Караул!

Ректору ГИЖа

Уважаемый товарищ ректор!

Пишу это на предмет полного искоренения нижеперечисленных лиц. В противном случае советской периодической прессе угрожает гибель со всеми ее приложениями. А лица эти по вашему ведомству.


Итак: глава 1. АЛЬБЕРТ

«Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно, у меня свалилась шляпа» — такое написал незабвенный писатель Антон Павлович Чехов. Но он это написал в «Жалобной книге», а не в книге со звучным и привлекательным названием «Под восточной звездой» (библиотека «Огонька»). Ее — эту книгу — можно иметь у любого газетчика за 15 коп., а в ней на стр. 9-й:

«…они не думают о том, что прямо из мавританских зал этого дворца им предстоит поездка через бурное море, прячась под кучей просоленных брезентов на палубе рабочей шхуны».

Это на 9-й странице, которая следует, как известно, за 8-й, а 8-я — роковая. До 8-й плыл автор Альберт Сыркин более или менее благополучно, а на 8-й плюнул, махнул рукой и перестал бороться с хитрым русским языком. И начались аварии:

«… нефть куда-то возилась в грязных цистернах»…

Протестую, как читатель, заплативший за «Звезду» 15 коп. Даже за такую ничтожную сумму ничего этого не может быть на свете, если и «возилась», то не куда-то, а если «куда-то», то не «возилась». А возили ее, проклятую нефть! Возили ее! Возили!! Она — неодушевленная дрянь. Положим, глагол каверзный. Вообще путаница и непонятно.

«…Он не захотел ехать в Москву, а в ы з в а л с я дипломатическим курьером в Карс!» (стр. 17).

Может быть два решения: или не хватает четырех слов, сам вызвался поехать в качестве дипломатического курьера, или — что ужаснее всего — не нефтяной ли это истории повторение: «его вызвали»? (Вызвался — вызвали, как возилась — возили?)

О, если так! Тогда Альберту очень плохо в волнах русского языка. И ему действительно нехорошо, и именно на стр. 10-й:

«Энвер-Паша былой диктатор Турции, руководитель армянских резней…»

Энвер-Паша — плохой человек, но множественного числа у слова «резня» нет. Это печально. Русский язык недостаточно усовершенствован, но нету. Слову «резь» посчастливилось, — имеет «рези», но они не всегда армянские.

Армянская же всегда резня, сколько бы раз негодяй Энвер ее ни устроил. Кстати, об армянах: слова «порядконаводитель» (стр. 17) нету тоже. Слово «консулá», если говорить откровенно, заменено в русском языке словом «консулы». «Лы». Что может быть ничтожнее! А между тем меняет все!

Или: «Год до него погиб…» (стр. 11). Нет, не погибал! За год до него он погиб! (Речь идет о бароне Унгерне фон Штернберг.)

Здесь уместно (барон… паша) вернуться к Энверу: никто не поверит Альберту Сыркину, что Энвер ходил в серой барашковой ш а п к е с э с к о р т о м подобострастных адъютантов.

Какой ты подобострастный ни будь, нет такой шапки на земном шаре!

А если бы и была, то находилась бы она не на Энвер-Паше, а в Кремле, рядом с царь-колоколом и пушкой. Царь-шапка.

Альберт открыл миллионы «малярийных бацилл» на стр. 13-й. Нету малярийной бациллы в природе, и нечего на нее клеветать. Никакая бацилла малярии не вызывает.

Но не бывает там разных выражений — как-то: «…Флаги их гордо ежедневно полоскались над унылыми стенами» (стр. 21) и «…помогающем созидаться и строиться пробуждающемуся Востоку» (стр. 19), и «…скоро затем опять шатался со мной по Закавказью» (стр. 17) Не бывает, чтобы пробирались делегаты по бурному Черному морю, «о к у т а н н о м у сплошной с е т ь ю плавучих м и н…» (стр. 9). Восьмое чудо такие мины, которые, будучи плавучими сетью окутывают.

Одним словом, такая книжка не стоит 15-ти копеек.


Глава 2: ИМЕНА ИХ ТЫ, ГОСПОДИ, ВЕСИ

Но куда же «Восточной звезде» до «Вечерней Москвы».

Компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда, значит, на небе, так вот как на ладони все видишь!

Это Николай Васильевич Гоголь про «вечорку» сказал. Только он не знал, что в ней не один кавалер, а несколько, и каждый из них рассказывает изумительные вещи. Про пуговицы из крови и про памятник собаке, про новоизобретенную самим же кавалером теорию происхождения рака и про дерево-людоед, про золотую лихорадку и о том, какая погода будет на земном шаре через 1 миллион лет.

Пища эта может удовлетворить самую жадную любознательность. Но только «о д н о г о д о в а л о г о» ребенка, как назло, не существует. Бывает двухгодовалый, возможен трехгодовалый, и несомненен «годовалый», хотя бы его и напоили бензином вместо лекарства. Можно поверить и в кавалерские рассказы об омоложенном миллионере, спившемся от радости, но ни в коем случае нельзя верить, что «вчера днем по г у с т о м у дыму, замеченному с каланчи в районе Останкино, в ы е х а л а Сухаревская часть» (№ 94). Что Сухаревские пожарные — лихие ребята, известно всем, но такая штука и им не под силу! Сухаревский брандмейстер — не Илья-пророк.

Кавалер «Ю.Л.» побывал на выставке птиц. Обливаясь кровавым потом, сочинял Ю.Л. отчет об этой выставке (№ 92) и все-таки жертвой пал в борьбе с роковой. «О б р а щ а ю т в н и м а н и е бронзовые и белые и н д е й к и, — написал предвиденный автором «Ревизора» персонаж — любитель выставок и не добавил, «на кого» или «на что» обращают свое внимание поразившие его птицы. Хуже, чем «Ю.Л.-у» — пришлось «Приму», побывавшему «На берегах Юкона». Прим хотел поделиться с публикой ощущениями, полученными им от картины и игры какой-то актрисы, и сделал это таким образом:

«В ней, как всегда, в п е ч а т л я е т грубоватая простота»…

— Черт знает что! И чина нет такого! Одним… Одним словом, так больше невозможно.

Прошу их усмирить.


«Журналист», 1925, № 6–7

Загрузка...