Действующие лица:
Адам
Каин
Авель
Енох
Ева
Ада
Цилла
Ноэма
Спектакль играется без перерыва.
Продолжительность — один час тридцать пять минут.
На заднике светится Млечный Путь.
Сцена освещена слабо. Слева входит Адам, идет на середину заднего плана игровой площадки.
Адам. Я — первый бог.
Слева входит Каин, он явно туговат на ухо.
Каин. Что-что?
Адам. Я — первый бог.
Каин. A-а. (Идет на середину игровой площадки, становится справа от Адама.) Я — второй бог.
Слева весьма торжественно входит Авель, идет на середину игровой площадки, становится слева от Адама.
Авель. Я — третий бог.
Слева весьма беззаботно входит Енох, идет на середину игровой площадки, останавливается слева поодаль.
Енох. Я — четвертый бог.
Адам зевает.
Каин. Что-что?
Адам. Ну и скучища эта бесконечность.
Авель. Жуткая скучища.
Каин. Как-как?
Авель (старательно артикулируя). Жуткая скучища.
Каин. А-а.
Енох (глядя на Адама и Авеля). Сядем?
Авель. Сядем.
Авель садится, Енох ложится на спину, Адам по-прежнему стоит, Каин, в недоумении, тоже.
Каин. Что-что?
Авель (четко артикулируя). Сядем.
Каин. А-а. (Тоже садится.)
Адам. А вон там солнце сейчас взорвется.
Каин. Кто-кто?
Каинова тугоухость начинает мало-помалу действовать Адаму на нервы.
Адам. Вон там. Солнце. Сейчас взорвется!
Каин. А-а.
Авель. Когда?
Адам. Да прямо сейчас.
Енох переворачивается на живот, смотрит на Млечный Путь.
Енох. Станет сверхновой.
Каин. Чем-чем?
Авель (четко артикулируя). Лопнет оно, а его вещество разлетится в пространстве. (Радуется.)
Каин. А-а.
Адам. Бумм!
Каин. Как-как?
Адам. Бумм!
Каин. Что-что?
Адам. Бам.
Каин. А-а.
Енох. Вообще это солнце все-таки стабильное.
Авель. Тогда, значит, сверхновой оно не станет.
Енох. А вот и станет.
Авель. Тогда, значит, оно нестабильное.
Енох. Я в солнцах не разбираюсь. (Переворачивается на спину.)
Адам. Я тоже.
Каин. Как-как?
Адам приходит в бешенство.
Адам. Я тоже.
Каин приходит в бешенство.
Каин. А-а.
Адам. Интересно, а планеты у него есть?
Каин. Что у него есть?
Адам. Планеты!
Каин. А-а.
Авель. Понятия не имею.
Каин. Как-как?
Адам беззвучно артикулирует.
А-а.
Енох. Планеты, населенные живыми существами.
Каин. Чем-чем?
Авель (четко артикулируя). Растениями, животными, людьми.
Каин. А-а.
Енох. Насчет живых существ я тоже не разбираюсь.
Авель. Да какая разница!
Енох. Пошли дальше?
Авель с улыбкой встает. Енох тоже встает.
Каин. Как-как?
Авель (проходя мимо Каина вправо, на задний план, четко артикулирует). Дальше пошли.
Каин. А-а. (Поднимается и следом за Авелем и Енохом исчезает справа, на заднем плане.)
Адам еще раз бросает взгляд на Млечный Путь.
Адам. А оно уже и так взрывается. (Исчезает справа на заднем плане.)
Слабое освещение игровой площадки гаснет. Виден только Млечный Путь. Затем игровую площадку заливает яркий свет, Млечный Путь гаснет. Слева из глубины сцены выходят Женщины, справа — Мужчины, становятся полукругом.
На женщинах что-то вроде униформы, в руках синие фуражки, Ада с тростью. Мужчины в шкурах, как первобытные люди.
Все. Мы.
Ева. Ева.
Все. Мы.
Ада. Ада.
Все. Мы.
Цилла. Цилла.
Все. Мы.
Ноэма. Ноэма.
Все. Мы.
Адам. Адам.
Все. Мы.
Каин. Каин.
Все. Мы.
Авель. Авель.
Все. Мы.
Енох. Енох.
Женщины надевают синие фуражки.
Ада. Гулять!
Женщины уходят влево назад. Мужчины, пригнувшись, трусят по кругу, пока не замечают, что женщины исчезли.
Адам. Жарко.
Каин. Сохнет все.
Енох. Реки мелеют.
Авель. Танец дождя!
Слышны звуки тамтамов. Мужчины с топотом и с дикарскими воплями, сбившись в кучку, кружатся по сцене. Справа из глубины сцены выходит Ева с жестяным ведерком в руках, наблюдает за танцем дождя, пока он не заканчивается резким ударом тамтама. Четверо мужчин, заметив Еву, пугаются и возобновляют прогулку: трусят по кругу. Ева презрительно проходит мимо, ставит ведерко слева на переднем плане игровой площадки.
Ева. Еда.
Мужчины останавливаются, ждут, пока Ева не исчезнет слева в глубине, после чего набрасываются на ведерко. С жадностью принимаются уписывать еду.
Енох. Опять печенка?
Авель. Не знаю.
Адам. Печенка.
Каин. Печенка.
Енох. Вечно печенка.
Глазеют друг на друга.
Адам. Раньше, бывало, окорок ели.
Каин. Котлеты отбивные.
Авель. Ножки.
Енох. Сало.
Авель. Раньше.
Ворчат себе под нос.
Каин. Питание все хуже и хуже.
Авель. С тех пор как у нас эти белые женщины.
Енох. Других женщин у нас нет.
Адам. Наших баб эти белые женщины куда-то отправили.
Авель. На огромных блестящих птицах.
Каин. Куда?
Адам. Не знаю.
Енох. Обратно-то наши бабы вернутся?
Адам. Нет, не вернутся.
Авель. Никогда.
Каин. Может, продолжим?
Адам. Продолжим.
Оба запускают руки в ведерко и опять принимаются есть. Енох поворачивается к ним спиной.
Енох. Печенка. В такую жарищу.
Авелю становится дурно.
Авель. