Том 26, ч.1

Мы переходим теперь к последнему спорному пункту, который мы должны рассмотреть при анализе взглядов А. Смита, — к [300] различению между производительным и непроизводительным трудом.

Таким же двойственным, каким мы видели до сих пор А. Смита во всем, он остается и при определении того, что он называет производительным трудом в отличие от непроизводительного. Мы находим у него постоянное смешение двух определений того, что он называет производительным трудом. Рассмотрим сначала первое, правильное определение.

[1) Производительный труд при капитализме как труд, создающий прибавочную стоимость]

Производительным трудом, в смысле капиталистического производства, является тот наемный труд, который, будучи обменен на переменную часть капитала (на часть капитала, затрачиваемую на заработную плату), не только воспроизводит эту часть капитала (т. е. стоимость своей собственной рабочей силы), но, кроме того, производит прибавочную стоимость для капиталиста. Только благодаря этому товары или деньги превращаются в капитал, производятся в качестве капитала. Производительным является только тот наемный труд, который производит капитал. (Это значит, что израсходованную на этот труд сумму стоимостей он воспроизводит в увеличенном размере, другими словами — возвращает больше труда, чем получает в форме заработной платы. Следовательно, производительна лишь та рабочая сила, применение которой дает большую стоимость, чем та, которую имеет она сама.)

Само существование класса капиталистов, а значит и капитала, основывается на производительности труда, но не на абсолютной, а на относительной его производительности. Если бы рабочего дня хватало только на поддержание жизни работника, т. е. только на воспроизводство его рабочей силы, [301] то, абсолютно говоря, труд был бы производителен, так как он воспроизводил бы, т. е. постоянно возмещал бы, потребленные им стоимости (сумма которых равна стоимости его-собственной рабочей силы). Но он не был бы производителен в капиталистическом смысле, так как не производил бы никакой прибавочной стоимости. (Он не производил бы на деле никакой новой стоимости, а лишь возмещал бы прежнюю; он потреблял бы стоимость в одной форме, чтобы воспроизводить ее в другой. В этом смысле и была высказана мысль, что производителен тот работник, чья. продукция равна его собственному потреблению, и непроизводителен тот, который потребляет больше, чем воспроизводит.)

Эта производительность основывается на относительной производительности, на том, что рабочий не только возмещает прежнюю стоимость, но создает еще и новую; на том, что он овеществляет в своем продукте больше рабочего времени, чем овеществлено в том продукте, который поддерживает его существование как рабочего. Этот вид производительного наемного труда и служит основой существования капитала.

{Но предположим, что никакого капитала не существует и что рабочий сам присваивает себе свой прибавочный труд, избыток созданных им стоимостей над стоимостями, потребленными им. Лишь при этом положении вещей можно было бы сказать, что труд такого рабочего действительно производителен, т. е. создает новые стоимости.}

[2) Постановка вопроса о производительном труде у физиократов и у меркантилистов]

Это понимание производительного труда вытекает само собою из представления А. Смита о происхождении прибавочной стоимости, а следовательно — из его представления о сущности капитала. Поскольку он проводит этот взгляд на производительный труд, он движется в одном из взятых физиократами и даже меркантилистами направлений, освобождая его лишь от ложного способа представления и, следовательно, выявляя его внутреннее ядро. Физиократы, неправильно считавшие производительным только земледельческий труд, проводили, однако, правильный взгляд, что с капиталистической точки зрения производителен только тот труд, который создает прибавочную стоимость, и притом не для себя самого, а для собственника условий производства; только тот труд, который создает «чистый продукт», не для себя самого, а для земельного собственника. Ибо прибавочная стоимость, или прибавочное рабочее время, овеществляется в прибавочном продукте, или в «чистом продукте». (Этот последний физиократы опять-таки понимают неправильно. Они считают его чистым продуктом потому, что, например, пшеницы получается больше, чем съедают рабочий и фермер; но ведь и сукна тоже производится больше, чем его нужно на одежду производителям сукна — рабочему и предпринимателю.) Сама прибавочная стоимость понимается ими неправильно, так как они имеют неправильное представление о стоимости, которую они сводят к потребительной стоимости труда, а не к рабочему времени, не к общественному, качественно безразличному труду. Тем не менее у них за вычетом всего этого остается правильное определение, что только тот наемный труд производителен, который создает больше стоимости, чем стоит сам. А. Смит освобождает это определение от неправильного представления, с которым оно связано у физиократов.

Если от физиократов мы обратимся еще дальше назад — к меркантилистам, то и у них, в качестве одной из сторон их воззрений, мы найдем тот же взгляд на производительный труд, хотя это и осталось у них неосознанным. В основе воззрений меркантилистов лежало представление о том, что труд производителен лишь в тех отраслях производства, продукты которых, будучи отправлены за границу, приносят стране больше денег, чем они стоили (или чем нужно было в обмен на них вывезти за границу), — которые, следовательно, дают стране возможность в усиленной мере участвовать в присвоении продуктов недавно открытых тогда золотых и серебряных рудников. Они видели, что в таких странах происходил быстрый рост богатства и среднего класса. Чем же на самом деле обусловливалось это влияние золота? Рост заработной платы отставал от роста товарных цен; заработная плата, следовательно, понижалась, а тем самым возрастал относительный прибавочный труд, повышалась норма прибыли, но не потому, что рабочий стал более производителен, а потому, что абсолютная заработная плата (т. е. сумма жизненных средств, получаемых рабочим) понизилась, словом — потому, что ухудшилось положение рабочих. Таким образом, в этих странах труд действительно стал производительнее для применяющих этот труд предпринимателей, Этот факт был связан с притоком благородных металлов, что и послужило мотивом, — хотя только смутно сознаваемым, — побудившим меркантилистов объявить единственно производительным трудом тот труд, который применяется в такого рода отраслях производства.

[302] «Поразительный рост населения, происходивший почти во всей Европе в течение последних 50 или 60 лет, вызывается, может быть, главным образом возросшей производительностью американских рудников. Увеличившийся избыток драгоценных металлов» (конечно, вследствие понижения их действительной стоимости) «повышает цену товаров в большей мере, чем цену труда; он ухудшает положение рабочего и в то же время увеличивает прибыли его нанимателя, который в результате этого применяет больше оборотного капитала для найма рабочих рук, а это способствует росту населения… Мальтус замечает, что открытие американских рудников, повысив хлебные цены в три-четыре раза, подняло цену труда только вдвое… Цена товаров, предназначенных для потребления внутри страны (например, цена хлеба), повышается в результате притока денег не сразу; а так как вследствие этого норма прибыли в земледелии понижается по сравнению с нормой прибыли в промышленности, то капитал переходит из земледелия в промышленность. И таким образом в конце концов все капиталы начинают приносить более высокие прибыли, чем прежде, а повышение прибылей всегда равносильно понижению заработной платы» (John Barton. Observations on the Circumstances which influence the Condition of the Labouring Classes of Society. London, 1817, стр. 29 и следующие).

Итак, во-первых, согласно Бартону, во второй половине XVIII столетия повторилось то самое явление, которое в последней трети XVI столетия и в XVII столетии дало толчок меркантилистской системе. Во-вторых, так как по понизившейся стоимости золота и серебра измеряются только экспортируемые товары, в то время как товары, предназначенные для потребления внутри страны, продолжают еще измеряться по прежней стоимости золота и серебра (до тех пор пока конкуренция между капиталистами не устранит этого измерения двумя различными мерами), то в отраслях производства, работающих на экспорт, труд выступает как непосредственно производительный, т. е. как создающий прибавочную стоимость, благодаря тому, что заработная плата снижается по сравнению с ее прежним уровнем.

[3) Двойственность смитовской концепции производительного труда. Первая трактовка вопроса: взгляд на производительный труд как на труд, обмениваемый на капитал]

Второй, неправильный взгляд на производительный труд, развиваемый Смитом, до такой степени переплетается с правильным, что оба эти взгляда шаг за шагом следуют друг за другом на протяжении одного и того же отрывка. Поэтому для иллюстрации первого взгляда нам придется кое-где разрывать цитаты на части.

«Один вид труда увеличивает стоимость предмета, к которому он прилагается, другой вид труда не производит такого действия. Первый, так как он производит стоимость, может быть назван производительным трудом, второй — непроизводительным. Так, труд мануфактурного рабочего обычно присоединяет к стоимости материала, который он подвергает обработке, стоимость своего собственного содержания и прибыль своего хозяина. Труд домашнего слуги, напротив, не дает никакого увеличения стоимости. Хотя хозяин и авансирует мануфактурному рабочему его заработную плату, последний в действительности не стоит ему никаких издержек, так как стоимость этой заработной платы обычно возвращается к хозяину вместе с прибылью в увеличенной стоимости того предмета, к которому был приложен труд рабочего. Напротив, расход на содержание домашнего слуги никогда не возвращается. Человек богатеет, нанимая много мануфактурных рабочих; он беднеет, если содержит много домашних слуг» (книга II, глава 3, стр. 93 и 94 во II томе издания Мак-Куллоха) (Русский перевод, том I, стр. 278].

В этом месте, — а в его продолжении, которое мы процитируем ниже, противоречащие друг другу определения еще больше переплетаются друг с другом, — под производительным трудом понимается главным образом такой труд, который производит прибавочную стоимость — «прибыль своего хозяина» — сверх воспроизводства стоимости «своего собственного» (т. е. наемного рабочего) «содержания». Ведь промышленник не мог бы обогащаться, «нанимая много мануфактурных рабочих», если бы последние, сверх стоимости своего собственного содержания, не создавали еще и прибавочной стоимости.

Но, во-вторых, А. Смит понимает здесь под производительным трудом такой труд, который вообще «производит стоимость». Оставляя пока в стороне эту [303] последнюю трактовку, процитируем сначала другие места, где первый взгляд Смита отчасти повторяется, отчасти резче формулируется, главным же образом получает вместе с тем дальнейшее развитие.

«Если бы то количество пищи и одежды, которое… потреблено непроизводительными работниками, было распределено между производительными работниками, последние воспроизвели бы с той или иной прибылью полную стоимость того, что ими было потреблено» (цит. соч., стр. 109; книга II, глава 3) [Русский перевод, том I, стр. 286].

Здесь производительным совершенно определенно назван такой работник, который не только воспроизводит капиталисту полную стоимость содержащихся в заработной плате жизненных средств, но и воспроизводит ему эту стоимость «с той или иной прибылью».

Только труд, производящий капитал, есть производительный труд. Но капиталом товары или деньги становятся благодаря тому, что они непосредственно обмениваются на рабочую силу, и притом обмениваются только для того, чтобы быть возмещенными большим количеством труда, чем содержится в них самих. Ибо потребительная стоимость рабочей силы для капиталиста как такового состоит не в ее действительной потребительной стоимости, не в полезности данного вида конкретного труда, не в том, что это труд прядильщика, ткача и т. д., — совершенно так же, как не интересует капиталиста потребительная стоимость продукта этого труда как таковая, так как продукт для него является товаром (и притом, до первого своего метаморфоза), а не предметом потребления. Капиталиста интересует в товаре только то, что товар обладает большей меновой стоимостью, чем капиталист за него заплатил, и таким образом потребительная стоимость труда для него состоит в том, что он получает обратно большее количество рабочего времени, чем то, которое он оплатил в форме заработной платы. К числу этих производительных работников принадлежат, разумеется, все те, кто так или иначе участвует в производстве товара, начиная с рабочего в собственном смысле слова и кончая директором, инженером (в отличие от капиталиста). Поэтому-то и последний английский официальный фабричный отчет «совершенно определенно» зачисляет в категорию наемных работников всех лиц, занятых на фабриках и в фабричных конторах, за исключением самих фабрикантов (см. слова отчета перед заключительной частью этой дряни).

Производительный труд определяется здесь с точки зрения капиталистического производства, и А. Смит в данном случае проник в самую суть дела, попал прямо в точку. Одна из его крупнейших научных заслуг (как правильно отметил Мальтус[60], это смитовское различение между производительным и непроизводительным трудом остается основой всей политической экономии буржуазного общества) состоит в том, что он определяет производительный труд как такой труд, который обменивается непосредственно на капитал, т. е. определяет его тем обменом, посредством которого производственные условия труда и стоимость вообще, деньги или товары, впервые только и превращаются в капитал (а труд — в наемный труд в научном смысле этого слова).

Этим самым абсолютно установлено также, что такое непроизводительный труд. Это — такой труд, который обменивается не на капитал, а непосредственно на доход, т. е. на заработную плату или прибыль (а также, конечно, и на те различные рубрики, которые существуют за счет прибыли капиталиста, каковы процент и рента). Там, где всякий труд отчасти еще сам себя оплачивает (как, например, земледельческий труд барщинного крестьянина), отчасти же обменивается непосредственно на доход (как мануфактурный труд в городах Азии), там не существует капитала и наемного труда в смысле политической экономии буржуазного общества. Эти определения взяты, стало быть, не из вещественной характеристики труда (не из природы его продукта и не из тех определенных свойств, которые присущи труду как конкретному труду), а из определенной общественной формы, из тех общественных производственных отношений, в которых этот труд осуществляется. Актер, например, и даже клоун, является, в соответствии с этим, производительным работником, если он работает по найму у капиталиста (антрепренера), которому он возвращает больше труда, чем получает от него в форме заработной платы; между тем мелкий портной, который приходит к капиталисту на дом и чинит ему брюки, создавая для него только потребительную стоимость, является непроизводительным работником. Труд первого обменивается на капитал, труд второго — на доход. Первый род труда создает прибавочную стоимость; при втором потребляется доход.

Производительный и непроизводительный труд здесь различаются всегда со стороны владельца денег, капиталиста, а не со стороны работника, и отсюда нелепости у Ганиля и других, которые настолько далеки от понимания сути дела, что сводят ее к вопросу, приносит ли деньги работа — или услуга, или функция — проститутки, лакея и т. д. [303]

[304] Писатель является производительным работником не потому, что он производит идеи, а потому, что он обогащает книгопродавца, издающего его сочинения, т. е. он производителен постольку, поскольку является наемным работником какого-нибудь капиталиста.

Потребительная стоимость товара, в котором воплощается труд производительного рабочего, может быть совершенно ничтожной. Эта характеристика труда с его вещественной стороны нисколько не связана с его свойством быть производительным трудом, которое, напротив, выражает только определенное общественное производственное отношение. Здесь мы имеем такую характеристику труда, которая проистекает не из его содержания или его результата, а из его определенной общественной формы.

С другой стороны, если предположить, что капитал овладел всем производством, что, следовательно, товар (который нужно отличать от простой потребительной стоимости) уже не производится работником, владеющим условиями производства этого товара, что, стало быть, только капиталист является производителем товаров (за исключением одного-единственного товара — рабочей силы), то в таком случае доход должен обмениваться или на товары, производимые и продаваемые исключительно капиталом, или на такие виды труда, которые так же, как и эти товары, покупаются для потребления, т. е. только из-за присущих им определенных вещественных свойств, из-за их потребительной стоимости, из-за тех услуг, которые они в своей вещественной определенности оказывают своим покупателям и потребителям. Для производителя этих услуг они — товары. Они имеют определенную потребительную стоимость (воображаемую или действительную) и определенную меновую стоимость. Но для покупателя эти услуги — лишь потребительные стоимости, предметы, в виде которых [305] он потребляет свой доход. Эти непроизводительные работники не безвозмездно получают свою долю дохода (заработной платы и прибыли), свою долю в товарах, созданных производительным трудом, — они должны ее купить, — но к производству этих товаров они не имеют никакого отношения.

Однако при всех обстоятельствах ясно: чем больше дохода (заработной платы и прибыли) тратится на товары, произведенные капиталом, тем меньше может быть затрачено на покупку услуг непроизводительных работников, и наоборот.

Вещественный характер того или другого труда, а следовательно и его продукта, сам по себе не имеет ничего общего с этим различением между производительным и непроизводительным трудом. Например, повара и официанты в ресторане являются производительными работниками, поскольку их труд превращается в капитал для владельца ресторана. Эти же лица являются непроизводительными работниками в качестве домашней прислуги, поскольку я не создаю себе капитала из их услуг, а трачу на них свой доход. Но фактически те же самые лица и в ресторане являются для меня, как потребителя, непроизводительными работниками.

«Та часть годового продукта земли и труда какой-либо страны, которая возмещает капитал, всегда непосредственно употребляется на содержание только производительных работников. Она оплачивает заработную плату только производительного труда. Та же часть, которая непосредственно предназначается на образование дохода, в виде ли прибыли или ренты, может одинаково идти на содержание как производительных, так и непроизводительных работников. Какую бы часть своих фондов человек ни затрачивал в качестве капитала, он всегда ожидает, что она будет возмещена ему с прибылью. Поэтому он затрачивает ее исключительно на содержание производительных работников; выполнив для него свою функцию капитала, она образует доход для этих последних. Всякий же раз, когда он употребляет часть своих фондов на содержание непроизводительных работников того или другого рода, она с этого момента изымается из его капитала и поступает в те его фонды, которые предназначены для непосредственного потребления» (цит. соч. [издание Мак-Куллоха, том II], стр. 98) [Русский перевод, том I, стр. 280].

Ясно, что по мере того, как капитал овладевает всем производством, как исчезает поэтому домашняя и мелкая форма промышленности, словом та промышленность, которая производит для собственного потребления и продукты которой не являются товарами, — непроизводительные работники, т. е. те работники, услуги которых непосредственно обмениваются на доход, по большей части выполняют уже только личные услуги, и только самая незначительная часть их (например, повар, швея, портной, занимающийся починкой, и т. д.) производит вещественные потребительные стоимости. Что они не производят товаров, вытекает из самого существа дела. Ибо товар как таковой никогда не является непосредственно предметом потребления, а является носителем меновой стоимости. Поэтому лишь весьма незначительная часть этих непроизводительных работников может при развитом капиталистическом способе производства непосредственно участвовать в материальном производстве. Она принимает участие в последнем только путем обмена своих услуг на доход. Это, как отмечает А. Смит, не мешает тому, чтобы стоимость услуг этих непроизводительных работников определялась — и могла определяться — тем же (или аналогичным) способом, каким определяется стоимость производительных рабочих. А именно — издержками производства, необходимыми для их содержания или для их производства. К этому здесь присоединяются еще и другие обстоятельства, рассмотрение которых сюда не относится.

[306] Рабочая сила производительного работника является товаром для него самого. Точно так же обстоит дело и с рабочей силой непроизводительного работника. Но производительный работник производит для покупателя его рабочей силы товар. Непроизводительный же производит для него просто потребительную стоимость, воображаемую или действительную, а вовсе не товар. Для непроизводительного работника характерного, что он для своего покупателя не производит товара, хотя и получает от него товар.

«Труд некоторых наиболее уважаемых сословий общества, подобно труду домашних слуг, не производит никакой стоимости… Например, государь со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся армия и флот являются непроизводительными работниками. Они — слуги общества и содержатся на часть годового продукта труда других людей… К этому же классу должны быть отнесены… священники, юристы, врачи, всякого рода писатели; актеры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и т. д.» (там же, стр. 94–95) (Русский перевод, том I, стр. 279].

Само по себе это различение между производительным и непроизводительным трудом, как уже сказано, не имеет ничего общего ни с той или иной особой специальностью труда, ни с особой потребительной стоимостью, в которой этот специальный вид труда воплощается. В одном случае труд обменивается на капитал, в другом — на доход. В одном случае труд превращается в капитал и создает капиталисту прибыль; в другом случае он является расходом, одним из тех объектов, на которые тратится доход. Например, рабочий фортепианного фабриканта является производительным работником. Его труд не только возмещает потребленную им заработную плату, но в его продукте, в фортепиано, в товаре, продаваемом фабрикантом, сверх стоимости заработной платы содержится еще прибавочная стоимость. Предположим, наоборот, что я покупаю весь материал, необходимый для изготовления фортепиано (или пусть даже сам рабочий имеет этот материал), и, вместо того чтобы купить фортепиано в магазине, поручаю сделать его у меня на дому. В этом случае фортепианный мастер является непроизводительным работником, так как его труд обменивается непосредственно на мой доход.

[4) Вторая трактовка вопроса у Смита: производительный труд как труд, овеществляющийся в товаре]

Ясно, однако, что в той же мере, в какой капитал подчиняет себе все производство, — так что все товары производятся для продажи, а не для непосредственного потребления, и соответственно этому растет производительность труда, — появляется и все более усиливается также и вещественное различие между производительными и непроизводительными работниками, так как первые, за незначительными исключениями, будут производить только товары, а вторые, тоже за незначительными исключениями, будут выполнять только личные услуги. Класс первых будет поэтому производить непосредственное, материальное, из товаров состоящее богатство, все товары, поскольку они состоят не из самой рабочей силы. И в этом заключается одно из соображений, побудивших А. Смита к первой differentia specifica^{14}, являющейся основным определением, присоединить еще и другие.

Так, в результате сплетения различных рядов мыслей у Смита получается следующее:

«Труд домашнего слуги» (в отличие от труда мануфактурного рабочего) «… не дает никакого увеличения стоимости… Расход на содержание домашнего слуги никогда не возвращается. Человек богатеет, нанимая много мануфактурных рабочих; он беднеет, если содержит много домашних слуг. Тем не менее труд последних имеет свою стоимость и заслуживает вознаграждения так же, как и труд первых. Но труд мануфактурного рабочего фиксируется и овеществляется в каком-либо отдельном предмете, или товаре, который можно продать и который существует, по крайней мере, некоторое время после того, как сам этот труд уже прекратился. Это есть, так сказать, определенное количество труда, скопленное в процессе его овеществления и хранящееся в резерве, чтобы быть использованным, если понадобится, при каком-либо другом случае. Этот предмет, или, что то же самое, цена этого предмета, может впоследствии, если понадобится, привести в движение количество труда, равное тому, какое первоначально было затрачено на его производство. Труд домашнего [307] слуги, напротив, не фиксируется или не овеществляется в каком-либо отдельном предмете, или пригодном для продажи товаре. Его услуги обычно исчезают в самый момент их выполнения и редко оставляют после себя какой-либо след или какую-нибудь стоимость, за которую можно было бы впоследствии получить равное количество услуг. Труд некоторых наиболее уважаемых сословий общества, подобно труду домашних слуг, не производит никакой стоимости и не фиксируется или не овеществляется ни в каком длительно существующем предмете, или пригодном для продажи товаре» (там же, стр. 93–94) [Русский перевод, том I, стр. 278–279].

Для характеристики непроизводительного работника мы здесь имеем следующие определения, в которых вместе с тем обнаруживаются звенья внутреннего хода мыслей А. Смита:

Труд непроизводительного работника «не производит никакой стоимости», «не дает никакого увеличения стоимости», «расход на содержание» (непроизводительного работника) «никогда не возвращается», «он не фиксируется или не овеществляется в каком-либо отдельном предмете, или пригодном для продажи товаре». Напротив, «его услуги обычно исчезают в самый момент их выполнения и редко оставляют после себя какой-либо след или какую-нибудь стоимость, за которую можно было бы впоследствии получить равное количество услуг». Наконец, «он не фиксируется или не овеществляется ни в каком длительно существующем предмете, или пригодном для продажи товаре».

Здесь термины «производительный» и «непроизводительный» берутся в другом смысле, чем тот, какой они имели первоначально. Речь идет уже не о производстве прибавочной стоимости, которое само по себе подразумевает воспроизводство эквивалента потребленной стоимости. Труд работника считается здесь производительным постольку, поскольку работник вместо потребленной стоимости дает эквивалент, присоединяя своим трудом к какому-нибудь материалу такое же количество стоимости, какое содержалось в его заработной плате. Здесь мы выходим за пределы того определения, которое относится к общественной форме, за пределы определения производительных и непроизводительных работников их отношением к капиталистическому производству. Из 9-й главы IV книги (где А. Смит критикует учение физиократов) видно, что он пришел к этой аберрации, развивая свои взгляды отчасти в противовес физиократам, отчасти под их влиянием. Если рабочий в течение года только возмещает эквивалент своей заработной платы, то он не является производительным работником для капиталиста. Правда, он возмещает капиталисту свою заработную плату, покупную цену своего труда. Но это совершенно такая же сделка, как если бы капиталист купил товар, производимый этим работником. Капиталист оплачивает труд, содержащийся в постоянном капитале, примененном для производства данного товара, и в заработной плате. Он теперь владеет таким же количеством труда в форме товара, каким владел раньше в форме денег. Его деньги от этого не превращаются в капитал. В данном случае получается то же самое, как если бы рабочий сам был владельцем своих условий производства. Из стоимости своего годового продукта он должен ежегодно удерживать стоимость условий производства, чтобы возмещать их. В течение года он потребил или мог бы потребить ту часть стоимости своего продукта, которая равна новому труду, присоединенному им за год к своему постоянному капиталу. В этом случае мы, стало быть, не имели бы капиталистического производства.

Первое основание, в силу которого А. Смит называет этот вид труда «производительным», состоит в том, что физиократы называют его «бесплодным» и «непроизводительным».

Так, Смит говорит нам в указанной главе:

«Во-первых, [физиократы] признают, что этот класс» (а именно, промышленные классы, не занимающиеся земледелием) «воспроизводит ежегодно стоимость своего собственного годового потребления и сохраняет, по меньшей мере, тот фонд, или капитал, который предоставляет ему занятие и дает ему возможность существовать… Правда, фермеры и сельскохозяйственные рабочие сверх капитала, который предоставляет им работу и средства существования, воспроизводят ежегодно еще чистый продукт, чистую ренту для земельного собственника… Труд фермеров и сельскохозяйственных рабочих, несомненно, производительнее труда купцов, ремесленников и мануфактуристов. Но то обстоятельство, что продукт одного класса превосходит продукт другого класса, не делает еще другой класс бесплодным и непроизводительным» (цит. соч., том III, стр. 530 [французского перевода Гарнье]) [Русский перевод, том II, стр. 220–221].

Здесь, следовательно, А. Смит возвращается к физиократическому [308] взгляду. Собственно «производительным трудом», трудом, производящим прибавочную стоимость, а потому и «чистый продукт», оказывается труд земледельческий. Смит отказывается от своего собственного взгляда на прибавочную стоимость и принимает взгляд физиократов. В то же время он выдвигает против физиократов то положение, что мануфактурный (у него также и торговый) труд все-таки тоже производителен, хотя и не в этом высшем смысле слова. Смит, стало быть, выходит за пределы того определения, которое относится к общественной форме, за пределы определения того, что представляет собой «производительный работник» с точки зрения капиталистического производства; он выдвигает против физиократов тот тезис, что неземледельческий, промышленный класс воспроизводит свою собственную заработную плату, следовательно все же производит стоимость, равную той, которую он потребляет, и тем самым «сохраняет, по меньшей мере, тот фонд, или капитал, который предоставляет ему занятие». Так под влиянием физиократов и в противовес им возникает его второе определение «производительного труда».

«Во-вторых», — говорит А. Смит, — «ввиду этого представляется вообще неправильным рассматривать ремесленников, мануфактуристов и купцов в таком же свете, как и домашнюю прислугу. Труд домашнего слуги не сохраняет того фонда, который предоставляет ему занятие и средства существования. Этот слуга получает занятие и содержится всецело за счет издержек своего хозяина, и работа, которую он выполняет, не такого рода, чтобы возместить эти издержки. Работа эта состоит в услугах, которые обычно исчезают в самый момент их выполнения; она не фиксируется и не овеществляется в каком-либо пригодном для продажи товаре, который мог бы возместить стоимость их заработной платы и содержания. В противоположность этому, труд ремесленников, мануфактуристов и купцов естественным образом фиксируется и овеществляется в таком предмете, который может быть продан или обменен. Вот почему в главе о производительном и непроизводительном труде я отнес ремесленников, мануфактуристов и купцов к производительным работникам, а домашнюю прислугу — к бесплодным и непроизводительным» (там же, стр. 531) [Русский перевод, том II, стр. 221].

Как только капитал овладевает всем производством, доход, поскольку он вообще обменивается на труд, обменивается не непосредственно на труд, производящий товары, а на одни лишь услуги. Он обменивается отчасти на такие товары, которые служат ему в качестве потребительных стоимостей, отчасти на услуги, которые, в качестве таковых, потребляются как потребительные стоимости.

Товар, в отличие от самой рабочей силы, есть противостоящий человеку в вещественной форме предмет, который обладает известной полезностью для человека и в котором фиксировано, материализовано определенное количество труда.

Таким образом, мы приходим к определению, которое по существу уже содержится в пункте первом: производительным является тот рабочий, труд которого производит товары, причем этот рабочий потребляет товаров не больше, чем производит, не больше, чем стоит его труд. Его труд фиксируется и овеществляется «в таком предмете, который может быть продан или обменен», «в каком-либо пригодном для продажи товаре, который мог бы возместить стоимость их» (т. е. рабочих, изготовивших эти товары) «заработной платы и содержания». Производя товары, производительный рабочий тем самым непрерывно воспроизводит переменный капитал, который он непрерывно потребляет в форме заработной платы. Он постоянно производит тот фонд, который его оплачивает, «который предоставляет ему занятие и средства существования».

Во-первых, к труду, «фиксирующемуся и овеществляющемуся в таком товары, который может быть продан или обменен», А. Смит, естественно, причисляет все виды умственного труда, которые непосредственно потребляются в материальном производстве. Смит имеет здесь в виду не только труд рабочего, работающего непосредственно руками или же работающего у машин, но и труд надсмотрщика, инженера, директора, приказчика и т. д., словом, труд всего персонала, требующегося в определенной сфере материального производства для производства определенного товара, — персонала, совместный труд (кооперация) которого необходим для изготовления товаров. В самом деле, они присоединяют к постоянному капиталу свой совокупный труд и повышают стоимость продукта на эту величину. (В какой мере это верно в применении к банкирам[61] и т. д.?)

[309] Во-вторых, А. Смит говорит, что обычно этого не бывает с трудом непроизводительных работников. А. Смит прекрасно знает, что даже и в том случае, когда капитал овладел материальным производством, следовательно когда в основном исчезла домашняя промышленность, исчез труд мелкого ремесленника, непосредственно на дому у потребителя создающего ему потребительные стоимости, — даже в этом случае швея, которую я приглашаю на дом шить рубахи, или рабочие, которые ремонтируют мебель, или слуга, моющий, убирающий дом и т. д., или кухарка, придающая мясу и т. д. пригодную для потребления форму, фиксируют свой труд в той или иной вещи и действительно увеличивают стоимость этих вещей совершенно так же, как и швея, которая шьет на фабрике, как и механик, ремонтирующий машину, как и рабочие, чистящие машину, как и кухарка, готовящая в ресторане в качестве наемной работницы капиталиста. Произведенные ими потребительные стоимости потенциально также являются товарами: рубахи могут быть заложены в ломбарде, дом может быть продан, мебель может пойти с молотка и т. д. Таким образом, перечисленные лица потенциально тоже произвели товары и присоединили стоимость к предметам своего труда. Но они составляют весьма незначительную категорию среди непроизводительных работников, и того, что сказано о них, нельзя сказать о массе домашних слуг, попов, правительственных чиновников, солдат, музыкантов и т. д.

Однако как бы велико или мало ни было число этих «непроизводительных работников», во всяком случае ясно то, — и Смит признаёт это своим ограничительным выражением: «услуги эти обычно исчезают в самый момент их выполнения» и т. д., — что не обязательно тот или иной специальный вид труда и не та или иная форма проявления его продукта делают его «производительным» или «непроизводительным». Один и тот же труд может быть производительным, когда я покупаю его как капиталист, как производитель, для того чтобы применение его принесло мне увеличенную стоимость, и непроизводительным, когда я покупаю его как потребитель, когда я трачу свой доход с целью потребления его (труда) потребительной стоимости, независимо от того, исчезает ли эта потребительная стоимость вместе с прекращением самого функционирования рабочей силы или же она материализуется, фиксируется в какой-нибудь вещи.

Для того, кто в качестве капиталиста купил труд кухарки, для владельца ресторана, кухарка производит в ресторане товар. Потребитель бараньих котлет должен оплатить ее труд, и этот труд возмещает владельцу ресторана (помимо прибыли) тот фонд, из которого он продолжает платить кухарке. Напротив, если труд кухарки, которая варит мне мясо и пр., покупается мной не для того, чтобы применять этот труд в качестве труда вообще ради получения прибавочной стоимости, а для пользования им в качестве именно этого определенного конкретного труда, то в этом случае ее труд непроизводителен, хотя он и фиксируется в материальном продукте и с таким же успехом мог бы стать (в своем результате) идущим в продажу товаром, каким он и в самом деле является для владельца ресторана. Остается, однако, большое различие (различие по самой сути дела): мне (частному лицу) кухарка не возмещает того фонда, из которого я ей плачу. Ибо я покупаю ее труд не как образующий стоимость элемент, а исключительно из-за его потребительной стоимости. Ее труд точно так же не возмещает мне того фонда, из которого я ей плачу, т. е. не возмещает мне ее заработной платы, как, например, съедаемый мной в ресторане обед не дает, как таковой, мне возможности еще раз купить и съесть такой же обед. Но это же различие существует и между товарами. Товар, который капиталист покупает для возмещения своего постоянного капитала (например, хлопчатобумажная ткань, если он имеет ситцепечатную фабрику), возмещает ему свою стоимость в печатном ситце. Напротив, если капиталист покупает этот же товар, чтобы потреблять самый ситец, то товар не возмещает ему его расхода.

Наибольшая часть общества, — т. е. рабочий класс, — принуждена, впрочем, сама для себя выполнять этот непроизводительный труд; но она может взяться за него лишь при условии, если она предварительно поработала «производительно». Рабочий может варить себе мясо только в том случае, если он произвел заработную плату, которою можно заплатить за мясо; он в состоянии содержать в чистоте свою мебель и свое жилище, чистить свою обувь только при том условии, если он предварительно произвел стоимость мебели, квартирной платы, обуви. Таким образом, у самого этого класса производительных рабочих «непроизводительным трудом» оказывается тот труд, который они выполняют для самих себя. Этот непроизводительный труд никогда не дает им возможности [310] снова повторить тот же самый непроизводительный труд, если они предварительно не поработали производительно.

В-третьих. С другой стороны: антрепренер театров, устроитель концертов, содержатель публичных домов и т. д. покупают временное распоряжение рабочей силой актеров, музыкантов, проституток и т. д. (в действительности — окольным путем, представляющим интерес лишь с точки зрения экономической формы и не влияющим на результаты процесса); они покупают этот так называемый «непроизводительный труд», которого «услуги исчезают в самый момент их выполнения» и не фиксируются или не овеществляются в каком-либо «длительно существующем» (или, иначе, в «особом») «предмете, или пригодном для продажи товаре» (помимо самих этих услуг). Продажа этих услуг публике возмещает антрепренеру заработную плату и дает прибыль. И эти услуги, купленные им таким образом, дают ему возможность купить их снова, т. е. сами возобновляют тот фонд, из которого они оплачиваются. То же самое относится, например, к труду писцов, работающих в конторе у адвоката, с той только разницей, что услуги писцов по большей части еще воплощаются в весьма объемистых «особых предметах», в форме огромных кип документов.

Верно, что самому антрепренеру эти услуги оплачиваются из доходов публики. Но не менее верно, что точно так же обстоит дело и со всеми продуктами, поскольку они идут в индивидуальное потребление. Страна, правда, не может экспортировать эти услуги как таковые; но она может экспортировать их исполнителей. Так, Франция экспортирует танцмейстеров, поваров и т. д., а Германия — школьных учителей. Конечно, вместе с экспортом танцмейстера и школьного учителя экспортируется также и их доход, между тем как экспорт танцевальной обуви и книг доставляет стране возмещающую их стоимость.

Таким образом, если, с одной стороны, часть так называемого непроизводительного труда воплощается в материальных потребительных стоимостях, которые с таким же успехом могли бы быть товарами («пригодными для продажи товарами»), то, с другой стороны, часть услуг, существующих в чистом виде, не принимающих предметной формы, не получающих в виде вещи самостоятельного бытия отдельно от исполнителя этих услуг и не входящих составной частью в стоимость какого-нибудь товара, — может быть куплена на капитал (непосредственным покупателем труда), может возмещать свою собственную заработную плату и доставлять прибыль. Словом, производство этих услуг может в известной своей части быть подчинено капиталу, — точно так же, как, с другой стороны, часть того труда, который воплощается в полезных предметах, покупается непосредственно на доход и не подчиняется капиталистическому производству.

В-четвертых. Весь мир «товаров» может быть разделен на две большие части. Во-первых, рабочая сила; во-вторых, товары, отличные от самой рабочей силы. Покупка же таких услуг, которые выражаются в обучении рабочей силы, которые сохраняют ее, видоизменяют и т. д., словом, дают ей специальность или же только служат ее сохранению, следовательно, например, услуг школьного учителя, поскольку он «промышленно-необходим» или полезен, услуг врача, поскольку он поддерживает здоровье, т. е. сохраняет источник всех стоимостей — самоё рабочую силу, — все это есть покупка таких услуг, которые дают взамен себя «пригодный для продажи товар и т. д.», а именно самоё рабочую силу, в издержки производства или воспроизводства которой эти услуги входят. Впрочем, А. Смит знал, какую ничтожную роль в издержках производства массы рабочих играют издержки на «образование». И при всех обстоятельствах услуги врача принадлежат к faux frais^{15} производства. Их можно отнести к издержкам по ремонту рабочей силы. Допустим, что по той или иной причине одновременно уменьшаются заработная плата и прибыль, как по своей совокупной стоимости, — например, вследствие того, что нация стала более ленивой, — так и по своей потребительной стоимости, если труд стал менее производителен в результате плохого урожая и т. д.; словом, допустим, что та часть продукта, стоимость которой равна доходу, уменьшается по той причине, что за последний год присоединено меньше нового труда и что присоединенный труд менее производителен. Если бы капиталист и рабочий пожелали теперь потреблять в виде вещественных продуктов ту же сумму стоимостей, что и прежде, то им пришлось бы покупать меньше услуг врача, учителя и т. д. Если же они были бы вынуждены расходовать на врача и учителя столько же, сколько прежде, то им пришлось бы сократить потребление других вещей. Итак, ясно, что труд врача и учителя не создает непосредственно фонда, из которого они оплачиваются, хотя их труд входит в издержки производства того фонда, который вообще создает все стоимости, а именно в издержки производства рабочей силы, [311] А. Смит продолжает:

«В-третьих, представляется со всех точек зрения неправильным утверждение, что труд ремесленников, мануфактуристов и купцов не увеличивает действительного дохода общества. Даже если предположить, например, как это предполагает рассматриваемая здесь теория, что стоимость дневного, месячного и годового потребления этого класса в точности равняется стоимости того, что он производит в течение данного дня, месяца и года, то все же отсюда отнюдь не следует, что его труд ничего не добавляет к действительному доходу общества, к действительной стоимости годового продукта земли и труда общества. Так, например, ремесленник, который в первые шесть месяцев после жатвы выполняет работу на 10 ф. ст., даже если он и потребляет за это время хлеба и других средств существования на 10 ф. ст., на деле добавляет к годовому продукту земли и труда общества стоимость в 10 ф. ст. Потребляя хлеб и другие средства существования на сумму полугодового дохода стоимостью в 10 ф. ст., он в то же время произвел своей работой равновеликую стоимость, на которую можно купить для него самого или для кого-либо другого точно такой же полугодовой доход. Поэтому стоимость того, что потреблено и произведено в течение этих шести месяцев, равняется не 10, а 20 ф. ст. Конечно, вполне возможно, что в каждый данный момент налицо было не более 10 ф. ст. этой стоимости. Но если бы хлеб и другие средства существования стоимостью в 10 ф. ст., потребленные ремесленником, были потреблены солдатом или домашним слугой, то стоимость той части годового продукта, которая существовала бы в конце шести месяцев, оказалась бы на 10 ф, ст. меньше по сравнению с тем, что имеется на самом деле в результате труда ремесленника. Таким образом, даже если допустить, что стоимость того, что производится ремесленником, никогда не превышает той стоимости, которую он потребляет, все же в каждый данный момент совокупная стоимость товаров, имеющихся на рынке, будет в результате его труда больше той, какой она была бы, если бы он не работал» (цит. соч., книга IV, глава 9, стр. 531–533 [III тома французского перевода Гарнье]) [Русский перевод, том II, стр. 221–222].

