Том 3. Стихотворения 1827-1836

В городе-то было во Астрахане,

Появился детина, незнамый человек.

Он щеголем по городу похаживает,

Черный бархатный кафтан на размашечку надет

Черна шляпа пуховая на его русых кудрях,

Свой персидский кушачок во правой руке несет.

Он боярам государевым не кланяется,

К астраханскому воеводе под суд нейдет.

Как увидел молодца воевода со крыльца,

Закричал он, воевода, громким голосом своим:

«Ой, есть ли у меня слуги верны молодцы?

Вы сходите, приведите удалого молодца».

Как поймали молодца во цареве-кабаке,

Приводили удалого к воеводе на двор;

А уж стал воевода его спрашивати:

«Ты скажи, скажи, детина, незнамый человек,

Чьего рода, чьего племени, чей отеческий сын?

Иль из нашего города, из Астрахани?

Иль со Дону казак иль казацкий сын?»

– Я не с вашего городу, не с Астрахани,

Я не с Дону казак, не казацкий сын.

Я со Камы со реки, Сеньки Разина сынок.

Взялся батюшка у вас завтра в гости побывать,

Ты умей его приняти, умей подчивати.

Рассердился воевода на удалого молодца,

Закричал тут воевода громким голосом своим;

«Что есть ли у меня слуги верны молодцы?

Вы возьмите, отведите удалого молодца.

Посадите удалого в белу-каменну тюрьму».

Как на утренней заре, вдоль по Каме по реке,

Вдоль по Каме по реке легка лодочка идет,

Во лодочке гребцов ровно двести молодцов.

Посреди лодки хозяин Сенька Разин атаман.

Закричал тут хозяин громким голосом своим:

«А мы счерпнемте воды изо Камы со реки».

Мы исчерпнули воды изо Камы со реки,

Припечалился хозяин Сенька Разин атаман:

«Знать-то знать, что мой сыночек во неволюшке сидит,

Во неволюшке сидит в белокаменной тюрьме».

– Не печалься, наш хозяин, Сенька Разин атаман;

Белокаменну тюрьму по кирпичу разберем,

Твоего милого сына из неволи уведем,

Астраханского воеводу под суд возьмем.

Во славном городе во Киеве,

У славного царя у Владимира,

Жила была молода вдова.

У вдовушки было девять сынов,

Десятая дочь любезная:

Поили, кормили, пелегали[25] –

Девять сынов под разбой пошли,

Десятую дочь замуж выдали,

По край моря, за Морьянина.

Они прижили малого детища.

Она год живет и другой живет,

На третий год стосковалася.

Стала она Морьянина в гости звать:

«Пойдем, Морьянин-свет,

Ты к теще, а я к матушке,

Ты к шурьям, а я к милым братьям».

Они день идут и другой идут,

На третий день становилися.

Нарубили[26] огонечек малёшенек,

Пустили дымочек тонёшенек.

Напали воры, разбойники,

Они Морьянина зарезали,

Морьянинка в воду бросили,

Морьянинку во полон взяли.

Как все-то разбойнички стали пить и есть,

Один-то разбойничек ни пьет, ни ест,

Ни пьет, ни ест, богу молится.

Все разбойнички спать легли,

Один-то разбойничек ни спит, ни лежит.

Господу богу молится.

И стал он у Морьянинки расспрашивать:

«Ты скажи, скажи, Морьянинка.

С какого ты села-города?

И которого отца-матери?»

Стала ему Морьянинка рассказывать:

«У славного царя у Владимира

Жила была молода вдова;

У вдовушки было девять сынов –

Десятая дочь любезная:

Поили, кормили, пелегали,

Девять сынов под разбой пошли,

Десятую дочь замуж выдали,

По край моря за Морьянина».

– Вставайте, братцы родимые!

Не Морьянина мы зарезали,

Не Морьянинка в воду бросили,

Не Морьянинку во полон взяли:

Мы зарезали зятя любезного,

В воду бросили племянника,

Родну сестру взяли во полон. –

Вставали братцы родимые,

Просили у сестры прощеньица:

«Отчего ты нам не сказалася,

Что ты нам родна сестра?»

Пошли братцы к родной матушке,

Становились на коленки все

И просили у нее прощеньица:

«Прости нас, родная матушка,

Не знавши зарезали зятя любезного.

В воду бросили племянника,

Родну сестру взяли во полон».

Как за церковью, за немецкою,

Добрый молодец богу молится:

Как не дай боже хорошу жену, –

Хорошу жену в честный пир зовут,

Меня молодца не примолвили.[27]

Мою жену – в новы саночки,

Меня молодца – на запяточки.

