Ян: «Вот это-то они вам правду поведали». Волхвы же ответили: «Но если нас пустишь, много тебе добра будет; если же нас погубишь, много печали примешь и зла». Он же сказал им: «Если вас пущу, то плохо мне будет от Бога, если же вас погублю, то будет мне награда». И сказал Ян гребцам: «У кого из вас кто из родни убит ими?». Они же ответили: «У меня мать, у того сестра, у другого дочь». Он же сказал им: «Мстите за своих». Они же, схватив, убили их и повесили на дубе: так отмщение получили они от Бога по правде! Когда же Ян отправился домой, то на другую же ночь медведь взобрался, и загрыз их. И так погибли они по наущению бесовскому, другим пророчествуя, а своей гибели не предвидя».

— Вот и получили волхвы дары и от меня, и от Яна Вышатича, — подвел итог князь Глеб. — Хвала Господу, что отвел он от нас свой гнев, и на этот раз смута в Русской земле закончилась!

Глава XXIX Новая Хазария

Прошедшие пару лет были удачными для развития Тмутараканского княжества. За это время маленький тмутараканец Саша Матвеев начал говорить и постигать науку ложки и горшка, его отец Сергей успешно совмещал преподавательскую деятельность в лекарской школе с лечением больных, а князь Роман Святославич существенно расширил пределы княжества. При помощи конницы Мстислава и союзных аланов и касогов он покорил кочевников, обитавших между Кубанью и Доном, и присоединил эти плодородные земли к своему княжеству. По сути, эти степные просторы так и остались малозаселенными, но их обитатели теперь платили малую дань князю тмутараканскому и не нападали на торговые караваны.

На левом берегу Дона, в месте впадения его в Сурожское море на развалинах старой хазарской крепости князь Роман приказал построить русский город и назвал его Новосурожск. Наличие этого города в устье и крепости Белой Вежи (бывшего хазарского Саркела) в среднем течении Дона позволило бы молодому князю контролировать торговлю на этой великой реке. Князь Святослав в письмах радовался успехам своего сына, а сам Роман Святославич очень гордился этим.

Жизнь шла своим чередом. Матвеев уже почти и не вспоминал о своей прежней жизни, ведь здесь у него было все, чего хотелось — любимая и любящая жена, сын — маленькая копия его самого, неплохой дом у моря, работа, приносящая удовольствие. Кроме того, его знали и уважали многие в Тмутаракани и, в первую очередь, сам князь Роман. Ну и, конечно же, были верные друзья в лице Тихомира, Артемия, Мстислава и отбросивших свою суровость Сигурда с Ергаром, которым, несмотря на воинственный нрав, тоже пришлась по душе мирная и шумная Тмутаракань. Но больше всего тешило самолюбие Сергея то, что у него в неполные двадцать восемь лет было уже несколько своих весьма талантливых учеников, благодарных своему учителю за науку. Матвеев видел их стремление к медицине и неиссякаемый интерес во время занятий и на операциях, и это придавало ему настоящий азарт. Ведь любому преподавателю приятно видеть, когда ученики интересуются его предметом. В общем, единственные люди из той прошлой жизни, за кем периодически скучал Сергей, были его родители и старый добрый друг Алан Мамаев. А в целом, он был по-настоящему счастлив и уже мысленно пришел к выводу, что не хотел бы вернуться в свой прежний мир.

Все изменилось, когда однажды на Троицу в Тмутаракань приехали послы аланского царя. Сергей видел эту процессию, въезжавшую в город. Он возвращался домой после праздничной службы. В его ноздрях еще стоял густой запах свежескошенной травы, которой был обильно устлан пол в храме, а в ушах гудел звон колоколов и торжественное пение хора. Проходя через рынок, он увидел дюжину всадников в аланской парадной одежде, решил на несколько минут задержаться и посмотреть на посольство. Внезапно среди лиц, сопровождавших аланского посла Кинтала, он увидел… Алана Мамаева. Его институтский друг в начищенных доспехах и позолоченном шлеме с ярким султаном сидел на чистокровном арабском скакуне и горделиво сканировал взглядом толпу. Внезапно взгляды двух старых друзей пересеклись. У Алана от удивления глаза на лоб полезли, а Сергей помотал головой в стороны, чтобы прогнать морок, но он не исчезал — перед ним был реальный Алан Мамаев. Несколько мгновений Алан и Сергей смотрели друг на друга, но свита Кинтала продолжала свой путь.

Матвеев без колебаний решил прийти домой чуть попозже и пошел, а точнее, побежал вслед удаляющемуся посольству. Это сделать было не так просто из-за толп народа, неторопливо гуляющих по случаю праздника и желающих поглазеть на иноземцев. Нагнал он аланов лишь у княжеского терема. Охрана у ворот дожидалась ушедшего к князю посла со свитой. Сергей жестом поманил Алана. Тот что-то сказал командиру их отряда, затем спешился, и они отошли на небольшое расстояние, где их не могли бы слышать посторонние уши. Друзья, даже не мечтавшие о такой встрече, крепко по-братски обнялись. Теперь Сергей почувствовал, что это действительно был его друг, даже хватка у него осталась такая же — богатырская.

— Док, ты ли это? Глазам своим не верю! — сказал улыбающийся Матвеев.

— А ты откуда здесь взялся? Мы все думали, что ты тогда утонул в озере, — ответил пораженный Алан. — А ты, оказывается, в Тмутаракани очутился. Где Щурово и где Тмутаракань? Полмонтировки по карте… И выглядишь теперь как древний русич. Смотри, какую бороду отрастил!

— Да и ты теперь как типичный алан, Алан! Ох, как мне много тебе нужно рассказать! Я знаю неподалеку превосходную харчевню с достойным пивом и местным вином. Но вначале скажи, вы с посольством здесь надолго?

— Все будет зависеть от того, как быстро наш Кинтал с вашим князем Романом договорятся.

Тут Алана позвал командир. Парень пошел с явным неудовольствием — ему не терпелось продолжить беседу. Но вернулся он довольно быстро с сияющим лицом.

— Нам велено расположиться на гостином дворе. Князь Роман приказал устроить пир по случаю нашего визита. Так что у нас в запасе есть денек для общения — я уже отпросился у своего командира.

— Ну тогда не будем терять времени, — поторопил друга Матвеев.

Скорым шагом они пришли в харчевню и расположились за выщербленным сосновым столом.

— Севастьян, две корчаги пива и два свиных окорока на углях с рубленной пареной репой! — сделал Сергей заказ услужливому трактирщику.

— Сию минуту, господин лекарь! — с улыбкой отозвался тот.

— Вижу, тебя здесь неплохо знают, — сказал Алан и снял шлем. Густые длинные черные волосы упали на плечи. — Сразу видно завсегдатая.

Матвеев ухмыльнулся.

— А что, хорошая харчевня. Мы здесь периодически собираемся с друзьями. Ну, за встречу! — сказал Сергей, и старые друзья громко чокнулись деревянными кубками, а потом сделали по хорошему глотку холодного хмельного пива из погреба трактирщика.

— Итак, рассказывай, — продолжил Матвеев. — Давно ты в этом мире?

— Да почти столько же, сколько и ты — я ведь в тот злополучный вечер тебя разыскивать пошел. Дошел до Черного озера, увидел твои вещи на нашем берегу и какое-то голубоватое сияние на противоположном. Недолго думая, я бросился в воду и… тут же потерял сознание. Очнулся я…

— Так ты, считай, вслед за мной и переместился, — перебил друга Сергей. — Что же я тебя там не встретил?

— Дослушай до конца и не перебивай. Конечно, не встретил, ведь я очутился на исторической родине — в Северной Осетии, а если быть точным, то в средневековой Алании. То есть меня перебросило не только во времени, но и в пространстве. Причем это перемещение я перенес очень плохо — первое время меня жестко тошнило, несколько раз наружу вывернуло. Даже хуже себя чувствовал, чем после нашего последнего совместного Нового года… Очнулся я в горной местности в какой-то пещере и, когда вышел на поверхность, отчего-то сразу понял, что это Кавказские горы — я ведь раньше часто ходил в турпоходы на Архыз, Домбай, помнишь? Побрел я в поисках людей, долго шел — почти целый день — и набрел наконец на город Магас — столицу аланского царства. Он, кстати, находился недалеко от Архыза, на берегу Большого Зеленчука. Не сразу я понял, что в прошлое попал, а когда осознал — попытался вернуться назад в пещеру и попасть в наше время — да ничего у меня не вышло. Ох, и матерился я на тебя тогда, за свое неожиданное путешествие. У тебя уши не горели?

— Нет, — улыбнулся Сергей. — Спасибо, конечно, что пошел меня спасать и прости, что так получилось. Но я же здесь тоже не по своей воле. Я сначала тоже тысячу раз пожалел, что пошел тогда за этими проклятыми цветами. Лучше бы я тоже пиво водкой запивал и потом наутро полуживой валялся, зато в своем времени. Так думал я еще пару лет назад. Ну а сейчас ничего, привык. Теперь эта жизнь для меня родная стала. А что же с тобой потом происходило?

— После неудачи в пещере пришлось мне снова в город идти и, чтоб как-то себе на жизнь заработать, я стал биться на борцовской арене Магаса. И знаешь, неплохо в этом преуспел. Вот где советы моего сэнсея пригодились. Все-таки не зря я коричневый пояс заработал. Мои предки всегда были сильным народом, и богатырей у нас много. Ты же видел, с какими я бугаями приехал из охраны нашего посла. Если такому в лапы попасть — мало не покажется. Таких лучше держать на расстоянии вытянутой ноги. Но после хорошо отработаннаго маваши-гери в комбинации с шита-цки такой «крутой» боец «плывет», и с ним можно делать, что хочешь. Вот благодаря этим и еще нескольким приемам я довольно быстро стал местным чемпионом и мной заинтересовался командир царской гвардии. Предложил мне пополнить их ряды после небольшого испытания. Делать было нечего, и я согласился.

Мы прошли в царский дворец, и он выставил против меня нескольких своих бойцов. Но тут случилась загвоздка — без оружия я мог справиться с любым из его подчиненных, даже с двумя или с тремя, что, в принципе им и продемонстрировал. Но когда нам выдали учебные мечи — я и минуты не смог продержаться. На этом бы и закончилась моя карьера доблестного воина, даже не начавшись. На мое счастье, за моим испытанием наблюдал сам царь Дургулель. Оказывается, он и раньше видел мои бои на борцовской арене. Ооо, это великий человек! Стыдно сказать, я раньше не знал о его существовании. А ведь сейчас благодаря ему здесь «золотой век» Алании. Так вот, царь приказал командиру усиленно учить меня, как обращаться с оружием. А взамен повелел мне учить его солдат приемам рукопашного боя. Так жестко я еще никогда не тренировался… Все тело после пропущенных ударов болело, и синяки еще долго проходили… Зато спустя каких-то полгода я стал неплохо биться и на мечах, и из лука стрелять, и копье кидать. Сдал успешно что-то типа экзамена и стал настоящим гвардейцем аланского царя. Видишь, какие доспехи крутые раздобыл? — На Алане и вправду красовался дорогой пластинчатый доспех с выгравированным на них барсом — знаком царского гвардейца. — Однажды даже в настоящем бою мне пришлось поучаствовать. А ты, Серый, научился сражаться за это время? — спросил Алан и сделал большой глоток пива.

— Из лука стрелять вроде неплохо у меня получается. Довелось как-то в бою подстрелить с десяток половцев. Но я больше делал упор на постижении особенностей местной медицины — я же все-таки лекарь. А ты, кстати, не забыл, чему нас учили в универе?

— Что-то забыл, что-то помню. Я ведь тоже в гвардии наподобие спортивного медика — лечу растяжения связок да вывихи суставов. А для более тяжелых случаев у царя есть свои лекари и византийские.

— Так и все же, что вы в Тмутаракани нынче делаете? — полюбопытствовал Матвеев.

— Э нет, брат! Вначале ты расскажи свою историю болезни, а потом уж и я тебе расскажу.

— Ну тогда устраивайся поудобнее, рассказ долгий предстоит, — предупредил Сергей и заказал еще две корчаги пива.

Рассказ действительно получился долгий — Матвееву было, что поведать другу, а рассказывал он в подробностях. За беседой было выпито еще несколько корчаг. Когда Сергей закончил, за окном уже было темно. Последние тмутараканцы покинули харчевню, и трактирщик Севастьян с нескрываемым нетерпением смотрел на друзей. Матвеев щедро с ним расплатился, и они вышли во двор. Стоял теплый летний вечер. От моря дул приятный бриз. Над морем ярко светила полная луна, и от нее к берегу зыбким мостиком бежала лунная дорожка.

— Ох, и заболтались мы с тобой, Док! — спохватился Сергей. — А меня-то жена дома ждет.

— Ну так сколько не виделись?! А тут вообще год за два, если не за три.

— Это точно! Но ты мне не рассказал самого главного — про вашу цель приезда. Так что, если ты меня уважаешь — пойдем ко мне домой и продолжим разговор.

Они пошли по пустынным тьмутараканским улицам. Город уже спал, лишь ночная стража ходила где-то вдалеке, шумело море да перебрехивались собаки.

— Неплохо ты устроился — дом с видом на море, — порадовался за друга Алан, когда они подошли к матвеевскому жилищу.

— А то! Переезжай к нам, в Тмутаракань, и у тебя такой будет. Обещаю замолвить за тебя словечко перед князем.

Когда они вошли во двор, их встретила взволнованная Гульнара.

— Сергей, госпожа переживала, что тебя так долго нет. Она ждала тебя сразу после службы, но так и не дождалась. Они с Сашей уже легли спать.

— Эх, Гульнара, нам ли быть в печали? — ответил Сергей заплетающимся языком. — Я просто встретил старого друга. А впрочем, зачем я это тебе объясняю. Все утром расскажу жене. А ты, будь добра, принеси нам чего-нибудь на стол.

Недовольная Гульнара ушла, стараясь не шуметь. Друзья расположились в столовой и продолжили общение.

— Вообще-то… ик… это государственная тайна, — начал Алан. — Но тебе, так и быть, расскажу. Только ты — никому!

— Обижаешь, Док! Мне ты можешь доверять. Мы же с тобой с первого курса вместе!

— Аргумент! — подняв палец вверх, согласился Алан. — Так вот, ты что-нибудь слышал о Новой Хазарии?

— Это какая-то пивоварня у вас в Алании? Хотите нашего князя пригласить?

— Дурак, — обиделся Мамаев, — я ему о серьезных вещах. А он…

— Ладно, извини, пошутил неудачно. Просто соскучился за тобой и нашими старыми приколами. Продолжай, пожалуйста.

— Так вот, есть такое государство вблизи Каспийского моря. Вроде как не так давно образовалось, незадолго до нашего с тобой прибытия в этот мир. Поначалу с ними отношения у нас сложились очень даже хорошие. Их торговцы беспошлинно торговали в Алании, а взамен привозили шелка из далекой земли Сун — Китая по-нашему. Это было очень выгодно, ведь раньше мы шелк у ромеев покупали за большие деньги. Царю Дургулелю богатые дары их посланцы преподносили, бдительность усыпляли в общем. А совсем недавно случилась беда — стали хазары совершать разбойничьи набеги на Аланию, как раз тогда, когда наше основное войско в походе было. Причем враги наши не только грабили то ценное, что находили, но и угоняли в плен все взрослое население. Наши воины неоднократно пытались отбить пленников, но все безрезультатно. В последней битве пару месяцев назад мы хоть и победили, но потеряли почти половину войска. А потом хазарский каган заявил, что Алания в свое время незаконно отделилась от Хазарии и предъявил ультиматум, или возвращение Алании в состав Хазарии и признание кагана Исхака единственным законным правителем обоих государств или война. Естественно, наш царь выбрал последнее. Кому охота из потомственного царя становиться простым хазарским наместником собственного царства.

Я не знаю, что с этими хазарами не так, но, по ходу, они вообще не чувствуют боли. Я сам не видел, но хорошие знакомые рассказывали, как один хазарин шел, весь утыканный стрелами и улыбался во весь рот. Другой бился с отрубленной рукой, как будто не замечая ее отсутствия, и упал только тогда, когда весь истек кровью. Не иначе, как зомби они какие-то. А суровые аланские воины, видя такое, впадают в панику и убегают, оставляя свои селения этим пришельцам. Судя по всему, грядет война. Вот и хочет наш великий царь попросить помощи у своих тьмутараканских друзей. Может, все вместе мы и решим, как с этой бедой справиться.

— Князь Роман как раз недавно говорил, что хочет в военный поход пойти, — заметил, зевая, Сергей, — только пока не было на кого. Вроде бы все враги побеждены, а мы окружены друзьями. Так что, думаю, он согласится на предложение вашего посла. Ладно, что-то я устал за сегодняшний день. Хоть и люблю здешнее пиво, но не привык столько его пить. Пойдем спать, Гульнара тебе уже постелила здесь на лавке. А завтра будем думать, что с этими вашими зомбями делать.

Князь Роман с удовольствием принял предложение аланского царя, и уже через неделю тьмутараканское войско в тысячу всадников, возглавляемое самим князем, выдвинулось в поход. Маршрут пролегал по живописным туристическим местам — предгорьям Кавказа. Ни разу не бывавшему на Кавказе Матвееву теперь впервые открылся этот сказочный мир высоких гор и стремительных рек. Кроме того, теперь он каждый день мог общаться со своим закадычным другом возле вечернего походного костра. За время похода они наверстали в общении все 5 лет, которые не виделись. На десятый день тмутараканцы прибыли к аланской столице — Магасу. Это был большой красивый город, насчитывавший около пятнадцати тысяч населения — в полтора раза больше, чем в Тмутаракани. Он располагался в живописной долине, окруженной горами вдоль реки Большой Зеленчук. Стены Магаса были сложены из дикого камня, каменными были и православные храмы, и дома местных жителей. Помимо величественных храмов, построенных в византийском крестово-купольном стиле, Сергея поразил большой четырехметровый каменный круг, около восьмидесяти метров в диаметре, расположенный в самом центре города. Алан объяснил, что это было святилище солнца, используемое сейчас и для поклонения культу огня и для наблюдения за солнцем и звездами. Что-то типа обсерватории. Матвеев удивился, как языческое святилище может совмещаться с православными храмами, но оказалось, что для аланов это было типично.

Хозяева встречали тмутараканцев очень гостеприимно. По случаю прибытия русской делегации устроили пир, на котором сам царь Дургулель поднял немало кубков в честь молодого тьмутараканского князя и его воинов. Царь был высоким крепким мужчиной лет пятидесяти с могучими плечами и широкой спиной. На его синем бархатном плаще золотом был вышит горный барс на фоне Кавказских вершин. Одет царь был в шелковый дорогой кафтан с золотыми пуговицами и атласные красные шаровары. По сравнению с ним Роман Святославич в своей походной одежде выглядел гораздо беднее. Дургулель казался великаном даже среди рослых аланов, которые боготворили своего царя. На столах было немало угощений, но среди них особо выделялись знаменитые осетинские пироги — символ солнца. К образу светила было добавлено мясо, зелень и сыр, как прошение к небесному божеству послать плодородие скоту и травам и обеспечить обильные надои молока. Царь первым преломил пирог, угостил князя Романа, и пир начался.

Аланы много пели и плясали, причем танцевали как молодые девушки, так и взрослые воины. Русичи тоже не ударили в грязь лицом, и даже Сергею довелось исполнить несколько песен из своего репертуара. Теперь ему с радостью подпевал Алан песни из их общего прошлого. Царила атмосфера всеобщего праздника. Все желали процветания и мира обоим государствам. Казалось, все совсем забыли, по какой причине они здесь собрались.

Весь следующий день хозяева и гости отдыхали после шумного пира, а на третье утро наконец-то продолжили поход. Ускорил их выступление запыхавшийся гонец, сообщивший, что хазары осадили аланскую крепость Алхан-Кала на востоке владений Дургулеля. Пришлось немедленно выдвигаться и быстрым маршем идти к осажденной крепости.

Через пять дней пути они увидели первую группу беженцев. Старики, женщины и дети тащили на повозках свои пожитки. В их глазах читалось отчаяние и ужас людей, внезапно утративших не только свое имущество, но и привычный уклад жизни. Мужчин среди них не было. Как истинные воины, они остались оборонять родную землю от захватчиков. Беженцы благословляли союзное войско и желали им скорейшей победы.

По мере приближения к крепости таких обездоленных стало попадаться все больше. Вскоре это была уже целая колонна повозок, занимавшая равнинный тракт почти до горизонта. Однако, беженцам вместе с вещами приходилось спешно перестраиваться на обочину, дабы обеспечить быстрый проход армии тмутараканцев и аланов.

Союзники успели как раз вовремя. Гарнизон Алхан-Калы, насчитывавший всего около пяти сотен воинов, не смог бы долго сопротивляться пятикратно превосходящему хазарскому отряду, сказывались и начинающаяся нехватка питьевой воды и продовольствия. Союзное войско теперь включало тысячу тмутараканцев и две тысячи аланских всадников и лучников. Если осажденные смогут устроить вылазку, то преимущество в живой силе будет на стороне аланов и их союзников. Это придавало уверенности в победе. Однако, в битву вступать никто не спешил. Царь Дургулель через своих разведчиков выяснил, что хазарского предводителя зовут Беньямин-тархан и вызвал его на переговоры.

Парламентеры встретились в поле на расстоянии трех полетов стрелы от стен крепости и пяти — от хазарского лагеря. Аланского царя представлял его воевода Ахсарат с двумя вельможами. Роман Святославич для устрашения противника взял с собой свирепых Сигурда и Ергара в тяжелой варяжской броне. Тархан Беньямин оказался низкорослым хазарином с длинной курчавой бородой и надменным взглядом. Одет он был в стеганный синий халат с желтыми полосами. Его сопровождали закованные в броню тяжелые всадники-ларисии, державшие стяг с изображением желтой волчьей головы.

— Что делают доблестные хазарские воины во владениях аланского царя? — начал переговоры воевода Ахсарат. — Неужто вам своей земли мало? Ежели вы в гости пришли, так уберите осадные орудия от наших стен?

— Так мы и находимся на своей земле, — прищурившись, отвечал Беньямин. — Эта земля еще нашим дедам и прадедам принадлежала. И крепость тоже ими была построена. Так что это вам, а не нам пора отсюда убираться. Видит Бог, я человек не кровожадный, даю вам шанс уйти живыми. И ваших воинов в крепости пощажу, если они сложат оружие. Видите, какой я добрый?

— Да ты наглец! Вместе с нашими тьмутараканскими друзьями мы раздавим твое войско!

— Ааа, и Тмутаракань тоже здесь? — осклабился хазарин. — Вернее, Самкерц, один из важных торговых городов нашего каганата в прошлом. Скоро придет пора и ему вернуться в родную гавань. Насчет этого и дарственная грамотка от великого киевского князя Всеслава Брячиславича у нас имеется.

— Ты потерял разум, тархан, — вмешался князь Роман. — Никогда Тмутаракань больше не будет вашей. Да и князь Всеслав давно уж изгнан из Киева, так что все грамотки его недействительны. Я и не думал, что мы сможем с тобой договориться миром. Готовься встретиться со смертью.

— Жаль, что вы выбрали войну. Потом не говорите, что я не предупреждал, — ехидно бросил Беньямин, и хазарская делегация отправилась в свой лагерь. Русичи и аланы поступили так же.

Вскоре раздался призывный рев труб, и бой начался. Как и полагается, он начался с перестрелки легкой конницы. Коротко пропели тетивы с обеих сторон, и стрелы полетели смертоносным градом в противников. Хазары стреляли неплохо, но аланские лучники издавна славились своей меткостью и вдобавок имели более сбалансированные луки. Потеряв несколько десятков убитыми, хазарские всадники довольно быстро ретировались, а у аланов хватило ума не отправиться за ними вдогонку. Дальше в дело вступила пехота, а на флангах в жарком бою схлестнулась тяжелая конница тмутараканцев и хазар.

Бой шел на равных около часа. Как вдруг со стороны хазарского лагеря раздался троекратный рев труб. Ларисии немедленно стали покидать поле боя. Хазарская пехота тоже дрогнула и стала организованно отступать, сохраняя боевой порядок. За ними вдогонку скакали и бежали аланы и русичи. В то же время ворота крепости распахнулись, и на подмогу своим выехало три сотни воинов из гарнизона во главе с воином в белом плаще.

— Смотри, царь! Еще немного и мы раздавим супостатов! — радостно вскрикнул аланский воевода.

Царь радостно усмехнулся ему в ответ.

А Роман Святославич был в этот момент на острие атаки. Во главе своей конницы он быстрым наметом шел к хазарскому лагерю. Уже видны были вблизи степные телеги с высокими колесами, ограждающие лагерь. Молодой князь хотел сам поймать дерзкого тархана и привести его в цепях в Тмутаракань. И вдруг случилось невероятное…

Внезапно накидки на телегах откинулись, и стали видны установленные на них баллисты, которые стали посылать стрелы в русско-аланскую конницу. Баллисты стреляли так быстро, как стреляют пулеметы в нашем времени, и стремительно сеяли смерть по рядам конницы. Еще с нескольких повозок прицельный огонь открыли по приближающимся гарнизонным воинам. Всадники сыпались в разные стороны, перелетали через своих коней и падали под копыта коням своих собратьев по оружию. Упал изрешеченный стрелами командир гарнизона, и их атака захлебнулась. Роман Святославич круто развернул коня и стремглав помчал наутек. Его примеру последовали лишь пару десятков всадников.

Но на этом ужасы той битвы не закончились. Вдруг из-за повозок послышался страшный гул, и из-за них вышли пятеро великанов. В их ручищах были огромные топоры с двумя лезвиями. При ярком свете солнца было видно, что эти чудовища сделаны из железа. Они двигались очень быстро и, хоть и не могли догнать остатки союзной конницы, зато смогли достать убегающую пехоту. Воины разлетались как плюшевые игрушки под ударами массивных топоров и стальных кулаков. Один из бесстрашных варягов попытался сразиться с великаном. Он ударил своим острым двуручным топором по ноге громилы, но топор лишь выбил искры. Великан же схватил ошеломленного варяга мощным хватом и так сжал стальным кулаком, что далеко было слышно, как хрустят кости бедолаги.

«Неужели у них на вооружении есть роботы?» — подумал Матвеев. — «Глазам своим не верю». Вокруг его палатки медицинской помощи проносились всадники с обезумевшими взглядами, пробегали ошалевшие пехотинцы. Сергей второй раз присутствовал при разгроме армии, но снова попадать в плен ему не хотелось. Поэтому он не стал долго отказываться, когда к палатке подъехал Мстислав и предложил «уносить ноги отсюда, как можно поскорее». Парень прыгнул в седло и понесся в обратный путь.