А разве в каждый данный момент [совокупная] стоимость товаров, имеющихся на рынке, не будет в результате «непроизводительного труда» больше той, какая была бы без наличия этого труда? Разве в любой момент, наряду с пшеницей, мясом и т. д., нет на рынке также проституток, адвокатов, проповедей, концертов, театров, солдат, политических деятелей и т. д.? Эта братия получает хлеб и другие средства существования или увеселения не даром. За это она отдает или навязывает свои услуги, которые, как таковые, имеют потребительную стоимость, а в результате их издержек производства — также и меновую стоимость. В каждый данный момент в числе предметов потребления, наряду с предметами потребления, существующими в виде товаров, имеется известное количество предметов потребления в виде услуг. Таким образом, общая сумма предметов потребления всегда оказывается больше той, какою она была при отсутствии пригодных для потребления услуг. А во-вторых, большей оказывается также и стоимость, ибо она равна стоимости товаров, поддерживающих эти услуги, и стоимости самих услуг. Ведь здесь, как и при всяком обмене товара на товар, эквивалент дается за эквивалент, следовательно одна и та же стоимость имеется в наличии вдвойне: один раз на стороне покупателя и один раз — на стороне продавца.

{А. Смит продолжает о физиократах:

«Когда сторонники этой системы утверждают, что потребление ремесленников, мануфактуристов и купцов равняется стоимости того, что они производят, они, вероятно, имеют в виду только то обстоятельство, что доход этих работников, или фонд, предназначенный для их потребления, равен этой стоимости» (т. е. стоимости того, что они производят) (там же, стр. 533) [Русский перевод, том II, стр. 222].

В этом физиократы были правы, если иметь в виду рабочих и предпринимателей, вместе взятых; прибыль этих последних включает ренту просто как свою особую рубрику.}

[312] {В той же связи, т. е. в связи со своей критикой физиократов, А. Смит — книга IV, глава 9 (перевод Гарнье, том III) — замечает:

«Годовой продукт земли и труда какого-либо общества может быть увеличен только двумя способами: либо, во-первых, путем усовершенствования производительной способности полезного труда, действующего в данное время в данном обществе; либо, во-вторых, путем увеличения количества этого труда. Для того чтобы произошло какое-либо усовершенствование или возрастание производительной способности полезного труда, необходимо или усовершенствование ловкости рабочего или усовершенствование машин, при помощи которых он работает… Увеличение количества полезного труда, употребляемого в данное время в обществе, зависит исключительно от увеличения того капитала, который приводит его в действие, а увеличение этого капитала, в свою очередь, должно точно равняться сумме сбережений, которые делают из своего дохода управляющие этим капиталом лица или же какие-либо другие лица, ссужающие его им» (стр. 534–535) [Русский перевод, том II, стр. 222].

Здесь получается двойной порочный круг. Во-первых: годовой продукт увеличивается в результате увеличения производительности труда. Все средства увеличения этой производительности (поскольку это увеличение не вызывается случайностями природы, например особо благоприятной погодой и т. д.) требуют увеличения капитала. Но чтобы увеличить капитал, необходимо увеличить годовой продукт труда. Первый порочный круг. Во-вторых, годовой продукт может быть увеличен путем увеличения количества применяемого труда. Но количество применяемого труда может быть увеличено лишь в результате предварительного увеличения того капитала, который «приводит его (труд) в действие». Второй порочный круг. Смит пытается выпутаться из обоих этих порочных кругов с помощью «сбережений». Под этим выражением он понимает превращение дохода в капитал.

Уже само по себе неправильно рассматривать всю прибыль как «доход» капиталиста. Закон капиталистического производства, напротив, требует, чтобы часть прибавочного, неоплаченного труда, выполняемого рабочим, превращалась в капитал. Когда отдельный капиталист действует как капиталист, т. е. как исполнитель функций капитала, то это превращение прибыли в капитал, конечно, может ему самому казаться сбережением, но даже и для него самого оно выступает в виде необходимости иметь резервный фонд. Однако увеличение количества труда зависит не только от числа рабочих, но и от продолжительности рабочего дня. Количество труда, следовательно, может быть увеличено без увеличения той части капитала, которая превращается в заработную плату. При этом условии нет также необходимости в увеличении количества машин и т. д. (хотя изнашиваться они будут быстрее; но это дела не меняет). Необходимо было бы только увеличить ту часть сырья, которая идет на семена и т. д. При этом остается правильным, что в каждой данной стране (если отвлечься от внешней торговли) прибавочный труд сперва должен иметь место в земледелии, чтобы он стал возможен в тех отраслях промышленности, которые получают от земледелия сырье. Часть сырья, — уголь, железо, дерево, рыба и т. д. (последняя, например, в качестве удобрения), все удобрения не-животного происхождения, — может быть получена в результате простого увеличения труда (при прежнем числе рабочих). За этим дело, следовательно, не станет. С другой стороны, раньше уже было показано, что увеличение производительности первоначально предполагает всегда только концентрацию капитала, а не накопление его[62]. Но в дальнейшем оба эти процесса дополняют друг друга.}

{Причина, побуждавшая физиократов проповедовать laissez faire, laissez passer^{16}, т. е. свободную конкуренцию, правильно указана Смитом в следующем отрывке:

«Торговля, ведущаяся между этими двумя различными группами населения» (городом и деревней), «состоит, в конечном счете, в обмене известного количества сырых продуктов на известное количество мануфактурных изделий. Поэтому, чем дороже последние, тем дешевле первые, и все то, что в какой-либо стране ведет к повышению цены мануфактурных изделий, тем самым ведет к понижению цены сырого продукта земли и этим замедляет развитие земледелия». Но все стеснения, ограничения, налагаемые на мануфактуры и внешнюю торговлю, удорожают мануфактурные изделия и т. д. Следовательно, и т. д. (Смит, цит. соч. [III том французского перевода Гарнье], стр. 554–556) [Русский перевод, том II, стр. 230].}

* * *

[313] Итак, второй (или, вернее, переплетающийся с вышеизложенным другим его взглядом) взгляд Смита на «производительный» и «непроизводительный труд» сводится к тому, что производительным является труд, производящий товар, а непроизводительным — труд, не производящий «никакого товара». Смит не отрицает того, что и тот и другой род труда является товаром. См. выше^{17}: «Труд последних имеет свою стоимость и заслуживает вознаграждения так же, как и труд первых» (а именно, экономически. О моральной и т. п. точке зрения нет речи ни по отношению к одному, ни по отношению к другому роду труда). А понятие товара включает в себя, что труд воплощается, материализуется, овеществляется в своем продукте. Сам труд в его непосредственном бытии, в его живом существовании не может рассматриваться непосредственно как товар, — в качестве товара может рассматриваться только рабочая сила, временное проявление которой есть сам труд. Только такой взгляд выясняет нам как понятие наемного труда в собственном смысле, так и понятие «непроизводительного труда», который А. Смит всюду определяет издержками производства, необходимыми для производства «непроизводительного работника». Таким образом, товар должен рассматриваться как нечто такое, что обладает отличным от самого труда существованием. Но тогда мир товаров распадается на две большие категории:

На одной стороне — рабочие силы.

На другой стороне — самые товары.

Однако материализацию и т. д. труда не следует понимать так по-шотландски, как ее понимает А. Смит. Если мы говорим о товаре как о материализованном выражении труда — в смысле меновой стоимости товара, — то речь идет только о воображаемом, т. е. исключительно социальном способе существования товара, не имеющем ничего общего с его телесной реальностью; товар представляется как определенное количество общественного труда или денег. Возможно, что конкретный труд, результатом которого он является, не оставляет на нем никакого следа. В мануфактурном товаре этот след сохраняется в такой форме, которая остается внешней для сырья. В земледелии же и т. д., — хотя форма, которую получил товар, например пшеница, бык и т. д., также является продуктом человеческого труда, и притом труда, наследуемого и дополняемого от поколения к поколению, — этого на продукте не видно. Есть и такая сфера промышленного труда, где целью труда является вовсе не изменение формы вещи, а только изменение ее пространственного положения. Например, если товар доставляется из Китая в Англию и т. д., то на самой вещи никто не заметит никаких следов труда, затраченного на перевозку (разве только кто-нибудь вспомнит, что данная вещь — не английского происхождения). Стало быть, вышеуказанным образом понимать материализацию труда в товаре нельзя. (Здесь вводит в заблуждение то обстоятельство, что общественное отношение выступает в форме вещи.)

Тем не менее остается верным, что товар выступает как прошлый, овеществленный труд и, следовательно, если он выступает не в форме вещи, то он может выступать только в форме самой рабочей силы, живой же труд как таковой никогда не может быть товаром непосредственно (а может стать им только на том или ином окольном пути, который кажется практически безразличным, но обнаруживает свое значение при установлении различных заработных плат). Таким образом, производительным трудом Смит должен был бы признать такой труд, который или производит товары или непосредственно производит, формирует, развивает, сохраняет, воспроизводит самоё рабочую силу. Этот последний вид труда А. Смит исключает из своей рубрики производительного труда; он делает это произвольно, но руководствуется при этом некоторым верным инстинктом, подсказывающим ему, что если он включит сюда и этот труд, то настежь откроет двери для всякого рода необоснованных претензий на звание производительного труда.

Таким образом, поскольку мы отвлекаемся от самой рабочей силы, производительный труд сводится к такому труду, который производит товары, материальные продукты, изготовление которых стоило определенного количества труда или рабочего времени. В число этих материальных продуктов включены все произведения искусства и науки, книги, картины, статуи и т. п., поскольку они существуют как вещи. Но, далее, продукт труда должен быть товаром в смысле «пригодного для продажи товара», т. е. в смысле товара в его первой форме, которому еще предстоит проделать свой метаморфоз. (Положим, что фабрикант, не имея возможности купить готовую машину, строит ее сам, не для продажи, а для пользования ею как потребительной стоимостью. Но в таком случае он употребляет ее как часть своего постоянного капитала, следовательно продает ее по частям в форме того продукта, изготовлению которого она содействовала.)

[314] Итак, хотя известные виды труда домашней прислуги точно так же могут быть представлены в товарах (potentia^{18}) и даже, если рассматривать их с вещественной стороны, в тех же самых потребительных стоимостях, но это не есть производительный труд, так как в действительности они производят не «товар», а непосредственно «потребительные стоимости». А что касается тех видов труда, которые производительны для их покупателя или нанимателя, как, например, труд актера для театрального антрепренера, то они потому оказались бы непроизводительными видами труда, что их покупатель может продавать их публике не в форме товара, а только в форме самой деятельности.

Если оставить это в стороне, то производительным трудом [согласно второму определению Смита] является труд, производящий товары, а непроизводительным трудом — труд, производящий личные услуги. Первый вид труда представлен в какой-нибудь пригодной для продажи вещи; второй вид труда должен быть потреблен во время своего выполнения. Первый вид труда (за исключением труда, создающего самоё рабочую силу) охватывает все существующее в вещной форме материальное и интеллектуальное богатство — мясо точно так же, как и книги; второй охватывает все виды труда, которые удовлетворяют какую-нибудь воображаемую или действительную потребность индивидуума или даже навязываются индивидууму против его воли.

Товар есть самая элементарная форма буржуазного богатства. Поэтому и трактовка «производительного труда» как труда, производящего «товар», соответствует гораздо более элементарной точке зрения, чем определение производительного труда как труда, производящего капитал.

Противники А. Смита оставили без внимания его первую, соответствующую сути дела, трактовку и ухватились за вторую, подчеркивая неизбежные здесь противоречия и непоследовательности. Но и тут они облегчили себе полемику тем, что сосредоточили свое внимание на вещественном содержании труда, в особенности на том определении, что труд должен фиксироваться в каком-нибудь более или менее долговечном продукте. Мы сейчас увидим, что именно вызвало особенно сильную полемику.

Предварительно еще одно замечание. А. Смит считает крупной заслугой физиократической системы то ее положение, что

«богатство народов состоит не в непригодных для потребления золоте и серебре, а в пригодных для потребления благах, ежегодно воспроизводимых трудом общества» (том III [французского перевода Гарнье], книга IV, глава 9, стр. 538) [Русский перевод, том II, стр. 223–224].

Здесь перед нами родословная его второго определения производительного труда. Определение прибавочной стоимости зависело, естественно, от той формы, в какой понималась сама стоимость. Поэтому в монетарной и меркантилистской системе прибавочная стоимость выступает как деньги; у физиократов — как продукт земли, как земледельческий продукт; наконец, у А. Смита — как товар вообще. У физиократов, в той мере, в какой они касаются субстанции стоимости, стоимость сводится просто к потребительной стоимости (к материи, к веществу), точно так же, как у меркантилистов она сводится просто к форме стоимости, — к той форме, в которой продукт проявляется как всеобщий общественный труд, как деньги. У А. Смита оба условия товара, потребительная стоимость и меновая стоимость, взяты вместе, и поэтому производительным у него является всякий труд, представленный в какой-либо потребительной стоимости, в полезном продукте. То обстоятельство, что в этом последнем представлен именно производительный труд, уже заключает в себе то, что этот продукт вместе с тем равняется определенному количеству всеобщего общественного труда. В противоположность физиократам А. Смит восстанавливает стоимость продукта как то, что составляет сущность буржуазного богатства; но с другой стороны, он освобождает ее от той чисто фантастической формы — формы золота и серебра, — в которой стоимость представляется меркантилистам. Всякий товар есть an sich^{19} деньги. Нельзя не признать, что А. Смит здесь вместе с тем в большей или меньшей мере возвращается также и к представлению меркантилистов о «долговечности» (фактически — «непригодности для непосредственного потребления») тех или иных продуктов труда. Тут следует вспомнить то место у Петти (см. мой выпуск I, стр. 109[63], где цитируется «Political Arithmetick» Петти), где богатство оценивается в соответствии с тем, насколько оно является непреходящим, более или менее долговечным, и где, в конце концов, выше всего ставятся золото и серебро как «непреходящее богатство».

«Ограничив область богатства», — говорит А. Бланки, — «исключительно теми ценностями, которые фиксированы в материальных субстанциях, Смит вычеркнул из книги производства все безграничное множество нематериальных ценностей, дочерей духовного капитала цивилизованных наций» и т. д. («Histoire de l'economie politique», Bruxelles, 1839, стр. 152).

[5) Процесс вульгаризации буржуазной политической экономии в вопросе о производительном труде]

Полемику против выдвинутого А. Смитом различения между производительным и непроизводительным трудом вели преимущественно dii minorum gentium^{20} (среди которых Шторх еще самый выдающийся); этой полемики мы не находим ни у одного из значительных экономистов, [315] ни у кого, о ком можно было бы сказать, что он сделал какое-нибудь открытие в политической экономии; но зато она является коньком для второразрядной братии, в особенности же для пропитанных менторским духом компиляторов и составителей компендиумов, а также для пишущих на беллетристический манер дилетантов и вульгаризаторов в данной области. Эта полемика против Адама Смита была вызвана главным образом следующими обстоятельствами.

Громадной массе так называемых «высших» работников, — государственных чиновников, военных, виртуозов, врачей, попов, судей, адвокатов и т. д., труд которых отчасти не только не производителен, но по существу разрушителен и которые тем не менее умеют присваивать себе весьма крупную долю «материального» богатства либо продажей своих «нематериальных» товаров, либо насильственным навязыванием их, — всей этой массе отнюдь не было приятно быть причисленной в экономическом отношении к одному классу со скоморохами и домашней прислугой и предстать просто в качестве прихлебателей, паразитов, живущих за счет подлинных производителей (или, точнее, за счет агентов производства). Это было своеобразным развенчанием как раз тех функций, которые до того были окружены ореолом святости и пользовались суеверным почитанием. В свой классический период политическая экономия точно так же, как и сама буржуазия того периода, когда ей еще приходилось выбиваться в люди, строго и критически относилась к государственной машине и т. д. Впоследствии она поняла, — и это обнаруживается также в ее практике, — убедилась на опыте, что из ее собственной организации вырастает необходимость в унаследованной общественной комбинации всех этих отчасти совершенно непроизводительных классов.

Если вышеупомянутые «непроизводительные работники» не производят наслаждений и поэтому спрос на их услуги не зависит целиком от того, как намерен израсходовать свою заработную плату или свою прибыль тот или иной агент производства; если они, напротив, становятся необходимыми или сами делают себя необходимыми отчасти по причине существования физических недугов (как врачи) или духовной немощи (как попы) или по причине столкновения интересов частных лиц и столкновения национальных интересов (как политические деятели, все юристы, полицейские, солдаты), — то они для А. Смита, как и для самого промышленного капиталиста и для рабочего класса, выступают как fauxfrais производства, которые, следовательно, нужно по возможности свести к самому необходимому минимуму и насколько возможно удешевить. Буржуазное общество вновь воспроизводит в присущей ему форме все то, против чего оно боролось, когда это было облечено в феодальную или абсолютистскую форму. И поэтому сикофанты^{21} этого общества, особенно его высших сословий, главным своим занятием делают прежде всего теоретическую реставрацию даже чисто паразитической части этих «непроизводительных работников» или же обоснование непомерных претензий их необходимой части. На деле это было провозглашением зависимости идеологического и тому подобных классов от капиталистов.

Но, во-вторых, то теми, то другими экономистами объявлялась «непроизводительной» та или иная часть агентов производства (самого материального производства). Так, например, той частью экономистов, которая представляет интересы промышленного капитала (Рикардо), был объявлен «непроизводительным» земельный собственник. Другие (например, Кэри) объявляют «непроизводительным» работником торговца. Затем появились даже такие, которые объявили непроизводительным уже самого «капиталиста» или, по меньшей мере, стремились свести его притязания на материальное богатство к «заработной плате», т. е. к плате, получаемой «производительным работником». Многие из работников умственного труда, по-видимому, склонялись к этому скептическому взгляду на производительность капиталиста. Поэтому пора уже было пойти на компромисс и признать «производительность» всех классов, не входящих прямо в категорию агентов материального производства. Рука руку моет, и, как в «Басне о пчелах»[64], надо было доказать, что и с «производительной», экономической точки зрения буржуазный мир со всеми его «непроизводительными работниками» есть лучший из миров; тем более, что сами «непроизводительные работники» со своей стороны выдвинули критические соображения относительно производительности тех классов, которые вообще «fruges consumere nati»^{22}, или же относительно таких агентов производства, которые, как, например, земельные собственники, совсем ничего не делают, и т. д. Как бездельники, так и их паразиты должны были найти свое место в этом лучшем из миров.

В-третьих. По мере того как развивалось господство капитала, по мере того как все более и более зависимыми от него становились на деле также и те сферы производства, которые непосредственно не относятся к созданию материального богатства, — в особенности же когда на службу материальному производству были поставлены положительные (естественные) науки, — [316] сикофантствующие мелкие чиновники от политической экономии стали считать своей обязанностью возвеличивать и оправдывать любую сферу деятельности указанием на то, что она «связана» с производством материального богатства, что она служит средством для него; и каждому они оказывали честь тем, что объявляли его «производительным работником» в «первом» смысле, т. е. работником, работающим на службе у капитала, полезным в том или ином отношении для обогащения капиталиста, и т. д.

Тут уже заслуживают предпочтения такие люди, как Мальтус, которые прямо защищают необходимость и полезность «непроизводительных работников» и явных паразитов.

[6) Сторонники взглядов Смита по вопросу о производительном труде. К истории вопроса]

[7)] Жермен Гарнье [Вульгаризация теорий Смита и физиократов]

[8)] Шарль Ганиль [Меркантилистский взгляд на обмен и меновую стоимость. Подведение всякого труда, получающего оплату, под понятие производительного труда]

[VIII—358] Очень слабой и поверхностной стряпней является сочинение Ш. Ганиля «Des Systemes d'economie politique». Первое издание вышло в Париже в 1809 году; второе — в 1821 году (цитирую по этому последнему). Его вздорные разглагольствования непосредственно примыкают к Гарнье, против которого он полемизирует.

{Канар в «Principes d'economie politique» определяет «богатство как накопление избыточного труда»[71]. Если бы он сказал, что богатство есть труд, составляющий избыток сверх того, что нужно для поддержания существования рабочего как рабочего, то это определение было бы правильно.}

Исходной точкой служит господину Ганилю то элементарное положение, что товар является элементом буржуазного богатства, т. е. что для того, чтобы производить богатство, труд должен производить товар, должен продавать самого себя или свой продукт:

«При современном состоянии цивилизации труд известен нам только через посредство обмена» (назв. соч., том I, стр. 79). «Без обмена труд не может производить никакого богатства» (стр. 81).

Отсюда господин Ганиль тотчас перескакивает в меркантилистскую систему. Так как труд без обмена не создает буржуазного богатства, то «богатство проистекает исключительно из торговли» (стр. 84). Или, как он говорит дальше:

«Только обмен, или торговля, придает вещам стоимость» (стр. 98). На этом «принципе тождественности стоимости и богатства… основано учение о плодотворности всеобщего труда» (цит. соч., стр. 93).

Ганиль сам заявляет, что

[359] «торговая система», которую он называет простым «видоизменением» монетарной системы, «выводит частное и общее богатство из меновых стоимостей труда, независимо от того, фиксированы ли эти стоимости в долговечных и неизменных материальных предметах или нет» (стр. 95).

Таким образом, он возвращается к представлениям меркантилистской системы, подобно тому как Гарнье возвращается к представлениям физиократической системы. Его ни на что другое не годная болтовня весьма пригодна поэтому для характеристики меркантилистской системы и ее воззрений на «прибавочную стоимость», в особенности потому, что он выдвигает эти воззрения против Смита, Рикардо и т. д.

Богатство есть меновая стоимость; поэтому всякий труд, производящий меновую стоимость или сам имеющий меновую стоимость, производит богатство. Единственное слово, которое показывает, что Ганиль смотрит несколько глубже, чем другие меркантилисты, это термин «всеобщий труд» [travail general]. Труд отдельного лица, или, вернее, продукт его труда, должен принять форму всеобщего труда. Только таким путем продукт труда становится меновой стоимостью, деньгами. Фактически Ганиль возвращается к тому взгляду, что богатство, это — деньги; однако для Ганиля богатством являются уже не только золото и серебро, но и сам товар, поскольку он представляет собой деньги. Ганиль говорит:

«торговая система, или обмен стоимостей всеобщего труда» (стр. 98).

Последнее выражение нелепо: продукт есть стоимость как наличное бытие всеобщего труда, как воплощение этого труда, а не как «стоимость всеобщего труда», что означало бы: стоимость стоимости. Но предположим, что товар конституирован как стоимость, пусть он принял даже, если угодно, форму денег, проделал свой метаморфоз. Теперь он — меновая стоимость. Но какова величина стоимости данного товара? Меновыми стоимостями являются все товары. Этим они не отличаются друг от друга. Но что определяет меновую стоимость данного товара? Тут Ганиль не идет дальше самой грубой внешней формы явлений. Товар А есть большая меновая стоимость, если он обменивается на большое количество товаров В, С, D и т. д.

Совершенно верно направленное против Рикардо и большинства политико-экономов замечание Ганиля, что они, рассматривая труд, оставляют без внимания обмен, хотя их система, как и вся буржуазная система, покоится на меновой стоимости. Но поступали они так единственно потому, что товарная форма продукта представлялась им чем-то само собой разумеющимся и они поэтому рассматривали только величину стоимости, В обмене продукты отдельных индивидуумов обнаруживают себя как продукты всеобщего труда лишь благодаря тому, что они получают свое выражение в виде денег. А эта относительность коренится уже в том, что они должны проявлять себя как наличное бытие всеобщего труда и могут быть сведены к нему лишь как относительные, только количественно различные выражения общественного труда. Но самый обмен не дает им величины стоимости. В обмене они выступают как всеобщий общественный труд, а насколько они могут проявлять себя как таковой, это зависит от того, в какой мере они могут проявлять себя как общественный труд, т. е. зависит от числа тех товаров, на которые они могут обмениваться, следовательно от размеров рынка, торговли, от того ряда товаров, в котором они выражают себя в качестве меновой стоимости. Если бы, например, существовало только четыре различных отрасли производства, то каждый из четырех производителей значительную часть своих продуктов производил бы для самого себя. Если же существуют тысячи отраслей производства, то каждый может производить весь свой продукт как товар. Весь его продукт может полностью идти в обмен.

Но Ганиль вместе с меркантилистами воображает, что сама величина стоимости есть продукт обмена, между тем как в действительности продукты посредством обмена получают лишь форму стоимости, или форму товара.

«Обмен дает вещам стоимость, которой они без него не имели бы» (стр. 102).

Если это должно означать: вещи, потребительные стоимости, становятся стоимостью, получают эту форму только как относительные выражения общественного труда, то это тавтология. Если же это должно означать, что они получают посредством обмена большую стоимость, чем имели бы без него, то это явный вздор, потому что обмен может повысить величину стоимости товара А, лишь понизив величину стоимости товара В. Насколько он увеличивает стоимость товара А сравнительно с тем, какой она была до обмена, настолько же он уменьшает стоимость товара В. Следовательно, А + В имеют, как до обмена, так и после него, одну и ту же стоимость.

«Самые полезные продукты могут не иметь никакой стоимости, если обмен не дает ее им…»

(Прежде всего, если эти вещи — «продукты», то они с самого начала продукты труда, а не всеобщие дары природы, как воздух и т. п. Если они — «самые полезные», то они представляют собой потребительные стоимости в наивысшем смысле слова, такие потребительные стоимости, в которых нуждаются все. Если обмен не дает им никакой стоимости, то это возможно только при том условии, что каждый производит их сам для себя; но это противоречит [360] предпосылке, что они производятся для обмена; таким образом, вся предпосылка нелепа.)

… «а самые бесполезные продукты могут иметь очень большую стоимость, если им благоприятствует обмен» (стр. 104).

«Обмен» представляется господину Ганилю некоей мистической личностью. Если «самые бесполезные продукты» ни на что не годны, если они не имеют никакой потребительной стоимости, то кто станет их покупать? Для покупателя они, стало быть, должны во всяком случае иметь какую-нибудь, хотя бы только воображаемую, «полезность». И если он не дурак, то с какой стати он будет за них платить дороже? Следовательно, их дороговизна должна вызываться таким обстоятельством, которое вытекает во всяком случае не из их «бесполезности». Не вызывается ли она их «редкостью»? Но Ганиль называет их «самыми бесполезными продуктами». А раз они — продукты, то почему же их не производят в более массовом масштабе, несмотря на их большую «меновую стоимость»? Если прежде дураком был покупатель, который давал много денег за нечто, не имеющее для него самого ни действительной, ни воображаемой потребительной стоимости, то теперь дураком оказывается продавец, не производящий этих безделушек, меновая стоимость которых велика, вместо полезных вещей, имеющих незначительную меновую стоимость. Таким образом, если их меновая стоимость так велика несмотря на незначительность их потребительной стоимости (при предположении, что потребительная стоимость определяется естественными потребностями людей), то это должно обусловливаться обстоятельством, исходящим не от господина обмена, а от самого продукта. Его высокая меновая стоимость не есть, стало быть, продукт обмена, а лишь проявляется в обмене.

«Та стоимость, по которой вещи уже обменены [valeure changee], а не та, по которой они еще только могут быть обменены [valeure changeable], составляет истинную стоимость, ту, которая тождественна с богатством» (цит. соч., стр. 104).

Но valeure changeable является отношением данной вещи к другим вещам, на которые она может быть обменена. { То правильное, что лежит здесь в основе, состоит в следующем: превращение товара в деньги вынуждается тем, что товар вступает в обмен как valeure changeable, как меновая стоимость, но таковой он является только в результате существования обмена.} Напротив, та стоимость, по которой А уже обменено, есть определенное количество продуктов В, С, D и т. д. Следовательно, это уже (по господину Ганилю) не стоимость, а «вещь без обмена». В, С, D и т. д. до обмена их на А не были «стоимостями». А стало стоимостью благодаря тому, что его место (как обмененной стоимости) заняли эти не-стоимости. Получается, что эти «вещи» вдруг стали стоимостями в результате простой перемены места, после которой они выходят из обмена и оказываются в том же положении, что и прежде.

«Итак, не действительная полезность вещей и не их внутренняя стоимость делают их богатством: это обмен фиксирует и определяет их стоимость, и именно эта стоимость делает их тождественными с богатством» (цит. соч., стр. 105).

Господин обмен фиксирует и определяет либо нечто такое, что уже существовало, либо же нечто такое, что не существовало. Если он впервые создает стоимость вещей, то эта стоимость, этот продукт обмена, исчезает, как только прекращается сам обмен. Следовательно, то, что он создает, он в такой же мере и уничтожает. Я обмениваю А на В + С + D. акте этого обмена А приобретает стоимость. Как только этот акт закончился, В + С + D стоят на стороне А, а A стоит на стороне В + С + D. И стоят они, каждая сторона сама по себе, вне господина обмена, который заключался только в этой перемене мест. В + С + D суть теперь «вещи», но не стоимость. Точно так же и А. Или же обмен «фиксирует и определяет» в собственном смысле этих слов, — в том смысле, в каком силомер определяет и фиксирует, но не создает, силу моих мышц. Но в таком случае стоимость создается не обменом.

«Для отдельных лиц и для народов богатство существует на деле только тогда, когда каждый работает на всех» —

(т. е. когда труд каждого выступает как всеобщий общественный труд. При другом толковании эта фраза нелепа, так как если отвлечься от этой формы всеобщего общественного труда, то надо будет сказать, что железоделатель работает не на всех, а только на потребителей железа) —

«и все работают на каждого»

(это опять-таки нелепость, если речь идет о потребительной стоимости, потому что продукты всех представляют собой исключительно только особые продукты и каждому нужны лишь определенные особые продукты; стало быть, смысл этого опять-таки лишь тот, что каждый особый продукт принимает такую форму, в которой он существует для каждого, а в этой форме он существует не поскольку он как особый продукт отличается от продукта «каждого», а лишь поскольку он тождествен с ним; здесь перед нами опять та форма общественного труда, которая выступает на основе товарного производства) (цит. соч., стр. 108).

[361] От этого определения: меновая стоимость есть выражение труда изолированного индивидуума как всеобщего общественного труда, — Ганиль опять скатывается к самому грубому представлению: меновая стоимость есть то отношение, в котором товар А обменивается на товары В, С, D и т. д. Меновая стоимость товара А велика, если за него дают много В, С, D; но в таком случае дают мало А за В, С, D. Богатство состоит из меновой стоимости. Меновая стоимость есть то отношение, в котором продукты обмениваются друг на друга. Общая сумма всех продуктов не имеет, стало быть, никакой меновой стоимости, потому что она ни на что не обменивается. Выходит, что общество, богатство которого состоит из меновых стоимостей, не имеет никакого богатства. А отсюда получается не только тот вывод, что, — как заключает сам Ганиль, — «национальное богатство, состоящее из меновых стоимостей труда» (стр. 108), никогда не может ни увеличиваться, ни уменьшаться по своей меновой стоимости (стало быть, нет никакой прибавочной стоимости}, но также и тот вывод, что это богатство вообще не имеет меновой стоимости, а следовательно, и не является богатством, ибо богатство состоит лишь из меновых стоимостей.

«Если вследствие обилия хлеба понизится его стоимость, то уменьшится богатство земледельцев, так как у них будет теперь меньше меновых стоимостей для приобретения таких вещей, которые необходимы, полезны или приятны для жизни; но потребители хлеба ровно столько же выиграют, сколько земледельцы потеряют; потеря одних будет компенсирована выигрышем других, и общее богатство не подвергнется никакому изменению» (стр. 108–109).

Извините, пожалуйста! Потребители хлеба потребляют хлеб, а не меновую стоимость хлеба. Они стали богаче предметами питания, но не меновой стоимостью. Они обменяли на хлеб небольшое количество своих продуктов, имеющих высокую меновую стоимость вследствие того, что их относительно мало по сравнению с той массой хлеба, на которую они обмениваются. Земледельцы получили теперь высокую меновую стоимость, а потребители — много хлеба меньшей меновой стоимости, так что теперь они бедняки, а земледельцы богачи.

Далее, выходит, что сумма (общественная сумма меновых стоимостей) теряет свое свойство быть меновой стоимостью в той же степени, в какой она становится суммой меновых стоимостей. А, В, С, D, E, F имеют меновую стоимость, поскольку они обмениваются друг на друга. Раз они уже обменены, все они являются продуктами для своих потребителей, покупателей. В результате перехода из одних рук в другие они перестали быть меновыми стоимостями. Тем самым богатство общества, «состоящее из меновых стоимостей», исчезло. Стоимость товара А относительна; она есть его меновое отношение к В, С и т. д. А + В имеют меньше меновой стоимости, так как их меновая стоимость состоит уже только в их отношении к С, D, Е, F. А сумма А, В, С, D, E, F не имеет вовсе никакой меновой стоимости, так как она не выражает никакого отношения. Сумма товаров не обменивается на другой товар. Следовательно, богатство общества, состоящее из меновых стоимостей, не имеет никакой меновой стоимости и потому не есть богатство.

«Отсюда происходит, что трудно и, быть может, даже невозможно для страны обогащаться посредством внутренней торговли. В несколько ином положении находятся народы, ведущие торговлю с заграницей» (цит. соч., стр. 109).

Это — старый меркантилизм. Стоимость состоит, дескать, в том, что я получаю не просто эквивалент, а больше чем эквивалент. Но в то же время для Ганиля не существует никакого эквивалента, — ведь эквивалент предполагает, что стоимость товара А и стоимость товара В определяются не отношением А к В или В к А, а чем-то таким третьим, в чем А и В тождественны. Если же нет эквивалента, то нет и избытка над эквивалентом. Я получаю меньше золота за железо, чем железа за золото. Теперь у меня больше железа, за которое я получаю меньше золота. Следовательно, если я первоначально выигрывал вследствие того, что меньшее количество золота приравнивается к большему количеству железа, то теперь я столько же теряю, так как большее количество железа приравнивается к меньшему количеству золота.

* * *

«Всякий труд, какова бы ни была его природа, является производительным трудом, трудом, производящим богатство, если только он обладает меновой стоимостью» (цит. соч., стр. 119). «Обмен не считается ни с количеством продуктов, ни с их материальностью, ни с их долговечностью» (цит. соч., стр. 121). «Все» (виды труда) «одинаково производительны в том смысле, что они производят ту сумму, на которую они были обменены» (стр. 121–122).

Сперва они объявляются одинаково производительными в смысле возмещения упомянутой суммы, т. е. той цены, которую за них заплатили (стоимости их заработной платы). Но Ганиль сейчас же делает еще один шаг дальше. Нематериальный труд, заявляет он, производит тот материальный продукт, на который он обменивается, так что кажется, что материальный труд произвел продукт нематериального труда.

[362] «Нет никакой разницы между трудом рабочего, изготовляющего шкаф и получающего в обмен на него четверик хлеба, и трудом странствующего музыканта, который получает четверик хлеба за свой труд. В одном случае имеется четверик хлеба, произведенный для оплаты шкафа, а в другом — четверик хлеба, произведенный для оплаты удовольствия, доставленного странствующим музыкантом. Правда, после потребления четверика хлеба столяром остается шкаф, а после того как музыкант потребил свой четверик хлеба, не остается ничего. Но сколько видов труда, считающихся производительными, находится в таком же положении!.. О производительности или бесплодности того или иного труда можно судить не по тому, что остается после потребления, а по обмену или по тому производству, которое вызывается к жизни этим трудом. А так как труд музыканта в такой же степени, как и труд столяра, является причиной производства четверика хлеба, то производительность труда их обоих одинаково измеряется одним четвериком хлеба, хотя труд одного из них, после того как он окончен, не фиксируется и не овеществляется в каком-либо долговечном предмете, а труд другого фиксируется и овеществляется в таковом» (цит. соч., стр. 122–123).

«А. Смит хотел бы уменьшить число работников, труд которых не приносит пользы, для того чтобы увеличить число работников, занятых полезным трудом; но сторонники такого рода воззрений упустили из виду, что если бы это желание могло осуществиться, то стало бы невозможно какое бы то ни было богатство, так как производителям не хватило бы потребителей и непотребленные излишки не могли бы быть воспроизведены вновь. Производительные классы не безвозмездно отдают продукты своего труда тем классам, труд которых не создает материальных продуктов».

(Таким образом, здесь он все-таки сам различает виды труда, производящие материальные продукты, и виды труда, не производящие их.)

«Они отдают им свои продукты в обмен на получаемые от них удобства, удовольствия, наслаждения, а для того чтобы иметь возможность отдавать им свои продукты, они вынуждены производить их. Если бы материальные продукты труда не шли на оплату тех видов труда, которые не создают материальных продуктов, то они не находили бы себе потребителей, и их воспроизводство прекратилось бы. Поэтому те виды труда, которые производят удовольствия, так же деятельно участвуют в производстве, как и труд, считающийся наиболее производительным» (цит. соч., стр. 123–124).

«Удобства, удовольствия или наслаждения, к которым они» (народы) «стремятся, почти всегда следуют за продуктами, необходимыми для их оплаты, а не предшествуют им» (цит. соч., стр. 125).

(Стало быть, они, по-видимому, являются скорее следствием, чем причиной продуктов,

«необходимых для их оплаты».)

«Иначе обстоит дело, когда те виды труда, которые служат удовольствию, роскоши или пышности, не вызываются спросом со стороны производительных классов» (здесь, следовательно, Ганиль сам делает это различение), «но эти классы том не менее принуждены оплачивать эти виды труда и на соответствующую сумму урезывать свои потребности. В этом случае может получиться, что подобный вынужденный платеж не вызывает никакого увеличения количества продуктов» (стр. 125). «За исключением этого случая… всякий труд по необходимости производителен и способствует в большей или меньшей степени образованию и росту общего богатства, так как он с необходимостью вызывает производство продуктов, которыми он оплачивается» (цит. соч., стр. 126).

{Таким образом, «непроизводительные виды труда», согласно этому, производительны не потому, что они чего-нибудь стоят, т. е. не вследствие их меновой стоимости, и не потому, что они производят определенное удовольствие, т. е. не вследствие их потребительной стоимости, а потому, что они производят производительный труд.}

{ Если, по А. Смиту, производителен тот труд, который обменивается непосредственно на капитал, то при этом, кроме формы, имеют значение также и вещественные составные части капитала, обмениваемого на труд. Этот капитал сводится к необходимым средствам существования — следовательно, по большей части к товарам, к материальным вещам. То, что рабочему приходится из этой заработной платы выплачивать государству и церкви, составляет вычет за навязанные ему услуги; то, что он затрачивает на воспитание, совершенно ничтожно; в тех случаях, когда он делает эти затраты, они производительны, так как воспитание производит рабочую силу; то, что он расходует на услуги врачей, адвокатов, попов, — это его беда; остаются еще кое-какие другие виды непроизводительного труда или услуг, на которые расходуется заработная плата рабочего, но их очень мало, в особенности потому, что работы, связанные с потреблением (приготовление пищи, содержание в чистоте жилища, в большинстве случаев даже всякого рода ремонт), рабочий выполняет сам.}

В высшей степени характерно следующее место у Ганиля:

«Если обмен придает труду слуги стоимость в 1000 франков, между тем как труду земледельца или промышленного рабочего он придает стоимость лишь в 500 франков, то отсюда следует заключить, что труд слуги способствует производству богатства вдвое больше, чем труд земледельца или промышленного рабочего; иначе и быть не может, пока труд слуги получает в оплату вдвое больше материальных продуктов, чем труд земледельца или промышленного рабочего. Как же можно говорить, что богатство происходит от труда, имеющего наименьшую меновую стоимость и потому наиболее низко оплачиваемого!» (цит. соч., стр. 293–294).