Мою жену – на широкий двор,

Меня молодца – за вороточки.

Друг мой милый, красно солнышко мое,

Сокол ясный, сизокрылый мой орел,

Уж неделю не видалась я с тобой,

Ровно семь дней как спозналась с горем я

Мне не взмилились подруженьки мои,

Игры, пляски, хороводы и мячи,

Не по нраву, не по мысли мне пришли.

Я скиталася по темныим лесам,

В темном лесе кинареички поют,

Мне, девчонке, грусть-назолу придают.

Ты не пой, кинареичка, в саду,

Не давай тоски сердечку моему.

Во лесах во дремучих

Тут брала девка ягоды,

Брамши-то, она в лесу заблудилася,

Заблудимши, она приаукнулась:

«Ты ау, ау, мой любезный друг,

Мой любезный друг, жизнь душа моя».

– Уж я рад бы тебе откликнулся,

За мной ходят трое сторожей:

Первый сторож – родной батюшка,

Второй сторож – мила матушка,

А третий сторож – молода жена.

Не беленька березанька к земле клонится,

Не камыш трава во чистом поле расшаталася, –

Зашатался, загулялся добрый молодец,

В одной тоненькой кармазиновой черкешучке.

У черкешучки рукавички назад закинуты,

Камчатные его полочки назад загнуты,

За плечьми несет ружьецо знать турецкое,

Во правой руке он присошечек карновенький,

Он присошечком, добрый молодец, подпирается,

Горючьми слезми разудаленький заливается.

Вдруг несчастьице над молодцом случилось,

Поднималася с гор погорушка всё хурта вьюга,

Всё хурта подымалась с гор, погорушка полуденная,

Собивала-то она добра молодца со дороженьки,

Прибивала-то она молодца ко городу,

Ко тому же то ко городу ко незнамому.

Один-то был у отца у матери единый сын,

И того-то берут разудаленького в службу царскую,

По указу его берут, разудаленького, государеву.

Он со вечера стал, разудаленький, коня седлать,

Ко полуночи стал, разудаленький, с двора съезжать,

Отец-то и мать его, разудаленького, провожать пошли

Провожали его, разудаленького, весь и род племя.

Позади-то его идет горюшенька молода жена;

Молоду жену, белую лебедушку, уговаривает:

«Воротись ты, жена, воротись, душа, лебедушка белая,

Впереди-то у нас всё огни горят, огни неугасимые».

– Разудаленький добрый молодец, меня не обманывай,

Горит у тебя, молодца, ретиво сердце.

Как у нас было на улице,

У нас на широкой,

Красны девки разыгрались,

Молодушки расплясались.

Одна девка лучше всех.

На ней лента шире всех.

Девка парню говорила

И всю правду объявила:

«Послушай-ка, мой мило́й,

Сердце-радость дорогой,

Мой батюшка не лихой,

Тебе будет не чужой».

– Береза белая!

Береза кудрявая!

Куда ты клонишься?

Куда поклоняешься?

– Я туда клонюсь,

Туда поклоняюся,

Куда ветер повеет.

– Княгиня-душенька!

Куда ты ла́дишься?

– Туда я лажуся,

Куда батюшко отдает

С родимой матушкой.

Трубчистая коса

Вдоль по улице шла,

Жемчужная пчелочка

За нею гонялася,

За нею гонялася,

За косу хваталася:

«Коса ты, косынька!

Ужели ты моя?»

– Я тогда буду твоя,

Как в божью церковь вступлю,

Золотой венец приму!

Затопися, баненька,

Раскалися, каменка!

Расплачься, княгиня душа,

По своей сторонушке,

По родимой матушке,

По родимому батюшке, и проч.

Как-то мне будет в чужие люди идти?

Что как будет назвать свёкра батюшкой?

А как будет назвать свекровь матушкой?

Бог тебе судья, свет мой, родимый батюшко!

Али я тебе, молодёшенька, принаскучила? и пр.

Собрала невеста подружек,

Посадила подружек высоко,

А сама села выше всех,

Наклонила головушку ниже всех,

Думает думушку крепче всех:

«Что долго нет Ивана?

Мне посла послать – некого,

Мне самой идтить – некогда.

Я хотя пойду, – не дойду;

Я хотя дойду, – не найду;

Я хотя найду его, –

Позвать к себе не смею».

Как при вечере, вечере,

При последнем часу́ времечке,

При княгинином девичнике

Вылетал же млад ясён сокол;

Он садился на окошечко

На серебряну решеточку.