Трезво оценив сложившуюся обстановку, оставшийся в живых гарнизон крепости сдался на милость победителя. Тархан Беньямин был милостив — казнили только каждого десятого аланского воина. Остальных, и в том числе царского гвардейца Алана Мамаева, взяли в плен — каганату нужны сильные крепкие воины. Еще до казни Беньямин поднялся на самую высокую башню городка и с нее смотрел на отступающее союзное войско. За его спиной развевалось знамя кагана Исхака, его повелителя. Человека, которому была обязана вся Хазария своим нынешним возрождением.

Глава ХХХ Путь Хазарина

Хазарский каган Исхак бен Завулон прожил удивительную жизнь. Она была полна головокружительных взлетов и безумных падений и, в конце концов, привела его на трон воссозданной им заново Новой Хазарии. Кто знает, если бы он родился на две сотни лет раньше — во времена могущества Хазарского каганата — или на тысячу лет позже — во времена технологического прогресса, каких высот он бы смог достичь, проделав путь гораздо короче пройденного им тогда, не растеряв при этом энергии и жизненных сил. Но такова была его судьба.

Его долгий жизненный путь начался далеко от места обитания его предков. Будущий каган Исхак родился в государстве Фатимидов, на территории современного Египта, в столице халифата, не так давно основанной аль-Кахире, именуемой в наше время Каиром. Городе, где величественные мечети из белого и розового мрамора и высокие минареты соседствовали с гробницами древних фараонов и таинственными пирамидами.

Дед Исхака, Иона бен Маттах, один из племянников последнего хазарского кагана Йосифа, после разрушения Хазарии князем Святославом в результате долгих скитаний обрел новое пристанище в Фатимидском Египте, завоеванном войсками халифа Аль-Муизза незадолго до этого. Получив прекрасное образование в хазарском Итиле и обладая недюжинным умом, молодой Иона быстро достиг небывалых высот при дворе халифа, славившегося своей веротерпимостью, что было очень важно для хазарского иудея. Спустя несколько лет после эмиграции в Египет он смог стать одним из советников халифа. Благодаря его мудрым советам Аль-Муизз в считанные годы восстановил сельское хозяйство разоренной войной страны и получил богатейшую державу с лояльным населением. Просвещенный халиф высоко оценил услуги своего советника — Иона снова, как и в годы своей юности, начал купаться в роскоши. Однако, это понравилось далеко не многим. Когда халиф отправил Иону благоустраивать оазисы в пустыне, чтобы спасти их от постепенного поглощения песками, хазарский советник там и встретил свою смерть. По доложенной халифу официальной версии, по несчастливому стечению обстоятельств Иона вдали от оазиса попал в песчаную бурю и не успел спрятаться. Это было очень странно и непохоже на предусмотрительного хазарина. Но долго ходил упорный слух, что хитрый главный визирь таким образом устранил опасного конкурента. И хотя Иона никогда раньше не метил на место главного визиря, но это было только дело времени… А времени у стареющего визиря оставалось все меньше и властью он не хотел делиться ни с кем.

Его сын Завулон не обладал научными способностями отца, но нашел себя в военном деле. Сам по себе он был хорошим воином, но помимо этого была в нем и харизма, необходимая военачальнику. Полководческий талант Завулона позволил ему присоединить к халифату Сирию и Палестину. Новый халиф Аль-Хаким назначил удачливого полководца губернатором присоединенных провинций. Завулон не жалел денег на образование своего сына Исхака, родившегося на рубеже двух тысячелетий, и нанял ему наставника, лишь только мальчик научился ходить и говорить. Шаг за шагом ученый перс обучал Исхака вначале «арифметике пальцев», в которой счет шел в пределах десяти, затем — «арифметике воздуха», когда все математические действия выполнялись в уме и, наконец, — «арифметике пыли», при которой числа записывались на счетной доске, покрытой песком. Когда мальчик достиг совершеннолетия, отец устроил его в каирское медресе аль-Азхар, средневековый прообраз университета. На тот момент там преподавали лучшие ученые арабского Востока.

Юный Исхак унаследовал от деда любовь к наукам. С величайшим интересом он слушал лекции по физике, алхимии, астрономии, медицине, математике, пользовался прекрасной библиотекой Фатимидов, насчитывавшей около 600 тысяч рукописей. Он читал в оригинале рукописи Евклида, Аристотеля и Герона Александрийского, изучал математические трактаты арабских ученых аль-Хорезми и аль-Бузджани. Исхак был прилежным студентом — он с одинаковым рвением и наблюдал за звездами в обсерватории, и оказывал помощь больным, приходящим в медресе. Юноша с головой погружался в историю, с упоением изучая рукописи про деяния египетских фараонов, завоевания персидских царей и походы Александра Македонского. Но более всего его интересовали занятия знаменитого математика и физика Ибн аль-Хайсама, которого многие называли «отцом оптики». Благодаря деньгам отца, Исхак проводил дорогостоящие эксперименты с различными механизмами. Его пытливый ум пытался глубоко проникнуть в тайны мироздания. Вместе со своим учителем парень досконально изучил осадные машины Архимеда, применяемые им при осаде Сиракуз римлянами во время Второй Пунической войны. Вдохновленный идеями великого Архимеда, Исхак разработал много интересных проектов.

Однажды зайдя в комнату Ибн аль-Хайсама, Исхак обнаружил учителя, склонившегося над какими-то бумагами.

— Что это за чертежи, эфенди? — спросил юный Исхак.

— Это проект плотины в Асуане, которая будет контролировать уровень воды в Ниле, — отвечал седобородый старец. — Ведь от уровня воды в этой великой реке сильно зависит жизнь и простого крестьянина, и знатного вельможи, и самого халифа, как тысячу лет назад, так и сейчас. Ибо «низкая вода» в Ниле сулила засуху и голод, а «высокая» — вызывает наводнения, при которых урожай гниет на затопленных полях. С помощью этой плотины и отходящих от нее каналов мы сможем поддерживать нильскую воду на нужном уровне, посевы будут спасены, а земледельцы прославят имя Аллаха.

— Воистину ты мудрец, эфенди! А могу я помочь тебе в этом нелегком деле?

Старый ученый молча кивнул, и Исхак присоединился к работе. Вскоре Ибн аль-Хайсамом и его учеником были сделаны все необходимые расчеты, включая вычисление обеспечивающего водоток уклона и разработку ирригационной системы для орошения полей. Однако, воплотить в жизнь их проект было не суждено из-за недостаточного развития тогдашних технологий. Справедливости ради стоит отметить, что еще почти тысячу лет после их разработки Асуанская плотина оставалась лишь на бумаге и была построена благодаря советским инженерам только в 1970 году.

Юноша мечтал занять место на кафедре университета и посвятить свою жизнь науке. При дворе халифа, который активно покровительствовал ученым, это было вполне реально. Однако, мечтам юного Исхака не суждено было сбыться. Когда ему оставался всего год до окончания университета, внезапно бесследно пропал халиф Аль-Хаким. Ушел на прогулку без охраны и не вернулся. Его тело так и не нашли. С исчезновением халифа началась борьба за власть. Губернатор Сирии Завулон бен Йонах сделал ставку не на ту сторону и проиграл. Его обвинили в заговоре, сместили с должности, арестовали и конфисковали все имущество. Остаток жизни он провел в заточении.

Мечты Исхака о блестящем научном будущем были разрушены. Потеряв все в один момент, он вынужден был бежать из Каира. И вновь, как и перед его дедом, перед Исхаком лежала дорога в никуда. Не привыкши себе отказывать ни в чем, Исхак быстро потратил отцовские деньги. Чтобы заработать себе на жизнь ему приходилось какое-то время работать в качестве погонщика мулов при строительстве мечети. Позже он вспомнил полученные в медресе знания и стал готовить и продавать лечебные снадобья собственного приготовления. Но мечта о продолжении научной деятельности его все не покидала. После долгих странствий и скитаний с торговыми караванами он, наконец, добрался до города Газны, столицы государства Газневидов, располагавшейся на территории современного Афганистана. Это бывшее разбойничье гнездо, став столицей нового султаната, отстраивалась быстрыми темпами — как на дрожжах, росли мечети с куполами цвета неба, возводились прекрасные дворцы с прохладными фонтанами. Тут и там возникали мастерские ремесленников самого разного профиля, необходимые султану Махмуду для подготовки к его многочисленным походам. Рабочих рук постоянно не хватало. Но Исхака влекла не только возможность найти рабочее место. Сюда его привели слухи о другом великом мудреце того времени — Абу Райхане Мухаммеде ибн Ахмеде аль-Бируни, которого история запомнила кратко как «Бируни», и который помог юному Исхаку достичь небывалых научных высот.

Видя талант и стремление к познанию всего нового у Исхака, Бируни взял его к себе в ученики — он увидел в пылком юноше молодого себя, узнал свою тягу к знаниям. Сирота, не знавший своих родителей, Абу Райхан вспомнил, как когда-то давно его научный путь начинался при дворе хорезмийского эмира. Ему несказанно повезло, что родственник эмира, ученый Абу Наср, разглядев в нем будущего великого ученого, принялся его обучать всем существующим наукам. Всесторонне изучая мудрость великого Аллаха, создавшего мир, в строении человеческого глаза, устройстве крылышка стрекозы, законах физики и многом другом, Бируни воспылал великой любовью к наукам. И теперь он видел отблеск того самого огня любви к науке в глазах этого юного иудея. Кстати, для великого ученого религиозные разногласия никогда не играли существенную роль — поэтому он с легкостью принялся обучать жаждущего знаний Исхака.

Бируни поразил воображение своего ученика, показав ему свою модель Земли — первый созданный им глобус. Убежденный доказательствами хорезмийца, Исхак теперь знал, что земля круглая, и с рвением изучал страны и города известного тогда мира и учился правильно рассчитывать координаты. Учитель и ученик взаимно обогащали друг друга — Исхак поведал Бируни об открытых его прежним наставником Ибн Хайсамом законах отражения и преломления света в различных средах. Привыкший все проверять опытным путем хорезмиец с удовольствием проделал немало оптических экспериментов для подтверждения слов своего нового ученика и графически отобразил их в чертежах.

Вскоре султан Махмуд отправился в свой очередной индийский поход. Знавший санскрит Бируни сопровождал его в качестве переводчика, а Исхак помогал учителю и записывал путевые заметки. Он много узнал о культуре и обычаях этой загадочной страны. От индийских кузнецов узнал он и секреты ковки знаменитых индийских мечей и вообще многому научился в работе с железом, что впоследствии ему очень пригодилось.

Как-то на одном из привалов Исхак спросил Бируни о том, как у султана Махмуда удается управлять таким огромным государством. А государство действительно было большим — оно простиралось от Исфахана на западе до Пенджаба на востоке и от Хорасана на севере до Индийского океана на юге.

— Султан Махмуд правит жестоко, яростно истребляя инакомыслящих, — убедившись, что их никто не подслушивает, поведал Абу Райхан. — Всех, кто идет против его воли, обвиняют в ереси, а имущество реквизируют. Солдаты боготворят своего султана, ведь из каждого похода они возвращаются богачами. А Махмуд поистине щедр с тем, кто ему верно служит. Он объявил себя защитником ислама, а потому истребляет всех неверных и еретиков. Халиф Багдада его в этом поддерживает — ведь Махмуд нередко шлет ему дорогие подарки из своих походов. А еще он содержит целый штат соглядатаев, и потому от зорких глаз султана трудно укрыться кому-либо.

— Но, с другой стороны, силе его державы могут позавидовать многие, мавляна! Ведь султан Махмуд сам ее из ничего построил. До его завоеваний о Газне никто особо и не слышал.

— Отчасти ты прав, Исхак! Только построил султанат не он, а его отец Сабук-тегин. Он был гулямом — рабом-телохранителем у тюркского полководца Альптегина, который даровал ему свободу, женил на своей дочери и сделал своей правой рукой. Поссорившись со своим шахом, Альптегин захватил Газну и сделал ее своей базой, а впоследствии и создал новое государство. После смерти полководца основанным им государством стал править его зять, а уж ему и наследовал Махмуд. Но так расширил государство именно он, завоевав и Хорасан, и Мавераннахр, и даже часть Индии. Вот так сейчас сын бывшего раба повелевает самым мощным государством Востока.

Глаза Исхака загорелись.

«Если сын раба смог построить такое государство, что же говорить о мне, сыне прославленного полководца, в чьих жилах течет кровь хазарских каганов?!» — подумал он.

— Но это колосс на глиняных ногах, — подбросив хвороста в огонь, продолжил Бируни, — Попомни мое слово, после его смерти держава Махмуда долго не продержится. Только о нашем разговоре, во имя Аллаха, никто не должен знать.

— Обещаю, учитель, — ответил Исхак и всерьез задумался. Именно тогда у него появилась мечта о создании своего собственного государства.

К их костру подошел, кутаясь в плащ с капюшоном, рослый воин крепкого телосложения. Исхак опасливо покосился на него.

— Салям алейкум, эфенди! — поклонившись Бируни, сказал незнакомец.

— Алейкум ас-салам, Рустам! Садись к нашему огоньку, — ответил ученый и добавил, обращаясь к Исхаку: — Хоть Рустам сейчас и служит султану Махмуду, но он хорезмиец, как и я. Он тоже не любит султана за то, что этот злобный барс сотворил с нашей родиной Хорезмом и за те многочисленные казни неповинных людей, разорения и разрушения, что сейчас происходят по воле султана здесь, в Индии. Ты же сам видишь, как целые города пылают в огне пожарищ, тысячи простых индийцев предаются казням только за то, что они немусульмане. Но разве к этому призывает нас Аллах? Разве ему угодна гибель десятка тысяч невинных людей? Рустам поддерживает мои взгляды, и от него мы можем не скрывать своих бесед.

— Когда-нибудь земля Хорезма вернет былое величие, эфенди! Аллах милостив! — воскликнул воин. — А султан ответит перед ним за то, что прикрывал свою кровожадность именем Всемилостивого.

Они разговорились. Исхак сразу почувствовал симпатию к этому смелому и сильному воину. Оказалось, что судьбы их тоже схожи — Рустам принадлежал к хорезмийскому дворянству, потерявшему все после захвата Хорезма вначале кочевниками Караханидами, а затем и полчищами газнийцев. Теперь ему приходилось служить султану-завоевателю и вместо того, чтобы защищать свою родную землю, изнывающую от непомерных налогов, приходилось идти войной на край земли и убивать людей, с которыми он никогда не враждовал.

Хоть Рустам многого и не понимал в научных беседах Бируни и его ученика, его это тоже интересовало. Иногда он тоже вступал в спор по более знакомым для него темам. Со временем Исхак и Рустам стали друзьями.

Прошло десять лет. Вслед за своим учителем Исхак все больше погружался в глубины науки. Он теперь был основным помощником шестидесятилетнего Бируни, который к старости стал подслеповатым. Исхак читал и переводил для учителя разнообразные научные трактаты и записывал его мысли. В то время они изучали драгоценные и полудрагоценные камни. Однажды в одной из старинных рукописей любознательный молодой ученый нашел противоречивые сведения о том, что хазарский каган Ибузир Гляван владел пластиной, с помощью которой любой металл мог превратить в золото, а если растолочь эту пластину в порошок и выпить его, то можно обрести бессмертие. На рисунке в рукописи изображена была и эта пластина в виде змеи, кусающей себя за хвост. Потом Исхак нашел еще несколько трактатов, подтверждающих эти слухи. Он вспомнил легенду, услышанную в детстве от отца, которую тот, в свою очередь, слышал от своего отца. В легенде как раз и говорилось о великом кагане, который мог делать золото из ничего и влиять на политику целых империй.

Старик Бируни не верил в подобные сказки.

— Если бы это было правдой, то зачем хоронить с мертвецами подобную ценную вещь? Да и вообще, как мог умереть этот каган, если пластина способна была даровать ему бессмертие? — насмешливо спрашивал он.

Однако, Исхак загорелся надеждой найти этот артефакт. Он выпросился у своего наставника отправить его в путешествие и посвятил в свои планы верного друга Рустама. Бывший гвардеец после смерти султана Махмуда не захотел служить его сыну, оставил воинскую службу и на тот момент владел небольшой харчевней на окраине Газны. У него была семья и две прекрасные маленькие дочки, но жажда обогащения, пробужденная вдохновенными рассказами Исхака, позвала его в путь. Вместе они преодолели пустыни, сели на торговый корабль и пересекли Каспийское море, прибыли в крепость Дербент. И там мощный воин Рустам был сражен лихорадкой. Да такой сильной, что даже не мог встать с кровати.

Исхак был в отчаянии. Он понимал, что где-то рядом, в нескольких фарсангах от них находился заброшенный хазарский город Беленджер. Город его предков, где, возможно, его ждет неописуемое богатство. Богатство, необходимое ему не для того, чтобы утопать в роскоши, вовсе нет. Золото нужно ему для благородной цели — для воплощения его научных планов и возрождения его родины. Немного поколебавшись, Исхак дал несколько дирхемов хозяину гостиницы, где они остановились, чтобы тот нанял лекаря для лечения друга, и с чистой совестью отправился в путь. По старинным картам через несколько дней он нашел заброшенный город, практически полностью занесенный песком. Ведомый неутолимой жаждой поисков, Исхак наконец нашел гробницу кагана Ибузира и с затаенным дыханием вошел в нее.

Как выяснил из древних рукописей Исхак, каган Ибузир правил за триста лет до этого, во времена, когда Хазария еще не приняла иудаизм. Гробница представляла собой просторный склеп, располагающийся на трех этажах и напичканный различными ловушками, не хуже пресловутых пирамид египетских фараонов. Здесь был и внезапно проваливающийся пол, и выезжающие из стены шипы, и даже размножившиеся до неприличного количества скорпионы. Но ученику великого Бируни все эти испытания были по плечу. Не без труда преодолев их все, Исхак очутился в сокровищнице. Здесь все было усеяно золотыми и серебрянными монетами, драгоценными кубками и шелковыми одеждами. Они, конечно, привлекали взгляд весьма небогатого ученого, но не были удостоены его пристального внимания. Хотя несколько наиболее понравившихся украшений и пару пригоршней золотых монет хазарин и кинул в заплечный мешок. Но все же он искал золотую пластину, «уроборос» — змею, кусающую себя за хвост. Через несколько часов бесплодных поисков до хазарина дошло, что вся эта сокровищница для отвода глаз, а истинная ценность спрятана где-то поблизости. Он начал ощупывать каждую стену сокровищницы и, наконец, обнаружил камень, отличающийся по форме и цвету от других. Повернув его, Исхак попал в тайную комнату, покрытую мраком.

Он зажег несколько вставленных в прикрепленные на стену держатели факелов. На стенах были написаны какие-то древние письмена, но заветной пластины нигде видно не было. Надписи были полустертые, но было понятно, что они были на трех языках — арамейском, древнеперсидском и тюркском. Тюркским хазарин владел превосходно, а два других языка читал с трудом. Но, к его сожалению, надпись на тюркском как раз и пострадала больше всего. Пока Исхак сосредоточенно сопоставлял надписи на разных языках, в гробницу внезапно откуда-то с небес свалились двое молодых людей в странных одеждах. Таких одежд он доселе не видал ни у одного из известных ему народов. Это были грязные клетчатые рубахи с коротким рукавом и синие штаны из плотной ткани. Исхак спрятался за колонну. Говорили незнакомцы на непонятном языке, отдаленно напоминавшем славянский. Иногда, правда очень редко, Исхак встречал на рынках Газны или Бухары славянских купцов и слышал их язык. Эти двое говорили похоже. Но самое интересное, что каждый из них держал часть золотой пластины, похожей на ту, какую искал здесь он сам.

«Что им здесь нужно? Откуда эти русы могут знать о гробнице кагана Ибузира и как они очутились здесь?» — подумал он. — «А самое главное, как пластина кагана Ибузира оказалась у них? Ведь это она, и она существует. Эх, как же сейчас не хватает моего верного помощника Рустама. Он бы их живо надвое разрубил и помог бы мне с поисками».

Исхак сделал неосторожное движение и задел свой мешок с собранными недавно сокровищами. Золото в мешке приятно зазвенело, что привлекло внимание незнакомцев. Они увидели Исхака и стали что-то строго выговаривать ему.

И тут он снова заметил у одного из них кусочек пластины, которую он так долго искал. Яростно размахивая факелом и кинжалом, Исхак кинулся на противников. Они оказались не робкого десятка, хотя на воинов и не были особо похожи. Один из них, более мелкий ростом, выбил факел из руки хазарина, а второй так ударил его в челюсть, что Исхак грохнулся оземь и потерял сознание.

Когда он очнулся, в тайной комнате оставался только один рус. Он с каким-то нездоровым интересом рассматривал надписи на стене на тюркском языке. Из кармана его непривычных штанов торчала искомая золотая пластина. Исхак в темноте нащупал свой кинжал, улучил момент и ударил им в бок своего обидчика. Тот охнул и упал. Исхак хладнокровно забрал пластину (оказалось, всего лишь часть!) и сунулся было за второй частью, но испугался возвращения другого руса с подкреплением и ретировался в сокровищницу. Там он почувствовал непреодолимую усталость, и, привалившись к стене, уснул глубоким сном.

Исхак очнулся в кромешной темноте. Он не знал, сколько прошло времени. О происшедшем напоминала ноющая ушибленная нижняя челюсть и зажатая в руке часть золотой пластины. Наощупь он снова нашел необходимый камень и осторожно прокрался в потайную комнату сокровищницы. Там уже никого не было, лишь догорали факелы. Мешка с собранными им сокровищами тоже не было. Комната, в которой он очутился, казалось, не имела выхода. Однако, обходя ее по периметру, в один момент Исхак почувствовал легкое дуновение ветерка. Опытным взглядом он в кладке стены нашел камень, непохожий на другие, нажал на него, и на первый взгляд, сплошная стена раздвинулась. Хазарин увидел перед собой ступени, по которым он поднялся наверх и попал на свежий воздух. Оказалось, это был тайный вход в гробницу, ранее не замеченный им. Исхак обошел гробницу вокруг дважды, но ни загадочных русов, ни даже собственного привязанного ишака не обнаружил. Присмотревшись внимательно, он увидел следы от копыт и капли крови.

Исхак не знал, сколько прошло времени, как далеко успели уйти русы с сокровищами, и сколько их всего. Поэтому он двигался очень осторожно, крадучись, стараясь не потерять следы из виду. Вскоре хазарин увидел вдалеке преследуемых незнакомцев. Они остановились и чего-то или кого-то ожидали. Исхак ускорил шаг, намереваясь напасть на них с тыла. Однако его опередили. Внезапно на горизонте появились всадники, направляющиеся к преследуемым Исхаком расхитителям гробниц. Хазарин притаился за камнем и застыл в ожидании. Каково же было его разочарование, когда он убедился, что всадники оказались русами и забрали с собой тех двоих! Его добыча снова ускользала мимо него!

На несколько монет, которые Исхак предусмотрительно спрятал в маленький мешочек, в ближайшем селении он купил мула и в глубокой печали поспешил в Дербент. Там его встретил отошедший от болезни Рустам. Исхак поведал ему о своем приключении, а Рустам рассказал слухи об отступающем ослабленном русском войске. Узнав о том, насколько было потрепано воинство ненавистных русов, хазарин заметно приободрился. Вместе с Рустамом они придумали коварный план и нашли главаря местных разбойников. Они прошли в самые бедные районы Дербента и наткнулись среди глиняных обшарпанных лачуг на разбойничий патруль.

— Почему я должен оставить вам жизнь? — спросил пузатый главарь со сросшимися на переносице густыми бровями и кривыми зубами, когда к нему подвели двух друзей с мешками на головах.

— Мы поможем разбогатеть тебе и твоим людям, — ответил за двоих Исхак. — Вы смените эти развалины на достойное жилье, а ваши обноски на шелковые одежды. От вас требуется только вовремя нанести удар по неверным.

— Ты ведь для нас тоже неверный, — заметил главарь. — Почему бы мне не нанести удар прямо сейчас по тебе во славу Аллаха?

— Ты можешь убить меня и моего спутника, но не будешь этого делать, ведь ты человек умный. И понимаешь, что в этом случае вы не получите ничего, либо можете стать богатыми, если последуете нашим советам.

— А какая вам выгода с нашего обогащения, — спросил бандит, прищурившись. — Вы же это не по доброте душевной делаете?

— Проклятые русы разорили мой дом и дом моего друга в нескольких фарсангах отсюда. Они ранили мою престарелую мать, и теперь она при смерти. Кроме того, они украли фамильную реликвию — золотую пластину, передававшуюся у нас из поколения в поколение. Последнее желание моей матери — вернуть эту пластину и наказать обидчиков. Мы проведем вас к лагерю русов и вся добыча, полученная на них — ваша. Мы же просим только сохранить нам жизни и вернуть пластину моей несчастной матери. А в качестве задатка могу предложить вот что.

Исхак протянул на раскрытой ладони несколько самоцветов, которые он достал из своего мешочка. Главарь колебался недолго. Жажда наживы засияла в его глазах золотыми монетами. Вскоре по следам отступающего русского войска устремилась погоня. Она состояла из воров, разбойников и конокрадов из Дербента и окрестностей.

Исхак сделал расчет на милосердие русов и не просчитался. Сам-то он практически без сожаления бросил бы раненых, сильно замедляющих движение, и ехал бы, что есть сил, спасая обретенные сокровища. Однако, он предполагал, что русы так не поступят, и не ошибся. Уже через пару дней разбойники догнали и перегнали свою будущую добычу и устроили засаду в удобном для этого месте. У них было достаточно времени тщательно подготовиться к нападению.

В походах султана Махмуда Исхак видел, как искусно сражались газнийцы и как доблестно противостояли им индийцы. Но теперь ему довелось узреть, как яростно бьются за свою жизнь загнанные в угол русы. Такого отчаянного мужества он еще не видел. Возглавлявший русов молодой князь показывал пример в битве своим воинам, вдохновляя их на бой. Несмотря на почти трехкратное преимущество и внезапность нападения, разбойники не могли с легкостью взять лагерь раненых русов. В жаркой схватке погибло много нападавших, все же они, в отличие от русов, не были профессиональными воинами. Но большинство русичей было изранено и ослаблено, а потому тоже несли большие потери.

В самый разгар битвы Исхак начал пробираться к интересующему его мешку с сокровищами. С удовлетворением он заметил, как пал в бою ударивший его рус из гробницы. Пока и русы, и разбойники были увлечены битвой, Исхак нашел мешок, заколов пару охранявших его врагов, вскинул его на плечи и спешно ретировался. Пробираясь между сражающихся воинов, он оказался неподалеку от вождя русов. Исхак невольно залюбовался мастерством, с которым бился этот доблестный враг. Меч был продолжением его руки и сверкал как молния, отнимая одна за другой жизни наседающих на него разбойников. Это был настоящий танец смерти. Было заметно, что юноша упивался битвой. Однако, любование длилось недолго. Буквально до того момента, как сраженный стрелой упал дружинник, прикрывающий спину своего вождя. Исхак не смог удержаться, подкрался и рубанул наотмашь саблей по неприкрытой доспехом спине. Кровь ручьем заструилась по белой рубахе. Молодой воин устоял на ногах, но участь его уже была предрешена.

Исхак не знал, да и не мог знать, что этим своим одним ударом он не только делает сиротой и бастардом еще нерожденного Мстислава, друга Матвеева, но и пресекает на корню династию его деда, Тмутараканского князя Мстислава Владимировича. А если бы и знал, то несказанно обрадовался и поступил бы точно так же, как и теперь, ведь гибнущий по его вине молодой княжич был прямым потомком князя Святослава, разрушившего родину Исхака.

Получив желаемое и проверив, что нужная ему часть пластины находится в мешке, Исхак бросился прочь от места сражения. Он успел вовремя, так как незадолго до этого пал главарь разбойников, и оставшиеся без командира бандиты кинулись врассыпную. Исхак подбежал к ожидавшему его с лошадьми Рустаму, и они помчались во весь опор в сторону Дербента и назад, в Газну. В мешке он действительно помимо сокровищ нашел часть пластины, но, когда Исхак на корабле сопоставил свою часть и добытую в бою, то крик проклятия раздался над Гирканским морем. В пластине не хватало небольшого кусочка — примерно четверти, но без нее уроборос не был целым. Однако, возвращаться назад уже не было ни сил, ни средств. Но Исхак поклялся, что рано или поздно все равно соберет полностью всю пластину, чего бы ему это не стоило!

После смерти учителя в конце 1048 года Исхак несколько лет был ученым при дворе калейдоскопа сменяющихся султанов постепенно приходящего в упадок государства Газневидов. Это было время его творческого расцвета — именно сейчас он постоянно и плодотворно работал, изобретал. Он заметил, что когда волшебная пластина была рядом, его мозг начинал работать на всю катушку, приходило творческое вдохновение, и поток гениальных мыслей наполнял его голову. Однако, среди этих мыслей вначале робко, поодиночке, а потом регулярно и всерьез стали проскакивать мысли о собственном величии, гениальности и всемогуществе. Исхак поначалу с легкостью отгонял эти помыслы, а потом они ему самому так понравились, что он перестал сопротивляться, и стал все чаще задумываться о том, что достоин несравненно большего. Жил он безбедно — с помощью обретенной им волшебной пластины хазарин смог превращать металлические предметы в серебро. Ему больше хотелось бы, конечно, в золото, но с неполной пластиной это было сделать невозможно. Бируни так и не узнал о существовании этого артефакта. До поры до времени это оставалась тайной только Исхака и Рустама.

Внимательно наблюдая за тем, как потомки бесцельно и бездарно растрачивают наследие султана Махмуда, Исхак, наконец, принял решение навсегда покинуть Газну. Теперь он хотел исполнить свою заветную мечту — основать свое собственное государство. Благо, накопленных денег на осуществление его идей хватало с избытком. Вместе с торговым караваном он переехал вначале в Хорезм, где нашел своего старого друга Рустама, к тому времени владевшего парой караван-сараев на торговом пути. Исхак посвятил друга в свой план, и они наняли десяток кораблей и тысячу разномастных искателей приключений. Среди этих авантюристов были и хорезмийцы, и хазары, и хорасанцы и много других жаждавших легкой добычи. И хоть профессиональных воинов из них было чуть больше половины, Исхак был рад и такой своей первой армии. Рустаму, правда, пришлось распрощаться со своими караван-сараями, но его слишком уж вдохновили запальчивые рассказы друга.

Спустя пару недель корабли Исхака пересекли Гирканское море, вошли в устье реки Итиль — будущей Волги, поднялись вверх по течению и прибыли к руинам города Итиля — бывшей хазарской столицы. В окрестностях полузаброшенного города, когда-то прославленного на весь мир, теперь обитали кочевники — огузы. Их вождь Кара-Булан, естественно, по-хорошему не захотел переходить на другое кочевье, посмеялся над пришельцами, надеясь на свое пятикратное численное превосходство. Зря. Никогда нельзя недооценивать противника, каким бы слабым он не казался. Тем более нельзя было недооценивать такого опасного врага, каким был Исхак бен Завулон.

Конница Кара-Булана расположилась на правом берегу Итиля, готовясь встретить высаживающегося из кораблей противника. Всадники ощетинились копьями — они были готовы скинуть в реку взявшихся невесть откуда пришельцев, посягнувших на их пастбища. Лучники выстроились в ряд, готовые пускать огненные стрелы, чтобы сжечь вражеские корабли. А корабли медленно подходили к берегу. Когда до столкновения двух ратей оставалось всего два полета стрелы, по условному знаку практически одновременно на всех кораблях сдернули пологи, и в кочевников густым потоком полетели стрелы. Это били стрелометы — новейшее изобретение Исхака, представлявшие собой станковые арбалеты с очень высокой скорострельностью, немногим уступавшей пулеметам середины ХIХ века. Огузские всадники кинулись врассыпную. Пешим лучникам повезло меньше — стрелы достали практически каждого второго. А потом на берег высадились воины Рустама и добили тех, кто еще пытался оказывать сопротивление.

На следующий ночь огузы снова решили атаковать, но угодили в хитроумную засаду, тщательно спланированную Исхаком. Кара-Булан приказал под покровом темноты захватить корабли противников и перерезать их, не давая стрелять из чудовищных орудий. Вождь отправил на эту спецоперацию лучших своих воинов. Кочевники на бурдюках, наполненных воздухом, в безлунную ночь, практически не издавая ни звука, подплыли к кораблям и залезли на них. Но на судах не было ни одного пришельца. Не было и чем поживиться — валялись лишь кучи тряпок и мусора. На палубах кочевники нашли несколько десятков горшков с непонятным вонючим порошком.

Внезапно на островке, располагавшегося неподалеку вдоль по течению, зажегся огонек. Спустя несколько мгновений их вспыхнуло еще несколько. Кое-кто из сгрудившихся на палубе кочевых десантников стал что-то понимать. Несколько самых понятливых кинулись в воду. Это-то их и спасло. Огненные стрелы, описав яркую в ночном небе дугу, упали на палубы. И тут раздались взрывы. Корабли запылали, как брошенные в огонь сухие листья. Лучшие воины огузской орды горели вместе с кораблями.

Кара-Булан схватился за голову. Он рвал на себе волосы и проклинал неведомых пришельцев. А тем временем одновременно со взрывами и криками горящих кочевников из камышей на них напали основные силы во главе с самим Рустамом. Ошеломленные и обескураженные огузы десятками сдавались в плен. С ослабленной и сильно уменьшенной в размерах ордой Кара-Булан вынужден был откочевать далеко на запад — подальше от непобедимых противников. Через шесть-семь лет кочевки огузы достигли Руси и были там наголову разбиты объединенной ратью четырех русских князей. Орда огузов как самостоятельный народ прекратила свое существование.

Исхак ликовал: недаром он приказал взять с собой сосуды с зажигательной смесью. И пусть от огня погибло не так много кочевников, и девять из десяти кораблей, эффект от внезапных взрывов был достигнут в полной мере — огузы были побеждены раз и навсегда. Больше они точно не захотят связываться с потомком хазарских каганов.

Со слезами на глазах Исхак прошелся по Итилю — городу, где он никогда не был, но о котором так много слышал от отца, а тот — от деда. Он проходил рядом с разрушенными величественными в прошлом дворцами, заросшими садами и остатками шикарных виноградников.

— Я верну Итилю былое величие! — заявил он во всеуслышание и сразу приступил к осуществлению задуманного. Недаром он долго изучал фармакологию под началом Бируни. Пленным огузам его помощники выдали приготовленный им лично отвар из смеси только Исхаку известных трав, приготовленных в тщательно высчитанных пропорциях. Выпившие отвара пленники стали идеальными рабочими — наркотические травы притупили их разум и усталость, придали сил. Через непродолжительное время сердце кого-нибудь из пленных кочевников не выдерживало, и его тело сжигали за пределами города. Но Исхак не переживал по этому поводу — пленных было много. А при необходимости их легко можно было набрать в соседних кочевых или оседлых племенах, без разницы. Стройка шла невообразимо быстрыми темпами.

Прошел всего год, и Итиль было не узнать — теперь это снова был большой город. Ему только не хватало прежнего богатства и величия — но и за этим дело не стояло. Рустам с преданными ему воинами и наемниками восстановили караван-сараи на почти увядшей ветви Великого Шелкового пути, проходящего как раз через Итиль. В Новую Хазарию потекли переселенцы — люди, жаждущие обогатиться на торговле. Исхака вдруг вспомнили и приехали в Итиль его многочисленные родственники и выбили себе хорошие должности. Ему нужны были преданные сторонники, пусть и не отличавшиеся особой сообразительностью. Город разрастался. И армия тоже увеличивалась, ведь воины гораздо охотнее идут за победителями. А Исхаку теперь мало было одного города — у него уже была новая цель — своя собственная империя. Золотая пластина все больше заставляла разум изобретателя работать на себя. Он решил отвоевать старые хазарские города — Семендер, Саркел, Таматарху, которая теперь носила название Тмутаракань, и принадлежала русам. Тем самым русам, у которых, возможно, до сих пор находится последняя часть волшебной пластины. Первой крупной жертвой на пути воинства Исхака после побед над местными кочевниками и завоевания Семендера должна была стать Алания. И Исхак бен Завулон, незадолго перед этим принявший древний титул кагана, приказал войску выступать в поход.

Глава ХХХI Посольство к половцам

Вернувшись в Тмутаракань, Роман Святославич долго не мог найти себе места. Он вспоминал прошлое тяжкое поражение и глаза мирных жителей из оставляемых на растерзание врага поселений. Крестьяне смотрели вслед русичам и аланам с нескрываемой горечью и разочарованием. В их глазах стоял немой укор: «Мы же верили, что вы нас защитите, что же вы? На кого теперь надеяться?»

Князь все ходил по дворцу и напряженно думал, думал… Ясно было, что в грядущей войне с хазарами отсидеться не получится. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, куда направят свои хищные взоры хазары, как только с независимостью Алании будет покончено. Значит, нужно держаться вместе с аланами — так появится больше возможностей победить. Но даже объединенных сил Алании и Тмутаракани не хватит, чтобы противостоять такому могущественному врагу. Следовательно, нужно призывать союзников. Князь Роман написал письмо отцу и, пораздумав, своему тезке — ромейскому императору. В нем он описал всю сложность ситуации и пообещал 10 лет беспошлинной торговли для византийских купцов. А взамен Роман Святославич просил прислать пару тысяч воинов и знаменитых тяжелых ромейских катафрактов, надеясь с их помощью получить преимущество.

Мстиславу князь отдал приказ усилить тренировки воинов и начать набирать ополчение. Лекарям — заготовить приличный запас лечебных снадобий для грядущего похода.

В подготовительных хлопотах незаметно прошел месяц. Князь все ждал ответа от союзников. Первым пришло послание от императора ромеев, и оно было неутешительным. Оказалось, что Роман IV потерпел в прошлом году сокрушительное поражение в битве при Манцикерте от турок-сельджуков, попал в плен, а после получения выкупа снова хотел вернуться на трон. Только вот византийский трон уже был занят его пасынком, короновавшимся под именем Михаил VII. Между прежним и новым правителями империи разгорелась гражданская война. Понятно, что в такой ситуации ромеям было совсем не до Тмутаракани с ее проблемами.

Но от отца письмо было еще более обескураживающим. Князь Святослав писал, что на Руси опять началась смута — великий князь Изяслав вступил в тайный сговор с кровным врагом Ярославичей — Всеславом Чародеем. Так что князья черниговский и переяславский снова собирались идти в поход на Киев, но теперь уже против своего родного брата. Отец просил прощения у сына, но не мог прислать ни одного воина. Роман был ошарашен — ведь в случае успеха его отец станет великим князем киевским, а у него самого тоже появятся права на киевский престол. После старшего брата Глеба, конечно, но все же. Но сейчас стоило призадуматься не над этим. Междуусобица его отца и дядьев лишала его поддержки из Чернигова. Значит, нужно было искать новых союзников. Да только где же их взять…

— Княже, к тебе лекарь Сергей, — прервал мысли князя дежурный гридень.

— Пущай войдет, — рассеянно сказал Роман Святославич, вспоминая, что не назначал ему аудиенцию.

— Здрав буди, княже, — начал Матвеев, — я составил список вещей и зелий, которые необходимо будет докупить для похода. Вот, посмотри. Я посчитал, сколько приблизительно нужно будет потратить на это средств из казны и все подробно написал.

Князь Роман поверхностно пробежал глазами список. Внезапно его осенила неплохая идея.

— Послушай, друг мой. Твоя жена ведь половчанка?

— Истину глаголешь, княже.

— И, насколько я помню, знатного половецкого рода, не так ли? — улыбаясь, спросил Роман.

— Ты снова прав, княже. Ее отец — покойный хан Тарх, а братья — нынешние ханы Асень, Сакзь и Бегубарс.

— Вот и отлично, — хлопнул в ладоши Роман. — Давно со своими шуринами не виделся?

Сергей непонимающе уставился на князя.

— Ты же понимаешь, что нам крайне нужны союзники для грядущего похода? Отправляйся с посольством к хану Сакзю — его кочевья ближе всего к моим землям примыкают. Нашему княжеству нужна хорошая конница. А у половцев она точно есть. Конечно, непросто представлять союзником того, кто еще совсем недавно был нашим врагом, но попытаться стоит. Возглавлять посольство будет боярин Еремей Вышатич.

— Прости, княже, этот Еремей Вышатич — не сын ли того самого Вышаты, который давеча чуть твоего брата не убил?

— Да, это его младший сын, — усмехнувшись, сказал князь. — Младший брат Яна Вышатича. Но не бойся. В сговоре своего отца он не участвовал, но тень предательства Вышаты все равно лежит и на нем. Так что теперь Еремей будет из кожи вон лезть, чтобы доказать свою верность и преданность мне, как тмутараканскому князю. Поскольку ты не боярского сословия, то честь быть главой посольства я отдам Еремею Вышатичу, но главная надежда у меня будет на тебя. Пообещай Сакзю союз с нами, просторные пастбища для его скота и небольшую дань. Можешь от моего имени пообещать ему то, чего он захочет, но в разумных пределах. Взамен проси тысяч пять-шесть половецких всадников. Асень и Бегубарс кочуют далеко, но и к ним я тоже послов отправлю. Добейся союза с кочевниками и проси у меня, чего хочешь. Отправляйтесь немедленно. Лучше всего — прямо завтра.

Сергей оторопел от скорости развития событий.

— Как прикажешь, княже! — наконец выдавил из себя он. — А ты не сочти за дерзость, тем временем будь добр — прикажи своему казначею выдать деньги для пополнения запасов лекарств.

— Да, все будет в лучшем виде. Вот тебе мое княжеское слово! А теперь ступай — готовься к завтрашней поездке. А я пока напишу грамотку хану. Надеюсь, он читать умеет. Ну а если все-таки нет — то ты ему ее и прочти. С Богом, Сергей!

Матвеев поклонился князю и вышел из княжеских палат под сильным впечатлением от их разговора. Он уже морально начал готовиться к предстоящей поездке.

В кышлаг — зимнюю ставку хана Сакзя, располагавшуюся где-то среди бескрайних донецких степей — Сергей ехал в смятении чувств. С одной стороны, он все никак не мог привыкнуть, что он, пусть и не последний человек в Тмутаракани, теперь был настоящим княжеским послом со всеми полномочиями и привилегиями. С другой — волновался, как его примет хан Сакзь. Ведь он вроде и шурин, но и против Матвеева у него тоже зуб имеется. А ну, как припомнит ему родственничек все тяготы и лишения, которые пришлось ему испытать, пока он срок мотал в черниговской темнице. Хотя, не Сергей же его туда отправил — он-то, наоборот, вылечил заключенного от пневмонии. Ольга тоже очень хотела повидаться с братом и составить компанию мужу в этом путешествии, и только предстоящие вторые роды стали противопоказанием к поездке. Перед отъездом Матвеев исповедовался и причастился, и это прибавило ему уверенности. Однако, подобные смутные мысли периодически его терзали.

В отличие от него, Еремей Вышатич держался весьма уверенно, как и подобало главе посольства и потомственному боярину. Это был коренастый мужчина средних лет с русыми волосами, расчесанными на пробор, и бородой клинышком. Его зеленые кошачьи глаза излучали смесь бойкого ума, наглости и уверенности в себе. Еремей умел и любил красиво говорить, раскатисто смеялся, а в споре мог легко заткнуть любого за пояс. Наверное, не зря именно его князь Роман и назначил главой посольства к половцам.

Прибыв на корабле к устью Кальмиуса, и переночевав в недавно возведенной крепости Новосурожске, тьмутараканская делегация отправилась вверх по течению реки. На Сергея снова нахлынули воспоминания. Он вспомнил, как сплавлялся на байдарках по Кальмиусу с друзьями тогда, в прошлой жизни, и гулял по Набережной в своем родном Донецке. Эх, Донецк, Донецк… Родной любимый город… Матвеев и не думал, что так соскучился по нему. Как бы хотелось в него попасть хоть ненадолго, всего на недельку. Познакомить любимую жену с самыми лучшими местами Донецка, прогуляться по бульвару Пушкина и по Набережной, сходить в Драмтеатр, навестить родителей, а потом можно снова продолжить свою посольскую миссию к половецкому хану.

Стояла сырая мартовская погода. Степь еще была покрыта рыхлым снегом, разлетавшимся под копытами лошадей. Дули пронизывающие ветры, и Матвеев все чаще кутался в теплый бараний тулуп, что, впрочем, не сильно ему помогало — парень продрог до костей. Согревался он только возле костров на привалах. К счастью, им не нужно было долго ехать — зимовье половцев было всего в двух днях пути. Кочевники предпочитали пережидать зиму вблизи теплого моря, где под снегом еще можно было найти остатки травы для скота.

К середине второго дня путешествия по степи их делегацию заметили, и очень скоро из-за кургана с возвышающимся над ним покрытым снежной шапкой каменным истуканом выехали степняки с дикими криками и гиканьем. Хотя все они были вооружены копьями и луками, но не нападали, а держались на почтительном расстоянии, перегородив дорогу русичам.

— Кто такие и куда путь держите? — на ломаном русском спросил старший отряда кочевников.

— Посольство князя Тмутараканского Романа Святославича к хану Сакзю, да будут его дороги просторны и безопасны, — ответил Еремей Вышатич и показал степняку княжескую грамоту и тамгу хана Сакзя. Тот ее зачем-то понюхал и сделал знак своим. К нему подъехал самый молодой кипчак, послушал указания и резво поскакал куда-то вдаль. Остальные кочевники окружили русичей, и их процессия тронулась в путь, правда, гораздо медленнее, чем ускакал вестовой. Половцы кружили вокруг послов, как стая голодных волков, облизываясь на добротную броню и хорошее оружие тмутараканцев. Русичи тоже напряженно и с большой долей недоверия смотрели на бывших врагов. Однако, ханская тамга помогала кочевникам сохранять благоразумие.

Ханская ставка оказалась неподалеку — всего в двух часах пути. Это была типичная половецкая вежа из тех, с которыми Сергею уже поневоле приходилось сталкиваться. Единственное, что отличало ее от предыдущих — размеры и богатство шатров. Где-то вдалеке, выискивая прошлогоднюю траву из-под снега, паслось стадо овец. По периметру вежи ожидаемо стояли половецкие телеги, возле крайних из которых послов уже встречал почетный караул. Сопровождавшим посольство гридням пришлось сдать оружие, и их проводили отогреваться в большой шатер, в котором уже горел костер. Еремея Вышатича, Сергея и еще пятерых бояр повели сразу в ханскую юрту. Она располагалась на вершине холма, окруженного рвом. Через ров был перекинут бревенчатый мост. Было заметно, что Сакзь уже больше беспокоится о своей безопасности, чем раньше. Хотя против любого мало-мальски серьезного противника этих фортификационных сооружений явно бы не хватило.

Внутри юрты было тепло и уютно, насколько вообще может быть уютно в юрте кочевника. В четырех жаровнях горел огонь. Хан Сакзь сидел на тахте, покрытой волчьей шкурой. Сергей отметил, что хан не сильно изменился с момента их последней встречи, лишь на его голове появились первые седые волосы. Увидев Матвеева, Сакзь ему дружески улыбнулся. «Хороший знак, — подумал Сергей. — Значит, он не держит на меня зла». Тьмутараканские послы вошли и поклонились хану. Он поднялся с тахты и с улыбкой указал им на окруженный пушистыми коврами дастархан, куда расторопные слуги ставили яства.

— Рад приветствовать гостей в моей веже! — Сакзь говорил уже по-русски с небольшим степным акцентом. — Согревайте ваши тела теплом огня, а души — славным ромейским вином. А потом и о делах потолкуем.

— Зело благодарны за гостеприимство. Но позволь, великий хан, вначале преподнести тебе дар нашего князя Романа Святославича, — ответил с поклоном Еремей Вышатич.

— Как здоровье вашего молодого князя Романа? — вежливо осведомился Сакзь.

— Хвала Господу, князь здравствует и желает здоровья тебе, всему твоему роду и скоту, — ответил Еремей.

Он кивнул, и один из бояр преподнес хану саблю в позолоченных ножнах. Сакзь вытащил саблю из ножен и присвистнул — она была не только богато украшена, но и представляла собой ценность как оружие. Сабля была выкована из дорогой дамасской стали и наточена была так остро, что с легкостью могла разрезать волосок на лету.

— Хоть я и не великий хан, но ваша лесть мне приятна, — снова сказал хан. — А эта сабля займет почетное место среди моего оружия. Но все же — угощайтесь — на сытый желудок вдвойне приятнее о делах разговоры вести.

Послы не заставили себя долго уговаривать. Поесть горячей вкусной еды после прозябания под сырым мартовским ветром было просто необходимо. Все уселись за дастархан. Рядом с Сакзем сидели два его бека и старый знакомый Матвеева Ченегрепа. Половцы угощали тмутараканцев диковинной для последних жареной верблюжатиной с рисом, а также мясом в вареном тесте, напоминающем что-то среднее между пельменями и хинкали. Поили кислым кумысом и терпким ромейским вином. Вино пили не из привычных русам кубков, а из степных пиал. Оно действительно было вкусное и слегка кружило голову. Поэтому ни Матвеев, ни Еремей Вышатич не позволили себе пить много вина — ведь впереди еще предстоял важный разговор.

— Как поживает моя сестра, досточтимая Бике-хатун? — пересекшись взглядом с Сергеем, спросил Сакзь.

— Моя жена вместе с твоим племянником пребывает в добром здравии, шлет тебе привет и приглашает в гости в Тмутаракань. Приезжай, хан, не пожалеешь. Встретим, как родного. Увидишь красоту нашего города и на корабле по Черному морю покатаешься.

— Ну что же, можно и навестить вас. За Бике я за эти три года соскучился, да и племянника тоже повидать охота, — ответил хан. — Вот перекочуем весной в летнюю ставку, айлаг, и ждите гостей. А пока — налегай на верблюжатину — уж больно вкусно она в этот раз у моих поваров получилась.

Сергей с удовольствием продолжил трапезу. Половецкие повара действительно постарались на славу.

— Так какая нужда привела вас в такую погоду в МОЮ степь? — заметив, что гости уже насытились, продолжил разговор Сакзь. Сергей про себя отметил, что на слове мою хан сделал акцент.

— Князь наш собирается в начале лета в поход на хищническую Новую Хазарию, которая опустошает земли наших друзей и союзников — аланов, — отставив в сторону кубок с вином, повел рассказ глава посольства Еремей. — Кроме того, от наших лазутчиков приходят сведения, что хазарский каган стремится поработить все Тмутараканское княжество. Пришло время забыть нашу бывшую вражду и побеждать общего врага вместе. Зная силу, ловкость и скорость кипчакских всадников, князь Роман взывает к тебе о помощи и просит выступить в поход вкупе с ним. Кроме того, к нам присоединятся аланское и касожское войска — а это уже сила немалая. Вместе и воевать веселее. А в качестве награды за твою помощь князь обещает тебе и твоим воинам четверть от всей добычи в походе и право беспошлинной торговли с Новосурожском, Белой Вежей и прочими нашими городами.

— Предложение, конечно, заманчивое, — с минуту подумав, ответил хан, — Но посудите сами — не выгоднее ли мне будет торговать с хазарами, что мы, собственно, сейчас и делаем, чем воевать с ними?

Ченегрепа и оба бека согласно закивали.

— До поры до времени хазары будут с вами торговать, — продолжал Еремей. — С гузами они тоже сперва просто торговали, а потом взяли их в оборот и теперь гузы — их рабы. Хазары — опасное племя, и много зла могут принести и вам, и нам.

— Гузы — слабаки, — отозвался один из беков. — Мы не раз их в поле бивали. Немудрено, что и хазары с ними справились.

— Слабаки или нет, а у хазар сейчас есть такое вооружение, что и бывалых воинов в трепет приводит, — ответил ему Ратибор, старый воин-тмутараканец. — Я своими глазами прошлым летом видел их великанов и воинов, лишенных страха и боли. Ежели мы их вместе сейчас не победим, то поодиночке нас перережут, как овец, а потом очередь и до вас, доблестные кипчаки, доберется. Дайте мне колчан стрел, и я вам кое-что покажу.

Хан кивнул, и слуги принесли Ратибору двадцать стрел.

— Смотри, хан, — сказал воин и безуспешно попробовал сломать руками всю охапку стрел. — Вот это мы вместе. А теперь вот что будет, если каждый будет воевать по отдельности. — Воин с легкостью начал ломать одну стрелу за другой.

— Постой, это понятно, — сказал Сакзь, — Не ломай все стрелы, они еще против наших врагов пригодятся.

— Степь большая, — промолвил Ченегрепа, — и если мы увидим, что враг слишком силен, то уйдем отсюда, и пусть хазары ищут ветра в степи. У нас же нет городов, подобных вашим. Кроме Шарукани, но она далеко отсюда.

— То, что у кипчаков пока нет городов — не проблема, — впервые высказался погруженный до этого в размышления Матвеев. Ему наконец-то пришла в голову блестящая, на его взгляд, мысль, как уговорить половецкого родича. — Ты же славы ищешь, хан Сакзь? Согласно воле Тмутараканского князя Романа Святославича предлагаю назвать в твою честь любой, из захваченных нами в походе городов, на твой выбор. А города возле Гирканского моря в разы больше столицы Шарукана. И слава твоя затмит Шаруканову.

