Том 22

Написано в декабре 1890 — феврале 1891 г.

Напечатано в брошюре: F. Engels. «In Sachen Brentano contra Marx wegen angeblicher Citatsfalschung. Geschichtserzahlung und Dokumente». Hamburg, 1891

Печатается по тексту издания 1891 г.

Перевод с немецкого

В предисловии к четвертому изданию первого тома «Капитала» Маркса[136] я счел необходимым вернуться к полемике против Маркса, начатой анонимным автором в берлинской «Concordia»[137] в 1872 г. и возобновленной в 1883 г. г-ном Седли Тейлором из Кембриджа в газете «Times». Анонимный автор, который был раскрыт г-ном Тейлором и оказался г-ном Луйо Брентано, обвинял Маркса в фальсификации цитаты. Сделанное мной в этом предисловии (оно напечатано среди приложенных документов под № 12) краткое сообщение по этому вопросу отнюдь не ставило себе целью быть приятным для г-на Брентано; совершенно естественно, что он должен был мне ответить. И он сделал это в брошюре: Луйо Брентано. «Моя полемика с Карлом Марксом. Вместе с тем очерк по вопросу о прогрессе рабочего класса и его причинах». Берлин, Вальтер и Аполант, 1890[138]

Эта брошюра дает нам и слишком много и слишком мало. Слишком много потому, что она «вместе с тем» подробно говорит о взглядах г-на Брентано на «прогресс рабочего класса и его причины». Эти взгляды не имеют абсолютно никакого отношения к предмету спора. Я должен заметить только одно: постоянно повторяемое заявление г-на Брентано, что законодательство об охране труда рабочих, а также организации профессиональных союзов содействуют улучшению положения рабочего класса, ни в коем случае не является его собственным открытием. Маркс и я в своих работах, начиная с «Положения рабочего класса в Англии» и «Нищеты философии» и кончая «Капиталом» и моими последними работами, сотни раз говорили об этом, но с очень большими оговорками[139]. Во-первых, благоприятное влияние сопротивления профессиональных союзов ограничивается периодами средней и высокой конъюнктуры; в периоды застоя и кризиса они сплошь и рядом дают осечку; утверждение г-на Брентано, что «они в состоянии парализовать роковое действие резервной армии», является смехотворным хвастовством. И, во-вторых, — не говоря уже о других менее важных ограничениях, — ни законодательство об охране труда, ни сопротивление профессиональных союзов не устраняют того самого существенного, что должно быть устранено: капиталистических отношений, которые постоянно вновь воспроизводят противоположность между классом капиталистов и классом наемных рабочих. Масса наемных рабочих на всю жизнь обречена на наемный труд, пропасть между ними и капиталистами становится все глубже и шире по мере того, как современная крупная промышленность овладевает всеми отраслями производства. Но так как г-н Брентано хочет сделать наемного раба довольным наемным рабом, ему приходится колоссально преувеличивать благоприятное влияние охраны труда, сопротивления профессиональных союзов, крохоборческого социального законодательства и т. д.; а так как мы имеем возможность противопоставить этим преувеличениям простые факты, то он гневается.

Слишком мало эта брошюра дает потому, что из документов этой полемики она сообщает только те, которые исходили непосредственно от г-на Брентано и Маркса, и совершенно ничего не говорит о тех документах по этому вопросу, которые появились позже. Чтобы дать возможность читателю составить себе обо всем этом общее суждение, я привожу в приложении: 1) инкриминируемые места из Учредительного Манифеста Генерального Совета Интернационала и из «Капитала»; 2) полемику между г-ном Брентано и Марксом; 3) полемику между г-ном Седли Тейлором и Элеонорой Маркс; 4) мое предисловие к четвертому изданию «Капитала» и возражение на него г-на Брентано; 5) то, что касается писем Гладстона г-ну Брентано. Само собой разумеется, что я при этом выпускаю те места из рассуждений Брентано, которые не касаются вопроса о фальсификации цитаты, а представляют лишь его «очерк по вопросу о прогрессе» и т. д.

I

В № 10 берлинской «Concordia» от 7 марта 1872 г. появились резкие анонимные нападки на Маркса как автора Учредительного Манифеста Генерального Совета Интернационала 1864 года[140]. В этом Манифесте Маркс будто бы сфальсифицировал цитату из бюджетной речи тогдашнего канцлера английского казначейства Гладстона от 16 апреля 1863 года.

Соответствующее место из Учредительного Манифеста напечатано в приложении, документ № 1 [См. настоящий том, стр. 140–141. Ред.]. Статья «Concordia» напечатана там же, документ № 3 [См. настоящий том, стр. 144–145. Ред.]. В этом последнем документе обвинение формулировано следующим образом.

«Каково же отношение между содержанием этой речи и цитатой Маркса? Гладстон сперва констатирует, что несомненно имеется налицо колоссальное увеличение доходов страны. Это, по его мнению, доказывается подоходным налогом. Но подоходный налог взимается только начиная с доходов в 150 ф. ст. и выше. Лица, имеющие меньший доход, в Англии не платят подоходного налога. Пользуясь тем фактом, что Гладстон ссылается на это попросту для правильной оценки своего масштаба, Маркс приписывает ему следующие слова: «Это ошеломляющее увеличение богатства и мощи всецело ограничивается имущими классами». Но этой фразы нет нигде в речи Гладстона. В ней сказано прямо противоположное. Маркс формально и по существу присочинил эту фразу!»

Таково это обвинение, и, заметим кстати, единственное обвинение, выдвигаемое против Маркса анонимным автором, который, как теперь известно, носит имя Луйо Брентано.

Номер 10 «Concordia» был в мае 1872 г. прислан Марксу из Германии. На имеющемся еще у меня экземпляре сделана пометка: «Орган немецкого союза фабрикантов». Маркс, никогда ничего не слыхавший об этом листке, принял, таким образом, автора за литераторствующего фабриканта и соответственным образом отнесся к нему.

Маркс указал в своем ответе в «Volksstaat»[141] (документ № 4), что соответствующая фраза не только цитируется профессором Бизли в 1870 г. в «Fortnightly Review»[142], но была приведена, еще до появления Учредительного Манифеста, в «Теории вексельного курса», Лондон, 1864[143], и, наконец, что отчет «Times» от 17 апреля 1863 г. формально и по существу также содержит эту фразу в том виде, в каком он ее цитирует: «Увеличение, которое я только что описал» (а именно как «это ошеломляющее увеличение богатства и мощи»), «всецело ограничивается имущими классами»[144]. Если в «Хансарде» нет этого места[145], которое в устах канцлера английского казначейства является несомненно компрометирующим, то это объясняется тем, что г-н Гладстон был столь благоразумен, что по традиционному английскому парламентскому обычаю выбросил его.

Здесь, во всяком случае, было дано доказательство, что эта фраза, якобы присочиненная, имеется буквально в «Times» от 17 апреля 1863 г., в отчете о речи Гладстона, произнесенной им накануне вечером. A «Times» в то время был органом г-на Гладстона.

Что же отвечает расцветающий, подобно фиалке, в тени г-н Брентано? («Concordia», 4 июля 1872 г., документ № 5.)

С отвагой, которой он никогда не позволил бы себе, если бы выступал под своим собственным именем, он повторяет обвинение, что Маркс присочинил эту фразу; обвинение это — прибавляет он —

«было тяжелым, а будучи подкреплено неопровержимым документальным доказательством — прямо уничтожающим».

Этим документальным доказательством является не что иное, как соответствующее место из «Хансарда», где этой фразы нет. Следовательно, оно могло быть «уничтожающим» в лучшем случае лишь для самой этой злополучной фразы, помещенной в «Times» и не помещенной в «Хансарде».

Но этот победный петушиный крик должен был только прикрыть тот пренеприятный факт, что «присочиненная» фраза, как показывает отчет «Times», соответствует действительности. И чувствуя, что это документальное доказательство уже

является почти «неопровержимым» и с течением времени может стать «прямо уничтожающим» для обвинения, наш аноним, оказавшийся профессором, с ожесточением набрасывается на цитату, приводимую у Бизли и в «Теории вексельного курса», всячески затуманивает вопрос, утверждая, будто Бизли цитировал по Учредительному Манифесту, а Маркс но «Теории вексельного курса» и т, д. Но все это второстепенные вещи. Если бы даже они были верны, — они ничего не доказывали бы по вопросу о том, произнес ли Гладстон эту фразу или же она выдумана Марксом. А по своему характеру эти вопросы не могли быть окончательно решены ни г-ном Брентано тогда, ни мною теперь. Они, наоборот, служат для того, чтобы отвлечь внимание от главного, а именно от злополучного отчета «Times».

Прежде чем подступиться к этому отчету, анонимный автор подкрепляет себя употреблением крепких словечек вроде: «легкомыслие, граничащее с преступлением», «эта подложная цитата» и т. д., а затем разражается следующей решительной тирадой:

«Но тут мы переходим к третьему средству защиты Маркса, и по наглой лживости оно далеко превосходит все, до сих пор приведенное. Так, Маркс не стесняется сослаться на «Times» от 17 апреля 1863 г., для доказательства правильности своей цитаты. Но «Times» от 17 апреля 1863 г., стр. 7, страница» (должно быть — столбец) «5, строка 17 и сл., передает эту речь следующим образом».

И затем следует отчет «Times», в котором сказано:

«Увеличение, которое я описал» (именно как «это ошеломляющее увеличение богатства и мощи»), «основываясь на данных, на мой взгляд совершенно точных, всецело ограничивается теми классами, которые обладают собственностью».

Вот и удивляйтесь теперь «наглой лживости» Маркса, который еще осмеливается утверждать, что в отчете «Times» содержится фраза: это ошеломляющее увеличение и т. д. всецело ограничивается имущими классами!

В Учредительном Манифесте говорится: «This intoxicating augmentation of wealth and power is entirely confined to classes of property» [ «Это ошеломляющее увеличение богатства и мощи всецело ограничивается имущими классами». Ред.]

В «Times» говорится: «The augmentation there described» [ «Увеличение, которое я только что описал». Ред.] (относительно этого даже г-н Брентано, анонимно или не анонимно, до сих пор не оспаривал, что здесь речь идет об указанном прежде intoxicating augmentation of wealth and power [ошеломляющем увеличении богатства и мощи. Ред.])

«and which is founded, I think, upon accurate returns, is an augmentation entirely confined to classes of property» [ «основываясь на данных, на мой взгляд совершенно точных, есть увеличение, всецело ограничивающееся имущими классами». Ред.].

И вот, после того как г-н Брентано сам указывает пальцем в отчете «Times» на фразу, которую будто бы присочинил Маркс, потому что ее нет в «Хансарде», и таким образом сам доказывает свою наглую лживость, приписываемую им Марксу, — он с торжеством заявляет, что

«оба отчета» («Times» и «Хансарда») «по существу полностью совпадают. Отчет «Times» дает лишь в более сжатой форме то, что стенографический отчет «Хансарда» приводит дословно. Но несмотря на то, что и в отчете «Times» содержится нечто прямо противоположное этому пресловутому месту из Учредительного Манифеста, несмотря на то, что и по отчету «Times» Гладстон сказал, что, по его мнению, это ошеломляющее увеличение богатства и мощи не ограничивается состоятельными классами, Маркс имеет еще наглость писать в «Volksstaat» от 1 июня: «Итак, согласно отчету его собственного органа «Times» от 17 апреля 1863 г., г-н Гладстон формально и по существу заявил 16 апреля 1863 г. в палате общин, что это ошеломляющее увеличение богатства и мощи всецело ограничивается имущими классами»».

Si duo faciunt idem, non est idem. Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же.

Когда Маркс приводит слова Гладстона: это ошеломляющее увеличение богатства и мощи всецело ограничивается имущими классами, то это «присочинено», это — «пресловутое место», «целиком сфальсифицированное». Когда же отчет «Times» приводит слова Гладстона: Это увеличение, которое я только что описал, как ошеломляющее увеличение богатства и мощи, всецело ограничивается имущими классами, — то это лишь «более сжато по форме», чем отчет «Хансарда», в котором данная фраза отсутствует, и «прямо противоположно этому» (а именно — тому же самому) «пресловутому месту из Учредительного Манифеста». А когда Маркс для подтверждения ссылается на это место из отчета «Times», г-н Брентано говорит:

«наконец, у него еще хватает наглости ссылаться на газетные отчеты, которые прямо противоречат ему».

Для этого надо действительно обладать совершенно особенной «наглостью». У Маркса, во всяком случае, лоб находился на лице, а не в другом месте [Игра слов:. «Stirne» — «лоб», в переносном смысле — «наглость». Ред.].

С «наглостью», действительно весьма отличающейся от марксовой, анонимный автор, сиречь Луйо Брентано, заставляет Гладстона сказать, что, «по его мнению, это ошеломляющее увеличение богатства и мощи не ограничивается состоятельными классами». В действительности же и по «Times» и по «Хансарду» Гладстон говорит, что он с болью и тревогой смотрел бы на это «ошеломляющее увеличение богатства и мощи, если бы был уверен, что оно ограничивается только состоятельными классами», а далее он говорит, по отчету «Times», что оно в самом деле «ограничивается только имущими классами».

«В самом деле», — замечает, наконец, с негодованием добродетельный анонимный автор, — «для характеристики подобного поведения можно употребить только одно слово, очень хорошо известное самому Марксу (смотри «Капитал», стр. 257): оно просто «бесчестно»».

Чье поведение, г-н Луйо Брентано?

II

Маркс в своем ответе («Volksstaat», 7 августа 1872 г., документ № 6) настолько добродушен, что разбирает по существу. все пустяки, нагроможденные г-ном Брентано по поводу профессора Бизли, «Теории вексельного курса» и т. д.; мы оставляем это в стороне, как второстепенные вопросы. Но в заключение Маркс приводит еще два факта, имеющие решающее значение для главного вопроса. Кроме отчета «Tinies», «присочиненное» место имеется также в отчетах двух других лондонских утренних газет от 17 апреля 1863 года. Согласно «Morning Star»[146] Гладстон сказал:

«Это увеличение», — которое только что было описано как ошеломляющее увеличение богатства и мощи, — «есть увеличение, всецело ограничивающееся классами, владеющими собственностью».

Согласно «Morning Advertiser»[147]:

«Упомянутое» — только что, как ошеломляющее увеличение богатства и мощи, — «увеличение представляет увеличение, всецело ограничивающееся классами, которые обладают собственностью».

Для всякого другого противника это доказательство было бы «прямо уничтожающим». Но не для анонимного Брентано. Ответа Брентано («Concordia» от 22 августа 1872 г., документ № 7), свидетельствующего о неуменьшающейся наглости, Маркс никогда не видел, так как после 11 июля ему больше не посылали номеров «Concordia». Я сам прочел этот ответ только в перепечатке Брентано («Моя полемика и т. д.», 1890)[148] и должен здесь поэтому волей-неволей остановиться на нем.

«Упорная лживость, с которой он» (Маркс) «держится за искаженную цитату… удивительна даже для человека, не брезгающего никакими средствами для осуществления своих планов ниспровержения существующего строя».

Цитата продолжает быть «ложной», и отчет «Times» «доказывает нечто прямо противоположное, поскольку отчеты «Times» и «Хансарда» полностью совпадают». Но тот апломб, с которым г-н Брентано это утверждает, еще сущие пустяки в сравнении с той «наглостью», с которой он вдруг делает нам следующее сообщение:

«Второе средство затемнить отчет «Times» состояло в том, что Маркс в своем немецком переводе просто выбросил то придаточное предложение, из которого вытекало, что Гладстон только сказал, что увеличение богатства, о котором можно судить по данным подоходного налога, ограничивается имущими классами, так как рабочий класс не подлежит обложению подоходным налогом, и поэтому из данных подоходного налога ничего нельзя извлечь относительно роста благосостояния рабочего класса; но он не говорил, что рабочий класс на самом деле исключен из необычайного увеличения национального богатства».

Если в «Times», таким образом, говорится, что столь часто упоминаемое увеличение ограничивается имущими классами, то там говорится противоположное «присочиненной» фразе, в которой сказано то же самое. Что же касается «просто выброшенного придаточного предложения», то оно ни в коем случае не пройдет г-ну Брентано даром, если только он соизволит проявить немного терпения. После того, как первый смелый прыжок сошел у него благополучно, ему уже легче утверждать, что черное — бело и белое — черно. После того, как он расправился с «Times», его уже мало беспокоят «Morning Star» и «Morning Advertiser».

«Ибо эти газеты даже в его» (Маркса) «передаче говорят в нашу пользу. Сказав, согласно обеим газетам, что он не думает» (это, как известно, утверждает Брентано), «что это ошеломляющее увеличение богатства и мощи ограничивается классами, находящимися в благоприятных условиях, Гладстон продолжает: «Этот огромный прирост богатства совершенно не принимает во внимание положения рабочего населения. Упомянутое увеличение представляет увеличение, всецело ограничивающееся классами, которые обладают собственностью». Значение и употребление слов «принимать во внимание» ясно указывают, что под этим приростом и под упомянутым увеличением подразумевается тот прирост и то упоминание» (sic! [так! Ред.]), «о котором можно судить на основании данных о подоходном налоге».

Иезуит, придумавший правило si duo faciunt idem, non est idem, — школьник в сравнении с анонимным Брентано. Когда «Times», «Morning Star» и «Morning Advertiser» единогласно заявляют, что «присочиненная», по утверждению Брентано, Марксом фраза действительно была сказана Гладстоном, то эти три газеты единогласно говорят «в пользу» г-на Брентано, а когда затем Маркс дословно приводит ту же самую фразу, то она является «подложной цитатой», «наглой лживостью», «целиком фальсифицированной», «ложью» и т. д. Когда же Маркс не может с этим согласиться, наш анонимный автор, имя которому Луйо Брентано, не может этого понять и считает это «просто бесчестным».

Но покончим, однако, раз навсегда с «присочинением», приведя отчеты всех лондонских утренних газет от 17 апреля 1863 г. по поводу этого места.

«Times», «Morning Star», «Morning Advertiser» мы уже приводили.

«Daily Telegraph»[149]:

«Я, со своей стороны, могу сказать, что я смотрел бы почти с тревогой и боязнью на это ошеломляющее увеличение богатства и мощи, если бы был уверен, что оно ограничивается состоятельными классами. Эта сторона проблемы богатства совершенно не принимает во внимание положения рабочего населения. Указанное увеличение есть увеличение, всецело ограничивающееся имущими классами».

«Morning Herald»[150]:

«Могу сказать, что я, со своей стороны, смотрел бы со страхом и тревогой на это ошеломляющее увеличение богатства, если бы думал, что оно ограничивается состоятельными классами. Это огромное увеличение богатства, которое я описал и которое основано на точных данных, всецело ограничивается увеличением капитала и вовсе не принимает в расчет беднейших классов».

«Morning Post»[151]:

«Могу сказать, что я, со своей стороны, смотрел бы со страхом и тревогой на это огромное увеличение богатства, если бы думал, что его блага распространяются только на состоятельные классы. Это увеличение богатства, которое я описал и которое основано на точных данных, всецело ограничивается увеличением капитала и совершенно не принимает в расчет увеличения благосостояния беднейших классов».

«Daily News»[152]:

«Могу сказать, что я, со своей стороны, смотрел бы со страхом и тревогой на это огромное увеличение богатства, если бы думал, что блага его распространяются только на состоятельные классы. Это увеличение богатства, которое я описал и которое основано на точных данных, всецело ограничивается увеличением капитала и не принимает в расчет увеличения благосостояния беднейших классов».

«Standard»[153]:

«Могу сказать, что я, со своей стороны, смотрел бы со страхом и тревогой на это ошеломляющее увеличение богатства, если бы думал, что оно ограничивается состоятельными классами. Это огромное увеличение богатства, которое я описал и которое основано на точных данных, всецело ограничивается увеличением капитала и не принимает в расчет беднейших классов».

Приведенные здесь восемь газет, насколько мне известно, единственные утренние газеты, в то время выходившие в Лондоне. Их показания «неопровержимы». Четыре из них — «Times», «Morning Star», «Morning Advertiser», «Daily Telegraph» — передают эту фразу в том же самом виде, в каком «присочинил» ее Маркс. Это увеличение, которое только что было описано как ошеломляющее увеличение богатства и мощи, «всецело ограничивается имущими классами». Четыре другие — «Morning Herald», «Morning Post», «Daily News», «Standard» — передают эту фразу «только в более сжатой по форме» редакции, что еще более усиливает ее; а именно указанное увеличение «всецело ограничивается увеличением капитала».

