Толковая Библия. Ветхий Завет. Книги пророческие.

Глава I

1. Книга пророка Аввакума, подобно книге пророка Наума, начинается в еврейском подлиннике словом масса, одно из основных значений которого: «бремя», «ноша». Блаженный Иероним и здесь, как в книге пророка Наума, передает это слово латинским onus, бремя. Но в отношении книги пророка Аввакума масса имеет более нейтральное значение (пророчество вообще), чем специальное (возвещение угроз, бедствий), — так как в этой книге элементы грозный и утешительный особенно тесно проникают друг в друга. Посему здесь более отвечает содержанию перевод LXX: λήμμα, что блаженный Феодорит поясняет так: «Видением (λήμμα) называет восхищение ума и от дел человеческих прехождение к откровению Божественному. Поэтому, если пророк изрек сие по действию Духа, то, очевидно, не сам он страдал недоумением, но обнажает струп у болезнующих оным, и прилагает врачество» (с. 23). К этому общему или нейтральному пониманию здесь масса, по-видимому, склоняется отчасти блаж. Иероним, когда замечает: «Должно заметить и то, что видение пророка есть поднятие или бремя, что, как мы уже сказали, обозначает тяжкие (бедствия) и то, что он ясно понимает свое видение (с. 131). Надо еще иметь в виду, что заглавное масса I:1 может относиться и относится только к содержанию двух первых глав книги пророка Аввакума, так как третья глава имеет свое особое заглавие или надписание: тефалла, молитва. Этим нейтральный смысл масса еще более подтверждается. Как в первом надписании (I:1), так и во втором (III:1) к собственному имени Аввакума прибавлено название наби, προφήτη, пророк, встречающееся еще в надписаниях двух пророческих книг Аггея (I:1) и Захарии (I:1). Но это обстоятельство само по себе отнюдь не может указывать на позднее происхождение надписания книги пророка Аввакума (как думает Marti, s. 331), а просто имеет целью указать звание Аввакума между членами ветхозаветной церкви — он был пророком и по служению (munus propheticum), а не только по дару (donum propheticum), — а вместе представить залог верности всего откровения, дать свидетельство его происхождения свыше, — того, что «он не от сердца говорит, но сообщает слово Божие, как пророк и исполненный для этого Божией благодати» (Св. Кирилл Александрийский. См. у проф. Голубева, с. 706). Этому последнему соответствует и основное значение слова наби, по которому «пророк есть лицо, говорящее не от себя, а возвещающее волю Божию и Его откровение людям, притом избираемое Богом и получающее от Него божественное полномочие; пророк является изъяснителем и истолкователем не вообще чего бы то ни было, но лишь воли и слов Божественных, является посредником между Богом и людьми, доверенным лицом Бога (Исх VII:1,2; IV:15–16; Быт XX:7; Иер ХХVI:9). (М. Вержболович, Пророческое служение в Израильском (десятиколенном) царстве. Киев. 1891, с. 5–6. См. подробнее у R. E. Laur'a, Die Prophetennamen des Alten Testamentes. Ein Beitrag zur Theologje des Alten Testamentes. Sreiburg (Schteiz) 1903, s. 2, особенно ss. 11–42).

2–4. Изображаемые здесь сетования пророка в обращении к Богу завета — Иегове вызваны были, по мнению некоторых иудейских толкователей, а также блаженного Иеронима, и некоторых новых комментаторов (Philippson, Maurer, Rosenmuller, Ewald и др.), ожидаемыми или уже и фактически совершавшимися насилиями вавилонян или халдеев в Иудее. «Пророк, говорит блаж. Иероним, вопиет против Бога относительно того, почему Навуходоносор будет разорять храм и Иуду, почему Иерусалим будет подвергнут разрушению, хотя он — город Божий. Почему пророк взывает, но Бог не выслушивает его? он вопиет к Господу угнетаемьй халдеями, но не получает спасения?» (с. 133) «нечестивый царь Навуходоносор одержал верх против праведного Иуды (4 Цар XXIV)… и праведный царь Иосия будет убит царем Египетским (4 Цар XXIII), а Даниил, Анания, Мисаил и Азария будут в рабстве (Дан III), и будет повелителем владыка вавилонский» (с. 135). В пользу такого понимания новые его сторонники указывают, что слова, встречающиеся в ст. 2 и 3: хамас, насилие, и амал, притеснение, встречаются и ниже в ст. 9 и 13, где они бесспорно означают тиранические действия халдеев. Но кроме этих слов в рассматриваемом отделе в ст. 3 пророком употреблены еще слова рив, тяжба, ссора, и мадон, брань, раздор; кроме того в ст. 4 говорится о том, что потерял силу закон, тора — очевидно, Моисеев закон, что не побеждает правда, что суд происходит превратно: все эти черты, вне всякого сомнения, приложимы единственно к внутренней жизни народа Иудейского, как народа положительного закона, тора, притом грешившего частыми отступлениями от последнего, — и, напротив, совершенно неприменимы к халдеям — народу, не признававшему никакого другого закона, кроме своей собственной воли (ст. 7) и силы, обоготворяемой им (ст. 11, ср. ст. 16). Притом, если бы согласиться с опровергаемым нами толкованием ст. 2–4, то последующее, ст. 5–10, возвещение о нашествии халдеев, как событии совершенно новом и невероятном, и подробное описание их не имели бы смысла, оставаясь совершенно непонятными. Напротив, при объяснении ст. 2–4 относительно внутреннего разложения религиозно-нравственной и правовой стороны жизни самих иудеев, современных пророку, вполне понятно, прежде всего, общие отношение этого отдела к последующему ст. 5–11: это — отношение причины к следствию, преступления и наказания; затем, в частности, упомянутая одинаковость названий (хамас, амал) преступлений иудеев и образа действий халдеев, глубочайшим образом основывается на идее соответствия между божественным возмездием и грехом, его вызвавшим, по слову Премудрого: «ими же кто согрешает, сими и мучится» (Прем XI:17) грех Иудеев состоял в притеснениях, в разных видах попрания закона (ст. 2–4), в том же имела состоять и кара Божия в виде нашествия и насилия халдеев (ст. 5–11), подобно как и этих последних за их безбожные притеснения народу Божию (ст. 12 и д.) ожидала, по суду Божию, подобная же пагубная участь (гл. II). См. у проф. Голубева, с. 699–701 прим. Таким образом, пророк Аввакум в ст. 2–4, подобно пророку Михею (гл. VII), выражает свою глубокую скорбь по поводу господствующего в его народе нечестия в общественной жизни. Как глубоко верующий член теократического общества, больше того — как Богопоставленный страж теократии (ср. II:1), пророк в святой ревности за «оцепеневший» (евр. пуг) как бы закон, за попранную правду Божию (ст. 4). с молитвенным дерзнопением (подобно псалмопевцам, напр. Ис XXI:2 гл. LXXXVII:15 сл.) взывает к Богу о давно ожидаемом им Божественном вмешательстве в жизнь его сограждан, не отвечающую Божественному закону. Конечно, пророк жалуется на общее направление жизни, а не на отдельных нечестивцев, тем менее — наличных своих притеснителей.

5–11. На скорбные недоумения пророка дается здесь — без всякого нарочитого предварения — Божественный ответ, имеющий целью убедить пророка и всех его современников в том, что невнимание промысла к совершающемуся в области человеческих отношений (ст. 2–4), только кажущееся, и что вскоре готов открыться суд Божий над недостойным поколением избранного народа Божия. В своем ответе пророку Бог прежде всего (ст. 5) требует от иудеев внимания к своему откровению и тем уже показывает его чрезвычайную важность: уже висят над главами их ужасные события, каких доселе еще не знала их жизнь и история и которые способны изумить и привести в ужас тех, над кем они разразятся (эта предполагаемая здесь неожиданность наступающего бедствия нашествия врагов с очевидностью показывает, что ранее, в ст. 2–4, была речь не о халдеях). Второе слово ст. 5 — по принятому еврейскому тексту баггоим, в народах. Vulg. in gentibus, LXX (а также Пешито) читали иначе, — по-видимому: богедим, вероломные, злодеи (как ниже ст. 13, ср. Соф III:4; Иер XII:1) и передали: καταφρονηταί, слав. презорливии. Блаженный Феодорит, принимая это чтение LХХ-ти, в пояснении его говорит: «прозорливыми называет Бог небоязненно нарушающих закон и недугующих бесчувственностью» (с. 23), а блаженный Иероним, сам склонявшийся к нынешнему чтению еврейского текста и передавший в своем переводе рассматриваемое слово in genlibus, вместе с тем в толковании своем упоминает о двух безымянных кодексах, из которых в одном начало ст. 5 читалось: «смотрите порицатели!», а в другом: «смотрите, отступники!», и замечает, что при таком чтении «в этих словах обличается дерзость и презрение к Богу людей, от лица которых пророк восклицал, их смелое восстание против величия Божия, их безрассудные речи, их порицание провидения Божия и их отступление от Бога с обличением Его в несправедливости» (с. 136–137). Таким образом, начало 5-го ст. у LХХ-ти имеет более выразительности, чем по принятому еврейскому тексту, смысл которого, как изъясняет тот же блаженный Иероним, — тот, «чтобы пророк присмотрелся и увидел среди народов ту неправду, которая, по его мнению, есть только среди одного Израиля, и что Халдеям преданы не только Иуда и Израиль, но и все окрестные народы» (с. 137). Затем в открываемом «деле» (поал ст. 5) указываются следующие моменты: его главное начало — воля Божия, изрекающая свой судебный приговор о судьбе нечестивых; его видимое орудие, совершитель или исполнитель в данный исторический момент судеб Божиих — народ — халдеи, сколько суровый в жестокий, столько и быстрый, и могучий в исполнении своих жестокостей (ст. 6–10), наконец, его последствие для самих совершителей, что все вместе всесторонне изображает громадную силу страшного бедствия.