[363] Если заработная плата промышленного или земледельческого рабочего равна 500 франкам, а создаваемая им прибавочная стоимость (прибыль и рента) составляет 40 %, то «чистый продукт» такого рабочего будет равняться 200 франкам, и нужен труд 5 таких рабочих, чтобы произвести заработную плату слуги в 1000 франков. Если бы господину обмену заблагорассудилось вместо слуги купить себе содержанку за 10000 франков в год, то для этого потребовался бы «чистый продукт» 50 такого рода производительных рабочих. Но так как содержанке ее непроизводительный труд приносит меновую стоимость, плату, в двадцать раз большую, чем заработная плата производительных рабочих, то, по мнению Ганиля, эта особа в двадцать раз больше способствует «производству богатства», и страна производит тем больше богатства, чем выше она оплачивает своих слуг и содержанок. Господин Ганиль забывает, что только производительность промышленного и земледельческого труда, что вообще только тот избыток, который создают производительные рабочие, но за который им не платят, доставляет фонд для оплаты непроизводительных работников. Но расчет Ганиля таков: 1000 франков заработной платы и ее эквивалент в форме труда слуги или содержанки составляют вместе 2000 франков. В действительности же стоимость слуг и содержанок, т. е. издержки их производства, всецело зависят от «чистого продукта» производительных рабочих. От него зависит самое существование слуг и содержанок как особой категории людей. Между их ценой и их ценностью весьма мало общего.

Но допустим даже, что стоимость (издержки производства) слуги вдвое больше, чем стоимость, или издержки производства, производительного рабочего. Тогда следует заметить, что производительность рабочего (как и производительность машины) и его стоимость — совершенно различные вещи, находящиеся даже в обратном отношении друг к другу. Стоимость, в которую обходится та или иная машина, всегда является минусом по отношению к ее производительности.

«Напрасно тут выдвигают следующее возражение: если труд слуг столь же производителен, как и труд земледельцев и промышленных рабочих, то непонятно, почему нельзя было бы употребить общие сбережения страны на содержание слуг, не только не расточая эти сбережения, но и постоянно увеличивая их стоимость. Это возражение только потому кажется правильным, что оно основывается на предположении, будто плодотворность всякого труда является результатом его соучастия в производстве материальных предметов, будто материальное производство создает богатство и будто производство и богатство совершенно тождественны. Забывают, что всякое производство каких бы то ни было продуктов является богатством только в той мере, в какой эти продукты потребляются»^{33}, «и что обмен определяет, в какой мере производство способствует образованию богатства. Если вспомнить, что во всякой стране все виды труда прямо или косвенно содействуют всему производству в целом, что обмен, устанавливая стоимость каждого вида труда, определяет долю его участия в производстве, что потребление продукта реализует стоимость, данную ему обменом, и что избыток или недостаток производства по сравнению с потреблением определяет степень богатства или бедности народов, — то тогда станет ясно, как непоследовательно брать в отдельности каждый вид труда и измерять его продуктивность и плодотворность степенью его участия в материальном производстве, не обращая внимания на [364] потребление этого труда, которое одно только и придает ему стоимость, ту стоимость, без которой не может существовать богатство» (цит. соч., стр. 294–295).

С одной стороны, у нашего молодчика богатство зависит от избытка производства над потреблением, а с другой — одно только потребление придает стоимость. И слуга, потребляющий 1000 франков, согласно этому взгляду, вдвое больше содействует созданию стоимости, чем крестьянин, потребляющий 500 франков.

Ганиль, с одной стороны, признаёт, что эти непроизводительные виды труда непосредственно не участвуют в образовании материального богатства. Большего не утверждает и Смит. С другой стороны, он пытается доказать, что они, наоборот, создают материальное богатство, — в такой же мере, в какой они, по его собственному признанию, не делают этого.

У всех этих полемистов, выступавших против А. Смита, мы видим, с одной стороны, высокомерное отношение к материальному производству, а с другой, попытку оправдать нематериальное производство — или даже вовсе не производство, как, например, труд лакея, — под видом материального производства. Тратит ли владелец «чистого дохода» этот доход на лакеев, содержанок или на паштеты, — это совершенно безразлично. Но смешно воображать, будто избыток обязательно должен потребляться слугами и не может быть потреблен самим производительным рабочим без того, чтобы стоимость продукта не пошла к черту. Мальтус точно так же провозглашает необходимость существования непроизводительных потребителей, которая действительно имеет место, раз избыток находится в руках «праздных людей». [364]

[9) Ганиль и Рикардо о «чистом доходе». Ганиль как сторонник уменьшения производительного населения; Рикардо как сторонник накопления капитала ii роста производительных сил]

[364] Ганиль утверждает, что в своей «Theorie de l'economie politique» (книге, мне неизвестной) он выдвинул теорию, которую вслед за ним воспроизвел Рикардо[72]. Эта теория состоит в том, что богатство зависит не от валового, а от чистого продукта, т. е. от высоты прибыли и ренты. (Это безусловно не открытие Ганиля; однако та манера, как он высказывает это, в самом деле выделяет его среди других экономистов.)

Прибавочная стоимость представлена (имеет свое реальное существование) в прибавочном продукте, в избытке продукта над той массой его, которая возмещает лишь его первоначальные элементы и, следовательно, входит в издержки его производства; если сложить постоянный и переменный капитал, то эта часть продукта равна вообще тому капиталу, который был авансирован производству. Цель капиталистического производства — прибавочная стоимость, а не продукт. Необходимое рабочее время рабочего — и вместе с тем тот эквивалент в продукте, которым оно оплачивается, — необходимо лишь постольку, поскольку оно доставляет прибавочный труд. В противном случае оно непроизводительно для капиталиста.

Прибавочная стоимость равна норме прибавочной стоимости ^m/_v, помноженной на число одновременных рабочих дней или на число занятых рабочих, n. Следовательно, М = ^m/_vх n. Эта прибавочная стоимость может, стало быть, увеличиваться или уменьшаться двояким образом. Например: ^m/_vх n равно ^2m/_v х n, т. е. 2М. Здесь М увеличилось [365] вдвое потому, что вдвое увеличилась норма прибавочной стоимости, ибо ^m/v составляет ^2m/v, а это в два раза больше, чем ^m/v. С другой стороны, ^m/v х 2n точно так же равнялось бы ^2mn/v, следовательно тоже 2М. Переменный капитал, V, равен цене отдельного рабочего дня, помноженной на число занятых рабочих. Если занято 800 рабочих, из которых каждый обходится в 1 ф. ст., то V = 800 ф. ст., т. е. 1 ф. ст. х 800, где n = 800. Если прибавочная стоимость составляет 160, то ее норма = ¹⁶⁰/_{1 ф. ст.} × 800 = ¹⁶⁰/₈₀₀ = ¹⁶/₈₀ = ¹/₅ = 20 %. Но сама прибавочная стоимость составляет ¹⁶⁰/_{1 ф. ст. × 800} × 800, т. е. ^{M ф. ст.}/_{1 ф. ст. × n} × n.

Эта прибавочная стоимость может увеличиться, при данной длине рабочего дня, лишь путем увеличения производительности или же, при данной производительности, лишь путем удлинения рабочего времени.

Но здесь важно следующее: 2М = ^m/^v/₂ х n, и 2М =^m/_vх2n. Прибавочная стоимость (валовая ее сумма) остается той же, когда число рабочих уменьшается вдвое, — вместо 2n составляет n, — но их ежедневный прибавочный труд вдвое больше, чем прежде. При этом предположении остались бы без изменения две вещи: во-первых, вся масса произведенных продуктов; во-вторых, вся масса прибавочного продукта, или «чистого продукта». Но изменилось бы следующее: во-первых, сумма переменного капитала, или расходуемая на заработную плату часть оборотного капитала, уменьшилась бы наполовину. Та часть постоянного капитала, которая состоит из сырья, осталась бы тоже неизменной, так как по-прежнему перерабатывается та же самая масса сырья, хотя и вдвое меньшим числом рабочих. Напротив, часть, состоящая из основного капитала, увеличилась бы.

Если капитал, израсходованный на заработную плату, составлял 300 ф. ст. (1 ф. ст. на 1 рабочего), то теперь он будет составлять 150 ф. ст. Если капитал, израсходованный на сырье, составлял 310 ф. ст., то и теперь он будет составлять 310 ф. ст. Если предположить, что стоимость машин в четыре раза больше остальной части капитала, то она составляет теперь 1600 ф. ст.[73] Следовательно, если машины изнашиваются в 10 лет, то входящая ежегодно в продукт стоимость машин составляет 160 ф. ст. Допустим, что раньше на орудия производства ежегодно затрачивался капитал в 40 ф. ст., т. е. только ¹/₄ теперешнего.

При этих условиях расчет получится следующий:

Прежний капитал / Новый капитал

Машины..40../..160

Сырье..310../..310

Заработная плата..300../..150

Сумма..650../..620

Прибавочная стоимость..150 или 50 %../..150 или 100%

Норма прибыли..23¹/₁₃%../..24⁶/₁₃%

Весь продукт..800../..770

В этом случае норма прибыли увеличилась потому, что весь капитал в целом уменьшился: в то время как капитал, израсходованный на заработную плату, уменьшился на 150, сумма стоимости основного капитала увеличилась лишь на 120, т. е. всего было израсходовано на 30 ф. ст. меньше прежнего.

Если оставшиеся 30 ф. ст. будут израсходованы таким же образом, а именно ³¹/₆₂ этой суммы (или ¹/₂) на сырье, ¹⁶/₆₂ на машины и ¹⁵/₆₂ на заработную плату, то получится:

Машины.. 7 ф. ст.14 шилл.6 пенсов

Сырье..15»»

Заработная плата..7»» 5 шилл.6 пенсов

Прибавочная стоимость..7»» 5» 6»

Итого, следовательно:

Новый капитал:

Машины..167 ф. ст.14 шилл.6 пенсов

Сырье..325»»

Заработная плата..157»» 5 шилл.6 пенсов

Прибавочная стоимость..157»» 5» 6»

Норма прибыли..24⁶/₃₁%

Вся сумма затраченного капитала: 650 ф. ст., как и раньше. Весь продукт — 807 ф. ст. 5 шилл. 6 пенсов.

Совокупная стоимость продукта увеличилась, совокупная стоимость израсходованного капитала осталась той же; при этом увеличилась не только стоимость, но и масса всего продукта, ибо сырья превращено в продукт на 15 ф. ст. больше прежнего.

[366] У Ганиля мы читаем:

«Когда страна лишена помощи машин и труд ее совершается только силой рук, то трудящиеся классы потребляют почти всю массу своих продуктов. По мере того как промышленность делает успехи, совершенствуясь благодаря разделению труда, повышению квалификации рабочих и изобретению машин, издержки производства уменьшаются, или, Другими словами, требуется меньшее число рабочих для получения большего количества продукции» (цит. соч. [ «Des systemes d'econortue politique», 2-е изд., 1821], том I, стр. 211–212).

Это, стало быть, означает, что по мере того как труд становится производительнее, издержки производства, приходящиеся на заработную плату, уменьшаются. Количество рабочих по отношению к продукту уменьшается; следовательно, они и съедают меньшую часть этого продукта.

Если одному рабочему для производства своих собственных жизненных средств требуется 10 часов при работе без машины и лишь 6 часов — при работе с помощью машины, то в первом случае он (при двенадцатичасовом рабочем дне) работает 10 часов на себя и 2 часа на капиталиста, и этот последний из всего продукта двенадцатичасового труда получает ¹/₆. В первом случае 10 рабочих будут работать 100 часов на себя (производя продукт для 10 рабочих) и 20 часов на капиталиста. Из стоимости в 120 единиц капиталист получает шестую часть, т. е. 20. Во втором случае 5 рабочих будут работать 30 часов на себя (производя продукт для 5 рабочих) и 30 часов на капиталиста. Теперь из 60 часов капиталист получит 30, т. е. ¹/₂, втрое больше прежнего. Увеличится также и масса прибавочной стоимости, а именно с 20 до 30, на ¹/₃. 60 дней, из которых я присваиваю ¹/₂, дают прибавочной стоимости на одну треть больше, чем 120 дней, из которых я присваиваю ¹/₆.

Далее, получаемая капиталистом половина совокупного продукта также и количественно возрастет сравнительно с тем, что он получал раньше. Ибо 6 часов дают теперь столько же продукта, сколько прежде давали 10 часов; следовательно, один час дает ¹⁰/₆ прежнего, или 1⁴/₆ = 1²/₃. Таким образом, 30 прибавочных часов выражаются теперь в таком же количестве продукта, в каком раньше выражались 30 (1 + ²/₃) = 30 + ⁶⁰/₃ = 50 часов. 6 часов доставляют столько же продукта, сколько прежде 10 часов; следовательно, 30 (или 5 х 6) — столько, сколько прежде 5 х 10.

Итак, возрастет прибавочная стоимость капиталиста и его прибавочный продукт (если он сам потребляет этот продукт in natura, или в той мере, в какой он его потребляет in natura). Прибавочная стоимость может возрасти даже и без увеличения количества совокупного продукта. В самом деле, возрастание прибавочной стоимости означает, что рабочий способен производить свои жизненные средства в меньшее время, чем прежде; что, стало быть, стоимость потребляемых им товаров уменьшается, представляет меньше рабочего времени и что, следовательно, определенная стоимость, равная, например, 6 часам, представляет большее количество потребительных стоимостей, чем прежде. Рабочий получает то же количество продукта, что и прежде, но это количество составляет меньшую часть совокупного продукта, а стоимость этого количества выражает меньшую часть продукта рабочего дня. Несмотря на то, что никакое увеличение производительных сил в тех отраслях производства, продукты которых ни прямо, ни косвенно не входят в производство предметов потребления рабочего, не могло бы иметь такого результата, так как увеличение или уменьшение производительности в этих отраслях не изменяет соотношения между необходимым и прибавочным трудом, — тем не менее для этих отраслей производства результат получился бы тот же самый, хотя он и проистекал бы не из изменения их собственной производительности. Относительная стоимость их продуктов (если их собственная производительность осталась неизменной) возросла бы в точно такой же мере, в какой понизилась бы относительная стоимость других товаров; следовательно, пропорционально меньшая часть этих продуктов, или материализованная в них меньшая часть рабочего времени, затраченного рабочим, давала бы ему прежнее количество жизненных средств. Значит, прибавочная стоимость повысилась бы в этих отраслях совершенно так же, как и в других.

Но что станет теперь с пятью уволенными рабочими? Скажут, что высвободился также и капитал, а именно тот, которым оплачивались 5 уволенных рабочих, получавших плату каждый в размере 10 часов, за которую они работали по 12 часов в день, т. е. высвободился капитал в размере 50 часов; это прежде давало возможность оплачивать 5 рабочих, а теперь, когда заработная плата понизилась до 6 часов, это позволяет оплатить ⁵⁰/₆, т. е. 8¹/₃ рабочих дней. Таким образом, на высвободившийся капитал в 50 рабочих часов теперь можно дать работу большему числу рабочих, чем их уволено.

Однако высвободился капитал не всех 50 рабочих часов. Ибо, даже если предположить, что материал подешевел во столько же раз, во сколько раз больше перерабатывается его теперь в течение того же самого рабочего времени, т. е. что и в этой отрасли производства произошло такое же увеличение производительной силы, то все же остается затрата на новые машины. Допустим, что они стоят ровно 50 рабочих часов; тогда их производство никак не могло дать работу такому же числу рабочих, какое было уволено. Ведь эти 50 рабочих часов целиком расходовались на заработную плату, на наем 5 рабочих. А в стоимости машины, равной 50 рабочим часам, содержатся прибыль и заработная плата, оплаченное и неоплаченное рабочее время. Кроме того, в стоимость машины входит постоянный капитал. К тому же те из машиностроительных рабочих, которые заняты изготовлением новой машины и число которых меньше числа уволенных, — это не те же самые рабочие, [367] которые были уволены. Увеличение спроса на рабочих в машиностроении может в лучшем случае повлиять на последующее распределение рабочей массы в том направлении, что к этой отрасли обратится более значительная часть поколения, начинающего работать, — более значительная, чем прежде. Это не отразится на уволенных рабочих. Да и помимо этого увеличение годового спроса на машиностроительных рабочих отнюдь не равно новому капиталу, затрачиваемому на машины. Машина служит, например, 10 лет. Значит, созданный ею постоянный спрос равен ежегодно ¹/₁₀ содержащейся в ней заработной платы. К этой ¹/₁₀ надо еще прибавить труд по ремонту в течение всех этих 10 лет и повседневное потребление угля, смазочного масла, вообще вспомогательных материалов; все это, вместе взятое, составит, быть может, еще ²/₁₀.

{Если бы высвободившийся капитал равнялся 60 часам, то эти последние представляли бы теперь 10 часов прибавочного труда и только 50 часов необходимого. Следовательно, если раньше эти 60 часов расходовались на заработную плату и на них были наняты 6 рабочих, то теперь — только 5.}

{Перемещение труда и капитала, вызываемое увеличением производительности в какой-нибудь отдельной отрасли производства благодаря введению машин и т. д., возможно всегда лишь впоследствии. Это значит, что по-иному будет распределяться прирост, вновь притекающая рабочая масса, состоящая, быть может, из детей тех, которые выброшены на улицу, но не из них самих. Сами же они долгое время прозябают в своей старой профессии, которою продолжают заниматься в самых неблагоприятных условиях, так как их необходимое рабочее время больше общественно-необходимого; они становятся пауперами или находят себе работу в таких отраслях, где применяется труд более низкого качества.}

{Паупер, совершенно так же как и капиталист (рантье), живет на доход страны и не входит в издержки производства продукта. Поэтому господин Ганиль должен был бы объявить его представителем меновой стоимости, точно так же как и преступника, которого кормят в тюрьме. Значительная часть «непроизводительных работников» — обладатели государственных синекур и т. д. — является не более чем исполненными важности пауперами.}

{Предположим, что производительность труда повысилась настолько, что если прежде в материальном производстве непосредственно участвовало ²/₃ населения, то теперь участвует лишь ¹/₃. Прежде ²/₃ населения доставляли жизненные средства для ³/₃ населения; теперь ¹/₃ — для ³/₃. Прежде «чистый доход» (в отличие от дохода работника) составлял ¹/₃; теперь — ²/₃. Теперь нация — если отвлечься от [классовой] противоположности — должна была бы употреблять на непосредственное производство ¹/₃ своего времени вместо прежних ²/₃. При равномерном распределении все имели бы больше времени — ²/₃ — для непроизводительного труда и досуга. Но при капиталистическом производстве все представляется антагонистическим и на самом деле является таковым. Наше предположение не означает, что население остается застойным. Ибо если возрастают ³/₃, то возрастает и ¹/₃, и таким образом по своей массе число людей, занятых производительным трудом, могло бы непрерывно увеличиваться. Но относительно, в пропорции ко всему населению, оно все же было бы на 50 % меньше, чем прежде. Теперь ²/₃ населения состоят частью из владельцев прибыли и ренты, частью из непроизводительных работников (которые вследствие конкуренции тоже плохо оплачиваются), помогающих им проедать доход и дающих или, — если речь идет, например, о политических непроизводительных работниках, — навязывающих им взамен этого эквивалент в виде услуг. Можно предположить, что, за исключением домашней прислуги, солдат, матросов, полицейских, низших чиновников и т. п., содержанок, конюхов, клоунов и скоморохов, эти непроизводительные работники будут в общем стоять на более высокой ступени образования, чем прежде, и что увеличится в особенности число плохо оплачиваемых художников, музыкантов, адвокатов, врачей, ученых, учителей, изобретателей и т. д.

Внутри самого производительного класса возрастет число торговых посредников, в особенности же число лиц, занятых в машиностроении, на постройке железных дорог, в горной промышленности; затем — число рабочих, занятых в сельском хозяйстве скотоводством, занятых добыванием химических, минеральных удобрений и т. д. Далее, число земледельцев, производящих сырье для промышленности, возрастет сравнительно с числом тех земледельцев, которые производят предметы питания; а число тех, кто производит корм для скота, увеличится сравнительно с теми, кто производит продовольствие для людей. При возрастании постоянного капитала увеличивается и относительная масса совокупного труда, занятого его воспроизводством. Тем не менее та часть рабочих, которая непосредственно производит жизненные средства, производит теперь [368] больше продуктов, чем прежде, хотя число этих рабочих уменьшилось. Их труд стал производительнее. Подобно тому как в отдельном капитале уменьшение его переменной части по отношению к постоянной выступает непосредственно как уменьшение той части капитала, которая затрачивается на заработную плату, так и для совокупной массы капитала — при его воспроизводстве — уменьшение доли переменного капитала должно выражаться в том, что относительно большая часть применяемой массы рабочих занята воспроизводством средств производства, а не воспроизводством самих продуктов, т. е. занята воспроизводством машинного оборудования (включая сюда средства сообщения и транспорта, а также и строения), вспомогательных материалов (угля, газа, смазочных масел, приводных ремней и т. д.) и растений, образующих сырье для промышленных продуктов. Количество сельскохозяйственных рабочих уменьшится по сравнению с количеством промышленных рабочих. Наконец, возрастет количество рабочих, занятых производством предметов роскоши, так как повысившийся доход потребляет теперь большее количество предметов роскоши.}

* * *

{Переменный капитал превращается в доход: во-первых — в заработную плату, во-вторых — в прибыль. Поэтому если брать капитал в его противоположности к доходу, то постоянный капитал выступает как капитал в собственном смысле слова, как та часть совокупного продукта, которая принадлежит производству и входит в издержки производства, не будучи никем индивидуально потребляема (исключение составляет рабочий скот). Пусть в отдельных случаях эта часть и возникает целиком из прибыли и заработной платы. В последнем счете она никогда не может проистекать из одного этого источника; она представляет собой продукт труда, но такого труда, который своим доходом считает, как дикарь свой лук, самые орудия производства. Однако раз превратившись в постоянный капитал, эта часть продукта уже не сводится к заработной плате и прибыли, хотя ее воспроизводство и доставляет заработную плату и прибыль. Этой части принадлежит известная доля продукта. Всякий последующий продукт является продуктом этого прошлого труда и труда настоящего. Последний может продолжаться лишь постольку, поскольку он возвращает производству некоторую часть совокупного продукта. Он должен возместить постоянный капитал in natura. Если труд становится более производительным, то он возмещает соответствующий продукт, но не его стоимость, которая в результате этого уменьшается. Если он становится менее производительным, то стоимость продукта повышается. В первом случае уменьшается та процентная доля совокупного продукта, которую прошлый труд требует для своего возмещения; во втором случае эта доля увеличивается. В первом случае живой труд становится более производительным, во втором — менее производительным.}

{ К числу обстоятельств, понижающих издержки на постоянный капитал, относится также и улучшение сырья. Так, например, в течение данного времени невозможно выработать одно и то же количество пряжи как из хорошего, так и из плохого хлопка, не говоря уже об относительной массе отбросов и т. д. Такое же значение имеет и качество семян и т. д.}

{Примеры комбинации, где фабрикант сам производит часть своего прежнего постоянного капитала или сам придает дальнейшую форму тому сырому продукту, который прежде переходил в качестве постоянного капитала из его сферы производства в другую (все это всегда сводится лишь к концентрации прибылей, как уже было показано выше^{34}). Пример первого: объединение прядения и ткачества. Пример второго: владельцы рудников в окрестностях Бирмингема, взявшие на себя весь процесс производства железа, который прежде был разделен между различными предпринимателями и владельцами.}

* * *

Ганиль продолжает:

«Пока разделение труда введено не во всех отраслях, пока все классы трудящегося, искусного в ремеслах населения не достигли полного развития, до тех пор изобретение и применение машин в некоторых отраслях промышленности вызывает только отлив высвобожденных машиной капиталов и рабочих в другие отрасли труда, где они могут найти полезное применение. Но совершенно очевидно, что когда все отрасли труда располагают нужным для них капиталом и необходимыми рабочими, всякое дальнейшее усовершенствование, всякие новые машины, сокращающие труд, неизбежно уменьшают трудящееся население; а так как его уменьшение отнюдь не сокращает производства, то та часть продукта, которая в результате этого остается в распоряжении общества, увеличивает собой либо прибыли с капиталов, либо ренту с земли; поэтому введение машин имеет своим естественным и необходимым последствием уменьшение численности тех классов наемных людей, которые живут за счет валового продукта, и увеличение численности тех классов, которые живут за счет чистого продукта» (цит. соч., стр. 212).

[369] «Изменение состава населения страны, неизбежно вызываемое прогрессом промышленности, является истинной причиной процветания, силы и цивилизации современных народов. Чем больше уменьшаются в числе низшие классы общества, тем меньше приходится обществу тревожиться из-за опасностей, которым его постоянно подвергают нужда, невежество, легковерие и суеверие этих злополучных классов; чем многочисленнее становятся высшие классы, тем значительнее число тех подданных, которыми может располагать государство, тем сильнее и могущественнее государство, тем больше просвещения, разума и цивилизации распространено во всем населении» (цит. соч., стр. 213).

{Сэй следующим образом сводит к доходу совокупную стоимость продукта. В своем примечании к 26-й главе «Начал» Рикардо (французский перевод Констансио) Сэй говорит:

«Чистый доход частного лица состоит из стоимости продукта, в производстве которого оно участвовало… минус его издержки. Но так как все его издержки представляют собой части дохода, которые оно уплатило другим лицам, то вся сумма стоимости продукта идет на уплату доходов. Совокупный доход нации состоит из ее валового продукта, т. е. из валовой стоимости всех ее продуктов, распределяющихся между производителями»[74].

Последнее положение было бы правильно, если бы оно было выражено так: совокупный доход нации состоит из той части ее валового продукта, — т. е. из валовой стоимости той части всех продуктов, — которая распределяется между производителями в качестве дохода, иными словами, он равен валовому продукту за вычетом той части всех продуктов, которая в каждой отрасли производства возместила собой средства производства. Но формулированное таким образом, сэевское положение уничтожает само себя.

Сэй продолжает:

«Стоимость эта, после ряда актов обмена, может быть целиком потреблена в течение года своего возникновения, не переставая все же составлять доход нации, подобно тому как частное лицо, обладающее годовым доходом в 20000 франков, не перестает иметь 20000 франков годового дохода, даже если бы оно целиком съедало весь этот доход в течение года. Его доход не составляется из одних только его сбережений».

Его доход никогда не составляется из его сбережений, хотя эти сбережения всегда составляются из его доходов. Чтобы доказать, что нация может в течение года съедать как свой капитал, так и свой доход, Сэй сравнивает ее с частным лицом, которое оставляет нетронутым свой капитал и в течение года потребляет только свой доход. Если бы это частное лицо за один год съедало как свой капитал в 200000 франков, так и свой доход в 20000 франков, то в следующем году ему нечего было бы есть. Если бы весь капитал нации, а следовательно, и вся валовая стоимость ее продуктов распадались на доходы, то Сэй был бы прав. Частное лицо съедает свои 20000 франков дохода. Его капитал в 200000 франков, не съедаемый им, составлялся бы из доходов других частных лиц, из которых каждое съедает свою часть, так что к концу года весь этот капитал был бы съеден. Сэй мог бы возразить: а разве этот капитал не воспроизводился бы одновременно с тем, как его потребляют, и не был бы таким образом возмещен? Но ведь наше частное лицо потому воспроизводит ежегодно свой доход в 20000 франков, что не съедает своего капитала в 200000 франков. Если этот капитал потребили другие лица, то они уже не имеют капитала для воспроизводства дохода.}

«Только чистый продукт», — говорит Ганиль, — «и те, кто его потребляет, составляют его» (государства) «богатство и силу и содействуют его процветанию, его славе и его величию» (цит. соч., стр. 218).

Далее Ганиль цитирует примечания Сэя к 26-й главе «Начал» Рикардо в переводе Констансио, где Рикардо говорит, что если население страны насчитывает 12 миллионов, то для ее богатства выгоднее, когда на эти 12 миллионов работают 5 миллионов производительных рабочих, чем когда работают 7 миллионов. В первом случае «чистый продукт» состоит из прибавочного продукта, за счет которого живут 7 миллионов непроизводительного населения, а во втором случае — из прибавочного продукта для 5 миллионов. Сэй замечает по этому поводу:

«Это сильно напоминает учение экономистов XVIII века[75], утверждавших, что мануфактуры нисколько не содействуют богатству государства, так как класс, состоящий на жалованье, потребляющий [370] столько же стоимости, сколько он производит, ничего не прибавляет к их (экономистов) знаменитому чистому продукту».

Ганиль замечает по этому поводу (стр. 219–220):

«Нелегко обнаружить связь между утверждением экономистов, что промышленный класс потребляет столько же стоимости, сколько он производит, и теорией господина Рикардо, по которой заработная плата рабочих не может быть причислена к доходу государства».

Ганиль и здесь не попал в точку. Экономисты ошибаются в том, что работников промышленности они рассматривают только как «класс, состоящий на жалованье». Это отличает их от Рикардо. Далее, они ошибаются, когда полагают, будто «состоящие на жалованье» производят только то, что потребляют. В противоположность им Рикардо правильно указывает, что «чистый продукт» производят именно наемные рабочие, но производят его как раз потому, что их потребление (т. е. их заработная плата) равно не всему их рабочему времени, а только тому рабочему времени, которое они затратили для производства своей заработной платы; или, иными словами, потому, что из своего продукта они получают только часть, равную их необходимому потреблению, т. е. из своего собственного продукта получают лишь эквивалент своего собственного необходимого потребления. Экономисты полагали, что в указанном ими положении находится весь промышленный класс (хозяева и рабочие). Одна только земельная рента рассматривалась ими как избыток произведенного продукта над заработной платой. Поэтому она им представлялась как единственное богатство. И если Рикардо говорит, что прибыли и ренты образуют этот избыток, а потому и единственное богатство, то, несмотря на свое расхождение с физиократами, он разделяет с ними тот взгляд, что только «чистый продукт», тот продукт, в котором воплощена прибавочная стоимость, образует национальное богатство (хотя Рикардо лучше физиократов понимает природу этой прибавочной стоимости). Также и у него богатством является только та часть дохода, которая представляет собой избыток над заработной платой. От экономистов его отличает не объяснение «чистого продукта», а объяснение заработной платы, той категории, под которую экономисты неправильно подводили также и прибыль. Сэй далее возражает Рикардо:

«У 7 миллионов полностью занятых рабочих получалось бы больше сбережений, чем у 5 миллионов». Против этого Ганиль правильно замечает:

«Это значит предполагать, что сбережения из заработной платы предпочтительнее сбережений, возникающих из прекращения выплаты заработной платы»… «Было бы слишком нелепо выплачивать 400 миллионов франков заработной платы рабочим, которые не производят никакого чистого продукта, только ради того, чтобы дать им возможность и средства делать сбережения из своей заработной платы» (цит. соч., стр. 221).

«С каждым шагом цивилизации вперед труд становится менее тяжелым и более производительным; классы, обреченные на то, чтобы производить и потреблять, уменьшаются в своей численности, а те классы, которые управляют трудом, которые дают всему населению облегчение (!), утешение (!) и просвещение, увеличиваются, становятся более многочисленными и присваивают себе все выгоды, получающиеся от уменьшения издержек труда, от изобилия продуктов и дешевизны потребления. В этом направлении совершенствуется род человеческий… Благодаря этому непрерывному уменьшению численности низших классов общества и росту высших… гражданское общество становится счастливее, могущественнее» и т. д. (цит. соч., стр. 224). «Если… число занятых рабочих составляет 7 миллионов, то их заработная плата составит 1400 миллионов франков; но если эти 1400 миллионов франков… дают не больший чистый продукт, чем миллиард франков, получаемый 5 миллионами рабочих, то действительное сбережение будет состоять в прекращении выплаты 400 миллионов франков заработной платы тем двум миллионам рабочих, которые не доставляют никакого чистого продукта, а отнюдь не в тех сбережениях, которые эти два миллиона рабочих могут сделать из своей заработной платы, составляющей 400 миллионов франков» (стр. 221).

В главе 26-й Рикардо замечает:

«Адам Смит постоянно преувеличивает выгоды, которые страна извлекает из большого валового дохода, в сравнении с выгодами, доставляемыми большим чистым доходом… В чем же состоят выгоды, проистекающие для страны из применения большого количества производительного труда, если ее чистая рента и прибыль, вместе взятые, остаются теми же самыми независимо от того, применяет ли страна это количество труда или меньшее?.. Применяет ли нация 5 или 7 миллионов производительных рабочих [371] для производства чистого дохода, на который живут остальные 5 миллионов… пища и одежда для этих 5 миллионов человек по-прежнему будут составлять чистый доход. Применение большего количества людей не доставило бы нам возможности ни увеличить хотя бы на одного человека нашу армию и наш флот, ни внести хотя бы одну добавочную гинею в виде налога» (цит. соч., стр. 215)[76].

Это напоминает древних германцев, у которых попеременно одна часть населения отправлялась на войну, а другая обрабатывала поля. Чем меньше была часть населения, которую необходимо было оставить для обработки земли, тем больше была та часть, которая могла идти воевать. Они ничего не выгадали бы от возрастания народонаселения на ¹/₃» скажем с 1000 до 1500, если бы при этом для обработки земли потребовалось 1000 человек вместо прежних 500. Войско, которым они могли бы располагать, состояло бы по-прежнему только из 500 чело-иск. Напротив, если бы возросла производительная сила их труда, так что для хлебопашества было бы достаточно 250 человек, то на войну могли бы отправляться 750 человек из 1000, тогда как при уменьшении производительности труда из 1500 человек могли бы воевать только 500.

Здесь, во-первых, следует заметить, что под «чистым доходом», или «чистым продуктом», Рикардо понимает не избыток всего продукта над той его частью, которая должна быть возвращена производству в качестве средств производства — сырья или орудий. Он, наоборот, разделяет тот ошибочный взгляд, что валовой продукт сводится к валовому доходу. Под «чистым продуктом», или «чистым доходом», он понимает прибавочную стоимость, избыток совокупного дохода над той его частью, которая состоит из заработной платы, из дохода рабочего. А этот доход рабочего равен переменному капиталу, той части оборотного капитала, которую рабочий постоянно потребляет и постоянно воспроизводит как потребляемую им самим часть его продукции.

Если Рикардо не считает капиталистов совершенно бесполезными, т. е. если он относит и их самих к числу агентов производства и поэтому часть их прибыли сводит к заработной плате, то из «чистого дохода» он должен вычесть часть их дохода и объявить, что и все эти лица способствуют увеличению богатства лишь постольку, поскольку их заработная плата образует возможно меньшую часть их прибыли. Но как бы там ни было, по крайней мере часть времени этих людей, как агентов производства, принадлежит в качестве неотъемлемой детали самому производству. И в той мере, в какой их время принадлежит производству, они не могут быть использованы для других целей общества или государства. Чем больше свободного времени остается у них от их занятий в качестве руководителей производства, тем в большей степени их прибыль оказывается не зависящей от их заработной платы. В противоположность им те капиталисты, которые живут только на получаемые ими проценты, а также люди, живущие на земельную ренту, целиком могут быть использованы для целей общества и государства, и ни одна часть их дохода не входит в издержки производства, кроме той части, которая идет на воспроизводство их собственных драгоценных особ. Таким образом, в интересах государства Рикардо должен был бы также желать возрастания ренты (чистейшего «чистого дохода») за счет прибыли; но он был очень далек от этого. А почему? Потому, что это вредит накоплению капиталов, или, что отчасти то же самое, потому, что это увеличивает массу непроизводительных работников за счет производительных.

Рикардо целиком разделяет проводимое Смитом различение между производительным и непроизводительным трудом в том смысле, что первый обменивается непосредственно на капитал, [а второй] непосредственно на доход. Но у него уже нет смитовской нежности к производительным рабочим и смитовских иллюзий на их счет. Быть производительным рабочим, это — несчастье. Производительный рабочий, это — рабочий, производящий чужое богатство. Его существование имеет смысл лишь постольку, поскольку он служит таким орудием производства чужого богатства. Поэтому, если то же самое количество чужого богатства может быть создано меньшим числом производительных рабочих, то вполне уместно устранение излишних производительных рабочих. Vos, non vobis[77]. Впрочем, Рикардо понимает это устранение не так, как Ганиль; не в том смысле, что одно только устранение их увеличивает доход и позволяет потреблять в виде дохода то, что раньше потреблялось как переменный капитал (т. е. в форме заработной платы). С уменьшением числа производительных рабочих отпадает и то количество продукта, которое сами потребляли и сами производили эти вытесненные рабочие, отпадает эквивалент для этого числа рабочих. Рикардо не предполагает, как Ганиль, что по-прежнему производится та же самая масса продукта. Но неизменной останется масса «чистого продукта». Если рабочие потребляли 200, а производимый ими прибавочный продукт составлял 100, то совокупный продукт составлял 300, а прибавочный продукт был равен одной трети совокупного продукта. Если же рабочие потребляют 100, а производимый ими прибавочный продукт по-прежнему равен 100, то совокупный продукт будет составлять 200, а прибавочный продукт будет равен одной половине совокупного продукта. Совокупный продукт при этом уменьшается на ¹/₃, на то количество продуктов, какое раньше потреблялось сотней уволенных рабочих, а «чистый [372] продукт» остается неизменным, так как ²⁰⁰/₂ равно ³⁰⁰/₃. Рикардо поэтому относится безразлично к массе валового продукта, лишь бы только та часть валового продукта, которая составляет «чистый продукт», оставалась неизменной или же увеличивалась, но во всяком случае не уменьшалась. Так, он говорит[78]:

«Человеку, имеющему капитал в 20000 ф. ст., приносящий ему ежегодно 2000 ф. ст. прибыли, совершенно безразлично, доставляет ли его капитал занятие для 100 или для 1000 человек, продается ли произведенный товар за 10000 или за 20000 ф. ст., если только во всех этих случаях получаемая им прибыль не падает ниже 2000 ф. ст. Не таков ли также и реальный интерес целой нации?»[79] [VIII—372]

* * *

[IX—377] Цитированное выше место из 26-й главы «Начал» Рикардо гласит:

«Адам Смит постоянно преувеличивает выгоды, которые страна извлекает из большого валового дохода, в сравнении с выгодами, доставляемыми большим чистым доходом» (так как, говорит Адам, «тем больше будет количество производительного труда, приводимого в движение капиталом»)… «В чем же состоят выгоды, проистекающие для страны из применения большого количества производительного труда, если ее чистая рента и прибыль, вместе взятые, остаются теми же самыми независимо от того, применяет ли страна это количество труда или меньшее?»…

{Это, следовательно, означает лишь то, что прибавочная стоимость, произведенная большим количеством труда, остается такой же, как и прибавочная стоимость, произведенная меньшим его количеством. А это опять-таки означает только то, что для страны безразлично, применяет ли она большое число рабочих при меньшей норме прибавочной стоимости или меньшее число рабочих при большей ее норме, nх¹/₂ равно 2nх¹/₄,где n означает число рабочих, а ¹/₂ и ¹/₄— прибавочный труд. «Производительный рабочий» сам по себе является лишь орудием производства для создавания прибавочной стоимости, и при одинаковом результате большее число этих «производительных рабочих» было бы только обузой.}

… «Человеку, имеющему капитал в 20000 ф. ст., приносящий ему ежегодно 2000 ф. ст. прибыли, совершенно безразлично, доставляет ли его капитал занятие для 100 или для 1000 человек, продается ли произведенный товар за 10000 или за 20000 ф. ст., если только во всех этих случаях получаемая им прибыль не падает ниже 2000 ф. ст.».