Все названные восемь газет имеют каждая свой особый полный штаб парламентских репортеров. Они, таким образом, представляют столько же совершенно независимых друг от друга свидетелей. Далее, все в совокупности, они не представляют мнения какой-либо партии, так как принадлежат к самым различным партийным направлениям. И за обе редакции фразы, которую никак нельзя утаить, ручаются как тори, так и виги и радикалы. Согласно четырем газетам, Гладстон сказал: всецело ограничивается имущими классами. Согласно четырем другим он сказал: всецело ограничивается увеличением капитала. Восемь неуязвимых свидетелей показывают, таким образом, что Гладстон действительно произнес эту фразу. Вопрос сводится только к тому, сказал ли он ее в приведенной Марксом более мягкой редакции или же в данной четырьмя отчетами усиливающей ее редакции»

Всем им противостоит в одиноком своем величии «Хансард». Но «Хансард» не неуязвим, как утренние газеты. Отчеты «Хансарда» подвергаются цензуре, цензуре самих ораторов, И именно поэтому в обычае цитировать по «Хансарду».

Восемь внушающих доверие свидетелей против одного внушающего подозрение! Но какое до этого дело нашему уверенному в победе анонимному автору? Именно потому, что отчеты всех восьми утренних газет приписывают «это пресловутое место» Гладстону, именно поэтому они говорят «в пользу» анонимного автора, именно этим они как раз доказывают, что Маркс «присочинил» это место!

Ничто, в самом деле, не может превзойти «наглости» анонимного Брентано.

III

В действительности, однако, бросающаяся в глаза наглость, которой поразил нас г-н Брентано, представляет собой только тактический маневр. Он обнаружил, что атака на «присочиненную» фразу потерпела неудачу и что ему приходится искать себе оборонительную позицию. Он ее нашел; теперь нужно только провести отступление на эту новую позицию.

Уже в своем первом ответе Марксу (документ № 5) г-н Брентано, хоть и стыдливо, намекает на это свое намерение. К этому принуждает его роковой отчет «Times». Хотя отчет этот содержит «пресловутое», «присочиненное» место, но это в сущности дело второстепенное. Ибо вследствие того, что этот отчет «по существу полностью совпадает» с «Хансардом», в нем говорится «прямо противоположное этому пресловутому месту», хотя последнее содержится в нем буквально. Таким образом, важен уже не точный текст «пресловутого места», а его смысл. Теперь уже дело идет не об отрицании самого этого места, а об утверждении, что его смысл прямо противоположен тому, что в нем сказано.

И после того, как Маркс в своем втором ответе заявляет, что недостаток времени принуждает его раз навсегда прекратить приятное общение со своим анонимным противником» этот последний с тем большим апломбом принимается за эту не вполне чистоплотную тему. И это он делает во втором своем возражении, перепечатанном здесь в качестве документа № 7.

Он утверждает, что Маркс старается затемнить отчет «Times», по существу полностью совпадающий с «Хансардом», тремя способами. Во-первых, неправильным переводом выражения classes who are in easy circumstances [состоятельные классы (замечания Маркса о переводе этого термина см. настоящий том, стр. 148 и 157). Ред.], Этот пункт, как абсолютно второстепенный, я оставляю в стороне, — всем хорошо известно, что Маркс совершенно иначе владел английским языком, чем г-н Брентано. Но что именно думал г-н Гладстон в то время, употребляя это выражение, — и думал ли что-либо вообще, — этого теперь, через 27 лет, не сможет сказать даже он сам.

Второй пункт заключается в том, что Маркс «просто выбросил» из отчета «Times» некое «придаточное предложение». Соответствующее место целиком приведено в предыдущей II главе, стр. 7. Выбросив придаточное предложение, Маркс хотел будто бы скрыть от своих читателей тот факт, что увеличение богатства, которое видно из данных подоходного налога, ограничивается имущими классами, потому что рабочий класс не платит подоходного налога, и что из этих данных ничего нельзя извлечь относительно роста благосостояния рабочих; но отсюда-де не следует, что рабочий класс на самом деле исключен из необычайного увеличения национального богатства.

Фраза из отчета «Times» в собственном переводе г-на Брентано гласит:

«Увеличение, которое я описал, основываясь на данных, на мой взгляд совершенно точных, всецело ограничивается теми классами, которые обладают собственностью».

Столь злонамеренно «выброшенное» Марксом придаточное предложение состоит из слов: «основываясь на данных, на мой взгляд совершенно точных».

Маркс дважды — и, следовательно, упорно — выбрасывал эти чрезвычайно важные слова, желая якобы утаить от своих читателей, что указанное увеличение является увеличением лишь доходов, подлежащих обложению подоходным налогом, — другими словами, доходов «классов, которые обладают собственностью».

Уж не ослеп ли г-н Брентано от нравственного негодования в связи с тем, что он зарапортовался со своим упреком в «лживости»? Или же он думает, что может бесцеремонно утверждать что угодно, так как Маркс ведь больше не ответит? Факт тот, что инкриминируемая цитата у Маркса как в Учредительном Манифесте, так и в «Капитале» начинается следующими словами: «С 1842 по 1852 г. подлежащий обложению доход (the taxable income) этой страны повысился на 6 %… За 8 лет, с 1853 по 1861 г., он повысился, если принять» и т. д.

Известен ли г-ну Брентано какой-нибудь «подлежащий обложению доход» в Англии, кроме дохода, подлежащего обложению подоходным налогом? И прибавляло ли в высокой степени важное «придаточное предложение» хоть что-нибудь к этому четкому объяснению, что здесь речь идет исключительно о доходах, подлежащих обложению подоходным налогом? Или же, похоже, что это так, Брентано придерживается того мнения, что бюджетные речи Гладстона «фальсифицируются», что к ним «присочиняют» или из них «выбрасывают» что-нибудь, если тот, кто их цитирует, не читает при этом a la Брентано целой лекции об английском подоходном налоге, «фальсифицируя» к тому же подоходный налог, как это показал Маркс (документ № 6) и как вынужден признать сам г-н Брентано? (документ № 7). И если в «присочиненной» фразе просто сказано, что это увеличение, о котором только что говорил Гладстон, ограничивается имущими классами, то разве там не сказано по существу то же самое, так как ведь только имущие классы платят подоходный налог? Но, конечно, поднимая спереди, с фасада, оглушающий адский шум по поводу этой фразы, как марксовой фальсификации и наглой лживости, г-н Брентано сам в то же время тайком впускает ее через заднюю дверь.

Брентано хорошо знал, что Маркс приводит слова Гладстона о «подлежащих обложению доходах», а не о каких-либо других. Ибо в своем первом обвинении (документ № 3) он цитирует это место из Учредительного Манифеста и даже переводит слово taxable как «подлежащий обложению». Если Брентано теперь в своем втором возражении «выбрасывает» это и если он, начиная с этого дня вплоть до своей брошюры 1890 г., продолжает вновь и вновь утверждать, что Маркс намеренно и злостно утаивает тот факт, что Гладстон говорил здесь только о доходах, подлежащих обложению подоходным налогом, то не должны ли мы бросить ему в лицо его собственные выражения: «лживый», «фальсификация», «наглая лживость», «просто бесчестно» и т. д.?

Но вернемся к тексту.

«В-третьих, наконец, Маркс старался скрыть совпадение отчета «Times» с отчетом «Хансарда», не цитируя тех фраз, в которых Гладстон даже по отчету «Times» прямо и определенно констатирует улучшение положения британского рабочего класса».

В своем втором ответе анонимному Брентано Марксу пришлось доказывать, что он не «присочинял» «пресловутой» фразы, а затем опровергать наглое утверждение анонима, что в вопросе о данном пункте, который один только служил предметом спора, отчет «Times» и отчет «Хансарда» «по существу полностью совпадают», хотя первый дословно содержит спорную фразу, второй же полностью опускает ее. Для этого единственного пункта спора было абсолютно безразлично, что еще говорил Гладстон по поводу улучшения положения британского рабочего класса.

Напротив, в Учредительном Манифесте, — а ведь это и есть тот документ, на основании которого Брентано выдвигает обвинение в фальсификации цитаты, — на стр. 4, всего за несколько строк до «пресловутой» фразы, прямо сказано, что канцлер казначейства (Гладстон) в период тысячелетнего царства свободной торговли заявил в палате общин:

«в положении среднего рабочего в Великобритании наступило улучшение, которое надо признать исключительным и не имевшим себе равного ни в одной стране и ни в одну эпоху».

А ведь это именно те слова, которые, согласно Брентано, злонамеренно были скрыты Марксом.

Во всей полемике, начиная с первого своего ответа Марксу в 1872 г. (документ № 5) и кончая введением и приложениями к брошюре «Моя полемика и т. д.», 1890, г-н Брентано — с ловкостью рук, которую, конечно, мы ни в коем случае не смеем называть «наглой лживостью», — замалчивает тот факт, что Маркс в Учредительном Манифесте точно приводит торжественные заверения Гладстона об этом беспримерном улучшении положения рабочих. И в своем втором возражении, — которое, как было указано, Марксу оставалось неизвестным до самой его смерти, а мне до появления в 1890 г. брошюры «Моя полемика и т. д.» — возражении, в котором обвинение в присочинении фразы оставлено только для видимости, а на деле отброшено, в котором не только стыдливо допускается, что присочиненная фраза подлинно принадлежит Гладстону, но и утверждается, что она «говорит в нашу пользу», то есть в пользу Брентано, — в этом втором возражении Брентано отступает на новую линию обороны: Маркс-де обкарнал и исказил речь Гладстона; Маркс-де заставляет Гладстона говорить, что богатства богатых колоссально выросли, бедняки же, рабочее население в лучшем случае стало менее бедно, а между тем Гладстон без обиняков сказал, что положение рабочих беспримерно улучшилось.

Эта вторая линия обороны оказывается прорванной благодаря тому неопровержимому факту, что именно в инкриминируемом документе, в Учредительном Манифесте, эти слова Гладстона приведены буквально. И это было известно Брентано. «Но что за беда? Ведь читатели» («Concordia») «не могут его контролировать!»

Впрочем, что касается того, что в самом деле говорил Гладстон, то об этом мы еще скажем несколько слов ниже.

В заключение Брентано, чувствуя себя в безопасности, во-первых, ввиду своей анонимности и, во-вторых, ввиду заявления Маркса, что он больше не желает им заниматься, доставляет себе следующее маленькое удовольствие:

«Если под конец г-н Маркс разражается еще бранью, то мы можем его уверить, что его противнику ничто не может быть более приятным, чем заключающееся в этом признание своей слабости. Брань есть оружие того, у кого исчерпаны другие средства защиты».

Пусть читатель сам судит о том, насколько Маркс во втором своем ответе «разразился бранью». Что же касается г-на Брентано, то мы уже показали букет его вежливых словечек. Щедро бросаемые в лицо Марксу словечки вроде «ложь», «наглая лживость», «подложные цитаты», «просто бесчестно» и т. д. представляют во всяком случае назидательное «признание слабости» и безошибочный признак того, что у г-на Брентано «исчерпаны другие средства защиты».