Главную мысль первого Божественного ответа составляет высказываемое вначале ст. 6-го положение, что грядущее нашествие неприятелей на Иудею — явление не случайное, а имеющее совершиться по вседержительной воле Божией; именно Бог воздвигнет против Иудеи Халдеев, он вооружит их непобедимою силою, но они и должны считать себя только Его орудием, забвение же этого будет для них же гибельно.

Именем «Халдеи», евр. Касдим. LXX: χαλδαιοι, у пророков, начиная с прор. Аввакума I:6–11 и Иеремии (XXI:4; XXIV:5 и др.) обозначается народность, известная в клинописных памятниках под именем Каldu. Первоначально племя это жило из юге библейской долины Сеннаар или Месопотамии, по берегам Персидского залива, но в VII веке оно чрезвычайно усилилось, простерло свои завоевательные стремления к северу, и в 625 году вождь Халдеев Набополассар на развалинах уже гибнущей Ассирии положил начало Халдейско-Вавилонскому или Ново-Халдейскому царству. Это Халдеи были семиты, как свидетельствует и Библия (Быт XXII:22), и потому не могут быть отожествляемы с Халдеями Курдистана и Армении, которые были арийцами. Как по Библии (Быт XXII:22; XI:28), так и по клинообразным документам имя халдеев было известно за несколько сот лет до выступления их в качестве всесветных завоевателей, но в таком качестве они впервые выступают в пророчестве Аввакума [в книге пророка Даниила (II:2, 5, 10; IV:4; V:7, 11) именем Халдеев назван класс халдейских мудрецов — астрологов, так как Халдея считалась отечеством астрологии: в такой значении термин этот известен и у классиков], и потому-то он, прежде всего, нарочито предупреждает своих слушателей и читателей о страшном событии их нашествия (ст. 5), а затем весьма подробно характеризует свойства этих страшных завоевателей (ст. 6–11). Свойства эти в известной степени совершенно соответствуют преступным свойствам Иудеев, и в этом нельзя не видеть карающего действия Промысла Божия. «На вас [прибавка «είς υμας», на вас, по существу правильная (ср. 2 Цар XII:11; Ам VI:14), стоит в кодексах LXX-ти: 26, 106, 239 у Гольмеса], живущих в неправде и беззаконии, ради которых огорчаются не знающие законов Промысла, наведу жестоких и неудержимых Халдеев, которые из алчности к чуткому ополчаются против всех народов» (блаж. Феодорит, с. 24). Для характеристики же воинственности Халдеев рассматриваемое место должно быть признано столь же классическим, сколько Ис V:26 след. дает классическую характеристику Ассириян.

«Народ жестокий», евр. гагой-гаммар — горький как полынь, для всех, кто вкусит общения с ним, — народ грозный чуждый человечности, милосердия (ср. Иер L:42; Втор XXVIII:50); «необузданный», ганнимгар, собств. быстрый, LXX: ταχινόν, Vulg.: velocem, который ходит по широтам земли, чтобы завладеть не принадлежащими ему селениями» (ср. II:6) — народ, чуждый оседлости и культуры, напротив, привыкший и хищничеству и грабежам; «народ воинственнейший и неудержимый, свидетелями крепости которого и военной храбрости являются почти все греки, которые писали историю варваров. И дело его состоит не в том, чтобы землю обрабатывать плугом, но чтобы жить мечом и грабежом, и чтобы захватить города, не принадлежащие ему» (блаж. Иероним, с. 138). Действительно, в изображении Халдеев, напр. у Ксенофонта (Суrораеd. III, 2), весьма точно как бы воспроизводятся гетры пророческого описания Халдеев.

Естественно, что такой народ «страшен и грозен» для всех окрестных народов — «по жестокости, по неукротимости во гневе, по неприступности сердца, по лютости в наказаниях» (св. Кирилл Александр.), — главным же образом потому, что он не признает над собою никакого другого закона и полагает, что только самому себе, и никому иному, он обязан своим превосходством пред другими народами: «от него самого (а не от Бога, как в Пс XVI:2) происходит суд (мишпат, правило, норма деятельности) его и власть (сеет, величие, LXX: λήμμα, слав. взятие,. Vulg.: onus) его» (ст. 7) — «обращает в закон, что приходит ему на мысль» (блаж. Феодорит, с. 24): подобно древним своим предкам, мечтавшим построением Вавилонской башни создать себе имя (Быт XI:4), и особенно вслед за обоготворявшим себя царем Навуходоносором (Ис ХIV:13), Халдеи не признают того, что сила и власть им дана от Господа (см. ст. 11–12).

Чем неограниченнее казалось Халдеям сила их, тем живее и беспрепятственнее устремление их на добычу: «кони его быстрее барсов» — животного, столь же хищного, как лев (Иер V:6; Ис XI:6; Ос XIII:7), но одаренного большею, в сравнении с ним, легкостью бега, подобного у него вихрю, так что почти невозможно добыче спастись от него; «и прытче волков вечерних» (8а) — измученных долгим, в течение дня, голодом и тщетным исканием пищи, и тем с большею жадностью устремляющихся на найденную вечером добычу и к утру от нее ничего не оставляющих (у LXX здесь, а также в Соф III:3, вместо «вечерних», евр. ерев, стоит «Аравийских», της Αραβίας, так и слав. LXX читали, очевидно, не ерев, а арав, Аравия). Длинный путь («издалека», т. е. из Вавилона, Ис ХХХIХ:3; ср. Иер V:15) не утомляет их, напротив, подобно орлам, быстро летят они на богатую добычу и, как орлы же, без труда его овладевают (ст. 8, ср. Втор XXVIII:49; Иер IV:13; V:16; Иез XVII:3). «Всем этим Пророк изобразил их силу, мужество и быстроту. Ибо таков между пернатыми орел, которому уподобил всадников, таковы между зверями рыси и аравийские волки, быстроте которых уподобил быстроту коней» (блаж. Феодорит, с. 24). Успех Халдеев несомненный и решительный: «все они (без изъятия) идут для грабежа; устремление (евр. мегаммат) лица их вперед (кадима)» — дальше и дальше устремляются они в жадности к чужому (ст. 9а). Первую половину ст. 9-го, весьма темную как в евр. масоретском тексте, так и у LXX-ти и в Вульгате, «яснее выразил Симмах: все станет добычею любостяжательности, вид лица их ветре палящими. Как быстроту коней и всадников пророк изобразил в подобиях, так и зверство лиц подобия палящему ветру; ибо как ветер сей опаляет обнаженные тела, так одного вида Халдеев достаточно, чтобы в тех, кто видит их, угасло все блистательное» (блаж. Феодорит, с. 24). — «Он собирает пленников, как песок» (9б) (ср. II:5), т. е. великом множестве (ср. Быт XXXII:12; XLIX:49; Ос I:10 и др.).

Тщетны будут надежды Иудеев на союзы с царями земли, на поддержку князей, на неприступность крепостей, — ничто не устрашит, ничто не остановит завоевательного движения врага, посмевающегося всякой попытке к защите против него (ст. 10). «Играя более, нежели прилагая какое-либо усилие, разрушит и законные царства, и противозаконные владычества! обводя окопы, и употребляя в дело стенобитные машины, разорят до основания всякий крепкий оплот» (блаж. Феодорит, с. 25); «он будет так могуществен и горд, что возмнит победить самую природу и взять силою войска своего города, самые укрепленные. Ибо он придет к Тиру и, сделав насыпь в море, из острова сделает полуостров и из земли приготовит себе вход в город между волнами моря. Поэтому он посмеется над всяким укреплением» (блаж. Иероним, с. 139).