На шелкову занавесочку.

Как увидела да узрела

Свет княгинина матушка:

«Ты дитя мое, дитятко,

Ты дитя, чадо милое!

Приголубь ты ясного сокола,

Ясного сокола залетного.

Доброго молодца заезжего!

Свет Ивана Александровича!»

– Государь родной батюшка,

Государыня матушка!

Я бы рада приголубить его;

Скоры ножки подломилися,

Белы руки опустилися,

Красота с лица сменилася.

Мимо дворика батюшкина,

Мимо терема матушкина,

Пролегла тут дороженька;

Пробегал тут добрый конь;

За конем бежит добрый молодец,

У ворот стоит красна девица.

Как возго́ворит добрый молодец:

«Перейми коня, красна девица!»

– Мне нельзя перенять коня:

У меня травой ноги спутаны,

Росой глаза замочены. –

Возговорит добрый молодец:

«Не приманывай, красна девица:

Не травой ноги спутаны,

Не росой глаза замочены:

Ноги спутаны кручинушкой,

Глаза замочены горючьми слезами!»

Как сказали-то, Иванушко хорош да хорош!

Черт у него, не хоро́шество!

Сам шесто́м,

Голова песто́м,

Уши ножницами,

Руки гра́бельками,

Ноги вилочками,

Глаза дырочками.

Соловьи́ны-то глаза

По верха́м глядят;

По верхам глядят,

Они каши хотят.

Вчера каша сварена́,

Вчера съе́дена была.

Шея-то синя́

Будто в пе́тле была!

Нос-от синь, –

Это свахин сын!

Ты, невеста, перед кем стоишь?

Перед кем стоишь, на кого глядишь?

Он тебе чуж чуженек,

У него поросячий душок!

Он с курами клевал,

С поросятами едал!

10

Как в долу-то берёзынька белёхонька стоит.

А наша невеста белее ее,

Белее ее снегу белого лицо.

Шла наша невеста с высокого терема,

Несла она золоту чару вина;

Она чару расшибла, вино всё пролила,

Всё глядючи на Ивана своего,

На Ивана своего, на куде́рушки его:

«Видать ли мне, куде́рушки, вас у себя?

На правой на ручушке на золотом перстеньке?»

О горе, горе!

То невестино!

О горе, горе!

Ты невестушка,

О горе, горе!

Ты ластушка!

О горе, горе!

Оглянись-ко ты назад,

О горе, горе!

Что подружек-то стоят!

О горе, горе!

Что подружки говорят,

О горе, горе!

Что наказывают,

О горе, горе!

Что приказывают:

О горе, горе!

«Ты спихни-ко худяка,

О горе, горе!

Ты с кроватушки долой!

О горе, горе!»

– Вы, лебедушки,

О горе, горе!

Вы подруженьки!

О горе, горе!

Мне нельзя спихнуть!

О горе, горе!

В головах-то у него

О горе, горе!

Плетка шелковая;

О горе, горе!

Она об осьми хвостов,

О горе, горе!

Она больно бьет,

О горе, горе!

Приговаривает:

О горе, горе!

«Не зови-ко худяком,

О горе, горе!

Зови добрым молодцом!»

Мы все песенки перепели,

У нас горлушки пересохли!

Мы князьева пива не пивали,

У княгини дары увидали.

У княгини дары миткали́ны,

А князево пиво облива,

На собаку льешь, облезет.

В сыром бору на клену

Висит колыбель на шелку;

В колыбели лежит Иванушко,

Перед ним стоят бояры:

«Вскачните колыбель высоко!

Столь высоко, выше клену стоячего,

Ниже облака ходячего,

Чтобы видно было тестев двор,

Чтобы видно было тещин терём!»

В терему гуляет княгиня,

По имени зовут ее Катерина;

Каленые орешки считает,

Шитою ширинкою махает:

«Ты сюды, сюды, Иван князь!

Как здесь твое суженое,

Здесь твое ряженое:

Здесь твоя княгиня,

По имени Катерина».

Висит колыбель на шелку,

В колыбельке лежит князь молодой:

«Вскачните колыбель высоко,

Вы столь высоко – выше клену,

Чтоб был виден тестев двор,

Тестев двор, тещин тере́м».

В этом терему ходит гуляет,

Ходит гуляет княгиня душа,

Шелковым платком помахивает:

«Ты сюда, сюда, молодой князь!

Здесь твоя су́женая, твоя ряженая!»

Сватушка гость, богатый, тороватый;

Он с гривны на гривну ступает,

Он рублем вороты запирает,

Он полтиной вороты отпирает.

