Тоже Родина

Тайное видео

Со дня на день ждали ареста.

Миша Мороз делал вид, что спокоен. Я тоже. Вдвоем легче — мы подзаряжались друг от друга. Если я чувствовал, что близок к срыву, я смотрел на своего старшего партнера — большого, злого, грубого, умного, пыхтящего сигарой — и брал себя в руки. Он — я знал — тоже непрерывно наблюдает за мной и, не видя во мне мандража, укрепляется духом.

Мы все продумали. Деньги были собраны, адвокаты оплачены. Нельзя содержать подпольный банк и не заиметь однажды проблем с законом.

Год назад мы оборудовали в кабинете для переговоров скрытую видеозапись. Не помню, чья была идея. Наверное, моя. Я типичный «практик-придумщик», человек ближнего боя, способный быстро побеждать непрерывно возникающие мелкие неприятности. Сочинить, соврать, состряпать, изобрести, уговорить, надавить, наобещать, успеть в десять мест, обзвонить всех и закрыть тему. Насколько я хорош в тактике, настолько же плох в стратегии. Но стратег у нас Миша Мороз. Великий Гэтсби, махинатор от бога. Босс. Хозяин. В пять минут он делал сделку на пять миллионов. За детали отвечал я.

Бывало так, что наши клиенты отказывались от своих слов. Задним числом норовили переиграть условия. Однажды нам это надоело. Тогда под потолком появился объектив, а в столе — замаскированный микрофон.

Что тут сказать? Нет более циничных людей, чем финансисты. Цинизм доктора оправдан. Цинизм педагога, который смотрит на семилетнего мальчика и знает, что после восьмого класса тот пойдет по первой ходке, — неизбежен. Цинизм гробовщика понятен. Это здоровые цинизмы тех, кто имеет дело с неотъемлемыми качествами живого вещества. Все рождается, развивается, стареет и умирает. Но финансист работает с эквивалентом человеческой энергии. Непрерывно орудует он чужими деньгами и пропитывается их аурой. Следами страстей. Доктор циничен, поскольку знает, что все смертны. Финансист циничен, поскольку знает, что все жадны. Каждый хоть раз из-за денег скандалил с женой. Или с матерью. Ударил сына. Вдребезги разругался с другом. Каждый хоть раз плакал из-за денег. Унижался, завидовал, обманывал. Испытывал брезгливость или гнев.

Покажи мне свои деньги, и я скажу, кто ты.

За четыре года через мои руки прошло не менее ста пятидесяти миллионов долларов наличными. Не реже раза в месяц мне попадались купюры с пятнами крови. И не только. Деньги, я знаю, покрыты тонким слоем слез, пота, дерьма и семенной жидкости. Этот слой уже есть, даже если казначейский билет едва выскочил из печатного станка. Так пахнут женщиной чашки совсем нового бюстгальтера. Бреттон-вудская конференция отменила золотой паритет, но никто никогда не отменит паритета крови: количество денег в мировой системе всегда равно количеству совокупного людского страдания.

На второй год я стал очень циничен. На третий — я весь состоял из цинизма.

Ко мне приходили люди, посвятившие жизнь сокрытию своих доходов. Хитрейшие из хитрейших. В зале для переговоров они расслаблялись, скидывали маски скромных чиновников, мирных коммерсантов, неподкупных борцов с преступностью. И становились самими собой: акулами. Я улыбался им, а потом нажимал тайную кнопку.

За такое могли убить. Или искалечить. Но я привык. Любая опасная профессия становится гораздо менее опасной, если знать правила. Мы — я и босс — знали. Прежде чем вмонтировать в стену хитрую технику, мы все обсудили. И пришли к выводу, что наши тайные видеоролики вряд ли наделают бед, даже если попадут в чужие руки. Уловить суть происходящего можно только в том случае, если сам герой сюжета — например, я — сделает уточняющие комментарии. А я их никогда не сделаю. Кто угодно, но не я.

Что увидит и услышит посторонний, посмотрев запись? Клубы сигаретного дыма, фигуры в пиджаках. Диалог такой:

Клиент. Слушай, Миша. Один мудак погнал на тебя полтора или два ярда.

Хозяин. Это п…ц. И когда надо сделать?

Клиент (улыбаясь). Как обычно — вчера.

Хозяин. А как погнал?

Клиент. В дереве. Я же говорю, два ярда, б…, в дереве.

Хозяин. А дальше?

Клиент. Вынуть, на х… кэш.

Хозяин. Тоже деревом?

Клиент. Грины.

Хозяин. Два ярда не освою. Это до х…я. Максимум ярд, и то в два дня.

Клиент. Х…во.

Хозяин. Ладно. Отоварим. В один день. Но за три.