IV

Этим заканчивается первый акт нашего главного лицедейства. Таинственный, если еще не тайный советник Брентано достиг того, на что он едва ли смел надеяться. Правда, ему не повезло с якобы «присочиненной» фразой; это первоначальное обвинение он фактически отбросил. Но он изыскал себе новую оборонительную позицию, и на этой позиции сохранил за собой последнее слово, а в таких случаях в немецком профессорском мире принято говорить, что поле брани осталось за ним. Он мог бы, таким образом, похваляться, — по крайней мере перед себе подобными, — что победоносно отразил нападки Маркса, а самого его литературно убил. Но несчастный Маркс не узнал ни словечка о том, что его прикончили в «Concordia»; напротив, он имел «наглость» прожить еще одиннадцать лет, одиннадцать лет все возрастающих успехов, одиннадцать лет непрерывного роста числа его последователей во всех странах, одиннадцать лет все более всеобщего признания его заслуг.

Брентано и компания мудро остерегались раскрыть глаза ослепленному Марксу на этот самообман или разъяснить ему, что он давно уже мертв. Но когда в 1883 г. он действительно скончался, они не могли уж больше вытерпеть, у них слишком сильно чесались руки. И тогда на сцену выступил Седли Тейлор с письмом в «Times» (документ № 8).

Тейлор выступает ни с того ни с сего, если только он или его друг Брентано не сговорились заранее, а похоже, что это так, с Эмилем де Лавеле. Высокопарным слогом, свидетельствующим о явном сознании безнадежности своего дела, он говорит, что ему представляется «особенно поразительным, что профессору Брентано удалось спустя восемь лет разоблачить эту mala fides [недобросовестность. Ред.] (Маркса)». И тут начинается хвастовство по поводу мастерских ударов богоподобного Брентано, по поводу вскоре последовавших за этим предсмертных судорог нечестивого Маркса и т. д. Как обстояло дело в действительности, наши читатели уже видели. В предсмертных судорогах обреталось только утверждение Брентано о присочиненной фразе. Наконец, приведем еще в заключение следующие слова:

«Когда Брентано доказал путем подробного сличения текстов, что отчеты «Times» и «Хансарда» совпадают, абсолютно исключая тот смысл, который был придан словам г-на Гладстона ловко выхваченными отдельными цитатами, тогда Маркс отказался от дальнейшей полемики под предлогом недостатка времени!»

«Подробное сличение текстов» уже совсем забавно. Анонимный Брентано цитирует только «Хансард». Маркс доставляет ему отчет «Times», дословно содержащий отсутствующую в «Хансарде» оспариваемую фразу. После этого г-н Брентано цитирует уже и отчет «Times», притом на три строчки дальше, чем цитировал его Маркс. Эти три строчки должны доказать, что отчеты «Times» и «Хансарда» полностью совпадают, что якобы «присочиненная» Марксом фраза не помещена в отчете «Times», хотя она там дословно помещена; или, по крайней мере, что если она и помещена там, то ее смысл противоположен тому, что в ней прямо сказано. Эту головоломную операцию г-н Тейлор называет «подробным сличением текстов».

Далее. Совершенно неверно, будто после этого Маркс уклонился от дальнейшего спора под предлогом недостатка времени. И г-н Седли Тейлор знал это или обязан был знать. Мы видели, что Маркс представил еще анонимному богоподобному Брентано доказательство того, что отчеты «Morning Star» и «Morning Advertiser» точно так же содержат «присочиненную» фразу. И только после этого он заявил, что не может больше уделять времени анонимному автору.

Дальнейшая полемика между г-ном Тейлором и Элеонорой Маркс (документы №№ 9, 10 и 11) прежде всего доказывает, что г-н Седли Тейлор ни минуты не настаивал на первоначальном обвинении в присочинении фразы. Он позволяет себе сказать, что это «играло совершенно второстепенную роль». Опять прямое отрицание факта, который был или должен был быть ему известен.

Во всяком случае, мы принимаем к сведению его признание, что этого обвинения нельзя больше поддерживать, и поздравляем с этим его друга Брентано.

В чем же теперь состоит обвинение? Это обвинение, выдвинутое на второй линии обороны г-ном Брентано, утверждавшим, что Маркс хотел извратить смысл речи Гладстона, — новое обвинение, о котором, как мы уже указывали, Марксу никогда ничего не было известно. Во всяком, случае, оно переносит нас в совершенно другую область. Сперва речь шла об определенном факте: присочинил ли Маркс эту фразу или нет? Что это обвинение победоносно было опровергнуто Марксом, теперь никто не отрицает. Но новое обвинение в извращающем смысл цитировании переносит нас в область субъективных мнений, которые неизбежно бывают различными. De gustibus non est disputandum [О вкусах не спорят. Ред.]. То, что один считает неважным, — само по себе или для той цели, с которой приводится цитата, — то другой может считать важным и решающим. Консерватор никогда не угодит своим цитированием либералу, а либерал — консерватору, социалист же никогда не угодит ни одному из них, ни обоим вместе. Член какой-нибудь партии, против которого противники цитируют слова его собственных товарищей по партии, как правило, находит, что в цитате выпущено самое существенное место, определяющее истинный смысл сказанного. Это является столь обычным и допускает столько индивидуальных взглядов, что никто не придает ни малейшего значения подобным обвинениям. Если бы г-н Брентано воспользовался своей анонимностью для того, чтобы выставить против Маркса всего лишь это обвинение, то последний едва ли счел бы нужным ответить хоть единым словом.

Чтобы со свойственным ему изяществом придать делу этот новый оборот, г-н Седли Тейлор вынужден трижды отречься от своего друга и товарища Брентано. Он отрекается от него, во-первых, отбрасывая его первоначально единственное обвинение в «присочинении» и даже отрицает существование этого обвинения как первоначального и единственного. Затем он отрекается от него, без всякой церемонии откладывая в сторону непогрешимый «Хансард», цитирование которого в качестве исключительного источника составляет «обычай» высоконравственного Брентано, и пользуется, выражаясь словами того же Брентано, «неизбежно скверным отчетом» «Times». Он отрекается от него третий раз, — а в придачу также и от своего собственного письма в «Times», — выискивая «упомянутую цитату» не в Учредительном Манифесте, а в «Капитале». И это просто потому, что он никогда не видел в глаза Учредительного Манифеста, на который он имел «смелость» ссылаться в своем письме в «Times»! Вскоре после своего спора с Элеонорой Маркс он тщетно искал этот Манифест в Британском музее [библиотеке Британского музея. Ред.] и был там представлен своей противнице, у которой он спросил, не может ли она доставить ему экземпляр? Тогда я достал из своих бумаг экземпляр, который Элеонора послала ему. Ставшее для него благодаря этому возможным «подробное сличение текстов», по-видимому, убедило его, что молчание — самый лучший ответ.

И, в самом деле, было бы совершенно излишне прибавлять хотя бы одно слово ко второму ответу Элеоноры Маркс (документ №. 11*).

V

Третье действие. Напечатанное в документе № 12 необходимое извлечение из моего предисловия к четвертому изданию первого тома «Капитала» Маркса объясняет, почему я там должен был вернуться к давнишней полемике г-на Брентано и Седли Тейлора. Это предисловие заставило Брентано ответить. Ответ появился в брошюре: «Моя полемика с Карлом Марксом и т. д.», Луйо Брентано, Берлин, 1890. В этой брошюре он перепечатывает анонимные статьи из «Concordia», открыто назвав их, наконец, своими, и ответы Маркса в «Volksstaat», сопровождая все это предисловием и двумя приложениями, на которых мы волей-неволей принуждены остановиться.

Прежде всего мы констатируем, что и здесь нет больше речи о «присочиненной» фразе. На первой же странице цитируется фраза из Учредительного Манифеста, а затем идет заявление, что Гладстон, «в прямую противоположность утверждению Карла Маркса, сказал», что эти цифры относятся только к плательщикам подоходного налога (эти слова Гладстона отмечены и Марксом, так как он определенно ограничивает эти цифры подлежащим обложению доходом), но что положение рабочего класса в то же самое время беспримерно улучшилось (эти слова Гладстона Маркс также приводит, только девятью строками выше оспариваемой цитаты). Я предлагаю читателю самому сравнить Учредительный Манифест (документ № 1) с утверждением г-на Брентано (документ № 13), чтобы увидеть, как г-н Брентано или «присочиняет» противоречие, или каким-нибудь другим способом фабрикует его там, где абсолютно никакого противоречия нет. Но так как обвинение в присочиненной фразе позорно провалилось, г-н Брентано принужден, вопреки истине, стараться внушить своим читателям, что Маркс хотел скрыть тот факт, что Гладстон говорит здесь только о «подлежащем обложению доходе» или о доходах тех классов, которые владеют собственностью. При этом г-н Брентано даже не замечает, что этим его первое обвинение превращается в свою противоположность, поскольку это второе обвинение прямо опровергает первое.

После того как он благополучно справился с этой «фальсификацией», он находит нужным обратить внимание «Concordia» на якобы совершенную Марксом «фальсификацию»; тогда «Concordia» предлагает ему написать статью против Маркса. Дальнейшее так восхитительно, что должно быть передано дословно:

«Статья не была мною подписана; это было сделано, с одной стороны, по желанию редакции в интересах престижа ее газеты, с другой стороны, я тем менее мог против этого возражать, что после той полемики, которую Маркс вел прежде, можно было ожидать, что он будет осыпать своего противника личными оскорблениями и что поэтому было бы лишь забавно оставить его в неведении относительно личности его противника».

Итак, редакция «Concordia» желала, чтобы «в интересах престижа ее газеты» г-н Брентано скрыл свое имя! Какой же репутацией пользуется г-н Брентано у своих собственных партийных друзей! Мы охотно верим ему, что нечто подобное с ним произошло, но что он сам повсюду об этом трубит, это просто бесподобно со стороны этого господина. Впрочем, это его дело и дело редакции «Concordia».