Во всей этой несокрушимой силе всемирного победителя воздействует, конечно, всемогущество Бога — Иеговы, Господа сильного в брани (Пс XXIII:8). Но победитель этого не поймет. Как раньше Ассирия (Ис Х:5–15), так и этот новый завоеватель забудет видеть в себе только жезл или орудие ярости Божией: «тогда — вслед за чрезвычайными успехами — изменится дух его, преступит (предел скромности, смирения) и согрешит; могущество его станет богом его» (ст. 11) или, как поясняет блаженный Иероним (с. 140), «когда ничто более не будет препятствовать его силам, тогда изменится дух его к гордости, и, думая, что он есть Бог, воздвигнет себе золотое изображение в Вавилоне, и для поклонения ему созовет все народы», таким величайшее нечестие врага — победителя будет состоять в том, что он не возблагодарит за свое могущество Бога Всемогущего, владеющего царством человеческим и по своей воле дающего и царство, и власть, и силу (Дан IV:14; II:37, 47; см. III:14–15), но обоготворит самое свое могущество, сделает его предметом благоговения и культа (ср. ст. 16), наконец, как бы объявит себя самого богом (ср. Иов XII:6; Иез XXVIII:2). Этим упоминанием о проявлении величайшего нечестия врага-победителя, как последствия его величайшего могущества, и заканчивается передача первого, грозного ответа Божия на сетования пророка.

12–17. По получении странного ответа Божия (ст. 5–11), в не постигающем судеб Божиих, хотя и глубоковерующем духе пророка, невольно возникает новое недоумение, почему Бог решил наказать иудеев именно через Халдеев, большая преступность которых сравнительно с первым открывается уже из первого Божественного отчета? Как согласить пагубное дело руки нечестивых с Божественным избранием, Израиля, с святостью, милосердием и Правосудием Божиим? В чувстве этого недоумения пророк еще раз с дерзновением веры вопрошает Бога: до какого предела будет простираться господство нечестивых язычников над богоизбранным народом (ст. 12–17), как ранее спрашивал о преобладании нечестивых над праведниками в собственном народе (ст. 2–4).

Основанием нового дерзновенного обращения пророка к Богу служат особенные, благодатные отношения Бога-Иеговы к Израилю, начавшиеся давно — при Синайском Завете (Исх XIX:4–6), а также истинное понятие о Боге и Его свойствах, данное в ветхозаветном откровении и в высшей степени присуща пророкам. Высочайшие, бесконечные совершенства Бога служат для теократического общества вернейшим залогом и ручательством его спасении силою и милостью Божией. Истинный Бог Израиля существует «искони» евр. миккедем, греч. άπ άρχης, Vulg. a principio, — это свойство Его ведомо Израилю с первого момента его существования (ср. Пс LXXIII:12), но оно присуще Ему всегда, как Богу вечному (Втор XXXII:27). Он, далее, есть Иегова — существо самобытное и во всех словах и делах Себе равное, верное и неизменное (Исх III:14; VI:2; 1 Кор I:9), «превысший всего сущего» (блаж. Феодорит, с. 25). В живейшем чувстве и сознании своей принадлежности к Богоизбранному народу, которому изречена страшная угроза Божия, пророк называет Иегову Богом своим, Святым своим, разумея себя, конечно, не в индивидуальном смысле, — против чего говорил бы непосредственно следующий глагол множ. ч. «мы не умрем», — а как представитель целого народа, от имени которого, как народа завета, он и взывает к Богу завета: «Разве не Ты, Господи Боже мой, Святый мой, — и это говорится с чувством кротости, смирения и раскаяния, — не Ты, который сотворил нас от начала и милосердием которого мы до сего времени держимся» (блаж. Иероним, с. 144). Но главною опорою надежды пророка (а в лице его всего народа Божия) является свойство святости Божией: «Святый мой», т. е. Святый Израилев — выражение встречающееся особенно часто у пророка Исаии (Ис I:4; XXX:11; XLIII:3, 14; XLIX:7 и др.). Святость Божия означает не только неприступность, бесконечную возвышенность Бога над всем земным (1 Цар VI:20) и ужас, благоговение внушаемые Им людям (Пс ХCVIII:3, 5, 9; СХ:9), равным образом и то, что имя Его не может безнаказанно подвергаться бесславию (Иез ХХХIX 7) и Он не терпит греха и любит только правду (Ис V:16), но и вообще высочайшее совершенство Божие (Ис VI:3), частнее же беспредельную благость, любовь и милость Божию (1 Цар II:2; Ис LVII:15; Ос XI:15; Ос XI:9; Исх XXI:4). Святость Божия — смертельный ужас для грешника, но для верующего, для праведника она — основание надежды «на святое имя» Божие (Пс XXXII:21), надежды на жизнь от Бога, — потому пророк за себя и всех верующих в своем народе (ср. II:4) уверенно взывает: — «мы не умрем!» не может быть мы — народ Святого и Живого Бога — совершенно погибли, и слово Божиих обетований не совершилось о нас ради алчности врагов, «мы не умрем!». Многие древние и новые толкователи в этом «ло намут» видели один из примеров так называемых «пиккуним-соферим», корректур книжников; предполагали, что первоначальное чтение было: ло тамут — Ты не умрешь, а затем это выражение, представлявшееся соблазнительным, было заменено стоящим в тексте (см. A. Geiger. Urschritt u. Uebersetzungen der Bibelfn ihrer Abhfngigkeit, V, d. inner Entwicklung der Sudenthums. Breslau 1857, s. 309). Однако догадка эта ничем не подтверждается; напротив, древние переводы читали, очевидно, намут, так у LXX стоит ού μή αποθάνωμεν.

Во второй половине ст. 12-го пророк развивает ту же уверенность с положительной стороны: подобно другим боговдохновенным людям своего народа (ср. напр. Пс СХVII:18; Иep XLVI:28), он высказывает убеждение, что тяжкое бедствие халдейского порабощения будет лишь временно, преследуя цель исправления, вразумление Израиля, а не его гибель. Эту надежду он здесь связывает с именем Бога — Цур, скала, твердыня, понятием, образно обозначающим то же, что прямо выражается в имени Иегова (ср. Втор XXXII:4, 37; 2 Цар II:2; Пс XVII:32; Исх XXVI:4). Начиная с ст. 13, пророк от взгляда на народ избранный (ст. 12) обращается к народу нечестивому — орудию гнева Иегова и этим путем еще более утверждается в своей дерзновенной молитве к Судящему праведно народы и племена земли (Пс LXV:5). И прежде всего останавливаясь еще на упомянутом ранее (ст. 12) свойстве святости Божией, пророк утверждает (подобно псалмопевцу. Пс V:5–6), что все нравственно нечистое недостойно зрения светлейших очей Святейшего Бога (ср. Ис VII:8), и отсюда (как выше ст. 3) делает заключение, что Бог не может равнодушно смотреть на крайнее угнетение (пожирание, евр. бала в II) нечестивцем Иудеев, которые, при всей повинности своей пред правдою Божиею, все же праведнее своих поработителей. «Это не то значит, что угнетаемый праведен вполне, а только то, что он праведнее своего угнетателя» (блаж. Иероним); «подобно тому, как Содом и Гоморра кажутся праведными по сравнению с Иерусалимом (ср. Мф XI:24), и как мытарь в Евангелии оправдан более по сравнению с фарисеем (Лк XVIII:10–14), так и здесь мучимый действительно грешен; однако он праведнее, чем тот, который угнетает его» (он же, с. 149). Это пророческое (а вместе и всего народа) недоумение раскрывается и далее, до конца главы (ст. 14–17). В ст. 14–15 понятие полной беззащитности народов вообще и Израиля в частности пред хищничеством Халдеев выражено в образном сравнении жертв их хищничества с рыбой, живущей как бы в анархии, и потому легко уловляемой (ср. Ам IV:2). Если в этих двух стихах образно выражена мысль, прямо высказанная отчасти уже выше в ст. 10, то стих 16-й представляет подобное образное выражение мысли о самообоготворении Халдеев, высказанной ранее в ст. 11; о том, чтобы халдеи-вавилоняне фактически приносили жертвы орудиям войны (как подобное известно, напр., о Скифах в Сарматах, из сообщений Геродота, Histor. IV, 59, 62, и Климента Александр., Protrept. 64), ничего не известно из истории. Блаж. Феодорит в пояснение ст. 16 говорит «впадши в страсть высокомерия, причиной совершаемого (враг — халдеи) почитает одну собственную свою силу, и повелевает воздавать ей Божеское чествование. Яснее открыл нам это Божественный Даниил, сказав, что царь вавилонский соорудил золотой истукан, и все множество подданных принуждал поклоняться ему» (с. 23). Ст. 17 представляет резюмирующее предыдущие вопросы недоумения пророка заключение: «ужели не будет конца избиению народов?»