Сватушко, догадайся!

За мошоночку принимайся!

В мошне денежка шевелится,

Красным девушкам норовится.

Все песни перепели,

Го́рлушки пересохли!

А сва́тушка рыжий

По берегу рыщет.

Хочет удавиться,

Хочет утопиться,

От красных девок,

От белых лебёдок.

Дари, дари девок!

Дари лебёдок!

Не станешь дарити –

Мы пуще корити!

Сватушко, догадайся!

За мошоночку принимайся!

В мошне денежка шевелится,

Красным девушкам норовится.

Бестолковый сватушко!

По невесту ехали,

В огород заехали,

Пива бочку про́лили,

Всю капусту по́лили.

Верее молилися:

«Верея, вереюшка!

Укажи дороженьку

По невесту ехати!»

Сватушко, догадайся!

За мошоночку принимайся!

В мошне денежки шевелятся,

Они к девушкам норовятся,

А копейка ребром станови́тся,

Она к девушкам норовится!

А у свата сводника

Лихорадка с бо́лестью,

Она с черной не́мочью

На печи под шубою,

На дворе нагишкою!

По морозу босиком,

По кроле нагишом!

Ему чирий в го́лову,

А другой в бороду,

Третий в ру́чушку,

Четвертый в ноженьку!

У сватушки кудри

На четыре грани,

Его черти драли,

Шуты полыска́ли,

По кучам таскали,

Братом называли:

«Ты сватушко, братец!

Дари, дари девок,

Дари, дари красных!

Станешь дарити –

Не станут корити».

Уже вечер на дворе вечереется.

Уж красное солнышко за́ лес котится,

Что частые-то звездочки высыпаются,

У меня ли, молодёшеньки некрасованой,

С моими ла́стушки, сестрицы, милыми подружки.

Я пойду ли спрошусь у родимой матушки:

«Ты, сударыня, родимая матушка!

Не гулять у тебя прошуся, не красоватися,

Я развеять свою кручинушку великую.

Я пойду ль, молодёшенька, во чисто́ поле,

Я ударюсь, молодёшенька, о сыру́ землю;

А мы вскрикнемте, сестрицы, громким голосом:

Ты раздайся ли, мать сыра́ земля!

Ах, ты встань, ты встань, родной батюшко![28]

Ты приди ко мне, горюше молодёшеньке,

На мою ли на смиренную на беседушку!

Снарядить-то меня, горюшу, есть кому,

А благословить-то меня некому.

Мы взойдем-ка ли, сестрицы, в новые сени,

Мы воскрикнемте, сестрицы, громким голосом:

Не шатитесь, не ломитесь, сени новые!

Неужли ж я, молодёшенька, тяжелёшенька?

С моим ластушкам, сестрицам, милым подружкам?

Тяжела моя великая кручинушка.

Государыня, родимая матушка!

Отвори-тка свой высо́к терём!

Не зноби меня, горюшу молодёшеньку!

Я и так, молодёшенька, назяблася.

Я сяду, молодёшенька, под окошечком.

Не летит ли мой кормилец батюшко?

Мы пойдемте-тка, сестрицы, вдоль по улице

Вы кладите-тка следочки частёхонько,

Уливайте следочки горючьми слезми́.

Опосле́ пойдет родимая матушка:

Не княгиня тут гуляла, не боярыня,

Тут ходила, тут гуляла чадо милое!»

– Ты река ли моя реченька,

Ты река ли моя быстрая!

Течешь, речка, не колы́хнешься,

На крутой берег не взо́льешься,

Желтым песком не возму́тишься!

– Отчего же мне возмутитися?

Ни дождя нету, ни вихорю.

– Ах ты, умная девица,

(Такая-то)

Что сидишь ты, не улы́бнешься?

Говоришь речи, не усме́хнешься?

– Что чему же мне смеятися?

На что глядя, радоватися?

Полон двор у нас подвод стоит,

Полна горница гостей сидит.

Уж как все гости собралися,

Одного-то гостя нет как нет;

Уж как нет гостя милого,

Моего батюшки родимого:[29]

Снарядить-то меня есть кому,

Бла́гословить-то меня некому,

Что снарядит меня родная мать,

Бла́гословит меня чужой отец.

Много, много у сыра́ дуба́

Много ветвей и па́ветвей,

Только нету у сыра́ дуба́

Золотыя вершиночки:

Много, много у княгини души,

Много роду, много племени,

Только нету у княгини души

Нету ее родной матушки:

Благословить есть кому,

Снарядить некому.[30]

Между гор по ка́менью

Серебром ручей бежит.

