Часть вторая ПИСЬМА К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА К РАЗНЫМ ЛИЦАМ
ФЕВРАЛЬ 1842 — ДЕКАБРЬ 1851
1842 год
1
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ[360]
В ДРЕЗДЕН
Трир, 10 февраля [1842 г.]
Дорогой Друг!
Я позволю себе предложить Вам небольшую статью для «Deutsche Jahrbucher» в виде прилагаемой критики цензурной инструкции{543}.
Если статья подходит для Вашего журнала, то я прошу Вас не называть пока моего имени никому, за исключением Виганда, а также переслать мне тотчас же почтой номера «Deutsche Jahrbucher» с моей статьей, ибо, пока я в Трире, я совершенно оторван от литературного мира.
Понятно, что в интересах дела ускорить печатание, если цензура не наложит цензурного запрета на мою цензуру.
Если у Вас нет еще критика для сверхумной книги Фатке «о грехе»[361], — не будь она так чертовски умна, можно было бы поддаться искушению назвать ее глупой, — то мое критическое рвение к Вашим услугам.
Равным образом стоило бы, пожалуй, еще раз взяться за сочинение Байера о «нравственном духе»[362]. Критика Фейербаха была дружеской услугой[363]. Насколько почтенны моральные убеждения Байера, настолько же слабым и даже безнравственным является его сочинение.
Я был бы очень рад, если бы Вы сообщили Виганду, что моя рукопись будет прислана через несколько дней. Письмо Бауэра{544}, где он требует, чтобы рукопись была, наконец, отослана, застало меня тяжело больным, в постели, и поэтому было передано мне только несколько дней назад. Занятый работой над прилагаемой статьей, я не смог сделать необходимых исправлений.
Так как я теперь покончил с объемистыми работами, то, само собой разумеется, все, что я в состоянии сделать, находится в распоряжении «Deutsche Jahrbucher». С искренним уважением
Маркс
Мой адрес: Д-ру Марксу, Трир; вручить тайному правительственному советнику фон Вестфалену.
Впервые опубликовано в журнале «Documents des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
2
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Трир, 5 марта [1842 г.]
Дорогой Друг!
Я совершенно согласен с планом «Anekdota philosophica»[364] и считаю также, что было бы лучше назвать в числе сотрудников и мое имя. Подобного рода демонстративные действия по самому своему характеру исключают всякую анонимность. Эти господа должны убедиться, что наша совесть чиста.
При внезапном возрождении саксонской цензуры совершенно невозможно будет, очевидно, напечатать мой «Трактат о христианском искусстве», который должен был бы появиться в качестве второй части «Трубного гласа»[365]. А что, если поместить его — в измененной редакции — в «Anekdota»? Масса противоцензурных мыслей, накопившихся теперь в умах людей, даст, пожалуй, возможность выпускать «Anekdota», по мере накопления материала, в виде ряда отдельных выпусков. Другая статья, предназначавшаяся мной также для «Deutsche Jahrbucher», представляет собой критику гегелевского естественного права, поскольку дело касается внутреннего государственного строя[366]. Основное в ней — борьба против конституционной монархии, этого ублюдка, который от начала до конца сам себе противоречит и сам себя уничтожает. Выражение res publica{545} совершенно невозможно перевести на немецкий язык. Я послал бы тотчас же для пробы обе эти вещи, если бы они не нуждались в переписке начисто, а местами — в исправлениях. Дело в том, что мой будущий тесть, г-н фон Вестфален, пролежал на смертном одре три месяца и позавчера скончался. Поэтому за все это время невозможно было сделать что-нибудь путное.
Об остальном в следующий раз.
С искренним уважением
преданный Вам Маркс
Кстати. В рукописи о цензуре{546} по недосмотру написано: «цензура тенденции и тенденциозная цензура». На самом деле должно быть: «цензура тенденции и тенденция цензуры». Благоволите послать мне ответ прямо почтой в Трир. Бауэр отрешен от должности, как он пишет в только что полученном письме[367], в силу постановления lit de justice{547}.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
3
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Трир, 20 марта [1842 г.]
Дорогой друг!
Послушники — наиблагочестивейший народ, как это ad oculos{548} доказывает Саксония.
У Бауэра была однажды в Берлине такая же сцена с Эйххорном, как у Вас с министром внутренних дел. Ораторские приемы этих господ похожи друг на друга, как две капли воды. Чем-то исключительным является, однако, то, что философия ведет вразумительный разговор с государственной мудростью этих напыщенных мерзавцев, и даже некоторый фанатизм здесь нисколько не вредит делу. Нет ничего труднее, как заставить этих земных богов поверить, что существуют вера в истину и духовные убеждения. Эти государственные денди в такой степени являются скептиками, это настолько закоренелые хлыщи, что они не верят уже в истинную, бескорыстную любовь. Как же подступиться к этим roues{549}, как не с помощью того, что в высших кругах называют фанатизмом? Гвардейский лейтенант считает всякого влюбленного, имеющего честные намерения, фанатиком. Что же, из-за этого больше не вступать в брак? Удивительно, что низведение людей до уровня животных стало правительственной верой и правительственным принципом. Но это не противоречит религиозности, так как обожествление животных — это, пожалуй, наиболее последовательная форма религии, и скоро, быть может, придется говорить уже не о религиозной антропологии, а о религиозной зоологии.
Когда я был еще молод и наивен, я уже знал, что яйца, которые кладут в Берлине, это не яйца Леды, а гусиные яйца. Несколько позже я понял, что это крокодиловы яйца; так, например, самоновейшим крокодиловым яйцом является мнимая отмена — по предложению рейнского сословного собрания — тех незаконных ограничений, которым подвергалось французское законодательство в делах о государственной измене и т. д., а также в делах о преступлениях должностных лиц[368]. Но на этот раз, когда речь идет об объективных, установленных законом определениях, этот фокус-покус так глуп, что даже глупейшие рейнские юристы его тотчас же разглядели. К тому же Пруссия с полной наивностью заявила, что гласность судебного процесса поставила бы на карту престиж прусских чиновников и доверие к ним. Это — весьма откровенное признание. Все наши рейнские писания о публичности и гласности страдают одним коренным пороком. Честные простаки продолжают без устали доказывать, что это отнюдь не политические, а чисто правовые институты, что они являются правом, а не бесправием. Как будто в этом дело! Как будто все зло этих институтов не в том именно заключается, что они являются правом! Мне бы очень хотелось доказать обратное, а именно, что Пруссия не может ввести публичность и гласность, ибо свободные суды и несвободное государство несовместимы. Точно так же следовало бы воздать должное Пруссии за ее благочестие, ибо трансцендентное государство не может обойтись без положительной религии, как русский мошенник — без образка.
Бюлов-Куммеров, как Вы можете увидеть из китайских газет, заставляет свое перо кокетничать со своим плугом[369]. О, эта деревенская кокетка, украшающая себя искусственными цветами! Я думаю, что следовало бы радоваться появлению писателей, занимающих такое земное положение, — положение на пашне, что и говорить, является земным, — особенно, если бы впредь плуг думал и писал вместо пера, а перо, в отплату за это, выполняло бы барщину. Может быть, при теперешнем однообразии немецких правительств дело дойдет до этого, но чем однообразнее правительства, тем многообразнее ныне философы, и, надо надеяться, многообразное воинство победит однообразное.
Ad rem{550}, ибо politica{551} у нас, добропорядочных, высоконравственных немцев, относятся к formalia{552}, на основании чего уже Вольтер заключил, что у нас самые солидные учебники публичного права.
Итак, что касается дела, то я нашел, что статья «О христианском искусстве», превратившаяся теперь в статью «О религии и искусстве, в особенности о христианском искусстве», должна быть совершенно переделана, ибо тон «Трубного гласа», которому я добросовестно следовал, —
«Твое слово есть светоч моим стопам и свет на моем пути. Своей заповедью ты делаешь меня более мудрым, чем мои враги, ибо свидетельствует о тебе моя речь, и он, господь, будет вещать громовым голосом с Сиона»,
— этот тон «Трубного гласа», тяжеловесность и скованность гегелевской формой изложения должны быть теперь заменены более свободной, а потому и более основательной формой изложения. Через несколько дней я еду в Кёльн, который я избрал моим новым местопребыванием[370], ибо близость боннских профессоров для меня невыносима. Кто захочет иметь дело с духовными вонючками, с людьми, которые учатся только для того, чтобы находить в каждом уголке мира все больше и больше тупиков!
Итак, из-за этих обстоятельств я и не сумел прислать критику гегелевской философии права для ближайшего выпуска «Anekdota» (так как она писалась также для «Трубного гласа»); статью о религиозном искусстве я обещаю прислать к середине апреля, если Вы можете ждать так долго. Мне это было бы тем приятнее, что я рассматриваю вопрос с новой point de vue{553} и даю также, в виде приложения, эпилог о романтиках. Пока что я буду действеннейшим образом, по выражению Гёте, продолжать работу над этой вещью и ждать Вашего решения. Соблаговолите написать мне об этом в Кёльн, где я буду в начале следующего месяца. Так как у меня нет еще там определенного местожительства, то прошу направить мне письмо на адрес Юнга.
В самой работе мне неизбежно пришлось говорить об общей сущности религии; при этом я вступаю некоторым образом в коллизию с Фейербахом — коллизию, касающуюся не принципа, а его понимания. Во всяком случае, религия от этого не выигрывает.
Я давно ничего не слышал о Кёппене. Не приходилось ли Вам обращаться к Христиансену в Киле? Я его знаю только по его истории римского права[371], в которой, однако, есть кое-что о религии и философии вообще. Это, кажется, отличная голова, хотя, когда он доходит до настоящего философствования, то пишет ужасающе непонятно и формально. Может быть, теперь он начал уже писать человеческим языком. Но вообще он, кажется, a la hauteur des principes{554}.
Я буду очень рад увидеть Вас здесь, на Рейне.
Ваш Маркс
От Бауэра только что получил письмо — он пишет, что хочет ехать снова на север, полагая по глупости, что там он сумеет лучше вести свой процесс против прусского правительства. Берлин находится слишком близко от Шпандау. Во всяком случае хорошо, что Бауэр не предоставляет дело его собственному ходу. Как я узнал здесь от моего будущего шурина{555}, настоящего аристократа, в Берлине особенно злятся на bonne foi{556} Бауэра.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I,1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
4
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Бонн, 27 апреля [1842 г.] У механика Кремера
Дорогой…{557}
Вам не следует терять терпение, если мои статьи запоздают еще на несколько дней, — но действительно только на несколько дней. Бауэр, вероятно, передаст Вам на словах, что я в этом месяце, из-за всякого рода внешней сутолоки, почти совершенно не мог работать.
Однако у меня почти все готово. Я пошлю Вам четыре статьи: 1) «О религиозном искусстве», 2) «О романтиках», 3) «Философский манифест исторической школы права», 4) «Позитивные философы»[372], которых я немного пощекотал. Статьи эти по содержанию связаны между собой.
Статью о религиозном искусстве Вы получите в весьма сокращенном виде, ибо она незаметно выросла чуть ли не до размеров книги, и я втянулся в разного рода исследования, которые потребуют еще довольно продолжительного времени.
Я отказался от своего плана поселиться в Кёльне, так как жизнь там представляется мне слишком шумной, а обилие добрых приятелей не ведет к усовершенствованию в философии.
В «Rheinische Zeitung» я послал большую статью о нашем последнем рейнском ландтаге{558} с ироническим введением о «Preusische Staats-Zeitung». В связи с дебатами о печати я снова возвращаюсь к вопросу о цензуре и свободе печати, рассматривая его с иных точек зрения.
Таким образом, Бонн остается пока моим местопребыванием, — да и жаль было бы, если бы здесь никого не оставалось, на кого могли бы злиться святоши.
Вчера из Грейфсвальда прибыл Хассе, который всегда приводил меня в удивление только своими большими сапогами, как у деревенского священника. Он и говорил, совсем как сапог деревенского священника. Не обладая никакими знаниями, он готовится издать многотомное сочинение о скучном Ансельме Кентерберийском, над которым корпел целых десять лет[373]. Он полагает, что теперешнее критическое направление представляет собой временное явление, которое должно быть преодолено, толкует о религиозности как продукте жизненного опыта, под которым, вероятно, понимает свое успешное разведение потомства и свой толстый живот, ибо толстые животы могут свидетельствовать о различных свойствах и, как Кант говорит: если все идет вниз, то получается непристойность, если же вверх — религиозное вдохновение. Ох, уж этот благочестивый Хассе с его религиозными запорами!
Нас здесь очень позабавило то, что Вы писали в своих письмах о Фатке — о недостаточной «полноте сердца» у него. У этого сверхумного дипломатичного Фатке, который так охотно стал бы величайшим критиком и величайшим верующим, который всегда все знает лучше всех, — у этого Фатке к одной партии не лежит сердце, а к другой — голова. Hic ja-cet{559} Фатке — весьма примечательный пример того, до чего может довести страсть к картам и к религиозной музыке.
Пресловутый Фихте, который облекся здесь в мантию своей непопулярности, распустил слух, наполовину двусмысленный, будто его приглашают в Тюбинген. Факультет не идет навстречу его желанию — удержать его с помощью прибавки к жалованью.
Зак с благочестивейшими намерениями отправляется в Берлин, чтобы спекулировать на помешательстве своего брата и добиваться назначения на его место.
Всюду только война и беспутство, говорит Терсит, и если здешний университет нельзя упрекать в войнах, то, по крайней мере, в беспутстве у него нет недостатка.
Не собираетесь ли Вы осуществить свою поездку на Рейн?
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
5
ЭНГЕЛЬС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Берлин, 15 июня 1842 г. Dorotheenstrase, 56
Уважаемый г-н доктор!
Посылаю Вам статью для «Jahrbucher»[374]. Работу о Данте я пока отложил в сторону. Я бы прислал свою статью раньше, если бы у меня было хоть сколько-нибудь свободного времени.
Ваше письмо я получил после того, как оно проделало немало странствований. Вы спрашиваете, почему я не послал статью «Шеллинг и откровение» в «Jahrbucher». 1) Потому что я рассчитывал написать книгу в 5–6 листов и только в процессе переговоров с издателем вынужден был ограничиться объемом в 31/2 листа; 2) потому что журнал «Jahrbucher» до того времени занимал все еще несколько сдержанную позицию по отношению к Шеллингу; 3) потому что здесь мне посоветовали не нападать больше на Шеллинга в журнале, а лучше сразу выпустить против него брошюру. «Шеллинг — философ во Христе» тоже написано мной.
Кстати, я вовсе не доктор и никогда не смогу им стать; я всего только купец и королевско-прусский артиллерист[375]. Поэтому избавьте меня, пожалуйста, от такого титула.
Я надеюсь скоро послать Вам снова рукопись, а пока остаюсь с совершенным почтением
Ф.Энгельс (Освальд)
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 11, 1925
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
6
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Трир, 9 июля [1842 г.]
Дорогой друг!
Если бы меня не оправдывали обстоятельства, то я бы и не пытался оправдываться. Само собой разумеется, что я считаю для себя честью сотрудничество в «Anekdota», и только неприятные посторонние обстоятельства помешали мне прислать статьи.
С апреля до сегодняшнего дня мне, в общей сложности, удалось поработать, самое большее, пожалуй, четыре недели, да и то с перерывами. Шесть недель я должен был провести в Трире в связи с новым случаем смерти. Остальное время было распылено и отравлено самыми неприятными домашними дрязгами. Моя семья поставила передо мной ряд препятствий, из-за которых я, несмотря на ее благосостояние, оказался на время в самом тяжелом положении. Я отнюдь не собираюсь обременять Вас рассказом обо всех гадостях, с которыми мне пришлось столкнуться; истинное счастье еще, что пакости общественной жизни совершенно лишают человека с характером возможности раздражаться из-за личных неприятностей. В течение этого времени я писал для «Rheinische Zeitung», которой я уже давно должен был отослать свои статьи и т. д. и т. д. Я бы давно известил Вас об этих интермеццо, если бы не надеялся со дня на день закончить свои работы. Через несколько дней я еду в Бонн и не притронусь ни к чему, пока не кончу работ для «Anekdota». Понятно, что в такой обстановке я не сумел обработать в особенности статью «Об искусстве и религии» с той тщательностью, какой требует этот предмет.
Не думайте, впрочем, что мы здесь, на Рейне, живем в каком-то политическом Эльдорадо. Нужна самая непреклонная настойчивость, чтобы вести такую газету, как «Rheinische Zeitung». Моя вторая статья о ландтаге, касающаяся вопроса о церковной смуте, вычеркнута цензурой[376]. Я показал в этой статье, как защитники государства стали на церковную точку зрения, а защитники церкви — на государственную. Эта история тем неприятнее для «Rheinische Zeitung», что глупые кёльнские католики попали в ловушку, и выступление в защиту архиепископа могло бы привлечь подписчиков. Впрочем, Вы не можете себе представить, до чего подлы эти насильники и как глупо в то же время они поступили с ортодоксальным болваном. Но дело увенчалось успехом: Пруссия на глазах у целого мира поцеловала у папы туфлю, а наши правительственные автоматы расхаживают по улицам не краснея. «Rheinische Zeitung» сейчас подала жалобу по поводу этой статьи. Вообще для газеты начинается теперь борьба. Автор передовых статей в «Kolnische Zeitung», Гермес, экс-редактор прежней политической «Hannoversche Zeitung», стал на сторону христианства против философских газет в Кенигсберге и Кёльне. Если цензор опять не выкинет штуки, то в следующем приложении появится написанный мною ответ{560}. Религиозная партия на Рейне — самая опасная. Оппозиция за последнее время слишком привыкла к тому, чтобы выступать оппозиционно в рамках церкви.
Не знаете ли Вы каких-нибудь подробностей о так называемых «Свободных»[377]? Статья в «Konigsberger Zeitung»[378] была, по меньшей мере, не дипломатичной. Одно дело объявить себя приверженцем эмансипации — это честно; другое дело — заранее раструбить о своей пропаганде, это отдает бахвальством и раздражает филистера. А затем подумайте об этих «Свободных», где подвизается какой-то Мейен и т. д. Но, разумеется, если уж есть подходящий город для подобных затей, то это Берлин.
С кёльнским Гермесом мне придется, пожалуй, втянуться в длительную полемику. Как ни велики невежество, пошлость и тривиальность этого субъекта, — благодаря этим-то именно качествам он и является настоящим глашатаем филистерства, — я намерен положить конец его болтовне. Посредственность не должна больше пользоваться привилегией неприкосновенности. Гермес привяжется ко мне также и по поводу «Свободных», относительно которых я, к сожалению, ничего достоверно не знаю. Счастье, что Бауэр в Берлине. Он, по крайней мере, не допустит «глупостей», и единственное, что меня беспокоит в этой истории (если она соответствует действительности и не является умышленной газетной выдумкой), так это возможность того, что берлинская пошлость каким-нибудь образом сделает предпринятое ими хорошее дело смешным и что в серьезном начинании они не обойдутся без разных «глупостей». Кто провел среди этих людей столько времени, сколько я, тот найдет, что эти опасения не лишены основания.
Как обстоят у Вас дела с «Jahrbucher»?
Так как Вы находитесь в центре философских и теологических новостей, то я очень хотел бы узнать от Вас кое-что о теперешнем положении. Здесь, правда, видно движение часовой стрелки, но не видно движение минутной.
Старый Мархейнеке счел, по-видимому, необходимым подтвердить документально перед всем миром всю импотентность старогегельянства[379]. Его вотум — это позорный вотум.
Неужели саксонцы не поднимут в этом ландтаге вопроса о цензуре? Хорош же их конституционализм!
В надежде скоро получить от Вас весточку
Ваш Маркс
Рутенберг лежит камнем на моей совести. Я ввел его в редакцию «Rheinische Zeitung», но он совершенно импотентен. Рано или поздно ему укажут на дверь.
Что вы посоветуете сделать, если статья об архиепископе не будет разрешена к печатанию высшей цензурной полицией? Ее появление в печати необходимо из-за: 1) нашего ландтага, 2) правительства, 3) христианского государства. Может быть, переслать ее Гофману и Кампе? Для «Anekdota» она, по-моему, не подходит.
Впервые опубликовано в журнале «Dоситеntе des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
7
ЭНГЕЛЬС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Берлин, 26 июля 1842 г.
Милостивый государь!
На этот раз я пишу Вам, чтобы сообщить, что ничего не пришлю Вам.
Я принял решение на некоторое время совершенно отказаться от литературной деятельности и вместо этого побольше учиться. Причины этого решения очевидны. Я молод и самоучка в философии. У меня достаточно знаний для того, чтобы составить себе определенное убеждение и, в случае надобности, отстаивать его, но недостаточно, чтобы делать это действительно с успехом. Ко мне будут предъявлять тем большие требования, что я — «философский коммивояжер» и не приобрел благодаря докторскому диплому права на философствование. Когда я опять напишу что-либо, на этот раз под своим именем[380], я надеюсь удовлетворить этим требованиям. К тому же я теперь не могу слишком разбрасываться, потому что вскоре мне, вероятно, опять придется уделять больше времени торговым делам. До сих пор моя литературная деятельность, взятая субъективно, сводилась исключительно к попыткам, результат которых должен был показать мне, позволяют ли мне мои природные способности плодотворно содействовать прогрессу и принимать живое участие в современном движении. Я могу быть доволен результатом и считаю теперь своим долгом путем научных занятий, которые я продолжаю с еще большим наслаждением, все более усваивать и то, что человеку не дается от рождения. —
Когда в октябре я буду возвращаться в свои родные места, на Рейн[381], я предполагаю встретиться с Вами в Дрездене и подробнее рассказать Вам об этом. А пока я желаю Вам всего хорошего и прошу Вас время от времени вспоминать обо мне.
Ваш Ф.Энгельс
Читали Вы возражение Юнга[382]? Я утверждаю, что это самое лучшее из всего того, что он до сих пор написал. Впрочем, теперь здесь находится другой Юнг{561}, из выходящей в Кёльне «Rheinische Zeitung», — он посетит Вас через несколько недель на обратном пути.
Впервые опубликовано в журнале «Die Internationale», H. 26, 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
8
МАРКС — ДАГОБЕРТУ ОППЕНХЕЙМУ
В КЁЛЬН
[Бонн, около 25 августа 1842 г.]
Дорогой Оппенхейм!
Прилагаю рукопись Руге. № 1 не подойдет; № 2, о саксонских делах, Вы, вероятно, сможете использовать[383].
Пришлите мне напечатанную в «Rheinische Zeitung» статью Майера о муниципальном устройстве и, если возможно, все статьи Гермеса против еврейства[384]. Тогда я постараюсь как можно скорее прислать Вам статью, которая, если и не даст окончательного решения этого вопроса, то все же направит его по другому руслу.
Пройдет ли статья о Ганновере[385]? Попытайтесь, по крайней мере, дать вскоре хоть небольшое начало. Дело не столько в самой этой статье, сколько в целом ряде написанных ганноверцами дельных работ, которые я мог бы в этом случае Вам обещать. Автор статьи писал мне вчера:
«Я не думаю, чтобы моя борьба против оппозиции могла повредить распространению газеты в Ганновере; наоборот, там, как будто, все уже понимают, что высказанные мной взгляды следует признать правильными».
Если Ваши взгляды сходятся в этом вопросе с моими, пришлите мне также для критики статью «Juste-Milieu»[386]. Вопрос этот надо обсудить спокойно. Прежде всего, совершенно общие теоретические рассуждения о государственном строе подходят скорее для чисто научных журналов, чем для газет. Правильная теория должна быть разъяснена и развита применительно к конкретным условиям и на материале существующего положения вещей.
Но если уж так случилось, то надо иметь в виду две вещи. Всякий раз, когда мы будем вступать в полемику с другими газетами, нам могут, рано или поздно, поставить на вид эту историю. Такая явная демонстрация против основ теперешнего государственного строя может вызвать усиление цензуры и даже закрытие газеты. Именно так погибла южногерманская «Tribune». Во всяком случае, мы тем самым восстанавливаем против себя многих, пожалуй, даже большинство, свободомыслящих практических деятелей, которые взяли на себя трудную задачу — завоевывать свободу ступень за ступенью, внутри конституционных рамок, в то время как мы, усевшись в удобное кресло абстракции, указываем им на их противоречия. Правда, автор статьи «Juste-Milieu» призывает к критике; но 1) все мы знаем, как правительства отвечают на подобные призывы; 2) недостаточно, чтобы кто-нибудь выразил готовность подвергнуться критике, которая и без того не будет спрашивать у него позволения; вопрос в том, выбрал ли он соответствующую арену. Газеты лишь тогда начинают становиться подходящей ареной для подобных вопросов, когда последние стали вопросами реального государства, практическими вопросами.
Я считаю необходимым, чтобы не столько сотрудники руководили «Rheinische Zeitung», сколько, наоборот, она руководила ими. Статьи вроде указанной дают прекраснейший случай наметить перед сотрудниками определенный план действий. Отдельный автор не в состоянии так охватить целое, как это может сделать газета.
Если мои взгляды не сходятся с Вашими, то я, — если Вы это найдете уместным, — готов поместить эту критику в «Anekdota», в виде приложения к моей статье против гегелевского учения о конституционной монархии{562}. Но я думаю, что было бы лучше, если бы газета сама была своим собственным врачом.
В ожидании скорого ответа от Вас
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в книге: Hansen. «Rheinische Briefe und Akten», Bd. I, Essen, 1919
Печатается по рукописи
Перевод о немецкого
9
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ[387]
В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 30 ноября [1842 г.]
Дорогой друг!
Мое сегодняшнее письмо ограничится «смутой», связанной со «Свободными».
Как Вы уже знаете, цензура нас ежедневно беспощадно уродует, и нередко газета едва-едва может выйти. Из-за этого погибла масса статей «Свободных». Но и я сам позволил себе забраковать не меньше статей, чем цензор, ибо Мейен и компания посылали нам кучу вздора, лишенного всякого смысла и претендующего на то, чтобы перевернуть мир; все это написано весьма неряшливо и слегка приправлено атеизмом и коммунизмом (которого эти господа никогда не изучали). При Рутенберге, с его полнейшей некритичностью, отсутствием самостоятельности и способностей, эта публика привыкла рассматривать «Rheinische Zeitung» как свой, послушный им орган, я же решил не допускать больше подобных словоизвержений на старый манер. Эта потеря нескольких бесценных творений «свободы», — свободы, которая стремится преимущественно «быть свободной от всякой мысли», — была, таким образом, первой причиной омрачения берлинского небосклона.
Рутенберг, у которого уже отняли ведение германского отдела (где деятельность его состояла главным образом в расстановке знаков препинания) и которому только по моему ходатайству передали на время французский отдел, — этот Рутенберг, благодаря чудовищной глупости нашего государственного провидения, имел счастье прослыть опасным, хотя ни для кого, кроме «Rheinische Zeitung» и себя самого, он опасен не был. Нам было предъявлено категорическое требование удалить Рут[енберга]. Прусское провидение — этот прусский деспотизм, самый лицемерный, самый мошеннический, — избавило ответственных издателей от неприятного шага, а новый мученик, Рутенберг, научившийся уже изображать с некоторой виртуозностью мученическое сознание — соответствующим выражением лица, манерой держать себя и манерой речи, — использовал этот подвернувшийся случай. Он пишет во все концы, пишет в Берлин, что является изгнанным принципом «Rheinische Zeitung», которая начинает становиться на иную позицию по отношению к правительству. Все это понятно без объяснений. Однако и это обстоятельство также повлекло за собой демонстрации со стороны героев свободы на берегах Шпре, «грязные воды которой моют души и чай разжижают»{563}.
К этому, наконец, присоединилось Ваше и Г[ервега] отношение к «Свободным», переполнившее чашу терпения этих разгневанных олимпийцев[388].
Несколько дней тому назад я получил письмо от маленького Мейена, излюбленной категорией которого поистине является — долженствование. В этом письме он ставит мне вопросы о моем отношении: 1) к Вам и Г[ервегу], 2) к «Свободным», 3) к новому принципу редакции, а также об отношении к правительству. Я тотчас же ответил и откровенно высказал свое мнение о недостатках их работ, которые скорее усматривают свободу в необузданной, санкюлотской — и притом удобной — форме, чем в свободном, то есть самостоятельном и глубоком содержании. Я призвал их к тому, чтобы было поменьше расплывчатых рассуждений, громких фраз, самодовольства и самолюбования и побольше определенности, побольше внимания к конкретной действительности, побольше знания дела. Я заявил, что считаю неуместным, даже безнравственным вводить контрабандой коммунистические и социалистические положения, то есть новое мировоззрение, в случайные театральные рецензии и пр.; я потребовал совершенно иного и более основательного обсуждения коммунизма, раз уж речь идет об его обсуждении. Я выдвинул, далее, требование, чтобы религию критиковали больше в связи с критикой политических порядков, чем политические порядки — в связи с религией, ибо это более соответствует основным задачам газеты и уровню читающей публики; ведь религия сама по себе лишена содержания, ее истоки находятся не на небе, а на земле, и с уничтожением той извращенной реальности, теоретическим выражением которой она является, она гибнет сама собой. Наконец, я предложил им, если уж хотят говорить о философии, поменьше щеголять вывеской «атеизма» (что напоминает детей, уверяющих всякого, кто только желает их слушать, что они не боятся буки) и лучше пропагандировать содержание философии среди народа. Вот и все.
Вчера я получил наглое письмо от Мейена, до которого мое письмо еще не дошло и который забрасывает меня вопросами о всевозможных вещах: 1) я должен заявить, чью сторону я принимаю в Вашем споре с Бауэром, о чем я ровно ничего не знаю; 2) почему я не пропустил того-то и того-то; причем он угрожает обвинением в консерватизме; 3) газета не должна проявлять сдержанность, она обязана действовать самым крайним образом, то есть должна спокойно уступить поле сражения полиции и цензуре, вместо того чтобы удерживать свои позиции в незаметной для публики, но тем не менее упорной, проникнутой сознанием долга борьбе. Под конец в оскорбительных выражениях сообщается о помолвке Гервега и т. д. и т. д.
От всего этого разит невероятным тщеславием человека, не понимающего, как это для спасения политического органа можно пожертвовать несколькими берлинскими вертопрахами, и думающего вообще только о делах своей клики. К тому же этот человечек выступал с важностью павлина, бил себя торжественно в грудь, хватался за шпагу, что-то болтал относительно «своей» партии, угрожал мне немилостью, декламировал на манер маркиза Позы, только немного похуже и т. п.
Так как нам теперь приходится выдерживать с утра до вечера ужаснейшие цензурные мучительства, переписку с министерством, обер-президентские жалобы[389], обвинения в ландтаге, вопли акционеров и т. д. и т. д., а я остаюсь на посту только потому, что считаю своим долгом, насколько в моих силах, не дать насилию осуществить свои планы, — то Вы можете себе представить, что я несколько раздражен и потому ответил М[ейену] довольно резко.
Возможно, таким образом, что «Свободные» на время уйдут. Поэтому я Вас убедительно прошу помочь нам своими собственными статьями, а также привлечь к этому делу Ваших друзей.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ[360] В ДРЕЗДЕН
Трир, 10 февраля [1842 г.]
Дорогой Друг!
Я позволю себе предложить Вам небольшую статью для «Deutsche Jahrbucher» в виде прилагаемой критики цензурной инструкции{543}.
Если статья подходит для Вашего журнала, то я прошу Вас не называть пока моего имени никому, за исключением Виганда, а также переслать мне тотчас же почтой номера «Deutsche Jahrbucher» с моей статьей, ибо, пока я в Трире, я совершенно оторван от литературного мира.
Понятно, что в интересах дела ускорить печатание, если цензура не наложит цензурного запрета на мою цензуру.
Если у Вас нет еще критика для сверхумной книги Фатке «о грехе»[361], — не будь она так чертовски умна, можно было бы поддаться искушению назвать ее глупой, — то мое критическое рвение к Вашим услугам.
Равным образом стоило бы, пожалуй, еще раз взяться за сочинение Байера о «нравственном духе»[362]. Критика Фейербаха была дружеской услугой[363]. Насколько почтенны моральные убеждения Байера, настолько же слабым и даже безнравственным является его сочинение.
Я был бы очень рад, если бы Вы сообщили Виганду, что моя рукопись будет прислана через несколько дней. Письмо Бауэра{544}, где он требует, чтобы рукопись была, наконец, отослана, застало меня тяжело больным, в постели, и поэтому было передано мне только несколько дней назад. Занятый работой над прилагаемой статьей, я не смог сделать необходимых исправлений.
Так как я теперь покончил с объемистыми работами, то, само собой разумеется, все, что я в состоянии сделать, находится в распоряжении «Deutsche Jahrbucher». С искренним уважением
Маркс
Мой адрес: Д-ру Марксу, Трир; вручить тайному правительственному советнику фон Вестфалену.
Впервые опубликовано в журнале «Documents des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
2 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Трир, 5 марта [1842 г.]
Дорогой Друг!
Я совершенно согласен с планом «Anekdota philosophica»[364] и считаю также, что было бы лучше назвать в числе сотрудников и мое имя. Подобного рода демонстративные действия по самому своему характеру исключают всякую анонимность. Эти господа должны убедиться, что наша совесть чиста.
При внезапном возрождении саксонской цензуры совершенно невозможно будет, очевидно, напечатать мой «Трактат о христианском искусстве», который должен был бы появиться в качестве второй части «Трубного гласа»[365]. А что, если поместить его — в измененной редакции — в «Anekdota»? Масса противоцензурных мыслей, накопившихся теперь в умах людей, даст, пожалуй, возможность выпускать «Anekdota», по мере накопления материала, в виде ряда отдельных выпусков. Другая статья, предназначавшаяся мной также для «Deutsche Jahrbucher», представляет собой критику гегелевского естественного права, поскольку дело касается внутреннего государственного строя[366]. Основное в ней — борьба против конституционной монархии, этого ублюдка, который от начала до конца сам себе противоречит и сам себя уничтожает. Выражение res publica{545} совершенно невозможно перевести на немецкий язык. Я послал бы тотчас же для пробы обе эти вещи, если бы они не нуждались в переписке начисто, а местами — в исправлениях. Дело в том, что мой будущий тесть, г-н фон Вестфален, пролежал на смертном одре три месяца и позавчера скончался. Поэтому за все это время невозможно было сделать что-нибудь путное.
Об остальном в следующий раз.
С искренним уважением
преданный Вам Маркс
Кстати. В рукописи о цензуре{546} по недосмотру написано: «цензура тенденции и тенденциозная цензура». На самом деле должно быть: «цензура тенденции и тенденция цензуры». Благоволите послать мне ответ прямо почтой в Трир. Бауэр отрешен от должности, как он пишет в только что полученном письме[367], в силу постановления lit de justice{547}.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
3 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Трир, 20 марта [1842 г.]
Дорогой друг!
Послушники — наиблагочестивейший народ, как это ad oculos{548} доказывает Саксония.
У Бауэра была однажды в Берлине такая же сцена с Эйххорном, как у Вас с министром внутренних дел. Ораторские приемы этих господ похожи друг на друга, как две капли воды. Чем-то исключительным является, однако, то, что философия ведет вразумительный разговор с государственной мудростью этих напыщенных мерзавцев, и даже некоторый фанатизм здесь нисколько не вредит делу. Нет ничего труднее, как заставить этих земных богов поверить, что существуют вера в истину и духовные убеждения. Эти государственные денди в такой степени являются скептиками, это настолько закоренелые хлыщи, что они не верят уже в истинную, бескорыстную любовь. Как же подступиться к этим roues{549}, как не с помощью того, что в высших кругах называют фанатизмом? Гвардейский лейтенант считает всякого влюбленного, имеющего честные намерения, фанатиком. Что же, из-за этого больше не вступать в брак? Удивительно, что низведение людей до уровня животных стало правительственной верой и правительственным принципом. Но это не противоречит религиозности, так как обожествление животных — это, пожалуй, наиболее последовательная форма религии, и скоро, быть может, придется говорить уже не о религиозной антропологии, а о религиозной зоологии.
Когда я был еще молод и наивен, я уже знал, что яйца, которые кладут в Берлине, это не яйца Леды, а гусиные яйца. Несколько позже я понял, что это крокодиловы яйца; так, например, самоновейшим крокодиловым яйцом является мнимая отмена — по предложению рейнского сословного собрания — тех незаконных ограничений, которым подвергалось французское законодательство в делах о государственной измене и т. д., а также в делах о преступлениях должностных лиц[368]. Но на этот раз, когда речь идет об объективных, установленных законом определениях, этот фокус-покус так глуп, что даже глупейшие рейнские юристы его тотчас же разглядели. К тому же Пруссия с полной наивностью заявила, что гласность судебного процесса поставила бы на карту престиж прусских чиновников и доверие к ним. Это — весьма откровенное признание. Все наши рейнские писания о публичности и гласности страдают одним коренным пороком. Честные простаки продолжают без устали доказывать, что это отнюдь не политические, а чисто правовые институты, что они являются правом, а не бесправием. Как будто в этом дело! Как будто все зло этих институтов не в том именно заключается, что они являются правом! Мне бы очень хотелось доказать обратное, а именно, что Пруссия не может ввести публичность и гласность, ибо свободные суды и несвободное государство несовместимы. Точно так же следовало бы воздать должное Пруссии за ее благочестие, ибо трансцендентное государство не может обойтись без положительной религии, как русский мошенник — без образка.
Бюлов-Куммеров, как Вы можете увидеть из китайских газет, заставляет свое перо кокетничать со своим плугом[369]. О, эта деревенская кокетка, украшающая себя искусственными цветами! Я думаю, что следовало бы радоваться появлению писателей, занимающих такое земное положение, — положение на пашне, что и говорить, является земным, — особенно, если бы впредь плуг думал и писал вместо пера, а перо, в отплату за это, выполняло бы барщину. Может быть, при теперешнем однообразии немецких правительств дело дойдет до этого, но чем однообразнее правительства, тем многообразнее ныне философы, и, надо надеяться, многообразное воинство победит однообразное.
Ad rem{550}, ибо politica{551} у нас, добропорядочных, высоконравственных немцев, относятся к formalia{552}, на основании чего уже Вольтер заключил, что у нас самые солидные учебники публичного права.
Итак, что касается дела, то я нашел, что статья «О христианском искусстве», превратившаяся теперь в статью «О религии и искусстве, в особенности о христианском искусстве», должна быть совершенно переделана, ибо тон «Трубного гласа», которому я добросовестно следовал, —
«Твое слово есть светоч моим стопам и свет на моем пути. Своей заповедью ты делаешь меня более мудрым, чем мои враги, ибо свидетельствует о тебе моя речь, и он, господь, будет вещать громовым голосом с Сиона»,
— этот тон «Трубного гласа», тяжеловесность и скованность гегелевской формой изложения должны быть теперь заменены более свободной, а потому и более основательной формой изложения. Через несколько дней я еду в Кёльн, который я избрал моим новым местопребыванием[370], ибо близость боннских профессоров для меня невыносима. Кто захочет иметь дело с духовными вонючками, с людьми, которые учатся только для того, чтобы находить в каждом уголке мира все больше и больше тупиков!
Итак, из-за этих обстоятельств я и не сумел прислать критику гегелевской философии права для ближайшего выпуска «Anekdota» (так как она писалась также для «Трубного гласа»); статью о религиозном искусстве я обещаю прислать к середине апреля, если Вы можете ждать так долго. Мне это было бы тем приятнее, что я рассматриваю вопрос с новой point de vue{553} и даю также, в виде приложения, эпилог о романтиках. Пока что я буду действеннейшим образом, по выражению Гёте, продолжать работу над этой вещью и ждать Вашего решения. Соблаговолите написать мне об этом в Кёльн, где я буду в начале следующего месяца. Так как у меня нет еще там определенного местожительства, то прошу направить мне письмо на адрес Юнга.
В самой работе мне неизбежно пришлось говорить об общей сущности религии; при этом я вступаю некоторым образом в коллизию с Фейербахом — коллизию, касающуюся не принципа, а его понимания. Во всяком случае, религия от этого не выигрывает.
Я давно ничего не слышал о Кёппене. Не приходилось ли Вам обращаться к Христиансену в Киле? Я его знаю только по его истории римского права[371], в которой, однако, есть кое-что о религии и философии вообще. Это, кажется, отличная голова, хотя, когда он доходит до настоящего философствования, то пишет ужасающе непонятно и формально. Может быть, теперь он начал уже писать человеческим языком. Но вообще он, кажется, a la hauteur des principes{554}.
Я буду очень рад увидеть Вас здесь, на Рейне.
Ваш Маркс
От Бауэра только что получил письмо — он пишет, что хочет ехать снова на север, полагая по глупости, что там он сумеет лучше вести свой процесс против прусского правительства. Берлин находится слишком близко от Шпандау. Во всяком случае хорошо, что Бауэр не предоставляет дело его собственному ходу. Как я узнал здесь от моего будущего шурина{555}, настоящего аристократа, в Берлине особенно злятся на bonne foi{556} Бауэра.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I,1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
4 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Бонн, 27 апреля [1842 г.] У механика Кремера
Дорогой…{557}
Вам не следует терять терпение, если мои статьи запоздают еще на несколько дней, — но действительно только на несколько дней. Бауэр, вероятно, передаст Вам на словах, что я в этом месяце, из-за всякого рода внешней сутолоки, почти совершенно не мог работать.
Однако у меня почти все готово. Я пошлю Вам четыре статьи: 1) «О религиозном искусстве», 2) «О романтиках», 3) «Философский манифест исторической школы права», 4) «Позитивные философы»[372], которых я немного пощекотал. Статьи эти по содержанию связаны между собой.
Статью о религиозном искусстве Вы получите в весьма сокращенном виде, ибо она незаметно выросла чуть ли не до размеров книги, и я втянулся в разного рода исследования, которые потребуют еще довольно продолжительного времени.
Я отказался от своего плана поселиться в Кёльне, так как жизнь там представляется мне слишком шумной, а обилие добрых приятелей не ведет к усовершенствованию в философии.
В «Rheinische Zeitung» я послал большую статью о нашем последнем рейнском ландтаге{558} с ироническим введением о «Preusische Staats-Zeitung». В связи с дебатами о печати я снова возвращаюсь к вопросу о цензуре и свободе печати, рассматривая его с иных точек зрения.
Таким образом, Бонн остается пока моим местопребыванием, — да и жаль было бы, если бы здесь никого не оставалось, на кого могли бы злиться святоши.
Вчера из Грейфсвальда прибыл Хассе, который всегда приводил меня в удивление только своими большими сапогами, как у деревенского священника. Он и говорил, совсем как сапог деревенского священника. Не обладая никакими знаниями, он готовится издать многотомное сочинение о скучном Ансельме Кентерберийском, над которым корпел целых десять лет[373]. Он полагает, что теперешнее критическое направление представляет собой временное явление, которое должно быть преодолено, толкует о религиозности как продукте жизненного опыта, под которым, вероятно, понимает свое успешное разведение потомства и свой толстый живот, ибо толстые животы могут свидетельствовать о различных свойствах и, как Кант говорит: если все идет вниз, то получается непристойность, если же вверх — религиозное вдохновение. Ох, уж этот благочестивый Хассе с его религиозными запорами!
Нас здесь очень позабавило то, что Вы писали в своих письмах о Фатке — о недостаточной «полноте сердца» у него. У этого сверхумного дипломатичного Фатке, который так охотно стал бы величайшим критиком и величайшим верующим, который всегда все знает лучше всех, — у этого Фатке к одной партии не лежит сердце, а к другой — голова. Hic ja-cet{559} Фатке — весьма примечательный пример того, до чего может довести страсть к картам и к религиозной музыке.
Пресловутый Фихте, который облекся здесь в мантию своей непопулярности, распустил слух, наполовину двусмысленный, будто его приглашают в Тюбинген. Факультет не идет навстречу его желанию — удержать его с помощью прибавки к жалованью.
Зак с благочестивейшими намерениями отправляется в Берлин, чтобы спекулировать на помешательстве своего брата и добиваться назначения на его место.
Всюду только война и беспутство, говорит Терсит, и если здешний университет нельзя упрекать в войнах, то, по крайней мере, в беспутстве у него нет недостатка.
Не собираетесь ли Вы осуществить свою поездку на Рейн?
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
5 ЭНГЕЛЬС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Берлин, 15 июня 1842 г. Dorotheenstrase, 56
Уважаемый г-н доктор!
Посылаю Вам статью для «Jahrbucher»[374]. Работу о Данте я пока отложил в сторону. Я бы прислал свою статью раньше, если бы у меня было хоть сколько-нибудь свободного времени.
Ваше письмо я получил после того, как оно проделало немало странствований. Вы спрашиваете, почему я не послал статью «Шеллинг и откровение» в «Jahrbucher». 1) Потому что я рассчитывал написать книгу в 5–6 листов и только в процессе переговоров с издателем вынужден был ограничиться объемом в 31/2 листа; 2) потому что журнал «Jahrbucher» до того времени занимал все еще несколько сдержанную позицию по отношению к Шеллингу; 3) потому что здесь мне посоветовали не нападать больше на Шеллинга в журнале, а лучше сразу выпустить против него брошюру. «Шеллинг — философ во Христе» тоже написано мной.
Кстати, я вовсе не доктор и никогда не смогу им стать; я всего только купец и королевско-прусский артиллерист[375]. Поэтому избавьте меня, пожалуйста, от такого титула.
Я надеюсь скоро послать Вам снова рукопись, а пока остаюсь с совершенным почтением
Ф.Энгельс (Освальд)
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 11, 1925
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
6 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Трир, 9 июля [1842 г.]
Дорогой друг!
Если бы меня не оправдывали обстоятельства, то я бы и не пытался оправдываться. Само собой разумеется, что я считаю для себя честью сотрудничество в «Anekdota», и только неприятные посторонние обстоятельства помешали мне прислать статьи.
С апреля до сегодняшнего дня мне, в общей сложности, удалось поработать, самое большее, пожалуй, четыре недели, да и то с перерывами. Шесть недель я должен был провести в Трире в связи с новым случаем смерти. Остальное время было распылено и отравлено самыми неприятными домашними дрязгами. Моя семья поставила передо мной ряд препятствий, из-за которых я, несмотря на ее благосостояние, оказался на время в самом тяжелом положении. Я отнюдь не собираюсь обременять Вас рассказом обо всех гадостях, с которыми мне пришлось столкнуться; истинное счастье еще, что пакости общественной жизни совершенно лишают человека с характером возможности раздражаться из-за личных неприятностей. В течение этого времени я писал для «Rheinische Zeitung», которой я уже давно должен был отослать свои статьи и т. д. и т. д. Я бы давно известил Вас об этих интермеццо, если бы не надеялся со дня на день закончить свои работы. Через несколько дней я еду в Бонн и не притронусь ни к чему, пока не кончу работ для «Anekdota». Понятно, что в такой обстановке я не сумел обработать в особенности статью «Об искусстве и религии» с той тщательностью, какой требует этот предмет.
Не думайте, впрочем, что мы здесь, на Рейне, живем в каком-то политическом Эльдорадо. Нужна самая непреклонная настойчивость, чтобы вести такую газету, как «Rheinische Zeitung». Моя вторая статья о ландтаге, касающаяся вопроса о церковной смуте, вычеркнута цензурой[376]. Я показал в этой статье, как защитники государства стали на церковную точку зрения, а защитники церкви — на государственную. Эта история тем неприятнее для «Rheinische Zeitung», что глупые кёльнские католики попали в ловушку, и выступление в защиту архиепископа могло бы привлечь подписчиков. Впрочем, Вы не можете себе представить, до чего подлы эти насильники и как глупо в то же время они поступили с ортодоксальным болваном. Но дело увенчалось успехом: Пруссия на глазах у целого мира поцеловала у папы туфлю, а наши правительственные автоматы расхаживают по улицам не краснея. «Rheinische Zeitung» сейчас подала жалобу по поводу этой статьи. Вообще для газеты начинается теперь борьба. Автор передовых статей в «Kolnische Zeitung», Гермес, экс-редактор прежней политической «Hannoversche Zeitung», стал на сторону христианства против философских газет в Кенигсберге и Кёльне. Если цензор опять не выкинет штуки, то в следующем приложении появится написанный мною ответ{560}. Религиозная партия на Рейне — самая опасная. Оппозиция за последнее время слишком привыкла к тому, чтобы выступать оппозиционно в рамках церкви.
Не знаете ли Вы каких-нибудь подробностей о так называемых «Свободных»[377]? Статья в «Konigsberger Zeitung»[378] была, по меньшей мере, не дипломатичной. Одно дело объявить себя приверженцем эмансипации — это честно; другое дело — заранее раструбить о своей пропаганде, это отдает бахвальством и раздражает филистера. А затем подумайте об этих «Свободных», где подвизается какой-то Мейен и т. д. Но, разумеется, если уж есть подходящий город для подобных затей, то это Берлин.
С кёльнским Гермесом мне придется, пожалуй, втянуться в длительную полемику. Как ни велики невежество, пошлость и тривиальность этого субъекта, — благодаря этим-то именно качествам он и является настоящим глашатаем филистерства, — я намерен положить конец его болтовне. Посредственность не должна больше пользоваться привилегией неприкосновенности. Гермес привяжется ко мне также и по поводу «Свободных», относительно которых я, к сожалению, ничего достоверно не знаю. Счастье, что Бауэр в Берлине. Он, по крайней мере, не допустит «глупостей», и единственное, что меня беспокоит в этой истории (если она соответствует действительности и не является умышленной газетной выдумкой), так это возможность того, что берлинская пошлость каким-нибудь образом сделает предпринятое ими хорошее дело смешным и что в серьезном начинании они не обойдутся без разных «глупостей». Кто провел среди этих людей столько времени, сколько я, тот найдет, что эти опасения не лишены основания.
Как обстоят у Вас дела с «Jahrbucher»?
Так как Вы находитесь в центре философских и теологических новостей, то я очень хотел бы узнать от Вас кое-что о теперешнем положении. Здесь, правда, видно движение часовой стрелки, но не видно движение минутной.
Старый Мархейнеке счел, по-видимому, необходимым подтвердить документально перед всем миром всю импотентность старогегельянства[379]. Его вотум — это позорный вотум.
Неужели саксонцы не поднимут в этом ландтаге вопроса о цензуре? Хорош же их конституционализм!
В надежде скоро получить от Вас весточку
Ваш Маркс
Рутенберг лежит камнем на моей совести. Я ввел его в редакцию «Rheinische Zeitung», но он совершенно импотентен. Рано или поздно ему укажут на дверь.
Что вы посоветуете сделать, если статья об архиепископе не будет разрешена к печатанию высшей цензурной полицией? Ее появление в печати необходимо из-за: 1) нашего ландтага, 2) правительства, 3) христианского государства. Может быть, переслать ее Гофману и Кампе? Для «Anekdota» она, по-моему, не подходит.
Впервые опубликовано в журнале «Dоситеntе des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
7 ЭНГЕЛЬС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Берлин, 26 июля 1842 г.
Милостивый государь!
На этот раз я пишу Вам, чтобы сообщить, что ничего не пришлю Вам.
Я принял решение на некоторое время совершенно отказаться от литературной деятельности и вместо этого побольше учиться. Причины этого решения очевидны. Я молод и самоучка в философии. У меня достаточно знаний для того, чтобы составить себе определенное убеждение и, в случае надобности, отстаивать его, но недостаточно, чтобы делать это действительно с успехом. Ко мне будут предъявлять тем большие требования, что я — «философский коммивояжер» и не приобрел благодаря докторскому диплому права на философствование. Когда я опять напишу что-либо, на этот раз под своим именем[380], я надеюсь удовлетворить этим требованиям. К тому же я теперь не могу слишком разбрасываться, потому что вскоре мне, вероятно, опять придется уделять больше времени торговым делам. До сих пор моя литературная деятельность, взятая субъективно, сводилась исключительно к попыткам, результат которых должен был показать мне, позволяют ли мне мои природные способности плодотворно содействовать прогрессу и принимать живое участие в современном движении. Я могу быть доволен результатом и считаю теперь своим долгом путем научных занятий, которые я продолжаю с еще большим наслаждением, все более усваивать и то, что человеку не дается от рождения. —
Когда в октябре я буду возвращаться в свои родные места, на Рейн[381], я предполагаю встретиться с Вами в Дрездене и подробнее рассказать Вам об этом. А пока я желаю Вам всего хорошего и прошу Вас время от времени вспоминать обо мне.
Ваш Ф.Энгельс
Читали Вы возражение Юнга[382]? Я утверждаю, что это самое лучшее из всего того, что он до сих пор написал. Впрочем, теперь здесь находится другой Юнг{561}, из выходящей в Кёльне «Rheinische Zeitung», — он посетит Вас через несколько недель на обратном пути.
Впервые опубликовано в журнале «Die Internationale», H. 26, 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
8 МАРКС — ДАГОБЕРТУ ОППЕНХЕЙМУ В КЁЛЬН
[Бонн, около 25 августа 1842 г.]
Дорогой Оппенхейм!
Прилагаю рукопись Руге. № 1 не подойдет; № 2, о саксонских делах, Вы, вероятно, сможете использовать[383].
Пришлите мне напечатанную в «Rheinische Zeitung» статью Майера о муниципальном устройстве и, если возможно, все статьи Гермеса против еврейства[384]. Тогда я постараюсь как можно скорее прислать Вам статью, которая, если и не даст окончательного решения этого вопроса, то все же направит его по другому руслу.
Пройдет ли статья о Ганновере[385]? Попытайтесь, по крайней мере, дать вскоре хоть небольшое начало. Дело не столько в самой этой статье, сколько в целом ряде написанных ганноверцами дельных работ, которые я мог бы в этом случае Вам обещать. Автор статьи писал мне вчера:
«Я не думаю, чтобы моя борьба против оппозиции могла повредить распространению газеты в Ганновере; наоборот, там, как будто, все уже понимают, что высказанные мной взгляды следует признать правильными».
Если Ваши взгляды сходятся в этом вопросе с моими, пришлите мне также для критики статью «Juste-Milieu»[386]. Вопрос этот надо обсудить спокойно. Прежде всего, совершенно общие теоретические рассуждения о государственном строе подходят скорее для чисто научных журналов, чем для газет. Правильная теория должна быть разъяснена и развита применительно к конкретным условиям и на материале существующего положения вещей.
Но если уж так случилось, то надо иметь в виду две вещи. Всякий раз, когда мы будем вступать в полемику с другими газетами, нам могут, рано или поздно, поставить на вид эту историю. Такая явная демонстрация против основ теперешнего государственного строя может вызвать усиление цензуры и даже закрытие газеты. Именно так погибла южногерманская «Tribune». Во всяком случае, мы тем самым восстанавливаем против себя многих, пожалуй, даже большинство, свободомыслящих практических деятелей, которые взяли на себя трудную задачу — завоевывать свободу ступень за ступенью, внутри конституционных рамок, в то время как мы, усевшись в удобное кресло абстракции, указываем им на их противоречия. Правда, автор статьи «Juste-Milieu» призывает к критике; но 1) все мы знаем, как правительства отвечают на подобные призывы; 2) недостаточно, чтобы кто-нибудь выразил готовность подвергнуться критике, которая и без того не будет спрашивать у него позволения; вопрос в том, выбрал ли он соответствующую арену. Газеты лишь тогда начинают становиться подходящей ареной для подобных вопросов, когда последние стали вопросами реального государства, практическими вопросами.
Я считаю необходимым, чтобы не столько сотрудники руководили «Rheinische Zeitung», сколько, наоборот, она руководила ими. Статьи вроде указанной дают прекраснейший случай наметить перед сотрудниками определенный план действий. Отдельный автор не в состоянии так охватить целое, как это может сделать газета.
Если мои взгляды не сходятся с Вашими, то я, — если Вы это найдете уместным, — готов поместить эту критику в «Anekdota», в виде приложения к моей статье против гегелевского учения о конституционной монархии{562}. Но я думаю, что было бы лучше, если бы газета сама была своим собственным врачом.
В ожидании скорого ответа от Вас
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в книге: Hansen. «Rheinische Briefe und Akten», Bd. I, Essen, 1919
Печатается по рукописи
Перевод о немецкого
9 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ[387] В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 30 ноября [1842 г.]
Дорогой друг!
Мое сегодняшнее письмо ограничится «смутой», связанной со «Свободными».
Как Вы уже знаете, цензура нас ежедневно беспощадно уродует, и нередко газета едва-едва может выйти. Из-за этого погибла масса статей «Свободных». Но и я сам позволил себе забраковать не меньше статей, чем цензор, ибо Мейен и компания посылали нам кучу вздора, лишенного всякого смысла и претендующего на то, чтобы перевернуть мир; все это написано весьма неряшливо и слегка приправлено атеизмом и коммунизмом (которого эти господа никогда не изучали). При Рутенберге, с его полнейшей некритичностью, отсутствием самостоятельности и способностей, эта публика привыкла рассматривать «Rheinische Zeitung» как свой, послушный им орган, я же решил не допускать больше подобных словоизвержений на старый манер. Эта потеря нескольких бесценных творений «свободы», — свободы, которая стремится преимущественно «быть свободной от всякой мысли», — была, таким образом, первой причиной омрачения берлинского небосклона.
Рутенберг, у которого уже отняли ведение германского отдела (где деятельность его состояла главным образом в расстановке знаков препинания) и которому только по моему ходатайству передали на время французский отдел, — этот Рутенберг, благодаря чудовищной глупости нашего государственного провидения, имел счастье прослыть опасным, хотя ни для кого, кроме «Rheinische Zeitung» и себя самого, он опасен не был. Нам было предъявлено категорическое требование удалить Рут[енберга]. Прусское провидение — этот прусский деспотизм, самый лицемерный, самый мошеннический, — избавило ответственных издателей от неприятного шага, а новый мученик, Рутенберг, научившийся уже изображать с некоторой виртуозностью мученическое сознание — соответствующим выражением лица, манерой держать себя и манерой речи, — использовал этот подвернувшийся случай. Он пишет во все концы, пишет в Берлин, что является изгнанным принципом «Rheinische Zeitung», которая начинает становиться на иную позицию по отношению к правительству. Все это понятно без объяснений. Однако и это обстоятельство также повлекло за собой демонстрации со стороны героев свободы на берегах Шпре, «грязные воды которой моют души и чай разжижают»{563}.
К этому, наконец, присоединилось Ваше и Г[ервега] отношение к «Свободным», переполнившее чашу терпения этих разгневанных олимпийцев[388].
Несколько дней тому назад я получил письмо от маленького Мейена, излюбленной категорией которого поистине является — долженствование. В этом письме он ставит мне вопросы о моем отношении: 1) к Вам и Г[ервегу], 2) к «Свободным», 3) к новому принципу редакции, а также об отношении к правительству. Я тотчас же ответил и откровенно высказал свое мнение о недостатках их работ, которые скорее усматривают свободу в необузданной, санкюлотской — и притом удобной — форме, чем в свободном, то есть самостоятельном и глубоком содержании. Я призвал их к тому, чтобы было поменьше расплывчатых рассуждений, громких фраз, самодовольства и самолюбования и побольше определенности, побольше внимания к конкретной действительности, побольше знания дела. Я заявил, что считаю неуместным, даже безнравственным вводить контрабандой коммунистические и социалистические положения, то есть новое мировоззрение, в случайные театральные рецензии и пр.; я потребовал совершенно иного и более основательного обсуждения коммунизма, раз уж речь идет об его обсуждении. Я выдвинул, далее, требование, чтобы религию критиковали больше в связи с критикой политических порядков, чем политические порядки — в связи с религией, ибо это более соответствует основным задачам газеты и уровню читающей публики; ведь религия сама по себе лишена содержания, ее истоки находятся не на небе, а на земле, и с уничтожением той извращенной реальности, теоретическим выражением которой она является, она гибнет сама собой. Наконец, я предложил им, если уж хотят говорить о философии, поменьше щеголять вывеской «атеизма» (что напоминает детей, уверяющих всякого, кто только желает их слушать, что они не боятся буки) и лучше пропагандировать содержание философии среди народа. Вот и все.
Вчера я получил наглое письмо от Мейена, до которого мое письмо еще не дошло и который забрасывает меня вопросами о всевозможных вещах: 1) я должен заявить, чью сторону я принимаю в Вашем споре с Бауэром, о чем я ровно ничего не знаю; 2) почему я не пропустил того-то и того-то; причем он угрожает обвинением в консерватизме; 3) газета не должна проявлять сдержанность, она обязана действовать самым крайним образом, то есть должна спокойно уступить поле сражения полиции и цензуре, вместо того чтобы удерживать свои позиции в незаметной для публики, но тем не менее упорной, проникнутой сознанием долга борьбе. Под конец в оскорбительных выражениях сообщается о помолвке Гервега и т. д. и т. д.
От всего этого разит невероятным тщеславием человека, не понимающего, как это для спасения политического органа можно пожертвовать несколькими берлинскими вертопрахами, и думающего вообще только о делах своей клики. К тому же этот человечек выступал с важностью павлина, бил себя торжественно в грудь, хватался за шпагу, что-то болтал относительно «своей» партии, угрожал мне немилостью, декламировал на манер маркиза Позы, только немного похуже и т. п.
Так как нам теперь приходится выдерживать с утра до вечера ужаснейшие цензурные мучительства, переписку с министерством, обер-президентские жалобы[389], обвинения в ландтаге, вопли акционеров и т. д. и т. д., а я остаюсь на посту только потому, что считаю своим долгом, насколько в моих силах, не дать насилию осуществить свои планы, — то Вы можете себе представить, что я несколько раздражен и потому ответил М[ейену] довольно резко.
Возможно, таким образом, что «Свободные» на время уйдут. Поэтому я Вас убедительно прошу помочь нам своими собственными статьями, а также привлечь к этому делу Ваших друзей.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1843 год
10
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 25 января [1843 г.]
Дорогой…{564}
Вы, вероятно, уже знаете, что «Rheinische Zeitung» запрещена, осуждена, получила смертный приговор. Предел ее жизни — конец марта. В течение этого времени, до казни, газета подвергается двойной цензуре. Наш цензор{565}, порядочный человек, поставлен под цензуру здешнего регирунгспрезидента фон Герлаха, рабски послушного дуралея. Готовые номера нашей газеты должны представляться в полицию, где их обнюхивают, и если только полицейский нос почует что-либо нехристианское, непрусское, — номер газеты не может выйти в свет.
Запрещение газеты вызвано совпадением ряда особых обстоятельств: ее распространенностью; моим «Оправданием мозельского корреспондента», где здорово досталось некоторым весьма высокопоставленным государственным деятелям; нашим упорным отказом назвать лицо, приславшее нам законопроект о браке[390]; созывом ландтага, на который мы могли бы оказать влияние своей агитацией; наконец, нашей критикой запрещения «Leipziger Allgemeine Zeitung»{566} и «Deutsche Jahrbьcher».
Министерский рескрипт, который появится на днях в газетах, еще слабее, — если только это возможно, — чем предыдущие. В качестве мотивов приводятся:
1) Лживое утверждение, что мы не имели якобы разрешения, как будто в Пруссии, где ни одна собака не может жить без своего полицейского номерка, «Rheinische Zeitung» могла бы выходить хотя бы один день, не имея на то официального основания.
2) Цензурная инструкция от 24 декабря имела целью установить цензуру тенденции. Под тенденцией понимали воображение, романтическую веру в обладание свободой, обладать которой realiter{567} люди не могли бы себе позволить. Если рассудительное иезуитство, царившее при прежнем правительстве, имело суровую рассудочную физиономию, то это романтическое иезуитство требует главным образом силы воображения. Подцензурная печать должна научиться жить иллюзией свободы, а также иллюзией о том великолепном муже{568}, который высочайше эту иллюзию дозволил. Но если цензурная инструкция стремилась к цензуре тенденции, то теперь министерский рескрипт разъясняет, что запрещение, закрытие и было изобретено во Франкфурте для насквозь дурной тенденции. Цензура существует-де лишь для того, чтобы пресекать отклонения от хорошей тенденции, хотя инструкция утверждает как раз обратное — именно, что хорошей тенденции разрешаются отклонения.
3) Старая галиматья о дурном образе мыслей, о пустой теории и прочая трескотня.
Меня все это не удивило. Вы знаете, каково с самого начала было мое мнение относительно цензурной инструкции. Я вижу в этом только последовательность; в закрытии «Rheinische Zeitung» я вижу некоторый прогресс политического сознания и потому я оставляю это дело. К тому же я стал задыхаться в этой атмосфере. Противно быть под ярмом — даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами, вместо того чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой. Словом, правительство вернуло мне свободу.
Как я уже однажды писал Вам, у меня произошел разлад с семьей{569}, и, пока моя мать жива, я не имею права на свое имущество. Кроме того, я обручился и не могу, не должен и не хочу покинуть Германию без своей невесты{570}. Поэтому, если бы, например, мне представилась возможность редактировать в Цюрихе, вместе с Гервегом, «Deutscher Bote»[391], то это было бы очень кстати. В Германии я не могу больше ничего предпринять. Здесь люди сами портятся. Поэтому я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы дали мне совет и высказали свои соображения по этому вопросу.
Я работаю над несколькими вещами, которые здесь, в Германии, не найдут ни цензора, ни издателя, ни вообще какой бы то ни было возможности существования. Жду вскоре ответа от Вас.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
11
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 13 марта [1843 г.]
Дорогой друг!
Как только представится хоть какая-то возможность, я отчалю прямо в Лейпциг. Я только что беседовал со Штукке, которому государственные мужи в Берлине, по-видимому, в большинстве своем сильно импонировали. Д-р Штукке — весьма добродушный человек.
Что касается нашего плана[392], то я Вам предварительно выскажу свое убеждение. Когда был взят Париж, то одни предлагали в государи сына Наполеона{571}, с назначением регентства, другие — Бернадота, третьи, наконец, — Луи-Филиппа. Но Талейран ответил: «Либо Людовик XVIII, либо Наполеон. Это — принцип, все остальное — интрига».
Точно так же и я готов назвать почти все прочее, кроме Страсбурга (или, в крайнем случае, Швейцарии), не принципом, а интригой. Книги объемом больше двадцати листов — это не книги для народа. Самое большее, на что здесь можно решиться, это — ежемесячный журнал.
Даже если бы выпуск «Deutsche Jahrbucher» снова был разрешен, то в лучшем случае мы бы добились слабой копии почившего журнала, а теперь этого уже недостаточно. Наоборот, «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» — вот это было бы принципом, событием, чреватым последствиями, делом, которое может вызвать энтузиазм. Разумеется, я высказываю только свое необязательное мнение, полагаясь в остальном на вечную силу судеб.
Наконец, — газетные дела заставляют меня кончать письмо, — я хочу Вам сообщить еще о моих личных планах. Как только мы заключим контракт, я поеду в Крёйцнах, женюсь и проведу там месяц или больше у матери моей невесты{572}, так как, прежде чем взяться за дело, мы должны во всяком случае иметь несколько готовых работ. Тем более я мог бы, если это необходимо, провести несколько недель в Дрездене, так как всякие предварительные процедуры, объявление о браке и т. п., требуют изрядного количества времени.
Могу Вас уверить без тени романтики, что я по уши влюблен, и притом — серьезнейшим образом. Я обручен уже более семи лет, и моя невеста выдержала из-за меня самую ожесточенную, почти подточившую ее здоровье борьбу, отчасти с ее пиетистски-аристократическими родственниками, для которых «владыка на небе» и «владыка в Берлине» в одинаковой степени являются предметами культа, отчасти с моей собственной семьей, где засело несколько попов и других моих врагов. Поэтому я и моя невеста выдержали в течение ряда лет больше ненужных и тяжелых столкновений, чем многие лица, которые втрое старше и постоянно говорят о своем «житейском опыте» (излюбленное словечко нашего «Juste-Milieu»{573}).
Кстати! Мы получили анонимный ответ на статью Пруца против нового тюбингенского ежегодника[393]. По почерку я узнал Швеглера. Вас там характеризуют как сумасбродного подстрекателя, Фейербаха — как легкомысленного насмешника, Бауэра — как совершенно некритический ум! Ах, швабы, швабы! Хороша же будет их стряпня!
О Вашей прекрасной, вполне популярно написанной жалобе мы, за недостатком лучшей критики и собственного свободного времени, поместили поверхностную статью Пфюцнера, из которой я вычеркнул половину[394]. Имярек не углубляется достаточно в вопрос, а его ужимки и прыжки скорее делают смешным его самого, а не его врага.
Ваш Маркс
О книгах для Флейшера я позаботился. Ваша переписка, помещенная в начале сборника, интересна[395]. То, что пишет Бауэр об Аммоне, превосходно[396]. Статья «Горе и радость теологического сознания»[397] кажется мне не очень удачным переложением отдела «Феноменологии» — «Несчастное сознание». Афоризмы Фейербаха не удовлетворяют меня лишь в том отношении, что он слишком много напирает на природу и слишком мало — на политику. Между тем, это — единственный союз, благодаря которому теперешняя философия может стать истиной. Но выйдет, пожалуй, так, как это было в XVI столетии, когда наряду с энтузиастами природы существовали и энтузиасты государства. Больше всего мне понравилась критика, которой подверглась добрая «Literarische Zeitung»[398].
Вы, вероятно, прочли уже самозащиту Бауэра[399]. На мой взгляд, он никогда еще не писал так хорошо.
Что касается «Rheinische Zeitung», то ни при каких условиях я не останусь. Я не могу ни писать под прусской цензурой, ни дышать прусским воздухом.
Только что пришел ко мне старшина местной еврейской общины и попросил составить петицию ландтагу в пользу евреев, — я это сделаю. Как мне ни противна израильская вера, но взгляд Бауэра кажется мне все же слишком абстрактным. Надо пробить в христианском государстве столько брешей, сколько возможно, и провести туда контрабандой столько рационального, сколько это в наших силах. По крайней мере, это надо попытаться сделать, — а ожесточение растет с каждой петицией, которую грубо отклоняют.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
12
МАРКС — ЛЮДВИГУ ФЕЙЕРБАХУ[400]
В БРУКБЕРГ
Крёйцнах, 3 октября 1843 г.
Милостивый государь!
Доктор Руге несколько месяцев тому назад, проездом, сообщил Вам наш план издания «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» и одновременно получил от Вас обещание сотрудничества. Дело теперь настолько налажено, что местом печатания и издания выбран Париж, и первый месячный выпуск должен появиться до конца ноября.
До моей поездки в Париж, которая состоится через несколько дней, я не мог не совершить небольшую эпистолярную прогулку к Вам, поскольку я не имел возможности лично познакомиться с Вами.
Вы — один из первых писателей, провозгласивших необходимость французско-немецкого научного союза. Поэтому Вы, несомненно, одним из первых поддержите предприятие, которое имеет целью претворить в действительность этот союз. Дело в том, что существует план опубликовать promiscue{574} произведения немецких и французских авторов. Лучшие авторы в Париже дали свое согласие. Мы были бы очень рады получить от Вас какую-нибудь статью, а у Вас, вероятно, лежит что-нибудь наготове.
Из Вашего предисловия ко второму изданию «Сущности христианства» я почти с уверенностью могу сделать заключение, что Вы заняты обстоятельной работой о Шеллинге или хотя бы предполагаете написать еще что-нибудь об этом хвастуне[401]. В самом деле, это был бы славный дебют!
Шеллинг, как Вы знаете, — 38-ой член Германского союза. Вся немецкая полиция находится в его распоряжении, в чем я однажды сам имел возможность убедиться как редактор «Rheinische Zeitung». Дело в том, что цензурная инструкция не пропускает ничего, что направлено против святого Шеллинга. Поэтому в Германии можно критиковать Шеллинга только в книгах объемом больше 21 листа, а книги больше 21 листа — это не книги для народа. Книга Каппа заслуживает всяческого одобрения, но она слишком обстоятельна и в ней выводы неудачно оторваны от фактов. К тому же наши. правительства нашли способ обезвредить подобные произведения. О них нельзя писать. Их либо замалчивают, либо разделываются с ними с помощью нескольких презрительных реплик в немногочисленных официозных изданиях, где помещаются рецензии. Сам великий Шеллинг делает вид, что ничего не знает об этой критике, и ему удалось, устроив фискальный шум по поводу стряпни старого Паулюса[402], отвлечь внимание от книги Каппа. Это был мастерский дипломатический прием!
А теперь представьте себе, что Шеллинг будет развенчан в Париже перед лицом всех французских писателей! Его тщеславие будет задето, прусское правительство будет уязвлено самым неприятным образом; это будет удар по внешнему суверенитету Шеллинга, а тщеславный монарх больше дорожит своим внешним суверенитетом, чем внутренним.
Как ловко г-н Шеллинг поймал на удочку французов — сперва слабого эклектика Кузена, позднее даже талантливого Леру! Ведь Пьеру Леру и ему подобным Шеллинг все еще представляется тем человеком, который на место трансцендентного идеализма поставил разумный реализм, на место абстрактной мысли — мысль, облеченную в плоть и кровь, на место цеховой философии — мировую философию! Французским романтикам и мистикам Шеллинг говорит: я — соединение философии и теологии; французским материалистам: я — соединение плоти и идеи; французским скептикам: я — разрушитель догматики, одним словом: я… Шеллинг! Шеллинг сумел объединить не только философию и теологию, но также философию и дипломатию. Он сделал философию всеобщей дипломатической наукой, дипломатией на все случаи жизни. Критика Шеллинга является поэтому косвенным образом критикой всей нашей политики и, в особенности, прусской политики. Философия Шеллинга — это прусская политика sub specie philosophiae{575}.
Вы бы поэтому оказали предпринятому нам делу, а еще больше истине, большую услугу, если бы сейчас же, для первого выпуска, дали характеристику Шеллинга. Вы как раз самый подходящий человек для этого, так как Вы — прямая противоположность Шеллингу. Искренняя юношеская мысль Шеллинга, — мы должны признавать все хорошее и в нашем противнике, — для осуществления которой у него не было, однако, никаких способностей, кроме воображения, никакой энергии, кроме тщеславия, никакого возбуждающего средства, кроме опиума, никакого органа, кроме легко возбудимой женственной восприимчивости, — эта искренняя юношеская мысль Шеллинга, которая у него осталась фантастической юношеской мечтой, для Вас стала истиной, действительностью, серьезным, мужественным делом. Шеллинг есть поэтому Ваша предвосхищенная карикатура, а как только действительность выступает против карикатуры, последняя должна рассеяться, как туман. Я считаю Вас поэтому необходимым, естественным, призванным их величествами природой и историей противником Шеллинга. Ваша борьба с ним — это борьба подлинной философии против философии мнимой.
Надеясь, что Вы сочтете это удобным, я твердо рассчитываю получить от Вас статью[403]. Мой адрес: «Г-ну Мёйреру. Rue Vanneau № 23 в Париже для д-ра Маркса». Моя жена, которая с Вами не знакома, шлет Вам привет. Вы не представляете себе, сколько приверженцев у Вас среди прекрасного пола.
Ваш доктор Маркс
Впервые опубликовано в сокращенном виде в книге К. Грюна: «Ludwig Feuerbach in seinem Briefwechsel und Nachlass, sowie in seiner Philosophischen Charahterentwicklung». Bd. I, Leipzig und Heidelberg, 1874
Полностью публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
13
МАРКС — ЮЛИУСУ ФРЕБЕЛЮ[404]
В ЦЮРИХ
Париж, 21 ноября 1843 г. Rue Vanneau Nr. 31, Faubourg St. Germain
Дорогой друг!
Только что получил Ваше письмо, однако оно выглядит весьма своеобразно.
1) Отсутствует все, что Вы, по Вашим словам, приложили, за исключением статьи Энгельса. Но она разрознена и, следовательно, ее нельзя использовать. Она начинается с № 5.
2) Письма Мёйреру и мне были вложены в прилагаемый мною конверт с почтовым штемпелем «Сен-Луи». В тот же самый конверт были вложены несколько страниц Энгельса.
3) Письмо Мёйреру, лежавшее, как и мое, открытым в прилагаемом конверте, также надписано чужой рукой. Прилагаю листок с пометкой.
Итак, возможно лишь одно из двух.