Глава II

1. Высказав пред Богом свои недоумения или жалобы по поводу господства язычников над избранным народом Божиим (I:12–17), пророк желает от самого же Бога «пророческими очами узреть решение изыскуемого» (блаж. Феодорит, с. 27). «Он говорит: на страже своею я стану, т. е. в восхищении Духом пророческим, и буду смотреть, что последует затем после плена народа и после падения города и храма… нужно заметить и то, что пророческое видение и слово Божие было пророку не внешним, а внутренним способом и было обращено к внутреннему человеку. Посему и пророк Захария говорил: И Ангел, который говорил во мне (Зах I:9), и в Псалмах говорится: Я услышу, что скажет во мне Господь (Пс LXXXIV:9)» (блаж. Иероним, 154–155). Понятия «стража» (евр. мишмерет) и «укрепление» (евр. мацор) в данном случае имеют не буквальное значение, а переносное, именно представляют символическое обозначение (как в Ис XXI:8) отправления пророческого служения; таким образом, первая половина ст. 1 может быть перифразирована так: «(Пророк говорит:) пребуду в том чине, в который возведен, и не оставлю твердыни» (блаж. Феодорит). Пророки вообще были стражами дома Израилева (Иез III:17; Иер VI:17; Ис LII:8; LVI:10), которых Бог Иегова, верховный Пастырь и Страж Израиля (Пс LXXIX:2; СХХ:4), воздвигал для охранения целости и святости завета и теократии среди народа Божия — ввиду частых его уклонений от этих начал. (См. P. Laur. Die Prophetennamen des Alten Testamentes. Freiburg. 1903. s. s. 103–107). «Возвышаясь всегда и во всех отношениях над своими современниками, постоянно изрекая им наставления, обличения, угрозы, угнетения и для сего просвещаясь от Духа Божия, испытующего самые глубины Божий, — эти люди, в случаях особенно важных и сомнительных, особенно усиливали свой подвиг стояния на вверенной им духовной страже стен Иерусалимских (Ис LXII:6) и сами молитвенно вопрошали Бога о воле Его, дабы возвестить ее народу. Сия молитва вообще признавалась одною из особенных обязанностей пророков (Иер XXXII:16, 26; Дан IX:3, 20), иногда же прямо заповедывалось им Богом» (проф. Голубев, с. 863). Так и пророк Аввакум, желая получить новый Божественный по высказанным им недоумениям, по жалобе (евр. токахат) его (гл. I), собирает все свое внимание, восходит на некоторый «камень, т. е. на некоторую возвышенную и безопасную твердыню мыслей» (св. Кирилл Александр.) и ожидает откровения Божия для передачи его людям. Таким образом, «настоящее место весьма важно в психологическом отношении — для суждения о состоянии лиц, сподоблявшихся пророческого дара. Из начальных слов места открывается, что он не был постоянно присущ душе пророков, требовал предварительно некоторого особенного к получению его настроения души, что пророки постоянно нуждались в божественном озарении и получали его только по временами по частям, как учащиеся, получив сведение о началах учения, нуждаются еще в научении о каждом из них в частности (Ис L:4). Из слов последних, что этот дар не был самомечтанием, пророчеством от сердца своего (Иер XXIII:16, 26; Иез XIII:2, 3), но словом, исходящим из уст Божиих (Ис LV:11), даром подлинно божественным» (проф. Голубев, с. 866).

Независимо от этих особенностей, речь пророка в ст. I имеет для себя параллели у Мих VII:4, 7 и в псалмах: LXXXV:9; СХХ:1; CXXII:1.

2–3. Божественный ответ на этот раз последовал, очевидно, немедленно, почему мы и не читаем прежнего скорбного: доколе (I:2). В этом ответе Иегова, прежде всего, поведывает записать нижеследующее откровение, а именно начертать его со всею ясностью на определенных скрижалях, евр. галлухот, чтобы читающий легко мог прочитать (ст. 2). Скрижали здесь разумеются, очевидно, подобные Синайским скрижалям каменным (Исх XXVI:12; XXXI:18; Втор IX:9); пророк Аввакум, подобно получавшему подобные повеления прор. Исаии (Ис ХХХ:8; VIII:1), должен был писалом человечьим (Ис VIII:1) написать сообщаемое на досках — каменных или медных (ср. Bтop XXVIL:8; 1 Maк XIV:27), ввиду нескорого исполнения откровения и нарочитой его важности (ср. Иер XXX:2; Иов XIX:24). Не невероятно мнение тех ученых (Эвальда, Клейнерта и др.), что такие доски с написанными на них с пророческими речами, по объявлении последних народу, передавались в храм и там сохранились, чему мы обязаны не поврежденностью столь многих пророчеств; такой способ сохранения письменных памятников в древности подтверждается ассиро-вавилонскими клинописными документами, занимавшими целые комнаты. Конец ст. 2 с евр. т. буквально таков: «чтобы мог бежать читающий его», (как у LXX: οπως διώκη, слав. яко да постигнет), т. е. «бежать с целью распространения известия в окрестностях Иерусалима, где оно дано, и далее… Благую весть пророческую должно распространять со всею скоростью» (ср. Наум I:15; Ис LII:7; Дан XII:4; Иер XXIII:21) (проф. Голубев, с. 868).

В ст. 3 указывается причина или основание сказанного в ст. 2; предъизображаемое видением событие относится к определенному, именно отдаленному времени (ср. Дан VIII:17, 19, 26; X:14; XI:27, 35). Но при этом оно «спешит, буквально дышит, жадно стремится, влечется само собою, чтоб не опоздать (как параллельно говорится в самом конце стиха): истинное пророчество, как слово живого, всеведущего и всемогущего Бога, как бы одушевлено желанием своего конца, исполнения, подобно тому, как зачавшаяся здоровая жизнь одушевлена желанием рождения, исканием окончательного развития, — чего нет в пророчестве ложном — обмане» (проф. Голубев, с. 871). Не обманет — как обманывали людей ложные пророки, обещавшие слушателям разные блага в близком будущем (ср. Мих II:11). «А если случайно, вследствие твоей, читатель, нетерпеливости и пылкого желания тебе показалось бы, что обещанное несколько замедлило исполниться, то не отчаивайся в его наступлении, но терпеливо ожидай» (блаж. Иероним, с. 156). «Истинно слово предречения сего, посему не сомневайся, хотя и по прошествии многого времени не увидишь конца; потому что непременно совершится и не останется неисполненным» (блаж. Феодорит, с. 28). — Непременно сбудется, не отменится, евр.: бо ябо лой eaхер, Vulg.: veniens veniet, et non tardabit. LXX: ερχόμενος ήξει, καί ουμή χρονίση)

LXX, а также Вульгата, понимали евр. бо не как infin. absolut, а как participium (евр. ба), и в этом причастии («ερχόμενος») видели указание на личного Мессию, который несомненно придет, как судия мира. В таком смысле рассматриваемые слова ст. 3 приведены и в послании к евреям, гл. X, ст. 37: грядый приидет, и не укоснит. Такое понимание, по своей идее и по существу, конечно, вполне приемлемо и совершенно правильно, но форма евр. выражения бо-ябо благоприятствует более абстрактному, чем конкретному пониманию субъекта при этом предикате («грядый» было бы габба).