{Это, как явствует из одного позднейшего места, имеет совершенно банальный смысл. Например, виноторговец, который, вложив в дело 20000 ф. ст., ежегодно оставляет в погребе вина на 12000 ф. ст., а на 8000 продает, получая за это количество вина 10000 ф. ст., — такой виноторговец применяет мало людей и получает 10 % прибыли. И т. д. А если взять еще банкиров!}

«Не таков ли также и реальный интерес целой нации? Если только ее чистый реальный доход, ее рента и прибыль, не изменяется, то не имеет никакого значения, состоит ли эта нация из 10 или из 12 миллионов жителей. Ее способность содержать флот и армию и все виды непроизводительного труда»

(это место показывает между прочим, что Рикардо разделял взгляд А. Смита на производительный и непроизводительный труд, хотя и не разделял уже его, основанной на иллюзиях, нежности к производительному рабочему)

«должна быть пропорциональна ее чистому, а не ее валовому доходу. Если 5 миллионов человек могут производить столько пищи и одежды, сколько необходимо для 10 миллионов человек, то пища и одежда для 5 миллионов являются чистым доходом. Разве страна получила бы какую-нибудь выгоду от того, что для производства того же самого чистого дохода понадобилось бы 7 миллионов человек, или, иначе говоря, что труд 7 миллионов человек был бы применен для производства пищи и одежды в количестве, достаточном для 12 миллионов? Пища и одежда для 5 миллионов человек по-прежнему будут составлять чистый доход. Применение большего количества людей не доставило бы нам возможности ни увеличить хотя бы на одного человека нашу армию и наш флот, ни внести хотя бы одну добавочную гинею в виде налога» (Ricardo. On the Principles of Political Economy, and Taxation. 3rd edition. London, 1821, стр. 415–417) [Русский перевод, том I, стр. 284–285].

Страна тем богаче, чем меньше ее производительное население по отношению к совокупному продукту; совершенно так же, как и для отдельного капиталиста тем лучше, чем меньше нужно ему рабочих для того, чтобы произвести ту же самую прибавочную стоимость. Страна тем богаче, чем меньше, при одном и том же количестве продуктов, производительное население по отношению к непроизводительному. Ведь относительная малочисленность производительного населения была бы только другим выражением относительной высоты производительности труда.

С одной стороны, тенденция капитала заключается в том, чтобы сводить к все уменьшающемуся минимуму рабочее время, необходимое для производства товара, а следовательно, также и количество производительного населения по отношению к массе продукта. Но, с другой стороны, тенденция капиталистического способа производства заключается, наоборот, в том, чтобы накоплять, превращать прибыль в капитал, присваивать возможно большее количество чужого труда. Капиталистический способ производства стремится понижать норму необходимого труда, но при данной норме применять возможно большее количество производительного труда. Отношение продуктов к населению при этом безразлично. Хлеб и хлопок могут обмениваться на вино, бриллианты и т. п. [378] или же рабочие могут применяться для такого производительного труда, который непосредственно ничего не прибавляет к предметам потребления (как, например, постройка железных дорог и т. п.).

Если бы вследствие какого-нибудь изобретения капиталист оказался в состоянии вкладывать в свое предприятие вместо прежних 20000 ф. ст. только 10000 ф. ст., потому что этих 10000 ф. ст. было бы достаточно, и если бы они приносили 20 процентов вместо прежних 10, следовательно столько же, сколько прежде приносили 20000 ф. ст., то это не могло бы служить для него основанием тратить 10000 ф. ст. как доход, вместо того чтобы употреблять их, как и до этого, в качестве капитала. (О прямом превращении капитала в доход можно говорить собственно только при государственных займах.) Он вложил бы их в какое-нибудь другое предприятие; кроме того, он капитализировал бы еще и часть своей прибыли.

У политико-экономов (отчасти и у Рикардо в том числе) мы видим ту же антиномию, которая имеет место в самой действительности. Машины вытесняют труд и увеличивают «чистый доход» (в особенности они увеличивают всегда то, что Рикардо называет здесь «чистым доходом», т. е. массу тех продуктов, в виде которых потребляется доход); они уменьшают число рабочих и увеличивают количество продуктов (которые теперь частью потребляются непроизводительными работниками, частью обмениваются за пределами страны и т. д.). Как будто это и было желательно. Но нет. Ведь надо доказать, что они, машины, не лишают рабочих куска хлеба. А чем это доказывается? Тем, что машины после некоторого потрясения (которому, быть может, как раз пострадавший слой населения не в состоянии оказать сопротивления) снова дают занятие большему числу людей, чем было занято до их введения, так что масса «производительных рабочих» снова увеличивается и прежняя диспропорция опять восстанавливается.

Так это и бывает на самом деле. И таким образом, несмотря на возрастающую производительность труда, рабочее население могло бы постоянно расти, не по отношению к продукту, который возрастает вместе с ним и быстрее его, а относительно всего народонаселения, если, например, одновременно происходит концентрация капитала и, следовательно, прежние составные части производительных классов попадают в ряды пролетариата. Небольшая часть пролетариата переходит в ряды среднего класса. Но непроизводительные классы заботятся о том, чтобы на долю пролетариата приходилось не слишком много средств существования. Постоянное обратное превращение прибыли в капитал неизменно восстанавливает тот же кругооборот на более широкой основе.

А у Рикардо забота о накоплении еще сильнее, чем забота о чистой прибыли, которой он ревностно восхищается как средством для накопления. Отсюда также и противоречивые увещания и утешения по адресу рабочих. Они, дескать, больше всего заинтересованы в накоплении капитала, ибо от этого зависит спрос на них. Если возрастает спрос, то возрастает и цена труда. Следовательно, они сами должны желать понижения заработной платы, чтобы отобранная у них прибавочная стоимость, профильтрованная опять через капитал, причиталась им за новый труд и повышала их заработную плату. Но это повышение заработной платы вредно, так как оно задерживает накопление. С одной стороны, они не должны плодить детей. Тем самым уменьшится предложение труда и, значит, повысится его цена. Но повышение цены труда уменьшает норму накопления, сокращает, следовательно, спрос на рабочих и понижает цену труда. Еще быстрее, чем уменьшается предложение труда, уменьшится вместе с ним и [накопление] капитала. Если же рабочие будут плодить детей, то этим они увеличат предложение труда и уменьшат цену труда, в результате чего возрастет норма прибыли и вместе с ней накопление капитала. Но рабочее население должно идти pari passu^{35} с накоплением капитала; т. е. рабочему населению предписывается, чтобы оно имелось как раз в такой массе, в какой это требуется капиталисту, — что и без того происходит в действительности.

Господин Ганиль не совсем последователен в своем преклонении перед «чистым продуктом». Он цитирует Сэя:

«Я нисколько не сомневаюсь в том, что при рабском труде избыток продуктов над потреблением больше, чем при труде свободного человека… Труд раба не имеет другой границы, кроме истощения его рабочей силы… Раб» (и свободный рабочий тоже) «работает для удовлетворения безграничной потребности своего господина — его алчности» (Сэй, 1–0 издание, стр. 215–216).

[379] По этому поводу Ганиль замечает:

«Свободный рабочий не может расходовать больше, а производить меньше, чем раб… Всякий расход предполагает эквивалент, произведенный для оплаты этого расхода. Если свободный рабочий расходует больше, чем раб, то и продукты его труда должны быть значительнее, чем продукты рабского труда» (Ганиль, том I, стр. 234).

Как будто величина заработной платы зависит только от производительности работника, а не от распределения продукта — при данной производительности — между работником и хозяином.

«Я знаю», — продолжает Ганиль, — «что с некоторым основанием можно сказать, что та экономия, которую хозяин проводит в отношении издержек своего раба» (здесь, стало быть, все же «экономия в отношении вознаграждения раба»), «служит для увеличения его личных издержек» и т. д… «Но для общего богатства более выгодно, чтобы во всех классах общества, царило благосостояние, чем чтобы небольшое число индивидуумов обладало чрезмерным изобилием» (стр. 234–235).

Как согласовать это с «чистым продуктом»? Впрочем, господин Ганиль сейчас же берет назад свои либеральные тирады (там же, стр. 236–237). Он — сторонник рабства темнокожих в колониях. Он либерален лишь-настолько, что не высказывается за восстановление рабства в Европе, уразумев, что свободные рабочие являются здесь рабами, существующими только для того, чтобы производить «чистый продукт» для капиталистов, земельных собственников и их слуг.

«Он» (Кенэ) «решительно оспаривает, что сбережения классов, состоящих на жалованье, обладают способностью увеличивать капиталы; и он обосновывает это тем, что эти классы не должны иметь возможности делать сбережения и что если они имеют излишек, избыток, то он может получаться только вследствие ошибки или беспорядка в общественном хозяйстве» (там же, стр. 274).

В подтверждение этого Ганиль цитирует следующее место из Кенэ:

«Если бесплодный класс делает сбережения в целях увеличения количества своих наличных денег…. то в той же пропорции уменьшаются его работа и его заработки, и он приходит в упадок» («Physiocratie», стр. 321).

Осел! Он не понял Кенэ.

Господин Ганиль кладет последний кирпич следующей фразой: «Чем они» (заработные платы) «значительнее, тем меньше доход общества»

(фундаментом, на котором стоит «общество», являются наемные рабочие, но сами они не состоят в «обществе»),

«и все искусство правительств должно быть направлено на уменьшение суммы заработной платы… Задача… достойная просвещенного века, в котором мы живем» (цит. соч., том II, стр. 24).

* * *

По вопросу о производительном и непроизводительном труде следует еще кратко рассмотреть Лодерделя (плоские шутки Брума после этого не стоит разбирать), (Ферье?), Токвиля, Шторха, Сениора и Росси.

[10)] Обмен дохода и капитала [Возмещение всей массы годового продукта при простом воспроизводстве: а) обмен дохода на доход; б) обмен дохода на капитал; в) обмен капитала на капитал]

{Следует различать: 1) Ту часть дохода, которая превращается в новый капитал; стало быть, ту часть прибыли, которая сама снова капитализируется. Эту часть мы здесь оставляем совершенно без внимания. Это относится к отделу о накоплении. 2) Доход, который обменивается на капитал, потребленный в производстве; так что посредством этого обмена происходит не образование нового капитала, а возмещение старого капитала, одним словом — сохранение старого капитала. Таким образом, ту часть дохода, которая превращается в новый капитал, мы можем для данного исследования приравнять к нулю и рассматривать дело так, как если бы всякий доход покрывал либо доход, либо потребленный капитал.

Вся масса годового продукта распадается, следовательно, на две части: одна часть потребляется как доход, другая возмещает in natura^{36}потребленный постоянный капитал.

Доход обменивается на доход, когда, например, производители холста из той доли своего продукта, холста, в которой представлены их прибыли и заработные платы, их доход, обменивают ту или иную часть на хлеб, в котором представлена часть прибылей и [380] заработных плат земледельца. Здесь, следовательно, налицо обмен холста на хлеб, обмен двух товаров, из которых каждый входит в индивидуальное потребление, обмен дохода в форме холста на доход в форме хлеба. Здесь нет никакой трудности. Если продукты, пригодные для индивидуального потребления, произведены в пропорциях, соответствующих потребностям, если, следовательно, пропорционально распределены и соответственные массы общественного труда, необходимые для их производства { чего, конечно, никогда в точности не бывает; всегда имеют место отклонения, диспропорции, которые как таковые выравниваются, но так, что постоянное движение выравнивания само предполагает постоянную диспропорцию}, — то доход, например в форме холста, существует в таком точно количестве, в каком он требуется в качестве предмета потребления, т. е. в каком он возмещается предметами потребления других производителей. То, что производитель холста потребляет в виде хлеба и т. д., крестьянин и т. д. потребляет в виде холста. Стало быть, та часть его представляющего доход продукта, которую он обменивает на другие товары (предметы потребления), принимается в обмен производителями этих других товаров как предмет потребления. То, что он потребляет в виде другого продукта, другие потребляют в виде его продукта.

Заметим мимоходом следующее: то обстоятельство, что на единицу продукта затрачивается не больше рабочего времени, чем это общественно необходимо, т. е. не больше времени, чем нужно в среднем для производства этого товара, — является результатом капиталистического производства, которое постоянно даже понижает минимум необходимого рабочего времени. Но для этого оно должно производить в постоянно возрастающем масштабе.

Если стоимость одного аршина холста равняется только одному часу и если это составляет необходимое рабочее время, какое должно затратить общество, чтобы удовлетворить свою потребность в одном аршине холста, то отсюда отнюдь еще не следует, что если произведены 12 миллионов аршин, следовательно затрачены 12 миллионов рабочих часов, или, что то же самое, 1 миллион рабочих дней, применен 1 миллион рабочих в качестве ткачей холста, то обществу «необходимо» затрачивать на тканье холста именно такую часть своего рабочего времени. Если дано необходимое рабочее время, т. е. дано, что определенное количество холста может быть произведено в течение одного дня, то спрашивается, сколько таких дней должно быть затрачено на производство холста. Рабочее время, затраченное на всю сумму определенных продуктов в течение, например, одного года, равно определенному количеству этой потребительной стоимости, например одному аршину холста (пусть это количество = 1 рабочему дню), помноженному на число затраченных вообще рабочих дней. Процентное отношение совокупного количества рабочего времени, затраченного в определенной отрасли производства, ко всему рабочему времени, находящемуся в распоряжении общества, может быть ниже или выше надлежащего отношения несмотря на то, что каждая доля продукта содержит лишь необходимое для ее изготовления рабочее время, или несмотря на то, что каждая доля затраченного рабочего времени была необходима для создания соответствующей ей доли совокупного продукта.

С этой точки зрения необходимое рабочее время приобретает другой смысл. Спрашивается, в каких количествах само необходимое рабочее время распределяется по различным сферам производства. Конкуренция постоянно регулирует это распределение, точно так же, как она постоянно его нарушает. Если в какой-нибудь отрасли затрачено слишком большое количество общественного рабочего времени, то эквивалент может быть уплачен только в таком размере, как если бы было затрачено надлежащее количество. Совокупный продукт — т. е. стоимость совокупного продукта — равняется тогда уже, следовательно, не тому рабочему времени, какое содержится в нем, а тому, какое было бы пропорционально затрачено, если бы совокупный продукт данной сферы находился в надлежащем отношении к продукции других сфер. Но в той мере, в какой цена совокупного продукта данной сферы падает ниже его стоимости, падает и цена каждой отдельной его части. Если произведено 6000 арш. холста вместо 4000 и если 12000 шилл. составляют стоимость 6000 арш., то они будут проданы за 8000 шилл. Цена каждого аршина будет 1¹/₃ шилл. вместо 2, т. е. на ¹/₃ ниже его стоимости. Это, стало быть, то же самое, как если бы на производство одного аршина было затрачено на ¹/₃ рабочего времени больше, чем необходимо. При наличии у товара потребительной стоимости падение его цены ниже его стоимости свидетельствует, таким образом, о том, что, хотя на каждую часть продукта было затрачено лишь общественно-необходимое рабочее время {здесь предполагается, что условия производства остаются неизменными}, но на всю эту отрасль производства в целом затрачена излишняя, превышающая необходимую, совокупная масса общественного труда.

Нечто совсем иное представляет собой понижение относительной стоимости товара вследствие изменившихся [381] условий производства. Данный кусок холста, находящийся на рынке, стоил 2 шилл., что равняется, положим, 1 рабочему дню. Но он в любой день может быть воспроизведен за 1 шилл. Так как стоимость определяется общественно-необходимым рабочим временем, а не тем рабочим временем, какое требуется отдельному производителю, то день, понадобившийся производителю для производства 1 арш., равняется лишь половине общественно-определенного дня. Понижение цены аршина его холста с 2 шилл. до 1 шилл., т. е. падение цены аршина холста ниже той стоимости, в которую он ему обошелся, указывает лишь на изменение условий производства, т. е. указывает на то, что само необходимое рабочее время изменилось. Если, с другой стороны, издержки производства холста остаются без изменения, а повышаются издержки производства всех других предметов за исключением золота, т. е. денежного материала, или же издержки производства только определенных предметов, например пшеницы, меди и т. д., одним словом предметов, не входящих в составные части холста, то 1 арш. холста по-прежнему будет равен 2 шилл. Его цена не понизилась бы, но понизилась бы его относительная стоимость, выраженная в пшенице, меди и т. д.

* * *

Относительно той части дохода (в какой-либо отрасли производства, производящей товары, пригодные для индивидуального потребления), которая потребляется в виде дохода какой-нибудь другой отрасли производства, можно утверждать, что спрос равняется ее собственному предложению (поскольку производство ведется в надлежащей пропорциональности). Это то же самое, как если бы каждая из данных отраслей производства сама потребляла эту часть своего дохода. Здесь налицо только формальный метаморфоз товара: Т — Д — Т'. Холст — деньги — пшеница.

В обоих товарах, обмениваемых друг на друга, здесь представлена только часть присоединенного за год нового труда. Но ясно, во-первых, что этот обмен, при котором каждый из двух производителей потребляет в товаре другого часть своего продукта, представляющую доход, имеет место только в тех отраслях производства, где производятся предметы потребления, т. е. такие предметы, которые непосредственно входят в индивидуальное потребление и на которые поэтому доход может затрачиваться как доход. Во-вторых, столь же ясно и следующее: только для этой части обмена продуктов правильно, что предложение со стороны производителя равно его спросу на другие продукты, какие он хочет потребить. Здесь в действительности дело идет лишь о простом товарообмене. Вместо того чтобы самому производить свои жизненные средства, он производит жизненные средства для другого, а этот другой производит жизненные средства для него. Здесь не заключено никакого отношения дохода к капиталу. Доход в одной форме предметов потребления обменивается на доход в другой форме предметов потребления, т. е. на деле предметы потребления обмениваются на предметы потребления. Процесс их обмена определяется не тем, что оба они — доход, а тем, что оба они — предметы потребления. То обстоятельство, что со стороны своей формы они являются доходом, здесь совсем не играет роли. Правда, это обстоятельство обнаруживается в потребительной стоимости взаимно обмениваемых товаров, в том, что оба они входят в индивидуальное потребление, но это, опять-таки, означает только то, что одна часть предметов потребления обменивается на другую часть предметов потребления.

Форма дохода может проявить себя или выступить на передний план только там, где ей противостоит форма капитала. Но даже и в рассматриваемом нами случае неверно то, что утверждают Сэй[80] и другие вульгарные экономисты, а именно, что если А не может продать свой холст, т. е. ту часть своего холста, которую он сам хочет потребить как доход, или если он может продать его только ниже его цены, то это происходит потому, что В, С и т. д. произвели слишком мало пшеницы, мяса и т. д. Это может произойти потому, что они их произвели в недостаточном количестве. Но это может произойти и потому, что А произвел слишком много холста; ибо даже если предположить, что В, C и т. д. имеют достаточно пшеницы и т. д., чтобы купить у А весь его холст, то всё же они не покупают его по той причине, что ими потребляется только определенное количество холста. Или же это может произойти еще и потому, что А произвел холст в количестве, превышающем ту часть их дохода, которая вообще может быть истрачена на материалы для одежды, потому вообще, стало быть, что каждый может тратить в качестве дохода только определенное количество своего продукта, а производство холста у А предполагает больший доход, чем тот, который вообще имеется налицо. Но там, где дело идет лишь об обмене дохода на доход, смешно предполагать, что предметом спроса является не потребительная стоимость продукта, а количество этой потребительной стоимости, т. е. опять забывать, что в этом обмене дело идет лишь об удовлетворении потребностей, а не о количестве, которое имеется в виду, когда речь идет о меновой стоимости.

Однако каждый предпочитает иметь побольше какого-нибудь продукта, а не поменьше! Если это соображение должно разрешить затруднение, то [382] абсолютно непонятно, почему производитель холста, вместо того чтобы обменивать свой холст на другие предметы потребления и нагромождать эти последние en masse^{37}, не прибегает к более простому процессу — к потреблению части своего дохода в излишнем холсте. Почему он вообще превращает свой доход из формы холста в другие формы? Потому, что кроме потребности в холсте ему надо удовлетворить и другие потребности. Почему он потребляет сам только определенную часть холста? Потому, что только количественно определенная часть холста имеет для него потребительную стоимость. Но то же самое относится также к В, С и т. д. Если В продает вино, С — книги, a D — зеркала, то каждый из них, может быть, предпочитает потребить излишек своего дохода в своем собственном продукте, в вине, книгах, зеркалах, а не в холсте. Стало быть, нельзя сказать, что если А свой доход, состоящий из холста, совсем не может превратить (или не может превратить соответственно его стоимости) в вино, книги, зеркала, то это с абсолютной необходимостью означает, что произведено слишком мало вина, книг, зеркал. Но еще более смешно изображать этот обмен дохода на доход — эту одну только часть товарного обмена — как весь товарный обмен в целом.

Итак, одну часть продукта мы разместили. Одна часть предметов потребления переходит из рук в руки в среде самих производителей этих предметов потребления. Каждый из этих производителей потребляет часть своего дохода (прибыли и заработной платы) не в своем собственном продукте, а в продукте другого, и он может это делать лишь постольку, поскольку другой тоже потребляет вместо своего собственного продукта чужой пригодный для потребления продукт. Это то же самое, как если бы каждый потребил ту часть своего пригодного для потребления продукта, в которой представлен его собственный доход.

Но что касается всех остальных продуктов, то здесь вступают в действие более сложные отношения, и только здесь обмениваемые товары противостоят друг другу как доход и капитал — стало быть, не только как доход.

Прежде всего нужно различать следующее. Во всех отраслях производства часть совокупного продукта представляет доход, т. е. присоединенный (в течение года) труд: прибыль и заработную плату. {Рента, процент и т. д. — это части прибыли; доход негодяя-чинуши составляет часть прибыли и заработной платы; доход других непроизводительных работников является той частью прибыли и заработной платы, которую они покупают на свой непроизводительный труд; он, стало быть, не увеличивает продукта, существующего в виде прибыли и заработной платы, а только определяет, какую долю этого продукта потребляют эти непроизводительные работники и какую — сами рабочие и капиталисты.} Но только в некоторых сферах производства доля продукта, представляющая доход, может непосредственно in natura стать составной частью дохода, т. е. может по своей потребительной стоимости быть потреблена как доход. Все продукты, представляющие только средства производства, могут быть потреблены как доход не in natura, не в своей непосредственной форме, а только по своей стоимости. Но эта стоимость должна быть потреблена в тех отраслях производства, которые производят предметы непосредственного потребления. Часть средств производства может служить в качестве того или иного предмета непосредственного потребления в зависимости от применения: например, лошадь, телега и т. д. Часть предметов непосредственного потребления может служить в качестве средств производства, как, например, хлеб для производства водки, пшеница в качестве семян и т. д. Почти все предметы потребления сами могут снова входить в процесс производства в виде отбросов потребления, как, например, изношенные и полусгнившие тряпки холста, используемые в производстве бумаги. Но никто не производит холст для того, чтобы он в виде тряпок служил сырьем для бумаги. Эту форму он приобретает только после того, как продукт ткачества вошел как таковой в потребление. Лишь в виде отбросов этого потребления, в виде остатка и продукта процесса потребления он может затем снова войти в другую сферу производства как средство производства. Следовательно, этот случай сюда не относится.

Итак, существуют такие продукты, которые в своей представляющей доход части могут быть потреблены своими собственными производителями только по своей стоимости, а не по своей потребительной стоимости, так что эти производители, для того чтобы потребить ту часть своих продуктов, например машин, в которой представлена заработная плата и прибыль, должны ее продать, поскольку этими машинами как таковыми они не могут непосредственно удовлетворить ни одной индивидуальной потребности. Продукты эти равным образом не могут быть потреблены производителями других продуктов, не могут войти в их индивидуальное потребление, не могут, следовательно, принадлежать к числу тех продуктов, на которые они тратят свой доход, так как это противоречит потребительной стоимости этих товаров, по самой природе своей исключающей индивидуальное потребление. Таким образом, производители этих непригодных для непосредственного потребления продуктов могут потреблять только их меновую стоимость; т. е. они должны предварительно превратить их в деньги, чтобы затем обратно превратить эти деньги в товары, пригодные для непосредственного потребления. Но кому же они должны [383] продать эти продукты? Производителям других непригодных для индивидуального потребления продуктов? В таком случае они лишь получат один непригодный для непосредственного потребления продукт вместо другого. Но ведь мы предположили, что эта часть продуктов образует их доход, что они продают их для того, чтобы потребить их стоимость в виде предметов потребления. Следовательно, они могут продать эти продукты только производителям продуктов, пригодных для индивидуального потребления.

Эта часть товарного обмена представляет обмен капитала одного лица на доход другого или дохода одного лица на капитал другого. Только одна часть совокупного продукта производителя предметов потребления представляет доход; другая часть представляет постоянный капитал. Эту последнюю часть он не может ни сам потребить, ни обменять на пригодные для непосредственного потребления продукты других производителей. Он не может ни потребить in natura потребительную стоимость этой части своего продукта, ни потребить ее стоимость, обменяв ее на другие предметы потребления. Напротив, он должен обратно превратить ее в натуральные элементы своего постоянного капитала. Он должен эту часть своего продукта потребить производственно, т. е. потребить как средство производства. Но его продукт по своей потребительной стоимости может войти только в индивидуальное потребление; поэтому производитель этого продукта не может обратно превратить его in natura в его собственные элементы производства. Природа потребительной стоимости этого продукта исключает производственное потребление. Поэтому производитель такого продукта может производственно потребить только стоимость своего продукта — путем продажи его производителям вышеупомянутых элементов производства этого продукта. Эту часть своего продукта он не может потребить in natura; не может он также потребить ее стоимость посредством обмена на другие индивидуально потребляемые продукты. Совершенно так же, как эта часть его продукта не может войти в его собственный доход, она не может быть возмещена и из дохода производителей других индивидуально потребляемых продуктов, ибо это было бы возможно только в том случае, если бы он обменял свой продукт на их продукт, т. е. если бы он проел стоимость своего продукта, что, по предположению, не имеет места. Но так как эта часть его продукта, подобно другой его части, которую он потребляет как доход, по своей потребительной стоимости может быть потреблена только как доход, должна войти в индивидуальное потребление и не может возместить постоянный капитал, то она должна войти в доход производителей продуктов, непригодных для непосредственного потребления, должна быть обменена на ту часть их продуктов, стоимость которой они могут потребить, или которая представляет их доход.

Если рассматривать этот обмен со стороны каждого его участника в отдельности, то для A, производителя предмета потребления, обмен этот представляет Превращение капитала в капитал. Часть своего совокупного продукта, равную стоимости содержащегося в нем постоянного капитала, производитель А превращает путем этого обмена обратно в ту натуральную форму, в какой она может функционировать как постоянный капитал. Как до обмена, так и после него она по своей стоимости представляет только постоянный капитал. Наоборот, для B, производителя продукта, непригодного для непосредственного потребления, вышеуказанный обмен представляет только превращение дохода из одной формы в другую. Часть своего совокупного продукта, образующую его доход, т. е. ту часть совокупного продукта, в которой представлен вновь присоединенный труд этой сферы производства (необходимый и прибавочный), производитель В впервые превращает здесь в такую натуральную форму, в которой он может потребить ее как доход. Как до обмена, так и после него эта часть продукта по своей стоимости представляет только его доход.

Если рассматривать это отношение с обеих сторон одновременно, то А обменивает свой постоянный капитал на доход В, а В обменивает свой доход на постоянный капитал А. Доход В возмещает постоянный капитал А, а постоянный капитал А возмещает доход В.

В самом обмене {если не говорить о том, какие цели преследуют при этом участники обмена} противостоят друг другу только товары и происходит простой обмен товаров, которые относятся друг к другу только как товары и для которых обозначения «доход» и «капитал» безразличны. Только различный характер потребительной стоимости этих товаров показывает, что одни из них могут служить лишь для производственного потребления, а другие — лишь для индивидуального потребления и могут войти в него. Но различие способов применения различных потребительных стоимостей различных товаров относится к области потребления и не имеет никакого касательства к процессу обмена их как товаров. Совершенно иначе обстоит дело, когда капитал капиталиста превращается в заработную плату, а труд превращается в капитал. Здесь товары противостоят друг другу не как простые товары, но капитал выступает как капитал. В только что рассмотренном обмене продавец и покупатель противостоят друг другу лишь как продавец и покупатель, лишь как простые товаровладельцы.

Далее, ясно: всякий продукт, предназначенный исключительно для индивидуального потребления, или всякий продукт, входящий в индивидуальное потребление, — в той мере, в какой он входит в это потребление, — может быть обменен только на доход. То обстоятельство, что он не может быть потреблен производственно, как раз и означает, что он может быть потреблен лишь как доход, т. е. только индивидуально. {Как было замечено выше, мы здесь отвлекаемся от превращения прибыли в капитал.}

Предположим, что А является производителем какого-нибудь продукта, потребляемого только индивидуально, и что его доход равняется одной трети его совокупного продукта, а его постоянный капитал — двум третям. Первую треть он, согласно предположению, потребляет сам, — безразлично, [384] целиком ли in natura или только частично или же совсем не потребляет ее in natura, а потребляет ее стоимость в виде других предметов потребления; в последнем случае продавцы этих предметов потребления потребляют свой собственный доход в виде продукта А. Таким образом, та часть предметов потребления, в которой представлен доход их производителей, потребляется ими либо непосредственно, либо косвенно, посредством взаимного обмена нужных им для потребления продуктов. В отношении этой части происходит, следовательно, обмен, дохода на доход. Здесь имеет место то же самое, как если бы А представлял производителей всех предметов потребления. Одну треть всей массы этих продуктов, — т. е. часть, представляющую его доход, — он потребляет сам. Но эта часть представляет в точности то количество труда, которое категория А в течение года присоединила к своему постоянному капиталу, а это количество равно всей сумме заработных плат и прибылей. произведенных категорией А в течение года.

Остальные две трети совокупного продукта категории А равняются стоимости постоянного капитала; они, следовательно, должны быть возмещены продуктом годового труда категории В, которая доставляет продукты, непригодные для индивидуального потребления и входящие только в производственное потребление, входящие в процесс производства в качестве средств производства. Но так как эти две трети совокупного продукта А совершенно так же, как первая его треть, должны войти в индивидуальное потребление, то они вымениваются производителями категории В на ту часть их продукта, в которой представлен их доход. Таким образом, категория А постоянную часть своего совокупного продукта обменяла на продукты, имеющие первоначальную натуральную форму этой постоянной части, обратно превратила ее во вновь созданные продукты категории В, а категория В уплатила лишь той частью своего продукта, в которой представлен ее доход, но которую она сама может потребить только в виде продуктов категории А. Она, следовательно, на деле уплатила своим вновь присоединенным трудом, полностью представленным в той части продукта В, которая обменивается на последние две трети продукта А. Таким образом, весь продукт А обменивается на доход, или целиком входит в индивидуальное потребление. С другой стороны (так как, согласно предположению, превращение дохода в капитал остается здесь вне рассмотрения, принимается равным нулю), весь доход общества расходуется на продукт А; ибо производители А потребляют свой доход в виде продуктов А, и то же самое делают производители категории В. Других же категорий кроме этих не существует.

Продукт А потребляется целиком несмотря на то, что две трети его содержат постоянный капитал и не могут быть потреблены производителями А, а должны быть обратно превращены в натуральную форму элементов производства этого продукта. Совокупный продукт А равен совокупному доходу общества. А совокупный доход общества представляет сумму рабочего времени, которую оно в течение года присоединило к имеющемуся постоянному капиталу. Итак, хотя совокупный продукт А только на ¹/₃ состоит из вновь присоединенного труда, а на ²/₃— из прошлого и подлежащего возмещению труда, он все же может быть целиком куплен на вновь присоединенный труд, так как ²/₃ этого совокупного годового труда должны быть потреблены не в виде их собственных продуктов, а в виде продуктов А. Продукт А возмещается вновь присоединенным трудом, на ²/₃ превышающим тот вновь присоединенный труд, который содержится в нем самом, потому что эти ²/₃ представляют собой присоединенный труд В, а В может потребить эти ²/₃ только индивидуально, в виде продуктов А, подобно тому как А может потребить эти же самые ²/₃ только производственно, в виде продуктов В. Таким образом, совокупный продукт А, во-первых, может быть целиком потреблен как доход, и вместе с тем может быть возмещен его постоянный капитал. Или, точнее, совокупный продукт А целиком потребляется как доход только потому, что ²/₃ его возмещаются производителями постоянного капитала, которые лишены возможности потреблять in natura представляющую их доход часть их продукта, а должны потреблять ее в виде продуктов А, т. е. посредством обмена на ²/₃ А.

Итак, мы разместили последние ²/₃ А.

Ясно, что дело нисколько не меняется, если существует третья категория С, продукты которой пригодны как для производственного, так и для индивидуального потребления, как, например, рожь, служащая пищей человеку или кормом для скота, либо же идущая на семена или на выпечку хлеба, а также телеги, лошади, скот и т. д. В той части, в какой эти продукты входят в индивидуальное потребление, они должны быть прямо или косвенно потреблены как доход их собственными производителями или производителями (прямо или косвенно) той части постоянного капитала, которая в них содержится. В этом случае они, следовательно, относятся к категории А. В той части, в какой они не входят в индивидуальное потребление, они относятся к категории В.

Процесс обмена этого второго рода, где обменивается не доход на доход, а капитал на доход и где весь постоянный капитал должен в конечном счете свестись к доходу, следовательно к вновь присоединенному труду, — может быть представлен двояко. Пусть продуктом А будет, например, холст. Две трети холста, равные постоянному капиталу А, — или их стоимость, — оплачивают пряжу, машины, вспомогательные материалы. Но фабрикант пряжи и фабрикант машин [385] могут потребить из этого продукта лишь такое количество, какое представляет их собственный доход. Фабрикант холста оплачивает полную цену пряжи и машин двумя третями своего продукта. Этим он возместил прядильщику и машиностроителю весь их продукт, вошедший в качестве постоянного капитала в холст. Но этот совокупный продукт прядильщика и машиностроителя сам равен постоянному капиталу и доходу, равен сумме двух частей: присоединенному прядильщиком и машиностроителем труду плюс другая часть, представляющая стоимость их собственных средств производства, т. е. для прядильщика — стоимость льна, смазочного масла, машин, угля и т. д., а для машиностроителя — стоимость угля, железа, машин и т. д. Таким образом, две трети холста, равные постоянному капиталу А, возместили совокупный продукт прядильщика и машиностроителя, их постоянный капитал плюс присоединенный ими труд, их капитал плюс их доход. Но прядильщик и машиностроитель могут потребить в виде продуктов А только свой доход. После вычета той части ²/₃ А, которая равняется их доходу, они остатком оплачивают свое сырье и свои машины. Но производителям этого сырья и этих машин, согласно предположению, уже не приходится возмещать никакого постоянного капитала. Из их продукта в продукт A, а следовательно и в продукты, служащие средством для производства А, может войти лишь столько, сколько А в состоянии оплатить. Но А двумя третями своего продукта может оплатить лишь столько, сколько В может купить на свой доход, т. е. столько, сколько дохода, вновь присоединенного труда, представлено в продукте, обмениваемом В. Если бы производители последних элементов производства А должны были продавать прядильщику [и машиностроителю] такое количество своего продукта, которое представляло бы часть их собственного постоянного капитала, представляло бы больше чем труд, присоединенный ими к своему постоянному капиталу, то в уплату они не могли бы принять продукт A, потому что часть этого продукта они не могли бы потребить. Следовательно, здесь имеет место противоположный случай.

Пойдем теперь в обратном направлении. Предположим, что весь холст равен 12 дням. Продукт льновода, железоделателя и т. д. равен 4 дням; продукт этот продается прядильщику и машиностроителю, которые присоединяют к нему еще 4 дня; они, в свою очередь, продают его ткачу, который присоединяет к нему еще 4 дня. Одну треть своего продукта ткач, изготовляющий холст, может потребить сам; 8 дней возмещают ему его постоянный капитал и оплачивают продукт прядильщика и машиностроителя; эти последние могут из 8 дней потребить 4, а остающимися 4 днями они платят льноводу и т. д. и возмещают таким путем свой постоянный капитал; льновод, железоделатель и т. д. последними 4 днями, овеществленными в холсте, должны возместить себе только свой труд.

Несмотря на то, что доход во всех трех случаях предполагается одинаковым (равным 4 дням), он в различной пропорции входит в продукты трех классов производителей, участвующих в производстве продукта А. У ткача он составляет ¹/₃ его продукта (¹/₃ от 12), у прядильщика и машиностроителя — ¹/₂ его продукта (¹/₂ от 8), у льновода он равен его продукту, равен 4 дням. По отношению же к совокупному продукту доход всех этих производителей совершенно одинаков: он равен ¹/₃ от 12, т. е. 4 дням. Но у ткача вновь присоединенный труд прядильщика, машиностроителя и льновода выступает как постоянный капитал; у прядильщика и машиностроителя вновь присоединенный ими самими и льноводом труд выступает как совокупный продукт, а рабочее время льновода — как постоянный капитал. Это явление, имеющее место в отношении постоянного капитала, прекращается у льновода. Поэтому, например, прядильщик может применять машины, вообще постоянный капитал, в такой же пропорции, как ткач. Например, в пропорции ¹/₃:²/₃. Но, во-первых, сумма (совокупная сумма) капитала, примененного в прядении, должна быть меньше, чем сумма капитала, примененного в ткачестве, потому что в ткачество входит как постоянный капитал весь продукт прядения. Во-вторых, если у прядильщика точно так же существует отношение ¹/₃:²/₃, то его постоянный капитал будет равен ¹⁶/₃, а его присоединенный труд — ⁸/₃; первый будет равен 5¹/₃ рабочего дня, а второй — 2²/₃ рабочего дня. В этом случае относительно больше рабочих дней будет содержаться в той отрасли, которая доставляет ему лен и т. д. Вместо 4 дней он должен будет здесь заплатить поэтому за вновь присоединенное рабочее время 5¹/₃ дня.

Само собой понятно, что новым трудом должна быть возмещена только та часть постоянного капитала категории А, которая у А входит в процесс образования стоимости, т. е. потребляется во время процесса труда этого А. Целиком входят в процесс образования стоимости сырье, вспомогательные материалы и износ основного капитала. Остальная часть основного капитала не входит в этот процесс, а потому и не подлежит возмещению.