Так как «можно было ожидать, что Маркс будет осыпать своего противника личными оскорблениями», то было, конечно, «лишь забавно оставить его в неведении относительно личности его противника». Как можно осыпать личными оскорблениями человека, не зная кто он, до сих пор остается тайной. Личные выпады возможны лишь в том случае, если что-нибудь знаешь о данном лице. Но ставший в интересах престижа газеты анонимным, г-н Брентано избавил своего противника от этого труда. Он сам принялся развязно «оскорблять», начав с напечатанного жирным шрифтом обвинения в «присочинении», затем — в «наглой лживости», в «простой бесчестности» и т. д. Г-н Брентано, — не аноним, — допустил здесь, очевидно, явную описку. Не для того, чтобы известный Маркс мог «осыпать личными оскорблениями» неизвестного Брентано, а для того, чтобы притаившийся Брентано мог «осыпать личными оскорблениями» известного Маркса, — именно ради этого г-н Брентано «с другой стороны, тем менее мог возражать» против предписанной ему анонимности.

И это должно было быть «забавным»! В самом деле, так и случилось, но не по желанию г-на Брентано. Как Маркс, так позднее и его дочь, а теперь я, — все мы старались придать этой полемике и забавную сторону. Но тот успех, которого мы в этом достигли, — велик он или мал, — был достигнут за счет г-на Брентано. Его статьи представляют собой все что угодно, но только не нечто «забавное». Если в них и есть что-либо забавное, то только благодаря тем ударам, которые Маркс направляет на теневую сторону «оставшейся неведомою личности» Брентано и которые потерпевший хотел бы теперь задним числом обойти, как «грубости его шутовской полемики». Острую полемику Вольтера, Бомарше, Поля Луи Курье называли «грубостями шутовской полемики» их противники — юнкеры, попы, юристы и представители иных кастовых групп, — что не помешало этим «грубостям» быть признанными ныне выдающимися и образцовыми произведениями литературы. И мы получили так много удовольствия от этих и других образчиков «шутовской полемики», что и целой сотне Брентано не удастся увлечь нас в область немецкой университетской полемики, где царит только бессильная злоба немощной зависти и самая отчаянная скука.

Между тем г-н Брентано полагает, что он вновь настолько обработал своих читателей, что может теперь с развязной миной преподнести им изрядную понюшку табаку:

«А когда было доказано, что и «Times»… поместил отчет об этой» (гладстоновской) «речи, который по смыслу совпадал со стенографическим отчетом, он») (Маркс) «поступил, как писала редакция «Concordia», подобно каракатице, выпускающей в воду черную жидкость, чтобы сделать воду мутной и затруднить своему противнику преследование, то есть он изо всех сил старался затемнить предмет спора, придираясь к не имеющим никакого значения пустякам».

Если отчет «Times», который дословно содержит «присочиненную» фразу, по смыслу совпадает со «стенографическим» отчетом, то есть с «Хансардом», который прямо опускает ее, и если г-н Брентано опять хвастается, что он это доказал, так что же это может означать, как не то, что обвинение в «присочинении» фразы полностью — хотя стыдливо и втихомолку — отбрасывается и что г-н Брентано, принужденный от нападения перейти к обороне, отступает на свою вторую линию обороны? Мы только констатируем это: мы думаем, что в III и IV главах мы и эту вторую позицию прорвали в центре и нанесли ей удар с обоих флангов.

Но тут выступает подлинный университетский полемист. Когда гордый своей победой Брентано прижал таким образом своего противника к стене, тогда последний поступил как каракатица, замутил воду и затемнил предмет спора, выдвинув на первый план не имеющие никакого значения пустяки.

Иезуиты говорят: Si fecisti, nega. Если ты нечто совершил, отрицай это. Немецкий университетский полемист идет дальше и говорит: если ты устроил какую-нибудь гнусную адвокатскую каверзу, то свали ее на твоего противника. Как только Маркс процитировал «Теорию вексельного курса» и профессора Бизли — и только потому, что они цитируют спорное место так же, как и он, — каракатица Брентано всеми присосками своих десяти ног «впился» в них и выпустил вокруг себя такое количество «черной жидкости», что нужно пристально присмотреться и принять энергичные меры, чтобы не потерять из виду действительный «предмет спора», а именно якобы присочиненную фразу. Во втором своем ответе он придерживается того же самого метода. Сперва затевается новый спор с Марксом по поводу значения выражения «classes in easy circumstances», спор, который в лучшем случае не мог кончиться ничем иным, кроме столь желательного для г-на Брентано «затемнения». Затем он опять выпускает черную жидкость по поводу знаменитого придаточного предложения, которое Маркс якобы умышленно выбросил и которое, как мы показали, отлично могло быть выпущено, так как о факте, на который оно косвенно указывало, было уже прямо ясно и определенно сказано в процитированной Марксом ранее фразе из речи Гладстона. А в-третьих, у нашей каракатицы имеется еще в запасе достаточно черной жидкости, чтобы еще раз затемнить предмет спора утверждением, будто Маркс опять выбросил несколько предложений в цитате из «Times», — предложений, которые не имеют решительно никакого отношения к единственному в то время пункту спора, к якобы присочиненной фразе.

Такое же извержение потока черной краски мы видим и в лежащем перед нами самовосхвалении. Сперва, конечно, опять фигурирует «Теория вексельного курса». Затем нам неожиданно преподносится лассалевский «железный закон заработной платы», хотя, как известно, Маркс имеет к нему такое же отношение, какое г-н Брентано к изобретению пороха, и хотя г-ну Брентано должно быть известно, что Маркс в I томе «Капитала» решительно отказался от какой бы то ни было ответственности за какие бы то ни было умозаключения Лассаля[154], а также, что закон заработной платы в том же томе изображается Марксом как функция различных переменных величин, как закон чрезвычайно эластичный и поэтому далеко не железный. А раз пошли в ход такие чернильные излияния, то тут уж нет удержу, тут за волосы притягивается все что угодно: съезд в Галле[155], Либкнехт и Бебель, бюджетная речь Гладстона в 1843 г., английские профессиональные союзы, — все это, чтобы защититься против перешедшего в наступление противника посредством самовосхваления г-на Брентано и его благородных, гуманных принципов, к которым с такой иронией относятся злодеи-социалисты. Можно подумать, что «затемнению» вопроса содействует целая дюжина каракатиц.

И все потому, что г-н Брентано сам знает, что он безнадежно зарапортовался со своим утверждением о «присочиненной» фразе, и у него не хватает мужества честно и открыто отказаться от этого утверждения. «Если бы теперь» Брентано, — употребляя его собственные слова, — «просто признал, что он был введен в заблуждение этой книгой»… именно «Хансардом»…. «то, правда, можно было бы удивляться тому, что он полагался на подобные источники», как на безусловно достоверные, «но ошибка была бы, по крайней мере, исправлена. Однако об этом у него не было и речи». Вместо этого извергается для затемнения масса чернил, и если здесь мне приходится быть столь многословным, то это объясняется тем, что я вынужден сначала устранить все эти притянутые за волосы пустяки и рассеять все чернильное затемнение, чтобы выявить действительный предмет спора.

Между тем г-н Брентано имеет для нас еще in petto [в запасе. Ред.] сообщение, которое действительно может быть «лишь забавным». В самом деле, с ним сыграли такую печальную шутку, что он и теперь не знает ни минуты покоя до тех пор, пока не облегчит свое сердце от всех своих горестей. Сначала «Concordia» сняла его имя в интересах престижа своей газеты.

Г-н Брентано достаточно благороден, чтобы в интересах дела пойти на такую жертву. Затем Маркс обрушивает на него грубости своей шутовской полемики. И это он проглатывает. На все это он хотел бы только «ответить дословной перепечаткой всей полемики». Но увы!

«Редакции часто имеют свое собственное мнение; специальный журнал, который я считал для этого наиболее подходящим по сравнению с другими, отказался от перепечатки, заявив, что спор этот лишен общего интереса».

Такова уж участь благородных людей в этом греховном мире: их лучшие намерения терпят неудачу вследствие испорченности и равнодушия людей. И чтобы вознаградить непризнанного добродетельного мужа за его незаслуженные неудачи, мы здесь преподносим ему «дословную перепечатку всей полемики», так как потребовалось бы еще довольно много времени, пока ему удалось бы найти редакцию, которая бы не «имела часто собственного мнения».

VI

Брошюрка г-на Брентано, кроме самовосхваления, служащего введением, содержит еще два приложения. В первом содержатся выписки из «Теории вексельного курса», которые должны доказать, что эта книга была одним из главных источников, на основании которых Маркс составил свой «Капитал». Я не буду останавливаться на этом новом извержении чернил. Я имею дело только со старым обвинением, помещенным в «Concordia». В течение всей своей жизни Маркс не мог угодить г-ну Брентано, да и не имел желания ему угождать. Поэтому у г-на Брентано есть, наверное, неиссякаемый запас жалоб против Маркса, и я был бы глупцом, если бы стал на них останавливаться. Это значило бы ему в угоду переливать из пустого в порожнее.

Наивно только, что здесь, в конце цитаты, от Маркса требуется «воспроизведение действительной бюджетной речи». Именно это г-н Брентано понимает под правильным цитированием. Конечно, если всегда необходимо воспроизводить всю действительную речь, то никогда еще ни одна речь не цитировалась без «фальсификации».

Во втором приложении г-н Брентано набрасывается на меня. Я-де в четвертом издании I тома «Капитала» присоединил к якобы неправильной цитате ссылку на «Morning Star». И этим г-н Брентано пользуется, чтобы опять с помощью извержения потока черной краски совершенно затемнить первоначальный предмет спора, а именно фразу в Учредительном Манифесте; вместо нее он берет на мушку приведенное уже г-ном С. Тейлором место из «Капитала». Чтобы доказать, что я указываю источники неправильно и что Маркс мог заимствовать «ложную цитату» только из «Теории вексельного курса», г-н Брентано печатает рядом, в параллельных столбцах отчеты «Times»,

«Morning Star», и цитату по «Капиталу». Это второе приложение перепечатано здесь в документе № 14b.

Г-н Брентано начинает отчет «Morning Star» словами: «Я, со своей стороны, должен сказать» и т. д. (I must say for one etc.) Этим он, таким образом, утверждает, что предшествующие фразы о росте подлежащих обложению доходов с 1842 по 1852 г. и с 1853 по 1861 г. отсутствуют в «Morning Star», откуда, конечно, следует, что Маркс пользовался не «Morning Star», a «Теорией вексельного курса».

«Ведь читатели» его брошюры, «с которыми он имеет дело, не могут его контролировать»! Но другие люди могут это сделать, и тогда они убедятся, что это место все же имеется в «Morning Star». Мы перепечатываем его здесь, а рядом с ним место из «Капитала» и по-английски и в переводе для поучения Брентано и его читателей:

«Morning Star» от 17 апреля 1863 г.