4–5. В Божественном ответе ст. 4 в двух противоположных, но взаимно поясняющих друг друга, положениях изображается Божественное суждение как о народе, имеющем угнетать народ Божий, так и об этом последнем, первому предвозвещается осуждение, второму — оправдание, жизнь, спасение. Грех народа — насильника обозначается глаголами: уплела и ло-яшара. Первый глагол означает: пухнуть, надуваться (соответствующее этому гл. имя существ. офел означает: опухоль, нарост) и выражает собою главный признак в характере халдеев, как народа завоевателя: надменность, самообожание с дерзким забвением о Боге (ср. Чис XIV:44; Втор I:43, где тот же гл. афал употреблен о дерзкой попытке евреев, после осуждения их на сорокалетнее странствование, занять ханаан, вопреки воле Божией). Равным образом и второй глагол означает отсутствие в характере этого народа нравственной прямоты, бесхитростности, кротости (гл. яшар в вещественном смысле означает уравнивание дорог, понижение гор, холмов и утесов (Ис XL:3–4), а в нравственном смысле — правоту путей жизни, и смирение и правоту сердца (Пс XXXI:11; XXXVI:14; СХХХ:2). Обоими глаголами, таким образом, дается Божественное подтверждение правдивости отзывов пророка о характере народа-завоевателя (I:15–16), выражается согласие на высказанные пророком мысли о последнем и о нравственном превосходстве народа Божия пред ним (I:13). Уже из первого полустишия ст. 4 можно, таким образом, выводить мысль об ожидающей нечестивый народ халдеев каре Божией. Но эта мысль еще очевиднее вытекает из второго полустишия ст. 4: а праведный верою своею жив будет (евр. вецаддик беемунатав ихьэ). Здесь Божественный ответ именует избранный народ Божий именем праведника, каким его ранее назвал пророк (I:13), равным образом и ожидающую его счастливую, блаженную будущность кратко, но и полно обозначает именем жизни — также по соответствию и противоположению словам пророка об угрожающей его народу смерти (I:12; жизнь, конечно, разумеется в том высшем понимании и смысле, какой вообще свойствен закону Моисееву (Втор XXX:15–19) и пророкам (Иез XVIII:22; Ам V:4). Такая жизнь будет дарована посредством веры (праведника) беемунато. Что последнее имя — эмуна в данном случае означает именно веру и упование [филологически, эмуна прежде всего означает твердость, стойкость на слове и обетовании Божием, несокрушимую никакими противоречиями действительности веру в невидимое греч. υπόστασις, Евр XI:1; лат. constantia, fiducia] на Бога и Его спасение (а не человеческую честность и праведность, как изъясняли некоторые толкователи рационалистического направления), это очевидно как из контекста данного места, ст. 3–4, в котором говорится только об отношениях человека к Богу, так и из других ветхозаветных мест, где это же слово (эмуна), как и глагол одного с ним корня (именно, в форме Гиф. геэмин) означает в техническом смысле веру в Бога (Быт XV:6; Иcx XIV:31; XIX:9; Чис XIV:11; XX:12; Втор I:32; IX:23; 4 Цар XVII:14; 2 Пар XX:20; Пс LXXVII:23, Ион III:5; Ис XLIII:10 и др.) причем обычно счастье жизни и спасение поставлялось в зависимость от веры (2 Пар XX:20; Ис XXVIII:16 и др.). Так толковало рассматриваемое место и древнееврейское предание, как дают видеть сохранившиеся его следы в Талмуде и у отдельных раввинов (Babul, Gemara, tr. Makkot f. 24a), Важнее же всего то, что такое понимание из ветхозаветной церкви перешло и в новозаветную и утверждено троекратным свидетельством ев. Апостола Павла: Рим I:17; Гал III:11; Евр X:38, причем в последнем случае апостол приводит слова пророка ст. 4 по переводу LXX и притом с перестановкою двух половин стиха одной на место другой.

Перевод LXX-ти отличается в передаче ст. 4 тем, во-первых, что в первой половине стиха говорит не о надмении врага, а о сомнении, колебании, недостатке веры (в самих евреях же), и, во вторых, во второй половине стиха имеет «верою Моею» (а не «своею»), хотя многие кодексы не читают μου (см. код, 26, 36, 42, 49, 62, 68, 70, 86, 87, 91, 97, 228, 240, 310, 311 у Гольмеса). Первая особенность имеет место и в Вульгате и в славянск. перев. («Аще усумнится, не благоволит душа Моя в нем, праведник же от веры жив будет»).

Ст. 4-м, изображающим самую суть предлежащего Израилю подвига, собственно заканчивается Божественный ответ Аввакуму, и пророк и теперь, как и ранее (I:12), присоединяет к нему свое пространное размышление о полученном им на Божественной страже откровений ст. 5–20, каковое размышление, как изреченное пророком в момент озарения Духом Божиим, есть также истинное пророчество. Чтобы придать своим мыслям об ожидающей халдеев грозной участи большую выразительность, пророк, начиная со ст. 6, влагает свою, полную горечи и иронии речь в уста ограбленных и униженных халдеями племен и народов. От их лица возвещается халдеям пятикратное «горе». Но тема этих грозных для халдеев предвещаний дается в ст. 5. Здесь гибельная гордость и надменность халдеев поясняется сравнением с опьянением: оба понятия родственны, и, кроме того, халдеи, по свидетельству истории, много предавались вину, и самая гибель их столицы произошла среди опьянения (Иер LI:31, 39; Ис XXI:5; Дан V:1 сл.). «Как вино производит на упивающегося такое действие, что, когда он поднимется, то ни ноги его, ни мысли не исполняют своих обязанностей, а быстрота мыслей приходит в расстройство; так и человек надменный не будет величаться, и не доведет своего желания до исполнения. Тот, кто подобен смерти и аду, не насытится и не будет видеть конца своей жадности, даже когда подчинит под свою власть все племена и все народы» (блаж. Иероним, с. 161). Ср. тот же образ ненасытности в Ис V:14; Притч XX:20; XXX:16.

Самая обличительная речь, возвещающая «горе» халдеям, состоит из пяти строф, каждая по три стиха: 1) 6–8; 2) 9–11; 3) 12–14; 4) 15–17; и 5) 18–20). При этом в четырех первых строфах каждый первый стих заключает в себе изречение горя, или проклятия, второй — обозначения его («горя» образа или вида, а третий, постоянно начинающийся союзом так как (евр. ки), — указание его основания, мотивировку наказания или горя. Только в пятой строфе изречению «горя» (ст. 19) предшествует указание его основания (ст. 18). Вся речь, как уже было сказано, вложена в уста побежденных и угнетенных некогда халдеями народов и племен, ныне радующихся падению своего притеснителя (ср. Наум III:19), и, по самому содержанию и характеру своему, называется «притчею», машал в специальном смысле «насмешливой песни» (ст. 6, как и у Иc XIV:4; Мих II:4), «острою, колкою загадкою», мелица хидот (ср. Притч I:6). Имея ближайшее отношение собственно к халдеям Вавилону, эта песнь или речь содержит и общие, универсальные мысли религиозно-нравственного свойства, на что указывает заключительное восклицание речи: «да молчит вся земля пред лицем Иеговы» (ст. 20b).

6–8. Первое «горе»: народу — врагу, олицетворявшему, как и в ст. 5, в образе одного человека, вменяется в вину его безмерная стяжательность, из-за которой он немилосердно грабил многие народы и города; он безмерно обременил себя «залогами» или «заложниками», евр. абтит (ст. 6). Последнее темное слово раввины и сирийский перевод понимали, как сложенное из аб, облако, густота, и mum, грязь, — «масса грязи»; такое понимание известно было от еврейских учителей и блаженному Иерониму: «обрати внимание — говорит он — и на то, как тонко назвал он густою грязью накопленные богатства» (с. 162). Преступлению Вавилона будет вполне соответствовать наказание: ограбленные им народа с лихвою, с процентами (ст. 7 евр.) взыщут с него свое добро, а он достанется им на полное разграбление (ст. 7–8, ср. Ис XXXIII:1).

9–11. Второе «горе» ставит предметом обличения тоже лихоимство врага, но со стороны ложно им понятой цели обезопасить себя от врага: злом нельзя укрыться от зла, на хищении и неправде нельзя созидать свое благосостояние (ст. 9, ср. Иер XXII:13 сл.); по закону правды Божией, удел поступающего так — бесславие, позор и гибель (ст. 10). «Подлинно злосчастен и троекратно злосчастен, кто желает большего, такими средствами покушается обогатить свой дом, и усиливается стать выше всех людей. Таковой потерпит вящшее падение, как с большой высоты низвергающийся в глубину. Тысячи зол причинив многим народам, душу свою пронзил ты грехами и весь дом покрывал стыдом» (блаж. Феодорит, с. 29). Подобный образ — в Притч I:18 и в Пс IX:16–17. Самые камни и дерево — материал неправедно созданного дома — засвидетельствуют непрочность и гибельность такого строительства. «Не разумом только одаренные, но и неодушевленные и неразумные твари возопиют о твоем неразумии и неистовстве» (блаж. Феодорит, с. 30). Ср. Мф ХXI:9, 16; Лк XIX:40.

13–14. Мысль предыдущей строфы продолжается и в настоящей строфе, но развивается с большею широтою: ранее обличаемый враг представлялся строителем дома неправды, здесь целых городов и крепостей, и в качестве строителя выступает уже не один, а целая совокупность народов. Совершенное ничтожество совершаемых на основе беззакония трудов целых народов (ст. 13, ср. Иер LI:58), пророк показывает в самом имени Бога, по определению Которого, ничтожными оказываются все их начинания без содействия Божия (ср. Пc CXXVI:1), — именно наименовании Господа Саваофа, Иеговы воинств (Иегова Цебаот; о значении этого имени Божия, употребительного именно в царско-пророческий период библейской истории, см. в книге свящ. — проф. А. А. Глаголева, Ветхозаветное библейское учение об Ангелах, 1900, с. 238–256). В противоположность ничтожеству человеческих деяний (ср. Мих III:10; Еккл I:3; V:15), тем ярче просияет величие и слава Господа во суде его над гордым и нечестивым царством (халдеев), и знание этой славы должно распространиться по всей земле (ст. 14, ср. Ис ХI:9).