Может быть, французское правительство перехватило и вскрыло Ваши письма и Ваш пакет. Тогда верните прилагаемые адреса. В таком случае мы не только возбудим процесс против французской почты, но и одновременно сообщим об этом факте во всех оппозиционных газетах. Во всяком случае, будет лучше, если Вы все пакеты будете посылать в адрес одного из французских издательств. Впрочем, мы не думаем, что французское правительство совершило гнусность, которую до сих пор разрешало себе лишь австрийское правительство.
Остается, следовательно, вторая возможность, а именно, что ваш Блюнчли и его присные учинили эту шпионскую выходку. Если это так, то 1) Вы должны возбудить процесс против швейцарцев и 2) Мёйрер, как французский гражданин, должен заявить протест министерству.
Что же касается самого дела, то теперь необходимо:
a) Запретить до поры до времени Шюлеру издание указанного материала, так как он должен послужить украшением нашего первого номера{576};
b) Пришлите все содержимое по адресу Луи Блана; Rue Taitbout, № 2 или № 3.
c) Руге здесь еще нет. Я не могу, конечно, приступить к печатанию, пока он не приедет. Статьи, присланные мне до сих пор здешними людьми (Гессом, Вейлем и т. д.), я вынужден был — после длительных препирательств — отвергнуть. Но Руге приедет, вероятно, в конце этого месяца. Если мы к тому времени получим также обещанный Вами материал, то можно начать печатание. Я написал Фейербаху{577}, Каппу и Хагену. Фейербах уже ответил.
8) Голландия кажется мне наиболее подходящим местом, если только ваши шпионы не известили уже теперь правительство.
Если ваши швейцарцы совершили эту гнусность, то я выступлю против них не только в «Reforme», «National», «Democratie pacifique», «Siecle», «Courrier», «Presse», «Charivari», «Commerce» и «Revue independante», но и в «Times» и, если хотите, с брошюрой, написанной по-французски.
Пусть эти псевдореспубликанцы почувствуют, что они имеют дело не с пастухами и портновскими подмастерьями.
Что касается помещения для редакции, то так как я собираюсь переехать на новую квартиру, я постараюсь отыскать такую, чтобы это помещение было при квартире. В деловом и денежном отношении это будет самое подходящее.
Извините за бессвязность этого письма. От возмущения я не могу писать.
Ваш Маркс
Во всяком случае, от кого бы ни исходила эта выходка, от парижских ли доктринеров или от швейцарской деревенщины, мы уговорим Араго{578} и Ламартина выступить в палате с интерпелляцией. Если эти господа хотят устроить скандал, ut scandalum fiat{579}. Ответьте мне поскорее, ибо дело не терпит. Так как Мёйрер французский гражданин, то со стороны цюрихцев эта выходка была бы нарушением международного права, что не должно пройти даром этим пастухам.
Впервые опубликовано в журнале «Вопросы истории КПСС» № 4, 1958 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
10 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 25 января [1843 г.]
Дорогой…{564}
Вы, вероятно, уже знаете, что «Rheinische Zeitung» запрещена, осуждена, получила смертный приговор. Предел ее жизни — конец марта. В течение этого времени, до казни, газета подвергается двойной цензуре. Наш цензор{565}, порядочный человек, поставлен под цензуру здешнего регирунгспрезидента фон Герлаха, рабски послушного дуралея. Готовые номера нашей газеты должны представляться в полицию, где их обнюхивают, и если только полицейский нос почует что-либо нехристианское, непрусское, — номер газеты не может выйти в свет.
Запрещение газеты вызвано совпадением ряда особых обстоятельств: ее распространенностью; моим «Оправданием мозельского корреспондента», где здорово досталось некоторым весьма высокопоставленным государственным деятелям; нашим упорным отказом назвать лицо, приславшее нам законопроект о браке[390]; созывом ландтага, на который мы могли бы оказать влияние своей агитацией; наконец, нашей критикой запрещения «Leipziger Allgemeine Zeitung»{566} и «Deutsche Jahrbьcher».
Министерский рескрипт, который появится на днях в газетах, еще слабее, — если только это возможно, — чем предыдущие. В качестве мотивов приводятся:
1) Лживое утверждение, что мы не имели якобы разрешения, как будто в Пруссии, где ни одна собака не может жить без своего полицейского номерка, «Rheinische Zeitung» могла бы выходить хотя бы один день, не имея на то официального основания.
2) Цензурная инструкция от 24 декабря имела целью установить цензуру тенденции. Под тенденцией понимали воображение, романтическую веру в обладание свободой, обладать которой realiter{567} люди не могли бы себе позволить. Если рассудительное иезуитство, царившее при прежнем правительстве, имело суровую рассудочную физиономию, то это романтическое иезуитство требует главным образом силы воображения. Подцензурная печать должна научиться жить иллюзией свободы, а также иллюзией о том великолепном муже{568}, который высочайше эту иллюзию дозволил. Но если цензурная инструкция стремилась к цензуре тенденции, то теперь министерский рескрипт разъясняет, что запрещение, закрытие и было изобретено во Франкфурте для насквозь дурной тенденции. Цензура существует-де лишь для того, чтобы пресекать отклонения от хорошей тенденции, хотя инструкция утверждает как раз обратное — именно, что хорошей тенденции разрешаются отклонения.
3) Старая галиматья о дурном образе мыслей, о пустой теории и прочая трескотня.
Меня все это не удивило. Вы знаете, каково с самого начала было мое мнение относительно цензурной инструкции. Я вижу в этом только последовательность; в закрытии «Rheinische Zeitung» я вижу некоторый прогресс политического сознания и потому я оставляю это дело. К тому же я стал задыхаться в этой атмосфере. Противно быть под ярмом — даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами, вместо того чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой. Словом, правительство вернуло мне свободу.
Как я уже однажды писал Вам, у меня произошел разлад с семьей{569}, и, пока моя мать жива, я не имею права на свое имущество. Кроме того, я обручился и не могу, не должен и не хочу покинуть Германию без своей невесты{570}. Поэтому, если бы, например, мне представилась возможность редактировать в Цюрихе, вместе с Гервегом, «Deutscher Bote»[391], то это было бы очень кстати. В Германии я не могу больше ничего предпринять. Здесь люди сами портятся. Поэтому я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы дали мне совет и высказали свои соображения по этому вопросу.
Я работаю над несколькими вещами, которые здесь, в Германии, не найдут ни цензора, ни издателя, ни вообще какой бы то ни было возможности существования. Жду вскоре ответа от Вас.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
11 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ДРЕЗДЕН
Кёльн, 13 марта [1843 г.]
Дорогой друг!
Как только представится хоть какая-то возможность, я отчалю прямо в Лейпциг. Я только что беседовал со Штукке, которому государственные мужи в Берлине, по-видимому, в большинстве своем сильно импонировали. Д-р Штукке — весьма добродушный человек.
Что касается нашего плана[392], то я Вам предварительно выскажу свое убеждение. Когда был взят Париж, то одни предлагали в государи сына Наполеона{571}, с назначением регентства, другие — Бернадота, третьи, наконец, — Луи-Филиппа. Но Талейран ответил: «Либо Людовик XVIII, либо Наполеон. Это — принцип, все остальное — интрига».
Точно так же и я готов назвать почти все прочее, кроме Страсбурга (или, в крайнем случае, Швейцарии), не принципом, а интригой. Книги объемом больше двадцати листов — это не книги для народа. Самое большее, на что здесь можно решиться, это — ежемесячный журнал.
Даже если бы выпуск «Deutsche Jahrbucher» снова был разрешен, то в лучшем случае мы бы добились слабой копии почившего журнала, а теперь этого уже недостаточно. Наоборот, «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» — вот это было бы принципом, событием, чреватым последствиями, делом, которое может вызвать энтузиазм. Разумеется, я высказываю только свое необязательное мнение, полагаясь в остальном на вечную силу судеб.
Наконец, — газетные дела заставляют меня кончать письмо, — я хочу Вам сообщить еще о моих личных планах. Как только мы заключим контракт, я поеду в Крёйцнах, женюсь и проведу там месяц или больше у матери моей невесты{572}, так как, прежде чем взяться за дело, мы должны во всяком случае иметь несколько готовых работ. Тем более я мог бы, если это необходимо, провести несколько недель в Дрездене, так как всякие предварительные процедуры, объявление о браке и т. п., требуют изрядного количества времени.
Могу Вас уверить без тени романтики, что я по уши влюблен, и притом — серьезнейшим образом. Я обручен уже более семи лет, и моя невеста выдержала из-за меня самую ожесточенную, почти подточившую ее здоровье борьбу, отчасти с ее пиетистски-аристократическими родственниками, для которых «владыка на небе» и «владыка в Берлине» в одинаковой степени являются предметами культа, отчасти с моей собственной семьей, где засело несколько попов и других моих врагов. Поэтому я и моя невеста выдержали в течение ряда лет больше ненужных и тяжелых столкновений, чем многие лица, которые втрое старше и постоянно говорят о своем «житейском опыте» (излюбленное словечко нашего «Juste-Milieu»{573}).
Кстати! Мы получили анонимный ответ на статью Пруца против нового тюбингенского ежегодника[393]. По почерку я узнал Швеглера. Вас там характеризуют как сумасбродного подстрекателя, Фейербаха — как легкомысленного насмешника, Бауэра — как совершенно некритический ум! Ах, швабы, швабы! Хороша же будет их стряпня!
О Вашей прекрасной, вполне популярно написанной жалобе мы, за недостатком лучшей критики и собственного свободного времени, поместили поверхностную статью Пфюцнера, из которой я вычеркнул половину[394]. Имярек не углубляется достаточно в вопрос, а его ужимки и прыжки скорее делают смешным его самого, а не его врага.
Ваш Маркс
О книгах для Флейшера я позаботился. Ваша переписка, помещенная в начале сборника, интересна[395]. То, что пишет Бауэр об Аммоне, превосходно[396]. Статья «Горе и радость теологического сознания»[397] кажется мне не очень удачным переложением отдела «Феноменологии» — «Несчастное сознание». Афоризмы Фейербаха не удовлетворяют меня лишь в том отношении, что он слишком много напирает на природу и слишком мало — на политику. Между тем, это — единственный союз, благодаря которому теперешняя философия может стать истиной. Но выйдет, пожалуй, так, как это было в XVI столетии, когда наряду с энтузиастами природы существовали и энтузиасты государства. Больше всего мне понравилась критика, которой подверглась добрая «Literarische Zeitung»[398].
Вы, вероятно, прочли уже самозащиту Бауэра[399]. На мой взгляд, он никогда еще не писал так хорошо.
Что касается «Rheinische Zeitung», то ни при каких условиях я не останусь. Я не могу ни писать под прусской цензурой, ни дышать прусским воздухом.
Только что пришел ко мне старшина местной еврейской общины и попросил составить петицию ландтагу в пользу евреев, — я это сделаю. Как мне ни противна израильская вера, но взгляд Бауэра кажется мне все же слишком абстрактным. Надо пробить в христианском государстве столько брешей, сколько возможно, и провести туда контрабандой столько рационального, сколько это в наших силах. По крайней мере, это надо попытаться сделать, — а ожесточение растет с каждой петицией, которую грубо отклоняют.
Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
12 МАРКС — ЛЮДВИГУ ФЕЙЕРБАХУ[400] В БРУКБЕРГ
Крёйцнах, 3 октября 1843 г.
Милостивый государь!
Доктор Руге несколько месяцев тому назад, проездом, сообщил Вам наш план издания «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» и одновременно получил от Вас обещание сотрудничества. Дело теперь настолько налажено, что местом печатания и издания выбран Париж, и первый месячный выпуск должен появиться до конца ноября.
До моей поездки в Париж, которая состоится через несколько дней, я не мог не совершить небольшую эпистолярную прогулку к Вам, поскольку я не имел возможности лично познакомиться с Вами.
Вы — один из первых писателей, провозгласивших необходимость французско-немецкого научного союза. Поэтому Вы, несомненно, одним из первых поддержите предприятие, которое имеет целью претворить в действительность этот союз. Дело в том, что существует план опубликовать promiscue{574} произведения немецких и французских авторов. Лучшие авторы в Париже дали свое согласие. Мы были бы очень рады получить от Вас какую-нибудь статью, а у Вас, вероятно, лежит что-нибудь наготове.
Из Вашего предисловия ко второму изданию «Сущности христианства» я почти с уверенностью могу сделать заключение, что Вы заняты обстоятельной работой о Шеллинге или хотя бы предполагаете написать еще что-нибудь об этом хвастуне[401]. В самом деле, это был бы славный дебют!
Шеллинг, как Вы знаете, — 38-ой член Германского союза. Вся немецкая полиция находится в его распоряжении, в чем я однажды сам имел возможность убедиться как редактор «Rheinische Zeitung». Дело в том, что цензурная инструкция не пропускает ничего, что направлено против святого Шеллинга. Поэтому в Германии можно критиковать Шеллинга только в книгах объемом больше 21 листа, а книги больше 21 листа — это не книги для народа. Книга Каппа заслуживает всяческого одобрения, но она слишком обстоятельна и в ней выводы неудачно оторваны от фактов. К тому же наши. правительства нашли способ обезвредить подобные произведения. О них нельзя писать. Их либо замалчивают, либо разделываются с ними с помощью нескольких презрительных реплик в немногочисленных официозных изданиях, где помещаются рецензии. Сам великий Шеллинг делает вид, что ничего не знает об этой критике, и ему удалось, устроив фискальный шум по поводу стряпни старого Паулюса[402], отвлечь внимание от книги Каппа. Это был мастерский дипломатический прием!
А теперь представьте себе, что Шеллинг будет развенчан в Париже перед лицом всех французских писателей! Его тщеславие будет задето, прусское правительство будет уязвлено самым неприятным образом; это будет удар по внешнему суверенитету Шеллинга, а тщеславный монарх больше дорожит своим внешним суверенитетом, чем внутренним.
Как ловко г-н Шеллинг поймал на удочку французов — сперва слабого эклектика Кузена, позднее даже талантливого Леру! Ведь Пьеру Леру и ему подобным Шеллинг все еще представляется тем человеком, который на место трансцендентного идеализма поставил разумный реализм, на место абстрактной мысли — мысль, облеченную в плоть и кровь, на место цеховой философии — мировую философию! Французским романтикам и мистикам Шеллинг говорит: я — соединение философии и теологии; французским материалистам: я — соединение плоти и идеи; французским скептикам: я — разрушитель догматики, одним словом: я… Шеллинг! Шеллинг сумел объединить не только философию и теологию, но также философию и дипломатию. Он сделал философию всеобщей дипломатической наукой, дипломатией на все случаи жизни. Критика Шеллинга является поэтому косвенным образом критикой всей нашей политики и, в особенности, прусской политики. Философия Шеллинга — это прусская политика sub specie philosophiae{575}.
Вы бы поэтому оказали предпринятому нам делу, а еще больше истине, большую услугу, если бы сейчас же, для первого выпуска, дали характеристику Шеллинга. Вы как раз самый подходящий человек для этого, так как Вы — прямая противоположность Шеллингу. Искренняя юношеская мысль Шеллинга, — мы должны признавать все хорошее и в нашем противнике, — для осуществления которой у него не было, однако, никаких способностей, кроме воображения, никакой энергии, кроме тщеславия, никакого возбуждающего средства, кроме опиума, никакого органа, кроме легко возбудимой женственной восприимчивости, — эта искренняя юношеская мысль Шеллинга, которая у него осталась фантастической юношеской мечтой, для Вас стала истиной, действительностью, серьезным, мужественным делом. Шеллинг есть поэтому Ваша предвосхищенная карикатура, а как только действительность выступает против карикатуры, последняя должна рассеяться, как туман. Я считаю Вас поэтому необходимым, естественным, призванным их величествами природой и историей противником Шеллинга. Ваша борьба с ним — это борьба подлинной философии против философии мнимой.
Надеясь, что Вы сочтете это удобным, я твердо рассчитываю получить от Вас статью[403]. Мой адрес: «Г-ну Мёйреру. Rue Vanneau № 23 в Париже для д-ра Маркса». Моя жена, которая с Вами не знакома, шлет Вам привет. Вы не представляете себе, сколько приверженцев у Вас среди прекрасного пола.
Ваш доктор Маркс
Впервые опубликовано в сокращенном виде в книге К. Грюна: «Ludwig Feuerbach in seinem Briefwechsel und Nachlass, sowie in seiner Philosophischen Charahterentwicklung». Bd. I, Leipzig und Heidelberg, 1874
Полностью публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
13 МАРКС — ЮЛИУСУ ФРЕБЕЛЮ[404] В ЦЮРИХ
Париж, 21 ноября 1843 г. Rue Vanneau Nr. 31, Faubourg St. Germain
Дорогой друг!
Только что получил Ваше письмо, однако оно выглядит весьма своеобразно.
1) Отсутствует все, что Вы, по Вашим словам, приложили, за исключением статьи Энгельса. Но она разрознена и, следовательно, ее нельзя использовать. Она начинается с № 5.
2) Письма Мёйреру и мне были вложены в прилагаемый мною конверт с почтовым штемпелем «Сен-Луи». В тот же самый конверт были вложены несколько страниц Энгельса.
3) Письмо Мёйреру, лежавшее, как и мое, открытым в прилагаемом конверте, также надписано чужой рукой. Прилагаю листок с пометкой.
Итак, возможно лишь одно из двух.
Может быть, французское правительство перехватило и вскрыло Ваши письма и Ваш пакет. Тогда верните прилагаемые адреса. В таком случае мы не только возбудим процесс против французской почты, но и одновременно сообщим об этом факте во всех оппозиционных газетах. Во всяком случае, будет лучше, если Вы все пакеты будете посылать в адрес одного из французских издательств. Впрочем, мы не думаем, что французское правительство совершило гнусность, которую до сих пор разрешало себе лишь австрийское правительство.
Остается, следовательно, вторая возможность, а именно, что ваш Блюнчли и его присные учинили эту шпионскую выходку. Если это так, то 1) Вы должны возбудить процесс против швейцарцев и 2) Мёйрер, как французский гражданин, должен заявить протест министерству.
Что же касается самого дела, то теперь необходимо:
a) Запретить до поры до времени Шюлеру издание указанного материала, так как он должен послужить украшением нашего первого номера{576};
b) Пришлите все содержимое по адресу Луи Блана; Rue Taitbout, № 2 или № 3.
c) Руге здесь еще нет. Я не могу, конечно, приступить к печатанию, пока он не приедет. Статьи, присланные мне до сих пор здешними людьми (Гессом, Вейлем и т. д.), я вынужден был — после длительных препирательств — отвергнуть. Но Руге приедет, вероятно, в конце этого месяца. Если мы к тому времени получим также обещанный Вами материал, то можно начать печатание. Я написал Фейербаху{577}, Каппу и Хагену. Фейербах уже ответил.
8) Голландия кажется мне наиболее подходящим местом, если только ваши шпионы не известили уже теперь правительство.
Если ваши швейцарцы совершили эту гнусность, то я выступлю против них не только в «Reforme», «National», «Democratie pacifique», «Siecle», «Courrier», «Presse», «Charivari», «Commerce» и «Revue independante», но и в «Times» и, если хотите, с брошюрой, написанной по-французски.
Пусть эти псевдореспубликанцы почувствуют, что они имеют дело не с пастухами и портновскими подмастерьями.
Что касается помещения для редакции, то так как я собираюсь переехать на новую квартиру, я постараюсь отыскать такую, чтобы это помещение было при квартире. В деловом и денежном отношении это будет самое подходящее.
Извините за бессвязность этого письма. От возмущения я не могу писать.
Ваш Маркс
Во всяком случае, от кого бы ни исходила эта выходка, от парижских ли доктринеров или от швейцарской деревенщины, мы уговорим Араго{578} и Ламартина выступить в палате с интерпелляцией. Если эти господа хотят устроить скандал, ut scandalum fiat{579}. Ответьте мне поскорее, ибо дело не терпит. Так как Мёйрер французский гражданин, то со стороны цюрихцев эта выходка была бы нарушением международного права, что не должно пройти даром этим пастухам.
Впервые опубликовано в журнале «Вопросы истории КПСС» № 4, 1958 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1844 год
14
МАРКС — РЕДАКЦИИ «ALLGEMEINE ZEITUNG»
В АУГСБУРГ
Париж, 14 апреля 1844 г.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Появившиеся в немецких газетах различные слухи о прекращении выхода «DeutschFranzosische Jahrbucher» заставляют меня заявить, что швейцарское издательство из экономических соображений внезапно отказалось от этого предприятия, что сделало невозможным продолжение издания журнала в ближайшее время[405].
Карл Маркс
Напечатано в экстренном приложении к «Allgemeine Zeitung», 20 апреля 1844 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
15
МАРКС — ЛЮДВИГУ ФЕЙЕРБАХУ
В БРУКБЕРГ
Париж, 11 августа [1844 г.] Rue Vanneau, 38
Милостивый государь!
Пользуясь удобным случаем, беру на себя смелость послать Вам мою статью, в которой намечены некоторые элементы моей критической философии права{580}. Эту работу я уже однажды закончил, но затем опять подверг новой переработке, чтобы сделать ее общепонятной. Я не придаю особого значения этой статье, но я рад случаю засвидетельствовать Вам исключительно высокое уважение и — позвольте мне употребить это слово — любовь, испытываемые мною по отношению к Вам. Ваши книги «Философия будущего» и «Сущность веры»[406], несмотря на их небольшой размер, имеют во всяком случае большее значение, чем вся теперешняя немецкая литература, вместе взятая.
В этих сочинениях Вы — я не знаю, намеренно ли — дали социализму философскую основу, и коммунисты сразу так и поняли эти Ваши работы. Единение людей с людьми, основанное на реальном различии между людьми, понятие человеческого рода, перенесенное с неба абстракции на реальную землю, — что это такое, как не понятие общества!
Готовятся два перевода Вашей книги «Сущность христианства»: один на английский язык, другой на французский; оба почти подготовлены к печати. Первый выйдет в Манчестере (он просмотрен Энгельсом), второй — в Париже[407] (француз д-р Герье и немецкий коммунист Эвербек выполнили этот перевод с помощью одного французского стилиста){581}.
В настоящий момент французы сразу же набросятся на эту книгу, ибо обе партии — попы, с одной стороны, и вольтерьянцы и материалисты, с другой — жаждут помощи извне. Примечательно, что, в противоположность XVIII столетию, религиозность распространилась теперь в рядах среднего сословия и высшего класса, а нерелигиозность — но такая нерелигиозность, которая свойственна человеку, ощущающему себя человеком — спустилась в ряды французского пролетариата. Вам бы следовало присутствовать на одном из собраний французских рабочих, чтобы убедиться в девственной свежести и благородстве этих изнуренных трудом людей. Английский пролетарий тоже делает гигантские успехи, но ему недостает культуры, присущей французам. Я не могу также не отметить теоретических заслуг немецких ремесленников в Швейцарии, Лондоне и Париже. Только немецкий ремесленник все еще чересчур является ремесленником.
Но, во всяком случае, история готовит из этих «варваров» нашего цивилизованного общества практический элемент для эмансипации человека.
Противоположность между французским характером и характером, свойственным нам, немцам, никогда не выступала передо мной в такой острой и разительной форме, как в одном фурьеристском сочинении, которое начинается следующими словами:
«Человек целиком проявляется в своих страстях». «Встречали ли вы когда-нибудь такого человека, который мыслил бы ради мышления, который вспоминал бы ради воспоминания, который воображал бы ради воображения, который хотел бы ради хотения? Случалось ли с вами когда-либо нечто подобное?.. Нет, конечно, нет!»[408]
Поэтому главной движущей силой природы и общества является магическое, страстное, нврефлектирующее притяжение, и
«все существующее — человек, растения, животные или земной шар в целом — получило такую сумму сил, которая соответствует его миссии в мировом порядке».
Отсюда следует: «притяжения пропорциональны судьбам».
Разве все эти положения не выглядят так, как если бы француз намеренно противопоставил свою страстность actus purus{582} немецкого мышления? Люди мыслят не ради мышления и т. д.
Как трудно немцу выбраться из противоположной односторонности, — это снова доказал в своей критической берлинской «Literatur-Zeitung» мой многолетний друг, — но теперь все более от меня отдаляющийся, — Бруно Бауэр. Не знаю, читали ли Вы эту газету. Там много скрытой полемики против Вас.
Основной характер этой «Literatur-Zeitung» сводится к тому, что «критика» превращается в некое трансцендентное существо. Эти берлинцы считают себя не людьми, занимающимися критикой, а критиками, которые только между прочим имеют несчастье быть людьми. Поэтому они признают только одну действительную потребность — потребность в теоретической критике. Поэтому таким людям, как Прудон, бросают упрек в том, что они исходят из той или иной «практической» «потребности». Поэтому эта критика выливается в унылый и важничающий спиритуализм. Сознание или самосознание рассматривается как единственное человеческое качество. Любовь, например, отвергается потому, что возлюбленная является, мол, лишь «предметом». Долой предмет! Поэтому эта критика считает себя единственным активным элементом истории. Все человечество противостоит ей как масса, как инертная масса, которая имеет значение только как антипод духа. Поэтому величайшим преступлением считается для критика обладать чувством или страстью — критик должен быть исполненным иронии, холодным как лед оофо£{583}.
Поэтому Бауэр заявляет буквально следующее:
«Критик не участвует ни в страданиях, ни в радостях общества; он не знает ни дружбы, ни любви, ни ненависти, ни неприязни; он восседает на троне в одиночестве, и лишь изредка из его уст раздается смех олимпийских богов над превратностью мира»[409].
Поэтому весь тон бауэровской «Literatur-Zeitung» есть тон бесстрастной пренебрежительности, и это Бауэру удается тем легче, что он использует результаты, достигнутые Вами и вообще нашей эпохой, чтобы швырять их в головы других людей. Бауэр занимается лишь вскрыванием противоречий и, довольствуясь этим занятием, он ретируется с пренебрежительным «гм». Он заявляет, что критика ничего не дает — для этого она слишком спиритуа-листична. Более того, он прямо-таки высказывает надежду, что
«недалеко то время, когда все вырождающееся человечество сплотится против критики», а критика, это есть он и компания; «тогда-то они рассортируют эту массу на различные группы и выдадут им всем testimonium paupertatis{584}».
Похоже на то, что Бауэр воевал против Христа из соперничества с ним. Я выпущу небольшую брошюру против этого извращения критики. Для меня было бы в высшей степени ценно, если бы Вы до этого сообщили мне Ваше мнение, да и вообще я был бы счастлив получить от Вас вскоре весточку.
Здешние немецкие ремесленники, то есть коммунистическая часть их, насчитывающая несколько сот человек, слушали в течение всего этого лета, два раза в неделю, лекции о Вашей книге «Сущность христианства», которые читались руководителями их тайного общества{585}, причем слушатели показали себя на редкость восприимчивыми.
Небольшая выдержка из письма одной немецкой дамы в фельетоне № 64 газеты «Vorwarts!» перепечатана из письма моей жены, гостящей сейчас в Трире у своей матери{586}, без ведома автора письма[410].
С наилучшими пожеланиями
Ваш Карл Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в журнале «Проблемы мира и социализзма» № 2, 1958 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого и французского
16
МАРКС — ЮЛИУСУ КАМПЕ[411]
В ГАМБУРГ
[Париж], 7 октября 1844 г.
… Если Гейне еще в Гамбурге, то, пожалуйста, поблагодарите его за пересланные стихи. Я еще до сих пор не поместил сообщения о них, так как хочу одновременно сообщить также о получении первой части — баллад…
Впервые опубликовано в журнале «Das Goldene Tor», Jg. 2, Nr. 11/12, 1947 г.
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
17
МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ
В ПАРИЖЕ
[Париж, осень 1844 г.]
Милостивый государь!
Я был бы Вам очень обязан, если бы Вы узнали не позже вторника, согласен ли Франк взять на себя издание брошюры против Бауэра{587} или нет.
Мне совершенно безразлично, как он решит. Я в любой день могу найти издателя за границей. Но как раз в отношении этой брошюры, где имеет значение каждое слово, было бы приятно, чтобы она печаталась поблизости и можно было самому вести корректуры.
Во всяком случае прошу Вас ответить немедленно.
Готовый к взаимным услугам
преданный Вам д-р Маркс
Р. S. Так как брошюра направлена против Бауэра и в общем заключает в себе мало неприемлемого для цензуры, то я не думаю, чтобы распространение ее в Германии представило большие трудности.
Впервые опубликовано в журнале «Der Kampf», Jg. XXI. 1928 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
18
МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ
В ПАРИЖЕ
[Париж, осень 1844 г.]
Милостивый государь!
Пришлите мне обратно листы Фейербаха немедленно по их напечатании[412].
Преданный Вам Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
19
МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ
В ПАРИЖЕ
[Копия]
[Париж, декабрь 1844 г.]
Милостивый государь!
Я не смогу прислать Вам критику Штирнера раньше следующей недели. Поэтому сдайте пробный номер в набор без моей рукописи; зато Бюргерс пришлет Вам статью. Мою статью Вы получите на следующей неделе.
Преданный Вам Маркс
Впервые опубликовано в книге: «Katalog des Antiquariats L. Liepmanssohn». Berlin, 1924
Печатается по копии
Перевод с немецкого
14 МАРКС — РЕДАКЦИИ «ALLGEMEINE ZEITUNG» В АУГСБУРГ
Париж, 14 апреля 1844 г.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Появившиеся в немецких газетах различные слухи о прекращении выхода «DeutschFranzosische Jahrbucher» заставляют меня заявить, что швейцарское издательство из экономических соображений внезапно отказалось от этого предприятия, что сделало невозможным продолжение издания журнала в ближайшее время[405].
Карл Маркс
Напечатано в экстренном приложении к «Allgemeine Zeitung», 20 апреля 1844 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
15 МАРКС — ЛЮДВИГУ ФЕЙЕРБАХУ В БРУКБЕРГ
Париж, 11 августа [1844 г.] Rue Vanneau, 38
Милостивый государь!
Пользуясь удобным случаем, беру на себя смелость послать Вам мою статью, в которой намечены некоторые элементы моей критической философии права{580}. Эту работу я уже однажды закончил, но затем опять подверг новой переработке, чтобы сделать ее общепонятной. Я не придаю особого значения этой статье, но я рад случаю засвидетельствовать Вам исключительно высокое уважение и — позвольте мне употребить это слово — любовь, испытываемые мною по отношению к Вам. Ваши книги «Философия будущего» и «Сущность веры»[406], несмотря на их небольшой размер, имеют во всяком случае большее значение, чем вся теперешняя немецкая литература, вместе взятая.
В этих сочинениях Вы — я не знаю, намеренно ли — дали социализму философскую основу, и коммунисты сразу так и поняли эти Ваши работы. Единение людей с людьми, основанное на реальном различии между людьми, понятие человеческого рода, перенесенное с неба абстракции на реальную землю, — что это такое, как не понятие общества!
Готовятся два перевода Вашей книги «Сущность христианства»: один на английский язык, другой на французский; оба почти подготовлены к печати. Первый выйдет в Манчестере (он просмотрен Энгельсом), второй — в Париже[407] (француз д-р Герье и немецкий коммунист Эвербек выполнили этот перевод с помощью одного французского стилиста){581}.
В настоящий момент французы сразу же набросятся на эту книгу, ибо обе партии — попы, с одной стороны, и вольтерьянцы и материалисты, с другой — жаждут помощи извне. Примечательно, что, в противоположность XVIII столетию, религиозность распространилась теперь в рядах среднего сословия и высшего класса, а нерелигиозность — но такая нерелигиозность, которая свойственна человеку, ощущающему себя человеком — спустилась в ряды французского пролетариата. Вам бы следовало присутствовать на одном из собраний французских рабочих, чтобы убедиться в девственной свежести и благородстве этих изнуренных трудом людей. Английский пролетарий тоже делает гигантские успехи, но ему недостает культуры, присущей французам. Я не могу также не отметить теоретических заслуг немецких ремесленников в Швейцарии, Лондоне и Париже. Только немецкий ремесленник все еще чересчур является ремесленником.
Но, во всяком случае, история готовит из этих «варваров» нашего цивилизованного общества практический элемент для эмансипации человека.
Противоположность между французским характером и характером, свойственным нам, немцам, никогда не выступала передо мной в такой острой и разительной форме, как в одном фурьеристском сочинении, которое начинается следующими словами:
«Человек целиком проявляется в своих страстях». «Встречали ли вы когда-нибудь такого человека, который мыслил бы ради мышления, который вспоминал бы ради воспоминания, который воображал бы ради воображения, который хотел бы ради хотения? Случалось ли с вами когда-либо нечто подобное?.. Нет, конечно, нет!»[408]
Поэтому главной движущей силой природы и общества является магическое, страстное, нврефлектирующее притяжение, и
«все существующее — человек, растения, животные или земной шар в целом — получило такую сумму сил, которая соответствует его миссии в мировом порядке».
Отсюда следует: «притяжения пропорциональны судьбам».
Разве все эти положения не выглядят так, как если бы француз намеренно противопоставил свою страстность actus purus{582} немецкого мышления? Люди мыслят не ради мышления и т. д.
Как трудно немцу выбраться из противоположной односторонности, — это снова доказал в своей критической берлинской «Literatur-Zeitung» мой многолетний друг, — но теперь все более от меня отдаляющийся, — Бруно Бауэр. Не знаю, читали ли Вы эту газету. Там много скрытой полемики против Вас.
Основной характер этой «Literatur-Zeitung» сводится к тому, что «критика» превращается в некое трансцендентное существо. Эти берлинцы считают себя не людьми, занимающимися критикой, а критиками, которые только между прочим имеют несчастье быть людьми. Поэтому они признают только одну действительную потребность — потребность в теоретической критике. Поэтому таким людям, как Прудон, бросают упрек в том, что они исходят из той или иной «практической» «потребности». Поэтому эта критика выливается в унылый и важничающий спиритуализм. Сознание или самосознание рассматривается как единственное человеческое качество. Любовь, например, отвергается потому, что возлюбленная является, мол, лишь «предметом». Долой предмет! Поэтому эта критика считает себя единственным активным элементом истории. Все человечество противостоит ей как масса, как инертная масса, которая имеет значение только как антипод духа. Поэтому величайшим преступлением считается для критика обладать чувством или страстью — критик должен быть исполненным иронии, холодным как лед оофо£{583}.
Поэтому Бауэр заявляет буквально следующее:
«Критик не участвует ни в страданиях, ни в радостях общества; он не знает ни дружбы, ни любви, ни ненависти, ни неприязни; он восседает на троне в одиночестве, и лишь изредка из его уст раздается смех олимпийских богов над превратностью мира»[409].
Поэтому весь тон бауэровской «Literatur-Zeitung» есть тон бесстрастной пренебрежительности, и это Бауэру удается тем легче, что он использует результаты, достигнутые Вами и вообще нашей эпохой, чтобы швырять их в головы других людей. Бауэр занимается лишь вскрыванием противоречий и, довольствуясь этим занятием, он ретируется с пренебрежительным «гм». Он заявляет, что критика ничего не дает — для этого она слишком спиритуа-листична. Более того, он прямо-таки высказывает надежду, что
«недалеко то время, когда все вырождающееся человечество сплотится против критики», а критика, это есть он и компания; «тогда-то они рассортируют эту массу на различные группы и выдадут им всем testimonium paupertatis{584}».
Похоже на то, что Бауэр воевал против Христа из соперничества с ним. Я выпущу небольшую брошюру против этого извращения критики. Для меня было бы в высшей степени ценно, если бы Вы до этого сообщили мне Ваше мнение, да и вообще я был бы счастлив получить от Вас вскоре весточку.
Здешние немецкие ремесленники, то есть коммунистическая часть их, насчитывающая несколько сот человек, слушали в течение всего этого лета, два раза в неделю, лекции о Вашей книге «Сущность христианства», которые читались руководителями их тайного общества{585}, причем слушатели показали себя на редкость восприимчивыми.
Небольшая выдержка из письма одной немецкой дамы в фельетоне № 64 газеты «Vorwarts!» перепечатана из письма моей жены, гостящей сейчас в Трире у своей матери{586}, без ведома автора письма[410].
С наилучшими пожеланиями
Ваш Карл Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в журнале «Проблемы мира и социализзма» № 2, 1958 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого и французского
16 МАРКС — ЮЛИУСУ КАМПЕ[411] В ГАМБУРГ
[Париж], 7 октября 1844 г.
… Если Гейне еще в Гамбурге, то, пожалуйста, поблагодарите его за пересланные стихи. Я еще до сих пор не поместил сообщения о них, так как хочу одновременно сообщить также о получении первой части — баллад…
Впервые опубликовано в журнале «Das Goldene Tor», Jg. 2, Nr. 11/12, 1947 г.
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
17 МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ В ПАРИЖЕ
[Париж, осень 1844 г.]
Милостивый государь!
Я был бы Вам очень обязан, если бы Вы узнали не позже вторника, согласен ли Франк взять на себя издание брошюры против Бауэра{587} или нет.
Мне совершенно безразлично, как он решит. Я в любой день могу найти издателя за границей. Но как раз в отношении этой брошюры, где имеет значение каждое слово, было бы приятно, чтобы она печаталась поблизости и можно было самому вести корректуры.
Во всяком случае прошу Вас ответить немедленно.
Готовый к взаимным услугам
преданный Вам д-р Маркс
Р. S. Так как брошюра направлена против Бауэра и в общем заключает в себе мало неприемлемого для цензуры, то я не думаю, чтобы распространение ее в Германии представило большие трудности.
Впервые опубликовано в журнале «Der Kampf», Jg. XXI. 1928 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
18 МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ В ПАРИЖЕ
[Париж, осень 1844 г.]
Милостивый государь!
Пришлите мне обратно листы Фейербаха немедленно по их напечатании[412].
Преданный Вам Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
19 МАРКС — ГЕНРИХУ БЁРНШТЕЙНУ В ПАРИЖЕ
[Копия]
[Париж, декабрь 1844 г.]
Милостивый государь!
Я не смогу прислать Вам критику Штирнера раньше следующей недели. Поэтому сдайте пробный номер в набор без моей рукописи; зато Бюргерс пришлет Вам статью. Мою статью Вы получите на следующей неделе.
Преданный Вам Маркс
Впервые опубликовано в книге: «Katalog des Antiquariats L. Liepmanssohn». Berlin, 1924
Печатается по копии
Перевод с немецкого
1845 год
20
МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ
В ПАРИЖЕ
[Париж, январь] 1845 г.
Г-ну доктору Руге.
Я узнал из достоверных источников, что в полицейской префектуре имеются распоряжения, предписывающие Вам, мне и некоторым другим покинуть Париж в 24 часа, а Францию — в самый короткий срок[413]. Дальнейшие подробности Вам может сообщить Бёрнштейн. Я счел уместным, на тот случай, если Вы еще не знаете эту новость, сообщить Вам об этом.
К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Periodikum fur wissenschaftlichen Sozialismus», H. 3, 1959 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
21
МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ
В ПАРИЖЕ
Париж, 12 января 1845 г.
Дорогой друг!
Я надеюсь, что завтра у меня еще будет время увидеться с Вами. Я уезжаю в понедельник{588}.
Только что у меня был издатель Леске. Он издает в Дармштадте выходящий без цензуры трехмесячный журнал{589}.
Я, Энгельс, Гесс, Гервег, Юнг{590} и другие сотрудничаем. Он просил меня переговорить с Вами о Вашем сотрудничестве в области поэзии или прозы. Я уверен, что Вы от этого не откажетесь, нам ведь нужно использовать каждый случай, чтобы обосноваться в самой Германии.
Из всех людей, с которыми мне здесь приходится расставаться, разлука с Гейне для меня тяжелее всего. Мне очень хотелось бы взять Вас с собой. Передайте привет Вашей супруге от меня и моей жены.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по тексту сборника
Перевод с немецкого
22
МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ
В ПАРИЖ
Брюссель, [24 марта 1845 г.] Rue Pachecho vis-a-vis de l'hopital St. Jean, № 35
Дорогой Гейне!
Если я пишу Вам сегодня только несколько строк, то оправдание этому — бесчисленные таможенные мытарства.
Пютман из Кёльна поручил мне попросить Вас прислать все же несколько стихотворений (может быть, также и Ваш «Германский флот»[414]) для ежегодника, выходящего в Дармштадте без цензуры. Вы можете прислать их на мой адрес. Крайний срок — три недели, но у Вас, конечно, уже сейчас есть что-нибудь наготове.
Моя жена посылает сердечный привет Вам и Вашей супруге. Третьего дня я ходил в здешнее полицейское управление, где должен был дать письменное обязательство не печатать в Бельгии ничего, относящегося к текущей политике.
Ренуар и Бёрнштейн напечатали в Париже Вашу «Зимнюю сказку», указав Нью-Йорк как место издания, и направили ее для продажи сюда, в Брюссель. Это переиздание к тому же, говорят, полно опечаток.
В следующий раз напишу больше.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
23
МАРКС — ЛЁВЕНТАЛЮ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Брюссель, 9 мая [1845 г.] Rue de l'Alliance, 5, hors de la porte de Louvain Адресовать г-ну Рейнхарду
Милостивый государь!
Прошу Вас немедленно от моего имени и за мой счет (Вы можете снова выдать на меня вексель, включив в него и почтовые расходы по этому письму) выслать в Париж 3 экземпляра «Святого семейства» г-ну Гервегу, rue Barbet-Jouy, Faubourg Saint-Germain; г-ну Гейне, rue du Faubourg Poissonniere, 46 и г-ну Бернайсу, rue de Navarin, 12. Ко мне поступают со всех сторон письма с жалобами, что в Париже нельзя достать ни одного экземпляра.
Преданный Вам
д-р Маркс
Вы можете сейчас же выписать на меня вексель, но я еще раз прошу Вас немедленно отправить соответствующие экземпляры.
[Пометка Энгельса: ]
г-ну Гервегу, rue Barbet-Jouy, Faubourg St. Germain, г-ну Гейне, rue du Faubourg Poissonniere, 46; оба в Париже; а также г-ну Бернайсу, 12, rue de Navarin, Париж.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
24
ЭНГЕЛЬС — МАРИИ ЭНГЕЛЬС
В БАРМЕН
Брюссель, суббота, 31 мая 1845 г.
Дорогая Мария!
Я должен, к сожалению, сообщить тебе сегодня, что не смогу присутствовать на твоей свадьбе из-за затруднений с паспортом. В прошлую среду я направился в полицейское управление и потребовал, чтобы мне выдали паспорт в Пруссию. После некоторого ожидания и долгих переговоров по поводу моей эмиграции и того, что от прусского посланника я паспорта получить не могу, мне в конце концов было сказано, что я только что приехал и потому не могу получить паспорта. Если бы я прожил здесь несколько дольше, то он, г-н Оди, начальник, охранной полиции, имел бы право выдать мне паспорт, а при данных условиях он этого сделать не может, тем более, что иностранцы, которые здесь поселяются, обычно приезжают с паспортами, которые действительны по крайней мере еще на год или полгода. Согласно инструкции он может, правда, визировать паспорта, но не может выдавать паспорта вновь прибывшим иностранцам. Впрочем, если бы у меня были кое-какие связи, я, несомненно, получил бы паспорт в министерстве иностранных дел. Правда, такие связи у меня есть: здесь находится один немецкий врач, который пообещал мне добыть паспорт, если мне будут чинить какие-либо затруднения. Но этот доктор сам только две недели тому назад женился и уехал в свадебное путешествие по валлонским курортам. Вернулся он в четверг, и мне только вчера вечером удалось повидаться с ним. Он проявил полную готовность помочь мне, но при этом сразу заявил, что в министерство он сможет пойти только сегодня утром, так что раньше, чем послезавтра, в понедельник, я не смогу получить паспорт, и, следовательно, свое путешествие я должен отложить до понедельника вечером или до вторника утром. Я сказал ему, что не могу так долго ждать, но он еще раз повторил, что раньше он не сможет устроить мне этого; впрочем, он пообещал попытаться еще раз. Сегодня утром он присылает мне записку о том, что сам наводил справки и что паспорт он сможет достать не раньше понедельника, может быть даже только в понедельник вечером. Я сейчас же ответил, что пусть он в таком случае больше не беспокоится, ибо мне придется вообще отказаться от своего путешествия.
И ты, и остальные прекрасно понимаете, что ввиду всех прочих обстоятельств я лишь навлек бы на себя неприятности, если бы попытался переехать границу без паспорта. Не советовал мне делать это и г-н Оди, так как мое эмиграционное свидетельство действительно для выезда из Пруссии, но не для возвращения туда. Итак, как мне ни жаль, я вынужден оставаться здесь и отпраздновать твою свадьбу в одиночестве и мысленно. Но ты можешь быть уверена в том, что я весь день буду думать о тебе и Эмиле{591} и что во время вашей свадьбы и вашего путешествия вас будут сопровождать мои наилучшие пожелания, хотя мне и не пришлось выразить их лично. Больше всего я желаю вам, чтобы любовь, которая соединила вас и сделала ваши отношения такими на редкость прекрасными, человечными и нравственными, сопровождала вас в течение всей вашей жизни, помогала вам легко переносить все превратности судьбы, содействовала вашему счастью. Вашему браку я радуюсь от всего сердца, так как знаю, что ваша совместная жизнь будет счастливой и что после того, как вас соединят узы брака, вы не разочаруетесь друг в друге. Будь уверена, что из тех многочисленных пожеланий, которые вам будут приносить, ни одно не будет искреннее, сердечнее и теплее моего! Ты знаешь, что я всегда любил тебя больше всех братьев и сестер, что я доверял тебе больше всех, — и поэтому ты мне поверишь без дальнейших заверений. Еще раз желаю, чтобы ваша любовь всегда оставалась неизменной, желаю еще многого другого; чего? — ты сама догадаешься. Будьте счастливы!
Я надеюсь скоро получить письмо от миссис Бланк, ибо рассчитываю на то, что миссис Бланк будет интересоваться мною так же, как фрейлейн Энгельс. Во всяком случае, я надеюсь повидать вас обоих этим летом в Остенде или в Англии — после счастливой свадьбы и счастливого путешествия. А пока — еще раз прощайте!
Передай всем сердечный привет.
Твой верный Фридрих
Впервые опубликовано в журнале «Deutsche Revue», Jg. 45. Bd. 4, 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
25
ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ КАМПЕ
В ГАМБУРГ
Брюссель, 14 октября 1845 г. 7, Rue de l'Alliance
Милостивый государь!
Из Вашего письма я вижу, что у Вас сложилось неверное представление о направлении той работы, которую мы предложили Вам для издания. Мы отнюдь не намереваемся защищать ни покровительственные пошлины, ни свободу торговли, а хотим дать критику обеих этих систем с нашей точки зрения. Наша точка зрения — коммунистическая; ее мы отстаивали в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», в «Святом семействе», в «Rheinische Jahrbucher» и т. д.; с этой же точки зрения написана моя книга «Положение рабочего класса в Англии». Как Вы сами понимаете, эта точка зрения не допускает никакого вмешательства цензуры, и поэтому мы не можем согласиться на такое вмешательство. Если Вы не будете настаивать на том, чтобы предъявить книгу цензуре и склонны взять на себя это издание, то мы просим Вас прислать нам соответствующее извещение, пока мы не взяли на себя других обязательств. С совершенным почтением преданный Вам
Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
20 МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ В ПАРИЖЕ
[Париж, январь] 1845 г.
Г-ну доктору Руге.
Я узнал из достоверных источников, что в полицейской префектуре имеются распоряжения, предписывающие Вам, мне и некоторым другим покинуть Париж в 24 часа, а Францию — в самый короткий срок[413]. Дальнейшие подробности Вам может сообщить Бёрнштейн. Я счел уместным, на тот случай, если Вы еще не знаете эту новость, сообщить Вам об этом.
К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Periodikum fur wissenschaftlichen Sozialismus», H. 3, 1959 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
21 МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ В ПАРИЖЕ
Париж, 12 января 1845 г.
Дорогой друг!
Я надеюсь, что завтра у меня еще будет время увидеться с Вами. Я уезжаю в понедельник{588}.
Только что у меня был издатель Леске. Он издает в Дармштадте выходящий без цензуры трехмесячный журнал{589}.
Я, Энгельс, Гесс, Гервег, Юнг{590} и другие сотрудничаем. Он просил меня переговорить с Вами о Вашем сотрудничестве в области поэзии или прозы. Я уверен, что Вы от этого не откажетесь, нам ведь нужно использовать каждый случай, чтобы обосноваться в самой Германии.
Из всех людей, с которыми мне здесь приходится расставаться, разлука с Гейне для меня тяжелее всего. Мне очень хотелось бы взять Вас с собой. Передайте привет Вашей супруге от меня и моей жены.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по тексту сборника
Перевод с немецкого
22 МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ В ПАРИЖ
Брюссель, [24 марта 1845 г.] Rue Pachecho vis-a-vis de l'hopital St. Jean, № 35
Дорогой Гейне!
Если я пишу Вам сегодня только несколько строк, то оправдание этому — бесчисленные таможенные мытарства.
Пютман из Кёльна поручил мне попросить Вас прислать все же несколько стихотворений (может быть, также и Ваш «Германский флот»[414]) для ежегодника, выходящего в Дармштадте без цензуры. Вы можете прислать их на мой адрес. Крайний срок — три недели, но у Вас, конечно, уже сейчас есть что-нибудь наготове.
Моя жена посылает сердечный привет Вам и Вашей супруге. Третьего дня я ходил в здешнее полицейское управление, где должен был дать письменное обязательство не печатать в Бельгии ничего, относящегося к текущей политике.
Ренуар и Бёрнштейн напечатали в Париже Вашу «Зимнюю сказку», указав Нью-Йорк как место издания, и направили ее для продажи сюда, в Брюссель. Это переиздание к тому же, говорят, полно опечаток.
В следующий раз напишу больше.
Ваш Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
23 МАРКС — ЛЁВЕНТАЛЮ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Брюссель, 9 мая [1845 г.] Rue de l'Alliance, 5, hors de la porte de Louvain Адресовать г-ну Рейнхарду
Милостивый государь!
Прошу Вас немедленно от моего имени и за мой счет (Вы можете снова выдать на меня вексель, включив в него и почтовые расходы по этому письму) выслать в Париж 3 экземпляра «Святого семейства» г-ну Гервегу, rue Barbet-Jouy, Faubourg Saint-Germain; г-ну Гейне, rue du Faubourg Poissonniere, 46 и г-ну Бернайсу, rue de Navarin, 12. Ко мне поступают со всех сторон письма с жалобами, что в Париже нельзя достать ни одного экземпляра.
Преданный Вам
д-р Маркс
Вы можете сейчас же выписать на меня вексель, но я еще раз прошу Вас немедленно отправить соответствующие экземпляры.
[Пометка Энгельса: ]
г-ну Гервегу, rue Barbet-Jouy, Faubourg St. Germain, г-ну Гейне, rue du Faubourg Poissonniere, 46; оба в Париже; а также г-ну Бернайсу, 12, rue de Navarin, Париж.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
24 ЭНГЕЛЬС — МАРИИ ЭНГЕЛЬС В БАРМЕН
Брюссель, суббота, 31 мая 1845 г.
Дорогая Мария!
Я должен, к сожалению, сообщить тебе сегодня, что не смогу присутствовать на твоей свадьбе из-за затруднений с паспортом. В прошлую среду я направился в полицейское управление и потребовал, чтобы мне выдали паспорт в Пруссию. После некоторого ожидания и долгих переговоров по поводу моей эмиграции и того, что от прусского посланника я паспорта получить не могу, мне в конце концов было сказано, что я только что приехал и потому не могу получить паспорта. Если бы я прожил здесь несколько дольше, то он, г-н Оди, начальник, охранной полиции, имел бы право выдать мне паспорт, а при данных условиях он этого сделать не может, тем более, что иностранцы, которые здесь поселяются, обычно приезжают с паспортами, которые действительны по крайней мере еще на год или полгода. Согласно инструкции он может, правда, визировать паспорта, но не может выдавать паспорта вновь прибывшим иностранцам. Впрочем, если бы у меня были кое-какие связи, я, несомненно, получил бы паспорт в министерстве иностранных дел. Правда, такие связи у меня есть: здесь находится один немецкий врач, который пообещал мне добыть паспорт, если мне будут чинить какие-либо затруднения. Но этот доктор сам только две недели тому назад женился и уехал в свадебное путешествие по валлонским курортам. Вернулся он в четверг, и мне только вчера вечером удалось повидаться с ним. Он проявил полную готовность помочь мне, но при этом сразу заявил, что в министерство он сможет пойти только сегодня утром, так что раньше, чем послезавтра, в понедельник, я не смогу получить паспорт, и, следовательно, свое путешествие я должен отложить до понедельника вечером или до вторника утром. Я сказал ему, что не могу так долго ждать, но он еще раз повторил, что раньше он не сможет устроить мне этого; впрочем, он пообещал попытаться еще раз. Сегодня утром он присылает мне записку о том, что сам наводил справки и что паспорт он сможет достать не раньше понедельника, может быть даже только в понедельник вечером. Я сейчас же ответил, что пусть он в таком случае больше не беспокоится, ибо мне придется вообще отказаться от своего путешествия.
И ты, и остальные прекрасно понимаете, что ввиду всех прочих обстоятельств я лишь навлек бы на себя неприятности, если бы попытался переехать границу без паспорта. Не советовал мне делать это и г-н Оди, так как мое эмиграционное свидетельство действительно для выезда из Пруссии, но не для возвращения туда. Итак, как мне ни жаль, я вынужден оставаться здесь и отпраздновать твою свадьбу в одиночестве и мысленно. Но ты можешь быть уверена в том, что я весь день буду думать о тебе и Эмиле{591} и что во время вашей свадьбы и вашего путешествия вас будут сопровождать мои наилучшие пожелания, хотя мне и не пришлось выразить их лично. Больше всего я желаю вам, чтобы любовь, которая соединила вас и сделала ваши отношения такими на редкость прекрасными, человечными и нравственными, сопровождала вас в течение всей вашей жизни, помогала вам легко переносить все превратности судьбы, содействовала вашему счастью. Вашему браку я радуюсь от всего сердца, так как знаю, что ваша совместная жизнь будет счастливой и что после того, как вас соединят узы брака, вы не разочаруетесь друг в друге. Будь уверена, что из тех многочисленных пожеланий, которые вам будут приносить, ни одно не будет искреннее, сердечнее и теплее моего! Ты знаешь, что я всегда любил тебя больше всех братьев и сестер, что я доверял тебе больше всех, — и поэтому ты мне поверишь без дальнейших заверений. Еще раз желаю, чтобы ваша любовь всегда оставалась неизменной, желаю еще многого другого; чего? — ты сама догадаешься. Будьте счастливы!
Я надеюсь скоро получить письмо от миссис Бланк, ибо рассчитываю на то, что миссис Бланк будет интересоваться мною так же, как фрейлейн Энгельс. Во всяком случае, я надеюсь повидать вас обоих этим летом в Остенде или в Англии — после счастливой свадьбы и счастливого путешествия. А пока — еще раз прощайте!
Передай всем сердечный привет.
Твой верный Фридрих
Впервые опубликовано в журнале «Deutsche Revue», Jg. 45. Bd. 4, 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
25 ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ КАМПЕ В ГАМБУРГ
Брюссель, 14 октября 1845 г. 7, Rue de l'Alliance
Милостивый государь!
Из Вашего письма я вижу, что у Вас сложилось неверное представление о направлении той работы, которую мы предложили Вам для издания. Мы отнюдь не намереваемся защищать ни покровительственные пошлины, ни свободу торговли, а хотим дать критику обеих этих систем с нашей точки зрения. Наша точка зрения — коммунистическая; ее мы отстаивали в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», в «Святом семействе», в «Rheinische Jahrbucher» и т. д.; с этой же точки зрения написана моя книга «Положение рабочего класса в Англии». Как Вы сами понимаете, эта точка зрения не допускает никакого вмешательства цензуры, и поэтому мы не можем согласиться на такое вмешательство. Если Вы не будете настаивать на том, чтобы предъявить книгу цензуре и склонны взять на себя это издание, то мы просим Вас прислать нам соответствующее извещение, пока мы не взяли на себя других обязательств. С совершенным почтением преданный Вам
Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1846 год
26
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В ЛОНДОН
Брюссель, 3 апреля 1846 г. 7, Rue de l'Alliance, St. Josse-ten-Noode
Дорогой Эмиль!
Сделай одолжение, пришли мне немедленно 6 ф. ст., или около 150 франков. Я верну их тебе через неделю или две. Дело в том, что старик{592} не присылает мне денег, которые я должен был получить к 1 апреля, — по-видимому, он хочет захватить их с собой, когда поедет на крестины твоего ребенка. А между тем я заложил в ломбарде вещи на сумму в 150 фр. и должен их выкупить, прежде чем сюда приедут родные. Поэтому-то я и должен иметь сейчас эту сумму. Вся эта мерзость объясняется тем, что в течение всей зимы я своей литературной работой не заработал почти ни гроша и вместе с женой{593} должен был жить почти исключительно на деньги, получаемые мною из дому, а их было не так уж много. Теперь у меня накопилось порядочно рукописей, полностью или наполовину готовых, так что со мной вряд ли повторятся подобные вещи. Итак, пришли мне денег. Я возвращу их тебе, как только получу деньги из дому.
На этих днях здесь был твой брат Фриц. Вчера утром он уехал домой. В заключение еще раз прошу тебя ничего не говорить о содержании этого письма. Привет.
Твой Ф.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
27
МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ
В ПАРИЖ
Брюссель, [около 5 апреля 1846 г.] Rue de l'Alliance, 5, hors de la porte de Louvain
Дорогой Гейне!
Я пользуюсь проездом подателя этих строк, г-на Анненкова, очень любезного и образованного русского, чтобы послать Вам сердечный привет.
Несколько дней тому назад мне случайно попался небольшой пасквиль против Вас — посмертное издание писем Бёрне[415]. Я бы никогда не поверил, что Бёрне так безвкусен, мелочен и пошл, если бы не эти черным по белому написанные строки. А послесловие Гуцкова и т. д. — что за жалкая мазня! В одном из немецких журналов я дам подробный разбор Вашей книги о Бёрне[416]. Вряд ли в какой-либо период истории литературы какая-нибудь книга встречала более тупоумный прием, чем тот, какой оказали Вашей книге христианско-германские ослы, а между тем ни в какой исторический период в Германии не ощущалось недостатка в тупоумии.
Может быть, вы хотели бы сообщить мне еще что-нибудь «специальное» относительно Вашей книги, — в таком случае сделайте это поскорее.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
28
МАРКС — ПЬЕРУ ЖОЗЕФУ ПРУДОНУ
В ПАРИЖ
Брюссель, 5 мая 1846 г.
Дорогой Прудон!
С тех пор, как я покинул Париж, я неоднократно собирался написать Вам, но не зависящие от моей воли обстоятельства мешали мне до сих пор это сделать. Поверьте, что единственной причиной моего молчания была перегруженность делами, затруднения, связанные с переменой местожительства, и т. д.
А теперь перейдем in medias res{594}! — Вместе с двумя моими друзьями, Фридрихом Энгельсом и Филиппом Жиго (оба находятся в Брюсселе), я организовал постоянную корреспонденцию с немецкими коммунистами и социалистами, в которой будут обсуждаться научные проблемы, а также вопросы, связанные с изданием популярной литературы и с социалистической пропагандой, которую можно вести в Германии этим путем[417]. Однако главная цель нашей корреспонденции будет заключаться в том, чтобы установить связь между немецкими социалистами и социалистами французскими и английскими, сообщать иностранцам о ходе социалистического движения в Германии и осведомлять немцев в Германии о развитии социализма во Франции и в Англии. Таким путем смогут обнаружиться различия мнений, при этом будет возможен обмен мнениями и беспристрастная критика. Это тот шаг, который должно сделать общественное движение в его литературном выражении, чтобы освободиться от национальной ограниченности. А в момент действия каждый, конечно, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы знать положение вещей за границей так же хорошо, как и в своей стране.
Кроме коммунистов в Германии, наша корреспонденция будет охватывать также и немецких социалистов, проживающих в Париже и Лондоне. Связи с Англией у нас уже налажены. Что касается Франции, то мы все уверены, что не сможем найти там лучшего корреспондента, чем Вы[418]. Вы ведь знаете, что до сих пор англичане и немцы лучше оценили Вас, чем Ваши собственные соотечественники.
Итак, Вы видите, что дело идет лишь о том, чтобы установить регулярную корреспонденцию и обеспечить возможность следить за общественным движением в различных странах, что приведет к важным и разнообразным результатам, которых никогда не добиться силами одного человека.
Если Вы согласитесь на наше предложение, то почтовые издержки, которые связаны с письмами, адресованными Вам, так же, как и с письмами, которые Вы нам пошлете, будут оплачиваться отсюда. Проведенные в Германии сборы предназначаются на покрытие издержек корреспонденции.
Вам надо будет писать сюда по адресу г-на Филиппа Жиго, 8, rue de Bodenbroek. Он же будет подписывать письма, посылаемые из Брюсселя.
Излишне добавлять, что вся эта корреспонденция требует соблюдения строжайшей конспирации с Вашей стороны. В Германии нашим друзьям приходится действовать с величайшей осторожностью, чтобы не скомпрометировать себя.
Отвечайте нам поскорее и примите уверения в искренней дружбе преданного Вам
Карла Маркса
Р. S. Я должен разоблачить перед Вами живущего в Париже г-на Грюна. Этот человек — литературный авантюрист, своего рода шарлатан, который намерен торговать новыми идеями. Он пытается скрыть свое невежество под личиной напыщенных и высокомерных фраз, но он достиг только того, что выставил себя на посмешище своей галиматьей. Кроме того, этот человек опасен. Он злоупотребляет знакомствами, которые он, благодаря своему нахальству, завязал с известными авторами, чтобы создать себе из них пьедестал и таким образом скомпрометировать их в глазах немецкой публики. В своей книге о «французских социалистах»{595} он осмеливается именовать себя учителем (Privatdozent — академическое звание в Германии) Прудона, претендует на то, что он растолковал ему важнейшие аксиомы немецкой науки, и высмеивает его сочинения. Остерегайтесь этого паразита. Впоследствии я, может быть, еще раз вернусь к вопросу об этом субъекте.
[Приписка Ф. Жиго]
Я с удовольствием пользуюсь случаем, который представляется мне благодаря этому письму, чтобы заверить Вас, как мне приятно вступить в переписку с таким выдающимся человеком как Вы. В ожидании остаюсь
преданный Вам Филипп Жиго
[Приписка Энгельса]
Что касается меня, то я могу лишь выразить надежду, что Вы, г-н Прудон, одобрите предложение, которое мы Вам сделали, и любезно согласитесь оказать нам содействие. Заверяя Вас в глубоком уважении к Вам, которое внушили мне Ваши сочинения,
остаюсь преданный Вам Фридрих Энгельс
Впервые опубликовано на языке оригинала в журнале «Die Gesellschaft», Jg. IV, 1927 г.
Печатается по рукописи, написанной Жиго и Энгельсом
Перевод с французского
29
ЭНГЕЛЬС И МАРКС — МОЗЕСУ ГЕССУ
В КЁЛЬН
Остенде, 27 июля 1846 г. Rue St. Thomas, 11
Дорогой Гесс!
Как видишь, я пишу тебе уже не из Брюсселя. До 10 августа я остаюсь здесь, а 11-го, по всей вероятности, уеду из Брюсселя в Париж. Твое письмо Маркс переслал мне сюда. Я охотно сделаю все возможное, чтобы переправить твою жену{596} тайком через границу, но все-таки плохо, что у нее нет паспорта. Так как я уехал из Брюсселя за несколько дней до ее приезда, то обо всей этой истории я знаю только то, что ты сообщаешь в письме. Повторяю, я сделаю все возможное.
Твой Энгельс
[Брюссель, около 28 июля 1846 г.]
Дорогой Гесс!
Пересылая тебе эти строки Энгельса, я должен еще добавить, что жена твоя весела и здорова. Зейлер служит ей как верный рыцарь и познакомил ее с Фоглером и его женой, с которыми она почти ежедневно проводит время. Моя жена не в силах что-либо сделать, так как она очень больна и большей частью лежит в постели.
Твой М.
Я уже собирался отправить письмо, как вдруг прочел объявление насчет твоей статьи о Руге в «Kolnische Zeitung». Так как печатание нашего сочинения{597} может еще очень задержаться, то я советую тебе взять обратно свою главу о Руге[419]. Ты сможешь использовать ее почти целиком.
Я написал вестфальцам, чтобы они послали рукопись Даниельсу. Если ее у него еще нет, попроси, чтобы они послали главу о Руге прямо тебе.
Что это за книга Гейнцена[420]? И что пишет о тебе Dottore Graziano[421]? Напиши мне об этом.
Впервые опубликовано в книге: «40 Jahre «Rheinische Zeitung»», Koln, 1911
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
30
МАРКС — КАРЛУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛЕСКЕ
В ДАРМШТАДТ
[Черновик]
[Брюссель], 1 августа [1846 г.]
Милостивый государь!
На Ваше письмо, в котором Вы изложили мне свои сомнения относительно издания[422], я Вам ответил немедленно. Что касается Вашего вопроса о «научности», то я ответил Вам следующее: книга научна, но она научна не в том смысле, как это понимает прусское правительство и т. д. В Вашем первом письме, как Вы помните, Вы очень тревожились относительно прусского предостережения и допроса, которому подвергла Вас полиция. Я тогда же написал Вам, что буду искать другое издательство.
Я получил от Вас еще второе письмо, где Вы, с одной стороны, отказывались от издания, а с другой стороны, предлагали вернуть Вам аванс в форме векселя на предполагаемого нового издателя.
На это письмо Вы не получили никакого ответа, потому что я рассчитывал, что вскоре смогу дать Вам ответ по существу, то есть сообщить о другом издателе. Почему произошла задержка, Вы сейчас узнаете. Что Ваше предложение о возврате аванса я принял как само собой разумеющееся, Вы можете видеть из того, что в единственном месте, где я предпринял шаги относительно издания, я сразу же заявил о необходимости уплатить Вам 1500 фр. в случае принятия рукописи. Доказательство этого я могу привести в любой момент. Кроме того, подтвердить это могут Энгельс и Гесс.
С другой стороны, как Вы помните, во время парижских переговоров, а также в письменном договоре[423], никакой договоренности о том, насколько революционной может быть форма моей работы, не было, — наоборот, я считал в то время необходимым издать одновременно оба тома, так как появление первого тома повлекло бы за собой запрещение или конфискацию второго. Генрих Бюргерс из Кёльна при этом присутствовал и может это засвидетельствовать. Поэтому с юридической точки зрения Вы не имели права ставить новые условия или отказываться от издания, а я, со своей стороны, с юридической точки зрения не обязан ни возвращать аванс, ни соглашаться на Ваши новые предложения, ни вносить изменения в мою работу. Но нечего и говорить, что я ни на минуту не думал руководствоваться в отношениях с Вами юридическими соображениями, тем более, что договор не обязывал и Вас давать мне аванс и что эту выплату я должен был рассматривать и рассматривал как чисто дружескую. Так же, как до сих пор, несмотря на большие денежные потери, я часто освобождал издателей от их договорных и имеющих юридическую силу обязательств (например, Виганда и Фрёбеля, в связи с изданием «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», а равно и других издателей, в чем Вы сможете сейчас убедиться), — так и теперь мне никогда не приходило в голову причинить какому-либо издателю убыток хотя бы на один пфенниг, даже и имея на это юридическое право. Абсолютно непонятно, почему я стал бы делать исключение как раз в отношении Вас, в то время как Вы оказали мне большую любезность. Относительно задержки ответа я должен сказать следующее.
Несколько капиталистов в Германии согласились издать ряд работ, написанных мною, Энгельсом и Гессом[424]. При этом имелось даже в виду образовать настоящее крупное издательство, не считающееся ни с какими полицейскими соображениями. Кроме того, через одного друга этих господ{598} мне было обещано издание моей «Критики политической экономии» и т. д. Этот друг оставался до мая в Брюсселе, чтобы в полной сохранности перевезти через границу рукопись первого тома работы, издаваемой под моей редакцией и при сотрудничестве Энгельса и других. Из Германии он должен был также сообщить окончательный ответ, принята ли к печати «Политическая экономия». Я не получал никаких известий или получал лишь очень неопределенные, и только совсем недавно, после того, как большая часть рукописи второго тома упомянутой работы{599} была уже переслана в Германию, эти господа в конце концов написали мне, что из всей этой истории ничего не выйдет, так как их капитал вложен в другое дело. Поэтому-то я и задержал окончательный ответ Вам. После того как вопрос разрешился, я условился с находящимся здесь г-ном Пиршером из Дармштадта, что он передаст Вам мое письмо.
Из-за издания, о котором я сговорился с немецкими капиталистами, я отложил обработку «Политической экономии». Дело в том, что мне казалось крайне важным предпослать моему положительному изложению предмета полемическую работу, направленную против немецкой философии и против возникшего за это время немецкого социализма. Это необходимо для того, чтобы подготовить публику к моей точке зрения в области политической экономии, которая прямо противопоставляет себя существовавшей до сих пор немецкой науке. Между прочим, это то самое полемическое сочинение, о котором я уже писал Вам в одном из моих писем, что оно должно быть окончено до издания «Политической экономии». Вот и все по этому поводу.
На Ваше последнее письмо отвечаю следующее:
I) Я считаю само собой разумеющимся, что если Вы не издадите работу, то Вы получите обратно аванс указанным Вами способом.
Но в то же время само собой разумеется, что если гонорар, полученный от другого издателя, будет меньше гонорара, о котором я договорился с Вами, то Вы должны будете взять на себя такую же часть убытков, как и я, так как обращение к другому издателю произошло не по моей, а по Вашей вине.
II) Есть надежда, что мою книгу удастся издать. Третьего дня я получил из Германии письмо, в котором меня извещают, что там хотят учредить на акционерных началах издательство коммунистических сочинений, и это издательство охотно начнет дело с публикации моей работы. Но я считаю вопрос еще настолько невыясненным, что, если понадобится, обращусь также и к другим издателям.
III) Так как почти законченная рукопись первого тома моей работы пролежала здесь уже долгое время, то я не выпущу ее, не переработав еще раз как по существу, так и стилистически. Само собой разумеется, что автор, если он продолжает свою работу, не может спустя полгода издавать без всяких изменений то, что он написал полгода назад.
Кроме того, «Физиократы» в двух томах in folio[425] вышли в свет лишь в конце июля и только через несколько дней будут получены здесь, хотя о выходе этой книги было объявлено еще во время моего пребывания в Париже. А ее необходимо теперь принять во внимание во всех отношениях.
Моя книга будет теперь настолько переработана, что она сможет появиться даже под Вашей фирмой. Но, конечно, Вы имели бы полную возможность, просмотрев рукопись, выпустить ее под чужой фирмой.
IV) Что касается срока, то дело в следующем: плохое состояние здоровья вынуждает меня поехать в августе на морские купания в Остенде. Кроме того, я занят изданием двух томов вышеупомянутой работы{600}. Поэтому в августе много сделать мне не удастся. Переработка первого тома будет готова для печати в конце ноября. Второй том, носящий преимущественно исторический характер, сможет быстро последовать за первым.
V) В одном из предыдущих писем я уже писал Вам, что, отчасти благодаря полученному в Англии новому материалу[426], отчасти благодаря обнаружившейся при обработке необходимости новых дополнений, рукопись более чем на 20 печатных листов превысит условленный объем. Но ввиду того, что договор был уже заключен, я решил, как Вы помните из моего предыдущего «письма, удовлетвориться условленной суммой гонорара, несмотря на то, что число листов увеличилось почти на одну треть. Если бы я издал новый материал отдельно, то это повредило бы книге. Я, ни минуту не колеблясь, готов понести коммерческий ущерб ради успеха книги. Я не хотел ни разрывать договор, ни вредить успеху книги.
Но так как, согласно Вашему прежнему письму, мне предоставляется возможность возобновить договор, то я должен включить в него одно новое условие. А именно: за все печатные листы, добавленные сверх условленного количества, мне должно быть уплачено по той же самой расценке. Мне кажется, требование это тем более справедливо, что моя выручка от книги будет очень незначительна, если принять во внимание, что для работы над ней я ездил в Англию, жил там и купил большое количество дорогостоящих книг.
В заключение я выражаю пожелание, чтобы моя работа, — если только это может быть сделано на сколько-нибудь разумных условиях, — была выпущена Вашим издательством, так как Вы выказали по отношению ко мне много предупредительности и дружеского расположения.
Если бы в этом была необходимость, то на основании многочисленных писем, присланных мне из Германии и Франции, я мог бы доказать Вам, что публика ждет этой работы с большим нетерпением.
Преданный Вам д-р Маркс
Прошу Вас немедленно написать мне[427] по адресу: г-ну Ланнуа. Au Bois Sauvage, Plaine St. Gudule Nr. 12, Брюссель.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
31
МАРКС — ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВИЧУ АННЕНКОВУ
В ПАРИЖ
Брюссель, 28 декабря [1846 г.] Rue d'Orleans, 42, Faubourg Namur
Дорогой г-н Анненков!
Вы уже давно получили бы ответ на Ваше письмо от 1 ноября, если бы мой книгопродавец не задержал присылку мне книги г-на Прудона «Философия нищеты» до прошлой недели. Я пробежал ее в два дня, для того чтобы иметь возможность сейчас же сообщить Вам свое мнение. Так как я прочел книгу очень бегло, то я не могу останавливаться на деталях. Я могу говорить только об общем впечатлении, произведенном ею на меня. Если хотите, я могу написать о ней подробнее в следующем письме.
Признаюсь откровенно, что я нахожу в общем книгу плохой, очень плохой. Вы сами шутите в своем письме по поводу «уголка немецкой философии», которым щеголяет г-н Прудон в этом бесформенном и претенциозном произведении[428], но Вы полагаете, что философский яд не отравил его экономических исследований. Я тоже далек от того, чтобы причиной ошибок экономических исследований г-на Прудона считать его философию. Г-н Прудон не потому дает ложную критику политической экономии, что является обладателем смехотворной философии, — он преподносит нам смехотворную философию потому, что не понял современного общественного строя в его сцеплении [engrenement], если употребить слово, которое г-н Прудон, как и многое другое, заимствует у Фурье.
Почему г-н Прудон говорит о боге, о всеобщем разуме, о безличном разуме человечества, который никогда не ошибается, который был всегда равен самому себе, о котором достав точно составить себе правильное представление, чтобы обладать истиной? Зачем он прибегает к поверхностно усвоенному гегельянству, чтобы изображать из себя глубокого мыслителя?
Он сам дает нам ключ к разрешению загадки. Г-н Прудон видит в истории известный ряд общественных эволюции. Он находит в истории осуществление прогресса. Он находит, наконец, что люди, взятые как отдельные личности, не знали, что они делали, что они ошибочно представляли себе свое собственное движение, то есть, что, на первый взгляд, их общественное развитие кажется вещью отличной, отдельной, не зависимой от их индивидуального развития. Он не в состоянии объяснить этих фактов, и тут-то и появляется гипотеза о проявляющем себя всеобщем разуме. Нет ничего легче, как изобретать мистические причины, то есть фразы, в тех случаях, когда не хватает здравого смысла.
Но г-н Прудон, признаваясь в своем полном непонимании исторического развития человечества, — а он признается в этом, когда прибегает к громким словам о всеобщем разуме, о боге и т. п., — не признается ли тем самым неизбежно и в том, что он да способен понять и экономического развития?
Что же такое общество, какова бы ни была его форма? Продукт взаимодействия людей. Свободны ли люди в выборе той или иной общественной формы? Отнюдь нет. Возьмите определенную ступень развития производительных сил людей, и вы получите определенную форму обмена [commerce] и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, — словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества. Вот чего никогда не поймет г-н Прудон, потому что он воображает, будто совершает что-то великое, когда апеллирует от государства к гражданскому обществу, то есть от официального резюме общества к официальному обществу.