In ten years, from 1842 to 1852 the taxable income of the country increased by 6 per cent, as nearly as I can make out — a very considerable increase in ten years. But in eight years from 1853 to 1861 the income of the country again increased from the basis taken in 1853 by, 20 per cent. The fact is so astonishing as to be almost incredible.

В переводе это означает:

За десять лет, с 1842 по 1852 г., подлежащий обложению доход этой страны повысился на 6 %, поскольку я могу это установить, — очень значительный рост для десяти лет. Но за восемь лет, с 1853 по 1861 г., доход страны опять повысился, если принять за основу доход 1853 г., на 20 %. Факт настолько поразителен, что он представляется почти невероятным.

«Капитал», т. I, 1 изд., стр. 639; 2 изд., стр. 678; 3 изд., стр. 671; 4 изд., стр. 617, примечание 103[156].

From 1842 to 1852 the taxable income of the country increased by 6 per cent…

in the 8 years from 1853 to 1861…

… it had increased from the basis taken in 1853, 20 per cent! The fact is so astonishing as to be almost incredible.

С 1842 по 1852 г. подлежащий обложению доход этой страны повысился на 6 %…

… За 8 лет, с 1853 по 1861 г… он повысился, если принять за основу доход 1853 г., на 20 %. Факт настолько поразителен, что он представляется почти невероятным.

Отсутствие этой фразы в его цитате из «Morning Star» является главным козырем г-на Брентано для доказательства его утверждения, что Маркс цитировал по «Теории вексельного курса», а не по «Morning Star». Предположению, что цитата приведена по «Morning Star», он противопоставляет этот изобличающий пробел в стоящих рядом столбцах. А между тем фраза эта имеется в «Morning Star», и именно в той же редакции, как у Маркса, и уличающий пробел является собственной фабрикацией г-на Брентано. Если это не является «выбрасыванием», и к тому же еще «искажением», то в таком случае эти слова вообще не имеют никакого смысла.

Но если в начале цитаты г-н Брентано «искажает» и если теперь он остерегается утверждать, что в середине этой самой цитаты Маркс «присочинил» фразу, то это нисколько не мешает ему по-прежнему утверждать, что в конце цитаты Маркс утаил часть ее.

В «Капитале» Маркс обрывает цитату на следующем месте:

«Однако я не решусь утверждать, что крайности бедности уменьшились».

Но этим не заканчивается фраза в отчете «Times» и «Morning Star». После запятой там следуют слова:

«но положение британского рабочего в среднем — мы имеем счастье знать это — является необычайным» (в «Times»: «за последние 20 лет улучшилось в такой, как мы знаем, необычайной степени»), «так что мы можем объявить его почти беспримерным в истории всех стран и времен».

Таким образом, Маркс обрывает здесь фразу посередине, «заставляет Гладстона закончить в середине фразы», «вследствие чего фраза эта теряет всякий смысл». И уже во втором ответе (документ № 7) г-н Брентано называет это «абсолютно бессмысленным изложением».

Фраза Гладстона: «Однако я не решусь утверждать, что крайности бедности уменьшились», представляет собой совершенно определенное законченное выражение. Если она имеет смысл, то она имеет его взятая сама по себе, в отдельности. Если же она не имеет смысла, то какое бы длинное окончание мы ни прибавили к ней посредством всяких «но», это окончание не придаст ей смысла. Если фраза эта не имеет «никакого смысла» в цитате Маркса, то в этом вина не Маркса, который ее цитирует, а Гладстона, который ее произнес.

Обратимся теперь для более глубокого расследования этого важного случая к единственному источнику, который, согласно «обычаю» г-на Брентано, принято цитировать, — к непогрешимому «Хансарду». Там, согласно собственному переводу г-на Брентано, сказано:

«Я не беру на себя смелости определить, увеличилась ли или уменьшилась по сравнению с прежними временами огромная пропасть, разделяющая полюсы богатства и бедности».

Точка. И только после этой точки начинается новая фраза: «Но если мы будем рассматривать в среднем положение британского рабочего» и т. д. Если Маркс здесь, таким образом, тоже ставит точку, то он делает то же самое, что и непорочный «Хансард», и если г-н Брентано создает из этой точки новое преступление Маркса и утверждает, будто Маркс обрывает Гладстона в середине фразы, то как раз он доверяет «неизбежно скверным газетным отчетам» и должен сам отвечать за последствия. Этим разбивается также утверждение, будто Маркс этой точкой сделал фразу совершенно бессмысленной; точка принадлежит не ему, а Гладстону, и пусть с ним говорит Брентано о смысле или бессмысленности этой фразы, нас это больше не касается.

Ведь г-н Брентано и без того состоит в переписке с г-ном Гладстоном. Мы, правда, не знаем, что он писал последнему, и очень немного знаем о том, что писал ему г-н Гладстон. Во всяком случае, г-н Брентано напечатал из гладстоновых писем только два тощеньких предложеньица (документ № 16), относительно которых я в своем ответе (документ № 17) указал, что «эта произвольная мозаика вырванных из общей связи фраз» ничего не говорит в пользу г-на Брентано, между тем как тот факт, что он прибегает к такому способу отрывочной публикации вместо печатания всей корреспонденции, говорит целиком и полностью против него.

Но предположим на один момент, что оба эти тощенькие предложеньица допускают только самое благоприятное для г-на Брентано толкование. Что же из этого следует?

«Вы совершенно правы, а Маркс абсолютно неправ». «Я не вносил никаких изменений». Таковы будто бы — ибо, насколько мне известно, г-н Гладстон не имеет обыкновения писать по-немецки — слова экс-министра.

Значит ли это: я не произнес «пресловутой» фразы и Маркс ее «присочинил»? Конечно, нет. Восемь лондонских утренних газет от 17 апреля 1863 г. единодушно изобличили бы лживость подобного утверждения. Они без всякого сомнения доказывают, что фраза эта была произнесена. Таким образом, если г-н Гладстон и не внес никаких изменений в отчет «Хансарда», — а хотя я на двенадцать лет моложе его, я не стал бы так уверенно доверять своей памяти относительно таких мелочей, имевших место 27 лет тому назад, — то отсутствие фразы в «Хансарде» ничего не говорит в пользу г-на Брентано и говорит очень много против «Хансарда».

Если оставить в стороне этот единственный пункт о «присочиненной» фразе, то мнение г-на Гладстона здесь совершенно ничего не доказывает. Ибо, как только мы оставим в стороне этот пункт, мы попадаем в область никого не обязывающих мнений, где каждый после многолетнего спора настаивает на своей правоте. Вполне понятно, что г-н Гладстон, раз уже его цитируют, предпочитает метод цитирования г-на Брентано, своего восторженного сторонника, методу цитирования Маркса, резко его критикующего противника, — и это его бесспорное право. Для нас же и для решения вопроса, цитировал ли Маркс без злого умысла или со злым умыслом, мнение г-на Гладстона не имеет даже и такого значения, как мнение первого встречного незаинтересованного третьего лица, ибо в этом вопросе г-н Гладстон является уже не свидетелем, а заинтересованной стороной.

VII

В заключение остановимся еще коротко на том, что сказал г-н Гладстон в ставшем действительно «пресловутым» благодаря г-ну Брентано месте своей бюджетной речи в 1863 г. и что из сказанного им Маркс цитировал и, соответственно, «присочинил» или «выбросил». Чтобы по возможности пойти навстречу г-ну Брентано, мы возьмем за основу незапятнанный «Хансард», и к тому же в его собственном переводе.

«За десятилетие, с 1842 по 1852 г. включительно, подлежащий обложению доход страны, насколько мы могли это точно установить, увеличился на 6 %; но за восемь лет, с 1853 по 1861 г., доход страны опять-таки увеличился на 20 % по сравнению с исходной величиной. Это настолько необычайный и поразительный факт, что он представляется почти невероятным».

Против цитирования Марксом этой фразы самому г-ну Брентано нечего возразить, кроме того, что цитата якобы взята из «Теории вексельного курса». Но по поводу цитаты г-на Брентано здесь следует заметить, что и он далек от цитирования «действительной бюджетной речи». Он опускает следующий затем экскурс г-на Гладстона о причинах этого поразительного увеличения, не отмечая даже многоточием пропущенное место. — Далее:

«Так, господин председатель, обстоит дело, поскольку речь идет о всеобщем увеличении накопления. Что же касается меня, то я должен сказать, что я смотрел бы с болью и большой тревогой на этот необычайный и почти ошеломляющий рост, если бы думал, что он ограничивается тем классом людей, который можно характеризовать как находящийся в благоприятных условиях. Цифры, которые я приводил, мало или совершенно не принимают во внимание положение тех, которые не платят подоходного налога, или, другими словами, они достаточно точны для установления истины вообще, но совершенно не принимают во внимание имущество рабочего населения и рост его дохода».

Здесь далее следует, согласно г-ну Брентано, фраза, «присочиненная» Марксом, но безусловно сказанная г-ном Гладстоном по свидетельству всех восьми утренних газет от 17 апреля:

«Увеличение, которое я описал, основываясь на данных, на мой взгляд, совершенно точных, есть увеличение, всецело ограничивающееся имущими классами» («Times», «Morning Star», «Morning Advertiser», «Daily Telegraph»). «Оно всецело ограничивается увеличением капитала» («Morning Herald», «Standard», «Daily News», «Morning Post»).

«Хансард» после слова «дохода» сразу же продолжает:

«Косвенно же простое увеличение капитала на деле чрезвычайно выгодно для рабочего класса, так как это увеличение удешевляет тот товар, который во всем процессе производства непосредственно вступает в конкуренцию с трудом».

Несмотря на то, что «Хансард» выпускает «пресловутую» фразу, он в этом вопросе говорит совершенно то же самое, что говорят остальные газеты: было бы очень неприятно для оратора, если бы это ошеломляющее увеличение ограничивалось classes in easy circumstances. Но хотя он очень об этом сожалеет, тем не менее описанное им увеличение ограничивается людьми, которые не принадлежат к рабочему классу и которые достаточно богаты, чтобы платить подоходный налог, да, это в самом деле «простое увеличение капитала»!

И здесь, наконец, раскрывается секрет гнева г-на Брентано. Он прочитывает фразу в Учредительном Манифесте, находит там роковое признание, берет версию «Хансарда», не находит там злополучной фразы и спешит объявить всему миру: Маркс формально и по существу присочинил эту фразу! — Маркс показывает ему эту фразу в «Times», «Morning Star», «Morning Advertiser». Теперь, наконец, г-н Брентано должен хотя бы для видимости заняться «подробным сличением текстов». И что же он находит? Что «Times», «Morning Star», «Morning Advertiser» «по существу полностью совпадают» с «Хансардом». К сожалению, он упускает из виду, что в таком случае и «присочиненная» фраза должна по существу полностью совпадать с «Хансардом» и что отсюда должно, наконец, вытекать совпадение по существу «Хансарда» с Учредительным Манифестом.

И весь этот шум был поднят только потому, что г-н Брентано пренебрег подробным сличением текстов, хотя это и приписывал ему Седли Тейлор, и в сущности не понял даже, что сказал г-н Гладстон согласно «Хансарду». Правда, это было не совсем легко, ибо, несмотря на утверждение г-на Брентано, что эта речь «вызвала внимание и восхищение всего образованного мира, в особенности вследствие… ее ясности», читатели могли убедиться, что, судя по «Хансарду», она произнесена крайне напыщенным и путаным языком, сопровождается многими оговорками и оратор запутывается в своих собственных повторениях. В особенности чистейшим вздором является фраза о том, что увеличение капитала чрезвычайно выгодно для рабочих, потому что оно удешевляет тот товар, который в процессе производства непосредственно вступает в конкуренцию с трудом. Если какой-нибудь товар вступает в конкуренцию с трудом и этот товар (например, машины) становится дешевле, то первым И ближайшим результатом этого является падение заработной платы. И это, по г-ну Гладстону, было бы «чрезвычайно выгодно для рабочего класса»! Как гуманно поступили некоторые лондонские газеты, например «Morning Star», подменив в своих «неизбежно скверных отчетах» вышеупомянутую непонятную фразу тем, что г-н Гладстон, вероятно, хотел сказать, а именно, что увеличение капитала полезно для рабочих благодаря удешевлению основных предметов потребления!

Имел ли г-н Гладстон в виду, когда он сказал, что смотрел бы на этот ошеломляющий рост с болью и с большой тревогой, если бы убедился, что этот рост ограничен состоятельными классами, — имел ли он в виду другой рост богатства, кроме того, о котором он только что говорил, а именно значительно улучшившееся, по его мнению, положение всей нации; не забыл ли он сразу же о том, что он говорил об увеличении доходов классов, платящих подоходный налог, а не о каком-либо другом увеличении, — этого мы не можем знать. Маркс был обвинен в фальсификации, и, следовательно, стоит вопрос о тексте и о его грамматическом смысле, о том, что было сказано г-ном Гладстоном, а не о том, что он, может быть, хотел сказать. Этого последнего г-н Брентано также не знает, да и сам г-н Гладстон через 27 лет в этом отношении тоже не компетентен. Нас же это, во всяком случае, нисколько не интересует.

Итак, совершенно ясный смысл этих слов состоит в следующем: подлежащий налоговому обложению доход вырос ошеломляющим образом. Мне было бы очень жаль, если бы это только что описанное увеличение ограничилось состоятельными классами, но оно ограничивается ими, так как рабочие не имеют подлежащих обложению доходов; это, следовательно, — простое увеличение капитала! Но и оно выгодно для рабочих, потому что оно и т. д.

Приведем теперь Маркса:

«Это ошеломляющее увеличение богатства и мощи… всецело ограничивается имущими классами».

Так передана фраза в Учредительном Манифесте, который дал повод ко всему этому ожесточенному спору. Но с тех пор, как г-н Брентано не осмеливается больше утверждать, что Маркс ее присочинил, уже нет речи об Учредительном Манифесте, и все нападки направлены против цитирования этого места в «Капитале». Там Маркс прибавляет еще следующую фразу:

«но… но оно должно принести косвенную выгоду и рабочему населению, потому что оно удешевляет предметы всеобщего потребления».

«Произвольно составленная мозаика вырванных из общей связи фраз» у Маркса передает, таким образом, «по существу», «только в более сжатой форме», как раз именно то, что согласно незапятнанному «Хансарду», говорил г-н Гладстон. Единственный упрек, который можно сделать Марксу, состоит в том, что он, пользуясь «Morning Star», а не «Хансардом», придает смысл заключительной фразе г-на Гладстона, в то время как последний сказал бессмыслицу.

Далее по «Хансарду» следует:

«Но, кроме того, можно с уверенностью утверждать, что на долю массы народа выпали более непосредственные и более крупные выгоды. Глубокое и неоценимое утешение доставляет сознание, что в то время как богатые стали богаче, бедные стали менее бедны. Я не беру на себя смелости определить, увеличилась ли или уменьшилась по сравнению с прежними временами огромная пропасть, разделяющая полюсы богатства и бедности».

У Маркса сказано:

«в то время, как богатые стали богаче, бедные во всяком случае стали менее бедны. Однако я не решусь утверждать, что крайности бедности уменьшились».

Маркс передает только сжато оба тощих положительных утверждения, которые у «Хансарда» разбавлены целой массой ничего не говорящих елейных фраз. Можно с уверенностью сказать, что они от этого ничего не теряют, а, наоборот, выигрывают.

Наконец, в заключение в «Хансарде» сказано:

«Но если мы будем рассматривать в среднем положение британского рабочего, будь то крестьянин иди горнорабочий, необученный или обученный рабочий, то мы увидим из многочисленных и несомненных свидетельств, что за последние двадцать лет произошло такое увеличение его средств к жизни, которое мы имеем основание считать почти беспримерным в истории всех стран и всех времен».

Эта фраза приведена в Учредительном Манифесте несколькими строками раньше вышеприведенной «пресловутой» фразы.

Там сказано: «Таковы официальные данные, опубликованные по распоряжению парламента в 1864 г., в золотой век свободной торговли, в то самое время, когда канцлер казначейства сообщал палате общин, что

«в положении среднего рабочего в Великобритании наступило улучшение, которое надо признать исключительным и не имевшим себе равного ни в одной стране и ни в одну эпоху»».

Таким образом, все существенное приведено. Но г-н Брентано упорно скрывает от своих читателей, которые, конечно, не могут его контролировать, что это место имеется в Учредительном Манифесте, на стр. 4 первого издания. Не можем же мы преподнести каждому из его читателей по экземпляру, как Седли Тейлору.

Nota bene [Заметьте. Ред.]: в своем втором ответе (документ № 6) Марксу приходилось защищать только Учредительный Манифест, так как до тех пор г-н Брентано еще не включил в круг своих придирок указанное место из «Капитала». И в последовавшем после этого втором возражении (документ № 7) нападки г-на Брентано все еще направлены против Учредительного Манифеста и защиты его Марксом.

Только после смерти Маркса делу придали новый оборот, притом это сделал не г-н Брентано, а его кембриджский оруженосец. Только теперь было открыто, что Маркс в «Капитале» скрыл звучные утверждения г-на Гладстона о беспримерном улучшении положения британских рабочих и этим придал противоположный смысл словам г-на Гладстона.

Здесь мы должны констатировать, что Маркс упустил случай воспользоваться блестящим риторическим оборотом. Весь раздел, во введении к которому была цитирована речь Гладстона, имеет целью привести доказательства того, что положение огромного большинства британского рабочего класса именно во время этого ошеломляющего увеличения богатства было тяжелым и унизительным. Какой поразительный контраст с этими извлеченными из официальных публикаций самого парламента данными о нищете масс представляли бы эти напыщенные слова Гладстона о беспримерном в истории всех стран и времен счастливом положении британского рабочего класса!

Но если Маркс не желал воспользоваться этим риторическим эффектом, то у него не было никакого основания цитировать эти слова Гладстона. Во-первых, они представляют собой лишь общепринятую фразу, которую каждый британский канцлер казначейства считает своим долгом из приличия повторять в хорошие или даже сносные времена; эти слова поэтому не имеют значения. Во-вторых, Гладстон через год отказался от этих слов, когда в своей следующей бюджетной речи от 7 апреля 1864 г., в период еще большего промышленного расцвета он говорил о массах, стоящих «на краю пауперизма», и об отраслях производства, «в которых заработная плата не повысилась», и когда он заявил — согласно «Хансарду»:

«И более того, — что же представляет собой в большинстве случаев человеческая жизнь, как не борьбу за существование?» [Приводим здесь дополнительно кое-что из этой речи по «Хансарду». — Число пауперов упало до 840000. «Сюда не включены те, которые получают вспомоществование от благотворительных учреждений или получают поддержку от частной благотворительности… Кроме всего этого подумайте о тех, которые находятся на краю этой области, а также о том, как многие рабочие мужественно, но с большим трудом борются за то, чтобы удержаться на уровне, который был бы выше положения пауперов». В приходе одного священника в восточной части Лондона из 13000 душ 12000 всегда находятся на грани буквальной нищеты; один хорошо известный филантроп заявил, что в восточной части Лондона имеются целые кварталы, где никогда нельзя увидеть ни омнибуса, ни кэба, никогда нельзя услышать уличной музыки или даже встретить просящего милостыню… Конечно, средства для того, чтобы вести борьбу за существование, несколько лучше, чем прежде (!)… Во многих местах заработная плата повысилась, но во многих других она не повысилась и т. д. — И эта иеремиада печатается через год после напыщенных заявлений о «беспримерном» улучшении положения!]

Но эту бюджетную речь г-на Гладстона Маркс цитирует непосредственно после речи 1863 г., и если сам г-н Гладстон 7 апреля 1864 г. объявлял не существующим то беспримерное благосостояние, о наличии которого у него 16 апреля 1863 г. имелись «многочисленные и несомненные свидетельства», то для Маркса отпадал и последний повод цитировать эти восторженные, но, к сожалению, даже для г-на Гладстона только эфемерные утверждения. Он мог удовлетвориться признаниями оратора, что в то время как доходы в 150 ф. ст. и выше возросли ошеломляющим образом, бедные-де стали, во всяком случае, менее бедны, а пропасть между крайним богатством и крайней бедностью едва ли стала меньше.

Мы не станем говорить о манере официальных немецких экономистов цитировать Маркса отдельными фразами, вырванными из контекста. Если бы он после каждой такой цитаты поднимал шум на манер г-на Брентано, его возражениям не было бы конца.

Рассмотрим, однако, немного подробнее беспримерный рост жизненных средств, которыми пользовался тогда британский рабочий, крестьянин или горнорабочий, квалифицированный или неквалифицированный рабочий.

«Крестьянин» в Англии и в большей части Шотландии является только сельскохозяйственным поденным рабочим. В 1861 г. имелось всего 1098261 крестьян, из них живущих на фермах в качестве челяди 204962 [Цифры взяты частью из переписи за 1861 г., частью же из отчетов Комиссии по обследованию условий детского труда, 1863–1867[157].]. С 1849 до 1859 г. их денежная заработная плата повысилась на один, а в некоторых случаях на два шиллинга в неделю, однако в последнем счете это. повышение оставалось по большей части только номинальным. Каково было их положение в 1863 г., в каких поистине собачьих жилищных условиях они жили, описывает доктор Хантер («Седьмой отчет о здоровье населения» 1864[158]).

«Расходы на существование сельскохозяйственного рабочего фиксированы на том самом низком уровне, при котором он только мог бы прожить».

Согласно тому же отчету, снабжение средствами пропитания части семейств поденщиков (в особенности в восьми поименованных графствах) стоит ниже минимума, абсолютно необходимого для предотвращения болезней от голода. А профессор Торолд Роджерс, политический сторонник г-на Гладстона, заявляет в 1866 г. («История сельского хозяйства и цен»[159]), что сельскохозяйственные поденные рабочие опять стали крепостными и — как он доказывает исчерпывающим образом — крепостными, получающими плохую пищу и жилище, живущими гораздо хуже, чем их предки во времена Артура Юнга (1770–1780 гг.) и несравненно хуже поденщиков в XIV–XV столетиях. — С «крестьянами», следовательно, Гладстону решительно не везет.

Как же обстоит дело с «горнорабочим»? По этому вопросу у нас имеется парламентский отчет за 1866 год[160]. В 1861 г. в Соединенном королевстве работало 565875 горнорабочих, из них в каменноугольных копях 246613. В последних заработная плата мужчин немного повысилась, к тому же у них по большей части восьмичасовая смена, между тем как подростки должны работать от 14 до 15 часов. Горная инспекция — чистейший фарс: на 3217 копей имеется всего 12 инспекторов. В результате этого горнорабочие массами гибнут от взрывов, которых большей частью можно было бы избегнуть. Владельцы копей обычно вознаграждают себя за небольшое повышение заработной платы вычетами из заработной платы посредством обмеривания и обвешивания. В рудниках, согласно отчету королевской комиссии за 1864 г., положение еще хуже.

А как же обстоит дело с «обученным» рабочим? Возьмем металлистов, их всего 396998. В том числе от 70000 до 80000 слесарей-механиков, которые находились в самом деле в хорошем положении благодаря силе сопротивления их старого, сильного и богатого профессионального союза. Также и у других металлистов, поскольку они должны были обладать физической силой и мастерством, наблюдалось известное улучшение положения, которое было естественно в период вновь начавшегося с 1859 и 1860 гг. промышленного оживления. Наоборот, положение занятых в этом же производстве женщин и детей (в одном только Бирмингеме и окрестностях работало 10000 женщин и 30000 подростков моложе 18 лет) было достаточно бедственным, положение же кузнецов, производящих гвозди (26130) и цепи, было крайне бедственным.

В текстильной промышленности 456646 прядильщиков хлопка и ткачей, к которым надо прибавить еще 12556 набойщиков ситца, составляют большинство рабочих. И, вероятно, они очень удивились бы, услыхав, что они были беспримерно счастливы — в апреле 1863 г., во время сильнейшего недостатка хлопка и в разгар Гражданской войны в Америке, в период (октябрь 1862 г.), когда 60 % веретен и 58 % ткацких станков не работали, остальные же работали только 2–3 дня в неделю; когда больше 50000 рабочих хлопчатобумажной промышленности, одиночки и семейные, получали помощь от общественной благотворительности или от комитета помощи, а (март 1863 г.) 135625 получали от того же комитета за голодную плату занятие на общественных работах или в школах шитья! (Уотс. «Факты о хлопковом голоде», 1866, стр. 211[161]). — Остальным текстильным рабочим, особенно в шерстяной и льняной отраслях, жилось сравнительно неплохо, — вследствие нехватки хлопка у них стало больше работы.

Отчеты Комиссии по обследованию условий детского труда дают нам наилучшие сведения о положении дел в ряде менее крупных отраслей хозяйства. Чулочное производство — 120000 рабочих, из них только 4000 пользуются защитой фабричного закона, остальные же, в числе которых много малолетних детей, — работают сверх всякой меры; плетение кружев и аппретура, по преимуществу кустарное производство, — из 150000 рабочих только 10000 пользуются защитой фабричного закона, колоссальный чрезмерный труд детей и девушек; плетение соломы и выделка соломенных шляп — 40000, почти исключительно дети, которых постыдно изнуряют работой; наконец, производство одежды и обуви, в котором занято 370218 мастериц верхнего платья и модисток, 380716 белошвеек и — только в Англии и Уэльсе — 573380 мужчин-рабочих, из них 273223 сапожника и 146042 портных, пятая или четвертая часть которых моложе 20 лет. Из этих 11/₄ миллиона самое большее 30 % мужчин, работавших на частных заказчиков, находились в более или менее сносных условиях. Остальные, — как и во всех названных здесь отраслях производства, — подвергались эксплуатации посредников, агентов, хозяйчиков, этих sweaters, как их называют в Англии, и это одно уже характеризует их положение: колоссальный, чрезмерный труд при нищенской заработной плате.

Не лучше обстояло дело с «беспримерным» счастьем рабочих в бумажной промышленности (100000 рабочих, из которых половину составляют женщины), в гончарном деле (29000 рабочих), в шляпном деле (15000 рабочих в одной только Англии), в стекольной промышленности (15000 рабочих), в печатном деле (35000 рабочих), в производстве искусственных цветов (11000 рабочих) и т. д. и т. д.

Одним словом, Комиссия по обследованию условий детского труда потребовала, чтобы не меньше 1400000 занятых в промышленности женщин, подростков и детей были поставлены под защиту фабричного закона, чтобы оградить их от гибельного для большинства из них действия чрезмерного труда.

Наконец, число пауперов, живущих за счет общественной благотворительности, составляло в 1863 г. 1079382.

На основании этого мы можем сделать приблизительный подсчет тех рабочих, которым в 1863 г., без сомнения, очень плохо жилось: сельскохозяйственных поденных рабочих в круглых цифрах 1100000, рабочих хлопчатобумажной промышленности 469000, швей и модисток 751000, портных и сапожников — за вычетом 30 % — 401000, рабочих кружевной промышленности 150000, бумажного производства — 100000, чулочного производства — 120000, мелких отраслей промышленности, обследованных Комиссией по обследованию условий детского труда, — 189000, наконец, пауперов — 1079000. Всего 4549000 рабочих, к которым в ряде случаев надо еще прибавить членов их семей.

А ведь 1863 г. был благоприятным для промышленности годом. От кризиса 1857 г. промышленность уже целиком оправилась, спрос быстро возрастал, почти все отрасли промышленности, за исключением хлопчатобумажной, работали полным ходом. Где же здесь «беспримерное» улучшение положения?

Фабричное законодательство сороковых годов значительно улучшило положение охваченных им рабочих. Но в 1863 г. это относилось только к рабочим, занятым в шерстяной, полотняной и шелковой промышленности, всего круглым счетом 270000, рабочие же хлопчатобумажной промышленности голодали. В отбелочном и красильном производстве законодательная охрана труда существовала только на бумаге. Далее: в тех отраслях промышленности, в которых требовалась полная мужская сила, а часто и мастерство, сопротивление организованных в профессиональные союзы рабочих привело к тому, что последние получили свою долю в выгодах благоприятного для промышленности периода в форме более высокой заработной платы, и можно сказать, что в среднем в этих отраслях промышленности, требующих приложения тяжелого мужского труда, уровень жизни рабочих определенно повысился, хотя и в данном случае смешно изображать это повышение как «беспримерное». Но в то время как огромная масса производительного труда переложена на машины, которые обслуживаются слабыми мужчинами, женщинами и подростками, политики все еще изволят рассматривать в качестве рабочих только сильных, занятых тяжелым трудом мужчин и по их положению судят о положении всего рабочего класса.

Этим вышеупомянутым 41/₂ миллионам находящихся в тяжелом положении рабочих и пауперов противостоят 270000 хорошо оплачиваемых текстильных рабочих в шерстяной, льняной и шелковой промышленности. Мы можем далее принять, что из 376000 рабочих-металлистов одна треть находится в хороших условиях, вторая треть — в сносных и лишь последняя треть, к которой принадлежат рабочие моложе 18 лет, гвоздари, кузнецы, изготовляющие цепи, и женщины, — в плохих. Положение 566000 горнорабочих мы можем считать более или менее сносным. Хорошим можно считать положение строительных рабочих, за исключением хлопчатобумажных районов. Из столяров-мебельщиков самое большее 1/3 находилась в хороших условиях, остальная масса работала на хозяйчиков-эксплуататоров (sweaters). У железнодорожных служащих уже тогда господствовал колоссальный чрезмерный труд, который лишь в последние 20 лет вызвал организованное сопротивление. Одним словом, суммировав все данные, едва ли мы насчитаем всего-навсего один миллион рабочих, относительно которых можно сказать, что их положение улучшилось в соответствии с ростом промышленности и прибылей капиталистов; остальные находятся в среднем положении, извлекают в целом ничтожную пользу из общего улучшения состояния промышленности, или же состав их настолько неоднороден по полу и возрасту, что улучшение положения мужского труда уравновешивается чрезмерным трудом женщин и подростков.

А если сказанного еще недостаточно, то можно сравнить с этим «Отчеты о здоровье населения», которые понадобились именно потому, что «беспримерное» улучшение положения рабочего класса за последнее двадцатилетие до 1863 г. выразилось в распространении тифа, холеры и других столь же приятных эпидемий, проникших в конце концов из рабочих кварталов и в аристократические кварталы городов. В этих отчетах было произведено расследование беспримерного «роста средств к жизни» британских рабочих в отношении жилищ и питания и обнаружено, что в бесконечном числе случаев жилища их являются настоящими очагами эпидемий, а пища еле-еле достигает, или даже не достигает того уровня, ниже которого неизбежно развиваются болезни, вызываемые голодом.

Таково было, следовательно, действительное положение британского рабочего класса в начале 1863 года. Так выглядело «беспримерное» улучшение положения рабочего класса, которым хвастался г-н Гладстон. И если Маркса можно в чем-нибудь упрекнуть, то в том, что, опустив указанное хвастливое высказывание г-на Гладстона, он оказал ему незаслуженную услугу.

Выводы. Во-первых, Маркс ничего не «присочинил».

Во-вторых, он не «выбросил» ничего, на что г-н Гладстон имел бы право жаловаться.

И, в-третьих, то обстоятельство, что Брентано и К° из многих тысяч цитат в произведениях Маркса присосались наподобие пиявок только к этой единственной цитате, доказывает, что они прекрасно знают, «как цитирует Карл Маркс», — а именно, что он цитирует правильно.