15–17. В четвертом, «горе», именно в первом положении (ст. 15) указан особенно характерный признак хитрой, коварной злобы халдеев: подобно коварному другу, спаивающего своего ближнего вином лишь затем, чтобы после злорадно насладиться его униженным видом. Вавилон увлекал народы в дружественные союзы с собою (ср. 4 Цар XX:12 сл.), чтобы затем, упоив их из чаши злобы своей (ср. Иер XXV:15 сл., ср. Наум III:11), увеселяться их же крайним унижением, срамом (ср. Наум III:5; Ис XLVII:3), — образ заимствованный от чрезвычайного развращения нравов, какому предавался враг на своих пиршествах (причем, по еврейскому преданию, на эти пиры были приводимы пленники, их поили вином, заставляли плясать до изнеможения и обнажения наготы, и этим презрительно забавлялись). Преступлению будет точно отвечать и наказание — по общему закону правды Божией: Иеговою, некогда вручившим чашу Своего гнева Вавилону для поднесения ее другим народам (Иер XXV:15 сл.; ср. Ис LI:17; Пс LIX:5: LXXIV:9), теперь возвращается к самому Вавилону — он неминуемо должен испить ее до дна (см. Авд ст. 16; Иер LI:7, 39), и его ожидают те же самые унижения, позор и срам, которые он уготовлял другим (ст. 16: геарел, покажи слово необрезание; кикалон — блевотина, ср. Ис XXVIII:8). В ст. 17 указано основание такого возмездия Божия Вавилону, именно — произведенные им злодейства и опустошения на Ливане (ст. 17), как представитель земли обетованной (Иер XXII:6, 23).

18–20. Пятое и последнее «горе» обличает корень злобы и нечестия халдеев (как и других языческих народов), именно: идолослужение их. Идолы всех видов: кумир деревянный или каменный, песел или литой из металла, массека — совершенное ничтожество, и молитвенное обращение к нему — нелепость; первое доказывается обычным у библейских писателей указанием на то, что идол — дело и произведение рук человеческих (ст. 18: ср. Пс CXXXIV:15 сл. Ис XLIV:9), второе — тем, что идолы суть «учители лжи» — в том смысле, что от них люди ожидали мудрых советов и пророчеств, но те и другие оказывались сплошною ложью.

Ст. 20, не относящийся уже к грозной речи «горя», а служащий переходом к гл. III, указывает, что единственно достойными предметами веры и надежды людей может быть только Иегова. Пред Иеговою, обитающим на небе (ср. Втор XXVI:15; Пс X:4), а также в храме Иерусалимском (ср. Ис LXVI:6; Иоил III:16; Ам I:2) должна умолкнуть вся земля (ср. Соф I:7), а не одни халдеи. «Идолы немы и лишены всякой силы; а Владыке нашему как бы неким храмом служит небо, и на земле в Иерусалиме, есть у Него посвященное Ему место».

Глава III

1. Наименование «молитва», евр. тефилла, греч. προσευχή, лат. oratio, здесь, как и в надписании нескольких псалмов, XVI, LXXXV, LXXXIX, CI, CXII, LXXI:20 (проверить все номера ???)), имеет значение общее: песнь, употребляемая для пения при Богослужении (в этом смысле в только что упомянутом месте Пс LXXI:20 все псалмы Давида названы «молитвами», тефиллот). Назначенная пророком при самом написании для Богослужебного употребления, песнь эта, несомненно, скоро получила такое употребление, — благодаря авторитету пророка, и имя его навсегда осталось в надписании его песни (как у LXX Пс CXXXVII надписывается именами пророков Аггея и Захарии, а Пс CXXXVIII — именем одного прор. Захарии) для отличия от других богослужебных песнопений, как отзвук богослужебного употребления III-й главы книги прор. Аввакума, является и упомянутое уже влияние этой главы на православно-христианское богослужение, именно на образование и строение четвертой песни канона, в ирмосах и тропарях которой весьма часто слышатся буквальные выражения из Аввак III в греко-славянской передаче. Значение последнего слова 1 ст. шигейонот можно определить лишь предположительно, как вообще музыкально-богослужебные термины в надписаниях псалмов очень темны по своему смыслу, и оставались загадочными уже для древних переводчиков. LXX передают рассматриваемое слово общим названием песни: μετά ωδής, что по предположению блаж. Иеронима, может означать, что «пророк молится о пришествии Христа и пророчествует о Нем с веселием, псалмом и песнопением, так что, с одной стороны, в молитве он прилежно умоляет Отца, а с другой стороны, в песнопении восхваляет Отца, Который пошлет Сына, и Сына, Который имеет придти» (с. 187). Сам блаж. Иероним понимает рассматриваемое слово иначе — производит от гл. шага, погрешать, и в своем переводе Вульгате передает его pro ignorantiis, поясняя в своем комментарии: «теперь пророк приносит покаяние и оплакивает то, что он безрассудно говорил; он просит прощения в том, что он по неведению сделал это, чтобы потом получить милосердие» (с 186). Так, по свидетельству того же Иеронима (с 135), передали это слово и Акила, Симиах и Quinta. К такому производству этого слова, как и слова шиггайон в Пс VII:1, склоняются и некоторые новые комментаторы (Эвальд, Делич, Гитциг, Клейнерт), придавая, однако, ему иное значение — cantio erratica, страстная песнь, дифирамб, и утверждая, что с содержанием пророчества это название связи не имеет. Принимая это последнее положение в качестве совершенно бесспорного, также соглашаясь и с филологическим анализом рассматриваемого слова у новых ученых, а равно у блаж. Иеронима и в некоторых других древних переводах, следует однако предпочесть всем им передачу LХХ: песнь. Возможно, впрочем, как и предполагают некоторые исследователи, LХХ читали не шигейонот, а негинот, как стоит в евр. т. ст. 19 данной главы.

2. Трудность понимания ст. 2-го заключается в неустановленности в данном месте еврейского масоретского текста и в слишком заметном отличии от него текста LXX-ти; текст Вульгаты здесь ближе к еврейскому тексту, чем к греческому. Начальные слова стиха: «Иегова! я услышал вещание Твое, и устрашился» читаются во всех текстах одинаково. Смысл слов в приложении к будущему суду над халдеями передает блаж. Федорит: «Страха исполнился я, Владыка, услышав Твои глаголы; увидев же справедливость Твоего определения, увидев, как всем, что ни делается, распоряжаешься Ты правдиво, пребываю в крайнем удивлении» (с. 32). Затем в греческом тексте и слав. перев. следуют не читаемые в других текстах слова: κατενόησα τα έργα Σου καί εξέστην 'εν μέσω δύο ζώων γνωσθήση. слав.: разумев дела Твоя и ужасохся, посреди двою животну позван будеши. Первая половина выражения составляет вариацию начальных слов стиха; как плеоназм, вероятно не стоявших в первоначальном тексте, слова эти опускаются и во многих греческих кодексах (напр. 22, 36, 42, 49, 51, 62, 86, 91, 95, 97, 130, 147, 165, 228, 238, 240, 310, 311 у Гольмеса). Вторая же часть приведенного выражения представляет своеобразную передачу евр: поолха бекерев шаним хайэгу «оживи творение Твое в преполовение лет», ср. Vulg.: opus tuum, in medio annorurn vivifica illud. Но о каких животных здесь говорится, мнения очень различны. Блаж. Феодорит говорит: «Одни под двумя животными разумели Ангелов и человеков; другие же — те из бесплотных сил, которые приближены к Божией славе, — Херувимов и Серафимов; а некоторые — Иудеев и Вавилонян. Но мне кажется, что пророк говорит не о двух животных, но о двух жизнях, настоящей и будущей, посреди которых является праведный Судия» (с. 32). По свидетельству блаж. Иеронима, «простое толкование и обычное представление относит это место к Спасителю, потому что Он был познан во время распятия посреди двух разбойников (Мк XV; Ин XIX)» или лучше — «что в первоначальной церкви, которая была составлена из обрезания и необрезания, Спаситель был призван и стал предметом веры для двух, окружающих его оттуда и отсюда, народов. Есть и такие, которые под животными понимают два Завета, Ветхий и Новый, которые поистине одухотворены и имеют жизнь, которые дышат и через посредство которых будет познан Господь» (с. 189). Соответствующие выражения еврейского текста и Вульгаты выражают общую мысль — моление пророка об оживлении (как в Пс LXXIX:15; СХXXVII:7) или восстановлении в Израиле дела благодати Божией, т. е. — в историческом смысле о восстановлении ветхозаветной теократии после вавилонского плена, а в прообразовательном — о деле искупления людей Грядущим Мессиею. Заключительная часть стиха выражает ту, проходящую через все библейское учение о Боге, мысль, что в своих отношениях к миру и людям Бог руководится более всего Своею благостью и милостью, и что Он «остается благим и милосердым и тогда, когда наказывает людей: «Когда в наказаниях смущаешь людей, и тогда, водясь милостию, изменяешь опять бедственное их состояние» (блаж. Феодорит, с. 32). Таким образом, при всех различиях чтения ст. 2 по различным текстам, сохраняется общая мессианская мысль стиха, который, во всяком случае, содержит пророческое предощущение Грядущего Мессии. Следующее Богоявление, ст. 3 и далее изображает самое пришествие Его в будущем.