Излишне добавлять к этому, что люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, существовавшей до них, которую создали не эти люди, а предыдущее поколение. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, приобретенные предыдущим поколением, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства, — благодаря этому факту образуется связь в человеческой истории, образуется история человечества, которая тем больше становится историей человечества, чем больше выросли производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения. Отсюда необходимый вывод: общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития, сознают ли они это, или нет. Их материальные отношения образуют основу всех их отношений. Эти материальные отношения суть лишь необходимые формы, в которых осуществляется их материальная и индивидуальная деятельность.
Г-н Прудон путает идеи и вещи. Люди никогда не отказываются от того, что они приобрели, но это не значит, что они не откажутся от той общественной формы, в которой они приобрели определенные производительные силы. Наоборот. Для того чтобы не лишиться достигнутого результата, для того чтобы не потерять плодов цивилизации, люди вынуждены изменять все унаследованные общественные формы в тот момент, когда способ их сношений [commerce] более уже не соответствует приобретенным производительным силам. — Я употребляю здесь слово «commerce» в самом широком смысле, в каком по-немецки употребляется слово «Verkehr». — Пример: привилегии, учреждение цехов и корпораций, весь режим средневековой регламентации были общественными отношениями, единственно соответствовавшими приобретенным производительным силам и ранее существовавшему общественному строю, из которого эти учреждения вышли. Под защитой режима цеховой регламентации накоплялись капиталы, развивалась морская торговля, были основаны колонии, и люди лишились бы плодов всего этого, если бы они захотели сохранить формы, под защитой которых созрели эти плоды. Поэтому разразились два громовых удара — революции 1640 и 1688 годов. Все старые экономические формы, соответствующие им общественные отношения, политический строй, бывший официальным выражением старого гражданского общества, — все это в Англии было разрушено. Таким образом, экономические формы, при которых люди производят, потребляют, совершают обмен, являются формами преходящими и историческими. С приобретением новых производительных сил люди меняют свой способ производства, а вместе со способом производства они меняют все экономические отношения, которые были необходимыми отношениями лишь данного, определенного способа производства.
Этого г-н Прудон не понял и тем более не показал. Не будучи в состоянии проследить действительный ход истории, г-н Прудон вместо этого преподносит нам фантасмагорию, которая претендует на то, чтобы быть диалектической фантасмагорией. Он не чувствует потребности говорить о XVII, XVIII и XIX веках, потому что его история совершается в заоблачных высях воображения и витает высоко за пределами времени и пространства. Словом, это — гегелевский хлам; это не история, не обыденная история — история людей, а священная история — история идей. С его точки зрения человек — только орудие, которым идея или вечный разум пользуются для своего развития. Эволюции, о которых говорит г-н Прудон, — это, в его трактовке, эволюции, совершающиеся в мистическом лоне абсолютной идеи. Если вы сорвете покров с этой мистической фразеологии, то вы увидите, что г-н Прудон описывает вам тот порядок, в котором экономические категории располагаются в его голове. Мне не потребуется большого труда, чтобы доказать Вам, что это — порядок очень путаной головы.
Г-н Прудон начинает свою книгу с рассуждения о стоимости, его излюбленном коньке. Я на сей раз не буду разбирать этих рассуждений.
Ряд экономических эволюции вечного разума начинается с разделения труда. Для г-на Пруд она разделение труда — вещь совершенно простая. Но разве кастовый строй не был определенным видом разделения труда? Разве цеховой строи не был другим видом разделения труда? И разве разделение труда в мануфактурный период, который начинается в середине XVII века и заканчивается в Англии во второй половине XVIII века, не отличается самым решительным образом от разделения труда в крупной промышленности, в современной промышленности?
Г-н Прудон так плохо понимает сущность дела, что упускает из виду даже то, чего не забывают обыкновенные экономисты. Говоря о разделении труда, он вовсе не чувствует потребности говорить о мировом рынке. Вот как! Но разве разделение труда в XIV и XV веках, когда еще не было колоний, когда Америка еще не существовала для Европы, а с Восточной Азией поддерживалась связь лишь через посредство Константинополя, не должно было коренным образом отличаться от разделения труда в XVII веке, когда имелись уже вполне развитые колонии?
Но это еще не все. Разве вся внутренняя организация народов, все их международные отношения не являются выражением определенного вида разделения труда? Разве все это не должно изменяться вместе с изменением разделения труда?
Г-н Прудон так далек от понимания вопроса о разделении труда, что даже не упоминает об отделении города от деревни, которое в Германии, например, происходило в IX–XII столетиях. Поэтому для г-на Прудона это отделение есть вечный закон, ибо он не знает ни его происхождения, ни его развития. На протяжении всей своей книги он рассуждает так, будто бы этот продукт определенного способа производства будет продолжать существовать до скончания века. Все, что г-н Прудон говорит о разделении труда, есть не больше как резюме, и к тому же очень поверхностное, неполное резюме того, что до него было сказано Адамом Смитом и множеством других.
Вторая эволюция — это машины. Связь между разделением труда и машинами у г-на Прудона совершенно мистическая. При каждом виде разделения труда имелись свои специфические орудия производства. С середины XVII до середины XVIII века, например, люди не все делали руками. У них были инструменты, и даже очень сложные, как станки, корабли, рычаги и т. д. и т. п.
Таким образом, совершенно нелепо рассматривать появление машин как следствие разделения труда вообще.
Замечу мимоходом, что г-н Прудон так же мало понял историю развития машин, как и историю их происхождения. Можно сказать, что до 1825 г. — эпохи первого всеобщего кризиса — нужды потребления вообще росли быстрее, чем производство, и развитие машин было неизбежным следствием потребностей рынка. Начиная с 1825 г., изобретение и применение машин было только результатом войны между предпринимателями и рабочими. Но это правильно только для Англии. Что же касается европейских наций, то применять машины их заставила конкуренция Англии как на их собственном, так и на мировом рынке. Наконец, в Северной Америке введение машин было вызвано как конкуренцией с другими народами, так и недостатком рабочих рук, то есть несоответствием между промышленными потребностями Северной Америки и ее населением. Из этих фактов Вы можете заключить, какую проницательность проявляет г-н Прудон, вызывая призрак конкуренции как третью эволюцию, как антитезу машин!
Наконец, вообще бессмысленно превращать машины в экономическую категорию наряду с разделением труда, конкуренцией, кредитом и т. д.
Машина так же мало является экономической категорией, как бык, который тащит плуг. Современное применение машин есть одно из отношений нашего современного экономического строя, но способ эксплуатации машин — это совсем не то, что сами машины. Порох остается порохом, употребляется ли он для того, чтобы нанести рану человеку, или для того, чтобы залечить раны того же самого человека.
Г-н Прудон превосходит самого себя, создавая в своей голове конкуренцию, монополию, налог или полицию, торговый баланс, кредит и собственность в том порядке, в каком я их сейчас перечисляю. Почти все кредитные учреждения получили свое развитие в Англии в начале XVIII века, еще до изобретения машин. Государственный кредит был только новым способом повышения налогов и удовлетворения новых потребностей, созданных приходом к власти класса буржуазии.
Наконец, собственность образует последнюю категорию в системе г-на Прудона. В действительном мире, наоборот, разделение труда и все прочие категории г-на Прудона суть общественные отношения, которые в совокупности образуют то, что в настоящее время называют собственностью; вне этих отношений буржуазная собственность есть не что иное как метафизическая и юридическая иллюзия. Собственность другой эпохи, феодальная собственность, развивается при совершенно иных общественных отношениях. Определяя собственность как независимое отношение, г-н Прудон совершает нечто худшее, чем методологическую ошибку: он обнаруживает непонимание той связи, которая соединяет все формы буржуазного производства; он обнаруживает непонимание исторического и преходящего характера форм производства определенной эпохи. Не видя, что наши общественные институты являются продуктами исторического развития, не понимая ни их происхождения, ни их развития, г-н Прудон может подвергнуть их только догматической критике.
Чтобы объяснить развитие, г-н Прудон вынужден прибегнуть к фикции. Он воображает, что разделение труда, кредит, машины и т. д. — все это изобретено для того, чтобы служить его навязчивой идее — идее равенства. Его объяснение крайне наивно. Все эти вещи придуманы во имя равенства, но, к несчастью, они обратились против равенства. В этом и состоит все его рассуждение, то есть он берет произвольную гипотезу, но так как действительное развитие на каждом шагу противоречит его фикции, то он делает из этого вывод, что налицо противоречие. Он скрывает, что противоречие-то существует только между его навязчивыми идеями и действительным движением.
Таким образом, г-н Прудон, прежде всего из-за отсутствия у него исторических знаний, не понял, что люди, развивая свои производительные силы, то есть живя, развивают определенные отношения друг к другу, и что характер этих отношений неизбежно меняется вместе с преобразованием и ростом этих производительных сил. Он не понял, что экономические категории суть лишь абстракции этих действительных отношений и являются истинами лишь постольку, поскольку существуют эти отношения. Таким образом, он впадает в ошибку буржуазных экономистов, которые видят в этих экономических категориях вечные, а не исторические законы — законы, действительные лишь для определенной стадии исторического развития, для определенной стадии развития производительных сил. Вместо того, следовательно, чтобы рассматривать политико-экономические категории как абстракции действительных, преходящих исторических общественных отношений, г-н Прудон, мистически извращая вопрос, видит в действительных отношениях лишь воплощение этих абстракций. Сами эти абстракции являются формулами, дремавшими в лоне бога-отца с самого сотворения мира.
Здесь у нашего доброго г-на Прудона начинаются тяжелые умственные потуги. Если все эти экономические категории суть эманации божественного сердца, если они являются скрытой и вечной жизнью людей, то каким образом получается, во-первых, что существует развитие, и, во-вторых, что г-н Прудон не является консерватором? Эти явные противоречия он объясняет целой системой антагонизмов.
Чтобы осветить эту систему антагонизмов, возьмем пример.
Монополия хороша, потому что это — экономическая категория и, стало быть, эманация бога. Конкуренция хороша, потому что и она тоже экономическая категория. Но вот что нехорошо, так это действительность монополии и действительность конкуренции. Еще хуже, что монополия и конкуренция взаимно пожирают друг друга. Что же делать? Так как эти две вечные мысли бога противоречат друг другу, г-ну Прудону кажется очевидным, что в лоне бога имеется равным образом и синтез обеих мыслей, в котором зло монополии уравновешивается конкуренцией, и vice versa{601}. Борьба между обеими идеями будет иметь то последствие, что наружу выступит только их хорошая сторона. Надо вырвать у бога эту тайную мысль, а затем применить ее, и все будет прекрасно. Надо найти синтетическую формулу, скрытую во мраке безличного разума человечества. Г-н Прудон, ни минуты не колеблясь, выступает в качестве лица, открывающего эту тайну.
Но бросим на миг взгляд на действительную жизнь. В современной экономической жизни вы найдете не только конкуренцию и монополию, но также и их синтез, являющийся не формулой, а движением. Монополия рождает конкуренцию, конкуренция рождает монополию. И, однако, это уравнение, не устраняя трудностей современного положения, как это воображают буржуазные экономисты, создает в результате еще более трудное и еще более запутанное положение. Таким образом, изменяя основу, на которой покоятся современные экономические отношения, уничтожая современный способ производства, вы уничтожаете не только конкуренцию, монополию и их антагонизм, но также и их единство, их синтез — движение, в котором и происходит действительное уравновешивание конкуренции и монополии. Теперь я приведу Вам образец диалектики г-на Прудона.
Свобода и рабство образуют антагонизм. Мне нет нужды говорить ни о хороших, ни о дурных сторонах свободы. Что касается рабства, нечего говорить о его дурных сторонах. Единственно, что надо объяснить, — это хорошую сторону рабства. Речь идет не о косвенном рабстве, не о рабстве пролетария. Речь идет о прямом рабстве, о рабстве чернокожих в Суринаме, в Бразилии, в южных областях Северной Америки.
Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т. д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля — необходимое условие крупной машинной промышленности. До установления торговли неграми колонии давали Старому свету очень мало продуктов и не изменяли сколько-нибудь заметно лицо мира. Таким образом, рабство — это экономическая категория огромного значения. Без рабства Северная Америка — самая прогрессивная страна — превратилась бы в страну патриархальную. Сотрите только Северную Америку с карты мира, и вы получите анархию, полный упадок торговли и современной цивилизации. Но уничтожение рабства означало бы, что Америка стирается с карты мира. Таким образом, рабство, именно вследствие того, что оно является экономической категорией, встречается с сотворения мира у всех народов. Современные народы сумели лишь замаскировать рабство у самих себя и ввести его открыто в Новом свете. Что же предпримет добрейший г-н Прудон после этих размышлений о рабстве? Он будет искать синтез свободы и рабства, истинную золотую середину, иначе говоря — равновесие между рабством и свободой.
Г-н Прудон очень хорошо понял, что люди производят сукно, холст, шелковые ткани, и не велика заслуга понять так мало! Но чего г-н Прудон не понял, так это того, что люди сообразно своим производительным силам производят также общественные отношения, при которых они производят сукно и холст. Еще меньше понял г-н Прудон, что люди, производящие общественные отношения соответственно своему материальному производству, создают также и идеи и категории, то есть отвлеченные, идеальные выражения этих самых общественных отношений. Таким образом, категории так же мало являются вечными, как и те отношения, выражением которых они являются. Это — продукты исторические и преходящие. Для г-на Прудона же. совсем наоборот, первоначальной причиной являются абстракции, категории. По его мнению, это они, а не люди, творят историю. Абстракция, категория, взятая как таковая, то есть оторванная от людей и их материальной деятельности, является, конечно, бессмертной, неизменной, неподвижной. Она представляет собой лишь порождение чистого разума, что означает просто-напросто, что абстракция как таковая абстрактна. Восхитительная тавтология!
Таким образом, экономические отношения, рассматриваемые в форме категорий, являются для г-на Прудона вечными формулами, не имеющими ни происхождения, ни развития.
Другими словами: г-н Прудон не утверждает прямо, что буржуазная жизнь является для него вечной истиной. Он утверждает это косвенно, обожествляя категории, которые в форме идей выражают буржуазные отношения. Коль скоро продукты буржуазного общества представляются ему в форме категорий, идей, он принимает их за возникающие самопроизвольно, одаренные собственной жизнью вечные существа. Таким образом, он не выходит за пределы буржуазного горизонта. Так как он имеет дело с буржуазными идеями, считая их вечными истинами, он ищет синтез этих идей, их равновесие и не видит, что современный способ их уравновешивания есть единственно возможный.
В сущности он делает то, что делают все добрые буржуа. Все они говорят вам, что конкуренция, монополия и т. д. являются в принципе, то есть если их взять как отвлеченные понятия, единственными основами жизни, но что на практике они оставляют желать многого. Все они хотят конкуренции без пагубных последствий конкуренции. Все они хотят невозможного, то есть условий буржуазной жизни без необходимых последствий этих условий. Все они не понимают, что буржуазный способ производства есть историческая и преходящая форма, подобно тому как исторической и преходящей была форма феодальная. Эта ошибка происходит оттого, что для них человек-буржуа является единственной основой всякого общества, оттого, что они не представляют себе такого общественного строя, в котором человек перестал бы быть буржуа.
Г-н Прудон неизбежно является поэтому доктринером. Историческое движение, совершающее переворот в современном мире, сводится для него к задаче открыть правильное равновесие, синтез двух буржуазных мыслей. Таким образом, при помощи ухищрений этот ловкий малый открывает скрытую мысль бога, единство двух отдельных мыслей, которые только потому являются отдельными, что г-н Прудон их отделил от практической жизни, от современного производства, являющегося сочетанием тех реальностей, которые этими мыслями выражены. На место великого исторического движения, рождающегося из конфликта между уже приобретенными производительными силами людей и их общественными отношениями, которые не соответствуют больше этим производительным силам; на место страшных войн, которые готовятся между различными классами одной нации и между различными нациями; на место практической и революционной деятельности масс, которая одна будет в силах разрешить эти коллизии, — на место этого обширного, продолжительного и сложного движения г-н Прудон ставит примитивное движение [mouvement cacadauphin], происходящее в его голове. Итак, историю делают ученые, люди, способные похитить у бога его сокровенную мысль. А простой народ должен лишь применять на практике их откровения. |
Вы теперь понимаете, почему г-н Прудон является отъявленным врагом всякого политического движения. Разрешение современных проблем заключается для него не в общественном действии, а в диалектических круговоротах, совершающихся в его голове. Так как для него категории являются движущими силами, то незачем изменять практическую жизнь для того, чтобы изменить категории. Совсем наоборот. Надо изменить категории, и последствием этого явится изменение существующего общества.
Желая примирить противоречия, г-н Прудон совершенно обходит вопрос: а не надо ли ниспровергнуть самую основу этих противоречий? Он во всем походит на политического доктринера, который желает сохранить и короля, и палату депутатов, и палату пэров, в качестве составных частей общественной жизни, как вечные категории. Он лишь ищет новую формулу для того, чтобы уравновесить эти силы, равновесие которых как раз и состоит в современном движении, где одна из этих сил является то победительницей, то рабыней другой. Так, в XVIII веке множество посредственных голов старалось найти истинную формулу, чтобы уравновесить общественные сословия, дворянство, короля, парламенты и т. д., а на другой день не оказалось ни короля, ни парламентов, ни дворянства. Истинным способом уравновесить этот антагонизм было ниспровержение всех общественных отношений, служивших основой этим феодальным установлениям и основой антагонизма этих феодальных установлений.
Так как г-н Прудон по одну сторону ставит вечные идеи, категории чистого разума, а по другую сторону — людей и их практическую жизнь, являющуюся, по его мнению, применением этих категорий, то вы встретите у него с самого начала дуализм между жизнью и идеями, между душой и телом — дуализм, повторяющийся в различных формах. Вы теперь видите, что этот антагонизм — это только лишь неспособность г-на Прудона понять происхождение и обыденную историю категорий, которые он обожествляет.
Мое письмо слишком затянулось, и я не смогу уже остановиться на смехотворных выпадах г-на Прудона против коммунизма. Пока Вы согласитесь со мной, что человек, не понявший современного состояния общества, еще менее способен понять то движение, которое стремится разрушить это общество, и литературные выражения этого революционного движения.
Единственный пункт, в котором я вполне согласен с г-ном Прудоном, — это его отвращение к социалистической сентиментальности. До него я вызвал против себя много вражды своими насмешками над социализмом бараньим, сентиментальным, утопическим. Но разве сам г-н Прудон не создает себе странных иллюзий, противопоставляя свою сентиментальность мелкого буржуа, — я имею в виду его декламации о семье, о супружеской любви и все его банальности, — социалистической сентиментальности, которая у Фурье, например, гораздо более глубока, чем претенциозные пошлости нашего доброго Прудона? Он сам настолько хорошо чувствует всю ничтожность своих доводов, свою полную неспособность говорить обо всех этих вещах, что вдруг, не помня себя, приходит в ярость, в irae hominis probi{602}, начинает вопить, беснуется, ругается, обличает, обвиняет, проклинает, бьет себя в грудь и бахвалится перед богом и людьми, что он чист от социалистических мерзостей! Он не подвергает критике социалистическую сентиментальность или то, что он считает сентиментальностью. Он, как святой, как папа, предает анафеме бедных грешников и славословит мелкую буржуазию и жалкие любовные и патриархальные иллюзии домашнего очага. И это не случайно. Г-н Прудон — с головы до ног философ, экономист мелкой буржуазии. Мелкий буржуа в развитом обществе, в силу самого своего положения, с одной стороны, делается социалистом, а с другой— экономистом, то есть он ослеплен великолепием крупной буржуазии и сочувствует страданиям народа. Он в одно и то же время и буржуа и народ. В глубине души он гордится тем, что он беспристрастен, что он нашел истинное равновесие, которое имеет претензию отличаться от золотой середины. Такой мелкий буржуа обожествляет противоречие, потому что противоречие есть основа его существа. Он сам — не что иное как воплощенное общественное противоречие. Он должен оправдать в теории то, чем он является на практике, и г-ну Прудону принадлежит заслуга быть научным выразителем французской мелкой буржуазии; это — действительная заслуга, потому что мелкая буржуазия явится составной частью всех грядущих социальных революций.
Я хотел бы иметь возможность послать Вам вместе с этим письмом мою книгу о политической экономии[429], но до сих пор мне не удалось издать ни этой работы, ни критики германских философов и социалистов{603}, о которой я Вам рассказывал в Брюсселе. Вы не можете себе представить, какие затруднения такое издание встречает в Германии, во-первых, со стороны полиции, во-вторых, со стороны издателей, которые сами являются заинтересованными представителями всех тех направлений, на которые я нападаю. А что касается нашей собственной партии, то она не только бедна, но, кроме того, значительная часть членов немецкой коммунистической партии сердиты на меня за то, что я выступаю против их утопий и декламаций.
Преданный Вам Карл Маркс
Р. S. Вы, пожалуй, спросите меня, почему я Вам пишу на плохом французском языке, а не на хорошем немецком. Это потому, что речь идет о французском авторе.
Вы меня очень обяжете, если не слишком задержите свой ответ, — я хочу знать, поняли ли Вы меня под этой оболочкой варварского французского языка.
Впервые опубликовано на языке оригинала в книге: «М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке». Т. III, СПБ. 1912
Печатается по тексту книги
Перевод с французского
26 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В ЛОНДОН
Брюссель, 3 апреля 1846 г. 7, Rue de l'Alliance, St. Josse-ten-Noode
Дорогой Эмиль!
Сделай одолжение, пришли мне немедленно 6 ф. ст., или около 150 франков. Я верну их тебе через неделю или две. Дело в том, что старик{592} не присылает мне денег, которые я должен был получить к 1 апреля, — по-видимому, он хочет захватить их с собой, когда поедет на крестины твоего ребенка. А между тем я заложил в ломбарде вещи на сумму в 150 фр. и должен их выкупить, прежде чем сюда приедут родные. Поэтому-то я и должен иметь сейчас эту сумму. Вся эта мерзость объясняется тем, что в течение всей зимы я своей литературной работой не заработал почти ни гроша и вместе с женой{593} должен был жить почти исключительно на деньги, получаемые мною из дому, а их было не так уж много. Теперь у меня накопилось порядочно рукописей, полностью или наполовину готовых, так что со мной вряд ли повторятся подобные вещи. Итак, пришли мне денег. Я возвращу их тебе, как только получу деньги из дому.
На этих днях здесь был твой брат Фриц. Вчера утром он уехал домой. В заключение еще раз прошу тебя ничего не говорить о содержании этого письма. Привет.
Твой Ф.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
27 МАРКС — ГЕНРИХУ ГЕЙНЕ В ПАРИЖ
Брюссель, [около 5 апреля 1846 г.] Rue de l'Alliance, 5, hors de la porte de Louvain
Дорогой Гейне!
Я пользуюсь проездом подателя этих строк, г-на Анненкова, очень любезного и образованного русского, чтобы послать Вам сердечный привет.
Несколько дней тому назад мне случайно попался небольшой пасквиль против Вас — посмертное издание писем Бёрне[415]. Я бы никогда не поверил, что Бёрне так безвкусен, мелочен и пошл, если бы не эти черным по белому написанные строки. А послесловие Гуцкова и т. д. — что за жалкая мазня! В одном из немецких журналов я дам подробный разбор Вашей книги о Бёрне[416]. Вряд ли в какой-либо период истории литературы какая-нибудь книга встречала более тупоумный прием, чем тот, какой оказали Вашей книге христианско-германские ослы, а между тем ни в какой исторический период в Германии не ощущалось недостатка в тупоумии.
Может быть, вы хотели бы сообщить мне еще что-нибудь «специальное» относительно Вашей книги, — в таком случае сделайте это поскорее.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 9, 1921
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
28 МАРКС — ПЬЕРУ ЖОЗЕФУ ПРУДОНУ В ПАРИЖ
Брюссель, 5 мая 1846 г.
Дорогой Прудон!
С тех пор, как я покинул Париж, я неоднократно собирался написать Вам, но не зависящие от моей воли обстоятельства мешали мне до сих пор это сделать. Поверьте, что единственной причиной моего молчания была перегруженность делами, затруднения, связанные с переменой местожительства, и т. д.
А теперь перейдем in medias res{594}! — Вместе с двумя моими друзьями, Фридрихом Энгельсом и Филиппом Жиго (оба находятся в Брюсселе), я организовал постоянную корреспонденцию с немецкими коммунистами и социалистами, в которой будут обсуждаться научные проблемы, а также вопросы, связанные с изданием популярной литературы и с социалистической пропагандой, которую можно вести в Германии этим путем[417]. Однако главная цель нашей корреспонденции будет заключаться в том, чтобы установить связь между немецкими социалистами и социалистами французскими и английскими, сообщать иностранцам о ходе социалистического движения в Германии и осведомлять немцев в Германии о развитии социализма во Франции и в Англии. Таким путем смогут обнаружиться различия мнений, при этом будет возможен обмен мнениями и беспристрастная критика. Это тот шаг, который должно сделать общественное движение в его литературном выражении, чтобы освободиться от национальной ограниченности. А в момент действия каждый, конечно, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы знать положение вещей за границей так же хорошо, как и в своей стране.
Кроме коммунистов в Германии, наша корреспонденция будет охватывать также и немецких социалистов, проживающих в Париже и Лондоне. Связи с Англией у нас уже налажены. Что касается Франции, то мы все уверены, что не сможем найти там лучшего корреспондента, чем Вы[418]. Вы ведь знаете, что до сих пор англичане и немцы лучше оценили Вас, чем Ваши собственные соотечественники.
Итак, Вы видите, что дело идет лишь о том, чтобы установить регулярную корреспонденцию и обеспечить возможность следить за общественным движением в различных странах, что приведет к важным и разнообразным результатам, которых никогда не добиться силами одного человека.
Если Вы согласитесь на наше предложение, то почтовые издержки, которые связаны с письмами, адресованными Вам, так же, как и с письмами, которые Вы нам пошлете, будут оплачиваться отсюда. Проведенные в Германии сборы предназначаются на покрытие издержек корреспонденции.
Вам надо будет писать сюда по адресу г-на Филиппа Жиго, 8, rue de Bodenbroek. Он же будет подписывать письма, посылаемые из Брюсселя.
Излишне добавлять, что вся эта корреспонденция требует соблюдения строжайшей конспирации с Вашей стороны. В Германии нашим друзьям приходится действовать с величайшей осторожностью, чтобы не скомпрометировать себя.
Отвечайте нам поскорее и примите уверения в искренней дружбе преданного Вам
Карла Маркса
Р. S. Я должен разоблачить перед Вами живущего в Париже г-на Грюна. Этот человек — литературный авантюрист, своего рода шарлатан, который намерен торговать новыми идеями. Он пытается скрыть свое невежество под личиной напыщенных и высокомерных фраз, но он достиг только того, что выставил себя на посмешище своей галиматьей. Кроме того, этот человек опасен. Он злоупотребляет знакомствами, которые он, благодаря своему нахальству, завязал с известными авторами, чтобы создать себе из них пьедестал и таким образом скомпрометировать их в глазах немецкой публики. В своей книге о «французских социалистах»{595} он осмеливается именовать себя учителем (Privatdozent — академическое звание в Германии) Прудона, претендует на то, что он растолковал ему важнейшие аксиомы немецкой науки, и высмеивает его сочинения. Остерегайтесь этого паразита. Впоследствии я, может быть, еще раз вернусь к вопросу об этом субъекте.
[Приписка Ф. Жиго]
Я с удовольствием пользуюсь случаем, который представляется мне благодаря этому письму, чтобы заверить Вас, как мне приятно вступить в переписку с таким выдающимся человеком как Вы. В ожидании остаюсь
преданный Вам Филипп Жиго
[Приписка Энгельса]
Что касается меня, то я могу лишь выразить надежду, что Вы, г-н Прудон, одобрите предложение, которое мы Вам сделали, и любезно согласитесь оказать нам содействие. Заверяя Вас в глубоком уважении к Вам, которое внушили мне Ваши сочинения,
остаюсь преданный Вам Фридрих Энгельс
Впервые опубликовано на языке оригинала в журнале «Die Gesellschaft», Jg. IV, 1927 г.
Печатается по рукописи, написанной Жиго и Энгельсом
Перевод с французского
29 ЭНГЕЛЬС И МАРКС — МОЗЕСУ ГЕССУ В КЁЛЬН
Остенде, 27 июля 1846 г. Rue St. Thomas, 11
Дорогой Гесс!
Как видишь, я пишу тебе уже не из Брюсселя. До 10 августа я остаюсь здесь, а 11-го, по всей вероятности, уеду из Брюсселя в Париж. Твое письмо Маркс переслал мне сюда. Я охотно сделаю все возможное, чтобы переправить твою жену{596} тайком через границу, но все-таки плохо, что у нее нет паспорта. Так как я уехал из Брюсселя за несколько дней до ее приезда, то обо всей этой истории я знаю только то, что ты сообщаешь в письме. Повторяю, я сделаю все возможное.
Твой Энгельс
[Брюссель, около 28 июля 1846 г.]
Дорогой Гесс!
Пересылая тебе эти строки Энгельса, я должен еще добавить, что жена твоя весела и здорова. Зейлер служит ей как верный рыцарь и познакомил ее с Фоглером и его женой, с которыми она почти ежедневно проводит время. Моя жена не в силах что-либо сделать, так как она очень больна и большей частью лежит в постели.
Твой М.
Я уже собирался отправить письмо, как вдруг прочел объявление насчет твоей статьи о Руге в «Kolnische Zeitung». Так как печатание нашего сочинения{597} может еще очень задержаться, то я советую тебе взять обратно свою главу о Руге[419]. Ты сможешь использовать ее почти целиком.
Я написал вестфальцам, чтобы они послали рукопись Даниельсу. Если ее у него еще нет, попроси, чтобы они послали главу о Руге прямо тебе.
Что это за книга Гейнцена[420]? И что пишет о тебе Dottore Graziano[421]? Напиши мне об этом.
Впервые опубликовано в книге: «40 Jahre «Rheinische Zeitung»», Koln, 1911
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
30 МАРКС — КАРЛУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛЕСКЕ В ДАРМШТАДТ
[Черновик]
[Брюссель], 1 августа [1846 г.]
Милостивый государь!
На Ваше письмо, в котором Вы изложили мне свои сомнения относительно издания[422], я Вам ответил немедленно. Что касается Вашего вопроса о «научности», то я ответил Вам следующее: книга научна, но она научна не в том смысле, как это понимает прусское правительство и т. д. В Вашем первом письме, как Вы помните, Вы очень тревожились относительно прусского предостережения и допроса, которому подвергла Вас полиция. Я тогда же написал Вам, что буду искать другое издательство.
Я получил от Вас еще второе письмо, где Вы, с одной стороны, отказывались от издания, а с другой стороны, предлагали вернуть Вам аванс в форме векселя на предполагаемого нового издателя.
На это письмо Вы не получили никакого ответа, потому что я рассчитывал, что вскоре смогу дать Вам ответ по существу, то есть сообщить о другом издателе. Почему произошла задержка, Вы сейчас узнаете. Что Ваше предложение о возврате аванса я принял как само собой разумеющееся, Вы можете видеть из того, что в единственном месте, где я предпринял шаги относительно издания, я сразу же заявил о необходимости уплатить Вам 1500 фр. в случае принятия рукописи. Доказательство этого я могу привести в любой момент. Кроме того, подтвердить это могут Энгельс и Гесс.
С другой стороны, как Вы помните, во время парижских переговоров, а также в письменном договоре[423], никакой договоренности о том, насколько революционной может быть форма моей работы, не было, — наоборот, я считал в то время необходимым издать одновременно оба тома, так как появление первого тома повлекло бы за собой запрещение или конфискацию второго. Генрих Бюргерс из Кёльна при этом присутствовал и может это засвидетельствовать. Поэтому с юридической точки зрения Вы не имели права ставить новые условия или отказываться от издания, а я, со своей стороны, с юридической точки зрения не обязан ни возвращать аванс, ни соглашаться на Ваши новые предложения, ни вносить изменения в мою работу. Но нечего и говорить, что я ни на минуту не думал руководствоваться в отношениях с Вами юридическими соображениями, тем более, что договор не обязывал и Вас давать мне аванс и что эту выплату я должен был рассматривать и рассматривал как чисто дружескую. Так же, как до сих пор, несмотря на большие денежные потери, я часто освобождал издателей от их договорных и имеющих юридическую силу обязательств (например, Виганда и Фрёбеля, в связи с изданием «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», а равно и других издателей, в чем Вы сможете сейчас убедиться), — так и теперь мне никогда не приходило в голову причинить какому-либо издателю убыток хотя бы на один пфенниг, даже и имея на это юридическое право. Абсолютно непонятно, почему я стал бы делать исключение как раз в отношении Вас, в то время как Вы оказали мне большую любезность. Относительно задержки ответа я должен сказать следующее.
Несколько капиталистов в Германии согласились издать ряд работ, написанных мною, Энгельсом и Гессом[424]. При этом имелось даже в виду образовать настоящее крупное издательство, не считающееся ни с какими полицейскими соображениями. Кроме того, через одного друга этих господ{598} мне было обещано издание моей «Критики политической экономии» и т. д. Этот друг оставался до мая в Брюсселе, чтобы в полной сохранности перевезти через границу рукопись первого тома работы, издаваемой под моей редакцией и при сотрудничестве Энгельса и других. Из Германии он должен был также сообщить окончательный ответ, принята ли к печати «Политическая экономия». Я не получал никаких известий или получал лишь очень неопределенные, и только совсем недавно, после того, как большая часть рукописи второго тома упомянутой работы{599} была уже переслана в Германию, эти господа в конце концов написали мне, что из всей этой истории ничего не выйдет, так как их капитал вложен в другое дело. Поэтому-то я и задержал окончательный ответ Вам. После того как вопрос разрешился, я условился с находящимся здесь г-ном Пиршером из Дармштадта, что он передаст Вам мое письмо.
Из-за издания, о котором я сговорился с немецкими капиталистами, я отложил обработку «Политической экономии». Дело в том, что мне казалось крайне важным предпослать моему положительному изложению предмета полемическую работу, направленную против немецкой философии и против возникшего за это время немецкого социализма. Это необходимо для того, чтобы подготовить публику к моей точке зрения в области политической экономии, которая прямо противопоставляет себя существовавшей до сих пор немецкой науке. Между прочим, это то самое полемическое сочинение, о котором я уже писал Вам в одном из моих писем, что оно должно быть окончено до издания «Политической экономии». Вот и все по этому поводу.
На Ваше последнее письмо отвечаю следующее:
I) Я считаю само собой разумеющимся, что если Вы не издадите работу, то Вы получите обратно аванс указанным Вами способом.
Но в то же время само собой разумеется, что если гонорар, полученный от другого издателя, будет меньше гонорара, о котором я договорился с Вами, то Вы должны будете взять на себя такую же часть убытков, как и я, так как обращение к другому издателю произошло не по моей, а по Вашей вине.
II) Есть надежда, что мою книгу удастся издать. Третьего дня я получил из Германии письмо, в котором меня извещают, что там хотят учредить на акционерных началах издательство коммунистических сочинений, и это издательство охотно начнет дело с публикации моей работы. Но я считаю вопрос еще настолько невыясненным, что, если понадобится, обращусь также и к другим издателям.
III) Так как почти законченная рукопись первого тома моей работы пролежала здесь уже долгое время, то я не выпущу ее, не переработав еще раз как по существу, так и стилистически. Само собой разумеется, что автор, если он продолжает свою работу, не может спустя полгода издавать без всяких изменений то, что он написал полгода назад.
Кроме того, «Физиократы» в двух томах in folio[425] вышли в свет лишь в конце июля и только через несколько дней будут получены здесь, хотя о выходе этой книги было объявлено еще во время моего пребывания в Париже. А ее необходимо теперь принять во внимание во всех отношениях.
Моя книга будет теперь настолько переработана, что она сможет появиться даже под Вашей фирмой. Но, конечно, Вы имели бы полную возможность, просмотрев рукопись, выпустить ее под чужой фирмой.
IV) Что касается срока, то дело в следующем: плохое состояние здоровья вынуждает меня поехать в августе на морские купания в Остенде. Кроме того, я занят изданием двух томов вышеупомянутой работы{600}. Поэтому в августе много сделать мне не удастся. Переработка первого тома будет готова для печати в конце ноября. Второй том, носящий преимущественно исторический характер, сможет быстро последовать за первым.
V) В одном из предыдущих писем я уже писал Вам, что, отчасти благодаря полученному в Англии новому материалу[426], отчасти благодаря обнаружившейся при обработке необходимости новых дополнений, рукопись более чем на 20 печатных листов превысит условленный объем. Но ввиду того, что договор был уже заключен, я решил, как Вы помните из моего предыдущего «письма, удовлетвориться условленной суммой гонорара, несмотря на то, что число листов увеличилось почти на одну треть. Если бы я издал новый материал отдельно, то это повредило бы книге. Я, ни минуту не колеблясь, готов понести коммерческий ущерб ради успеха книги. Я не хотел ни разрывать договор, ни вредить успеху книги.
Но так как, согласно Вашему прежнему письму, мне предоставляется возможность возобновить договор, то я должен включить в него одно новое условие. А именно: за все печатные листы, добавленные сверх условленного количества, мне должно быть уплачено по той же самой расценке. Мне кажется, требование это тем более справедливо, что моя выручка от книги будет очень незначительна, если принять во внимание, что для работы над ней я ездил в Англию, жил там и купил большое количество дорогостоящих книг.
В заключение я выражаю пожелание, чтобы моя работа, — если только это может быть сделано на сколько-нибудь разумных условиях, — была выпущена Вашим издательством, так как Вы выказали по отношению ко мне много предупредительности и дружеского расположения.
Если бы в этом была необходимость, то на основании многочисленных писем, присланных мне из Германии и Франции, я мог бы доказать Вам, что публика ждет этой работы с большим нетерпением.
Преданный Вам д-р Маркс
Прошу Вас немедленно написать мне[427] по адресу: г-ну Ланнуа. Au Bois Sauvage, Plaine St. Gudule Nr. 12, Брюссель.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
31 МАРКС — ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВИЧУ АННЕНКОВУ В ПАРИЖ
Брюссель, 28 декабря [1846 г.] Rue d'Orleans, 42, Faubourg Namur
Дорогой г-н Анненков!
Вы уже давно получили бы ответ на Ваше письмо от 1 ноября, если бы мой книгопродавец не задержал присылку мне книги г-на Прудона «Философия нищеты» до прошлой недели. Я пробежал ее в два дня, для того чтобы иметь возможность сейчас же сообщить Вам свое мнение. Так как я прочел книгу очень бегло, то я не могу останавливаться на деталях. Я могу говорить только об общем впечатлении, произведенном ею на меня. Если хотите, я могу написать о ней подробнее в следующем письме.
Признаюсь откровенно, что я нахожу в общем книгу плохой, очень плохой. Вы сами шутите в своем письме по поводу «уголка немецкой философии», которым щеголяет г-н Прудон в этом бесформенном и претенциозном произведении[428], но Вы полагаете, что философский яд не отравил его экономических исследований. Я тоже далек от того, чтобы причиной ошибок экономических исследований г-на Прудона считать его философию. Г-н Прудон не потому дает ложную критику политической экономии, что является обладателем смехотворной философии, — он преподносит нам смехотворную философию потому, что не понял современного общественного строя в его сцеплении [engrenement], если употребить слово, которое г-н Прудон, как и многое другое, заимствует у Фурье.
Почему г-н Прудон говорит о боге, о всеобщем разуме, о безличном разуме человечества, который никогда не ошибается, который был всегда равен самому себе, о котором достав точно составить себе правильное представление, чтобы обладать истиной? Зачем он прибегает к поверхностно усвоенному гегельянству, чтобы изображать из себя глубокого мыслителя?
Он сам дает нам ключ к разрешению загадки. Г-н Прудон видит в истории известный ряд общественных эволюции. Он находит в истории осуществление прогресса. Он находит, наконец, что люди, взятые как отдельные личности, не знали, что они делали, что они ошибочно представляли себе свое собственное движение, то есть, что, на первый взгляд, их общественное развитие кажется вещью отличной, отдельной, не зависимой от их индивидуального развития. Он не в состоянии объяснить этих фактов, и тут-то и появляется гипотеза о проявляющем себя всеобщем разуме. Нет ничего легче, как изобретать мистические причины, то есть фразы, в тех случаях, когда не хватает здравого смысла.
Но г-н Прудон, признаваясь в своем полном непонимании исторического развития человечества, — а он признается в этом, когда прибегает к громким словам о всеобщем разуме, о боге и т. п., — не признается ли тем самым неизбежно и в том, что он да способен понять и экономического развития?
Что же такое общество, какова бы ни была его форма? Продукт взаимодействия людей. Свободны ли люди в выборе той или иной общественной формы? Отнюдь нет. Возьмите определенную ступень развития производительных сил людей, и вы получите определенную форму обмена [commerce] и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, — словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества. Вот чего никогда не поймет г-н Прудон, потому что он воображает, будто совершает что-то великое, когда апеллирует от государства к гражданскому обществу, то есть от официального резюме общества к официальному обществу.
Излишне добавлять к этому, что люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, существовавшей до них, которую создали не эти люди, а предыдущее поколение. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, приобретенные предыдущим поколением, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства, — благодаря этому факту образуется связь в человеческой истории, образуется история человечества, которая тем больше становится историей человечества, чем больше выросли производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения. Отсюда необходимый вывод: общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития, сознают ли они это, или нет. Их материальные отношения образуют основу всех их отношений. Эти материальные отношения суть лишь необходимые формы, в которых осуществляется их материальная и индивидуальная деятельность.
Г-н Прудон путает идеи и вещи. Люди никогда не отказываются от того, что они приобрели, но это не значит, что они не откажутся от той общественной формы, в которой они приобрели определенные производительные силы. Наоборот. Для того чтобы не лишиться достигнутого результата, для того чтобы не потерять плодов цивилизации, люди вынуждены изменять все унаследованные общественные формы в тот момент, когда способ их сношений [commerce] более уже не соответствует приобретенным производительным силам. — Я употребляю здесь слово «commerce» в самом широком смысле, в каком по-немецки употребляется слово «Verkehr». — Пример: привилегии, учреждение цехов и корпораций, весь режим средневековой регламентации были общественными отношениями, единственно соответствовавшими приобретенным производительным силам и ранее существовавшему общественному строю, из которого эти учреждения вышли. Под защитой режима цеховой регламентации накоплялись капиталы, развивалась морская торговля, были основаны колонии, и люди лишились бы плодов всего этого, если бы они захотели сохранить формы, под защитой которых созрели эти плоды. Поэтому разразились два громовых удара — революции 1640 и 1688 годов. Все старые экономические формы, соответствующие им общественные отношения, политический строй, бывший официальным выражением старого гражданского общества, — все это в Англии было разрушено. Таким образом, экономические формы, при которых люди производят, потребляют, совершают обмен, являются формами преходящими и историческими. С приобретением новых производительных сил люди меняют свой способ производства, а вместе со способом производства они меняют все экономические отношения, которые были необходимыми отношениями лишь данного, определенного способа производства.
Этого г-н Прудон не понял и тем более не показал. Не будучи в состоянии проследить действительный ход истории, г-н Прудон вместо этого преподносит нам фантасмагорию, которая претендует на то, чтобы быть диалектической фантасмагорией. Он не чувствует потребности говорить о XVII, XVIII и XIX веках, потому что его история совершается в заоблачных высях воображения и витает высоко за пределами времени и пространства. Словом, это — гегелевский хлам; это не история, не обыденная история — история людей, а священная история — история идей. С его точки зрения человек — только орудие, которым идея или вечный разум пользуются для своего развития. Эволюции, о которых говорит г-н Прудон, — это, в его трактовке, эволюции, совершающиеся в мистическом лоне абсолютной идеи. Если вы сорвете покров с этой мистической фразеологии, то вы увидите, что г-н Прудон описывает вам тот порядок, в котором экономические категории располагаются в его голове. Мне не потребуется большого труда, чтобы доказать Вам, что это — порядок очень путаной головы.
Г-н Прудон начинает свою книгу с рассуждения о стоимости, его излюбленном коньке. Я на сей раз не буду разбирать этих рассуждений.
Ряд экономических эволюции вечного разума начинается с разделения труда. Для г-на Пруд она разделение труда — вещь совершенно простая. Но разве кастовый строй не был определенным видом разделения труда? Разве цеховой строи не был другим видом разделения труда? И разве разделение труда в мануфактурный период, который начинается в середине XVII века и заканчивается в Англии во второй половине XVIII века, не отличается самым решительным образом от разделения труда в крупной промышленности, в современной промышленности?
Г-н Прудон так плохо понимает сущность дела, что упускает из виду даже то, чего не забывают обыкновенные экономисты. Говоря о разделении труда, он вовсе не чувствует потребности говорить о мировом рынке. Вот как! Но разве разделение труда в XIV и XV веках, когда еще не было колоний, когда Америка еще не существовала для Европы, а с Восточной Азией поддерживалась связь лишь через посредство Константинополя, не должно было коренным образом отличаться от разделения труда в XVII веке, когда имелись уже вполне развитые колонии?
Но это еще не все. Разве вся внутренняя организация народов, все их международные отношения не являются выражением определенного вида разделения труда? Разве все это не должно изменяться вместе с изменением разделения труда?
Г-н Прудон так далек от понимания вопроса о разделении труда, что даже не упоминает об отделении города от деревни, которое в Германии, например, происходило в IX–XII столетиях. Поэтому для г-на Прудона это отделение есть вечный закон, ибо он не знает ни его происхождения, ни его развития. На протяжении всей своей книги он рассуждает так, будто бы этот продукт определенного способа производства будет продолжать существовать до скончания века. Все, что г-н Прудон говорит о разделении труда, есть не больше как резюме, и к тому же очень поверхностное, неполное резюме того, что до него было сказано Адамом Смитом и множеством других.
Вторая эволюция — это машины. Связь между разделением труда и машинами у г-на Прудона совершенно мистическая. При каждом виде разделения труда имелись свои специфические орудия производства. С середины XVII до середины XVIII века, например, люди не все делали руками. У них были инструменты, и даже очень сложные, как станки, корабли, рычаги и т. д. и т. п.
Таким образом, совершенно нелепо рассматривать появление машин как следствие разделения труда вообще.
Замечу мимоходом, что г-н Прудон так же мало понял историю развития машин, как и историю их происхождения. Можно сказать, что до 1825 г. — эпохи первого всеобщего кризиса — нужды потребления вообще росли быстрее, чем производство, и развитие машин было неизбежным следствием потребностей рынка. Начиная с 1825 г., изобретение и применение машин было только результатом войны между предпринимателями и рабочими. Но это правильно только для Англии. Что же касается европейских наций, то применять машины их заставила конкуренция Англии как на их собственном, так и на мировом рынке. Наконец, в Северной Америке введение машин было вызвано как конкуренцией с другими народами, так и недостатком рабочих рук, то есть несоответствием между промышленными потребностями Северной Америки и ее населением. Из этих фактов Вы можете заключить, какую проницательность проявляет г-н Прудон, вызывая призрак конкуренции как третью эволюцию, как антитезу машин!
Наконец, вообще бессмысленно превращать машины в экономическую категорию наряду с разделением труда, конкуренцией, кредитом и т. д.
Машина так же мало является экономической категорией, как бык, который тащит плуг. Современное применение машин есть одно из отношений нашего современного экономического строя, но способ эксплуатации машин — это совсем не то, что сами машины. Порох остается порохом, употребляется ли он для того, чтобы нанести рану человеку, или для того, чтобы залечить раны того же самого человека.
Г-н Прудон превосходит самого себя, создавая в своей голове конкуренцию, монополию, налог или полицию, торговый баланс, кредит и собственность в том порядке, в каком я их сейчас перечисляю. Почти все кредитные учреждения получили свое развитие в Англии в начале XVIII века, еще до изобретения машин. Государственный кредит был только новым способом повышения налогов и удовлетворения новых потребностей, созданных приходом к власти класса буржуазии.
Наконец, собственность образует последнюю категорию в системе г-на Прудона. В действительном мире, наоборот, разделение труда и все прочие категории г-на Прудона суть общественные отношения, которые в совокупности образуют то, что в настоящее время называют собственностью; вне этих отношений буржуазная собственность есть не что иное как метафизическая и юридическая иллюзия. Собственность другой эпохи, феодальная собственность, развивается при совершенно иных общественных отношениях. Определяя собственность как независимое отношение, г-н Прудон совершает нечто худшее, чем методологическую ошибку: он обнаруживает непонимание той связи, которая соединяет все формы буржуазного производства; он обнаруживает непонимание исторического и преходящего характера форм производства определенной эпохи. Не видя, что наши общественные институты являются продуктами исторического развития, не понимая ни их происхождения, ни их развития, г-н Прудон может подвергнуть их только догматической критике.
Чтобы объяснить развитие, г-н Прудон вынужден прибегнуть к фикции. Он воображает, что разделение труда, кредит, машины и т. д. — все это изобретено для того, чтобы служить его навязчивой идее — идее равенства. Его объяснение крайне наивно. Все эти вещи придуманы во имя равенства, но, к несчастью, они обратились против равенства. В этом и состоит все его рассуждение, то есть он берет произвольную гипотезу, но так как действительное развитие на каждом шагу противоречит его фикции, то он делает из этого вывод, что налицо противоречие. Он скрывает, что противоречие-то существует только между его навязчивыми идеями и действительным движением.
Таким образом, г-н Прудон, прежде всего из-за отсутствия у него исторических знаний, не понял, что люди, развивая свои производительные силы, то есть живя, развивают определенные отношения друг к другу, и что характер этих отношений неизбежно меняется вместе с преобразованием и ростом этих производительных сил. Он не понял, что экономические категории суть лишь абстракции этих действительных отношений и являются истинами лишь постольку, поскольку существуют эти отношения. Таким образом, он впадает в ошибку буржуазных экономистов, которые видят в этих экономических категориях вечные, а не исторические законы — законы, действительные лишь для определенной стадии исторического развития, для определенной стадии развития производительных сил. Вместо того, следовательно, чтобы рассматривать политико-экономические категории как абстракции действительных, преходящих исторических общественных отношений, г-н Прудон, мистически извращая вопрос, видит в действительных отношениях лишь воплощение этих абстракций. Сами эти абстракции являются формулами, дремавшими в лоне бога-отца с самого сотворения мира.
Здесь у нашего доброго г-на Прудона начинаются тяжелые умственные потуги. Если все эти экономические категории суть эманации божественного сердца, если они являются скрытой и вечной жизнью людей, то каким образом получается, во-первых, что существует развитие, и, во-вторых, что г-н Прудон не является консерватором? Эти явные противоречия он объясняет целой системой антагонизмов.
Чтобы осветить эту систему антагонизмов, возьмем пример.
Монополия хороша, потому что это — экономическая категория и, стало быть, эманация бога. Конкуренция хороша, потому что и она тоже экономическая категория. Но вот что нехорошо, так это действительность монополии и действительность конкуренции. Еще хуже, что монополия и конкуренция взаимно пожирают друг друга. Что же делать? Так как эти две вечные мысли бога противоречат друг другу, г-ну Прудону кажется очевидным, что в лоне бога имеется равным образом и синтез обеих мыслей, в котором зло монополии уравновешивается конкуренцией, и vice versa{601}. Борьба между обеими идеями будет иметь то последствие, что наружу выступит только их хорошая сторона. Надо вырвать у бога эту тайную мысль, а затем применить ее, и все будет прекрасно. Надо найти синтетическую формулу, скрытую во мраке безличного разума человечества. Г-н Прудон, ни минуты не колеблясь, выступает в качестве лица, открывающего эту тайну.
Но бросим на миг взгляд на действительную жизнь. В современной экономической жизни вы найдете не только конкуренцию и монополию, но также и их синтез, являющийся не формулой, а движением. Монополия рождает конкуренцию, конкуренция рождает монополию. И, однако, это уравнение, не устраняя трудностей современного положения, как это воображают буржуазные экономисты, создает в результате еще более трудное и еще более запутанное положение. Таким образом, изменяя основу, на которой покоятся современные экономические отношения, уничтожая современный способ производства, вы уничтожаете не только конкуренцию, монополию и их антагонизм, но также и их единство, их синтез — движение, в котором и происходит действительное уравновешивание конкуренции и монополии. Теперь я приведу Вам образец диалектики г-на Прудона.
Свобода и рабство образуют антагонизм. Мне нет нужды говорить ни о хороших, ни о дурных сторонах свободы. Что касается рабства, нечего говорить о его дурных сторонах. Единственно, что надо объяснить, — это хорошую сторону рабства. Речь идет не о косвенном рабстве, не о рабстве пролетария. Речь идет о прямом рабстве, о рабстве чернокожих в Суринаме, в Бразилии, в южных областях Северной Америки.
Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т. д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля — необходимое условие крупной машинной промышленности. До установления торговли неграми колонии давали Старому свету очень мало продуктов и не изменяли сколько-нибудь заметно лицо мира. Таким образом, рабство — это экономическая категория огромного значения. Без рабства Северная Америка — самая прогрессивная страна — превратилась бы в страну патриархальную. Сотрите только Северную Америку с карты мира, и вы получите анархию, полный упадок торговли и современной цивилизации. Но уничтожение рабства означало бы, что Америка стирается с карты мира. Таким образом, рабство, именно вследствие того, что оно является экономической категорией, встречается с сотворения мира у всех народов. Современные народы сумели лишь замаскировать рабство у самих себя и ввести его открыто в Новом свете. Что же предпримет добрейший г-н Прудон после этих размышлений о рабстве? Он будет искать синтез свободы и рабства, истинную золотую середину, иначе говоря — равновесие между рабством и свободой.
Г-н Прудон очень хорошо понял, что люди производят сукно, холст, шелковые ткани, и не велика заслуга понять так мало! Но чего г-н Прудон не понял, так это того, что люди сообразно своим производительным силам производят также общественные отношения, при которых они производят сукно и холст. Еще меньше понял г-н Прудон, что люди, производящие общественные отношения соответственно своему материальному производству, создают также и идеи и категории, то есть отвлеченные, идеальные выражения этих самых общественных отношений. Таким образом, категории так же мало являются вечными, как и те отношения, выражением которых они являются. Это — продукты исторические и преходящие. Для г-на Прудона же. совсем наоборот, первоначальной причиной являются абстракции, категории. По его мнению, это они, а не люди, творят историю. Абстракция, категория, взятая как таковая, то есть оторванная от людей и их материальной деятельности, является, конечно, бессмертной, неизменной, неподвижной. Она представляет собой лишь порождение чистого разума, что означает просто-напросто, что абстракция как таковая абстрактна. Восхитительная тавтология!
Таким образом, экономические отношения, рассматриваемые в форме категорий, являются для г-на Прудона вечными формулами, не имеющими ни происхождения, ни развития.
Другими словами: г-н Прудон не утверждает прямо, что буржуазная жизнь является для него вечной истиной. Он утверждает это косвенно, обожествляя категории, которые в форме идей выражают буржуазные отношения. Коль скоро продукты буржуазного общества представляются ему в форме категорий, идей, он принимает их за возникающие самопроизвольно, одаренные собственной жизнью вечные существа. Таким образом, он не выходит за пределы буржуазного горизонта. Так как он имеет дело с буржуазными идеями, считая их вечными истинами, он ищет синтез этих идей, их равновесие и не видит, что современный способ их уравновешивания есть единственно возможный.
В сущности он делает то, что делают все добрые буржуа. Все они говорят вам, что конкуренция, монополия и т. д. являются в принципе, то есть если их взять как отвлеченные понятия, единственными основами жизни, но что на практике они оставляют желать многого. Все они хотят конкуренции без пагубных последствий конкуренции. Все они хотят невозможного, то есть условий буржуазной жизни без необходимых последствий этих условий. Все они не понимают, что буржуазный способ производства есть историческая и преходящая форма, подобно тому как исторической и преходящей была форма феодальная. Эта ошибка происходит оттого, что для них человек-буржуа является единственной основой всякого общества, оттого, что они не представляют себе такого общественного строя, в котором человек перестал бы быть буржуа.
Г-н Прудон неизбежно является поэтому доктринером. Историческое движение, совершающее переворот в современном мире, сводится для него к задаче открыть правильное равновесие, синтез двух буржуазных мыслей. Таким образом, при помощи ухищрений этот ловкий малый открывает скрытую мысль бога, единство двух отдельных мыслей, которые только потому являются отдельными, что г-н Прудон их отделил от практической жизни, от современного производства, являющегося сочетанием тех реальностей, которые этими мыслями выражены. На место великого исторического движения, рождающегося из конфликта между уже приобретенными производительными силами людей и их общественными отношениями, которые не соответствуют больше этим производительным силам; на место страшных войн, которые готовятся между различными классами одной нации и между различными нациями; на место практической и революционной деятельности масс, которая одна будет в силах разрешить эти коллизии, — на место этого обширного, продолжительного и сложного движения г-н Прудон ставит примитивное движение [mouvement cacadauphin], происходящее в его голове. Итак, историю делают ученые, люди, способные похитить у бога его сокровенную мысль. А простой народ должен лишь применять на практике их откровения. |
Вы теперь понимаете, почему г-н Прудон является отъявленным врагом всякого политического движения. Разрешение современных проблем заключается для него не в общественном действии, а в диалектических круговоротах, совершающихся в его голове. Так как для него категории являются движущими силами, то незачем изменять практическую жизнь для того, чтобы изменить категории. Совсем наоборот. Надо изменить категории, и последствием этого явится изменение существующего общества.
Желая примирить противоречия, г-н Прудон совершенно обходит вопрос: а не надо ли ниспровергнуть самую основу этих противоречий? Он во всем походит на политического доктринера, который желает сохранить и короля, и палату депутатов, и палату пэров, в качестве составных частей общественной жизни, как вечные категории. Он лишь ищет новую формулу для того, чтобы уравновесить эти силы, равновесие которых как раз и состоит в современном движении, где одна из этих сил является то победительницей, то рабыней другой. Так, в XVIII веке множество посредственных голов старалось найти истинную формулу, чтобы уравновесить общественные сословия, дворянство, короля, парламенты и т. д., а на другой день не оказалось ни короля, ни парламентов, ни дворянства. Истинным способом уравновесить этот антагонизм было ниспровержение всех общественных отношений, служивших основой этим феодальным установлениям и основой антагонизма этих феодальных установлений.
Так как г-н Прудон по одну сторону ставит вечные идеи, категории чистого разума, а по другую сторону — людей и их практическую жизнь, являющуюся, по его мнению, применением этих категорий, то вы встретите у него с самого начала дуализм между жизнью и идеями, между душой и телом — дуализм, повторяющийся в различных формах. Вы теперь видите, что этот антагонизм — это только лишь неспособность г-на Прудона понять происхождение и обыденную историю категорий, которые он обожествляет.
Мое письмо слишком затянулось, и я не смогу уже остановиться на смехотворных выпадах г-на Прудона против коммунизма. Пока Вы согласитесь со мной, что человек, не понявший современного состояния общества, еще менее способен понять то движение, которое стремится разрушить это общество, и литературные выражения этого революционного движения.
Единственный пункт, в котором я вполне согласен с г-ном Прудоном, — это его отвращение к социалистической сентиментальности. До него я вызвал против себя много вражды своими насмешками над социализмом бараньим, сентиментальным, утопическим. Но разве сам г-н Прудон не создает себе странных иллюзий, противопоставляя свою сентиментальность мелкого буржуа, — я имею в виду его декламации о семье, о супружеской любви и все его банальности, — социалистической сентиментальности, которая у Фурье, например, гораздо более глубока, чем претенциозные пошлости нашего доброго Прудона? Он сам настолько хорошо чувствует всю ничтожность своих доводов, свою полную неспособность говорить обо всех этих вещах, что вдруг, не помня себя, приходит в ярость, в irae hominis probi{602}, начинает вопить, беснуется, ругается, обличает, обвиняет, проклинает, бьет себя в грудь и бахвалится перед богом и людьми, что он чист от социалистических мерзостей! Он не подвергает критике социалистическую сентиментальность или то, что он считает сентиментальностью. Он, как святой, как папа, предает анафеме бедных грешников и славословит мелкую буржуазию и жалкие любовные и патриархальные иллюзии домашнего очага. И это не случайно. Г-н Прудон — с головы до ног философ, экономист мелкой буржуазии. Мелкий буржуа в развитом обществе, в силу самого своего положения, с одной стороны, делается социалистом, а с другой— экономистом, то есть он ослеплен великолепием крупной буржуазии и сочувствует страданиям народа. Он в одно и то же время и буржуа и народ. В глубине души он гордится тем, что он беспристрастен, что он нашел истинное равновесие, которое имеет претензию отличаться от золотой середины. Такой мелкий буржуа обожествляет противоречие, потому что противоречие есть основа его существа. Он сам — не что иное как воплощенное общественное противоречие. Он должен оправдать в теории то, чем он является на практике, и г-ну Прудону принадлежит заслуга быть научным выразителем французской мелкой буржуазии; это — действительная заслуга, потому что мелкая буржуазия явится составной частью всех грядущих социальных революций.
Я хотел бы иметь возможность послать Вам вместе с этим письмом мою книгу о политической экономии[429], но до сих пор мне не удалось издать ни этой работы, ни критики германских философов и социалистов{603}, о которой я Вам рассказывал в Брюсселе. Вы не можете себе представить, какие затруднения такое издание встречает в Германии, во-первых, со стороны полиции, во-вторых, со стороны издателей, которые сами являются заинтересованными представителями всех тех направлений, на которые я нападаю. А что касается нашей собственной партии, то она не только бедна, но, кроме того, значительная часть членов немецкой коммунистической партии сердиты на меня за то, что я выступаю против их утопий и декламаций.
Преданный Вам Карл Маркс
Р. S. Вы, пожалуй, спросите меня, почему я Вам пишу на плохом французском языке, а не на хорошем немецком. Это потому, что речь идет о французском авторе.
Вы меня очень обяжете, если не слишком задержите свой ответ, — я хочу знать, поняли ли Вы меня под этой оболочкой варварского французского языка.
Впервые опубликовано на языке оригинала в книге: «М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке». Т. III, СПБ. 1912
Печатается по тексту книги
Перевод с французского
1847 год
32
МАРКС — РОЛАНДУ ДАНИЕЛЬСУ
В КЁЛЬН
[Брюссель], 7 марта [1847 г.]
Дорогой Даниельс!
Возможно, что ты или кто-либо другой из вас, кёльнцев, получит письмо от Гесса относительно коммунистических дел. Убедительно прошу тебя, чтобы никто из вас не отвечал, пока я не пришлю вам через В{604}. документы и письма. Во всяком случае, я снова настаиваю на том, чтобы ты приехал сюда. Мне надо сообщить тебе важные вещи, о которых нельзя писать по почте. Если ты не можешь приехать, то пусть приедет на несколько дней Г. Бюргерс. Ты или твой заместитель остановитесь у меня…{605}
Итак, нужно, чтобы ты или Г. Б[юргерс] возможно скорее приехали в Мехелен.
Передай прилагаемое письмо Цулауфу в Эльберфельде, Грюнштрассе.
Приезжай не в Брюссель, а в Мехелен, и предупреди за день, когда приедешь ты или Бюргерс.
Ты можешь на несколько дней пренебречь своими житейскими делами{606}.
Твой Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то- XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
33
МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ
В ПАРИЖ
Брюссель, 27 июля [1847 г.] Faubourg d'Ixelles, rue d'Orleans, 42
Дорогой Гервег!
Сюда только что приехал из Парижа Энгельс, чтобы провести здесь несколько недель. Он передает следующий анекдот, по поводу которого я прошу тебя дать мне немедленно объяснение.
Бернайс рассказывает Эвербеку: ко мне заходил Гервег и заявил, будто Маркс принял его так дружески, что, очевидно, ему нужно было что-то от него. Бернайс разрешил также Э[вербеку] передавать дальше эту остроту.
Я бы, конечно, не стал браться за перо из-за этой сплетни, если бы она не получила известное распространение среди моих знакомых в Париже.
Поэтому я прошу тебя дать мне немедленно категорический ответ — правда это или неправда.
Твой Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
34
МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ[430]
В ПАРИЖ
Брюссель, 8 августа [1847 г.]
Дорогой Гервег!
Спешу известить тебя о получении твоего письма. Я узнал из него только то, что мне было уже раньше известно, — что все это жалкая сплетня. Мне нужно было получить от тебя эти несколько строк для того, чтобы показать Энгельсу черным по белому, что представляет собой парижская болтовня немецких мелких буржуа. Уверяю тебя, что со времени моего отъезда из Парижа и несмотря на все принятые мною меры предосторожности, направленные к тому, чтобы стать неуловимым и недоступным, эти старые бабы не переставали преследовать меня подобным вздором. От таких дураков можно отделаться только крайней грубостью.
Я сожалею лишь, что надоедаю тебе в твоем уединении подобным вздором. — Для этих старых баб характерно то, что они стремятся замазать и подсластить всякую действительную партийную борьбу, а старую немецкую привычку сплетничать и подстрекательство выдают за революционную деятельность, Жалкие людишки!
Здесь, в Брюсселе, у нас нет, по крайней мере, этой мрази. —
Здешнее прусское посольство внимательно следило и наблюдало за Борнштедтом, стараясь уличить его в каком-нибудь проступке. Наконец, это ему удалось. Посольство послало на него донос и навязало ему три процесса: 1) фискальный процесс за нарушение закона о штемпельном сборе, 2) политический процесс — за то, что он заявил в своей газете{607}, что Луи-Филиппа следует убить, 3) процесс о клевете, возбужденный одним бельгийским аристократом, г-ном Ози, которого Б[орнштедт] обвинил, и справедливо, в хлебных спекуляциях.
Все эти три процесса не имеют под собой никаких оснований, и их несомненным исходом будет то, что прусское посольство, и без того мало уважаемое, станет посмешищем. Какое ему дело до Луи-Филиппа, Ози и бельгийского закона о штемпельном сборе?
Сам следователь заявил, что все эти процессы затеяны pour le roi de Prusse{608}. Но, с другой стороны, «Brusseler-Zeitung», — которая, несмотря на свои многочисленные недостатки, все же имеет некоторые заслуги и как раз теперь, когда Б[орнштедт] изъявил готовность во всех отношениях идти нам навстречу, могла бы стать еще лучше, — грозит внезапный денежный крах. Как вели себя благородные тевтоны в этой истории? Издатели обманывали Б[орнштедта], так как он не может преследовать их в судебном порядке. Оппозиция всех оттенков, вместо того чтобы оказать хотя бы малейшую литературную или денежную помощь, сочла более удобным заявить, что препятствием для них является имя Борнштедта. Эти люди всегда ведь найдут предлог, чтобы ничего не делать! То им не нравится сам человек, то его жена, то тенденция, то стиль, то формат, то распространение связано с некоторой опасностью и т. д. и т. п. Эти господа ждут, чтобы жареные голуби сами летели им в рот. Когда есть только одна выходящая без цензуры оппозиционная газета, которой правительство чинит большие препятствия и редактор которой, по самой сути своего предприятия, расположен ко всему прогрессивному, — разве не следовало бы прежде всего использовать этот случай и постараться улучшить газету, если ее находят недостаточно хорошей! Но нет, наши немцы всегда имеют наготове тысячу мудрых изречений для объяснения того, почему они должны оставить эту возможность неиспользованной. Любая возможность что-либо сделать только приводит их в смущение.
С моими рукописями дело обстоит приблизительно так же, как с «Brusseler-Zeitung», а эти ослы изо дня в день продолжают писать мне, спрашивая, почему я ничего не печатаю, и даже упрекают меня в том, что я предпочитаю писать по-французски, чем ничего не писать. Еще долго придется расплачиваться за то, что родился тевтоном.
Прощай. Сердечный привет твоей жене и тебе от нас с женой.
В Париже ты еще получишь список опечаток, приложенный к моей французской мазне{609}. Без этого списка некоторые места непонятны.
Как только у тебя будет свободное время и не окажется лучшего занятия, напиши твоему
Марксу
Впервые опубликовано в книге: «Briefe von und an Georg Herwegh». 1896
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
35
МАРКС — МОЗЕСУ ГЕССУ
В БРЮССЕЛЕ
[Брюссель], 2 сентября [1847 г.]
Дорогой Гесс!
Загляни сегодня в Гран-Салон на Шоссе д'Этербек, именуемый также Пале-Рояль.
Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
36
ЭНГЕЛЬС — ЛЮСЬЕНУ ЖОТРАНУ{610}
В БРЮССЕЛЕ
[Брюссель, 30 сентября 1847 г.]
Милостивый государь!
Так как я вынужден уехать из Брюсселя на несколько месяцев, я не смогу выполнять те обязанности, которые возложило на меня собрание 27 сентября[431].
Поэтому я прошу Вас привлечь кого-нибудь из немецких демократов, проживающих в Брюсселе, к участию в работе комитета, которому поручено организовать международное демократическое общество.
Я позволю себе предложить Вам того из немецких демократов Брюсселя, на кого собрание, если бы он мог на нем присутствовать, возложило бы те обязанности, которые ввиду его отсутствия оно доверило мне. Я говорю о г-не Марксе, который, по моему глубокому убеждению, имеет наибольшее право представлять в комитете немецкую демократию. Таким образом, не г-н Маркс заменит меня, а наоборот, я на собрании заменял г-на Маркса.
Примите уверения в моем глубоком уважении.
Остаюсь преданный Вам Фридрих Энгельс Г-н Маркс, который во время собрания не был в Брюсселе, живет 42, rue d'Orleans, Faubourg Namur.
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I. Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с французского
37
МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ
В ПАРИЖ
Брюссель, 26 октября [1847 г.] Rue d'Orleans, 42, Faubourg Namur
Дорогой Гервег!
Я хотел дать Энгельсу письмо для тебя, но в день его отъезда скопилось так много дел, что мы упустили из виду и забыли об этом.
Далее, графиня Гацфельдт просила меня написать тебе несколько рекомендательных слов о ней. Я думаю, что теперь ты уже успел с ней познакомиться. В единоборстве со своим мужем эта женщина обнаружила большую энергию, необычную для немки.
Здесь, в Брюсселе мы основали два открытых демократических общества:
1) Общество немецких рабочих[432], которое уже насчитывает около 100 членов. В этом обществе ведутся дискуссии совсем на парламентский манер, а наряду с этим устраиваются и общие развлечения — пение, декламация, театральные представления и т. д.;
2) менее многочисленное космополитически-демократическое общество, в котором принимают участие бельгийцы, французы, поляки, швейцарцы и немцы[433].
Если ты когда-нибудь снова приедешь сюда, то увидишь, что в маленькой Бельгии даже для непосредственной пропаганды можно больше сделать, чем в великой Франции. К тому же я считаю, что общественная деятельность, какой бы скромный характер она ни носила, оказывает на каждого необычайно освежающее действие.
Так как у кормила правления стоит теперь либеральное министерство, то вполне возможно, что нас ожидают полицейские подвохи, ибо либералы остаются верны себе. Но мы с ними справимся. Здесь не то, что в Париже, где иностранцы изолированно противостоят правительству.
Так как при теперешних обстоятельствах в Германии совершенно невозможно использовать существующие издательства, то, по уговору с немцами, живущими в Германии, я решил основать ежемесячный журнал на паях. В Рейнской провинции и Бадене мы уже распространили некоторое количество акций. Мы приступим к делу, как только наберется достаточно денег для издания журнала в течение трех месяцев.
Если бы нам удалось собрать достаточно средств, можно было бы устроить здесь собственную типографию, использовав ее также и для печатания отдельных самостоятельных работ.
От тебя я хотел бы сейчас узнать следующее:
1) Не подпишешься ли и ты на несколько акций (каждая акция по 25 талеров).
2) Желаешь ли ты сотрудничать, а стало быть, и фигурировать в качестве сотрудника на титульном листе.
Так как ты и без того давно уже должен был написать мне, то я очень прошу тебя преодолеть на этот раз свое нерасположение к писанию писем и ответить мне поскорее. Кроме того, я попросил бы тебя узнать у Бакунина, каким путем, по какому адресу и каким образом я могу переправить письмо Толстому?
Моя жена просит передать сердечный привет тебе и твоей жене.
Приключение с прусским посольством в Париже поистине свидетельствует о росте бессильной ярости нашего «отца народа». Прощай.
Твой Маркс{611}
Впервые опубликовано в книге: «Briefe von und an Georg Herwegh». 1896
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
38
МАРКС — ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВИЧУ АННЕНКОВУ
В ПАРИЖ
Лондон, 9 декабря [1847 г.]
Дорогой Анненков!
Партийные соображения, о которых я не могу здесь писать подробно, побудили меня поехать в Лондон[434]. Я использовал это путешествие также для того, чтобы установить связь между брюссельской Демократической ассоциацией и английскими чартистами и обратиться к этим последним с речью на публичном митинге[435]. Вы уже, возможно, читали отдельные сообщения по этому поводу в английских и французских газетах.
Но, предприняв это путешествие, — а я вынужден остаться здесь еще на несколько дней, — я оставил свою семью в чрезвычайно тяжелом и совершенно безнадежном положении. Дело не только в том, что моя жена и дети больны. Мое материальное положение в данный момент является настолько критическим, что мою жену буквально осаждают кредиторы, и она испытывает отчаянные денежные затруднения.
Как дело дошло до такого кризиса, — объяснить легко. Мои немецкие рукописи{612} в целом не печатаются, а то, что публикуется из них, я отдаю даром, чтобы только выпустить их в свет. Моя брошюра против Прудона{613} разошлась очень хорошо. Но я получу часть денег за нее только лишь к пасхе.
Одного того, что получает моя жена, недостаточно, а со своей матерью я уже довольно давно веду переговоры о том, чтобы получить хотя бы часть моего состояния. Теперь как будто появились шансы на это. Но в данный момент это мне ничего не дает.
При таком положении, о котором я без стеснения, откровенно рассказываю Вам, Вы поистине спасли бы меня от величайших неприятностей, если бы смогли переслать моей жене 100–200 франков. Уплатить этот долг я, конечно, смогу только после того, как мне удастся урегулировать свои денежные отношения с моими родными.
Если Вы можете исполнить мою просьбу, то я прошу Вас послать деньги по моему старому адресу: г-ну Карлу Марксу, Брюссель, Faubourg Namur, rue d'Orleans, 42. Однако моя жена не должна догадаться по содержанию письма о том, что я писал Вам из Лондона. Позднее я объясню Вам причину.
Я надеюсь, что в следующий раз смогу написать Вам о чем-нибудь более приятном.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в журнале «Летописи марксизма», кн. 6, 1928 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
32 МАРКС — РОЛАНДУ ДАНИЕЛЬСУ В КЁЛЬН
[Брюссель], 7 марта [1847 г.]
Дорогой Даниельс!
Возможно, что ты или кто-либо другой из вас, кёльнцев, получит письмо от Гесса относительно коммунистических дел. Убедительно прошу тебя, чтобы никто из вас не отвечал, пока я не пришлю вам через В{604}. документы и письма. Во всяком случае, я снова настаиваю на том, чтобы ты приехал сюда. Мне надо сообщить тебе важные вещи, о которых нельзя писать по почте. Если ты не можешь приехать, то пусть приедет на несколько дней Г. Бюргерс. Ты или твой заместитель остановитесь у меня…{605}
Итак, нужно, чтобы ты или Г. Б[юргерс] возможно скорее приехали в Мехелен.
Передай прилагаемое письмо Цулауфу в Эльберфельде, Грюнштрассе.
Приезжай не в Брюссель, а в Мехелен, и предупреди за день, когда приедешь ты или Бюргерс.
Ты можешь на несколько дней пренебречь своими житейскими делами{606}.
Твой Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то- XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
33 МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ В ПАРИЖ
Брюссель, 27 июля [1847 г.] Faubourg d'Ixelles, rue d'Orleans, 42
Дорогой Гервег!
Сюда только что приехал из Парижа Энгельс, чтобы провести здесь несколько недель. Он передает следующий анекдот, по поводу которого я прошу тебя дать мне немедленно объяснение.