Русичи и половцы в изумлении уставились на Сергея. Подобная идея никому не приходила.

— Причем тебе вовсе необязательно будет жить в городе, — продолжал молодой лекарь. — Ты и твоя орда могут продолжать кочевать, а горожане будут тебе платить дань. Хотя когда поживешь в красивом дворце на берегу моря, не думаю, что ты захочешь вернуться в юрту. К тому же и климат там хороший, для здоровья полезный.

Глаза хана Сакзя возбужденно заблестели. Он в задумчивости приглаживал бороду. Значит, посыл был правильный. Обладать городом, названным в твою честь, что может быть более привлекательным для честолюбивого вождя?

— Мне и моим бекам нужно хорошенько подумать над вашим предложением, — сказал, поднявшись, Сакзь и поманил жестом к себе обоих беков и Ченегрепу. — А чтобы вам не скучно было ожидать, Ченегрепа, задай нашим гостям кипчакские загадки! Если разгадаете их все — велю выставить на стол еще пять кувшинов ромейского вина.

Ченегрепа ехидно улыбнулся и задал три вопроса: — Досточтимые гости, подумайте, что это за вещи: У белой кибитки нет калитки? Колчан у меня один, стрелы мои бесчисленны? От Тенгри-хана упала колотушечка — четвероногая зверушечка?

Хан и знатные половцы ушли совещаться из юрты на улицу, а русичи всерьез задумались. Если с первой загадкой все было более-менее понятно, то с остальными все было неясно — слишком много предметов подпадало под это невнятное описание. Когда спустя полчаса половцы вернулись, у русичей все еще не было четких ответов на вопросы.

— Ну что, урусы, как вам наши загадки? — спросил Сакзь.

— Мудреные, хан, — на правах старшего ответил Еремей. — Но мы думаем, что первый ответ — яйцо, второй — бесчисленная трава в Великой степи, а третий — козел, стоящий на четырех ногах с острыми рогами. Как-то так.

— Ну что же, кое в чем вы оказались правы. Ченегрепа, скажи верные ответы.

— Белая юрта — это действительно яйцо. Колчан со стрелами — небо и звезды. А колючая колотушечка — еж, — радуясь тому, что перехитрил русичей, проговорил ухмыляющийся Ченегрепа.

— Ты же не говорил, что эта колотушка колючая, — возмутился Ратибор.

— Так ты и не спрашивал, не задавал уточняющих вопросов.

— Ну что же, хоть вы разгадали и не все загадки нашего хитреца Ченегрепы, вина мы все равно выпьем, — торжественно сказал Сакзь. — За взаимопонимание, дружбу народов и наш будущий совместный поход.

И первым осушил пиалу с вином. Его примеру последовали и половцы, и русичи. Еремей и Сергей переглянулись и улыбнулись один другому — они достигли своей цели.

Глава ХХХII Великий поход

В середине мая 1073 года объединенная рать русов-тмутараканцев, касогов, аланов и кипчаков хана Сакзя выступила из главной точки сбора — аланской столицы Магаса. Воинство собралось внушительное — к трем тысячам русичей прибыло чуть больше двух тысяч касожских вассалов Тмутараканского князя. Царь Дургулель смог собрать четыре тысячи своих воинов, да хан Сакзь привел пять тысяч половецких всадников. Общая численность достигала четырнадцати тысяч воинов — весомый аргумент в военном споре с хазарами. Про себя Матвеев собранное войско назвал гордо «РККА» — русско-кипчакско-касожско-аланская армия. Сергей со своими друзьями и учениками, как и следовало ожидать, тоже отправился в поход вместе с ратью князя Романа. В этот раз к мужу присоединилась и уже полностью оправившаяся после родов Ольга.

— Хватит тебе ходить в походы, лучше притворись больным на этот раз. Дома и так работы много, да и больных тмутараканцев всегда хватает.

— Но это же мой долг перед князем и Родиной, — изумился Сергей.

— Я просто не могу снова остаться одна без тебя, — призналась Ольга. — Когда ты в том году в походе был, я себе места не находила. Совсем извелась… И поклялась тебя больше одного надолго никуда не отпускать. Как мы там друг другу клялись — «В горе и в радости…»?

— Счастье мое, неужели ты и правда меня так любишь?

— А ты как думал? — обиженно поджав губки, возмутилась его жена. — Да и где я нашим детям такого отца еще найду? А если ты все-таки окончательно решил в поход идти, то я пойду с тобой. По меньшей мере, раны перевязывать я умею — обузой в пути не буду. А с детьми пока кормилица справится, да и Гульнара ей всегда поможет.

Сколько ни увещевал ее Матвеев — все было без толку, он подумал, все взвесил, да и согласился. Поначалу повозмущавшись, теперь он все-таки был рад, что верная жена в походе будет рядом. Тем более, что теперь она активно под его руководством изучала основы ухода за ранеными. К удивлению Матвеева, незадолго до начала похода в Тмутаракань пришел и Кудеяр.

— На Кавказе начался мой путь уж почти сорок лет назад, там он и должен закончиться, — ответил старик на расспросы Сергея. — Это наш с тобой последний шанс возвращения домой, и мы будем глупцами, если им не воспользуемся.

Сергей согласно кивнул — он был рад, что дед Кудеяр теперь будет с ними. Князь Роман тоже обрадовался этому факту — он помнил битву на реке Снови и надеялся на помощь сил природы и в этот раз.

Шли быстрым маршем, однако не изнуряющим, достаточным для того, чтобы пехота поспевала за конницей. Хотя аланский царь и был основным инициатором ускорения похода, но все сошлись во мнении, что воины не должны быть уставшими к первому бою. К моменту выступления союзной рати было известно, что хазары захватили почти половину Алании и стояли в трех дневных переходах от ее столицы.

На военном совете первоочередной задачей было решено освобождение города Дедяков, располагавшегося на крутом берегу реки Терек неподалеку от Железных Врат Кавказа — Дарьяльского ущелья. Сергей подумал, что город основал какой-то «дед Яков», который и передал этому месту свое имя. Но всезнающий Кудеяр объяснил, что на самом деле название этого города по-алански звучало, как «Дедя-хъоеоу», что означает «селение Деди», по имени основателя города, но русичи перевели его на более понятное им звучание. Самый быстрый путь к Дедякову проходил по равнине, но согласно донесению разведчиков, предгорье кишело хазарскими разъездами. Поэтому после двух дней относительно легкого равнинного перехода войску пришло повернуть к горам и дальше скрытно следовать к месту назначения горными тропами. Проводники из местных жителей охотно показывали дорогу — им не хотелось терпеть на себе хазарское ярмо. В горах тоже встречались хазарские патрули, но благодаря опыту аланских разведчиков и предвидению Кудеяра встречи с ними удавалось избежать.

Зато Матвеев смог в полной мере насладиться живописными видами величественных кавказских гор и стремительных горных рек. Над заснеженными горными вершинами простиралось синее-синее небо, а по нему белой ватой плыли облака. У подножия гор зеленели леса. Стройные сосны, как будто бы соревнуясь с каменными великанами, тянули свои кроны высоко вверх. Да куда там! Живой природе здесь было сложно одолеть неживую. В основном, вся жизнь и концентрировалась здесь, в лесах предгорья. Хотя несколько раз Матвееву попадались на глаза горные козы, добывающие себе пропитание на невообразимой высоте. Парень никак не мог взять в толк, как они могут взбираться вверх практически по отвесным скалам. Но видимо, животные, как и человек, умеют ко всему приспосабливаться, за счет чего и выживают.

Где-то вдалеке на юге в ясную погоду были видны два пика седого Эльбруса, и Сергею очень захотелось побывать там. В мечтах он представлял, какой великолепный вид открывается с этой вершины мира. Эх, жаль, что он с Аланом тогда, еще в студенчестве, не взбирался на Эльбрус. Теперь парень корил себя за упущенную возможность и тосковал за внезапно обретенным и потерянным в прошлом походе другом. Где сейчас Алан? Жив ли он?

На одном из привалов, дождавшись пока уснет утомленная походом Ольга, Сергей подсел к костру рядом с Кудеяром.

— Скажи, дед, я еще увижусь со своим другом? — спросил он у волхва.

— Не все тайны грядущего доступны мне, Сережа, иначе я давно стал бы гораздо богаче и могущественнее, чем я есть, — вздохнув, ответил старик. — Но имеется у меня предчувствие, что вы с Аланом еще обязательно свидитесь.

— А мы победим ведь? Что по поводу этого похода говорится в истории? Ты сможешь привлечь на нашу сторону зверей, как в битве при Снови?

— Слишком много вопросов, Сережа. Хвалю твою любознательность. Начну с последнего — к сожалению, здешние звери не слушают меня — это было возможно только на нашей земле, в наших лесах. Теперь по поводу нашего похода… Так вот самое интересное, что сведений об этом походе в истории вообще нет. А историю я знаю неплохо, уж поверь мне. Скажу больше, про Новую Хазарию и кагана Исхака ни в наших научных трудах, ни в данных археологических раскопок я тоже информацию никогда не встречал. Значит, своим вторжением в этот мир мы с Шуриком Знаменским изменили ход истории.

— Вот это да! И как же это повлияет на события в XXI веке? — озадаченно спросил Матвеев. — Ведь непременно же должно повлиять! Помню, фильм когда-то смотрел интересный… «И грянул гром» называется… Так вот там человечество дошло до такого уровня прогресса, что изобрели машину времени и стали организовывать экскурсионные туры в прошлое. Главными условиями при этом были: ничего после себя не оставлять, ничего из прошлого не приносить и ничему там не вредить. Но один из путешественников во времени случайно наступил на бабочку, принес ее на подошве в наш мир, и это привело к необратимым последствиям в будущем. А тут вы не на бабочку наступили, а целое государство из руин пробудили. Причем государство явно неслабое. И пока ни у кого, включая Тмутараканского князя, аланского царя и половецкого хана нет четких идей, как с этим врагом справиться. Может у тебя есть мысли по этому поводу?

— Однозначно тоже сказать не могу, но мы должны, просто обязаны победить. В противном случае хазары победят нас. А тогда и пророчество не сбудется, и мы никак обратно в наш мир не попадем.

Кудеяр разворошил палкой затухающий костер. Яркие искры снова весело запрыгали по пылающим веткам. Несколько минут они оба молча сидели, устремив взгляды на языки пламени.

— А что касается нашего мира и мира этого, — продолжил старик спустя какое-то время, — Было мне видение как будто едем мы с тобой на телеге по широкой дороге по степи. И уставлена эта степь до горизонта такими же телегами, почти вплотную стоящими друг к другу и едущими вперед. Только одна телега на полсажени дальше нашей ушла, другая — отстает на несколько вершков. Посмотрел я по сторонам и увидел, что на каждой из телег происходят совсем не связанные с другими действиями. И хоть телеги сами по себе небольшие, но присмотревшись, можно было в них увидеть много деталей, как будто бы кино смотришь. Например, на одной Иван Грозный на бояр ругается, на другой — рыцари в крестовый поход собираются, в третьей — китайцы Великую стену строят. А где-то вдалеке я увидел телегу, на которой была моя ленинградская квартира и в ней грустящая постаревшая жена. И понял я, что эти телеги — параллельные миры, и нас с тобой угораздило попасть в один из них. Следовательно, меняя историю здесь, мы вряд ли вызовем какие-либо последствия в нашем мире.

— Ух ты! Круто! — восхищенно перебил его размышления Сергей. — То есть, меняя ход истории в этом мире, мы своему миру и не вредим, и не помогаем! Значит, по идее, можно здесь делать что угодно?

— Не совсем так. Что угодно делать не получится, ведь здесь тоже есть свои законы. И если ты их нарушишь, и тебя казнят здесь, далеко не факт, что ты таким образом снова сможешь попасть в свой мир. А вот когда мы раздобудем золотую пластину со змеей…

Тут их диалог прервали подсевшие к костру ученик Матвеева Соломон и его старший брат Давид.

— Добрые люди, можно с вами у костра погреться? А то совсем мы продрогли в этих горах. Ветры здесь похлеще, чем у нас в Тмутаракани зимой.

— Садитесь, конечно, — сказал, подвигаясь, Кудеяр. — Но дозвольте и мне полюбопытствовать, отчего вы, природные хазары, идете воевать против своих соотечественников и единоверцев вместе с нами — гоями, которых вы обычно презираете?

— Ты сейчас сказал обидно, старик, — вспыхнул Давид, — Мы идем воевать вместе с князем, которому присягу давали, за землю, на которой живем мы, жили наши отцы и деды еще задолго до князя Владимира. Что может быть важнее и святее этого?

— А помимо этого, я, как будущий лекарь, собираюсь помогать нашим раненым и еще глубже постигать лекарскую премудрость, — добавил его брат Соломон, — А где это можно сделать лучше, чем на поле боя? Так что наше место здесь.

— Кроме того, если, не дай Всевышний, люди кагана Исхака захватят Тмутаракань, жечь дома и грабить они будут без разбора, кто русич, кто касог, а кто хазарин, — добавил Давид, — Поэтому лучше остановить врага на чужой земле, чем допускать его на нашу.

— И хоть мы с вами по-разному одному и тому же Богу покланяемся, — не умолкал Соломон, — но живем на одной земле, покупаем еду на одном и том же рынке, любуемся восходом солнца над одним и тем же морем. Значит, и врага общего мы тоже должны бить вместе.

— Молодцы братья! Не правда ли, Кудеяр? — с гордостью сказал Матвеев. — Моя школа. Так держать!

— Да, я этот вопрос неспроста задал, — ехидно улыбнулся старик. — Хотел проверить ваш боевой дух. И очень рад, что он силен, а значит, нашим врагам несдобровать. Не обижайтесь — я старый человек, есть у меня такая привычка — люблю каверзные вопросы задавать. Но это я не со зла. Ведь не бывает плохих народов, но во всех народах бывают плохие люди. Хвала богам, вы к ним не относитесь. Лучше выпейте с нами бодрящего напитка.

И он протянул братьям флягу с приготовленным им травяным чаем, который действительно бодрил и придавал силы. Висящее в воздухе напряжение исчезло, и все вчетвером продолжили общение.

На следующий день внезапно нагрянувшее с гор объединенное союзное войско осадило Дедяков. Хазары нападения совсем не ожидали, их основное войско ушло в поход на запад, а численности гарнизона едва хватило бы, чтобы отбить штурм. Но стены Дедякова были высоки, и нападающие могли бы потерять при штурме много людей, а посему было принято решение взять город в осаду. Вокруг крепостных стен стали расти земляные валы.

Командир гарнизона, дальний родственник Рустама, молодой полководец Блучан, видел с высоты городских башен, как русичи начинают строить осадные орудия и очень хотел устроить внезапную вылазку из города, чтобы не дать врагам эти орудия применить в деле. Несмотря на молодость, этот командир уже прославился в боях, вот только стратегического опыта ему не хватало. Да и лучших воинов его начальник — тархан Беньямин — забрал с собой в поход на Магас. Блучану же остались немного хазар, хорезмийцы да союзные торки. Однако, молодой полководец понимал, что сил его людей для вылазки не хватит. Все выходы из города тщательно охранялись вражескими дозорами. Только через неделю осады и обстрелов города из катапульт и баллист он сумел послать весточку тархану Беньямину с просьбой сверхсрочного возвращения и удара в тыл русичам. Припасов еще на пару недель осады вполне должно было хватить.

Гонца Блучана перехватили дозорные русичей, письмо прочитали и решили вернуть его адресату, сделав правильные выводы и подготовившись. Письмо вызвался вести Давид, прекрасно владеющий хазарским языком. Начальнику гарнизона об этом узнать не довелось. Беньямин-тархан получил послание еще через пять дней, когда его войско подходило к аланской столице. Вначале тархан удивился, как враги смогли оказаться у него в тылу, затем разгневался, что его планы захвата вражеской столицы рушились, но потом приятная мысль озарила его голову.

«Всевышний делает мне щедрый подарок! А ведь лучше действительно неожиданно ударить им в тыл, — поддался сладкой мысли полководец, — Лучше встретиться с врагами в чистом поле, чем тратить время на осаду, а людей на штурм или ждать, пока они сами выйдут из-за городских стен. А потом, когда я приведу аланского царя в цепях, жители Магаса сами мне откроют город».

Тархан объявил срочный сбор войск, и уже через несколько часов хазарская армия, развернувшись на 180̊, устремилась на восток. Беньямин не жалел ни себя, ни своих воинов. Им пришлось идти очень быстро в надежде застать врага врасплох, а потому недельный путь хазарское войско смогло преодолеть за пять дней. Доблестные утомленные воины кагана остановились на привал на холмистой равнине возле входа в ущелье, когда до города оставалось около полудня пути. Однако, отдохнуть им так и не удалось. Стоило хазарам только расположиться на земле, как в них с разных сторон из-за холмов полетели камни и стрелы.

— Проклятье! Мы угодили в засаду, — вскричал Беньямин и сразу же послал две сотни всадников подняться с пологой стороны холма и резким наскоком перебить нападающих.

Пехотинцы пытались прикрываться щитами, но меткие аланские лучники, стреляя с вершины холмов вниз, безжалостно попадали в свои цели. Хазары тоже отстреливались из-за походных телег, но безуспешно — на открытой местности они были, как живые мишени, в то время, как их противники прятались за камнями и деревьями.

— О, великий Яхве! Когда же моя конница перебьет этих негодяев? — мысленно спрашивал себя хазарский полководец.

И действительно, несколько минут спустя ливень из стрел значительно ослаб, и вскоре тархан услыхал стук копыт. Он обрадовался, думая, что это возвращается посланный им отряд, но, к своему ужасу увидел, как в тылу хазарского войска выстраивается многочисленная половецкая конница. И вот уже вражеские всадники летят бешеным натиском, легко сбивая с ног и топча лошадьми пытающихся им противостоять хазар. На телегах развернули стрелометы, в прошлом неплохо зарекомендовавшие себя против конницы, но на стрелков из этих скорострельных баллист снова посыпался град стрел, и они были вынуждены бросить свои орудия. Двое страшных хазарских великанов устремились навстречу коннице врага, однако, в условиях замкнутого пространства в этом бою от них пользы было мало. Стрелы не приносили им вреда, отскакивая от их брони. Но когда в них полетели большие камни и бревна, вначале закачался и упал один из великанов. Второй гигант продолжал бежать, сбрасывая дубиной врагов с лошадей, пока два половецких всадника не проскакали с разных сторон от него и не набросили толстую цепь на его огромные ноги. Великан запутался в цепи и свалился ничком. Встать он уже не смог.

Доселе непобедимое войско кагана охватила паника. Напрасно Беньямин пытался собрать своих обезумевших воинов в мало-мальский боевой порядок — они стремглав бежали к ущелью — единственному месту, где надеялись найти спасение. Но и тут хазар ждало горькое разочарование. Со скал на бегущую толпу покатились огромные валуны и припрятанные под кучей хвороста заготовленные заранее телеги, раздавливая отступающих. Крики ужаса и боли раздавались со всех сторон.

Со слезами на глазах, наблюдая полный разгром своей армии, посеревший от страха тархан Беньямин поднес к губам пузырек с ядом.

А в это самое время в паре десятков километров оттуда командир Блучан, получив донесение, что большая часть русского войска снялась с осадного лагеря и направилась навстречу войску Беньямина, предпринял вылазку. Молодой горячий командир сам же ее и возглавил. И действительно, русичи не были готовы к такой стремительной атаке. Побросав свои осадные машины, они бежали. Им вдогонку устремился небольшой конный отряд, но остальные предпочли сразу насладиться своими военными призами. Опьяненные легкой победой торки начали ломать катапульты и тараны и грабить русский лагерь. Однако, ничего примечательного в палатках русичей они не нашли. Там было немного меховых изделий, недорогое оружие и различное походное снаряжение. Зато было много бочонков с вином и маслом. Торки распробовали трофейное вино — это было неплохое аланское из подвалов царя Дургулеля.

Праздновавший снятие осады Блучан настолько обрадовался этой своей нечаянной победе, что потерял бдительность, как и все его воины. Они не заметили, как на вершины холмов, возвышающихся неподалеку от лагеря, стали выезжать появившиеся будто бы из-ниоткуда боевые машины русичей. Торки продолжали пить даже, когда где-то вдалеке раздался скрежет нескольких одновременно распрямленных пружин. Опомнились гарнизонные воины только когда внезапно по ним стали прилетать огромные огненные шары, поджигающие и палатки, и сидящих в них людей. Живые факелы из недавних победителей забегали по лагерю, оказавшемуся ловушкой. После второго залпа запылал уже весь лагерь. Выжившие устремились к своим лошадям, но вернуться в город успели не все — им наперерез железным клином неслась тяжелая русская конница.

Блучан осознал, что проиграл, и что за вратами Дедякова ему уже не скрыться и предпринял самоубийственную контратаку. Его поддержало всего около сотни воинов. Остальные либо были уже мертвы, либо в панике бежали к городу. Торки сражались отчаянно, но им не под силу было остановить мощный удар латной конницы во главе со Мстиславом. Бой был яростным, но коротким. В знак уважения за его смелость, Блучану и нескольким его воинам сохранили жизнь.

Осада Дедякова продолжилась, ведь в его стенах оставалось еще немало защитников. Однако, уже к вечеру этого дня и до осаждавших и до осаждаемых дошла весть о полном разгроме войска тархана Беньямина. А когда к рассвету к русичам пришло громившее этого самого тархана подкрепление, шансы гарнизона на выживание приблизились к нулю. Скрепя сердце, Блучан принял предложение своих пленителей. Он вышел к городским вратам с белым флагом переговорщика.

— Мои доблестные воины, вы храбро сражались, но удача в этот раз не нашей стороне. А если отвернулась удача, что толку в мужестве? Помощи нам ждать слишком долго, а силы неравны. Чтобы избежать напрасных жертв, приказываю сдать город, и наши жизни будут сохранены.

Недолго посовещавшись, оставшиеся командиры согласились оставить Дедяков. Городские врата медленно отворились. Союзное войско торжественно вошло в первый освобожденный город. Местное аланское население с ликованием встречало освободителей. Блучан остался в качестве заложника, а бывший хазарский гарнизон спустя пару недель отпустили в степь без оружия. Они отправились на запад, в сторону Магаса, только уже не в качестве завоевателей, а новых обитателей местных степей. Назад, в Итиль, им все равно дороги не было — каган Исхак не прощал поражений и казнил за них опозоривших его воинов. А жить хотелось всем.

Союзное войско разместилось за стенами освобожденного города — в самом небольшом городке места для всех явно бы не хватило. Но насладиться небольшой мирной передышкой и погулять по аланскому селению никто не запрещал, вот Сергей и воспользовался этой прекрасной возможностью, как только разобрался с немногочисленными ранеными. Вместе с женой они прогуливались по узким улочкам среди домов, сложенных из дикого камня. Со стен уже были сорваны хазарские знамена с волчьей головой, и теперь вместо них красовались изображения снежного барса на фоне гор — родовой знак аланского царя.

По главной площади Дедякова проходили колонны пленных сотников и десятников из бывшего хазарского гарнизона. Сергей и Ольга заинтересовались и пошли посмотреть. Пленники, хоть и были безоружными, но выглядели сравнительно неплохо и довольно бодро, ведь им обещали жизнь и планировали запросить за них выкуп. Однако, многие из них возвращаться назад не желали — дома их согласно суровым законам Исхака скорее всего ждала только смерть. Внезапно внимание Матвеева привлек один из пленных. Сергей вгляделся в его лицо и оторопел. Потупив взгляд в землю, неподалеку от него проходил… его старый друг по половецкому плену Никола. Выглядел он уставшим, как будто не спал несколько ночей подряд и постаревшим, но это точно был он. Одет парень был в длинный восточный халат, а на голове его было некое подобие чалмы.

— Друже, что это ты тут делаешь? — спросил Матвеев своего бывшего гида по этому средневековому миру.

Никола не сразу понял, что обращаются к нему — слишком сильно он был погружен в свои мысли. Но когда увидел, кто его спрашивает — изумление тотчас отобразилось на его лице.

— Эээ… Сергей, как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим! Как ты здесь очутился? Да еще и с половецкой хатун. А я, как видишь, снова в плену.

— Ну недолго тебе пленником быть осталось. Эй, кто здесь командир стражи?

К Матвееву подошел полный старый касожский воин. Сергей отвел его в сторонку, они какое-то время оживленно спорили, торговались. Наконец, русич бросил в подставленную лодочкой ладонь касога несколько серебряных монет. Тот довольно заулыбался и махнул рукой.

— Пойдем, Никола, ты свободен! — обрадовал Сергей старого друга. Остальные пленники с завистью посмотрели ему вслед.

Ошеломленный Никола все никак не мог поверить в происходящее.

— Мне кажется, мы уже где-то виделись? — задумчиво спросила Ольга.

— Да, хатун, я видел тебя в Шарукани. Меня зовут Никола, а тебя Бике-хатун, правда ведь?

— Не совсем. Раньше меня действительно так и звали, и я была кипчакской хатун. А теперь я — Ольга, жена русского лекаря.

— Да уж, неисповедимы пути Господни, — согласился Матвеев, — и все же, как ты оказался в Дедякове?

Пока они шли к палатке, где супруги Матвеевы пообещали накормить Николу, тот по пути поведал свою историю.

— Помнишь, как шесть лет назад (представляешь — уже целых шесть лет прошло!) меня в Шарукани купил торговец Берендей? Так вот, долго ли, коротко ли, прибыли мы с ним и другими рабами в Тмутаракань.

— Куда-куда? — удивленно переспросил Сергей.

— Тмутаракань — есть такой русский город на берегу Русского моря, разве не знаешь?

— Да знаю я этот славный город, — улыбнулся Матвеев, — живу там последние пять лет, а вместе с Ольгой — уже четыре года. Только вот забавно, что ты в Тмутаракани оказался раньше меня. И что же было потом?

— Там на невольничьем рынке меня купил булгарский купец, и отправился я с торговым караваном в Булгарию, что на Волге-реке находится.

— Погоди, какой невольничий рынок в Тмутаракани? Что-то я его не припомню, — засомневалась Ольга, — А город за это время я изучила неплохо, можешь мне поверить.

— А ты могла его и не застать, хатун, — пожал плечами Никола, — И твой муж тоже. Слыхал я от Берендея, что тамошний князь Глеб собирался запретить торговать невольниками в своем княжестве. Вот Берендей так и торопился распродать свой живой товар в последнем заходе, так сказать. А теперь ему приходится, наверное, большой крюк делать, чтобы в Сурож попасть.

— Узнаю Глеба Святославича, — обрадованно воскликнул Сергей, — Он всегда о народе заботился. А мы готовы позаботиться о тебе — как раз подошли к нашей палатке. Давай-ка мы тебя накормим, старый друг, а потом продолжишь рассказ.

