Собрание сочинений в шести томах. Том 3

Не утешай меня, Тристан!

Что мне поможет? Только чудо!

Без утешенья вовсе худо

Тебе придется, дон Хуан.

Существованье мне постыло

И ненавистен белый свет.

Ах, без нее мне жизни нет,—

Пускай меня возьмет могила!

Мне выпустили кровь из жил,

Закрыли небо в ярких звездах,

В Валенсию забрали воздух,

Которым я дышал и жил.

Меня всего лишили разом,—

Сиянья зорь и света дня.

Ее забрали у меня,

А с нею — сердце, душу, разум.

Фульхенсия! Ужель навек

Я твоего лишился лика?

Я сирота, я горемыка,

Я самый жалкий человек!

Сегодня я — не я. Бесплодней

Пустыни стала жизнь, поверь!

Бесплотней тени я теперь.

Сегодня разве?

Да, сегодня.

Фульхенсии тут нет, поди,

Уж месяц целый!

Для разлуки

Что день, что год — все те же муки,

Все та же боль горит в груди.

Меня терзает рана эта

Сегодня так же, как вчера,

Все так же скучны вечера,

Все так же я не вижу света.

Я долго тихо жил в глуши,

Там уплатил покою дань я

И не предвидел, что страданья

Нарушат мир моей души.

Ну что мне в этой Саламанке?

Здесь я увидел божество

И тотчас потерял его.

Я мертв!

На, выпей валерьянки!

Что делать мне?

Забыть о ней,

О том, что между вами было.

Она давно тебя забыла.

Я с каждым днем люблю сильней,—

Амур ведь слеп.

Но я-то зрячий!

У брата своего она

В особняке жила одна.

Брат, малый ветреный, горячий,

Все ночи проводил в гульбе.

Решили родичи: отсюда,

Покуда не дошло до худа,

Забрать Фульхенсию к себе.

И то сказать: когда девица

Одна печалится впотьмах,

То каждый юный вертопрах

Считает долгом к ней подбиться.

Как широка его рука,

На ветер денежки кидая,

Что у папаши скупердяя

Украдены из сундука!

А сам старик о разоренье

Уже не думает: влюблен

В такую же красотку он…

Так вот, мой друг: до одуренья

Там резались в очко хлюсты,

На холостяцких вечеринках

Сходились в пьяных поединках,

Горланили до хрипоты…

Там были частые пирушки,

Когда весь дом ходил вверх дном

И хохотали за столом

Отъявленные потаскушки.

Хотя Фульхенсия скромна

И, без сомненья, недотрога,

Но я могу поклясться — бога

В тот час не помнила она.

Нет, привлекали богомолку

Разгул подвыпивших гостей,

Порывы огненных страстей,

И вот она смотрела в щелку

На то, что видеть ей нельзя,

Что для нее страшней отравы.

Как видно, родственники правы,

Ее отсюда увезя,

Из этой нашей Саламанки,

Где брат, кутящий на пиру,

Не может защитить сестру,

Она же служит для приманки

Веселых холостых повес,—

Влечет их юная красотка.

И вот за ней явилась тетка…

В бутылку брат ее полез,

Хотел он отстоять сестрицу,

Пытался спорить, — ничего

Не вышло.

Боже! Для чего

Живу я? Лучше не родиться…

Старуха от такого зла…

Мою голубку увезла!

Она мне нож вонзила в спину!

Чертовка! Ведьма! Скорпион!

Как новоявленный Плутон,

Она украла Прозерпину![114]

О, назови мне хоть одну

Такую гадину на свете,

Кто яростно, как тетки эти,

С мужчинами бы вел войну!

Что вообще такое «тетка»?

Кто теток выдумал, Тристан?

Нет, разъяренный океан,

Холера, сап, чума, чахотка

Не причиняют столько бед,

Как эти тетки, нам, страдальцам.

Тому, кто их не тронул пальцем,

Они перешибут хребет.

Все умирают: брат, кузина,

Отец и мать — всех смерть возьмет,

Но тетка всех переживет,

И главный враг ее — мужчина.

Подумай — «тетка»! Что за слово!

Так называют вздорных баб.

У старой тетки разум слаб,

Она всегда пустоголова.

Племянник, терпящий нужду,

Вотще от тетки ждет наследства,

И нет, увы, другого средства,

Чем кротко повторять: «Я жду…»

Минуты скорбного прощанья

Ты ждешь пять, двадцать, сорок лет,

Вот этот миг настал, — и нет

Тебя, племянник, в завещанье.

Тристан! Я должен, наконец,

Увидеться с моею милой.

В Валенсию! И только силой

Мне может помешать отец…

Могу ли я забыть такую…

Забудь, Хуан, забудь о ней!

Забыть!.. Я, что ни день, сильней

Ее люблю, по ней тоскую.

Для страсти, давшей лишь росток,—

Благоволенья знак немалый.

Какой же он?

Гляди, пожалуй.

Цветок?

О да!

Сеньор! Цветок —

Предвестник лучшего.

Чего же?

Цветок нам обещает плод.

Ты прав. Но кто легко дает,

Легко и отбирает. Боже,

Я так боюсь!

Нет, никогда!

Кто так на кавальеро взглянет,

Его вовеки не обманет.

А ведь она честна?

О да!

Я был растерян, безутешен!

Фульхенсии волшебный взор

Меня сразил… Увы! С тех пор

Казалось мне, что я помешан.

И лишь одно меня спасло…

Послушай только, бога ради:

Фульхенсия живет у дяди,

А он — мой родич.

Повезло!

А тетка — из Кастильи?

Тетка

В Кастилье встретила того,

Кто стал ей мужем.

Волшебство!

А девушка и впрямь красотка!

Другой такой на свете нет.

Реснички, глазки, ножки — чудо.

Да вот умна ль?

Она оттуда,

Где лучший университет.

Хорошенькие сеньориты

Там не проходят курс наук.

Уж если ты глупа…

Мой друг,

Прошу тебя: не говори ты,

Чего не знаешь. Рай земной,

Возвышенных умов приманка —

Вот что такое Саламанка.

Ты лучше и не спорь со мной!

Пылает негасимым светом

Величие вторых Афин.

Там каждый просветлен, Марин,

Великим университетом.

Там край возвышенных идей,

И там учены все девицы.

Ведь говорят как люди птицы,

Когда живут среди людей!

Вы с Телио в родстве? Отлично!

Но чтоб войти к нему в фавор,

Старайтесь все-таки, сеньор,

Вести себя вполне прилично.

Не раздражайте старика,

Не будьте сразу слишком скоры,

Ведите скромно разговоры

По вечерам у камелька.

И, как бы вам ни трудно было,

Держите вы себя в руках.

Мне был бы неизвестен страх,

Когда б она меня любила.

Я знал, что нужно в дом попасть,

Иначе — места нет надежде.

Должна исчезнуть робость прежде,

Чем в сердце разгорится страсть.

Над страхом одержав победу,

Я подошел сегодня вдруг…

Каков герой! А все ж испуг

Небось мешал начать беседу?

Небось красавица была

Как белоснежный снег, который

Зимою покрывает горы,

Свежа, невинна и бела?

А в щечках, лепестках пиона,

Стыдливая пылала кровь?

Ты издеваешься?

Любовь —

Поэзия. У Цицерона

Я где-то как-то прочитал:[115]

Поэзия — любви вершина,

И всякий любящий мужчина —

Поэт.

Я солнце увидал,

Но описать его не в силах,

И слов таких на свете нет,

Чтоб людям рассказать, как свет

От этих черт струится милых,

Как волосы ее нежны!

И прошептал склонив главу я:

«Валенсианцы, торжествуя,

Встречают первый день весны.

Но вот из царства льда и вьюги

К нам — апельсиновый цветок!»

На севере мороз жесток,

Не то что здесь у нас, на юге.

Недаром апельсины там

Всегда укутывают ватой,—

В Кастилье ветер бесноватый

Враждебен золотым плодам.

Безжалостная там природа,

А девы — редкой красоты,

Которая, как те цветы,

Живет всего лишь четверть года.

Но что сказала вам она?

Фульхенсия не отвечала,

Но вот — цветок!..

Что ж, для начала

Неплохо. Видно, влюблена.

Внезапно лепестки раскрыла

Передо мной царица роз,—

К земле, казалось, я прирос,—

Улыбка девы озарила

Меня, как солнце… В тот же миг

Смежились вдруг ее ресницы…

Вы догадались, что ей снится?

И в миг, как взор ее поник,

Душа раскрылась мне навстречу.

Когда опустит дева взгляд,

То сердцу чувства говорят:

«Я на любовь твою отвечу!»

Смотрите, вот она!..

Марин!

Она! О как она прекрасна!

Как лучезарна!

Дело ясно,—

Вы заболели, господин.

С утра жара — хоть помирай.

И так у вас всегда, сеньора?

Ты, милая, привыкнешь скоро.

Валенсия — чудесный край.

У вас в Кастилье много хуже.

Избави бог попасть туда!

Там у тебя стряслась беда?

Там лютая повсюду стужа.

Я в Саламанке был гонцом,—

У вашего гостил я братца,—

И поспешил назад убраться:

В Кастилье трудно быть вдовцом.

Вот кабы там нашел я бочку

Того кастильского винца,

Что пробуждает мертвеца,

Я мог бы с ней не то что ночку,

А даже зиму скоротать.

Сеньор! Сейчас примусь за тетку.

Скорей!

Терпенье!

Кость ей в глотку!

Пока я буду с ней болтать,

Шепните слово сеньорите.

Сегодня способ мы найдем

С возлюбленной побыть вдвоем.

Получше с ней поговорите.

Чего тебе, Марин?

Могу ли

Поговорить с тобой?

Ах, нет!

Тут тетя, я боюсь…

Мой свет,

Не бойся, тетю обманули!

А вдруг ее слуга…

Смотри!

Чинчилья! Видишь?

Да, монета.

Сеньор тебе подарит это,—

И не одну, а целых, три.

Сегодня три, а завтра — снова,

Зайди потом ко мне домой…

Как он любезен, боже мой!

Во всей Валенсии такого

Идальго не найти вовек.

Сеньора! О таком супруге

Мечтали все у нас в округе.

Он благородный человек!

Валенсианки, право слово,

От лютой зависти сгорят…

Уйди! На, вот еще дукат!

Позвать бы к вам отца святого,

И сразу повенчать бы вас!

Вот блеск монет неотразимый!

Сиянье глаз моей любимой

Сильнее во сто тысяч раз.

Лисарда! От моей болезни

Пилюль и капель не нашлось.

Я вместе их глотал и врозь,

Не помогают — хоть ты тресни.

Гадалка объяснила мне,

Что околдован я. Вот врунья!

А впрочем, если страсть — колдунья,

То околдован я вполне.

Дружок! Ты слишком толстокожий.

Мне кажется, не колдовство

Расслабило меня всего,

Любовь не расслабляет тоже…

А что расслабить может? Долг,

Доверье и слепая вера,

А также злобная мегера,—

Она кричит, а что за толк?

Служить лакеем у сквалыги,

В глазах людей утратить честь,

Недосыпать, не пить, не есть,

Мудреные читая книги;

Идти всегда наперекор

Своим желаньям неуемным

И потакать страстям нескромным,

А также слушать всякий вздор,

И бесталанные поэмы,

И безголосого певца,

И восхваление глупца

За то, что он умней, чем все мы;

И видеть, как досталась власть

Тому, кто был вчера нам равен,

А тем, кто был богат и славен,

Пришлось сегодня в грязь упасть.

Как расслабляют нас визиты!

Вот новомодный вертопрах

На высоченных каблуках,

Вот щелкоперы-паразиты,

А вот красавчик — светский лев,

Он баба-бабой, но с усами;

Вот с задранными вверх носами

Идут маркизики, сомлев

От нежности к своей особе.

Нас расслабляет слушать, как

Смеется выспренный дурак,

Столь предан собственной утробе…

А не довольно ли, Марин?

Таких причин, поди, немало!

Меня любовь околдовала,—

Других не может быть причин.

Однажды я пошел к врачу,

И он велел мне — от любови…

(Какие у Лисарды брови,

А ножки-то!.. Нет, нет, молчу!)

Так вот: мой господин — несчастен.

Он благороден и учтив,

Не хром, не кос, не глуп, не крив,

А над судьбой своей не властен.

В делах любовных он — гранит,

Ему от женщин нет проходу,

Но он хранит свою свободу

И целомудрие хранит.

И вот теперь он околдован

Одной из этих страстных дев

За то, что страсть ее презрев,

Он ею даже не взволнован.

Как мучается мой сеньор,

Его тоска и горе гложет!

Никто на свете не поможет

Ему, бедняге, до тех пор,

Пока невинная девица,

Которая живет одна,

Которая чиста, скромна

И по ночам всегда постится,

Ложась в безгрешную кровать,

Не согласится Гарсерана

Семь дней подряд поутру рано

В своем дому благословлять.

Какая чушь!

Побойся бога!

Одна Фульхенсия с него

Снять может это колдовство.

Она, святая недотрога,

Спасет его.

Вот ерунда!

Несешь ты, братец, ахинею!

Я просто за тебя краснею,

Я рассержусь!

Нет, никогда!

Ты, страсть к невинности питая,

Живешь, греховное презрев…

В тебе ли зародится гнев,

Лисарда? Ты сама — святая!

Ему благословенье дать

Позволь! Ведь каждое мгновенье…

Какое там благословенье?

Нет, ни к чему благословлять

Ей постороннего мужчину!

Он нам обеим незнаком.

Хотя б уж был он стариком,

А так… Я не пойму причину!

Фульхенсия спасет его.

Невинные красотки редки,—

Красавицы всегда кокетки,

А вот твоя…

Но колдовство,

Как я слыхала, — шарлатанство…

Не он ли там? А с ним — она!

Вот отчего такое рвенье!

Да, началось благословенье.

Да как ты смеешь!..

Пелена

Нежданно с глаз моих упала…

Наверно, это смертный грех!..

Как можно! На глазах у всех!

Войдите в дом!

Ах, я пропала!

Я не наглец, поверьте мне,

Я — близкий родственник сеньоры

И ваш сосед.

Вы слишком скоры.

Войдите в дом.

Я как во сне!

Марин такую ахинею

Наплел мне тут…

Мой господин

Без вас умрет!

Молчи, Марин!

Ты говорить не смеешь с нею!

Я не позволю, все равно!

Чтоб вся Валенсия сегодня

Сказала, что Лисарда сводня?

Лисарда! Под твое окно

Сойдутся завтра утром вместе

Все нищие со всех предместий.

Принять решенье поспеши,

Поберегись!

Дурные шутки!

Даю на размышленье сутки.

Как видишь, лучше разреши

Им встретиться.

Ах ты негодник!

Боюсь я шума, как огня,

А ты… ты запугал меня,

Мерзавец, плут, мошенник, сводник!..

Пусть он придет — скажи ему.

Итак, могу ему сказать я,

Что он спасется?

О проклятье!

Ступай!

Я, тетя, не пойму,

Чего боишься ты?

Позора!

Пускай приходит к нам, когда

Нет Телио. Понятно?

Да.

И вам понятно?

Да, сеньора!

Марин! Что это значит?

Вам

И невдомек? Ну? В самом деле?

Так вот: в течение недели

Вы можете у этих дам

Гостить все утро.

Это чудо!

И тетушка дала сама

Согласье.

Я сойду с ума!

Зачем же? Все не так уж худо!

Ах, как я врал!

О чем, Марин?

О том, что все подряд девицы

Мечтают с вами окрутиться,

А вы, мой добрый господин,

Вы целомудренно и кротко

Сопротивлялись, чтоб не пасть;

Как отомстила вам за страсть

Одна зловредная красотка:

Околдовала вас она,

И вот у вас одно спасенье —

Безгрешное благословенье,

Которое вам дать должна

Невинная девица.

Значит,

Моя Фульхенсия…

Вот-вот!

Дон Телио с утра уйдет,

И той, которую он прячет,

Вы скажете: «Благослови,

Фульхенсия, меня!»

Потеха!

Умру, Марин, умру от смеха!

Друг! Я теперь в ее любви

Уверен.

Так определенно

Вас обнадежили?

Вполне!

Я умолял позволить мне

Писать ей письма, — благосклонно

Она позволила.

Сеньор!

Пишите чаще ей, а там уж

Она, глядишь, и выйдет замуж,

А вы — терпите до тех пор.

Жена спасет вас от кокеток,

Они, по вашим же словам,

Давно осточертели вам,

Они и так, и сяк, и этак

Тиранят вас наперебой.

Фульхенсия скромна, стыдлива,

Богобоязненна на диво

И будет верной вам рабой.

Лишь сумасшедший жаждет ласки

Тех перезрелых сеньорит,

Кто всем любовь свою дарит

И всем повесам строит глазки.

Зачем на радость дуракам

Соперникам — а их ведь сотни! —

Вам забираться в подворотни

И прятаться по чердакам

От писаря и альгуасила,

Когда вы по уши в долгах

И вновь продулись в пух и прах,

Как легкомысленный кутила?

Любая дама средних лет,

Любая дерзкая девчонка

Вас вновь ощиплет как цыпленка

И, так сказать, сведет на нет.

Фульхенсия — спасенье ваше,

Небесный ангел во плоти;

Дай бог ее вам обрести,

И дом ваш будет полной чашей.

К тому ж сундук, и не один,

Приданого…

Ах, бога ради,

Чтоб только не дошло до дяди,—

Пожалуйста, молчи, Марин!

Никто не должен знать про это.

Сеньор! Поверьте мне: я нем

Как рыба.

Не болтай ни с кем.

О как я жду ее ответа!..

Договориться вам пора.

Она души моей царица!

Сходите к ней благословиться

Пораньше — с самого утра.

Октавио! Приехал брат.

Я встрече с ним, увы, не рада!

Бояться, милая, не надо.

Я, право, дон Хуану рад.

Мы часто вместе выпивали,

Когда бывали кутежи

В моем особняке…

Скажи:

Он знает что-нибудь?

Едва ли!

А впрочем, может быть, Тристан

Ему наплел, как говорится…

В достоинствах твоей сестрицы

Не сомневается Хуан.

Он убежден, что я — святая

И что она… Короче, он

Давно в сестру твою влюблен.

А вдруг, в сердцах у нас читая,

Он разгадать сумеет нас?

Молчал он до сих пор, — ни слова!

Но за такой удобный повод

Мой брат ухватится тотчас!

Фульхенсия теперь далеко,—

Пока твоя сестрица там,

Он запретит встречаться нам.

Как это было бы жестоко!

Да, увезли ее силком,

Но я не спорил слишком рьяно,—

Сестре и вправду видеть рано,

Как брат живет холостяком.

Во всем признался я правдиво,—

Уж ты не гневайся, молю!

А я, поверь, тебя люблю

За то, что ты правдив на диво.

Мой друг, — не сомневайся в том! —

Мой друг не может быть двуличен,

А то бы стал он безразличен

Душе моей…

Они — вдвоем!

Твой брат!

В былое время строже

Вели себя девицы.

Боже!

Тристан и дон Хуан идут!

Октавио! Что это значит?

Зачем она тебя тут прячет,

И что вы делаете тут?

Я не чинил тебе допроса,

Когда ты приходил ко мне.

С твоей сестрой наедине

Я не бывал.

Что смотришь косо?

Я просто нынче поутру

Решил зайти и убедиться,

Здорова ли твоя сестрица.

Какой тут грех?

Свою сестру

От обожателей опасных

В Валенсию послал ты жить,—

Конечно, трудно сторожить

Сиянье глаз таких прекрасных.

Так вот, хорошеньких сестер

Всегда оберегают братья.

На это что могу сказать я?

Что слишком твой язык остер.

Не я сестру увез отсюда,

А тетка. Ты согласен с ней?

Тогда и Селию скорей

Отправь, не то ведь будет худо!

Ты, честь сестры своей храня

И крик подняв на всю округу,

Наносишь оскорбленье другу…

Чего ж ты хочешь от меня?

Желаю только одного я:

Вступить с твоей сестрою в брак…

Ты удивлен?

Ты мне не враг,

Не прочь я быть в родстве с тобою,

И я согласен — но в обмен,

Мой друг, услуга за услугу…

Как так?

И я избрал супругу,

Твоей сестрою взят я в плен.

Вели ей тотчас воротиться.

Хуан! Я бесконечно рад!

Отныне ты — мой старший брат.

Но прежде должен я жениться,—

Тогда я докажу родне,

И даже тетушке-тиранке,

Что к нам, живущим в Саламанке,

Особенно к моей жене,

Сестра во что бы то ни стало

Должна прибыть.

Сомнений нет:

Благоприятен мой ответ.

А чтоб Фульхенсия не стала

Раздумывать, моя сестра

Поможет мне.

Она покуда

В Валенсии, и нам оттуда

Бедняжку вызволить пора.

Поеду.

До отъезда руку

Моей сестрице предложи.

Сеньора!..

Сердце! Не дрожи!

Перенесу ли с ним разлуку?..

Ты дал согласье, милый брат,

И мне противиться негоже.

Вот вам моя рука.

Я тоже

За вас обоих очень рад.

Вы счастливы, я вижу, оба!

Как крепок узел этих рук!

Тристан — наш общий верный друг,

Он будет предан нам до гроба.

Приданое…

Ах, что нам в нем?

И так все ясно без труда нам:

Что может лучшим быть приданым,

Чем добродетель?

Брат, пойдем!

Я приглашаю вас к обеду

В честь нашей молодой четы.

Мой преданный Тристан! И ты

Останься с нами, а беседу

Мы за столом возобновим.

Я с радостью приму участье

В таком обеде.

Наше счастье

Мы никому не отдадим.

Наш союз неколебимый

Вечен. Все ж меня печаль

Мучит.

Что с тобой?

Мне жаль:

Уезжает мой любимый.

Не горюй, моя любовь,

Не страшны нам расстоянья!

Горше горечь расставанья —

Слаще увидаться вновь.

Какой великолепный вид!

Мне этот город очень нравится.

И впрямь: Валенсия-красавица

Кого угодно удивит.

Дворцы и рощи вековые,—

Не город, а громадный сад.

Все радует усталый взгляд,—

Я вижу это все впервые.

А море! Как блестит лазурь!

Могу ли я не восхищаться

Тем, как тут люди не страшатся

Ни вражеских судов, ни бурь!

Приятно ехать здесь в карете,

Смотреть на голубую гладь

И в море камешки кидать…

Ах, как чудесно жить на свете!

Как много мирных здесь и милых

Людей!

А я понять не в силах,

Чем это ты восхищена?

Нет, что-то здесь не так, Фульхенсия!

Смотри, нет дыма без огня!

Зачем подозревать меня?

Мне просто нравится Валенсия.

Что ж тут худого?

Ничего…

А с кем болтала ты намедни?

Ну? Может, вспомнишь?

Это бредни:

Я и не видела его.

Кого — его? Ага, попалась!

Ты долго говорила с ним!

Ах, мы так редко говорим,

А пять минут — такая малость!

Я увезла тебя сюда

Подальше от соблазнов разных,

От легкомысленных и праздных

Студентов…

Я была всегда

Примером скромности и чести.

Надеюсь, тут, на новом месте,

Я, тетя, вас не подведу.

Вы здесь?

Как! Ты явился снова?

Готовы ль вы принять больного?

Сейчас его я приведу.

Кого?

Да моего сеньора.

Его сгубило колдовство.

Фульхенсия должна его

Благословить.

Такого вздора

Не приходилось мне слыхать.

Всему, дружок, должна быть мера.

Ступай!

Несчастный кавальеро!

Ах, тетя! Почему не дать

Благословение больному?

Наверно, он в жару, в бреду…

Ты повторяешь ерунду

И веришь горю напускному.

Но если я могу помочь…

Сеньора тетушка! Не будем

Жестоки к беззащитным людям!

Больного не гоните прочь!

Пускай поговорит он с нею,—

Благословенье этих рук

Вмиг исцелит его недуг.

Слуга заладил ахинею,

Но и сеньор его хорош!

Дружок! Не будем лучше ссориться

Фульхенсия, вишь, чудотворица!

В ней святости-то ни на грош.

Узнает муж — в одно мгновенье

Убьет меня старик!

Увы!

Мой дар небес отвергли вы!

Что? Дар?

Мой дар благословенья.

Ты, видно, с ними заодно.

Не ожидала я такого…

Прошу вас, тетушка: ни слова!

Больным отказывать грешно…

Ты скажешь Гарсерану, малый,

Чтоб он тотчас явился к нам,

Ему благословенье дам

Немедленно, а то, пожалуй,

Мой дар погаснет, — он уже

Слабеет.

Ну и ну!

Смотрите:

А вот и сам он — к сеньорите!

Я к этой юной госпоже —

Лечиться.

Поклонитесь низко,

Чтоб руку мне поцеловать,—

Тогда смогу вам передать

Вот это.

Боже мой, записка!

О, я счастливец! Я любим!

Моя любовь, моя Венера!

Записка!.. Дерзкий кавальеро!

Вот я сейчас расправлюсь с ним!

Довольно!

Ах! Молю я бога,

Чтоб вас покинула беда…

О, дайте руку!

Руку?

Да,

Пускай пожмет ее немного.

Таков обряд.

Вот вертопрах!

А что дает он ей?

Так надо,—

Необходимо для обряда,—

Так делают во всех церквах.

Да хоть не ври! Отстань! Не мучай!

Лисарда, слушай! Расскажу

Тебе… Я весь еще дрожу…

Такой необычайный случай!..

Послушай!

Ты мошенник, плут!

Я…

Ах, ты не обидишь муху!

Ну, хочешь дать мне оплеуху?

Когда такие ручки бьют,

Для всякого мужчины — праздник.

На, бей, вот правая щека!

Опять валяешь дурака!

Отстань! Проваливай, проказник!

А то и в самом деле…

На!

Ударь сильней, больней, больнее!

Ведь чем больнее, тем вернее,

Что ты и вправду влюблена.

Эй, отворите, ваша милость,

Эй, есть тут кто-нибудь живой?

А это что еще за вой?

Взгляни, мой милый: что случилось?

Живет здесь Телио?

И что же?

А вы — хозяйка?

Да.

Один

Из Саламанки господин

Желает видеть вас.

О боже!

Ужели это брат мой?

Да.

Что делать?

Доигралась, видно.

Тебе хоть перед братом стыдно?

Ах, я сгораю от стыда!

Но пусть вон там хотя бы, тетя,

Они укроются…

Сеньор!

Кто разгласил такой позор?

О чем вы, тетя, речь ведете?

Никак я, право, не пойму.

О чем? О том, что все вы вместе

Меня, меня лишили чести!..

И это невдомек ему!

Теперь сюда живее оба!

Сеньор хозяин! Я боюсь!

Ну, прячься, дуралей! Не трусь!

Я?

Ты!

Во мне клокочет злоба!

Влетит, достанется всем нам

Из-за племянницы Фульхенсии.

Ты ль это, братец? Ты в Валенсии?

Пришлось приехать по делам.

Я обниму тебя, сестрица,

Но тетушка сперва должна

Благословить.

Не я, — она

По этой части мастерица.

Твоя красотка без труда

Искусством этим овладела.

Мой милый брат! Какое дело

Тебя забросило сюда?

Меня проведать? О, едва ли!

Ты был всегда со мной суров.

Как дядюшка?

Вполне здоров!

А вы не слишком уставали?

Все хорошо. А ты-то как?

Рад видеть вас. Я в новой роли

К сестре приехал…

Сватать, что ли?

Да, ждет тебя счастливый брак

С красавцем знатным и богатым.

Мы породнимся с ним вдвойне.

Он будущей моей жене

Приходится любимым братом.

Ты обручился, братец?

Да,

С прелестной Селией.

Я рада

За вас!

Кастилька! Вот досада!

А я надеялась всегда,

Что ты возьмешь валенсианку.

Теперь Фульхенсия со мной

Должна вернуться в дом родной.

Готовься! Едем в Саламанку!

Кого ж ты выбрал мне?

Того,

Кто был всегда тебе приятен…

Фульхенсия! Твой страх понятен,

Но ты — кумир, ты — божество

Для дон Хуана…

Ты уверен,

Что я поеду?

Почему ж

Не ехать? Он — отличный муж,

Тебе, сестра, давно он верен,

И больше всех других мужчин

Тебе был по душе.

О боже!

Теперь мне Гарсеран дороже.

Как быть?

О чем ты?

Нет причин

Спешить. Он ждал довольно долго

И подождет еще.

Нет, в путь!

Сестра! О прихотях забудь

Во имя исполненья долга.

Он очень, тетя, утомлен,

Пускай поспит.

Да, ты стыдлива,

Богобоязненна на диво,

Но что ж тут? Человек влюблен,

А ты ведь не провинциалка!

Пойди, племянник дорогой,

Вздремни с дороги час — другой.

Фульхенсию терять мне жалко,

Но мне приятен этот брак

И благородство дон Хуана.

Ах, я теряю Гарсерана!

В душе моей тоска и мрак…

Я думал, что Хуан ей нужен,

Но он, как видно, надоел!

Октавио! Такой удел

Твоей сестрой вполне заслужен.

Я мешкаю лишь оттого,

Что в это самое мгновенье

Назначен акт благословенья…

Мы там осуществим его.

Фермин!

Сеньор?

Скорей — коляску!

Вернуться мы должны чуть свет,

Иначе мне покоя нет.

В коляске не покой, а тряска.

Ну, все равно, бегу, спешу!

Вы так торопитесь?

Да, очень!

Отъезд к невесте так уж срочен?

Я только близ нее дышу.

Находишь поздно и теряешь рано

Единственного счастья волшебство.

Едва родилось — и уже мертво,

И навсегда в душе зияет рана.

Ах, для того ль нашла я Гарсерана,

Чтоб в тот же миг и потерять его?

Рок над любовью правит торжество,

Мы все во власти грозного тирана.

Вот счастье стало счастьем — в тот же час

Фортуна злая с непонятным рвеньем

На произвол судьбы бросает нас.

О счастье, счастье! Ты благословеньем

Надежды осеняешь каждый раз,

Чтоб мучить нас своим исчезновеньем!

Постой, Фульхенсия!

Ужели

Ты не ушел?

Не смог уйти,

Хотя погибель надо мною

Нависла грозно с той минуты,

Как нас Октавио увидел.

Зачем приехал он сюда?

Я слышал все, но недоверчив

Амур: он слышит и не верит,

Не верит собственным ушам.

Что я могу тебе поведать?

Ты сам свидетель разговора:

Меня увозят в Саламанку.

Ты поступил неосторожно,

Решив остаться здесь, и все же…

Я все же счастлива, любимый,

Что я могу с тобой проститься.

Проститься? Что ты говоришь?

Молю тебя, мой Гарсеран:

Не забывай меня в Кастилье,

Да, со слезами умоляю…

Ты скажешь, может быть: у женщин

Глаза всегда на мокром месте.

Поверь мне: в этот раз рыданья

Исторгнуты из сердца.

Боже!

Зачем судьбе угодно было,

Чтоб наше счастье оборвалось

И мы, едва найдя друг друга,

В единый миг все потеряли?

Тебя увозят в Саламанку!

Как буду жить я без тебя?

Как все вокруг не запылает

От жара мук моих ужасных,

А крик мой — как не тронет камни?..

Мой Гарсеран! Я знаю: можно

Страданье успокоить плачем,

Но нашу боль смягчит молчанье,

Которое необходимо

Тебе для жизни, мне — для чести.

Это что ж, несчастный случай?

Месть завистливой Фортуны?

Гнев карающего бога?

Измененье гороскопа?

Происки нечистой силы?

Нет, в лазурном чистом небе

Грозно молния сверкнула,

В нас ударила, несчастных,

Чтоб спалить дотла все наши

Мысли, чувства и мечты.

О, куда ты?.. С кем я буду?

О, возможно ли так мрачно

Кончить все, что так счастливо

Начиналось? Неужели

Свет очей моих…

Сеньор!

Вы страдаете чрезмерно,

Но не забывайте, — если

Не совсем у вас отшибло

Память и рассудок, — что

Здесь весьма небезопасно

Так безумствовать.

Марин!

Я безумен, я не в силах

Рассуждать, вокруг меня

Непроглядный мрак.

Хозяин!

Этот юноша надменный —

Брат Фульхенсии, племянник

Телио, и если он

Ваши возгласы услышит,

То за честь свою и дяди

Может захотеть вступиться.

Нам тогда не сдобровать!

Гарсеран! Здесь, в этом месте,

Где увидела тебя я,

И, увидев, полюбила,

И слова любви сказала,

Здесь же я скажу — прощай!

Гарсеран! Возможно, буду

Я супругой дон Хуана,

Если настояньям брата

Мне придется уступить.

Но поверь: пока дышу,

Не забуду Гарсерана,

Не смогу забыть вовеки.

Уезжаю, но тоска

Беспощадно сердце гложет

И меня погубит прежде,

Чем доеду до высоких

Скал и сосен Гуадаррамы,

Где не тает вечный снег.

Напиши мне, мой любимый,

И в ответ я в каждой букве

Буду посылать тебе

Поцелуи.

Будь спокойна:

Ты получишь столько писем,

Сколько есть лучей у солнца,

Что пылает ярко в каждом

Из очей твоих.

Сеньора!

Я, как вестовое судно

С поднятыми парусами,

Буду привозить вам письма

Пó морю любви. Я буду

К вам скакать во весь опор

Через Сьерру Гуадарраму

На любых конях — каурых,

Серых, белых и гнедых.

Так стремительно не мчалась

Никогда еще на свете

Эстафета слуг-индейцев

От Чакона до Тампико.[116]

Буду я лететь в Кастилью

На крылах любовных писем.

А чтоб быть никем не узнан,

Притворюсь ученым мужем.

Вы же знаете: за хитрость

Я в Сеговье удостоен

Степени лисенсиата.[117]

О Фульхенсия! Я знаю:

Этого я недостоин,

И слова мои — кощунство,

Но внемли моей мольбе,

Обними меня: ведь это

На прощанье!

Поклялась я,

Что люблю. А поцелуй

Меньше, чем любовь.

О боже!

Как я без тебя останусь?

Вспомнишь ли меня? Увы!

Чистой и святой любовью

Я люблю тебя лишь месяц,

А мечтаю о столетьях.

Пусть отсохнут эти руки,

Если я тебя забуду.

Но и ты воспоминанье

Обо мне храни!

Создатель

Знает, что во всех поступках,

Мыслях и мечтах моих

Ты одна — моя царица.

Я, сеньора, понимаю,

Что слуге совсем невместно

Проявлять такую дерзость,

Но и я прошу: позвольте

Мне обнять вас на прощанье!

Постараюсь не испачкать

Ваше шелковое платье.

Будем же, Марин, друзьями,

И напоминай сеньору,

Что сегодня поцелуем

Обручились мы.

Сеньора!

Как же мы без вас тут будем?

Как вы в дальней Саламанке

Будете без нас обоих?

Гарсеран! Прощай!

Прощай!

Сеньор! Скорей давай бог ноги!

Сейчас вас Телио увидит.

Сюда идут!

Марин, в дорогу!

И так я слишком долго медлил.

Дон Гарсеран! Вы сумасшедший!

Фульхенсия уедет завтра,

А вы, поди, уж сочинили

В уме не меньше сотни писем.

Как обо мне ты худо судишь!

В путь! Собирайся! Мы сегодня

Поедем вместе в Саламанку.

Вы — в Саламанку?

Да, конечно. Сложи скорее в чемодан

Две-три сорочки на дорогу.

Я не могу сказать ни слова!

Прощай, Валенсия родная!

Вслед солнцу моему я еду

К суровым, ледяным кастильцам.

Прощай, лазоревое море,

Мед, вина, ракушки морские!

Я еду на холодный Тормес[118]

Сеньору моему вослед,—

Туда, где университет.

Меня ты назвала «сестрой»,—

Мне это лестно и приятно.

Твоя печаль мне непонятна.

О чем тоскуешь ты? Открой!

Недавняя валенсианка,

Вернулась ты в свои края…

Кастилья — родина моя,

В особенности — Саламанка.

Но дядя с тетей там грустят —

Ведь я у них одна отрада.

Я думала, ты будешь рада

Такому мужу, как мой брат,

А ты в печали и смятенье.

Я это вижу. Почему?

Он безупречен, я к нему

Питаю нежность и почтенье.

Я знаю это человек

Из благороднейшего круга.

Увы! Подобного супруга

Не заслужила я вовек.

Ах, Селия! Как мне ни больно,

Принуждена я дать отказ

Хуану.

Вот тебе и раз!

Ты, верно, чем-то недовольна?

Но чем?

Здоровьем.

Ты больна?

Я думаю о бедном муже:

Ну есть ли что на свете хуже,

Чем вечно хворая жена?

Наверно, ты в пути устала,—

Все это, милая, пустяк!

А впрочем, может быть, и так:

Ты недовольна, что попала

С дороги прямо в этот дом,

Где новая твоя золовка…

Но, может, ты хитришь, плутовка?

Нет, я горюю не о том.

Ты слишком, Селия, пристрастна,

Ты дурно судишь обо мне.

Поверь, что быть с тобой в родне

Почту я лишь за честь.

Прекрасно!

Вот ты приехала сюда,

Где вся семья к твоим услугам,

Где верным и надежным другом

Была бы я тебе всегда,

Но с дон Хуаном ты сурова,

Как с нелюбимым, как с чужим.

Тебя мы, верно, тяготим —

И я, и брат.

Я нездорова.

Мне просто надо подождать

С замужеством.

Ах, дорогая!

Совет подруге предлагая,

Ее могу ли принуждать?

Одну лишь окажи мне милость:

Меня своей сестрой зови

И в сестринской моей любви,

Когда бы, что бы ни случилось,

Не сомневайся никогда.

Для нас твое желанье свято.

Не хочешь замуж? В доме брата

Останься хоть и навсегда.

Фульхенсия! Я жду ответа.

Останешься у нас?

Сестра!

Ты так мила и так добра,—

Благодарю тебя за это!

Ах, ничего на свете нет

Возвышенней и благородней…

Амур сказал мне, что сегодня

Фульхенсия мне даст ответ.

Я верю доводам Амура,

Он — безошибочный пророк.

Но вот, перешагнув порог,

Я вижу — вы глядите хмуро.

Согрей, о солнце этих глаз,

Окоченевшего в разлуке!..

Прошу вас, обуздайте руки!

Ужели солнца свет погас?

Ведь мы должны на днях жениться,

А вы суровее…

Сеньор,

Запомните: до этих пор

Нельзя переступать границы.

И, не назвав меня женой…

На юге вы не зря гостили!

В былое время здесь, в Кастилье,

Вы были ласковей со мной.

Валенсия не изменила

Меня нисколько.

Может быть.

Вы постарались лишь забыть

Того, кто любит вас. Как мило!

В такой ничтожно малый срок!

В разлуке мы довольно долго.

Забыть об исполненье долга!

Какой мучительный урок

Я получил!.. Сеньора! Где вы

Забыли сердце?

Где, сеньор?

Сдвигаются громады гор,—

Не только чувства слабой девы.

Вернулись вы совсем иной!

Я вижу, вы отменно чутки!

Фульхенсия, оставьте шутки,

Не издевайтесь надо мной!

За брата вашего я выдал

Любимую сестру, хотя

Она совсем еще дитя,—

Не верил я, что вы, мой идол,

Моя богиня…

Ну и ну!

Какие пышные сравненья!

Что значит это все?

В тот день я

Мечтал, что обрету жену.

А разве вы меня спросили,

Хочу ли замуж я, сеньор?

Нарушить свой обет — позор

Для кавальеро из Кастильи.

А я поклялся видеть вас

Женой…

Как он самоуверен!

Я унижаться не намерен,

Но знайте: получив отказ,

Умру я.

Дон Хуан, поверьте:

Я не питаю к вам вражды,

Однако в спешке нет нужды.

Еще далеко вам до смерти,

И месяц подождете вы,—

Не так уж, право, долго это,—

Пока не получу ответа

Я из Валенсии.

Увы!

Я подожду, как вы решили.

Пойду. Устала я с утра.

С дороги отдохнуть пора.

Да, отдохнуть пора — в могиле.

Что это значит?

Сам гляди.

Не понимаю, что такое?

Казалось, счастье под рукою,

И снова — месяц впереди.

Валенсианки все жеманны,

Поднабралась у них она…

Фульхенсия пряма, честна,

Но чувства в ней непостоянны,

И это мне внушает страх…

Охотно головы мы кружим,

Но вряд ли ты, назвавшись мужем,

Возвысишься в ее глазах.

Нет, женщины полны опаски,

Едва зайдет о браке речь.

Хочу тебя предостеречь:

С Октавио — поменьше ласки!

Над мужем ты имеешь власть,

Поэтому необходимо,

Чтоб ты была неумолима,—

Пускай его сжигает страсть,

Покуда он не сдержит слова

И не пошлет сестру в собор.

Клянусь тебе: до этих пор

Я буду с ним весьма сурова.

А ведь, казалось, влюблена!

Два месяца — не два мгновенья!

И что за зелие забвенья

Нашла в Валенсии она?

Это постоялый двор

Для студентов. Здесь, наверно,

Будет нам не слишком скверно.

Плут! Одежду!

Вот, сеньор!

Я в восторге, видят боги,

От сегодняшнего дня.

Друг Клариндо! Вы меня

Осчастливили в дороге.

Расставаться только жаль,

А придется ведь когда-то!

Я вас полюбил как брата,

И меня гнетет печаль.

Здесь пробуду я с неделю

И махну в Вальядолид.

А зачем?

Так долг велит.

Вот досада, в самом деле!

Где ж мы встретимся теперь?

Где я буду — сам не знаю,

Дня четыре погуляю

И начну зубрить, как зверь.

Покажу вам для начала

Саламанку.

Милый друг!

Мне сегодня недосуг.

Накопилось дел немало.

Без меня гуляйте.

Но

Вы такой веселый малый…

Под вечер схожу, пожалуй.

Да ведь под вечер — темно!

Не взглянуть на город стыдно!

Разве город так хорош?

Говорят, он скучен.

Ложь!

Я вам расскажу подробно.

Чтоб увидеть Саламанку,

Поглядите в светлый Тормес,

В глубину его зеркальных

Вод, струящихся в Дуэро

И описанных чудесно

Гарсиласо де ла Вега

В удивительной эклоге,[119]

Где прославлен герцог Альба.

В Саламанке проживают

Родовитые семейства:

Соса, Васкесы, Мансана,

Пиментели, Мальдонадо,

Коронадо и Абарка,

И Родриго, и Варилья,

И Суньига, и Монройя,

И Солисы, и Бонали,

И Эррера, и Брочера,

Знатный дом Вильяфуэрте,

Знаменитые Гусманы

И Манрике…

Грандиозно!

А превыше гордой славы

Этих доблестных фамилий

Поднимается до неба

Слава университета:

Здесь колехио Куэнки,[120]

И колехио Овьедо,

И колехио Старинный,

И четвертый — Богословский.

Эти светочи науки

Знамениты всюду в мире,

Как и остальные, Санто

Томас и Санта Мария,

Вердес, Монте Оливете,

Как и тот, где обучают

Разным языкам, а также

Тот колехио…

Довольно,

Фабио, остановитесь!

Боже! Сколько знаменитых,

Мудрых, достославных членов

Королевского совета,

И ученых богословов,

Членов орденов духовных,

Воспиталось в этих стенах!

Легче было бы, Клариндо,

Сосчитать цветы в апреле,

В августе — плоды, снежинки —

В январе, песчинки — в море,

Даже атомы на солнце,

Чем пытаться перечислить

Знаменитостей, взращенных

В этом университете,

Первом в нашем королевстве.

Не забудем о военных

Орденах,[121] что прославляют

Пиренейский полуостров:

Вспомним орден Калатравы,

И Алькантары припомним,

И Предтечи Иоанна.

Замок ордена Сантьяго

Называют королевским,

Перед ним струится Тормес

И стопы его лобзает.

Монастырские постройки

Так чудесны здесь, что в нашей

Бедной речи слов не хватит,

Чтоб восславить их достойно.

Ты в Валенсии, наверно,

Слышал о Сан Эстеване,[122]

Где находится часовня,

Та, которую по праву

Сравнивают с ярким солнцем,

Потому что в ней хранятся

Ризы праведного мужа,

О котором говорят —

Он наследник Иисуса.

Также слышал ты, наверно,

О колехио святого,

Описавшего искусно

Божий град, и о другом —

В честь святого, даже камень

Оживлявшего перстами;

О монастырях Бернардо,

И Висенте, и Святого

Воинства, пред чьим названьем

Преисподняя трепещет;

О монашеских колехьо —

Троицы и Благодати,

Кармен; также об открытых

Женскими монастырями —

Санта Ана, Санта Клара,

И Мария де лас Дуэньяс,

Кармелиток, августинок,—

Чтобы все их перечислить,

Не хватило бы и суток.

Люди говорят, что зданье

Кафедрального собора —

Истинное чудо света,

Первое, а не восьмое.

Все три школы в Саламанке

Безусловно превосходят

Школы Греции и Рима;

Здесь любой учитель мог бы,

Бросив вызов Гиппократу,

Аристотелю и Бальдо,[123]

Победить в единоборстве.

Здесь, в колехио, на шапках

Многочисленных студентов

Столько кисточек[124] зеленых,

Синих, красных, желтых, белых,

Что картина эта ярче,

Чем избрание на царство

Императора, когда,

Собираясь, государи

Всей империи германской

Ослепляют нас сверканьем

Золотых корон и стали;

Этот пестрый сад взращен

Нашей общей alma mater,

Нашим университетом.

Здесь во всех церквах приходских

Все священники — дворяне,

Все они имеют званье

Королевских капелланов.

По старинному преданью,

Сто ворот имели Фивы,[125]

Саламанку украшают

Лишь одиннадцать, но в эти

Ворота сюда вступают

Вот уж больше трех столетий[126]

Темнота и бессловесность,

А выходит в них обратно

Лучезарно-светлый разум,

Лаврами наук венчанный.

Здесь в прославленной больнице

Санта Мария ла Бланка

Человеческие мощи

Набираются здоровья;

Есть и «Главная больница»,—

Можете о ней составить

Представленье по названью.

Здесь возникло братство Роха,

Что знакомо всем дворянам.

Здесь отцы-коррехидоры[127]

Так знатны, что благородства

Их достало бы с избытком,

Чтоб прославить всю Кастилью.[128]

Если вы способны слушать,

Я скажу вам в заключенье

О колехио, доселе

Мной не названном, — скажу вам

О колехио немых.[129]

Это зданье близ острога

Лишь один этаж имеет

И два выхода на площадь.

Здесь в меха налиты вина,

И, покуда их не выпьют,

Жители хранят молчанье,

Выпив — обретают голос.

Табернилья, Табладилья[130]

Всюду в мире так известны,

Что, конечно, я не в силах

Это обойти молчаньем.

Яства здешние не стану

Вам расхваливать, Клариндо,—

К сожалению, придется

Вам в трактирах и харчевнях

Знаменитой Саламанки

Их отведать самому.

Друг мой Фабио! Я слышал,

Как тут люди обсуждали

Вещь одну, которой очень

Я заинтересовался.

Вот, послушайте!

Скажите.

Здесь, в колехио, который

Называется Старинным,

Говорят, устав издревле

Существует нерушимый,

И по этому уставу

Должен развлекать ученых

Некий шут.

Да, это верно.

Любопытнейшие вещи

О таких шутах я слышал.

Да, они отменно шутят.

А еще слыхал, что нынче

Нет у них шута.

Возможно.

Вам-то что?

Мне безразлично.

Только, право, хорошо ли

Допускать в ученом мире

Нарушение устава,

Освященного веками?

Вы со мной хитрите!

Что вы!

Рейнель!

Да, сеньор?

Постели

Приготовлены?

Служанка

Простыни вам постелила.

Эта баба — галисийка —

Непорочна, как святая,

Но страшнее обезьяны.

Ладно, оставайтесь с богом.

Да хранит господь и вас!

Только бы от нас подальше!..

Уф! Наконец-то он умолк!

Каков болван! Не понимаю,

Зачем приятель ваш собрал

Все, чем Испания гордится,

В одно ничтожное местечко?

А ну его!.. Дон Гарсеран!

Скажите; что мы будем делать

В проклятой этой Саламанке?

Зачем вы назвались Клариндо,

А я — Чаконом? Как найдете

Свою возлюбленную даму?

Ведь здесь кругом одни чужие.

Что с нами будет?

Я, Марин,

У Фабио спросил недаром

Про старый тот устав: я слышал,

Что университетский шут

Имеет вольный доступ всюду,

Во все дома всех кавальеро,

И — мало этого! — дворяне

Издревле почитают честью,

Чтоб университетский шут

К ним приходил. Так вот, любезный,

Найди две куртки из дерюги,

А также два плаща дырявых,

И мы направимся с тобою

В колехио, где нет шута.

Я дураком прикинусь, чтобы

Шутом остаться у студентов.

Тогда, Марин, тогда смогу я

И днем, и вечером, и утром

Ко всем являться на дом, видеть

Мою Фульхенсию…

Сеньор,

Поймите! Мне за вашу дерзость

Придется жизнью поплатиться.

Попробуй только мне перечить!

Клянусь, что я…

Сеньор!

Марин!

Любовь слепа, она не видит,

Что впереди: позор иль честь,

Жизнь или смерть, — ей безразлично.

Поэт Овидий и другие

Рассказывают, как Юпитер

Бывал для женщин то быком,

То лебедем.[131] Что это значит?

Что любящий меняет облик,

Желая повидаться с дамой.

Так вот, накинь дырявый плащ

И называй меня: племянник.

Нет, нет, вы слишком благородны

Осанкой и лицом! Студенты

Вам не поверят.

Полно, друг!

В Испании таких шутов

Немало бродит по дорогам.

У них не будет даже тени

Сомнений.

Ладно! Значит — в бой!

Вперед, хозяин! Я недаром

Прослыл повсюду хитрецом.

А как вас величать?

Как? Паблос.

Что ж, это неплохое имя.

А где родились вы?

Я? В Корье.

Ах, в Корье? Ладно, не забуду!

Учитесь быть шутом скорей!

Пусть я возлюбленной моей

Хоть именем приятен буду.

Теперь ты понял, отчего

Я так подавлен и несчастен?

Мужчина над собой не властен,

Когда так оскорбят его.

Нет, от Октавио такого

Коварства я не ожидал!

Октавио вам слово дал?

Пускай теперь он держит слово.

Не успокоюсь я, пока

Не догадаюсь, в чем тут дело.

Что милую мою задело,

И отчего ее тоска?

Чем вызваны ее досада

И раздраженье — не пойму!

Она сердита. Почему?

Я ждал ее — она не рада.

Она влюбилась, может быть,

В провинциального актера?..

Но — за два месяца?.. Так скоро

Едва ли можно полюбить!

Вполне достаточно сеньоре

Двух месяцев. Сперва река

Шумна, бурлива, глубока,

Потом стихает, влившись в море!

Послушай: если это страсть,—

Она ведь ждет письма?

Конечно!

А ждать придется бесконечно —

Никто не сможет к ней попасть

С письмом, с приветом…

Как жестоко!

Брат выбивается из сил,

Он музыкантов пригласил.

Где ж музыканты?

Недалеко.

Боюсь, от музыки, увы,

Она еще сильней заплачет.

Позвали музыкантов — значит,

О чем-то догадались вы?

Скажите: что бедняжку гложет?

Вот Селия, а с ней она.

Мой друг! Я тяжело больна,

Лишь смерть мне, кажется, поможет.

Да, меланхолия — недуг,

Который болью душу точит.

Она одна остаться хочет,

Не нужен ей ни брат, ни друг.

Твой взор не должен быть сердитым.

Вот видишь: брат мой ждет тебя!

Вы снова плачете, скорбя

О чем-то, от меня сокрытом!

Наверно, я тому виной…

Не так я, сударь, неучтива,

Чтоб вас винить несправедливо

За происшедшее со мной.

Недуг усилился жестоко,

Когда спросили вы о нем.

Вы сами виноваты в том,

Что я не знал его истока.

Меня тревожит ваш недуг,

И это вызвано любовью,

Вниманьем к вашему здоровью…

Фульхенсия! Ведь я ваш друг!

Какие гложут вас печали?

Я недостаточно богат,

Но сотню жизней дать бы рад,

Чтоб люди вас не огорчали.

Певцы пришли.

Зови сюда.

Я верю, что напевов звуки

Развеют тень душевной муки.

Прошу садиться, господа!

Плотней и гуще мрак забвенья.

Давно ль вернулась я домой?

Прошел лишь месяц… Боже мой!

Мелькнуло краткое мгновенье,

А он уже меня забыл!

В любви мне клялся мой любимый

И в верности ненарушимой,

Но миг прошел — и умер пыл!..

«Без вашего благословенья,—

Твердил он, — я сойду с ума…».

Проходит месяц — нет письма,

И все чернее мрак забвенья!..

Сеньор Октавио! Мы ждем.

Какие вам нужны напевы?

Развеселите сердце девы,

Окованное тяжким сном.

Должны вы нынче петь чудесней,

Чем Амфион,[132] — как он, должны

Вы покорить гранит стены.

Мы развлечем вас новой песней.

Воздух чист и неподвижен

Над Валенсией весенней,

Над ее лазурным морем,

Над душистыми цветами

Апельсиновых деревьев,

Где качаются на ветках

Птицы, вестницы любви.

О легкие зефиры!

Пускай летит мой вздох

К благоуханной роще

Валенсии моей.

Как много в этой песне пыла!

Мне так понравилась она!

Нам эта песня не нужна,

И петь ее не надо было.

Зачем Валенсия?

Сеньор!

Мы знаем этого поэта,—

Живет близ университета

Он в Саламанке с давних пор,

Но о Валенсии зеленой

Слагает песни.

А зачем?

Затем, что это наш Эдем,

Что дорог он душе влюбленной.

Как сладостен романс о нем!

Я долго слушать вас готова.

Не знаете ли вы другого,

Похожего?

Друзья, споем!

Девушка-валенсианка

Мне бросает апельсин.

Апельсин я бросил деве,—

Превратился он в цветок.

А у печального поэта,

Как видно, несчастливый рок.

Он незадачливый игрок,—

В романсах чувствуется это.

Он с дерева в саду своем

Метафоры свои срывает

И мук сердечных не скрывает.

Ах, спойте!

Хорошо, споем.

Я поднялся в ранний час,

Подошел к ее оконцу

И увидел: светит солнце

В глубине любимых глаз.

Этот взор — как он жесток!

Вижу, завистью томимый:

Апельсин в руке любимой

Превращается в цветок.

Валенсианские напевы

Так грустны!

В них не только грусть!

Хуан ревнует.

Ну и пусть!

Ни ревности его, ни гнева

Я не боюсь. Но я больна,

Опять меня гнетет кручина.

Валенсия — вот в чем причина

Того, что мается она.

Ах, как бы мне сейчас хотелось

Быть королем!

Давно пора!

Зачем же?

Чтоб моя сестра

В парчу и злато разоделась.

Ах, если бы я был король,

Она бы веселилась вечно,

И, целый день резвясь беспечно,

Душевную забыла боль!

Нет, пусть грозит мне разоренье,

Но я сестру развеселю!

Не все подвластно королю.

За их божественное пенье

Благодарю тебя, мой брат!

Пойдемте, музыканты, в сад,

Продлим чудесное мгновенье!

Сеньора! Каждый горд и рад

Вам подарить отдохновенье.

Над заливом валенсийским

Ночь темным-темна,

И душа свиданьем близким

Преображена.

Какой стремительный успех!

Сеньор дурачился отменно.

Они поверили?

Мгновенно,—

Вы убедить сумели всех.

Как видно, опыт был немалый,—

Уж очень вы искусный шут.

Они еще, наверно, ржут

От наших шуток.

Да, пожалуй!

Служить бы вам у Тамерлана[133]

Шутом, сеньор!

А ты, дружок,

Наверно, рассмешить бы мог

И кровожадного султана.

А что, неплохо разыграл

Я деревенщину?

Отлично!

Но только фыркал неприлично.

Ты так самозабвенно врал…

Комедия начнется скоро,

Все это был пролог пока.

Марин! Теперь наверняка

Недалека моя сеньора.

Ах, только бы Амур ко мне

Был благосклонен — впредь, как ныне!

Теперь уж со своей богиней

Вы свидитесь наедине.

Под сенью университета

Шуту везде открыта дверь,

Поэтому для вас теперь

Ни в чем не может быть запрета.

Марин! Как счастлив здесь дурак!

Когда бы люди захотели

На всех безмозглых в самом деле

Напялить шутовской колпак,

Он стал бы головным убором,

Привычным большинству людей.

Не признаю твоих идей

И не согласен с Пифагором.[134]

На эту точку зренья став…

Ученые студенты спорят.

Как быть?

Пока он ересь порет,

Вам надо быть шутом.

Ты прав.

Я утверждаю: древние не знали

Субстанции небесных тел, не знали,

Utrum sint animata, an non.[135]

Вниманье!

В античном мире спиритуалисты

Считали, что небесные тела

Носители души и что движеньем

В небесной сфере управляет дух.

Но их концепция неадекватна

Реальности, понеже, как известно,

Сенсуализм и рационализм

Несвойственны планетам.

Как сказать!

Тот самый интеллектуальный фактор,

Благодаря которому я мыслю,

Одушевить материю способен.

Едва ли сей интеллектуализм

Возможно прилагать к небесной сфере

И думать, будто, как душа и тело,

Светила могут быть слиянны с духом.

Сия гипотеза противоречит

Простейшим силлогизмам…

Contradictio![136]

Дух ангелический и ясен, и могуч

И по своей природе не способен

Cum materia componere rem unam.[137]

Душа соединяться с телом может,

Дух не сольется с плотью никогда.

Я повторяю — nequaquam[138] не может

Соединиться с телом; per se nata

Est subsistere.[139]

Как понять, однако,

Слиянье ангелического духа

С материей небесной?

Происходит

Лишь соприкосновенье этих сфер

С высокой нравственной природой духа.

Душа, однако, у небесных тел

Не больше, чем у судна, чьим движеньем

Руководит в нем заключенный кормчий.

Ты разъяснил лишь то, что я сказал.

Сеньор, пора! Поговорите с ними,

Внушите им доверье.

Эй, коллеги!

О чем ведете, дурни, разговорус?

Шут!

Чучело!

Дурак!

Он, видно, новый!

Вот дурни, новый! Ну, конечно, новый!

На этом свете все мы новички.

Откуда он?

Из университета.

Прошу не обижать его, сеньоры!

Клянусь вам честью, это мой племянник.

Его сюда недавно я привел,

Боюсь оставить.

Как тебя зовут?

Кого?

Тебя.

Меня? Я — Паблос. Дядю

Зовут Хуан Викарио, он брат

Папаши моего, моя мамаша

Приходится мне матерью, однако

Ей он не брат, но мне он все же дядя,

Который не приходится мне тетей,

Отцом, и бабушкой, и даже дедом.

Мы все благовоспитанные люди,

А в Саламанку прибыл я учиться

И скоро стану капелланом в чине,

Гласящим: шут шутиссимус шуторум.

Сеньоры! Ради бога, не сердите

Племянника: он в гневе — сущий дьявол.

Эй, дядя! Замолчите, а не то

Я запущу им в голову булыжник.

Пока что этим грязным забулдыгам,

Которые несли о небесах

Невероятную абракадабру,

Хочу я дать один совет.

Ты понял,

О чем мы рассуждали?

Что за хитрость —

Понять, какую ересь вы плели

О небесах! Что небо, дескать, может

Само собой вертеться в пустоте

И что на небо залетают души…

Какой ученый шут!

Так вот, пьянчуги:

Вы смели небо обозвать бездушным,

А небо душами кишит, и много

Подобных душ я в Кории встречал.

Как этот шут умен!

Рисело! Знаешь

Октавио? Он давний мой приятель.

Я, посетив его, впервые встретил

Его сестру. Ее ты видел?

Видел.

Она зачахла от тоски, а брату

Никак бедняжку не развеселить.

Он музыкантов звал — не помогает.

На празднествах она сидит и плачет.

А он ведь в жены обещал ее

Приятелю. Так вот, не привести ли

К ним этого шута? Как полагаешь?

Октавио, наверно, будет рад,

Коль шут развеселит сестру.

Эй, Паблос!

Не хочешь ли сходить к моим друзьям,

Где вкусно угостят?

С одним условьем:

Что в этом доме куча пирогов

И сочная телятина.

Ручаюсь:

Там будет это все, и много больше,

Чем ты сказал.

Что ж, дядюшка, пойдем!

Сеньор! Дела идут не так уж плохо!

Ты думаешь?

Но только для начала

Поосторожнее, сеньор!

Пойдемте,

К тому ж мы пообедаем.

О боже!

А вдруг я в этом доме получу

Весть о моей Фульхенсии!

Мы с вами

Дворяне, и таиться нам невместно.

Ты прав, Марин. Я это слышать рад.

Недолго будет глупый маскарад!

Твоя привязанность, родная,

Мне бесконечно дорога,

А все же на земле одна я.

Увы! Мне чужды берега,

Где полюбила я, не зная,

Как вероломен и жесток

Тот недостойный кавальеро,

Который растоптал росток…

Любви моей угасла вера,

Увял трепещущий цветок!

Могла ли горькое признанье

Тебе я сделать до сих пор?

Но вынесен мой приговор,

И мне придется в наказанье

Принять невиданный позор.

Надеждой зыбкой я дышала,

Жила виденьем, как во сне,

Мечтами правду украшала,

Но лжи безжалостное жало

Вонзилось прямо в сердце мне.

Мне это объяснять не нужно,

Понятна мне твоя вина.

Ты тетушкой увезена

В далекий край, на берег южный.

Была в Хуана влюблена,

Два месяца прошло — и что же?

Мой брат Хуан тебе не мил.

Но кто же стал тебе дороже,

Тебя, бедняжку, истомил?

Я думать не могу без дрожи

О том, что стала жертвой ты

Какого-то пустого хвата.

Сама во всем я виновата.

Увы! Развеялись мечты,

Взлелеянные мной когда-то.

Валенсианец Гарсеран

В любви признался мне учтиво.

Он говорил красноречиво

Про боль, своих сердечных ран,

А я внимала терпеливо

Его мучительным признаньям.

Я молча слушала сперва

Все эти льстивые слова

Из жалости к его терзаньям,

Но против воли голова

Пошла от красноречья кругом,

Меня увлек волшебный пыл.

Он так красиво говорил,

Он клялся быть мне верным другом,

И вот…

Что?

Он…

Тебя забыл?

Я вижу, ты сама не рада,

А впрочем, так тебе и надо!

Влюбляешься на стороне!

За легкомыслие награда

Тобой заслужена вполне.

Его слова меня сгубили,

А все ж я верю лишь речам

Возлюбленного…

Как! Не ты ли

Сейчас твердила мне, что там

Тебя бессовестно забыли?

Больного то бросает в пот,

А то дрожит он от озноба.

То любишь ты его до гроба,

А то обманщик он, и вот

В душе твоей клокочет злоба.

Чем был сильнее жар души,

Тем яростней лютует стужа.

Поверь мне: дон Хуан не хуже,

Чем тот! Фульхенсия, реши,—

Найдешь в нем преданного мужа.

Теперь, когда прошла беда,

Я полюблю Хуана снова

Еще сильнее, чем тогда,

Когда не встретила другого!

О ясная моя звезда!

Отчаянье душило прежде

Меня, к моей груди припав…

Нет, даже быстрой птицей став,

Вовеки не догнать надежде

Неуловимый женский нрав,

Ей не угнаться за сеньорой!

Вы словно недовольны мной?

Рассудок мой всему виной

И бедный бог Амур, который

Обид не прячет за спиной.

Обид?

Конечно!

То, что было,

Прошу вас, дон Хуан, забыть.

Сеньор! Я прежде вас любила

И вновь хочу вас полюбить.

Как! Та, что сердце мне разбила,

Сама… Могу ли верить вам?

Надеюсь, дон Хуан, теперь я

Уже не обману доверья.

Поверьте искренним словам!

Не ждал такого поворота!

В чем суть его, сестра?

Опять

Тебя, Хуан, гнетет забота?

Ты в женской ветренности что-то

Еще надеешься понять?

Дай слово мне, что будешь скромен,

Открою я тебе секрет.

Даю молчания обет.

Я знаю: ты не вероломен

И оградишь меня от бед.

Так вот: в Валенсии влюбился

В нее какой-то Гарсеран.

Он был, как видно, очень рьян

И благосклонности добился.

Теперь же от сердечных ран

Оправилась моя подруга.

Она готова все забыть,

Вернувшись в Саламанку с юга,

И честно хочет полюбить

В тебе законного супруга.

Сестра! Убила ты меня!

Предать!.. С каким-то Гарсераном!

Нет! Жизнь — проклятье! Западня!

В душе сомнения храня,

Смогу ли я не быть тираном?

Мне будет ненавистна та,

Кого…

Не придавай значенья!

В такие юные лета

У всех бывают увлеченья.

Твоя Фульхенсия чиста.

Смотрите, действуйте с умом!

Легко сказать — с умом! Видали?

С умом, дружище, я едва ли

Явился б в этот гнусный дом!

Сеньор Октавио вернулся?

Он был, да только что ушел.

Она?

Она.

Накройте стол!

Эй, живо! Я хоть и рехнулся,

А в брюхе воет сатана,—

Ведь голод, говорят, не тетка.

Узнав, что юная красотка

В отчаянье погружена,

Мы в стенах университета

Нашли занятного шута,

Который как из решета

Остроты сыплет…

Как? Вот этот

Лоб, что морщинами изрыт?

Вы, говорят, всех несчастливей?

Да вы, по-моему, смешливей

Валенсианских сеньорит!

Она вас слушает!

И что же?

Не из Валенсии я, друг.

Да, вот где лечат от разлук!

Там лечат, но болеют тоже.

Да ведь больна не я.

А кто же?

Моя подруга.

Вот-те на!

Вы — муж?

Надеюсь, буду скоро,—

Пусть улыбнется та сеньора,

Которая сейчас грустна.

Тяжелая у вас работа

И невеселые дела,—

Она отставку вам дала?

Ее сманил, наверно, кто-то?

Дурак попал не в бровь, а в глаз!

Пускай сюда придет больная.

Я не могу смешить, не зная,

За что она не любит вас.

Шут! Как тебя зовут?

Никаком.

А в самом деле как?

Никак.

Я шут гороховый, дурак,

Я до чужих обедов лаком,

А больше знать вам ни к чему.

Шут! Отвечай без глупой блажи!

Он — Паблос, мой племянник, я же,

Хуан Викарио, ему

Решился дать образованье,—

К наукам у него призванье,—

В колехио.

Сюда идет

Та, что ко мне, увы! сурова —

Быть может, шутовское слово

Ее, жестокую, проймет.

Поговори с ней полюбезней

И объясни ей мой недуг.

Вы совершенно правы, друг:

Смех лечит от любых болезней.

Я знаю множество микстур

От несваренья, от чесотки,

Но равнодушие красотки

Излечит только балагур.

Ну, Паблос, я тебя покину,—

Ты будешь тут и сыт и пьян.

Прощайте, дядюшка Хуан!

Сеньор! Скажите господину

Октавио про наш приход.

Он поблагодарит отменно.

Эй, возвращайтесь непременно!

Когда же?

Ровно через год.

Поверьте, дон Хуан: мне стыдно!

Вас мучит совесть?

Вот-те раз!

Гайферос этот любит вас?[140]

Надеялся на брак, как видно,

Но получил от вас отказ?

Исус!..

Что с вами?

Что за чудо?

Она без чувств!

Презренный шут

Внезапно оказался тут,

Поэтому ей стало худо.

Ну, не такой уж он урод,

Чтоб падать в обморок…

Ах, надо

Ей дать немного лимонада!

Вина, вина ей влейте в рот!

Очнись, Фульхенсия, сестрица!

Беда, Марин, беда!

Зовут

Меня иначе!

Я не шут!

Ты видишь сам, что здесь творится.

Сеньор!

Марин!

Ах, господин!

Мой вид ей показался странен…

Сеньора! Я простой крестьянин,

Но знаю заговор один.

Какой?

Волшебный.

Ну, какой?

Чтоб он помог легко и скоро,

Должны вы отойти, сеньора,—

Он снимет хворость как рукой.

И все пройдет?

Могу ручаться!

Скорей!

Святая простота!

Он корчит из себя шута,

Чтоб только с вами повстречаться.

Мой бог!

Заговорила?

Да,

Кудесник лишних слов не тратил!

А если Гарсеран и спятил,

То от любви к вам.

Вот вода.

Пускай вода в окошко льется,—

Напиток нужен ей иной.

Какой?

Шипучий, ледяной —

Из валенсьянского колодца.

Что? Что?

Да где уж вам понять!

Друзья! Теперь промочим глотки!

Эй, колбасы, бутылку водки,

И не одну, а лучше пять!

Фульхенсия! Я здесь, я рядом!

Тебе нехорошо?

Нет, нет,

Худое кончилось.

Мой свет!

Согрей своим лучистым взглядом

Влюбленного! Я здесь, смотри!

И я!

Довольно, шут!

А что же?

Нет, нет, шутов гонять негоже,

Не зная, что у них внутри.

Меланхоличная сеньора!

Взгляните на меня: я — шут,

Шуты обыкновенно врут

И мелют слишком много вздора,

Но нас пугаться ни к чему.

В конце концов шуты не воры,

А если бы коррехидоры

Сажали дураков в тюрьму,

Пришлось бы людям потесниться,

Тюрьмой бы стали все дома.

Я ж от любви сошел с ума,

Меня измучила девица.

Я послан тем, кто дамский пол

Боготворит, а сам посланец

Вас любит, как и тот испанец,

Которым послан тот посол.

Вы разлюбили дон Хуана,

Он рассказал об этом сам.

Мне это — нá сердце бальзам.

Неправда ли, немного странно,

Что я так рад чужой беде?

Как ваше имя?

Имя? Верность.

В нем музыка небесных сфер!

Оно звучней, чем, например,

Порочность, Лживость, Лицемерность.

Измена мне внушала страх,

Я все забыть была готова,

Но солнце засияло снова…

И лютня вновь у вас в руках.

Он шутит чересчур избито.

Я прогоню его!

Нет, нет!

С ним весело.

Каков ответ!

Я вам представлю, сеньорита,

Смешную сценку.

Но о чем?

О меланхолии.

Ну, ладно.

Я скоро возвращусь обратно.

Поговорим, сестра!

Пойдем.

Подольше там поговорите,—

Ей-богу, на глазах у всех

Трудней вернуть веселый смех

Меланхоличной сеньорите.

Лечи ее.

Я как во сне!

Ужель я вижу Гарсерана?

Потише! Радоваться рано!

Еще вы не наедине.

Что с ней? Скажи мне ради бога!

Припадок этот объясни.

Жеманство!

Не ушли они?

Придется обождать немного.

О, дай мне руки!

Нет, не дам.

Наглец! Я на тебя в обиде.

Ко мне в таком дурацком виде

Явиться…

Ты сердита?

Срам!

Идальго — в шутовском наряде!

Безумец — видно по всему.

Позволь, тебя я обниму!

Зачем ты это сделал?

Ради

Твоей небесной красоты.

Оставь слова ненужной лести!

Раз ты теперь лишился чести,

Любить меня не смеешь ты.

Поверь, что так необходимо,

Что только, нарядясь шутом,

Я мог проникнуть в этот дом.

О, если я тобой любима,

Скорее мерзость эту сбрось!

Ах, боже! Что нам дурни эти,

Которые повсюду в свете

Судят, рядят и вкривь и вкось?

А шутовской надел костюм я —

И вот могу надеждой жить.

А ты не можешь мне служить

Без этих признаков безумья?

В одежде кавальеро?

Нет!

Здесь, в этой чопорной Кастилье,

Меня бы с лестницы спустили.

Втереться в университет

Я мог лишь так, в кафтане драном.

Конечно, трудностей не счесть,—

На карту я поставил честь,

Соперничая с дон Хуаном.

Когда б на брак склонил он ту,

Кого люблю, — тогда, понятно,

Униженно уйти обратно

Пришлось бы жалкому шуту.

Мой друг! Нет глупости дороже,

Чем глупость умного. Должна

Сказать…

Что?

Я обречена

За дон Хуана выйти.

Боже!

Я, значит, ревновал не зря!

Тебе несу я только горе.

Они грозят моей сеньоре,

Они бесчинствуют, хитря!

Как! Неужели гром не грянет?

О, если в самом деле так

И неминуем этот брак,

То силы у меня достанет

Покончить с мачехой-судьбой!

Так даже говорить не надо!

Ужели ты не будешь рада,

Когда покончу я с собой?

Ужели…

Прекратите пренья!

Вы спорите уж битый час,

Божок Амур глядит на вас,

Но скоро выйдет из терпенья,

Сбежит, сбежит наверняка,

А после — поминай, как звали!

Но в этом колпаке едва ли

Могу я…

Вот моя рука!

Фульхенсия! Моя царица!

Аминь! Творец, благослови

Сих любящих!

Моей любви

Теперь придется покориться!

Это ты, сестрица?

Да.

Возраженьям не внимаю

И больную обнимаю.

Кто ты?

Тот, кем был всегда.

Я с луны упал намедни.

Паблос — мой приятель… Он

Остроумен и учен…

Он в колехио…

Вот бредни!

Заморочила она

Голову мне, — ах, создатель!

Вы что, брат ей?

Да, приятель.

Но она была грустна…

Ты, я вижу, принял меры,

Чтоб развеселить сестру.

Грусть рассеется к утру,—

Не тревожьтесь, кавальеро.

Братец! Он такой шутник!

Сразу стало веселее

На душе…

Его жалея,

Оторвался я от книг.

Как? Меня жалея?

Ясно!

Кавальеро! Ради вас

В этом деле я увяз,

Хоть оно весьма опасно.

Апельсиновый цветок

Сохнет в середине мая,

И, на голову хромая,

Прибыл я сюда, дружок,

Чтоб веселым балагуром

Эту девушку развлечь.

Что ж, игра не стоит свеч?

Стоит, — решено Амуром!

С дядей в университет

Я приехал для ученья,

Буду мерзнуть тут в теченье

Нескольких веселых лет,

Возвращусь лисенсиатом

Разных шутовских наук

И, приняв немало мук,

Буду знатным и богатым.

Славный шут!

Он очень милый,

Как не полюбить его!

Сударь! Это существо

Я люблю с неменьшей силой.

Не такой уж он дурак!

Я болтаю ахинею!

Например, о том, что с нею

Я вступлю в законный брак.

Это шутки скомороха!

Ну, сестра, накрыт обед.

Гость уже обедал?

Нет,

Но поесть всегда неплохо.

Так что, если позовут,

Я согласием отвечу.

Мы отметим нашу встречу

И сыграем свадьбу.

Шут!

Мы о дон Хуана счастье

За столом поговорим.

Что ж, сеньор, благодарим

И согласны на участье.

Дядя приглашен ведь?

Тот

Славный пожилой крестьянин?

Да.

Тогда вопрос твой странен.

Он наш гость — пускай придет.

Нас зовут обедать, дядя.

Паблос — парень хоть куда!

Привезя его сюда,

Не останусь я внакладе:

Здешний университет

Даст ему образованье

И лисенсиата званье.

А пока он съест обед.

Ура, Марин! Все — как по маслу!

Сегодня, жениху назло,

Вам несомненно повезло.

Я счастлив: нежность не погасла

В душе моей любимой.

Так!

Шута вы корчите отменно.

Марин! Сегодня непременно

Обманет умника дурак.

Ну что ж, вполне обычно это:

Дурак всегда в конце концов

Обманывает мудрецов.

Во исполнение обета

Я храм любви построю здесь.

Над входом в этот храм повесь

Эмблему университета.

Я муж твой, Селия, — к тому же

Тебе я предан всей душой,

А дон Хуан твой брат старшой,

Но брат тебе дороже мужа.

Смотри, строптивая жена,

Я говорю с тобой без шуток!

Твой взор угрюм, а голос жуток.

Но, друг мой, в чем моя вина?

Не в том ли, что хожу печальной?

Ты этим оскорблен?

Весьма!

О, ты сведешь меня с ума!

Надела перстень обручальный —

И загрустила. Почему?

Веселой ты была когда-то,

Но, грустью заразясь от брата,

Ты стала подражать ему.

Сперва Фульхенсия грустила,

Когда ж прошел ее недуг,

Ты, Селия, решила вдруг,

Что и тебе все опостыло.

Фульхенсия рыдала зря,

А я совсем не зря тоскую.

Причину знаешь ты.

Какую?

Боюсь, по правде говоря,

Что ты больна.

Нет, я здорова.

Так кто же виноват? Открой!

Ты вместе со своей сестрой,

Вы оба не сдержали слова.

Меня с Хуаном провести

Вы ухитрились очень ловко.

Хозяин! Это что ж, издевка?

Тут гости, видно, не в чести.

Постойте, эй! Куда вы оба?

Нет, погодите! Где обед?

Мне нужно в университет,—

Прошу распорядиться, чтобы

Слуга скорей накрыл на стол.

А вы не ссоритесь ли часом?

А ну-ка, муж, прикрикни басом

На Селию…

Эй, шут! Пошел

Отсюда, не мешай!

Вы что же,

Ревнуете жену ко мне?

Дай нам побыть наедине.

На что же это все похоже?

Жена ревнует, может быть?

Нет, шут, совсем не в этом дело.

Фульхенсия не захотела

Ее Хуана полюбить.

Так я ль…

В Валенсию не ты ли

Свою сестру отправил сам?

Фульхенсия влюбилась там,

Да и ее там полюбили.

Захочет ли теперь она

За дон Хуана замуж? Вряд ли.

Да это выдумал не брат ли,

Не твой ли дон Хуан, жена?..

Но если это все не враки,—

Тогда позор на нас на всех!

Ужасно!

Сатанинский грех!

Ну как ей помышлять о браке?

Да, брат мой был в нее влюблен,

Но вот теперь понять пора нам:

Она любима Гарсераном,

И ею не отвергнут он.

Так делают лишь потаскухи!

Моя сестра! О нет! Она

Так благородна, так верна…

Нет, Селия, нет, это слухи!

Октавио! Она сама

Мне назвала валенсианца!

Нашла, бедняжка, голодранца!..

Нет, право, я сойду с ума!

Она, святая добродетель…

Нет, муж, как хочешь, верь не верь.

Попробуй, не поверь теперь,

Когда у нас такой свидетель —

Фульхенсия сама!

Вдали

От шума университета,

От легкомысленного света,—

И там сестру не сберегли…

Какая гнусная личина,

Какой чудовищный обман!

Но кто же этот Гарсеран?

Я полагаю, что мужчина,

Который на меня похож,

С чем вас и поздравляю.

Ложь!

Он знатен, — это мне известно,

Но больше знатен, чем богат.

Наверно, а не то ваш брат

Его не победил бы честно.

С лица земли его сотру!