3–4. Пророк изображает будущее явление Бога в образах и картинах, имевших место при явлении Бога во время Синайского законодательства (Исх XIX:18; Втор IV:1), каковое событие, в силу своей чрезвычайной важности для всей религиозно-национальной жизни Израиля и всего человечества, многократно воспоминается священными библейскими писателями. (Втор XXXIII:2; Суд V:2 сл. Пс LXVII:8–9). По пророческому изображению «Бог от Фемана грядет и Святый — от горы Фаран. Покрыло небеса величие Его, и славою Его наполнилась земля» (ст. 3). Феман, евр. теман, — область или местность в Идумее (Ам I:12; Иер ХLIX:7, 20 и др.), именно в северо-западной ее части (Иез XXV:13), но вместе с тем это слово имеет в евр. языке нарицательное значение: юг, и в таком смысле оно передано в переводе Феодотиона и в некоторых кодексах (LХХ-ти από λίβος ήξει, код. 62, 86, 147 у Гольмеса), а также в Вульгате (ab austro). — Фаран — евр. паран, — собственное имя пустынной местности к югу от Палестины, между пустынею Сур на западе и Египетским заливом на востоке (Быт ХХI:21; Чис Х:12 и др.); здесь, как и во Втор XXXIII:2, идет речь не о целой пустыне Фаран, а лишь о горе этого имени. В принятом тексте LXX-ти, кроме имени Фаран, стоят еще два слова, не имеющие себе соответствия в еврейском тексте, — κατασκίου δασέος, во многих же кодексах греч. текста (напр. 23, 42, 49, 51, 68, 91, 97,158, 228, 238, 239, 240 у Гольмеса) имя Ф. вовсе опущено, так и в слав.: из горы приосененныя чащи. Блаженный Иерониим от имени одного еврея замечает к ст. 3: «Вифлеем, в котором родился Спаситель, находится на юге; вот это и значат слова: Господь от юга придет, т. е. родится в Вифлееме и оттуда поднимется. А так как родившийся в Вифлееме дал некогда закон на горе Синае, то Он и есть Святый, который приходит от горы Фаран, потому что Фаран — место, смежное с горою Сана» (с. 193). Равным образом, блаж. Феодорит говорит: «Пророк предрекает и предвозвещает вочеловечение Бога и Спасителя нашего, совершившееся в Вифлееме, который лежит к югу; или ливу, от Иерусалима. А горою приосененною называет самый Иерусалим, обиловавший древле многоразличными дарованиями, осеняемый облаком и пребывавший под кровом Бога небесного» (с. 33). — Стоящее в евр. т. в средине стиха слово села (еще ниже в ст. 9 и 13, а также употреблено 71 раз в псалмах), греч. διάψαλμα, — по своей этимологии и по своему значению неясно; обыкновенно его считают музыкальным термином, обозначавшим паузу в пении и под. (см. Sommer — Biblische Abhandiungen. В d. I, Erklarung des Sela, s. 1–84). — Вторая часть стиха изображает славу, величие являющегося Господа; слава и прославление Его должны наполнить всю землю (ср. Пс VIII:1–2 сл. Ис VI:3). «Ибо единородное Божие слово, вочеловечившись, разоряло мрак неведения, просветило же человеков лучами Боговедения, и всех научило, что Бог — Творец неба, земли и всего» (блаж. Феодорит, с. 33). Ст. 4 изображает внешнюю, чрезвычайно блестящую обстановку грядущего явления Бога: и всей материальной природы только яркий свет солнца может приблизить к пониманию небесную величественность Богоявления; при этом лучи солнца, подобно разодевающие явление Бога (ср. Пс СIII:2), уподобляются, — как это обычно и в арабской поэзии, — рогам (ср. Исх XXXIV:29 сл. Пс XXI). Нечего и говорить, как приличен этот образ в предложении ко Христу — Солнцу правды. Последние слова ст. 4 — вместо евр. вешам хивион уззо, Vulg ibi abscondita est fortitudo ejus, русск. синод.: и здесь тайник Его силы, — LXX имеют: και εθετο αγάπησιν κραταιάν ιαχύος αυτού, слав.: и положи любовь державну крепости своея, откуда видно, замечает блаж. Иероним, что по чтению LXX «даже и эти слова следует понимать в отношении к Христу, (именно) что Бог Отец для того покрыл небеса силою Своею, и землю наполнил хвалениями, и Сияние Свое сделал как бы свет, и положил царство в руке Сына Своего, чтобы побудить людей любить Возлюбленного Своего и любить не слабою любовию, но крепко и сильно» (блаж. Иероним, с. 196–197).

5–7. Ст. 5–7 указывают разные грозные явления, сопутствующие явлению Бога в мире, причем образы этих явлений очень употребительны в других священных писаниях. Так, для ст. 5, говорящего о язве т. евр. дебер, и убийственном зное, евр. решав, параллелями служат Исх IX:3 и Втор ХХХII:24. В тексте LХХ слово дебер, прочитанное, очевидно, как дабар, слово (что всегда было возможно при отсутствии вокализации) передано через λόγος, слово; иначе передается в греко-слав. тексте и вторая половина ст. 5. Блаж. Иероним замечает: «если согласно LXX мы прочитаем: Пред лицем его предидет слово, и по стопам его выйдет на поля, то это значит, что слово Божие пред пришествием Его, которое иносказательно теперь называется лицом, будет предшествовать Ему и уготовлять сердца верующих, чтобы исправить неправое и уравнять неровное, и чтобы душа слушателя, как бы подобная возделанному полю, могла воспринимать духовное семя» (с. 198). Сам же блаж. Иероним относительно решев принимает мнение современных ему евреев, почитавших Резеф именем князя демонов (как Веельзевул Мф XII:25), который в образе змия соблазнил Еву в раю и самое имя получил от проклятия, изреченного Богом (как ползающий на чреве), и в Вульгате передает вторую половину ст. 5-го так: et egredietur diabolus ante pedes ejus, усматривая здесь предуказание на сорокадневное искушение Господа диаволом в пустыне (с. 197–198). Но лучше, кажется, остаться при непосредственном, буквальном смысле евр. масоретского текста. — «Всем, сказанным (в ст. 3–7), Пророк показал нам неизреченное Божие могущество; потому что за преднамерением Божиим следует и самое дело; восхотев только (сие выразил пророк словами: ста и призре) колеблет Он землю, сокрушает род человеческий, расторгает горы, делает, что холмы тают, как воск. Сие же и подобное сему соделывает Бог на пользу людям. Ибо шествиями называет пророк дела; означает же сказанным и источившим всем людям спасение крест. На нем стал Владыка Христос, и поколебал землю, привел в движение и расторг горы, поразил ужасом демонов, разрушил капища на горах и холмах,определив сие из начала и до скончания мира, исполнив же на последок дней» (блаж. Феодорит, с. 34). Замечание ст. 7 о Мадиаме и Хушане (вероятно, близкое и родственное Мадианитянам племя) имеет историческую основу в фактах поражения Мадианитян при Моисее (Чис XXXI:7 след.) и Гедеоне (Суд VII:21).

8. Заключающийся здесь вопрос в смысле описаннных ранее грозных феномен имеет значение недействительного вопроса, требующего соответствующего ответа, а скорее есть поэтический прием — обычная в библейско-поэтических произведениях пауза (ср. Быт XLIX:14; Суд V:12; Пс LXVII:20 сл.; XVII:21), служащая переходом к изображению новой теофании. Общий смысл стиха и особенно второй половины его тот, что, по библейскому воззрению, стихии природы и все отдельные явления ее служат целям Божественного мироправления (ср. Пс CIII:4; XVII:11), самый же образ колесниц и коней пророком заимствован из истории чудесного перехода евреев через Красное море (Исх XIV:25–26; XV:3–4). «Как Иордан и Красное море иссушил Ты, сражаясь за нас, не потому, что гневался на реки и море, и не потому, что неодушевленные предметы могли навлечь чем-либо гнев (Твой); так и теперь, восходя на колесницы Свои, схватывая лук, Ты дашь спасение народу Твоему, и навеки исполнишь клятвы, которыми Ты клялся отцам нашим и народам» (блаж. Иероним, с. 202). Напротив (вопреки мнению библеистов рационалистического направления, как: Гункел, Марти), никакого намека на мифологическую борьбу стихий, напр. на миф ассириологии о Тиамате (бездна, хаос) в словах пророка не замечается.