Никола отказываться не стал и за две щеки стал уплетать кулеш и жареное мясо, которые подала ему Ольга. Когда первый голод у колесника прошел, он возобновил свою историю.

— Однако, до булгарской столицы нам добраться так и не довелось. Караван был атакован торками, которые служили хазарскому кагану. И вот я оказался третий раз в плену. Но тут мне больше понравилось. Когда узнали, что я человек мастеровой и руки у меня с нужного места растут, то стали мне доверять чинить вначале телеги, а потом и более сложную работу. Какое-то время мне пришлось послужить подмастерьем у мастера-оружейника. В конце концов, очутился я в столице Новой Хазарии — Итиле, и тут началось самое интересное. Видя мое мастерство и цепкий ум, меня посвятили в такие тайны, что вам и не снилось. Ежели ты бы меня из плена не выкупил, вы бы ни за что их и не узнали.

— Эх, Никола-Никола, сам себя не похвалишь — никто не похвалит, да? — подколол его Матвеев. — Что же это за тайны такие загадочные? Уж не шутишь ли ты часом?

— Нет, ну правда, сейчас доем и покажу, — с аппетитом продолжил трапезу Никола, — Хазарский каган — настоящий мудрец. Когда я увидел, что он изобрел, то был изумлен, поражен и удивлен одновременно! Многие считают его волшебником, но я-то знаю, что это не волшебство, а сила ума человеческого. Его ума. Я без сожаления, а наоборот, даже с интересом и служил ему, пока не попал в свой четвертый плен, к вам. — Никола вытер жирные после еды губы ветошью и неспешно поднялся на ноги. — А теперь пойдем — покажу, чем я занимался. Только надо с собой огня взять.

Они подошли к старой башне, поросшей мхом. Высокие узкие окна и бойницы на ней были на высоте метров пяти от земли, а вот ни ворот, ни даже какой-нибудь захудалой двери заметно не было. Никола подошел к стене, нашел нужный камень в кладке и нажал на него в нужных местах. Часть глухой стены отошла в сторону, и все трое вошли в образовавшийся проем. Внутри было темно, но Никола с факелом освещал им путь.

— Эта древняя башня целый год была для нас неплохим тайным укрытием. Потерпите, на месте будет светлее.

Они спустились по винтовой лестнице в подземелье и попали в большой зал. Никола поднес факел к ложбинке в стене, находившийся там жир воспламенился, и огненная волна побежала дальше в обе стороны. Вскоре весь зал озарился колышущимся светом.

— Смотрите сюда! — воскликнул Никола и указал факелом влево.

Сергей и Ольга повернули головы в указанном направлении и увидели трех великанов, стоявших прислонившись к стене. Еще двое лежали на полу рядом с ними. Ольга вздрогнула и прижалась к мужу. Матвеев постепенно стал догадываться, что сейчас будет.

— А теперь держи факел, друже, а я покажу вам кое-что, — сказал Никола и побежал в сторону великанов.

Он скрылся за ними, а спустя немного времени один из гигантов отделился от стены и пошел навстречу супругам. Только шел он как-то странно — при ходьбе руки совершенно не двигались. Ольга встревоженно смотрела на приближающегося великана, но, увидев, что ее муж совсем не волнуется, тоже успокоилась. Когда великан подошел поближе, Матвеев приветственно помахал ему рукой. Откуда-то за великаньей спиной с высоты двух человеческих ростов показался удивленный Никола.

— Вам что, совсем не страшно?

— Почему же, страшно, — улыбнулся Сергей, — но больше за тебя — а вдруг ты с такой высоты упадешь.

— Не упаду — тут все предусмотрено. Обычно, конечно таким железным воином управляют двое — один ноги переставляет, второй — руками двигает и сражается, но для простого перемещения достаточно и одного. Хотите посмотреть поближе?

Вблизи стало понятно, что великан сделан из железа или какого-то его сплава. Но он был настолько искусно выкрашен краской, что издалека создавалось впечатление живого огромного человека. Матвеев постучал по корпусу — раздался металлический звук. Приставив валявшуюся вдоль стены лестницу, Сергей залез наверх до скрытого в спине люка и увидел сложную систему рычагов, блоков и шарниров, таящуюся в железном нутре гиганта. Такая же система была расположена и на верхней площадке, спрятанной в великанской груди. Снизу, в области пояса, и сверху, там, где и полагалось быть глазам механического чудовища, находились щитки, закрывавшие отверстия для того, чтобы «операторы великана» могли видеть окружающий мир. С разрешения Николы Матвеев подергал пару рычагов — великан поднял руку, сжал и разжал кулак. Сергей присвистнул — подобное изобретение было бы понятно для XIX или XX века, характерно для романов Герберта Уэллса, но вот увидеть его в XI столетии… Видимо, этот каган действительно намного опередил свое время. Или может это так его часть пластины действует.

— Дааа, ваш каган настоящий гений, — произнес он вслух, — Жаль, конечно, что нам с ним воевать приходится. Но теперь мы можем сражаться его же оружием. Эти великаны на ходу?

— В том-то и дело, что не все и не совсем, — почесал затылок Никола, — Двое на ходу, а остальных починить я могу. Похлопочешь за меня перед князем? Мне такая работа по душе, и я готов приносить пользу русской дружине.

— Так не будем откладывать, друже, пойдем сразу же к Роману Святославичу!

Князь Роман внимательно выслушал Николу, обрадовался такой внезапной и важной новости и освободил из плена еще двоих хазарских мастеров, поклявшихся ему в верности. Под началом раздувшегося от важности Николы они и еще несколько аланских кузнецов немедленно приступили к работе. Обретший после двенадцати лет плена долгожданную свободу Никола из кожи вон лез, чтобы доказать свою преданность тмутараканскому князю, и потому работа спорилась.

Прошла всего неделя и вот уже страшные хазарские великаны под руководством новых «операторов» тренировались в беге и сражении в сокрытой между горами долине возле Дедякова, куда под покровом ночи были выведены из города и спрятаны все механоиды. Матвеев в своем времени умел водить машину и даже успел получить водительское удостоверение, а потому через несколько тренировок в свободное от лекарской работы время смог укротить и железного гиганта. Среди русичей и аланов тоже нашлись умельцы, отбросившие суеверный страх и обучившиеся управлению. Получалось у них с каждым разом все лучше. Половцы и касоги все равно подходить к огромным махинам побаивались.

После очередной тренировки князь Роман, с интересом наблюдавший за движениями боевых машин, подозвал к себе Сергея и Николу.

— Я ценю твой лекарский талант, Сергий, и твое искусство, Никола, но сейчас мне более важны ваши навыки управления нашим новым оружием. Ваши великаны действительно смотрятся как живые, в отличие от остальных. Пусть они еще упражняются, а вот вы скоро мне понадобитесь по другому поводу. Я посовещался со своими советниками и даже с Кудеяром по поводу дальнейших военных действий, и у меня созрел неплохой план.

Глава ХХХIII Конец кагана Исхака

Когда к Семендеру подошло хазарское войско с двумя железными великанами, оба племянника кагана Исхака — Эрмия и Завулон, владеющие вторым по значимости городом в хазарской державе, приказали встречать прибывающих воинов с почетом. Накануне к ним прибыл гонец с подкладной грамотой, скрепленной тарханской печатью, оповестивший о победоносном походе тархана Беньямина и захвате Магаса.

— Дядюшка будет рад падению Алании, — сказал высокий и худой Эрмия. — Он давно ждал этого события.

— Теперь наступит очередь вернуть Таматарху. Довольно русы ею владели! — оживился его брат Завулон, широкоплечий юноша крепкого телосложения, — Только теперь надо упросить дядюшку самим возглавить поход и лично каждому из нас добиться ратной славы. Ведь мы этого достойны, брат! Давай же выпьем за грядущую победу и нашу славу!

Братья чокнулись кубками с вином и переглянулись. Племянники кагана в раннем детстве жили в нищете, а теперь под крылом у известного дяди пытались наверстать упущенное время за все свои годы лишений. За научными изысканиями Исхак так и не нашел времени, чтобы создать свою семью, а потому вымещал нерастраченную отцовскую любовь на племянниках, а те были и рады. Отныне жизнь их проходила в роскоши и праздниках. И хотя каган неоднократно пытался наставить молодых родственников на путь истинный, получалось у него ненадолго.

Чтобы привлечь будущих наследников к семейному делу, Исхак доверил управление Семендером обоим братьям под контролем верного и опытного тархана Беньямина. И первые пару лет племянники усыпляли бдительность дяди тем, что как будто бы действительно стали вникать в искусство управления городом, ремонт и строительство зданий. Но это было только для виду. Остепеневшись на время, вскоре братья продолжили веселиться с еще большим размахом, а после ухода тархана Беньямина в поход некому было контролировать правителей города. Они верили в непобедимость хазарского войска, а потому праздники в Семендере продолжались.

Эрмия и Завулон всегда кутили вместе, но сейчас у обоих во взгляде был заметен дух соперничества. Каждый из них жаждал больше власти и мечтал единолично править собственным городом, а такое было возможно, лишь завоевав его.

Тем временем к воротам устремилась процессия из двух десятков воинов и обоих великанов. В руках знаменосцев были флаги кагана Исхака, а воины были одеты в хазарскую броню, но все равно у стоящего на стене начальника гарнизона в глубине души зародилось какое-то недоброе предчувствие. Что-то было не так в их посадке на лошадях, жестах рук. Уж слишком правильно вышагивали великаны, как будто взаправду живые. Когда воины подъехали поближе, командир присмотрелся к ним и вдруг понял, что под хазарскими доспехами скрываются русы. Старый воин, пришедший в Итиль из Хорезма еще с Рустамом, приказал немедленно запереть ворота, но было уже слишком поздно.

Заметив движение на стенах, всадники пришпорили коней и галопом понеслись к закрывающимся вратам. За ними тяжелыми, но быстрыми шагами бежали великаны. С башен в них полетели стрелы, но от металлических гигантов они отскакивали, как соломинки, а всадники отработанным движением ловко перекинули щиты со спины на левую руку и укрылись от смертоносных жал. Всего двое из двадцати свалились с коней, а остальные мчались во весь опор. Вихрем они ворвались в город, украшенный праздничными флажками, и стали рубить бегущих к воротам стражников. Вышедшие встречать победителей мирные жители в ужасе разбегались во все стороны, создавая необходимую для захватчиков панику.

В надвратной башне стражники спешили как можно скорее закрыть городские врата и опустить массивную железную решетку. Русы ворвались в башню, и завязался жаркий бой. Однако, воротный механизм уже был запущен, и тяжелые створки ворот начали медленно закрываться. Казалось, еще немного и отчаянные русичи попадутся в ловушку.

Возглавлявший атаку Мстислав оглянулся — вот полетела на землю голова одного из его воинов. Там прижали к стене и нанизали одновременно на два копья другого. Вскоре почти треть его небольшого отряда уже лежала на земле, а остальные были связаны боем и окружены превосходящими силами пришедших в себя противников. Бесстрашный Ергар, размахивая двуручным топором, не давал приблизиться к себе хазарским воинам, разбивая в щепки их легкие щиты. Но и его постепенно оттесняли в угол, откуда бы он уже не смог выбраться. А ворота неумолимо закрывались.

Внезапно раздался звук сильного удара и треск ломающейся древесины — это управляемые Матвеевым и Николой великаны подоспели к вратам и мощным таранным ударом распахнули их вовнутрь. И с городских стен, и с узкого окошка в надвратной башне и даже из далекого дворца можно было увидеть, как к открытым воротам устремился поток русско-половецкой конницы. Великаны плотно держали створки ворот, и теперь уже никакая сила не могла их сдвинуть с места.

— Держитесь, братцы! С нами Бог! — закричал Мстислав и двумя мощными ударами меча отправил на тот свет сразу двух врагов.

Его штурмовой отряд приободрился и со свежими силами атаковал противника. У хазар оставалось все меньше шансов на победу. Тем не менее, один из них изловчился, присел под рукой Мстислава и нанес сильный удар кистенем по его голове. Прочный шлем спас голову русича от раздробления, но не от сотрясения мозга. Оглушенный Мстислав упал на землю. Увидев упавшего командира, русичи ожесточились и быстро расправились с остатками стражи.

А тем временем в ворота уже въезжала конная лава половцев и русичей. На стенах бой еще продолжался, но основной накал страстей переместился в центр города к дворцу наместника, где лучшие из воинов кагана пытались организовать отпор. Поняв, что у городских ворот их роль уже сыграна, оба великанских «оператора» тоже отправились на центральную площадь и быстро переломили ход сражения в пользу нападавших. Успех захвата еще был в том, что в Семендере других таких великанов не было — чудо-машины остались лишь в столице, а остальные были отданы тархану Беньямину и теперь либо были уничтожены, либо принадлежали русичам и их союзникам. Семендерцы яростно сопротивлялись, но их участь уже была предрешена. К исходу дня город был захвачен союзной армией.

Нежданно-негаданно потерявшим город Эрмии и Завулону сохранили жизнь — за племянников-то своих каган точно должен будет дать хороший выкуп. Наверняка он лично захочет казнить несостоявшихся полководцев, бездарно утративших древнюю столицу старой Хазарии.

Когда каган Исхак узнал о падении Семендера, а также о разгроме армии тархана Беньямина, его ярости не было предела. Больше всего его все же удручало то, что теперь секрет его непобедимых великанов и его стрелометы достались врагам. Собрав все войска и поручив их опытному полководцу Рустаму, он приказал ему отвоевать Семендер и уничтожить объединенное войско противников. Одновременно с сухопутной армией Исхак направил и весь свой флот для нападения на русичей с моря. Теперь ему оставалось только ждать своего верного и последнего друга Рустама, не проигравшего до этого ни одной битвы, с вестями о победе.

Генеральное сражение произошло в долине на середине пути между Итилем и Семендером. Матвеев в нем не участвовал — вместе с большинством других лекарей и Ольгой он остался в Семендере во вновь созданном госпитале. После сражений за Дедяков и Семендер, стычек за многочисленные аланские деревушки, набралось значительное количество раненых и заболевших от тягот похода. Многие из них горели желанием сражаться дальше, но неспособны были продолжать освободительный поход, а потому нуждались в лечении. В общем, лекари без дела не сидели, а в скором времени работы должно было прибавиться еще больше. Из всех друзей Сергея продолжать поход с войском отправился лишь Тихомир.

Тем временем союзное войско неуклонно приближалось к Итилю. Но продвижение было достаточно медленным, ведь теперь это была не аланская, а хазарская территория. По пути воинов атаковали летучие отряды торков, засыпая стрелами и дротиками русских и аланских пехотинцев. Эти нападения серьезного вреда не наносили, так как в большинстве случаев воины успевали надевать доспехи, и раненых среди них было немного, но основной целью хазар и их вассалов было запугать и деморализовать противника. С переменным успехом замысел Рустама удавался. Внезапные ежедневные нападения утомляли даже закаленных воинов. Некоторые половцы и касоги уже начинали роптать. Недовольство и недоумение росло и среди русичей и даже у аланов. Особенно оно усилилось, когда в вожаке налетчиков аланы признали бывшего царского гвардейца Алана, в котором Сергей Матвеев узнал бы своего одногруппника. Кроме того, среди разбойников были замечены и другие аланские воины, взятые в плен под Алхан-Калой.

— Не может быть, чтобы воин, поклявшийся мне лично в верности, оказался предателем, — восклицал царь Дургулель. — Здесь что-то нечисто. Не верю я, что он по доброй воле воюет против своих братьев по оружию.

— Значит, нужно выяснить секрет хазарского воеводы до начала главной битвы, — отозвался князь Роман. — Чем он смог привлечь на свою сторону ваших людей. Если сможем выведать его тайну — сможем одолеть его в сражении. Насколько я слышал, полководец Рустам, что сейчас идет против нас, пока не проиграл не одной битвы. Никогда не поздно начать делать что-то в первый раз. Давайте ему в этом поможем.

И князь послал уже зарекомендовавшего себя в качестве лазутчика Давида в хазарский лагерь. Благо, между двумя войсками оставалось всего около пятидесяти верст, которые он успешно и быстро преодолел, переодевшись торговцем вином и фруктами. Роль торговца Давид играл превосходно, ведь он частенько помогал своему отцу торговать рыбой в Тмутаракани. Его актерской игре поверил бы сам Станиславский. Поверили и начальники хазарских караулов, беспрепятственно пропустив Тмутараканского лазутчика с полной телегой кувшинов с вином и свежими фруктами в селение недалеко от своего лагеря.

Вернулся он через пять дней с хорошими новостями. Князь Роман приказал немедленно привести его к себе в палатку.

— Все прошло успешно, княже, — ответил он на немой вопрос в глазах Романа. — Я не только смог исполнить твою волю, но и неплохо подзаработал — распробовали враги аланское вино. Теперь смогу на выручку еще больше трофеев с похода привезти. То-то отец порадуется!

— Ты давай суть излагай, — нетерпеливо перебил его князь, — Выручку можешь оставить себе. Что тебе удалось выведать?

— Не просто выведать, а даже привезти кое-что с собой, — сказал Давид и с заговорщическим видом достал из-за пояса пузырек с темной жидкостью. — Я втерся в доверие к одному тархану, падкому на вино, раскрыл им пару наших секретов. Эти секреты не представляют особой ценности для нас, но вражескому полководцу было интересно, — поспешил вставить Давид, заметив негодование в глазах князя. — Наподобие того, кто командует нашими армиями, и куда будет нанесен следующий удар.

— Ладно, это и так мало-мальски смышленому полководцу понятно. Пусть знают и боятся. Но что же ты получил взамен на свое откровение? Что это за зелье?

— Дал бы тебе попробовать, княже, но не знаю всех его последствий. Основное действие же заключается в том, что выпивший его воин становится нечувствительным к боли и без сомнения выполняет любую команду. И в таком состоянии воин три дня ходит. А потом ему добавляет еще и еще. Так что, возможно, те аланы, которые сейчас сражаются против нас, находятся под влиянием именно этого зелья.

— Очень хорошо, — обрадованно воскликнул Роман Святославич, — Добрую службу ты сослужил мне, Давид Маркович!

У Давида глаза на лоб полезли от изумления — князь впервые назвал его по имени-отчеству, что в то время полагалось только по отношению к боярам и нарочитым мужам.

— Может быть благодаря этим сведениям, мы сможем лишить врага его преимущества, — продолжал князь, — Отдай этот пузырек Тихомиру — он хорошо разбирается во всяких ядах и снадобьях — авось он придумает, что с ним можно сотворить. А за твою верную службу я тебя щедро награжу.

Тихомиру потребовалось всего два дня и две ночи непрерывной работы, чтобы разобраться с составом зелья.

— Это усовершенствованный напиток, который пьют берсерки перед боем, — доложил он князю о результатах своей работы, — Полностью убирает боль и напрочь притупляет не только чувство страха, но и вообще способность соображать. Вот поэтому мы и видели, княже, воинов, которым и десяток стрел в теле, и отрубленные руки и ноги нипочем.

— Сие я уже уразумел, но что мы можем этому противопоставить? — спросил князь.

— С Божьей помощью я смог разработать противоядие. Оно полностью не может отменить действие хазарского зелья, но значительно ускоряет его распад. Теперь зелье будет утрачивать силу не через три дня, а всего за пару часов.

— Правильно я тебя понимаю, лекарь, — уточнил Роман Святославич, — значит, нужно добавить это противоядие в котлы, в которых готовится хазарское зелье, накануне битвы?

— Именно так, княже, — улыбнулся Тихомир, — осталось только выяснить, кто это сможет сделать? Но это очень опасная затея. Ежели хазары обнаружат лазутчика или узнают о нашей хитрости раньше времени, головы этому смельчаку не сносить, а наш план и вовсе обречен на провал.

— Есть у меня один отчаянный разведчик. Кроме него и поручить такое ответственное задание некому. Да ты его знаешь — кто принес нам это зелье, тот и сможет его обезвредить.

И на следующий день Давид в сопровождении добровольца-алана в качестве слуги снова отправился в хазарский лагерь. На этот раз ехать им пришлось недолго — хазарское войско было уже в дне пути от русского. Веселого и хвастливого торговца во вражеском лагере уже знали и встретили его радостно — воинам хотелось немного расслабиться перед предстоящим сражением. А Давид и помогал им в этом своими шутками и прибаутками. Пили немного, но зато почти все, кроме воинов-мусульман. Да и вина в этот раз Давид взял с собой немного — четыре из его десяти кувшинов составляли сосуды с противоядием.

Улучив момент, разведчик подозвал к себе одного знакомого с прошлого раза — жадного до денег торка — и, пообещав тому тугой кошель серебряных дирхемов, попросил помочь. По составленной Давидом легенде, нужно было принести вино одному из хазарских командиров, но так, чтобы полководец Рустам ничего не заподозрил. Давид выяснил, что палатка этого командира была недалеко от искомой им. Получив в качестве предоплаты пять дирхемов, торк лишних вопросов не задавал и сразу приступил к делу. Давид захватил с собой слугу и каждый из них взял с собой по два заветных кувшина, но им нужен был кто-то, кто бы мог провести их по вражескому лагерю к нужному месту. Удача сопутствовала тьмутараканцам — под покровом ночи в сопровождении торкского воина они вначале действительно занесли вино одному из тарханов, а потом смогли добраться до палатки с хазарским зельем. Торк получил обещанную награду и, поклявшись держать язык за зубами, ушел во тьму.

Пока Давид отвлекал своими увлекательными россказнями стражу, его слуга успешно опорожнил содержимое кувшинов в хазарские сосуды. Дело было сделано. Осталось только незаметно покинуть лагерь. Но тут фортуна, постоянная спутница Давида, внезапно оставила его. Окрыленный успехом, он не заметил, что за ним внимательно наблюдал один из соглядатаев Рустама. Когда Давид со слугой возвращались к своей повозке, их уже ожидали хорезмийские гвардейцы с саблями наголо.

— Что вы делали во глубине нашего лагеря, торговцы? — спросил старший гвардеец.

— Продавали лучшее вино по специальному заказу, о благороднейший, — поклонился в пояс воину Давид.

— Кто же упивается вином перед боем? Целых пять кувшинов было у вас, как мне сказали. Назови мне имя этого нечестивца, да покарает его Аллах!

— Это не только мой секрет, доблестный воин, и если я раскрою его, то может пострадать кое-кто из командования, — закатив глаза кверху, таинственно произнес торговец. — А ты же не хочешь, чтоб тебе потом по тюрбану прилетело, не правда ли?

— Они хотели отравить наших воинов, — визгливым голосом закричал какой-то худосочный человек в балахоне за спиной у стражника. — Я видел, как они подходили к палатке с зельем.

— Это правда? — сурово спросил гвардеец.

— Да Боже ж мой! Пусть меня покарает Яхве, если это так! Чтоб мне под землю провалиться! Чтоб у меня товар пропадал, и никто его не брал! Чтоб все мои покупатели покупали этот гадкий шмурдяк у Абрама с Семендера, если я хотел вас отравить! Да и чем? Вкуснейшим, как нектар вином? — разразился такой гневной тирадой Давид, что гвардеец почти ему поверил. — Вот, смотри, неужто я себе враг? — сказал тмутараканец и сделал несколько глотков из кувшина, который нес в руке.

Гвардеец пристально смотрел ему в лицо. Но у торговца не было и тени страха. Прошло несколько минут, но с Давидом ничего не происходило. Действительно, может, оклеветали невинного человека. Однако, это нужно было еще проверить. Давида и его слугу взяли под стражу и посадили под охрану до выяснения обстоятельств. Их били и пытали раскаленным железом, но оба стойко придерживались версии своей невиновности.

На всякий случай проверили хазарское зелье на одном из воинов — зелье все также работало, и воин стал безвольным зомби. Конечно, среди гвардейцев кагана не было никого с научной хваткой самого Исхака. Он бы несколько раз проверил свое зелье на разных воинах и поместил бы их под динамическое наблюдение на несколько суток. Но Исхак был далеко, в своей столице. Никто не стал долго наблюдать за воином. А ведь спустя два часа воля стала возвращаться к нему. Но то ли сам воин не отличался особым умом и раньше не особо проявлял свою волю, то ли все были заняты приготовлением к предстоящей битве, но перемен никто не заметил. Тем не менее, Давида и его слугу из-под стражи так никто не выпускал, но Тмутараканского разведчика больше беспокоило не столько его заключение, как то, что он не смог отправить весточку князю об успешном завершении задания.

А через два дня состоялось генеральное сражение. Обе стороны были очень мотивированы и подготовлены к нему. Для русичей и их союзников эта битва могла стать последним серьезным сражением, отделяющим их от победы в этой войне и окончания похода. Хазары же и торки сражались за вновь обретенные земли и понимали, что другого шанса победить сильного врага может и не быть. Тем более, что и русичи, и аланы теперь были не на своей земле и воспринимались как захватчики. Так что каждый из воинов противоборствующих армий готов был сражаться изо всех сил ради победы.

Началось сражение с обоюдного артобстрела из катапульт, которых у хазар было вдвое больше, и традиционной перестрелки легкой конницы. Огненные снаряды камнем упали с небес и унесли сразу несколько воинских жизней. Так в самом начале битвы ушел в Вальхаллу варяжский лучник Сигурд. Затем призывно взревели боевые рога, и в бою сошлись по пять железных великанов с обеих сторон. Их поединок можно было сравнить с танковым боем. Лязг и скрежет ломаемого металла далеко разносился над долиной, где кипела битва. И хазарские воины, и воины союзной армии с замиранием сердец смотрели за битвой гигантов, как за финальным матчем чемпионата мира по футболу. Каждый удачный удар сопровождался одобрительными возгласами, а в случае неудачи раздавались свист и улюлюканье. Силы были равны, но тут сказалось мастерство Николы. Он первым сумел повалить своего противника, а подняться железный гигант уже не смог. Расправившись со своим соперником, Никола пришел на помощь другим великанам русичей, и вскоре на ходу осталось только три управляемых русскими «операторами» механоида. Их покореженные оппоненты остались кучей металлолома на земле. Не теряя времени, великаны устремились вперед на хазар.

— Ура! За Русь! За Аланию! — прозвучало над рядами союзного войска, и пехота побежала вслед за железными машинами. По ним открыли огонь из катапульт и баллист. Один из гигантов упал после прямого попадания, но оставшиеся двое добежали до позиций хазарских артиллеристов и принялись крушить осадные машины. После того, как вражеские орудия были выведены из строя, великаны побежали к ставке Рустама, но добежать до нее не смогли. Сам Рустам на коне выехал им навстречу и, прицелившись, метнул копье. Оно попало точно в смотровое отверстие на животе гиганта. Если бы Никола вовремя не увернулся, то остался бы без глаза. Однако, копье пробило ему правое плечо, и он утратил управление. Второго механоида окружила толпа конных торков с арканами. Они закинули с десяток петель вокруг головы и конечностей железного чудовища и смогли все-таки повалить его.

