Загробной жизн<и> не существует совсем, и речи быть не может и мысль <о ней> не зарождается у меня; смерть пресекает жизнь, как меч отделяет туловище от головы.
Я говорю здесь в том смысле, что я <живу> как таковой созидающий в том организме мира, где живу.
Душа же моя ввиду смерти оболочки остается силой.
Есть сила, жизнь которой состоит в неустанном творчестве форм.
Сила эта, создавая форму, оживает ею и проявляет свое изменение до тех пор, пока оболочка не израсходуется.
И сила эта остается.
Поэтому думаю, что смерти нет.
Потому что оболочку (как прибор которым нужно выразить форму), пришедш<ую> в негодность, не считаю смертью1.
Мы провозглашаем пустоголовых. И не желаем делать с<о> своей головы мусор<ный> ящик.
У современных талантливых писателей Брюсов<а>, Бальмон<та>, Андреева, Горького, Анатол<я> Франса, Кнут<а> Гамсуна и и<м> подоб<ных>, а также худож<ников> Васн<ецова>, Сомов<а>, Репина, Куст<одиева> и друг<их> им подоб<ных> души не существует а если есть, то по виду она мусор<ный> скребок, и творчеств<а> их происходят от Разума и души, создава<я> ею что-то среднее, не способное развиваться.
(Все — мусорные скребки.)
Первою формою (или фигурою) Супрематического начала в цвете явилась черная плоскость, усеченная со всех сторон, что образовало вид квадрата на белом.
Отсюда выдвинулось много других форм (или фигур), которые конструировали в одно целое систему новой симметрии, выражающ<ую> собою пространство; такая система, или конструкция, могла выражаться и быть построенной на белом только одной плоскостью.
Супрематическое построение в своей системе строит все свои творческие конструкции в законе, обеспечивающ<ем> целостность знака, чем имеет разницу от всех остальных раб<от> художников.
Супрематические фигуры или формы строятся только в пространстве и передают собою его бесконечную бездну, не давая никакого впечатления, что они сами идут с земли или имеют к ней тяготение.
Белое, на чем конструируется цветная система, выражает собой пространство; все цветные фигуры или формы при постройке не зависят от взаимного цветового отношения, на чем почти все Искусство было основано (гармони). Гармония отжила, ее заменила система.
Супрематизм, двухмерное цветовое творчество, стремится к освобождению цвета от всякого на него посягательства, приводит его к самоцельной чистоте, освобождая из материальных тисков и веса, причем вводит наше сознание к познанию цветовых отношений между собою, но не в изображ<ении>. Вещи мешали познать нам их состязание и силу, <их> неустанную войну как элементов, через которые возможно многое открыть в миропознании и создании новых знаков, побуждаемых отдель<ным> цветом.
Цвета имеют <такое> огромное значение в мире природы, а также и в нашем сознании, что нам необходимо установить и слить себя с силою природы вселенного творчества.
Ставьте на месте святом новую святыню — машину.
Через икону мы идем к вечному безжизненному покою (ожид<ание> неба), через машину к вечному бегу по клокочущим далям пространства.
Кто должен устанавливать жизнь Искусств творчества, кто должен быть рулевым и кто должен нести знамя его в пустыне мозгов?
Я думаю и устанавливаю, что тот только может править и сеять, кто своим нутром и ощупью своих пальцев создал и создает и движет Искусство.
В настоящее время специалисты, которым даны отдельные радиусы государственного организма, зачастую назначают в главу движения тех, кто коснулся <Искусства> пальцами своими, <но> ни нутром, ни мудростью; им предоставляется <право> решени<я>.
Отдел Государства или радиус его Искусств кажется Социалистам самым незначительным; кто <назначает> и кого назначить, кто и что будет делать, тоже не важно, лишь бы было «понятно».
У каждого Социалиста есть великомудрая и «понимающая» Искусство жена, она может вполне править, ибо она прекрасна, муж ее великий, почему бы и жене не быть великой2. Я, конечно, не говорю о женах и вообще женщинах, работающих в русле Социализма; такие женщины есть и в Искусстве, мы их знаем, но есть такие, которых мы не знаем и потому знамя движения им не дадим.
Нельзя устраивать свалку под древком знамени.
Искусство не требует баронесс и покровительниц.
Механика должна дойти до Супрематизма построени<я> тяготения, и толч<ком> долж<но> быть основание новой современной машины движения из целолитых плит объемов. Тело их построено должно быть из слитков сил в одном теле плитооб<ъемов> без кривых и кругл<ых> линий3.
Мир материальный согласно учению идеалистов — искаженная форма мира чистых идей.
Материальная вещь своей изменя<емостью> потвержда<ет> {положение}, что она искажение идеи вне изображения материального.
Идеальность вещей в себе, а {идеал} он как образ ее материализованный; если идеализм вещи удается материализовать, то тем самым вещь материаль<ная> становится идеалистической, другими словами сказать, абсолютна. Но при условии, если идея будет началом и концом неизменна, если же идеи в чем-либо меняются, то они равны материально<му> изменяющемуся выражению.
Наши цели рациональны не потому, что они основаны на доводах рассуждающего разума, а потому, что они исходят из объективного изучения вещей, т. е. из объяснения процесса их образования, который не является и не может быть результатом нашей воли, а наоборот, владеет нашей волей и подчиняет ее себе.
Когда встанут люди в равенстве своем, то форма их будет прямоугольная квадратная.
Предмета не существует, я только его рисую в пространстве, движение же мое только средство техническое.
Если Земля завтра не приходит в свое место, то и не приходит ни в какое другое место.
Академизм стремится через усилия свои передать предмет, хочет его преодолеть путем воплощения себя в него.
Я уподобляюсь тому дереву или зерну, которое, брошенное в одно из обстоятельств, преодолева<ет> их ростом через зиму, осень, весну.
К сознанию нельзя пробудить материю.
К<азимир>.
О подчинении Религиозного начала гражданским харчевым политически экономическим началам.
Религия и Искусство во власти последнего, тогда когда имеют свою задачу выявления Мира равно.
Мир, пожалуй, познается с той точки, которая удобна человеку.
Природа с точки зрения Искусства.
Борьба с чистым Искусством есть борьба против обновления предметов художественного быта.