Бернайс рассказывает Эвербеку: ко мне заходил Гервег и заявил, будто Маркс принял его так дружески, что, очевидно, ему нужно было что-то от него. Бернайс разрешил также Э[вербеку] передавать дальше эту остроту.
Я бы, конечно, не стал браться за перо из-за этой сплетни, если бы она не получила известное распространение среди моих знакомых в Париже.
Поэтому я прошу тебя дать мне немедленно категорический ответ — правда это или неправда.
Твой Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
34 МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ[430] В ПАРИЖ
Брюссель, 8 августа [1847 г.]
Дорогой Гервег!
Спешу известить тебя о получении твоего письма. Я узнал из него только то, что мне было уже раньше известно, — что все это жалкая сплетня. Мне нужно было получить от тебя эти несколько строк для того, чтобы показать Энгельсу черным по белому, что представляет собой парижская болтовня немецких мелких буржуа. Уверяю тебя, что со времени моего отъезда из Парижа и несмотря на все принятые мною меры предосторожности, направленные к тому, чтобы стать неуловимым и недоступным, эти старые бабы не переставали преследовать меня подобным вздором. От таких дураков можно отделаться только крайней грубостью.
Я сожалею лишь, что надоедаю тебе в твоем уединении подобным вздором. — Для этих старых баб характерно то, что они стремятся замазать и подсластить всякую действительную партийную борьбу, а старую немецкую привычку сплетничать и подстрекательство выдают за революционную деятельность, Жалкие людишки!
Здесь, в Брюсселе, у нас нет, по крайней мере, этой мрази. —
Здешнее прусское посольство внимательно следило и наблюдало за Борнштедтом, стараясь уличить его в каком-нибудь проступке. Наконец, это ему удалось. Посольство послало на него донос и навязало ему три процесса: 1) фискальный процесс за нарушение закона о штемпельном сборе, 2) политический процесс — за то, что он заявил в своей газете{607}, что Луи-Филиппа следует убить, 3) процесс о клевете, возбужденный одним бельгийским аристократом, г-ном Ози, которого Б[орнштедт] обвинил, и справедливо, в хлебных спекуляциях.
Все эти три процесса не имеют под собой никаких оснований, и их несомненным исходом будет то, что прусское посольство, и без того мало уважаемое, станет посмешищем. Какое ему дело до Луи-Филиппа, Ози и бельгийского закона о штемпельном сборе?
Сам следователь заявил, что все эти процессы затеяны pour le roi de Prusse{608}. Но, с другой стороны, «Brusseler-Zeitung», — которая, несмотря на свои многочисленные недостатки, все же имеет некоторые заслуги и как раз теперь, когда Б[орнштедт] изъявил готовность во всех отношениях идти нам навстречу, могла бы стать еще лучше, — грозит внезапный денежный крах. Как вели себя благородные тевтоны в этой истории? Издатели обманывали Б[орнштедта], так как он не может преследовать их в судебном порядке. Оппозиция всех оттенков, вместо того чтобы оказать хотя бы малейшую литературную или денежную помощь, сочла более удобным заявить, что препятствием для них является имя Борнштедта. Эти люди всегда ведь найдут предлог, чтобы ничего не делать! То им не нравится сам человек, то его жена, то тенденция, то стиль, то формат, то распространение связано с некоторой опасностью и т. д. и т. п. Эти господа ждут, чтобы жареные голуби сами летели им в рот. Когда есть только одна выходящая без цензуры оппозиционная газета, которой правительство чинит большие препятствия и редактор которой, по самой сути своего предприятия, расположен ко всему прогрессивному, — разве не следовало бы прежде всего использовать этот случай и постараться улучшить газету, если ее находят недостаточно хорошей! Но нет, наши немцы всегда имеют наготове тысячу мудрых изречений для объяснения того, почему они должны оставить эту возможность неиспользованной. Любая возможность что-либо сделать только приводит их в смущение.
С моими рукописями дело обстоит приблизительно так же, как с «Brusseler-Zeitung», а эти ослы изо дня в день продолжают писать мне, спрашивая, почему я ничего не печатаю, и даже упрекают меня в том, что я предпочитаю писать по-французски, чем ничего не писать. Еще долго придется расплачиваться за то, что родился тевтоном.
Прощай. Сердечный привет твоей жене и тебе от нас с женой.
В Париже ты еще получишь список опечаток, приложенный к моей французской мазне{609}. Без этого списка некоторые места непонятны.
Как только у тебя будет свободное время и не окажется лучшего занятия, напиши твоему
Марксу
Впервые опубликовано в книге: «Briefe von und an Georg Herwegh». 1896
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
35 МАРКС — МОЗЕСУ ГЕССУ В БРЮССЕЛЕ
[Брюссель], 2 сентября [1847 г.]
Дорогой Гесс!
Загляни сегодня в Гран-Салон на Шоссе д'Этербек, именуемый также Пале-Рояль.
Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
36 ЭНГЕЛЬС — ЛЮСЬЕНУ ЖОТРАНУ{610} В БРЮССЕЛЕ
[Брюссель, 30 сентября 1847 г.]
Милостивый государь!
Так как я вынужден уехать из Брюсселя на несколько месяцев, я не смогу выполнять те обязанности, которые возложило на меня собрание 27 сентября[431].
Поэтому я прошу Вас привлечь кого-нибудь из немецких демократов, проживающих в Брюсселе, к участию в работе комитета, которому поручено организовать международное демократическое общество.
Я позволю себе предложить Вам того из немецких демократов Брюсселя, на кого собрание, если бы он мог на нем присутствовать, возложило бы те обязанности, которые ввиду его отсутствия оно доверило мне. Я говорю о г-не Марксе, который, по моему глубокому убеждению, имеет наибольшее право представлять в комитете немецкую демократию. Таким образом, не г-н Маркс заменит меня, а наоборот, я на собрании заменял г-на Маркса.
Примите уверения в моем глубоком уважении.
Остаюсь преданный Вам Фридрих Энгельс Г-н Маркс, который во время собрания не был в Брюсселе, живет 42, rue d'Orleans, Faubourg Namur.
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I. Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с французского
37 МАРКС — ГЕОРГУ ГЕРВЕГУ В ПАРИЖ
Брюссель, 26 октября [1847 г.] Rue d'Orleans, 42, Faubourg Namur
Дорогой Гервег!
Я хотел дать Энгельсу письмо для тебя, но в день его отъезда скопилось так много дел, что мы упустили из виду и забыли об этом.
Далее, графиня Гацфельдт просила меня написать тебе несколько рекомендательных слов о ней. Я думаю, что теперь ты уже успел с ней познакомиться. В единоборстве со своим мужем эта женщина обнаружила большую энергию, необычную для немки.
Здесь, в Брюсселе мы основали два открытых демократических общества:
1) Общество немецких рабочих[432], которое уже насчитывает около 100 членов. В этом обществе ведутся дискуссии совсем на парламентский манер, а наряду с этим устраиваются и общие развлечения — пение, декламация, театральные представления и т. д.;
2) менее многочисленное космополитически-демократическое общество, в котором принимают участие бельгийцы, французы, поляки, швейцарцы и немцы[433].
Если ты когда-нибудь снова приедешь сюда, то увидишь, что в маленькой Бельгии даже для непосредственной пропаганды можно больше сделать, чем в великой Франции. К тому же я считаю, что общественная деятельность, какой бы скромный характер она ни носила, оказывает на каждого необычайно освежающее действие.
Так как у кормила правления стоит теперь либеральное министерство, то вполне возможно, что нас ожидают полицейские подвохи, ибо либералы остаются верны себе. Но мы с ними справимся. Здесь не то, что в Париже, где иностранцы изолированно противостоят правительству.
Так как при теперешних обстоятельствах в Германии совершенно невозможно использовать существующие издательства, то, по уговору с немцами, живущими в Германии, я решил основать ежемесячный журнал на паях. В Рейнской провинции и Бадене мы уже распространили некоторое количество акций. Мы приступим к делу, как только наберется достаточно денег для издания журнала в течение трех месяцев.
Если бы нам удалось собрать достаточно средств, можно было бы устроить здесь собственную типографию, использовав ее также и для печатания отдельных самостоятельных работ.
От тебя я хотел бы сейчас узнать следующее:
1) Не подпишешься ли и ты на несколько акций (каждая акция по 25 талеров).
2) Желаешь ли ты сотрудничать, а стало быть, и фигурировать в качестве сотрудника на титульном листе.
Так как ты и без того давно уже должен был написать мне, то я очень прошу тебя преодолеть на этот раз свое нерасположение к писанию писем и ответить мне поскорее. Кроме того, я попросил бы тебя узнать у Бакунина, каким путем, по какому адресу и каким образом я могу переправить письмо Толстому?
Моя жена просит передать сердечный привет тебе и твоей жене.
Приключение с прусским посольством в Париже поистине свидетельствует о росте бессильной ярости нашего «отца народа». Прощай.
Твой Маркс{611}
Впервые опубликовано в книге: «Briefe von und an Georg Herwegh». 1896
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
38 МАРКС — ПАВЛУ ВАСИЛЬЕВИЧУ АННЕНКОВУ В ПАРИЖ
Лондон, 9 декабря [1847 г.]
Дорогой Анненков!
Партийные соображения, о которых я не могу здесь писать подробно, побудили меня поехать в Лондон[434]. Я использовал это путешествие также для того, чтобы установить связь между брюссельской Демократической ассоциацией и английскими чартистами и обратиться к этим последним с речью на публичном митинге[435]. Вы уже, возможно, читали отдельные сообщения по этому поводу в английских и французских газетах.
Но, предприняв это путешествие, — а я вынужден остаться здесь еще на несколько дней, — я оставил свою семью в чрезвычайно тяжелом и совершенно безнадежном положении. Дело не только в том, что моя жена и дети больны. Мое материальное положение в данный момент является настолько критическим, что мою жену буквально осаждают кредиторы, и она испытывает отчаянные денежные затруднения.
Как дело дошло до такого кризиса, — объяснить легко. Мои немецкие рукописи{612} в целом не печатаются, а то, что публикуется из них, я отдаю даром, чтобы только выпустить их в свет. Моя брошюра против Прудона{613} разошлась очень хорошо. Но я получу часть денег за нее только лишь к пасхе.
Одного того, что получает моя жена, недостаточно, а со своей матерью я уже довольно давно веду переговоры о том, чтобы получить хотя бы часть моего состояния. Теперь как будто появились шансы на это. Но в данный момент это мне ничего не дает.
При таком положении, о котором я без стеснения, откровенно рассказываю Вам, Вы поистине спасли бы меня от величайших неприятностей, если бы смогли переслать моей жене 100–200 франков. Уплатить этот долг я, конечно, смогу только после того, как мне удастся урегулировать свои денежные отношения с моими родными.
Если Вы можете исполнить мою просьбу, то я прошу Вас послать деньги по моему старому адресу: г-ну Карлу Марксу, Брюссель, Faubourg Namur, rue d'Orleans, 42. Однако моя жена не должна догадаться по содержанию письма о том, что я писал Вам из Лондона. Позднее я объясню Вам причину.
Я надеюсь, что в следующий раз смогу написать Вам о чем-нибудь более приятном.
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в журнале «Летописи марксизма», кн. 6, 1928 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1848 год
39
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В ЛОНДОН
Париж, 26 марта 1848 г.
Дорогой Эмиль!
После славной февральской революции и после так и не начавшейся бельгийской мартовской революции я на прошлой неделе снова приехал сюда. Я написал матери относительно денег, для того чтобы через несколько дней вернуться отсюда в Германию, где мы собираемся снова издавать «Rheinische Zeitung»{614}. Мать очень торопит меня скорее вернуться в Германию, отчасти из-за того, что, по ее мнению, здесь снова дело дойдет до перестрелки и мне при этом тоже может достаться, а отчасти потому, что она вообще хочет, чтобы я вернулся. Но при этом она пишет мне:
«Как мне прислать тебе денег, я, право, не знаю, потому что Фульд несколько дней тому назад известил отца, что он больше не производит операций, и несколько вполне солидных векселей, посланных ему отцом, были возвращены и опротестованы. Итак, напиши мне, как переслать тебе деньги».
Проще всего было бы, если бы ты прислал мне банкнотами 20 фунтов, которые ценятся здесь очень высоко, а мой старик{615} немедленно возместил бы их тебе. Тогда я быстро смогу получить деньги и уехать. В противном случае мне придется просидеть здесь еще с неделю, пока я не получу денег из Бармена или из Энгельскирхена. Итак, я сегодня же напишу в Бармен, чтобы тебе возместили 20 ф. ст., и прошу тебя устроить дело так, как я только что сказал, ибо векселя уже ничего не стоят.
Банкноты ты можешь разрезать пополам и одну половину их послать в тот же день по моему адресу — 19-ter, rue de la Victoire, Париж, а другую на следующий день на имя мадемуазель Фелисите Андре, та же улица и тот же номер. Это — во избежание воровства на почте.
Дела идут здесь очень хорошо: буржуа, разбитые 24 февраля и 17 марта, снова подымают голову и страшно ругают республику. Но это приведет только к тому, что вскоре над ними разразится уже совсем иного рода гроза, чем до сих пор. Если эти господа будут продолжать вести себя так нагло, то в скором времени народ повесит кое-кого из них. У них есть сторонники во временном правительстве, в частности за них стоит пустомеля Ламартин, которого тоже скоро схватят за горло. Здешние рабочие — 200–300 тысяч человек — не признают никого, кроме Ледрю-Роллена, и они правы. Он решительнее и радикальнее всех. Флокон тоже очень хорош. Я был несколько раз у него и сейчас опять к нему иду. Это честнейший малый.
С великим крестовым походом для завоевания германской республики, который здесь подготовляется[436], мы не имеем ничего общего.
Передай мой сердечный привет Марии{616} и малышам и отвечай немедленно. Тороплюсь.
Твой Фридрих
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т, XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
40
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В ЛОНДОН
Париж, 28 марта 1848 г.
Дорогой Эмиль!
Сегодня я получил первые четыре половинки четырех пятифунтовых банкнот и прошу немедленно прислать вторые половинки, так как я должен уехать как можно скорее. Очень благодарен тебе за твою готовность быстро помочь мне в нужде. Твоя подписка на «Rheinische Zeitung»{617} зарегистрирована.
Что касается здешних партий, то здесь имеются, собственно, три крупные партии, не считая мелких партий (легитимистов и бонапартистов, которые занимаются только интригами и являются простыми сектами, не имеющими влияния в народе; часть из них богата, но они никоим образом не могут надеяться на победу). Три эти партии — это, во-первых, побежденные 24 февраля, то есть крупные буржуа, биржевые спекулянты, банкиры, фабриканты и крупные купцы, прежние консерваторы и либералы. Во-вторых, мелкие буржуа, среднее сословие, основная масса национальной гвардии, перешедшая 23 и 24 февраля на сторону народа, «благоразумные радикалы», идущие за Ламартином и газетой «National». В-третьих, народ, парижские рабочие, которые держат теперь в своих руках Париж с помощью вооруженной силы.
Крупные буржуа и рабочие прямо противостоят друг другу. Мелкие буржуа играют посредническую, но очень жалкую роль. Однако во временном правительстве они имеют большинство (Ламартин, Марраст, Дюпон де л'Эр, Мари, Гарнье-Пажес и до некоторой степени Кремьё). Они, а вместе с ними и временное правительство, сильно колеблются. Чем спокойнее обстановка, тем больше правительство и мелкобуржуазная партия склоняются на сторону крупной буржуазии. Чем тревожнее обстановка, тем больше они стараются снова сблизиться с рабочими. Недавно, например, когда буржуа опять настолько обнаглели, что даже затеяли шествие к ратуше отряда национальной гвардии в 8000 человек с протестом против декрета временного правительства, а именно против энергичных мероприятий Ледрю-Роллена, им действительно удалось запугать большинство правительства, и в особенности бесхарактерного Ламартина, так что он публично отмежевался от Ледрю. Но на следующий день, 17 марта, 200000 рабочих отправились к ратуше, выразили Ледрю-Роллену свое безусловное доверие и принудили Ламартина и большинство правительства взять свое решение обратно. Таким образом, в данный момент перевес снова на стороне приверженцев «Reforme» (Ледрю-Роллен, Флокон, Л. Блан, Альбер, Араго). Из всех членов правительства они больше, чем кто-либо другой, представляют интересы рабочих и являются коммунистами, сами того не подозревая. К сожалению, маленький Луи Блан очень компрометирует себя своим тщеславием и своими сумасбродными планами. Он скоро здорово оскандалится. Зато Ледрю-Роллен ведет себя очень хорошо.
Хуже всего то, что правительство, с одной стороны, вынуждено давать рабочим обещания, а с другой — не может сдержать ни одного из них, так как оно не имеет мужества обеспечить себе необходимые для этого денежные средства с помощью революционных мероприятий, направленных против буржуазии: высоких прогрессивных налогов, налогов на наследство, конфискации собственности всех эмигрантов, запрещения вывоза денег, учреждения государственного банка и т. д. Людям из «Reforme» предоставляют давать обещания, а затем, путем нелепейших консервативных решений, их ставят в такое положение, когда они оказываются не в состоянии выполнить обещанное.
В Национальном собрании прибавился только один новый элемент: крестьяне, составляющие 5/7 французской нации и стоящие за мелкобуржуазную партию, за «National». Очень вероятно, что эта партия победит, что сторонники «Reforme» падут, и тогда снова произойдет революция. Возможно также, что депутаты, очутившись в Париже, увидят, как обстоят здесь дела, и поймут, что у власти долгое время могут удержаться только сторонники «Reforme». Но это мало вероятно.
Отсрочка выборов на две недели также является победой парижских рабочих над буржуазной партией.
Сторонники «National» — Марраст и компания — очень плохо зарекомендовали себя и в других отношениях. Они живут на широкую ногу и раздобывают для своих друзей дворцы и теплые местечки. Сторонники «Reforme» совсем другие люди. Я раза два был у старика Флокона. Этот человек по-прежнему живет в скверной квартире на пятом этаже, курит обыкновенный дешевый табак из старой глиняной трубки и только купил себе новый халат. Его образ жизни остался таким же республиканским, как и в то время, когда он еще был редактором «Reforme»; он по-прежнему радушен, сердечен и искренен. Это один из самых честных людей, каких я только знаю.
Недавно я обедал в Тюильри, в комнатах принца Жуанвиля со стариком Энбером, который был эмигрантом в Брюсселе, а сейчас — комендант Тюильри. В покоях Луи-Филиппа лежат теперь на коврах раненые и покуривают короткие трубочки. В тронном зале портреты Сульта и Бюжо сорваны со стен и разодраны, а портрет Груши изрезан на куски.
Сейчас мимо нас проходит похоронная процессия, провожающая под звуки «Марсельезы» гроб с телом умершего от ран рабочего. Его сопровождают по крайней мере 10000 национальных гвардейцев и вооруженных граждан, а в качестве конных национальных гвардейцев за процессией вынуждены следовать молодые щеголи с Шоссе д'Антен. Буржуа вне себя от того, что какому-то рабочему в такой форме отдают последние почести.
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано на русском языке Печатается по рукописи в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
41
МАРКС И ЭНГЕЛЬС — АДАЛЬБЕРТУ БОРНШТЕДТУ И ДРУГИМ
В ПАРИЖЕ
Г-ну Борнштедту и другим
Париж, 1 апреля 1848 г. 22, rue Neuve Saint Augustin
Копия
В ответ на доставленную сегодня утром Марксу записку гг. Борнштедта и др.[437] заявляется следующее:
1) Маркс совершенно не намерен давать объяснения кому бы то ни было по поводу какой бы то ни было статьи в немецкой газете.
2) Маркс совершенно не намерен давать объяснения комитету или депутации Немецкого демократического общества, с которым он не имеет ничего общего.
3) Если же гг. Борнштедт и Гервег требуют объяснений лично от своего имени, а не в качестве членов какого-либо комитета или какого-либо общества, то г-ну Борнштедту уже было сказано — один раз в частной беседе, а другой раз публично, — к кому им следует обратиться.
42
МАРКС И ЭНГЕЛЬС — ЭТЬЕННУ КАБЕ
В ПАРИЖЕ
Париж, 5 апреля 1848 г.
Дорогой гражданин!
В последние два дня нашего пребывания в Париже мы несколько раз заходили к Вам, но в Вашей редакции всегда было так много народа, что недостаток времени не позволил нам дождаться нашей очереди. Итак, мы, к сожалению, вынуждены уехать, не повидавшись с Вами последний раз.
Г-н Эвербек, который передаст Вам настоящее письмо, взялся доставить нам адрес, по которому мы Вам напишем.
Мы ни минуты не сомневаемся, что скоро сможем сообщить Вам хорошие новости о развитии коммунистического движения в Германии.
Тем временем просим Вас принять уверения в нашем уважении.
Искренне преданные Вам
К.Маркс Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на английском языке в журнале «Science and Society», v. IV, № 2, 1940 г.
Печатается по рукописи, написанной Энгельсом
Перевод с французского
На русском языке публикуется впервые
43
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В ЛОНДОН
Бармен, 15 апреля 1848 г.
Дорогой Эмиль!
Я благополучно добрался сюда. Весь Бармен ждет, что я буду делать. Думают, что я сейчас же провозглашу республику. Филистеры дрожат в безотчетном страхе, сами не зная, чего они боятся. Во всяком случае, полагают, что с моим приездом многое быстро разрешится. К. и А. Э[рменов] явно в дрожь бросило, когда я сегодня появился в их конторе. Конечно, я ни во что не вмешиваюсь, а спокойно выжидаю событий.
Паника здесь неописуемая. Буржуа требуют доверия, но доверия больше нет и в помине. Большинство, по их собственным словам, борется за существование. Но от этого рабочие сыты не будут, и время от времени они понемногу бунтуют. Здесь господствует всеобщее разложение, разорение, анархия, отчаяние, страх, ярость, конституционный энтузиазм, ненависть к республике и т. д., и поистине в данный момент самые богатые измучены и запуганы больше всех. При этом все преувеличивают, лгут, бранятся, неистовствуют до такой степени, что можно с ума сойти. Самый спокойный бюргер впал в настоящее бешенство.
Но по-настоящему они удивятся, когда примутся за дело чартисты. Демонстрация[438] — это еще пустяки. Мой друг Дж. Джулиан Гарни (перешли ему прилагаемое письмо по адресу 9, Queenstreet, Бромптон) через два месяца будет на месте Пальмерстона. Об этом я готов побиться с тобой об заклад на два пенса и вообще на любую сумму.
У твоей и моей матери все благополучно. Ждут твоего брата Герм[ана], Анна находится в Хамме. Передай привет Марии{618} и детям. До свидания.
Твой Ф.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
44
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В ЛОНДОН
Кёльн, 24 мая 1848 г. 14, Hohle
Дорогой Эмиль!
В прошлую субботу я приехал сюда, в Кёльн. «Rheinische Zeitung»{619} начнет выходить с 1 июня. Но для того, чтобы не наткнуться сразу же на затруднения, мы должны предварительно сделать в Лондоне кое-какие приготовления, которые мы намерены возложить на тебя, так как у нас нет там никого другого.
1) Устрой нам у какого-нибудь газетного агента подписку — со дня получения настоящего письма до 1 июля — на «Telegraph» (ежедневную газету) и еженедельник «Economist». Пусть газетный агент (адрес его ты можешь сообщить нам, чтобы мы впоследствии больше тебя не беспокоили) посылает нам эти издания ежедневно в одном пакете или бандеролью, как обычно пересылают газеты, и адресует их: г-ну В. Клоуту, St.-Agatha, 12, Кёльн, через Остенде.
2) Отправь, пожалуйста, по назначению прилагаемые письма.
3) Уплати за подписку на обе газеты, пересылку этого письма и т. д.; счет за расходы не- медленно пошли в экспедицию «Neue Rheinische Zeitung», St.-Agatha, 12, Кёльн, и укажи, кому уплатить эту сумму. Это будет немедленно сделано. —
Капитал, необходимый для издания газеты, собран. Все идет хорошо, остановка только за газетами, и тогда мы сможем начать. «Times» мы уже получаем, и на первый месяц из английских органов печати нам нужны только два вышеупомянутых. Если ты случайно наткнешься в какой-нибудь другой газете на что-либо, заслуживающее внимания, и пришлешь нам это, мы будем очень рады. Все расходы, разумеется, будут немедленно возмещены. Желательно получать также газеты, дающие подробные сведения о торговле, экономическом положении и т. д. Напиши мне, какие газеты сейчас выходят в Лондоне, чтобы мы были в курсе дела.
Марию я, конечно, не видел, так как мне пришлось уехать до ее приезда. Но я как-нибудь съезжу туда, после того как дело наладится. Между прочим, Бармен скучнее, чем когда-либо, и охвачен всеобщей ненавистью к той жалкой свободе, которой там пользуются. Эти ослы считают, что весь мир существует только для того, чтобы они могли выколачивать хорошие прибыли, а так как сейчас это не выходит, то они и кричат во всю глотку. Если они хотят свободы, то должны заплатить за нее. Ведь французам и англичанам также пришлось расплачиваться, но в Бармене думают, что они все должны получить даром. Здесь дело обстоит несколько лучше, но не на много. Пруссаки все еще ведут себя по-старому, поляков клеймят ляписом, и в тот момент, когда я пишу эти строки, пруссаки бомбардируют Майнц из-за того, что гражданская гвардия арестовала нескольких пьяных бесчинствовавших солдат. Суверенное Национальное собрание во Франкфурте слышит стрельбу, но его это, по-видимому, нисколько не трогает. В Берлине Кампгаузен бездействует, а реакция, чиновничество и дворянская клика наглеют с каждым днем, раздражают народ; народ бунтует, и бессилие и трусость Кампгаузена прямым путем ведут нас к новым революциям. Так выглядит сейчас Германия!
Прощай.
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
Похороны «Rheinische Zeitung» (Современная карикатура)[439]
Карикатура Ф.Энгельса на прусского короля Фридриха-Вильгельма IV 1848 г.
45
ЭНГЕЛЬС — КАРЛУ ФРИДРИХУ КЁППЕНУ
В БЕРЛИН
Кёльн, 1 сентября 1848 г.
Дорогой Кёппен!
Возвращаю при сем обратно Вашу статью. Я послал бы ее и раньше, но Ваш адрес затерялся в суматохе переезда[440] и благодаря множеству связанных с этим дел.
Маркс, вероятно, уже говорил Вам, что во время «бессонной ночи изгнания» мы очень часто вспоминали о Вас. Уверяю Вас, что из берлинцев Вы единственный, о котором мы вспоминали с удовольствием. А все-таки она была хороша, эта «бессонная ночь изгнания», и я с тоской вспоминаю о ней на фоне этою скучного филистерского фарса, который называется немецкой революцией! Но надо уметь приносить жертвы дорогому отечеству, и самая большая жертва заключается в том, что приходится возвратиться в это отечество и писать передовицы для этой тупоголовой публики. Будьте здоровы!
Ваш Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на французском языке в газете «L'Humanite» № 6093, 28 августа 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
46
МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ
В ВЕНУ
[Кёльн, 5 декабря 1848 г.]
Дорогой Теллеринг!
Вы бы уже получили номера{620}, которых Вам не хватает, но большинства из них у нас нет. Я все еще стараюсь поэтому раздобыть для Вас недостающие экземпляры.
Что касается Вашего фельетона, то я прошу извинить меня за то, что вследствие чрезмерной перегруженности работой до сих пор не прочел его. Если он не подойдет для нашей газеты, Вы получите его обратно.
Что касается адресов, то все Ваши письма дошли. Осторожности ради пишите на имя г-на Верреса, Unter Huthmacher, 17. Этот адрес не внушает никаких подозрений.
Наша газета в настоящее время не имеет ни гроша. Но подписчики…{621} Эти ослы наконец поняли, что наши предсказания всегда правильны; если правительство не прихлопнет нас, то в начале января мы выберемся из нынешнего положения, и я сделаю тогда все возможное, чтобы оплатить Вашу работу. Ваши корреспонденции, бесспорно, лучшие из всех, какие мы получаем; они вполне соответствуют нашему направлению, и так как из нашей газеты они попадают во французские, итальянские и английские газеты, то Вы немало сделали для просвещения европейской публики.
Я не могу Вам описать, какие денежные жертвы я должен был приносить и какое терпение мне пришлось проявить, чтобы сохранить газету. Немцы — безмозглые дураки.
Передайте от меня сердечный привет Вашей жене и примите уверение в моей неизменной дружбе.
Ваш
Впервые опубликовано в газете «Volksstimme» № 247, 22 октября 1897 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
47
ЭНГЕЛЬС — СОЮЗУ В ВЕВЕ
ОТ ИМЕНИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ РАБОЧИХ СОЮЗОВ ШВЕЙЦАРИИ[441]
Берн, [около 25] декабря 1848 г.
Союзу в Веве
Друзья, братья!
От имени избранной конгрессом Центральной комиссии мы отвечаем на ваше письмо от 7 декабря[442]. Так как конгресс уже наметил основные принципы объединения различных союзов, то мы не станем останавливаться на ваших упреках цюрихскому союзу[443] и прямо перейдем к ответу на различные пункты вашего письма, которые касаются создаваемого централизованного объединения.
Прежде всего вы требуете, чтобы голосование отдельных союзов, осуществленное только в письменной форме, также принималось во внимание конгрессом; при этом вы ссылаетесь на демократический принцип. Конгресс обсудил этот вопрос и взвесил приведенные вами доводы, но решил, что с ними нельзя согласиться, ибо в таком случае вообще не нужен никакой конгресс, и союзам достаточно лишь посылать письма в Центральную комиссию, которая затем могла бы подсчитать голоса и объявить результаты. В этом, приблизительно, и заключался оказавшийся никуда не годным способ связи между союзами, существовавший до сих пор. Между тем конгрессу без труда удалось упорядочить это дело в течение нескольких дней, и именно потому, что за несколько часов устного обсуждения можно добиться большего и легче прийти к соглашению, чем в результате многолетней переписки. Те союзы, которые не посылают делегатов, не могут принять участия в работе конгресса, они не могут услышать, какие доводы приводятся за и против, а так как именно эти доводы в конце концов определяют исход голосования, то они, разумеется, не могут и голосовать. В противном случае невозможно было бы когда-либо добиться большинства. Хотя вы и думаете, что это не демократично, однако мы считаем, что ни в одном демократическом государстве на свете не согласились бы с вашим мнением по этому вопросу, а поддержали бы нас: в Америке, в Швейцарии, во Франции, а также и во всех других ранее существовавших демократиях всегда придерживались того принципа, что те, кто не посылают делегатов, не могут и принимать участия в голосовании. Впрочем, конгресс, взяв на себя все расходы, связанные с присылкой делегатов, позаботился о том, чтобы впредь каждый союз смог посылать своего представителя. И на этом конгрессе вы, пожалуй, могли бы быть представлены; лозаннский союз, у которого тоже не было средств на посылку делегата, назначил своим представителем гражданина, находящегося в Берне, и послал ему инструкции[444].
Конечно, прискорбно, что в Швейцарии до сих пор наблюдалось так мало единства между союзами; достойно сожаления также и то, что было выдвинуто так много противоречивых предложений относительно центрального союза. Именно поэтому предложение цюрихского союза о созыве конгресса и было очень хорошей мыслью. Предварительный устав, выработанный этим союзом, разумеется, являлся только проектом, который должен был быть утвержден конгрессом и который, как вы увидите из прилагаемой копии протоколов, претерпел значительные изменения. Однако теперь, когда в результате совещания представителей 10 различных союзов по крайней мере положено начало, — теперь очень желательно, чтобы союзы, не представленные на конгрессе, присоединились к создающемуся централизованному объединению и пошли на уступки, подобно тому как почти все союзы, пославшие своих представителей, в том или ином пункте отступили от своей точки зрения и подчинились решениям большинства. Без взаимных уступок мы никогда ничего не добьемся.
Ваше предложение объявить центральным союзом Военный союз «Помогай себе сам»[445] подверглось очень серьезному обсуждению, но было отклонено. Военный союз «Помогай себе сам» является организацией, запрещенной по здешним законам (закон о волонтерах), и поэтому, если бы другие союзы присоединились к нему как таковые, им также угрожал бы роспуск с конфискацией имущества. Далее, Военный союз намерен взять на себя только военную сторону организации и не считает своей обязанностью представлять союзы в вопросах социально-демократической пропаганды и переписки с Германией. Берлинский Центральный комитет и Рабочий комитет в Лейпциге[446] не рискнули бы вступить в переписку с Военным союзом даже по безобидным вопросам, так как это означало бы подвергнуться опасности роспуска и ареста; и, в свою очередь, Военный союз не мог бы вести регулярную переписку с этими комитетами, ибо тем самым он навлек бы на себя самые ожесточенные преследования со стороны швейцарских властей. Мы же прежде всего стремимся к централизованному объединению, которое не давало бы властям никакого предлога для новых преследований эмигрантов, к которому нельзя было бы придраться и которое именно поэтому в состоянии выполнить стоящие перед ним задачи. Да и депутат от Биля{622} был того же мнения и высказался против передачи функций центрального союза правлению Военного союза. Однако за всеми, разумеется, сохраняется право присоединиться к Военному союзу. Желательно лишь, чтобы не присоединялись союзы как таковые, дабы в случае новых преследований пострадали не союзы, а лишь отдельные лица.
Ответив таким образом по порядку на затронутые в вашем письме вопросы, мы отсылаем вас в отношении всех остальных решений конгресса к прилагаемым протоколам и призываем вас от имени и по поручению конгресса присоединиться к основанному объединению немецких союзов и сообщить нам как можно быстрее об этом вашем решении.
Мы еще раз советуем вам: уступите во второстепенных вопросах, дабы спасти главное, так же как это сделали и будут делать другие. Присоединяйтесь к ядру объединения, основанного рядом союзов ценой немалой затраты средств и времени. Из этого может выйти что-нибудь путное только в том случае, если все мы будем держаться сплоченно, забудем о том, что произошло, и не допустим разрыва из-за незначительных расхождений! Привет и братство.
По поручению конгресса
Центральная комиссия
Наш адрес:
г-ну Н. Бергеру. Берн, Kafichgaslein Nr. 109.
Впервые опубликовано в журнале «Beitrage zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Н. 4, 1960 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке впервые опубликовано в журнале «Новая и новейшая история» № 6, 1960 г.
48
МАРКС — ПОЛИЦЕЙСКОМУ СОВЕТНИКУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ШТИБЕРУ
В БЕРЛИН
[Черновик]
[Кёльн, около 29 декабря 1848 г.]
Редакция получила Ваше письмо[447] и помещает присланную из Франкфурта поправку. Что касается Вашей угрозы возбудить иск о клевете, то она свидетельствует лишь о Вашем незнании Code penal[448], ибо заключающийся в нем параграф о клевете не подходит к помещенной в номере 177 корреспонденции. Для Вашего успокоения сообщаем, что эта корреспонденция была послана нам одним из франкфуртских депутатов{623} прежде, чем «Neue Preu-sische Zeitung» поместила аналогичное сообщение. Мы считали, что Ваша прежняя деятельность в Силезии не опровергает содержания вышеуказанной корреспонденции, хотя, с другой стороны, нам казалось странным, что Вы променяли Ваше более доходное и более почетное положение в Берлине на другое, ненадежное и двусмысленное, хотя и легальное.
Что касается Ваших заверений относительно Вашей деятельности в Силезии, то мы постараемся предоставить в Ваше распоряжение соответствующий материал — publice или privatim{624}, как Вам будет угодно.
Содержащиеся в Вашем письме нравоучения относительно демократии и демократических органов печати мы извиняем ввиду новизны для Вас этих вещей.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
49
ЭНГЕЛЬС — ПРАВЛЕНИЮ МАРТОВСКОГО СОЮЗА ВО ФРАНКФУРТЕ-НА-МАЙНЕ[449]
ОТ ИМЕНИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ РАБОЧИХ СОЮЗОВ ШВЕЙЦАРИИ
Берн, декабрь 1848 г.
Правлению Мартовского союза во Франкфурте-на-Майне
Граждане!
Здесь, в Берне 9-го, 10-го и 11-го с. м. состоялся конгресс немецких союзов в Швейцарии, на котором было создано постоянное объединение этих союзов и решено считать бернский союз[450] окружным союзом.
Нижеподписавшаяся Центральная комиссия настоящим ставит вас в известность о создании этого объединения.
Далее, комиссия сообщает вам, что конгресс постановил вступить в переписку с Мартовским союзом. Более тесное сотрудничество с последним представляется невозможным в силу статьи 1 нашего общего устава, согласно которой швейцарские союзы решительно высказываются в пользу демократической социальной республики[451].
Нам поручено, далее, сообщить вам, что конгресс решительно осудил меры, принятые имперской центральной властью Против Швейцарии[452]. Эти столь же несправедливые, сколь смехотворные меры не только компрометируют Германию в глазах всей Европы, — они представляют особенный вред для нас, немецких рабочих в Швейцарии, так как подвергают опасности наше материальное положение и ставят нас, немецких демократов, в ложное положение по отношению к нашим друзьям, демократам Швейцарии.
Мы надеемся, что кто-либо из депутатов — членов Мартовского союза при ближайшем удобном случае сообщит так называемому Национальному собранию[453] эту официальную точку зрения немецких рабочих в Швейцарии. Ждем от вас материалов и писем. Привет и братство.
Центральная комиссия немецких рабочих союзов Швейцарии
[Надпись на обороте письма]
Г-ну Трюцшлеру, депутату во Франкфурте-на-Майне.
Впервые опубликовано в журнале «Beitrage zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung». H. 4, 1960 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке впервые опубликовано в журнале «Новая и новейшая история» № 6, 1960 г.
39 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В ЛОНДОН
Париж, 26 марта 1848 г.
Дорогой Эмиль!
После славной февральской революции и после так и не начавшейся бельгийской мартовской революции я на прошлой неделе снова приехал сюда. Я написал матери относительно денег, для того чтобы через несколько дней вернуться отсюда в Германию, где мы собираемся снова издавать «Rheinische Zeitung»{614}. Мать очень торопит меня скорее вернуться в Германию, отчасти из-за того, что, по ее мнению, здесь снова дело дойдет до перестрелки и мне при этом тоже может достаться, а отчасти потому, что она вообще хочет, чтобы я вернулся. Но при этом она пишет мне:
«Как мне прислать тебе денег, я, право, не знаю, потому что Фульд несколько дней тому назад известил отца, что он больше не производит операций, и несколько вполне солидных векселей, посланных ему отцом, были возвращены и опротестованы. Итак, напиши мне, как переслать тебе деньги».
Проще всего было бы, если бы ты прислал мне банкнотами 20 фунтов, которые ценятся здесь очень высоко, а мой старик{615} немедленно возместил бы их тебе. Тогда я быстро смогу получить деньги и уехать. В противном случае мне придется просидеть здесь еще с неделю, пока я не получу денег из Бармена или из Энгельскирхена. Итак, я сегодня же напишу в Бармен, чтобы тебе возместили 20 ф. ст., и прошу тебя устроить дело так, как я только что сказал, ибо векселя уже ничего не стоят.
Банкноты ты можешь разрезать пополам и одну половину их послать в тот же день по моему адресу — 19-ter, rue de la Victoire, Париж, а другую на следующий день на имя мадемуазель Фелисите Андре, та же улица и тот же номер. Это — во избежание воровства на почте.
Дела идут здесь очень хорошо: буржуа, разбитые 24 февраля и 17 марта, снова подымают голову и страшно ругают республику. Но это приведет только к тому, что вскоре над ними разразится уже совсем иного рода гроза, чем до сих пор. Если эти господа будут продолжать вести себя так нагло, то в скором времени народ повесит кое-кого из них. У них есть сторонники во временном правительстве, в частности за них стоит пустомеля Ламартин, которого тоже скоро схватят за горло. Здешние рабочие — 200–300 тысяч человек — не признают никого, кроме Ледрю-Роллена, и они правы. Он решительнее и радикальнее всех. Флокон тоже очень хорош. Я был несколько раз у него и сейчас опять к нему иду. Это честнейший малый.
С великим крестовым походом для завоевания германской республики, который здесь подготовляется[436], мы не имеем ничего общего.
Передай мой сердечный привет Марии{616} и малышам и отвечай немедленно. Тороплюсь.
Твой Фридрих
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т, XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
40 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В ЛОНДОН
Париж, 28 марта 1848 г.
Дорогой Эмиль!
Сегодня я получил первые четыре половинки четырех пятифунтовых банкнот и прошу немедленно прислать вторые половинки, так как я должен уехать как можно скорее. Очень благодарен тебе за твою готовность быстро помочь мне в нужде. Твоя подписка на «Rheinische Zeitung»{617} зарегистрирована.
Что касается здешних партий, то здесь имеются, собственно, три крупные партии, не считая мелких партий (легитимистов и бонапартистов, которые занимаются только интригами и являются простыми сектами, не имеющими влияния в народе; часть из них богата, но они никоим образом не могут надеяться на победу). Три эти партии — это, во-первых, побежденные 24 февраля, то есть крупные буржуа, биржевые спекулянты, банкиры, фабриканты и крупные купцы, прежние консерваторы и либералы. Во-вторых, мелкие буржуа, среднее сословие, основная масса национальной гвардии, перешедшая 23 и 24 февраля на сторону народа, «благоразумные радикалы», идущие за Ламартином и газетой «National». В-третьих, народ, парижские рабочие, которые держат теперь в своих руках Париж с помощью вооруженной силы.
Крупные буржуа и рабочие прямо противостоят друг другу. Мелкие буржуа играют посредническую, но очень жалкую роль. Однако во временном правительстве они имеют большинство (Ламартин, Марраст, Дюпон де л'Эр, Мари, Гарнье-Пажес и до некоторой степени Кремьё). Они, а вместе с ними и временное правительство, сильно колеблются. Чем спокойнее обстановка, тем больше правительство и мелкобуржуазная партия склоняются на сторону крупной буржуазии. Чем тревожнее обстановка, тем больше они стараются снова сблизиться с рабочими. Недавно, например, когда буржуа опять настолько обнаглели, что даже затеяли шествие к ратуше отряда национальной гвардии в 8000 человек с протестом против декрета временного правительства, а именно против энергичных мероприятий Ледрю-Роллена, им действительно удалось запугать большинство правительства, и в особенности бесхарактерного Ламартина, так что он публично отмежевался от Ледрю. Но на следующий день, 17 марта, 200000 рабочих отправились к ратуше, выразили Ледрю-Роллену свое безусловное доверие и принудили Ламартина и большинство правительства взять свое решение обратно. Таким образом, в данный момент перевес снова на стороне приверженцев «Reforme» (Ледрю-Роллен, Флокон, Л. Блан, Альбер, Араго). Из всех членов правительства они больше, чем кто-либо другой, представляют интересы рабочих и являются коммунистами, сами того не подозревая. К сожалению, маленький Луи Блан очень компрометирует себя своим тщеславием и своими сумасбродными планами. Он скоро здорово оскандалится. Зато Ледрю-Роллен ведет себя очень хорошо.
Хуже всего то, что правительство, с одной стороны, вынуждено давать рабочим обещания, а с другой — не может сдержать ни одного из них, так как оно не имеет мужества обеспечить себе необходимые для этого денежные средства с помощью революционных мероприятий, направленных против буржуазии: высоких прогрессивных налогов, налогов на наследство, конфискации собственности всех эмигрантов, запрещения вывоза денег, учреждения государственного банка и т. д. Людям из «Reforme» предоставляют давать обещания, а затем, путем нелепейших консервативных решений, их ставят в такое положение, когда они оказываются не в состоянии выполнить обещанное.
В Национальном собрании прибавился только один новый элемент: крестьяне, составляющие 5/7 французской нации и стоящие за мелкобуржуазную партию, за «National». Очень вероятно, что эта партия победит, что сторонники «Reforme» падут, и тогда снова произойдет революция. Возможно также, что депутаты, очутившись в Париже, увидят, как обстоят здесь дела, и поймут, что у власти долгое время могут удержаться только сторонники «Reforme». Но это мало вероятно.
Отсрочка выборов на две недели также является победой парижских рабочих над буржуазной партией.
Сторонники «National» — Марраст и компания — очень плохо зарекомендовали себя и в других отношениях. Они живут на широкую ногу и раздобывают для своих друзей дворцы и теплые местечки. Сторонники «Reforme» совсем другие люди. Я раза два был у старика Флокона. Этот человек по-прежнему живет в скверной квартире на пятом этаже, курит обыкновенный дешевый табак из старой глиняной трубки и только купил себе новый халат. Его образ жизни остался таким же республиканским, как и в то время, когда он еще был редактором «Reforme»; он по-прежнему радушен, сердечен и искренен. Это один из самых честных людей, каких я только знаю.
Недавно я обедал в Тюильри, в комнатах принца Жуанвиля со стариком Энбером, который был эмигрантом в Брюсселе, а сейчас — комендант Тюильри. В покоях Луи-Филиппа лежат теперь на коврах раненые и покуривают короткие трубочки. В тронном зале портреты Сульта и Бюжо сорваны со стен и разодраны, а портрет Груши изрезан на куски.
Сейчас мимо нас проходит похоронная процессия, провожающая под звуки «Марсельезы» гроб с телом умершего от ран рабочего. Его сопровождают по крайней мере 10000 национальных гвардейцев и вооруженных граждан, а в качестве конных национальных гвардейцев за процессией вынуждены следовать молодые щеголи с Шоссе д'Антен. Буржуа вне себя от того, что какому-то рабочему в такой форме отдают последние почести.
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано на русском языке Печатается по рукописи в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
41 МАРКС И ЭНГЕЛЬС — АДАЛЬБЕРТУ БОРНШТЕДТУ И ДРУГИМ В ПАРИЖЕ
Г-ну Борнштедту и другим
Париж, 1 апреля 1848 г. 22, rue Neuve Saint Augustin
Копия
В ответ на доставленную сегодня утром Марксу записку гг. Борнштедта и др.[437] заявляется следующее:
1) Маркс совершенно не намерен давать объяснения кому бы то ни было по поводу какой бы то ни было статьи в немецкой газете.
2) Маркс совершенно не намерен давать объяснения комитету или депутации Немецкого демократического общества, с которым он не имеет ничего общего.
3) Если же гг. Борнштедт и Гервег требуют объяснений лично от своего имени, а не в качестве членов какого-либо комитета или какого-либо общества, то г-ну Борнштедту уже было сказано — один раз в частной беседе, а другой раз публично, — к кому им следует обратиться.
42 МАРКС И ЭНГЕЛЬС — ЭТЬЕННУ КАБЕ В ПАРИЖЕ
Париж, 5 апреля 1848 г.
Дорогой гражданин!
В последние два дня нашего пребывания в Париже мы несколько раз заходили к Вам, но в Вашей редакции всегда было так много народа, что недостаток времени не позволил нам дождаться нашей очереди. Итак, мы, к сожалению, вынуждены уехать, не повидавшись с Вами последний раз.
Г-н Эвербек, который передаст Вам настоящее письмо, взялся доставить нам адрес, по которому мы Вам напишем.
Мы ни минуты не сомневаемся, что скоро сможем сообщить Вам хорошие новости о развитии коммунистического движения в Германии.
Тем временем просим Вас принять уверения в нашем уважении.
Искренне преданные Вам
К.Маркс Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на английском языке в журнале «Science and Society», v. IV, № 2, 1940 г.
Печатается по рукописи, написанной Энгельсом
Перевод с французского
На русском языке публикуется впервые
43 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В ЛОНДОН
Бармен, 15 апреля 1848 г.
Дорогой Эмиль!
Я благополучно добрался сюда. Весь Бармен ждет, что я буду делать. Думают, что я сейчас же провозглашу республику. Филистеры дрожат в безотчетном страхе, сами не зная, чего они боятся. Во всяком случае, полагают, что с моим приездом многое быстро разрешится. К. и А. Э[рменов] явно в дрожь бросило, когда я сегодня появился в их конторе. Конечно, я ни во что не вмешиваюсь, а спокойно выжидаю событий.
Паника здесь неописуемая. Буржуа требуют доверия, но доверия больше нет и в помине. Большинство, по их собственным словам, борется за существование. Но от этого рабочие сыты не будут, и время от времени они понемногу бунтуют. Здесь господствует всеобщее разложение, разорение, анархия, отчаяние, страх, ярость, конституционный энтузиазм, ненависть к республике и т. д., и поистине в данный момент самые богатые измучены и запуганы больше всех. При этом все преувеличивают, лгут, бранятся, неистовствуют до такой степени, что можно с ума сойти. Самый спокойный бюргер впал в настоящее бешенство.
Но по-настоящему они удивятся, когда примутся за дело чартисты. Демонстрация[438] — это еще пустяки. Мой друг Дж. Джулиан Гарни (перешли ему прилагаемое письмо по адресу 9, Queenstreet, Бромптон) через два месяца будет на месте Пальмерстона. Об этом я готов побиться с тобой об заклад на два пенса и вообще на любую сумму.
У твоей и моей матери все благополучно. Ждут твоего брата Герм[ана], Анна находится в Хамме. Передай привет Марии{618} и детям. До свидания.
Твой Ф.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
44 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В ЛОНДОН
Кёльн, 24 мая 1848 г. 14, Hohle
Дорогой Эмиль!
В прошлую субботу я приехал сюда, в Кёльн. «Rheinische Zeitung»{619} начнет выходить с 1 июня. Но для того, чтобы не наткнуться сразу же на затруднения, мы должны предварительно сделать в Лондоне кое-какие приготовления, которые мы намерены возложить на тебя, так как у нас нет там никого другого.
1) Устрой нам у какого-нибудь газетного агента подписку — со дня получения настоящего письма до 1 июля — на «Telegraph» (ежедневную газету) и еженедельник «Economist». Пусть газетный агент (адрес его ты можешь сообщить нам, чтобы мы впоследствии больше тебя не беспокоили) посылает нам эти издания ежедневно в одном пакете или бандеролью, как обычно пересылают газеты, и адресует их: г-ну В. Клоуту, St.-Agatha, 12, Кёльн, через Остенде.
2) Отправь, пожалуйста, по назначению прилагаемые письма.
3) Уплати за подписку на обе газеты, пересылку этого письма и т. д.; счет за расходы не- медленно пошли в экспедицию «Neue Rheinische Zeitung», St.-Agatha, 12, Кёльн, и укажи, кому уплатить эту сумму. Это будет немедленно сделано. —
Капитал, необходимый для издания газеты, собран. Все идет хорошо, остановка только за газетами, и тогда мы сможем начать. «Times» мы уже получаем, и на первый месяц из английских органов печати нам нужны только два вышеупомянутых. Если ты случайно наткнешься в какой-нибудь другой газете на что-либо, заслуживающее внимания, и пришлешь нам это, мы будем очень рады. Все расходы, разумеется, будут немедленно возмещены. Желательно получать также газеты, дающие подробные сведения о торговле, экономическом положении и т. д. Напиши мне, какие газеты сейчас выходят в Лондоне, чтобы мы были в курсе дела.
Марию я, конечно, не видел, так как мне пришлось уехать до ее приезда. Но я как-нибудь съезжу туда, после того как дело наладится. Между прочим, Бармен скучнее, чем когда-либо, и охвачен всеобщей ненавистью к той жалкой свободе, которой там пользуются. Эти ослы считают, что весь мир существует только для того, чтобы они могли выколачивать хорошие прибыли, а так как сейчас это не выходит, то они и кричат во всю глотку. Если они хотят свободы, то должны заплатить за нее. Ведь французам и англичанам также пришлось расплачиваться, но в Бармене думают, что они все должны получить даром. Здесь дело обстоит несколько лучше, но не на много. Пруссаки все еще ведут себя по-старому, поляков клеймят ляписом, и в тот момент, когда я пишу эти строки, пруссаки бомбардируют Майнц из-за того, что гражданская гвардия арестовала нескольких пьяных бесчинствовавших солдат. Суверенное Национальное собрание во Франкфурте слышит стрельбу, но его это, по-видимому, нисколько не трогает. В Берлине Кампгаузен бездействует, а реакция, чиновничество и дворянская клика наглеют с каждым днем, раздражают народ; народ бунтует, и бессилие и трусость Кампгаузена прямым путем ведут нас к новым революциям. Так выглядит сейчас Германия!
Прощай.
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
Похороны «Rheinische Zeitung» (Современная карикатура)[439]
Карикатура Ф.Энгельса на прусского короля Фридриха-Вильгельма IV 1848 г.
45 ЭНГЕЛЬС — КАРЛУ ФРИДРИХУ КЁППЕНУ В БЕРЛИН
Кёльн, 1 сентября 1848 г.
Дорогой Кёппен!
Возвращаю при сем обратно Вашу статью. Я послал бы ее и раньше, но Ваш адрес затерялся в суматохе переезда[440] и благодаря множеству связанных с этим дел.
Маркс, вероятно, уже говорил Вам, что во время «бессонной ночи изгнания» мы очень часто вспоминали о Вас. Уверяю Вас, что из берлинцев Вы единственный, о котором мы вспоминали с удовольствием. А все-таки она была хороша, эта «бессонная ночь изгнания», и я с тоской вспоминаю о ней на фоне этою скучного филистерского фарса, который называется немецкой революцией! Но надо уметь приносить жертвы дорогому отечеству, и самая большая жертва заключается в том, что приходится возвратиться в это отечество и писать передовицы для этой тупоголовой публики. Будьте здоровы!
Ваш Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на французском языке в газете «L'Humanite» № 6093, 28 августа 1920 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
46 МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ В ВЕНУ
[Кёльн, 5 декабря 1848 г.]
Дорогой Теллеринг!
Вы бы уже получили номера{620}, которых Вам не хватает, но большинства из них у нас нет. Я все еще стараюсь поэтому раздобыть для Вас недостающие экземпляры.
Что касается Вашего фельетона, то я прошу извинить меня за то, что вследствие чрезмерной перегруженности работой до сих пор не прочел его. Если он не подойдет для нашей газеты, Вы получите его обратно.
Что касается адресов, то все Ваши письма дошли. Осторожности ради пишите на имя г-на Верреса, Unter Huthmacher, 17. Этот адрес не внушает никаких подозрений.
Наша газета в настоящее время не имеет ни гроша. Но подписчики…{621} Эти ослы наконец поняли, что наши предсказания всегда правильны; если правительство не прихлопнет нас, то в начале января мы выберемся из нынешнего положения, и я сделаю тогда все возможное, чтобы оплатить Вашу работу. Ваши корреспонденции, бесспорно, лучшие из всех, какие мы получаем; они вполне соответствуют нашему направлению, и так как из нашей газеты они попадают во французские, итальянские и английские газеты, то Вы немало сделали для просвещения европейской публики.
Я не могу Вам описать, какие денежные жертвы я должен был приносить и какое терпение мне пришлось проявить, чтобы сохранить газету. Немцы — безмозглые дураки.
Передайте от меня сердечный привет Вашей жене и примите уверение в моей неизменной дружбе.
Ваш
Впервые опубликовано в газете «Volksstimme» № 247, 22 октября 1897 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
47 ЭНГЕЛЬС — СОЮЗУ В ВЕВЕ
ОТ ИМЕНИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ РАБОЧИХ СОЮЗОВ ШВЕЙЦАРИИ[441]
Берн, [около 25] декабря 1848 г.
Союзу в Веве
Друзья, братья!
От имени избранной конгрессом Центральной комиссии мы отвечаем на ваше письмо от 7 декабря[442]. Так как конгресс уже наметил основные принципы объединения различных союзов, то мы не станем останавливаться на ваших упреках цюрихскому союзу[443] и прямо перейдем к ответу на различные пункты вашего письма, которые касаются создаваемого централизованного объединения.
Прежде всего вы требуете, чтобы голосование отдельных союзов, осуществленное только в письменной форме, также принималось во внимание конгрессом; при этом вы ссылаетесь на демократический принцип. Конгресс обсудил этот вопрос и взвесил приведенные вами доводы, но решил, что с ними нельзя согласиться, ибо в таком случае вообще не нужен никакой конгресс, и союзам достаточно лишь посылать письма в Центральную комиссию, которая затем могла бы подсчитать голоса и объявить результаты. В этом, приблизительно, и заключался оказавшийся никуда не годным способ связи между союзами, существовавший до сих пор. Между тем конгрессу без труда удалось упорядочить это дело в течение нескольких дней, и именно потому, что за несколько часов устного обсуждения можно добиться большего и легче прийти к соглашению, чем в результате многолетней переписки. Те союзы, которые не посылают делегатов, не могут принять участия в работе конгресса, они не могут услышать, какие доводы приводятся за и против, а так как именно эти доводы в конце концов определяют исход голосования, то они, разумеется, не могут и голосовать. В противном случае невозможно было бы когда-либо добиться большинства. Хотя вы и думаете, что это не демократично, однако мы считаем, что ни в одном демократическом государстве на свете не согласились бы с вашим мнением по этому вопросу, а поддержали бы нас: в Америке, в Швейцарии, во Франции, а также и во всех других ранее существовавших демократиях всегда придерживались того принципа, что те, кто не посылают делегатов, не могут и принимать участия в голосовании. Впрочем, конгресс, взяв на себя все расходы, связанные с присылкой делегатов, позаботился о том, чтобы впредь каждый союз смог посылать своего представителя. И на этом конгрессе вы, пожалуй, могли бы быть представлены; лозаннский союз, у которого тоже не было средств на посылку делегата, назначил своим представителем гражданина, находящегося в Берне, и послал ему инструкции[444].
Конечно, прискорбно, что в Швейцарии до сих пор наблюдалось так мало единства между союзами; достойно сожаления также и то, что было выдвинуто так много противоречивых предложений относительно центрального союза. Именно поэтому предложение цюрихского союза о созыве конгресса и было очень хорошей мыслью. Предварительный устав, выработанный этим союзом, разумеется, являлся только проектом, который должен был быть утвержден конгрессом и который, как вы увидите из прилагаемой копии протоколов, претерпел значительные изменения. Однако теперь, когда в результате совещания представителей 10 различных союзов по крайней мере положено начало, — теперь очень желательно, чтобы союзы, не представленные на конгрессе, присоединились к создающемуся централизованному объединению и пошли на уступки, подобно тому как почти все союзы, пославшие своих представителей, в том или ином пункте отступили от своей точки зрения и подчинились решениям большинства. Без взаимных уступок мы никогда ничего не добьемся.
Ваше предложение объявить центральным союзом Военный союз «Помогай себе сам»[445] подверглось очень серьезному обсуждению, но было отклонено. Военный союз «Помогай себе сам» является организацией, запрещенной по здешним законам (закон о волонтерах), и поэтому, если бы другие союзы присоединились к нему как таковые, им также угрожал бы роспуск с конфискацией имущества. Далее, Военный союз намерен взять на себя только военную сторону организации и не считает своей обязанностью представлять союзы в вопросах социально-демократической пропаганды и переписки с Германией. Берлинский Центральный комитет и Рабочий комитет в Лейпциге[446] не рискнули бы вступить в переписку с Военным союзом даже по безобидным вопросам, так как это означало бы подвергнуться опасности роспуска и ареста; и, в свою очередь, Военный союз не мог бы вести регулярную переписку с этими комитетами, ибо тем самым он навлек бы на себя самые ожесточенные преследования со стороны швейцарских властей. Мы же прежде всего стремимся к централизованному объединению, которое не давало бы властям никакого предлога для новых преследований эмигрантов, к которому нельзя было бы придраться и которое именно поэтому в состоянии выполнить стоящие перед ним задачи. Да и депутат от Биля{622} был того же мнения и высказался против передачи функций центрального союза правлению Военного союза. Однако за всеми, разумеется, сохраняется право присоединиться к Военному союзу. Желательно лишь, чтобы не присоединялись союзы как таковые, дабы в случае новых преследований пострадали не союзы, а лишь отдельные лица.
Ответив таким образом по порядку на затронутые в вашем письме вопросы, мы отсылаем вас в отношении всех остальных решений конгресса к прилагаемым протоколам и призываем вас от имени и по поручению конгресса присоединиться к основанному объединению немецких союзов и сообщить нам как можно быстрее об этом вашем решении.
Мы еще раз советуем вам: уступите во второстепенных вопросах, дабы спасти главное, так же как это сделали и будут делать другие. Присоединяйтесь к ядру объединения, основанного рядом союзов ценой немалой затраты средств и времени. Из этого может выйти что-нибудь путное только в том случае, если все мы будем держаться сплоченно, забудем о том, что произошло, и не допустим разрыва из-за незначительных расхождений! Привет и братство.
По поручению конгресса
Центральная комиссия
Наш адрес:
г-ну Н. Бергеру. Берн, Kafichgaslein Nr. 109.
Впервые опубликовано в журнале «Beitrage zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Н. 4, 1960 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке впервые опубликовано в журнале «Новая и новейшая история» № 6, 1960 г.
48 МАРКС — ПОЛИЦЕЙСКОМУ СОВЕТНИКУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ШТИБЕРУ В БЕРЛИН
[Черновик]
[Кёльн, около 29 декабря 1848 г.]
Редакция получила Ваше письмо[447] и помещает присланную из Франкфурта поправку. Что касается Вашей угрозы возбудить иск о клевете, то она свидетельствует лишь о Вашем незнании Code penal[448], ибо заключающийся в нем параграф о клевете не подходит к помещенной в номере 177 корреспонденции. Для Вашего успокоения сообщаем, что эта корреспонденция была послана нам одним из франкфуртских депутатов{623} прежде, чем «Neue Preu-sische Zeitung» поместила аналогичное сообщение. Мы считали, что Ваша прежняя деятельность в Силезии не опровергает содержания вышеуказанной корреспонденции, хотя, с другой стороны, нам казалось странным, что Вы променяли Ваше более доходное и более почетное положение в Берлине на другое, ненадежное и двусмысленное, хотя и легальное.
Что касается Ваших заверений относительно Вашей деятельности в Силезии, то мы постараемся предоставить в Ваше распоряжение соответствующий материал — publice или privatim{624}, как Вам будет угодно.
Содержащиеся в Вашем письме нравоучения относительно демократии и демократических органов печати мы извиняем ввиду новизны для Вас этих вещей.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
49 ЭНГЕЛЬС — ПРАВЛЕНИЮ МАРТОВСКОГО СОЮЗА ВО ФРАНКФУРТЕ-НА-МАЙНЕ[449]
ОТ ИМЕНИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ РАБОЧИХ СОЮЗОВ ШВЕЙЦАРИИ
Берн, декабрь 1848 г.
Правлению Мартовского союза во Франкфурте-на-Майне
Граждане!
Здесь, в Берне 9-го, 10-го и 11-го с. м. состоялся конгресс немецких союзов в Швейцарии, на котором было создано постоянное объединение этих союзов и решено считать бернский союз[450] окружным союзом.
Нижеподписавшаяся Центральная комиссия настоящим ставит вас в известность о создании этого объединения.
Далее, комиссия сообщает вам, что конгресс постановил вступить в переписку с Мартовским союзом. Более тесное сотрудничество с последним представляется невозможным в силу статьи 1 нашего общего устава, согласно которой швейцарские союзы решительно высказываются в пользу демократической социальной республики[451].
Нам поручено, далее, сообщить вам, что конгресс решительно осудил меры, принятые имперской центральной властью Против Швейцарии[452]. Эти столь же несправедливые, сколь смехотворные меры не только компрометируют Германию в глазах всей Европы, — они представляют особенный вред для нас, немецких рабочих в Швейцарии, так как подвергают опасности наше материальное положение и ставят нас, немецких демократов, в ложное положение по отношению к нашим друзьям, демократам Швейцарии.
Мы надеемся, что кто-либо из депутатов — членов Мартовского союза при ближайшем удобном случае сообщит так называемому Национальному собранию[453] эту официальную точку зрения немецких рабочих в Швейцарии. Ждем от вас материалов и писем. Привет и братство.
Центральная комиссия немецких рабочих союзов Швейцарии
[Надпись на обороте письма]
Г-ну Трюцшлеру, депутату во Франкфурте-на-Майне.
Впервые опубликовано в журнале «Beitrage zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung». H. 4, 1960 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке впервые опубликовано в журнале «Новая и новейшая история» № 6, 1960 г.
1849 год
50
МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ В РАТИБОР
Кёльн, 15 января [1849 г.]
Дорогой Теллеринг!
Вы всегда неправильно рассчитываете дни доставки почты, так как предполагаете, что почта из Австрии и Берлина приходит сюда аккуратно, а она всегда запаздывает на один — два дня и приходит весьма неаккуратно. Ваше первое письмо из Вены я получил 10-го вечером. 11-го я немедленно написал в Одерберг до востребования со вложением 50 талеров банковыми билетами. Следовательно, Вам во всяком случае придется вернуться в Одерберг, чтобы получить эти деньги.
Газеты Вы получите, если, по возвращении из Одерберга, немедленно сообщите мне, где Вы решили искать временный приют.
Я надеюсь, что, вопреки злой воле Гейгера, Ваши паспортные дела удастся, наконец, уладить в два — три дня. Но Вы должны мне также сообщить, куда берлинский друг должен отправить Вам паспорт.
Если Вам необходимо избегать пребывания, в Вене, что принесло бы газете{625} невозместимый урон, — и в таком случае Вы должны найти себе заместителя для ежедневных корреспонденций, — то Бреславль{626} представляется мне наиболее подходящим для Вас местом пребывания. Я очень часто с грустью думаю о Вашей жене, которая заслуживает более спокойной участи.
Посылаю Вам при сем один номер «Neue Rheinische Zeitung», который — из-за передовой статьи о мадьярах{627}, — надеюсь, представит для Вас интерес.
Напишите как можно скорее. Во Франции весной снова начнется свистопляска. Бесчестная буржуазная республика слишком быстро дошла до «расцвета своих грехов».
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
51
МАРКС — ЭРНСТУ ДРОНКЕ
В ПАРИЖ
Кёльн, 3 февраля [1849 г.]
Дорогой Дронке!
На твое письмо, о котором сообщил мне Энгельс, отвечаю вкратце следующее:
1) Относительно твоего приезда. Я тебе написал: «не приезжай в Германию до тех пор, пока я тебе не напишу», — когда Кратц заявил мне, что твое дело еще не выяснилось.
2) Позднее я писал Каппу, а не тебе, потому что Капп осаждал меня угрожающими письмами. Распоряжения, данного мною Каппу, Корф не выполнил. Еще до этого на собрании акционеров я заявил, что либо Корф, либо я должны уйти из газеты{628}. Кроме того, Пласман как раз в это время наложил новый арест на переводимые по почте деньги, и газета ежедневно была на волосок от банкротства, что признал и сам Энгельс, когда он прибыл сюда[454].
3) Что касается истории с Мейербером, то о ней я решительно ничего не знаю. Ты понимаешь, что при таком положении, когда наборщики ежедневно устраивали нам бунты из-за нескольких талеров, я не пренебрег бы 150 талерами.
4) Что касается моего письма по поводу Каппа, то я был прав. В самый тяжелый момент Капп грозил выступить с публичными нападками. Если ты представишь себя в нашем тогдашнем положении, ты поймешь мой гнев. Что касается комментариев Веерта (которые, впрочем, относились не к тебе, а к Имандту, который сюда беспрерывно писал), то они стали мне известны только теперь.
5) Что касается 25 талеров, посланных 14 января, то они в присутствии свидетелей были тебе посланы по адресу Эвербека. Здешняя почта завтра представит по этому поводу объяснения. Обрати внимание на то, что Капп в это же время получил от меня 15 талеров.
6) Что касается неполучения от меня ответов, то Лупус{629} может подтвердить, что я писал тебе очень часто.
7) Если я однажды написал тебе в раздраженном тоне, то это произошло по следующим причинам: а) потому что у меня были величайшие затруднения с газетой и на меня набрасывались все ее корреспонденты и кредиторы, б) потому что Имандт в письме к Фрейлиграту уверял, что ты, Капп и пр. без конца ругаете меня, а благородный Бёйст, — если я не ошибаюсь, Бёйст (в точности я не знаю), — посылал такие же письма.
Через несколько дней газета либо погибнет, либо укрепится, и тогда мы немедленно пошлем тебе еще денег. Сейчас у нас их совершенно нет. Историю же с 25 талерами необходимо выяснить.
Что я все время считал тебя одним из редакторов газеты, видно как из нового объявления, появившегося в различных газетах, так и из того, что я поместил твою статью о высылке франкфуртского эмигранта с пометкой «Кёльн»[455].
Твой Маркс
[Приписка В. Вольфа]
Со всем сказанным вполне согласен.
Твой Лупус
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
52
ЭНГЕЛЬС — ДАНИЕЛЮ ФЕННЕРУ ФОН ФЕННЕБЕРГУ
Кёльн, 1 марта 1849 г.
Милостивый государь!
Я ответил бы Вам гораздо раньше, если бы мне не пришлось предварительно опросить в связи с Вашим делом различных лиц. Я считаю, что Вам здесь не стоит выступать публично: здешний полицейдиректор из желания выслужиться способен на все, в чем мы убедились еще сегодня на примере одного польского эмигранта, высланного отсюда без всяких оснований. Я бы посоветовал Вам, далее, так как Ваш паспорт не совсем безупречен, выбрать лучше любую другую дорогу на Париж, только не ту, которая проходит через Кёльн и Брюссель. Через Кёльн Вы проедете, но на бельгийской границе Вы, без сомнения, будете арестованы и в арестантской карете препровождены, возможно лишь после многодневного тюремного заключения, к французской границе. Мне самому пришлось испытать подобное 5 месяцев тому назад[456], и ежедневно мы получаем новые сообщения о таких позорных поступках бельгийцев по отношению к эмигрантам. Вы даже рискуете, что эти канальи отнимут у Вас, как у эмигранта фон Хохштеттера, все деньги, и Вы не получите назад ни гроша.
Если я могу быть Вам полезен в чем-нибудь другом, то сделаю это с удовольствием.
Преданный Вам Ф.Энгельс
Публикуется впервые
Печатается по рукописи.
Перевод с немецкого
53
МАРКС — ПОЛКОВНИКУ ЭНГЕЛЬСУ
В КЁЛЬНЕ
[Черновик]
Кёльн, 3 марта [1849 г.]
Г-ну полковнику и второму коменданту Энгельсу
Милостивый государь!
Третьего дня ко мне на квартиру явились два унтер-офицера 8-й роты 16-го пехотного полка, чтобы поговорить со мной лично. Я был в Дюссельдорфе, поэтому их не приняли. Вчера во второй половине дня оба эти господина снова явились и потребовали личной беседы со мной.
Я попросил их войти в комнату и тотчас же последовал за ними. Я предложил этим господам сесть и спросил, что им угодно. Они заявили, что хотят знать имя автора заметки в № 233 «Neue Rheinische Zeitung» от 28 февраля против г-на капитана фон Уттенхофена[457]. Я ответил этим господам: 1) что упомянутая заметка меня не касается, потому что она помещена под чертой и, таким образом, считается объявлением; 2) что они могут бесплатно поместить возражение; 3) что они могут подать в суд на газету. В ответ на их замечание, что вся 8-я рота чувствует себя оскорбленной этим объявлением, я возразил, что только подписи всех членов 8-й роты могут меня убедить в правильности этого заявления, которое, впрочем, не имеет никакого значения.
Тогда господа унтер-офицеры заявили мне, что если я не назову имени «этого человека», не «выдам» им его, то они «больше не смогут сдерживать своих людей», и дело может «кончиться плохо».
Я ответил этим господам, что угрозами и запугиванием они меньше всего смогут добиться от меня чего-нибудь. После этого они удалились, бормоча что-то сквозь зубы.
Далеко же зашло ослабление дисциплины и совсем, должно быть, исчезло понимание законного порядка, если роты, подобно шайкам разбойников, отправляют делегатов к отдельным гражданам, чтобы посредством угроз вынудить у них то или другое признание! В особенности мне непонятно значение фразы: «Мы больше не сможем сдерживать своих людей». Разве эти «люди» имеют свою собственную юрисдикцию, разве у этих «людей» есть еще и другие способы защиты, кроме законных?
Прошу Вас, г-н полковник, произвести расследование этого происшествия и разъяснить мне это странное требование. Мне бы не хотелось быть вынужденным прибегнуть к гласности.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
54
МАРКС — ПОЛКОВНИКУ ЭНГЕЛЬСУ
В КЁЛЬНЕ
[Черновик]
[Кёльн, около 5 марта 1849 г.]
Г-ну полковнику и коменданту Энгельсу
Милостивый государь!
Уверенный в том, что королевско-прусские унтер-офицеры не станут отрицать слов, сказанных ими без свидетелей, я не привлек никаких свидетелей к упомянутой беседе{630}. Что касается моего мнимого заявления, будто «суды ничего не могут поделать со мной, в чем не так давно можно было убедиться», то даже мои политические противники согласятся, что если бы у меня и возникла такая глупая мысль, то я бы не высказал ее третьим лицам. И затем, ведь я им разъяснил, — разве господа унтер-офицеры сами не признают этого, — что напечатанное под чертой меня совершенно не касается, что я вообще отвечаю лишь за ту часть газеты, которую подписываю? Стало быть, не было даже повода говорить о моем положении по отношению к судам.
Я тем охотнее отказываюсь от требования дальнейшего расследования, что меня интересовал не вопрос о наказании господ унтер-офицеров, а только то, чтобы они услышали из уст своих командиров напоминание о пределах их функций.
Что касается Вашего любезного заключительного замечания, то «Neue Rheinische Zeitung» своим молчанием об имевших место в последнее время трениях среди самих военных показала, насколько она считается с нынешним возбужденным состоянием умов.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
55
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[458]
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Бинген, 1 июня 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
От своего имени и от имени Фрейлиграта я прошу тебя привлечь к суду издателя, перепечатавшего стихотворение Фрейлиграта, и потребовать возмещения убытков.
Моим главным поверенным в делах является Ст. А. Наут в Кёльне, которому прошу тебя написать об этом деле.
Vale faveque{631}.
К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
56
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Париж, 13 июля [1849 г.]
45, Rue de Lille Адресовать г-ну Рамбо
Дорогой Вейдемейер!
Дронке, надо полагать, уже написал тебе, что ты должен сбыть красные экземпляры газеты[459] за любую цену.
Я сижу здесь со своей семьей без гроша. И все же мне представился случай, благодаря которому я за несколько недель мог бы заработать 3000–4000 франков. Дело в том, что моя брошюра против Прудона{632}, которой последний старался всяческими средствами не дать хода, начинает иметь здесь успех, и от меня зависит протащить рецензии о ней в важнейшие газеты, так, чтобы оказалось необходимым второе издание. Но для того чтобы это принесло мне выгоду, следовало бы скупить все имеющиеся еще в Брюсселе и Париже экземпляры, чтобы сделаться их единственным владельцем.
Имея 300–400 талеров, я мог бы произвести эту операцию и в то же время продержаться здесь первое время. Ты мог бы, пожалуй, оказать мне в этом содействие следующим образом.
Одна дама в Реда, с которой связан также и Люнинг, послала в свое время 1000 талеров Карлу Посту для «Neue Rheinische Zeitung», однако взяла их обратно, когда эта газета погибла. Нельзя ли было бы побудить ее через твое посредство выдать эту ссуду? Я считаю себя тем более вправе на такую помощь, что я вложил в «Neue Rheinische Zeitung», которая ведь была партийным предприятием, свыше 7000 талеров.
Если можешь, займись этим делом, не сообщая о нем, однако, другим. Скажу тебе одно: если я не получу откуда-нибудь помощи, я погиб, так как здесь находится и моя семья, и последняя драгоценность моей жены уже отправилась в ломбард.
Ожидаю немедленного ответа.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
57
ЭНГЕЛЬС — ЖЕННИ МАРКС
В ПАРИЖ
Веве, кантон Во, 25 июля 1849 г.
Дорогая г-жа Маркс!