Значительная часть наличного постоянного капитала, — ее величина определяется отношением основного капитала к совокупному капиталу, — не подлежит, стало быть, ежегодному возмещению новым трудом. Поэтому масса [ежегодно возмещаемой стоимости основного капитала], хотя она и может быть большой (в абсолютных цифрах), все же не велика по отношению к совокупному (годовому) продукту. Вся же указанная выше часть постоянного капитала в категориях А и В, участвующая в определении нормы прибыли (при данной прибавочной стоимости), не входит в качестве определяющего элемента в фактическое воспроизводство основного капитала. Чем больше эта часть по отношению к совокупному капиталу, чем в большем масштабе применяется в производстве наличный, уже имеющийся основной капитал, — тем больше будет фактическая масса воспроизводства, идущая на возмещение изношенного основного капитала; но по сравнению с совокупным капиталом масса этого воспроизводства может быть относительно небольшой.

Предположим, что время воспроизводства (среднее) всех видов основного капитала равно 10 годам. [386] Допустим, что различные виды основного капитала оборачиваются в 20, 17, 15, 12, 11, 10, 8, 6 лет, в 4, 3, 2, 1, ⁴/₆ и ²/₆ года (всего 14 видов), — тогда основной капитал в среднем совершал бы один оборот в 10 лет[81].

Следовательно, в среднем основной капитал подлежал бы возмещению в 10 лет. Если весь основной капитал составляет ¹/₁₀ совокупного капитала, то подлежащая ежегодному возмещению одна десятая часть основного капитала составляла бы только ¹/₁₀₀ совокупного капитала.

Если основной капитал составляет ¹/₃ совокупного капитала, то ежегодно подлежит возмещению ¹/₃₀ совокупного капитала.

Но сравним теперь между собой основные капиталы, имеющие различные периоды воспроизводства, например основной капитал, требующий для своего воспроизводства 20 лет, в противоположность капиталу, требующему для этого. Уз года.

Из основного капитала, который воспроизводится в течение 20 лет, ежегодно подлежит возмещению только ¹/₂₀. поэтому, если он составляет ¹/₂ совокупного капитала, то ежегодно должна быть возмещаема только ¹/₄₀ часть последнего, а если он составляет даже ⁴/₅ всего капитала, то ежегодно подлежит возмещению только ⁴/₁₀₀, т. е.- ¹/₂₅ всего капитала. Напротив, если основной капитал, требующий для своего воспроизводства ²/₆ года, т. е. оборачивающийся три раза в год, составляет только ¹/₁₀ капитала, то основной капитал должен возмещаться три раза в год; тем самым ежегодно возмещаются ³/₁₀, т. е. почти ¹/₃ совокупного капитала. В среднем, чем больше основной капитал по отношению к совокупному капиталу, тем больше его относительное (не абсолютное) время воспроизводства, а чем он меньше, тем короче его относительное время воспроизводства. При ручном производстве инструмент образует гораздо меньшую часть капитала, чем машины при машинном, производстве. Но ремесленный инструмент изнашивается гораздо быстрее, чем машина.

Хотя с возрастанием абсолютной величины основного капитала возрастает абсолютная величина его воспроизводства — или его износ, — относительная величина его воспроизводства в большинстве случаев уменьшается, поскольку время оборота основного капитала, длительность его существования, в большинстве случаев возрастает пропорционально его размерам. Это доказывает, между прочим, что масса труда, воспроизводящего машины, или основной капитал, отнюдь не пропорциональна тому труду, который первоначально произвел эти машины (при неизменных условиях производства), так как возмещению подлежит только ежегодный износ. Если производительность труда увеличивается, как это постоянно происходит в этой отрасли, то еще больше уменьшается количество труда, необходимого для воспроизводства этой части постоянного капитала. Правда, сюда надо причислить также и то, что является для машины ее ежедневными средствами потребления (которые, однако, непосредственно не имеют ничего общего с трудом, затрачиваемым в самом машиностроении). Но машина, потребляющая лишь уголь и немного смазочного масла или сала, живет на бесконечно более строгой диете, чем рабочий, — не только тот рабочий, которого она замещает, но и тот, который строит ее самоё.

* * *

Итак, мы разместили продукт всей категории А и часть продукта категории В. Продукт А потребляется полностью: ¹/₃ потребляется его собственными производителями, ²/₃— производителями В, которые не могут потребить свой собственный доход в виде своего собственного продукта. ²/₃ А, в виде которых производители В потребляют ту часть стоимости своего продукта, в которой представлен доход, возмещают вместе с тем производителям A in natura их постоянный капитал, т. е. доставляют им те товары, которые они потребляют производственно. Но тем самым, что продукт А съеден целиком и что ²/₃ А возмещены продуктом В в качестве постоянного капитала, — размещается также и вся та часть совокупного годового продукта, в которой представлен вновь присоединенный в течение года труд. Этот труд не может, следовательно, покупать никакой другой части совокупного продукта. В самом деле, весь присоединенный в течение года труд (если отвлечься от капитализации прибыли) равен труду, содержащемуся в А. Ибо ¹/₃ продукта А, потребляемая его собственными производителями, представляет труд, вновь присоединенный ими за год к ¹/₃А, образующим постоянный капитал категории А. Кроме этого труда, потребляемого ими в виде их собственного продукта, они не выполнили никакого другого труда. Остальные же ²/₃ А, возмещаемые продуктом категории В и потребляемые производителями продукта В, представляют все то рабочее время, которое производители В присоединили к своему собственному постоянному капиталу. Больше они никакого труда не присоединили, и больше им нечего [387] потреблять.

По своей потребительной стоимости продукт А представляет всю ту часть совокупного годового продукта, которая ежегодно поступает в индивидуальное потребление. По своей меновой стоимости он представляет совокупное количество труда, вновь присоединенного производителями в течение года.

Но после всего этого у нас все еще имеется в качестве остатка некоторая третья часть совокупного продукта, составные части которой при своем обмене не могут представлять ни обмена дохода на доход, ни обмена капитала на доход или дохода на капитал. Это — та часть продуктов В, которая представляет постоянный капитал В. Эта часть не входит в доход В; она, стало быть, не может быть возмещена продуктами А или обменена на них, не может, следовательно, также войти как составная часть в постоянный капитал A. Эта часть тоже потребляется, потребляется производственно, в той мере, в какой она — внутри категории В — входит не только в процесс труда, но и в процесс образования стоимости. Таким образом, и эта часть совершенно так же, как и все другие части совокупного продукта, должна быть возмещена в той пропорции, в какой она образует составную часть совокупного продукта, и притом она должна быть возмещена in natura новыми продуктами того же самого рода. С другой стороны, она не возмещается никаким новым трудом. Ибо совокупное количество вновь присоединенного труда равно рабочему времени, содержащемуся в продукте А и возмещаемому полностью только потому, что В потребляет свой доход в двух третях продукта А и доставляет А — в процессе обмена — средства производства взамен всех тех, которые потреблены в сфере А и подлежат возмещению. Ведь первая треть продукта А, потребляемая его собственными производителями, состоит — по своей меновой стоимости — только из ими самими вновь присоединенного труда и не содержит никакого постоянного капитала. Рассмотрим же этот остаток.

Он состоит, во-первых, из постоянного капитала, входящего в сырье, во-вторых, из постоянного капитала, входящего в процесс образования основного капитала, и, в-третьих, из постоянного капитала, входящего во вспомогательные материалы.

Во-первых, сырье. Затраченный на его производство постоянный капитал сводится, во-первых, к основному капиталу, машинам, рабочим инструментам, постройкам и к тем вспомогательным материалам, которые являются средствами потребления для применяемых машин. В отношении пригодной для непосредственного потребления части сырья (такого сырья, как, например, скот, зерновой хлеб, виноград и т. п.) указанного затруднения не возникает. С этой стороны они относятся к классу А. Содержащаяся в них часть постоянного капитала входит в ²/3 постоянной части А, которая обменивается как капитал на непригодные для непосредственного потребления продукты В, или в виде которой В потребляет свой доход. Это вообще относится также и к таким непригодным для непосредственного потребления сырым материалам, которые in natura входят в самый предмет потребления, сколько бы промежуточных ступеней производственных процессов они при этом ни проходили. Та часть льна, которая превращается в пряжу, а затем в холст, входит целиком в предмет потребления.

Но часть этого органического сырья (такого, как дерево, лен, конопля, кожа и т. п.) входит частично прямо в составные элементы самого основного капитала, частично же во вспомогательные материалы последнего. Например, в форме смазочного масла, сала и т. д.

А затем к постоянному капиталу, затрачиваемому на производство сырья, относятся семена. Растительные и животные вещества воспроизводят себя сами: произрастание растений и размножение животных. Под семенами следует понимать собственно семена, затем корм для скота, в виде навоза возвращаемый почве, племенной скот и т. д. Эта значительная часть годового продукта — или постоянной части годового продукта — непосредственно служит самой себе материалом для восстановления [Regeneration], сама себя воспроизводит.

Неорганическое сырье — металлы, камни и т. д. Его стоимость состоит лишь из двух частей, так как здесь отпадают семена, которые представляют сырье в земледелии. Стоимость неорганического сырья состоит только из присоединенного труда и потребленных машин (включая сюда и средства потребления для машин). Таким образом, кроме части продукта, представляющей вновь присоединенный труд и потому входящей в обмен между В и ²/₃ А, возмещению подлежат только износ основного капитала и его средства потребления (каковы уголь, смазочное масло и т. д.). Но из этого неорганического сырья создается главная составная часть постоянного капитала — основной капитал (машины, рабочие инструменты, постройки и т. д.). Поэтому неорганическое сырье возмещает свой постоянный капитал in natura посредством обмена [капитала на капитал].

[388] Во-вторых, основной капитал (машины, постройки, рабочие инструменты, сосуды всякого рода).

Их постоянный капитал состоит 1) из их сырья, металлов, камней, органического сырья (такого, как дерево, ремни, канаты и т. д.). Но если это их сырье образует их (машин, инструментов, построек и т. д.) сырой материал, то сами они, в качестве орудий труда, входят в процесс добывания этого сырого материала. Поэтому они возмещают друг друга in natura. Железоделатель должен возместить машину, машиностроитель — железо. В каменоломне происходит износ машин, а в фабричном здании — износ строительного камня и т. д. 2) Износ машиностроительных машин, которые сами должны быть возмещены в течение определенного периода времени новым продуктом этого же рода. А продукт того же рода может, естественно, возместить сам себя. 3) Средства потребления для машины (вспомогательные материалы). Машины потребляют уголь, но и уголь потребляет машины и т. д. В форме сосудов, труб, рукавов и т. д. машины всякого рода входят в производство средств потребления для машин, как, например, в производство сала, мыла, газа {для освещения}. Следовательно, также и здесь продукты каждой из этих сфер взаимно входят в постоянный капитал каждой другой соответствующей сферы и поэтому возмещают друг друга in natura.

Если рабочий скот причислять к машинам, то у него подлежит возмещению корм и, при известных условиях, стойло (здание). Но если корм входит в производство скота, то и скот входит в производство корма.

В-третьих, вспомогательные материалы. Часть из них, как, например, смазочное масло, мыло, сало, газ и т. д., нуждается в сырье. С другой стороны, в форме удобрений и т. п. они отчасти снова входят в процесс образования этого сырья. Уголь необходим для выработки газа, но газовое освещение, в свою очередь, употребляется при производстве угля, и т. д. Другие вспомогательные материалы состоят лишь из вновь присоединенного труда и основного капитала (машины, сосуды и т. п.). Уголь должен возмещать износ паровой машины, применяемой при его производстве. Но паровая машина потребляет уголь. Уголь сам входит в средства производства угля. Таким образом, он здесь сам возмещает себя in natura. Его перевозки по железной дороге входят в издержки производства угля, но уголь, в свою очередь, входит в издержки производства паровозов.

В дальнейшем следует еще кое-что добавить специально о химических заводах, которые все в той или иной мере приготовляют вспомогательные материалы, сырье для сосудов (например, стекло, фарфор), а также предметы, входящие непосредственно в потребление.

Все красящие вещества представляют собой вспомогательные материалы. Но они входят в продукт не только по своей стоимости, как, например, потребленный на фабрике уголь входит в хлопчатобумажную ткань, а воспроизводят себя в приобретаемой продуктом форме (в его окраске).

Вспомогательные материалы или являются средствами потребления для машин, — и тут они служат либо горючим для двигателя, либо средством, применяемым в целях уменьшения трения рабочей машины и т. д., как, например, сало, мыло, смазочное масло и т. д., — или же они представляют собой вспомогательный материал при постройках, как, например, цемент и пр. Или, наконец, они служат вспомогательными материалами, необходимыми вообще для осуществления процессов производства, как, например, освещение, отопление и т. д. (в этом случае они — вспомогательные материалы, необходимые самим рабочим для того, чтобы рабочие могли работать).

Или это такие вспомогательные материалы, которые входят в процесс образования сырья, каковы удобрения всякого рода и все химические продукты, поглощаемые сырьем.

Или это такие вспомогательные материалы, которые входят в готовый продукт: краски, лаки и т. п.

* * *

Результат, стало быть, таков:

А возмещает свой собственный постоянный капитал, составляющий ²/₃ продукта, посредством обмена на ту часть непригодных для индивидуального потребления продуктов В, в которой представлен доход В, т. е. труд, вновь присоединенный в категории В в течение года. Но А не возмещает постоянного капитала В. Категория В должна со своей стороны возместить in natura этот постоянный капитал новыми продуктами того же самого рода. Но у нее не остается никакого рабочего времени для того, чтобы возместить их. Ибо все вновь присоединенное ею рабочее время образует ее доход и представлено, следовательно, той частью продукта В, которая входит в А как постоянный капитал. Как же возмещается постоянный капитал В?

Он возмещается отчасти посредством собственного (растительного или животного) воспроизводства, как это имеет место во всей области земледелия и скотоводства; отчасти — посредством обмена in natura частей одного постоянного капитала на части другого постоянного капитала, причем продукт одной сферы входит в другую в качестве сырья или средства производства, и наоборот. Здесь, стало быть, продукты различных сфер производства, [389] различные сорта постоянного капитала, входят взаимно друг в друга in natura в качестве условий производства.

Производители продуктов, непригодных для индивидуального потребления, являются производителями постоянного капитала для производителей индивидуально потребляемых продуктов. Но в то же время их продукты взаимно служат им элементами или факторами их собственного постоянного капитала. Это значит, что они производственно потребляют продукты друг друга.

Весь продукт Aпотребляется индивидуально. Следовательно, и весь содержащийся в нем постоянный капитал. ¹/₃A потребляют производители А, ²/₃А — производители продуктов В, непригодных для индивидуального потребления. Постоянный капитал А возмещается продуктами В, образующими доход В. Это на деле единственная часть постоянного капитала, возмещаемая вновь присоединенным трудом, и она возмещается этим трудом потому, что то количество продуктов В, которое представляет труд, вновь присоединенный в категории В, не потребляется категорией В, а, напротив, потребляется производственно категорией А, в то время как категория В потребляет ²/₃ А индивидуально.

Пусть А будет равно 3 рабочим дням; тогда, согласно предположению, его постоянный капитал будет равен 2 рабочим дням. В возмещает ²/₃ продукта А, доставляет, следовательно, непригодные для индивидуального потребления продукты, равные 2 рабочим дням. Теперь у нас съедены 3 рабочих дня, остаются 2. Другими словами, два прошлых рабочих дня в А возмещены двумя рабочими днями, вновь присоединенными в В, но только потому, что два рабочих дня, вновь присоединенные в В, потребляются по стоимости в продукте А, а не в самом продукте В.

Постоянный капитал категории В в той мере, в какой он вошел в совокупный продукт В, также должен быть возмещен in natura новыми продуктами того же рода, следовательно продуктами, необходимыми для производственного потребления категории В. Но возмещается он не новым рабочим временем, хотя и продуктами рабочего времени, вновь затраченного в течение года.

Пусть в совокупном продукте В весь постоянный капитал составляет ²/3. Тогда, если вновь присоединенный труд (равный сумме заработной платы и прибыли) равняется 1, прошлый труд, служивший ему материалом труда и средством труда, будет равен 2. Как же возмещаются эти 2? Отношение между переменным и постоянным капиталом может быть очень различным внутри различных сфер производства категории В. Но среднее отношение, согласно предположению, равно ¹/₃:²/₃, или 1:2. Каждый из производителей категории В имеет перед собой ²/₃ своего продукта — например, угля, железа, льна, машин, скота, пшеницы (а именно, той части скота и пшеницы, которая не входит в индивидуальное потребление) и т. д., — элементы производства которых должны быть возмещены, или которые должны быть обратно превращены в натуральную форму своих элементов производства. Но все эти продукты сами входят опять в производственное потребление. Пшеница (в качестве семян) является вместе с тем снова своим собственным сырьем, часть выращенного скота возмещает потребленный скот, т. е. возмещает самоё себя. Таким образом, в этих сферах производства категории В (в земледелии и скотоводстве) часть их продукта будет в своей собственной натуральной форме возмещать свой собственный постоянный капитал. Часть этого продукта не поступает, стало быть, в обращение (по крайней мере, она не обязательно должна поступить в обращение и может поступить в него лишь формально). Другие из этих продуктов, как, например, лен, конопля и т. д… уголь, железо, дерево, машины, входят частично как средства производства в свое собственное производство. Подобно семенам в земледелии, уголь входит в производство угля, а машина — в производство машины. Часть продукта, состоящего из машин и угля, и притом часть из той доли этого продукта, в которой представлен его постоянный капитал, возмещает, стало быть, самоё себя и лишь меняет свое место в процессе производства. Она перестает быть продуктом и становится своим собственным средством производства.

Другие части этих и других продуктов взаимно входят друг в друга как элементы производства: машина — в железо и дерево, дерево и железо — в машину, смазочное масло — в машину, а машина — в смазочное масло, уголь — в железо, железо (в качестве рельсового пути и т. д.) — в уголь и т. д. Таким образом, в той мере, в какой ²/3 этих продуктов категории В не возмещают себя сами, т. е. не входят в своей натуральной форме опять в свое собственное производство, — так что, следовательно, часть продуктов В непосредственно потребляется производственно своими собственными производителями, подобно тому как часть продуктов А непосредственно потребляется индивидуально своими собственными производителями, — в той мере, стало быть, в какой это здесь не имеет места, продукты производителей категории В взаимно возмещают друг друга в качестве средств производства. Продукт производителя а входит в производственное потребление производителя b, а продукт производителя b— в производственное потребление производителя а, или окольным путем: продукт производителя а входит в производственное потребление производителя b, продукт этого последнего — в производственное потребление производителя с, а продукт производителя с — в производственное потребление производителя а. Таким образом, то, что в одной сфере производства категории В потребляется как постоянный капитал, в другой сфере производится вновь, а то, что потребляется в этой последней, производится в первой. То, что в одной сфере перешло из формы машины и угля в форму железа, перешло в другой сфере из формы железа и угля в форму машины, и т. д.

[390] Необходимо, чтобы постоянный капитал категории В был возмещен в своей натуральной форме. Если рассматривать совокупный продукт категории В, то он представляет как раз весь постоянный капитал во всех его натуральных формах. И в тех случаях, когда продукт какой-либо особой сферы категории В не может возместить in natura свой собственный постоянный капитал, покупка и продажа, переход из рук в руки ставит здесь все опять на свое место.

Итак, здесь происходит возмещение постоянного капитала постоянным капиталом; поскольку это не совершается непосредственно, без обмена, постольку здесь перед нами обмен капитала на капитал, т. е. — по потребительной стоимости — обмен продуктов на продукты, которые взаимно входят в их соответственные процессы производства, так что каждый из этих продуктов производственно потребляется производителями соответствующего другого продукта.

Эта часть капитала не сводится ни к прибыли, ни к заработной плате. Она не содержит никакого вновь присоединенного труда. Она не обменивается на доход. Она ни прямо, ни косвенно не оплачивается потребителями. Опосредствовано ли купцами (т. е. купеческими капиталами) это взаимное возмещение капиталов или не опосредствовано, — от этого дело ничуть не меняется.

Но раз эти продукты (машины, железо, уголь, дерево и т. д., взаимно возмещающие друг друга) являются новыми продуктами, раз они продукты труда последнего года, — ведь пшеница, служащая в качестве семян, совершенно так же является продуктом нового труда, как и пшеница, входящая в индивидуальное потребление, и т. д., — то как можно утверждать, что в этих продуктах не содержится никакого вновь присоединенного труда? И разве, кроме того, их форма не показывает весьма убедительно как раз обратное? Если этого не видно на пшенице или на скоте, то машина, ее форма, прямо свидетельствует о труде, превратившем ее из железа и т. д. в машину. И т. д.

Эта проблема разрешена раньше^{38}. Нет надобности возвращаться здесь снова к этому вопросу.

{Неправилен, стало быть, тезис А. Смита, что размеры торговли между одними «деловыми людьми» и другими должны быть равны размерам торговли между «деловыми людьми» и потребителями (под последними следует подразумевать непосредственных потребителей, а не производственных потребителей, которые сами причисляются Смитом к категории «деловых людей»). Этот тезис покоится на том его неверном положении, согласно которому весь продукт сводится к доходу, и на деле означает только то, что часть товарного обмена, образуемая обменом между капиталом и доходом, равняется совокупному обмену товаров. Поэтому столь же неправильны, как этот тезис, также и те практические выводы, которые делает из него Тук применительно к денежному обращению (в особенности применительно к соотношению денежной массы, обращающейся между «деловыми людьми», и денежной массы, обращающейся между «деловыми людьми» и потребителями).

Если в качестве последнего «делового человека», противостоящего потребителю, мы возьмем купца, покупающего продукты А, то продукты эти покупаются у него на доход производителей А (равный ¹/₃ А) и на доход производителей В (равный ²/₃ А). Эти доходы возмещают ему его купеческий капитал, Сумма этих доходов должна покрыть его капитал. (Прибыль, выручаемая этой канальей, должна получаться в результате того, что часть А он удерживает для самого себя и меньшее количество А продает по стоимости всего А. Дело совершенно не меняется от того, считать ли эту каналью необходимым агентом производства или же паразитически вклинивающимся сибаритом.) Этот обмен, совершающийся между «деловым человеком», торгующим продуктом А, и потребителем этого продукта, покрывает по своей стоимости обмен между тем, кто торгует продуктом А, и всеми теми, кто участвовал в производстве продукта А, покрывает, следовательно, все сделки, имевшие место между этими производителями в их собственной среде.

Купец покупает холст. Это — последняя сделка между одним «деловым человеком» и другим. Ткач, изготовляющий холст, покупает пряжу, машины, уголь и т. д. Это — предпоследняя сделка между одним «деловым человеком» и другим. Прядильщик покупает лен, машины, уголь и т. д. Это — сделка между одним «деловым человеком» и другим, предшествующая предпоследней. Льновод и машиностроитель покупают машины, железо и т. д., и т. д. Но сделки между производителями льна, машин, железа, угля, совершаемые в целях возмещения их постоянного капитала, и стоимость этих сделок не входят в те сделки, через которые проходит продукт А, будь то для обмена дохода на доход или же для обмена дохода на постоянный капитал. Эти сделки, — происходящие не между производителями В и производителями А, а между одними только производителями В, — совершенно так же ни в какой мере не подлежат возмещению со стороны покупателя продукта А в пользу продавца продукта А, как стоимость этой части продукта В ни в какой мере не входит в стоимость продукта А. Эти сделки также требуют денег, они также опосредствованы купцами. Но та часть денежного обращения, которая относится исключительно к этой сфере, совершенно отделена от денежного обращения, совершающегося между «деловыми людьми» и потребителями.} [391] Остается решить еще два вопроса:

1) В предыдущем изложении мы рассматривали заработную плату как доход, не проводя различия между нею и прибылью. Спрашивается, в какой мере здесь имеет значение то обстоятельство, что она одновременно выступает как часть оборотного капитала капиталиста?

2) До сих пор мы принимали, что весь доход расходуется как доход. Следует поэтому рассмотреть то изменение, которое возникает в том случае, когда часть дохода, прибыли, капитализируется. Это на деле совпадает с рассмотрением процесса накопления, однако не с его формальной стороны. Что та часть продукта, в которой представлена прибавочная стоимость, превращается обратно отчасти в заработную плату, отчасти в постоянный капитал, это довольно просто. Но здесь нужно исследовать, как это влияет на обмен товаров в тех вышеразобранных рубриках, под которыми он может рассматриваться по отношению к его носителям, а именно в рубриках: обмен дохода на доход, обмен дохода на капитал и, наконец, обмен капитала на капитал.}

{Это интермеццо надо, стало быть, довести до конца в этой историко-критической части, возвращаясь к нему от случая к случаю[82].}

[11)] Ферье [Протекционистский характер полемики Ферье против теории Смита о производительном труде и накоплении капитала. Путаница у Смита в вопросе о накоплении. Вульгарный элемент во взглядах Смита на «производительных работников»]

Книга Ф. Л. О. Ферье (таможенного субинспектора) называется: «Du gouvernement considere dans ses rapports avec le commerce», Paris, 1805. (Это — главный источник, откуда черпал Ф. Лист.) Этот субъект — панегирист бонапартовской запретительной системы и т. д. В самом деле, правительству (следовательно, также и государственным чиновникам, этим непроизводительным работникам) он придает важное значение, объявляя его руководителем, непосредственно вмешивающимся в производство. Этот таможенный чиновник поэтому весьма озлоблен тем, что А. Смит называет государственных чиновников непроизводительными работниками.

«Принципы бережливости наций, установленные Смитом, имеют своим основанием различение между производительным и непроизводительным трудом…»

{а именно потому, что Смит желает, чтобы возможно большая часть продукта расходовалась как капитал, т. е. в обмене на производительный труд, и возможно меньшая часть — как доход, в обмене на непроизводительный труд}.

«Это различение неправильно по существу. Непроизводительного труда вовсе не существует» (стр. 141). «Таким образом, существует бережливость и расточительность наций; но расточительной или бережливой нация бывает только в своих отношениях к другим народам, и вопрос следовало бы рассматривать именно так» (цит. соч., стр. 143).

Мы сейчас сопоставим с этим те рассуждения А. Смита, которые приводят Ферье в ужас.

«Существует», — говорит Ферье, — «бережливость наций, но совершенно отличная от смитовской. Она состоит в том, чтобы покупать заграничные продукты лишь в таком количестве, какое можно оплатить своими продуктами. А иногда она состоит в том, чтобы совсем обходиться без заграничных продуктов» (там же, стр. 174–175).

{В 6-й главе I книги (том I перевода Гарнье, стр. 108–109), в конце этой главы, трактующей «о составных частях цены товаров», А. Смит говорит:

«Так как в цивилизованной стране найдется только очень мало таких товаров, вся меновая стоимость которых происходит исключительно из труда, и так как в меновую стоимость подавляющей части товаров значительной долей входят рента и прибыль, то годовой продукт труда этой страны всегда будет достаточен для того, чтобы купить и получить в свое распоряжение гораздо большее количество труда, чем то, которое нужно было употребить на выращивание, обработку и доставку на рынок этого продукта. Если бы общество ежегодно применяло весь тот труд, который оно в состоянии ежегодно купить, то вследствие того, что количество этого труда с каждым годом значительно возрастало бы, продукт каждого следующего года имел бы несравненно большую стоимость, чем продукт предшествующего года. Но нет ни одной такой страны, где весь годовой продукт полностью употреблялся бы на содержание рабочих. Повсюду значительную часть продукта потребляют праздные люди, и в зависимости от различных пропорций, в каких этот продукт распределяется между этими двумя различными классами людей, его обычная, или средняя, стоимость с необходимостью должна возрастать, уменьшаться или оставаться из года в год неизменной» [Русский перевод, том I, стр. 50–51].

В этом месте, где Смит в сущности пытается разгадать загадку накопления, немало всякого рода путаницы.

Прежде всего, здесь перед нами опять та ложная предпосылка, что «меновая стоимость» годового продукта труда, а следовательно и «годовой продукт труда», целиком разлагается на заработные платы и прибыли (включая сюда и земельные ренты). Не будем возвращаться к этой бессмыслице. Заметим только следующее. Масса годового продукта — или фонды, запасы товаров, составляющие годовой продукт труда, — в значительной части [392] состоит по своей натуральной форме из таких товаров, которые могут войти только в постоянный капитал в качестве его элементов {всякого рода сырье, семена, машины и пр.}, т. е. которые могут быть потреблены только производственно. Относительно этих товаров (а это большая часть товаров, входящих в постоянный капитал) уже сама их потребительная стоимость показывает, что они непригодны для индивидуального потребления, что, следовательно, доход, будь то заработная плата, прибыль или рента, не может быть израсходован на них. Правда, часть сырых материалов (поскольку она не требуется для воспроизводства самих этих сырых материалов или не входит в основной капитал как вспомогательный материал или как непосредственная составная часть) впоследствии приобретет пригодную для потребления форму, но это может произойти только в результате труда текущего года. В качестве продукта прошлогоднего труда даже эти сырые материалы не составляют никакой части дохода. Только пригодная для потребления часть продукта может быть потреблена, может поступить в индивидуальное потребление и, следовательно, образовать доход. Но даже некоторая часть пригодного для потребления продукта не может быть потреблена без того, чтобы не сделать невозможным воспроизводство. Таким образом, даже от пригодной для потребления части товаров отходит такая часть, которая должна быть потреблена производственно, т. е. должна служить материалом для труда, семенами и т. д., а не жизненными средствами — будь то для рабочих или для капиталистов. Следовательно, эта часть продукта должна быть с самого начала вычтена из расчета А. Смита или, вернее, прибавлена к нему. Раз производительность труда остается неизменной, то ежегодно остается неизменной та часть продукта, которая не разлагается на доходы, — если только при неизменной производительности труда на производство затрачивается такое же количество рабочего времени, как и прежде.

Если предположить, что ежегодно применяется большее количество труда, чем прежде, то придется рассмотреть, как в этом случае обстоит дело с постоянным капиталом. Одно несомненно: для того чтобы можно было применить большее количество труда, недостаточно иметь в своем распоряжении большее количество труда и оплачивать это большее количество, т. е. расходовать больше средств на заработную плату, — для этого необходимо еще сверх того располагать и средствами труда (сырьем и основным капиталом), которые могли бы поглотить это большее количество труда. Этот пункт, следовательно, подлежит еще разбору после выяснения тех пунктов, которые рассматривает А. Смит. Итак, возьмем еще раз его первую фразу:

«Так как в цивилизованной стране найдется только очень мало таких товаров, вся меновая стоимость которых происходит исключительно из труда, и так как в меновую стоимость подавляющей части товаров значительной долей входят рента и прибыль, то годовой продукт труда этой страны всегда будет достаточен для того, чтобы купить и получить в свое распоряжение гораздо большее количество труда, чем то, которое нужно было употребить на выращивание, обработку и доставку на рынок этого продукта» (иными словами, на его производство).

Здесь явно смешаны и перепутаны различные вещи. В меновую стоимость совокупного годового продукта входит не только живой труд, не только затраченный в течение данного года живой труд, но и прошлый труд, продукт труда прошедших лет. Не только труд в живой форме, но и труд в овеществленной форме. Меновая стоимость продукта равна сумме содержащегося в нем рабочего времени, часть которого состояла из живого, а часть из овеществленного труда.

Предположим, что живой труд относится к овеществленному как ¹/₃:²/₃, т. е. как 1:2. Тогда стоимость всего продукта будет равна 3, из которых 2 — овеществленное рабочее время и 1 — живое. Стоимость всего продукта может, таким образом, купить больше живого труда, чем содержится в нем, если только исходить из предпосылки, что овеществленный и живой труд обмениваются друг на друга как эквиваленты, что определенное количество овеществленного труда получает в свое распоряжение только равное ему самому количество живого труда. Ибо продукт равняется 3 рабочим дням, а содержащееся в нем живое рабочее время равно 1 рабочему дню. Одного дня живого труда было достаточно, чтобы произвести продукт (в действительности — всего лишь для того, чтобы придать его элементам окончательную форму). Но в продукте содержатся 3 рабочих дня. Следовательно, если бы он целиком обменивался на живое рабочее время, если бы его употребили только на то, чтобы «купить и получить в свое распоряжение» то или иное количество живого труда, то он мог бы получить в свое распоряжение, купить 3 рабочих дня.

А. Смит, однако, имеет в виду явным образом не это; да это и было бы для него совершенно бесполезной предпосылкой. Он хочет сказать следующее: значительная часть меновой стоимости продукта не разлагается (вместо «разлагается» Смит употребляет еще и другое, ошибочное выражение, проистекающее из того смешения понятий, которое мы отметили выше^{39}) на заработные платы за труд, а разлагается на прибыли и ренты, или, как мы будем говорить для упрощения, на прибыли. Другими словами: та часть стоимости продукта, которая равна количеству труда, присоединенного в течение последнего года, — т. е. на деле та часть продукта, которая представляет собой в собственном смысле слова продукт труда последнего года, — оплачивает, во-первых, рабочих и, во-вторых, входит в доход капиталиста, в его фонд потребления. Вся эта часть совокупного продукта происходит от труда и притом исключительно от него; но она состоит из оплаченного и неоплаченного труда. Заработные платы равны сумме оплаченного труда, а прибыли [393] — сумме неоплаченного труда. Поэтому если бы весь этот продукт был израсходован на заработную плату, то он, естественно, мог бы привести в движение большее количество труда, чем то количество труда, продуктом которого он является; и притом отношение большего рабочего времени, какое может быть приведено продуктом в движение, к тому количеству рабочего времени, которое содержится в самом продукте, будет в точности зависеть от того отношения, в каком рабочий день делится на оплаченное и неоплаченное рабочее время.

Пусть отношение между оплаченным и неоплаченным рабочим временем будет таким, при котором рабочий производит, или воспроизводит, свою заработную плату в 6 часов, т. е. в течение половины рабочего дня. Тогда остальные 6 часов, или половина рабочего дня, образуют прибавочное время. Следовательно, из продукта, содержащего, например, 100 рабочих дней [вновь присоединенного труда], равных 50 ф. ст. (если рабочий день равен 10 шилл., то 100 рабочих дней равны 1000 шилл., или 50 ф. ст.), 25 ф. ст. составили бы заработную плату и 25 ф. ст. — прибыль (ренту). Посредством 25 ф. ст., равных 50 рабочим дням, были бы оплачены 100 рабочих, которые половину своего рабочего времени проработали бы даром, другими словами — на своих хозяев. Стало быть, если бы весь продукт (этих 100 рабочих дней) был затрачен на заработную плату, то на 50 ф. ст. можно было бы привести в движение 200 рабочих, из которых каждый, как и прежде, получал бы в виде заработной платы 5 шилл., или половину продукта своего труда. Продукт этих рабочих составил бы 100 ф. ст. (а именно, 200 рабочих дней равны 2000 шилл., т. е. 100 ф. ст.), посредством которых можно было бы привести в движение 400 рабочих (каждый рабочий получает 5 шилл., 400 рабочих — 2000 шилл.), продукт которых равен 200 ф. ст., и т. д.

Вот что имеет в виду А. Смит, говоря, что «годовой продукт труда» всегда будет достаточен «для того, чтобы купить и получить в свое распоряжение гораздо большее количество труда», чем количество труда, употребленное на производство продукта. (Если бы рабочему выплачивался весь продукт его труда, т. е. если бы за 100 рабочих дней ему выплачивались 50 ф. ст., то эти 50 ф. ст. могли бы привести в движение также только 100 рабочих дней.) В этом же смысле А. Смит говорит далее:

«Если бы общество ежегодно применяло весь тот труд, который оно в состоянии ежегодно купить, то вследствие того, что количество этого труда с каждым годом значительно возрастало бы, продукт каждого следующего года имел бы несравненно большую стоимость, чем продукт предшествующего года».

Но часть этого продукта съедается собственниками прибыли и ренты, а часть — их прихлебателями. Поэтому та часть продукта, которая может быть опять затрачена на труд (производительный), определяется той его частью, которая не съедается самими капиталистами, получателями ренты и их прихлебателями (являющимися вместе с тем непроизводительными работниками).

Но таким образом здесь так или иначе всегда оказывается налицо некоторый новый фонд (новый фонд заработной платы) — для того, чтобы продуктом прошлогоднего труда привести в движение в данном году большую массу рабочих. А так как стоимость годового продукта определяется количеством затраченного рабочего времени, то стоимость годового продукта будет с каждым годом возрастать.

Разумеется, было бы бесполезно обладать фондом, могущим окупить и получить в свое распоряжение гораздо большее количество труда», чем в предыдущем году, если бы большее количество труда не находилось на рынке. Мне нет никакой пользы от того, что у меня есть больше денег для покупки какого-нибудь товара, если на рынке не имеется большего количества этого товара. Предположим, что из 50 ф. ст. берется сумма, которая приводит в движение вместо прежних 100 рабочих (получавших 25 ф. ст.) не 200, а только 150 рабочих, тогда как капиталисты проедают сами 12¹/₂ ф. ст. вместо 25 ф. ст. В таком случае 150 рабочих (получающих 37¹/₂ ф. ст.) дали бы 150 рабочих дней, что составляет 1500 шилл., или 75 ф. ст. Однако если бы по-прежнему налицо была масса рабочих только в 100 человек, то эти 100 получили бы теперь в виде заработной платы вместо прежних 25 ф. ст. — 37¹/₂ ф. ст., но их продукт по-прежнему составил бы только 50 ф. ст. Следовательно, доход капиталиста понизился бы с 25 ф. ст. до 12¹/₂ ф. ст., так как заработная плата возросла бы на 50 %. Но А. Смит знает, что увеличенное количество труда можно будет достать. Отчасти благодаря ежегодному приросту населения (прирост этот, правда, по мнению Смита, имеет своей предпосылкой прежнюю сумму заработной платы). Отчасти благодаря наличию безработных пауперов, полубезработных рабочих и т. д. Затем благодаря массе непроизводительных работников, которые частично, в результате иного применения прибавочного продукта, могут быть превращены в производительных рабочих. Наконец, та же самая рабочая масса может доставлять большее количество труда. Ведь совершенно безразлично, оплачиваю ли я 125 рабочих вместо 100 или же 100 рабочих работают ежедневно по 15 часов вместо 12.

Вдобавок то представление, что с ростом производительного капитала — или с ростом той части годового продукта, которая предназначается для воспроизводства, — в таком же отношении должен расти и применяемый труд (живой труд, затрачиваемая на заработную плату часть капитала), является ошибкой А. Смита, теснейшим образом связанной с его взглядом, будто весь продукт разлагается на доходы.

[394] Итак, Смит прежде всего утверждает, что имеется фонд пригодных для индивидуального потребления жизненных средств, который в данном году может «купить и получить в свое распоряжение» большее количество труда, чем в прошлом году. Имеется больше труда и вместе с тем больше жизненных средств для этого труда. Теперь надо посмотреть, как реализуется это добавочное количество труда.}

Если бы А. Смит вполне сознательно и последовательно придерживался того анализа прибавочной стоимости, который по существу у него имеется и согласно которому она создается лишь в обмене капитала на наемный труд, то производительным оказался бы только труд, обмениваемый на капитал, но ни в коем случае не труд, обмениваемый на доход как таковой. Для того чтобы быть обмененным на производительный труд, доход предварительно должен быть превращен в капитал.

Но так как Смит в то же время берет за исходный пункт одностороннее традиционное представление, что производительным является такой труд, который вообще непосредственно производит материальное богатство, и комбинирует с этим представлением свое различение, поскольку оно основывается на обмене между капиталом и трудом или же между доходом и трудом, — то у него оказываются возможными следующие определения: тот вид труда, на который обменивается капитал, всегда производителен (всегда создает материальное богатство и т. д.); а тот вид труда, на который обменивается доход, может быть как производительным, так и непроизводительным, но человек, тратящий свой доход, в большинстве случаев предпочитает применять, вместо производительного труда, тот или иной прямо непроизводительный труд. Здесь видно, как этим смешением обоих своих различений А. Смит весьма ослабляет и делает плоским главное из них.