Только через чистые Искусства мы можем сделать художествен<ное> оформление вещей нового быта.
Тот, кто против чистого Искусства — тот против Художественной формы новой Культуры.
Борьба с чистым Искусством, или абстрактным, есть борьба против обновления быта новым<и> форм<ами>.
Только через чистое Искусство (или абстрактное) можно сделать художественное оформление быта.
«Бойся проснуться, когда тебе во сне видятся кошмарные сны, убивают, давят или что-либо другое.
Сон — это все то, что ты называешь жизнью, а пробуждение — это то, <что> назыв<аешь> смертью.
Проснуться значит умереть, умерший — проснувшийся. И мы обнаруживаем материю»4.
Экономия — элемент капиталистического строя. Коммунистический строй вне экономии.
Экономические отношения могут быть в капиталистическом строе, в коммунистическом их быть не может быть.
Натюрморты в живописи. Нужно определить, какой свет и какой натюрморт должен быть построен для живописной работы. Какой для цветописной, какой для светописной.
Мир никогда не может двигаться, Мир статичен, движимо только немирное.
Ленин: «А я думал, что вы поставите какое-нибудь футуристическое чучело».
Когда спросили тов. Ленина о мнении о выставленных памятниках <на конкурсе>(на котором был проект под футуризм, он сказал: «Я тут ничего не понимаю, спросите Луначарского»5.
«Искусство и Революция» Луначарского6:
«Современный художник так не думает. Постепенно шло выветривание содержания. Эпигоны декадентов еще не говорили, что хотят быть бессодержательными, а лотом пришло время кубизма, футуризма, супрематизма, сторонники которых прямо заявляют: „Не желаем быть содержательными, и даже поэзия должна быть бессодержательна“, и так как слово само есть мысль, то дошли до зауми, до сочетания звуков, которое бы не было больше что-либо значущим словом. Это естественный абсурд, вытекающий последовательно из линии постепенного отхода от всякого содержания. Содержание совсем не важно, форма бесконечно важнее, а моментами говорят: „Содержание даже вредно, его нужно совсем изгнать“, или: „Не нужно обращать внимание на содержание: там, где оно есть, пусть, а лучше, если совсем его нет, а есть последовательное сочетание форм, звуков, красочных линий или плоскостей, объемов“. Это последнее слово особо оригинальных направлений»7.
Надо выяснить ему разницу «бессодержательного» и «беспредметного» и установить целый ряд содержаний для каждого явления отдельно.
К. М.
На книжке Шопенгауэра написано «Мир как воля и представление». Я бы написал «Мир как беспредметность». Если существует представление, то, значит, Мира нет, а если воля для направления к овладеванием представлени<ем>, значит ясно, что Мира нет, а борьба. Мир же недвижен вне воли и представлений8.
К. М.
Луначар<ский>: «Буржуазия вступила на путь империализма, она почувствовала, что у такого индивидуума, как свободный купец, нужно развить религиозный патриотизм, надо заставить его готовить своих детей к религиозному самопожертвованию во имя родины.
Буржуазия стала твердить, что необходимо организоваться и подчинить индивидуальное частное центру, который должен импонировать своими монументальным строем, гармоничной культурой»9.
Нужно указать тов. Луначар<скому> на смысл религии и смысл деятельности буржуазии, Церкви и Завода, что значит готовить детей и что значит готовить машину.
Пролетариат достаточно определенно отринул протянутую ему руку футуристов, потребовав, чтобы в ней был сколько-нибудь ценный дар.
Пролетариат явным образом начинает перевоспитывать футуристов10.
«Недавно награжден орденом Красного знамени Демьян Бедный. ВЦИК этим отметил всю важность ясного и общепонятного Искусства. И это должен зарубить себе <на носу> каждый. Поощрять мы можем только такое искусство, которое ясно и всякому понятно. Демьян Бедный сумел талантливо взять курс, куда-то очень близко к Некрасову, и своим творчеством увлек широчайшие слои трудовых читателей.
Я не говорю о возврате к искусству 60-х годов, но считаю, что проштудировать его хорошенько необходимо, ибо там есть еще много, чему можно поучиться»11.
Ленин: «Из всего нашего Искусства для России важнее всего кино. Обратите внимание на него»12.
Лунач<арский>: «Да, я протянул руку левым, но пролетариат и крестьянство им еще не протянули. Наоборот, даже тогда, когда футуризм густо закроется революционностью, рабочий хватает революционность, но корчит гримасы от примеси футуризма. Футуристы говорят, он не дорос. Но есть разный рост. Футуризм есть кривой рост Искусства. Это продолжение буржуазного Искусства, с известным революционным искривлением. Пролетариат тоже будет продолжать Искусство прошлого, начав с какого-то здорового пласта, может быть, прямо с искусства Ренессанса13 и поведет его вперед, дальше и выше, чем все футуристы, и совсем не в этом направлений»14.
Относительно Большого театра Владимир Ильич сказал: «А все-таки это кусочек чисто помещичьей культуры, против этого никто не может спорить».
А Луначарский вывел все же, что из этого не следует делать вывод, что Вл. Ил. против культуры прошлого. А я говорю, что если бы он был за, то сказал бы, как Луначарский15.
В фабричной системе… вырос зародыш воспитания будущего, которое для всех детей свыше известного возраста соединит производительный труд с обучением и гимнастикой, и это будет не только методом повышения производства, но и единственным методом создания всесторонне развитого человека.
Маркс16
То, что мы видим, не есть природа, то, что мы называем деревом, видом, облаком, тоже не природа. Ни одно такое явление даже в науках не может именоваться природою, так как в видимых явлениях точность может быть установлена только в названиях: облако, дерево, железо, Иван.
Война войне объявлена, что же это значит> Не нужно ли разуметь под войною вскрытие и нарушение покоя, заложенного в мире, не есть ли война войне то, что война должна уничтожить, убить войну, нарушающую покой>
Отсюда война — это та болезнь, то <есть> нарушение вечно покойной нормы, которая является неизлечим<ой> никакими медицинскими средствами, <ее можно> только убить.
Из Магомета: «Все судимые будут переходить через мост, острый, как лезвие, который перекинут через адскую пропасть. Грешники не выдержат этого перехода, потеряют равновесие и полетят в адскую бездну».
Нужно написать статью о <слв. нрзб.> Нового Искусства к отделению Искусства в свою самостоятельную идеологию, котор<ая> своим существом разнится от Государственных строев и Религиозных культов, свободна от прогресса и культуры, интернациона<льна> и вне агита, находящая<ся> вне политики, классов, наций, и являет<ся> как бы апофеозом человеческих достижен<ий>.
Многие полагают, что формы производства определяют формы Искусства. Но они совершенно не подозревают того, что их определение исходит из рассуждения точки зрения н<а> производст<во>, и рассматривают все Искусство только с точки производства, но если бы рассмотреть все производст<во> с точки зрения Искусства, то <будет очевидно, что> формы производства будут оформляться Искусством.
Маркс: «Философы до сих пор объясняли мир, но дело в том, чтобы его изменить»17. Эту мысль можно считать правильной и гениальной, но в действительности эта мысль не так уж гениальна — дело в том, что философы объясняли Мир потому, что Мира изменить, в сущности, нельзя.
Но если бы и можно было его изменить, разрушить, то, во-первых, разрушение шло бы в пользу все же нового Мира, Миросложения, второе — философы через свое объяснение Мира доказывали его нерушимость и не желали его разрушать, не желали грешить, ибо всякое нарушение Мира влечет за собой расстройство и гибель. Изменить Мир никогда не мож<ем>, ибо Мир есть Мир, если же есть измена <изменение>, следовательно, Мира нет.
1924 г.
К. М.
Павлов, очевидно, верующий человек в ум, ум для него <всемогущ,> и через него «всемогущее естествознание» сможет дать человеку полное счастье, выведет его из позора и установит хорошие между людьми отношения18.
Конечно, вера твоя спасет тебя, но верить в ум весьма и весьма опасная вещь в одном случае, в другом, пожалуй, через ум можно дойти до полного его отрицания и достигнуть полной беспредметности. Через Ум Маркс пришел к Мировой революции, которая, с одной стороны, нарушил<а> Мир, с другой — хочет построить Мир.
Христос собирался тоже через ум разъясни<ть> Бога в мировом масштабе, кончилось побоищем.
Ученые через ум тоже пытаются разъяснить научно действительный Мир и наук<у> хотят сделать всемогущей. Из Науки хотят сделать Бога всемогуще<го> и всезнающего. В этом месте и возникают вопросы и восклицания, что есть всё, разъясняется <ли> оно, и может ли быть всё узнаваемое <узнанным>.
Люди и вожди их верят в достижение свободы, в которой <одни> видят благо человеков, другие в свободе видят окончательную цель и смысл жизни человеков. Свобода для них — то царств<о> небесное, которое дает им благо, всю свою веру они не могли построить беспредметно и построили ее в образе женщины как символ<а свободы>, и таким образом по понятию их свобода выражает<ся> в образе женщины, в действительности свободу никто не видел.
То же произошло и с христианами и язычниками, христи<ане> не видели Бога, но верили в него, построили его в образе мужчины с бородой и проч. В Боге ожидают получить рай, и Бог их последняя цель.
Наша революционная современность в начале своей эры обрушилась на все старые памятники, беспощадно уничтожая все то, что не носит печати новой. Но впоследствии революци<я> изменила свой образ правления и стал<а> революционному народу показывать все старое и гнать все то, что несет в себе новый вид изменения.
Раньше, до сравнения целого ряда голов, рисованных художника<ми> Пикассо, Браком и други<ми>, не было как-то ясно их содержание, при сравнении обнаружил<ось> резкое их разделение по содержанию.
Целый ряд голов Пикассо в его геометрическом периоде носит мистичес<кое> содержание, его головы видят только Мир в себе, никогда не выходят наружу и не осязают ни одног<о> элемента своими руками; это полная недвижность внутреннего созерцания всего мира, это вечно лежащий мозг, который переживает в созерцании своем все передвижения мировые, не сдвинувшись с места.
Другой период, Кубистический, представляет собой попытку человека заглянуть во внешний Мир, Мир реальный, даже натуральный.
Эти сдвиги указывают нам, как перестраивается Мир человека в строй, через который можно было бы посмотреть реальный мир; и вот интересно будущее развитие и нынешняя попытка человека удержаться в реальном мире, видеть все движения открытыми глазами и думать, что все идет извне, но не изнутри, что мои глаза никогда не видели бы Мира, когда бы они смотрели только внутрь себя, что все во мне определяется только бытием, вне <меня> лежащим, но ничего не определяется бытием внутренним; внутреннего бытия нет, и есть как бы только вне его это тело Мирное или не Мирное.
И так интересно, чтб победит детей, вышедших из этой внутренней закрытой избы мозга, <с> закрывшими глаза веками. Возможно, что наигравшись вдоволь вовне, человечество опять войдет вовнутрь, и закроет веки глаз, и останется во внутреннем бытии в мистической недвижности.
Бог не в буре, не в движении, не <во> всяком протесте.
Бог в вечном покое.
Всякое движение идет от Дьявола, который оперирует сознанием, наука тоже от Дьявола, как и всякая попытка проникнуть во что бы то ни было. Поэтому всякое и изображ<ение> тоже от него, и всякая мысль от него, и Разум, и воля, и представление.
Но разгадка Дьявола в том, что он пытается овладеть Богом и поэтому колышет Мир, хочет возмутить его для того, чтобы победить Бога, хочет его нарушить, но из этого ничего не выходит, ибо все его протесты, бури возмущения, разум, воля и представление упокояются и становятся ничем, его «что» растворяется в ничто.
Тело не повинуется Дьяволу, ибо пуля возмущения летит для того, что принести мир телу, лишив его сознания.
И так Дьявол себя бичует и истязует, устанавливая новые идеи и законы, но они все разрушаются Богом, входят в него и упокояются, в Боге ничего не может нарушиться, ибо в нем ничего нет, а то, что мы видим, слышим, ощущаем, чувствуем, — это только различия Бога, скрывшегося во всем, и <он> не познается ничем и не уничтожаем ничем, и Дьяволу только и можно познавать его через свои представления, т. е. видеть его образ как свое представление, но не действительность.
Вот почему народ всегда протестует против всякого новшества, ибо оно вызывает движение, вот почему народ говорит против того, кто хочет победить Бога и увидеть его, народ сохраняет в себе Бога, недвижность и покой — Мир, поэтому он еще и Миром называется.