И Вы и Маркс, вероятно, удивляетесь, что я так долго не подавал о себе вестей. Вот причины этого. В тот самый день, когда я написал Марксу (из Кайзерслаутерна), пришло известие, что Хомбург занят пруссаками и, таким образом, сообщение с Парижем прервано. Отослать письмо было уже невозможно, и я отправился к Виллиху. В Кайзерслаутерне я держался в стороне от всякого участия в так называемой революции[460]; но когда явились пруссаки, я не смог воспротивиться соблазну принять участие в военных действиях. Единственным офицером, который чего-либо стоил, был Виллих, — поэтому я пошел к нему и сделался его адъютантом. Я участвовал в четырех сражениях, из которых два — особенно при Раштатте[461] — были довольно серьезными. Я убедился, что хваленое мужество в атаке — самое заурядное качество, которым может обладать человек. Свист пуль — сущие пустяки, и, хотя мне пришлось наблюдать немало трусости, я за всю кампанию не видел и дюжины людей, которые держали бы себя трусливо в бою. Зато сколько «храброй глупости»! Так или иначе, я счастливо миновал все опасности, и в конце концов хорошо, что один из сотрудников «Neue Rheinische Zeitung» принимал участие в боях, потому что вся демократическая сволочь была в Бадене и в Пфальце и теперь хвастается подвигами, которых она не совершала. Опять поднялся бы крик, что господа из «Neue Rheinische Zeitung» чересчур трусливы, чтобы сражаться. Однако из всех господ демократов никто не принимал участия в боях, кроме меня и Кинкеля. Последний записался в наш отряд стрелком и держался неплохо. В первом же бою, в котором ему пришлось участвовать, он был легко ранен в голову и попал в плен.
После того как наш отряд прикрыл отступление баденской армии, мы перешли в Швейцарию на сутки позже всех остальных и вчера прибыли сюда, в Веве[462]. Во время кампании и пока мы шли по Швейцарии, у меня не было никакой возможности написать ни строчки. Зато теперь я спешу подать весть о себе и скорее написать Вам, тем более, что где-то в Бадене я слышал, будто Маркс арестован в Париже. Мы совершенно не видели газет и потому ничего не смогли узнать. Я так и не смог проверить, правда это или нет. Вы представляете себе поэтому, как я встревожен; я очень прошу Вас как можно скорее успокоить меня, сообщив о судьбе Маркса. Я не слышал, чтобы слух об аресте Маркса подтвердился, а потому все еще надеюсь, что это неправда. Однако я почти не сомневаюсь в том, что Дронке и Шаппер сидят. Итак, если Маркс еще на свободе, перешлите ему, пожалуйста, это письмо и попросите его немедленно мне ответить. Если в Париже он не чувствует себя в безопасности, то здесь, в кантоне Во, он мог бы жить вполне спокойно. Само правительство называет себя красным и объявляет себя сторонником непрерывной революции. То же самое в Женеве. Там находится Шили из Трира, который был одним из командиров в майнцском отряде.
Как только я получу из дома немного денег, я направлюсь, вероятно, в Лозанну или в Женеву и там решу, как дальше быть. Наш отряд, который храбро сражался, надоел мне, и делать мне здесь нечего. Виллих в бою храбр, хладнокровен, он действует умело, быстро и правильно ориентируется в обстановке, но вне сражения это — более или менее скучный идеолог[463] и «истинный социалист». Большая часть людей из отряда, с которыми можно было поговорить, разбрелась в разные стороны.
Если бы только у меня была уверенность, что Маркс на свободе! Я часто думал о том, что под прусскими пулями я подвергался гораздо меньшей опасности, чем наши в Германии и, в особенности, Маркс в Париже. Избавьте же меня скорее от этой неизвестности.
Ваш Энгельс
Адрес: Ф.Энгельсу, немецкому эмигранту, Веве, Швейцария. (Если можно — в конверте до Тионвиля или Меца.)
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
58
МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ[464]
В КЁЛЬН
[Париж], 31 июля [1849 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Должен тебе признаться, что поведение Л[ассаля] очень меня удивляет. Я обратился лично к нему, а так как я когда-то сам одолжил графине{633} деньги, и с другой стороны, знаю, как Л[ассаль] ко мне расположен, то я никак не мог ожидать, что буду так скомпрометирован. Наоборот, я просил его всячески избегать огласки. Я предпочитаю жесточайшую нужду публичному попрошайничеству. Я ему написал по этому поводу.
Вся эта история злит меня невыразимо.
Поговорим о политике — это отвлекает от всяких личных дрязг. В Швейцарии положение все осложняется, а теперь со стороны Италии прибавляется еще вопрос о Савойе. По-видимому, Австрия, в крайнем случае, намерена вознаградить себя за свои неудачи в Венгрии за счет Италии. Между тем, включение Савойи в состав Австрии сломило бы шею нынешнему французскому правительству, если бы оно это допустило. Большинство во французской палате находится в процессе явного разложения. Правые распадаются на чистых филиппистов{634}, легитимистов, голосующих с филиппистами, и чистых легитимистов, которые за последние дни голосовали с левыми. План Тьера и К° состоит в том, чтобы сделать Луи-Наполеона консулом на десять лет, до совершеннолетия графа Парижского, который тогда его сменит. Если Собрание — что почти несомненно — снова введет налог на напитки, оно восстановит против себя всех виноделов. Каждое из его реакционных мероприятий будет отталкивать от него новую часть населения.
Но основное в настоящий момент — это Англия. Не надо обманываться насчет так называемой партии мира, признанным вождем которой является Кобден. Не надо обманываться также и насчет «бескорыстного энтузиазма» по отношению к венграм, с которым англичане организовали митинги по всей стране.
Партия мира — это лишь замаскированная фритредерская партия: то же содержание, та же цель, те же вожди. Подобно тому как фритредеры атаковали аристократию внутри страны, разрушая ее материальную основу отменой хлебных законов и навигационного акта, так теперь они атакуют ее по линии ее внешней политики, ее европейских связей, пытаясь разрушить Священный союз. Английские фритредеры — это радикальные буржуа, которые хотят радикально порвать с аристократией, чтобы неограниченно властвовать. Они только упускают из виду, что таким образом они, против своей воли, выводят на сцену народ и приводят его к власти. Эксплуатация народов не посредством средневековых войн, а лишь путем торговой войны — таков лозунг партии мира. Поведение Кобдена в венгерском вопросе было вызвано непосредственно практическими соображениями. Россия в настоящий момент пытается получить заем. Кобден, представитель промышленной буржуазии, запрещает финансовой буржуазии заключать эту сделку, а в Англии промышленность господствует над банком, в то время как во Франции банк господствует над промышленностью.
Кобден дал русским более страшный бой, чем Дембинский и Гёргей. Он разоблачил жалкое состояние их финансов. Русские, — говорит он, — это самая бедная нация. Сибирские рудники дают государству ежегодно лишь 700000 фунтов стерлингов; питейный сбор дает ему в десять раз больше. Правда, золотой и серебряный запас в подвалах Петербургского банка достигает 14000000 фунтов стерлингов; но он служит металлическим резервом бумажного обращения в 80000000 фунтов стерлингов. Поэтому, если царь посягнет на подвалы банка, то он обесценит бумажные деньги и вызовет революцию в самой России. Значит, абсолютистский колосс не может двинуться, не получив у нас займа, — восклицает надменный английский буржуа, — а мы ничего ему не дадим. Мы снова поведем чисто буржуазным путем борьбу буржуазии против феодального абсолютизма. Золотой телец сильнее всех остальных тельцов, сидящих на тронах мира. Разумеется, в вопросе о Венгрии у английских фритредеров имеется и прямая заинтересованность. Вместо проводившейся до сих пор австрийской запретительной политики — торговый договор и своего рода свобода торговли с Венгрией. Они уверены, что деньги, которыми они теперь тайком бесспорно снабжают венгров, вернутся к ним обратно с прибылью и процентами путем торговли.
Эта позиция английской буржуазии по отношению к континентальному деспотизму является противоположностью борьбы, которую она с 1793 до 1815 г. вела против Франции. Этот процесс развития заслуживает сугубого внимания.
Сердечный привет тебе и твоей супруге от меня и жены.
Твой К.Маркс
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т, XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
59
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Париж, около 1 августа 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
Я узнал от Дронке, что с вестфальской дамой{635} ничего не вышло. Ну, не беда.
Теперь скажи мне, каким путем, по-твоему, можно издавать брошюры?
Я хотел бы начать с брошюры о заработной плате — в «Neue Rheinische Zeitung» было напечатано только ее начало{636}. К этой брошюре я написал бы небольшое политическое предисловие о теперешнем положении вещей. Думаешь ли ты, что на это согласился бы, например, Леске? Но в таком случае он должен был бы немедленно по получении рукописи заплатить, и притом хорошо заплатить, так как я знаю, что брошюра эта разойдется и что уже и сейчас очень многие готовы на нее подписаться. Мое теперешнее финансовое положение не дает мне возможности рассчитаться с Леске за старое.
Если Леске убедится впоследствии, что это дело имело успех, то мы сможем продолжать в том же духе.
От Энгельса я получил вчера письмо{637}, Он находится в Швейцарии и в качестве адъютанта Виллиха принимал участие в четырех сражениях.
Над моей головой все еще висит дамоклов меч. Моя высылка{638} и не отменена, и не приводится пока в исполнение.
Как ни плохо в данный момент нынешнее положение вещей для нас лично, я все же принадлежу к числу довольных людей. Дела идут очень хорошо, и Ватерлоо, которое потерпела официальная демократия, нужно рассматривать как победу. Правительства божьей милостью берут на себя задачу отомстить за нас буржуазии и наказать ее.
На этих днях я, может быть, пришлю для твоей газеты{639} небольшую статью о положении в Англии. В данный момент тема эта мне слишком надоела, так как я уже развивал ее в нескольких частных письмах.
Пиши непосредственно мне и по моему адресу: 45, Rue de Lille, г-ну Рамбо.
Сердечный привет тебе и твоей жене от меня и жены. Жена моя чувствует себя очень скверно — естественное последствие ее «интересного положения». Прощай, мой дорогой, и отвечай мне поскорее.
Твой К. М.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
60
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Париж, середина августа 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
Я охотно соглашусь на предложение Рюля[465], если он возьмет на себя всю деловую сторону, для которой я не пригоден, за что он получит комиссионное вознаграждение.
Но, во-первых, у меня нет под рукой владельца типографии, который авансировал бы необходимые средства.
Во-вторых, подписные листы кажутся мне излишними. Объявления в «Westdeutsche» и других рейнских и прочих газетах достигли бы той же цели. В особенности необходимо было бы объявить об этом в берлинских, гамбургских, лейпцигских и бреславльских газетах.
Известие о твоей газете{640} очень печально. Я в ближайшее время напишу по этому поводу старому славному Науту, который вел дела «Neue Rheinische Zeitung», и сообщу тебе о результатах.
Статья моя{641} была бы уже давно у тебя, но болезнь моей жены и всех детей превратила меня на неделю в своего рода больничную сиделку. Сердечный привет твоей жене.
Твой К. М.
Отвечай возможно скорее.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
61
ЭНГЕЛЬС — ЯКОБУ ШАБЕЛИЦУ
В БАЗЕЛЬ
Лозанна, 24 августа 1849 г. 8, Place de la Palud
Дорогой Шабелиц!
Я очень благодарен тебе за быструю пересылку адресованного мне письма. Так как нельзя посылать письма прямо ко мне, а другого адреса у меня не было, то мне пришлось побеспокоить тебя. Возможно, что ты получишь для меня еще одно или два письма и, надеюсь, будешь так добр и их переслать мне.
Я сижу теперь в Лозанне и пишу мемуары о пфальцско-баденском революционном фарсе{642}. Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы допустить, что я участвовал политически в этой затее, с самого начала обреченной на неудачу. В Карлсруэ и Кайзерслаутерне я преспокойно потешался над ошибками и нерешительностью временных правительств, отказывался от всех назначений, и лишь тогда, когда явились пруссаки, отправился в Оффенбах к Виллиху и в качестве его адъютанта проделал всю кампанию. Находясь то в главном штабе, то перед лицом неприятеля, все время ведя переписку с верховным командованием, в постоянном контакте с Д'Эстером, который, в качестве «красной камарильи», толкал правительство вперед, участвуя в различных схватках и, в конце концов, в сражении при Раштатте, — я имел возможность многое видеть и многое узнать. Ты знаешь, что у меня достаточно критического чутья, чтобы не разделять иллюзий заурядных ура-республиканцев и чтобы разглядеть прикрытое громкими фразами малодушие вождей.
Моя работа, как и подобает «Neue Rheinische Zeitung», даст иное понимание этой истории, нежели другие повествования на эту тему, выход которых ожидается. Она разоблачит кое-какие грязные делишки и будет содержать особенно много нового о почти неизвестных доныне событиях в Пфальце. Размер ее невелик, каких-нибудь 4–6 листов.
До сих пор у меня не было спокойной минуты, чтобы подумать об издателе. Посылать рукопись в Германию мне не хотелось бы; есть риск, что ее выкрадут на почте. Плохо зная издательское дело в Швейцарии, я решил запросить тебя, не принадлежит ли твой старик{643} к числу подходящих издателей для подобных произведений и — заметь хорошенько — к числу таких, которые платят. Деньги я должен получить непременно, так как ведь надо жить. Что эта вещь будет легко читаться, об этом едва ли надо тебе говорить, а что в Германии ее будут покупать (ей не грозит конфискация, тема не дает для этого повода), в этом тебе порукой мое имя. Итак, если можно заключить сделку с твоим папашей, то я надеюсь на тебя; если же нет — тоже не беда. В таком случае не откажи посоветовать мне иную комбинацию, в том числе укажи и возможных немецких издателей, так как с издательским делом в Германии я также совершенно не знаком.
Итак, напиши мне об этом по возможности немедленно и прими сердечный привет
от твоего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
62
ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лозанна, 25 августа 1849 г.
8, Place de la Palud
Дорогой Вейдемейер!
Post tot discrimina rerum{644}, после стольких арестов в Гессене и Пфальце[466], после трех недель праздной жизни в Кайзерслаутерне, после месяца славной кампании, во время которой я, разнообразия ради, прицепил саблю и стал адъютантом Виллиха, после месяца скучной лагерной стоянки вместе с отрядом эмигрантов в кантоне Во, я, наконец, добрался сюда, в Лозанну, и стою на своих собственных ногах. Прежде всего я сяду и напишу комическую историю всей этой нелепой пфальцско-баденской затеи{645}. Но так как я уже не имею никакой связи с Германией и мне неизвестно, какие города находятся на осадном положении, а какие нет, то я не знаю, к какому издателю следует обратиться. Я никого из них теперь не знаю. Там, на месте тебе виднее, какие издатели были бы склонны начать переговоры об издании подобной вещи, которая, конечно, совершенно безопасна и не грозит ни конфискацией, ни судебным процессом. Может быть, во Франкфурте найдется такой издатель. Но у него должны быть деньги. Будь добр, напиши мне об этом возможно скорее, чтобы я мог сейчас же предпринять соответствующие шаги.
Вашего Красного Беккера{646} я недавно видел в самом веселом настроении в Женеве. Он проводит время в загородных кабаках с народным деятелем Эсселленом и другими добродушными diis minorum gentium{647}.
Сердечный привет твоей жене и всем знакомым
от твоего Энгельса
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
63
МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ
В КЁЛЬН
Лондон, 5 сентября [1849 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Адрес: Карлу Блинду, 18, Robertsstreet, Peterson's Coffee-house, Grosvenorsquare; письмо для меня вложи в особый конверт{648}.
Пишу тебе только несколько строк, так как уже дня четыре — пять страдаю своего рода холериной и чувствую страшную слабость.
Жена моя писала мне, чтобы я известил тебя о получении твоего письма, куда были вложены 100 франков. Вообрази подлость парижской полиции: стали притеснять и мою жену; ей с трудом удалось добиться разрешения остаться в Париже до 15 сентября — до этого числа у нас снята там квартира.
Я нахожусь в самом затруднительном положении. Моя жена должна скоро родить, 15-го она должна выехать из Парижа, и я не знаю, откуда мне взять денег на ее отъезд и на устройство здесь.
С другой стороны, я имею все основания рассчитывать на то, что мне удастся основать здесь ежемесячный журнал, но время не терпит, и первые недели представляют особые трудности.
Лассаль, очевидно, обижен моим письмом к тебе{649}, а также моим письмом к нему. Я, во всяком случае, был далек от подобного намерения и написал бы ему за это время, но при моем теперешнем состоянии мне очень трудно писать.
Как только я снова буду в силах, я напишу тебе подробнее о политическом положении. Надеюсь получить от тебя вскоре несколько строк. Сердечный привет от меня твоей жене, Даниельсу и прочим.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Die Neue Zeit», Erganzungshefte, № 12, 1911–1912 гг.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
64
ЭНГЕЛЬС — ДЖОРДЖУ ДЖУЛИАНУ ГАРНИ
В ЛОНДОН
Генуя, 5 октября 1849 г.
Дорогой Гарни!
Ты, должно быть, получил несколько строк, которые я послал тебе через полковника Вил-лиха. Пишу, чтобы известить тебя, а через тебя и Маркса, что сегодня утром я прибыл в Геную, и если ветер и погода будут благоприятствовать, я завтра утром отплыву в Лондон на английской шхуне «Корниш Даймонд», капитаном которой является Стивенс. Мое путешествие продлится около 4 или 5 недель, так что к середине ноября я буду в Лондоне.
Я очень счастлив, что мне так быстро удалось вырваться из этой проклятой полицейской атмосферы. Я, право, никогда не видел столь хорошо организованной полиции, как здесь, в Пьемонте.
Всегда преданный тебе Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с английского
65
МАРКС — ЛУИ БАУЭРУ
В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 30 ноября [1849 г.]
Господин доктор!
В связи с враждебными отношениями, установившимися между двумя обществами, к которым мы принадлежим, и после Ваших прямых нападок на здешний Эмигрантский комитет[467] (во всяком случае, на моих коллег и друзей, входящих в него) мы с Вами должны порвать наши личные отношения, если не хотим, чтобы наше поведение истолковывалось обеими сторонами как двусмысленное. Вчера вечером в присутствии моей жены я счел неудобным высказывать свое мнение по поводу этого конфликта.
Изъявляя Вам мою глубочайшую благодарность за Ваши врачебные услуги, прошу прислать мне Ваш счет.
Преданный Вам д-р К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
66
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 19 декабря [1849 г.] 4, Andersonstreet, Kingsroad, Chelsea
Дорогой Вейдемейер!
Я уж не помню, когда писал тебе. Это долгое молчание объясняется всякого рода житейскими мытарствами, обилием всяческих дел и, наконец, тем, что я вообще тяжел на подъем по части писания писем. Наконец, post tot cuscnmma rerum{650}, мне удалось наладить мой журнал{651}: я нашел в Гамбурге типографа{652} и экспедитора. Вообще же все дело будет вестись на частные средства. Плохо то, что в Германии всегда проходит уйма времени, прежде чем оказывается возможным приступить к печатанию. Я почти не сомневаюсь, что не успеют выйти в свет три, а может быть, и два номера ежемесячника, как разгорится мировой пожар и отпадет возможность хотя бы начерно разделаться с «Политической экономией».
Так как ты живешь в самой Германии и лучше нас знаешь все подробности, то, может быть, ты найдешь время для того, чтобы сжато и кратко, в основных чертах описать для нашего журнала положение в Южной Германии и все там происходящее.
Далее, я прошу тебя поместить в вашей газете{653} прилагаемое объявление{654}, — но только после того, как в «Kolnische Zeitung» появится объявление, исходящее от книготоргового агента в Гамбурге. Копию ты мог бы отослать в Вестфалию. Как ты увидишь из объявления, наряду с распространением через книготорговцев мы хотим наладить и другой способ распространения: наши товарищи по партии будут проводить подписку и посылать нам списки абонентов. Пока мы вынуждены были назначить довольно высокую цену и определить для каждого номера небольшое количество листов. Если, благодаря более широкому распространению, наши средства увеличатся, эти недостатки можно будет устранить.
Что ты скажешь относительно склоки между Прудоном, Бланом и Пьером Леру?
Тебе посылает привет Виллих, а также Энгельс, Красный Вольф{655} и Веерт.
Здесь, в Англии, в данный момент развертывается чрезвычайно важное движение. С одной стороны, происходит агитация протекционистов, опирающаяся на фанатичное сельское население, — последствия беспошлинной торговли хлебом начинают сказываться именно так, как я это предсказывал еще несколько лет тому назад{656}. С другой стороны, фритредеры делают из своей системы дальнейшие политические и экономические выводы, выступая в области внутренней политики в качестве сторонников финансовой и парламентской реформы, а во внешней политике — в качестве партии мира. И, наконец, чартисты, которые действуют вместе с буржуазией против аристократии, но в то же время с усиленной энергией снова развернули борьбу своей собственной партии против буржуа. Если, как я надеюсь — не без веских оснований, — вместо вигов в министерстве окажутся тори, то конфликт между этими партиями примет огромные размеры, а внешняя форма агитации станет более бурной и революционной.
Другое событие, еще не заметное на континенте, это — приближение сильнейшего промышленного, сельскохозяйственного и торгового кризиса. Если на континенте революция будет отсрочена до того момента, когда разразится этот кризис, то Англия, быть может, с самого начала окажется, хотя и против своей воли, союзником революционного континента. Более ранняя вспышка революции, — если только она не будет вызвана непосредственно русской интервенцией, — по-моему, была бы несчастьем, ибо как раз теперь, когда торговля все более и более расширяется, рабочие массы во Франции, Германии и т. д., а равно и все мелкие лавочники и т. п., может быть, и настроены революционно на словах, но, конечно, не на деле.
Ты, должно быть, знаешь, что моя жена подарила миру нового гражданина{657}. Она просит передать сердечный привет тебе и твоей жене. Передай твоей жене сердечный привет и от меня.
Напиши поскорее.
Твой К.Маркс
Между прочим, не можешь ли ты достать мне адрес гражданина Хенце?{658}
По газетам тебе известны дурацкие выходки пресловутого Гейнцена. Этого субъекта погубила революция в Германии. Ведь до германской революции его произведения были до некоторой степени в моде, так как мелкому буржуа и коммивояжеру нравилось читать напечатанные черным по белому глупости и хвастливые речи, которые они сами вели с таинственным видом, сидя в винном погребке и закусывая сыром и бисквитами. Теперь он хочет реабилитировать себя, компрометируя в глазах правительств других эмигрантов, живущих в Швейцарии и Англии и активно участвовавших в революции. Он устраивает скандалы и старается создать себе прибыльный ореол мученика, угрожая, что в самом скором времени проглотит за легким завтраком сто тысяч миллионов человек.
Впервые опубликовано на русским языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи Перевод с немецкого
67
ЭНГЕЛЬС — ЯКОБУ ШАБЕЛИЦУ
В БАЗЕЛЬ
Лондон, 22 декабря 1849 г. 6, Macclesfieldstreet, Deanstreet, Soho
Дорогой Шабелиц!
Письмо твое я получил, и если я не ответил на него из Лозанны, то это объясняется различными причинами, главным же образом моим кругосветным плаванием из Генуи в Лондон, продержавшим меня 5 недель на море. Я не передал тогда свою рукопись{659} Бамбергеру потому, что хотел напечатать ее или в виде отдельной брошюры, или, если бы это не удалось, в нашем журнале{660}, издание которого тогда уже намечалось. В настоящее время журнал этот создан, и в январе в Германии выйдет его первый выпуск, о чем ты уже, вероятно, знаешь по несколько преждевременному объявлению, появившемуся в «Berner-Zeitung». Мы были бы очень рады, если бы ты или твой старик{661} занялись распространением журнала в Швейцарии и вели дела непосредственно с нами. Наш гамбургский комиссионер посылал бы вам экземпляры журнала, и вы могли бы взять на себя своего рода главную агентуру по Швейцарии. Мы, во всяком случае, предпочитаем иметь дело только с солидными фирмами, а человека, который дал объявление в Берне, я не знаю. Сообщи мне при случае, можно ли на него положиться. Обдумай, как все это можно устроить, и сообщи мне об условиях. Но, во всяком случае, расчеты и оплата, по крайней мере в отношении постоянных подписчиков, должны производиться через каждые три месяца. На таких условиях работает и наш гамбургский комиссионер.
Прилагаемое объявление{662} помести, пожалуйста, в «National-Zeitung», и если тебе время от времени нужно будет объявление, чтобы заполнить пустое место, то используй в первую очередь его.
В первый выпуск, кроме общего введения (написанного Марксом), войдет первая из моих статей по поводу кампании за имперскую конституцию, статья маленького Вольфа{663} о последних днях франкфуртского и штутгартского парламентов, обзор событий, написанный Марксом и мной, и, если удастся, также и первая из тех лекций по политической экономии, которые Маркс читает здесь, в Обществе рабочих[468]. Кроме того — разная мелочь и, может быть, еще что-нибудь, написанное Красным Вольфом{664}. Вольф, Маркс, Веерт и я находимся сейчас здесь; если окажется возможным, то скоро сюда приедет и Лупус.
В общем, все здесь идет хорошо. Струве и Гейнцен интригуют против Общества рабочих и против нас всюду и везде, но без успеха. Вместе с несколькими умеренными нытиками[469], выброшенными из нашего Общества, они устроили отдельны» клуб, где Гейнцен изливает свой гнев по поводу пагубного учения коммунистов[470]. Напиши мне поскорее по поводу деловых вопросов.
Твой Ф.Энгельс
Заранее поздравляю с Новым годом.
Будь добр, пришли мне немедленно посылкой Мерославского «Отчет о баденской кампании», «Дневник и т. д.» Дауля, писания Беккера и Эсселлена[471] и другие появившиеся в Бадене вещи, которые имеют значение для истории кампании, то есть вещи, содержащие не декламации, а факты. Израсходованную сумму ты можешь засчитать или мне, или в счет будущих сделок с «Neue Rheinische Zeitung»{665}.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
50 МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ В РАТИБОР
Кёльн, 15 января [1849 г.]
Дорогой Теллеринг!
Вы всегда неправильно рассчитываете дни доставки почты, так как предполагаете, что почта из Австрии и Берлина приходит сюда аккуратно, а она всегда запаздывает на один — два дня и приходит весьма неаккуратно. Ваше первое письмо из Вены я получил 10-го вечером. 11-го я немедленно написал в Одерберг до востребования со вложением 50 талеров банковыми билетами. Следовательно, Вам во всяком случае придется вернуться в Одерберг, чтобы получить эти деньги.
Газеты Вы получите, если, по возвращении из Одерберга, немедленно сообщите мне, где Вы решили искать временный приют.
Я надеюсь, что, вопреки злой воле Гейгера, Ваши паспортные дела удастся, наконец, уладить в два — три дня. Но Вы должны мне также сообщить, куда берлинский друг должен отправить Вам паспорт.
Если Вам необходимо избегать пребывания, в Вене, что принесло бы газете{625} невозместимый урон, — и в таком случае Вы должны найти себе заместителя для ежедневных корреспонденций, — то Бреславль{626} представляется мне наиболее подходящим для Вас местом пребывания. Я очень часто с грустью думаю о Вашей жене, которая заслуживает более спокойной участи.
Посылаю Вам при сем один номер «Neue Rheinische Zeitung», который — из-за передовой статьи о мадьярах{627}, — надеюсь, представит для Вас интерес.
Напишите как можно скорее. Во Франции весной снова начнется свистопляска. Бесчестная буржуазная республика слишком быстро дошла до «расцвета своих грехов».
Ваш К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
51 МАРКС — ЭРНСТУ ДРОНКЕ В ПАРИЖ
Кёльн, 3 февраля [1849 г.]
Дорогой Дронке!
На твое письмо, о котором сообщил мне Энгельс, отвечаю вкратце следующее:
1) Относительно твоего приезда. Я тебе написал: «не приезжай в Германию до тех пор, пока я тебе не напишу», — когда Кратц заявил мне, что твое дело еще не выяснилось.
2) Позднее я писал Каппу, а не тебе, потому что Капп осаждал меня угрожающими письмами. Распоряжения, данного мною Каппу, Корф не выполнил. Еще до этого на собрании акционеров я заявил, что либо Корф, либо я должны уйти из газеты{628}. Кроме того, Пласман как раз в это время наложил новый арест на переводимые по почте деньги, и газета ежедневно была на волосок от банкротства, что признал и сам Энгельс, когда он прибыл сюда[454].
3) Что касается истории с Мейербером, то о ней я решительно ничего не знаю. Ты понимаешь, что при таком положении, когда наборщики ежедневно устраивали нам бунты из-за нескольких талеров, я не пренебрег бы 150 талерами.
4) Что касается моего письма по поводу Каппа, то я был прав. В самый тяжелый момент Капп грозил выступить с публичными нападками. Если ты представишь себя в нашем тогдашнем положении, ты поймешь мой гнев. Что касается комментариев Веерта (которые, впрочем, относились не к тебе, а к Имандту, который сюда беспрерывно писал), то они стали мне известны только теперь.
5) Что касается 25 талеров, посланных 14 января, то они в присутствии свидетелей были тебе посланы по адресу Эвербека. Здешняя почта завтра представит по этому поводу объяснения. Обрати внимание на то, что Капп в это же время получил от меня 15 талеров.
6) Что касается неполучения от меня ответов, то Лупус{629} может подтвердить, что я писал тебе очень часто.
7) Если я однажды написал тебе в раздраженном тоне, то это произошло по следующим причинам: а) потому что у меня были величайшие затруднения с газетой и на меня набрасывались все ее корреспонденты и кредиторы, б) потому что Имандт в письме к Фрейлиграту уверял, что ты, Капп и пр. без конца ругаете меня, а благородный Бёйст, — если я не ошибаюсь, Бёйст (в точности я не знаю), — посылал такие же письма.
Через несколько дней газета либо погибнет, либо укрепится, и тогда мы немедленно пошлем тебе еще денег. Сейчас у нас их совершенно нет. Историю же с 25 талерами необходимо выяснить.
Что я все время считал тебя одним из редакторов газеты, видно как из нового объявления, появившегося в различных газетах, так и из того, что я поместил твою статью о высылке франкфуртского эмигранта с пометкой «Кёльн»[455].
Твой Маркс
[Приписка В. Вольфа]
Со всем сказанным вполне согласен.
Твой Лупус
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
52 ЭНГЕЛЬС — ДАНИЕЛЮ ФЕННЕРУ ФОН ФЕННЕБЕРГУ
Кёльн, 1 марта 1849 г.
Милостивый государь!
Я ответил бы Вам гораздо раньше, если бы мне не пришлось предварительно опросить в связи с Вашим делом различных лиц. Я считаю, что Вам здесь не стоит выступать публично: здешний полицейдиректор из желания выслужиться способен на все, в чем мы убедились еще сегодня на примере одного польского эмигранта, высланного отсюда без всяких оснований. Я бы посоветовал Вам, далее, так как Ваш паспорт не совсем безупречен, выбрать лучше любую другую дорогу на Париж, только не ту, которая проходит через Кёльн и Брюссель. Через Кёльн Вы проедете, но на бельгийской границе Вы, без сомнения, будете арестованы и в арестантской карете препровождены, возможно лишь после многодневного тюремного заключения, к французской границе. Мне самому пришлось испытать подобное 5 месяцев тому назад[456], и ежедневно мы получаем новые сообщения о таких позорных поступках бельгийцев по отношению к эмигрантам. Вы даже рискуете, что эти канальи отнимут у Вас, как у эмигранта фон Хохштеттера, все деньги, и Вы не получите назад ни гроша.
Если я могу быть Вам полезен в чем-нибудь другом, то сделаю это с удовольствием.
Преданный Вам Ф.Энгельс
Публикуется впервые
Печатается по рукописи.
Перевод с немецкого
53 МАРКС — ПОЛКОВНИКУ ЭНГЕЛЬСУ В КЁЛЬНЕ
[Черновик]
Кёльн, 3 марта [1849 г.]
Г-ну полковнику и второму коменданту Энгельсу
Милостивый государь!
Третьего дня ко мне на квартиру явились два унтер-офицера 8-й роты 16-го пехотного полка, чтобы поговорить со мной лично. Я был в Дюссельдорфе, поэтому их не приняли. Вчера во второй половине дня оба эти господина снова явились и потребовали личной беседы со мной.
Я попросил их войти в комнату и тотчас же последовал за ними. Я предложил этим господам сесть и спросил, что им угодно. Они заявили, что хотят знать имя автора заметки в № 233 «Neue Rheinische Zeitung» от 28 февраля против г-на капитана фон Уттенхофена[457]. Я ответил этим господам: 1) что упомянутая заметка меня не касается, потому что она помещена под чертой и, таким образом, считается объявлением; 2) что они могут бесплатно поместить возражение; 3) что они могут подать в суд на газету. В ответ на их замечание, что вся 8-я рота чувствует себя оскорбленной этим объявлением, я возразил, что только подписи всех членов 8-й роты могут меня убедить в правильности этого заявления, которое, впрочем, не имеет никакого значения.
Тогда господа унтер-офицеры заявили мне, что если я не назову имени «этого человека», не «выдам» им его, то они «больше не смогут сдерживать своих людей», и дело может «кончиться плохо».
Я ответил этим господам, что угрозами и запугиванием они меньше всего смогут добиться от меня чего-нибудь. После этого они удалились, бормоча что-то сквозь зубы.
Далеко же зашло ослабление дисциплины и совсем, должно быть, исчезло понимание законного порядка, если роты, подобно шайкам разбойников, отправляют делегатов к отдельным гражданам, чтобы посредством угроз вынудить у них то или другое признание! В особенности мне непонятно значение фразы: «Мы больше не сможем сдерживать своих людей». Разве эти «люди» имеют свою собственную юрисдикцию, разве у этих «людей» есть еще и другие способы защиты, кроме законных?
Прошу Вас, г-н полковник, произвести расследование этого происшествия и разъяснить мне это странное требование. Мне бы не хотелось быть вынужденным прибегнуть к гласности.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
54 МАРКС — ПОЛКОВНИКУ ЭНГЕЛЬСУ В КЁЛЬНЕ
[Черновик]
[Кёльн, около 5 марта 1849 г.]
Г-ну полковнику и коменданту Энгельсу
Милостивый государь!
Уверенный в том, что королевско-прусские унтер-офицеры не станут отрицать слов, сказанных ими без свидетелей, я не привлек никаких свидетелей к упомянутой беседе{630}. Что касается моего мнимого заявления, будто «суды ничего не могут поделать со мной, в чем не так давно можно было убедиться», то даже мои политические противники согласятся, что если бы у меня и возникла такая глупая мысль, то я бы не высказал ее третьим лицам. И затем, ведь я им разъяснил, — разве господа унтер-офицеры сами не признают этого, — что напечатанное под чертой меня совершенно не касается, что я вообще отвечаю лишь за ту часть газеты, которую подписываю? Стало быть, не было даже повода говорить о моем положении по отношению к судам.
Я тем охотнее отказываюсь от требования дальнейшего расследования, что меня интересовал не вопрос о наказании господ унтер-офицеров, а только то, чтобы они услышали из уст своих командиров напоминание о пределах их функций.
Что касается Вашего любезного заключительного замечания, то «Neue Rheinische Zeitung» своим молчанием об имевших место в последнее время трениях среди самих военных показала, насколько она считается с нынешним возбужденным состоянием умов.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
55 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[458] ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Бинген, 1 июня 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
От своего имени и от имени Фрейлиграта я прошу тебя привлечь к суду издателя, перепечатавшего стихотворение Фрейлиграта, и потребовать возмещения убытков.
Моим главным поверенным в делах является Ст. А. Наут в Кёльне, которому прошу тебя написать об этом деле.
Vale faveque{631}.
К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
56 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Париж, 13 июля [1849 г.]
45, Rue de Lille Адресовать г-ну Рамбо
Дорогой Вейдемейер!
Дронке, надо полагать, уже написал тебе, что ты должен сбыть красные экземпляры газеты[459] за любую цену.
Я сижу здесь со своей семьей без гроша. И все же мне представился случай, благодаря которому я за несколько недель мог бы заработать 3000–4000 франков. Дело в том, что моя брошюра против Прудона{632}, которой последний старался всяческими средствами не дать хода, начинает иметь здесь успех, и от меня зависит протащить рецензии о ней в важнейшие газеты, так, чтобы оказалось необходимым второе издание. Но для того чтобы это принесло мне выгоду, следовало бы скупить все имеющиеся еще в Брюсселе и Париже экземпляры, чтобы сделаться их единственным владельцем.
Имея 300–400 талеров, я мог бы произвести эту операцию и в то же время продержаться здесь первое время. Ты мог бы, пожалуй, оказать мне в этом содействие следующим образом.
Одна дама в Реда, с которой связан также и Люнинг, послала в свое время 1000 талеров Карлу Посту для «Neue Rheinische Zeitung», однако взяла их обратно, когда эта газета погибла. Нельзя ли было бы побудить ее через твое посредство выдать эту ссуду? Я считаю себя тем более вправе на такую помощь, что я вложил в «Neue Rheinische Zeitung», которая ведь была партийным предприятием, свыше 7000 талеров.
Если можешь, займись этим делом, не сообщая о нем, однако, другим. Скажу тебе одно: если я не получу откуда-нибудь помощи, я погиб, так как здесь находится и моя семья, и последняя драгоценность моей жены уже отправилась в ломбард.
Ожидаю немедленного ответа.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
57 ЭНГЕЛЬС — ЖЕННИ МАРКС В ПАРИЖ
Веве, кантон Во, 25 июля 1849 г.
Дорогая г-жа Маркс!
И Вы и Маркс, вероятно, удивляетесь, что я так долго не подавал о себе вестей. Вот причины этого. В тот самый день, когда я написал Марксу (из Кайзерслаутерна), пришло известие, что Хомбург занят пруссаками и, таким образом, сообщение с Парижем прервано. Отослать письмо было уже невозможно, и я отправился к Виллиху. В Кайзерслаутерне я держался в стороне от всякого участия в так называемой революции[460]; но когда явились пруссаки, я не смог воспротивиться соблазну принять участие в военных действиях. Единственным офицером, который чего-либо стоил, был Виллих, — поэтому я пошел к нему и сделался его адъютантом. Я участвовал в четырех сражениях, из которых два — особенно при Раштатте[461] — были довольно серьезными. Я убедился, что хваленое мужество в атаке — самое заурядное качество, которым может обладать человек. Свист пуль — сущие пустяки, и, хотя мне пришлось наблюдать немало трусости, я за всю кампанию не видел и дюжины людей, которые держали бы себя трусливо в бою. Зато сколько «храброй глупости»! Так или иначе, я счастливо миновал все опасности, и в конце концов хорошо, что один из сотрудников «Neue Rheinische Zeitung» принимал участие в боях, потому что вся демократическая сволочь была в Бадене и в Пфальце и теперь хвастается подвигами, которых она не совершала. Опять поднялся бы крик, что господа из «Neue Rheinische Zeitung» чересчур трусливы, чтобы сражаться. Однако из всех господ демократов никто не принимал участия в боях, кроме меня и Кинкеля. Последний записался в наш отряд стрелком и держался неплохо. В первом же бою, в котором ему пришлось участвовать, он был легко ранен в голову и попал в плен.
После того как наш отряд прикрыл отступление баденской армии, мы перешли в Швейцарию на сутки позже всех остальных и вчера прибыли сюда, в Веве[462]. Во время кампании и пока мы шли по Швейцарии, у меня не было никакой возможности написать ни строчки. Зато теперь я спешу подать весть о себе и скорее написать Вам, тем более, что где-то в Бадене я слышал, будто Маркс арестован в Париже. Мы совершенно не видели газет и потому ничего не смогли узнать. Я так и не смог проверить, правда это или нет. Вы представляете себе поэтому, как я встревожен; я очень прошу Вас как можно скорее успокоить меня, сообщив о судьбе Маркса. Я не слышал, чтобы слух об аресте Маркса подтвердился, а потому все еще надеюсь, что это неправда. Однако я почти не сомневаюсь в том, что Дронке и Шаппер сидят. Итак, если Маркс еще на свободе, перешлите ему, пожалуйста, это письмо и попросите его немедленно мне ответить. Если в Париже он не чувствует себя в безопасности, то здесь, в кантоне Во, он мог бы жить вполне спокойно. Само правительство называет себя красным и объявляет себя сторонником непрерывной революции. То же самое в Женеве. Там находится Шили из Трира, который был одним из командиров в майнцском отряде.
Как только я получу из дома немного денег, я направлюсь, вероятно, в Лозанну или в Женеву и там решу, как дальше быть. Наш отряд, который храбро сражался, надоел мне, и делать мне здесь нечего. Виллих в бою храбр, хладнокровен, он действует умело, быстро и правильно ориентируется в обстановке, но вне сражения это — более или менее скучный идеолог[463] и «истинный социалист». Большая часть людей из отряда, с которыми можно было поговорить, разбрелась в разные стороны.
Если бы только у меня была уверенность, что Маркс на свободе! Я часто думал о том, что под прусскими пулями я подвергался гораздо меньшей опасности, чем наши в Германии и, в особенности, Маркс в Париже. Избавьте же меня скорее от этой неизвестности.
Ваш Энгельс
Адрес: Ф.Энгельсу, немецкому эмигранту, Веве, Швейцария. (Если можно — в конверте до Тионвиля или Меца.)
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
58 МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ[464] В КЁЛЬН
[Париж], 31 июля [1849 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Должен тебе признаться, что поведение Л[ассаля] очень меня удивляет. Я обратился лично к нему, а так как я когда-то сам одолжил графине{633} деньги, и с другой стороны, знаю, как Л[ассаль] ко мне расположен, то я никак не мог ожидать, что буду так скомпрометирован. Наоборот, я просил его всячески избегать огласки. Я предпочитаю жесточайшую нужду публичному попрошайничеству. Я ему написал по этому поводу.
Вся эта история злит меня невыразимо.
Поговорим о политике — это отвлекает от всяких личных дрязг. В Швейцарии положение все осложняется, а теперь со стороны Италии прибавляется еще вопрос о Савойе. По-видимому, Австрия, в крайнем случае, намерена вознаградить себя за свои неудачи в Венгрии за счет Италии. Между тем, включение Савойи в состав Австрии сломило бы шею нынешнему французскому правительству, если бы оно это допустило. Большинство во французской палате находится в процессе явного разложения. Правые распадаются на чистых филиппистов{634}, легитимистов, голосующих с филиппистами, и чистых легитимистов, которые за последние дни голосовали с левыми. План Тьера и К° состоит в том, чтобы сделать Луи-Наполеона консулом на десять лет, до совершеннолетия графа Парижского, который тогда его сменит. Если Собрание — что почти несомненно — снова введет налог на напитки, оно восстановит против себя всех виноделов. Каждое из его реакционных мероприятий будет отталкивать от него новую часть населения.
Но основное в настоящий момент — это Англия. Не надо обманываться насчет так называемой партии мира, признанным вождем которой является Кобден. Не надо обманываться также и насчет «бескорыстного энтузиазма» по отношению к венграм, с которым англичане организовали митинги по всей стране.
Партия мира — это лишь замаскированная фритредерская партия: то же содержание, та же цель, те же вожди. Подобно тому как фритредеры атаковали аристократию внутри страны, разрушая ее материальную основу отменой хлебных законов и навигационного акта, так теперь они атакуют ее по линии ее внешней политики, ее европейских связей, пытаясь разрушить Священный союз. Английские фритредеры — это радикальные буржуа, которые хотят радикально порвать с аристократией, чтобы неограниченно властвовать. Они только упускают из виду, что таким образом они, против своей воли, выводят на сцену народ и приводят его к власти. Эксплуатация народов не посредством средневековых войн, а лишь путем торговой войны — таков лозунг партии мира. Поведение Кобдена в венгерском вопросе было вызвано непосредственно практическими соображениями. Россия в настоящий момент пытается получить заем. Кобден, представитель промышленной буржуазии, запрещает финансовой буржуазии заключать эту сделку, а в Англии промышленность господствует над банком, в то время как во Франции банк господствует над промышленностью.
Кобден дал русским более страшный бой, чем Дембинский и Гёргей. Он разоблачил жалкое состояние их финансов. Русские, — говорит он, — это самая бедная нация. Сибирские рудники дают государству ежегодно лишь 700000 фунтов стерлингов; питейный сбор дает ему в десять раз больше. Правда, золотой и серебряный запас в подвалах Петербургского банка достигает 14000000 фунтов стерлингов; но он служит металлическим резервом бумажного обращения в 80000000 фунтов стерлингов. Поэтому, если царь посягнет на подвалы банка, то он обесценит бумажные деньги и вызовет революцию в самой России. Значит, абсолютистский колосс не может двинуться, не получив у нас займа, — восклицает надменный английский буржуа, — а мы ничего ему не дадим. Мы снова поведем чисто буржуазным путем борьбу буржуазии против феодального абсолютизма. Золотой телец сильнее всех остальных тельцов, сидящих на тронах мира. Разумеется, в вопросе о Венгрии у английских фритредеров имеется и прямая заинтересованность. Вместо проводившейся до сих пор австрийской запретительной политики — торговый договор и своего рода свобода торговли с Венгрией. Они уверены, что деньги, которыми они теперь тайком бесспорно снабжают венгров, вернутся к ним обратно с прибылью и процентами путем торговли.
Эта позиция английской буржуазии по отношению к континентальному деспотизму является противоположностью борьбы, которую она с 1793 до 1815 г. вела против Франции. Этот процесс развития заслуживает сугубого внимания.
Сердечный привет тебе и твоей супруге от меня и жены.
Твой К.Маркс
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т, XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
59 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Париж, около 1 августа 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
Я узнал от Дронке, что с вестфальской дамой{635} ничего не вышло. Ну, не беда.
Теперь скажи мне, каким путем, по-твоему, можно издавать брошюры?
Я хотел бы начать с брошюры о заработной плате — в «Neue Rheinische Zeitung» было напечатано только ее начало{636}. К этой брошюре я написал бы небольшое политическое предисловие о теперешнем положении вещей. Думаешь ли ты, что на это согласился бы, например, Леске? Но в таком случае он должен был бы немедленно по получении рукописи заплатить, и притом хорошо заплатить, так как я знаю, что брошюра эта разойдется и что уже и сейчас очень многие готовы на нее подписаться. Мое теперешнее финансовое положение не дает мне возможности рассчитаться с Леске за старое.
Если Леске убедится впоследствии, что это дело имело успех, то мы сможем продолжать в том же духе.
От Энгельса я получил вчера письмо{637}, Он находится в Швейцарии и в качестве адъютанта Виллиха принимал участие в четырех сражениях.
Над моей головой все еще висит дамоклов меч. Моя высылка{638} и не отменена, и не приводится пока в исполнение.
Как ни плохо в данный момент нынешнее положение вещей для нас лично, я все же принадлежу к числу довольных людей. Дела идут очень хорошо, и Ватерлоо, которое потерпела официальная демократия, нужно рассматривать как победу. Правительства божьей милостью берут на себя задачу отомстить за нас буржуазии и наказать ее.
На этих днях я, может быть, пришлю для твоей газеты{639} небольшую статью о положении в Англии. В данный момент тема эта мне слишком надоела, так как я уже развивал ее в нескольких частных письмах.
Пиши непосредственно мне и по моему адресу: 45, Rue de Lille, г-ну Рамбо.
Сердечный привет тебе и твоей жене от меня и жены. Жена моя чувствует себя очень скверно — естественное последствие ее «интересного положения». Прощай, мой дорогой, и отвечай мне поскорее.
Твой К. М.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
60 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Париж, середина августа 1849 г.]
Дорогой Вейдемейер!
Я охотно соглашусь на предложение Рюля[465], если он возьмет на себя всю деловую сторону, для которой я не пригоден, за что он получит комиссионное вознаграждение.
Но, во-первых, у меня нет под рукой владельца типографии, который авансировал бы необходимые средства.
Во-вторых, подписные листы кажутся мне излишними. Объявления в «Westdeutsche» и других рейнских и прочих газетах достигли бы той же цели. В особенности необходимо было бы объявить об этом в берлинских, гамбургских, лейпцигских и бреславльских газетах.
Известие о твоей газете{640} очень печально. Я в ближайшее время напишу по этому поводу старому славному Науту, который вел дела «Neue Rheinische Zeitung», и сообщу тебе о результатах.
Статья моя{641} была бы уже давно у тебя, но болезнь моей жены и всех детей превратила меня на неделю в своего рода больничную сиделку. Сердечный привет твоей жене.
Твой К. М.
Отвечай возможно скорее.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
61 ЭНГЕЛЬС — ЯКОБУ ШАБЕЛИЦУ В БАЗЕЛЬ
Лозанна, 24 августа 1849 г. 8, Place de la Palud
Дорогой Шабелиц!
Я очень благодарен тебе за быструю пересылку адресованного мне письма. Так как нельзя посылать письма прямо ко мне, а другого адреса у меня не было, то мне пришлось побеспокоить тебя. Возможно, что ты получишь для меня еще одно или два письма и, надеюсь, будешь так добр и их переслать мне.
Я сижу теперь в Лозанне и пишу мемуары о пфальцско-баденском революционном фарсе{642}. Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы допустить, что я участвовал политически в этой затее, с самого начала обреченной на неудачу. В Карлсруэ и Кайзерслаутерне я преспокойно потешался над ошибками и нерешительностью временных правительств, отказывался от всех назначений, и лишь тогда, когда явились пруссаки, отправился в Оффенбах к Виллиху и в качестве его адъютанта проделал всю кампанию. Находясь то в главном штабе, то перед лицом неприятеля, все время ведя переписку с верховным командованием, в постоянном контакте с Д'Эстером, который, в качестве «красной камарильи», толкал правительство вперед, участвуя в различных схватках и, в конце концов, в сражении при Раштатте, — я имел возможность многое видеть и многое узнать. Ты знаешь, что у меня достаточно критического чутья, чтобы не разделять иллюзий заурядных ура-республиканцев и чтобы разглядеть прикрытое громкими фразами малодушие вождей.
Моя работа, как и подобает «Neue Rheinische Zeitung», даст иное понимание этой истории, нежели другие повествования на эту тему, выход которых ожидается. Она разоблачит кое-какие грязные делишки и будет содержать особенно много нового о почти неизвестных доныне событиях в Пфальце. Размер ее невелик, каких-нибудь 4–6 листов.
До сих пор у меня не было спокойной минуты, чтобы подумать об издателе. Посылать рукопись в Германию мне не хотелось бы; есть риск, что ее выкрадут на почте. Плохо зная издательское дело в Швейцарии, я решил запросить тебя, не принадлежит ли твой старик{643} к числу подходящих издателей для подобных произведений и — заметь хорошенько — к числу таких, которые платят. Деньги я должен получить непременно, так как ведь надо жить. Что эта вещь будет легко читаться, об этом едва ли надо тебе говорить, а что в Германии ее будут покупать (ей не грозит конфискация, тема не дает для этого повода), в этом тебе порукой мое имя. Итак, если можно заключить сделку с твоим папашей, то я надеюсь на тебя; если же нет — тоже не беда. В таком случае не откажи посоветовать мне иную комбинацию, в том числе укажи и возможных немецких издателей, так как с издательским делом в Германии я также совершенно не знаком.
Итак, напиши мне об этом по возможности немедленно и прими сердечный привет
от твоего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
62 ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лозанна, 25 августа 1849 г.
8, Place de la Palud
Дорогой Вейдемейер!
Post tot discrimina rerum{644}, после стольких арестов в Гессене и Пфальце[466], после трех недель праздной жизни в Кайзерслаутерне, после месяца славной кампании, во время которой я, разнообразия ради, прицепил саблю и стал адъютантом Виллиха, после месяца скучной лагерной стоянки вместе с отрядом эмигрантов в кантоне Во, я, наконец, добрался сюда, в Лозанну, и стою на своих собственных ногах. Прежде всего я сяду и напишу комическую историю всей этой нелепой пфальцско-баденской затеи{645}. Но так как я уже не имею никакой связи с Германией и мне неизвестно, какие города находятся на осадном положении, а какие нет, то я не знаю, к какому издателю следует обратиться. Я никого из них теперь не знаю. Там, на месте тебе виднее, какие издатели были бы склонны начать переговоры об издании подобной вещи, которая, конечно, совершенно безопасна и не грозит ни конфискацией, ни судебным процессом. Может быть, во Франкфурте найдется такой издатель. Но у него должны быть деньги. Будь добр, напиши мне об этом возможно скорее, чтобы я мог сейчас же предпринять соответствующие шаги.
Вашего Красного Беккера{646} я недавно видел в самом веселом настроении в Женеве. Он проводит время в загородных кабаках с народным деятелем Эсселленом и другими добродушными diis minorum gentium{647}.
Сердечный привет твоей жене и всем знакомым
от твоего Энгельса
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
63 МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ В КЁЛЬН
Лондон, 5 сентября [1849 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Адрес: Карлу Блинду, 18, Robertsstreet, Peterson's Coffee-house, Grosvenorsquare; письмо для меня вложи в особый конверт{648}.
Пишу тебе только несколько строк, так как уже дня четыре — пять страдаю своего рода холериной и чувствую страшную слабость.
Жена моя писала мне, чтобы я известил тебя о получении твоего письма, куда были вложены 100 франков. Вообрази подлость парижской полиции: стали притеснять и мою жену; ей с трудом удалось добиться разрешения остаться в Париже до 15 сентября — до этого числа у нас снята там квартира.
Я нахожусь в самом затруднительном положении. Моя жена должна скоро родить, 15-го она должна выехать из Парижа, и я не знаю, откуда мне взять денег на ее отъезд и на устройство здесь.
С другой стороны, я имею все основания рассчитывать на то, что мне удастся основать здесь ежемесячный журнал, но время не терпит, и первые недели представляют особые трудности.
Лассаль, очевидно, обижен моим письмом к тебе{649}, а также моим письмом к нему. Я, во всяком случае, был далек от подобного намерения и написал бы ему за это время, но при моем теперешнем состоянии мне очень трудно писать.
Как только я снова буду в силах, я напишу тебе подробнее о политическом положении. Надеюсь получить от тебя вскоре несколько строк. Сердечный привет от меня твоей жене, Даниельсу и прочим.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Die Neue Zeit», Erganzungshefte, № 12, 1911–1912 гг.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
64 ЭНГЕЛЬС — ДЖОРДЖУ ДЖУЛИАНУ ГАРНИ В ЛОНДОН
Генуя, 5 октября 1849 г.
Дорогой Гарни!
Ты, должно быть, получил несколько строк, которые я послал тебе через полковника Вил-лиха. Пишу, чтобы известить тебя, а через тебя и Маркса, что сегодня утром я прибыл в Геную, и если ветер и погода будут благоприятствовать, я завтра утром отплыву в Лондон на английской шхуне «Корниш Даймонд», капитаном которой является Стивенс. Мое путешествие продлится около 4 или 5 недель, так что к середине ноября я буду в Лондоне.
Я очень счастлив, что мне так быстро удалось вырваться из этой проклятой полицейской атмосферы. Я, право, никогда не видел столь хорошо организованной полиции, как здесь, в Пьемонте.
Всегда преданный тебе Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с английского
65 МАРКС — ЛУИ БАУЭРУ В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 30 ноября [1849 г.]
Господин доктор!
В связи с враждебными отношениями, установившимися между двумя обществами, к которым мы принадлежим, и после Ваших прямых нападок на здешний Эмигрантский комитет[467] (во всяком случае, на моих коллег и друзей, входящих в него) мы с Вами должны порвать наши личные отношения, если не хотим, чтобы наше поведение истолковывалось обеими сторонами как двусмысленное. Вчера вечером в присутствии моей жены я счел неудобным высказывать свое мнение по поводу этого конфликта.
Изъявляя Вам мою глубочайшую благодарность за Ваши врачебные услуги, прошу прислать мне Ваш счет.
Преданный Вам д-р К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
66 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 19 декабря [1849 г.] 4, Andersonstreet, Kingsroad, Chelsea
Дорогой Вейдемейер!
Я уж не помню, когда писал тебе. Это долгое молчание объясняется всякого рода житейскими мытарствами, обилием всяческих дел и, наконец, тем, что я вообще тяжел на подъем по части писания писем. Наконец, post tot cuscnmma rerum{650}, мне удалось наладить мой журнал{651}: я нашел в Гамбурге типографа{652} и экспедитора. Вообще же все дело будет вестись на частные средства. Плохо то, что в Германии всегда проходит уйма времени, прежде чем оказывается возможным приступить к печатанию. Я почти не сомневаюсь, что не успеют выйти в свет три, а может быть, и два номера ежемесячника, как разгорится мировой пожар и отпадет возможность хотя бы начерно разделаться с «Политической экономией».
Так как ты живешь в самой Германии и лучше нас знаешь все подробности, то, может быть, ты найдешь время для того, чтобы сжато и кратко, в основных чертах описать для нашего журнала положение в Южной Германии и все там происходящее.
Далее, я прошу тебя поместить в вашей газете{653} прилагаемое объявление{654}, — но только после того, как в «Kolnische Zeitung» появится объявление, исходящее от книготоргового агента в Гамбурге. Копию ты мог бы отослать в Вестфалию. Как ты увидишь из объявления, наряду с распространением через книготорговцев мы хотим наладить и другой способ распространения: наши товарищи по партии будут проводить подписку и посылать нам списки абонентов. Пока мы вынуждены были назначить довольно высокую цену и определить для каждого номера небольшое количество листов. Если, благодаря более широкому распространению, наши средства увеличатся, эти недостатки можно будет устранить.
Что ты скажешь относительно склоки между Прудоном, Бланом и Пьером Леру?
Тебе посылает привет Виллих, а также Энгельс, Красный Вольф{655} и Веерт.
Здесь, в Англии, в данный момент развертывается чрезвычайно важное движение. С одной стороны, происходит агитация протекционистов, опирающаяся на фанатичное сельское население, — последствия беспошлинной торговли хлебом начинают сказываться именно так, как я это предсказывал еще несколько лет тому назад{656}. С другой стороны, фритредеры делают из своей системы дальнейшие политические и экономические выводы, выступая в области внутренней политики в качестве сторонников финансовой и парламентской реформы, а во внешней политике — в качестве партии мира. И, наконец, чартисты, которые действуют вместе с буржуазией против аристократии, но в то же время с усиленной энергией снова развернули борьбу своей собственной партии против буржуа. Если, как я надеюсь — не без веских оснований, — вместо вигов в министерстве окажутся тори, то конфликт между этими партиями примет огромные размеры, а внешняя форма агитации станет более бурной и революционной.
Другое событие, еще не заметное на континенте, это — приближение сильнейшего промышленного, сельскохозяйственного и торгового кризиса. Если на континенте революция будет отсрочена до того момента, когда разразится этот кризис, то Англия, быть может, с самого начала окажется, хотя и против своей воли, союзником революционного континента. Более ранняя вспышка революции, — если только она не будет вызвана непосредственно русской интервенцией, — по-моему, была бы несчастьем, ибо как раз теперь, когда торговля все более и более расширяется, рабочие массы во Франции, Германии и т. д., а равно и все мелкие лавочники и т. п., может быть, и настроены революционно на словах, но, конечно, не на деле.
Ты, должно быть, знаешь, что моя жена подарила миру нового гражданина{657}. Она просит передать сердечный привет тебе и твоей жене. Передай твоей жене сердечный привет и от меня.
Напиши поскорее.
Твой К.Маркс
Между прочим, не можешь ли ты достать мне адрес гражданина Хенце?{658}
По газетам тебе известны дурацкие выходки пресловутого Гейнцена. Этого субъекта погубила революция в Германии. Ведь до германской революции его произведения были до некоторой степени в моде, так как мелкому буржуа и коммивояжеру нравилось читать напечатанные черным по белому глупости и хвастливые речи, которые они сами вели с таинственным видом, сидя в винном погребке и закусывая сыром и бисквитами. Теперь он хочет реабилитировать себя, компрометируя в глазах правительств других эмигрантов, живущих в Швейцарии и Англии и активно участвовавших в революции. Он устраивает скандалы и старается создать себе прибыльный ореол мученика, угрожая, что в самом скором времени проглотит за легким завтраком сто тысяч миллионов человек.
Впервые опубликовано на русским языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи Перевод с немецкого
67 ЭНГЕЛЬС — ЯКОБУ ШАБЕЛИЦУ В БАЗЕЛЬ
Лондон, 22 декабря 1849 г. 6, Macclesfieldstreet, Deanstreet, Soho
Дорогой Шабелиц!
Письмо твое я получил, и если я не ответил на него из Лозанны, то это объясняется различными причинами, главным же образом моим кругосветным плаванием из Генуи в Лондон, продержавшим меня 5 недель на море. Я не передал тогда свою рукопись{659} Бамбергеру потому, что хотел напечатать ее или в виде отдельной брошюры, или, если бы это не удалось, в нашем журнале{660}, издание которого тогда уже намечалось. В настоящее время журнал этот создан, и в январе в Германии выйдет его первый выпуск, о чем ты уже, вероятно, знаешь по несколько преждевременному объявлению, появившемуся в «Berner-Zeitung». Мы были бы очень рады, если бы ты или твой старик{661} занялись распространением журнала в Швейцарии и вели дела непосредственно с нами. Наш гамбургский комиссионер посылал бы вам экземпляры журнала, и вы могли бы взять на себя своего рода главную агентуру по Швейцарии. Мы, во всяком случае, предпочитаем иметь дело только с солидными фирмами, а человека, который дал объявление в Берне, я не знаю. Сообщи мне при случае, можно ли на него положиться. Обдумай, как все это можно устроить, и сообщи мне об условиях. Но, во всяком случае, расчеты и оплата, по крайней мере в отношении постоянных подписчиков, должны производиться через каждые три месяца. На таких условиях работает и наш гамбургский комиссионер.
Прилагаемое объявление{662} помести, пожалуйста, в «National-Zeitung», и если тебе время от времени нужно будет объявление, чтобы заполнить пустое место, то используй в первую очередь его.
В первый выпуск, кроме общего введения (написанного Марксом), войдет первая из моих статей по поводу кампании за имперскую конституцию, статья маленького Вольфа{663} о последних днях франкфуртского и штутгартского парламентов, обзор событий, написанный Марксом и мной, и, если удастся, также и первая из тех лекций по политической экономии, которые Маркс читает здесь, в Обществе рабочих[468]. Кроме того — разная мелочь и, может быть, еще что-нибудь, написанное Красным Вольфом{664}. Вольф, Маркс, Веерт и я находимся сейчас здесь; если окажется возможным, то скоро сюда приедет и Лупус.
В общем, все здесь идет хорошо. Струве и Гейнцен интригуют против Общества рабочих и против нас всюду и везде, но без успеха. Вместе с несколькими умеренными нытиками[469], выброшенными из нашего Общества, они устроили отдельны» клуб, где Гейнцен изливает свой гнев по поводу пагубного учения коммунистов[470]. Напиши мне поскорее по поводу деловых вопросов.
Твой Ф.Энгельс
Заранее поздравляю с Новым годом.
Будь добр, пришли мне немедленно посылкой Мерославского «Отчет о баденской кампании», «Дневник и т. д.» Дауля, писания Беккера и Эсселлена[471] и другие появившиеся в Бадене вещи, которые имеют значение для истории кампании, то есть вещи, содержащие не декламации, а факты. Израсходованную сумму ты можешь засчитать или мне, или в счет будущих сделок с «Neue Rheinische Zeitung»{665}.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1850 год
68
МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ[472]
В ЛОНДОНЕ
[Копия]
[Лондон], 1 января 1850 г.
Дорогой Теллеринг!
Энгельс, Зейлер, Веерт, Виллих и я не будем присутствовать на собрании, назначенном на 3 января, а именно по следующим причинам:
1) Список приглашенных политических эмигрантов составлен произвольно. Так, например, в нем нет К. Шрамма и Ф. Вольфа.
2) Не привлечен ни один из рабочих, которые в течение ряда лет стояли во главе немецкой демократии в Лондоне.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., от. XXV, 1934 г.
Печатается по копии, написанной рукой Энгельса
Перевод с немецкого
69
МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ
В КЁЛЬН
Лондон, 10 января [1850 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Пишу тебе сегодня лишь несколько строк по очень спешному делу.
Для нашего «Revue» и для его постепенного превращения в двухнедельный и в еженедельный журнал, а затем, в зависимости от обстоятельств, снова в ежедневную газету, — а также для других наших пропагандистских целей, — нам нужны деньги. Деньги можно достать только в Америке, где все эти полуреволюционеры, — например, какой-нибудь Аннеке, который в Пфальце позорно бежал и показал, что он даже не солдат, — теперь срывают золотые яблоки.
Поэтому мы решили немедленно послать в Америку в качестве эмиссара К. Шрамма. На поездку такой продолжительности, как мы предполагаем, нам нужно не менее 150 талеров. Мы просим тебя как можно скорее собрать для этой цели деньги и, кроме того, немедленно прислать нам рекомендательные письма для Шрамма, как ответственного издателя «Neue Rheinische Zeitung». (Отважный побег из Везельской крепости вернул его нашей партии.)
О деньгах я написал также и Г. Юнгу.
С нетерпением жду ответа.
Твой К.Маркс
Здешние чартисты и французские эмигранты также снабдят мандатами нашего эмиссара.
Это — дело, касающееся всего Союза{666}.
Необходимо, дорогой Фрейлиграт, чтобы ты в своем рекомендательном письме ясно сказал о положении «Neue Rheinische Zeitung» в Германии и о ее революционном значении.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса,1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
70
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[473]
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 4 февраля 1850 г.
Дорогой Вейдемейер!
Я запоздал с ответом на твое письмо, потому что был в течение двух недель серьезно болен.
Журнал{667} выйдет на будущей неделе. В нем помещена твоя статья. Мы ждем продолжения. Выход журнала задержался из-за моей болезни. Дело в том, что мы намеревались выпустить два номера вместе, но издатель возражал против этого по вполне основательным коммерческим соображениям. Потребовалось снова внести изменения, что как раз совпало с моей болезнью.
Тебе пришлют из Кёльна двести экземпляров. Два из них отправь, пожалуйста, К. Бирингеру в Хёхст под Франкфуртом. Он сделал здесь этот заказ. Позаботься также и о получении платы за них.
Твое поручение к Теллерингу я выполнил. Он совершенно не годится в качестве английского корреспондента. В Вене еще можно было обходиться трескотней, но здесь надо изучить дело. В другой раз напишу подробнее.
Твой К.Маркс
Сердечный привет твоей жене от меня и жены. В Гамбурге уже заказано около 1500 экземпляров.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по тексту т. XXV
71
ЭНГЕЛЬС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ
В ЛОНДОНЕ
[Копия]
[Лондон, 7 февраля 1850 г.] Четверг утром
Дорогой Теллеринг!
Я получил Вашу записку[474] с таким опозданием, что при всем желании мне было бы трудно достать Вам билет на сегодняшний бал. А так как, кроме того, Вы, хотя и были приняты в члены Общества, не получили свой членский билет, а также не присутствовали ни на одном заседании, а еще позавчера один индивидуум при аналогичных обстоятельствах был выкинут из Общества, то я и из этих соображений совершенно лишен возможности исполнить Ваше желание.
Готовый к услугам
Энгельс
Впервые опубликовано в брошюре: Teilering. «Vorgeschmack in die kьnftige deutsche Diktatur von Marx und Engels». Coin, 1850
Печатается по копии, написанной рукой Теллеринга; сверено с текстом брошюры
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
72
ЭНГЕЛЬС — КОМИТЕТУ ВЕНГЕРСКИХ ЭМИГРАНТОВ
В ЛОНДОНЕ
[Набросок]
[Лондон, конец февраля 1850 г.]
Комитету венгерских эмигрантов в Лондоне. Граждане Килинский и Ришка обратились к Комитету немецких эмигрантов[475] с просьбой о пособии. Когда их спросили о документах, они предъявили два удостоверения, выданные г-ном Фр. Пульским, копия которых при сем прилагается[476]. Судя по этим удостоверениям, они являются не немецкими, а венгерскими эмигрантами, так как были здесь зачислены имеющими на то полномочия властями на венгерскую военную службу; поэтому они подлежат ведению не немецкого, а венгерского комитета. Между тем они утверждают, что получили от этого комитета 10 шилл., причем их предупредили, что в дальнейшем пособие им выдаваться не будет. Так как совершенно недопустимо, чтобы эти люди оказались на улице без всякой помощи, то мы позволяем себе запросить вас, правильно ли их сообщение и не имеет ли венгерский комитет особых причин для отказа в пособии двум вышеупомянутым гражданам.
(Прилагается копия удостоверений)
Впервые опубликовано на русском, языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
73
ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ ШУБЕРТУ, ТЕОДОРУ ХАГЕНУ И СТЕФАНУ АДОЛЬФУ НАУТУ[477]
В ГАМБУРГ И КЁЛЬН
[Набросок писем]
[Лондон], 4 марта 1850 г.
1) Шуберт. На письмо отвечено. Второй выпуск{668}, как обещано, не должен быть дороже первого. Что касается 452 экземпляров, то сейчас на первый квартал ничего нельзя изменить. Относительно второго квартала пусть дает предложения.
Соглашение относительно оплаты Кёлера не имеет к этому никакого отношения,
Сообщения Ш[уберта] об успехе противоречат его прежним сообщениям и полученным нами отчетам.
В будущем ничего не выбрасывать, не запросив нас. Для третьего выпуска может остаться: «Умереть за республику»{669}.
50 экземпляров должны быть посланы сюда. Корреспонденцию из Южной Германии уже нельзя поместить.
2) Хаген. То же, что и Шуберту. Пусть установит постоянный контроль за типографом{670} и получит от него письменную справку относительно тиража. Корреспонденцию из Южной Германии уже нельзя поместить.
Он должен энергично выступать против требований цензуры и поставить на титульном листе свое имя как ответственного издателя. Если возникнут какие-либо затруднения с четвертым разделом «Германской кампании за имперскую конституцию», то о них немедленно нужно сообщить.
3) Наут. За типографские работы — такую же цену, как в Гамбурге; для Эйзена: 25 % для Кёльна и 50 % на все прочие экземпляры, включая и все прочие издержки, за исключением расходов на почтовые отправления из Лондона и на заказанные нами объявления.
Обязать типографа доставлять 5 листов в течение 10 дней и установить неустойку за нарушение договора.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
74
МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ
В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 12 марта 1850 г.
Я вызвал бы Вас на дуэль за Ваше вчерашнее письмо Обществу рабочих, если бы Вы были еще достойны этого после Ваших бесчестных клеветнических выпадов против Энгельса и после того, как правление Общества рабочих вынесло мотивированное постановление о Вашем исключении[478]. Я жду встречи с Вами на ином поле, чтобы сорвать с Вас лицемерную маску революционного фанатизма, под которой Вам до сих пор удавалось ловко скрывать свои мелочные интересы, свою зависть, свое ущемленное самолюбие, свое недовольство и досаду на то, что мир не признает величие Вашего гения (это непризнание началось с Вашего провала на экзамене).
Если бы Вы хоть сколько-нибудь поразмыслили, Вы бы поняли, что если я и был вынужден, в качестве свидетеля, сообщить отягчающий Вашу вину факт, то с моей стороны было сделано все возможное, чтобы избежать скандала. Ведь этот скандал скомпрометировал бы меня вдвойне: в глазах Общества рабочих, которому Вы были рекомендованы мною, и в глазах публики, для которой Вы существуете только благодаря Вашему сотрудничеству в моей газете{671}.
Ваши письма ко мне, — а они в любой момент могут быть опубликованы, — доказывают, что Вы всячески пытались навязать мне роль «демократического далай-ламы и властителя будущего». Но чем Вы докажете, что я когда-либо соглашался на эту нелепую роль?
Единственно, в чем Вы могли бы меня упрекнуть, это в том, что я не порвал с Вами сразу же и не разоблачил Вас перед другими после истории с Клапкой, о компрометирующем характере которой я Вам тотчас же откровенно сказал в присутствии свидетелей. Я признаю, что проявил слабость. Только заявление Беккера{672}, опирающееся на свидетельства Фрейлиграта и Хагена, о том, что Вы за месяц до появления Вашей готовой брошюры против «Westdeutsche Zeitung»[479] снова предлагали свое сотрудничество в этой газете, и в особенности Ваши ни на чем не основанные клеветнические выпады против Энгельса — убедили меня, что факт, который казался мне отдельным необдуманным поступком, был одним из звеньев целой системы. Во всяком случае Вы правильно сделали, не явившись вчера по последнему вызову Виллиха, хотя он вызвал Вас по Вашему же желанию. Вы знали, что Вам сулит очная ставка со мной.
К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934. г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
75
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 9 апреля [1850 г.] 4, Andersonstreet, Kingsroad, Chelsea
Дорогой Вейдемейер!
Буду очень тебе благодарен, если ты немедленно напишешь мне, как обстоит дело со сбытом «Neue Rheinische Zeitung»{673} и не сможем ли мы в скором времени получить деньги. Вы, живущие в немецком захолустье [Kleindeutschland], не имеете никакого представления о здешних условиях жизни.
Третий выпуск появится 10-го числа этого месяца. Этот субъект в Гамбурге{674} — мы еще не знаем точно, из каких соображений — страшно затянул дело. Теперь мы положим этому конец.
Эмигрантский комитет также поручил мне обратиться с призывом к вашему комитету. У нас теперь на шее 60 эмигрантов и ожидается еще несколько сот высланных из Швейцарии. Поэтому эмигрантскую кассу мы скоро исчерпаем до последнего гроша, и тогда люди снова окажутся на улице.
Сердечный привет твоей жене.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
76
ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ ШУБЕРТУ
В ГАМБУРГ
[Набросок]
[Лондон, около 11 апреля 1850 г.]
Шуберту:
1) Что теперь, после рассылки третьего выпуска, мы ждем в ближайшее время окончательного расчета по проданным экземплярам трех выпусков и исправления сальдо. Если этого нельзя сделать до 15 апреля, пусть он об этом напишет. Во всяком случае, пусть немедленно сообщит, сколько экземпляров третьего выпуска отпечатано и скольким из них твердо обеспечен сбыт. Печатать только несколько сот экземпляров сверх твердо обеспеченного количества. —
2) Так как Ш[уберт] не считает нужным, чтобы г-н Хаген фигурировал в качестве ответственного издателя, то он ни при каких условиях не должен изменять в рукописи ни единого слова. Настоящим мы сообщаем ему, что если это произойдет, то мы немедленно прервем с ним всякие сношения. Хагену поручено следить за тем, чтобы ничего не менялось.
3) Так как Ш[уберт], вопреки нашему указанию, послал Науту не 450, а 300 экземпляров, то Наут должен взять недостающие ему экземпляры из тех 150, которые Ш[уберт] послал Эйзену. Далее, мы надеемся, что впредь отсылка экземпляров Науту будет происходить всегда одновременно с отсылкой их Эйзену. Если к нам снова будут обращаться с жалобами, то нам придется принять другие меры. Мы рассчитываем также, что в дальнейшем 50 экземпляров номера немедленно по его напечатании будут с первым же пароходом отсылаться в Лондон.
(Написать письмо Хагену и приложить его к письму, которое посылается Шуб[ерту].)
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
77
ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 22 апреля 1850 г. 6, Macclesfieldstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Помести, пожалуйста, в «Neue Deutsche Zeitung» прилагаемое заявление{675}. Попытки здешних «великих мужей» снова завоевать себе положение, используя эмигрантов, а также маневры, которые они предпринимают в связи с этим во всех газетах, препятствуют присылке сюда денег. Мы получили уже около 120–130 ф. ст. для эмигрантов и распределили их. Все прочно собрали всего-навсего 2 ф. 15 шилл., а теперь они хотят играть роль защитников «беспомощных» эмигрантов. Если мы не получим денег теперь же, то через неделю наши 50–60 эмигрантов окажутся на улице без единого пенса.
Сегодня вечером эти великие мужи хотят устроить собрание эмигрантов и поговорить о том, что можно сделать. Мы предоставляем им полную свободу. Там, конечно, опять будут произноситься громкие речи и строиться грандиозные планы, но денег для эмигрантов не будет. Впрочем, они, по всей вероятности, провалятся, хотя никого из нас на собрании не будет.
Маркс с нетерпением ждет ответа на свое последнее письмо, посланное тебе около двух недель назад{676}.
Передай сердечный привет твоей жене и супруге Люнинга
от твоего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
78
ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 25 апреля 1850 г.