Клиент (кричит). Что?! Три?! Ох…ть! Ты душишь! Всегда было два!

Хозяин. Два — это за два дня. А три — за один.

Клиент. Это п…ц!

Хозяин. А х… ли ты думал? И за купюрность не отвечаю.

Клиент (не совсем понял). Это как?

Хозяин. Половину — мелкими.

Клиент. Какими, б…, мелкими?

Хозяин (зевает). Пятерками и десятками.

Клиент (шокирован). Ты ох…л.

Хозяин (невинно). Извини.

Клиент (погружен в сомнения). Я буду думать.

Хозяин. А мне что делать? Кэш заказывать или нет?

Клиент. Ни х…я не заказывай. Я все отменю. На х… мне твои десятки? Кому я их впарю?

Хозяин. Ладно. Даю семьдесят пять процентов сотенными листами, в один день, комиссия — три, самовывозом.

Клиент (хохочет). А, б… повелся, жук! Идет, согласен…

Такая запись — гарантия безопасности. На следующий день за наличными приезжает броневик. Начинается пересчет. «Два ярда в дереве», то есть два миллиарда рублей — это примерно пятьсот тысяч долларов по курсу лета девяносто шестого года. Забирает деньги не тот, кто договаривался, а сам владелец миллиардов. Мы взимаем комиссию: три процента, пятнадцать тысяч долларов. Миллиардер в ярости. Он рассчитывал на два процента. Будь он в хорошем настроении, он бы махнул рукой, но он мается похмельем, и к тому же вчера жена застукала его с содержанкой. И он идет на принцип. Два, и точка. Гремит скандал. Цена вопроса — ровно пять тысяч. Вызывают посредника — того, кто делал сделку. От испуга несчастный начинает врать, что говорили про два, а никак не про три. Миша Мороз стоит на своем. Миллиардер грузит товар в броневик, хлопает дверью, грозит бандитами. И вот — бандиты. Трое. Кандидаты в мастера по греко-римской борьбе. Требуют ровно пять тысяч, и еще столько же за беспокойство. Серьезная предъява. Миша бледен, но весел. Он просит быков появиться завтра. Быки отступают. Миша делает мне знак. Я зову личного водителя и велю ему отвезти вот эту видеокассету вот по этому адресу: прямо в офис миллиардера. Вечером, часов в одиннадцать, миллиардер звонит Мише и снимает свою претензию. За пять тысяч ответит посредник. Но с нами миллиардер больше не желает работать. Мы скользкие парни, мы пишем все разговоры, с такими опасно дело иметь.

Мы не расстроены ни капли. Мы отбили пять тысяч. А в городе полно и других миллиардеров.

Такова наша работа. Она выгодная и интересная. К сожалению, иногда нам присылают «ярды», принадлежащие государству. С ними связываться нельзя. Свяжешься (из жадности или в спешке) — однажды будешь сидеть меж полных сейфов и ждать ареста.

Когда стало ясно, что арест неизбежен, я предложил:

— Сделаем кино. Инсценировку. Как будто я — босс, а ты — мой подчиненный. Подбросим ложную улику. Пусть эту запись найдут при обыске, вместе с десятком других.

Мой надежный партнер Михаил мгновенно возбудился, даже порозовел. Я не смог вспомнить, когда его глаза блестели столь ярко. Весь последний месяц он ходил бледный, серый, в пять вечера начинал пить и к семи уезжал в стрип-клуб. Он боялся тюрьмы. Он не перестал бояться даже после того, как я в сотый раз твердо обещал, что возьму все на себя.

Дождались, пока закончат работу и уйдут по домам мальчики и девочки, получавшие от нас большие деньги за то, что считали очень большие деньги. Сели прорабатывать мизансцену. Я стал весел. Появление хорошей идеи приводит меня в восторг.

Хлебнули виски.

— Сыграем так: ты в чем-то виноват, а я тебя отчитываю.

Миша Мороз мрачно усмехнулся.

— Допустим.

— Я буду кричать и топать ногами.

— Ладно, топай.

— Ты сядешь на диван. В полупрофиль к объективу, чтоб твое лицо легко идентифицировали. И не молчи. Я сяду в кресло и включу запись. Ты войдешь и спросишь: «Вызывали?»

— Может, — грубо обрезал хозяин, — мне тебя еще и по отчеству назвать? И поклониться? Включай, и начнем. Потом сотрем лишнее. Только недолго.

— Уложимся в полчаса.

— Полчаса? — изумленно спросил надежный партнер. — Ты собираешься полчаса кричать и топать ногами?

— А что тут такого?

— Хватит пяти минут.