Что такое Дьявол, кто его видал> Так вот, с моей точки зрения, я вижу, что Дьяво<л> состоит из элементов знания, движения, беспокойства, нарушения. Бог как вечный покой, недвижность, вне знания разума.
Представители Государства, производственного и религиозного культа так сильно убеждены, что Искусство есть то, что должно служить им, что даже построили специальные училища для воспитания художников как людей особой культуры, особой способности для своих целей; воспитывают молодое поколение в духе своем и доказательствах, что они, представители Госуд<арства>, производственного и религиозного культа, — суть та жизнь, для которой нужно Искусство, ибо оно из их причины проистекает, fвоспитывающиеся молодые художники думают, что это так <, и потому> уподобляются тем телятам, которые, вырастая в сарае у хозяина, и в самом деле думают, что вся жизнь их проистекает именно от хозяина, и потому «я должно возить ему и для себя то, чего ему нужно», и утверждают, что «да, без него погибну». Такие телята, конечно, позабыли, что он, человек, вывел их из их собственной культуры и ввел в {свою}.
Так произошло и с Искусством и художниками; когда некоторые из художников забастовали, разбили все предметы и в их произведениях ничего не осталось ни от религиозного культа, ни <от> Госпроизводства, то все телята и художники возмутились, им показалось, что они должны подохнуть, ибо жизнь от них отняли; теленок позабыл, что сено привозится им с полей, а не растет в сарае хозяина, что у Искусства есть своя культур<а>, свои формы, которыми он должен жить.
Каждый, с моей точки зрения, человек должен быть своеобразным изобретателем. Каждая личность в своем претворении явления природы должна выражать себя, оформлять по своеобразному своему закону; их <личности> может объединить только тождество своеобразное, таковое объединение будет представлять массу единообразную; многоликое единство, т. е. сущность, от это<го> не изменится, <сущность> единоличия. Такое общество {законно}, как и один <человек>. Члены такового общества не разделяются ни на исполнителей особо, ни на создателей (изобретателей); нет ни инженеров, ни рабочих, ни крестьян.
Общество же, в котором существуют создатели (изобретатели) и исполнители, рабочие, — ложное общество, создающее паразитов-эксплуататоров и гнет неволи, насилие. Производство такого общ<ества> паразитическое, как и сами производственники-паразиты. В таком обществе появляются «идейные люди», ученые, религиозные секты и экономисты-вожди и воинства, целью которых и есть выведение этого общества в единое целое, т.<е.> образование многоликого образа в единой сущно<сти> единого мышления, приведения мышле<ния> из субъективного в объективное состояние оформления идей, представлений. Таковые вожди пытаются, чтобы производство было бы массовое, однородное по возможности и по форме; <они пытаются> нивелировать вкусы, нивелировать красоту, выставить шаблон знания вместо подсознания, интуиции, чувства, эмоции, искоренить все то, что может внести различие, что может отделить одного от другого. И через этот путь шаблонирования прийти к единству.
В таком пути вождей встречаются огромные препятствия, вождь в одно и то же время и палач, и агнец добрый, он благословляет на убийство и вознаграждает убийцу. Главное его несчастье в том, что он не предусматривает тех личностей, которые сумели претворить в новый строй элементы энергии природы и оформи<ли> себя лучше других масс. Этот претворитель исправил ухо свое, построил добавочный аппарат, и оно стало слышать то, что шумит на тысячны<х> расстояниях. Каждому захотелось исправить ухо свое, ибо каждый полагал, что в этом благо, и управитель, вождь «добрый», тоже прицепил на ухо себе это совершенство и доволен, что услыхал бред другого доброго или недоброго вождя, и приказал объявить по обществу выделить сынов для изучения этого дела и выделить иных рабов, и производить это благо в массовом производстве, ибо Иван Петрович обрезал себе нос по своеобразному совершенству, и <потому>, проделывая это, каждый гражд<анин> достигнет массового блага. Итак, одни нашли, что если уши наши будут слышать шорох на 1000 верст, нос на то же расстояние будет чуять залах, <то они> будут в<о> благе; утвердившись в этой точке зрения, зверь, по существу, стал человеком по изобретению; <человек> отделилс<я> от зверя, заболевши производственн<ым> хозяйств<енным> совершенством; натворив бед, <он> торопится войти снова через совершенст<во> к зверю или ангелу.
Развитие организмов обуславливается изменением обстоятельств, но в то же время изменения являются и гибелью их.
Нам мешает быть в мире наше сознание.
Подсознание уже на пороге к Миру, и только когда подсознание теряет окончательную связь с сознание<м> и он<о> не остается в подсознательном центре, тогда наступает Мир в человеке.
Вся мудрость в том, чтобы не нарушить покоя, весь грех в том, когда нарушается покой. Искусство также претерпевает эти изменения благодаря тому, что оно всегда находилось в соприкосновении с так называемой жизнью человека, страдающего манией жгучей блага; <человек> разобраться в благе не может и поэтому предпочел движение статике, <надеясь, что> в движении обретет искомое; двинувшись, ушел от блага. Художники не узнали своего Искусства в недвижении и двинулись за общим табором харчевиков, они не уяснили статичности неизменной сущности Искусства и разрушили уже в своем отходе классицизм, но он и не мог удержаться, ибо тоже стоял одной ногой в служении и Богам, и гослюдям.
Таким образом, заложенная в классицизме огромная доля беспредметности все же разрушилась выдвижением производственного плана фабричной эпохи, и только вновь Искусство в начале 20-го века вышло к беспредметности и хочет построиться в новые форм<ы> классических отношений; и если сейчас ему удастся удержаться на этой точке, тогда возникнет новая эпоха архитектурного Искусства, которое в конечном счете должно овладеть жизнью человека, строго ограничив всю харчевую производственную {линию} как подсобн<ое> дел<о>.
Павел, гл. 2, ст. 16:
«И в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем»20.
Возможно, что сотворени<е> Бога человеком или причина, сотворившая Бога, заключалась в том, что человек нашел природу низменной животной, и потому сотворил себе Бога как духовный Мир в не материал истично-природно-животном состоянии.