Что А. Смит не сводит целиком фиксирование труда к чисто внешнему фиксированию, показывает следующая цитата, где среди различных составных частей основного капитала перечисляются:

«4) Полезные способности, приобретенные жителями, или членами общества. Приобретение этих способностей всегда сопряжено с реальной затратой на содержание того, кто их приобретает, во время его воспитания, его ученичества или его учебных занятий, и эта затрата есть капитал, фиксированный и овеществленный, так сказать, в его личности. Эти способности, составляя часть его достояния, вместе с тем составляют и часть достояния того общества, к которому он принадлежит. Повышенную ловкость рабочего можно рассматривать с такой же точки зрения, с какой рассматриваются машины или инструменты, которые облегчают и сокращают труд и, несмотря на затрату, произведенную на них, возмещают эту затрату с прибылью» (перевод Гарнье, том II, стр. 204–205) [Русский перевод, том I, стр. 234–235].

Странное происхождение накопления и его необходимости:

«В том первобытном состоянии общества, в котором не существует никакого разделения труда, в котором почти не происходит обмена и в котором каждый индивидуум своими собственными руками добывает все, в чем он нуждается, нет необходимости в существовании накопленного или заранее собранного запаса для поддержания хозяйственной жизни общества»

(ведь здесь уже с самого начала предположено, что никакого общества не существует).

«Каждый человек старается своей собственной деятельностью достать средства для удовлетворения своих текущих потребностей по мере того, как они дают себя чувствовать. Когда он испытывает голод, он отправляется в лес охотиться», и т. д. (там же, том II, стр. 191–192) (книга II, Введение) [Русский перевод, том I, стр. 229]. «Но как только повсеместно установилось разделение труда, отдельный человек может одним только своим личным трудом удовлетворить лишь весьма небольшую часть появляющихся у него потребностей. Гораздо большую часть этих потребностей он удовлетворяет предметами, произведенными трудом других и покупаемыми им на продукт своего собственного труда, или, что сводится к тому же самому, за цену своего собственного продукта. Но такую покупку он может совершить лишь по истечении того времени, которое необходимо не только для полного изготовления, но еще и для продажи продукта своего труда».

(Также и в первом случае он не мог съесть зайца, предварительно не убив его, и не мог убить его, предварительно не изготовив себе классический «лук» или что-нибудь подобное. Поэтому единственным новым условием во втором случае является не необходимость какого бы то ни было «запаса», а «время, необходимое… для продажи продукта своего труда».)

«Необходимо поэтому, чтобы по крайней мере до того момента, как он сможет закончить оба эти дела, существовал где-либо некоторый, заранее собранный запас предметов различного рода для содержания его и, кроме того, для снабжения его сырьем и орудиями, необходимыми для его работы. Ткач не может заниматься целиком своей специальной работой, если не существует где-либо, будь то в его собственном владении, будь то во владении какого-либо другого лица, сделанный заранее запас, в котором он находит средства для существования, а также орудия своего ремесла и материал для своей работы, до того момента, когда его холст будет не только изготовлен, но еще и продан. Совершенно очевидно, что накопление должно предшествовать тому моменту, когда он сможет приложить свой труд к этому делу и довести его до конца… По самой природе вещей, накопление капитала является необходимым предварительным условием разделения труда» (там же, стр. 192–193) [Русский перевод, том I, стр. 229].

(С другой стороны, у Смита, согласно тому, что он утверждал в первой, вступительной фразе, как будто получается, что до разделения труда не существует никакого накопления капитала, — совершенно так же, как теперь он, наоборот, утверждает, что до накопления капитала не существует никакого разделения труда.)

Смит продолжает:

«Разделение труда может идти все дальше и дальше только по мере все большего предварительного накопления капиталов. По мере дальнейшего разделения труда количество сырья, какое может быть переработано одним и тем же числом людей, увеличивается в очень значительной степени; а так как работа каждого рабочего при этом сводится ко все более простым операциям, то изобретается масса новых машин для облегчения и [395] сокращения этих работ. Поэтому с ростом разделения труда, для того чтобы дать постоянное занятие прежнему числу рабочих, необходимо предварительно накопить то же самое количество средств существования и большее количество сырых материалов и орудий труда, чем это было бы необходимо при менее развитых условиях» (там же, стр. 193–194) [Русский перевод, том I, стр. 229–230]. «Подобно тому как значительный рост производительных сил труда не может происходить без предварительного накопления капиталов, так и накопление капиталов естественно вызывает этот рост. Тот, кто употребляет свой капитал на наем рабочих, естественно желает сделать это так, чтобы они выполнили возможно больше работы. Поэтому он старается возможно целесообразнее распределить труд между своими рабочими, а также снабдить их наилучшими машинами, какие он только может изобрести или какие он в состоянии купить. Его возможности в обоих этих отношениях зависят в общем от величины его капитала, или от числа людей, которым этот капитал может дать занятие. Поэтому не только количество труда возрастает в стране по мере увеличения капитала, приводящего его в движение, но кроме того, вследствие этого увеличения капитала, одно и то же количество труда производит гораздо большее количество продукта» (там же, стр. 194–195) [Русский перевод, том I, стр. 230].

Предметы, уже находящиеся в фонде потребления, А. Смит трактует совершенно так же, как он трактует производительный и непроизводительный труд. Например:

«Жилой дом не приносит никакого дохода живущему в нем; и хотя этот дом, бесспорно, чрезвычайно полезен ему, но только в таком же смысле, в каком полезны его одежда и мебель, которые тоже очень полезны ему, но тем не менее составляют часть его расходов, а не доходов» (там же, том II, стр. 201–202) [Русский перевод, том I, стр. 233]. Напротив, к основному капиталу относятся «все постройки, предназначенные для какой-нибудь полезной цели и являющиеся средствами извлечения дохода не только для их собственника, который получает арендную плату, отдавая их в наем, но даже для их нанимателя, который платит за них; таковы торговые помещения, склады, мастерские, усадебные постройки со всеми их необходимыми службами, конюшнями, амбарами и т. д. Эти постройки сильно отличаются от помещений, предназначенных только для жилья; они представляют собой своего рода орудия производства» (там же, стр. 203–204) (книга II, глава 1) [Русский перевод, том I, стр. 234].

«Все успехи техники, дающие возможность с тем же числом рабочих выполнять то же количество работы при помощи более простых и менее дорогих машин, чем раньше, всегда считаются очень выгодными для общества. Известное количество сырых материалов и известное число рабочих, которые раньше употреблялись на поддержание в порядке более сложных и более дорогих машин, теперь могут быть применены для увеличения количества той работы, ради которой эти или другие машины были сделаны» (там же, том II, стр. 216–217) (книга II, глава 2) [Русский перевод, том I, стр. 239–240].

«Расход на поддержание основного капитала… необходимым образом вычитается из чистого дохода общества» (там же, том II, стр. 218) [Русский перевод, том I, стр. 240]. «Всякое сбережение в расходах по поддержанию основного капитала, не уменьшающее производительной силы труда, должно увеличивать фонд, приводящий предприятие в движение, а следовательно должно увеличивать и годовой продукт земли и труда, реальный доход всякого общества» (там же, том II, стр. 226–227) [Русский перевод, том I, стр. 244].

Золотые или серебряные деньги, вытесненные за границу банковскими билетами, вообще бумажными деньгами, — если они расходуются «на покупку иностранных товаров для потребления внутри страны», — идут либо на покупку предметов роскоши, каковы заграничные вина, шелковые ткани и т. д., словом, на покупку «товаров… предназначенных для потребления праздных людей, ничего не производящих… либо… на покупку добавочного фонда сырых материалов, орудий труда и средств существования для содержания и найма добавочного числа тех трудолюбивых людей, которые с прибылью воспроизводят стоимость своего годового потребления» (там же, том II, стр. 231–232) [Русский перевод, том I, стр. 246].

Первый способ употребления денег, говорит Смит, увеличивает расточительность, «увеличивает расходы и потребление, ничего не добавляя к производству и не создавая постоянного фонда для покрытия этих расходов, и он во всех отношениях вреден для общества» (там же, том II, стр. 232) [Русский перевод, том I, стр. 246]. Напротив, «будучи израсходованными вторым способом, деньги соответственно расширяют рамки производства; хотя они и увеличивают потребление общества, но они открывают постоянный источник для поддержания этого потребления, так как те люди, которые потребляют это добавочное количество средств существования, воспроизводят с прибылью всю стоимость своего годового потребления» (том II, стр. 232) [Русский перевод, том I, стр. 246].

«То количество производительного труда, которое может быть приведено в действие данным капиталом, должно, как это само собой очевидно, равняться числу рабочих, которых капитал этот может снабдить сырыми материалами, орудиями труда и средствами существования, соответствующими характеру их работы» (там же, том II, стр. 235) (книга II, глава 2) [Русский перевод, том I, стр. 247].

[396] В 3-й главе II книги (там же, том II, стр. 314 и следующие) мы читаем:

«Производительные и непроизводительные работники, а также и те, которые совсем не работают, все одинаково содержатся на годовой продукт земли и труда данной страны. Этот продукт… неизбежно имеет свои границы. Поэтому, в зависимости от того, меньшая или большая доля его затрачивается в течение года на содержание непроизводительных работников, для производительных останется в одном случае больше, в другом меньше, и соответственно этому продукт следующего года увеличится или сократится…

Хотя вся совокупность годового продукта земли и труда данной страны… предназначается в конечном счете для того, чтобы покрывать потребление ее жителей и приносить им доход, однако в тот момент, когда он выходит из земли или из-под рук производительных рабочих, он делится естественным образом на две части. Одна из них — и часто наибольшая — предназначается в первую очередь на возмещение капитала, или на восстановление тех средств существования, сырых материалов или законченных изделий, которые были взяты из капитала; другая часть предназначена для образования дохода, причитающегося владельцу этого капитала (как прибыль) или некоторому другому лицу (как рента с его земли)…

Та часть годового продукта земли и труда данной страны, которая возмещает капитал, никогда непосредственно не употребляется на содержание каких-либо других наемных лиц, кроме производительных рабочих; из нее оплачивается заработная плата только за производительный труд. Та часть продукта, которая предназначена для того, чтобы непосредственно образовать доход… может идти на содержание одинаково как производительных, так и непроизводительных работников…

Непроизводительные работники и те люди, которые совсем не работают, все они содержатся на доход: либо, во-первых, на ту часть годового продукта, которая с самого начала предназначена для образования дохода каких-нибудь частных лиц, в виде ли ренты с земли или прибыли с капитала; либо, во-вторых, на ту часть годового продукта, которая, хотя и предназначена на возмещение капитала и на содержание одних только производительных рабочих, однако, попав однажды в руки этих последних, может в части своей, превышающей то, что необходимо для их существования, расходоваться на содержание как производительных, так и непроизводительных людей. Так, простой рабочий, если его заработная плата высока, может… держать прислугу для себя лично или пойти иногда на комедию или в кукольный театр, внося таким образом свою долю на содержание одного из классов непроизводительных работников, или он может, наконец, платить некоторые налоги, помогая этим содержать другой из этих классов… столь же непроизводительный. Однако из той части годового продукта, которая с самого начала предназначена для возмещения капитала, ни одна доля не идет на содержание непроизводительных работников раньше, чем она приведет в движение все соответствующее ей количество производительного труда… Рабочий должен заработать свою заработную плату, выполнив свою работу, прежде чем он сможет произвести хотя бы малейший расход на непроизводительный труд… Земельная рента и прибыль с капитала… повсюду являются главными источниками, из которых непроизводительные работники черпают свое содержание… Оба эти дохода могут содержать одинаково как производительных, так и непроизводительных работников; однако обладатели этих доходов оказывают, по-видимому, всегда некоторое предпочтение последним…

Итак, соотношение между количеством производительных и непроизводительных работников в каждой стране зависит главным образом от соотношения между той частью годового продукта, которая, по выходе из земли или из-под рук произведших ее рабочих, предназначается на возмещение капитала, и той, которая предназначается на образование дохода в виде ренты или прибыли. А это соотношение весьма различно в богатых и бедных странах».

Смит затем сравнивает то положение вещей, которое существует

«у богатых наций Европы», где теперь «очень большая, часто наибольшая часть продукта земли предназначается на возмещение капитала богатого и независимого фермера», с тем, прямо противоположным, положением вещей, которое существовало при «господстве феодального режима», когда «весьма малой доли продукта было достаточно для возмещения капитала, употребленного на обработку земли». То же самое в торговле и в промышленности. В настоящее время в них употребляются крупные капиталы; прежде капиталы были совсем незначительны, но они приносили очень большие прибыли. «Нигде процент не был ниже 10, и прибыли с капитала должны были быть достаточно велики, чтобы из них можно было оплатить столь высокие проценты. Ныне в более развитых странах Европы ссудный процент нигде не превышает 6, а в наиболее богатых странах он равняется 4, 3, 2. Если та часть дохода жителей, которая проистекает из прибылей, в богатых странах всегда значительно больше, чем в бедных, то это оттого, что капитал там имеет гораздо более крупные размеры; по отношению же к капиталу прибыль там обычно гораздо ниже.

Таким образом, та часть годового продукта, которая, по выходе из земли или из-под рук производительных рабочих, предназначается на возмещение [397] капитала, в богатых странах не только гораздо больше, чем в бедных, но и гораздо значительнее в процентном отношении к той части, которая непосредственно предназначена для образования дохода в виде ренты или прибыли. Фонд, предназначенный для содержания производительного труда, в богатых странах не только гораздо обильнее, чем в бедных, но и значительнее в процентном отношении к тому фонду, который, хотя и может служить для содержания одинаково как производительных, так и непроизводительных работников, однако обычно затрачивается преимущественно на содержание последних».

(Смит впадает в ту ошибку, что отождествляет величину производительного капитала с величиной той его части, которая предназначается на содержание производительного труда. Но это связано с тем, что крупная промышленность была ему фактически известна еще только в своем зачаточном состоянии.)

«Соотношение между этими двумя различными видами фондов с необходимостью определяет в каждой стране общий характер ее жителей в смысле трудолюбия или лености». Так, например, — говорит Смит, — «в английских и голландских промышленных городах, где низшие классы народа живут главным образом за счет применяемых капиталов, они в общем трудолюбивы, воздержанны и бережливы. Напротив, в столичных городах, где находятся королевские дворы и пр. и где низшие классы народа живут за счет траты доходов высшими классами, они, по общему правилу, ленивы, распутны и бедны; пример этому — Рим, Версаль и т. д…»

«Таким образом, соотношение между суммой капиталов и суммой доходов повсюду определяет соотношение между трудолюбием и праздностью: везде, где преобладают капиталы, там господствует трудолюбие; везде, где преобладают доходы, там господствует праздность. Поэтому всякое увеличение или уменьшение массы капиталов, естественно, ведет к тому, что реально увеличиваются или уменьшаются сумма производственной деятельности, количество производительных рабочих, а следовательно и меновая стоимость годового продукта земли и труда данной страны, богатство и реальный доход всех ее жителей…

То, что сберегается в течение года, потребляется-столь же регулярно, как и то, что в течение года расходуется, и притом приблизительно в одно и то же время; но потребляется оно другим классом людей. Доля дохода, расходуемая в течение года, потребляется домашними слугами, бесполезными ртами и т. д., которые не оставляют после себя решительно ничего, что возмещало бы их потребление. А доля дохода, сберегаемая в течение года, потребляется рабочими, которые с прибылью воспроизводят стоимость своего годового потребления… Потребление такое же, но потребители разные…»

Отсюда проповеди Смита (дальше, в той же главе, стр. 328, 329 и сл.) на тему о бережливом человеке, который своими ежегодными сбережениями как бы создает общественную мастерскую для добавочного числа производительных рабочих,

«учреждает своего рода вековечный фонд для содержания соответствующего числа производительных рабочих», тогда как «расточитель уменьшает массу фондов, предназначенных для содержания производительного труда… Если бы то количество пищи и одежды, какое таким образом» (вследствие мотовства расточителей) «потреблено непроизводительными людьми, было распределено между производительными рабочими, эти последние воспроизвели бы, да еще с прибылью, всю стоимость того, что ими потреблено…»

Всю эту мораль Смит завершает утверждением, что это (бережливость и расточительность) уравновешивается в среде частных лиц и что фактически преобладает «благоразумие». Великие нации

«никогда не беднеют из-за расточительности и неблагоразумия частных лиц, хотя иногда беднеют из-за расточительности и неблагоразумия своего правительства. В большинстве стран весь или почти весь национальный доход употребляется на содержание непроизводительных людей. Сюда относятся придворные, церковь, флоты, армия, которые в мирное время ничего не производят, а во время войны не приобретают ничего такого, что могло бы компенсировать издержки на их содержание хотя бы только в продолжение самой войны. Люди этого рода, ничего сами не производящие, содержатся на продукт труда других. Поэтому, когда их число увеличивается сверх необходимого, они могут за год потребить столь значительную часть этого продукта, что остающаяся часть окажется недостаточной, для содержания производительных рабочих, которые должны были бы воспроизвести его в следующем году…» [там же, том II, стр. 314–336. Русский перевод, том I, стр. 279–289].

В 4-й главе II книги Смит пишет:

«Так как фонд, предназначенный для содержания производительного труда, возрастает со дня на день, то возрастает также с каждым днем и спрос на этот труд: рабочие [398] легко находят себе работу, а владельцы капиталов испытывают затруднения в приискании рабочих, которых они могли бы нанять. Конкуренция капиталистов повышает заработную плату и понижает прибыль» (там же, том II, стр. 359) [Русский перевод, том 1, стр. 299].

В 5-й главе II книги «О разных способах применения капиталов» Смит классифицирует различные виды капиталов в зависимости от того, какому количеству производительного труда они дают занятие и, следовательно, в какой мере они увеличивают «меновую стоимость» годового продукта. На первом месте у Смита — земледелие. Затем мануфактура. Потом торговля. Наконец, розничная торговля. Таков тот последовательный ряд, в который Смит располагает эти виды применения капиталов сообразно количеству производительного труда, приводимого ими в движение. Мы получаем здесь вдобавок и совершенно новое определение «производительных работников»:

«Лица, капиталы которых употребляются одним из этих четырех способов, сами являются производительными работниками. Их труд, когда он надлежащим образом направлен, фиксируется и овеществляется в том предмете, или товаре, к которому он приложен, и обычно прибавляет к цене этого товара по крайней мере стоимость их личного содержания и потребления» (там же, том II, стр. 374) [Русский перевод, том I, стр. 306].

(В общем Смит сводит их производительность к тому, что они приводят в движение производительный труд.) О фермере он говорит:

«Никакой капитал той же величины не приводит в движение большего количества производительного труда, чем капитал фермера. Не только его батраки, но также и его рабочий скот являются производительными работниками» [там же, том II, стр. 376. Русский перевод, том I, стр. 307].

Стало быть, в конце концов, и бык оказывается производительным работником.

[12)] Граф Лодердель (Апологетический взгляд на господствующие классы как на представителей важнейших видов производительного труда]

Lauderdale (Earl of). An Inquiry into the Nature and Origin of Public Wealth etc., London. 1804 (французский перевод: Recherches sur la nature et l'origine de la richesse publique etc., Paris, 1808).

Выдвигаемое Лодерделем апологетическое обоснование прибыли должно быть рассмотрено только в дальнейшем, в третьем отделе[83]. Согласно этому апологетическому взгляду, прибыль возникает из самих капиталов, так как они «замещают» труд. Капиталы оплачиваются за то, что они выполняют либо ту работу, которую иначе должен был бы выполнить сам человек, либо же ту, которую человек вообще не мог бы выполнить без помощи капиталов:

«Теперь понятно, что прибыль с капиталов получается всегда или потому, что капиталы замещают такой труд, который человек должен был бы выполнить собственными руками; или же потому, что они выполняют такой труд, который превосходит личные силы человека и который человек не мог бы выполнить сам» (французский перевод, стр. 119).

Господин «граф» — заядлый враг учения Смита о накоплении и бережливости. Он также заядлый враг проводимого Смитом различения между производительными и непроизводительными работниками; но по его мнению и то, что Смит называет «производительными силами труда», есть лишь «производительная сила капитала». Он прямо отрицает выдвинутое Смитом объяснение прибавочной стоимости, и притом на следующем основании:

«Если бы это понимание прибыли с капитала было в строгом смысле правильным, то из него вытекало бы, что прибыль является не первичным источником дохода, а только производным, и капитал нельзя было бы рассматривать как один из источников богатства, так как приносимая им прибыль была бы только перемещением дохода из кармана рабочего в карман капиталиста» (цит. соч., стр. 116–117).

Ясно, что при таких предпосылках Лодердель и в своей полемике против Смита хватается за самое плоское. Так, он говорит:

«Таким образом, один и тот же труд может оказаться производительным или непроизводительным в зависимости от последующего употребления того предмета, к которому его приложили. Например, если мой повар делает торт, который я сейчас же съедаю, он является непроизводительным работником, а его занятие бесплодным трудом, так как эта услуга исчезла сейчас же, как только была оказана. Но если тот же самый труд выполняется в кондитерской, то он становится производительным трудом» (цит. соч., стр. 110).

(Патент здесь принадлежит Гарнье, так как его издание труда Смита, снабженное его примечаниями, появилось в 1802 году, т. е. за два года до книги Лодерделя.)

«Это экстраординарное различение, основанное на одной лишь долговечности оказываемых услуг, включает в число непроизводительных работников людей, выполняющих важнейшие функции в обществе. Государь, служители религии и правосудия, защитники государства, все эти люди, не исключая и тех, умелость которых… сохраняет здоровье граждан или образовывает их ум, — все они признаются непроизводительными работниками» (там же, стр. 110–111) (или, как эта милая иерархия приводится у А. Смита: «священники, юристы, врачи, всякого рода писатели; актеры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и т. д.»)^{40}.

«Если признавать, что основой богатства является меновая стоимость, то нет необходимости пускаться в пространные рассуждения для того, чтобы показать ошибочность этой доктрины. Ничто [399] не доказывает лучше ее неправильность, чем то уважение, с каким люди относятся к этим услугам, если судить по тому, как эти услуги оплачиваются» [Лодердель, цит. соч., стр. 111].

Далее:

«Труд мануфактурного рабочего фиксируется и овеществляется в каком-нибудь пригодном для продажи товаре… Ни труд слуги, ни труд, сберегаемый оборотным капиталом» {под «оборотным капиталом» Лодердель понимает здесь деньги}, «не образуют, конечно, накопления, не образуют такого фонда, который можно было бы передавать из рук в руки за определенную стоимость. Выгода, которую они доставляют, получается одинаково вследствие того, что они сберегают труд хозяина или владельца. Они дают настолько сходные результаты, что тот, кто объявил один из них непроизводительным, неизбежно должен был считать таковым же и другой» {и вслед за этим он цитирует Смита, книгу II, главу 2-ю[84]} (Лодердель, цит. соч., стр. 144–145).

* * *

Итак, можно было бы составить такой ряд: Ферье, Гарнье, Лодердель, Ганиль. Последняя фраза, толкующая о «сбережении труда», особенно заезжена Токвилем.

[13) Концепция «нематериальных продуктов» у Сэя. Оправдание безудержного роста непроизводительного труда]

После Гарнье появился «Traite d'Economie Politique» пошлого Ж. Б. Сэя. Он упрекает Смита за то, что тот

«результатам таких видов деятельности, как деятельность врача, музыканта, актера, отказывает в названии продуктов. Труд, которому они посвящают себя, он называет непроизводительным» (3-е издание, том I, стр. 117).

Смит вовсе не отрицает, что «эти виды деятельности» производят тот или иной «результат», тот или иной «продукт». Он даже прямо упоминает о

«безопасности, спокойствии, охране государства» как о «результате годового труда» («служителей государства») (Смит, книга II, глава 3; перевод Гарнье, том II, стр. 313) [Русский перевод, том I, стр. 279].

Сэй, со своей стороны, придерживается того дополнительного определения Смита, согласно которому эти «услуги» и их продукт «обычно исчезают в момент их выполнения, в момент их производства» (Смит, в той же главе). Господин Сэй называет потребленные таким образом «услуги» или их продукты, их результаты — короче, их потребительную стоимость — «нематериальными продуктами, или стоимостями, потребляемыми в момент их производства». Вместо того чтобы называть тех работников, которые выполняют такого рода услуги, «непроизводительными», он называет их «производящими нематериальные продукты». Он дает другое название. Но в дальнейшем он заявляет,

«что они не служат для увеличения национального капитала» (том I, стр. 119). «Нация, у которой имеется большое количество музыкантов, священников, чиновников, может очень приятно развлекаться, прекрасно разбираться в религиозных вопросах и быть превосходно управляемой; но и только. Ее капитал не получил бы от труда всех занятых этим людей никакого непосредственного прироста, так как их продукты потребляются в момент их создавания» (там же, стр. 119).

Таким образом, господин Сэй объявляет эти виды труда непроизводительными в самом ограниченном смысле смитовского определения. Но вместе с тем он хочет присвоить себе «шаг вперед», сделанный Гарнье. И потому он изобретает новое название для непроизводительных видов труда. В этом его особая оригинальность, производительность и манера делать открытия. При этом, со своей обычной логикой, он снова сам себя опровергает. Он говорит:

«Нельзя согласиться с мнением господина Гарнье, который из того, что труд врачей, юристов и других подобных лиц производителен, делает тот вывод, что для нации столь же выгодно увеличивать его, как и всякий другой труд» (там же, стр. 120).

Но почему же нельзя согласиться с этим, если один вид труда столь же производителен, как и другой, и если увеличение количества производительного труда вообще «выгодно для нации»? Почему не так же выгодно увеличивать этот вид труда, как и всякий другой? Потому, — с характерным для него глубокомыслием отвечает Сэй, — что вообще невыгодно, увеличивать количество какого бы то ни было вида производительного труда сверх потребности в этом труде. Но ведь тогда прав Гарнье. Тогда одинаково выгодно, — т. е. одинаково невыгодно, — увеличивать количество как тех, так и других видов труда сверх определенной меры.

«Тут происходит», — продолжает Сэй, — «то же самое, что и с физическим трудом, если бы его затрачивали на продукт в большем количестве, чем это необходимо для изготовления соответствующего продукта».

(На изготовление стола не следует затрачивать больше столярного труда, чем это необходимо для производства стола. Точно так же и при починке больного тела не следует затрачивать больше труда, чем необходимо для его излечения. Таким образом, адвокаты и врачи должны затрачивать только необходимый труд для изготовления своих «нематериальных продуктов».)

«Труд, производящий нематериальные продукты, как и всякий другой труд, производителен только до тех пор, пока он увеличивает полезность продукта и тем самым его стоимость»

(т. е. его потребительную стоимость, но Сэй смешивает полезность с меновой стоимостью);

«если он переступает эти границы, то он становится совершенно непроизводительным трудом» (там же, стр. 120).

Логика Сэя, стало быть, такова:

Для нации не так полезно увеличивать число- «производителей нематериальных продуктов», как число производителей материальных продуктов. Доказательство: абсолютно бесполезно увеличивать сверх потребности число производителей какого бы то ни было продукта, материального или нематериального. Следовательно, полезнее увеличивать число бесполезных производителей материальных продуктов, чем число бесполезных производителей нематериальных продуктов. В обоих случаях делается не тот вывод, что бесполезно увеличивать число всех этих производителей вообще, а только тот, что бесполезно увеличивать число производителей какого-нибудь определенного рода продуктов в соответствующей отрасли.

По мнению Сэя, материальные продукты [400] никогда не могут быть произведены в слишком большом количестве, точно так же и нематериальные. Но variatio delectat^{41}. Поэтому нужно производить в обоих подразделениях продукты различного рода. Кроме того, господин Сэй поучает:

«Задержка в сбыте некоторых продуктов вызывается редкостью некоторых других» [цит. соч., том I, стр. 438).

Значит, никогда не может быть произведено слишком много столов, а разве лишь слишком мало, скажем, мисок, которые можно было бы ставить на эти столы. Если слишком увеличилось число врачей, то беда не в том, что их услуги предлагаются в излишнем количестве, а, пожалуй, в том, что предлагается слишком мало услуг других производителей «нематериальных продуктов», например проституток (см. там же, стр. 123, где на одну доску ставится труд носильщиков, проституток и т. д. и где Сэй выставляет смелое утверждение, что «время обучения» для проститутки «сводится к нулю»).

В конце концов у Сэя перевес оказывается на стороне «непроизводительных работников». При данных условиях производства всегда точно известно, сколько нужно рабочих для того, чтобы сделать стол, как велико должно быть количество определенного вида труда, чтобы изготовить определенный продукт. Иначе обстоит дело с многими «нематериальными продуктами». Здесь определение количества труда, требующегося для получения определенного результата, является столь же гадательным, как и самый результат. Двадцать священников совместно сумеют, может быть, добиться обращения грешника, которое не удается одному; шесть врачей, совещающихся между собой, найдут, может быть, целительное средство, которого один врач единолично не находит. В судебной коллегии производится, может быть, больше правосудия, чем отдельным судьей, который только сам себя контролирует. Сколько солдат требуется для защиты страны, сколько полицейских требуется для поддержания в ней порядка, сколько чиновников нужно для хорошего «управления» ею, и т. д., — все это вещи проблематичные, очень часто являющиеся предметом споров, например в английских парламентах, хотя в Англии весьма точно знают, какое количество труда прядильщиков необходимо для производства 1000 фунтов пряжи. Что касается других «производительных» работников этого рода, то в самом понятии их заключено, что приносимая ими польза зависит как раз только от их числа, состоит в самом количестве их. Так обстоит дело, например, с лакеями, которые должны служить свидетельством богатства и знатности своих господ. Чем больше их число, тем сильнее эффект, который они должны «производить». Поэтому господин Сэй так и остается при своем мнении: число «непроизводительных работников» никогда не может быть увеличено в достаточной степени. [400]

[14)] Граф Дестют де Траси [Вульгарная концепция происхождения прибыли. Провозглашение «деятельных капиталистов» единственными производительными работниками в высшем смысле слова]

[400] Le Comte Destutt de Tracy. Elemens d'ideologie. IV-e et V-e parties. Traite de la volonte et de ses effets. Paris, 1826 (первое издание вышло в 1815 году).

«Всякий полезный труд действительно производителен, и всякий трудящийся класс общества одинаково заслуживает названия производительного» (стр. 87).

Но в этом производительном классе Дестют де Траси различает

«трудящийся класс, непосредственно производящий все наши богатства» (стр. 88),

т. е. то, что Смит называет производительными рабочими.

Напротив, бесплодный класс состоит из богачей, потребляющих свою земельную или денежную ренту. Это — «праздный класс».

«Действительно бесплодный класс — это класс праздных людей, занятых исключительно тем, что они живут, как говорится, по-благородному, на продукты до них выполненного труда, которые либо овеществлены в земельном участке, сдаваемом ими в аренду, т. е. в наем, тому или иному работнику, либо же состоят из денег или вещей, отдаваемых ими взаймы за известное вознаграждение, что тоже представляет собой сдачу в наем. Это настоящие трутни пчелиного улья (fruges consumere nati^{42})» (стр. 87). Эти праздные люди «могут тратить только свой доход. Если они расходуют [401] свой капитал, то последний ничем уже не возмещается, и их потребление, — после того как оно на короткий срок далеко вышло за свои пределы, — совершенно прекращается» (стр. 237).

«Доход этот представляет собой… не что иное, как вычет из продуктов деятельности трудящихся граждан» (стр. 236).

Как же обстоит дело с теми работниками, которых непосредственно применяют эти «праздные люди»? Поскольку эти последние потребляют товары, они потребляют не прямо труд, а продукты труда производительных рабочих. Речь здесь, следовательно, идет о тех работниках, труд которых покупается праздными людьми в порядке непосредственного расходования их дохода; стало быть, о работниках, получающих свою заработную плату непосредственно из дохода, а не из капитала.

«Так как люди, которым он» (доход) «принадлежит, праздны, то ясно, что они не управляют никаким производительным трудом. Все оплачиваемые ими работники имеют своим единственным назначением доставлять им наслаждения. Наслаждения эти, разумеется, различного рода… Расходы всего этого класса людей… кормят многочисленное население, существование которого они обеспечивают, но труд которого совершенно бесплоден… Некоторые из этих расходов могут быть более или менее полезны, как, например, постройка дома, мелиорация земель. Но это — исключения, благодаря которым праздные люди становятся на время руководителями производительного труда. За этими маловажными исключениями, все потребление этого рода капиталистов во всех отношениях является, с точки зрения воспроизводства, чистой потерей и представляет собой соответствующий вычет из произведенного богатства» (стр. 236).

{Политическая экономия в собственно смитовском духе рассматривает капиталиста только как персонифицированный капитал, как Д — Т — Д, как агента производства. Но кто же должен потреблять производимые продукты? Рабочий? Нет, не рабочий. Сам капиталист? Но тогда он выступает как крупный потребитель, как «праздный человек», а не как капиталист. Владельцы земельной и денежной ренты? Но они не воспроизводят того, что ими потребляется, и этим они наносят ущерб богатству. — И тем не менее, есть два правильных пункта в этом противоречивом взгляде, который усматривает в капиталисте лишь реального собирателя сокровищ, в отличие от того иллюзорного собирателя сокровищ, каким является собиратель сокровищ в собственном смысле этого слова: 1) капитал (а отсюда и капиталист, его персонификация) рассматривается только как агент, содействующий развитию производительных сил и производства; 2) здесь сказывается точка зрения восходящего капиталистического общества, для которого имеет значение не потребительная стоимость, а меновая стоимость, не потребление, а богатство. Потребляющее богатство представлялось излишней роскошью восходящему капиталистическому обществу, пока это последнее само не научилось соединять эксплуатацию с потреблением и не подчинило себе потребляющее богатство.}

«Чтобы найти, как образуются эти доходы» (на которые живут праздные), «всегда нужно восходить к деятельным капиталистами (стр. 237, примечание). «Деятельные капиталисты» — второй род капиталистов — «включают всех предпринимателей любой отрасли хозяйства, т. е. всех тех людей, которые, имея капиталы… употребляют свои способности и свой труд на то, чтобы самим использовать их, вместо того чтобы отдавать их взаймы другим людям, и которые поэтому живут не на заработную плату и не на доходы, а на прибыли» (стр. 237).

У Дестюта — как уже и у А. Смита — ясно обнаруживается, что кажущееся превознесение производительных рабочих на самом деле представляет собой лишь превознесение «деятельных капиталистов» в противоположность земельным собственникам и тем денежным капиталистам, которые просто живут на свой доход.

«Деятельные капиталисты держат… в своих руках почти все богатства общества… Эти люди расходуют в течение года не только ренту с этих богатств, но и самый капитал, а иногда они проделывают это и несколько раз в год, если дела идут достаточно быстро, чтобы это было возможно. Ибо, так как они в качестве деловых людей производят расходы только для того, чтобы эти расходы вернулись к ним с прибылью, их прибыли тем значительнее, чем больше они при этом условии могут расходовать» (стр. 237–238).

Что касается их личного потребления, то оно таково же, как и личное потребление праздных капиталистов. Но оно

«в общем умеренно, так как деловые люди обычно скромны» (стр. 238). Иное дело их производственное потребление. «Оно отнюдь не является окончательным; оно возвращается к ним с прибылью» (там же). Их прибыль должна быть достаточно велика не только для их «личного потребления, но также и» для оплаты «ренты с земель и с денег, которые они получили в пользование от праздных капиталистов» (стр. 238).

Здесь Дестют прав. Земельная рента и денежная рента представляют собой лишь «вычеты» из промышленной прибыли, те части последней, которые деятельный капиталист отдает из своей валовой прибыли земельным собственникам и денежным капиталистам.

«Доходы праздных богачей — это лишь ренты, взимаемые с производства; только производство и создает эти доходы» (стр. 248). Деятельные капиталисты «за ренту нанимают их» (т. е. праздных капиталистов) «земли, их дома, берут взаймы их деньги и пользуются всем этим таким образом, что извлекают отсюда прибыли, превышающие размеры этой, ренты» [стр. 237], т. е. ренты, уплачиваемой ими бездельникам и составляющей, стало быть, только часть этих прибылей. Эта рента, уплачиваемая ими таким путем праздным капиталистам, является «единственным доходом этих праздных людей и единственным фондом их ежегодных расходов» (стр. 238).

До сих пор все идет хорошо. Но как же обстоит дело с «наемными людьми»? (с производительными рабочими, которых применяют деятельные капиталисты?).

«Они не обладают никаким другим сокровищем, кроме своего повседневного труда. Этот труд доставляет им заработную плату… Но откуда берется эта заработная плата? Ясно, что из имущества тех, [402] кому наемные рабочие продают свой труд, т. е. из фондов, заранее находящихся во владении нанимателей и представляющих собой не что иное, как накопленные продукты прежде выполненных работ. Отсюда следует, что хотя потребление, оплачиваемое этими богатствами, и является потреблением наемных рабочих в том смысле, что оно поддерживает именно их существование, но в сущности оплачивают его не они, или, во всяком случае, они оплачивают его только из тех фондов, которые заранее находятся в руках их нанимателей. Их потребление следует, таким образом, рассматривать как потребление, осуществляемое теми, кто их содержит на жалованье. Они только и делают, что одной рукой берут, а другой отдают обратно… Не только все то, что они» (наемные рабочие) «расходуют, но и все то, что они получают, следует рассматривать как действительный расход тех, кто покупает их труд, и как собственное потребление этих последних. Это настолько верно, что для решения вопроса о том, причиняет ли это потребление больший или меньший ущерб наличному богатству или, наоборот, способствует его увеличению… необходимо знать, как капиталисты употребляют покупаемый ими труд, ибо от этого зависит все» (стр. 234–235).

Превосходно. Но откуда берутся прибыли предпринимателей, дающие им возможность выплачивать доход самим себе и праздным капиталистам и т. д.?

«Меня спросят, каким образом эти предприниматели различных отраслей производства могут получать такие большие прибыли и откуда они могут извлекать их? Я отвечаю, что достигают они этого тем, что всякий произведенный ими продукт они продают дороже, чем им обошлось его производство» (стр. 239).

А кому они все это продают дороже, чем это стоит им самим? «Они продают это:

1) друг другу на всю сумму их потребления, которая предназначена для удовлетворения их потребностей и которую они оплачивают некоторой частью своих прибылей;

2) наемным работникам — как тем, которых нанимают они сами, так и тем, которых нанимают праздные капиталисты, — причем таким способом они получают обратно от всех этих наемных работников всю сумму заработных плат этих последних, за исключением разве небольших сбережений, какие те могут сделать;

3) праздным капиталистам, уплачивающим им той частью своего дохода, которую они не отдали уже наемным работникам, непосредственно нанимаемым ими; так что вся рента, ежегодно уплачиваемая праздным капиталистам деятельными капиталистами, тем или другим путем снова притекает к последним» (там же, стр. 239).

Рассмотрим поближе эти три рубрики, по которым здесь распределены продажи.

1) Часть своего продукта (или прибыли) деятельные капиталисты съедают сами. Они никак не могут обогатиться от того, что надувают друг друга и продают друг другу свои продукты дороже, чем заплатили за них. Да и никто не может надуть таким путем другого. Если А продает слишком дорого свой продукт, съедаемый деятельным капиталистом В, то В продает слишком дорого свой продукт, съедаемый деятельным капиталистом А. Это — то же самое, как если бы А и В продавали друг другу свои продукты по их действительной стоимости.