9–15. Общий смысл этого отдела понятен: как видно из ст. 12-го, здесь дается ответ на вопрос (ст. 8) о смысле и основании стихийных феноменов, величественных и разрушительных, которыми сопутствуется явление Бога в мире: гнев Божий обращен не на море и реки (ст. 8), а на людей, именно против халдеев и подобных им, прогневавших Бога своим нечестием, народов. Но понимание частностей встречает затруднение в разности текстов еврейского и греческого. Не вдаваясь в подробное сличение и примирение обоих текстов, ограничимся кратким анализом и пояснением содержания речи пророка в данном отделе. Ст. 9–11, судя по заключающимся здесь образам, напоминают историю чудесного перехода евреев через Чермное море при Моисее (ст. 9 см. Исх XIV:21) и через Иордан пред занятием Палестины при Иисусе Навине (Нав III:16), а также чудесное солнцестояние при нем же (ст. 11 см. Нав X:13). Напоминание это имеет целью оживить в слушателях или читателях пророка сознание беспредельного всемогущества Божия, непреоборимой силы Иеговы в борьбе с народами, враждебными избранному народу Божию (ст. 12), и отдельных разных времен провозвестников Божественной истины из среды его. «И при восстаниях на посланных Тобою к народам проповедников, Ты, говорит пророк, имея неизреченное могущество, изобилуя всякими карательными орудиями, хотя одним крещением можешь растлить всю землю с ее обитателями, однако же пребудешь долготерпеливым» (блаж. Феодорит, с. 36–37). В стихе 18-м, наконец, ясно и определенно указывается цель всего Богоявления: спасение помазанника или помазанников Божиих. Под именем помазанника, евр. машиах по библейскому словоупотреблению здесь, как и в весьма многих других местах, можно разуметь царя иудейского, так как цари иудейские, как поставляемые Богом, обычно именовались этим названием (1 Цар ll:10–35; XII:3, 5; XVI:6; XXIV:7, 11; XXVL:9, 1; Пс II:2; ХVII:51; XIX:7; Плач IV:20 и др.). Но так как последние Иудейские цари были люди недостойные своего теократического призвания, то под этим почетным и священным именем естественнее разуметь весь народ Божий, притом более в его идее, чем в конкретной действительности. Такой обширный смысл рассматриваемого термина был вообще известен Ветхому Завету, где помазанными, кроме царей, именовались еще патриархи — родоначальники еврейского народа (Пс CIV:15), позднее первосвященники (Лев IV:3, 5, 16), еще позже и в одном лишь месте Персидский царь Кир (Ис XLV:1). О всем еврейском народе это имя употреблено, по-видимому, в Пс LXXXVIII:39, 52 (ср. Пс LXXXIII:10), а также, вероятно, и в рассматриваемом месте. Наконец, в перспективе пророческого созерцания именем Машках, Мессия, Христос, не раз имеется в виду грядущий Христос Спаситель (см. Пс II:2; см. Ин I:42; IV:25), а также и все Его последователи, как соучастники Его помазания. В этом смысле блаж. Феодорит замечает к ст. 13: «помазанными пророк называет удостоившихся призвания, с верою принявших проповедь, и сподобившихся благодати Божественного Духа» (с. 37). Вторая половина ст. 13 выражает мысль о покровительстве Промысла Божия Своим избранникам через наказание нечестивых врагов их, — ближе всего Халдеев. Мысль о неизбежности кары Божией для врагов и поработителей народа Божия господствует и в следующих, 14 и 15, стихах. Смысл ст. 14 блаж. Феодорит перифразирует следующим образом: «Когда могущество Твое сделается явным для всех людей; тогда облеченные высокою властью придут в такой страх, что не с дерзновением, но в скрытности и тайно станут выражать свое противление, так что справедливо иной уподобит их нищему, который не смеет вкушать пищу явно, но жует ее, не разверзая уст своих» (с. 37). Содержание ст. 15 близко напоминает вторую половину ст. 8.

16–19. В заключение своей «молитвы», а вместе с тем и всей своей книги пророк изображает свои впечатления от Богоявления, а также вызванные им и всем вообще содержанием пророчества чувства и мысли. Первое впечатление видения и откровения, полученного пророком, — впечатление охватывающего все существо ужаса и трепета (16а), подобно тому, как таково именно было впечатление видений на пророка Даниила (Дан VIII:18, 27; X:8). При этом ужас, который охватил пророка, и о котором упоминал он еще в начале своей молитвы (ст. 2), вызван был не только сверхъестественностью и небесною природою Богоявления, но и грозным характером предвещаемых им событий, близко и роковым образом затрагивающих судьбу его родного народа: «движимый состраданием к иноплеменникам, пришел он в трепет и страх от предсказаний, изреченных в молитве» (блаж. Федорит, с. 38). Но как истинный вестник велений и судеб Божиих, пророк знает и возвещает людям, что рядом с ужасом бедствий должно быть и успокоение надежды на Бога и Его непрекращающуюся и среди гнева милость (ст. 16б, ср. Иc XIV:13; LVII:18). Этого мало: в следующих стихах, 17–19, пророк, как истинный учитель веры и нравственности, святости и добра, высказывает возвышенную мысль о том, что прославлять Бога должно и среди величайших бедствий. В ст. 17 пророк рисует картину величайших и чувствительнейших жизненных лишений и затруднений: пророк предвидит близость такого времени, когда жители Палестины, этой земли кипящей медом и молоком, будут испытывать — по случаю нашествия неприятелей — крайний недостаток в насущных предметах жизненного довольства библейских евреев: не будет ни произведений садовой культуры — плодов смоковницы, виноградной лозы и маслины, ни плодов земледелия и нивы, ни продуктов скотоводства — яркая картина запустения святой земли, напоминающая подобное же изображение ее у пророка Иоиля в пору народного бедствия, нашествия саранчи (Иоил I:17–20). Но и при таких тяжелых условиях существования, не взирая на всю тяготу народных бедствий, пророк Аввакум, подобно пророку Михею в подобных же обстоятельствах (Мих VII:7), выражает крепкую веру в Бога Иегову, совершенную надежду на Него и полнейшую преданность Ему, а потому выражает и полнейшую готовность восхвалять Его, ст. 18–19а. Здесь, как и во многих других библейских местах (напр. в Пс LXXII:25–26), дано яркое и очевидное свидетельство абсолютной ценности религиозного блага, блага Богообщения, вообще истинной религии: каким бы злоключением ни подвергался человек, остается во всей силе долг «служить Господу со страхом и радоваться Ему с трепетом» (Пс II:11). И кто, подобно пророку, проникнется этим убеждением, тот обретет, подобно ему же, благодатную силу для своего религиозного подвига, и воскликнет с пророком: «Господь Бог — сила моя: Он сделает ноги у меня, как у оленя, и на высоты мои (т. е. на высоту спасения) возведет меня» (ст. 19), т. е., «подкрепит Бог естества моего немощь, и сделает, что подобно оленю буду попирать змеев и скорпионов и духов злобы, пока не взойду на высоту добродетели, и не воспою победную песнь Спасителю и Творцу моему» (блаж. Феодорит, с. 39–40).

Об общем смысле «молитвы» пророка Аввакума блаженный Феодорит замечает: «Известно мне, что иные, всю молитву Аввакумову понимая исторически, утверждали, будто бы пророк предрек сие о возвращении из Вавилона. Не буду противоречить, если кому угодно полагать, что прообразовательное сие предречено о возвратившихся из плена; потому что такое разумение согласно и с моим толкованием; если ветхозаветное подлинно есть действительное прообразование новозаветного. Но почел бы я ни с чем несообразным, когда превозмогает действительность, и телом закрывается тень, о чем-либо другом понимать пророчество, не вполне тому соответствующее…» (с. 40).

Из этого замечания церковного учителя, авторитетного толкователя Св. Писания следует, что оба элемента — исторический и типологический в изъяснении содержания «молитвы», а равно и всей вообще книги пророка Аввакума — должны находить свое равномерное, гармонически объединенное применение. То же правило должно быть соблюдаемо и при толковании других пророчеств Ветхого Завета.