Отсюда тот, кто размышляет в духе, в Боге есть высший приобщенный к новому уже человеческому миру, а тот, кто не приобщен, принадлежит к низшему, т. е. животному <состоянию>, поэтому философы такого рода и апостолы шли и учили массы в Боге, чтобы вывести <их> в новый мир человечески духовный.
Но трагедия человека заключалась в том, что он-то сам создан был из элементов той же природы тела, следовательно, и целиком принадлежал низменной природе.
Как тогда<, так> и сейчас религиозный мир считает прахом тело, следовательно, пришлось образовать новый мир в нем, мир духовный. Отсюда <пришлось> и породить хорошее и нехорошее, которо<е> раньше при своем натурприродном состоянии не было известно, т. е. не был<о> создан<о>. Вот почему и поют умершему вечный покой, потому что дух его вышел и приобрел вечное блаженство, но и тут при условии, если он победил при жизни плоть
От Иоанна Богослова гл. 1, ст. 5: «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы»21.
В 6 и 7 <ст.>. Соединение с Богом разумеется только в свете. Нужно быть светлым, чтобы соединиться с Богом22.
Павел. К Ефесянам, гл. 5, ст. 8: «Вы были некогда тьма, а теперь свет в Господе: поступайте, как чада света».
<Ст.> 9: «Потому что плод духа состоит во всякой благости, праведности и истине»23.
Чада света — это дети света, ученые и наука, потому что дух, т. е. свет стоит в истине.
Ст. 13, гл. 5. Павел: «Все же обнаруженное делается явным от света, ибо все, делающееся явным, свет есть»24.
14 ст., гл. 5: «Поскольку сказано встань спящий и воскресни из мертвых и осветит тебя Христос»25.
Т. е. учитель — ученый.
Глава 4-я, ст. 20: «Но Вы не так поняли Христа:
21) Потому что вы слышали о Нем и в Нем научились.
22) Отложите прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях.
23) а обновитесь духом ума вашего»26.
Пав<ел. Послание к> Римл<янам>. Гл. 12, ст. 2:
«И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего»27. Отвергнем дела тьмы и облечемся в оружие света.
Павел. Конец закона — Христос, служите Богу в обновлении духа, но не по ветхой букве.
Грех познается законом, который говорит «не пожелай» (ибо Вы не под законом, а под благодатью.
Грех потому не должен над Вами господствовать). Грех не вменяется, когда нет закона28.
Павел к римля<нам>. <Ст.> «18) Нет страха Божия перед глазами их.
19) Но мы знаем, что закон если что говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен перед Богом. 20) Потому что делами закона не оправдается перед Ним никакая плоть; ибо законом познается грех.
27) Где же то, чем бы хвалиться? Уничтожено. Каким законом? Законом дел? Нет, по законам веры,
28) Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою независимо от дел закона»29.
Гл. 4, <ст.> 15: «Ибо закон производит гнев, потому что где нет закона, нет и преступления».
Судя другого, делаешь то же(30).
Святой — значит {просвященный}, светится, и потому в нем видно все темное, попадающее в его свет.
В послании первом к Коринф<янам> Павла в парагра<фе> 27, глав<а>
1-я, говорится:
«Но Бог избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощных мира избрал, чтобы посрамить сильных.
28) И незнатное мира и униженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее.
29) Для того, чтобы никакая плоть не хвалилась перед Богом»31.
От Павла к Римлянам, гл. 12 <14>: «<7)> Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя.
8) А живем ли — для Господа живем, умираем ли — для Господа умираем: и потому, живем ли, или умираем — всегда Господни»32.
Павел. Посл<ание> к римлянам: «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога»33.
Павел. <Гл. 11, ст.> 36. Римл<янам>. «Ибо все из него, им и к нему. Ему слава вовеки»34.
Иисус Христос как сын Божий есть пустое имя, есть полное молчание, в котором раздаются звуки голосов не Божьих сынов, людей, страдающих психопредставлениями разных видений в пустоте явлений. Иисус Христос, как и Бог, беспредметны, пустые молчаливые пространства, если можно так сказать, в котор<ых> заболевший видениями мозг человека видит, слышит и даже осязает предметы.
Две действительности строит человек, одну — художественных образов, и ведет ими целую Историю их развития, другая — пытается тех же героев сделать исторически действительно существующими. Эти две спорят между собой; и доказывают <представители> втор<ой>, что все худ<ожественные> образы героев только эффекты человеческого воображения, а их герой — сущность действительная, но первые побеждают вторых тем, что их действительность сильнее действует, ибо прошла через воображение худож<ников>; такой герой, возведенный из хлама, действует сильнее физически, чем в жизни <герой> вторых.
Таким образом, существует ли или вовсе не существует герой, человеческая художественная представляемость может его создать по образу предыдущих образов и фантазий.
По малому признаку художественная фантазия может создать героев, котор<ым> нет равных на земле.
Ф. В. Астон36, знаменитый физик Лондонского Рентгеновского Общества, сделал доклад о «внутриатомной энергии»; выяснив огромную силу взрыва атома, закончил свою лекцию предостережением ученых (как маленьких детей играющих, любопытных, любознательных) от грозящих им опасностях, сказал, что судьба нашей планеты находится в их руках: судьба нашего мира находи<тся> тоже в наших руках.
Но дело в том, что судьбы у планеты нашей нет, она состоит из атом<ов>, которые находятся неразряженными, но, по существу, последним положительно все равно, будут они разорваны или нет; в том или другом виде будет ли энергия в патроне — он будет всегда энергией без-судьбной, горе будет только для человека, который тоже есть скопление атомов, находящихся в неразряженном виде, ибо у него есть судьба и представления, которые он боится потерять с утерей сознания, тело же его как энергия в том или другом виде всегда будет действовать безразлично, вне судьбы и представления.
Все виды на нашей планете есть виды разряжений тех же атомов, это те же самые звезды новые, новые солнца горящей энергии разрывов атомной энергии.
Возможно, что человек, будучи всегда пытливым ребенком, может наделать для себя дела и уже много сделал <их> для себя, достиг огня, достиг пороха, которым и разрывает себя — разве войны не разряжения> Может случиться, что там где-либо в лабораториях ученый в неосторожном обращении как мальчик, забравшись в лабораторию атома Бога, в небрежном обращении разорвет его и погибнет все человечество. Так атом-Бог накажет человечество за неосторожное обращение с ним.