Дорогой Вейдемейер!
Сегодня пришло твое письмо к Марксу вместе с 5 ф. ст. в эмигрантский фонд и запиской для меня. А ты тем временем получил, по всей вероятности, два письма с заявлениями, воззванием и отчетом Эмигрантского комитета[480]. Напечатай их как можно скорее и сделай в своем округе все, что можешь, чтобы собрать деньги в пользу эмигрантов. Остальное ты узнаешь из прилагаемого письма к Др[онке]. Может быть, можно что-нибудь собрать во Франконии, в Нюрнберге, Байрейте и т. д. Ведь «Neue Rheinische Zeitung» расходилась там довольно хорошо. Если у тебя есть кому написать в Мюнхен, напиши и туда. Ты понимаешь, что сейчас, когда этот осел Струве и компания стараются накануне революции снова попасть в газеты, используя для этого эмигрантов, для нас становится вопросом чести продолжать поддерживать хотя бы наших эмигрантов и не допускать того, чтобы лучшие из вновь прибывающих попадали в лапы этих ослов.
Мы думали, что оба последующие выпуска «Revue» уже попали в твои руки: второй выпуск — недель пять тому назад, а третий — по крайней мере несколько дней тому назад. Оказывается, этот осел Наут не посылал их тебе! Сегодня же мы написали ему резкое письмо, требуя, чтобы он немедленно их тебе выслал. Третий выпуск находится у него, по всей вероятности, уже в течение недели. Пока не получишь третьего выпуска, в котором полностью заканчивается первая серия статей{677}, не подвергай ее критике.
Прощай. Твой Ф. Э.
Мы только что узнали, что мерзавцы Струве, Теллеринг, Шрамм{678}, Бауэр{679} (из Штольпе) и др. распространяют в различных немецких газетах слух, будто наш Комитет{680} сам проедает эмигрантские деньги. Эта клевета распространяется также и в письмах. Ты, должно быть, нигде об этом не читал, иначе ты давно уже выступил бы в нашу защиту. Ты знаешь, что все мы тратили деньги на революцию и что она не принесла нам ни одного сантима. Даже «Neue Preusische Zeitung» и др. никогда не осмеливались упрекать нас в подобных вещах. Только паршивые демократы, импотентные «великие мужи» мещанства, оказались настолько подлыми, чтобы распространять подобные гнусности. Наш Комитет уже три раза представлял отчеты, и каждый раз мы просили посылавших деньги назначить уполномоченных для проверки книг и расписок. Разве какой-нибудь другой комитет это делал? На каждый сантим у нас имеется расписка. Ни один член Комитета не получал никогда ни одного сантима из присылаемых денег и никогда не потребует этого, в каком бы трудном положении он ни находился. Ни один из наших близких друзей никогда не получал больше, чем любой эмигрант, и никто из имевших хотя бы какой-нибудь источник дохода не получал ни одного
Если Др[онке] уже нет во Франкфурте, то вскрой письмо, прочти его и перешли ему.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII. 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
79
ЭНГЕЛЬС И МАРКС — Ф. ПАРДИГОНУ
В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 6 мая 1850 г.
Дорогой Пардигон!
Мы только что узнали, что Ваше общество намерено предложить свою программу на рассмотрение немецкого общества на Грик-стрит[481] и поставить перед ним вопрос, присоединяется ли оно к этой программе или нет.
После нашей субботней беседы мы не верим этому; ведь если бы Вы или Ваше общество указали нам, что такой-то субъект или такая-то группа субъектов — самые обыкновенные негодяи, то мы просто-напросто вышвырнули бы их за дверь, не спрашивая, согласны ли они с нашей программой.
Мы уже указывали Вам, что руководители этого общества — шарлатаны или мошенники. Мошенники и шарлатаны подпишут все, что угодно. Они подписали бы и наш манифест, если бы мы приняли их неоднократные предложения о единении и согласии.
Вы понимаете, что если бы подобное предложение было принято Вашим обществом, то мы обязаны были бы по долгу чести немедленно порвать всякую связь с членами общества на Ратбон-плейс.
Привет и братство.
Ф.Энгельс К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи Энгельса
Перевод с французского
80
ЭНГЕЛЬС — ТЕОДОРУ ШУСТЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 13 мая 1850 г.
Г-ну Т. Шустеру во Франкфурт-на-Майне
Через г-на Вейдемейера из Франкфурта мы получили от имени эмигрантского комитета во Франкфурте 10 ф. ст., посланных на имя живущего здесь г-на Штибеля, о получении и заприходовании которых мы с благодарностью Вам сообщаем.
Мы были бы Вам очень признательны, если бы Вы могли наладить дальнейшую посылку денег для здешних эмигрантов из Франкфурта или его окрестностей. Число эмигрантов все еще увеличивается с каждым днем, и вышеупомянутых 10 ф. ст. едва хватит на то, чтобы покрыть самые настоятельные текущие потребности в течение одной недели. Деньги стали поступать более скудно, между тем как нуждающиеся теперь в пособиях эмигранты принадлежат почти исключительно к таким профессиям, на которые здесь мало или совсем нет спроса.
Привет и братство.
Социал-демократический эмигрантский комитет. Заграничное отделение.
Ф.Энгельс, секретарь
Просьба пересылать все взносы через г-на Вейдемейера г-ну Марксу или г-ну К. Пфендеру по адресу 21, Kingstreet, Soho square, Лондон.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII. 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
81
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Лондон], 8 июня [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Как обстоит дело с нашим «Revue»? В частности, как обстоит дело с деньгами? Вопрос этот приобретает тем большую остроту, что прусские власти предпринимают в Лондоне всевозможные шаги перед английским правительством, чтобы добиться моего изгнания также из Англии. Если бы я не сидел здесь без гроша, я бы уже перебрался в глубь Англии, и правительство потеряло бы меня из виду.
Как обстоит дело с «красным номером»[482]? Из Америки уже получены на него заказы. Сколько экземпляров его продано? Сколько экземпляров у тебя осталось?
Ваша газета участвует, по-видимому, наравне с другими в заговоре молчания по отношению к нашему «Revue»? Я, конечно, понимаю, что для читателей «Neue Deutsche» Раво представляет больше интереса.
Привет Дронке и твоей жене.
Твой К. М.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
82
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 27 июня [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho square
Дорогой Вейдемейер!
Пошли деньги Науту. Этот парень — честный осел. Я все объясню тебе как-нибудь в другой раз. Не сердись на возбужденные письма моей жены{681}. Она кормит ребенка, а наше положение здесь настолько тяжелое, что простительно, если терпение истощается.
Критика Л[юнинга], — я видел первую и вторую статьи[483], — доказывает, что он не понимает того, что взялся критиковать. Я дам ему, может быть, некоторые разъяснения в нашем «Revue».
Сегодняшний день имеет большое значение. Возможно, что сегодня произойдет падение министерства. Тогда здесь начнется настоящее революционное движение. Весьма вероятно, что мы лично окажемся первыми жертвами тори. Пожалуй, тогда состоится давно уже намечавшаяся высылка.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
83
МАРКС — ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОБРАНИЯ ЭМИГРАНТОВ
В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
[Лондон], 30 июня [1850 г.]
Гражданин председатель!
В то время, как на июньскую революцию[484] нападали все гончие псы буржуазии, я открыто защищал эти ужасные дни, которые я считаю самым великим проявлением борьбы рабочего класса против класса капиталистов.
Если сегодня меня не будет на этом празднике эмигрантов, то потому, что нездоровье лишает меня всякой возможности быть среди вас; однако мое сердце с вами.
Привет и братство.
Карл Маркс
Публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с французского
84
МАРКС — КАРЛУ БЛИНДУ
В ПАРИЖ
[Черновик]
Лондон, 17 июля 1850 г. 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Блинд!
Наше долгое молчание покоится на недоразумении. Дело в том, что мы думали, что второе обращение Центрального комитета{682} было передано тебе полтора или два месяца тому назад…{683} нашим эмиссаром Клейном, и ждали твоего ответа…{684} оказывается, что Клейн ничего такого не [оставлял] в Брюсселе.
Напиши мне возможно скорее и в отдельном конверте на имя… Мы собираемся через несколько (8) недель созвать здесь конгресс[485]. Что ты [думаешь] о гольштейнской истории? Мы сначала посылаем эмиссара… работал там два года и знает… всех людей и обстановку.
О моих личных делах и многочисленных приключениях, которые со мной…** в другой раз.
На этот раз я обращаюсь к тебе по личному делу… * что если ты сможешь, ты не откажешься помочь мне. Я договорился со своими родственниками, что улажу мои денежные дела… недель в Голландии с моим дядей Филипсом. [С этой] целью я должен был лично поехать в Голландию… болезнь моей жены все время [препятствовала] моему отъезду. А теперь я смогу лишь через несколько недель поехать туда, так как обе дочери моего дяди празднуют у него две свадьбы подряд, и деловые вопросы могут быть обсуждены лишь через несколько недель.
Между тем я, имея в виду эту сделку, выдал вексель на 20 ф. ст. (500 фр.) здесь, в Лондоне, одной торговой фирме, ссылаясь на это соглашение. Срок векселя истекает в понедельник или в среду. Если я не смогу его выкупить, то мне угрожает публичный…*, что при теперешних отношениях партий здесь, а также ввиду моих отношений с прусским посольством и английским министерством [могло бы]* иметь очень неприятные последствия.
Так вот, я слышал, что Гёгг в Париже в настоящий момент располагает значительным капиталом. Напиши ему, пожалуйста, немедленно и, не вдаваясь в подробности, спроси его, не может ли он одолжить мне денег под долговое обязательство или вексель. Periculum in mora{685}.
До тех пор, пока я не улажу свои дела в Голландии, у меня буквально нет ни шиллинга. Я надеюсь, что ты сделаешь все возможное.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на языке оригинала в журнале «International Review for Social History», vol. IV, 1939 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
85
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 29 октября 1850 г. 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Сделай, пожалуйста, для меня следующее:
Займи у Шустера или у кого-либо другого деньги, необходимые для выкупа моего серебра, заложенного во франкфуртском ломбарде. Затем продай серебро ювелиру или кому-либо другому во Франкфурте, расплатись с человеком, у которого ты займешь деньги для выкупа, и пришли мне сюда остаток.
Ты и этот человек в данном случае ничем не рискуете: если тебе не удастся продать вещи за более высокую цену, то ты сможешь отнести их обратно в ломбард.
С другой стороны, мое положение сейчас таково, что я должен во что бы то ни стало достать денег, чтобы вообще быть в состоянии продолжать работу.
Единственные вещи, которые я прошу тебя снова отнести в ломбард, — для продажи они все равно не представляют ценности — это следующие: 1) маленький серебряный бокал; 2) серебряная тарелка; 3) хранящиеся в футляре ножик и вилочка; все это — имущество маленькой Женни{686}.
Твое намерение написать популярную политическую экономию я очень одобряю и высказываю лишь пожелание, чтобы ты поскорее принялся за его осуществление. Передай твоей жене сердечный привет от меня и моей жены.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
86
МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ
В КЁЛЬН
Лондон, 2 декабря [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Беккер!
Я знаю, что ты почувствовал себя очень обиженным одним моим письмом к Бюргерсу. Однако в этом письме, написанном в весьма напряженной обстановке, я так же мало хотел обидеть тебя, как и других моих кёльнских друзей. Я полагаю, что это объяснение тебя удовлетворит и что я могу, не возвращаясь к прошлому, прямо перейти к предложениям, которые хочу тебе сделать.
1. Ты знаешь, каким жалким образом г-н Шуберт вел наше «Revue». Я думаю, что в ближайшие дни у него выйдут из печати последние два выпуска. Я хотел бы продолжать это издание в виде квартальных выпусков (начиная с февраля), по 20 печатных листов каждые три месяца. Больший объем дал бы возможность помещать более разнообразный материал. Можешь ли ты взять на себя издание и на каких условиях?
2. Один из моих друзей{687} перевел с французского на немецкий мою книгу против Прудона{688} и написал к ней предисловие. По этому поводу ставлю тебе тот же вопрос, что и выше.
3. Я наметил план, по которому можно было бы предложить читателям серию выпусков современной социалистической литературы, состоящую из ряда небольших брошюр. Раньше марта этого нельзя было бы начать. Если ты согласен взять на себя такое дело, то можно было бы пока подготовить отдельные работы. Мне кажется, что немецкая публика после своего недавнего утешительного опыта в области высокой политики постепенно вынуждена будет обратить свое благосклонное внимание на истинное содержание современной борьбы.
Прошу ответить поскорее.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
87
ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ
В БАРМЕН
Манчестер, 3 декабря 1850 г.
Дорогой Эмиль!
Посылку получил. Спасибо за быструю доставку сигар. Они вызвали всеобщее одобрение. Кальсоны также хороши.
Несколько дней тому назад я получил письмо от отца. Он больше склоняется к Готфр[иду] Эрмену и в случае разрыва намерен продолжать дела с ним; с П[етером] он ни при каких условиях не хочет продолжать дела дольше, чем это необходимо. Относительно фирмы братьев Эрмен я соберу все сведения, какие сумею. Не подлежит сомнению, что они делали большие дела; Г[отфрид] Э[рмен] утверждает, что они получали в среднем 600 ф. ст. прибыли в год, а в последние годы еще больше. В подобном деле трудно терпеть убыток в средние годы. Им нужен небольшой капитал, и они располагают им; их товар (низкосортные нитки для шитья и вязанья) расходится гораздо лучше, чем товары хорошего качества, сбыт которых сильно сокращается.
Баланс за 1849–1850 год еще не составлен, и дебет и кредит все еще в полном беспорядке. По-видимому, отец опять настаивал на том, чтобы привести баланс в порядок. Как я слышал, за это примутся завтра.
Г-н Петер прибыл сюда вчера вечером или сегодня утром. Он велел позвать старика Хилла, — он живет в отеле через два дома от нашей конторы, — был очень вежлив, говорил о посторонних вещах, но в конторе — по крайней мере до сих пор — еще не показывался. Если он попробует ко мне придираться, то из этого ничего не выйдет. Отец не хочет вмешиваться в ссоры братьев, да и я этого делать не буду. Но Готф[рид] находится теперь между молотом и наковальней и вынужден быть со мной заодно; он сам мне все расскажет, мне не придется его расспрашивать.
Если П[етер] Э[рмен] возьмет на себя управление конторой, — а в конце концов, вероятно, так оно и будет, — то это очень помешает мне проверять книги. До сих пор я мог производить проверку только 4 дня в неделю в обеденные часы, когда я оставался один; но он имеет обыкновение как раз в часы обеда шмыгать по конторе. Все наиболее важное из книг я, однако, уже извлек, и мне остается только произвести весьма сложное сравнение тех цен, по которым нам продают товары братья Э[рмен], с соответствующими рыночными ценами, а также проверить старые счета и т. д., чтобы посмотреть, не наткнусь ли я там на что-либо. Дня через два я пошлю отцу все счета братьев Э[рмен] за 1849–1850 гг., приведенные в должный порядок, а также счета белильни Эрменов, чтобы он видел, как эти джентльмены обделывают дела с его капиталом.
Счет за сигары запиши на отца — это будет проще всего.
Сердечный привет Марии, Герману и детям.
Твой Фридрих
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
68 МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ[472] В ЛОНДОНЕ
[Копия]
[Лондон], 1 января 1850 г.
Дорогой Теллеринг!
Энгельс, Зейлер, Веерт, Виллих и я не будем присутствовать на собрании, назначенном на 3 января, а именно по следующим причинам:
1) Список приглашенных политических эмигрантов составлен произвольно. Так, например, в нем нет К. Шрамма и Ф. Вольфа.
2) Не привлечен ни один из рабочих, которые в течение ряда лет стояли во главе немецкой демократии в Лондоне.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., от. XXV, 1934 г.
Печатается по копии, написанной рукой Энгельса
Перевод с немецкого
69 МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ В КЁЛЬН
Лондон, 10 января [1850 г.]
Дорогой Фрейлиграт!
Пишу тебе сегодня лишь несколько строк по очень спешному делу.
Для нашего «Revue» и для его постепенного превращения в двухнедельный и в еженедельный журнал, а затем, в зависимости от обстоятельств, снова в ежедневную газету, — а также для других наших пропагандистских целей, — нам нужны деньги. Деньги можно достать только в Америке, где все эти полуреволюционеры, — например, какой-нибудь Аннеке, который в Пфальце позорно бежал и показал, что он даже не солдат, — теперь срывают золотые яблоки.
Поэтому мы решили немедленно послать в Америку в качестве эмиссара К. Шрамма. На поездку такой продолжительности, как мы предполагаем, нам нужно не менее 150 талеров. Мы просим тебя как можно скорее собрать для этой цели деньги и, кроме того, немедленно прислать нам рекомендательные письма для Шрамма, как ответственного издателя «Neue Rheinische Zeitung». (Отважный побег из Везельской крепости вернул его нашей партии.)
О деньгах я написал также и Г. Юнгу.
С нетерпением жду ответа.
Твой К.Маркс
Здешние чартисты и французские эмигранты также снабдят мандатами нашего эмиссара.
Это — дело, касающееся всего Союза{666}.
Необходимо, дорогой Фрейлиграт, чтобы ты в своем рекомендательном письме ясно сказал о положении «Neue Rheinische Zeitung» в Германии и о ее революционном значении.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса,1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
70 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[473] ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 4 февраля 1850 г.
Дорогой Вейдемейер!
Я запоздал с ответом на твое письмо, потому что был в течение двух недель серьезно болен.
Журнал{667} выйдет на будущей неделе. В нем помещена твоя статья. Мы ждем продолжения. Выход журнала задержался из-за моей болезни. Дело в том, что мы намеревались выпустить два номера вместе, но издатель возражал против этого по вполне основательным коммерческим соображениям. Потребовалось снова внести изменения, что как раз совпало с моей болезнью.
Тебе пришлют из Кёльна двести экземпляров. Два из них отправь, пожалуйста, К. Бирингеру в Хёхст под Франкфуртом. Он сделал здесь этот заказ. Позаботься также и о получении платы за них.
Твое поручение к Теллерингу я выполнил. Он совершенно не годится в качестве английского корреспондента. В Вене еще можно было обходиться трескотней, но здесь надо изучить дело. В другой раз напишу подробнее.
Твой К.Маркс
Сердечный привет твоей жене от меня и жены. В Гамбурге уже заказано около 1500 экземпляров.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по тексту т. XXV
71 ЭНГЕЛЬС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ В ЛОНДОНЕ
[Копия]
[Лондон, 7 февраля 1850 г.] Четверг утром
Дорогой Теллеринг!
Я получил Вашу записку[474] с таким опозданием, что при всем желании мне было бы трудно достать Вам билет на сегодняшний бал. А так как, кроме того, Вы, хотя и были приняты в члены Общества, не получили свой членский билет, а также не присутствовали ни на одном заседании, а еще позавчера один индивидуум при аналогичных обстоятельствах был выкинут из Общества, то я и из этих соображений совершенно лишен возможности исполнить Ваше желание.
Готовый к услугам
Энгельс
Впервые опубликовано в брошюре: Teilering. «Vorgeschmack in die kьnftige deutsche Diktatur von Marx und Engels». Coin, 1850
Печатается по копии, написанной рукой Теллеринга; сверено с текстом брошюры
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
72 ЭНГЕЛЬС — КОМИТЕТУ ВЕНГЕРСКИХ ЭМИГРАНТОВ В ЛОНДОНЕ
[Набросок]
[Лондон, конец февраля 1850 г.]
Комитету венгерских эмигрантов в Лондоне. Граждане Килинский и Ришка обратились к Комитету немецких эмигрантов[475] с просьбой о пособии. Когда их спросили о документах, они предъявили два удостоверения, выданные г-ном Фр. Пульским, копия которых при сем прилагается[476]. Судя по этим удостоверениям, они являются не немецкими, а венгерскими эмигрантами, так как были здесь зачислены имеющими на то полномочия властями на венгерскую военную службу; поэтому они подлежат ведению не немецкого, а венгерского комитета. Между тем они утверждают, что получили от этого комитета 10 шилл., причем их предупредили, что в дальнейшем пособие им выдаваться не будет. Так как совершенно недопустимо, чтобы эти люди оказались на улице без всякой помощи, то мы позволяем себе запросить вас, правильно ли их сообщение и не имеет ли венгерский комитет особых причин для отказа в пособии двум вышеупомянутым гражданам.
(Прилагается копия удостоверений)
Впервые опубликовано на русском, языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
73 ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ ШУБЕРТУ, ТЕОДОРУ ХАГЕНУ И СТЕФАНУ АДОЛЬФУ НАУТУ[477] В ГАМБУРГ И КЁЛЬН
[Набросок писем]
[Лондон], 4 марта 1850 г.
1) Шуберт. На письмо отвечено. Второй выпуск{668}, как обещано, не должен быть дороже первого. Что касается 452 экземпляров, то сейчас на первый квартал ничего нельзя изменить. Относительно второго квартала пусть дает предложения.
Соглашение относительно оплаты Кёлера не имеет к этому никакого отношения,
Сообщения Ш[уберта] об успехе противоречат его прежним сообщениям и полученным нами отчетам.
В будущем ничего не выбрасывать, не запросив нас. Для третьего выпуска может остаться: «Умереть за республику»{669}.
50 экземпляров должны быть посланы сюда. Корреспонденцию из Южной Германии уже нельзя поместить.
2) Хаген. То же, что и Шуберту. Пусть установит постоянный контроль за типографом{670} и получит от него письменную справку относительно тиража. Корреспонденцию из Южной Германии уже нельзя поместить.
Он должен энергично выступать против требований цензуры и поставить на титульном листе свое имя как ответственного издателя. Если возникнут какие-либо затруднения с четвертым разделом «Германской кампании за имперскую конституцию», то о них немедленно нужно сообщить.
3) Наут. За типографские работы — такую же цену, как в Гамбурге; для Эйзена: 25 % для Кёльна и 50 % на все прочие экземпляры, включая и все прочие издержки, за исключением расходов на почтовые отправления из Лондона и на заказанные нами объявления.
Обязать типографа доставлять 5 листов в течение 10 дней и установить неустойку за нарушение договора.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
74 МАРКС — ЭДУАРДУ МЮЛЛЕРУ-ТЕЛЛЕРИНГУ В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 12 марта 1850 г.
Я вызвал бы Вас на дуэль за Ваше вчерашнее письмо Обществу рабочих, если бы Вы были еще достойны этого после Ваших бесчестных клеветнических выпадов против Энгельса и после того, как правление Общества рабочих вынесло мотивированное постановление о Вашем исключении[478]. Я жду встречи с Вами на ином поле, чтобы сорвать с Вас лицемерную маску революционного фанатизма, под которой Вам до сих пор удавалось ловко скрывать свои мелочные интересы, свою зависть, свое ущемленное самолюбие, свое недовольство и досаду на то, что мир не признает величие Вашего гения (это непризнание началось с Вашего провала на экзамене).
Если бы Вы хоть сколько-нибудь поразмыслили, Вы бы поняли, что если я и был вынужден, в качестве свидетеля, сообщить отягчающий Вашу вину факт, то с моей стороны было сделано все возможное, чтобы избежать скандала. Ведь этот скандал скомпрометировал бы меня вдвойне: в глазах Общества рабочих, которому Вы были рекомендованы мною, и в глазах публики, для которой Вы существуете только благодаря Вашему сотрудничеству в моей газете{671}.
Ваши письма ко мне, — а они в любой момент могут быть опубликованы, — доказывают, что Вы всячески пытались навязать мне роль «демократического далай-ламы и властителя будущего». Но чем Вы докажете, что я когда-либо соглашался на эту нелепую роль?
Единственно, в чем Вы могли бы меня упрекнуть, это в том, что я не порвал с Вами сразу же и не разоблачил Вас перед другими после истории с Клапкой, о компрометирующем характере которой я Вам тотчас же откровенно сказал в присутствии свидетелей. Я признаю, что проявил слабость. Только заявление Беккера{672}, опирающееся на свидетельства Фрейлиграта и Хагена, о том, что Вы за месяц до появления Вашей готовой брошюры против «Westdeutsche Zeitung»[479] снова предлагали свое сотрудничество в этой газете, и в особенности Ваши ни на чем не основанные клеветнические выпады против Энгельса — убедили меня, что факт, который казался мне отдельным необдуманным поступком, был одним из звеньев целой системы. Во всяком случае Вы правильно сделали, не явившись вчера по последнему вызову Виллиха, хотя он вызвал Вас по Вашему же желанию. Вы знали, что Вам сулит очная ставка со мной.
К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934. г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
75 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 9 апреля [1850 г.] 4, Andersonstreet, Kingsroad, Chelsea
Дорогой Вейдемейер!
Буду очень тебе благодарен, если ты немедленно напишешь мне, как обстоит дело со сбытом «Neue Rheinische Zeitung»{673} и не сможем ли мы в скором времени получить деньги. Вы, живущие в немецком захолустье [Kleindeutschland], не имеете никакого представления о здешних условиях жизни.
Третий выпуск появится 10-го числа этого месяца. Этот субъект в Гамбурге{674} — мы еще не знаем точно, из каких соображений — страшно затянул дело. Теперь мы положим этому конец.
Эмигрантский комитет также поручил мне обратиться с призывом к вашему комитету. У нас теперь на шее 60 эмигрантов и ожидается еще несколько сот высланных из Швейцарии. Поэтому эмигрантскую кассу мы скоро исчерпаем до последнего гроша, и тогда люди снова окажутся на улице.
Сердечный привет твоей жене.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
76 ЭНГЕЛЬС — ЮЛИУСУ ШУБЕРТУ В ГАМБУРГ
[Набросок]
[Лондон, около 11 апреля 1850 г.]
Шуберту:
1) Что теперь, после рассылки третьего выпуска, мы ждем в ближайшее время окончательного расчета по проданным экземплярам трех выпусков и исправления сальдо. Если этого нельзя сделать до 15 апреля, пусть он об этом напишет. Во всяком случае, пусть немедленно сообщит, сколько экземпляров третьего выпуска отпечатано и скольким из них твердо обеспечен сбыт. Печатать только несколько сот экземпляров сверх твердо обеспеченного количества. —
2) Так как Ш[уберт] не считает нужным, чтобы г-н Хаген фигурировал в качестве ответственного издателя, то он ни при каких условиях не должен изменять в рукописи ни единого слова. Настоящим мы сообщаем ему, что если это произойдет, то мы немедленно прервем с ним всякие сношения. Хагену поручено следить за тем, чтобы ничего не менялось.
3) Так как Ш[уберт], вопреки нашему указанию, послал Науту не 450, а 300 экземпляров, то Наут должен взять недостающие ему экземпляры из тех 150, которые Ш[уберт] послал Эйзену. Далее, мы надеемся, что впредь отсылка экземпляров Науту будет происходить всегда одновременно с отсылкой их Эйзену. Если к нам снова будут обращаться с жалобами, то нам придется принять другие меры. Мы рассчитываем также, что в дальнейшем 50 экземпляров номера немедленно по его напечатании будут с первым же пароходом отсылаться в Лондон.
(Написать письмо Хагену и приложить его к письму, которое посылается Шуб[ерту].)
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
77 ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 22 апреля 1850 г. 6, Macclesfieldstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Помести, пожалуйста, в «Neue Deutsche Zeitung» прилагаемое заявление{675}. Попытки здешних «великих мужей» снова завоевать себе положение, используя эмигрантов, а также маневры, которые они предпринимают в связи с этим во всех газетах, препятствуют присылке сюда денег. Мы получили уже около 120–130 ф. ст. для эмигрантов и распределили их. Все прочно собрали всего-навсего 2 ф. 15 шилл., а теперь они хотят играть роль защитников «беспомощных» эмигрантов. Если мы не получим денег теперь же, то через неделю наши 50–60 эмигрантов окажутся на улице без единого пенса.
Сегодня вечером эти великие мужи хотят устроить собрание эмигрантов и поговорить о том, что можно сделать. Мы предоставляем им полную свободу. Там, конечно, опять будут произноситься громкие речи и строиться грандиозные планы, но денег для эмигрантов не будет. Впрочем, они, по всей вероятности, провалятся, хотя никого из нас на собрании не будет.
Маркс с нетерпением ждет ответа на свое последнее письмо, посланное тебе около двух недель назад{676}.
Передай сердечный привет твоей жене и супруге Люнинга
от твоего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
78 ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 25 апреля 1850 г.
Дорогой Вейдемейер!
Сегодня пришло твое письмо к Марксу вместе с 5 ф. ст. в эмигрантский фонд и запиской для меня. А ты тем временем получил, по всей вероятности, два письма с заявлениями, воззванием и отчетом Эмигрантского комитета[480]. Напечатай их как можно скорее и сделай в своем округе все, что можешь, чтобы собрать деньги в пользу эмигрантов. Остальное ты узнаешь из прилагаемого письма к Др[онке]. Может быть, можно что-нибудь собрать во Франконии, в Нюрнберге, Байрейте и т. д. Ведь «Neue Rheinische Zeitung» расходилась там довольно хорошо. Если у тебя есть кому написать в Мюнхен, напиши и туда. Ты понимаешь, что сейчас, когда этот осел Струве и компания стараются накануне революции снова попасть в газеты, используя для этого эмигрантов, для нас становится вопросом чести продолжать поддерживать хотя бы наших эмигрантов и не допускать того, чтобы лучшие из вновь прибывающих попадали в лапы этих ослов.
Мы думали, что оба последующие выпуска «Revue» уже попали в твои руки: второй выпуск — недель пять тому назад, а третий — по крайней мере несколько дней тому назад. Оказывается, этот осел Наут не посылал их тебе! Сегодня же мы написали ему резкое письмо, требуя, чтобы он немедленно их тебе выслал. Третий выпуск находится у него, по всей вероятности, уже в течение недели. Пока не получишь третьего выпуска, в котором полностью заканчивается первая серия статей{677}, не подвергай ее критике.
Прощай. Твой Ф. Э.
Мы только что узнали, что мерзавцы Струве, Теллеринг, Шрамм{678}, Бауэр{679} (из Штольпе) и др. распространяют в различных немецких газетах слух, будто наш Комитет{680} сам проедает эмигрантские деньги. Эта клевета распространяется также и в письмах. Ты, должно быть, нигде об этом не читал, иначе ты давно уже выступил бы в нашу защиту. Ты знаешь, что все мы тратили деньги на революцию и что она не принесла нам ни одного сантима. Даже «Neue Preusische Zeitung» и др. никогда не осмеливались упрекать нас в подобных вещах. Только паршивые демократы, импотентные «великие мужи» мещанства, оказались настолько подлыми, чтобы распространять подобные гнусности. Наш Комитет уже три раза представлял отчеты, и каждый раз мы просили посылавших деньги назначить уполномоченных для проверки книг и расписок. Разве какой-нибудь другой комитет это делал? На каждый сантим у нас имеется расписка. Ни один член Комитета не получал никогда ни одного сантима из присылаемых денег и никогда не потребует этого, в каком бы трудном положении он ни находился. Ни один из наших близких друзей никогда не получал больше, чем любой эмигрант, и никто из имевших хотя бы какой-нибудь источник дохода не получал ни одного
Если Др[онке] уже нет во Франкфурте, то вскрой письмо, прочти его и перешли ему.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII. 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
79 ЭНГЕЛЬС И МАРКС — Ф. ПАРДИГОНУ В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
Лондон, 6 мая 1850 г.
Дорогой Пардигон!
Мы только что узнали, что Ваше общество намерено предложить свою программу на рассмотрение немецкого общества на Грик-стрит[481] и поставить перед ним вопрос, присоединяется ли оно к этой программе или нет.
После нашей субботней беседы мы не верим этому; ведь если бы Вы или Ваше общество указали нам, что такой-то субъект или такая-то группа субъектов — самые обыкновенные негодяи, то мы просто-напросто вышвырнули бы их за дверь, не спрашивая, согласны ли они с нашей программой.
Мы уже указывали Вам, что руководители этого общества — шарлатаны или мошенники. Мошенники и шарлатаны подпишут все, что угодно. Они подписали бы и наш манифест, если бы мы приняли их неоднократные предложения о единении и согласии.
Вы понимаете, что если бы подобное предложение было принято Вашим обществом, то мы обязаны были бы по долгу чести немедленно порвать всякую связь с членами общества на Ратбон-плейс.
Привет и братство.
Ф.Энгельс К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи Энгельса
Перевод с французского
80 ЭНГЕЛЬС — ТЕОДОРУ ШУСТЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 13 мая 1850 г.
Г-ну Т. Шустеру во Франкфурт-на-Майне
Через г-на Вейдемейера из Франкфурта мы получили от имени эмигрантского комитета во Франкфурте 10 ф. ст., посланных на имя живущего здесь г-на Штибеля, о получении и заприходовании которых мы с благодарностью Вам сообщаем.
Мы были бы Вам очень признательны, если бы Вы могли наладить дальнейшую посылку денег для здешних эмигрантов из Франкфурта или его окрестностей. Число эмигрантов все еще увеличивается с каждым днем, и вышеупомянутых 10 ф. ст. едва хватит на то, чтобы покрыть самые настоятельные текущие потребности в течение одной недели. Деньги стали поступать более скудно, между тем как нуждающиеся теперь в пособиях эмигранты принадлежат почти исключительно к таким профессиям, на которые здесь мало или совсем нет спроса.
Привет и братство.
Социал-демократический эмигрантский комитет. Заграничное отделение.
Ф.Энгельс, секретарь
Просьба пересылать все взносы через г-на Вейдемейера г-ну Марксу или г-ну К. Пфендеру по адресу 21, Kingstreet, Soho square, Лондон.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII. 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
81 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Лондон], 8 июня [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Как обстоит дело с нашим «Revue»? В частности, как обстоит дело с деньгами? Вопрос этот приобретает тем большую остроту, что прусские власти предпринимают в Лондоне всевозможные шаги перед английским правительством, чтобы добиться моего изгнания также из Англии. Если бы я не сидел здесь без гроша, я бы уже перебрался в глубь Англии, и правительство потеряло бы меня из виду.
Как обстоит дело с «красным номером»[482]? Из Америки уже получены на него заказы. Сколько экземпляров его продано? Сколько экземпляров у тебя осталось?
Ваша газета участвует, по-видимому, наравне с другими в заговоре молчания по отношению к нашему «Revue»? Я, конечно, понимаю, что для читателей «Neue Deutsche» Раво представляет больше интереса.
Привет Дронке и твоей жене.
Твой К. М.
Впервые опубликовано в журнале «Die Gesellschaft», Jg. VII, 1930 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
82 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 27 июня [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho square
Дорогой Вейдемейер!
Пошли деньги Науту. Этот парень — честный осел. Я все объясню тебе как-нибудь в другой раз. Не сердись на возбужденные письма моей жены{681}. Она кормит ребенка, а наше положение здесь настолько тяжелое, что простительно, если терпение истощается.
Критика Л[юнинга], — я видел первую и вторую статьи[483], — доказывает, что он не понимает того, что взялся критиковать. Я дам ему, может быть, некоторые разъяснения в нашем «Revue».
Сегодняшний день имеет большое значение. Возможно, что сегодня произойдет падение министерства. Тогда здесь начнется настоящее революционное движение. Весьма вероятно, что мы лично окажемся первыми жертвами тори. Пожалуй, тогда состоится давно уже намечавшаяся высылка.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд… т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
83 МАРКС — ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОБРАНИЯ ЭМИГРАНТОВ В ЛОНДОНЕ
[Черновик]
[Лондон], 30 июня [1850 г.]
Гражданин председатель!
В то время, как на июньскую революцию[484] нападали все гончие псы буржуазии, я открыто защищал эти ужасные дни, которые я считаю самым великим проявлением борьбы рабочего класса против класса капиталистов.
Если сегодня меня не будет на этом празднике эмигрантов, то потому, что нездоровье лишает меня всякой возможности быть среди вас; однако мое сердце с вами.
Привет и братство.
Карл Маркс
Публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с французского
84 МАРКС — КАРЛУ БЛИНДУ В ПАРИЖ
[Черновик]
Лондон, 17 июля 1850 г. 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Блинд!
Наше долгое молчание покоится на недоразумении. Дело в том, что мы думали, что второе обращение Центрального комитета{682} было передано тебе полтора или два месяца тому назад…{683} нашим эмиссаром Клейном, и ждали твоего ответа…{684} оказывается, что Клейн ничего такого не [оставлял] в Брюсселе.
Напиши мне возможно скорее и в отдельном конверте на имя… Мы собираемся через несколько (8) недель созвать здесь конгресс[485]. Что ты [думаешь] о гольштейнской истории? Мы сначала посылаем эмиссара… работал там два года и знает… всех людей и обстановку.
О моих личных делах и многочисленных приключениях, которые со мной…** в другой раз.
На этот раз я обращаюсь к тебе по личному делу… * что если ты сможешь, ты не откажешься помочь мне. Я договорился со своими родственниками, что улажу мои денежные дела… недель в Голландии с моим дядей Филипсом. [С этой] целью я должен был лично поехать в Голландию… болезнь моей жены все время [препятствовала] моему отъезду. А теперь я смогу лишь через несколько недель поехать туда, так как обе дочери моего дяди празднуют у него две свадьбы подряд, и деловые вопросы могут быть обсуждены лишь через несколько недель.
Между тем я, имея в виду эту сделку, выдал вексель на 20 ф. ст. (500 фр.) здесь, в Лондоне, одной торговой фирме, ссылаясь на это соглашение. Срок векселя истекает в понедельник или в среду. Если я не смогу его выкупить, то мне угрожает публичный…*, что при теперешних отношениях партий здесь, а также ввиду моих отношений с прусским посольством и английским министерством [могло бы]* иметь очень неприятные последствия.
Так вот, я слышал, что Гёгг в Париже в настоящий момент располагает значительным капиталом. Напиши ему, пожалуйста, немедленно и, не вдаваясь в подробности, спроси его, не может ли он одолжить мне денег под долговое обязательство или вексель. Periculum in mora{685}.
До тех пор, пока я не улажу свои дела в Голландии, у меня буквально нет ни шиллинга. Я надеюсь, что ты сделаешь все возможное.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на языке оригинала в журнале «International Review for Social History», vol. IV, 1939 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
85 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 29 октября 1850 г. 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Сделай, пожалуйста, для меня следующее:
Займи у Шустера или у кого-либо другого деньги, необходимые для выкупа моего серебра, заложенного во франкфуртском ломбарде. Затем продай серебро ювелиру или кому-либо другому во Франкфурте, расплатись с человеком, у которого ты займешь деньги для выкупа, и пришли мне сюда остаток.
Ты и этот человек в данном случае ничем не рискуете: если тебе не удастся продать вещи за более высокую цену, то ты сможешь отнести их обратно в ломбард.
С другой стороны, мое положение сейчас таково, что я должен во что бы то ни стало достать денег, чтобы вообще быть в состоянии продолжать работу.
Единственные вещи, которые я прошу тебя снова отнести в ломбард, — для продажи они все равно не представляют ценности — это следующие: 1) маленький серебряный бокал; 2) серебряная тарелка; 3) хранящиеся в футляре ножик и вилочка; все это — имущество маленькой Женни{686}.
Твое намерение написать популярную политическую экономию я очень одобряю и высказываю лишь пожелание, чтобы ты поскорее принялся за его осуществление. Передай твоей жене сердечный привет от меня и моей жены.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
86 МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ В КЁЛЬН
Лондон, 2 декабря [1850 г.] 64, Deanstreet, Soho
Дорогой Беккер!
Я знаю, что ты почувствовал себя очень обиженным одним моим письмом к Бюргерсу. Однако в этом письме, написанном в весьма напряженной обстановке, я так же мало хотел обидеть тебя, как и других моих кёльнских друзей. Я полагаю, что это объяснение тебя удовлетворит и что я могу, не возвращаясь к прошлому, прямо перейти к предложениям, которые хочу тебе сделать.
1. Ты знаешь, каким жалким образом г-н Шуберт вел наше «Revue». Я думаю, что в ближайшие дни у него выйдут из печати последние два выпуска. Я хотел бы продолжать это издание в виде квартальных выпусков (начиная с февраля), по 20 печатных листов каждые три месяца. Больший объем дал бы возможность помещать более разнообразный материал. Можешь ли ты взять на себя издание и на каких условиях?
2. Один из моих друзей{687} перевел с французского на немецкий мою книгу против Прудона{688} и написал к ней предисловие. По этому поводу ставлю тебе тот же вопрос, что и выше.
3. Я наметил план, по которому можно было бы предложить читателям серию выпусков современной социалистической литературы, состоящую из ряда небольших брошюр. Раньше марта этого нельзя было бы начать. Если ты согласен взять на себя такое дело, то можно было бы пока подготовить отдельные работы. Мне кажется, что немецкая публика после своего недавнего утешительного опыта в области высокой политики постепенно вынуждена будет обратить свое благосклонное внимание на истинное содержание современной борьбы.
Прошу ответить поскорее.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
87 ЭНГЕЛЬС — ЭМИЛЮ БЛАНКУ В БАРМЕН
Манчестер, 3 декабря 1850 г.
Дорогой Эмиль!
Посылку получил. Спасибо за быструю доставку сигар. Они вызвали всеобщее одобрение. Кальсоны также хороши.
Несколько дней тому назад я получил письмо от отца. Он больше склоняется к Готфр[иду] Эрмену и в случае разрыва намерен продолжать дела с ним; с П[етером] он ни при каких условиях не хочет продолжать дела дольше, чем это необходимо. Относительно фирмы братьев Эрмен я соберу все сведения, какие сумею. Не подлежит сомнению, что они делали большие дела; Г[отфрид] Э[рмен] утверждает, что они получали в среднем 600 ф. ст. прибыли в год, а в последние годы еще больше. В подобном деле трудно терпеть убыток в средние годы. Им нужен небольшой капитал, и они располагают им; их товар (низкосортные нитки для шитья и вязанья) расходится гораздо лучше, чем товары хорошего качества, сбыт которых сильно сокращается.
Баланс за 1849–1850 год еще не составлен, и дебет и кредит все еще в полном беспорядке. По-видимому, отец опять настаивал на том, чтобы привести баланс в порядок. Как я слышал, за это примутся завтра.
Г-н Петер прибыл сюда вчера вечером или сегодня утром. Он велел позвать старика Хилла, — он живет в отеле через два дома от нашей конторы, — был очень вежлив, говорил о посторонних вещах, но в конторе — по крайней мере до сих пор — еще не показывался. Если он попробует ко мне придираться, то из этого ничего не выйдет. Отец не хочет вмешиваться в ссоры братьев, да и я этого делать не буду. Но Готф[рид] находится теперь между молотом и наковальней и вынужден быть со мной заодно; он сам мне все расскажет, мне не придется его расспрашивать.
Если П[етер] Э[рмен] возьмет на себя управление конторой, — а в конце концов, вероятно, так оно и будет, — то это очень помешает мне проверять книги. До сих пор я мог производить проверку только 4 дня в неделю в обеденные часы, когда я оставался один; но он имеет обыкновение как раз в часы обеда шмыгать по конторе. Все наиболее важное из книг я, однако, уже извлек, и мне остается только произвести весьма сложное сравнение тех цен, по которым нам продают товары братья Э[рмен], с соответствующими рыночными ценами, а также проверить старые счета и т. д., чтобы посмотреть, не наткнусь ли я там на что-либо. Дня через два я пошлю отцу все счета братьев Э[рмен] за 1849–1850 гг., приведенные в должный порядок, а также счета белильни Эрменов, чтобы он видел, как эти джентльмены обделывают дела с его капиталом.
Счет за сигары запиши на отца — это будет проще всего.
Сердечный привет Марии, Герману и детям.
Твой Фридрих
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1851 год
88
МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[486]
В КЁЛЬН
[Лондон, около 1 февраля 1851 г.]
… Ты меня чрезвычайно обяжешь, если пришлешь мне письма Виллиха{689}. С одной стороны, и нам здесь при реках Вавилона{690} нужно дать возможность принять участие в вашем гомерическом хохоте. А с другой стороны, этот человек пользуется «мнимой» связью с тобой, чтобы хвастаться ею перед иностранцами и одновременно обвинять нас. Наконец, я считаю необходимым, чтобы ты или через меня или сам непосредственно послал ему записку, в которой ты вежливо откажешься от дальнейшей переписки с ним, учитывая, что для него в Лондоне юмор вполне безопасен, между тем как вы в Кёльне можете жестоко поплатиться за него, и не только вы, но и наши партийные товарищи в Германии, на которых это может плохо отразиться. Что может быть более роковым и вместе с тем более смешным, чем быть распятым на кресте из-за фантазии, которая взбрела на ум «плотнику»[487]…
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becher, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
89
МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[488]
В КЁЛЬН
[Лондон], 8 февраля 1851 г.
… Кстати! Виллиху и Шапперу вкупе с Бартелеми и т. д. благодаря невероятному хвастовству относительно их влияния в Германии и неслыханной клевете на нас удалось, наконец, настолько одурачить Луи Блана, что он объединился с этой «чернью» для устройства банкета в честь февральской революции и выпустил вместе с ними программу празднества и что-то вроде манифеста. Малыш попал в ловушку из-за своего тщеславия, желая показать Ледрю-Роллену, что и у него есть немецко-французско-польско-венгерская свита. Теперь дело опять совершенно расстроилось. Малыш опасается, что он напрасно скомпрометировал себя и зря изменил нам, ведь у него с 1843 г. было что-то вроде союза с нами, хотя и не особенно сердечного.
А знаешь ли ты, чем Виллих прежде всего импонирует друзьям? Своим огромным влиянием в Кёльне. Тем более необходимо, чтобы ты послал мне письма; надо поставить преграду действиям «плотника». Прощай!
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J Klein, F. Freiligrath». Koln. 1852
Печатается по текста книги
Перевод с немецкого
90
МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[489]
В КЁЛЬН
[Лондон], 28 февраля [1851 г.]
Дорогой Беккер!
Надеюсь, что «Rheinische Zeitung» ты получил. Я не понимаю твоего молчания. Если бы ты прислал мне письма Виллиха, которые я у тебя просил, то мне не пришлось бы сообщать о нижеследующих гнусностях. Я все же вынужден просить тебя немедленно прислать мне эти письма… Нижеследующее сообщение посылаю тебе, дабы ты дал прочитать его всем нашим друзьям. Пусть они разнесут весть об этом по всей Германии.
Речь идет о лондонском банкете 24 февраля под председательством доблестного рыцаря Виллиха, на котором с возгласами «Гайнау!» были публично избиты двое наших друзей и партийных товарищей{691}. Для понимания изложенных ниже фактов необходимы следующие предварительные пояснения:
Французская эмиграция, как и все прочие, была расколота на различные группировки. Затем она основала объединенное общество на Чёрч-стрит, которое должно было носить филантропический характер — оказывать помощь эмигрантам. Политика была изгнана из него. Таким образом создавалась нейтральная почва для всех оттенков французской эмиграции. Здесь очутились одновременно — Ледрю-Роллен и Луи Блан. монтаньяры и кабетисты, бланкисты и т. д.
Приближалось 24 февраля. Вы знаете, что к такой возможности поважничать французы так же долго готовятся, обсуждая ее и рассматривая ее со всех сторон, как женщина к предстоящим родам. Общество на Чёрч-стрит созвало поэтому общее собрание, чтобы подготовиться к празднованию этого «славного» дня. На нем присутствовали Луи Блан и Ледрю-Роллен. Маленький Блан — nota bene{692}, он не может импровизировать, он пишет свои речи и заучивает их наизусть перед зеркалом — встал и произнес искусно составленную, тщательно отделанную иезуитскую речь, в которой он старался доказать, что это общество, которое носит филантропический характер, не может устраивать политического банкета, а следовательно, и празднества в честь февральской революции. Ледрю-Роллен возражал ему. Маленький Блан в пылу полемики проговорился, что так как Ледрю и Мадзини не включили его в Европейский центральный комитет[490], то и он не будет участвовать вместе с ними ни в каком банкете. Ему ответили, что банкет устраивает не Европейский центральный комитет, а общество на Чёрч-стрит, в котором представлены все оттенки французской эмиграции.
На следующий день это общество получило письмо от Л. Блана с извещением, что он намеревается устроить грандиозный контрбанкет…[491]
Таким образом Луи Блан привлек к участию в своем банкете Гарни и с ним часть его сторонников. Английский фундамент был заложен. Но не хватало еще континентального фона, который играл бы всеми цветами радуги, подобно Европейскому центральному комитету. С этой целью Луи Блан устремил свои взоры знатока на карикатуру мадзинистского комитета, на комитет Виллиха — Шаппера — Бартелеми — Видиля и К°.
Несколько слов о возникновении и характере этого комитета и об его охвостьях в соответствующих различных обществах.
Когда Виллих и Шаппер вместе с их сторонниками были исключены из Союза{693}, они объединились с Видилем и Бартелеми и с подонками польской, венгерской и итальянской эмиграции и заставили весь этот сброд признать их европейским центральным комитетом. Шап-пер и Виллих, которые, конечно, надеялись, что издали эта грязная, безвкусная и жалкая мозаика покажется произведением искусства, преследовали еще особую цель. Они хотели показать коммунистам в Германии, что европейская эмиграция идет за ними, а не за нами, и что они — хочет ли этого Германия или нет — полны решимости при первой возможности захватить там власть…
Чтобы провести свою интригу против Чёрч-стрит, Л. Блан не погнушался связаться с этой презираемой им шайкой. Они, конечно, были в восторге. Наконец-то они завоевали себе положение. Хотя эти господа и стремятся исключить из своего общества всех литераторов, но стоит только какому-нибудь известному писателю предложить им свои услуги, как они обеими руками ухватываются за него. Шаппер и Виллих предвкушали уже приближение своего триумфа… тогда ведь германские коммунисты не выдержат и с раскаянием вернутся под их защиту и покровительство…
Банкет состоялся в Ислингтоне 24 февраля. На нем присутствовали двое наших друзей, Шрамм и Пипер… Были зачитаны приветствия. Л. Блан прочел приветствие своих делегатов. Ландольф — приветствие депутата Греппо (второго приветствия в Париже раздобыть не удалось), один из поляков огласил приветствие от нескольких своих единомышленников в Париже, а великий Виллих, который председательствовал, прочел приветствие из Ла-Шо-де-Фон. Из Германии им ничего не удалось получить…[492]
Теперь вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы заклеймить этих трусливых клеветников и гнусных бандитов перед германским пролетариатом и вообще всюду, где это только возможно.
Для этого необходимо, чтобы вы тотчас же прислали письма Виллиха.
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
91
МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[493]
В КЁЛЬН
[Лондон], 9 апреля 1851 г.
Дорогой Беккер!
Прилагаю забавное сочиненьице из школы Кинкеля. Для Союза{694} здесь собрано 15 шиллингов. Недостает еще 10 шилл., на эту сумму уже произведена подписка, но деньги еще не получены. Я буду действовать так, как ты предлагаешь. Считай за мной один фунт. Дело в том, что 5 шилл. получить не удастся, ввиду ухудшившегося материального положения того члена, который должен их уплатить…
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
92
ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУ
В ЦЮРИХ
[Манчестер, 1 мая 1851 г.]
Дорогой Лупус!
Из даты твоего письма, которое мне привез Маркс (он был у меня в Манчестере несколько дней назад[494]), я с ужасом вижу, что оно было отправлено почти месяц тому назад. Впрочем, Маркс сказал мне, что он сейчас же написал тебе.
Что касается твоих американских планов, то выбрось их из головы. Ехать туда не к чему, так как, зная английский язык, ты сможешь сейчас устроиться и в Лондоне. На людей, знающих древние языки так основательно, как ты, там большой спрос, в особенности, если у тебя есть аттестаты. Ведь даже совершенно незначительным личностям удавалось получить прекрасные должности. История с американской газетой — шарлатанство. Если бы это было дело серьезное, то неужели ты думаешь, что этот малый стал бы выписывать себе редактора из Европы и ждать столько времени? Кто знает, как там обстоит дело и что с тех пор из всего этого вышло! Аванса на путевые издержки тебе пришлось бы ждать до второго пришествия. Да и в лучшем случае не такое это дело, чтобы из-за него стоило ехать в Чикаго; самые обыкновенные дровосеки получают 4 доллара в неделю, и при этом их должны уведомлять об увольнении за неделю вперед — правило, которое там очень широко распространено.
…{695} Надеюсь, ты их уже получил; как только ты их получишь, собери вещи, возьми паспорт для поездки в Лондон — и пускайся в плавание. Континентальные газеты пишут, будто английское правительство не пускает сюда больше эмигрантов. Глупости! Не давай вводить себя в заблуждение и не верь, если даже полиция скажет, что ты должен получить визу английского посланника в Берне. Ничего подобного тебе не нужно. Тебе нужна только виза для проезда через Францию, следовательно, виза французского посланника, которую тебе достанут швейцарцы. Ты спокойно проедешь через Францию и приедешь сюда. Даже в том случае, если французы направят тебя в Гавр, а оттуда захотят отправить в Америку, — а от них этого можно ожидать, — тебе просто надо будет в Гавре сесть на пароход, отправляющийся в Саутгемптон или Лондон. Ты же знаешь, что здесь никого не задерживают на границе; несмотря на всю эту болтовню реакционной прессы, я рассчитываю увидеть тебя в Лондоне во время выставки[495]. Повторяю, не давай вводить себя в заблуждение и при всех обстоятельствах настаивай на том, что ты хочешь ехать в Лондон. Если французское правительство будет чинить тебе препятствия по части проезда и если твои средства это позволяют, то было бы даже лучше ехать тем путем, который избрал я…{696} Напиши Лоренцо Кьоцца…{697} чрезвычайно учтивое письмо, скажи, что ты узнал его адрес от одного из его земляков, и попроси оказать тебе любезность и сообщить, есть ли там сейчас суда, отправляющиеся в Англию, и какие именно (парусные суда или пароходы), а также когда приблизительно они отплывают. Попроси также сообщить тебе фамилии капитанов. Тогда ты сможешь или письменно связаться с этими капитанами (письма адресуй на суда) или поехать прямо туда. Мое путешествие, включая питание, стоило мне 6 фунтов (150 французских франков). Тебе оно, может быть, обойдется даже дешевле. Путешествие до Генуи будет стоить недорого, если большую часть пути до Турина, — а до этого пункта местность поразительно красива, — ты пройдешь пешком через Женеву и Монсени или еще короче — через большой Сен-Бернар (Мартиньи — Ивреа). От Турина почти до самого подножия Апеннин к твоим услугам будет железная дорога. Или еще более короткий пешеходный путь: через долину Рейса, Фурку, Симплон и оттуда прямо на Алессандрию. Все эти дороги очень хороши. Для морской поездки погода сейчас великолепная (преобладают восточные ветры), и плавание по Средиземному морю будет очень интересно. Путешествуй, по возможности, на английских кораблях. По-моему, все это обойдется в 250 франков, а уж 300 хватит наверное. Вопрос в том, достанут ли тебе кёльнцы{698} эти деньги. Но в Англию ты во всяком случае должен приехать. Я сейчас же напишу Марксу, чтобы он еще раз написал в Кёльн по поводу денег. Если денег еще нет, то не повредит, если и ты тоже еще раз напишешь Даниельсу или Бюргерсу.
Что касается билетов из Англии в Нью-Йорк, то они дьявольски дороги; пассажирам третьего класса часто приходится очень плохо; подобный случай как раз обсуждается сейчас в парламенте. Каюта I класса стоит обычно 15–20 фунтов стерлингов. Все это мы выясняли, когда сами намеревались тронуться дальше. II класс на саутгемптонских пароходах хорош и дешев. Совершают рейсы также отдельные винтовые пароходы; если бы удалось попасть как раз на один из них, то можно дешево и скоро проехать II классом. Во всяком случае, я твердо надеюсь, что ты приедешь сюда и здесь останешься. Здесь у тебя больше шансов, чем в Америке, да и кроме того, раз попав туда, не так-то легко вернуться обратно. В Америке отвратительно: Гейнцен считается там самым великим человеком, а нахальный Струве будет сейчас объезжать всю страну, поливая ее своими испражнениями. Черт побери тамошнюю публику! Лучше быть рабом на турецкой галере, чем газетным сотрудником в Америке.
Дай поскорее о себе знать и приезжай скорее.
Твой Ф. Э.
Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
93
МАРКС — РОЛАНДУ ДАНИЕЛЬСУ[496]
В КЁЛЬН
[Лондон, май 1851 г.]
… Коммунистам предстоит показать, что только при коммунистических отношениях уже достигнутые технологические истины могут быть осуществлены на практике…
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1034 г.
Печатается по рукописи письма Даниельса Марксу от 1 июня 1851 г.
Перевод с немецкого
94
ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[497]
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Манчестер, 19 июня 1851 г.
Дорогой Ганс!
Маркс только что передал мне твое письмо, из которого я, наконец, узнал твой точный адрес. Я уже довольно давно его разыскиваю, так как хочу спросить тебя о следующем.
С тех пор как я переселился в Манчестер[498], я начал зубрить военные науки, по которым здесь нашелся довольно порядочный материал, — по крайней мере для начала. Огромное значение, которое получит военная сторона дела в ближайшем движении, мои старые наклонности, мои венгерские военные корреспонденции в газете{699}, наконец, мои доблестные похождения в Бадене[499] — все это побудило меня работать в этом направлении, и я хочу достигнуть в этой области того, чтобы я мог высказывать известные теоретические суждения и не очень осрамиться при этом. Имеющийся здесь материал относительно наполеоновских и отчасти революционных войн предполагает знание множества деталей, которых я не знаю или знаю очень поверхностно и относительно которых либо совсем не удается получить разъяснений, либо получаешь лишь очень поверхностные; при этом приходится отыскивать их с большим трудом. Быть самоучкой вообще чепуха, и если не приняться за дело систематически, то не достигнешь никаких серьезных результатов. Чтобы тебе было понятнее, что мне, собственно, нужно, я напомню тебе, что, — не говоря, конечно, о моем повышении в чине в баденских войсках, — я не пошел дальше королевско-прусского бомбардира ландвера[500], поэтому для понимания деталей военных кампаний мне не хватает промежуточного звена, которое дается в Пруссии экзаменом на чин лейтенанта, и притом в различных родах войск. Конечно, дело идет не о деталях муштры и т. д., которые мне совершенно не нужны, так как моя слепота, как я теперь окончательно убедился, делает меня неспособным к активной службе. Дело идет об общем ознакомлении с элементарными знаниями, необходимыми в различных отраслях военного дела. Детали нужны постольку, поскольку они необходимы для понимания и правильной оценки военно-исторических фактов. Так, например, нужно знание элементарной тактики, теории фортификации в более или менее историческом разрезе, охватывающей различные системы, начиная с системы Вобана и кончая современными системами отдельных фортов, знакомство с полевыми укреплениями и иными вопросами, относящимися к военно-инженерному делу, как, например, различные виды мостов и т. п.; далее — всеобщая история военной науки и тех ее изменений, которые были вызваны развитием и усовершенствованием оружия и методов его применения. Затем необходимо основательное знакомство с артиллерией, так как я многое забыл, а многого и совсем не знаю; требуются и некоторые другие материалы, о которых сейчас я не могу вспомнить, но которые тебе, конечно, известны.
Укажи мне, пожалуйста, источники по всем этим элементарным вопросам, так, чтобы я мог их немедленно достать. Всего нужнее мне такие книги, из которых я, с одной стороны, мог бы составить себе представление о современном общем положении отдельных отраслей военного дела, а с другой стороны, о различиях между разными современными армиями. Так, например, я хотел бы знать о различных конструкциях лафетов полевых орудий и т. п., о различной структуре и организации дивизий, армейских корпусов и т. п. Особенно мне хотелось бы получить всевозможную информацию об организации армий, о снабжении, о лазаретах и о необходимом для любой армии снаряжении.
Ты видишь теперь приблизительно, что именно мне нужно и какие книги ты должен мне указать. Мне кажется, что как раз по части таких руководств в немецкой военной литературе есть более подходящие сочинения, чем во французской или английской. Само собой разумеется, что мне важно знание практических, в действительности существующих вещей, а не систем или выдумок непризнанных гениев. Что касается артиллерии, то лучше всего, пожалуй, взять руководство Бема[501].
По военной истории нового времени, — история более ранних эпох меня мало интересует и, кроме того, для этого у меня есть старик Монтекукули, — я располагаю здесь, конечно, французскими и английскими источниками. Среди этих последних особенно выделяется история Испанской войны генерал-лейтенанта Уильяма Нейпира; это лучшее из всего того, что я до сих пор читал из области военно-исторической литературы. Если ты не знаком с этой книгой и можешь ее там достать, то ее стоит прочесть («История войны на Пиренейском полуострове и на юге Франции», 6 томов). Из немецких сочинений у меня нет ничего, между тем кое-какие из них мне необходимо достать; прежде всего, я полагаю, — Виллизена и Клаузевица. Что представляют собой они оба и что у них заслуживает внимания по части теории или истории? Как только я несколько продвинусь вперед, я примусь по-настоящему за историю кампаний 1848–1849 гг., особенно за итальянскую и венгерскую. Не знаешь ли ты какого-либо более или менее официального или же вообще сколько-нибудь дельного отчета о баденской кампании, изданного прусской стороной?
Далее, я хотел бы, чтобы ты указал мне хорошие, не слишком дорогие, но вполне пригодные для изучения кампаний, начиная с 1792 г., специальные карты Германии (особенно Вюртемберга, Баварии, Австрии 1801–1809 гг., Саксонии, Тюрингии, Пруссии 1806–1807 и 1813 гг., Северо-Восточной Франции 1814 г., Ломбардии, Венгрии, Шлезвиг-Гольштейна, Бельгии). У меня есть большой атлас Штилера, но он совершенно недостаточен. Планы сражений за время с 1792 по 1814 г. у меня есть; они приведены в атласе, приложенном к алисоновской «Истории Европы со времен французской революции», но я обнаружил, что многие из этих планов не верны. Нет ли в Германии подобных атласов, не слишком дорогих, но надежных?
Знаешь ли ты Жомини, которого так превозносят французы? Я знаю его только со слов г-на Тьера, который, как известно, бессовестно списывал у него. Этот маленький Тьер — один из самых бесстыдных лжецов, какие только существуют, и нет ни одного сражения, относительно которого он привел бы верные цифры. Так как г-н Жомини впоследствии перебежал к русским, то он, конечно, имел основания для того, чтобы изображать подвиги французской доблести в менее сверхчеловеческих масштабах, чем это делает г-н Тьер, у которого один француз всегда побеждает двух неприятелей.
Вот тебе целая куча вопросов. Помимо всего прочего, надеюсь, что преследования евреев, которые сейчас имеют место в Германии, не получат дальнейшего распространения. Однако арест Д[ание]льса наводит на размышления. Здесь, по-видимому, собираются произвести обыски, чтобы притянуть к этому делу и нас, но это не так-то просто и по всей вероятности ни к чему не приведет, так как у нас ничего не найдут.
По поводу плана создания в Лондоне литографического бюро для Америки{700} тебе, очевидно, напишет Маркс. Подобная затея обойдется здесь очень дорого, если все как следует организовать, а американские газеты в большинстве своем очень несолидны. Лупус{701} и Фрей-лиграт находятся в Лондоне. Я также пробыл там в начале этого месяца две недели.
Поскольку, судя по всему, ты скоро тоже прибудешь туда, то лучше всего было бы, если бы ты заключил с одной или несколькими газетами или журналами соглашение относительно корреспондирования и т. п. В Лондоне это очень выгодно, но, конечно, места в наиболее платежеспособных газетах уже заняты. Кроме того, еще вопрос — что за пресса теперь в Германии.
Полководец Виллих по-прежнему живет в своей казарме за счет казармы и при помощи казармы. Как ты думаешь, не соорудить ли в противовес нечто подобное в грандиозных размерах?
Напиши поскорее твоему
Ф. Э.
Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
95
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Лондон], 27 июня 1851 г.
Дорогой Ганс!
Я не знаю, правильно ли я поступаю, посылая тебе письмо через Фабрициуса. Кто поручится, что этот человек не будет схвачен на границе, — ведь он набрал здесь целый чемодан писем.
Хотя из американского плана, который ты задумал, ничего не выходит, — Энгельс, вероятно, уже писал тебе об этом{702}, — тебе все же не остается ничего иного, как приехать сюда нам на подмогу. Может быть, найдется какая-нибудь совместная работа, — конечно, просто для заработка, так как нужно жить.
Я знаю теперь из достоверного источника, что в арестах наших друзей сыграли роль измена и доносы. Я внутренне убежден, что в этой подлости участвовали гг. Виллих и Шаппер и их гнусная банда негодяев. Ты понимаешь, насколько важно для этих «великих мужей» in partibus{703} устранить в Германии тех, кто, по их мнению, преграждает им путь к трону. Эти ослы не понимают, что их считают ослами и что в лучшем случае их дарят только презрением.
Несмотря на свою филистерски-честную, спартански-постную, унтер-офицерски лицемерную мораль, Виллих является совершенно обыкновенным, — заметь, совершенно обыкновенным — пройдохой и кабацким завсегдатаем и кроме того, — за последнее я не ручаюсь, хотя это сообщил мне один респектабельный филистер, — он шулер. Этот малый целый день проводит в кабаках, но, конечно, в демократических, где он угощается даром и вместо платы приводит с собой гостей, развлекая их своими стереотипными фразами о грядущей революции, которым этот рыцарь сам перестал верить, постоянно повторяя их при самых различных обстоятельствах и всегда с одинаковым успехом. Этот субъект — самый низкий блюдолиз. Но все это, конечно, проделывается под патриотическими предлогами.
Весь коммунизм этого субъекта сводится к тому, что он решил вести привольную жизнь на общественный счет вкупе с прочими странствующими рыцарями. Вся деятельность этого человека заключается в том, что он сплетничает и лжет о нас в кабаках и хвастается своими связями в Германии, которых у него нет, но в которые верят его сотоварищи: «центральный паяц»[502] А. Руге, чурбан Гейнцен и лживый комедиант, жеманный богословствующий беллетрист Кинкель. Этими связями он хвастается также и перед французами.
Между прочим, вышеупомянутый поповский Адонис обивает пороги всех буржуазных домов, где его кормят и ласкают и т. д. и т. д., и в то же время продолжает тайком поддерживать запретную связь с Шаппером и Виллихом, желая оставаться в контакте также и с «рабочей партией». Этот малый хотел бы быть всем для всех. Он во всем поразительно похож на Ф[ридриха]-В[ильгельма] IV, который является не чем иным, как Кинкелем на троне, и отличается таким же бесцветным краснобайством.
Если ты спросишь меня, откуда взять тебе здесь средства к жизни, то я отвечу: следуй по стопам храброго Виллиха. Он не сеет, не жнет, а отец небесный все же питает его.
Но серьезно: если тебе опасно оставаться в Германии, то тебе следует приехать сюда. Если же ты спокойно можешь жить в Германии, то, конечно, лучше оставаться там. Ибо силы там нужнее, чем здесь.
Твой К. М.
Между прочим, внешняя торговля Англии составляет по меньшей мере 1/3 всей ее торговли, а после отмены хлебных пошлин даже больше. Но весь довод г-на Криста ничего не стоит. Уже Пинто разъяснил[503], что если для известной вещи необходимо 10/10, то последняя 1/10 столь же важна, как и предыдущие 9/10. Если даже предположить, что внешняя торговля Англии составляет только 1/4 (что не верно), то несомненно, что без этой 1/4 остальные 3/4 не могут существовать, а тем более 4/4, составляющие цифру 1.
Демократы уже давно привыкли не упускать ни одного случая, чтобы не скомпрометировать себя, не выставить себя на посмешище и не поплатиться собственным горбом. Но бессилие этих «бесконечно малых» никогда еще не проявлялось с такой поразительной силой, как в том органе, который издают здешние «центральные» демократы — Руге, Хаупт, Ронге и др. Под крикливым заголовком «Der Kosmos» (Фрейлиграт правильно называет его «Das Kosmos») здесь выходит дрянной еженедельник, подобного которому по бесстыдной Пошлости и ничтожеству, пожалуй, еще никогда не создавал немецкий язык, — а ведь это что-нибудь да значит. Даже ни одна из демократических газеток, издающихся в захолустных немецких церковных приходах, не испускала такого зловония.
Было бы хорошо, пожалуй, чтобы спокойные времена продолжались еще несколько лет, надо дать время сгнить всей этой демократии 1848 года. Как ни бесталанны наши правительства, они все же являются настоящими lumina mundi{704} по сравнению с этими важничающими посредственными ослами.
Прощай!
С 9 часов утра до 7 часов вечера я бываю обычно в Британском музее{705}. Материал, над которым я работаю, так дьявольски обширен, что, несмотря на все напряжение, мне не удастся закончить работу раньше, чем через 6–8 недель. К тому же, постоянно возникают всевозможные практические помехи, неизбежные при тех нищенских условиях, в которых здесь приходится прозябать. Но «вопреки всему, всему»{706} дело быстро двигается к концу. Надо же когда-нибудь во что бы то ни стало кончить. Демократическим «простакам», которым приходит наитие «свыше», таких усилий, конечно, не нужно. Зачем этим счастливчикам мучить себя изучением экономического и исторического материала? Ведь все это так просто, как говорил мне бывало достойный Виллих. Все так просто! Да, — в этих пустых башках! Вот уж действительно простаки!
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
96
ЭНГЕЛЬС — ЭРНСТУ ДРОНКЕ
В ЖЕНЕВУ
Манчестер, 9 июля 1851 г.
Дорогой Дронке!
Ты долгое время не получал от нас никаких известий, потому что После смерти Галера у нас не было твоего адреса, а потом, когда ты дал нам адрес Шустера, до нас дошли сведения, что ты скоро сам приедешь в Англию. Но так как Лупус{707} вот уже целый месяц живет в Лондоне, а о тебе ничего не слышно, то нам остается предположить, что ты еще некоторое время останешься там.
О лондонских событиях прошлой осени ты знаешь[504]. То, о чем тебе не сообщали отсюда, ты должен был узнать из опубликованных за это время документов. Поэтому, чтобы ознакомить тебя с положением вещей, мне придется сообщить тебе только о некоторых происшествиях за последующий период.
Так как я с ноября 1850 г. сижу в Манчестере, а Марксу трудно говорить по-английски, то связи с Гарни и чартистами несколько ослабли. Этим воспользовались Шаппер, Виллих, Л. Блан, Бартелеми и др., — словом, вся немецко-французская орава, недовольная, с одной стороны, нами, с другой стороны — ледрю-мадзиниевским комитетом[505], — для того, чтобы впутать Гарни в организацию банкета для празднования 24 февраля. Это им удалось. На этом банкете произошли следующие курьезы:
1) Двое присутствовавших там наших друзей{708}, в том числе Шрамм, были выброшены немецким эмигрантским сбродом. Дело приняло серьезный оборот и чуть не дошло до суда, но было нами улажено, после того как обиженные получили достаточное удовлетворение. Этот инцидент привел к несколько натянутым отношениям с Гарни, который неважно себя вел при этом. Зато Джонс, который вообще совсем другой человек, чем Гарни, — целиком на нашей стороне и в настоящее время пропагандирует среди англичан «Манифест»{709}.
2) Г-н Виллих, за неимением приветствий из Германии, огласил одно из Швейцарии. Под ним была и твоя подпись. Конечно, мы здесь не можем знать, путем какого обмана или подделки твое имя попало в подобный документ; во всяком случае, после того как ты сам надлежащим образом расследуешь это дело, ты должен сообщить нам все необходимые сведения. В отчете о банкете напечатано, между прочим, и это приветствие с твоей подписью под ним. Можешь себе представить, каково было ликование, когда в числе подписавшихся оказался один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung».
3) Инцидент с тостом Бланки. Бартелеми, прикидываясь бланкистом, уговорил Бланки прислать на банкет тост, и Бланки прислал великолепную атаку на все временное правительство, в том числе на Блана и К°. Пораженный, как громом, Бартелеми доложил об этом документе, и было решено его не оглашать. Но Бланки знал, с кем он имеет дело, и одновременно с банкетом текст тоста появился в парижских газетах и испортил весь эффект. Маленький сентиментальный враль Л. Блан заявил в «Times», а весь комитет — Виллих, Шаппер, Л, Блан, Бартелеми, Видиль и др. — в «Patrie», что они ничего не знали о тосте. Но «Patrie» к этому сообщению добавила, что зять Бланки, Антуан, у которого газета навела справки, послал тост подписавшему заявление г-ну Бартелеми и имеет на руках его расписку. После этого Бартелеми заявил, что все это верно, что всю вину он принимает на себя, что он солгал — тост он получил, но не огласил его, чтобы не нарушать гармонии. Однако, к несчастью, одновременно с этим бывший драгунский капитан Видиль заявил, что он признается во всем: Бартелеми доложил комитету текст тоста, и комитет решил его не оглашать. Какой конфуз для всей этой банды! Мы перевели тост на немецкий язык и распространили его в 30000 экземпляров в Германии и Англии[506].
Во время ноябрьской мобилизации[507] подложные письма привели Виллиха в такой восторг, что он захотел революционизировать мир с помощью прусского ландвера. В наших руках находятся чрезвычайно комичные документы и революционные прожекты на этот счет. В свое время они будут использованы, Прежде всего предполагалось истребить «писательские элементы» и должна была быть объявлена диктатура мобилизованных эйфельских крестьян. К несчастью, из этого ничего не вышло.
С тех пор эти великие мужи, заключившие между собой союз и гарантировавшие друг другу право на господство и бессмертие, тщетно выбиваются из сил, стараясь завоевать себе хоть какое-нибудь положение. Все напрасно. Им пришлось удовлетвориться тем, что среди всех произведенных в Германии обысков и арестов нет ни одного, который был бы вызван связями с ними.
Но зато мы довольны тем, что отделались от всей этой болтливой, путаной и бессильной лондонской эмигрантщины — и снова можем, наконец, беспрепятственно работать. К бесчисленным личным подлостям, совершаемым этой сворой, мы сможем теперь относиться с полным безразличием. Мы всегда стояли выше этого сброда и при каждом серьезном движении обуздывали его; практические уроки после 1848 г. нас очень многому с тех пор научили, а спокойное время после 1850 г. мы должным образом использовали для дальнейшей зубрежки. Когда опять что-либо произойдет, у нас будет еще значительно больше преимуществ перед ними, и притом в таких областях, о которых они и не думают. Помимо всего прочего, у нас еще то огромное преимущество, что все они карьеристы, а мы нет. Непонятно, как после всего пережитого существуют еще такие ослы, высшие устремления которых не идут дальше того, чтобы на другой же день после первого победоносного восстания, — которое они называют революцией, — вступить в какое-нибудь правительство, а потом через какой-нибудь месяц оказаться растоптанными или скомпрометированными и отброшенными в сторону, как это случилось с Бланом и Флоконом в 1848 году. Представь себе правительство Шаппера — Геберта — Мейена— Хауде — Виллиха! К сожалению, эти бедняги никогда не получат такого удовольствия; они опять очутятся в хвосте и потому смогут лишь вызвать кое-какую сумятицу в мелких городах и среди крестьянства.
Что ты, собственно, делаешь в Женеве? Рассказывают, что ты стал супругом и отцом и в то же время состоишь в очень дружеских отношениях с Мозесом{710} — из-за внимания к его супруге. Другие говорят, что все это чистая клевета, но, находясь от тебя на расстоянии десяти градусов широты, об этом трудно судить. Фрейлиграт также в Лондоне и издает новый том стихотворений. Веерт живет в Гамбурге и, подобно мне, до ближайшей потасовки ведет коммерческую корреспонденцию. Из своего испанского путешествия он ничего не привез с собой, — даже триппера. Впрочем, в этом месяце он приезжает в Лондон. Красный Вольф{711} прошел через различные фазы ирландофильства, буржуазных…{712}, сумасшествия и других интересных состояний и окончательно променял водку на смесь портера с элем. Отец Маркс ежедневно ходит в библиотеку и поразительным образом увеличивает как свои познания, так и свою семью. А я пью ром и воду, зубрю, вожусь с пряжей и скучаю. Вот тебе резюме наших личных дел.
