Тогда и теперь

5

Путники подъезжали к Имоле, расположенной в плодородной долине у самой реки. Они не увидели разрушительных последствий военных действий: город сдался, заслышав о приближении войск Чезаре. В двух или трех милях от Имолы им повстречался небольшой отряд из восьми всадников. В одном Макиавелли узнал Агапито да Амалу, первого секретаря герцога, с которым он познакомился в Урбино. Тепло поприветствовав Макиавелли и узнав причину его приезда, Агапито развернул отряд и направился обратно в город. Днем раньше Синьория послала курьера к герцогу предупредить его о прибытии посла. И теперь курьер ждал Макиавелли у городских ворот. Зная, что флорентиец проделал неблизкий путь, Агапито спросил, не хочет ли Макиавелли отдохнуть, прежде чем предстать перед герцогом.

Улицы маленькой Имолы, ставшей столицей Эль Валентино, заполнили его офицеры, придворные, посланники многочисленных итальянских городов-государств, купцы, стряпчие, шпионы, актеры, поэты, проститутки и всякий сброд, обычно сопровождающий победоносную армию в надежде поживиться остатками ее добычи. Требовалось приложить немало усилий, чтобы найти сносное жилье. Гостиницы Имолы были переполнены: на каждой кровати спали три, четыре, а то и пять человек. Но посланник Флоренции договорился с доминиканцами, и те согласились принять Макиавелли и его слуг под кров своего монастыря. Туда курьер и предложил проводить их. Макиавелли взглянул на Агапито.

— Если его светлость сможет принять меня, я бы предпочел не откладывать встречу.

— Я поеду вперед и узнаю, свободен ли герцог. Офицер проводит вас во дворец. — Агапито указал на одного из своих спутников и ускакал в сопровождении остальных.

Узкие улочки вывели путников на центральную площадь. По дороге Макиавелли спросил офицера, какую таверну он считает лучшей в городе.

— Я представляю себе, чем могут накормить меня эти добрые монахи, и не хочу ложиться спать на голодный желудок.

— «Золотой лев», — не задумываясь, ответил офицер.

Макиавелли обратился к курьеру:

— Проведешь меня во дворец, а затем отправляйся в «Золотой лев» и закажи нам ужин. А ты, Пьеро, проследи, чтобы лошадей поставили на конюшню. Курьер покажет тебе, как пройти в монастырь. Переметные сумы оставь Антонио (так звали одного из слуг), потом возвращайся во дворец и жди меня там.

Дворец, большое незатейливое здание — ибо Катарина Сфорца, построившая его, была женщиной прижимистой — располагался на центральной площади Имолы. Макиавелли и офицер спешились и прошли мимо часового. Офицер послал одного из солдат к первому секретарю герцога доложить об их приезде. Несколько минут спустя Агапито да Амала вошел в комнату, где ждал Макиавелли. Секретарь герцога, высокий смуглый мужчина с длинными черными волосами, маленькой черной бородкой и умными пронзительными глазами, отличался хорошими манерами и изящной речью. А его напускная искренность обманывала многих, кто недооценивал способности этого безгранично преданного Борджа человека. Эль Валентино умел подбирать людей, на которых мог полностью положиться. Агапито предложил Макиавелли пройти с ним. Герцог ждал посла Флоренции. Они поднялись по широкой лестнице и вошли в просторный зал с большим мраморным камином, над которым скульптор изваял руки отважной, но несчастной Катарины Сфорца, брошенной Борджа в тюрьму. Герцог стоял спиной к камину с весело потрескивающими поленьями. Кроме него в зале находился лишь кардинал Хуан Борджа, племянник папы Александра. Он сидел в кресле с высокой спинкой, вытянув ноги к огню.

Макиавелли поклонился герцогу и кардиналу, и Чезаре Борджа, подойдя к флорентийцу, взял его за руку и подвел ко второму креслу, стоящему у камина.

— Должно быть, вы продрогли и устали с дороги. Вы не голодны?

— Нет, ваша светлость. Прошу извинить меня, что явился к вам, даже не переодевшись, но я счел себя обязанным безотлагательно выполнить поручение Республики.

Макиавелли передал герцогу верительные грамоты. Тот мельком взглянул на бумаги и отдал их секретарю.

Чезаре Борджа был поразительно красив: высокий атлет с широкими плечами, мощной грудью и тонкой талией. Черная одежда еще больше подчеркивала его яркую внешность. Единственным украшением кроме перстня на указательном пальце правой руки был орден Святого Михаила, пожалованный герцогу королем Франции. Тщательно уложенные, густые золотисто-каштановые волосы достигали плеч. Прямой тонкий нос, большие красивые дерзкие глаза под изогнутыми бровями, четко очерченный чувственный рот дополняли усы и короткая бородка. Полная достоинства походка, величественная осанка говорили о праве повелевать. Макиавелли не раз задавался вопросом: откуда у отпрыска римской простолюдинки и толстого крючконосого испанского первосвященника, купившего себе папский престол, манеры великого принца?

— Я обратился к вашему правительству с просьбой прислать посла, потому что хотел бы знать истинное положение дел в наших взаимоотношениях. — Герцог четко выговаривал каждое слово.

Макиавелли произнес заранее подготовленную речь. И хотя Борджа внимательно его слушал, Макиавелли прекрасно видел, что все заверения Синьории в готовности сотрудничать с ним он воспринимал как ни к чему не обязывающие вежливые фразы. Наступило короткое молчание. Откинувшись на спинку кресла, герцог поглаживал орден, висящий на груди. Когда же он заговорил, в его голосе слышалось нескрываемое раздражение.

— Мои владения на большом протяжении граничат с вашими. Охрана границ требует колоссального напряжения всех сил. Однако мне хорошо известно, что ваш город недолюбливает меня. Вы пытались поссорить меня с папой и королем Франции. Хуже не обращаются даже с убийцей. Пришло время выбрать, друг я вам или враг.

У герцога был высокий мелодичный голос, но манера говорить, пожалуй, слишком резкая. Таким тоном разговаривают разве только с судомойками. Не каждый мог стерпеть это оскорбительное высокомерие. Но Макиавелли — опытный дипломат — умел скрывать свои чувства.

— Смею заверить вашу светлость: моему правительству не нужно ничего, кроме вашей дружбы, — вкрадчиво проговорил он. — Но оно не забыло, что вы позволили Вителлоццо вторгнуться на нашу территорию. Синьория, естественно, сомневается в вашей искренности.

— Вителлоццо действовал на свой страх и риск. Я не имею к этому никакого отношения.

— Но платите ему вы, и вам же он подчиняется.

— Экспедиция началась без моего ведома и без моей помощи. Не буду притворяться, секретарь, я не сожалею о происшедшем. Флорентийцы пренебрегли моим доверием и получили хороший урок. Когда я счел наказание достаточным, я приказал капитанам вывести войска. А они в результате затаили на меня злобу и строят козни за моей спиной.

Разумеется, Макиавелли не стал напоминать герцогу, что тот отозвал капитанов лишь после вмешательства короля Франции.

— Вы сами виноваты во всем, и за вторжение Вителлоццо должны винить только себя.

— Себя?! — с неподдельным изумлением воскликнул Макиавелли.

— Этого бы не произошло, если бы у вас хватило ума не казнить Паоло Вителли. Стоит ли удивляться, что его брат Вителлоццо решил отомстить вам. А помешав ему, я нажил себе врага.

Слова герцога требуют короткого пояснения. Флорентийцы долгое время осаждали Пизу. Генеральный штурм прошел неудачно, войска Республики потерпели жестокое поражение. Синьория возложила вину на командующего армией и наняла двух кондотьеров, в то время служивших королю Франции, — Паоло и Вителлоццо Вителли, назначив Паоло главнокомандующим. Войска вновь пошли на приступ. В крепостной стене образовалась брешь, и солдаты ворвались в Пизу. Но тут Паоло Вителли приказал отступать. По его словам, он сделал это во избежание ненужного кровопролития, так как не сомневался: город капитулирует. Однако Синьория решила, что Паоло их предал, и послала двух специальных уполномоченных вроде бы с деньгами для армии, а на самом деле — арестовать генералов. Ставка Паоло Вителли находилась в миле от Касчины; уполномоченные предложили встретиться в этом городе и обсудить ход военных действий. В честь Вителли был дан обед. А затем его арестовали, доставили во Флоренцию и казнили, хотя даже под пыткой он не признал своей вины.

— Паоло Вителли — изменник, — сказал Макиавелли. — Его судили и признали виновным. Совершенное им преступление заслужило смертной казни.

— Какая разница, виновен он или нет. А вот, убив его, вы допустили серьезную ошибку.

— Врагов Республики необходимо уничтожать. Пусть все знают: Флоренция может постоять за себя.

— Тогда почему же вы оставили в живых его брата?

Макиавелли раздраженно пожал плечами. Вопрос герцога задел его за живое.

— Мы послали людей, чтобы привезти Вителлоццо во Флоренцию. Но он почуял ловушку. Когда за ним пришли, он болел и лежал в постели. Вителлоццо попросил дать ему время одеться, и каким-то образом ему удалось бежать. Все пошло насмарку. Да и можно ли оградить себя от глупости людей, с которыми приходится иметь дело?

Герцог весело рассмеялся.

— Зачем же так упорствовать, если обстоятельства изменились и казнь стала нецелесообразной? После побега Вителлоццо вам следовало бы привезти Паоло во Флоренцию и не бросать в подземелье, а поместить в самых роскошных апартаментах палаццо Веккио. Судить его и признать невиновным. Потом вновь назначить главнокомандующим, увеличить ему жалованье, наградить высшими орденами Республики. И, наконец, убедить в том, что полностью доверяете ему.

— А он снова предал бы нас.

— Возможно, но сначала стремился бы доказать, что ему поверили не напрасно. Эти наемные капитаны алчны и за деньги готовы на все. Вы могли бы сделать Вителлоццо заманчивое предложение, и он вряд ли нашел бы в себе силы отказаться. Присоединился бы к брату, а спустя некоторое время, усыпив их бдительность, вы нашли бы удобный момент без лишнего шума убрать их обоих.

Макиавелли покраснел.

— Подобное вероломство навечно запятнало бы честное имя Флоренции.

— С предателями надо поступать по-предательски. Государством правит не христианская добродетель, а расчет, сила, решительность и жестокость.

В этот момент в зал вошел офицер и шепотом заговорил с Агапито да Амалой. Эль Валентино раздраженно забарабанил пальцами по столу, за которым сидел.

— Его светлость занят, — сказал Агапито. — Пусть они подождут.

— Что там случилось? — резко спросил герцог.

— Два гасконских солдата обвиняются в грабеже, ваша светлость. Стража привела их сюда вместе с краденым.

— Нехорошо заставлять ждать подданных короля Франции, — сухо улыбнулся герцог. — Пусть их приведут.

Офицер вышел, и герцог любезно обратился к Макиавелли:

— Вы позволите мне решить эту маленькую проблему?

— Мое время в полном распоряжении вашей светлости, — ответил тот.

— Надеюсь, вы доехали без приключений? Макиавелли понял, каким должен быть ответ.

— Да, конечно. И даже нашли таверну в Скарперии, где нас хорошо накормили.

— Я хочу, чтобы люди могли путешествовать по моим владениям так же спокойно, как, говорят, они ездили по Римской империи времен Антониев. Находясь здесь, вы сможете воочию убедиться, что, лишив права владения мелких тиранов — этого проклятия Италии, я сделал довольно много для безопасности и процветания моих подданных.

Послышались шум шагов, громкие голоса, открылись парадные двери, и в зал вошел знакомый офицер в сопровождении двух мужчин, судя по одежде — городских сановников. По пятам за ними шли две женщины, одна — старая, вторая — средних лет, и пожилой мужчина. Солдаты в желто-красной форме войск герцога несли два серебряных подсвечника, золоченый кубок и две тарелки из серебра. Следом ввели двух мужчин в потрепанной одежде, со связанными за спиной руками. Одному, мощного телосложения, с густой черной бородой и шрамом на лбу, было лет сорок. Второму, еще совсем мальчику с болезненным цветом лица и бегающими испуганными глазами, — не более двадцати.

— Подойдите сюда! — приказал герцог. Грабителей подтолкнули вперед.

— В чем их обвиняют?

Как выяснилось, кто-то проник в дом двух женщин, когда они были в церкви, и украл столовое серебро.

— Как вы можете доказать, что эти вещи принадлежат вам?

— Монна Бригида — моя кузина, ваша светлость, — сказал один из сановников. — Я хорошо знаю эти подсвечники и кубок. Они составляли часть ее приданого.

Второй сановник подтвердил его слова. Герцог повернулся к пожилому мужчине, вошедшему вместе с женщинами.

— Кто ты?

— Джакомо Фабринио, ваша светлость, серебряных дел мастер. Эти двое, — он указал на гасконцев, — продали мне подсвечники, кубок и тарелки. Они сказали, что захватили их при взятии Форли.

— Ты уверен, что именно они приходили к тебе?

— Да, ваша светлость.

— Мы отвели его в лагерь гасконцев, — вмешался офицер, — и он сразу опознал их.

Герцог не сводил с Джакомо тяжелого взгляда.

— Ну?

— Когда я услышал, что ограблен дом монны Бригиды и украдены серебряные вещи, у меня возникли подозрения. — Голос мастера дрожал, а сам он побледнел как полотно. — Я тут же пошел к мессеру Бернардо и рассказал ему, что два гасконских солдата продали мне серебряные подсвечники, кубок и тарелки.

— Ты пришел к нему из страха или чувства долга?

Джакомо ответил не сразу. Его трясло. Наконец он заговорил:

— Мессер Бернардо — судья, уважаемый в городе человек. Я не раз выполнял его заказы. Коли эти вещи краденые, я не хотел держать их у себя.

— Он говорит правду, ваша светлость, — добавил Бернардо. — Я пришел к нему и сразу узнал подсвечники и тарелки.

— Они мои, ваша светлость! — воскликнула одна из женщин. — Каждый скажет вам, что они мои!

— Тихо. — Герцог перевел взгляд на гасконцев. — Вы признаете, что украли эти вещи?

— Нет, нет, нет! — истерично закричал юноша. — Это ошибка. Клянусь душой матери, я этого не делал. Мастер обознался. Я никогда его не видел.

— Уведите, — приказал герцог. — На дыбу его. Может, тогда вспомнит.

— Нет, — взвизгнул юноша. — Я этого не перенесу.

— Уведите его.

— Я сознаюсь, — выдохнул гасконец.

Герцог довольно усмехнулся и повернулся ко второму.

— А ты?

Тот гордо откинул голову.

— Я не крал. Я взял эти вещи. Это наше право. Мы захватили город.

— Ложь. Мы не захватили город. Он сдался.

По неписаным правилам ведения военных действий в Италии тех времен города, взятые штурмом, отдавались солдатам на разграбление и они могли брать все, что попадалось под руку. Если же город капитулировал, его жители выплачивали крупную сумму на покрытие расходов армии-победительницы, а их жизнь и собственность оставались неприкосновенными. Поэтому горожане предпочитали сдать город и только в редких случаях стояли насмерть.

— По моему приказу солдаты обязаны оставаться вне стен города. Тот, кто посягает на честь, достоинство или собственность его жителей, должен быть казнен. — Герцог взглянул на офицера. — На заре повесить обоих на площади. Объявить в лагере, в чем заключалось их преступление и какое они понесли наказание. Около виселицы выставить охрану. Городскому глашатаю каждый час сообщать населению, что оно может положиться на справедливость своего повелителя.

— Что он говорит? — испуганно спросил юноша старшего гасконца, так как герцог, обращаясь к офицеру, перешел с французского на итальянский. Гасконец не ответил, только с ненавистью посмотрел на герцога. Борджа повторил приговор по-французски.

— Вас повесят на рассвете в назидание остальным. Юноша вскрикнул — казалось, его пронзила невыносимая боль — и упал на колени.

— Пощадите, пощадите! — зарыдал он. — Я слишком молод, чтобы умирать! Я не хочу умирать! Я боюсь!

— Уведите их, — сказал герцог.

Юношу подняли на ноги, он всхлипывал и продолжал что-то кричать. Второй гасконец, задыхаясь от ярости, плюнул ему в лицо. Пленников вывели. Герцог повернулся к Агапито да Амале.

— Проследи, чтобы их исповедовал священник. Меня будет мучить совесть, если они предстанут перед своим создателем, не получив возможности покаяться в грехах.

Секретарь, чуть улыбнувшись, кивнул и вышел из зала. А герцог — по всей видимости, в прекрасном расположении духа — обратился к кардиналу и Макиавелли:

— Надо же быть такими дураками. Непростительная глупость — продавать краденое там, где крадешь. Могли бы выждать и без всяких хлопот продать серебро в… Болонье или во Флоренции… — Тут он заметил серебряных дел мастера, переминавшегося с ноги на ногу у самых дверей. — Что ты тут делаешь?

— Кто отдаст мне деньги, ваша светлость? Я — бедный человек.

— Ты хорошо заплатил за эти вещи? — учтиво осведомился Эль Валентино.

— Я заплатил столько, сколько они стоили. Эти мерзавцы запросили слишком много. Я же не могу торговать себе в убыток.

— Пусть это послужит тебе уроком. Впредь не покупай серебра, если не уверен, что оно попало к продавцу честным путем.

— Я разорюсь, если потеряю эти деньги, ваша светлость.

— Убирайся! — взревел герцог, и бедняга шмыгнул за дверь, как испуганный кролик. Эль Валентино расхохотался.

— Еще раз прошу извинить меня, что пришлось прервать нашу беседу, — обратился он к Макиавелли. — Но полагаю, суд должно вершить скоро. Я хочу, чтобы мои подданные знали: они всегда могут прийти ко мне, если с ними дурно обошлись. Во мне они найдут справедливого судью.

— Мудрая политика для правителя, который хочет удержать власть, — добавил кардинал.

— Люди всегда смирятся с потерей политической свободы, если не будет затронута их личная свобода, — заметил герцог. — Они стерпят все, если никто не станет насиловать их женщин и грабить их дома.

Макиавелли с интересом наблюдал за происходящим. Он не сомневался: перед ним разыгрывается спектакль. Эль Валентино никогда не решится повесить подданных французского короля. Скорее всего, гасконцев уже освободили и, наградив щедрыми подарками, отправили обратно в лагерь. Спектакль же устроен, как догадывался Макиавелли, с расчетом, чтобы он рассказал в Синьории об эффективных методах правления герцога и не забыл, самое главное, упомянуть фразу, в которой говорилось о Флоренции и Болонье. Намек, что в скором времени войска герцога могут оказаться в этих городах, был слишком явным и, конечно, не ускользнул от Макиавелли.

Наступило неловкое молчание. Герцог поглаживал бородку, задумчиво глядя на флорентийца. Он явно стремился понять, кого же прислала Синьория для переговоров. Не желая встретить его изучающий взгляд, Макиавелли рассматривал ногти, как бы раздумывая, не пора ли их стричь.

Слова герцога смутили Макиавелли, а такое случалось нечасто. Ведь именно он настоял на казни Паоло Вителли, несмотря на побег Вителлоццо. Не сомневаясь в виновности кондотьера, он приложил все силы, чтобы убедить членов Совета в необходимости решительных действий. Он лично инструктировал людей, посланных за братьями Вителли. Но он даже и не подозревал, что Эль Валентино известно о его роли в этой истории. Видимо, герцог намеренно завел разговор о казни Паоло. Этот человек ничего не делал просто так. Вряд ли он хотел показать свою осведомленность в делах Республики, скорее преследовал цель поколебать уверенность Макиавелли в себе самом, заставить его быть несговорчивей. На губах флорентийца заиграла улыбка, он взглянул на Борджа. Герцог, казалось, только и ждал этого.

— Секретарь, хочу открыть вам тайну, об этом не знает ни одна живая душа.

— Мне уйти, кузен? — спросил кардинал.

— Нет, останься. Я полагаюсь на твое благоразумие, как и на благоразумие секретаря.

Макиавелли не сводил глаз с красавца герцога.

— Орсини чуть ли не на коленях умолял напасть на Флоренцию. Я не держу зла на ваш город, и ответил отказом. Но если ваше правительство хочет жить со мной в мире, ему следует поторопиться, пока я вновь не наладил отношений с Орсини. И я, и Флоренция — друзья короля Франции. Естественно предположить, что и между собой нам следует жить в дружбе и согласии. Имея общую границу, мы можем как облегчить, так и усложнить друг другу жизнь. Вы целиком зависите от наемных войск, которыми командуют, прямо скажем, ненадежные капитаны. У меня своя армия, отлично подготовленная, хорошо вооруженная. А мои капитаны — лучшие в Европе.

— С недавних пор они так же ненадежны, как и наши, ваша светлость, — сухо заметил Макиавелли.

— У меня есть другие, которым я доверяю, как себе. Кто они, эти болваны, строящие козни за моей спиной? Глупец Паголо Орсини, Бентивольо со своей Болоньей, Бальони, дрожащий за Перуджу, Оливеротто да Фермо и Вителлоццо с его французской болезнью.

— Они сильны и восстали против вас.

— Мне известен каждый их шаг, и в нужный момент я приму необходимые меры. Поверьте мне, под их ногами горит земля, а они не из тех, кто сможет этот пожар загасить. Рассудите здраво: владея Урбино, я контролирую всю Среднюю Италию. Джидобальдо ди Монтефелтро был моим другом, и папа собирался выдать свою племянницу Анжелу Борджа за его племянника и наследника. Я никогда не напал бы на него, если бы не видел стратегической важности его герцогства. Мне пришлось сделать это, чтобы осуществить свои замыслы. Нельзя позволять чувствам вмешиваться в политику. А вам я предлагаю надежную защиту от врагов. Я со своей армией и вы со своим богатством, заручившись моральной поддержкой папы, станем самой могущественной силой Италии. Вместо того чтобы платить золотом за милости короля Франции, мы заставим его говорить с нами как с равными. И это время придет, если мы станем союзниками.

Слова герцога встревожили Макиавелли.

— У вас очень веские аргументы, ваша светлость. Никто не смог бы представить их более убедительно. Такое сочетание тактической мудрости великого полководца с умением рассчитывать самые отдаленные последствия принятого решения и даром оратора выпадает на долю одного человека раз в тысячу лет.

Герцог, улыбаясь, вяло запротестовал, но Макиавелли продолжал, хотя и понимал, что Эль Валентино ждет от него совсем других слов.

— Я обо всем напишу Синьории.

— Что это значит? — удивленно воскликнул герцог. — Столь важное дело не терпит отлагательства.

— Я не обладаю правом заключать соглашение.

Герцог вскочил.

— Тогда зачем вы сюда приехали?

В этот момент открылась дверь, и по спине Макиавелли пробежал холодок. Но вместо красно-желтых солдат Борджа в зал вошел Агапито да Амала.

— Я прибыл сюда по требованию вашей светлости прислать посла для ведения переговоров с моим государством.

— Да, но полномочного посла.

Предельная вежливость герцога сменилась яростью. Сверкая глазами, он подошел к флорентийцу. Макиавелли встал.

— Синьория дурит мне голову. Вас прислали только потому, что вы не вправе принимать решения. Эта вечная нерешительность выводит меня из себя. Как долго они собираются испытывать мое терпение?

Кардинал, все время молчавший, попытался успокоить бурю, но герцог резко осадил его. Он метался по залу, извергая громы и молнии. Макиавелли молча наблюдал за ним. Наконец Эль Валентино бросился в кресло.

— Я глубоко оскорблен. Так и передайте вашему правительству.

— Меньше всего мое правительство хотело бы оскорбить вашу светлость. Мне поручено сообщить, что мятежники обратились к нам за помощью и получили отказ.

— Вы, как всегда, выжидаете… — усмехнулся герцог, — полагаю, чтобы узнать, куда прыгнет кот.

Герцог был прав, и его слова задели Макиавелли. Но флорентиец остался совершенно спокойным.

— Синьория не питает симпатий ни к Орсини, ни к Вителлоццо. Мы хотим иметь с вами дружеские отношения, но я должен просить вашу светлость высказаться более определенно. Это необходимо для того, чтобы я мог сообщить во Флоренцию, какие конкретные положения вы хотели бы увидеть в будущем соглашении.

— Разговор закончен, — отрезал герцог. — Вы заставляете меня начать переговоры с мятежниками. Я могу привести их к повиновению хоть завтра, обещав Орсини напасть на Флоренцию.

— Флоренция находится под защитой короля Франции, — резко ответил Макиавелли. — В случае необходимости он обещал прислать нам четыреста кавалеристов и пехоту.

— Французы много обещают, когда им нужны деньги, но редко держат слово.

Действительно, флорентийцы часто страдали от жадности и лживости короля Франции. Получив золото, он тянул и тянул время, а потом, бывало, посылал вдвое меньше солдат, чем обещал. Герцог не мог выразиться яснее. Либо Республика заключает с ним договор (а во всей Италии не было более вероломного союзника, чем Борджа), либо готовится к отражению нападения войск герцога и мятежных капитанов. Шантаж! Макиавелли лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Нужно было оставить хоть какую-то лазейку для продолжения переговоров. Но герцог не позволил ему говорить.

— Чего вы ждете, секретарь? Можете идти.

Он не потрудился ответить на глубокий поклон Макиавелли. Агапито да Амала проводил посла до дверей.

— Его светлость — вспыльчивый человек и не привык, когда ему перечат, — пояснил он.

— Я это заметил, — холодно ответил Макиавелли.