Атому же Богу ничего от этого не будет, энергия неуничтожима, но человек как таковой с сознанием и представлением будет уничтожен, останется от него только АтомоБожье, т. е. энергия.
Мите и Нагаоки, японские физики37, доказали посредством <ап>паратов, что <о>дни вещества превращаются в другие, но аппараты Астона38 показали другое, а американец Шелидон <Шелдон> доказал, что ртуть была загрязнена золотом (очевидно, что все аппараты объективно субъективны)39.
Все то, что человек напишет (или опишет то, что видел своими глазами, ощущал и осязал)40 и будет уверять в подлинности, будет только свидетельств<ом его> личной выдумки.
Поэтому все свидетельства Историков и все научные свидетельства есть выдумка, которая распространяется в народе, который верит <в нее> как в действительность, существующую или существовавшую в Истории.
Движение точки создает линию, движение линии — плоскость, плоскости — куб. Движение куба — шар, точку; он тоже шестигранная точка.
Если <думают, что> движение точки оставляет после себя след, линию, то это не верно, ибо след — это есть только пустое место пройденного тел<ом> точки, оно не может образовать линии, ибо под линией я разумею тело, образованное из самого тела движущейся точки. Так что точка есть известное материальное число пространства, которое при своем движении может оставить себя развернутым в пространстве. Наприм<ер>, клубок ниток есть линия известного материального числа, которое при своем движении образует точку, клубок. Если линия только след, то она не может двигаться, ибо {ведь} под следом не разумеется материальное число, и <поэтому след> не может образовать плоскость. Следовательно, распластанная точка в фор<ме> линии, начиная двигаться, образует такую плоско<сть>, поскольку в ней есть число.
Есть у человека одна цель — организовать все процессы природы во имя своего блага.
Этим занят разум, ум. Путь умный, разумный, но есть и другой путь, путь самой природы. Это путь безумный, где все процессы соединяются и разъединяются во имя безумия, путь этот можно назвать и беспредметным. Первый путь — разумный и образный, разделяющийся на материалистическую действительность и образ как представление достигаемой действительности, <на этом пути> стремится образ победить действительность.
Второй — без-умный, без-образный, без-предметный; в этом, возможно, и развязка материализма, так как последние <определения> и есть та действительность, к котор<ой> идет разум и образ и благо, ибо он<и> вне движения процессов предметных.
Ленин: «Строительство новой культуры возможно только на почве всестороннего уважения старой культуры»41.
О натуральном хозяйстве и натуральной живописи; натур-растение и натур-наука.
Если установить за верный принцип натуральное развитие, то научного развития не нужно.
Композитор, берущий стихотворение как основу для музыкального выражения, не обладает музыкальной формою42.
Что такое Бог? Народ отвечает, что Бог это то, что все знает и то, что не смертно.
Всезнающее, всевидящее, всемогущее, бессмертное состояние. Так было оформлено то, чего нельзя было ни видеть, ни слышать, ни осязать.
Что такое Наука? Наука это есть узнавание действительности, превращение неизвестного в известное, основа науки опираться должна на фундамент всезнания. Превращая неизвестное в известное, она делает из него свою основу.
Наука или Бог могут иметь между собой <те> различия, что первая еще не все знает, а второй все знает.
Таким образом, Бог — это то, во что или чем должна стать наука. Сказать же, что Бог все знает — это уже значит признать науку; сказать же, что Бог знает все, нельзя, ибо мы не знаем, действительно ли он знает. Действующую природу нельзя обосновывать <на том>, что действия ее основаны или построены на знании, ибо, может быть, все действие происходит и вне знания, возможно, что пчелы свое действие обосновывают не на знании, а просто механически выполняют свои функции, которые лучше част<ей> машины совпадают с деятельностью другого члена улья. Но если пчелиная система сложена из знания каждой единицы и <в ней> согласуется общность всего общества, то эта система превыше человеческой, ибо каждый член человеческого общества не может до сих пор построить взаимоотношения между собой ни путем знания, ни путем механичности незнания; каждый знает, но знания другого уже другие и спорны; спорность — это то различие, которое, кажется, лежит только среди людей, в этом их отличие от всего другого, ибо все действует и ничего не знает, <а> человеки знают, но не действуют, ибо спорность — не действие, или действие без действия.
Если Наука постигнет все, то она станет тем же Богом всезнающим, всемогущим, она же и будет бессмертна, она узнает, что есть смерть, а что жизнь.
Но если она узнает все, то она достигнет конечности, т. е. бессмертия, где чередование жизни со смертию исчезнет. Стало быть, не должно остаться ни жизни, ни смерти, ибо эти два понятия врознь не существуют Наступит беспредметность действия.
Сейчас ошибка Коммунизма в том, что он создает свет просвещения такой, в котором освещаются Боги современные с их неизбежным свойством праздников, почитании, тогда как свет, просвещение должно (и оно есть в Коммунизме) быть беспредметн<ым>, весь смысл всего и заключается в том, чтобы обеспредметить сознание (разве лишение собственности не есть признак обеспредмечивания человека>). Свет есть материя, а свет просвещения — нечто, что не равно всему, как и тьма. Таким образом, свет и тьма и являются предрассудком, не существующ<им> в мире.
Бог не есть то, по отношению <к> которому нужно быть Христианином, Магометом, Лютером и т. д. Бог вне логики, и то, что мы называем природою, есть внелогические явления, у которых нет цели.
Человек же весь в логике и в цели, вне этого он не мыслит себя, поэтому возник и Христианин, Магомет и Лютер как разные логики по отношению <к> одной цели, которая и будет Бог, а природа — это то, что нужно обратить в технику для постижения и достижения последнего, т. е. Бога.
Но последние его <человека> усилия в организации средств природы в логическое их состояние есть только образ кажущейся логики и цели, в сущности же это есть только функции, процессы, не входящие ни в логики, ни в цель, ибо и Бог вне логики и цели. Это полная беспредметность обращений.