Так как аресты в Германии заставляют нас снов, а всячески позаботиться об установлении связей и опять приняться за кое-какую порученную было другим работу, то ты непременно должен как можно скорее написать нам, как обстоит дело в Швейцарии. Итак, отвечай немедленно. Если тебе нужны еще какие-нибудь разъяснения, то укажи, по какому пункту. Письма адресуй на мое имя — гг. Эрмену и Энгельсу, Манчестер, через Кале.
Твой Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
97
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[508]
В ЦЮРИХ
[Лондон], 2 августа 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Я только что получил от Энгельса твое письмо и спешу ответить тебе. Если уже невозможно удержать тебя здесь, то я, конечно, очень хотел бы, по крайней мере, повидаться и поговорить с тобой до твоего отъезда.
Но если уж ты решил ехать в Америку, то сейчас как раз наиболее благоприятный момент как для того, чтобы найти там средства к существованию, так и для того, чтобы принести пользу нашей партии.
Ты почти наверняка получишь место редактора в «New-Yorker Staatszeitung». Раньше это место предлагали Лупусу{713}. Он прилагает здесь письмо к Рейххельму, одному из собственников газеты. Вот и все о практических делах. Но не теряй времени.
Теперь другое. Г-н Гейнцен вместе с достойным Руге каждую неделю громит в нью-йоркской «Schnellpost» коммунистов, в особенности меня, Энгельса и др: Вся здешняя демократическая сволочь использует эту газету как яму для сбрасывания туда своих отбросов, на которых не произрастает, правда, ни злаков, ни плодов, но зато пышно расцветает чертополох. И, наконец, Гейнцен травит «Staatszeitung», а она не может справиться даже с этим противником.
Какую бы американскую политику ни вела «Staatszeitung», в области европейской политики у тебя будут руки развязаны. Гейнцен вообще выдает себя там за великого писателя. Американская пресса будет довольна, если туда приедет человек, который даст по рукам этому хвастливому крикуну.
Если ты станешь редактором, мы окажем тебе в твоей работе всяческую поддержку. К сожалению, лондонским корреспондентом «Staatszeitung» состоит проходимец и осел Зейлер. Необходимо заткнуть глотку также и члену европейского правительства, Руге.
Твоя статья, направленная против Криста, хороша. Мне нечего в ней изменять, замечу только, что в фабричных районах рабочие действительно женятся для того, чтобы выколачивать деньги из своих детей. Это прискорбно, но это факт.
Ты, конечно, понимаешь, что я нахожусь в очень печальном положении. Моя жена погибнет, если так будет долго продолжаться. Постоянные заботы, самая мелочная житейская борьба подтачивают ее силы. К этому еще присоединяется подлость моих врагов; они еще ни разу даже не попытались напасть на меня по существу и, мстя за свое собственное бессилие, распространяют обо мне невыразимые гадости и набрасывают тень на мою репутацию. Виллих, Шаппер, Руге и множество другой демократической сволочи специализировались на этом. Стоит только приехать кому-нибудь с континента, как сейчас же принимаются его обрабатывать, чтобы он, в свою очередь, занялся этим же делом.
Несколько дней тому назад «знаменитый» референдарий Шрамм{714} встречает на улице знакомого и сейчас же начинает ему нашептывать: «каков бы ни был исход революции, все согласны, что Маркс погиб. Родбертус, у которого больше всего шансов на успех, сейчас же велит его расстрелять». И так ведут себя все. Я, конечно, посмеялся бы над всей этой мерзостью, и она ни на минуту не отвлекает меня от моей работы, но ты понимаешь, что на мою жену, которая хворает и с утра до вечера занята самыми безрадостными житейскими заботами и нервная система которой издергана, не очень-то благотворно действует, когда изо дня в день через глупых сплетников до нее доходят зловонные испарения чумной демократической клоаки. Бестактность, проявляемая в этом отношении некоторыми людьми, бывает прямо невероятна.
Впрочем, здесь и речи нет о партиях. Великие мужи, несмотря на свои мнимые разногласия, занимаются здесь только тем, что взаимно подтверждают друг другу свою значительность. Ни одна революция не выбрасывала на поверхность подобного пустоголового сброда.
Если ты будешь в Нью-Йорке, то зайди к А. Дана из «New-York Tribune» и передай ему привет от меня и Фрейлиграта. Может быть, он окажется тебе полезным. Как только ты туда приедешь, немедленно напиши мне, но, как всегда, на адрес Энгельса, которому легче оплачивать почтовые расходы. Во всяком случае я жду, что ты мне еще напишешь несколько строчек, прежде чем отправиться за море. Когда приедет твоя жена, передай ей сердечный привет от меня и жены.
Если ты сможешь остаться в Нью-Йорке, ты будешь не так уже далеко от Европы, а поскольку в Германии печать совершенно подавлена, борьбу в печати можно вести только там.
Твой К.Маркс
Р. S. Только что я узнал, что великие мужи, Руге и его клика, Кинкель и его клика, Шаппер, Виллих и их клика, а также посредники между этими великими мужами, Фиклер, Гёгг и их клика, создали некое губкообразное объединение. Ты знаешь историю про крестьянина, который каждую дюжину четвертей зерна продавал ниже своей цены. Однако, сказал он, количество свое возьмет. Так же рассуждают и эти слабосильные людишки: «масса, мол, свое возьмет». Впрочем, цементирующим веществом, которое связывает это тесто, является ненависть против «клики «Neue Rheinische Zeitung»», особенно против меня. Когда их дюжина, они-де настоящая сила.
Если ты не сможешь получить в Нью-Йорке в свои руки «Arbeiterzeitung», — что, разумеется, было бы лучше всего, — а потому будешь вынужден вести переговоры со «Staatszeitung», то остерегайся своего друга Каппа, который там подвизается. В наших руках имеются доказательства, что этот субъект — не знаю, по каким причинам — является главным интриганом, выступающим против нас.
Прощай, мой дорогой.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
98
ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУ
В ЛОНДОН
Манчестер, 6 августа 1851 г.
Дорогой Лупус!
Я сегодня же наведу здесь справки относительно г-на Кендала и завтра сообщу тебе, что я о нем узнал. Если я к нему отправлюсь немедленно, до того как он пришлет тебе ответ и даст понять, что он на тебя рассчитывает, то это приведет лишь к тому, что он примет меня очень холодно и не скажет мне всего, что нужно. Эти джентльмены большие формалисты. Недавно Хайн просил места у этого же Кендала и сослался на меня, тем не менее Кендал не счел даже нужным навести у меня о нем справки. Если после этого эпизода я проявлю перед Кендалом слишком большую настойчивость, то это только повредит тебе. Как только получишь ответ от Кендала, сообщи мне, что он пишет, — я сейчас же пойду к нему, разузнаю для тебя все и всячески постараюсь настроить этого человека в твою пользу. Конечно, если бы приказы Хассенпфлуга о твоем аресте отпали, тебе тотчас же предоставили бы работу. Но обойдется и без этого. Если бы я мог добыть для тебя здесь какое-нибудь место, это было бы превосходно, но, к сожалению, у меня слишком мало знакомых в этой области, и, кроме того, частных учителей берут здесь только для изучения новых языков, а лиц, знающих их, достаточно. Впрочем, я посмотрю, нельзя ли будет пустить в ход Уотса — он принимает участие в просветительном движении и имеет теперь множество знакомств.
Твой Ф. Э.
На будущее время получше заклеивай конверты — твое письмо пришло ко мне более или менее открытым.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
99
ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[509]
В ЦЮРИХ
Манчестер, 7 августа 1851 г.
Дорогой Вейдемейер!
Очень благодарен за твои сообщения. Я буду тебе очень обязан, если ты добудешь у Хофштеттера[510] дальнейшие сведения. Но мне казалось, что у тебя должны были остаться в памяти заглавия некоторых руководств и разных военных пособий; мне особенно нужны самые обычные и распространенные сведения, — то, о чем спрашивают на экзаменах прапорщиков и лейтенантов и что поэтому во всех книгах предполагается заранее известным. Деккера[511] я достал еще в Швейцарии в плохом французском переводе и без планов, но Маркс затерял эту книгу, и ее вряд ли удастся найти. Атлас я себе достану, но мне нужна еще карта Венгрии. Я знаю, что австрийский генеральный штаб опубликовал несколько изданий такого рода. Сообщи, такого ли характера твоя карта и сколько она стоит. На худой конец она все же скорее может пригодиться, чем большой атлас Штилера. Что касается Бадена и в особенности баденско-швейцарской границы по Рейну, то у меня сохранились достаточно хорошие карты их еще со времен кампании[512]. Через Веерта, который сейчас снова живет в Гамбурге, я разузнаю цены и решу тогда, что купить. Но, повторяю, я буду очень рад, если ты доставишь мне еще какие-нибудь сведения.
Очень плохо, что ты уезжаешь в Америку. Но, по правде сказать, я не знаю, что иное можно тебе посоветовать, если в Швейцарии нет ничего подходящего. В Лондоне нелегко устроиться, и Лупус{715} еще ничего не нашел. Он сам ищет места, и я стараюсь достать ему здесь что-нибудь, но пока безуспешно. По части музыки здесь огромная конкуренция. В конце концов от Англии, и особенно от Манчестера, Нью-Йорк не так уже далек: ведь пароходы регулярно совершают рейсы, находясь в пути от среды одной недели до субботы следующей; путешествие редко продолжается полные десять дней. В Нью-Йорке ты встретишь и маленького Красного Беккера{716}. Он был последнее время экспедитором «Arbeiterzeitung», но там ли он еще, я не знаю, так как давно уже ничего о нем не слышал. Его последний адрес был: 24 North Williamstreet, верхний этаж; если ты не знаешь его теперешнего адреса, то его наверное можно узнать у Льевра, отель «Шекспир», или в «Staatszeitung». Вообще в Нью-Йорке очень много работы, и там очень не хватает постоянного представителя нашей партии, который был бы и теоретически подготовлен. Ты встретишь там весьма различные элементы; наибольшей трудностью, с которой ты столкнешься, будет то, что немцы, которых можно использовать и которые чего-либо стоят, легко американизируются и теряют всякое желание вернуться на родину. Кроме того, приходится учитывать особенность американских условий — легкость отлива избыточного населения в сельскую местность, неизбежно быстрый и все ускоряющийся рост процветания страны, благодаря которому буржуазный строй кажется им прекрасным идеалом и т. д. Те из тамошних немцев, которые думают о возвращении, это — по большей части опустившиеся субъекты, извлекающие из революции выгоду a lа Меттерних и Гейнцен. Наименее значительные из них наиболее жалки. Впрочем, ты найдешь в Нью-Йорке всю отечественную имперскую чернь[513]. Я не сомневаюсь, что ты там сможешь остаться. Кроме Нью-Йорка сносным местом является только Сент-Луис; Филадельфия же и Бостон — ужасные городишки. Было бы превосходно, если бы ты смог завоевать себе газету, в противном случае постарайся устроиться в «New-Yorker Staatszeitung», которая относится к нам очень хорошо и европейские корреспонденции которой все время находились под нашим контролем.
Письма оттуда лучше всего посылать через меня. В таком случае почтовые расходы будут оплачиваться фирмой.
О казарме я мало что слышал, кроме того что Виллих поссорился с этой бандой и вышел из казармы. Как пишет мне Маркс, остов армии будущего уничтожен{717}, и Виллих очутился без Безансона. Какой ужас! Но этот Виллих не только дурак, но и подлый, вероломный, злобный человек; его злоба, поставленная на службу его колоссальнейшему и совершенно невероятному тщеславию и самопреклонению, не знает никаких границ. Я никогда еще не встречал такого изолгавшегося субъекта, Уверяю тебя, что я буквально ни разу не слышал от него ни одного правдивого слова. Ты не можешь себе представить, во что превратила этого субъекта навязчивая идея о том, что он именно и есть тот человек, военный, политический и общественно-организаторский гений которого должен привести революцию к победе и полному завершению. Конечно, эта мания развивалась у него постепенно. Я считаю его способным решительно на всякую подлость, но все же не думаю, что он на этот раз совершил прямое предательство. Гамбургская история объясняется иначе; предателем оказался не Брун — единственный тамошний агент Виллиха и Шаппера; говорят, что проболтался Хаупт, но я не могу этому поверить.
Этой шайке мы предоставляем, разумеется, делать все, что ей угодно, и вся ее деятельность ограничивается, конечно, хвастовством, измышлением сумасбродных планов и бранью по нашему адресу. Все это нам совершенно безразлично. Нам нет надобности следить за этой публикой, — это делает за нас прусская полиция. В кабачке Шертнера, где они заседают, не произносится ни одного слова, о котором бы не доносили полиции.
Во всяком случае напиши мне еще раз до своего отъезда. Сообщи мне название судна, на котором ты уезжаешь, тогда я смогу узнать по здешним газетам, когда оно прибудет в Нью-Йорк. Из Нью-Йорка немедленно сообщи свой адрес. Адрес Маркса — 28, Deanstreet, Soho square, Лондон.
Сердечный привет.
Твой Ф.Энгельс
Слышал ли ты что-нибудь о Дронке? Он все еще сидит в Женеве, и адрес его ты можешь узнать от Шустера.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
100
МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[514]
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Копия]
[Лондон, вторая половина августа 1851 г.]… Вы, вероятно, читали в различных немецких газетах статью из полуправительственной «Lithographische Correspondenz», в которой официальная немецкая эмиграция в Лондоне объявляет публике о своем братском сплочении, о своем конституировании в целостную организацию. Вся жаждущая соглашения демократия распадается на три клики: клику Руге, клику Кинкеля и неописуемую клику Виллиха. Между всеми тремя парят занимающие промежуточное положение боги: мелкие литераторы, такие как Мейен, Фаухер, Оппенхейм и др., бывшие берлинские соглашатели[515], наконец, Таузенау с несколькими австрийцами.
Как и подобает, мы начнем с А. Руге, этой пятой спицы в колеснице европейской центральной демократии[516]. А. Руге прибыл в Лондон, право же, не как муж, увенчанный лаврами, О нем было известно только то, что в критический момент он удрал из Берлина и позднее тщетно выпрашивал у Брентано пост посланника в Париже; что на протяжении всего периода революции он всякий раз, когда распространялись иллюзии, постоянно с той же самой непоколебимостью подхватывал их и однажды в момент вдохновения даже сделал открытие, что современные конфликты легче всего разрешаются по «дессаускому образцу». Именно так он назвал фарс с маленьким образцовым роялистски-конституционно-демократическим государством. Однако он твердо решил стать в Лондоне великим мужем. Как всегда, он принял меры по установлению связей с одной из провинциальных демократических газет в Германии, дабы иметь возможность бесцеремонно занимать немецкую публику болтовней о своей важной особе. На этот раз жребий выпал на долю «Bremer Tages-Chronik». Теперь Руге мог начать свои дальнейшие операции. Так как он изъясняется на весьма ломаном французском языке, никто не мог ему помешать представиться иностранцам в качестве значительнейшего мужа Германии, но Мадзини сразу же совершенно верно оценил его как заурядного человека, которому он без церемоний сможет поручать подписывать свои манифесты от имени немцев. Таким образом, А. Руге стал пятой спицей в колеснице временного правительства Европы и ставленником Мадзини, как о нем однажды выразился Ледрю-Роллен. А. Руге почувствовал, что он превзошел собственный идеал. Однако теперь дело шло о том, чтобы придать себе видимость власти также и в глазах Мадзини и Ледрю-Роллена и доказать, что на чашу весов предстоит бросить больше, чем сомнительное имя. Поэтому А. Руге решил совершить три великих деяния. Он образовал вместе с гг. Хаугом, Ронге, Струве и Кинкелем так называемый немецкий центральный комитет[517]. Он основал журнал со скромным названием «Kosmos» и, наконец, выпустил заем на десять миллионов франков для размещения среди немецкого народа, которому он в качестве компенсации гарантировал завоевание свободы. Десять миллионов не поступали, но зато «Kosmos» скончался, а центральный комитет распался на свои первоначальные составные части. «Kosmos» вышел лишь три раза. Классический стиль Руге обратил в бегство непосвященных читателей. Тем не менее с помощью журнала «Kosmos» было сделано чрезвычайно много, поскольку А. Руге смог выразить на бумаге свое удивление тем, что королева пригласила к себе в Виндзорский замок не его, а г-на фон Радовица, и поскольку он сам изготовил письма, в которых приветствовал себя из Германии «в качестве временного правительства» и от имени своих легковерных друзей заранее выражал сожаление о том, что по возвращении в отечество «государственные дела» не позволят ему поддерживать всякого рода более интимные частные отношения.
Не успело появиться обращение о десятимиллионном займе, подписанное гг. Руге, Ронге, Хаугом, Струве и Кинкелем[518], как неожиданно распространился слух, будто в Сити собирают денежные пожертвования по подписному листу для отправки Струве в Америку, а с другой стороны, «Kolnische Zeitung» поместила заявление г-жи Иоганны Кинкель о том, что муж ее вовсе не подписывал этого воззвания и успел уже выйти из только что образовавшегося центрального комитета.
Вся политическая мудрость г-на Струве до и после мартовской революции ограничивалась, как известно, тем, что он проповедовал «ненависть к государям». Тем не менее в Лондоне ему пришлось за наличную плату поставлять статьи в немецкую газету{718} герцога Карла Брауншвейгского и даже подвергаться высочайшей собственноручной цензуре господина герцога. Мадзини было донесено об этом, и когда г-н Струве захотел увидеть свое имя красующимся под европейским циркуляром, Мадзини наложил на это свой запрет. Струве отряс прах со своих ног и, охваченный сильным гневом на центральный комитет, отплыл в Нью-Йорк, дабы пересадить на тамошнюю почву свою навязчивую идею, свой неизбежный «Deutscher Zuschauer».
Что же касается Кинкеля, то он, как об этом насплетничал А. Руге в нью-йоркской «Schnellpost», правда, не подписал этого обращения, но одобрил его; план обращения был составлен в его собственной комнате, сам же он взялся переправить часть экземпляров в Германию, а из центрального комитета вышел только потому, что комитет избрал своим председателем не его, а генерала Хауга. Это заявление А. Руге сопроводил резкими выпадами против «тщеславия» Кинкеля, которого он назвал демократическим Беккератом, а также подозрениями по адресу г-жи Иоганны Кинкель, поскольку к услугам ее были такие запретные газеты, как «Kolnische Zeitung».
Демократический центральный комитет свелся, следовательно, к гг. Руге, Ронге и Хаугу; даже А. Руге понял, что с подобной троицей не только нельзя создать нового мира, но и вообще ничего нельзя создать. Но неугомонный Руге все еще не хотел признать, что его карта бита. Для этого великого мужа все дело было только в том, чтобы вообще делалось и предпринималось что-либо такое, что придавало бы ему вид человека, занятого глубокими политическими комбинациями, и прежде всего давало бы основание с важным видом судить обо всем, бегать туда и сюда, вести переговоры и предаваться самодовольной болтовне и газетным сплетням. На его счастье в Лондон только что прибыл Фиклер. На него, как и на других южных германцев, Гёгга и Зигеля, произвели отталкивающее впечатление претенциозные манеры г-на Кинкеля; в то же время Зигель отнюдь не был склонен встать под главное командование Виллиха, а Гёгг — принять планы Виллиха по улучшению мира. Наконец, все трое были слишком мало знакомы с историей немецкой философии, чтобы не считать Руге значительным мыслителем, слишком наивны, чтобы не позволить обмануть себя его фальшивым простодушием, и слишком филистерски добродетельны, чтобы не принять всерьез всю возню этой так называемой эмиграции. Как сообщает один из них{719} в своем письме в редакцию нью-йоркской «Schnellpost», они решили попытаться объединиться с остальными кликами, чтобы восстановить престиж умирающего центрального комитета. Однако, жалуется тот же корреспондент, мало надежды на осуществление этого благого намерения; Кинкель продолжает интриговать; вместе со своим избавителем{720}, своим биографом{721} и несколькими прусскими лейтенантами он образовал комитет, который должен действовать за кулисами, постепенно тайно расширяться, завладевать по возможности денежными средствами демократии и затем внезапно выступить открыто уже в качестве могущественной партии Кинкеля. А это-де и нечестно, и несправедливо, и неразумно. Руге не преминул нанести в том же номере газеты несколько ударов в бок «абсолютному мученику». В тот же день, когда нью-йоркская «Schnellpost» доставила эту сплетню в Лондон, состоялся первый официальный праздник братства враждебных клик. Но это еще не все! А. Руге вербует через нью-йоркскую «Schnellpost» подписчиков на злосчастный европейский заем в Америке. Кинкель, который дезавуировал в «Kolnische Zeitung» это смехотворное предприятие, теперь на собственный страх и риск призывает в заокеанских газетах к займу, добавляя при этом, что деньги надлежит посылать человеку, пользующемуся наибольшим доверием; само собой разумеется, что он и есть этот человек.
Для начала он требовал взноса в 500 ф. ст., чтобы изготовить революционные бумажные деньги. Руге, не мешкая ни минуты, объявил в «Schnellpost», что он, А. Руге, является казначеем демократического центрального комитета и что у него можно приобретать уже готовые облигации; таким образом тот, кому придется потерять 500 ф. ст., поступит разумнее, приобретая на них уже готовые облигации, нежели покупая еще несуществующие. И редакция «Schnellpost» довольно откровенно заявила, что если г-н Кинкель не бросит своих проделок, его объявят врагом революции. Наконец, в то время как Руге выкладывал в «Schnellpost» свою недельную порцию сплетен, паясничал на ее столбцах, строя из себя мужа будущего и чествуя себя присвоением всех санов, подобающих пятой спице в колеснице, Кинкель писал в «New-Yorker Staatszeitung», прямой сопернице «Schnellpost»:
«Вы видите, что по ту сторону Атлантического океана ведут войну по всем правилам искусства, в то время как по сию сторону обмениваются поцелуями Иуды».
Если Вы спросите меня, как это некий А. Руге, человек, который практически всегда был совершенно непригоден, а теоретически давно почил в бозе и отличается лишь классически путаным стилем, — как это он все еще может играть какую-то роль, то я замечу прежде всего, что его роль есть сплошная газетная ложь, которую он старается распространять и в правдивости которой он пытается убедить себя самого и других со свойственным ему величайшим усердием и при помощи всяческих самых мелочных средств. Что же касается его положения в среде здешней так называемой эмиграции, то это как раз то, что ему приличествует, хотя он и являет собой лишь сточный желоб, в который стекают все противоречия, непоследовательность и ограниченность всей этой демократии. Как классический представитель всеобщей идейной неясности и путаницы, свойственной эмиграции, как ее Конфуций{722}, он по праву утверждает за собой видное положение в ее среде.
Из вышеизложенного Вы видели, как Кинкель то выступает вперед, то прячется на задний план, то берется за какое-либо предприятие, то отрекается от него — в зависимости от того, куда, по его мнению, дует ветер народных чувств. В одной статье для недолговечного «Kosmos» он особенно восхищался огромным зеркалом, выставленным в Хрустальном дворце[519]. Здесь перед Вами весь этот человек: зеркало — его жизненный элемент. Он прежде всего и по самому своему существу актер. Играя по преимуществу роль мученика германской революции, он удостоился здесь, в Лондоне, почестей, предназначенных для остальных жертв борьбы. Но позволяя либерально-эстетствующей буржуазии официально оплачивать и чествовать его, — он в то же время за спиной этой буржуазии находится в запретных сношениях с представляемой Виллихом крайней фракцией жаждущих соглашения эмигрантов, полагая, что таким путем он равно обеспечивает себе как наслаждение буржуазным настоящим, так и право на революционное будущее. Живя здесь в условиях, которые, по сравнению с его прежним скромным положением в Бонне, могут считаться блестящими, он в то же время пишет в Сент-Луис, что живет, как подобает представителю бедноты. Итак, он соблюдает установленный этикет по отношению к буржуазии и в то же время почтительно расшаркивается перед пролетариатом. Но будучи человеком, у которого сила воображения значительно преобладает над голосом рассудка, он не может избежать грубости и высокомерия выскочки, что отталкивает от него не одного чопорного добродетельного мужа эмиграции. Говорят, что в настоящий момент он намеревается совершить турне по Англии, чтобы в разных городах читать лекции перед немецкими купцами, принимать знаки почитания и пересаживать на северную почву Англии привилегию сборов двух урожаев, процветающую обычно только на почве южных стран. Кинкель заблуждается, если сам себя считает честолюбивым. Он всего лишь до крайности тщеславный человек, и судьба не могла бы сыграть с этим впрочем безобидным расточителем красивых фраз более скверную шутку, чем приведя его к цели его желаний и поставив его в серьезное положение. В этом случае он потерпел бы непоправимое и полное фиаско.
Наконец, относительно Виллиха я ограничусь тем, что сообщу Вам мнение его знакомых. Все они считают его ограниченным фантазером. Они оспаривают его «талант», но именно поэтому объявляют его «характером»{723}. Он нравится самому себе в этом положении и пользуется им с большей прусской хитростью, чем можно было ожидать. Теперь Вы знаете великих мужей будущего.
Общая масса официальной эмиграции за очень немногими исключениями состоит из нулей, каждый из которых полагает, что он станет единицей, в том случае если вместе с другими составит дюжину. Отсюда проистекают их постоянные попытки объединения и слияния, которые неизменно терпят неудачу из-за мелких дрязг, интриг, низостей и соперничества в среде этих маленьких великих людей, но столь же постоянно предпринимаются вновь. Обоюдно забрасывая друг друга грязью в североамериканских газетах, они полагают, что должны выступать единым фронтом перед Германией, а скапливаясь в один большой, источающий из себя сплетни конгломерат, считают, что тем самым создают эффект силы и corpus venerabile{724}. Они постоянно сами себя убеждают в том, что им все еще чего-то недостает, чтобы импонировать публике; поэтому они и занимаются организованной вербовкой на свою сторону каждого вновь прибывшего эмигранта. Их старания оторвать от Маркса и перетянуть на свою сторону Фрейлиграта были столь же назойливы, сколь, конечно, и бесплодны; за это они теперь наказывают его замалчиванием. Чтобы добиться его присоединения к их союзу справедливых, Кинкель испробовал все средства, а А. Руге обращался к нему даже в письменной форме. Теперь он, разумеется, так же как и В.Вольф и другие эмигранты, держащиеся подальше от этой возни, не принадлежит к «эмиграции как таковой». Еще одно имя! Если бы этим капуцинам революции, этим нищенствующим монахам ее было что отдавать, то они отдали бы королевство за одно новое имя и особенно за столь популярное имя, как имя Фрейлиграта.
Карьеристы и искатели популярности — вот из кого состоит вся масса эмиграции. Эти господа полагают, что революция надвигается, и они должны, естественно, приготовиться к ней. Так, члены имперского собрания образовали в Швейцарии подобную же коалицию, в которой будущие посты уже распределены по иерархическому принципу в порядке номеров. И это происходило в жестокой борьбе по вопросу о том, кто должен представительствовать под № 17 или 18.
Вы удивляетесь, что эти господа делают полуправительственную «Lithographische Correspondenz» своим «Moniteur»{725}. Вы перестанете удивляться, если я скажу Вам, что один из их писак регулярно строчит в «Neue Preusische Zeitung», другой исполняет подручные работы при русофильской «Morning Chronicle» и т. д. и т. д. Но это происходит отнюдь не за спиной официальной эмиграции. Более того, их первое общее собрание началось с зачитывания статьи из «Lithographische Correspondenz». Они располагали примерно пятью — десятью человеками, причем это число на втором заседании уменьшилось более чем наполовину. Семя раздора уже взошло пышным цветом среди этих жаждущих соглашения людей, которые, впрочем, состояли только из «эмигрантских верхов», как конфиденциально выразился один из них. Из непосвященной массы эмигрантов-рабочих никого не было видно.
Если побратавшаяся эмиграция едина в каком-нибудь пункте, то этим пунктом является ее общая фанатическая ненависть к Марксу, ненависть, из-за которой они готовы пойти на любую глупость, любую низость, любую интригу, чтобы только удовлетворить свое чувство досады и раздражения против этого bete noire{726}. Ведь эти господа не погнушались даже тем, что вошли в связь с Бетой, или Бетцихом, бывшим сотрудником «Gesellschafter» Губица, и, при посредничестве этого великого писателя и патриота, в органе веселого трактирщика Луи Друккера заподозрили Маркса в шпионаже на том основании, что он является шурином прусского министра фон Вестфалена. Г-н фон Вестфален имел дело с Марксом лишь единственный раз, а именно, когда путем конфискации беккеровской типографии и заключения в тюрьму Г. Беккера в Кёльне он сорвал издание собрания Сочинений Маркса, которое начал выпускать Беккер и первый выпуск которого уже вышел в свет, а также когда он воспрепятствовал изданию журнала, который уже находился в печати. Ненависть к Марксу еще более усилилась вследствие опубликования саксонским правительством коммунистического обращения, поскольку он слывет автором этого обращения[520]. Впрочем, у Маркса, уже в течение ряда лет всецело поглощенного разработкой критики и истории политической экономии, так же как у Фрейлиграта и их общих друзей, нет ни желания, ни времени отвечать на сплетни побратавшейся эмиграции.
Но чем больше их игнорируют, тем яростнее тявкают эти моськи будущего. Безвременно умершему Густаву Юлиусу, человеку вполне критически мыслившему и научно образованному, которого эмиграция теперь также объявляет своим сторонником, так надоела ее пустая и нелепая возня, что за несколько недель до своей смерти он послал подробное описание эмиграции в одну северогерманскую газету, которая, однако, отказалась это опубликовать…
Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956
Печатается по копии письма, написанной неизвестным почерком
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
101
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[521]
В ЦЮРИХ
[Лондон], 11 сентября [1851 г.] 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Лупус{727} написал по поводу тебя своему знакомому в «Staatszeitung». Скверно только то, что с недавнего времени там свил себе гнездышко г-н Кинкель. Но произошла и приятная вещь: газета г-на Гейнцена, нью-йоркская «Schnellpost», была вынуждена объявить о своем банкротстве. Гг. Хофф и Капп пытаются сейчас основать новую газету на акционерных началах. Во всяком случае, сейчас наступил момент, благоприятный для газетных комбинаций.
Здешние великие мужи окончательно рассорились. Эти субъекты ведут себя так, как будто они являются преемниками Александра и должны поделить между собой македонско-азиатскую империю. Что за чудаки!
Если бы у меня было здесь побольше знакомых, я постарался бы достать тебе место инженера-путейца или что-нибудь в этом роде. К сожалению, у меня нет никаких связей. А между тем, я убежден, что в этой области здесь можно найти работу.
Плохо то, что все мы так нуждаемся в деньгах и что у тебя нет средств, чтобы подождать здесь некоторое время и осмотреться. Но если тебе действительно удастся выполнить свой план насчет Нью-Йорка, то в случае революции ты, конечно, легче найдешь там средства для возвращения в Европу, чем мы для переезда отсюда.
И все-таки я ломаю себе голову над тем, как бы тебе устроиться здесь. Ведь если ты окажешься по ту сторону океана, кто поручится, что ты не затеряешься где-нибудь на Дальнем Западе? А у нас так мало сил, и мы должны очень бережно относиться к имеющимся у нас способным людям.
Кроме того, для путешествия ты выбрал плохое, неудобное время. Впрочем, раз это необходимо, то ничего не поделаешь. Я убежден, по крайней мере, в том, что, перебравшись туда, ты не будешь жить в такой нищете, в какой мы все здесь живем. А это ведь тоже надо принять в расчет.
Г-ну Мадзини также пришлось убедиться в том, что наше время — время распада «демократических» временных правительств. После ожесточенной борьбы меньшинство вышло из Итальянского комитета{728}. Это, вероятно, наиболее передовая часть.
Политику Мадзини я считаю в корне ложной. Побуждая Италию немедленно порвать с Австрией, он действует только в интересах Австрии. С другой стороны, он забывает, что ему следовало бы обратиться к крестьянам, к этой веками угнетаемой части Италии, и, забывая об этом, он подготовляет новую опору для контрреволюции. Г-н Мадзини знает только города с их либеральным дворянством и «просвещенными гражданами». Материальные потребности итальянского сельского населения, из которого выжаты все соки и которое так же, как и ирландское крестьянство, систематически доводилось до полного истощения и отупения, конечно, слишком низменны для выспренней фразеологии его космополитически-неокатолически-идеологических манифестов. Но, несомненно, нужно много мужества, чтобы заявить буржуазии и дворянству, что первый шаг к независимости Италии состоит в полном освобождении крестьян и в превращении испольной системы аренды в свободную буржуазную собственность. Мадзини, по-видимому, считает, что заем в десять миллионов франков имеет более революционное значение, чем привлечение на свою сторону десяти миллионов людей. Я очень опасаюсь, что в критический момент австрийское правительство само изменит форму землевладения в Италии и проведет реформу «по-галицийски»[522].
Передай Дронке, что я напишу ему через несколько дней. Сердечный привет тебе и твоей жене от меня и жены. Подумай еще раз, не попытаться ли тебе устроиться здесь.
Твой К.Маркс
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
102
МАРКС — АМАЛИИ ДАНИЕЛЬС[523]
В КЁЛЬН
[Лондон, между 4 и 8 октября 1851 г.]
Дорогая г-жа Даниельс!
Очевидно, мне нет необходимости говорить Вам, что я глубоко сочувствую Вам по поводу ареста Вашего мужа и Вашей разлуки с ним. Что меня успокаивает, это — убеждение, что судебные органы не могут долго тянуть с арестом, не передав дело суду присяжных. Я уверен, что Вы и Ваш муж обладаете достаточно сильным характером, чтобы сопротивляться превратностям судьбы. Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите для меня подателю этих строк следующие книги…
Впервые опубликовано в «Kolnische Zeitung» № 275, 27 октября 1852 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
103
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
В НЬЮ-ЙОРК
Лондон, 16 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
А. Чарлзу Дана, одному из редакторов «New-York Tribune», я написал сам и, кроме того, послал ему письмо Фрейлиграта, в котором он тебя рекомендует. Поэтому тебе остается только пойти к нему и сослаться на нас.
Ты спрашиваешь меня о статистическом справочнике. Рекомендую тебе «Коммерческий словарь» Мак-Куллоха, 1845 г., так как в нем даются также и экономические объяснения. Есть и более новые книги, как, например, Мак-Грегора, работы которого по статистике[524], пожалуй, самые лучшие во всей Европе. Но они очень дороги. Ты, несомненно, найдешь их в одной из нью-йоркских библиотек. Мак-Куллох же — это такое руководство, которое должен иметь у себя всякий пишущий в газетах человек.
Специально об Англии можно порекомендовать еще: Портер, «Прогресс нации», новое издание 1851 года.
Об истории торговли вообще:
Тук, «История цен», 3 тома, доведено до 1848 года. О Северной Америке особенно рекомендую Мак-Грегора, который составил особую статистику Соединенных Штатов.
О Германии: барон фон Реден, «Сравнительная статистика культуры». О Франции — Моро[525].
У меня есть для тебя еще одно поручение. Бывшему немецкому католическому священнику Коху, о котором ты можешь справиться в «Staatszeitung», где он время от времени пишет, я послал по его просьбе 20 экземпляров «Манифеста»{729} (на немецком языке) и один экземпляр английского перевода, поручив ему напечатать этот перевод в виде брошюры вместе с вводным замечанием Гарни[526]. После этого г-н Кох ни разу не дал о себе знать. Попроси его, во-первых, объяснить это весьма подозрительное молчание после его столь настоятельной просьбы ко мне, во-вторых — возьми у него английский перевод и посмотри, нельзя ли выпустить его в виде брошюры, — иными словами, напечатать, распространить и продать. Само собой разумеется, что выручка, если таковая будет, достанется тебе, мы же претендуем для себя на 20–50 экземпляров.
Дронке приезжает сюда 23-го сего месяца.
Напиши поскорее. Привет от меня, моей жены и всех друзей тебе и твоей жене. Надеюсь, что ты хорошо перенесешь морское путешествие и что твои дела в Соединенных Штатах пойдут хорошо.
Твой К. М.
[Приписка Женни Маркс]{730}
Передайте Вашей дорогой супруге, что я в это время беспокоюсь о ней и высказываю ей самое горячее участие. Как много, наверное, ей пришлось вынести во время этого длительного морского путешествия с двумя маленькими детьми! Надеюсь, что эти строки придут не намного раньше Вашего приезда в Нью-Йорк, где Вам, конечно, удастся обрести временную родину.
Об Эдгаре{731} со времени его отъезда в апреле у нас все еще нет никаких известий. Он отплыл из Бремена на парусном судне «Реформ», капитаном которого является Аммерман, хотел высадиться в Галвестоне и сначала поселиться в Нью-Браунфельсе. Может быть, дорогой г-н Вейдемейер, Вы смогли бы из Нью-Йорка как-нибудь напасть на его след. Его молчание тем более непонятно, так как он знает, что наша бедная одинокая матушка{732} из-за паралича правой руки лишилась теперь последнего утешения, которое ей было оставлено судьбой — письменного общения с дорогими ее сердцу людьми.
Всего Вам хорошего. Сердечно Вас приветствует
Женни Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
104
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ
В НЬЮ-ЙОРК
Лондон, 31 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Посылаю вдогонку тебе второе письмо в Америку. После зрелого обсуждения этого вопроса с Лупусом{733} я решил, что мы можем совместно осуществить одно дело.
Во-первых. Прежняя «Neue Rheinische Zeitung» была мало распространена в Америке. Если бы тебе удалось раздобыть какого-нибудь буржуа или хотя бы получить необходимый кредит у какого-нибудь владельца типографии и торговца бумагой, то, мне кажется, было бы выгодно издать, — в форме маленьких книжечек, какие Беккер{734} издавал в Кёльне, — своего рода карманную библиотеку из статей «Neue Rheinische Zeitung»; например, «Силезский миллиард» В. Вольфа, статьи Энгельса о Венгрии[527], мои статьи о прусской буржуазии{735}, некоторые из фельетонов Веерта и т. д. Если ты не можешь достать их там, то я пошлю тебе эти статьи отсюда, указав одновременно, что я считаю наиболее подходящим; тебе нужно было бы написать небольшое общее предисловие для этой «Карманной библиотеки «Neue Rheinische Zeitung»», а также примечания или послесловие к отдельным томикам, в тех случаях, когда ты сочтешь это нужным.
Во-вторых. В такой же форме и с пояснениями ты мог бы издать мои и Энгельса статьи против К. Гейнцена, напечатанные в «Deutsche-Brusseler-Zeitung»{736}. Я думаю, что они очень хорошо разойдутся.
Прибыль, оставшуюся за вычетом издержек производства, мы поделим.
В-третьих. Из Америки я получил ряд запросов и поручений относительно вышедших 6 выпусков моего «Revue», но ни на какие сделки не пошел, не доверяя тамошним мошенникам. Ты мог бы дать объявление, что эти выпуски можно получить у тебя, но, разумеется, необходимо иметь приличное число заказов, прежде чем отправлять их отсюда.
В-четвертых. В карманную библиотеку, о которой я говорил выше, ты мог бы, да и мы тоже, включать в подходящий момент написанные нами злободневные памфлеты. С коммерческой точки зрения надежнее и удобнее, однако, начать с готового, уже имеющегося налицо материала. В своих маленьких предисловиях и послесловиях ты мог бы вести необходимую полемику с противниками справа и слева.
Итак, я предлагаю тебе сделаться книгоиздателем. Для этого требуется меньше средств, чем для газеты, а между тем, в политическом отношении ты достиг бы той же цели. Ты будешь избавлен от долгих, требующих массы времени подготовительных работ, связанных с газетой. Я думаю, что если ты должным образом изложишь этот план Рейху, у которого есть деньги, то он согласится вести это дело вместе с тобой.
Моя семья, а также Фрейлиграт, Лупус и др. шлют сердечный привет твоей семье.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
105
МАРКС — АДОЛЬФУ КЛУССУ[528]
В ВАШИНГТОН
[Лондон, начало декабря 1851 г.]
… Один из наших лучших друзей, Иосиф Вейдемейер, прибыл теперь в Нью-Йорк. Тотчас же свяжись с ним. Я еще не знаю его адреса, но если ты пошлешь письмо в «Staatszeitung» или
«Abendzeitung», он его, наверное, получит. Он может сообщить тебе обо всех партийных делах. Среди нью-йоркской компании[529] он будет тебе полезен, а ты сможешь помочь ему устроиться в Америке. Напиши ему, что это я предложил тебе связаться с ним…
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи письма Клусса Вейдемейеру от 20 декабря 1851 г.
Перевод с немецкого
106
МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[530]
ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 2 декабря 1851 г.
… Г-н Кинкель, как Вы знаете, продолжает свое турне по Соединенным Штатам[531]. До сих пор он собрал примерно 12000 долларов, но весьма благоразумно остерегался высказываться о действительном отношении к этому делу различных фракций эмиграции; это видно уже из того, что он обращался даже к моим личным друзьям и фактически добился хитростью их содействия. Он послал в газеты следующую нелепую программу:
«К друзьям народа.
Позорная тирания и несправедливость германских деспотов достигла самых крайних пределов. Все свободные учреждения, завоеванные во время революционной борьбы 1848 г., разрушены грубой силой монархов. Пришло время, когда для угнетенного народа стало как правом, так и обязанностью обнажить свой меч и сразиться за самые священные права, которыми верховное существо в равной мере наделило всех людей. Ненависть к деспотам, трусливо убивающим или бросающим в тюрьмы всякого, кто поднял руку или возвысил голос за республиканскую реформу и за свободу угнетенных людей, дошла до такого предела, за которым последует колоссальной силы взрыв, и весьма вероятно, что грядущей весной солнце взойдет, озаряя зрелище самой отчаянной борьбы, которую люди когда-либо вели против своих угнетателей. Италия будет бороться до тех нор, пока тирания не будет сметена с лица земли и пока свобода не будет провозглашена во всех провинциях Старого света. Если Америка подала благородный пример в 1776 г., то Европа готова последовать по стопам своей молодой и благородной сестры с берегов страны Колумба. Чтобы осуществить эту, столь желанную цель — и особенно в Германии — видные немецкие республиканцы (?), ныне являющиеся эмигрантами в Лондоне, объединились для осуществления национального займа, обещая употребить все усилия к тому, чтобы после установления республики погасить заем и полностью уплатить проценты по нему. Все друзья свободы в этой стране ныне призываются оказать добровольную помощь в деле достижения этой цели. Без денег нельзя совершить ничего. Поэтому от сочувствующих республиканизму в высокой степени зависит решение вопроса о том, суждено ли этому проекту осуществиться.
Балтимора, октябрь 1851 года.
Д-р Г. Кинкель, по поручению лондонского комитета».
Г-н Готфрид нашел в Соединенных Штатах только одного ревностного противника в лице К. Гейнцена, который представляет клику Руге — Фиклера. Но вражда со стороны такого вульгарного крикуна, как Гейнцен, может только способствовать успеху каждого, против кого она направлена. Среди гарантов кинкелевского займа публично фигурируют три прусских экс-лейтенанта — Шиммельпфенниг, Виллих и Техов, студиозус Шурц, граф О. Рейхенбах и посредственный берлинский литератор Мейен. Но конфиденциально Кинкель заполучил еще подписи Лёве фон Кальбе (было бы точнее, если бы он назывался Кальб фон Лёве{737}), экс-председателя охвостья имперского парламента в Штутгарте[532]. Этот Лёве является обладателем принятого в Штутгарте документа, который дает ему полномочие созвать имперский парламент, когда и где он того захочет. Поэтому для Кинкеля, который намеревается вступить в Германию в качестве временного правительства, было важно заполучить этого мужа, чтобы поставить свое «господство» на «правовую почву».
Вторым тайным гарантом является д-р ДЭстер. Его многочисленные кредиторы в Германии, наверное, с удовлетворением узнают, что он гарантирует уплату процентов по кинке-левскому двухмиллионному займу и одновременно в качестве министра финансов будет заведовать только что поступившими 20000 долларов. Г-н Д'Эстер хочет без помехи обирать крестьян в качестве сельского врача в Швейцарии (говорят, он находится там в лучшем положении, нежели это было в Кёльне, где его осаждали кредиторы, а не пациенты) и одновременно держать для себя открытыми большие врата, ведущие на революционные правительственные небеса. Поэтому он предоставил свою гарантию только под печатью тайны. Но если он окажется вынужден публично отстаивать то, что им на старый лад «тайком прядется»{738}, — то это не повредит.
Из того сообщения, которое однажды направил Вам Фрейлиграт. Вы достаточно ознакомились с характером г-на Готфрида Кинкеля. Таким образом, Вас не удивит, если Вы узнаете, что в Соединенных Штатах «ложь» была его «великим» и, в последнем счете, единственным средством. Так, один друг пишет мне между прочим:
«Кинкель весьма усиленно кокетничает с Ледрю-Ролленом, который обещал авторитетным друзьям из Германии, как только Кинкель, а также Лёве придут к кормилу правления, послать через границу армии для ведения войны в целях пропаганды. С Мадзини, как говорит Кинкель, он установит связь, как только будет иметь полные руки денег и таким образом (!) станет равноценен (!) ему».
Но, как Вы знаете, Ледрю связан с враждебным Кинкелю комитетом и указал на дверь эмиссару К[инкеля]. Что же касается Мадзини, то для освещения этого вопроса достаточно сказать следующее. Примерно четырнадцать — пятнадцать месяцев тому назад великий Готфрид Кинкель послал к Мадзини весьма незначительного прусского экс-лейтенанта Шиммельпфеннига, который заявил, что он, Ш[иммельпфенниг], по поручению Шинкеля] предпримет поездку с особой миссией в Германию. Для этого больше всего-де не хватает, между прочим, денег. Мадзини дал ему 1000 франков наличными и на 4000 франков облигаций мадзиниевского «государственного» займа при условии, что 1000 франков будут возвращены в течение года и в такой же срок будет возмещена половина стоимости размещенных облигаций. Шиммельпфенниг возвратился из Германии, где он уничтожил очень много бутылок вина, но ни одного «тирана». Прошел год. Но ни Кинкель, ни эмиссар Шинкеля], так и не явились к Мадзини. Несколькими неделями позже тот же самый Ш[иммельпфенниг] опять появился у Мадзини, но не для того чтобы уплатить долг, а для того чтобы снова предложить Мадзини союз с Готфридом. Дело в том, что Готфрид только что получил из Нового Орлеана 160 ф. ст., и поскольку, по его мнению, чтобы стать «великим мужем», ему не хватало всего лишь каких-нибудь пяти фунтов, он считал себя теперь равноценным Мадзини. Мадзини же был иного мнения и заявил, что у него в Германии есть свои люди (Руге и К°) и что он отказывается от союза с г-ном Готфридом. Но Кинкель невозмутим и глубоко убежден, что если 160 ф. ст. еще не сделали его «равноценным» М[адзини], то это чудо наверняка свершится с помощью 20000 долларов. Блаженны верующие.
Успех К[инкеля] в Соединенных Штатах объясняется отчасти тем, что сам он имел столь же неясное представление о развитии событий, как и тамошняя масса, которая почувствовала в нем родственную душу, а отчасти его лживыми уверениями и стараниями скрыть, в защиту чего он выступает в действительности. Г-н Кинкель и К° намереваются избрать революционный комитет из семи членов, каждый из которых получит особое министерство, например, Д'Эстер — министерство финансов, Кинкель— министерство красноречия и высокой политики, Техов — военное министерство, Виллих — министерство по части реквизиций, в которых он знает толк, Мейен — министерство народного образования и т. д. Каждый из семи будет восседать в одном из этих комитетов, чтобы постоянно информировать обо всем верховный комитет, септархию. Как Вы видите, эта организация построена совершенно по тому же плану, что и французское временное правительство, разве что септархия имеет свою резиденцию вне Германии, а ее народ состоит из клуба, насчитывающего 50—100 членов.
Г-н Кинкель категорически заявил, что он использует раздобытые в Америке деньги не для оказания помощи эмигрантам. Он даже взял на себя такого рода обязательство. Вы понимаете, что это только уловка, чтобы не быть обязанным допустить к участию в пользовании фунтами эмигрантские низы, а проесть их единолично. Это совершается уже теперь, а с увеличением сокровища будет совершаться в еще больших размерах следующим способом:
1) Семи септархам и семи их министерствам нужно получать жалованье, то есть все креатуры Кинкеля, Виллиха и т. д. и сами эти господа обеспечивают за собой таким образом под предлогом деятельности во имя революции львиную долю этих денег. Г-н Виллих, например, теперь вот уже два года живет здесь публичным попрошайничеством.
2) Эти господа издают литографированные бюллетени, которые они бесплатно рассылают в газеты. Жалкие литераторы Мейен, Оппенхейм, студиозус Шурц и т. д. тянут еще одну часть денег на писательские гонорары.
3) Прочие из великих мужей, такие как Шиммельпфенниг, Шурц и т. д., в свою очередь получают жалованье как «эмиссары».
Вы видите, таким образом, что весь план преследует двоякого рода цель: устранить массу живущих в сильной нищете эмигрантов (рабочих и т. д.) от участия в пользовании этими деньгами, а с другой стороны, доставить г-ну Кинкелю и его креатурам надежные и притом приносящие также и политический капитал синекуры, — и все это под предлогом использования денег только для революционных целей. Было бы, безусловно, весьма уместно довести до сведения широкой публики об этих финансовых спекуляциях, которые измыслил студиозус Шурц.
Прежде чем закончить, я должен сделать еще несколько кратких замечаний о Кошуте. Кошут в своих выступлениях обнаружил большой талант и в общем проявил такт в своем подходе к английской публике. Однако обстановка была не так проста, как ее представлял себе этот человек с Востока. С одной стороны, он перестарался в своей лести по адресу буржуазии и восхвалял на пышный восточный манер такие учреждения — например, лондонский Сити с его муниципальным устройством, — на которые сам «Times» ежедневно нападает как на общественное зло. С другой стороны, он восстановил против себя чартистскую партию, которая, в лице своего талантливейшего представителя Эрнеста Джонса, нападает на него с таким ожесточением, с каким она могла бы нападать на какого-нибудь Гайнау. И Ко-шут поступил во всяком случае бестактно, когда он, запретив себе всякие выступления в пользу какой-либо партии, теперь сам стал на сторону одной партии. Наконец, Кошут убедился, что энтузиазм и наличные деньги находятся в обратном отношении друг к другу. До сих пор весь энтузиазм по поводу его займа не принес ему еще и 800 фунтов стерлингов.
Наша демократическая эмиграция по этому случаю снова осрамилась, как это ей и пристало. Кошут не соблаговолил ответить на ее приветствия. Тщеславный щеголь и назойливый карлик Л. Блан удостоился счастья получить ответ на свое приветствие, но это был ответ, в котором Кошут прямо дезавуирует социализм.
Остаюсь всецело преданный Вам
К.Маркс
Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
107
ЭНГЕЛЬС — МАРИИ БЛАНК
В ЛОНДОН
Манчестер, понедельник, 15 декабря 1851 г.
Дорогая Мария!
Я получил твое письмо в субботу — единственный день недели, в который мне никогда не удается написать ни одного частного письма, так как мы в этот день закрываем контору уже в полдень; в противном случае ты получила бы ответ еще гораздо раньше.
Меня очень огорчает, что у тебя дома за последнее время было так много больных, однако я рад услышать, что дело пошло на выздоровление; я надеюсь, что к моему приезду и Герман и маленькая Тити будут вполне здоровы. Ты могла бы мне обо всем этом написать, ибо если я не получаю писем, то считаю, что все обстоит благополучно; кроме того, за тобой долг в виде одного письма, — ты не ответила мне на то письмо, в котором я переслал тебе прошлым летом ключ от твоего дома.
Я все время пребывал, как обычно, в добром здравии и только несколько приуныл с тех пор, как наступила плохая погода, и я не могу больше выезжать за город, что является здесь в Манчестере насущной необходимостью. В течение нескольких дней я ощущаю знакомые предостерегающие симптомы, которые предвещают возобновление зубной боли, мучившей меня прошлой зимой, и которые являются для меня тем более неприятными, что мешают мне принимать мои обычные ванны и т. д. Тем не менее я надеюсь, что все это пройдет без больших неприятностей — во всяком случае я не хочу заранее слишком сокрушаться по поводу будущих болей, которых у меня еще нет.
К концу этой недели я думаю привести в порядок свои текущие дела, и так как у нас и без того сейчас наступило затишье, я постараюсь выехать отсюда в субботу вечером. Однако все поезда прибывают в Лондон либо так поздно вечером, либо так рано утром, что я не смогу сразу же отправиться в Кемберуэл, а попаду к вам лишь в воскресенье перед обедом после небольшого отдыха в отеле «Юстон». Во всяком случае вы можете ждать меня на Гров в воскресенье к обеду, если в субботу утром ты не получишь от меня письмо с указанием других сроков.
Что касается французов, то эти ослы могут делать, что им угодно, мне это безразлично.
Передай сердечный привет Эмилю и Герману и твоим детям. Любопытные особы твои новые служанки, судя по твоему описанию.
Nota bene{739}: если в воскресенье у тебя дома будет еще слишком много хлопот, так что мой приезд и связанные с ним дополнительные заботы тебе нежелательны, то тебе только следует написать и прислать мне строгий приказ, когда я должен прибыть. Я буду безупречно точен.
Всегда твой Фридрих
Публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
108
ЭНГЕЛЬС — ЖЕННИ МАРКС
В ЛОНДОН
[Манчестер], четверг вечером, [18 декабря 1851 г.]
Дорогая г-жа Маркс!
Я получил оба Ваши письма{740} и спешу в ответ на них тотчас же сообщить, что каждый из нас, само собой разумеется, будет отдельно отсылать свои статьи, так как в противном случае есть все шансы, что ни одна из них не попадет на пароход[533]. Письма должны быть в Лондоне на почте до 5 или 6 часов вечера в пятницу. Я посмотрю, что я успею сделать — отечество мне за последнее время так надоело, что я ничего больше о нем не знаю. Во всяком случае я кое-что пошлю. Английский «Манифест»{741}, а также находящиеся здесь номера нью-йоркской «Schnellpost» я привезу с собой. Напомните Марксу, чтобы он написал Вейдемейеру и попросил его немедленно взять у Дана соответствующие номера «Tribune» и прислать их сюда, чтобы я мог продолжать свою работу{742}.
Я еще точно не знаю, когда я смогу выехать, может быть, только в субботу утром. Но я надеюсь приехать, самое позднее, в субботу в 6 часов вечера, а может быть уже в 11 часов утра. Пока сердечный привет Вам и всему Вашему семейству
от Вашего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
109
МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[534]
В НЬЮ-ЙОРК
[Лондон], 19 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Третьего дня я получил через Энгельса твое письмо.
Прежде всего наилучшие новогодние пожелания тебе и твоей жене. Такие же пожелания и от моей жены.
Сейчас я сижу и работаю над статьей для тебя. Твой заказ пришел слишком поздно и потому я не могу сегодня же выполнить его. Во вторник (23 декабря) тебе будет послано отсюда: 1. «18 брюмера Луи Бонапарта» К.Маркса, 2. «Государственный переворот во Франции» Ф. Вольфа, 3. «Немезида» Вильгельма Вольфа. Энгельс пришлет тебе свою статью — кажется, о Пруссии — может быть, уже с сегодняшней почтой. У Фрейлиграта еще ничего не готово, но он разрешает тебе указать его имя в качестве одного из твоих сотрудников. С Веертом ведутся переговоры. С Эккариусом тоже.
Ты можешь теперь обосноваться в Соединенных Штатах по крайней мере на год. Во второе воскресенье мая 1852 г.[535] «это» не начнется.
Я думаю, что тебе следует подождать с выпуском первого номера{743} до прибытия вышеуказанных статей. Разница ведь всего в 5 дней. Ты можешь объявить, что в дальнейших номерах будет печататься непрерывно отдельными статьями моя работа: «Новейшие откровения социализма, или «Общая идея революции в XIX веке» П. Ж. Прудона. Критика Карла Маркса»[536].
Сейчас же напиши Адольфу Клуссу, М. S. Navy Yard, Вашингтон D. С. Мы ему уже писали о тебе. Это один из наших лучших и талантливейших людей; он может быть вообще тебе очень полезен, и в особенности в деле основания и распространения твоего журнала.
Не забудь сделать следующее:
Пойди к Дана; возьми те номера «Tribune», в которых появились мои статьи{744}, и немедленно пошли их мне. Я не получал от него никаких известий и потому перестал писать. Работа была прервана так давно, что я должен просмотреть газету, прежде чем продолжать писать, а писать я должен хотя бы из-за денежных соображений.
Как только появится твой журнал, ты должен не только регулярно посылать его нам, но и присылать достаточное число экземпляров для рассылки в виде пробных номеров.
Всецело твой К.Маркс
Если ты еще не связал себя договором, не покупай у злосчастного Вейтлинга его «Republik der Arbeiter». Сделав это, ты, может быть, приобретешь двести штраубингеров, но зато потеряешь широкие круги читателей. Никогда не следует выступать под старым названием. Это — общее правило.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
110
МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ[537]
В ЛОНДОНЕ
[Лондон], 27 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Мавританский князь{745}!
При сем — письмо Эбнера.
Сегодня я снова получил также письмо от Вейдемейера. Он, между прочим, пишет: «На этих днях сюда прибыл посланец лондонского «Агитационного союза», чтобы противодействовать займам Кинкеля. Эти господа, вероятно, воображают, на том основании, что кучка беженцев наделала много шума из ничего, что здесь в Америке все делятся на кинкельянцев и антикинкельянцев. Кошутовская сенсация давно заставила забыть о Кинкеле, и несколько тысяч долларов, которые ему удастся собрать, право, не стоят стольких разговоров».
«Продажу «Revue» я тебе здесь, во всяком случае, могу устроить. Некоторое количество новых стихов Фрейлиграта здесь также можно было бы поместить».
После того как В[ейдемейер] еще раз нажал на нас, он пишет:
«Но прежде всего пришли какое-нибудь стихотворение Фрейлиграта: они больше всего привлекают».
Прими это близко к сердцу и создай новогоднюю песнь в честь Нового света. При нынешних обстоятельствах, мне кажется, действительно легче писать в стихах, чем в прозе, будь то в патетическом или в юмористическом духе. Если бы ты когда-нибудь вздумал претворить в художественную форму юмор, свойственный твоему африканскому величеству в частной жизни, то я уверен, что ты добился бы успеха также и в этом жанре. Твоя жена правильно заметила, что в тебе очень много скрытого лукавства.
Я переслал бы тебе письмо В[ейдемейера], но мне надо было прежде показать его Энгельсу, который, вероятно, пробудет здесь до четверга; он надеялся в прошлый вторник найти тебя в лоне «синагоги».
Общество переехало на Farringtonstreet, City, Market House, винная торговля У. Дж. Мастере Заседания будут происходить отныне по четвергам, в 9 часов. Общество считает, — и не без основания, — что его новое помещение находится в твоем районе[538].
Рассел дал отставку Пальмерстону[539], 1) чтобы перед лицом Бонапарта разыграть роль конституционного героя и 2) чтобы сделать уступку России и Австрии. Я не разделяю того мнения, что этот факт может прежде всего оказать влияние на судьбу эмигрантов вообще и на нашу судьбу в частности; однако я вижу в нем предвестника очень беспокойного в политическом отношении года для Англии. По словам Энгельса, торговцы из Сити также разделяют наш взгляд на то, что кризис, задержавшийся благодаря различного рода событиям (между прочим и благодаря политическим опасениям, прошлогодним высоким ценам на хлопок и т. д.), разразится не позднее ближайшей осени. А после недавних событий я более, чем когда-либо, убежден, что без торгового кризиса не будет и серьезной революции.
Я и моя семья шлем тебе и твоим привет.
С благоговением
Мавр
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
88 МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[486] В КЁЛЬН
[Лондон, около 1 февраля 1851 г.]
… Ты меня чрезвычайно обяжешь, если пришлешь мне письма Виллиха{689}. С одной стороны, и нам здесь при реках Вавилона{690} нужно дать возможность принять участие в вашем гомерическом хохоте. А с другой стороны, этот человек пользуется «мнимой» связью с тобой, чтобы хвастаться ею перед иностранцами и одновременно обвинять нас. Наконец, я считаю необходимым, чтобы ты или через меня или сам непосредственно послал ему записку, в которой ты вежливо откажешься от дальнейшей переписки с ним, учитывая, что для него в Лондоне юмор вполне безопасен, между тем как вы в Кёльне можете жестоко поплатиться за него, и не только вы, но и наши партийные товарищи в Германии, на которых это может плохо отразиться. Что может быть более роковым и вместе с тем более смешным, чем быть распятым на кресте из-за фантазии, которая взбрела на ум «плотнику»[487]…
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becher, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
89 МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[488] В КЁЛЬН
[Лондон], 8 февраля 1851 г.
… Кстати! Виллиху и Шапперу вкупе с Бартелеми и т. д. благодаря невероятному хвастовству относительно их влияния в Германии и неслыханной клевете на нас удалось, наконец, настолько одурачить Луи Блана, что он объединился с этой «чернью» для устройства банкета в честь февральской революции и выпустил вместе с ними программу празднества и что-то вроде манифеста. Малыш попал в ловушку из-за своего тщеславия, желая показать Ледрю-Роллену, что и у него есть немецко-французско-польско-венгерская свита. Теперь дело опять совершенно расстроилось. Малыш опасается, что он напрасно скомпрометировал себя и зря изменил нам, ведь у него с 1843 г. было что-то вроде союза с нами, хотя и не особенно сердечного.
А знаешь ли ты, чем Виллих прежде всего импонирует друзьям? Своим огромным влиянием в Кёльне. Тем более необходимо, чтобы ты послал мне письма; надо поставить преграду действиям «плотника». Прощай!
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J Klein, F. Freiligrath». Koln. 1852
Печатается по текста книги
Перевод с немецкого
90 МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[489] В КЁЛЬН
[Лондон], 28 февраля [1851 г.]
Дорогой Беккер!
Надеюсь, что «Rheinische Zeitung» ты получил. Я не понимаю твоего молчания. Если бы ты прислал мне письма Виллиха, которые я у тебя просил, то мне не пришлось бы сообщать о нижеследующих гнусностях. Я все же вынужден просить тебя немедленно прислать мне эти письма… Нижеследующее сообщение посылаю тебе, дабы ты дал прочитать его всем нашим друзьям. Пусть они разнесут весть об этом по всей Германии.
Речь идет о лондонском банкете 24 февраля под председательством доблестного рыцаря Виллиха, на котором с возгласами «Гайнау!» были публично избиты двое наших друзей и партийных товарищей{691}. Для понимания изложенных ниже фактов необходимы следующие предварительные пояснения:
Французская эмиграция, как и все прочие, была расколота на различные группировки. Затем она основала объединенное общество на Чёрч-стрит, которое должно было носить филантропический характер — оказывать помощь эмигрантам. Политика была изгнана из него. Таким образом создавалась нейтральная почва для всех оттенков французской эмиграции. Здесь очутились одновременно — Ледрю-Роллен и Луи Блан. монтаньяры и кабетисты, бланкисты и т. д.
Приближалось 24 февраля. Вы знаете, что к такой возможности поважничать французы так же долго готовятся, обсуждая ее и рассматривая ее со всех сторон, как женщина к предстоящим родам. Общество на Чёрч-стрит созвало поэтому общее собрание, чтобы подготовиться к празднованию этого «славного» дня. На нем присутствовали Луи Блан и Ледрю-Роллен. Маленький Блан — nota bene{692}, он не может импровизировать, он пишет свои речи и заучивает их наизусть перед зеркалом — встал и произнес искусно составленную, тщательно отделанную иезуитскую речь, в которой он старался доказать, что это общество, которое носит филантропический характер, не может устраивать политического банкета, а следовательно, и празднества в честь февральской революции. Ледрю-Роллен возражал ему. Маленький Блан в пылу полемики проговорился, что так как Ледрю и Мадзини не включили его в Европейский центральный комитет[490], то и он не будет участвовать вместе с ними ни в каком банкете. Ему ответили, что банкет устраивает не Европейский центральный комитет, а общество на Чёрч-стрит, в котором представлены все оттенки французской эмиграции.
На следующий день это общество получило письмо от Л. Блана с извещением, что он намеревается устроить грандиозный контрбанкет…[491]
Таким образом Луи Блан привлек к участию в своем банкете Гарни и с ним часть его сторонников. Английский фундамент был заложен. Но не хватало еще континентального фона, который играл бы всеми цветами радуги, подобно Европейскому центральному комитету. С этой целью Луи Блан устремил свои взоры знатока на карикатуру мадзинистского комитета, на комитет Виллиха — Шаппера — Бартелеми — Видиля и К°.
Несколько слов о возникновении и характере этого комитета и об его охвостьях в соответствующих различных обществах.
Когда Виллих и Шаппер вместе с их сторонниками были исключены из Союза{693}, они объединились с Видилем и Бартелеми и с подонками польской, венгерской и итальянской эмиграции и заставили весь этот сброд признать их европейским центральным комитетом. Шап-пер и Виллих, которые, конечно, надеялись, что издали эта грязная, безвкусная и жалкая мозаика покажется произведением искусства, преследовали еще особую цель. Они хотели показать коммунистам в Германии, что европейская эмиграция идет за ними, а не за нами, и что они — хочет ли этого Германия или нет — полны решимости при первой возможности захватить там власть…
Чтобы провести свою интригу против Чёрч-стрит, Л. Блан не погнушался связаться с этой презираемой им шайкой. Они, конечно, были в восторге. Наконец-то они завоевали себе положение. Хотя эти господа и стремятся исключить из своего общества всех литераторов, но стоит только какому-нибудь известному писателю предложить им свои услуги, как они обеими руками ухватываются за него. Шаппер и Виллих предвкушали уже приближение своего триумфа… тогда ведь германские коммунисты не выдержат и с раскаянием вернутся под их защиту и покровительство…
Банкет состоялся в Ислингтоне 24 февраля. На нем присутствовали двое наших друзей, Шрамм и Пипер… Были зачитаны приветствия. Л. Блан прочел приветствие своих делегатов. Ландольф — приветствие депутата Греппо (второго приветствия в Париже раздобыть не удалось), один из поляков огласил приветствие от нескольких своих единомышленников в Париже, а великий Виллих, который председательствовал, прочел приветствие из Ла-Шо-де-Фон. Из Германии им ничего не удалось получить…[492]
Теперь вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы заклеймить этих трусливых клеветников и гнусных бандитов перед германским пролетариатом и вообще всюду, где это только возможно.
Для этого необходимо, чтобы вы тотчас же прислали письма Виллиха.
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
91 МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[493] В КЁЛЬН
[Лондон], 9 апреля 1851 г.
Дорогой Беккер!
Прилагаю забавное сочиненьице из школы Кинкеля. Для Союза{694} здесь собрано 15 шиллингов. Недостает еще 10 шилл., на эту сумму уже произведена подписка, но деньги еще не получены. Я буду действовать так, как ты предлагаешь. Считай за мной один фунт. Дело в том, что 5 шилл. получить не удастся, ввиду ухудшившегося материального положения того члена, который должен их уплатить…
Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852
Печатается по тексту книги
Перевод с немецкого
92 ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУ В ЦЮРИХ
[Манчестер, 1 мая 1851 г.]
Дорогой Лупус!
Из даты твоего письма, которое мне привез Маркс (он был у меня в Манчестере несколько дней назад[494]), я с ужасом вижу, что оно было отправлено почти месяц тому назад. Впрочем, Маркс сказал мне, что он сейчас же написал тебе.
Что касается твоих американских планов, то выбрось их из головы. Ехать туда не к чему, так как, зная английский язык, ты сможешь сейчас устроиться и в Лондоне. На людей, знающих древние языки так основательно, как ты, там большой спрос, в особенности, если у тебя есть аттестаты. Ведь даже совершенно незначительным личностям удавалось получить прекрасные должности. История с американской газетой — шарлатанство. Если бы это было дело серьезное, то неужели ты думаешь, что этот малый стал бы выписывать себе редактора из Европы и ждать столько времени? Кто знает, как там обстоит дело и что с тех пор из всего этого вышло! Аванса на путевые издержки тебе пришлось бы ждать до второго пришествия. Да и в лучшем случае не такое это дело, чтобы из-за него стоило ехать в Чикаго; самые обыкновенные дровосеки получают 4 доллара в неделю, и при этом их должны уведомлять об увольнении за неделю вперед — правило, которое там очень широко распространено.
…{695} Надеюсь, ты их уже получил; как только ты их получишь, собери вещи, возьми паспорт для поездки в Лондон — и пускайся в плавание. Континентальные газеты пишут, будто английское правительство не пускает сюда больше эмигрантов. Глупости! Не давай вводить себя в заблуждение и не верь, если даже полиция скажет, что ты должен получить визу английского посланника в Берне. Ничего подобного тебе не нужно. Тебе нужна только виза для проезда через Францию, следовательно, виза французского посланника, которую тебе достанут швейцарцы. Ты спокойно проедешь через Францию и приедешь сюда. Даже в том случае, если французы направят тебя в Гавр, а оттуда захотят отправить в Америку, — а от них этого можно ожидать, — тебе просто надо будет в Гавре сесть на пароход, отправляющийся в Саутгемптон или Лондон. Ты же знаешь, что здесь никого не задерживают на границе; несмотря на всю эту болтовню реакционной прессы, я рассчитываю увидеть тебя в Лондоне во время выставки[495]. Повторяю, не давай вводить себя в заблуждение и при всех обстоятельствах настаивай на том, что ты хочешь ехать в Лондон. Если французское правительство будет чинить тебе препятствия по части проезда и если твои средства это позволяют, то было бы даже лучше ехать тем путем, который избрал я…{696} Напиши Лоренцо Кьоцца…{697} чрезвычайно учтивое письмо, скажи, что ты узнал его адрес от одного из его земляков, и попроси оказать тебе любезность и сообщить, есть ли там сейчас суда, отправляющиеся в Англию, и какие именно (парусные суда или пароходы), а также когда приблизительно они отплывают. Попроси также сообщить тебе фамилии капитанов. Тогда ты сможешь или письменно связаться с этими капитанами (письма адресуй на суда) или поехать прямо туда. Мое путешествие, включая питание, стоило мне 6 фунтов (150 французских франков). Тебе оно, может быть, обойдется даже дешевле. Путешествие до Генуи будет стоить недорого, если большую часть пути до Турина, — а до этого пункта местность поразительно красива, — ты пройдешь пешком через Женеву и Монсени или еще короче — через большой Сен-Бернар (Мартиньи — Ивреа). От Турина почти до самого подножия Апеннин к твоим услугам будет железная дорога. Или еще более короткий пешеходный путь: через долину Рейса, Фурку, Симплон и оттуда прямо на Алессандрию. Все эти дороги очень хороши. Для морской поездки погода сейчас великолепная (преобладают восточные ветры), и плавание по Средиземному морю будет очень интересно. Путешествуй, по возможности, на английских кораблях. По-моему, все это обойдется в 250 франков, а уж 300 хватит наверное. Вопрос в том, достанут ли тебе кёльнцы{698} эти деньги. Но в Англию ты во всяком случае должен приехать. Я сейчас же напишу Марксу, чтобы он еще раз написал в Кёльн по поводу денег. Если денег еще нет, то не повредит, если и ты тоже еще раз напишешь Даниельсу или Бюргерсу.
Что касается билетов из Англии в Нью-Йорк, то они дьявольски дороги; пассажирам третьего класса часто приходится очень плохо; подобный случай как раз обсуждается сейчас в парламенте. Каюта I класса стоит обычно 15–20 фунтов стерлингов. Все это мы выясняли, когда сами намеревались тронуться дальше. II класс на саутгемптонских пароходах хорош и дешев. Совершают рейсы также отдельные винтовые пароходы; если бы удалось попасть как раз на один из них, то можно дешево и скоро проехать II классом. Во всяком случае, я твердо надеюсь, что ты приедешь сюда и здесь останешься. Здесь у тебя больше шансов, чем в Америке, да и кроме того, раз попав туда, не так-то легко вернуться обратно. В Америке отвратительно: Гейнцен считается там самым великим человеком, а нахальный Струве будет сейчас объезжать всю страну, поливая ее своими испражнениями. Черт побери тамошнюю публику! Лучше быть рабом на турецкой галере, чем газетным сотрудником в Америке.
Дай поскорее о себе знать и приезжай скорее.
Твой Ф. Э.
Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
93 МАРКС — РОЛАНДУ ДАНИЕЛЬСУ[496] В КЁЛЬН
[Лондон, май 1851 г.]
… Коммунистам предстоит показать, что только при коммунистических отношениях уже достигнутые технологические истины могут быть осуществлены на практике…
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1034 г.
Печатается по рукописи письма Даниельса Марксу от 1 июня 1851 г.
Перевод с немецкого
94 ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[497] ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Манчестер, 19 июня 1851 г.
Дорогой Ганс!
Маркс только что передал мне твое письмо, из которого я, наконец, узнал твой точный адрес. Я уже довольно давно его разыскиваю, так как хочу спросить тебя о следующем.
С тех пор как я переселился в Манчестер[498], я начал зубрить военные науки, по которым здесь нашелся довольно порядочный материал, — по крайней мере для начала. Огромное значение, которое получит военная сторона дела в ближайшем движении, мои старые наклонности, мои венгерские военные корреспонденции в газете{699}, наконец, мои доблестные похождения в Бадене[499] — все это побудило меня работать в этом направлении, и я хочу достигнуть в этой области того, чтобы я мог высказывать известные теоретические суждения и не очень осрамиться при этом. Имеющийся здесь материал относительно наполеоновских и отчасти революционных войн предполагает знание множества деталей, которых я не знаю или знаю очень поверхностно и относительно которых либо совсем не удается получить разъяснений, либо получаешь лишь очень поверхностные; при этом приходится отыскивать их с большим трудом. Быть самоучкой вообще чепуха, и если не приняться за дело систематически, то не достигнешь никаких серьезных результатов. Чтобы тебе было понятнее, что мне, собственно, нужно, я напомню тебе, что, — не говоря, конечно, о моем повышении в чине в баденских войсках, — я не пошел дальше королевско-прусского бомбардира ландвера[500], поэтому для понимания деталей военных кампаний мне не хватает промежуточного звена, которое дается в Пруссии экзаменом на чин лейтенанта, и притом в различных родах войск. Конечно, дело идет не о деталях муштры и т. д., которые мне совершенно не нужны, так как моя слепота, как я теперь окончательно убедился, делает меня неспособным к активной службе. Дело идет об общем ознакомлении с элементарными знаниями, необходимыми в различных отраслях военного дела. Детали нужны постольку, поскольку они необходимы для понимания и правильной оценки военно-исторических фактов. Так, например, нужно знание элементарной тактики, теории фортификации в более или менее историческом разрезе, охватывающей различные системы, начиная с системы Вобана и кончая современными системами отдельных фортов, знакомство с полевыми укреплениями и иными вопросами, относящимися к военно-инженерному делу, как, например, различные виды мостов и т. п.; далее — всеобщая история военной науки и тех ее изменений, которые были вызваны развитием и усовершенствованием оружия и методов его применения. Затем необходимо основательное знакомство с артиллерией, так как я многое забыл, а многого и совсем не знаю; требуются и некоторые другие материалы, о которых сейчас я не могу вспомнить, но которые тебе, конечно, известны.
Укажи мне, пожалуйста, источники по всем этим элементарным вопросам, так, чтобы я мог их немедленно достать. Всего нужнее мне такие книги, из которых я, с одной стороны, мог бы составить себе представление о современном общем положении отдельных отраслей военного дела, а с другой стороны, о различиях между разными современными армиями. Так, например, я хотел бы знать о различных конструкциях лафетов полевых орудий и т. п., о различной структуре и организации дивизий, армейских корпусов и т. п. Особенно мне хотелось бы получить всевозможную информацию об организации армий, о снабжении, о лазаретах и о необходимом для любой армии снаряжении.