Рубрика 1-я показывает нам, как капиталисты расходуют одну часть своей прибыли; она нам не показывает, откуда они ее извлекают. Во всяком случае они не получают никакой прибыли от того, что «всякий произведенный ими продукт они продают друг другу дороже, чем им обошлось его производство».

2) Из той части продукта, которую они продают своим рабочим по цене, превышающей издержки производства, они точно так же не могут извлекать никакой прибыли. Согласно предположению, все потребление рабочих фактически представляет собой «собственное потребление тех, кто покупает их труд». Кроме того, Дестют еще добавляет, что капиталисты, продавая свои продукты наемным работникам (своим собственным и работникам праздных капиталистов), лишь «получают обратно всю сумму их заработных плат». И даже не всю целиком, а за вычетом сделанных рабочими сбережений. Продают ли капиталисты рабочим продукты дешево или дорого, — это совершенно безразлично, ибо они всегда лишь получают обратно то, что дали рабочим: как сказано выше, наемные рабочие «только и делают, что одной рукой берут, а другой отдают обратно». Капиталист сперва платит рабочему деньги в качестве заработной платы. Затем он продает ему слишком «дорого» свои продукты и этим извлекает деньги обратно. Но так как рабочий не может вернуть капиталисту больше денег, чем получил от него, то капиталист никогда не может продать рабочему свои продукты дороже, чем заплатил ему за его труд. Он может при продаже своих продуктов получить от рабочего обратно всегда лишь столько денег, сколько дал ему за его труд. Ни гроша больше. Как же возможно, чтобы в результате этого «обращения» количество денег у капиталиста увеличивалось?

[403] Вдобавок у Дестюта получается еще другая нелепость. Капиталист К уплачивает рабочему Р недельную заработную плату в размере 1 ф. ст. и затем извлекает этот фунт стерлингов обратно, продавая ему на 1 ф. ст. товара. Таким способом, полагает Траси, капиталист вернул себе обратно всю сумму заработной платы. Но сначала он дает рабочему 1 ф. ст. деньгами, а потом дает ему на 1 ф. ст. товара. Стало быть, то, что он на самом деле дал рабочему, составляет 2 ф. ст.: 1 ф. ст. товаром и 1 ф. ст. деньгами. Из этих 2 ф. ст. он 1 ф. ст. извлекает обратно в форме денег. Таким образом, из заработной платы в 1 ф. ст. он на самом деле не извлек обратно ни одного гроша. И если бы ему суждено было обогащаться посредством такого рода «обратного извлечения» заработной платы (а не посредством того, что рабочий ему обратно отдал трудом то, что он авансировал рабочему товаром), то он скоро сел бы на мель.

Благородный Дестют смешивает здесь денежное обращение с действительным обращением товаров. Так как капиталист, вместо того чтобы прямо дать рабочему на 1 ф. ст. товара, дает ему 1 ф. ст. деньгами, благодаря чему рабочий может теперь сам определить, какой ему купить товар, и так как рабочий, получив в собственность приходящийся на его долю товар, возвращает капиталисту в форме денег ассигновку, которую тот дал ему на свой товар, — то Дестют воображает, что капиталист «извлекает обратно» заработную плату, когда к нему обратно притекает та же самая монета. И на той же самой странице господин Дестют замечает, что феномен обращения «плохо понят» (стр. 239). Этот феномен, действительно, совершенно не понят им самим. Если бы Дестют не объяснял себе таким оригинальным способом «обратное извлечение всей суммы заработной платы», то эта нелепость была бы еще по крайней мере мыслима в том виде, в каком мы ее сейчас рассмотрим.

(Но предварительно еще следующее замечание для иллюстрации его премудрости. Если я захожу в лавку и лавочник дает мне 1 ф. ст., а я на этот 1 ф. ст. покупаю товара на 1 ф. ст. в его лавке, то он извлекает обратно этот 1 ф. ст. Никто не станет утверждать, что лавочник в результате такой операции обогатился. Вместо 1 ф. ст. деньгами и 1 ф. ст. товаром у него теперь только 1 ф. ст. деньгами. Даже если стоимость его товара составляла только 10 шилл., а он продал его мне за 1 ф. ст., то все же он стал на 10 шилл. беднее сравнительно с тем, чем был до продажи, хотя он и извлек обратно всю выданную им сумму — один фунт стерлингов.)

Если бы капиталист К дал рабочему 1 ф. ст. заработной платы и затем продал ему товар стоимостью в 10 шилл. за 1 ф. ст., то, конечно, он получил бы прибыль в 10 шилл., потому что продал бы рабочему товар на 10 шилл. дороже. Но с точки зрения господина Дестюта даже и в данном случае было бы непонятно, как от этого должна получиться прибыль для К. (Прибыль-де получается вследствие того, что капиталист платит рабочему пониженную заработную плату, что он дал рабочему в обмен на его труд на самом деле меньшую долю продукта, чем дает ему номинально.) Если бы он дал рабочему 10 шилл. и продал ему свой товар за 10 шилл., то он был бы столь же богат, как если бы дал ему 1 ф. ст. и продал ему за 1 ф. ст. свой товар стоимостью в 10 шилл. К тому же Дестют в своих рассуждениях исходит из предположения необходимой заработной платы. В лучшем случае все объяснение прибыли свелось бы здесь лишь к ссылке на мошенническую проделку с заработной платой.

Итак, этот случай 2-й показывает, что Дестют совершенно забыл, что такое производительный рабочий, и не имеет ни малейшего представления об источнике прибыли. Самое большее можно было бы сказать, что капиталист создает прибыль посредством продажи продуктов выше их стоимости, поскольку он продает их не своим собственным наемным рабочим, а наемным работникам праздных капиталистов. Но так как потребление непроизводительных работников на самом деле составляет лишь часть потребления праздных капиталистов, то мы приходим теперь к случаю 3-му.

3) В-третьих, деятельный капиталист продает свои продукты слишком «дорого», выше их стоимости,

«праздным капиталистам, уплачивающим ему той частью своего дохода, которую они не отдали уже наемным работникам, непосредственно нанимаемым ими; так что вся рента, ежегодно уплачиваемая праздным капиталистам деятельными капиталистами, тем или другим путем снова притекает к последним».

Здесь опять ребяческое представление об обратном притоке ренты и т. д., как раньше — об обратном извлечении всей суммы заработной платы. Пусть, например, К платит 100 ф. ст. земельной или денежной ренты П (праздному капиталисту). 100 ф. ст. служат для К средством платежа. Они являются покупательным средством для П, который на эти деньги извлекает из склада К на 100 ф. ст. товаров. Тем самым эти 100 ф. ст. возвращаются к К обратно как превращенная форма его товара. Но он имеет теперь на 100 ф. ст. меньше товаров, чем прежде. Вместо того чтобы дать П прямо товары, он дал ему 100 ф. ст. деньгами, на которые тот покупает у него на 100 ф. ст. его товаров. Но этот товар на сумму 100 ф. ст. П покупает на деньги К, а не на средства из собственного фонда. И Траси воображает, что таким путем к К возвращается та рента, которую он уплатил П. Какое слабоумие! Это — первая нелепость.

Во-вторых, Дестют нам сам сказал, что земельная и денежная ренты представляют собой лишь вычеты из прибыли деятельного капиталиста, следовательно лишь доли этой прибыли, отданные праздным капиталистам. Если теперь предположить, что К при помощи какого-нибудь фокуса вернул себе обратно всю эту долю [404], хотя это и не может быть сделано ни одним из тех двух путей, которые описаны у Траси, — другими словами, если предположить, что капиталист К не платит никакой ренты ни земельным собственникам, ни денежным капиталистам, что он удерживает у себя всю свою прибыль целиком, то как раз и надо будет объяснить, откуда он ее взял, как он создал ее, как она возникла. И если это не объясняется тем, что он ее имеет или удерживает у себя, не отдавая доли ее земельному собственнику и денежному капиталисту, то столь же невозможно объяснить это и тем, что он, целиком или частично, тем или иным способом перетащил обратно из кармана праздного капиталиста в свой собственный ту долю прибыли, которую он раньше отдал ему под тем или иным названием. Вторая нелепость!

Но отвлечемся от этих нелепостей. К должен уплатить П (праздному капиталисту) ренту в размере 100 ф. ст. за землю или за капитал, занятый (loue) первым у второго. Он платит эти 100 ф. ст. из своей прибыли (откуда она возникла, мы еще не знаем). Затем он продает П свои продукты, которые съедаются или самим П непосредственно или его прихлебателями (непроизводительными наемными работниками); и при этом К продает ему эти продукты по чрезмерно дорогой цене, например на 25 % выше их стоимости. Продукты стоимостью в 80 ф. ст. он продает П за 100 ф. ст. В данном случае К, безусловно, выручает прибыль в 20 ф. ст. Он дал П ассигновку на товар в 100 ф. ст. Но когда тот реализует полученную ассигновку, К отпускает ему товара лишь на 80 ф. ст., повысив номинальную цену своих товаров на 25 % выше их стоимости. Если бы П примирился с таким положением вещей, при котором он потребляет товаров на 80 ф. ст., а уплачивает за них 100 ф. ст., то прибыли К никогда не могли бы превысить 25 %. Эти цены, это надувательство повторялись бы из года в год. Но П желает есть на 100 ф. ст. Если он — землевладелец, то что остается ему делать? Он закладывает капиталисту К участок земли за 25 ф. ст., за которые тот доставляет ему товар стоимостью в 20 ф. ст., ибо он продает товар на 25 % (¹/₄) выше его стоимости. Если П — владелец денег, дающий их в ссуду, то он уступает капиталисту К 25 ф. ст. из своего капитала, за что капиталист К доставляет ему на 20 ф. ст. товара.

Предположим, что капитал (или стоимость земли) был отдан в ссуду из 5 процентов. В таком случае он составлял 2000 ф. ст. Теперь он составляет только 1975 ф. ст. Рента этого П равна теперь 98³/₄ ф. ст. И так продолжалось бы дальше: П все время потреблял бы действительную товарную стоимость в 100 ф. ст., а его рента непрерывно уменьшалась бы, так как для того, чтобы иметь на 100 ф. ст. товара, он все время должен проедать все большую часть самого капитала, имеющегося у него. Так мало-помалу К получил бы в свои руки весь капитал П и присвоил бы себе, вместе с самим капиталом, также и его ренту, т. е. ту часть получаемой им на занятый капитал прибыли, которую он раньше отдавал праздному капиталисту П. Очевидно, этот процесс и представляется воображению господина Дестюта, потому что он продолжает:

«Но, скажут, если это так и если предприниматели различных отраслей производства действительно пожинают ежегодно больше, чем посеяли, то в короткое время они должны завладеть всем общественным богатством, и в государстве вскоре останутся одни только наемные работники, не имеющие собственности, и капиталистические предприниматели. Это верно, и дело обстояло бы так в действительности, если бы предприниматели или их наследники, обогатившись, не удалялись от дел и, таким образом, не пополняли непрерывно класс праздных капиталистов; и все же, несмотря на подобного рода эмиграцию, часто имеющую место, мы видим, что, когда производство в данной стране развивается в течение некоторого времени без слишком больших потрясений, капиталы предпринимателей всегда возрастают не только пропорционально росту общего богатства, но и в гораздо еще большей степени… К этому можно было бы добавить, что этот результат был бы еще гораздо ощутительнее, не будь тех громадных поборов, которыми в форме налогов все правительства из года в год отягощают деятельный в производстве класс» (стр. 240–241).

И господин Дестют до известного пункта совершенно прав, хотя совсем не в том, что он хочет объяснить. В эпоху гибнущего средневековья и поднимающегося капиталистического производства быстрое обогащение «деятельных капиталистов» отчасти объясняется тем, что они прямо надували земельных собственников. Когда стоимость денег в результате сделанных в Америке открытий понизилась, фермеры продолжали платить земельным собственникам номинально, но не реально, прежнюю ренту, тогда как промышленники продавали товары тем же земельным собственникам не только по повысившейся денежной стоимости, но даже просто выше их стоимости. Точно так же во всех тех странах, например азиатских, где главный доход страны в форме земельной ренты находится в руках земельных собственников, государей и т. д., малочисленные и потому не зависящие от конкуренции промышленники продают им свои товары по монопольным ценам и таким путем присваивают себе часть их дохода, обогащаются [405] не только тем, что продают им «неоплаченный» труд, но и тем, что продают товары за большее количество труда, нежели в них содержится. Только господин Дестют опять неправ, полагая, что капиталисты, ссужающие деньги, дают себя обманывать подобным же образом. Наоборот, взимая высокие проценты, они являются, прямо или косвенно, участниками этих высоких прибылей, участниками этого надувательства.

Что господину Дестюту рисовалось именно это явление, показывает следующая его фраза:

«Достаточно только бросить взгляд на то, как они» (деятельные капиталисты) «были слабы во всей Европе триста или четыреста лет тому назад по сравнению с огромными богатствами всяких могущественных особ и как они теперь увеличили свою численность и окрепли, тогда как богатства тех уменьшились» (цит. соч., стр. 241).

Господин Дестют хотел объяснить нам прибыли, и притом высокие прибыли, деятельного капитала. Он объяснял это двояким образом. Во-первых, тем, что деньги, уплачиваемые этими капиталистами в форме заработных плат и рент, притекают к ним обратно, так как на эти заработные платы и ренты у них покупаются их продукты. На самом деле этим объяснено только то, почему они не уплачивают заработную плату и ренту вдвойне — сперва в форме денег, а затем в форме товаров на ту же сумму денег. Второе объяснение состоит в том, что они продают свои товары выше их цены, слишком дорого: во-первых, самим себе, надувая, стало быть, самих себя и друг друга; во-вторых — рабочим, опять надувая, следовательно, самих себя, потому что ведь господин Дестют сказал нам, что потребление наемных работников «следует рассматривать как потребление, осуществляемое теми, кто их содержит на жалованье» (стр. 235); наконец, в-третьих — получателям ренты, надувая также и их; и это, действительно, могло бы объяснить, почему деятельные капиталисты удерживают для самих себя все большую часть своей прибыли, вместо того чтобы отдавать ее праздным капиталистам. Это показало бы, почему распределение совокупной прибыли между деятельными и недеятельными капиталистами совершается все больше и больше к выгоде первых за счет вторых. Но это ни на йоту не приблизило бы нас к пониманию того, откуда эта совокупная прибыль происходит. Даже если допустить, что деятельные капиталисты целиком завладели ею, все-таки остается вопрос: откуда она берется?

Таким образом, Дестют ни на что не ответил, а только обнаружил, что принимает обратный приток денег за обратный приток самого товара. Этот обратный приток денег означает только то, что капиталисты сначала платят заработную плату и ренту деньгами, вместо того чтобы уплачивать их товарами; что на эти деньги у них затем покупаются их товары и таким образом получается, что они этим окольным путем уплатили товарами. Эти деньги непрерывно притекают, следовательно, к ним обратно, но лишь в той мере, в какой у них на ту же денежную стоимость окончательно отбираются товары, поступающие в потребление наемных рабочих и получателей ренты.

Господин Дестют (чисто по-французски, у Прудона мы тоже встречаем подобные возгласы изумления по своему собственному адресу) прямо поражен той

«ясностью», которую «этот способ рассмотрения потребления наших богатств… вносит в понимание всего хода общественной жизни. Откуда проистекают эта гармония и этот свет? Они проистекают из того обстоятельства, что мы открыли истину. Это напоминает действие тех зеркал, в которых предметы отражаются четко и в их правильных пропорциях, когда наблюдатель занял надлежащее место, и в которых все представляется спутанным и бессвязным, когда наблюдатель находится слишком близко или слишком далеко» (стр. 242–243).

В дальнейшем господин Дестют совершенно мимоходом вспоминает — из того, что он читал у А. Смита, — о действительном положении вещей, но по существу он повторяет лишь словесную формулировку этого действительного положения вещей, не поняв подлинного ее смысла; ибо в противном случае он, этот член Института Франции[85], никак не мог бы изливать упомянутые выше «потоки света». Дестют пишет (стр. 246):

«Откуда получают эти праздные люди свои доходы? Разве не из ренты, которую им платят из своих прибылен те, кто приводит в действие свои капиталы, т. е. те, которые своими фондами оплачивают труд, производящий больше, чем он стоит сам, одним словом деловые люди?»

{Ага! Значит, ренты (а также и собственные прибыли), выплачиваемые деятельными капиталистами праздным капиталистам за занятые у последних фонды, получаются оттого, что они этими фондами оплачивают труд, «производящий больше, чем он стоит», т. е. труд, продукт которого обладает большей стоимостью, чем уплаченная выполнившему этот труд рабочему; или прибыль получается, стало быть, из того, что наемными рабочими производится сверх издержек на их содержание, т. е. из прибавочного продукта, который присваивается деятельным капиталистом и из которого этот последний отдает только ту или иную часть получателям земельной и денежной ренты.}

Господин Дестют делает из этого не тот вывод, что нужно восходить к этим производительным рабочим, а тот, что следует восходить к капиталистам, использующим их:

«Именно эти деятельные капиталисты и кормят в действительности даже тех наемных работников, которые заняты у других» (стр. 246).

Разумеется. Поскольку они эксплуатируют труд непосредственно, а праздные капиталисты делают это лишь через их посредство. И в этом смысле правильно рассматривать деятельный капитал как источник богатства.

[406] «Поэтому всегда нужно восходить к ним» (к деятельным капиталистам), «если мы хотим найти источник всякого богатства» (стр. 246).

«С течением времени богатства накопились в более или менее значительном количестве, так как результат прежнего труда не потреблялся целиком тотчас же после того, как был произведен. Из владельцев этих богатств одни довольствуются извлечением из них ренты и потреблением последней. Это те, которых мы назвали праздными капиталистами. Другие, более активные, пускают в дело свои собственные и занятые у других фонды. Они употребляют их на оплату труда, который воспроизводит эти фонды с прибылью».

{Следовательно, здесь мы имеем не только воспроизводство этих фондов, но и производство избытка, образующего прибыль.}

«Этой прибылью они оплачивают свое собственное потребление и платят за потребление других. И в результате самого этого потребления» (их собственного, а также и праздных капиталистов? — опять прежняя нелепость) «их фонды возвращаются к ним несколько увеличенными, и деятельные капиталисты начинают то же самое снова. Вот что представляет собой обращение» (стр. 246–247).

Исследование о «производительном рабочем» и результат этого исследования, гласящий, что производительным оказывается только тот рабочий, покупателем которого является деятельный капиталист, только тот рабочий, труд которого производит прибыль для непосредственного покупателя этого труда, — привели господина Дестюта к заключению, что деятельные капиталисты являются в действительности единственными производительными работниками в высшем смысле слова:

«Те, которые живут на прибыль» (деятельные капиталисты), «кормят всех остальных людей; только они увеличивают общественное богатство и создают все наши средства наслаждения. Так и должно быть, потому что труд является источником всякого богатства и потому что только они одни дают полезное направление текущему труду, применяя с пользой накопленный труд» (стр. 242).

То, что они «дают полезное направление текущему труду», означает на деле только то, что они применяют полезный труд, труд, имеющий своим результатом потребительные стоимости. Но то, что они «применяют с пользой накопленный труд», — если это не должно означать опять то же самое, а именно, что они используют накопленное богатство производственно, для производства потребительных стоимостей, — означает, что они применяют «с пользой накопленный труд» для того, чтобы покупать на него больше текущего труда, чем содержится в нем самом. В только что цитированной фразе Дестют наивно резюмирует противоречия, составляющие сущность капиталистического производства. Так как труд есть источник всякого богатства, то источником всякого богатства оказывается капитал; и настоящим творцом растущего богатства является не тот, кто трудится, а тот, кто извлекает прибыль из труда других. Производительные силы труда оказываются производительными силами капитала.

«Наши способности составляют наше единственное первоначальное богатство; наш труд производит всякое другое богатство, и всякий хорошо направленный труд производителен» (стр. 243).

Отсюда, по мнению Дестюта, само собой следует, что деятельные капиталисты «кормят всех остальных людей, что только они увеличивают общественное богатство и создают все средства наслаждения». Наши способности (facultes) — наше единственное первоначальное богатство, поэтому способность к труду (рабочая сила) не является богатством. Труд производит все другие богатства; это значит, что он производит богатства для всех остальных, кроме самого себя, и не он сам составляет богатство, а лишь его продукт. Всякий хорошо направленный труд производителен; это значит, что всякий производительный труд, всякий труд, приносящий капиталисту прибыль, хорошо направлен.

Нижеследующие замечания Дестюта, относящиеся не к различным классам потребителей, а к различной природе предметов потребления, очень хорошо передают взгляд А. Смита, высказанный им в книге II, глава 3, где он, в конце главы, исследует, какой род (непроизводительного) расхода, т. е. индивидуального потребления, потребления дохода, является более выгодным и какой род менее выгодным. Смит начинает это исследование следующими вступительными словами (перевод Гарнье, том II, стр. 345) [Русский перевод, том I, стр. 292]:

«Если бережливость увеличивает общую массу капиталов, а расточительность уменьшает ее, то образ действий тех, кто свои расходы в точности соразмеряет со своим доходом, ничего не накопляя и не затрагивая своих фондов, не увеличивает, равно как и не уменьшает, общую массу капиталов. Однако существуют некоторые способы расходования дохода, которые, по-видимому, больше других содействуют увеличению всеобщего благосостояния».

Дестют так резюмирует рассуждение Смита:

«Если потребление бывает весьма разнообразным в зависимости от характера потребителя, то оно изменяется также и в зависимости от природы потребляемых вещей. Правда, все вещи представляют труд, но стоимость его в одних вещах фиксирована более прочно, чем в других. Устройство фейерверка может стоить столько же труда, сколько добыча и шлифовка бриллианта, и потому первый может иметь такую же стоимость, как и второй. Но поело того как я купил их, заплатил за них и использовал тот и другой, от первого через полчаса у меня ничего не останется, тогда как второй еще и через сто лет может служить для моих внуков источником богатства… Точно так же обстоит дело с теми продуктами, [407]которые называют» (т. е. называет господин Сэй) «нематериальными продуктами. Какое-нибудь открытие обладает вечной полезностью. Какое-нибудь литературное произведение, какая-нибудь картина тоже обладает более или менее длительной полезностью, тогда как полезность бала, концерта, спектакля мгновенна и тотчас же исчезает. То же самое можно сказать о личных услугах врачей, адвокатов, солдат, домашних слуг и вообще всех тех, кого называют служащими. Их полезность существует лишь в тот момент, когда в них нуждаются…Наиболее быстрое потребление является наиболее разорительным, так как именно оно за равный промежуток времени уничтожает наибольшее количество труда или в более короткое время уничтожает то же количество труда; в сравнении с этим всякое более медленное потребление есть своего рода образование сокровищ, так как оно дает возможность наслаждаться в будущем частью того, чем мы сегодня пожертвовали… Каждый знает, что гораздо экономнее иметь за ту же цену одежду, которая носится три года, чем одежду, изнашивающуюся уже за три месяца» (стр. 243–244).

[15) Общая характеристика полемики против смитовского различения между производительным и непроизводительным трудом. Апологетический взгляд на непроизводительное потребление как на необходимый стимул к производству]

Большинство писателей, полемизировавших против смитовского различения между производительным и непроизводительным трудом, рассматривают потребление как необходимый стимул к производству. Поэтому в их глазах те наемные работники, которые живут за счет дохода, т. е. непроизводительные работники, наем которых не производит богатства, а сам является новым потреблением богатства, оказываются столь же производительными даже в смысле создания материального богатства, как и производительные рабочие, потому что они расширяют область материального потребления, а тем самым и область производства. Большей частью это было, следовательно, апологией, с буржуазно-экономической точки зрения, отчасти праздных богачей и тех «непроизводительных работников», услуги которых они потребляют, отчасти «сильных правительств», делающих крупные затраты, апологией роста государственных долгов, апологией обладателей доходных местечек в церкви и государстве, всякого рода синекур и т. д. Ибо все эти «непроизводительные работники», — услуги которых фигурируют в числе расходов праздных богачей, — имеют между собой то общее, что, производя «нематериальные продукты», они потребляют «материальные продукты», т. е. продукты труда производительных рабочих.

Другие политико-экономы, как, например, Мальтус, принимают различение между производительными и непроизводительными работниками, но доказывают «деятельному капиталисту», что последние столь же необходимы ему даже для производства материального богатства, как и первые.

Здесь ни к чему фразы о том, что производство и потребление тождественны или что потребление является целью всякого производства или что производство представляет собой предпосылку всякого потребления. В основе всей полемики — помимо указанной тенденции — лежит скорее следующее:

Потребление рабочего равно в среднем лишь издержкам его производства, а не его продукту. Весь избыток рабочий, следовательно, производит для других, и таким образом вся эта часть его продукта оказывается производством для других. Далее, «деятельный капиталист», принуждающий рабочего к этому перепроизводству (т. е. к производству сверх собственных жизненных потребностей рабочего) и пускающий в ход все средства для того, чтобы возможно больше увеличить это относительное перепроизводство в противоположность необходимому производству, непосредственно присваивает себе прибавочный продукт. Но в качестве персонифицированного капитала он производит ради производства, стремится к обогащению ради обогащения. Поскольку он является простым исполнителем функций капитала, т. е. носителем капиталистического производства, его интересует меновая стоимость и ее увеличение, а не потребительная стоимость и увеличение ее количества. Его интересует увеличение абстрактного богатства, растущее присвоение чужого труда. Он охвачен совершенно таким же абсолютным стремлением к обогащению, как и собиратель сокровищ, с тем только различием, что он удовлетворяет это стремление не в иллюзорной форме образования золотых и серебряных сокровищ, а в форме образования капитала, которое является действительным производством. Если перепроизводство у рабочего есть производство для других, то производство у нормального капиталиста, у «деятельного капиталиста», каким он должен быть, является производством ради производства. Правда, чем больше возрастает его богатство, тем больше он изменяет этому идеалу и сам становится расточительным, хотя бы для того, чтобы выставлять напоказ свое богатство. Но это всегда — потребляющее богатство с нечистой совестью, с задней мыслью о бережливости и расчетливости. При всей своей расточительности «деятельный капиталист», как и собиратель сокровищ, остается по существу скрягой.

Если Сисмонди говорит, что развитие производительных сил труда дает рабочему возможность пользоваться все большими наслаждениями, но что сами эти наслаждения, если бы они были ему предоставлены, сделали бы его (как наемного рабочего) непригодным к труду^{43}, то не менее верно и то, что «деятельный капиталист» становится в большей или меньшей степени неспособным к выполнению своей функции, как только он сам делается представителем потребляющего богатства, как только он начинает стремиться к накоплению наслаждений вместо наслаждения накоплением.

Таким образом, «деятельный капиталист» тоже является производителем перепроизводства, производства для других. Этому перепроизводству на одной стороне должно противостоять перепотребление на другой стороне, производству ради производства — потребление ради потребления. То, что «деятельный капиталист» должен отдавать владельцам земельной ренты, государству, кредиторам государства, церкви и т. д., которые только потребляют доход [408], абсолютно уменьшает его богатство, но не дает застыть его жажде обогащения и таким путем сохраняет его капиталистическую душу. Если бы получатели земельной и денежной ренты и т. д. тоже стали тратить свой доход на производительный труд вместо непроизводительного, то цель осталась бы недостигнутой. Они сами стали бы «деятельными капиталистами», вместо того чтобы представлять функцию потребления как такового. В дальнейшем мы еще ознакомимся с чрезвычайно комической полемикой по этому вопросу между одним рикардианцем и одним мальтузианцем[86].

Производство и потребление внутренне [an sich] нераздельны. Из этого следует, что так как они в системе капиталистического производства фактически отделены, то их единство восстанавливается посредством их противоположения, тем путем, что если А должен производить за В, то В должен потреблять за А. Подобно тому, как каждый отдельный капиталист, что касается его самого, желает, чтобы расточительность проявляли те, которые являются участниками его дохода, так и вся старая меркантилистская система основана на той идее, что нация должна быть скромной по отношению к себе самой, но должна производить предметы роскоши для чужих наций, предающихся наслаждению. Здесь мы имеем все ту же идею производства ради производства на одной стороне, а потому и потребления чужой продукции — на другой стороне. Эта идея меркантилистской системы выражена, между прочим, в «Moral Philosophy» доктора Пейли, том II, глава 11:

«Умеренный и трудолюбивый народ направляет свою деятельность на удовлетворение спроса, предъявляемого богатой, предающейся роскоши нацией»[87].

* * *

«Они» («наши политики», т. е. Гарнье и др.), — говорит Дестют, — «выставляют тот общий принцип, что потребление есть причина производства и потому чем оно больше, тем лучше. Они утверждают, что именно это создает большое различие между общественной экономией и частной» (цит. соч., стр. 249–250).

Хороша также следующая фраза:

«Бедные нации — это те, где народу хорошо живется, а богатые нации — те, где народ обычно беден» (там же, стр. 231).

[16)] Анри Шторх [Антиисторический подход к проблеме взаимоотношения между материальным и духовным производством. Концепция «нематериального труда», выполняемого господствующим классом]

Henri Storch. Cours d'economie politique и т. д. Издание Ж. Б. Сэя. Париж, 1823. (Это — лекции, читанные великому князю Николаю и законченные в 1815 году.) Том III.

После Гарнье Шторх был по сути дела первым, кто в полемике против смитовского различения между производительным и непроизводительным трудом пытался стать на новую почву.

От материальных благ, составных частей материального производства, он отличает «внутренние блага, или элементы цивилизации», законы производства которых должна изучать «теория цивилизации» (назв. соч., том III, стр. 217). (В I томе, стр. 136, мы читаем:

«Ясно, что человек никогда не приступает к производству богатств, пока он не обладает внутренними благами, т. е. пока он не развил свои физические, умственные и моральные способности, а это предполагает средства для их развития, такие, как общественные учреждения и т. д. Следовательно, чем цивилизованнее данный народ, тем больше может возрастать его национальное богатство». Точно так же и наоборот.)

Против Смита:

«Смит… исключает из числа производительных видов труда все те, которые не участвуют непосредственно в производстве богатств; но при этом он имеет в виду только национальное богатство… Ошибка его в том, что он не провел должного различения между нематериальными ценностями и богатствами» (том III, стр. 218).

Этим дело собственно и кончается. Различение между производительными видами труда и непроизводительными имеет решающее значение для того, что рассматривает Смит, — для производства материального богатства, и притом для определенной формы этого производства, для капиталистического

способа производства. В духовном производстве в качестве производительного выступает другой вид труда. Но Смит не рассматривает его. Наконец, взаимодействие и внутренняя связь обоих видов производства тоже не входят в круг его рассмотрения; к тому же это может привести к чему-нибудь большему, чем пустые фразы, только тогда, когда материальное производство рассматривается sub sua propria specie^{44}. Если Смит говорит о таких работниках, которые являются производительными не непосредственно, то лишь постольку, поскольку они непосредственно участвуют в потреблении материального богатства, а не в его производстве.

У самого Шторха, — хотя в его «теории цивилизации» и попадаются некоторые остроумные замечания, например о том, что материальное разделение труда является предпосылкой разделения духовного труда, — «теория цивилизации» не идет дальше тривиальных общих фраз. В какой мере это и должно было иметь место у Шторха, насколько далек он был даже от того, чтобы хотя бы только сформулировать себе эту задачу, не говоря уже о ее решении, явствует из одного единственного обстоятельства. Чтобы исследовать связь между духовным [409! и материальным производством, прежде всего необходимо рассматривать само это материальное производство не как всеобщую категорию, а в определенной исторической форме. Так, например, капиталистическому способу производства соответствует другой вид духовного производства, чем средневековому способу производства. Если само материальное производство не брать в его специфической исторической форме, то невозможно понять характерные особенности соответствующего ему духовного производства и взаимодействия обоих. Дальше пошлостей тогда не уйдешь. Это по поводу фразы о «цивилизации».

Далее: из определенной формы материального производства вытекает, во-первых, определенная структура общества, во-вторых, определенное отношение людей к природе. Их государственный строй и их духовный уклад определяются как тем, так и другим. Следовательно, этим же определяется и характер их духовного производства.

Наконец: под духовным производством Шторх понимает вместе с тем различные виды профессиональной деятельности всех тех слоев господствующего класса, для которых выполнение социальных функций является промыслом. Существование этих сословий, равно как и их функции могут быть поняты только из определенного исторического строя их производственных отношений.

Так как Шторх рассматривает само материальное производство не исторически, рассматривает его как производство материальных благ вообще, а не как определенную, исторически развившуюся и специфическую форму этого производства, то этим он сам лишает себя той основы, на которой только и возможно понять как идеологические составные части господствующего класса, так и свободное духовное производство данной общественной формации. Он не в состоянии выйти за пределы общих, бессодержательных фраз. Да и само это отношение совсем не так просто, как он предполагает. Так, капиталистическое производство враждебно известным отраслям духовного производства, например искусству и поэзии. Не учитывая этого, можно прийти к иллюзии французов XVIII века, так хорошо высмеянной Лессингом[88]. Так как в механике и т. д. мы ушли дальше древних, то почему бы нам не создать и свой эпос? И вот взамен «Илиады» появляется «Генриада»[89].

Правильным, напротив, является то, что Шторх подчеркивает специально против Гарнье, который собственно и является отцом этой полемики против Смита. А именно, Шторх подчеркивает, что противники Смита подходят к вопросу не с того конца.

«Что делают критики Смита? Весьма далекие от того, чтобы установить это различение» (между «нематериальными ценностями» и «богатствами»), «они окончательно смешивают оба эти вида ценностей, которые столь явно различны». (Они утверждают, что производство духовных продуктов или производство услуг является материальным производством.) «Рассматривая нематериальный труд как производительный, они предполагают, что он производит» (т. е. непосредственно производит) «богатства, т. е. материальные и пригодные к обмену ценности; а между тем он производит только нематериальные и непосредственные ценности; критики Смита исходят из предположения, что продукты нематериального труда подчинены тем же законам, что и продукты материального труда, а между тем первые управляются иными принципами, чем вторые» (том III, стр. 218).

Отметим следующие положения Шторха, которые у него заимствовались позднейшими авторами:

«Так как внутренние блага являются отчасти продуктом услуг, то решили, что они не более долговечны, чем сами услуги, и что они необходимым образом потребляются по мере их производства» (том III, стр. 234). «Первичные внутренние блага, отнюдь не уничтожаясь от их употребления, возрастают и умножаются благодаря упражнению, так что само их потребление увеличивает их ценность» (там же, стр. 236). «Внутренние блага, как и богатства, могут быть накопляемы и способны образовать капиталы, которые можно применять для воспроизводства» и т. д. (там же, стр. 236). «Материальный труд должен быть разделен, и его продукты должны быть накоплены прежде, чем можно начать думать о разделении нематериального труда» (стр. 241).

Но все это лишь самые общие поверхностные аналогии и параллели между духовным и материальным богатством. Совершенно таково же, например, и то его замечание, что неразвитые нации заимствуют свои духовные капиталы из зарубежных стран, подобно тому как материально неразвитые нации заимствуют оттуда свои материальные капиталы (там же, стр. 306), что разделение нематериального труда зависит от спроса на него, короче говоря — от рынка, и т. д. (стр. 246).

А вот те места, которые прямо списывались:

[410] «Производство внутренних благ, далекое от того, чтобы уменьшать национальное богатство потреблением материальных продуктов, в которых оно нуждается, является, напротив, мощным средством его увеличения», как и наоборот, «производство богатств служит столь же мощным средством для роста цивилизации» (там же, стр. 517). «Национальное благосостояние растет благодаря равновесию этих двух видов производства» (стр. 521).

По Шторху, врач производит здоровье (но он производит также и болезнь), профессора и писатели — просвещение (но они производят также и обскурантизм), поэты, художники и т. д. — вкус (но они производят также и безвкусие), моралисты и т. п. — нравы, проповедники — религию, труд государя — безопасность, и т. д. (стр. 347–350). С таким же правом можно сказать, что болезнь производит врачей, глупость — профессоров и писателей, безвкусие — поэтов и художников, безнравственность — моралистов, суеверие — проповедников, а отсутствие всеобщей безопасности — государей. Эта манера утверждать, что все эти виды деятельности, эти «услуги», производят действительную или воображаемую потребительную стоимость, повторяется позднейшими авторами для доказательства того, что упомянутые выше лица являются производительными работниками в смитовском смысле, т. е. непосредственно производят не продукты sui generis^{45}, а продукты материального труда и поэтому непосредственно — богатство. У Шторха еще нет этой нелепости, которая, впрочем, может быть полностью объяснена следующими моментами:

1) в буржуазном обществе различные функции взаимно предполагают друг друга;

2) антагонизмы в области материального производства делают необходимой надстройку из идеологических сословий, деятельность которых, — хороша ли она или дурна, — хороша потому, что необходима;

3) все функции состоят на службе у капиталиста, идут ему на «благо»;

4) даже высшие виды духовного производства получают признание и становятся извинительными в глазах буржуа только благодаря тому, что их изображают и ложно истолковывают как прямых производителей материального богатства.

[17)] Нассау Сениор (Провозглашение всех полезных для буржуазии функций производительными. Раболепство перед буржуазией и буржуазным государством]

W. Nassau Senior. Principes fondamentaux de l'economie politique. Перевод Жана Арривабене. Париж, 1836. Нассау Сениор напускает на себя важный вид.

«По Смиту, законодатель евреев был непроизводительным работником» (назв. соч., стр. 198).

Кто это: Моисей Египетский или Моисей Мендельсон? Очень поблагодарил бы Моисей господина Сениора за признание его смитовским «производительным работником». Эти люди до такой степени порабощены своими буржуазными навязчивыми идеями, что по их мнению Аристотель или Юлий Цезарь обиделись бы, если бы их назвали «непроизводительными работниками». А между тем Аристотель и Цезарь сочли бы оскорблением уже само название «работники».

«Разве врач, вылечивающий своим предписанием больного ребенка и таким образом сохраняющий ему жизнь на долгие годы, не производит длительного результата?» (там же).

Вздор! Если ребенок умирает, результат не менее длителен. А если ребенок остается больным, то услуга врача все же должна быть оплачена. По Нассау, врачам следовало бы платить лишь постольку, поскольку они излечивают, адвокатам — лишь постольку, поскольку они выигрывают процессы, а солдатам — лишь постольку, поскольку они одерживают победы.

Но теперь он становится поистине возвышенным:

«Разве голландцы, боровшиеся против тирании испанцев, или англичане, восставшие против тирании, грозившей стать еще более ужасной, произвели только мимолетные результаты?» (цит. соч., стр. 198).

Беллетристический хлам! Голландцы и англичане совершали восстания за свой собственный счет. Никто не платил им за то, что они трудились «в революции». А в вопросе о производительных или непроизводительных работниках речь всегда идет о покупателе труда и продавце его. Что за вздор!

Пошлая беллетристика этих молодчиков в их полемике против Смита показывает только, что они являются представителями «образованного капиталиста», тогда как Смит был истолкователем откровенно грубого буржуа-выскочки. Образованный буржуа и его рупор, оба до такой степени тупоумны, что они значение всякой деятельности измеряют ее [411] воздействием на кошелек. С другой стороны, они являются настолько образованными, что признают также и такие функции и виды деятельности, которые не имеют ничего общего с производством богатства, и притом признают их потому, что и эти виды деятельности «косвенно» увеличивают и т. д. их богатство, словом, выполняют «полезную» для богатства функцию.