А тем временем в смертельной схватке сошлась пехота. На флангах же схлестнулись половецкие и торкские всадники. В поддержку своим пехотинцам Рустам бросил зомбированных воинов. Их можно было узнать издали — почти все они были одеты для устрашения в звериные шкуры и издавали душераздирающие вопли, которые должны были вселять ужас в души врагов. Противники должны были поверить, что сражаются с бесами, с чудовищами, а не с одурманенными людьми.

Князь Роман напрягся — он не был уверен, смог ли Давид применить противоядие. И если смог, то успеет ли оно подействовать или эти безумные воины просто уничтожат пехоту союзников.

Зверолюди резво бежали в сторону касожских копейщиков, намереваясь обойти их с фланга и ударить в тыл. Их разделяло всего каких-то пять сотен шагов. Прошло пару минут, и расстояние сократилось вдвое. А они все так же продолжали бежать сломя голову. Некоторые спотыкались и падали, их затаптывали, и эта безумная масса неслась, размахивая шипастыми дубинками. А противоядие все никак не действовало. Дальше медлить было нельзя.

— Вперед, братцы! С нами Бог! — скомандовал Роман Святославич, обнажил меч, и тяжелая конница русичей сорвалась с места наперерез зомби-воинам. Он очень не хотел задействовать главный козырь русского войска, но что оставалось делать.

Вдруг, не добежав несколько десятков шагов до копейщиков, резко остановился один из воинов в звериной шкуре. Он схватился за голову, упал на землю и забился в судорогах. Следом за ним затормозили еще несколько. Кто-то из них тоже свалился на землю, кто-то остался стоять и ошалело смотрел по сторонам. До копейщиков добежали лишь немногие, но их оказалось недостаточно, чтобы сломить строй касогов. Действие дурман-зелья заканчивалось! Разум возвращался к бывшим хазарским пленникам. Воины не понимали, где они находятся и почему они одеты так нелепо, если это поле боя. А потом крик ужаса раздался из сотен глоток — прийдя в себя, несчастные поняли, что на них железной лавиной несется тяжелая конница русичей с копьями наперевес. Повезло тем, кто каким-то чудом успел отбежать в сторону или притвориться убитым. Остальных просто смели и размазали по степи. Но перед смертью они успели сыграть свою роль — хоть ненадолго сдержали убийственный натиск конницы Мстислава.

Рустам пустил в бой последний свой резерв — своих соотечественников, хорезмийских гвардейцев. Это были ветераны, закаленные в многочисленных боях. Именно благодаря им каган Исхак смог воплотить в жизнь свои замыслы и стать тем, кем он стал. И именно благодаря им в этот день битва не закончилась. Латная конница хорезмийцев смогла связать боем русских дружинников, не дав им добраться до своего полководца. Теперь силы были равны, и ни русичи, ни хазары, как ни старались, все никак не смогли добиться перевеса.

На других участках боя прогресса тоже ни у кого не было. Битва продолжалась до позднего вечера, пока обе стороны не разошлись от усталости по своим лагерям. Основным достижением союзного войска в этот день было то, что они смогли лишить преимущества хазарскую армию и добиться паритета сил. С другой стороны, хазары помешали русичам и их союзникам добиться быстрой победы.

Не закончилась битва и на следующий день, хотя снова и те, и другие сражались отважно. А на третий день прибыли послы от полководца Рустама — он вызывал на поединок аланского царя Дургулеля. Драться нужно было до смерти. Проигравшая сторона обязывалась сдать оружие и отступить к своей столице. Дургулель принял предложение — это был неплохой шанс одним ударом закончить эту долгую битву. Аланский царь поцеловал крест, а Рустам поклялся на Коране, что условия договора будут непременно соблюдены. Хотя Рустам слыл лучшим поединщиком не только в Хазарии, а и по всей прикаспийской и кавказской земле, аланский царь был уверен, что на его стороне Бог и правда, а значит, и победа тоже должна быть за ним. Так оно и вышло.

Оба были уже немолоды, но бились на равных, понимая, что у каждого это, наверное, самый важный бой в жизни. Их начищенные доспехи ярко блестели на солнце. Солнечные лучи отражались от клинков обоих противников, и казалось, что они сражались пылающими мечами. Каждый из них знал толк в фехтовании, но, хоть они и наносили неглубокие раны друг другу, долго никто не мог поразить соперника. В какой-то момент Дургулель отвлек внимание Рустама обманным ударом сверху наискось, а когда тот поднял щит, алан нанес сокрушительный удар между пластин доспеха хорезмийца. Темная кровь потоком хлынула на землю. Щит выпал из левой руки хорезмийца, а остаток сил он потратил, чтобы не выпустить меч из правой длани. Рустам понял, что убит, и устало улыбнулся противнику.

— Спасибо, что отправил меня прямиком к Аллаху! Я не думал, что встречу достойного противника и боялся умереть от старости на своей постели. А так я погибаю с оружием в руках от руки царя. О чем еще мне было мечтать? Сдержи свое слово — не губи моих воинов… Аллах Акбар!

Увидев, как их непобедимый полководец упал замертво, хазары испустили вопль отчаяния и разочарования. Но договор был договором, и его пришлось соблюдать. Однако, многие хазары отказались сдать оружие, а отступили в сторону Итиля, опасаясь, что аланский царь не сдержит слова и прикажет перебить их, как только они станут безоружными и беспомощными. Однако, умнее оказались те, что все же исполнили последнюю волю Рустама, но решили не возвращаться в свою столицу.

Израненный в бою царь Дургулель слег залечивать раны, а главнокомандующим союзными силами был назначен следующий по рангу — тмутараканский князь Роман Святославич.

Когда вернувшиеся в Итиль хазары принесли горестную весть о поражении в битве и гибели Рустама, каган Исхак вначале резко вскочил со своего трона, а затем упал на него в изнеможении. Его лицо мертвенно побледнело, тонкие пальцы были сжаты в кулак, а глаза горели мрачным огнем.

«Ну вот я и потерял своего последнего друга, — проносились мысли в его голове, — Единственного верного и преданного друга. Рустам был со мной от начала до конца. Может, и не стоило его ввязывать в это всё… Может быть стоило оставаться газнийским ученым, со временем добиться должности главного придворного ученого и не затевать всего этого… Нет… Это была моя мечта. И она осуществилась, благодаря моему уму и таланту. Ну и Рустам помог, конечно. Хоть и отдал свою жизнь… Но все же — что такое жизнь человеческая? Если бы Рустам не пошел за мной — он бы так и остался простым владельцем харчевни. А я бы никогда не стал каганом… Эх, Рустам, Рустам… Все эти сотни придворных лизоблюдов недостойны одной твоей жизни. Я готов был бы всех их казнить, лишь бы можно было вернуть жизнь тебе.

А что есть вообще человеческая жизнь? Люди живут просто так, без определенной цели или для того, чтобы оставить свой след в Истории? Впомнить, хотя бы те великие пирамиды, что видел я в детстве. Сколько тысяч лет они стоят и сколько простоят еще? А ведь их тоже построили люди. Рабы. Мои предки. Многие из них умерли молодыми при строительстве пирамид. А могли бы еще жить многие годы. Но с другой стороны — их уже нет много лет назад, но дело рук их живет в веках. Не это ли главное — сохранить память о себе? Даже если это стоит тысяч жизней».

«Конечно, легко рассуждать, когда ты при этом жертвуешь не свою жизнь, а всего лишь каких-то рабов», — заговорил где-то далеко давно забытый голос совести.

«Нет, я был рожден для более высокой цели, — возразил Исхак сам себе, — я не уйду в Вечность безликой тенью — память обо мне будет жить в веках. Ведь я из руин создал империю. И неважно, сколько умрет простых смертных ради этого. Они бы все равно умерли. Каждый из них мог бы добиться того, чего добился я. Нужно лишь было приложить усилия и терпение. Много усилий и терпения. Но оно того стоило. А они предпочли быть простыми ленивыми людишками и заслужили свою участь. Никого и ничего не жаль. Кроме моего хорезмийского друга…»

«А кому ты оставишь это всё? У тебя нет ни семьи, ни детей. Кто понесет знамя Новой Хазарии? Кто сможет победить наступающих врагов?» — снова проснулась совесть.

«Я не могу проиграть — ведь я был избран Всевышним на эту роль. Если нужно — я заманю врагов в город, сожгу его вместе с ними и со всеми жителями Итиля. И снова смогу возродить Хазарию из пепла. Я еще на многое способен» — заткнул он голос своей совести.

Всё то время, пока кагана терзали его мысли, в тронном зале замерли в безмолвии и прибывшие воины, и царедворцы. Наконец первый советник Азария кашлянул, чтобы привлечь внимание кагана.

— О, повелитель, враг уже скоро будет у ворот. Что прикажешь предпринять? И, позволь мне предложить сохранить жизни всем вернувшимся воинам — они нам пригодятся для защиты города.

— Закон непреложен — всем, трусливо покинувшим поле боя — смерть! Всем без исключения. Убить всех трусов и предателей!

— Но, повелитель, нам сейчас дорог каждый воин…

— Молчать! Никогда не терпел и сейчас не потерплю в своей армии трусов!

— Но наш полководец Рустам… Это был его приказ, — осмелился высказаться один из выживших командиров.

— За то, что не сберег своего полководца, ты умрешь первым, — сказал каган, невзирая на старость, резко поднялся с трона, быстрым шагом подошел, вынул кривую саблю из богато украшенных ножен и одним ударом снес голову несчастному.

— Азария, приказываю всем готовиться к осаде! Распорядись, чтобы на крыше каждого дома стояли бочки с горючей смесью. Устроим им геенну огненную! Я — ваш Богом данный правитель и я всё сказал!

Первый советник переглянулся с тарханом Язидом — последним оставшимся в живых хазарским полководцем. Перспектива погубить цветущий город в огне казалась обоим страшнее, чем отдать его на несколько дней на растерзание русичам. Хотя обо всем же можно договориться…

Союзному войску недолго пришлось осаждать стены Итиля. Достаточно было одного дня плотного артобстрела из катапульт, чтобы боевой дух защитников города упал. Хазары первым делом попробовали разбить тараны и катапульты врага, организовав вылазку. Однако, умелым маневром отрезав хазарских нападающих, половцы хана Сакзя истребили почти весь атакующий отряд. Узнав, что у хазарской столицы осталось мало защитников, князь Роман приказал идти на штурм сразу после того, как были готовы тараны и осадные лестницы. С первой попытки штурма взять Итиль не удалось, но Роман Святославич не отчаивался, убедившись, что численное превосходство на стороне союзной армии. Молодой князь приказал атаковать сразу с трех сторон, чтобы растянуть по периметру городских стен защитников города.

Накануне второго штурма к нему в палатку тайно прибыла хазарская делегация во главе с тарханом Язидом. Туда же был приглашен и хан Сакзь. Хазарский полководец, тмутараканский князь и половецкий хан о чем-то долго совещались, но, в конце концов, все трое остались довольны беседой и пожали друг другу руки.

А наутро русский таран пробил врата Итиля. У защитников надвратной башни не хватило кипящего масла, чтобы остановить его натиск. В разбитые ворота устремилась половецкая конница во главе с самим ханом Сакзем. Вслед за ними в город въехали дружинники князя Романа, а уж затем зашла аланская и касожская пехота. Сопротивление захватчикам оказывали лишь хорезмийские гвардейцы кагана, лично преданные ему. Городское ополчение и регулярная хазарская армия сложили оружие.

Сакзь ехал на коне по опустевшему городу, жители которого попрятались в своих домах. Теперь этот город должен был стать его городом. Город, названный его именем, ведь именно Сакзь и его люди первыми въехали в Итиль. Так обещал князь Роман. Если он сдержит свое слово — у половцев начнется новая оседлая жизнь. А русичи навсегда станут их союзниками, по крайней мере, для его племени.

Теперь у половцев будет целых три дня пограбить этот богатый город. Категорически запрещалось только устраивать пожары и убивать мирных жителей, кроме тех, кто будет оказывать сопротивление. Но об этом уже побеспокоился наместник Итиля. Все самое ценное итильцы успели спрятать, а от захватчиков все равно откупались серебром и золотом, но не жизнями. Итильцы для виду повозмущались, но в принципе, были не против. Как говорили хазары: «Спасибо, Боже, что взял деньгами».

Сакзь ехал и любовался прекрасным городом, какого впредь никогда не видал. Мог ли он подумать об этом раньше? Итиль, город, который для его предков был всегда чем-то недосягаемым, теперь будет его владением. Теперь он будет носить название Сакзин. Покойный хан Тарх мог бы гордиться своим вторым сыном. Все-таки хорошо, что он согласился на предложение русского князя. Хотя, если бы княжескую грамоту не привез муж его сестры, то, скорее всего, Сакзь бы не стал помогать вчерашним врагам. Хвала Тенгри-хану за то, что надоумил Сакзя семь лет назад не казнить попавшего к нему пленника!

На крышах домов Сакзь заметил заготовленные бочки. Вот о чем предупреждал хитрый хазарин — в этих бочках, видимо, было страшное зелье, способное воспламенить все вокруг. Неужели хазарский каган способен был уничтожить свой прекрасный город, лишь бы тот не доставался победителям? Впрочем, неважно, больше Итиль кагану не принадлежит. Осталось совсем немного, и эта война будет закончена.

Каган Исхак покинул Итиль. Он бросил всё: свой прекрасный, но не приспособленный к осаде дворец, все свои сокровища, и что было более ценно для него лично — все свои книги и научные трактаты. У него осталась только заветная пластина, с которой он не мог расстаться. Вместе с последней сотней преданных ему гвардейцев на большой галере вниз по реке он отплыл в свою неприступную крепость, которую соорудил на безымянном скалистом острове в Гирканском море. В этой крепости, из которой был только один выход, его никто не смог бы достать. Здесь можно дождаться последнего союзника — хазарский флот, бесполезно осаждавший ненужный уже Семендер. У захватчиков не было кораблей — так что на море Исхак смог бы еще одержать не одну победу. А дальше всё снова сможет повернуться в его пользу. Недаром же он избран Яхве.

Исхак бросил прощальный взгляд на город, который возродился лишь благодаря его воле. Итиль стоял всё такой же красивый, на берегу одноименной реки, неподалеку от ее впадения в Гирканское море. Где-то вдалеке были слышны крики, отдаленный шум битвы, но каган ожидал большего. Он хотел бы, чтобы Итиль пылал, чтобы пламя взмывалось до небес. Пусть бы сгорело всё, но не досталось врагам! Пусть бы сгорели все предатели, которые вынудили кагана покинуть свою столицу!

В крепости Исхак наконец-то ощутил спокойствие. Здесь можно было пережидать осаду сколько угодно. А в лабиринте, вырубленном возле главного входа в крепость, сотня воинов могла сдержать пару тысяч противников. Каган отправил весточку к адмиралу флота с требованием срочно отправить все суда к острову. Теперь бояться было нечего и осталось только дождаться погони.

Впрочем, погоня долго ждать себя не заставила. Через неделю прибыли три галеры из Итиля с русскими воинами на борту. Около трех сотен русичей. Смешно! Скоро все они полягут на проклятом острове. Противники разбили на каменистом берегу небольшой палаточный лагерь. Неподготовленность русичей ввергала хазарского кагана в недоумение. Неужели они надеялись взять эту крепость, не соорудив даже захудалых осадных лестниц? Вдруг среди русов каган заметил старика в звериной шкуре. Он показался Исхаку странно знакомым. Где же они могли встречаться?

Русичи не спешили атаковать. Вперед вышел необычный старик и что-то закричал на хазарском. Ветер донес до Исхака, стоявшего на крепостной стене, лишь обрывки фраз.

«Ты… давно… часть… у меня…». Зрачки Исхака расширились, и глаза готовы были выпрыгнуть из орбит — в руках старика он увидел часть пластины, за которой охотился так долго. Она была так близка впервые почти за сорок лет! Рассудок старого кагана помутился — он не стал ждать ни своих собственных кораблей, ни пользоваться явным стратегическим преимуществом. Исхак приказал немедленно организовать вылазку с ночной атакой на врагов.

Надо отдать должное гвардейцам кагана, бились они отважно, несмотря на троекратное преимущество противника. Тем более, что внезапного нападения не удалось — их уже ждали. Пластина Кудеяра была хорошей приманкой. Все хорезмийцы полегли в этом неравном бою. Но Исхак не обращал внимания на доблестное сражение своих гвардейцев. Воины ему нужны были в качестве отвлекающего маневра. Он чувствовал небывалый прилив сил — с колоссальной уверенностью, походкой двадцатилетнего юноши, а не семидесятилетнего старца, каган спешил навстречу бессмертию. Кроме того, собрав наконец весь артефакт, он надеялся заполучить власть над временем.

— Оставьте меня! Дальше я сам! — крикнул каган кинувшимся его сопровождать гвардейцам.

С легкостью зарубив по пути одного за другим троих противников, Исхак ворвался в палатку, где должен быть обитать нужный ему старик. И действительно, на походном столике его цепкий взгляд увидел недостающую часть той самой пластины. Вдруг дорогу ему заступил старик в звериной шкуре. Теперь в его руке был не привычный суковатый посох, а обнаженный меч.

— Отойди с моего пути и не мешай мне взять то, что по праву должно принадлежать только мне. И, клянусь Яхве, я разрешу вам отсюда убраться живыми, — надменно бросил Исхак.

— Нет уж, каган, это тебе придется отдать то, что ты отнял у меня много лет назад, — возразил незнакомец.

— Так это ты был тогда на руинах Беленджера? За тобой я безуспешно гонялся столько лет? А ты трусливо от меня убегал… Видишь, судьба привела тебя снова ко мне. Последний раз предупреждаю, отдай пластину по-хорошему. Все равно ты не умеешь ей пользоваться. За эти годы я стал правителем великой страны, а ты как был оборванцем, так и остался.

— Надо было убить тебя еще сорок лет назад, сколько жизней можно было бы сохранить! — возмущенно воскликнул Кудеяр.

— Ты думай, с кем говоришь, гой! Чьих жизней? Тех, кто никогда не будет благодарен за все, что делаешь для них? Тех, кто будет роптать, даже если ты будешь осыпать дождем из золота и серебра? Тех, кто и имени-то своего написать не может? Я, и именно я создал державу, которая способна была бы покорить весь мир, если бы вы мне не помешали.

— А я жил в лучшем государстве на свете, где каждый человек мог свободно трудиться и получать достойный заработок за свой труд. Каждый мог обеспечить себе безбедную старость, и был уверен в завтрашнем дне. А такие, как ты, всегда вредили и через тысячу лет не перестанут вредить простому человеческому счастью.

— Не бывает таких государств и не будет никогда! — бросил каган, — Каждому свое — кто-то должен править, а кто-то подчиняться и беспрекословно выполнять волю правителя. Лишь единицы могут пробиться с низов к вершинам власти, и я тому подтверждение. Свобода — слишком ценный дар, и нельзя ее раздавать всем подряд. Так что не говори небылиц!

— Хочешь, докажу свою правоту? Давай соединим пластину вместе, и я покажу тебе свою Родину — Советский Союз. Ты увидишь, как живут свободные люди!

— Много лишних слов, рус, — поморщился Исхак. — Хватит болтать, пришло время покончить с тобой!

Два клинка одновременно взмыли вверх. Обоюдоострый меч Кудеяра высек искры, столкнувшись с кривой саблей Исхака. Два убеленных сединами старца бились со всей яростью молодых воинов, понимая, что для каждого из них этот бой может стать последним. По сути, это и был главный поединок в жизни обоих. Если какие-то битвы еще принесет грядущее тому, кто победит в этом бою, они будут не так важны. Вдруг Кудеяр, поднатужившись, нанес особо мощный удар, который Исхак парировал своей саблей совсем рядом с гардой. По какой-то причине прекрасная дамасская сталь не выдержала — сабля разлетелась в руках кагана. Он ошалело уставился на обломок своего оружия, а Кудеяр, не теряя ни мгновения, пронзил насквозь своего соперника.

— Нет! Нееет! Нееееет! Всевышний, почему ты оставил меня? — завопил Исхак. — Я был так близок к победе. Я не должен умереть.

Злорадно ухмыляющийся Кудеяр достал из-за пояса старый кинжал.

— Это тебе за Шурика Знаменского! Это — за княжича Евстафия! Это — за наших воинов павших! А это — за мою исковерканную жизнь! — приговаривал он с каждым ударом кинжала, выплескивая всю накопившуюся за эти годы ненависть.

Жизнь пронеслась перед глазами Исхака. Он вспомнил детство в Египте, годы учебы у Бируни, верного друга Рустама, свои научные изобретения, взлет и падение Новой Хазарии. Был ли он счастлив? Пожалуй, да. Но, как ни странно, ни тогда, когда стал всесильным властелином мощной державы, а тогда, когда открывал для себя безграничную вселенную науки. Но раскаиваться и что-то менять было уже поздно. Жизнь покидала тело кагана.

— Вы еще вспомните обо мне, когда получите мой прощальный подарок, — сорвалось с холодеющих губ Исхака. Но это были его последние слова.

Так закончил свой земной путь талантливый ученик великого Бируни, придворный ученый Газны, талантливый изобретатель, первый и последний каган Новой Хазарии Исхак бен Завулон.

Глава ХХХIV Первый воинский госпиталь

В занятом союзной армией Семендере стараниями Михаила Ратиборовича, Георгия Ватомуроса и Сергея Матвеева была развернута лечебница для воинов, которую они назвали «Первый воинский госпиталь». И он действительно был первым — отдельного госпиталя для лечения воинов разных национальностей и вероисповеданий пока еще никем придумано не было. Сюда поступали воины со всех направлений — штурмовавшие Итиль, отправившиеся в погоню за каганом Исхаком и даже получившие ранения еще под Дедяковым и в битве за Семендер. Все они получали здесь квалифицированную помощь. И хотя со временем туда стали поступать и пленные хазары, и мирные жители, которых все же лечили отдельно от воинов и содержали в обособленных палатах в рядом стоящем здании, название «Первый воинский госпиталь», или просто «Госпиталь» в народе прижилось.

Госпиталь располагался в просторном здании на берегу Каспийского моря в трехэтажном дворце бывшего семендерского вельможи. Теперь в просторных дворцовых залах, где еще месяц назад гуляли племянники кагана Исхака, хазарские богачи пили вина и услаждали взоры плясками полуголых танцовщиц, были оборудованы две операционные, три перевязочные и палаты для пациентов общей сложностью на полторы сотни коек. Местные семендерские лекари, не изменив своему врачебному долгу, тоже присоединились к персоналу госпиталя. Один из них принес с собой экземпляр «Канона врачебной науки» великого Абу Али ибн Сины на хазарском. Вот тут как раз и пригодилось владение Соломона, ученика Матвеева, этим языком. Благодаря его переводам, лекари русичей смогли вполне ознакомиться с шедевром восточной медицины и сразу же применить полученные знания на практике. Кроме того, в работу лечебницы внедрили и тмутараканский опыт применения «лечебной плесени» и методов асептики.

Со всех сторон дворец был окружен пышными садами. В прохладной тени инжиров, фиников и абрикосов воины дышали свежим морским воздухом и отдыхали после различных манипуляций. Неспешный ритм госпитальной жизни и само великолепие природы помогало им восстановить душевные и физические силы после тягот похода и жарких боев. В редкие часы отдыха лекари тоже прогуливались по дворцовому саду. Это прибавляло им сил и энергии для дальнейшего тяжелого кропотливого труда.

Кроме лечебной работы служители госпиталя занимались также и благотворительностью — одно из подсобных помещений дворца было превращено в трапезную, где кормили всех нищих и обездоленных. Со временем в госпиталь стали стекаться неравнодушные семендерцы. Одни занимались приготовлением еды и кормлением своих раненых родственников и соотечественников, другие стирали и штопали им одежду или наводили порядок в палатах, третьи изготавливали бинты и перевязочный материал. Работа нашлась для всех желающих. И коллектив госпиталя получился дружный, несмотря на то, что это были представители разных народов и разных сословий. Многие впервые ощутили, что значит быть полезным не только для себя и своей семьи, но и для других людей. Хотя по сути, русичи были захватчиками для населения Семендера, но с местными они обходились лучше, чем ставленники кагана — князь Роман не допустил грабежа и погромов в городе, а потому уставшие от грабительских налогов Исхака семендерцы быстро прониклись симпатией к союзной армии и сочувствием к раненым.

Раненых хазарских воинов, поклявшихся больше не поднимать оружие ни против аланов, ни против русичей, лечили тут же. Только их палаты были отделены от палат их бывших противников отдельным входом с вооруженной охраной, ведь клятва клятвой, а неприязнь все же осталась. Нелегко прощать бывших врагов. Хотя некоторые хазарские воины, понимая, что уже никогда не вернутся обратно к кагану, пытались завести дружбу с русичами, аланами и касогами, чтобы в дальнейшем сражаться в их рядах. У многих это получалось — простому солдату всегда легче договориться с другим таким же солдатом, когда над ними не стоит командир. Далеко не все хазары были профессиональными воинами, многие были виноградарями или рыбаками, добровольно-принудительно призванными каганом Исхаком для похода.

После первичной обработки ран при поступлении сестры милосердия заботливо обмывали воинов, подбривали запущенные за время похода бороды, переодевали в чистые холщовые длинные рубахи, запасы которых регулярно пополнялись местными швеями, а затем кормили, если позволяло их состояние. Питанием раненых воинов и сотрудников госпиталя занималась местная девушка Алькраса, что в переводе на русский означало «крапива». Но, в отличие, от этого жгучего растения, девушка окружала раненых теплом и лаской, кормила вкусной свежей едой. После того, как количество раненых стало все возрастать день ото дня, Алькраса организовала и возглавила целую команду поваров, отлично справлявшихся со своей работой. Каспийское море всегда было богато рыбой, а потому, даже при перебоях с доставкой продуктов на столах всегда была жареная и печеная рыба, а также вкуснейшие рыбные пироги, наподобие расстегаев. Привыкшие к простой походной еде воины уплетали за обе щеки кулинарные шедевры Алькрасы и всё нахваливали ее талант, ведь никто не уходил из госпиталя голодным. Потерявшим много крови воинам по рекомендации Матвеева, знакомого с диетпитанием при лечении анемии, для поднятия уровня гемоглобина давали усиленный мясной рацион и поили гранатовым соком, из плодов, выросших в местном саду. Лекарям, их помощницам и сиделкам тоже еды хватало, им не приходилось думать о пропитании, и они могли полноценно сосредоточиться на выполнении своих профессиональных обязанностей.

Старый друг Матвеева Никола тоже оказался очень полезен госпиталю — после исцеления раненой руки он активно включился в госпитальную жизнь. Никола был мастером на все руки (и на здоровую, и на выздоравливающую), как всегда, спокойно и уверенно он чинил буквально всё, что выходило из строя, и даже ремонтировал поврежденные строения. За короткое время парень стал самым настоящим завхозом, и по всем бытовым вопросам можно было обращаться именно к нему. Первым делом он соорудил пару тандырных печей и сделал систему подачи воды из колодца, чем значительно улучшил работу кухонной службы и покорил сердце Алькрасы, которой теперь не нужно было несколько раз в день с ведрами идти за водой.

К сожалению, все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Еще не начали поступать первые раненые после битвы с воинством Рустама, как к Семендеру подошел огромный хазарский флот и закрыл вход в бухту. Теперь из нее невозможно было выбраться, минуя пятнадцать хазарских галер. На предложение сдаться русский гарнизон ответил категорическим отказом, что взбесило хазарского адмирала Шуджу. Попытка взять Семендер приступом с моря тоже не увенчалась успехом — с высоких стен защитники из башенных орудий смогли потопить несколько лодок штурмующих, а гарнизонная конница резким наскоком добила остатки высадившегося на песчаный пляж хазарского десанта.

Тогда Шуджа решил сменить тактику. Начался планомерный обстрел города из дальнобойных орудий, установленных на кораблях. Дефицита снарядов хазарский адмирал не испытывал — боеприпасы для его эскадры регулярно подвозились из Ширвана, чей правитель не только получал хазарское золото, но и был рад поквитаться со своими давними неприятелями — русами. Не рискуя больше осаждать Семендер, несколько сотен воинов с кораблей высадились южнее города и разбили укрепленный лагерь. Тем самым они перекрыли дорогу на Дербент, отрезав защитников Семендера от поставок продовольствия. Сами же они добывали пресную воду и продовольствие в окрестных деревнях, периодически вступая в схватки с русскими разъездами. Пользуясь отсутствием флота у русичей, хазары безраздельно господствовали на морском горизонте Семендера и зажигательными снарядами ежедневно разрушали еще совсем недавно свой собственный город, безуспешно вынуждая сдаться непокорных русичей. Каждый день уносил чьи-то жизни. Многие семендерцы подались в бега, но значительная часть осталась в городе и подвергалась обстрелам. Понятно, что все раненые, как мирные жители, так и воины, поступали на лечение в госпиталь, благо, он находился за вдающимся в воды Каспия мысом, и хазарские снаряды туда не долетали. Ежедневная битва за жизни, которую вели лекари госпиталя, была ничуть не легче битв, гремевших где-то на севере Новой Хазарии.

И хоть в посылаемых с кораблей снарядах не было пороха и взрывчатых веществ, и они были не так опасны, как современные мины и снаряды «Градов» или «Точки У», осколки раскаленного металла вполне могли представлять опасность для жизни своих жертв, а сопровождаемый этими ядрами огонь тоже представлял собой мало приятного. То в одной, то в другой части города вспыхивали пожары, каждый из которых при сильном ветре мог бы уничтожить весь город. Наместник города Вислоус из добровольцев сформировал пожарную команду, и отважные пожарные с крепостных башен следили за горизонтом, первыми попадали на места возгорания и оперативно их тушили. Порой пожарные попадали под обстрелы, и тоже поневоле становились пациентами госпиталя.

Хазарский адмирал Шуджа больше любил устаивать обстрелы в вечернее и ночное время, чтобы любоваться желто-красными языками пожаров на фоне темного неба. Его не сильно интересовало, куда именно попадут зажигательные снаряды, ведь основной целью было постоянно вносить панику и сумятицу и принудить русский гарнизон города к капитуляции. А этого можно было достичь изнуряющими ежедневными обстрелами. Но проходили дни, недели, а упрямые русичи не хотели сдаваться ни в какую, и это очень злило хазарского адмирала. Мало того, русичи где-то раздобыли или соорудили катапульты, из которых стреляли со стен порта и не давали кораблям Шуджи вплотную приблизиться к порту и вести еще более массивный обстрел города. Еще больше его злило отсутсвие вестей из Итиля, ведь было непонятно, смогло ли войско Рустама разбить армию захватчиков, и когда моряки под его началом наконец смогут заблокировать город с суши, чтобы у врагов не осталось ни шанса. И в бессильной злобе адмирал снова и снова отдавал приказ обстреливать несчастный Семендер. Для мирных семендерцев каждая ночь превращалась в ужас и кошмар.

А в это время в госпитале не прекращалась работа. С северных ворот в него везли раненых воинов союзной армии, а с восточной части города — пострадавших в результате обстрелов. За сутки поступало до пятидесяти человек. Для обеспечения круглосуточной работы госпиталя, все восемь лекарей — пятеро прибывших (Георгий Ватомурос, Михаил Ратиборович, Сергей Матвеев, Соломон Маркович и Шен Чен) и трое местных (Юсуф, Пинхас и Коснятин Ставрович) — организовали ночные дежурства бригадами по два человека. В случаях же массового поступления раненых в любое время привлекались все сотрудники госпиталя. Таким образом, кроме ежедневной работы, Сергею приходилось бодрствовать сутки через трое и ожидать поступления новой порции раненых. Однако, по сравнению с другими лекарями, все же у него было преимущество. Ведь, кроме второго дежурного лекаря с ним всегда выходила в ночную смену верная жена. Ольга помогала не только на операциях и в перевязке раненых, но и скрасить одиночество в редкие ночные минуты передышки. В разговорах на медицинские и прочие темы они могли провести всю ночь, и Матвеев очень радовался тому, что не потерял интерес к общению с женой и после четырех лет совместной жизни.

Спустя какое-то время семендерцы стали приносить в госпиталь своих больных и раненых детей. Приобретшая опыт в лечении собственных сыновей Ольга принялась лечить местных детишек, и показала такие впечатляющие результаты, что по общему решению совета лекарей госпиталя ее посвятили в детские лекари, к ее собственной несказанной радости и гордости за жену Матвеева.

Утро в госпитале начиналось с некоего подобия врачебной «пятиминутки», на которой обсуждались все происшествия минувших суток: тяжелые поступившие больные, проведенные операции, санитарные потери. Это было инициативой Матвеева — он хотел, чтобы тут тоже было что-то напоминающее привычную ему современную больницу. Заодно так все лекари узнавали о всем, что творится в госпитале. Идея быстро прижилась, и теперь главный лекарь, которым князь Роман еще до своего отъезда назначил Михаила Ратиборовича, каждое утро внимательно слушал доклады дежурных лекарей и раздавал указания на грядущий день. Потом следовал палатный обход с контролем состояния пациентов, а затем все лекари непосредственно приступали к своей работе — операциям и перевязкам раненых. К слову сказать, благодаря слаженной работе лекарей и умелому применению методов асептики и антисептики, за всю работу госпиталя не было ни одного летального исхода — и это было настоящим чудом, ведь пролечено в госпитале было множество воинов. Исключение составляли лишь те, кого привозили уже в агонирующем состоянии, но таких было немного. Большинство тяжелораненых воинов умирало уже на поле боя.

Естественно, при тогдашнем уровне развития медицины полостных операций лекари не делали, но иссечением грыж, ушиванием различных ран, ампутациями конечностей и сращиванием переломов занимались практически каждый день. «Дядя Миша» из одному ему известных лечебных трав изготовил лечебный элексир, который применялся непосредственно на раны и реально способствовал их скорейшему заживлению. В одном из помещений дворца он организовал молельную комнату, украшенную иконами, для исцеления душ раненых. Шен Чен активно применял свои волшебные иголки как для купирования острых состояний у больных, так и для реабилитации раненых. Матвеев вспомнил свои знания по фармакологии и организовал выпуск физиологического раствора для восполнения объема циркулирующей крови у раненых. Это был простейший раствор и готовился он в тех условиях так: чистую ключевую воду кипятили, растворяли в ней обычную поваренную соль, несколько мешков которой были найдены в подвалах дворца, из расчета 9 граммов соли на литр воды, а затем охлаждали до комнатной температуры и разливали по небольшим стеклянным сосудам, предварительно обработанных огнем. У местного стеклодува заказали полые стеклянные длинные трубочки, из которых изготовили первые капельницы. Эта нехитрая мера помогла спасти жизнь многим раненым, потерявшим много крови и нуждавшихся в ее восполнении. Матвеев наконец смог усовершенствовать свою «лечебную плесень» для парентерального введения и теперь вводил внутримышечно необходимое для раненых лекарство с помощью воссозданных по его чертежам многоразовых шприцов. Последние тоже изготавливались стеклодувом, теперь полностью работавшим для нужд госпиталя.

Двое местных лекарей, Абрам и Пинхас, давали раненым снотворное зелье немного в других пропорциях, чем это делал Тихомир, но на качество наркоза это не влияло, а наоборот делало его более глубоким. Хирурги приступали к своей работе, часто продолжавшейся до вечерних сумерек. Такая нелегкая совместная работа не только сплотила всех лекарей, но и обогатила их колоссальным опытом.

Как-то Сергей разговорился с семендерскими лекарями — они оказались достойными людьми, весьма образованными для своего времени.

— Жаль, что мы с вами поначалу были на разных сторонах в этой войне, — сказал как-то Матвеев. — Лучше бы мы познакомились при других обстоятельствах, например, на каком-нибудь пиру.

— А мы и не хотели войны. Не хотели похода, затеянного нашим каганом, — ответил Абрам, — Большинство моих друзей и родственников хотели просто жить в добрососедстве с аланами. Торговать с ними было гораздо выгоднее, чем воевать. Тем более, что все ключевые стоянки по Шелковому пути и так были наши, а аланские, русские, да и любые караваны, останавливаясь на них, и так нам должны были платить. Но что поделать, теперь мы стали заложниками этой ситуации.

— Тут главное, не изменить делу, которому ты служишь, — продолжил его друг Пинхас. — Не предать себя и тех, кого пообещал лечить. В мирное время наше ремесло приносило нам неплохой доход. Но как было написано на кольце у царя Соломона «Все проходит, пройдет и это». Прошло мирное время, наступило военное, но потом снова будет мир, я уверен. Что бы сказала моя мама, если бы я бросил ее и убежал в никуда? А заодно и всех своих многочисленных родственников, которые не оставили Семендер.

— Кто бы что тебе не говорил о хазарах, но знай, что не все мы такие, как каган Исхак, — перебил его Абрам, — Да, его большая заслуга, что он воссоздал нашу державу, но последнее время он стал слишком жесток не только с противниками, но и со своими собственными подданными. Да и назначение наместниками Семендера этих двух молодых ослов — Эрмии и Завулона, которые только и делали, что пили и веселились, тоже не придает кагану уважения. Понятно, для чего нужны все эти походы, если казна тратится на прихоти юных паразитов. Каган Исхак за последнее время сильно изменился и из-за этого погубит, если еще не погубил, созданное им детище.

— Так, а почему же вы не свергли его, раз были им недовольны, — спросил Матвеев. — Неужели во всей Хазарии не нашлось более достойного кандидата на престол?

Но тут привезли новых раненых, и вопрос Сергея так и остался без ответа.

За все время работы семендерского госпиталя перед Матвеевым промелькнуло сотни лиц раненых и больных людей, но лишь некоторые отпечатались в его памяти надолго. У него даже промелькнула мысль когда-нибудь написать мемуары на эту тему, но тогда было явно не до погружения в воспоминания, нужно было работать. Причем работать быстро, аккуратно и качественно. Раненых было немало, но Сергею такой темп работы нравился. Он в полной мере ощущал свою полезность и понял, что не зря попал в этот мир — именно здесь, в этом госпитале он и должен был находиться. Как тогда, во сне про молодого Кудеяра, который все равно должен был пойти в поход и очутиться диковинным образом в прошлом, так и Сергей отчетливо осознал, что его предназначениев составе тмутараканской рати в семендерском госпитале. Парень чувствовал прилив сил и ощущал вдохновение в работе. Как будто он фрегат, которому в паруса мощно дует попутный ветер, и он идет по бескрайнему лазурному морю к своей цели. Как будто действительно Господь помогает ему возвращать здоровье этим несчастным, но мужественным людям — русичам, аланам, половцам, хазарам, да впрочем, неважно… Значит, не зря он шесть лет штудировал медицину в университете, а потом лекарское дело при монастыре. Вот где его знания пригодились в полной мере!

Однажды в госпиталь поступил воин, которого звали Рябина. Скорее всего, было у него и православное имя, но все называли его именно так. Матвеев вообще заметил, что хотя подавляющее большинство русских воинов было крещено, но многие из них предпочитали употреблять свои прозвища или языческие имена, приберегая православные имена для служб в церкви или суеверно опасаясь сглаза. Так вот, у этого самого Рябины была сломана нога в битве с армией Рустама, на нее наложен фиксирующий лубок, а сверху лубка нога была туго забинтована повязкой из грубой ткани.

«Видимо, полевые лекари постарались, — отметил про себя Матвеев, — Ну что же, уже неплохо». Однако, всё было бы ничего, если бы из-под повязки не доносился какой-то странный неприятный запах. Да и Рябина постоянно корчился от боли, хотя был не безусым юнцом, а опытным воином, привыкшим к различным ранениям и переломам. Даже крепкое вино ему эту боль не заглушало.

Георгий Ватомурос на обходе тоже почувствовал странный запах и предложил Сергею снять повязку с раненой ноги и посмотреть, что же там происходит. Стонущего Рябину взяли в перевязочную. Как только повязка была снята, зловонный запах окутал всё помещение, и лекарям предстала нога Рябины во всей своей красе. Его правая раненая нога была отечна, раза в три больше неповрежденной левой. Кожа вокруг раны, нанесенной, очевидно боевым топором, раздробившим несчастному голень, была серо-синюшного цвета. Из раны, где были видны обломки костей, вытекала темная жидкость, похожая на грязную сукровицу и издающая этот запах. При надавливании на кожу четко ощущалась крепитация — звук хруста снега на морозе. Рябина резко застонал от боли. Георгий и Сергей переглянулись — эта была газовая гангрена, грозная патология, при которой бедолага мог расстаться не только с ногой — его шансы на выживание тоже стремились к минимуму.

Причина гангрены тоже была налицо — рана была плохо обработана, свидетельством чего были комочки грязи и остатки штанов воина, которые Георгий извлек из раны.

— Неужели у них было столько раненых, что его просто не успели качественно обработать, — возмутился Матвеев. — На Тихомира и Артемия это не похоже. Это же не первый их поход и далеко не первый раненый!

— Но лубок же ему наложили, да и повязку тоже, — возразил Георгий, — Значит, время на обработку раны у тех, кто это сделал, все-таки было. Не думай плохо о Тихомире и Артемии — они не только твои друзья, но и мои ученики. А ты помнишь, как я вас учил, пусть жестко, зато самое важное вы запомнили навсегда, я надеюсь. А в первую очередь то, что рана должна быть чистой и хорошо промытой. И уж тем более в ней не должно быть грязи и посторонних предметов.

— Да я-то помню, только ТАКОЕ впервые вижу. Хотя за эти пять лет всякого повидать пришлось. Ума не приложу, как в этом случае поступить.

— В первую очередь, нужно погрузить его в глубокий сон, чтобы мы смогли эту рану хорошенько обработать, — распорядился Георгий, — Зовите сюда Абрама, да поскорее. У нас есть два варианта. Первый, и самый очевидный — ампутировать ему ногу и спасти жизнь. Второй — попытаться ногу спасти, но это будет большой риск для его жизни. Все-таки лучше жить одноногим, чем умереть с обеими ногами. Непростой выбор…

— Учитель, а давай поборемся за его ногу, — предложил Сергей, — у меня почему-то есть стойкая уверенность, что у нас все получится. С Божьей помощью, конечно!

— А если у него начнется огневица? (Так в те времена называли «сепсис» — заражение крови)

— Как только мы увидим первые признаки огневицы, то тогда ампутируем ногу и будем спасать его самого.

— Есть в вас, русичах, неистребимое желание рисковать. В этом я убедился за то время, что живу на Руси. Давай попробуем рискнуть, и да поможет нам Христос!

Убедившись, что наркоз подействовал, и Рябина громко захрапел, Георгий и Сергей принялись за его пострадавшую конечность. Для начала они тщательно промыли чистой кипяченой водой и обработали ее водой, в которой длительно лежали три серебряных креста — для дезинфекции — затем иссекли омертвевшие участки тканей и сделали по три лампасных разреза с обеих сторон голени. Из разрезов вытекла грязно-зеленая жидкость, и рана очистилась. Обломки костей Георгий сопоставил максимально анатомично, а на ногу снова наложил лубок, который можно было бы снимать для перевязки раны.

Утомленный Рябина после операции проспал почти целые сутки. На следующее утро ему было уже легче, и нога на перевязке выглядела явно посвежее. Для улучшения эффекта и скорейшего выздоровления воина его теперь отпаивали гранатовым соком, а рану обрабатывали поочередно отваром ромашки и дубовой коры с добавлением капли крещенской воды. Кроме того, как местно на рану, так и внутримышечно, Сергей вводил больному раствор «лечебной плесени». Грамотно назначенное лечение быстро пошло Рябине на пользу. Страшная гангрена постепенно начала отступать. Первым ушел запах, потом исчезла крепитация и стали понемногу затягиваться раны. Рябина выздоравливал на глазах. Прошло совсем немного времени, и его было уже не узнать. Через месяц он снова смог наступать на больную ногу, а еще через пару недель покинул госпиталь на своих двоих ногах. Перед уходом он горячо поблагодарил своих спасителей, крепко обнял их и долго тряс им руки на прощание.

— Ну что, чувствуешь удовлетворение от нашей работы? — спросил Георгий у Матвеева, провожая взглядом уходящего ратника.

— А то как же! — отозвался парень. — Не зря моя чуйка сработала — не зря мы рисковали. Еще одного воина в строй вернули, еще одну жизнь спасли. Вот ради такого и стоит работать лекарем.

Следующий запомнившийся Матвееву пациент поступил практически сразу после выписки Рябины. Звали его Берёза, и были у него сильно ранены обе ноги.

— Не иначе как мы санитарами леса заделались, — наигранно возмущался Сергей. — Будем теперь лекарями-дендрологами, деревья врачевать будем, — сказал он своему ученику и другу Соломону.

Но тот ничего не ответил, округлившимися глазами наблюдая за раненым. И там было на что посмотреть. Пока Берёзу обрабатывали и готовили к операции, он рассказал свою историю.

Как оказалось, хоть сражения с основными силами хазарского кагана и происходили на севере, но разбойничьи шайки из хазар-дезертиров шастали по округе, грабя мирных жителей и нападая на русско-аланские разъезды. Вот в одном таком разъезде и был Берёза. Поскольку давно никаких происшествий не было, воины проявили беспечность и не заметили вражеской засады. Разбойники напали внезапно, кинув в воинов два сосуда с зажигательной смесью и выпустив с десяток стрел. Одна из них вонзилась в руку Берёзы, а «бомба» взорвалась рядом с копытами его коня, раздробив ему обе передние ноги. Воин почувствовал резкую боль в правой стопе, но даже не успел на нее посмотреть. Истекающее кровью животное взбрыкнуло и упало на своего седока. Оглушенный и ошалевший от боли Берёза потерял сознание.

Когда он очнулся и выполз из-под туши коня, то обнаружил, что все его пятеро товарищей по дозору убиты и обезоружены. Берёза попытался встать на ногу, но закричал от боли — взорвавшаяся «бомба» лишила его трех пальцев на стопе. Левая нога если и не была сломана, то, по крайней мере, сильно ушиблена — на нее упал убитый конь. Кое-как воин вытащил стрелу из руки и перевязал свои раны. Живых рядом не было никого, помощи было ждать не откуда, идти Берёза тоже не мог, да и не знал куда. Местность для него была незнакомая. Восстановив в уме маршрут по обрывкам воспоминаний он пополз в предполагаемом направлении Семендера. Трое суток добирался раненый воин, питаясь падалицей и водой из луж. Как назло, тмутараканские разъезды по пути ему не попадались. Наоборот, он чуть не угодил в лапы тех самых разбойников, но припал к земле, притаился, и они его не заметили. Наконец, в десяти верстах от Семендера он наткнулся на тмутараканский патруль, привлек его внимание и лишился сил.

— А ты не заметил, когда у тебя в ране завелись они? — спросил Матвеев, указав Берёзе на опарышей — маленьких червячков, кишаших в ноге воина. Их было великое множество — десятки, а может быть, и сотни. И именно это так смутило Соломона. Действительно, зрелище было малоприятное.

— Честно признаться, не до того было. Я полз и полз, что было сил. Боли не чувствовал, только желание выжить и поскорее выбраться к своим. А что, всё вельми худо? Эти маленькие твари сожрали всю мою ногу?

— Да нет, ты можешь им даже сказать спасибо, — произнес Сергей. — Они сожрали мертвую плоть, и не дали распространиться заразе. А так бы ты Богу душу отдал, и никто бы об этом и не узнал. Пусть всю стопу мы тебе и не спасем, ибо это невозможно, но в сапогах это будет незаметно. А с Божьей помощью на обе ноги встать ты сможешь, только надо немного потерпеть, а потом много позаниматься над твоим восстановлением. Ну что же, приступим.

В операционную пришел Георгий, увидел ситуацию и тоже захотел поучаствовать в операции. Впервые в операционной бригаде было три хирурга. Опытным движением Пинхас погрузил Берёзу в сон, а лекари провели щадящую ампутацию стопы, сохранив больному пятку. При этом были отделены все плюсневые кости, пересечена связка между 2-ой плюсневой и 1-ой кубовидной костью, и сформирован рубец на тыле стопы. Это было очень важно, ведь после заживления раны исключалась нагрузка на нее при ходьбе. А так на пятку впоследствии Берёза смог опираться и ходить, пусть и немного прихрамывая. В наше время такая операция называется операцией Лисфранка, но в XI веке названия у нее еще не было.

Благодаря правильно подобранному лечению, отличному питанию и ласке и заботе прислужниц госпиталя — прообраза современных медсестер и санитарок — Берёза быстро восстанавливался. Через месяц все его раны зажили, и однажды на госпитальном дворе Сергей и Соломон встретили воина в полном боевом облачении и сапогах, тщательно скрывавших культю правой стопы.

— Ну вот и всё, — улыбаясь, сказал Берёза. — Я полностью здоров благодаря вам. Да спасет вас Господь! Низкий вам поклон, лекари.

— Рады видеть результаты своего труда! — ответил Матвеев. — Я же говорил, что ты всё же сможешь встать на обе ноги.

— Да, ты был прав. Но кое-чего все равно вы не предполагали, — хитро улыбнулся Берёза, — Хотите, покажу?

И тут он пустился в пляс прямо посреди госпитального двора. Было непривычно наблюдать за танцующим воином, тем более осознавая, что в правом сапоге у него только половина стопы. Сергей и его ученик переглянулись. Соломон в восхищении покачал головой, дескать, вот на какие чудеса медицина способна. А Берёза все танцевал и танцевал вприсядку под звуки обстрела, доносящегося откуда-то из порта, и этот танец был высшей благодарностью для лекарей.

Семендерский порт стал местом и печальных и радостных событий. В один из дней при обстреле погиб прекрасный местный лекарь Коснятин Ставрович. Он был потомком тех русичей, кто с князем Святославом больше ста лет назад разгромил Хазарию, да так и остался в покоренных землях. Потомок этого дружинника прошел отличное обучение и стал высококлассным лекарем. Коснятин Ставрович запомнился Матвееву как блестящий профессионал, особенно в области терапии, с хорошо развитым интеллектом и широким кругозором. Он очень обрадовался приходу русичей и сразу же после открытия госпиталя предложил свои услуги. По достоинству оценив его колоссальный опыт, Михайла Ратиборович поручил всех терапевтических пациентов именно ему. А еще Коснятин Ставрович любил готовить вкусный бодрящий напиток, напоминающий современный кофе, от которого у его коллег прибавлялись силы, и они могли работать, не покладая рук сутки напролет. Он всегда оказывался там, где был нужен и помогал всем делом или ценным советом. И в тот злосчастный день тоже оказывал помощь раненому воину, пока пущенная с корабельной баллисты тяжелая стрела не пронзила его насквозь. Коснятин умер на месте, на передовой, как настоящий воин. И русичам, и семендерцам тяжело было прощаться с коллегой, с которым бок-о-бок им довелось трудиться много дней подряд.

А потом пришло освобождение от ежедневных обстрелов и от агрессии адмирала Шуджи, и было у этого освобождения лицо Мстислава. Он появился в Семендере спустя три месяца после начала работы госпиталя. Похудевший, с обветренным лицом и радостной улыбкой на губах зашел он к своему побратиму Сергею и его коллегам.

— Здравы будьте, люди добрые!

Лекари поскакивали со своих мест в лекарской и восторженно приветствовали воина.

— Благую весть я принес вам — каган Исхак повержен! Богомерзкой Новой Хазарии более не существует. Союзное войско возвращается в Семендер, и через несколько дней князь Роман и царь Дургулель будут здесь.

— Ура! Слава Богу! Хвала великому Яхве! — раздались радостные восклики.

— Только есть у нас небольшая проблема — хазарский флот, — мрачно сказал Георгий, — Он уже два месяца держит город в осаде и уходить не собирается. Неужели у нашего войска есть корабли, чтобы справиться с врагами.

— Есть, — заговорщически подмигнул Мстислав, — И есть план, как разобраться с этими недобитками с наименьшими потерями с нашей стороны. Впрочем, вы скоро сами все увидите. А пока накормите моих воинов и дайте им место для отдыха — нам еще предстоит ночью работёнка.

Оказалось, вместе со Мстиславом прибыло всего сто всадников, но и для них нужно было найти место для ночлега.

Матвеев подошел к Мстиславу, чтобы узнать подробности, но тот ушел от комментариев.

— Не держи на меня обиды, друже, но я пообещал князю никому не разглашать наш план. А я человек слова, ты же знаешь. Могу только обрадовать тебя, что с нами приехал твой друг Алан. Он уже излечился от последствий колдовского зелья и жаждет отомстить хазарам.

— Где же он? — нетерпеливо спросил Сергей.

— Пойдем со мной, ежели не занят. Он тоже зело ждет встречи с тобой. Оказывается, он тоже смыслит в лекарском деле, а я и не знал.

Алан стоял на улице в тени высокого платана. Увидев старого друга, он улыбнулся во весь рот и так крепко обнял Сергея, что у того аж кости затрещали.