Человечество в детском своем возрасте не занималось спортом, как только техническими совершенствованиями, в процессе этого развития оно развивало свое тело, но в средине своего возраста установило спорт, как будто всю свою жизнь завершило, и ему осталось только поддерживать свое тело всевозможными спортивны<ми> упражнениями. Но это одна часть дармоедов, другая занимается другой формой спорта — это спорт движения разума; первые спортируются метанием дисков, дротиков, другие реют в лучах, аэропланах, радио; правда, ноги их, возможно, слабее, но мозг сильнее, с которым не спорить ни ногам, ни рукам, к дебаркадеру все же разум придет скорее, нежели тов<арищ>, бегущий в трусиках по Можайскому шоссе.
Под объемом нужно разуметь процессы проектирования плоскости. Сознание никогда не может быть кубично объемно, как только плоско. Сознание — это есть страница, на плоскости которой проектируются объемы, отсюда объем есть только количественное видение плоскостей.
Человек, точно Бог по народному сказанию, вездесущим хочет быть, и § образе птицы (аэроплан), и в образе рыбы (подводной лодки), и знание свое хочет поселить в каждом атоме.
В чем должно заключаться слово «любовь»>
Любовь в переводе на другое слово будет Мир-согласие, поэтому любовь двоих есть достижение Мира, но Мир может быть достигнут при условии согласия тела и то<го>, что называется любовью духовн<ой> — <а это> сторона беспредметная.
Над изобретателем всегда стоит эта застывшая маска, вчерашний день, играя из себя цензора, напялив на себя ордена законов на право существования их в сегодняшнем дне.
Он <изобретатель> потому должен стать проводником всего производства, будь ли то технические вещи или Искусство.
Свободный от вчерашнего и будущего видит сегодняшнее.
Будущее — то, что не домыслили, не поняли сегодня.
Абстрактное существует для того, кто живет прошлым.
Архитекторы, утверждающие античное, уподобляются актеру, никогда не видящим своего лица иначе как в гриме и омертвелой маске, которую хочет сделать живою своею игрою.
Если бы освободиться от эклектического сознания, не было бы ни прошлого, ни будущего.
Беспредметность вне эклектизма.
Эклектич<еские> формы и формы труда, очищенного от всяких смешаний со вчерашним. Правильное отношение к сегодняшнему освобождает труд к производству современных форм времени. Дает возможность немедленного размножения сегодняшних изобретений, а последние движут жизнь быстрее вчерашних. Освобождение сегодняшней вещи от вчерашнего рабства делают движение быстрее. Скинуть вчерашние дни значит очистить площадь жизни от эклектики. Эклектика злейший враг изобретателя новых форм.
Не будем напяливать форму античную, чтобы не быть похожим на пожарного, у которого каска римского воина и брюки современной техники.
Мы не хотим быть неграми, которому культур<ный> англичанин подарил свой цилиндр, не хотим, чтобы и жизнь, окружающая нас, ходила в цилиндрах или галифе, а также в античных костюмах, каске, и не хотим <, чтобы> женщины одевались в костюмы Венер <или> ходили бы нагими как античн<ые> {нагие} Венеры и дикари; нагого тела больше не видать, как не видать предполагаемую душу в человеке. И мы не думаем, чтобы пролетариат не понял значение неантичного Искусства для своей жизни и сегодняшнего <дня>. Мы отрицаем стадионы спорта античных игр, так как формы их не соответствуют сегодняшнему движению нашего тела. Мы отрицаем танцы как примитивное движение дикарей; наше движение иное — <оно> в моторах, цеппелинах и примитивных уже автомобилях. Форма театров-цирков вся изжита, и все попытки создать <с их помощью> театр новые <делают его> равны<м> народным зрелищам [семидесятых или 40<х> годов 19 века] исчерпывающи<м себя> в каруселях. Наш новый театр — кинематограф, свободный от художественных драм, фиксирующий виды текущей жизни в ее неискаженном виде художественного конструктивного монтажа, Итак, мы не отрицаем того, что должен наступить момент, когда бегущая наша жизнь придет к дебаркадеру классических форм, но отрицаем пригодность искусства для нас сегодня.
Коммунизм есть сплошная вражда и нарушение покоя, ибо стремится подчинить себе всякую мысль и уничтожить ее.
Еще ни одно рабство не знало того рабства, котор<ое> несет коммунизм, ибо жизнь каждого зависит от старейшины его.
…Ни Рубенс, ни Рембрандт, ни Сезанн, ни Пикассо — совершенно несведущие люди в тех науках о цвете, над которыми работают ученые вроде Оствальда. Также ни Сезанн, ни Пикассо, ни Шишкин, ни Репин не знают оптики как науки, однако их произведения от этого не ухудшились. Хотя ректор Академии Художеств тов. Эссен говорит, что если бы они знали политграмоту Коваленко43, то их произведения были бы лучше. Рембрандт потерял на этом деле много (такое его счастье — как и мое).
Я хочу сказать, что мы должны идти и развиваться по пути исследования художественной культуры, и только если это исследование выходит в область науки как таковой — наступает их увязка. Нам нужна наука о художествах, т. е. изучение особого вида деятельности человека в его специфической части. Если же мы Институт Художественной Культуры обратим в учреждение ученое как таковое, тогда получим Оствальда, психиатра и т. д., т. е. получим те знания и ту науку, которыми никогда не пользуются искусстводелатели крупного масштаба. Анатомия, перспектива, история как науки не играют роли в создании произведения как такового. Собранием психиатров ясно было сказано, что кубисты страдают распадением центра, имеющего способность удерживать в памяти весь предмет и передать его целиком на холст. Они собрали целый ряд документов, доказывающих на основаниях научных, «объективных» данных, что это так. Однако они не обратили внимание на то, что Пикассо и другие сумасшедшие субъективисты, и я в том числе, живем дома, ходим по улицам и даже пишем письма, вот вроде этого письма, а те сидят взаперти под надзором объективной науки.
Если действовать совершенно объективно через аппарат научности, то поверьте, для художественной культуры это будет один ужас. Сейчас по отношению к аппаратам наступает всеобщий психоз. Был у меня, например, профессор Сидоров, командированный для обследования Института Худож<ественной> Культ<утры>44. Первым долгом он поставил мне вопрос, на который просил коротко ответить: «Сколько аппаратов есть у нас в лаборатории?» Он был очень разо<чарован…>45.
Когда рабу предложить свободу, то он ее испугается, ибо не знает, что делать с ней, и не знает себя, своих сил, не знает своего содержания, т<ого>, из чего возможна вся его творческая деятельность. Привыкш<ему> в рабстве видеть содержание <жизни только> своего господина, ему кажется, что без его содержания он погибнет. И действительно, освобожденным рабам освободители вкладывают новое содержание, чтобы они не погибли, и они опять становятся рабами новых идеедателей.
Тоже <и> художники — рабы идеологических учений. Когда худож<никам> предлагают полную свободу, т. е. живопись или Искусство как таковое, то они не могут себе представить того, что можно делать из Искусства как такового, когда нет содержания, и получается, что они мастера без содержания, поскольку не знают,> что делать из живописи как таковой. Поэтому им как пустотелым организмам вкладывают для обработки ту или иную идею содержания.
Никаких законов, ведущих к совершенству, не должно быть. Искусство недвижно, ибо совершенно. Искусство не имеет цели и не должно иметь, ибо оно абсолютно.
Наоборот, оно может быть целью всего того, что движется, ибо движется то, что несовершенно.
И если будет двигаться цель, то и то, что к ней движется, не достигнет цели.
Искусство же не было никогда движным.
И если мы ощущали движения в нем, то не знали того, что ощущаем те движения, которые ищут цели, т. е. все, что рассчитывает еще найти благую цель. Искусство же нашло его прежде всего и стало целью всему, ибо все, не преобразившись в нем, не считает себя совершенством.
Все видоизменения формовые в Искусстве не могут быть движением, понятым как прогресс, ибо Искусство вне цели есть.
Новые виды форм — не совершенство, но только формы, передающие одни и те же ощущения.
Ощущений есть множество, и они остаются неизменными во времени, изменны формы. Отсюда я вижу, что все стили архитектурного Искусства по своей форме разнообразны, но во всех стилях одно остается — ощущение Искусства как неизменное начало и конец во всех видах.
Поэтому совершенно ложное было и есть понимание того, что каждая эпоха имеет свой стиль, который и ограничен эпохой тех или иных жизненных или социальных состояний.
Отсюда общество последующей эпохи нового социального уклада предполагает, что оно создает и новый стиль, вытекающий из его уклада, и прежде времени хоронит в Музейный архив стиль, существовавший в прошлой эпохе, как форму Искусства, закончившегося вместе с эпохой социального уклада.
С другой стороны, художники последующей эпохи, не могущие создать новых форм, подчиняются требуемым целям нового социального уклада, попадают все больше и больше в течение прогрессивной экономической жизни и создают целесообразные доходные дома вместо дворцов Искусства. С другой стороны, у художников, не имеющих новых форм, возникают повторения прошлых форм, выражающих прошлый стиль. Но, попадая в течение прогрессивного индустриализма, <они> привносят в течение формы прошлого, и возникает эклектическая форма здания, не выражающая целиком ни то, ни другое ощущение.
Таким образом, решается судьба прошлого стиля сдачей его в Музейный архив как изжившегося в жизни и перешедшего в плоскость эстетического беспредметного памятника прошлого Искусства.
Но, с моей точки зрения, получается, что ни один стиль нельзя изъять <из> жизни, ибо стиль есть форма выражения известного ощущения.
Ощущение Искусства выражается разными формоотношениями, например, Византийский, Готический, Ассирийский <стили>. Каждый таковой стиль уже как бы закончен, но моя точка зрения другая, а именно — выражения ощущения Византийского и Готического <стилей> можно достигнуть и в последующей эпохе, только нужно прежде всего найти новые формоотношения, которыми и передается то или другое ощущение Искусства.
Таким образом, в ка<кую> бы то ни было эпох<у> мы можем перенести те или другие ощущения прошлого, вызволи<в> их из Музейного Архива.
Анализ спектра, образующего индивидуальную гамму. При работах художников в училище должны быть прежде всего проанализиров<аны> в Институте исследования его гаммы; на<до> установить <уяснить?>, что художники в молодом веке <в> большинстве случаев зависят от воздействия гамм других художников, которая, может быть, остановила индивидуальное развитие субъекта, не исключая, конечно, возможности, что субъект может быть тож<д>ественен по ощущению, но все же как бы субъект ни был тож<д>ествен, все-таки он не будет точ<но совпадать> с воздействующей личностью. На эту неточность нужно обратить особое внимание при исследовании субъекта, поступающего в худож<ественную> школу.
Предполагаю, что найденный индивидуальный элемент может стать той индивидуальной гаммой, которую можно впоследствии развить.
Если мы просмотрим всех художников, произведения которых находятся в музеях, то мы увидим, что таковые можно будет подразделить на категории или группы и <выделить> единицы в группах; обыкновенно каждая личность находится под взаимным воздействием развитие гамм становится в равных усилиях каждой личности, которые изменяют один и тот же мотив в оцвечивании. Но основной лейт-цвет остается.
Единица потому образуется, что она избегла воздействия и нарушила основную лейт-цветовую линию, установив свою.
Молодой художник, будучи под воздействием одной и нередко и под <воздействием> нескольки<х> личност<ей>, тормозит развитие своей индивидуальной гаммы; целый ряд ощущений, перемежевываясь между собою, делают неустойчивость лейт-цветового протекания, тормозят и построение целого произведения, которое остается неразрешенным.
Если молодой художник не сможет выбраться из этого положения, то ему угрожает оставаться на этой посредственной линии всю жизнь.
Личность же, которая сможет в основное лейт-цветное протекание ввести свою индивидуальную окраску темы, становится в ряд той или иной группировки, занимает в ней одно из первых мест (школа).
Так, например, Сезаннистское протекание цвета образовало возле себя целую группу художников, которые, оставляя протекание лейт-цвета, привносят свой мотив.
То же в кубизме и в старых школах.
При обследовании молодого художника необходимо прежде всего установить спектр его и потом спектры воздействующих.
Мол<одой> худ<ожник> пусть сам себе выберет свою палитру, этот выбор и будет спектром, а главный цвет как протекающий можно определить только при исследовании самого произведения.
После этого мы получим полную картину его цветного состоянияю. Имея же в виду спектры воздействующие, можем установить его основную группу категории и школу, к которой он относится. А следовательно, его художественное развитие должно быть развиваемо по существующим методам данной группы школы.
Только в свободе ощущений
Мы можем находить новые формы.