В Валенсию сию минуту!

Я покажу мерзавцу, плуту,

Как соблазнять мою сестру!

Хотите, я поеду с вами?

Убью прохвоста!

Чем? Мечом?

Ему ведь это нипочем!

Верней убить его стихами,—

Уж тут не устоять врагу!

Не лучше ль написать записку

И пригрозить?

Да, меньше риску.

А кто поедет?

Я могу.

Давайте с дядькой скомороха

Пошлем записку. Он хитер,

Отменно на язык остер

И образован.

Что ж, неплохо.

Он был студентом, знает толк

В науках университета…

О да, мой дядя — муж совета!

О том, что лучший сторож — волк,

Известно овцам и баранам.

Пойду посланье сочиню.

А я посланцу объясню,

Как объясняться с Гарсераном.

Куда я увлечен безумной страстью?

Все кончено, — я знаю, — я мертвец.

Увы! Как скоро наступил конец

Мгновенному безоблачному счастью!

Преследуем жестокою напастью,

Я, не вступивший в брак, уже вдовец,—

Взойдя на трон, я потерял венец.

Убей меня, любовь, своею властью!

Но только дай передохнуть, о страсть

Измученному дай собраться с силой!

Повремени!.. Меня теперь могилой

Не устрашит зияющая пасть!

Не лучше ли от страсти мертвым пасть,

Лишившись вдруг мучительницы милой?

Я вас ищу.

Я здесь всегда.

Могу ль покинуть стены эти?

Вам надо быть на факультете.

Хотите, чтоб стряслась беда?

Покинуть этот дом? Нет мочи!

Я одержим любовью к ней,

Я все безумней, все страстней

Гляжу моей любимой в очи.

Я вижу здесь мою любовь

И без одежды и в одежде,

Здесь угасающей надежде

Дано воспламениться вновь.

Фульхенсия чужда жеманства.

Любимая день ото дня

Стремится чем-нибудь меня

Вознаградить за постоянство.

Я по утрам стою в окне,

Чтоб одолеть тоску и муку,—

То грудь, то плечико, то руку

Увидеть удается мне.

Она бывает в пенюаре,—

Я различаю кружева…

О как кружится голова,

Как я безумствую в угаре!..

И каждый день и каждый час

Сулит мне новую отраду,

И я готов столетье кряду

Не отрывать влюбленных глаз

От нежных рук, от белой груди.

Я нежные слова твержу,

Я медленно с ума схожу…

Влюбленным кажется, что люди

Не видят ничего кругом.

Такое мнение нелепо.

Нет, общество не так уж слепо!

Покиньте лучше этот дом,—

Потом хлопот не обобраться.

Остерегитесь, господин!

Приди и сам взгляни, Марин,

Какие тут дела творятся.

Фульхенсия сказала им,

Что ненавидит дон Хуана,

Что полюбила Гарсерана

В Валенсии. Она таким

Признаньем, сделанным случайно,

Меня способна погубить.

Умеют женщины любить,

Но не умеют прятать тайны.

Увы!

Иду — меня там ждут.

Пускай Хуан посланье пишет,

Пускай он жаждой мести пышет.

Скажи ему, что, дескать, шут

Фульхенсию готов оставить,

Ее он, видно, утомил…

Но без нее вам свет не мил,—

Вы в дом проникли не спроста ведь!

Нет, не уйти вам все равно!

Мне не уйти?.. Не знаю, право,

А впрочем, как рассудишь здраво…

Скажи Хуану!

Решено!

Скажу все то, что вы велели.

Увы, я знаю наперед…

Итак, Октавио умрет.

Тристан, потише!

Неужели

Тут слышит кто-нибудь? А, шут!

«Октавио умрет»?.. Бедняга!

Моя отточенная шпага

Свершит неумолимый суд.

О, я пылаю жаждой мести!

Искупит он свою вину.

Мерзавца я насквозь проткну

Во имя оскорбленной чести!

Пусть ожидает за мостом

В двенадцать. Но, готовясь к бою,

Возьми кого-нибудь с собою.

Как знать, — вдруг он придет вдвоем!

Нет, не поступит он так низко,—

Октавио придет один.

Шут слышит!

Враг мой — дворянин.

Тристан! Снеси ему записку,

Вот эту.

Подождать ответ?

Сестру подлец отдаст мне, или

Он завтра будет гнить в могиле.

Даю торжественный обет!

Возможно ли? Хуан с Тристаном

Хотят Октавио убить!

Хуан клокочет!.. Как же быть?

Придется около моста нам

В двенадцать встретиться… Что ж, будем!

Как утверждали в старину,

Платиться за свою вину

Приходится лишь честным людям.

Я не уехал.

Отчего?

Все дон Хуан!

Он жаждет мести.

Я получил дурные вести

От дон Хуана самого.

Давай мне шляпу, плащ и шпагу!

Сеньор! Я их спустил давно…

Где хочешь разыщи их, но

Достань немедля.

Жаль беднягу,

Которого пронзит клинок!

Кто ж вызвал вас на поединок?

Марин! Беги скорей на рынок,

За шпагой! Живо!

Со всех ног!

А впрочем, мне один приятель

Поможет… Вы, сеньор, сейчас

Пойдите в зал, — там из-за вас

Фульхенсия в слезах.

Создатель!

Какой дурной, зловещий знак!

Зловещий знак? Что это значит?

Ты понимаешь, — солнце плачет!

Я должен ей помочь. Но как?..

Не будь я истинный испанец,

Мой господин — отличный шут.

Любовь! Твой тяжкий груз несут

И дворянин и оборванец.

На Тормес я приехал вновь

И приобщился тут к науке,

С которой долго был в разлуке,—

Вот что ты делаешь, любовь!

Я стал опять лисенсиатом,

Я к юности вернулся вспять

И тягу чувствую опять

К латино-греческим цитатам.

Влюблен не я, а Гарсеран,

Но моего сеньора ради

Я исполняю должность дяди

И здешних веселю дворян.

Далеко площадь Оливера,

Далеко ты, мой милый край,

Моя Валенсия! Ты рай

Для горемык и кавальеро!

Мы ищем вас, любезнейший сеньор

Хуан Викарио.

Как вы узнали,

Что здесь я нахожусь?

Мы догадались

По сообщеньям о великих благах,

Которыми и вы, и ваш племянник

Осыпаны здесь, в этом доме.

Что же

Угодно вам, друзья?

Сеньор Лусиндо,

Наш друг, сегодня вечером желает

Вас пригласить на ужин.

Да, сеньор

Лисенсиат Викарио. Так много

Мне эти кавальеро рассказали

О вашем остроумии, о вашей

Учености, изяществе и вкусе,

Что я мечтаю подружиться с вами

И пригласить на ужин вас.

Спасибо.

Повеселимся славно!

Я надеюсь,

Что оправдаю ваши ожиданья.

Вы знаете ворота Торо? Рядом

Живет одна пленительная нимфа,

Она гостей стихами донимает.

Не отвести ли Паблоса к ней в гости,

Одев его богатым кавальеро?

Мы посмеемся там, побалагурим,

А после новоявленного принца

Оставим с нимфой.

Славная забава!

Но где достать костюм без лишних трат?

Я был в Севилье и привез наряд

Для Паблоса.

Затейники вы, право!

Для самоцвета, значит, есть оправа!

Где мы шута оденем?

У меня.

Но все испортить может болтовня.

Друзья, секрет! Мы нимфу одурачим!

Да и тебя мы, дурня, околпачим!

Но как же ты, меня любя,

Могла ей выдать нашу тайну?

Да, выдала — и не случайно:

Я ненавидела тебя,

Я думала — с тобой другая…

О как могла подумать ты…

Ты обманул мои мечты,

Ты не писал…

Ах, дорогая!

Недели шли, и, наконец,

Я отомстить была готова:

Хотела полюбить другого,

Пойти с Хуаном под венец.

Мне дон Хуан остался верен,

И, эту преданность храня,

Как прежде, любит он меня

И до конца любить намерен.

Но ты вернулся, милый друг,

И все, что было здесь, померкло,

Хуана я опять отвергла,

Ты — мой возлюбленный супруг.

Фульхенсия! И ты жила бы

С тем, с нелюбимым?

Может быть,

Пришлось бы мужа полюбить.

Ведь женщины, ты знаешь, слабы.

К тому ж Октавио, мой брат,

Дал обещание Хуану,

Что я ему женою стану,

Но он теперь и сам не рад:

Мой неудачный покоритель

Совсем разгневался, видать,

И завтра Селию отдать

Грозится в женскую обитель,

Коль брат нарушит свой обет.

Недаром страх мне душу гложет!

Ведь брат меня заставить может

За дон Хуана выйти.

Нет!

Ужель приехал я к невесте,

Чтоб отобрал ее Хуан?

Чтоб унизительный обман

Лишил меня, идальго, чести?

Чтоб я до старости шутом

Остался в университете?

О, вспомни о другом обете,

Ненарушимом и святом!

Коварный город Саламанка!

В Валенсии такого нет

Лукавства. Там казалось мне,

Что ты в душе валенсианка.

Как! Выйти замуж за глупца,

Тупому подчинись насилью?

Мне говорили про Кастилью,

Что здесь холодные сердца.

Я, простодушный человек,

Не верил этим разговорам.

Проклятый снежный край, в котором

Ты стала холодна, как снег!

Что ж, в этом шутовском кафтане

Я здесь останусь навсегда.

Пусть он краснеет от стыда

На благородном Гарсеране.

Я стал и впрямь шутом для всех,

Посмешищем для деревенщин.

Так, унижаясь ради женщин,

Шуты имеют здесь успех.

Какие принял я мученья,

Тебя, неверная, любя!

Ведь я, Фульхенсия, тебя

Любил до умопомраченья!

Я верил, что и я любим,

А по ночам, тоской томимый,

Я голос вспоминал любимый

И страстно наслаждался им.

Был для студентов скоморохом,

Ослов, мужланов развлекал

И бессловесно потакал

Их глупым шуткам и подвохам.

Два месяца я день за днем

Сносил насмешки и побои.

Но я был здесь, я был с тобою,

И мне казалось: мы — вдвоем.

Теперь спокойно и сурово

Ты говоришь мне, что родня

Тебя отнимет у меня

И выдаст замуж за другого.

Фульхенсия, поверь мне: впредь

Тебе я докучать не стану.

Валенсианцу Гарсерану

Одно осталось — умереть.

Нет, я тебя не потревожу,

Пусть будет рад твой старший брат.

Тебе ж оставлю мой наряд,—

Так змеи сбрасывают кожу.

Я скоморох поддельный, мнимый!

Эй, люди, Селия, Хуан,

Октавио! Я — Гарсеран!

Эй, слушайте…

Ты одержимый!

Я — Гарсеран!

Ты — Паблос.

Нет!

Довольно глупых представлений!

Молчи! Я стану на колени!

Нет! Нет!

Идут, а ты раздет!

Оденься! Я тебя хотела

Лишь испытать. Молчи, молю!

Ведь я же… я тебя люблю!

Я снова счастлив без предела

И вновь одет.

Шумят, кричат!

Кто здесь вопил про Гарсерана?

Как бдительна моя охрана!

Тобой я недовольна, брат,

И говорю об этом прямо.

Ты?

Веришь ты своей жене

И грязным сплетням обо мне,

А это с праотца Адама

Мужьям запрещено. Ты в миг

Поверил собственной супруге,

Что в Гарсерана там, на юге,

Влюбилась я.

Услышав крик,

Сказал я, что ничем не хуже

Валенсианских молодцов

Я, шут, но я в конце концов

Не тот, кем выгляжу снаружи.

Я кавальеро Гарсеран,

Я тоже Гарсеран, сеньора!

Так чем я не жених?

Умора!

Однако вот что: свой обман

Раскрыла ты. И утром рано —

Фульхенсия, не спорь со мной! —

Тебе придется стать женой

Столь преданного дон Хуана.

Затем напишешь два письма…

Октавио, ты был мне братом!

Я отвезу их адресатам.

…в Валенсию. И в них сама

Ты начертаешь так: мне мерзок

Дон Гарсеран…

Ну, это зря!

Боюсь, по правде говоря,

Что вы раскаетесь…

Ты дерзок!

Итак, сестрица, на заре

Ты выйдешь замуж.

Я — рабыня,

И для меня спасенье ныне

Осталось лишь в монастыре.

Но я сумею отомстить

Тебе и Селии!

Как грозно!

Но помни: рано или поздно,

Тебе придется уступить.

Какая грязная интрига!

А все-таки моя она!

Где тут Октавио?

Родриго!

Чего ты хочешь?

Сатана

Прислал его…

Записка эта —

От дон Хуана.

Он ведь здесь,

К чему записка?

Эка спесь!

Сеньор велел не ждать ответа.

Ступай.

Наверное, опять

Он жалуется.

Дело скверно!

Хуан прислал картель, наверно.[141]

«Октавио! Я буду ждать

В двенадцать, за мостом… при шпаге…

Искупишь ты свою вину…».

Мечом завоевать жену

Не так-то просто! Что ж, отваги

Не занимать нам у него!

Нет, мы не станем извиняться!

О, скоро ли пробьет двенадцать —

Я не дождусь!

Вот удальство!

Зачем тревожиться об этом?

Ваш дух суров и сталь остра…

Зачем, презренная сестра,

В Валенсии была ты летом?

Кровавым будет этот спор,

Октавио — идальго смелый!

Я вот уж час пытаюсь целый

До вас добраться, мой сеньор.

Где бархатный камзол, и ленты,

И башмаки, и шпага?

Есть!

Уже? Откуда?

Ваша честь!

Нам повезло. Пришли студенты

Ко мне, чтоб я позволил вам

В костюм идальго нарядиться,

Потом какая-то девица

Нас ждет, а там, по их словам,

Веселье, шутки, сытный ужин

И смех…

О смехе, брат, забудь.

Опять случилось что-нибудь?

Но ужин все равно нам нужен.

Что на море, прилив?

Марин!

Боюсь, что не прилив, а буря.

Он отвечает балагуря!

Но что же на море? Дельфин

На берег выплыл? Ветер грозный?

Десятибальный шторм с утра,

И вал за валом, как гора,

Вздымается до выси звездной.

Но я же кормчий!

Друг! Пойдем,

Поговорим дорогой длинной.

Вот будет буря в бочке винной,—

Тогда мы счастье в ней найдем.

Ты вела себя со мной

Как сварливая золовка.

Как ты обернула ловко,—

Стало все моей виной!

Ты сама мне все сказала,

А молчать велела? Нет.

Значит, это не секрет,

Тайны я не разболтала.

Потеряв надежду вновь

Возвратиться к Гарсерану,

Ты сказала, что к Хуану

Снова чувствуешь любовь.

А потом опять случилось,

Что вернулась ты к нему.

Отчего и почему?

Как же это получилось?

Из Валенсии письмо

Привезли тебе, а я-то,

Я-то чем же виновата?

Ну за что на мне клеймо?

Глупая твоя головка!

В чем, скажи, моя вина?

Ты, как верная жена

И коварная золовка,

Навязать хотела мне

Нелюбимого мужчину.

Селия! Сними личину,—

Мы же здесь наедине.

Друг от друга нам не надо

Все скрывать. Узнай, к тому ж:

Гарсеран теперь мой муж

По законному обряду.

Ты, Октавио, Хуан —

Мучите меня все трое.

С женщиной — вы все герои,

Даже брат, и тот — тиран.

Но теперь я твердо знаю:

Вы — враги моей души.

Все вы трое хороши,

Всех троих я проклинаю!

Что и говорить! Вполне

Все вы стоите друг друга!

Нелюбимого супруга

Навязать хотели мне.

Дон Хуан твой — дьявол сущий,

Настоящий каннибал.

Где же ангел твой пропал,

Благоденствие несущий?

Раз тебе грозит беда,

Пусть он прилетит в Кастилью.

Моего супруга крылья

Скоро принесут сюда.

Какое горе — породниться

С такой чудовищной семьей!..

Глупцы, невежды… Боже мой!

Потише, милая сестрица!

Хуан, безумец! Обвенчать

Меня, свою сестру, с мужланом!

Тебе с твоим шутом Хуаном

Не стоит даже отвечать.

Я толков не боюсь и сплетен,—

Я брата твоего жена

И в чужака не влюблена

Как кошка.

Спор наш беспредметен.

Ты, право, лучше во сто крат,

Чем я, «бесчестная» девица,

Но мной зато не насладится

Сеньор Хуан, твой мерзкий брат.

Знай, Паблос, что в таком костюме

Тебя никто узнать не сможет

Из населенья Саламанки.

Клянусь, одежда превосходна!

Оставьте мне ее, сеньоры,

До свадьбы.

Ты решил жениться?

Да, это твердое решенье.

Вот разве только сатана

Вмешается, — тогда не знаю,

Чем дело кончится.

Ну ладно,

Пока оставим эту тему,

Пойдемте к Теодоре.

Будет

О чем порассказать студентам!

Пойдемте прямо к Теодоре,

А то поклонники красотки,

Как мухи, налетят на мед,

Мы опоздаем и пропустим

Такое зрелище.

Друзья!

Мне кажется, что в Табладильо

Нас кое-кто уже узнал,—

Повесы тащутся за нами.

Они хотят взглянуть на нас?

Ну что ж, мы шестеро при шпагах.

Мы их проучим… Как ты, Паблос?

Когда, сеньор, придется делать

Кому-нибудь кровопусканье,

Я покажу вам: среди сотни

Студентов вряд ли кто умеет

Так шпагой действовать.

Сеньоры!

Который час? Кто знает звезды?

В той стороне, мне показалось,

Сатурн.

К чертям Сатурн! Он, злюка,

Приносит нищету и гибель

Родившимся под ним. Лусиндо!

Знай, друг мой: ipso dominante

Si nascitur foetus,[142] — конец.

Восьмой, пожалуй, худший месяц,—

Родившиеся под Сатурном

Обычно нежизнеспособны.

Седьмой — совсем другое дело.

Я под Юпитером родился,

И, значит, мой — девятый месяц.

Что скажешь, Паблос?

Я не знаю.

Но только помню: мать моя

От родов разрешилась вместе

С ослицей; померла мамаша,

Меня к ослице подложили,

Я приобрел ослиный разум,

Кормясь ослиным молоком.

Полярная звезда нам скажет,

Который час.

А вот Венера,—

Своею женскою красой

Тemperans Martis malitiam,[143]

Однако возвещает солнце.

А поздно вечером, как пишет

В своих буколиках Вергилий,

Вечерняя звезда выходит,

Ite domum saturce venit

Hesperus, ite capellae.[144]

О, если бы я мог, пока

Они о звездах рассуждают,

Сходить на место поединка!

Я постараюсь их отвлечь,

Продолжив эти рассужденья.

Скажи, ученый друг Рисело:

Уж раз мы говорим о звездах,

То как понять, что все народы

Столь непохожи друг на друга,—

Не звезды ли повинны в этом?

Влиянье звезд имеет место,

Но люди могут с ним бороться.

Недаром есть у всех народов

Ученые. У скифов, скажем,

Был Анахарсис.[145] Плиний Младший

В одной эпистоле заметил,

Что как искуснейший ваятель

Из воска создает фигуру,

Так муж науки формирует,

Искусно пользуясь искусством,

Умы своих сограждан. Разум,

Как говорит Гален ученый,

(De usu partium, libro primo),[146]

Во всем зависит от искусства.

Астролог Фирмикус напрасно

Приписывает небосводу [147]

Влияние на все событья

И в звездах зрит первопричину

Всего на свете, — полагаю,

Что это заблужденье. Впрочем,

Когда бы вы постичь хотели

Особенности всех народов,

А также каково влиянье

Астрологических суждений

В Испании, рекомендую

Работы Лемнио…

Друзья!

Ведь мы решили веселиться,—

Оставим этот разговор.

Пошлем к чертям всех астрологов,

А также тех, кто им не верит.

А ты им веришь, Паблос? Паблос!

Эй, Паблос! Где он?

Паблос! Где ты?

Откликнись, друг! Куда он делся?

Куда девался ваш племянник?

Ей-богу, я его не вижу!

Он что, сквозь землю провалился?

В колехио пошел, наверно,

Чтоб ректор увидал его,—

Решил нарядом похвалиться.

Пускай бы там с него студенты

Содрали шляпу, плащ и шпагу.

По мне, так шутовской колпак

Почетней всех других нарядов.

Пойдем на поиски скорее!

Он, верно, в университете.

И так бывает постоянно,

Когда глядим мы вверх на звезды

И забываем о земле.

Мост через Тормес… В этом месте

И в этот злополучный час

Я подожду их. Здесь сейчас

Должно свершиться дело мести.

Как тихо!.. Улица пуста…

Два благородных кавальеро

В двенадцать станут у барьера

Здесь, у безлюдного моста…

А впрочем, может быть, что оба

Помирятся и не придут.

Пока явился только шут,

Которого не душит злоба,

Как дон Хуана… Оскорблен

Он в лучших чувствах. Неужели

Нельзя предотвратить дуэли?

Шаги… Не дон Хуан ли? Он!

Сомнений нет.

Мой оскорбитель

Явился первым. Не могу

За это не воздать врагу

По справедливости: я мститель

Великодушный. Он — храбрец.

Когда идальго аккуратен,

Он даже недругу приятен.

Скажу ему: он молодец,

В душе он истинный испанец.

Октавио?

Нет, дон Хуан.

Так кто же вы?

Я Гарсеран.

Что? Гарсеран?

Валенсианец

Кастильца хочет заменить.

Не ждал я этаких сюрпризов,

Но как узнали вы про вызов

На поединок? Может быть,

Октавио вам выдал тайну?

Какая низость!

Нет, сеньор,

Я утренний ваш разговор

Подслушал за стеной случайно.

Октавио тут ни при чем,—

Примите речь мою на веру,

И постарайтесь, кавальеро,

Пронзить меня своим мечом.

Не понимаю, что вам надо.

Я муж Фульхенсии.

Что? Чушь!

Вы лжете!

Я законный муж

Фульхенсии.

Вы?

Трижды кряду

Я говорю вам: муж, муж, муж

Фульхенсии!

А я не верю,

Ведь речь была о кавалере…

Не верю, нет…

Нет? Почему ж?

От кавалера до супруга

Не так уж далеко, сеньор.

Вам подтвердит…

Все вздор! Все вздор!

Вам подтвердит моя супруга.

В Валенсии ее рабом

Я стал…

Да, стал лжецом отпетым!

Вы в нашем городе об этом

Хотите рассказать?

В любом.

Я здесь, чтоб драться на дуэли

Взамен Октавио.

Я жду

Октавьо.

Глупую вражду

Забыть пора вам. Неужели

Вам непонятно до сих пор,

Что надо воевать не с братом,

А с настоящим супостатом?

Убейте же меня, сеньор!

Нет, с вами драться я не стану.

Я верю вам, я не хочу

Вверять свою судьбу мечу.

Вы победили. Гарсерану

Я уступаю и могу

Сказать: спасибо за науку.

Позвольте мне пожать вам руку

Как благородному врагу.

Ценя порывы боевые,

Теперь я уважаю вас,

Но я не знал о вас в тот час,

Когда узнал ее впервые

И, полюбив ее, сумел

Завоевать расположенье.

И я питаю уваженье

К тому, кто прям, открыт и смел.

Забвенью все готов предать я

И руку радостно пожму

Я вам, как другу своему.

Так, значит, мы друзья?

Мы братья.

Так — слово кавальеро?

Да.

И вы не затаили злого

Намеренья?

Доселе слова

Не нарушал я никогда,

А это было слово чести.

Прощайте!

Вы куда?

Домой,

В Валенсию.

Как? Боже мой!

Да, мы с женой уедем вместе.

Себя готов я ущипнуть…

Что это было? Наважденье?

Быть может, видел просто тень я?

Да приходил ли кто-нибудь?

Фульхенсия уехать хочет?

Мне кажется, все это чушь!

Как! У Фульхенсии есть муж,

А брат мне голову морочит?

Но где же он? Давно пора

Ему явиться на свиданье…

Прошу простить за опозданье.

Но милая твоя сестра

С моей кричали и галдели,—

Я думал, что сойду с ума.

Когда бы утром, до письма

Об этой чертовой дуэли,

Я знал, Октавио, о том,

О чем узнал сию минуту,

Поверь, что я послал бы к шуту

Фульхенсию с тобой вдвоем.

Ты прячешь у себя в дому

Валенсианца Гарсерана

И нашу тайну, как ни странно,

Зачем-то выдаешь ему.

Придя сюда в дурацкой маске.

Мне заявляет этот хват,

Что на Фульхенсии женат,

А напоследок, без опаски,

Когда исчез он, яко тать,

Приходишь ты ему на смену…

Ты покарать хотел измену,

А начал глупости болтать.

Меня пронзить ты собирался

Своим клинком, не языком.

О чем ты говоришь? О ком?

Во мраке кто к тебе являлся?

Валенсианец? Ерунда!

Ты просто сочиняешь сказки.

Я повторяю: в черной маске

Один чудак пришел сюда,

Назвался Гарсераном…

Что же,

Ну, приходил какой-то хват,

Но я ни в чем не виноват,—

Мы не знакомы с ним.

Он тоже

Твердил, что незнаком с тобой,

Но с ним тебе твоя сестрица

Дала возможность породниться

Еще в Валенсии.

Постой!

Фульхенсия, допустим, прячет

Валенсианца. Так. Она

В него, возможно, влюблена.

Но только что все это значит?

При чем тут я? В конце концов

Не я же прячу в Саламанке

Его!

Нет толку в перебранке,—

Я заявляю, что готов

Твои слова принять на веру.

Но ты нарушил договор:

Друг другу мы отдать сестер

Клялись. Для честных кавальеро

Превыше жизни слово «честь».

Дальнейший разговор бесплоден.

Обманутый тобой свободен

От обязательств.

Это месть?

Я на жену утратил право,

И ты лишаешься жены.

Но в этом нет моей вины…

Послушай, поразмыслим здраво!

Ведь я же так старался!..

Нет.

Хотя сестра и виновата,

Но это не спасает брата,—

Он должен сам держать ответ.

Пора уж возвращаться спать им.

Боюсь, по правде говоря…

Да, занимается заря.

Зачем его снабдил я платьем!

А вдруг убит один из них?..

Меня страшат дурные вести…

Фульхенсия! Мы снова вместе!

Как ты параден, мой жених!

Как ты красив!

Не то что прежде!

Тебе я больше нравлюсь?

Да,

Но ты мне нравился всегда.

И даже в шутовской одежде?