По тому по ру́чейку

Ходила гуляла княгиня душа;

Искала княгиня душа

Самоцветна камушка;

Нашла, нашла камушек,

Нашла самоцветненький:

Разломила камушек

Его на́ три граночки:

Первую граночку

Ее родну батюшке,

Вторую граночку

Родной ее матушке,

А третью граночку

Ладу милому.

Не стыдно ли вам, бояры,

Перед нами, девками, стояти,

В руках шапочки держати?

Как у нашего князя

Невеселые кони стоят;

Они чуют путь-дороженьку

По невесту ехати:

«Ах вы, девушки, подруженьки!

Уливайте[31] гору кру́тую,

Чтобы моему разлучнику

Ни взойтить бы, ни взъехати!»

– Не грози, княгиня душа![32]

На крутую гору пеш взойду,

Добра коня в поводу сведу. –

«Ах вы, девушки, подруженьки!

Запирайте вы воротички,

Что тремя замками немецкими!»

– Не печалься, княгиня душа!

Приведу я с собой слесаря:

Отопрет замки немецкие. –

«Ах вы, девушки, подруженьки!

Заплетайте косу русую!

Чтобы моему разлучнику

Не расплесть, не расчесать ее!»

– Не печалься, княгиня душа!

Привезу с собой свахоньку:

Расплетет она косу русую,

Увезем тебя с собой, душеньку!

Сват, сват молодой!

Не бывать тебе у нас,

Не едать киселя!

Не бежать тебе луго́м,

Не . . . . . тебе гужом!

Ягода с ягодой сокатилася!

Ягода ягоде поклонилася!

Ягода с ягодой слово молвила!

Ягода от ягоды не вдали росла!

У попа у батюшки

Золота скуфеюшка;

Низала скуфеюшку

Его молода жена,

(Такая-то)

Слышишь ли, батюшка?

Тебе песню поем,

Тебе честь воздаем:

Мы хотим с тебя даров,

Даров великиих –

Две гривны золотом.

По́ меду, мёду по па́точному

Плавала чарочка серебряная,

Кто эту чарочку пе́ренял?

Пе́ренял, пе́ренял князь государь,

Подносил, подносил госпоже княжне.

«Выкушай, выкушай, душа госпожа!

Я тебе, княгиня, про свой сон расскажу:

Будто у нас середь широ́ка двора

Будто у нас расстилалась трава,

По траве гуляет па́вынька,

Па́вынька, па́вынька, княгиня душа».

Князек молоденький,

Лебедёк наш беленький[33],

Скажи, пожалуй, нам

Про свого гостя нам!

«У меня свет гость дорогой,

(Такой-то)

Во любви он позваный,

Во чести́ посо́женый,

За дубовыим столом,

За браной скатертью,

Не женатый Иванушка,

Холостой Михайлович,

Холостой, завистливый.

Его глаз урочливый».

Выйди, холостенький,

Выдь к нам за за́весу![34]

Выбери, холостенький,

Кто тебе покажется!

Слышишь ли, гость дорогой?

Мы тебе песню поем,

Тебе честь воздаем.

Мы хотим с тебя даров,

Даров великиих –

Две гривны золотом.

Вот вам, красные девушки!

Малое примите,

На большом не судите.

Денежки принимайте.

Пол поровняйте (т. е. попляшите).

Княгиня душенька,

Скажи, пожалуй, нам

Про свою го́стейку!

«У меня свет го́стейка

Молодая вдовушка,

Вдова моло́дая,

Вдова богомольная:

Всем святым святителям

Богу молилася

О своих о детушках».

Слышишь ли, вдовушка?

Тебе песню поем,

Тебе честь воздаем,

Мы хотим с тебя даров,

Даров великиих –

Две гривны золотом.

Княгиня душенька![35]

Скажи, пожалуй, нам

Про свою го́стейку!

«У меня свет го́стейка

(Такая-то)

Во любви по́звана,

Во чести посо́жена,

Хорошо снаряжена:

Сережки-яхонты,

Лицо разгорелося,

Монисты зо́лоты

Шею огрузили!»

Слышишь ли, гостейка.

Тебе песню поем,

Тебе честь воздаем,

Мы хотим с тебя даров,

Даров великиих –

Две гривны золотом.

Авдотья вдовина

По бережку ходила,

Правой рукой махала.

– А цвет моя сторона, сторона,

Никольская слобода,

На ней тебе не бывать, не живать,

Пивца, винца не пивать,

Калачиков не едать! –

Злодей Ванька вор, победна голова,

Кличет Дуньку из ворот в огород.

Сорвет Дуньке лопушок

Под самый корешок;

Сошьет Дуньке сарафан

Китаичный голубой:

Снурочек-ат – повиличная трава.

А ниточки – ковылок, ковылок.

А пуговки – репеёк, репеёк.

Где ни взялся таракан,

Проел Дуньке сарафан,

Над самою над дырой.

А, дядюшка Митрофан,

Зашей Дуньке сарафан

Китаичный голубой!

Калина, малина!

На заднием порядке,

Под горою три солдатки:

Одна Настька, друга Машка,

Как третия Наташка.

Повадилась Наташка

Во царев кабак ходить,

Зелено́е вино пить,

Целовальника любить:

– Целовальник молодой,

Проводи меня домой

По улице мостовой,

По дорожке столбовой,

До кроватки тесовой,

До перинки пухово́й! –

На перине де́вица

Лежит она, нежится;

Лицо разгорелося,

Чего захотелося?

«Не надо мне, матушка,

Ни меду, ни сахару,

Ни сладкиих яблочков,

Ни медовых пряничков;

Приведи-ка, матушка,

Татарина с скрыпкою,

Мордвина́ с волынкою,

Холосто́го с дудками!»

На Бо́лдинском на плоту

Мыла девица фату,

Она мыла, полоскала,

Фату в воду опускала,

Милый фаточку ловил,

Кафтан с шубою сронил;

Она губушки надула,

Пошла к старосте на думу

И к бурмистру на рассуду:

Как что староста-то скажет

И бурмистр-от что прикажет?

– Ты поставься-ка в попы! –

Как и что это за попок:

В сарафане без порток?!

Я вечор, вечор, добрый молодец,

Вечор загулялся,

Я со любушкой, со своей сударушкой

Долго застоялся;

Я тайного ласкова словечка

От ней дожидался.

Ничего-то моя сударушка

Она мне не сказала,

Только сказала моя сударушка

Грубое словечко:

«Ты отстань, отстань, добрый молодец,

Отстань по охоте;

Не отстанешь ты по охотушке, –

Отстань по неволе».

Тосковал-то я, добрый молодец,

Ровно три годочка,

Что никто, никто по добром молодце

Никто не потужит:

Что ни батюшка, ни матушка,

Ни жена молодая;

Что потужит ли, погорюет ли

Красная девица,

Что названая моя прежняя,

Милая сестрица!

Уродился я несчастлив, бесталанлив:

Приневолили меня, малёшенька, женили;

Молода была жена, я глупенек,

Стал я молодцем, жена стала старенька.

Полюбилась мне молодка молодая,

Иссушила мое сердце ретивое.

Как вечор меня молодка огорчила,

Мне несносную насмешку насмеяла:

– Отступися, – мне сказала, – отвяжися,

У тебя своя жена, с ней и целуйся! –

Во бору ли, во сыром ли стук, треск:

Бурлачки сосну подрубливают,

Подрубливают, поваливают;

Из сыра бора по лугу́ волокут,

По крутому бережку покатывают,

Середь лодочки устанавливают,

Тонкий парус навешивают,

Уплывают вниз по Волге по реке.

Вы постойте добры молодцы, погодите,

Вы с собой меня возьмите, посадите,

Разлучите с опостылой со женою!

Ах ты, молодость, моя молодость,

Не видал я тебя, когда ты прошла,

Когда ты прошла, когда миновалася!

Живучи с женой не с корыстною,

Не продать мне жену, не променять ее

Что ни братцу, ни товарищу.

Я пойду ли сам крутым бережком,

Я найму ль себе новых плотничков,

Новых плотничков, корабельщиков.

Я сострою нов тесов корабль

О двенадцати тонких парусах,

Тонких, белых полотняных.

Я спущу ли корабль на сине море,

Посажу ли жену, свою барыню,

Отпущу ли жену в свою сторону;

А я сам пойду на круту гору,

Посмотрю ли я на сине море –

А уж корабль бежит, как сокол летит,

А жена-то сидит, точно барыня.

Уж я вскрикну ли громким голосом:

«Воротись, жена, моя барыня,

А мы будем жить лучше прежнего,

А я буду любить лучше старого!»

– Не обманывай ты, распостылый муж:

Что не греть солнцу зимой против летнего,

Не светить месяцу летом против зимнего,

Не любить тебе меня пуще прежнего!

Уж как но́нешние люди

Они мо́лоды, лукавы,

С измале́нька вороваты;

Не видавши – много видят,

Не слыхавши – много слышат.

Как сказали про девицу

Напрасну́ю небылицу:

Будто я красна девица

Во всю темну ночь не спа́ла,

В зелено́м саду гуляла,

Сладко вишенье щипала;

Показалось девке мало –

Виноградом добавляла,

На белое блюдо клала,

В итальянский плат вязала,

За вороты выходила,

Извозчика нанимала,

Извозчика молодого,

Неженатого, холостого:

«Вези меня поскорее,

Чтобы люди не видали,

Соседушки не слыхали[36],

Мому батюшке не сказали,[37]

Мой батюшка очень грозен, –

Посадил меня в темницу,

Ни дверей нет, ни окошек,

Одна труба, да малая.

Ах ты, батюшка родимый!

Проруби ты мне окошко

На праву́ю на сторонку,

Куда милый гулять ходит,

Добра коня поить водит».

Долина-долинушка,

Раздолье широкое!

На той на долинушке

Ничто не родилося:

Ни грибки, ни ягодки,

Ни черна смородина,

Только уродилася

Рощица зеленая.

Из-за той ли рощицы

Заря занималася,

Заря занималася,

Солнце выкаталося.

Греет, греет солнушко

Зимой не по-летнему:

Любит, любит миленький,

Любит не по-прежнему.

Любил, всё обманывал,

Другу́ подговаривал:

«Поди, поди, девица,

За меня замуж,

За меня, за мо́лодца,

За парня холо́стого».

Нейду, нейду, девица,

Нейду, не подумаю.

Кого же мне, девице,

Полюбить будет?

Полюбить холостого, –

Холост скоро женится;

Полюбить женатого, –

Жена-то рассердится.

Полюблю я, девушка,

Солдата гвардейского:

Солдат в поход пойдет,

Девицу с собой возьмет.

На зоре-то было вечернией:

Высоко звезда восходила –

Выше лесу, выше темного,

Выше садику зеленого.

Как во городе во Ала́тыре

Случилося несчастьице,

Как несчастьице немалое:

Жена мужа потеряла,

Вострым ножичком зарезала;

Вынимала сердце с печенью.

На ноже сердце встрепехнулось, –

Она, шельма, рассмехнулась,

Рассмехнувшись, она ужаснулась,

Взяла его за черны́ кудри,

Ударила об сыру́ землю,

Во холодный ледник спрятала,

Дубово́й доской она закрыла,

Золотым перстнем запечатала;

Сама пошла в нову́ горницу,

Закричала громким голосом:

«Ты талан ли мой, талан лихой,

Или участь моя горькая!

На роду ль мне так написано?»

Прилетели к ней два сокола,

Два Ивана, два Иваныча:

– Ты сноха наша, невестушка,

Где наш братец Иванушка? –

«Ваш братец-охотничек

Уехал в лес за охотою, –

За куницами, за лисицами».

– Не обманывай нас, невестушка!

Вон шелко́в кушак на стене висит,

Перчаточки с шапочкой на по́лочке лежат.

Вдоль по улице по Шведской

В слободе было Немецкой,

Генерал-от немец ходит,

За собою девку водит.

Водил девку, водил немку,

Молодую иноземку.

Девка немцу говорила:

«Говори, радость, со мною,

Мы одни теперь с тобою.

Еще третий ~ высок терем.

Как поедешь, мой любезный,

Во царскую службу,

Заезжай, моя надёжа,

В калинову рощу;

Ты сорви, мой друг, покушай

Горьку ягоду калину:

Какова горька калина –

Таково житье за старцем».[38]

Не летай, мой соловей,

Поздно вечером один!

Парень девушку любил,

Колечушком подарил:

Колечушко, сердечушко –

Твой золотный перстенек.

Далеко милой живет

Во матушке во Москве,

Во Покровской улице.

Как пошли наши ребята

В большу́ улицу гулять,

Красных девок забавлять;

Ах, все девки хороши,

Разлапушки пригожи!

Одна девка лучше всех:

В косе лента шире всех,

А другая голубая –

Идет славушка худая,

А третия со кистьми, –

Бежит Дуня со вестьми.

Как взял Дуню задор:

Подняла в губы́ подол,

Мимо окон, мимо стекол,

Мимо каменных палат

К целовальнику в кабак:

«Целовальник молодой,

Отпирай новый кабак,

Пущай малыих ребят!»

Беседа моя, беседушка, беседа смирна!

Во той во беседушке девицы сидят,

Де́вицы сидят, речи говорят:[39]

«Лучина, лучинушка берёзовая!

Что же ты, лучинушка, не ясно горишь,

Не ясно горишь, не вспыхиваешь?

Али ты, лучинушка, в печи не была?[40]

– Я была в печи вчерашней ночи́,

Лихая свекровушка воду пролила,

Воду пролила, меня залила. –

Сестрицы, голубушки, ложитеся спать:

Ложитеся спать, вам некого ждать!

А мне, красной девице, всю ночку не спать –

Кровать убирать, мила́ дружка ждать;

Убравши кроватушку, сама лягу спать.

Первый сон уснула – без миленького;

Второй сон уснула – без сердечного;

Третий сон уснула – зоря белый день.

Из-под белой зорюшки мой милый идет,

Собольею шубочкой пошумливает,

Пухо́вою шляпочкой помахивает,

Сафьянны сапожки поскрыпывают;[41]

«Что ж ты, добрый молодец, давно не пришел?»

– Душа красна девица, позамешкался:

С угрюмой женой побранка была,

Журила, бранила тебя и меня.

Тебя, мою душеньку, курвой назвала́;

А я ее бил, бил, чуть живу пустил. –

«Не бей, не бей, молодец, угрюмой жены:

С угрюмой женою тебе век вековать,

Со мной, красной де́вицей, ночку ночевать».

Девушка крапивушку жала,

Красная немножко нажала;

Кажется, ни с кем не стояла,

Только я с милым говорила:

«Ах ты, мой сердечный, милый друг!

Я слышала несчастье про тебя:

Идешь в поход. Возьми меня с собой,

Назови меня родной сестрой

Или душенькой молодой женой».

– Нельзя, нельзя мне взять тебя с собой,

Что все в полку полковнички знают,

Что нет у меня родной сестры,

Ни душеньки молодой жены,

Что есть у меня одна матушка,

И та живет в деревне в печали.[42]

Как но́нече куры

Поют петухами,

Ах, люшеньки, ай люли! и т. д.

Как но́нешни жены

Владеют мужьями.

Я возьму мужа за ручку,

Брошу на постелю:

Лежи, муже, тута,

Поколь схожу – кну́та,[43]

Поколь схожу – кну́та,

Железного пру́та.

Теща про зятюшку сдо́бничала,

Сдо́бничала да пирожничала,

Испекла пирог в двенадсять рублёв.

Со́лоду, муки на четыре рубли,

Ягодов, изюму на́ восемь рублей.

Теща по горенке похаживала,

Косо на зятюшку поглядывала:

«Как тебя, зятюшку, не ро́зорвало?

Как тебя, зятюшку, не пе́рервало?»

Бежит речушка слезова́я,

На ней струюшка кровавая;

По бе́режку растет част осинничек,

Во том осинничке куст рябинушки;

Она а́ленькими цветочками расцветала,

На цвету сидит кукушечка,

Горемычная куковала,

Жалобнёхонько, горемычная, причита́ла,

Всем солдатушкам назо́лушку давала.

Не кукуй-то ты, кукушечка, жалобне́нько,

Не одной-то тебе, кукушечка, жить тошно,

И нам-то солдатушкам жить не сладко!

На что матушка нас, сударыня, породила?

Туто жил-поживал господин Волконский князь,

У этого у князя жил Ванюша ключничек.

Ваня год живет, другой живет,

На третий год князь доведался;

Закричал князь Волконский своим громким голосом:

«Как есть ли у меня слуги верные при мне?

Вы подите-приведите вора Ваньку ключничка!»

Как ведут Ванюшу широким двором,

Как у Ванюшки головка вся проломана,

Коленкоровая рубашка на нем изорвана,

Сафьяновые сапожки кровью принаполнены.

Закричал-та господин Волконский князь громким голосом:

«Вы подите-ка, – вы выройте две ямы глубокиих,

Вы поставьте-ка два столбика дубовыих,

Положите перекладец сосновый,

Повесьте две петли шелко́вые:

Пускай Ваня покачается,

Молодая-то княгиня попечалится!»

Бежит речка по песку

Во матушку во Москву,

В разорёну улицу,

К Аракчееву двору.

У Ракчеева двора

Тута речка протекла,

Бела рыба пущена;

Тут и плавали-гуляли

Девяносто кораблей;

Во всякием корабле

По пяти́сот молодцов,

Гребцов-пе́сенничков;

Сами песенки поют,

Разговоры говорят,

Всё Ракчеева бранят:

«Ты, Ракчеев господин,

Всю Россию разорил,

Бедных людей прослезил,

Солдат гладом поморил,

Доро́женьки проторил,

Он канавушки прорыл,

Березами усадил,

Бедных людей прослезил!»