— Мы пережили эту войну, Серёга! — похлопал его по плечу Мамаев, — Хотя, как подумать, что меня запросто могли грохнуть свои же, мурашки по спине идут. Ну ничего, осталось сделать последний штрих и — свобода! Мне так много нужно тебе рассказать, но для этого нужно много пива и не меньше пары кило нежнейшего шашлыка, как я умею готовить. Так что придется потерпеть до завтра, хотя как хочется приятно провести время уже сегодня.

— Да и мне тоже нужно тебе столько интересных клинических случаев поведать! Сегодня не мое дежурство, и раненых вроде немного. Может, не будем откладывать на завтра то, что можно выпить сегодня? Или ты чем-то занят?

— Это военная тайна, — улыбнулся Алан. — Могу лишь сделать небольшой намек. Видишь те корабли? — указал он на хазарские галеры.

— Лучше бы я их не видел! Как они мне уже надоели за эти три месяца!

— Так вот завтра ты их уже и не увидишь. Но я тебе ничего не говорил. И ты тоже молчок — пусть это будет нашим маленьким секретом.

— Естественно, друже. Я только хочу пожелать вам удачной охоты!

— А вот это не помешает, — согласился Алан и пошел готовиться к ночному мероприятию.

Тем временем сгустились сумерки, и наступила ночь, последняя ночь этой войны. По крайней мере, в это очень хотелось верить и Сергею, и его жене, и всем сотрудникам госпиталя. Осознание того, что уже завтра не будет никаких обстрелов, а потом вернется войско из Итиля, и все отправятся домой, придавало сил, и заставляло сердце биться чаще. Только бы у них все получилось, только бы их план удался!

Ночь выдалась безлунной, и это было на руку Мстиславу и его команде. Вместе с ним в руинах порта собралось двадцать полуголых воинов, одетых только в кожаные штаны. Мстислав обвел взглядом своих бойцов, убедился, что все готовы, и сделал знак рукой. По команде все, как один, вышли на берег, взяли оружие в зубы и погрузились в темные воды. Бесшумно, стараясь не расплескивать волну, они поплыли в сторону вражеских кораблей.

Менее чем через полчаса русский десант уже взбирался на палубы хазарских галер и пока одни быстрыми ударами уничтожали ничего не подозревающих и не успевших сориентироваться врагов, другие разворачивали орудия и стреляли по соседним кораблям. Одновременно были захвачены две ближайших галеры, но оставалось еще тринадцать.

Адмирала Шуджу разъярил дерзкий поступок русичей, и он приказал открыть огонь по захваченным кораблям. Пока хазарские моряки приготовились к бою, ратники Мстислава отправили еще одно вражеское судно на дно. Но потом им самим пришлось горячо, ведь на них обрушилась мощь всего хазарского флота. Однако, к тому моменту, как начался массированный обстрел, русичей на вражеских кораблях больше не было — они уплывали обратно в город. На бортах обоих галер оставалось лишь по шесть самых бесстрашных воинов, стрелявших из корабельных катапульт и прикрывавших отход товарищей. Они продолжили стрелять даже тогда, когда корабли запылали, и в свете этих огромных факелов были заметны черные точки голов русских десантников, бодро плывущих по направлению к порту. Шуджа был так зол, что приказал стрелять по этим головам, не жалея снарядов.

Его подчиненные бегом принялись исполнять приказ, как вдруг раздался испуганный крик: «Адмирал, на нас напали». Этот крик сменился яростными возгласами — хазарский флот был атакован с тыла. На небольших, но многочисленных суденышках на галеры Шуджи напали настоящие пираты — пираты Каспийского моря, нанятые в Итиле князем Романом и аланским царем. Увлеченные боем хазары не заметили, как из-за мыса и скалистых необитаемых островков к ним подошли маленькие юркие струги, похожие на ладьи русов. Пираты взяли на абордаж сразу несколько хазарских галер, и теперь уже хазары были заперты в бухте. А из порта на подмогу пиратам выплывало сразу несколько десятков лодок, в которых сидели до зубов вооруженные и нереально мотивированные тмутараканские, аланские и касожские воины.

Как только загорелось первое хазарское судно, скрытно подобравшиеся к вражескому лагерю аланы с двух сторон напали на ничего не подозревающих хазар. Последних было больше и, придя в себя от неожиданности, они начали теснить непрошенных гостей. Однако, тут на выручку аланам подоспела легкая половецкая конница, резким наскоком ударившая в тыл хазарам. Конные половцы с легкостью разили пеших противников. Союзных аланов в темноте они распознавали по белым повязкам, которые те обвязали вокруг голов непосредственно перед нападением. Хоть кипчакам и пришлось сделать большой крюк, обходя хазарский лагерь с запада и выходя на дербентскую дорогу, но они успели как раз вовремя, и этим ударом решили исход схватки. Вражеский лагерь был разгромлен.

Морское сражение продолжалось до первых проблесков рассвета. Взошедшее солнце озарило неприглядную картину — вся акватория бухты была усеяна трупами хазарских моряков. В живых не оставили никого, кроме адмирала Шуджи, впоследствие повешенного на площади Семендера — слишком уж долго он и его воины безнаказанно уничтожали город, не жалея ни воинов, ни мирных жителей. Две ладьи медленно догорали, пять уже покоились на дне морском, оставшиеся восемь достались в качестве военного трофея пиратам. Их капитан дал слово никогда не нападать ни на Семендер, ни на Итиль, благо, Гирканское море большое, и им было, где поживиться. Конечно, доверять пиратам было нельзя, но в тот момент они были единственной надеждой русичей, не имевших своего флота.

Как и обещал Мстислав, это была последняя битва той войны. На этом полномасштабные боевые действия закончились, уступив место мелким стычкам с торками-дезертирами, но госпиталь функционировал еще в течение месяца, долечивая оставшихся раненых, количество которых с каждым днем все уменьшалось, ведь таких массовых поступлений, как раньше, больше не было. Лекари ликовали — за время работы госпиталя они смогли вернуть в строй целое войско — три тысячи воинов и еще столько же мирных жителей. Матвееву на какую-то долю секунду показалось, что все его приключения закончилось, но это было совсем не так.

Глава ХХХV Назад, в будущее

Утром десантники, поддерживая с двух сторон под плечи, привели в госпиталь стонущего Алана Мамаева — хазарское копье пробило ему левый бок. Лицо бедолаги было покрыто холодным липким потом, он держался за раненый бок, а его пульс был слабым и очень частым. Тряпка, которую он прикладывал к ране, постоянно пропитывалась кровью.

Пришедший на смену Сергей осмотрел рану друга. К своему великому сожалению Матвеев заподозрил проникающее ранение с повреждением селезенки. Нужно было идти на полостную операцию. В то время такие операции почти никто не делал из-за несовершенных методов анестезии, но Сергей решил рискнуть. Ни теряя ни минуты, он позвал Михаила Ратиборовича, Георгия Грека, Абрама и вкратце объяснил им ситуацию.

— Сожалею, но твой друг может умереть во время операции, — участливо сказал дядя Миша.

— Да, риск есть. Но если мы ничего не будем делать, то он уж точно умрет. А так мы хоть попытаемся его спасти.

— Но тогда придется дать ему двойную дозу снотворного, — высказался Абрам. — Боюсь, его сердце может не выдержать.

— Посмотрите на него — он молодой парень, воин, — пристально оглядев Алана, произнес Георгий. — Если что — потерпит, Обидно будет, ежели он умрет. Давайте начинать поскорей.

Абрам напоил раненого снотворным зельем, через пять минут Алан захрапел, и операция началась. Абрам все время, пока длилось оперативное вмешательство, держал руку на пульсе оперируемого и прислушивался к его дыханию.

Хирурги вошли в брюшную полость, и нашли источник кровотечения. Как и предполагал Матвеев, это оказалась селезенка.

— Давайте попробуем ее зашить, — предложил Георгий.

— Она кровоточит из каждого вкола, — отметил Сергей, — Я предлагаю удалить селезенку от греха подальше и перевязать питающие ее сосуды. Без селезенки он точно прожить сможет, А вот истечь кровью у бедняги все шансы есть.

К счастью, старшие коллеги поддержали его предложение, удалили поврежденный орган, лигировали крупные сосуды и послойно ушили рану.

Алана в бессознательном состоянии перевели в палату, и Сергей всю ночь просидел у изголовья кровати друга.

«Не переборщил ли Абрам с зельем? А точно мы все сосуды перевязали? Не начнется ли у Алана сепсис — все-таки операция была полостная и тут просто необходимы антибиотики. Достаточно ли было моей «лечебной плесени?» — роились мысли в голове Матвеева, но ближе к рассвету и его ненадолго сморил сон.

Когда Сергей открыл глаза, его друг уже очнулся и улыбался ему.

— Спасибо, что спас мою жизнь, Док! — слабым голосом сказал Алан.

— И тебе спасибо, Док, что спас нас и весь город от вражеского флота. У вас же получилось? Как все прошло?

— Если не считать, что меня чуть не замочили, то план Мстислава сработал идеально. Хазары нас не ожидали и отхватили по полной. А потом еще и пираты им добавили.

— Что, правда, вам помогали пираты? — удивился Сергей. — Я вот настоящих пиратов так и не видел.

— Не много потерял, скажу я тебе, Док! Выглядят они как обычные разбойники, только на кораблях. Наш царь, оказывается, заключил с ними договор под Итилем. Да и не было у меня времени особо на них смотреть — я немного был делом занят. Слушай, а что за наркоз дают у вас в госпитале?

— А что, понравилось? Это фирменный рецепт местных лекарей. Они его хранят в тайне.

— Все было хорошо, и боли я не чувствовал почти. Только на несколько мгновений мне показалось, что я второй раз в жизни схожу с ума.

— В смысле — второй раз? А как было в первый?

— Ой, Док, лучше тебе не знать, — поморщился Алан. — Это было, когда мы попали в плен к хазарам под Алхан-Калой. Нас, как диких зверей, держали в глубокой яме, закрытой металлической решеткой. Тяжелораненых и слабаков сразу убили, а сильным воинам, типа меня, насильно дали пить какое-то зелье. Горькое и гадкое. Хуже всего то, что голова полностью лишается всех мыслей, и ты начинаешь делать все, что тебе приказывают. Знал бы ты, какими мерзостями нас заставляли заниматься хазары, издеваясь над нами. Но я не буду тебя «грузить». Хуже всего, что нас заставляли жестоко пытать и убивать своих же. Чувств, кстати, я тоже не ощущал никаких, кроме неутолимого голода. Хорошо еще, что память сохранила только обрывочные воспоминания об этом ужасном периоде моей жизни. Страшно даже представить, что мне приходилось есть. Слава Богу, что меня спасли от участи живого мертвеца, от этого кромешного ада наяву.

— Извини, Док, что заставил тебя вспоминать эти ужасы. Отдыхай! Тебе сейчас нужен покой и диетическое питание. Вот увидишь, как у нас в госпитале отлично кормят. Я к тебе еще зайду сегодня, — сказал Матвеев и ушел на утренний обход, обдумывая все услышанное.

Теперь он заходил проведать друга несколько раз на дню, и был очень рад, что состояние Алана начало улучшаться — он повеселел и нахваливал госпитальную еду, тем более, что его откармливали свежайшим мясом и отпаивали его любимым гранатовым соком. Правда, он еще был очень слаб: сказалась большая кровопотеря (литра 2, не меньше, по расчетам Сергея). По хорошему, ему бы надо было перелить пару гемаконов донорской крови, но Алан к своему стыду не знал собственной группы крови, а у Матвеева не было стандартных сывороток, чтобы ее определить и провести пробы на совместимость. Пришлось довольствоваться усиленным питанием, что помогало раненому достаточно быстро восстанавливаться. На следующий день с помощью друга Мамаев начал вставать и ходить по палате, а вскоре — и самостоятельно.

Однако, это мнимое благополучие продлилось недолго. На пятые сутки ближе к вечеру у раненого началась небольшая лихорадка, которой вначале не придали большого значения. Но через пару дней жар усилился и стал сопровождаться ознобом, сотрясающим все его тело. К этому присоединилась такая сильная потливость, что за сутки приходилось несколько раз менять постельное белье.

Сергей осмотрел друга и отметил, что его смуглая кожа у того заметно побледнела и приобрела даже какой-то восковой оттенок, а черты лица заострились. На запавших бледных щеках контрастно выделялся нездоровый румянец. Жизнерадостный Алан был безучастен и угрюмо смотрел перед собой. Всегда готовый к шуткам и никогда не терявший оптимизма, теперь он молчал и лишь тяжело и часто дышал. Случилось то, чего так боялся Матвеев — у Алана развивался сепсис. Сергей недоумевал: они же своевременно и правильно провели операцию, устранили источник кровотечения, обработали операционное поле кипяченой водой, сразу назначили антибиотики. Откуда же взялась инфекция? Молодой лекарь запаниковал, ведь у него не было чем лечить друга. Неужели Алан умрет у него на глазах после проведенной операции? Матвеев хотел идти на релапаротомию — повторную операцию, чтобы установить и ликвидировать очаг инфекции, но Алан был уже настолько слаб, что не перенес бы повторного вмешательства.

Ни Михайла Ратиборович, ни Георгий Ватомурос ничем не могли помочь несчастному Алану, состояние которого никак не улучшалось. Кроме того, будучи врачом, Мамаев и сам понимал свой диагноз и к чему он может привести. Сергей морально стал готовиться к худшему. Даже весть о возвращении в Семендер русской армии не могла поднять настроение ни тяжело больному Алану, ни тем более, переживающему тяжелое состояние друга еще и как личное поражение, Матвееву. Ольга, как могла, пыталась утешить мужа, но даже у нее это не получалось.

— Не казни себя, ты же сам меня учил, что все в руках Божиих, — поглаживая его голову, говорила она.

— Да, ты права, любимая, но все-таки, где же я допустил ошибку? — повернул к ней искаженное муками совести лицо Сергей.

— Но ты же сам говорил, что если бы вы его не прооперировали, он бы уже давно умер. Значит, вы ему хоть на несколько дней, но продлили жизнь. Я убедилась, что ты с другими лекарями, хоть и можете делать многое, но всё же не всесильны. Посмотри, скольким людям вы уже жизнь спасли.

— Должен же быть какой-то выход…

— Мне очень жаль, но единственный выход — смириться. И знать, что он погиб, как герой, защищая осажденный город и нас с тобой.

Но выход открылся внезапно и самый неожиданный. В день прибытия русской армии в Семендер Матвеева разыскал Кудеяр. Радостный старик увидел грустного Сергея, подпиравшего голову рукой.

— Возрадуйся, Сережа, война с хазарами закончилась! Мы победили! А самое главное, у меня теперь наконец-то есть вот что, — он торжественно продемонстрировал Матвееву все три части золотой пластины. — Я не хочу откладывать ни дня. Слишком долго я ждал этого момента! Завтра же едем на руины Беленджера, тут всего-то два дня пути. Представляешь, через три дня мы будем наконец-то дома, в своем времени!

— Я рад за тебя, дед! И за нашу победу тем более! Вот только возвращайся в будущее один — я никуда не поеду. Я четко осознал, что мое место здесь.

— Но как же… — опешил Кудеяр. — Как же твои родители, друзья-товарищи? Работа врача в хорошей клинике, про которую ты мне давеча плешь проел? Неужели все это неважно?

— Теперь — нет. Родители, я уверен, уже смирились, что я пропал, сколько уже лет назад? Шесть? Да они сойдут с ума, если я вдруг заявлюсь к ним спустя шесть лет после того, как якобы утонул в озере. Друзья? Настоящих друзей, готовых пойти за мной и в огонь, и в воду, не ища какой-то выгоды, я нашел именно здесь. Здесь же я встретил свою истинную любовь, и не могу бросить ни жену, ни своих детей. Работа? О лучшей работе, чем у меня здесь, в госпитале, и тем более — в Тмутаракани, я и мечтать не смею. Так что, прости, дед, но я остаюсь.

— Значит, так вот, да? Ты, конечно, молодец, Сережа! — еле скрывая раздражение, продолжал Кудеяр, — Но из-за твоего геройства и я никогда домой не попаду. Помнишь же, я тебе рассказывал, что попали мы сюда с Шуриком Знаменским вдвоем. Значит, и возвращаться тоже вдвоем надо, только на этот раз не с ним, а с тобой. Один я уже пробовал, не получилось… — виновато опустив глаза, выдавил из себя старик.

— То есть меня ты готов был оставить одного здесь, а мне вменяешь в вину мое «геройство»? — обиделся Матвеев.

— Прости, Сережа, но слишком велик был соблазн попробовать. Я сорок лет охотился за этой прелестью… И теперь она моя…

— Моя прелесть! — передразнил Сергей Кудеяра. — Тоже мне Голум! А пластина действительно красиво выглядит. Хорошая работа, тонкая, — залюбовался он.

Даже в разобранном состоянии пластина восхищала своей красотой и изящностью исполнения. По периметру кольца, внутри которого была змея, были нацарапаны слова на незнакомом языке. На спине у змеи была очень натурально выгравирована чешуя. Вместо глаз у нее были два крохотных рубина, приковывавшие взгляд. Среди мыслей Матвеева стали закрадываться чуждые помыслы о богатстве и могуществе. Парень помотал головой, чтобы убрать наваждение, и посторонние мысли пропали.

— Ладно, дед, извини, некогда мне с тобой долго болтать — у меня друг умирает…

Сергей встал и направился к палате Алана, надеясь подбодрить умирающего друга. И тут внезапно Матвеева осенило. Он остановился и резко развернулся к Кудеяру.

— Постой, ты говоришь, что назад переместиться могут только двое из нашего времени?

— Я так и знал, что ты передумаешь, — заулыбался Кудеяр.

— Я не о том. Будь добр, спаси Алана. В эру антибиотиков широкого спектра действия, современных препаратов дезинтоксикации и эфферентных методов терапии у него гораздо больше шансов на спасение. Короче, телепортируйтесь вместе с ним — и все останутся в выигрыше. Только, боюсь, до Беленджера он может не дожить.

— Да Беленджер уже не так принципиален, — сказал старик повеселевшим голосом, — я чувствую, что и здесь есть место силы, откуда мы можем переместиться. И оно здесь неподалеку. Только мне нужна будет твоя помощь.

Они вместе вошли в палату Мамаева. Алан немного оживился, увидев Сергея, но все равно был в очень печальном состоянии.

— Собирайся, Док, мы сейчас отправим тебя домой.

— Куда — домой? — не понял Алан. — В Магас я не доеду, или к тебе домой, в Тмутаракань? Так туда я при всем желании не доберусь. Силы оставляют меня. Док, можно я умру здесь, в госпитале. Мне у вас нравится.

— Ты не понял, Док. Домой, в Донецк, в наше время. Это единственный шанс туда попасть и вообще единственный шанс для тебя выжить. Не упусти его, используй обязательно.

Алана не нужно было долго уговаривать. Когда он осознал, что Матвеев не шутит, его глаза загорелись жаждой жизни, и как будто бы вернулась часть утраченных сил. Опираясь на плечо друга, он поднялся с постели и заковылял к выходу из госпиталя. Воины, лежавшие в одной палате с Мамаевым, проводили их удивленными взглядами. Действительно, нечасто увидишь, чтобы тяжелый больной вдруг вскочил с кровати, а лекарь и волхв в волчьей шкуре помогали ему идти.

Они прошли кипарисовую аллею и вышли к практически лишенному растительности мысу, большим треугольником возвышающимся над каспийскими водами. Перед подъемом на мыс все трое остановились. Алану нужно было отдышаться, а Сергей спросил Кудеяра:

— Так значит, вы должны очутиться прямо в Донецке?

— Не совсем. Мы же перенесемся во времени, а не в пространстве. Так что должны появиться где-то в окрестностях Махачкалы.

— Уверен, что в столице Дагестана тоже могут Алану помочь. Давайте-ка ускоримся, а то что-то его состояние ухудшается.

Медленным шагом они добрели до вершины мыса, где стояли две полуразрушенные замшелые колонны какого-то древнего святилища. Возле капители одной из них Сергей обнаружил полустертый знак уробороса, как и на пластине, которую держал в руках Кудеяр.

— Ну что, Сережа, пришло нам время прощаться, — растроганно сказал старик. — Я рад был, что довелось познакомиться с тобой. Из тебя бы получился неплохой ассистент для меня, как будущего профессора истории.

— Но ты же не профессор по медицине, — отозвался Сергей. — История — мое хобби, а медицина — призвание.

— Но все равно, ты благородно поступаешь, спасая своего друга и уступая ему свое место. Хотя может и правда твое место здесь, лекарь тмутараканский и семендерский? В любом случае, спасибо, что помогаешь нам вернуться в наше любимое будущее. Сам понимаешь, я не смогу тебе написать письма, когда мы доберемся на место. Но я могу разыскать твоих родителей и рассказать им о том, что ты жив и твоих достижениях.

— Вот этого не надо, — решительно запротестовал Матвеев. — Не хочу, чтобы они с ума сошли. Пусть лучше все будет, как есть. Ты лучше однажды приснись мне, дед, и расскажи обо всем, что происходит в том мире. А я пока буду продолжать трудиться в этом.

Их беседу прервал стон Алана. Он, видимо, начинал впадать в забытье.

— Однако, не будем терять времени, да и возможность снова обрести свое время, — завершил разговор дед. — Прощай, Сергей Матвеев! На вот, возьми в память обо мне, — Кудеяр снял с шеи волчий клык и протянул его парню. — А ты сейчас сосредоточься на своем XXI веке, постарайся вспомнить его в деталях и возжелай всем сердцем туда попасть, — обратился он к Мамаеву.

— Счастливого пути тебе, дед Кудеяр, и тебе, дружище Док!

Алан уже пришел в себя и слабо улыбнулся другу. Матвеев поочередно обнял обоих. Затем Кудеяр с Аланом стали между двух колонн, старик соединил все части пластины воедино, взялся за один край, а второй предоставил своему спутнику, пробормотал заклинание, сверкнула яркая вспышка света и они исчезли. На месте, где они стояли всего секунду назад, не было ничего, кроме обрывка меха с кожуха волхва да части окровавленного бинта Мамаева.

Спускаясь с вершины мыса, Сергей на долю секунды засомневался в правильности своего решения.

«Быть может, мне тоже стоило попробовать телепорт с ними? Может, можно было переместиться и втроем? Нет, все правильно. Там, внизу, в госпитале меня ждет жена, друзья, коллеги, пациенты. Было бы неправильно их предать. Значит, я правильно сделал свой окончательный выбор. Жребий брошен! Отныне я навсегда остаюсь тмутараканским лекарем, как только мы вернемся обратно в теперь уже ставший мне родным город на берегу Черного моря».

К удивлению Матвеева, пропажи Алана никто не заметил, как будто его никогда и не существовало. Никто, кроме Ольги. Она не могла поверить, чтобы Сергей ничего не знал о таинственном исчезновении своего друга. Делать было нечего, и Матвеев рассказал жене свой единственный секрет от нее. Рассказал всё, без утайки. В конце концов, он устал скрывать от Ольги свое истинное происхождение. Она поначалу была в замешательстве, а потом сказала:

— А я знала, что ты не от мира сего! Догадывалась, что у тебя есть какая-то страшная тайна. Не знала, какая именно, но чувствовала, что есть в тебе непохожесть на всех знакомых мне людей.

— Как ты догадалась?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Мне, наверное, сердце подсказало.

— Ну ты же не будешь меня из-за этого меньше любить, правда?

— Глупый, — снисходительно улыбнулась Ольга, — Конечно же, нет. Ты моя судьба, мы поклялись любить друг друга, и будем делать это до конца жизни и там, дальше, после смерти тоже. К тому же, нас дети дома ждут, запамятовал что ли?

— Согласен с тобой, родная, — прижал девушку к себе Сергей. — Раз уж Господь свел нас, людей из разных эпох, вместе, то мы никогда не должны разлучаться.

Так вместе они и проработали до закрытия госпиталя, который функционировал еще две недели после возвращения Тмутараканского войска. От Мстислава Сергей узнал все подробности победоносного похода на Итиль и гибели хазарского кагана. Узнал он и о том, что согласно договору между аланским царем Дургулелем, тмутараканским князем Романом и половецким ханом Сакзем земля хазарская оказалась разделена. Город Итиль и земли до реки Терек отходят половцам. Итиль отныне будет именоваться Сакзин, в честь хана, войско которого первым вступило на его улицы. Левобережье Терека и город Семендер теперь будут принадлежать русичам, а освобожденные города Алхан-Кала, Дедяков и все горные районы возвращаются Аланскому царству. Касогам, как данникам Тмутараканского князя, но, в то же время, и участникам похода, достается большая часть добычи из покоренных городов.

Хан Сакзь, кстати, навестил своих сестру и зятя в госпитале. Он стал еще более степенным и величественным — как-никак правитель нового государства со стационарной столицей. Он пригласил Ольгу и Сергея в Сакзин и пообещал навещать их иногда в Тмутаракани.

Роман Святославич ликовал — теперь его далекая Тмутаракань, княжение в которой многими считалось ссылкой, в отличие от большинства русских княжеств имела доступ к трем морям: Русскому, Сурожскому и Гирканскому, и могла стать полноценной морской державой. Кроме того, его княжество приобретало новые обширные равнинные земли в Прикавказье и большой портовый город Семендер, и становилось намного больше владений его отца. Аланы и половцы, с которыми он бился плечом к плечу, должны теперь всегда быть его верными союзниками. Это не могло не вкружить голову двадцатидвухлетнему князю. Теперь все красавицы Семендера были его. Он устроил такой праздник в честь победы, о котором еще долго пели песни местные поэты. Столы ломились от яств и от бочонков с вином. Празднество продолжалось неделю, и еще столько же люди отдыхали после длительных застолий. На это князь Роман без тени сожаления потратил всю свою долю добычи с этого похода.

А госпиталь все это время продолжал работать, долечивая последних раненых и помогая им восстановиться перед возвращением домой. Поскольку Семендер теперь становился тмутараканским городом, было решено оставить госпиталь городской больницей, где по собственному желанию оставались лечить страждущих Михайла Ратиборович, Шен Чен и Соломон Маркович.

Наконец настал день, когда князь Роман отдал приказ собираться в обратный путь. Его поредевшее войско уже было готово. Воины сидели на конях, к седлам которых были приторочены мешки с добычей, и тоскливо смотрели в сторону дома, до которого было еще так много дней пути. Но теперь это должен быть не военный поход, а легкая прогулка по союзной аланской земле. Гостеприимные аланы, за месяцы похода сроднившись с русичами, приглашали многих из них к себе домой на угощение, и это грело душу тмутараканским ратникам.

Сергей Матвеев сердечно распрощался с оставшимися коллегами, последний раз взглянул на госпиталь, где с немалой пользой провел столько времени и потратил сил, сел на коня рядом с любящей и любимой женой и отправился в дальний путь в ставшую для них обоих родной Тмутаракань.