Ты видишь теперь приблизительно, что именно мне нужно и какие книги ты должен мне указать. Мне кажется, что как раз по части таких руководств в немецкой военной литературе есть более подходящие сочинения, чем во французской или английской. Само собой разумеется, что мне важно знание практических, в действительности существующих вещей, а не систем или выдумок непризнанных гениев. Что касается артиллерии, то лучше всего, пожалуй, взять руководство Бема[501].
По военной истории нового времени, — история более ранних эпох меня мало интересует и, кроме того, для этого у меня есть старик Монтекукули, — я располагаю здесь, конечно, французскими и английскими источниками. Среди этих последних особенно выделяется история Испанской войны генерал-лейтенанта Уильяма Нейпира; это лучшее из всего того, что я до сих пор читал из области военно-исторической литературы. Если ты не знаком с этой книгой и можешь ее там достать, то ее стоит прочесть («История войны на Пиренейском полуострове и на юге Франции», 6 томов). Из немецких сочинений у меня нет ничего, между тем кое-какие из них мне необходимо достать; прежде всего, я полагаю, — Виллизена и Клаузевица. Что представляют собой они оба и что у них заслуживает внимания по части теории или истории? Как только я несколько продвинусь вперед, я примусь по-настоящему за историю кампаний 1848–1849 гг., особенно за итальянскую и венгерскую. Не знаешь ли ты какого-либо более или менее официального или же вообще сколько-нибудь дельного отчета о баденской кампании, изданного прусской стороной?
Далее, я хотел бы, чтобы ты указал мне хорошие, не слишком дорогие, но вполне пригодные для изучения кампаний, начиная с 1792 г., специальные карты Германии (особенно Вюртемберга, Баварии, Австрии 1801–1809 гг., Саксонии, Тюрингии, Пруссии 1806–1807 и 1813 гг., Северо-Восточной Франции 1814 г., Ломбардии, Венгрии, Шлезвиг-Гольштейна, Бельгии). У меня есть большой атлас Штилера, но он совершенно недостаточен. Планы сражений за время с 1792 по 1814 г. у меня есть; они приведены в атласе, приложенном к алисоновской «Истории Европы со времен французской революции», но я обнаружил, что многие из этих планов не верны. Нет ли в Германии подобных атласов, не слишком дорогих, но надежных?
Знаешь ли ты Жомини, которого так превозносят французы? Я знаю его только со слов г-на Тьера, который, как известно, бессовестно списывал у него. Этот маленький Тьер — один из самых бесстыдных лжецов, какие только существуют, и нет ни одного сражения, относительно которого он привел бы верные цифры. Так как г-н Жомини впоследствии перебежал к русским, то он, конечно, имел основания для того, чтобы изображать подвиги французской доблести в менее сверхчеловеческих масштабах, чем это делает г-н Тьер, у которого один француз всегда побеждает двух неприятелей.
Вот тебе целая куча вопросов. Помимо всего прочего, надеюсь, что преследования евреев, которые сейчас имеют место в Германии, не получат дальнейшего распространения. Однако арест Д[ание]льса наводит на размышления. Здесь, по-видимому, собираются произвести обыски, чтобы притянуть к этому делу и нас, но это не так-то просто и по всей вероятности ни к чему не приведет, так как у нас ничего не найдут.
По поводу плана создания в Лондоне литографического бюро для Америки{700} тебе, очевидно, напишет Маркс. Подобная затея обойдется здесь очень дорого, если все как следует организовать, а американские газеты в большинстве своем очень несолидны. Лупус{701} и Фрей-лиграт находятся в Лондоне. Я также пробыл там в начале этого месяца две недели.
Поскольку, судя по всему, ты скоро тоже прибудешь туда, то лучше всего было бы, если бы ты заключил с одной или несколькими газетами или журналами соглашение относительно корреспондирования и т. п. В Лондоне это очень выгодно, но, конечно, места в наиболее платежеспособных газетах уже заняты. Кроме того, еще вопрос — что за пресса теперь в Германии.
Полководец Виллих по-прежнему живет в своей казарме за счет казармы и при помощи казармы. Как ты думаешь, не соорудить ли в противовес нечто подобное в грандиозных размерах?
Напиши поскорее твоему
Ф. Э.
Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
95 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Лондон], 27 июня 1851 г.
Дорогой Ганс!
Я не знаю, правильно ли я поступаю, посылая тебе письмо через Фабрициуса. Кто поручится, что этот человек не будет схвачен на границе, — ведь он набрал здесь целый чемодан писем.
Хотя из американского плана, который ты задумал, ничего не выходит, — Энгельс, вероятно, уже писал тебе об этом{702}, — тебе все же не остается ничего иного, как приехать сюда нам на подмогу. Может быть, найдется какая-нибудь совместная работа, — конечно, просто для заработка, так как нужно жить.
Я знаю теперь из достоверного источника, что в арестах наших друзей сыграли роль измена и доносы. Я внутренне убежден, что в этой подлости участвовали гг. Виллих и Шаппер и их гнусная банда негодяев. Ты понимаешь, насколько важно для этих «великих мужей» in partibus{703} устранить в Германии тех, кто, по их мнению, преграждает им путь к трону. Эти ослы не понимают, что их считают ослами и что в лучшем случае их дарят только презрением.
Несмотря на свою филистерски-честную, спартански-постную, унтер-офицерски лицемерную мораль, Виллих является совершенно обыкновенным, — заметь, совершенно обыкновенным — пройдохой и кабацким завсегдатаем и кроме того, — за последнее я не ручаюсь, хотя это сообщил мне один респектабельный филистер, — он шулер. Этот малый целый день проводит в кабаках, но, конечно, в демократических, где он угощается даром и вместо платы приводит с собой гостей, развлекая их своими стереотипными фразами о грядущей революции, которым этот рыцарь сам перестал верить, постоянно повторяя их при самых различных обстоятельствах и всегда с одинаковым успехом. Этот субъект — самый низкий блюдолиз. Но все это, конечно, проделывается под патриотическими предлогами.
Весь коммунизм этого субъекта сводится к тому, что он решил вести привольную жизнь на общественный счет вкупе с прочими странствующими рыцарями. Вся деятельность этого человека заключается в том, что он сплетничает и лжет о нас в кабаках и хвастается своими связями в Германии, которых у него нет, но в которые верят его сотоварищи: «центральный паяц»[502] А. Руге, чурбан Гейнцен и лживый комедиант, жеманный богословствующий беллетрист Кинкель. Этими связями он хвастается также и перед французами.
Между прочим, вышеупомянутый поповский Адонис обивает пороги всех буржуазных домов, где его кормят и ласкают и т. д. и т. д., и в то же время продолжает тайком поддерживать запретную связь с Шаппером и Виллихом, желая оставаться в контакте также и с «рабочей партией». Этот малый хотел бы быть всем для всех. Он во всем поразительно похож на Ф[ридриха]-В[ильгельма] IV, который является не чем иным, как Кинкелем на троне, и отличается таким же бесцветным краснобайством.
Если ты спросишь меня, откуда взять тебе здесь средства к жизни, то я отвечу: следуй по стопам храброго Виллиха. Он не сеет, не жнет, а отец небесный все же питает его.
Но серьезно: если тебе опасно оставаться в Германии, то тебе следует приехать сюда. Если же ты спокойно можешь жить в Германии, то, конечно, лучше оставаться там. Ибо силы там нужнее, чем здесь.
Твой К. М.
Между прочим, внешняя торговля Англии составляет по меньшей мере 1/3 всей ее торговли, а после отмены хлебных пошлин даже больше. Но весь довод г-на Криста ничего не стоит. Уже Пинто разъяснил[503], что если для известной вещи необходимо 10/10, то последняя 1/10 столь же важна, как и предыдущие 9/10. Если даже предположить, что внешняя торговля Англии составляет только 1/4 (что не верно), то несомненно, что без этой 1/4 остальные 3/4 не могут существовать, а тем более 4/4, составляющие цифру 1.
Демократы уже давно привыкли не упускать ни одного случая, чтобы не скомпрометировать себя, не выставить себя на посмешище и не поплатиться собственным горбом. Но бессилие этих «бесконечно малых» никогда еще не проявлялось с такой поразительной силой, как в том органе, который издают здешние «центральные» демократы — Руге, Хаупт, Ронге и др. Под крикливым заголовком «Der Kosmos» (Фрейлиграт правильно называет его «Das Kosmos») здесь выходит дрянной еженедельник, подобного которому по бесстыдной Пошлости и ничтожеству, пожалуй, еще никогда не создавал немецкий язык, — а ведь это что-нибудь да значит. Даже ни одна из демократических газеток, издающихся в захолустных немецких церковных приходах, не испускала такого зловония.
Было бы хорошо, пожалуй, чтобы спокойные времена продолжались еще несколько лет, надо дать время сгнить всей этой демократии 1848 года. Как ни бесталанны наши правительства, они все же являются настоящими lumina mundi{704} по сравнению с этими важничающими посредственными ослами.
Прощай!
С 9 часов утра до 7 часов вечера я бываю обычно в Британском музее{705}. Материал, над которым я работаю, так дьявольски обширен, что, несмотря на все напряжение, мне не удастся закончить работу раньше, чем через 6–8 недель. К тому же, постоянно возникают всевозможные практические помехи, неизбежные при тех нищенских условиях, в которых здесь приходится прозябать. Но «вопреки всему, всему»{706} дело быстро двигается к концу. Надо же когда-нибудь во что бы то ни стало кончить. Демократическим «простакам», которым приходит наитие «свыше», таких усилий, конечно, не нужно. Зачем этим счастливчикам мучить себя изучением экономического и исторического материала? Ведь все это так просто, как говорил мне бывало достойный Виллих. Все так просто! Да, — в этих пустых башках! Вот уж действительно простаки!
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
96 ЭНГЕЛЬС — ЭРНСТУ ДРОНКЕ В ЖЕНЕВУ
Манчестер, 9 июля 1851 г.
Дорогой Дронке!
Ты долгое время не получал от нас никаких известий, потому что После смерти Галера у нас не было твоего адреса, а потом, когда ты дал нам адрес Шустера, до нас дошли сведения, что ты скоро сам приедешь в Англию. Но так как Лупус{707} вот уже целый месяц живет в Лондоне, а о тебе ничего не слышно, то нам остается предположить, что ты еще некоторое время останешься там.
О лондонских событиях прошлой осени ты знаешь[504]. То, о чем тебе не сообщали отсюда, ты должен был узнать из опубликованных за это время документов. Поэтому, чтобы ознакомить тебя с положением вещей, мне придется сообщить тебе только о некоторых происшествиях за последующий период.
Так как я с ноября 1850 г. сижу в Манчестере, а Марксу трудно говорить по-английски, то связи с Гарни и чартистами несколько ослабли. Этим воспользовались Шаппер, Виллих, Л. Блан, Бартелеми и др., — словом, вся немецко-французская орава, недовольная, с одной стороны, нами, с другой стороны — ледрю-мадзиниевским комитетом[505], — для того, чтобы впутать Гарни в организацию банкета для празднования 24 февраля. Это им удалось. На этом банкете произошли следующие курьезы:
1) Двое присутствовавших там наших друзей{708}, в том числе Шрамм, были выброшены немецким эмигрантским сбродом. Дело приняло серьезный оборот и чуть не дошло до суда, но было нами улажено, после того как обиженные получили достаточное удовлетворение. Этот инцидент привел к несколько натянутым отношениям с Гарни, который неважно себя вел при этом. Зато Джонс, который вообще совсем другой человек, чем Гарни, — целиком на нашей стороне и в настоящее время пропагандирует среди англичан «Манифест»{709}.
2) Г-н Виллих, за неимением приветствий из Германии, огласил одно из Швейцарии. Под ним была и твоя подпись. Конечно, мы здесь не можем знать, путем какого обмана или подделки твое имя попало в подобный документ; во всяком случае, после того как ты сам надлежащим образом расследуешь это дело, ты должен сообщить нам все необходимые сведения. В отчете о банкете напечатано, между прочим, и это приветствие с твоей подписью под ним. Можешь себе представить, каково было ликование, когда в числе подписавшихся оказался один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung».
3) Инцидент с тостом Бланки. Бартелеми, прикидываясь бланкистом, уговорил Бланки прислать на банкет тост, и Бланки прислал великолепную атаку на все временное правительство, в том числе на Блана и К°. Пораженный, как громом, Бартелеми доложил об этом документе, и было решено его не оглашать. Но Бланки знал, с кем он имеет дело, и одновременно с банкетом текст тоста появился в парижских газетах и испортил весь эффект. Маленький сентиментальный враль Л. Блан заявил в «Times», а весь комитет — Виллих, Шаппер, Л, Блан, Бартелеми, Видиль и др. — в «Patrie», что они ничего не знали о тосте. Но «Patrie» к этому сообщению добавила, что зять Бланки, Антуан, у которого газета навела справки, послал тост подписавшему заявление г-ну Бартелеми и имеет на руках его расписку. После этого Бартелеми заявил, что все это верно, что всю вину он принимает на себя, что он солгал — тост он получил, но не огласил его, чтобы не нарушать гармонии. Однако, к несчастью, одновременно с этим бывший драгунский капитан Видиль заявил, что он признается во всем: Бартелеми доложил комитету текст тоста, и комитет решил его не оглашать. Какой конфуз для всей этой банды! Мы перевели тост на немецкий язык и распространили его в 30000 экземпляров в Германии и Англии[506].
Во время ноябрьской мобилизации[507] подложные письма привели Виллиха в такой восторг, что он захотел революционизировать мир с помощью прусского ландвера. В наших руках находятся чрезвычайно комичные документы и революционные прожекты на этот счет. В свое время они будут использованы, Прежде всего предполагалось истребить «писательские элементы» и должна была быть объявлена диктатура мобилизованных эйфельских крестьян. К несчастью, из этого ничего не вышло.
С тех пор эти великие мужи, заключившие между собой союз и гарантировавшие друг другу право на господство и бессмертие, тщетно выбиваются из сил, стараясь завоевать себе хоть какое-нибудь положение. Все напрасно. Им пришлось удовлетвориться тем, что среди всех произведенных в Германии обысков и арестов нет ни одного, который был бы вызван связями с ними.
Но зато мы довольны тем, что отделались от всей этой болтливой, путаной и бессильной лондонской эмигрантщины — и снова можем, наконец, беспрепятственно работать. К бесчисленным личным подлостям, совершаемым этой сворой, мы сможем теперь относиться с полным безразличием. Мы всегда стояли выше этого сброда и при каждом серьезном движении обуздывали его; практические уроки после 1848 г. нас очень многому с тех пор научили, а спокойное время после 1850 г. мы должным образом использовали для дальнейшей зубрежки. Когда опять что-либо произойдет, у нас будет еще значительно больше преимуществ перед ними, и притом в таких областях, о которых они и не думают. Помимо всего прочего, у нас еще то огромное преимущество, что все они карьеристы, а мы нет. Непонятно, как после всего пережитого существуют еще такие ослы, высшие устремления которых не идут дальше того, чтобы на другой же день после первого победоносного восстания, — которое они называют революцией, — вступить в какое-нибудь правительство, а потом через какой-нибудь месяц оказаться растоптанными или скомпрометированными и отброшенными в сторону, как это случилось с Бланом и Флоконом в 1848 году. Представь себе правительство Шаппера — Геберта — Мейена— Хауде — Виллиха! К сожалению, эти бедняги никогда не получат такого удовольствия; они опять очутятся в хвосте и потому смогут лишь вызвать кое-какую сумятицу в мелких городах и среди крестьянства.
Что ты, собственно, делаешь в Женеве? Рассказывают, что ты стал супругом и отцом и в то же время состоишь в очень дружеских отношениях с Мозесом{710} — из-за внимания к его супруге. Другие говорят, что все это чистая клевета, но, находясь от тебя на расстоянии десяти градусов широты, об этом трудно судить. Фрейлиграт также в Лондоне и издает новый том стихотворений. Веерт живет в Гамбурге и, подобно мне, до ближайшей потасовки ведет коммерческую корреспонденцию. Из своего испанского путешествия он ничего не привез с собой, — даже триппера. Впрочем, в этом месяце он приезжает в Лондон. Красный Вольф{711} прошел через различные фазы ирландофильства, буржуазных…{712}, сумасшествия и других интересных состояний и окончательно променял водку на смесь портера с элем. Отец Маркс ежедневно ходит в библиотеку и поразительным образом увеличивает как свои познания, так и свою семью. А я пью ром и воду, зубрю, вожусь с пряжей и скучаю. Вот тебе резюме наших личных дел.
Так как аресты в Германии заставляют нас снов, а всячески позаботиться об установлении связей и опять приняться за кое-какую порученную было другим работу, то ты непременно должен как можно скорее написать нам, как обстоит дело в Швейцарии. Итак, отвечай немедленно. Если тебе нужны еще какие-нибудь разъяснения, то укажи, по какому пункту. Письма адресуй на мое имя — гг. Эрмену и Энгельсу, Манчестер, через Кале.
Твой Ф.Энгельс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
97 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[508] В ЦЮРИХ
[Лондон], 2 августа 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Я только что получил от Энгельса твое письмо и спешу ответить тебе. Если уже невозможно удержать тебя здесь, то я, конечно, очень хотел бы, по крайней мере, повидаться и поговорить с тобой до твоего отъезда.
Но если уж ты решил ехать в Америку, то сейчас как раз наиболее благоприятный момент как для того, чтобы найти там средства к существованию, так и для того, чтобы принести пользу нашей партии.
Ты почти наверняка получишь место редактора в «New-Yorker Staatszeitung». Раньше это место предлагали Лупусу{713}. Он прилагает здесь письмо к Рейххельму, одному из собственников газеты. Вот и все о практических делах. Но не теряй времени.
Теперь другое. Г-н Гейнцен вместе с достойным Руге каждую неделю громит в нью-йоркской «Schnellpost» коммунистов, в особенности меня, Энгельса и др: Вся здешняя демократическая сволочь использует эту газету как яму для сбрасывания туда своих отбросов, на которых не произрастает, правда, ни злаков, ни плодов, но зато пышно расцветает чертополох. И, наконец, Гейнцен травит «Staatszeitung», а она не может справиться даже с этим противником.
Какую бы американскую политику ни вела «Staatszeitung», в области европейской политики у тебя будут руки развязаны. Гейнцен вообще выдает себя там за великого писателя. Американская пресса будет довольна, если туда приедет человек, который даст по рукам этому хвастливому крикуну.
Если ты станешь редактором, мы окажем тебе в твоей работе всяческую поддержку. К сожалению, лондонским корреспондентом «Staatszeitung» состоит проходимец и осел Зейлер. Необходимо заткнуть глотку также и члену европейского правительства, Руге.
Твоя статья, направленная против Криста, хороша. Мне нечего в ней изменять, замечу только, что в фабричных районах рабочие действительно женятся для того, чтобы выколачивать деньги из своих детей. Это прискорбно, но это факт.
Ты, конечно, понимаешь, что я нахожусь в очень печальном положении. Моя жена погибнет, если так будет долго продолжаться. Постоянные заботы, самая мелочная житейская борьба подтачивают ее силы. К этому еще присоединяется подлость моих врагов; они еще ни разу даже не попытались напасть на меня по существу и, мстя за свое собственное бессилие, распространяют обо мне невыразимые гадости и набрасывают тень на мою репутацию. Виллих, Шаппер, Руге и множество другой демократической сволочи специализировались на этом. Стоит только приехать кому-нибудь с континента, как сейчас же принимаются его обрабатывать, чтобы он, в свою очередь, занялся этим же делом.
Несколько дней тому назад «знаменитый» референдарий Шрамм{714} встречает на улице знакомого и сейчас же начинает ему нашептывать: «каков бы ни был исход революции, все согласны, что Маркс погиб. Родбертус, у которого больше всего шансов на успех, сейчас же велит его расстрелять». И так ведут себя все. Я, конечно, посмеялся бы над всей этой мерзостью, и она ни на минуту не отвлекает меня от моей работы, но ты понимаешь, что на мою жену, которая хворает и с утра до вечера занята самыми безрадостными житейскими заботами и нервная система которой издергана, не очень-то благотворно действует, когда изо дня в день через глупых сплетников до нее доходят зловонные испарения чумной демократической клоаки. Бестактность, проявляемая в этом отношении некоторыми людьми, бывает прямо невероятна.
Впрочем, здесь и речи нет о партиях. Великие мужи, несмотря на свои мнимые разногласия, занимаются здесь только тем, что взаимно подтверждают друг другу свою значительность. Ни одна революция не выбрасывала на поверхность подобного пустоголового сброда.
Если ты будешь в Нью-Йорке, то зайди к А. Дана из «New-York Tribune» и передай ему привет от меня и Фрейлиграта. Может быть, он окажется тебе полезным. Как только ты туда приедешь, немедленно напиши мне, но, как всегда, на адрес Энгельса, которому легче оплачивать почтовые расходы. Во всяком случае я жду, что ты мне еще напишешь несколько строчек, прежде чем отправиться за море. Когда приедет твоя жена, передай ей сердечный привет от меня и жены.
Если ты сможешь остаться в Нью-Йорке, ты будешь не так уже далеко от Европы, а поскольку в Германии печать совершенно подавлена, борьбу в печати можно вести только там.
Твой К.Маркс
Р. S. Только что я узнал, что великие мужи, Руге и его клика, Кинкель и его клика, Шаппер, Виллих и их клика, а также посредники между этими великими мужами, Фиклер, Гёгг и их клика, создали некое губкообразное объединение. Ты знаешь историю про крестьянина, который каждую дюжину четвертей зерна продавал ниже своей цены. Однако, сказал он, количество свое возьмет. Так же рассуждают и эти слабосильные людишки: «масса, мол, свое возьмет». Впрочем, цементирующим веществом, которое связывает это тесто, является ненависть против «клики «Neue Rheinische Zeitung»», особенно против меня. Когда их дюжина, они-де настоящая сила.
Если ты не сможешь получить в Нью-Йорке в свои руки «Arbeiterzeitung», — что, разумеется, было бы лучше всего, — а потому будешь вынужден вести переговоры со «Staatszeitung», то остерегайся своего друга Каппа, который там подвизается. В наших руках имеются доказательства, что этот субъект — не знаю, по каким причинам — является главным интриганом, выступающим против нас.
Прощай, мой дорогой.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
98 ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУ В ЛОНДОН
Манчестер, 6 августа 1851 г.
Дорогой Лупус!
Я сегодня же наведу здесь справки относительно г-на Кендала и завтра сообщу тебе, что я о нем узнал. Если я к нему отправлюсь немедленно, до того как он пришлет тебе ответ и даст понять, что он на тебя рассчитывает, то это приведет лишь к тому, что он примет меня очень холодно и не скажет мне всего, что нужно. Эти джентльмены большие формалисты. Недавно Хайн просил места у этого же Кендала и сослался на меня, тем не менее Кендал не счел даже нужным навести у меня о нем справки. Если после этого эпизода я проявлю перед Кендалом слишком большую настойчивость, то это только повредит тебе. Как только получишь ответ от Кендала, сообщи мне, что он пишет, — я сейчас же пойду к нему, разузнаю для тебя все и всячески постараюсь настроить этого человека в твою пользу. Конечно, если бы приказы Хассенпфлуга о твоем аресте отпали, тебе тотчас же предоставили бы работу. Но обойдется и без этого. Если бы я мог добыть для тебя здесь какое-нибудь место, это было бы превосходно, но, к сожалению, у меня слишком мало знакомых в этой области, и, кроме того, частных учителей берут здесь только для изучения новых языков, а лиц, знающих их, достаточно. Впрочем, я посмотрю, нельзя ли будет пустить в ход Уотса — он принимает участие в просветительном движении и имеет теперь множество знакомств.
Твой Ф. Э.
На будущее время получше заклеивай конверты — твое письмо пришло ко мне более или менее открытым.
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
99 ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[509] В ЦЮРИХ
Манчестер, 7 августа 1851 г.
Дорогой Вейдемейер!
Очень благодарен за твои сообщения. Я буду тебе очень обязан, если ты добудешь у Хофштеттера[510] дальнейшие сведения. Но мне казалось, что у тебя должны были остаться в памяти заглавия некоторых руководств и разных военных пособий; мне особенно нужны самые обычные и распространенные сведения, — то, о чем спрашивают на экзаменах прапорщиков и лейтенантов и что поэтому во всех книгах предполагается заранее известным. Деккера[511] я достал еще в Швейцарии в плохом французском переводе и без планов, но Маркс затерял эту книгу, и ее вряд ли удастся найти. Атлас я себе достану, но мне нужна еще карта Венгрии. Я знаю, что австрийский генеральный штаб опубликовал несколько изданий такого рода. Сообщи, такого ли характера твоя карта и сколько она стоит. На худой конец она все же скорее может пригодиться, чем большой атлас Штилера. Что касается Бадена и в особенности баденско-швейцарской границы по Рейну, то у меня сохранились достаточно хорошие карты их еще со времен кампании[512]. Через Веерта, который сейчас снова живет в Гамбурге, я разузнаю цены и решу тогда, что купить. Но, повторяю, я буду очень рад, если ты доставишь мне еще какие-нибудь сведения.
Очень плохо, что ты уезжаешь в Америку. Но, по правде сказать, я не знаю, что иное можно тебе посоветовать, если в Швейцарии нет ничего подходящего. В Лондоне нелегко устроиться, и Лупус{715} еще ничего не нашел. Он сам ищет места, и я стараюсь достать ему здесь что-нибудь, но пока безуспешно. По части музыки здесь огромная конкуренция. В конце концов от Англии, и особенно от Манчестера, Нью-Йорк не так уже далек: ведь пароходы регулярно совершают рейсы, находясь в пути от среды одной недели до субботы следующей; путешествие редко продолжается полные десять дней. В Нью-Йорке ты встретишь и маленького Красного Беккера{716}. Он был последнее время экспедитором «Arbeiterzeitung», но там ли он еще, я не знаю, так как давно уже ничего о нем не слышал. Его последний адрес был: 24 North Williamstreet, верхний этаж; если ты не знаешь его теперешнего адреса, то его наверное можно узнать у Льевра, отель «Шекспир», или в «Staatszeitung». Вообще в Нью-Йорке очень много работы, и там очень не хватает постоянного представителя нашей партии, который был бы и теоретически подготовлен. Ты встретишь там весьма различные элементы; наибольшей трудностью, с которой ты столкнешься, будет то, что немцы, которых можно использовать и которые чего-либо стоят, легко американизируются и теряют всякое желание вернуться на родину. Кроме того, приходится учитывать особенность американских условий — легкость отлива избыточного населения в сельскую местность, неизбежно быстрый и все ускоряющийся рост процветания страны, благодаря которому буржуазный строй кажется им прекрасным идеалом и т. д. Те из тамошних немцев, которые думают о возвращении, это — по большей части опустившиеся субъекты, извлекающие из революции выгоду a lа Меттерних и Гейнцен. Наименее значительные из них наиболее жалки. Впрочем, ты найдешь в Нью-Йорке всю отечественную имперскую чернь[513]. Я не сомневаюсь, что ты там сможешь остаться. Кроме Нью-Йорка сносным местом является только Сент-Луис; Филадельфия же и Бостон — ужасные городишки. Было бы превосходно, если бы ты смог завоевать себе газету, в противном случае постарайся устроиться в «New-Yorker Staatszeitung», которая относится к нам очень хорошо и европейские корреспонденции которой все время находились под нашим контролем.
Письма оттуда лучше всего посылать через меня. В таком случае почтовые расходы будут оплачиваться фирмой.
О казарме я мало что слышал, кроме того что Виллих поссорился с этой бандой и вышел из казармы. Как пишет мне Маркс, остов армии будущего уничтожен{717}, и Виллих очутился без Безансона. Какой ужас! Но этот Виллих не только дурак, но и подлый, вероломный, злобный человек; его злоба, поставленная на службу его колоссальнейшему и совершенно невероятному тщеславию и самопреклонению, не знает никаких границ. Я никогда еще не встречал такого изолгавшегося субъекта, Уверяю тебя, что я буквально ни разу не слышал от него ни одного правдивого слова. Ты не можешь себе представить, во что превратила этого субъекта навязчивая идея о том, что он именно и есть тот человек, военный, политический и общественно-организаторский гений которого должен привести революцию к победе и полному завершению. Конечно, эта мания развивалась у него постепенно. Я считаю его способным решительно на всякую подлость, но все же не думаю, что он на этот раз совершил прямое предательство. Гамбургская история объясняется иначе; предателем оказался не Брун — единственный тамошний агент Виллиха и Шаппера; говорят, что проболтался Хаупт, но я не могу этому поверить.
Этой шайке мы предоставляем, разумеется, делать все, что ей угодно, и вся ее деятельность ограничивается, конечно, хвастовством, измышлением сумасбродных планов и бранью по нашему адресу. Все это нам совершенно безразлично. Нам нет надобности следить за этой публикой, — это делает за нас прусская полиция. В кабачке Шертнера, где они заседают, не произносится ни одного слова, о котором бы не доносили полиции.
Во всяком случае напиши мне еще раз до своего отъезда. Сообщи мне название судна, на котором ты уезжаешь, тогда я смогу узнать по здешним газетам, когда оно прибудет в Нью-Йорк. Из Нью-Йорка немедленно сообщи свой адрес. Адрес Маркса — 28, Deanstreet, Soho square, Лондон.
Сердечный привет.
Твой Ф.Энгельс
Слышал ли ты что-нибудь о Дронке? Он все еще сидит в Женеве, и адрес его ты можешь узнать от Шустера.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
100 МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[514] ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
[Копия]
[Лондон, вторая половина августа 1851 г.]… Вы, вероятно, читали в различных немецких газетах статью из полуправительственной «Lithographische Correspondenz», в которой официальная немецкая эмиграция в Лондоне объявляет публике о своем братском сплочении, о своем конституировании в целостную организацию. Вся жаждущая соглашения демократия распадается на три клики: клику Руге, клику Кинкеля и неописуемую клику Виллиха. Между всеми тремя парят занимающие промежуточное положение боги: мелкие литераторы, такие как Мейен, Фаухер, Оппенхейм и др., бывшие берлинские соглашатели[515], наконец, Таузенау с несколькими австрийцами.
Как и подобает, мы начнем с А. Руге, этой пятой спицы в колеснице европейской центральной демократии[516]. А. Руге прибыл в Лондон, право же, не как муж, увенчанный лаврами, О нем было известно только то, что в критический момент он удрал из Берлина и позднее тщетно выпрашивал у Брентано пост посланника в Париже; что на протяжении всего периода революции он всякий раз, когда распространялись иллюзии, постоянно с той же самой непоколебимостью подхватывал их и однажды в момент вдохновения даже сделал открытие, что современные конфликты легче всего разрешаются по «дессаускому образцу». Именно так он назвал фарс с маленьким образцовым роялистски-конституционно-демократическим государством. Однако он твердо решил стать в Лондоне великим мужем. Как всегда, он принял меры по установлению связей с одной из провинциальных демократических газет в Германии, дабы иметь возможность бесцеремонно занимать немецкую публику болтовней о своей важной особе. На этот раз жребий выпал на долю «Bremer Tages-Chronik». Теперь Руге мог начать свои дальнейшие операции. Так как он изъясняется на весьма ломаном французском языке, никто не мог ему помешать представиться иностранцам в качестве значительнейшего мужа Германии, но Мадзини сразу же совершенно верно оценил его как заурядного человека, которому он без церемоний сможет поручать подписывать свои манифесты от имени немцев. Таким образом, А. Руге стал пятой спицей в колеснице временного правительства Европы и ставленником Мадзини, как о нем однажды выразился Ледрю-Роллен. А. Руге почувствовал, что он превзошел собственный идеал. Однако теперь дело шло о том, чтобы придать себе видимость власти также и в глазах Мадзини и Ледрю-Роллена и доказать, что на чашу весов предстоит бросить больше, чем сомнительное имя. Поэтому А. Руге решил совершить три великих деяния. Он образовал вместе с гг. Хаугом, Ронге, Струве и Кинкелем так называемый немецкий центральный комитет[517]. Он основал журнал со скромным названием «Kosmos» и, наконец, выпустил заем на десять миллионов франков для размещения среди немецкого народа, которому он в качестве компенсации гарантировал завоевание свободы. Десять миллионов не поступали, но зато «Kosmos» скончался, а центральный комитет распался на свои первоначальные составные части. «Kosmos» вышел лишь три раза. Классический стиль Руге обратил в бегство непосвященных читателей. Тем не менее с помощью журнала «Kosmos» было сделано чрезвычайно много, поскольку А. Руге смог выразить на бумаге свое удивление тем, что королева пригласила к себе в Виндзорский замок не его, а г-на фон Радовица, и поскольку он сам изготовил письма, в которых приветствовал себя из Германии «в качестве временного правительства» и от имени своих легковерных друзей заранее выражал сожаление о том, что по возвращении в отечество «государственные дела» не позволят ему поддерживать всякого рода более интимные частные отношения.
Не успело появиться обращение о десятимиллионном займе, подписанное гг. Руге, Ронге, Хаугом, Струве и Кинкелем[518], как неожиданно распространился слух, будто в Сити собирают денежные пожертвования по подписному листу для отправки Струве в Америку, а с другой стороны, «Kolnische Zeitung» поместила заявление г-жи Иоганны Кинкель о том, что муж ее вовсе не подписывал этого воззвания и успел уже выйти из только что образовавшегося центрального комитета.
Вся политическая мудрость г-на Струве до и после мартовской революции ограничивалась, как известно, тем, что он проповедовал «ненависть к государям». Тем не менее в Лондоне ему пришлось за наличную плату поставлять статьи в немецкую газету{718} герцога Карла Брауншвейгского и даже подвергаться высочайшей собственноручной цензуре господина герцога. Мадзини было донесено об этом, и когда г-н Струве захотел увидеть свое имя красующимся под европейским циркуляром, Мадзини наложил на это свой запрет. Струве отряс прах со своих ног и, охваченный сильным гневом на центральный комитет, отплыл в Нью-Йорк, дабы пересадить на тамошнюю почву свою навязчивую идею, свой неизбежный «Deutscher Zuschauer».
Что же касается Кинкеля, то он, как об этом насплетничал А. Руге в нью-йоркской «Schnellpost», правда, не подписал этого обращения, но одобрил его; план обращения был составлен в его собственной комнате, сам же он взялся переправить часть экземпляров в Германию, а из центрального комитета вышел только потому, что комитет избрал своим председателем не его, а генерала Хауга. Это заявление А. Руге сопроводил резкими выпадами против «тщеславия» Кинкеля, которого он назвал демократическим Беккератом, а также подозрениями по адресу г-жи Иоганны Кинкель, поскольку к услугам ее были такие запретные газеты, как «Kolnische Zeitung».
Демократический центральный комитет свелся, следовательно, к гг. Руге, Ронге и Хаугу; даже А. Руге понял, что с подобной троицей не только нельзя создать нового мира, но и вообще ничего нельзя создать. Но неугомонный Руге все еще не хотел признать, что его карта бита. Для этого великого мужа все дело было только в том, чтобы вообще делалось и предпринималось что-либо такое, что придавало бы ему вид человека, занятого глубокими политическими комбинациями, и прежде всего давало бы основание с важным видом судить обо всем, бегать туда и сюда, вести переговоры и предаваться самодовольной болтовне и газетным сплетням. На его счастье в Лондон только что прибыл Фиклер. На него, как и на других южных германцев, Гёгга и Зигеля, произвели отталкивающее впечатление претенциозные манеры г-на Кинкеля; в то же время Зигель отнюдь не был склонен встать под главное командование Виллиха, а Гёгг — принять планы Виллиха по улучшению мира. Наконец, все трое были слишком мало знакомы с историей немецкой философии, чтобы не считать Руге значительным мыслителем, слишком наивны, чтобы не позволить обмануть себя его фальшивым простодушием, и слишком филистерски добродетельны, чтобы не принять всерьез всю возню этой так называемой эмиграции. Как сообщает один из них{719} в своем письме в редакцию нью-йоркской «Schnellpost», они решили попытаться объединиться с остальными кликами, чтобы восстановить престиж умирающего центрального комитета. Однако, жалуется тот же корреспондент, мало надежды на осуществление этого благого намерения; Кинкель продолжает интриговать; вместе со своим избавителем{720}, своим биографом{721} и несколькими прусскими лейтенантами он образовал комитет, который должен действовать за кулисами, постепенно тайно расширяться, завладевать по возможности денежными средствами демократии и затем внезапно выступить открыто уже в качестве могущественной партии Кинкеля. А это-де и нечестно, и несправедливо, и неразумно. Руге не преминул нанести в том же номере газеты несколько ударов в бок «абсолютному мученику». В тот же день, когда нью-йоркская «Schnellpost» доставила эту сплетню в Лондон, состоялся первый официальный праздник братства враждебных клик. Но это еще не все! А. Руге вербует через нью-йоркскую «Schnellpost» подписчиков на злосчастный европейский заем в Америке. Кинкель, который дезавуировал в «Kolnische Zeitung» это смехотворное предприятие, теперь на собственный страх и риск призывает в заокеанских газетах к займу, добавляя при этом, что деньги надлежит посылать человеку, пользующемуся наибольшим доверием; само собой разумеется, что он и есть этот человек.
Для начала он требовал взноса в 500 ф. ст., чтобы изготовить революционные бумажные деньги. Руге, не мешкая ни минуты, объявил в «Schnellpost», что он, А. Руге, является казначеем демократического центрального комитета и что у него можно приобретать уже готовые облигации; таким образом тот, кому придется потерять 500 ф. ст., поступит разумнее, приобретая на них уже готовые облигации, нежели покупая еще несуществующие. И редакция «Schnellpost» довольно откровенно заявила, что если г-н Кинкель не бросит своих проделок, его объявят врагом революции. Наконец, в то время как Руге выкладывал в «Schnellpost» свою недельную порцию сплетен, паясничал на ее столбцах, строя из себя мужа будущего и чествуя себя присвоением всех санов, подобающих пятой спице в колеснице, Кинкель писал в «New-Yorker Staatszeitung», прямой сопернице «Schnellpost»:
«Вы видите, что по ту сторону Атлантического океана ведут войну по всем правилам искусства, в то время как по сию сторону обмениваются поцелуями Иуды».
Если Вы спросите меня, как это некий А. Руге, человек, который практически всегда был совершенно непригоден, а теоретически давно почил в бозе и отличается лишь классически путаным стилем, — как это он все еще может играть какую-то роль, то я замечу прежде всего, что его роль есть сплошная газетная ложь, которую он старается распространять и в правдивости которой он пытается убедить себя самого и других со свойственным ему величайшим усердием и при помощи всяческих самых мелочных средств. Что же касается его положения в среде здешней так называемой эмиграции, то это как раз то, что ему приличествует, хотя он и являет собой лишь сточный желоб, в который стекают все противоречия, непоследовательность и ограниченность всей этой демократии. Как классический представитель всеобщей идейной неясности и путаницы, свойственной эмиграции, как ее Конфуций{722}, он по праву утверждает за собой видное положение в ее среде.
Из вышеизложенного Вы видели, как Кинкель то выступает вперед, то прячется на задний план, то берется за какое-либо предприятие, то отрекается от него — в зависимости от того, куда, по его мнению, дует ветер народных чувств. В одной статье для недолговечного «Kosmos» он особенно восхищался огромным зеркалом, выставленным в Хрустальном дворце[519]. Здесь перед Вами весь этот человек: зеркало — его жизненный элемент. Он прежде всего и по самому своему существу актер. Играя по преимуществу роль мученика германской революции, он удостоился здесь, в Лондоне, почестей, предназначенных для остальных жертв борьбы. Но позволяя либерально-эстетствующей буржуазии официально оплачивать и чествовать его, — он в то же время за спиной этой буржуазии находится в запретных сношениях с представляемой Виллихом крайней фракцией жаждущих соглашения эмигрантов, полагая, что таким путем он равно обеспечивает себе как наслаждение буржуазным настоящим, так и право на революционное будущее. Живя здесь в условиях, которые, по сравнению с его прежним скромным положением в Бонне, могут считаться блестящими, он в то же время пишет в Сент-Луис, что живет, как подобает представителю бедноты. Итак, он соблюдает установленный этикет по отношению к буржуазии и в то же время почтительно расшаркивается перед пролетариатом. Но будучи человеком, у которого сила воображения значительно преобладает над голосом рассудка, он не может избежать грубости и высокомерия выскочки, что отталкивает от него не одного чопорного добродетельного мужа эмиграции. Говорят, что в настоящий момент он намеревается совершить турне по Англии, чтобы в разных городах читать лекции перед немецкими купцами, принимать знаки почитания и пересаживать на северную почву Англии привилегию сборов двух урожаев, процветающую обычно только на почве южных стран. Кинкель заблуждается, если сам себя считает честолюбивым. Он всего лишь до крайности тщеславный человек, и судьба не могла бы сыграть с этим впрочем безобидным расточителем красивых фраз более скверную шутку, чем приведя его к цели его желаний и поставив его в серьезное положение. В этом случае он потерпел бы непоправимое и полное фиаско.
Наконец, относительно Виллиха я ограничусь тем, что сообщу Вам мнение его знакомых. Все они считают его ограниченным фантазером. Они оспаривают его «талант», но именно поэтому объявляют его «характером»{723}. Он нравится самому себе в этом положении и пользуется им с большей прусской хитростью, чем можно было ожидать. Теперь Вы знаете великих мужей будущего.
Общая масса официальной эмиграции за очень немногими исключениями состоит из нулей, каждый из которых полагает, что он станет единицей, в том случае если вместе с другими составит дюжину. Отсюда проистекают их постоянные попытки объединения и слияния, которые неизменно терпят неудачу из-за мелких дрязг, интриг, низостей и соперничества в среде этих маленьких великих людей, но столь же постоянно предпринимаются вновь. Обоюдно забрасывая друг друга грязью в североамериканских газетах, они полагают, что должны выступать единым фронтом перед Германией, а скапливаясь в один большой, источающий из себя сплетни конгломерат, считают, что тем самым создают эффект силы и corpus venerabile{724}. Они постоянно сами себя убеждают в том, что им все еще чего-то недостает, чтобы импонировать публике; поэтому они и занимаются организованной вербовкой на свою сторону каждого вновь прибывшего эмигранта. Их старания оторвать от Маркса и перетянуть на свою сторону Фрейлиграта были столь же назойливы, сколь, конечно, и бесплодны; за это они теперь наказывают его замалчиванием. Чтобы добиться его присоединения к их союзу справедливых, Кинкель испробовал все средства, а А. Руге обращался к нему даже в письменной форме. Теперь он, разумеется, так же как и В.Вольф и другие эмигранты, держащиеся подальше от этой возни, не принадлежит к «эмиграции как таковой». Еще одно имя! Если бы этим капуцинам революции, этим нищенствующим монахам ее было что отдавать, то они отдали бы королевство за одно новое имя и особенно за столь популярное имя, как имя Фрейлиграта.
Карьеристы и искатели популярности — вот из кого состоит вся масса эмиграции. Эти господа полагают, что революция надвигается, и они должны, естественно, приготовиться к ней. Так, члены имперского собрания образовали в Швейцарии подобную же коалицию, в которой будущие посты уже распределены по иерархическому принципу в порядке номеров. И это происходило в жестокой борьбе по вопросу о том, кто должен представительствовать под № 17 или 18.
Вы удивляетесь, что эти господа делают полуправительственную «Lithographische Correspondenz» своим «Moniteur»{725}. Вы перестанете удивляться, если я скажу Вам, что один из их писак регулярно строчит в «Neue Preusische Zeitung», другой исполняет подручные работы при русофильской «Morning Chronicle» и т. д. и т. д. Но это происходит отнюдь не за спиной официальной эмиграции. Более того, их первое общее собрание началось с зачитывания статьи из «Lithographische Correspondenz». Они располагали примерно пятью — десятью человеками, причем это число на втором заседании уменьшилось более чем наполовину. Семя раздора уже взошло пышным цветом среди этих жаждущих соглашения людей, которые, впрочем, состояли только из «эмигрантских верхов», как конфиденциально выразился один из них. Из непосвященной массы эмигрантов-рабочих никого не было видно.
Если побратавшаяся эмиграция едина в каком-нибудь пункте, то этим пунктом является ее общая фанатическая ненависть к Марксу, ненависть, из-за которой они готовы пойти на любую глупость, любую низость, любую интригу, чтобы только удовлетворить свое чувство досады и раздражения против этого bete noire{726}. Ведь эти господа не погнушались даже тем, что вошли в связь с Бетой, или Бетцихом, бывшим сотрудником «Gesellschafter» Губица, и, при посредничестве этого великого писателя и патриота, в органе веселого трактирщика Луи Друккера заподозрили Маркса в шпионаже на том основании, что он является шурином прусского министра фон Вестфалена. Г-н фон Вестфален имел дело с Марксом лишь единственный раз, а именно, когда путем конфискации беккеровской типографии и заключения в тюрьму Г. Беккера в Кёльне он сорвал издание собрания Сочинений Маркса, которое начал выпускать Беккер и первый выпуск которого уже вышел в свет, а также когда он воспрепятствовал изданию журнала, который уже находился в печати. Ненависть к Марксу еще более усилилась вследствие опубликования саксонским правительством коммунистического обращения, поскольку он слывет автором этого обращения[520]. Впрочем, у Маркса, уже в течение ряда лет всецело поглощенного разработкой критики и истории политической экономии, так же как у Фрейлиграта и их общих друзей, нет ни желания, ни времени отвечать на сплетни побратавшейся эмиграции.
Но чем больше их игнорируют, тем яростнее тявкают эти моськи будущего. Безвременно умершему Густаву Юлиусу, человеку вполне критически мыслившему и научно образованному, которого эмиграция теперь также объявляет своим сторонником, так надоела ее пустая и нелепая возня, что за несколько недель до своей смерти он послал подробное описание эмиграции в одну северогерманскую газету, которая, однако, отказалась это опубликовать…
Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956
Печатается по копии письма, написанной неизвестным почерком
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
101 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[521] В ЦЮРИХ
[Лондон], 11 сентября [1851 г.] 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Лупус{727} написал по поводу тебя своему знакомому в «Staatszeitung». Скверно только то, что с недавнего времени там свил себе гнездышко г-н Кинкель. Но произошла и приятная вещь: газета г-на Гейнцена, нью-йоркская «Schnellpost», была вынуждена объявить о своем банкротстве. Гг. Хофф и Капп пытаются сейчас основать новую газету на акционерных началах. Во всяком случае, сейчас наступил момент, благоприятный для газетных комбинаций.
Здешние великие мужи окончательно рассорились. Эти субъекты ведут себя так, как будто они являются преемниками Александра и должны поделить между собой македонско-азиатскую империю. Что за чудаки!
Если бы у меня было здесь побольше знакомых, я постарался бы достать тебе место инженера-путейца или что-нибудь в этом роде. К сожалению, у меня нет никаких связей. А между тем, я убежден, что в этой области здесь можно найти работу.
Плохо то, что все мы так нуждаемся в деньгах и что у тебя нет средств, чтобы подождать здесь некоторое время и осмотреться. Но если тебе действительно удастся выполнить свой план насчет Нью-Йорка, то в случае революции ты, конечно, легче найдешь там средства для возвращения в Европу, чем мы для переезда отсюда.
И все-таки я ломаю себе голову над тем, как бы тебе устроиться здесь. Ведь если ты окажешься по ту сторону океана, кто поручится, что ты не затеряешься где-нибудь на Дальнем Западе? А у нас так мало сил, и мы должны очень бережно относиться к имеющимся у нас способным людям.
Кроме того, для путешествия ты выбрал плохое, неудобное время. Впрочем, раз это необходимо, то ничего не поделаешь. Я убежден, по крайней мере, в том, что, перебравшись туда, ты не будешь жить в такой нищете, в какой мы все здесь живем. А это ведь тоже надо принять в расчет.
Г-ну Мадзини также пришлось убедиться в том, что наше время — время распада «демократических» временных правительств. После ожесточенной борьбы меньшинство вышло из Итальянского комитета{728}. Это, вероятно, наиболее передовая часть.
Политику Мадзини я считаю в корне ложной. Побуждая Италию немедленно порвать с Австрией, он действует только в интересах Австрии. С другой стороны, он забывает, что ему следовало бы обратиться к крестьянам, к этой веками угнетаемой части Италии, и, забывая об этом, он подготовляет новую опору для контрреволюции. Г-н Мадзини знает только города с их либеральным дворянством и «просвещенными гражданами». Материальные потребности итальянского сельского населения, из которого выжаты все соки и которое так же, как и ирландское крестьянство, систематически доводилось до полного истощения и отупения, конечно, слишком низменны для выспренней фразеологии его космополитически-неокатолически-идеологических манифестов. Но, несомненно, нужно много мужества, чтобы заявить буржуазии и дворянству, что первый шаг к независимости Италии состоит в полном освобождении крестьян и в превращении испольной системы аренды в свободную буржуазную собственность. Мадзини, по-видимому, считает, что заем в десять миллионов франков имеет более революционное значение, чем привлечение на свою сторону десяти миллионов людей. Я очень опасаюсь, что в критический момент австрийское правительство само изменит форму землевладения в Италии и проведет реформу «по-галицийски»[522].
Передай Дронке, что я напишу ему через несколько дней. Сердечный привет тебе и твоей жене от меня и жены. Подумай еще раз, не попытаться ли тебе устроиться здесь.
Твой К.Маркс
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
102 МАРКС — АМАЛИИ ДАНИЕЛЬС[523] В КЁЛЬН
[Лондон, между 4 и 8 октября 1851 г.]
Дорогая г-жа Даниельс!
Очевидно, мне нет необходимости говорить Вам, что я глубоко сочувствую Вам по поводу ареста Вашего мужа и Вашей разлуки с ним. Что меня успокаивает, это — убеждение, что судебные органы не могут долго тянуть с арестом, не передав дело суду присяжных. Я уверен, что Вы и Ваш муж обладаете достаточно сильным характером, чтобы сопротивляться превратностям судьбы. Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите для меня подателю этих строк следующие книги…
Впервые опубликовано в «Kolnische Zeitung» № 275, 27 октября 1852 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
103 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ В НЬЮ-ЙОРК
Лондон, 16 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
А. Чарлзу Дана, одному из редакторов «New-York Tribune», я написал сам и, кроме того, послал ему письмо Фрейлиграта, в котором он тебя рекомендует. Поэтому тебе остается только пойти к нему и сослаться на нас.
Ты спрашиваешь меня о статистическом справочнике. Рекомендую тебе «Коммерческий словарь» Мак-Куллоха, 1845 г., так как в нем даются также и экономические объяснения. Есть и более новые книги, как, например, Мак-Грегора, работы которого по статистике[524], пожалуй, самые лучшие во всей Европе. Но они очень дороги. Ты, несомненно, найдешь их в одной из нью-йоркских библиотек. Мак-Куллох же — это такое руководство, которое должен иметь у себя всякий пишущий в газетах человек.
Специально об Англии можно порекомендовать еще: Портер, «Прогресс нации», новое издание 1851 года.
Об истории торговли вообще:
Тук, «История цен», 3 тома, доведено до 1848 года. О Северной Америке особенно рекомендую Мак-Грегора, который составил особую статистику Соединенных Штатов.
О Германии: барон фон Реден, «Сравнительная статистика культуры». О Франции — Моро[525].
У меня есть для тебя еще одно поручение. Бывшему немецкому католическому священнику Коху, о котором ты можешь справиться в «Staatszeitung», где он время от времени пишет, я послал по его просьбе 20 экземпляров «Манифеста»{729} (на немецком языке) и один экземпляр английского перевода, поручив ему напечатать этот перевод в виде брошюры вместе с вводным замечанием Гарни[526]. После этого г-н Кох ни разу не дал о себе знать. Попроси его, во-первых, объяснить это весьма подозрительное молчание после его столь настоятельной просьбы ко мне, во-вторых — возьми у него английский перевод и посмотри, нельзя ли выпустить его в виде брошюры, — иными словами, напечатать, распространить и продать. Само собой разумеется, что выручка, если таковая будет, достанется тебе, мы же претендуем для себя на 20–50 экземпляров.
Дронке приезжает сюда 23-го сего месяца.
Напиши поскорее. Привет от меня, моей жены и всех друзей тебе и твоей жене. Надеюсь, что ты хорошо перенесешь морское путешествие и что твои дела в Соединенных Штатах пойдут хорошо.
Твой К. М.
[Приписка Женни Маркс]{730}
Передайте Вашей дорогой супруге, что я в это время беспокоюсь о ней и высказываю ей самое горячее участие. Как много, наверное, ей пришлось вынести во время этого длительного морского путешествия с двумя маленькими детьми! Надеюсь, что эти строки придут не намного раньше Вашего приезда в Нью-Йорк, где Вам, конечно, удастся обрести временную родину.
Об Эдгаре{731} со времени его отъезда в апреле у нас все еще нет никаких известий. Он отплыл из Бремена на парусном судне «Реформ», капитаном которого является Аммерман, хотел высадиться в Галвестоне и сначала поселиться в Нью-Браунфельсе. Может быть, дорогой г-н Вейдемейер, Вы смогли бы из Нью-Йорка как-нибудь напасть на его след. Его молчание тем более непонятно, так как он знает, что наша бедная одинокая матушка{732} из-за паралича правой руки лишилась теперь последнего утешения, которое ей было оставлено судьбой — письменного общения с дорогими ее сердцу людьми.
Всего Вам хорошего. Сердечно Вас приветствует
Женни Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
104 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ В НЬЮ-ЙОРК
Лондон, 31 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Посылаю вдогонку тебе второе письмо в Америку. После зрелого обсуждения этого вопроса с Лупусом{733} я решил, что мы можем совместно осуществить одно дело.
Во-первых. Прежняя «Neue Rheinische Zeitung» была мало распространена в Америке. Если бы тебе удалось раздобыть какого-нибудь буржуа или хотя бы получить необходимый кредит у какого-нибудь владельца типографии и торговца бумагой, то, мне кажется, было бы выгодно издать, — в форме маленьких книжечек, какие Беккер{734} издавал в Кёльне, — своего рода карманную библиотеку из статей «Neue Rheinische Zeitung»; например, «Силезский миллиард» В. Вольфа, статьи Энгельса о Венгрии[527], мои статьи о прусской буржуазии{735}, некоторые из фельетонов Веерта и т. д. Если ты не можешь достать их там, то я пошлю тебе эти статьи отсюда, указав одновременно, что я считаю наиболее подходящим; тебе нужно было бы написать небольшое общее предисловие для этой «Карманной библиотеки «Neue Rheinische Zeitung»», а также примечания или послесловие к отдельным томикам, в тех случаях, когда ты сочтешь это нужным.
Во-вторых. В такой же форме и с пояснениями ты мог бы издать мои и Энгельса статьи против К. Гейнцена, напечатанные в «Deutsche-Brusseler-Zeitung»{736}. Я думаю, что они очень хорошо разойдутся.
Прибыль, оставшуюся за вычетом издержек производства, мы поделим.
В-третьих. Из Америки я получил ряд запросов и поручений относительно вышедших 6 выпусков моего «Revue», но ни на какие сделки не пошел, не доверяя тамошним мошенникам. Ты мог бы дать объявление, что эти выпуски можно получить у тебя, но, разумеется, необходимо иметь приличное число заказов, прежде чем отправлять их отсюда.
В-четвертых. В карманную библиотеку, о которой я говорил выше, ты мог бы, да и мы тоже, включать в подходящий момент написанные нами злободневные памфлеты. С коммерческой точки зрения надежнее и удобнее, однако, начать с готового, уже имеющегося налицо материала. В своих маленьких предисловиях и послесловиях ты мог бы вести необходимую полемику с противниками справа и слева.
Итак, я предлагаю тебе сделаться книгоиздателем. Для этого требуется меньше средств, чем для газеты, а между тем, в политическом отношении ты достиг бы той же цели. Ты будешь избавлен от долгих, требующих массы времени подготовительных работ, связанных с газетой. Я думаю, что если ты должным образом изложишь этот план Рейху, у которого есть деньги, то он согласится вести это дело вместе с тобой.
Моя семья, а также Фрейлиграт, Лупус и др. шлют сердечный привет твоей семье.
Твой К.Маркс
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
105 МАРКС — АДОЛЬФУ КЛУССУ[528] В ВАШИНГТОН
[Лондон, начало декабря 1851 г.]
… Один из наших лучших друзей, Иосиф Вейдемейер, прибыл теперь в Нью-Йорк. Тотчас же свяжись с ним. Я еще не знаю его адреса, но если ты пошлешь письмо в «Staatszeitung» или
«Abendzeitung», он его, наверное, получит. Он может сообщить тебе обо всех партийных делах. Среди нью-йоркской компании[529] он будет тебе полезен, а ты сможешь помочь ему устроиться в Америке. Напиши ему, что это я предложил тебе связаться с ним…
Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи письма Клусса Вейдемейеру от 20 декабря 1851 г.
Перевод с немецкого
106 МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[530] ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ
Лондон, 2 декабря 1851 г.
… Г-н Кинкель, как Вы знаете, продолжает свое турне по Соединенным Штатам[531]. До сих пор он собрал примерно 12000 долларов, но весьма благоразумно остерегался высказываться о действительном отношении к этому делу различных фракций эмиграции; это видно уже из того, что он обращался даже к моим личным друзьям и фактически добился хитростью их содействия. Он послал в газеты следующую нелепую программу:
«К друзьям народа.
Позорная тирания и несправедливость германских деспотов достигла самых крайних пределов. Все свободные учреждения, завоеванные во время революционной борьбы 1848 г., разрушены грубой силой монархов. Пришло время, когда для угнетенного народа стало как правом, так и обязанностью обнажить свой меч и сразиться за самые священные права, которыми верховное существо в равной мере наделило всех людей. Ненависть к деспотам, трусливо убивающим или бросающим в тюрьмы всякого, кто поднял руку или возвысил голос за республиканскую реформу и за свободу угнетенных людей, дошла до такого предела, за которым последует колоссальной силы взрыв, и весьма вероятно, что грядущей весной солнце взойдет, озаряя зрелище самой отчаянной борьбы, которую люди когда-либо вели против своих угнетателей. Италия будет бороться до тех нор, пока тирания не будет сметена с лица земли и пока свобода не будет провозглашена во всех провинциях Старого света. Если Америка подала благородный пример в 1776 г., то Европа готова последовать по стопам своей молодой и благородной сестры с берегов страны Колумба. Чтобы осуществить эту, столь желанную цель — и особенно в Германии — видные немецкие республиканцы (?), ныне являющиеся эмигрантами в Лондоне, объединились для осуществления национального займа, обещая употребить все усилия к тому, чтобы после установления республики погасить заем и полностью уплатить проценты по нему. Все друзья свободы в этой стране ныне призываются оказать добровольную помощь в деле достижения этой цели. Без денег нельзя совершить ничего. Поэтому от сочувствующих республиканизму в высокой степени зависит решение вопроса о том, суждено ли этому проекту осуществиться.
Балтимора, октябрь 1851 года.
Д-р Г. Кинкель, по поручению лондонского комитета».
Г-н Готфрид нашел в Соединенных Штатах только одного ревностного противника в лице К. Гейнцена, который представляет клику Руге — Фиклера. Но вражда со стороны такого вульгарного крикуна, как Гейнцен, может только способствовать успеху каждого, против кого она направлена. Среди гарантов кинкелевского займа публично фигурируют три прусских экс-лейтенанта — Шиммельпфенниг, Виллих и Техов, студиозус Шурц, граф О. Рейхенбах и посредственный берлинский литератор Мейен. Но конфиденциально Кинкель заполучил еще подписи Лёве фон Кальбе (было бы точнее, если бы он назывался Кальб фон Лёве{737}), экс-председателя охвостья имперского парламента в Штутгарте[532]. Этот Лёве является обладателем принятого в Штутгарте документа, который дает ему полномочие созвать имперский парламент, когда и где он того захочет. Поэтому для Кинкеля, который намеревается вступить в Германию в качестве временного правительства, было важно заполучить этого мужа, чтобы поставить свое «господство» на «правовую почву».
Вторым тайным гарантом является д-р ДЭстер. Его многочисленные кредиторы в Германии, наверное, с удовлетворением узнают, что он гарантирует уплату процентов по кинке-левскому двухмиллионному займу и одновременно в качестве министра финансов будет заведовать только что поступившими 20000 долларов. Г-н Д'Эстер хочет без помехи обирать крестьян в качестве сельского врача в Швейцарии (говорят, он находится там в лучшем положении, нежели это было в Кёльне, где его осаждали кредиторы, а не пациенты) и одновременно держать для себя открытыми большие врата, ведущие на революционные правительственные небеса. Поэтому он предоставил свою гарантию только под печатью тайны. Но если он окажется вынужден публично отстаивать то, что им на старый лад «тайком прядется»{738}, — то это не повредит.
Из того сообщения, которое однажды направил Вам Фрейлиграт. Вы достаточно ознакомились с характером г-на Готфрида Кинкеля. Таким образом, Вас не удивит, если Вы узнаете, что в Соединенных Штатах «ложь» была его «великим» и, в последнем счете, единственным средством. Так, один друг пишет мне между прочим:
«Кинкель весьма усиленно кокетничает с Ледрю-Ролленом, который обещал авторитетным друзьям из Германии, как только Кинкель, а также Лёве придут к кормилу правления, послать через границу армии для ведения войны в целях пропаганды. С Мадзини, как говорит Кинкель, он установит связь, как только будет иметь полные руки денег и таким образом (!) станет равноценен (!) ему».
Но, как Вы знаете, Ледрю связан с враждебным Кинкелю комитетом и указал на дверь эмиссару К[инкеля]. Что же касается Мадзини, то для освещения этого вопроса достаточно сказать следующее. Примерно четырнадцать — пятнадцать месяцев тому назад великий Готфрид Кинкель послал к Мадзини весьма незначительного прусского экс-лейтенанта Шиммельпфеннига, который заявил, что он, Ш[иммельпфенниг], по поручению Шинкеля] предпримет поездку с особой миссией в Германию. Для этого больше всего-де не хватает, между прочим, денег. Мадзини дал ему 1000 франков наличными и на 4000 франков облигаций мадзиниевского «государственного» займа при условии, что 1000 франков будут возвращены в течение года и в такой же срок будет возмещена половина стоимости размещенных облигаций. Шиммельпфенниг возвратился из Германии, где он уничтожил очень много бутылок вина, но ни одного «тирана». Прошел год. Но ни Кинкель, ни эмиссар Шинкеля], так и не явились к Мадзини. Несколькими неделями позже тот же самый Ш[иммельпфенниг] опять появился у Мадзини, но не для того чтобы уплатить долг, а для того чтобы снова предложить Мадзини союз с Готфридом. Дело в том, что Готфрид только что получил из Нового Орлеана 160 ф. ст., и поскольку, по его мнению, чтобы стать «великим мужем», ему не хватало всего лишь каких-нибудь пяти фунтов, он считал себя теперь равноценным Мадзини. Мадзини же был иного мнения и заявил, что у него в Германии есть свои люди (Руге и К°) и что он отказывается от союза с г-ном Готфридом. Но Кинкель невозмутим и глубоко убежден, что если 160 ф. ст. еще не сделали его «равноценным» М[адзини], то это чудо наверняка свершится с помощью 20000 долларов. Блаженны верующие.
Успех К[инкеля] в Соединенных Штатах объясняется отчасти тем, что сам он имел столь же неясное представление о развитии событий, как и тамошняя масса, которая почувствовала в нем родственную душу, а отчасти его лживыми уверениями и стараниями скрыть, в защиту чего он выступает в действительности. Г-н Кинкель и К° намереваются избрать революционный комитет из семи членов, каждый из которых получит особое министерство, например, Д'Эстер — министерство финансов, Кинкель— министерство красноречия и высокой политики, Техов — военное министерство, Виллих — министерство по части реквизиций, в которых он знает толк, Мейен — министерство народного образования и т. д. Каждый из семи будет восседать в одном из этих комитетов, чтобы постоянно информировать обо всем верховный комитет, септархию. Как Вы видите, эта организация построена совершенно по тому же плану, что и французское временное правительство, разве что септархия имеет свою резиденцию вне Германии, а ее народ состоит из клуба, насчитывающего 50—100 членов.
Г-н Кинкель категорически заявил, что он использует раздобытые в Америке деньги не для оказания помощи эмигрантам. Он даже взял на себя такого рода обязательство. Вы понимаете, что это только уловка, чтобы не быть обязанным допустить к участию в пользовании фунтами эмигрантские низы, а проесть их единолично. Это совершается уже теперь, а с увеличением сокровища будет совершаться в еще больших размерах следующим способом:
1) Семи септархам и семи их министерствам нужно получать жалованье, то есть все креатуры Кинкеля, Виллиха и т. д. и сами эти господа обеспечивают за собой таким образом под предлогом деятельности во имя революции львиную долю этих денег. Г-н Виллих, например, теперь вот уже два года живет здесь публичным попрошайничеством.
2) Эти господа издают литографированные бюллетени, которые они бесплатно рассылают в газеты. Жалкие литераторы Мейен, Оппенхейм, студиозус Шурц и т. д. тянут еще одну часть денег на писательские гонорары.
3) Прочие из великих мужей, такие как Шиммельпфенниг, Шурц и т. д., в свою очередь получают жалованье как «эмиссары».
Вы видите, таким образом, что весь план преследует двоякого рода цель: устранить массу живущих в сильной нищете эмигрантов (рабочих и т. д.) от участия в пользовании этими деньгами, а с другой стороны, доставить г-ну Кинкелю и его креатурам надежные и притом приносящие также и политический капитал синекуры, — и все это под предлогом использования денег только для революционных целей. Было бы, безусловно, весьма уместно довести до сведения широкой публики об этих финансовых спекуляциях, которые измыслил студиозус Шурц.
Прежде чем закончить, я должен сделать еще несколько кратких замечаний о Кошуте. Кошут в своих выступлениях обнаружил большой талант и в общем проявил такт в своем подходе к английской публике. Однако обстановка была не так проста, как ее представлял себе этот человек с Востока. С одной стороны, он перестарался в своей лести по адресу буржуазии и восхвалял на пышный восточный манер такие учреждения — например, лондонский Сити с его муниципальным устройством, — на которые сам «Times» ежедневно нападает как на общественное зло. С другой стороны, он восстановил против себя чартистскую партию, которая, в лице своего талантливейшего представителя Эрнеста Джонса, нападает на него с таким ожесточением, с каким она могла бы нападать на какого-нибудь Гайнау. И Ко-шут поступил во всяком случае бестактно, когда он, запретив себе всякие выступления в пользу какой-либо партии, теперь сам стал на сторону одной партии. Наконец, Кошут убедился, что энтузиазм и наличные деньги находятся в обратном отношении друг к другу. До сих пор весь энтузиазм по поводу его займа не принес ему еще и 800 фунтов стерлингов.
Наша демократическая эмиграция по этому случаю снова осрамилась, как это ей и пристало. Кошут не соблаговолил ответить на ее приветствия. Тщеславный щеголь и назойливый карлик Л. Блан удостоился счастья получить ответ на свое приветствие, но это был ответ, в котором Кошут прямо дезавуирует социализм.
Остаюсь всецело преданный Вам
К.Маркс
Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
107 ЭНГЕЛЬС — МАРИИ БЛАНК В ЛОНДОН
Манчестер, понедельник, 15 декабря 1851 г.
Дорогая Мария!
Я получил твое письмо в субботу — единственный день недели, в который мне никогда не удается написать ни одного частного письма, так как мы в этот день закрываем контору уже в полдень; в противном случае ты получила бы ответ еще гораздо раньше.
Меня очень огорчает, что у тебя дома за последнее время было так много больных, однако я рад услышать, что дело пошло на выздоровление; я надеюсь, что к моему приезду и Герман и маленькая Тити будут вполне здоровы. Ты могла бы мне обо всем этом написать, ибо если я не получаю писем, то считаю, что все обстоит благополучно; кроме того, за тобой долг в виде одного письма, — ты не ответила мне на то письмо, в котором я переслал тебе прошлым летом ключ от твоего дома.
Я все время пребывал, как обычно, в добром здравии и только несколько приуныл с тех пор, как наступила плохая погода, и я не могу больше выезжать за город, что является здесь в Манчестере насущной необходимостью. В течение нескольких дней я ощущаю знакомые предостерегающие симптомы, которые предвещают возобновление зубной боли, мучившей меня прошлой зимой, и которые являются для меня тем более неприятными, что мешают мне принимать мои обычные ванны и т. д. Тем не менее я надеюсь, что все это пройдет без больших неприятностей — во всяком случае я не хочу заранее слишком сокрушаться по поводу будущих болей, которых у меня еще нет.
К концу этой недели я думаю привести в порядок свои текущие дела, и так как у нас и без того сейчас наступило затишье, я постараюсь выехать отсюда в субботу вечером. Однако все поезда прибывают в Лондон либо так поздно вечером, либо так рано утром, что я не смогу сразу же отправиться в Кемберуэл, а попаду к вам лишь в воскресенье перед обедом после небольшого отдыха в отеле «Юстон». Во всяком случае вы можете ждать меня на Гров в воскресенье к обеду, если в субботу утром ты не получишь от меня письмо с указанием других сроков.
Что касается французов, то эти ослы могут делать, что им угодно, мне это безразлично.
Передай сердечный привет Эмилю и Герману и твоим детям. Любопытные особы твои новые служанки, судя по твоему описанию.
Nota bene{739}: если в воскресенье у тебя дома будет еще слишком много хлопот, так что мой приезд и связанные с ним дополнительные заботы тебе нежелательны, то тебе только следует написать и прислать мне строгий приказ, когда я должен прибыть. Я буду безупречно точен.
Всегда твой Фридрих
Публикуется впервые
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
108 ЭНГЕЛЬС — ЖЕННИ МАРКС В ЛОНДОН
[Манчестер], четверг вечером, [18 декабря 1851 г.]
Дорогая г-жа Маркс!
Я получил оба Ваши письма{740} и спешу в ответ на них тотчас же сообщить, что каждый из нас, само собой разумеется, будет отдельно отсылать свои статьи, так как в противном случае есть все шансы, что ни одна из них не попадет на пароход[533]. Письма должны быть в Лондоне на почте до 5 или 6 часов вечера в пятницу. Я посмотрю, что я успею сделать — отечество мне за последнее время так надоело, что я ничего больше о нем не знаю. Во всяком случае я кое-что пошлю. Английский «Манифест»{741}, а также находящиеся здесь номера нью-йоркской «Schnellpost» я привезу с собой. Напомните Марксу, чтобы он написал Вейдемейеру и попросил его немедленно взять у Дана соответствующие номера «Tribune» и прислать их сюда, чтобы я мог продолжать свою работу{742}.
Я еще точно не знаю, когда я смогу выехать, может быть, только в субботу утром. Но я надеюсь приехать, самое позднее, в субботу в 6 часов вечера, а может быть уже в 11 часов утра. Пока сердечный привет Вам и всему Вашему семейству
от Вашего Ф.Энгельса
Впервые опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
109 МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[534] В НЬЮ-ЙОРК
[Лондон], 19 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Дорогой Вейдемейер!
Третьего дня я получил через Энгельса твое письмо.
Прежде всего наилучшие новогодние пожелания тебе и твоей жене. Такие же пожелания и от моей жены.
Сейчас я сижу и работаю над статьей для тебя. Твой заказ пришел слишком поздно и потому я не могу сегодня же выполнить его. Во вторник (23 декабря) тебе будет послано отсюда: 1. «18 брюмера Луи Бонапарта» К.Маркса, 2. «Государственный переворот во Франции» Ф. Вольфа, 3. «Немезида» Вильгельма Вольфа. Энгельс пришлет тебе свою статью — кажется, о Пруссии — может быть, уже с сегодняшней почтой. У Фрейлиграта еще ничего не готово, но он разрешает тебе указать его имя в качестве одного из твоих сотрудников. С Веертом ведутся переговоры. С Эккариусом тоже.
Ты можешь теперь обосноваться в Соединенных Штатах по крайней мере на год. Во второе воскресенье мая 1852 г.[535] «это» не начнется.
Я думаю, что тебе следует подождать с выпуском первого номера{743} до прибытия вышеуказанных статей. Разница ведь всего в 5 дней. Ты можешь объявить, что в дальнейших номерах будет печататься непрерывно отдельными статьями моя работа: «Новейшие откровения социализма, или «Общая идея революции в XIX веке» П. Ж. Прудона. Критика Карла Маркса»[536].
Сейчас же напиши Адольфу Клуссу, М. S. Navy Yard, Вашингтон D. С. Мы ему уже писали о тебе. Это один из наших лучших и талантливейших людей; он может быть вообще тебе очень полезен, и в особенности в деле основания и распространения твоего журнала.
Не забудь сделать следующее:
Пойди к Дана; возьми те номера «Tribune», в которых появились мои статьи{744}, и немедленно пошли их мне. Я не получал от него никаких известий и потому перестал писать. Работа была прервана так давно, что я должен просмотреть газету, прежде чем продолжать писать, а писать я должен хотя бы из-за денежных соображений.
Как только появится твой журнал, ты должен не только регулярно посылать его нам, но и присылать достаточное число экземпляров для рассылки в виде пробных номеров.
Всецело твой К.Маркс
Если ты еще не связал себя договором, не покупай у злосчастного Вейтлинга его «Republik der Arbeiter». Сделав это, ты, может быть, приобретешь двести штраубингеров, но зато потеряешь широкие круги читателей. Никогда не следует выступать под старым названием. Это — общее правило.
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
110 МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ[537] В ЛОНДОНЕ
[Лондон], 27 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho
Мавританский князь{745}!
При сем — письмо Эбнера.
Сегодня я снова получил также письмо от Вейдемейера. Он, между прочим, пишет: «На этих днях сюда прибыл посланец лондонского «Агитационного союза», чтобы противодействовать займам Кинкеля. Эти господа, вероятно, воображают, на том основании, что кучка беженцев наделала много шума из ничего, что здесь в Америке все делятся на кинкельянцев и антикинкельянцев. Кошутовская сенсация давно заставила забыть о Кинкеле, и несколько тысяч долларов, которые ему удастся собрать, право, не стоят стольких разговоров».
«Продажу «Revue» я тебе здесь, во всяком случае, могу устроить. Некоторое количество новых стихов Фрейлиграта здесь также можно было бы поместить».
После того как В[ейдемейер] еще раз нажал на нас, он пишет:
«Но прежде всего пришли какое-нибудь стихотворение Фрейлиграта: они больше всего привлекают».
Прими это близко к сердцу и создай новогоднюю песнь в честь Нового света. При нынешних обстоятельствах, мне кажется, действительно легче писать в стихах, чем в прозе, будь то в патетическом или в юмористическом духе. Если бы ты когда-нибудь вздумал претворить в художественную форму юмор, свойственный твоему африканскому величеству в частной жизни, то я уверен, что ты добился бы успеха также и в этом жанре. Твоя жена правильно заметила, что в тебе очень много скрытого лукавства.
Я переслал бы тебе письмо В[ейдемейера], но мне надо было прежде показать его Энгельсу, который, вероятно, пробудет здесь до четверга; он надеялся в прошлый вторник найти тебя в лоне «синагоги».
Общество переехало на Farringtonstreet, City, Market House, винная торговля У. Дж. Мастере Заседания будут происходить отныне по четвергам, в 9 часов. Общество считает, — и не без основания, — что его новое помещение находится в твоем районе[538].
Рассел дал отставку Пальмерстону[539], 1) чтобы перед лицом Бонапарта разыграть роль конституционного героя и 2) чтобы сделать уступку России и Австрии. Я не разделяю того мнения, что этот факт может прежде всего оказать влияние на судьбу эмигрантов вообще и на нашу судьбу в частности; однако я вижу в нем предвестника очень беспокойного в политическом отношении года для Англии. По словам Энгельса, торговцы из Сити также разделяют наш взгляд на то, что кризис, задержавшийся благодаря различного рода событиям (между прочим и благодаря политическим опасениям, прошлогодним высоким ценам на хлопок и т. д.), разразится не позднее ближайшей осени. А после недавних событий я более, чем когда-либо, убежден, что без торгового кризиса не будет и серьезной революции.
Я и моя семья шлем тебе и твоим привет.
С благоговением
Мавр
Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги