Глава 12 ГОЛИАФ

Кэролайн проснулась в жутком состоянии в свое первое утро в комнате в крыле, отведенном для пациентов, за которыми не требовалось особо присматривать. На самом деле она не проснулась, потому что совсем не спала. Она лежала с закрытыми глазами и мучительно размышляла — главным образом, про Дэвида. У нее было письмо, написанное ему Гербертом Эктоном, но она получила указание отдать его, только когда Дэвид вспомнит прошлое. Для нее это означало, что он вспомнит время, которое они проводили вместе, их невинные забавы и жизнь в особняке.

Герберт Эктон предупреждал, что этот период станет «Точкой Омега», но ему сложно увидеть его как следует, поэтому инструкции касательно последних дней были весьма нечеткими.

За границей истории, где сейчас находилось человечество, ничто не определено, и, когда люди, исполненные зла, поймут, какая судьба их ждет, попытки ее избежать сделают их немыслимо опасными. Многие захотят, чтобы погибли все, если суждено погибнуть им самим.

Кэролайн чувствовала, что Дэвид многое помнит, но, если он не вспомнит ее, значит, не будет участвовать в миссии, а время уже почти истекло.

Намереваясь поговорить с ним накануне поздно вечером, она отправилась к нему. Кроме того, Кэролайн рассчитывала, что ей удастся подсыпать ему порошок белого золота, обладающий невероятным могуществом, который они создали в печи в художественной мастерской, надеясь, что он поможет.

Ее удивило, что дверь в его комнаты не заперта. Когда Кэролайн тихонько вошла внутрь, она обнаружила причину: Кэти Старнс ее опередила и теперь делила с Дэвидом постель. По недосмотру — или чтобы сообщить всему миру о своей победе — Кэти оставила дверь открытой.

Кэролайн никогда не предупреждали, что Дэвид может полюбить кого-то другого, и она была возмущена и одновременно испытала глубокую печаль.

Она стояла с пылающим от смущения лицом, чувствуя, как отчаянно болит сердце, и не зная, что делать дальше. Дэвид и Кэти были так заняты друг другом, что не заметили ее, но она все равно, стараясь не привлекать внимания, вышла в коридор.

Когда Кэролайн вернулась к себе, она уткнулась лицом в подушку и расплакалась.

Первым делом, когда она встала утром, то записалась на прием к Дэвиду.

— Нам придется вас куда-нибудь втиснуть, — заявила Кэти бархатным голоском. — Думаю, мы сумеем найти пятнадцать минут.

Заместительница не дура и чувствовала в Кэролайн соперницу, поэтому больше пятнадцати минут ей не светило.

Кэролайн решила, что Кэти придется попереживать, и она ничем не может ей помочь. Она вчера тоже испытала почти невыносимую боль, когда увидела, как они резвятся.

Отец заверил ее, что Дэвид все вспомнит в тот момент, когда ее увидит. Если же будут какие-то пробелы, она покажет ему изображение Кетцалькоатля, и все встанет на свои места.

Ни то, ни другое не сработало, но Кэролайн не могла связаться с отцом, чтобы спросить совета, что делать, — по крайней мере, до тех пор, пока снова не заработают телефоны. Поэтому она ждала и сидела, сложив на коленях руки и наблюдая за соперницей, которая несла Дэвиду чашку утреннего кофе.

Когда та шла по комнате, весь ее вид говорил о победе, которую она одержала, а по тому, как Кэти поставила перед Дэвидом чашку, одновременно бросив мимолетный взгляд на интимные части его тела, Кэролайн поняла, что она думает о проведенной ночи.

Кэролайн постаралась прогнать ярость и ревность, но Кэти все поняла, метнула в ее сторону взгляд, и на мгновение обе не сумели скрыть своего отношения друг к другу. Затем Кэти танцующей походкой и с порозовевшими щеками направилась к выходу… и Кэролайн с ужасом заметила над воротником ее платья предательскую темную тень от метки, прятавшейся чуть ниже.

Кэти подверглась высшему суду! Кэролайн почувствовала, что у нее слегка закружилась голова, и ей стало физически нехорошо. Кэти была первым человеком, на котором она увидела метку, но Кэролайн знала, что таких, как она, будет очень много.

В «Точке Омега» тела перестают скрывать души, и одни из них точно наполняются светом, другие же — тьмой; а те, что учились с ней вместе в классе доктора Эктона, держат на своих плечах груз жизни и идут вперед.

Нести в себе столько зла, что прощение невозможно, трудно, и Кэролайн стало интересно, какие страшные преступления совершила Кэти. Представить себе, что внешне симпатичная молодая медсестра будет отмечена страшным знаком, было трудно.

Кэти держалась совершенно спокойно и не испытывала никакого неудобства — наверное, еще не знала про пятно или не догадывалась, что оно означает. Но она его заметит и все поймет, и тогда тайное зло, которое она несет в себе, вырвется на поверхность, потому что эта женщина просто не может быть тем, чем кажется. Под приятной внешностью прячется настоящее чудовище.

И тут Кэролайн оказалась лицом к лицу с Дэвидом.

— Спасибо, что вернули мне свободу, — сказала она ему после того, как Кэти ушла. — Как Линда?

— У нее случился небольшой сердечный приступ, но с ней все будет в порядке.

— Да?

— Вы считаете иначе?

— Я ничего не считаю, просто спросила.

— Но в вашем вопросе содержался намек на сомнения.

— Никогда ни на что не намекаю и всегда говорю, что думаю.

Дэвид сделал глоток кофе, и Кэролайн решила, что для него это своего рода способ сохранять спокойствие — как, например, трубка для заядлого курильщика.

— Дэвид, ты знаешь, кто я такая?

— Кэролайн Лайт.

— Зачем я сюда приехала?

— По той же причине, по которой люди обычно ложатся в больницу. Вы страдали и хотели получить облегчение.

— Ты знаешь гораздо больше, чем говоришь. Тебе известно, что в детстве мы с тобой были влюблены друг в друга?

— Мне известно про класс, кто вы такая и про… что-то. Золото. Или вроде того. Но я запутался. И вас я не помню. Вы для меня вроде попутчика, с которым я оказался в одном купе в поезде.

— Мне нужно, чтобы ты окончательно проснулся, — сказала она.

Дэвид поводил в воздухе чашкой с кофе.

— А я и не сплю.

— Сейчас я кое-что скажу, и ты можешь отнестись к моим словам, как пожелаешь, — проговорила она.

— Хорошо.

— Мне приснилось, что ты сегодня ночью занимался любовью с сестрой Кэти, и я за вами наблюдала.

От его лица так мгновенно отлила кровь, что оно стало восковым.

— Вы испытываете необходимость сообщить мне об этом?

Кэролайн решила пойти дальше.

— Я видела, как ты лежал на голубой простыне в сиянии лампы от Тиффани — это так сексуально! Я понятия не имела, что он производил предметы эротики — и, господи, почувствовала такую страшную ревность, потому что, Дэвид, тебе придется принять правду, которая состоит в том, что, хотя мы и были детьми, когда приносили друг другу клятвы верности, они не потеряли своего значения до сих пор. И пусть ты ничего не помнишь, сегодня ночью ты мне изменил.

Восковое лицо постепенно начало становиться малиновым. Дэвид удивленно заморгал, взял со стола карандаш, снова положил его, потом опустил подбородок и с силой сжал карандаш в руке. У Кэролайн возникло диковинное ощущение, будто они идут по тоннелю в противоположные стороны. Она испугалась, что совершила серьезную ошибку.

Дэвид вскочил на ноги, вышел из-за стола и встал перед ней. Она почувствовала угрозу в его позе и сказала:

— Я сожалею, что влепила тебе пощечину.

— И я тоже. Мне было больно.

— У меня тяжелая рука, это моя беда. Но ты причиняешь мне боль, Дэвид, очень сильную.

Он нависал над ней, и она чувствовала, что он с трудом сдерживает ярость. В следующее мгновение Дэвид прошел через комнату и рухнул в одно из роскошных кресел, стоявших перед камином. Он что-то бормотал себе под нос, но Кэролайн не разбирала слов.

— Извини, — сказала она и двинулась в его сторону. — Я коснулась болезненной точки и сожалею об этом.

Он очень медленно повернул к ней голову, и она увидела его посеревшее, осунувшееся лицо и глаза, наполненные гневом.

— Окажи мне любезность, скажи, кто из персонала позволил тебе войти в мою спальню?

— Я… никто. Дверь была не заперта.

— Будь ты проклята! Будь проклята!

Кэролайн решила предпринять новую попытку встряхнуть его.

— Дэвид, тебе предстоит исполнить миссию. Не отворачивайся от своих обязательств. Ты должен вывести нас из этого хаоса.

Он вскочил на ноги, словно кресло вдруг стало обжигающе горячим, и снова отошел от нее, стараясь оказаться как можно дальше. Кэролайн поняла, что в глубине души он все знает. Дело не в том, что он не может вспомнить, — он не в силах принять реальность.

— Ты выходила из своей комнаты в свою первую ночь здесь?

Что она могла ему ответить? Один из их одноклассников выпустил ее из запертой комнаты, и Кэролайн отправилась за крошечным запасом белого порошка, который привезла с собой. Она спрятала его около ворот, чтобы сначала проверить, что ей не приготовили ловушку. Золото являлось веществом, обнаруженным представителями НАСА, когда они искали звездную пыль, а также собранным на кругах в полях[34] Англии. Сделать новый порошок без небольшого количества древнего невозможно.

Дэвид вернулся к ней, похожий на льва, готового наброситься на жертву.

— Неужели ты думаешь, что я полный идиот?

— Дэвид, сейчас меняется сама природа реальности, нам предстоит много сделать, и тебе необходимо это признать.

— Полагаю, дурацкие, кровожадные безумные боги ацтеков тоже возвращаются, и мы все очень скоро начнем приносить им в жертву детей?

— Богов нет.

Дэвид показал на глифы над дверью.

— Пару дней назад ты разговаривала как истинная верующая.

— Старые боги представляют собой мифологические принципы забытой науки. В результате последнего катаклизма люди растеряли знания, наука превратилась в миф, который, в свою очередь, стал религией. Закончилось дело тем, что человечество начало поклоняться непонятным принципам, наделив их божественной сущностью. Таковы все религии. Благоговение перед силой науки, существовавшей до появления Египта.

Дэвид молча метал сердитые взгляды.

— Ты же и сам все знаешь! Мы сидели за одной партой, когда нам про это рассказывали.

Он долго на нее смотрел и наконец тихо сказал:

— Да, я знаю.

Но ей показалось, что он погрузился в себя, и его лицо стало уродливым — налившиеся кровью глаза, раскрасневшиеся щеки, злобный оскал — лицо дикаря, охваченного невиданной яростью.

— Подожди, все в порядке, — беспомощно начала она. Каким нежным и наполненным благородством было оно в двенадцать лет. — Быть, как маленькие дети…

— Я уже взрослый человек!

Дэвид как будто преодолел что-то в себе и отошел в другой конец комнаты. Он чувствовал себя животным, запертым в клетке.

— Тебе нужно только принять уготованную тебе роль, и тогда ты поймешь, какое огромное значение имеет наша любовь.

— Мы были детьми. Детская любовь умирает.

— То, что нас связывает, имеет огромное, решающее значение для нашей миссии. Твоя и моя любовь не должна была умереть.

— Знаешь, я многое вспомнил, но только не это.

Кэролайн подошла к нему совсем близко, и Дэвид не стал ее останавливать.

— Тогда начнем сначала.

— Сейчас? У нас нет времени. Для чувств времени не осталось.

— Ты мечешься по кабинету, потому что пытаешься убежать от своей роли, но ты не сможешь, Дэвид. Бежать некуда.

— Надеюсь, такое место найдется, потому что у нас почти не осталось продуктов и топлива, и я не имею ни малейшего понятия, как спасти положение.

И тогда Кэролайн сделала то, что в последний раз делала в подвале этого самого дома, когда они были детьми. Она его поцеловала… но не с осторожной робостью, наполнявшей их отношения тогда, а совсем иначе.

На мгновение они словно окаменели в таком положении, потом Дэвид медленно отодвинулся, и она увидела у него на лице капельки пота. Тогда Кэролайн прижалась к нему, обхватила руками, и они замерли, превратившись в статуэтку, изображающую двух людей в неловкой позе зарождающейся любви.

Кэролайн подняла лицо, обнаружила, что Дэвид на нее смотрит, и вдруг ощутила ту восхитительную слабость во всем теле, которую испытывала, когда они были невинными детьми.

— Давай-ка я тебе что-то покажу, — сказала она.

Дэвид на мгновение закрыл глаза, и его лицо превратилось в изящное, безупречное лицо мученика с древней картины. Когда он снова открыл их, его взгляд впился в нее, словно он впервые ее увидел.

— Что происходит? — едва слышно, будто во сне, пробормотал Дэвид.

Они легли на пол, молча и не сговариваясь.

И вдруг Дэвида пронзило такое сильное желание, что с дикими глазами, прижимаясь к ней и перестав себя контролировать — как ей показалось, — он принялся срывать с нее одежду. Еще секунда, и он стянул брюки, словно вдруг ослепнув, попытался в нее войти. Она, слегка повернувшись, раздвинула ноги… и, когда наконец почувствовала его внутри себя, испытала такое невероятное ощущение, какого не знала до сих пор.

Дэвид выгнул спину, вскрикнул, обнажив зубы, и выскользнул из нее, но она прижала к себе его бедра, и он снова в нее вошел, и на сей раз это было больше, чем секс, больше, чем любое физическое переживание, — мгновение смерти, усиленное мощной, громоподобной, безудержной капитуляцией тела, мыслей и души.

И вдруг оказалось, что они лежат на мягкой траве, а на высоких деревьях вокруг них поют птицы.

— О, господи, — прошептал Дэвид. — Господи, где мы? Что это за место?

— Будущее. Оно твое, если ты захочешь, — ответила Кэролайн. — Чтобы попасть сюда, нужен страх, но только любовь помогает остаться.

Дэвид двигался, не останавливаясь, и с каждым новым движением Кэролайн захлестывала волна такого удовольствия, что ей казалось, будто у нее вот-вот остановится сердце. Потом он поцеловал ее, и его обжигающий язык проник к ней в рот, а птицы продолжали выводить мелодию. Их тела ласкал легкий ветерок, солнце проплыло по небу и зависло над землей, на которую легли длинные тени. И в этот момент они услышали похожую на звон далеких колокольчиков тайную гармонию человеческой души.

Все закончилось несколькими короткими движениями, и Кэролайн подумала, что теперь он наверняка вспомнит их любовь, которая поможет им пройти в ворота времени и в будущее.

В полной тишине они вернулись в знакомый мир, и прохладная, мягкая трава незаметно снова стала старым ковром, на котором они начали свое путешествие.

— Это была твоя картина, Кэролайн, та, что ты рисовала в мастерской. Мне показалось, что мы попали прямо в нее.

— Да, мы там побывали.

— Значит, это вовсе не картина.

— Нет, это навигационный инструмент, который сработал так, как должен. Впрочем, мы не имели власти над своим движением и вернулись. Мы с тобой должны легко туда попадать, чтобы подготовить путь для остальных.

— А почему мы не можем?

— Потому что должна быть любовь, Дэвид.

Он высвободил руку и сел.

Кэролайн видела, что ему хорошо с ней, однако все свелось только к вожделению, желанию солдата удовлетворить себя перед тем, как пойти на смерть.

Женщина поняла, что у нее осталась всего одна карта. И неважно, что сказал мистер Эктон; она знала, что должна прямо сейчас ее разыграть, потому что если этого не сделает, то она навсегда потеряет Дэвида. Без любви путешествие сквозь время — физическое путешествие — продлится не дольше короткого мгновения.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказала она и раскрыла сумочку.

Письмо в выцветшем конверте дал ей отец, когда пожелал удачи в предстоящей миссии. «Ты мой рыцарь, лишенный доспехов, — сказал он тогда. — Моя дорогая, прекрасная девочка». Объятия ее отца, человека, претерпевшего глубокие изменения, были самым священным переживанием в жизни Кэролайн. Она боялась за него, оставшегося в одиночестве в их загородном доме в Вирджинии, без охраны и оружия.

— Это тебе, — сказала Кэролайн. Дэвид посмотрел на конверт. — От Герберта Эктона, — добавила она. — Письмо написано больше ста лет назад.

Дэвид взял конверт и включил великолепную настольную лампу, в которой танцевали и резвились маленькие воздушные феи.

Когда он открыл конверт, старая сухая бумага затрещала, и Кэролайн вдруг испугалась, что письмо рассыплется в пыль. Сейчас, в этот важный момент их жизни, могло произойти все, что угодно, и даже такой провидец, как Герберт Эктон, был не в состоянии предусмотреть всего.

Дэвид молча прочитал письмо.

— Что там написано?

— Ты не знаешь? Я думал, тебе это известно.

— Конверт не вскрывали с того самого дня, как Герберт Эктон написал на нем твое имя и запечатал его.

В глазах Дэвида Кэролайн видела едва заметное мерцание Великого Эликсира, живые искорки фиолетового цвета на голубом давно покорили ее сердце. И в этот момент она позволила себе надежду.

— «Дэвид Форд, — начал читать он, — это письмо передаст тебе женщина, которую ты любишь. Не сопротивляйся и учись. Только не теряй времени, потому что ничего еще не решено. Голиаф следует за ней, он совсем близко». — Дэвид фыркнул. — Все, больше ничего не написано. — Он показал Кэролайн письмо. — И стоит сегодняшнее число.

— «Женщина, которую ты любишь». Он знал, что должно произойти между нами.

— Кэролайн… — начал Дэвид и замолчал, и она вдруг поняла, что он смотрит не на нее, а куда-то за ее плечо.

Обернувшись, она увидела Катрину Старнс, и ее омыли волны такой неистребимой ненависти, с какой она до сих пор не сталкивались. Кэролайн поняла, что эта ненависть рождена мраком, более того, отвращением обиженной женщины.

— Я уже собиралась уходить, — пробормотала она.

— Ну, что ты, — прорычала Кэти. — Трахни его еще раз. Давай, на полу, ты, богатая, испорченная, грязная сучка.

— Нет, подождите…

— Я ждала весь день. И слушала! — Кэти набросилась на Дэвида. — Ты только и делаешь, что размазываешь слезы и сопли, задница! Рыдаешь от удовольствия. Тебе известно, что когда ты трахаешься, то стонешь, как настоящий придурок? Ты даже хуже, чем говорит о тебе Мэриан. Не просто эгоцентричный кусок дерьма. Ты некомпетентный врач! Если мы сумеем отсюда выбраться или если заработают телефоны, твоя лицензия отправится псу под хвост. Так и будет. Потому что, когда все закончится, ты окажешься на самом дне, доктор. — Ее жесткие, точно драгоценные камни, глаза уставились на Кэролайн. — Тебе понравился его член? Скажи ему, чтобы в следующий раз он мыл его, когда решит еще с кем-нибудь развлечься. — Она заговорила немного тише: — Типы вроде него — человеческие отбросы — в конце концов, разваливаются на части. Я тебя предупредила. — И она направилась к двери. — У вас на столе, доктор, лежит список пациентов, которых вы не приняли, и проблем, которые проигнорировали.

Никто ей не ответил, и через несколько секунд Дэвид едва слышно проговорил:

— Уже стемнело. Мы провели здесь весь день.

— Неконтролируемое движение сквозь время.

— У меня будут с ней серьезные проблемы, Кэролайн.

— Мне нужно заняться картиной.

— Я знаю.

Они посмотрели друг на друга, и их сердца наполнились радостью, но ее танец был медленным, пронизанным печалью и страхом.

Кэролайн хотела бы остаться с ним, но она не могла, у них очень мало времени, и она быстро зашагала по коридору, напряженно размышляя о своей миссии.

Они не знали, что по монитору системы наблюдения за ними следит Катрина, чьи глаза наполнены набирающей силу яростью и ненавистью.

Дневник Дэвида Форда

Я всегда слишком быстро вступал в близкие отношения с женщинами, и теперь так получилось, что завязал их сразу с двумя. Раньше в подобных ситуациях я испытывал стыд — и теперь тоже.

Кэролайн Лайт хочет моей любви, но я ничего не чувствую. Того же желает Кэти, но мне нужно лишь утешительное тепло ее тела.

Разумеется, обе женщины в ярости, но я сейчас занят другими проблемами, и обеим придется подождать своей очереди. По правде говоря, мне кажется, я понял, что делал Герберт Эктон, чтобы заглядывать в будущее.

Несмотря на свое прекрасное образование и знание современной науки, я всегда считал алхимию первым примитивным опытом, который впоследствии превратился в химию. Насколько нам известно из истории, алхимия представляет собой выродившиеся элементы химии, гораздо более продвинутой, чем та, что известна нам сейчас.

Древние легенды утверждают, что «философский камень» в состоянии превратить свинец или железо в золото. В Средние века шарлатаны разного толка путешествовали по Европе и с помощью ловкости рук убеждали богачей, что они в состоянии это сделать, с целью получить с них деньги.

Однако легенды не врут, и я не сомневаюсь, что данная возможность является объяснением способностей Герберта Эктона. По правде говоря, когда я пишу эти строчки, меня преследует ощущение, будто мои слова, ложащиеся на бумагу, являются чем-то вроде отражения или эха. Полагаю, я все это слышал во время занятий в нашем классе, и знания сумели прорваться сквозь завесу амнезии.

Думаю, что древняя наука предполагала сложные действия, которые в настоящий момент нам недоступны. Она могла заглядывать в будущее, и мне кажется, обеспечить физическое движение сквозь время — иными словами, упорядоченный вариант того, что произошло с тем волком в Юте.

Мне удалось сделать очень любопытное открытие. В моей комнате имеется машина времени, но не для физического перемещения, как могло бы показаться. Она способствует возникновению предвидения, которым так великолепно владел Герберт Эктон. Я называю ее «телескоп времени», он стоит на моем письменном столе — очередной шедевр Тиффани, впрочем, не имеющий ни малейшего отношения к настольной лампе.

Именно сочетание алхимических цветов помогло мне разгадать истинное назначение лампы. Мастер, создавший ее, прекрасно разбирался в частотах светового излучения, и, когда я закрываю глаза и позволяю радужному водовороту коснуться моего лба, вижу яркие картины будущего. Истории про хрустальный шар или волшебный фонарь имеют в виду как раз такие лампы.

Возможность видеть будущее и переправлять туда физические тела никак не связана с заумным изобретением суперколлайдеров. Это достигается изменением темпоральной частоты тела при помощи света.

Если смотреть на мелькание цветов в лампе, а потом закрыть глаза, они наполнят ваше сознание, и через несколько мгновений вы увидите то, что мне представляется мерцающими, неясными картинами, но для мастера вроде Герберта Эктона наверняка являлось изысканными образами с множеством деталей и подробностей.

Однако даже мне, с моими весьма ограниченными умениями, удалось заглянуть в будущее, и, если честно, оно привело меня в ужас. И вовсе не из-за того, что я там увидел, как раз наоборот — из-за того, чего не увидел.

Например, мысленно я могу представить свой кабинет, каким он будет поздно вечером — пустым, заполненным темнотой, которую время от времени разрывают вспышки на небе. Вдруг на востоке возникает необычный свет, и на небе появляется ярко-фиолетовый объект. Его цвет — это цвет Великого Эликсира, световой частоты невероятной силы, одновременно созидательной и разрушительной.

Как только этот свет вливается в комнату, все исчезает. За окном уже не ночь, а мир, наполненный каким-то совсем другим свойством мрака. Когда я попытался что-нибудь в нем разглядеть, мне показалось, будто он хочет меня поглотить, словно испытывает необъяснимый голод. Мне кажется, моим глазам предстало отсутствие самой реальности, абсолютная пустота вселенной до возникновения света и после того, как он гаснет, за границами времени.

Иными словами, мы стоим на краю времени, всего в нескольких днях или даже часах от его конца.

И тем не менее это не полный и безвозвратный конец, потому что во мраке есть кое-что еще — едва заметное мерцание в толще черного океана.

Мне кажется, это начало новой жизни на Земле, но до того момента должно пройти много тысяч лет.

Наша цель попасть туда, вот почему Кэролайн назвала свою картину навигационным инструментом. Когда она ее рисует, то мысленно видит особое место на Земле будущего, куда мы на короткое время перенеслись. Как только она закончит картину, те, кто на нее посмотрит и будет готов — вне всякого сомнения, приняв небольшую порцию субстанции, которую они получают в дуговой печи, — вероятно, смогут попасть во временную точку, изображенную на ней.

Я также видел наш мир таким, каков он сейчас, и то, что предстало моим глазам, вызвало ужас, потому что на Земле царит настоящий ад и наше положение гораздо хуже, чем я думал. Несмотря на то, что мы в клинике находимся в отчаянном положении, по сравнению с тем, что происходит за воротами, мы живем в великолепном дворце, который стоит на пустыре.

Например, пояс ферм, охватывающий весь мир, превратился в гигантскую пустыню из коричневых погибших растений. Я пронесся на волшебных крыльях лампы над землями от Айовы до Техаса, но видел только поваленные деревья, горящие города, бесконечный строй машин на дорогах, повсюду раздувшиеся трупы животных и миллионы людей, которые питаются падалью.

Кроме того, я увидел, как над землей парят, зависая над городами, огромные предметы или тела, которые я заметил накануне ночью из своего окна. Они точно гигантская армия на марше, над страдающим миром. Я наблюдал, как они затягивают в себя несметное количество людей, но не сумел понять, что происходит с ними потом. Однако я помню, что эта картина поразила меня своей красотой. Может быть, я стал свидетелем исполнения библейского пророчества и вознесения избранных, покончивших с земными существованием? Или тут нечто совсем иное — возможно, те, что находятся внутри диковинных объектов, таким способом собирают урожай, чтобы затем превратить людей в рабов или создать резерв ДНК?

Я видел, что происходит, но никто не объяснил мне, почему.

У меня на глазах люди срезали с себя плоть до самых костей — в прямом смысле слова, — чтобы избавиться от странного вида квазифизических теней, вроде тех, что на шее у Кэти и, возможно, у Тома Драйдена. Боюсь, я знаю, в чем причина, и беспокоюсь за них обоих. Кэти кажется мне хорошим человеком, а Том выглядит безобидным, но мы, люди, склонны скрывать мрак в своих душах.

Если взять все вместе — видение озера огня Откровения и две встречи с громадными объектами, — думаю, я стал свидетелем начала легендарного события, фактического и физического суда над людьми.

От этой мысли внутри у меня все сжимается и сердце замирает в груди. Вся наша планета движется к смерти; я чувствую это не только как член сообщества людей и тот, кто несет на своих плечах ответственность за многие жизни, но ощущаю, что мне суждено помочь нам переступить черту времени. Вот почему меня идентифицируют с Кетцалькоатлем, который, среди прочего, является еще и богом новых начинаний.

Больше всего я хочу прямо сейчас начать действовать, потому что многое предстоит сделать. Моя первая и главная задача: сделать все, чтобы клиника не прекратила существование прежде, чем мы завершим то, ради чего нас сюда поместили.

Хотел бы сказать, что чувствую уверенность в своих силах, но это не так. Мы не имеем ни малейшего понятия о том, кто убил миссис Денман, и до тех пор, пока не узнаем, все здесь подвергаются опасности, а вместе с нами и наша миссия.

Вне всякого сомнения, кто-то по меньшей мере подозревает, что мы намерены попытаться совершить, и хочет заполучить наше знание, чтобы использовать его в собственных целях.

Я смотрю на последнее письмо мистера Эктона, адресованное мне. Он предупреждает о приближении Давида и Голиафа — на самом деле, он пишет, что Голиаф уже здесь. Но кто он — человек, буря или до сих пор не известный нам огонь, который прольет на нас Солнце?

Несомненно, Голиаф представляет собой множество самых разных вещей, но одна из них — фиолетовый свет, высший цвет алхимии. И еще цвет смерти. Свет является неслыханным ядом, и он приближается. Но он не единственный аспект великана. У Голиафа множество слуг.

Поскольку, очевидным образом, я Давид, противостоящий Голиафу, думаю, мне стоит поинтересоваться, как я сумею попасть камнем ему в лоб. Свет, по-видимому, испускает сверхновая, упомянутая в документе, который мне дала прочитать миссис Денман. Возможно, мы приблизились к ней настолько, что можем разглядеть ядро как отчетливо видимый звездный объект.

Ядро сверхновой испускает убивающие все живое гамма-лучи.

Пока я пишу, наступила ночь, самое худшее время суток. Подхожу к одному из великолепных окон, за которым тлеет причудливый мрак. Откровенно говоря, когда я заглянул в будущее, то удивился тому, что не увидел наше Солнце, превратившееся в сверхновую. Подобные вещи случаются постоянно, когда выброс энергии после одного звездного взрыва уничтожает близлежащие звезды.

Мне не слишком хорошо виден восток, но у меня возникло ощущение, что практически за пределами моего зрения небо окрашено в фиолетово-пурпурный цвет.

Далекая звезда — ранее не известная науке — на самом деле управляет Землей. Я знаю из современной астрономии, что свет этого чудовища впервые пролился на Землю сорок тысяч лет назад и уничтожил всех крупных живущих на равнинах животных на огромной территории от Австралии до центральной Африки. Они погибли, потому что не смогли укрыться от гамма-лучей. И снова во времена последнего ледникового периода звезда убила всех животных на равнинах — мамонтов, мастодонтов и многих других.

Таким образом, фиолетовый является наивысшим и, следовательно, самым опасным светом. Я сижу за письменным столом и смотрю на лампу, пытаясь получить ответы на свои вопросы, но вокруг царит тишина, и мрак окутывает мой мысленный взор.

Пурпурный — это цвет эволюции. Но эволюция есть смерть. Спросите у динозавров… и спросите у человечества. Неужели нашему виду, как и им, грозит полное уничтожение?

Мы добрались до конца игры, правила отброшены в сторону, но мы продолжаем играть, до самой глубокой ночи.

Однако передо мной по-прежнему стоит один вопрос: что станет моим камнем и пращой? Как я убью Голиафа?

Загрузка...