— А вдруг я войду во вкус? Надо, чтобы все было натурально. Если будет ненатурально, лучше вообще ничего не затевать.

— Ладно, там посмотрим. Только без мата!

— Это как раз будет ненатурально, — заявил я. — Шеф ругает сотрудника, оба взрослые мужики — и без мата?

— Хорошо, с матом, но без оскорблений.

— Да? То есть это как? То есть я не могу сказать: «Пошел отсюда нахуй, мудозвон ебаный»?

— Нет, — отрезал Миша Мороз. — Предлагаю без «нахуй» и «ебаный». Веди себя культурно. Как культурный шеф, ругающий культурного сотрудника. По легенде, у нас, типа, финансовая компания, а это культурный бизнес.

— Мудак? — предложил я. — Кретин? Урод? Болван? Тупица? Бездельник? Олигофрен? Имбецил? Недоумок?

Босс посмотрел на меня с ненавистью. В ответ я широко улыбнулся. Я всегда знал, что однажды смогу уговорить его сделать эту инсценировку. Если честно, давно мечтал. Опытный раб знает, как манипулировать своим хозяином.

— Не кури, — распорядился я. — Потом закуришь, в процессе разговора. И ногу на ногу не закидывай. И сними, пожалуйста, свой пиджак. Он слишком дорогой…

— Хватит, — зарычал босс. — Забаву нашел, да? Иди включай, и поехали. У нас нет времени.

— Подожди, — сказал я.

— Что?

— Мне надо войти в образ.

Я вышел. Проверил аппаратуру. Мы спрятали ее в самой дальней комнате нашего подвала, подальше от глаз подчиненных. Новинка была надежно засекречена.

Со временем я предполагал наладить целую систему. Круглосуточно фиксировать все происходящее внутри конторы и на подступах к ней. Так мы обезопасим себя от нападения снаружи и от предательства внутри. Человечеству никуда не уйти от тайного видео. Не пройдет и четверти века, как сотни тысяч видеокамер будут смотреть на нас изо всех углов. Дороги, площади, вокзалы и магазины, подъезды жилых домов, вообще все места скопления людей окажутся под прицелом объективов. В точности по Оруэллу. Уличная преступность и терроризм отомрут. Граждане сделаются законопослушны до жути.

Ослабил галстук. Посмотрел на себя в зеркало. Грустно подумал, что никак не тяну на полноценного босса. Слишком худой. Но на десять минут моего актерского дара вполне хватит.

Рванул дверь кабинета, ворвался. Хозяин неловким кивком изобразил почтение. Потом замер, словно убитый горем, тяжело уронив руки на колени. Я почувствовал легкое неудобство в левой половине лица — это мое подсознание напомнило мне, что именно слева, из-под потолка, на меня смотрит стеклянный видеоглаз. На мгновение я смутился, но быстро овладел собой.

— Миша, — начал я, — ты совсем отупел, да? Ты опять меня подвел! Я тебе доверил простую вещь, элементарную операцию, с одним-единственным векселем, и ты все запорол!

— Это в последний раз, — мрачно ответил босс. — Клянусь, этого больше не повторится.

— А как я могу тебе верить?! — я добавил силу в голос. — Как я могу тебе верить? Как?! Зачем ты не посоветовался со мной?! Для чего тут тогда я?! Может быть, это твоя фирма? Тогда я пойду отсюда!

— Нет, это твоя фирма.

— Чья?

— Твоя! — с натугой повторил хозяин.

— Не слышу!

— Твоя!!

Я схватил со стола сигареты. Хотел выпустить дым в его сторону, но решил, что это лишнее.

— Тогда какого… за каким… кой черт ты лезешь туда, где ничего не понимаешь?!

— Дай, пожалуйста, закурить, — попросил Миша почти шепотом.

Я швырнул пачку на диван, рядом с ним. Ударившись о спинку дивана, картонка скатилась на пол. Миша нагнулся и поднял. Он сыграл неплохо. Он долго шарил по карманам, отыскивая зажигалку. Дрожащей рукой поднес огонек.

— Может быть, ты что-то перепутал?! — заорал я, надсаживаясь. — Ты тут вообще никто! И звать тебя никак! Твое дело — работать! Выполнять мои распоряжения! Ты забыл, чья рука тебя кормит?! Ты забыл, кто тебя вытащил из грязи?! Подмыл и высморкал?! А?! Забыл? Кто тебя поднял? Я! Кто сделал тебя тем, кто ты есть? Я! Чей это бизнес? Мой! Кто ты в этом бизнесе? Ноль! За что я плачу тебе зарплату? Чтобы ты делал только то, что я говорю!

Можно было попробовать затопать ногами, но я боялся переиграть, поэтому просто сунул руки в карманы и стал расхаживать взад и вперед.

— Я устал от твоих выходок, от постоянных ошибок, — продолжил я негромко, как будто заставив себя успокоиться. — Я не хочу терять на тебе деньги! Почему я должен терять на тебе деньги? Зачем мы тут сидим? Зачем пашем по четырнадцать часов в сутки? Зачем гробим свое здоровье и нервы? Ради денег! А ты все портишь! Ты мешаешь! Может, тебя отправить отсюда? Выгнать? Хочешь? А? Нет? Чего молчишь? Хочешь уволиться или нет?

— Не хочу, — выговорил мой хозяин сдавленным голосом. Чтобы не расхохотаться, я повернулся спиной к объективу. Я почувствовал, что блеф доставляет нам обоим наслаждение.

Разумеется, ложь — это искушение. Обмани человека, или группу людей — испытаешь удовольствие. Отдельное, ни на что не похожее, очень животное, острое, сексуальное. Сейчас, изображая сцену «босс Андрюша и его подчиненный Миша», я был близок к восторгу. Меня бил озноб. Кассету с этой записью мы смешаем с десятком других кассет, с другими записями — ничего не значащими. Даже если налоговая полиция допросит всех наших клиентов, задавая один вопрос — «кто был главным», даже если все клиенты в один голос укажут на Мишу Мороза — все равно видеозапись, изъятая при обыске, вызовет гораздо больше интереса и доверия. Такова человеческая природа. Все читают книги, но охотнее смотрят кино. На самом деле — вон как оно было. На пленке ясно видно. Андрей кричит, Миша молчит. Дураку понятно, кто из них хозяин. На допросе, если не дай бог, будет допрос — Андрей признается. Да, хозяин именно я, скажет Андрей. И Миша скажет, что хозяин Андрей. А он, Миша, наемный сотрудник. Он ни при чем.

— Еще одно неверное движение, — я затряс перед его лицом пальцем, — и я тебя вышвырну! У меня незаменимых нет! А пока — оштрафую. На триста баксов! Чтоб жизнь медом не казалась!

Хозяин взвыл, очень натурально:

— А на что я буду весь месяц жить?!

— На сбережения, — отрезал я. — Раньше надо было думать! Все, разговор окончен! Пошел отсюда на… к чертям собачьим, болван проклятый!

Миша встал и направился к двери.

— В гробу я видел таких деятелей! — не унимался я, двигаясь за ним. — И учти, это последний раз! Ясно? Последний раз!

Мы вышли за дверь. Минуту или две стояли, не произнося ни звука.

— Блестяще, — произнес надежный партнер. — Очень правдоподобно. Мне было так стыдно, Андрей, что я мечтал провалиться сквозь землю. Из тебя выйдет отличный босс. У тебя большой талант отчитывать подчиненных.

— Весь мир — театр, — скромно сказал я. — А люди в нем — актеры. Это сказал Шекспир. Говорят, он тоже подставной. Как я. А пьесы написал Фрэнсис Бэкон.

Пошли к телевизору — посмотреть, как вышло. Остались довольны. Я буйствовал, как реальный папа. Миша Мороз страдал и оправдывался.

— Здесь переиграли, — задумчиво сказал он. — Зачем ты швырнул в меня сигаретами?

— В порыве злости. Ты просрал сделку. Я готов тебя убить, это ясно видно…

— А вот тут очень хорошо. Кстати, ты был прав насчет мата. Чем больше грубой ругани — тем достоверней.

— Так давай сделаем второй дубль! Я с удовольствием добавлю экспрессии!

— Нет, — отрезал хозяин. — Я не собираюсь еще раз такое выслушивать. Между прочим, я никогда так на тебя не орал, Андрей, и не оскорблял.

— Как же! Однажды ты обозвал меня «Сорос хуев». Так что извини. Я исполнил свою маленькую месть. Каждый подчиненный мечтает хоть раз поменяться местами с начальником.

— Отлично, — пробормотал стратег и босс. — Тогда запатентуй свое изобретение. Открой ателье. Пусть клерки с уязвленным самолюбием ходят к тебе, чтобы запечатлеть на пленку свою ненависть к руководителю… И не забудь сделать мне копию, на память…

Потом я смотрел эту запись много раз. Размышлял. Зачем вообще одно живое мыслящее существо вдруг позволяет другому существу себя унижать? Куда в этот миг исчезает вся его гордость? Или это переменная величина? В какие-то моменты жизни она велика, а в другие моменты сужается до невидимых глазу пределов? Неужели совесть и достоинство — переменные величины? И только миллион долларов — постоянная величина?

Запись пригодилась. Инсценировка удалась. Миша Мороз просидел всего месяц, а я — три года.