Человек сам является основой своего материального, как и всякого иного осуществляемого им производства. Поэтому все те обстоятельства, которые воздействуют на человека, этого субъекта производства, модифицируют в большей или меньшей степени все его функции и виды деятельности, значит также и те его функции и виды деятельности, которые он выполняет как созидатель материального богатства, товаров. В этом смысле можно действительно доказать, что все человеческие отношения и функции, в какой бы форме и в чем бы они ни проявлялись, влияют на материальное производство и более или менее определяющим образом воздействуют на него.

«Существуют страны, где совершенно невозможно обрабатывать землю без охраны со стороны солдат. И что же! По классификации Смита, собранный урожай не является продуктом совместного труда того человека, который ходит за плугом, и того, который рядом с ним шагает с оружием в руках; по мнению Смита, только земледелец является производительным работником, а деятельность солдата непроизводительна» (цит. соч., стр. 202).

Во-первых, это неверно. Смит сказал бы, что деятельность солдата производит защиту, но не хлеб. Если бы в стране установился порядок, то земледелец продолжал бы, как и прежде, производить хлеб, не будучи вынужденным производить в придачу к этому средства для содержания солдата, а стало быть и его жизнь. Солдат относится к faux frais^{46} производства, как значительная часть непроизводительных работников, которые сами ничего не производят — ни в области духовного, ни в области материального производства — и только вследствие недостатков социальной структуры оказываются полезными и необходимыми, будучи обязаны своим существованием наличию социальных зол.

Но Нассау мог бы сказать, что при изобретении машины, делающей из 20 рабочих 19 человек излишними, эти 19 тоже становятся faux frais производства. Однако солдат может оказаться излишним несмотря на то, что материальные условия производства, условия земледелия как такового, остаются те же. А 19 рабочих могут оказаться излишними только в том случае, если труд остающегося одного рабочего сделался в 20 раз более производительным, следовательно только в результате революции в данных материальных условиях производства. К тому же, уже Бьюкенен замечает:

«Если бы, например, солдата следовало называть производительным работником на том основании, что его труд содействует производству, то производительный рабочий с таким же правом мог бы претендовать на воинские почести, так как не подлежит сомнению, что без его содействия никакая армия не могла бы выступить в поход, чтобы сражаться и одерживать победы» (D. Buchanan. Observations on the subjects treated of in Dr. Smith's Inquiry etc. Edinburgh, 1814, стр. 132).

«Богатство нации зависит не от числового соотношения между теми, кто производит услуги, и теми, кто производит стоимости, а от такой пропорции между ними, которая наиболее способствует тому, чтобы сделать труд каждого возможно более плодотворным» [Сениор, цит. соч., стр. 204).

Этого Смит никогда не отрицал, так как он хочет, чтобы количество таких «необходимых» непроизводительных работников, как государственные чиновники, адвокаты, попы и т. п., было сокращено до тех размеров, в каких их услуги необходимы. А это, во всяком случае, и есть та «пропорция», при которой они делают возможно более плодотворным труд производительных рабочих. Что же касается других «непроизводительных работников», труд которых каждый покупает только добровольно, чтобы пользоваться их услугами, т. е. покупает как предмет потребления, предоставляемый его выбору, то тут могут быть различные случаи. Число этих живущих на доход работников может быть велико по сравнению с числом «производительных» рабочих, во-первых, потому, что богатство вообще невелико или носит односторонний характер, как, например, у средневековых баронов с их свитой. Вместо того чтобы потреблять в сколько-нибудь значительных количествах промышленные товары, они поедали вместе со своей свитой свои сельскохозяйственные продукты. Когда же вместо этого они стали потреблять промышленные товары, их свите пришлось взяться за труд. Число живущих на доход было велико только потому, что значительная часть годового продукта потреблялась не в целях воспроизводства. При всем том общее количество населения было невелико. Во-вторых, число живущих на доход может быть велико потому, что высока производительность производительных рабочих, т. е. велик их прибавочный продукт, которым кормятся прихлебатели. В этом случае труд производительных рабочих не потому производителен, что существует так много прихлебателей, а наоборот, существует так много прихлебателей потому, что труд производительных рабочих столь производителен.

Если взять две страны с одинаковым народонаселением и одинаковым развитием производительных сил труда, то всегда с полным правом можно будет сказать вместе с А. Смитом, что богатство обеих стран следует измерять соотношением между производительными и непроизводительными работниками. Ибо это означает только то, что в стране, где имеется относительно большее число производительных рабочих, относительно большее количество годового дохода потребляется в целях воспроизводства и, стало быть, ежегодно производится большая масса стоимостей. Таким образом, господин Сениор только пересказывает положение [412] Адама, вместо того чтобы противопоставить ему какую-нибудь новую мысль. А затем он сам проводит здесь различие между «производителями услуг» и «производителями стоимостей», и таким образом с ним происходит то же самое, что и с большинством этих противников смитовского различения: они принимают и сами применяют то самое различение, которое они же отвергают.

Характерно, что все «непроизводительные» экономисты, которые решительно ничего не создают в своей собственной специальности, выступают против различения между производительным и непроизводительным трудом. Но по отношению к буржуа эта позиция «непроизводительных» экономистов выражает, с одной стороны, раболепство, стремление изобразить все функции состоящими на службе у производства богатства для буржуа; а с другой стороны, стремление доказать, что буржуазный мир — самый лучший из миров, все в нем полезно, а сам буржуа настолько образован, что видит и понимает это.

По отношению же к рабочим эта точка зрения сводится к утверждению, что потребление больших масс продуктов непроизводительными элементами вполне в порядке вещей, так как непроизводительные потребители в такой же мере содействуют производству богатства, как и рабочие, хотя и на свой особый манер.

Но в конце концов Нассау проговаривается и показывает, что он ни слова не понял в сделанном Смитом существенном различении. Он говорит:

«В самом деле, кажется, что в данном случае внимание Смита было целиком сосредоточено на положении крупных земельных собственников, к которым вообще только и могут быть применены его замечания о непроизводительных классах. Иначе я не могу объяснить себе его утверждение, что капитал применяется только для содержания производительных работников, тогда как непроизводительные живут на доход. Наибольшая часть из тех, кого он преимущественно называет непроизводительными, — учителя, правители государства, — содержится за счет капитала, т. е. на средства, авансируемые на воспроизводство» (там же, стр. 204–205).

Здесь, действительно, немеешь от изумления. Открытие господина Нассау, что государство и школьный учитель живут за счет капитала, а не за счет дохода, не нуждается в дальнейших комментариях. Если господин Сениор хочет этим сказать нам, что они живут на прибыль с капитала, а значит в этом смысле за счет капитала, то он лишь забывает, что доход с капитала не есть сам капитал и что этот доход, результат капиталистического производства, не авансируется на воспроизводство, а напротив, сам является его результатом. Или он думает так потому, что некоторые налоги входят в издержки производства определенных товаров, следовательно в расходы определенных производств? Так пусть он знает, что это только одна из форм взимания налогов с дохода.

Относительно Шторха Нассау Сениор, этот умничающий пачкун, замечает еще:

«Господин Шторх, вне всякого сомнения, заблуждается, категорически утверждая, что эти результаты» (здоровье, вкус и т. д.) «составляют, подобно другим предметам, имеющим стоимость, часть дохода тех, кто ими обладает, и что они подобным же образом могут обмениваться» (а именно, поскольку они могут быть куплены у их производителей). «Если бы это было так, если бы вкус, нравственность, религия действительно были предметами, которые можно покупать, то богатство имело бы совсем иное значение, чем то, какое экономисты… ему приписывают. Ми покупаем вовсе не здоровье, не знания и не благочестие. Врач, священник, учитель… могут производить только средства, при помощи которых с большей или меньшей вероятностью и с большим или меньшим совершенством будут произведены эти дальнейшие результаты… Если в каждом данном случае были применены наиболее подходящие средства для достижения успеха, то производитель этих средств имеет право на вознаграждение даже в том случае, если он и не добился успеха, не достиг ожидаемых результатов. Обмен завершен, как только дан совет или же дан урок и за них получено вознаграждение» (цит. соч., стр. 288–289).

В конце концов великий Нассау сам снова принимает смитовское различение. А именно, он различает, вместо производительного и непроизводительного труда, «производительное потребление и непроизводительное потребление» (стр. 206). А предметом потребления является или товар, — по речь здесь идет не о нем, — или же непосредственно труд.

Производительно, согласно Сениору, то потребление, которое применяет труд, либо воспроизводящий самоё рабочую силу (что может делать, например, труд школьного учителя или труд врача), либо воспроизводящий стоимость тех товаров, на которые этот труд покупается. Непроизводительно потребление такого труда, который не совершает ни того, ни другого. Между тем Смит заявляет: труд, который может быть потреблен только производительно (т. е. производственно), я называю производительным трудом, а тот, который можно потреблять непроизводительно, потребление которого не является по природе своей производственным потреблением, я называю непроизводительным трудом. Здесь, стало быть, господин Сениор доказал свое остроумие посредством nova vocabula rerum^{47}. В общем Нассау списывает у Шторха.

[18)] П. Росси (Игнорирование общественной формы экономических явлений. Вульгарная концепция «сбережения труда» непроизводительными работниками]

[413] Р. Rossi. Cours d'economie politique (читан в 1836/37 году), брюссельское издание 1842 года. Вот где мудрость!

«К косвенным средствам» (производства) «относится все то, что благоприятствует производству, все то, что способствует устранению препятствий, придает производству большую действенность, быстроту, легкость». (До этого у него сказано, стр. 268: «Существуют прямые средства производства и косвенные. Это значит: существуют такие средства, которые являются необходимым условием интересующего нас результата, силами, совершающими это производство; существуют и другие средства производства, которые способствуют производству, но не совершают его. Первые могут действовать даже одни, вторые могут лишь помогать первым в процессе производства».)… «Всякий правительственный труд — косвенное средство производства… Тот, кто изготовил эту шляпу, должен признать, что жандарм, прохаживающийся по улице, судья, заседающий в суде, тюремщик, принимающий преступника в тюрьму и содержащий его в заключении, армия, защищающая границу от вторжений неприятеля, — что все они содействуют производству» (стр. 272).

Какое наслаждение для шляпника сознавать, что весь мир приходит в движение для того, чтобы он мог произвести и продать эту шляпу! Заставляя этого тюремщика и т. д. косвенно — а не прямо — содействовать материальному производству, Росси фактически делает то же различение, что и Адам (XII лекция).

В следующей, тринадцатой лекции Росси — по сути дела в том же примерно духе, как и его предшественники, — ополчается против Смита ex professo^{48}.

Тремя причинами, говорит он, вызвано неправильное различение между производительными и непроизводительными работниками.

1) «Среди покупателей одни покупают продукты или труд с целью их непосредственного личного потребления; другие покупают их только для того, чтобы продавать новые продукты, которые они изготовляют при помощи приобретенных ими продуктов и купленного ими труда. Для первых определяющее значение имеет потребительная стоимость, для вторых — меновая стоимость». Когда во внимание принимают только меновую стоимость, то впадают в ошибку Смита. «Труд моего слуги непроизводителен для меня, — допустим это на минуту; но разве этот труд непроизводителен и для него?» (цит. соч., стр. 275–276).

Так как все капиталистическое производство основано на том, что труд покупается непосредственно с той целью, чтобы в процессе производства часть применяемого труда присвоить себе без купли, но затем и эту часть продать в продукте, — так как это составляет основу существования капитала, самую суть его, — то не является ли различение между трудом, производящим капитал, и трудом, его не производящим, базисом для понимания процесса капиталистического производства? Смит не отрицает, что труд слуги производителен для него самого. Всякая услуга производительна для ее продавца. Лжеприсяга производительна для того, кто получает за нее наличные деньги. Подделка документов производительна для того, кому за это платят. Убийство производительно для того, кому платят за убийство. Занятия сикофантов^{49}, доносчиков, прихлебателей, паразитов, льстецов производительны для них, если они выполняют такого рода «услуги» не бесплатно. По Росси получается, что все они — «производительные работники», производители не только богатства, но и капитала. И мошенник, который оплачивает себя сам, — совершенно так же, как это делают суды и государство, — тоже «затрачивает некоторую силу, прилагает ее определенным образом, производит результат, удовлетворяющий потребность человека» [там же, стр. 275], а именно потребность вора и, быть может, сверх того еще его жены и детей. Выходит, что он — производительный работник, если все дело только в том, чтобы производить «результат», удовлетворяющий «потребность», или если для отнесения услуг к категории «производительных» нужно, как в вышеприведенных случаях, только то, чтобы человек продавал свои «услуги».

2) «Вторая ошибка заключалась в том, что не делали различия между прямым производством и косвенным производством. Вот почему государственный чиновник у А. Смита непроизводителен. Но если производство почти невозможно» (без труда государственного чиновника), «то ведь совершенно очевидно, что этот труд содействует производству если и не посредством прямой и материальной помощи, то все же посредством косвенного действия, которое нельзя не принимать в расчет» (цит. соч., стр. 276).

Этот косвенно участвующий в производстве труд (а он составляет только часть непроизводительного труда) мы и называем непроизводительным трудом. Иначе пришлось бы сказать, что так как государственный чиновник абсолютно не может существовать без крестьянина, то крестьянин является «косвенным производителем» юстиции и т. д. Вздор! Есть еще одна точка зрения — относящаяся к вопросу о разделении труда, по об этом после.

[3)] «Недостаточно тщательно установлено различие между тремя главными фактами производства: между силой, или производительным средством, применением этой силы и результатом». Мы покупаем часы у часовщика; при этом нас интересует только результат труда. Или покупаем сюртук у портного; здесь имеет место то же самое. Однако «находятся еще люди старого закала, которые не так смотрят на вещи. Они зовут к себе рабочего и поручают ему сшить ту или другую одежду, снабжая его материей и всем необходимым для этой работы. Что они покупают, эти люди старого закала? Они покупают силу» {но также ведь и «применение этой силы»}, «средство, которое за их страх и риск произведет известные результаты… Объектом договора является покупка силы».

(Но в том-то и штука, что эти «люди старого закала» применяют такой способ производства, который не имеет ничего общего с капиталистическим и при котором невозможно все то развитие производительных сил труда, какое приносит с собой капиталистическое производство. Характерно, что такое специфическое различие для Росси и всех ему подобных является несущественным.)

«Нанимая слугу, я покупаю силу, которая может быть использована для выполнения сотен услуг и результаты деятельности которой зависят от того, как я эту силу использую» (стр. 276).

Все это не имеет никакого отношения к делу. [414] В- третьих,

«можно покупать или нанимать… определенное применение какой-нибудь силы… В этом случае вы покупаете не продукт и не результат, который имеете в виду». Защитительная речь адвоката может привести или не привести к тому, что я выиграю процесс. «Во всяком случае сделка между вами и вашим адвокатом состоит в том, что за определенную стоимость он отправится в такой-то день в такое-то место, чтобы говорить там за вас и применять в ваших интересах свои интеллектуальные силы» (стр. 276).

{К этому еще одно замечание. В XII лекции, стр. 273, Росси говорит:

«Я далек от того, чтобы считать производителями лишь тех людей, которые проводят свою жизнь в изготовлении коленкора или сапог. Я уважаю труд, каков бы он ни был… но это уважение не должно быть исключительной привилегией работника физического труда».

Этого А. Смит не делает. Кто создает книгу, картину, музыкальное произведение, статую, тот у него «производительный работник» во втором смысле, хотя ни импровизатор, ни декламатор, ни виртуоз и т. д. не является таковым для Смита. А «услуги», поскольку они прямо входят в производство, А. Смит рассматривает как материализованные в продукте, будь то труд работника физического труда или же директора, приказчика, инженера и даже ученого, если он является изобретателем, работником мастерской, работающим в ее стенах или вне их. Говоря о разделении труда, Смит разъясняет, как эти операции распределяются между различными лицами, и показывает, что продукт, товар, является результатом их совместного труда, а не труда кого-либо одного из них. Но «духовные» работники вроде Росси озабочены тем, чтобы оправдать ту крупную долю, которую они получают из материального производства.}

После этого рассуждения Росси продолжает:

«Таким образом, в меновых сделках внимание сосредоточивается то на одном, то на другом из этих трех главных фактов производства. Но могут ли эти различные формы обмена отнять у известных продуктов характер богатства, а у усилий определенного класса производителей — качество производительного труда? Очевидно, что между этими идеями нет такой связи, которая оправдывала бы подобный вывод. Если я, вместо покупки определенного результата, покупаю силу, необходимую для его производства, то неужели вследствие этого действие этой силы не будет производительным, а продукт не будет богатством? Возьмем опять пример с портным. Покупают ли у портного одежду в совершенно готовом виде или же поручают сшить ее рабочему-портному, выдав ему материал и заработную плату, — в отношении результата в обоих случаях всегда получается одно и то же. Никто не скажет, что первый труд — производительный труд, а второй — непроизводительный труд; разница лишь та, что во втором случае тот, кто хотел получить платье, был своим собственным предпринимателем. Но в чем же, в отношении производительных сил, разница между рабочим-портным, которого вы взяли к себе на дом, и вашим слугой? Никакой разницы между ними нет» (цит. соч., стр. 277).

Здесь квинтэссенция всей ложной мудрости этого важничающего водолея. Поскольку А. Смит, в своем втором, менее глубоком определении, различает труд производительный и непроизводительный в зависимости от того, овеществляется ли труд прямо в таком товаре, который может быть продан покупателем труда, или не овеществляется, — постольку он называет портного в обоих случаях производительным работником. Но согласно его более глубокому определению портной, фигурирующий во втором из указанных случаев, — «непроизводительный работник». Росси показывает только, что он «очевидно» не понимает А. Смита.

То, что «формы обмена» кажутся Росси безразличными, равносильно тому, как если бы физиолог сказал, что ему безразличны определенные формы жизни, ибо все они — лишь формы органической материи. Но как раз только эти формы и важны для нас, когда речь идет о том, чтобы понять специфический характер какого-либо общественного способа производства. Сюртук есть сюртук. Но если он произведен при первой форме обмена, то перед вами капиталистическое производство и современное буржуазное общество; если же он произведен при второй форме обмена, то перед вами некоторая форма ручного труда, совместимая даже с азиатскими отношениями или со средневековыми и т. д. И эти формы являются определяющими для самого вещественного богатства.

Сюртук есть сюртук, в этом — вся премудрость Росси. Но в первом случае рабочий-портной производит не только сюртук, он производит капитал, а значит и прибыль; он производит своего хозяина как капиталиста и себя самого как наемного рабочего. Когда я поручаю рабочему-портному сшить для меня лично сюртук у меня на дому, то благодаря этому я столь же мало становлюсь своим собственным предпринимателем (в смысле определенной экономической категории), как мало предприниматель-портной становится предпринимателем оттого, что [415] он сам носит и потребляет сшитый его рабочими сюртук. В одном случае покупатель портняжного труда и рабочий-портной противостоят друг другу как простой покупатель и простой продавец. Один платит деньги, другой поставляет товар, в потребительную стоимость которого превращаются мои деньги. Это решительно ничем не отличается от того случая, когда я покупаю сюртук в магазине. Продавец и покупатель противостоят здесь друг другу просто как таковые. В другом случае, напротив, они противостоят друг другу как капитал и наемный труд. Что же касается слуги, то с рабочим-портным № 2, труд которого я сам покупаю ради его потребительной стоимости, он имеет то общее, что им обоим присуща одна и та же общественная форма. Оба — простые покупатели и продавцы. Разница только в том, что здесь, вследствие специфического способа пользования покупаемой потребительной стоимостью, имеет место еще некоторое патриархальное отношение, отношение господства и услужения, что видоизменяет и делает отвратительным это отношение простой купли и продажи, если не по его экономической форме, то по его содержанию.

К тому же Росси лишь в других выражениях повторяет Гарнье.

«Когда Смит утверждает, что труд слуги не оставляет после себя никакого следа, то он, — скажем это прямо, — ошибается больше, чем это позволительно для Адама Смита. Допустим, что какой-нибудь фабрикант сам управляет большой фабрикой, требующей усиленного и внимательного надзора… Этот самый человек, не терпящий возле себя непроизводительных работников, не держит домашней прислуги. Он, следовательно, вынужден сам себя обслуживать… Что же будет с его производительным трудом в течение того времени, которое он должен посвящать этому якобы непроизводительному труду? Разве не ясно, что ваши слуги выполняют работу, которая дает вам возможность заниматься трудом, более соответствующим вашим способностям? Поэтому как же можно говорить, что от их услуг не остается никакого следа? Остается все то, что вы делаете и чего вы не могли бы делать, если бы в обслуживании вашей особы и вашего дома вас не заменяли слуги» (цит. соч., стр. 277).

Это опять то сбережение труда, о котором говорили Гарнье, Лодердель и Ганиль. Согласно этому взгляду, непроизводительные виды труда являются производительными лишь в той мере, в какой они сберегают труд и оставляют больше времени для собственного труда, будь то «деятельному капиталисту», будь то производительному рабочему, — оба они-де в состоянии выполнять более ценный труд благодаря тому, что в области менее ценного труда их заменяют другие. Этим самым исключается значительная часть непроизводительных работников — домашние слуги, в той мере, в какой они являются только предметом роскоши, и все те непроизводительные работники, которые производят только наслаждение и трудом которых я могу пользоваться лишь тратя на пользование им ровно столько же времени, сколько требуется продавцу этого труда на то, чтобы произвести его, выполнить его. В обоих случаях о «сбережении» труда не может быть и речи. Наконец, даже действительно сберегающие труд личные услуги были бы производительны лишь постольку, поскольку их потребитель является производительным работником. Если он праздный капиталист, то они сберегают ему труд только в том смысле, что избавляют его от необходимости вообще что-либо делать. Свински неопрятная барынька заставляет причесывать себя и стричь себе ногти, вместо того чтобы самой делать это; провинциальный дворянчик нанимает себе конюха, вместо того чтобы самому быть своим собственным конюхом; человек, единственным занятием которого является еда, держит повара, вместо того чтобы самому готовить себе пищу.

К числу этих работников принадлежали бы также и те, которые, по выражению Шторха (цит. соч.), производят «досуг», благодаря чему кое-кто получает возможность заполнить свое свободное время наслаждениями, умственным трудом и т. д. Полицейский сберегает мне то время, которое понадобилось бы мне для того, чтобы быть своим собственным жандармом, солдат сберегает мне время, необходимое для самозащиты., правительственный чинуша сберегает время, нужное мне для управления самим собой, чистильщик сапог — время, необходимое мне на чистку сапог, поп сберегает время, необходимое для размышлений, и т. д.

Что в этом верно, так это мысль о разделении труда. Кроме своего производительного труда или эксплуатации производительного труда, каждому приходилось бы выполнять еще массу функций, которые были бы непроизводительны и которые отчасти входят в издержки потребления. (Собственно производительные рабочие должны сами нести эти издержки потребления и сами выполнять для себя непроизводительный труд.) Если это «услуги» приятного свойства, то господин нередко выполняет их за холопа, как это показывает jus primae noctis^{50} или труд по управлению и т. п., который господа издавна берут на себя. Но это отнюдь не уничтожает различия между производительным и непроизводительным трудом; напротив, само это различие выступает как результат разделения труда и в этом смысле способствует развитию общей производительности труда — в силу того, что разделение труда превращает непроизводительный труд в исключительную функцию одной части работников, а производительный труд — в исключительную функцию другой части.

Но Росси утверждает, что даже «труд» той массы домашних слуг, которая предназначена только для того, чтобы выставлять напоказ богатство ее хозяина, чтобы удовлетворять его тщеславие, «не является непроизводительным трудом». Почему? Потому, что он производит нечто: удовлетворение тщеславия, возможность похвастаться, выставить напоказ богатство (цит. соч., стр. 277). Здесь мы опять наталкиваемся на ту чепуху, будто всякий вид услуг что-нибудь да производит: проститутка производит сладострастие, убийца — убийство и т. д. К тому же Смит-де сказал, что каждый вид этой дряни имеет свою стоимость. Недоставало [416] еще, чтобы эти «услуги» оказывались бесплатно. Об этом нет и речи. Но даже если бы они выполнялись бесплатно, они и тогда ни на грош не увеличили бы богатства (материального).

Затем идет беллетристическая белиберда:

«Певец, когда он кончил петь, ничего, как утверждают, нам не оставляет. — Нет, он оставляет воспоминание!» (очень мило!). «Когда вы выпили шампанского, что остается после этого?.. Экономические результаты могут быть различны в зависимости от того, следует ли потребление сейчас же за фактом производства или нет, совершается ли оно быстрее или медленнее, но самый факт потребления, каков бы он ни был, не может отнять у продукта характер богатства. Существуют нематериальные продукты, более долговечные, чем некоторые материальные. Дворец существует долго, но «Илиада» — еще более долговечный источник наслаждения» (стр. 277–278).

Какая чушь!

В том смысле, в каком Росси здесь понимает богатство, т. е. в смысле потребительной стоимости, дело обстоит даже так, что только потребление впервые и делает продукт богатством, все равно, как бы это потребление ни совершалось: медленно или быстро (продолжительность потребления зависит от его собственной природы и от природы предмета). Потребительная стоимость имеет значение только для потребления, и ее существование для потребления есть лишь существование в качестве предмета потребления, есть лишь ее существование в потреблении. Как питье шампанского не есть производительное потребление, хотя оно и производит «похмелье», так не является производительным потреблением и слушание музыки, хотя оно и оставляет после себя «воспоминание». Если музыка хороша и слушатель понимает музыку, то потребление музыки возвышеннее потребления шампанского, хотя производство последнего есть «производительный труд», а производство первой — непроизводительный.

* * *

Подводя итог всей галиматье, направленной против смитовского различения производительного и непроизводительного труда, можно сказать, что Гарнье и еще, пожалуй, Лодердель и Ганиль (последний, однако, не дал ничего нового) исчерпали все содержание этой полемики. Последующие авторы (за исключением неудавшейся попытки Шторха) дают лишь беллетристические рассуждения, просвещенную болтовню. Гарнье — экономист Директории и консульства, Ферье и Ганиль — экономисты империи. С другой стороны — Лодердель, его сиятельство граф, который скорее ставил себе целью апологетически представить потребителей как производителей «непроизводительного труда». Превознесение прислужничества, лакейства, восхваление сборщиков налогов, паразитов проходит красной нитью через писания всех этих псов. В сравнении с этим тот грубо циничный характер, который присущ классической политической экономии, выступает как критика существующих порядков.

[19) Апология расточительности богатых у мальтузианца Чалмерса]

Одним из самых фанатических мальтузианцев является его преподобие Т. Чалмерс, профессор теологии, автор книги «On Political Economy in connexion with the Moral State and Moral Prospects of Society» (2nd edition, London, 1832). По мнению Чалмерса, нет другого средства против всех социальных неустройств, кроме религиозного воспитания рабочего класса (под этим он понимает христиански-приукрашенное, поповски-назидательное вдалбливание мальтусовской теории народонаселения). В то же время он ревностный защитник всякого рода злоупотреблений, расточительных расходов государства, крупных окладов для попов и безумного мотовства богатых. Он скорбит (стр. 260 и следующие) о «духе времени», скорбит о «суровой, граничащей с голоданием бережливости», требует больших налогов, обильной жратвы для «высших» и непроизводительных работников, попов и т. д. (там же) и, разумеется, поднимает шум но поводу смитовского различения. Этому различению он уделил целую главу (одиннадцатую), которая не содержит ничего нового, кроме утверждения, что бережливость и т. д. лишь вредит «производительным работникам». Тенденция этой главы характерным образом резюмирована в следующих словах:

«Это различение представляется вздорным и к тому же злонамеренным в его применении» (цит. соч., стр. 344).

В чем же состоит эта злонамеренность?

«Мы потому так подробно останавливались на этом вопросе, что считаем политическую экономию наших дней слишком строгой и враждебной по отношению к установленной церкви, и мы не сомневаемся, что этому сильно способствовало вредное смитовское различение» (стр. 346).

Под «установленной церковью» этот поп подразумевает свою собственную церковь, англиканскую церковь как «установленную» законом. К тому же он был одним из тех молодчиков, которые способствовали распространению этого «установления» на Ирландию. Поп этот, по крайней мере, отличается откровенностью.

[20) Заключительные замечания об Адаме Смите и его взглядах на производительный и непроизводительный труд]

[417] Прежде чем закончить раздел об Адаме Смите, процитируем из его книги еще два места: первое, в котором он дает волю своей ненависти к непроизводительному правительству; второе, в котором он старается доказать, почему прогресс промышленности и т. д. предполагает свободный труд. О ненависти Смита к попам![90]

Первое место гласит:

«Поэтому величайшей наглостью и самонадеянностью со стороны королей и министров являются их поползновения наблюдать за бережливостью частных лиц и ограничивать их расходы посредством законов против роскоши или путем запрещения ввоза заграничных предметов роскоши. Они сами всегда и без всяких исключений являются величайшими расточителями во всем обществе. Пусть они хорошенько следят за своими собственными расходами, а заботу о расходах частных лиц пусть предоставят этим последним. Если их собственная расточительность не разоряет государства, то его никогда не разорит расточительность их подданных»

(книга II, глава 3, издание Мак-Куллоха, том II, стр. 122) [Русский перевод, том I, стр. 292].

И еще раз следующее место^{51}:

«Труд некоторых наиболее уважаемых сословий общества, подобно труду домашних слуг, не производит никакой стоимости» {он имеет стоимость, стоит поэтому некоторого эквивалента, но он не производит никакой стоимости} «и не фиксируется или не овеществляется ни в каком длительно существующем предмете, или пригодном для продажи товаре… Например, государь со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся армия и флот являются непроизводительными работниками. Они — слуги общества и содержатся на часть годового продукта труда других людей… К этому же классу должны быть отнесены… священники, юристы, врачи, всякого рода писатели; актеры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и т. д.» (там же, стр. 94–95) (Русский перевод, том I, стр. 279].

Это — язык еще революционной буржуазии, которая еще не подчинила себе все общество, государство и т. д. Все эти трансцендентные занятия, искони пользовавшиеся почетом, — государь, судьи, офицеры, попы и т. д., — вся совокупность порождаемых ими старых идеологических сословий, все принадлежащие к этим сословиям ученые, магистры и попы… экономически приравниваются к толпе собственных лакеев и шутов буржуазии, которые содержатся ею и представителями праздного богатства — земельным дворянством и праздными капиталистами. Они просто слуги общества, подобно тому как другие — их слуги. Они живут на продукт труда других людей. Поэтому их число должно быть сокращено до неизбежного минимума. Государство, церковь и т. п. правомерны лишь постольку, поскольку они являются комитетами для управления общими интересами производительных буржуа или для обслуживания этих общих интересов, и затраты на эти учреждения должны быть сведены к самому необходимому минимуму, так как сами по себе они относятся к faux frais^{52} производства. Этот взгляд исторически интересен по своей резкой противоположности, с одной стороны, воззрениям античной древности, где материально производительный труд носит на себе клеймо рабства и рассматривается лишь как пьедестал для праздного гражданина, а с другой стороны — представлениям возникшей из разложения средневековья абсолютной или аристократически-конституционной монархии, представлениям, которые Монтескье, сам еще находящийся в плену у них, столь наивно выражает в следующем тезисе («Esprit des lois», книга VII, глава 4):

«Если богатые не будут много расходовать, то бедняки умрут с голоду».

Напротив, с тех пор как буржуазия овладела положением и отчасти сама захватила в свои руки государство, отчасти пошла на компромисс с его прежними хозяевами; с тех пор как она признала идеологические сословия плотью от своей плоти и повсюду превратила их в своих приказчиков, преобразовав их сообразно своей собственной природе; с тех пор как сама она уже не противостоит им в качестве представителя производительного труда, а против нее поднимаются настоящие производительные рабочие и точно так же заявляют ей, что она живет за счет труда других людей; с тех пор как она достаточно просветилась для того, чтобы не отдаваться всецело производству, а стремиться также и к «просвещенному» потреблению; с тех пор как даже духовный труд все в большей и большей степени выполняется для ее обслуживания, поступает на службу к капиталистическому производству, — с тех пор дело принимает иной оборот, и буржуазия старается «экономически» со своей собственной точки зрения оправдать то, против чего она раньше боролась своей критикой. Ее рупорами и успокоителями ее совести в этом отношении являются Гарнье и др. К этому присоединяется еще ревностное стремление этих экономистов (которые сами являются попами, профессорами и т. д.) доказать свою «производительную» полезность, «экономически» оправдать свои оклады.

[418] Второе — относящееся к рабству — место гласит:

«Подобного рода профессии» (профессии ремесленника и работника мануфактуры) «считались» (во многих античных государствах) «подходящими только для рабов, и гражданам воспрещалось заниматься ими. Даже в тех государствах, где такого запрещения не существовало, как, например, в Афинах и в Риме, народ был фактически отстранен от всех тех профессий, какими ныне обычно занимаются низшие классы городского населения. Этими профессиями в Риме и в Афинах занимались рабы богачей, причем они занимались ими в пользу своих господ, богатство, могущество и покровительство которых делали для свободных бедняков почти невозможным находить сбыт для своих изделий, когда эти изделия конкурировали с изделиями рабов богача. Но рабы редко бывают изобретательны, и все важнейшие усовершенствования в промышленности, облегчающие и сокращающие труд, в виде ли машин или в виде лучшей организации и разделения труда, были изобретены свободными людьми. Даже если бы какой-нибудь раб придумал и предложил какое-либо усовершенствование такого рода, его хозяин был бы склонен усмотреть в этом проявление лени и желания сберечь свой труд за счет хозяина. Бедного раба вместо награды ожидали бы, по всей вероятности, лишь ругательства, а может быть, даже и побои. Поэтому в тех предприятиях, где применяется труд рабов, для выполнения одной и той же работы приходится, как правило, затрачивать больше труда, чем в предприятиях, применяющих труд свободных людей. Вследствие этого изделия предприятий первого рода должны были, как правило, быть дороже, чем изделия предприятий второго рода. Монтескье замечает, что рудники Венгрии, не будучи более богатыми, чем находящиеся по соседству с ними рудники Турции, всегда эксплуатировались с меньшими издержками и, следовательно, с большей прибылью. Турецкие рудники эксплуатируются при помощи рабов, и руки этих рабов представляют собой единственные машины, до которых додумались турки. Венгерские рудники эксплуатируются при помощи свободных людей, которые употребляют большое количество машин для облегчения и сокращения своего труда. Судя по тому немногому, что нам известно о ценах промышленных изделий во времена греков и римлян, изделия высокого качества были, по-видимому, чрезвычайно дороги» (цит. соч., книга IV, глава 9; перевод Гарнье, том III, стр. 549–551) [Русский перевод, том II, стр. 228–229].

* * *

А. Смит сам пишет в 1-й главе IV книги[91]:

«Господин Локк отмечает различие между деньгами и всяким другим движимым имуществом. Все другие движимые предметы, говорит он, столь непрочны по своей природе, что нельзя особенно полагаться на богатство, состоящее из них… Деньги, напротив, — надежный друг» и т. д. (там же, том III, стр. 5) [Русский перевод, том II, стр. 10].

И далее там же, на стр. 24–25:

«Предметы потребления, говорят нам, быстро уничтожаются, тогда как золото и серебро более долговечны по своей природе, и если бы их не вывозили постоянно за границу, то эти металлы могли бы накопляться из столетия в столетие, что невероятно увеличило бы действительное богатство страны» [Русский перевод, том II, стр. 17].

Приверженец монетарной системы мечтает о золоте и серебре потому, что они — деньги, самостоятельное бытие меновой стоимости, ее осязательное бытие, и притом неразрушимое, вечное бытие ее, поскольку им не позволяют стать средством обращения, всего лишь мимолетной формой меновой стоимости товаров. Накопление золота и серебра, нагромождение их, образование сокровищ являются поэтому тем способом обогащения, который проповедует монетарная система. И, как я показал при помощи цитаты из Петти[92], даже другие товары ценятся здесь только в той степени, в какой они более или менее долговечны, т. е. в какой они остаются меновыми стоимостями.

И вот, А. Смит, во-первых, повторяет то же самое соображение об относительно большей или меньшей долговечности товаров в том месте, где он говорит, что потребление может быть более полезным или менее полезным для образования богатства в зависимости от большей или меньшей продолжительности существования предметов потребления[93]. Таким образом, здесь у него проглядывают представления монетарной системы, и так оно и должно быть, ибо даже при непосредственном потреблении у обладателя товара остается задняя мысль о том, что [419] предмет потребления продолжает быть богатством, товаром, следовательно единством потребительной стоимости и меновой стоимости, а это зависит от степени долговечности потребительной стоимости, следовательно от того, что в ряде случаев потребление только постепенно и медленно лишает данную потребительную стоимость возможности быть товаром, или носителем меновой стоимости.

Во-вторых: В своем втором различении между производительным и непроизводительным трудом Смит целиком возвращается — в более широкой форме — к различению, проводимому монетарной системой.

Производительный труд «фиксируется и овеществляется в каком-либо отдельном предмете, или товаре, который можно продать и который существует, по крайней мере, некоторое время после того, как сам этот труд уже прекратился. Это есть, так сказать, определенное количество труда, скопленное в процессе его овеществления и хранящееся в резерве, чтобы быть использованным, если понадобится, при каком-либо другом случае». Напротив, результаты непроизводительного труда, или выполняемые им услуги, «обычно исчезают в самый момент их выполнения и редко оставляют после себя какой-либо след или какую-нибудь стоимость, за которую можно было бы впоследствии получить равное количество услуг» (книга II, глава 3, издание Мак-Куллоха, том II, стр. 94) [Русский перевод, том I, стр. 278–279].

Следовательно, Смит проводит то же различение между товарами и услугами, какое монетарная система проводит между золотом и серебром, с одной стороны, и всеми другими товарами, с другой стороны. Также и у Смита различение проводится с точки зрения накопления, но накопление мыслится уже не в форме образования сокровищ, а в реальной форме воспроизводства. Товар уничтожается в потреблении, но при этом он вновь порождает товар более высокой стоимости или, при ином применении его, он сам является такой стоимостью, на которую могут быть куплены другие товары. Свойством самого продукта труда является то, что он существует в виде потребительной стоимости более или менее долговечной, а потому способной к повторному отчуждению, существует в виде такой потребительной стоимости, в которой он оказывается пригодным для продажи полезным предметом, носителем меновой стоимости, товаром, или, по сути дела, деньгами. Услуги непроизводительных работников не становятся вновь деньгами. Услугами, за которые я плачу адвокату, врачу, попу, музыканту и т. д., государственному деятелю, солдату и т. д., я не могу ни уплатить долги, ни купить товар, ни купить труд, создающий прибавочную стоимость. Эти услуги исчезли совершенно так же, как исчезают преходящие предметы потребления.

Итак, Смит утверждает в сущности то же самое, что и монетарная система. Последняя считает производительным только тот труд, который производит деньги, золото и серебро. У Смита производительным является только тот труд, который производит деньги своему покупателю; разница лишь в том, что Смит обнаруживает во всех товарах присущий им денежный характер, как бы он ни был в них прикрыт, тогда как монетарная система видит его только в том товаре, который представляет собой самостоятельное бытие меновой стоимости.

Это различение основывается на самой сущности буржуазного производства, так как богатство не равнозначно потребительной стоимости и богатством является только товар, потребительная стоимость как носительница меновой стоимости, как деньги. Монетарная система не понимала, что эти деньги создаются и умножаются посредством потребления товаров, а не посредством превращения их в золото и серебро, в которых товары кристаллизуются как самостоятельная меновая стоимость, но в которых не только утрачивается их потребительная стоимость, но и остается без изменения величина их стоимости.