Поспешность потребна только блох ловить.
Председатель тягового месткома объявил заседание открытым в 6 часов и 3 минуты.
После этого он объявил повестку дня, или, вернее, вечера.
Меню оказалось состоящим из одного блюда: «Разбор существующего колдоговора и заключение нового».
— По-американски, товарищи, лишних слов не будем терять, — заявил председатель. — Начало читать не будем, там важного ничего нет. На первой странице все отпадает, стало быть, а прямо приступаем к параграфам. Итак, глава первая, параграф первый, пункт ле, примечание бе: «Необходимо усиленное втягивание отдельных активных работников производства, давая им конкретные поручения…» Вот, стало быть, какой параграф. Кто за втягивание?
— Я — за!
— Прошу поднять руки.
— И я за!
— Большинство!
И заседательная машинка закрутилась. За параграфом ле разобрали еще параграф пе. За пе — фе, за фе — же, и времечко прошло незаметно.
На четвертом часу заседания встал оратор и один час пятнадцать минут говорил о переводе сдельных условий на рублевые расценки до тех пор, пока все единогласно не взвыли и не попросили его перестать!
После этого разобрали еще двести девять параграфов и внесли двести девять поправок.
Шел шестой час заседания. На задней лавке двое расстелили одеяло и приказали разбудить себя в восемь с половиной, прямо к чаю.
Через полчаса один из них проснулся и хрипло рявкнул:
— Аксинья, квасу! Убью на месте!
Ему объяснили, что он на заседании, а не дома, после чего он опять заснул.
На седьмом часу заседания один из ораторов очнулся и сказал, зевая:
— Не пойму я чтой-то. В пункте 1005 написано, что получают до 50 %, но не выше 40 миллионов. Как это так — миллионов?
— Это опечатка, — сказал американский председатель, синий от усталости, и мутно поглядел в пункт 1005-й. — Читай: рублей.
Наступил рассвет. На рассвете вдруг чей-то бас потребовал у председателя:
— Дай-ка, милый человек, мне на минутку колдоговор, что-то я ничего там не понимаю.
Повертел его в руках, залез на первую страницу и воскликнул:
— Ах ты, черт тебя возьми, — потом добавил, обращаясь к председателю: — Ты, голова с ухом!
— Это вы мне? — удивился председатель.
— Тебе, — ответил бас. — Ты что читаешь?
— Колдоговор.
— Какого года?
Председатель побагровел, прочитал первую страницу и сказал:
— Вот так клюква! Простите, православные, это я 1922 года договор вам запузыривал.
Тут все проснулись.
— Ошибся я, дорогие братья, — умильно сказал председатель, — простите, милые товарищи, не бейте меня. В комнате темно. Я, стало быть, не в те брюки руку сунул, у меня 1925 год в полосатых брюках.
МИХАИЛ
«Гудок», 16 сентября 1925 г.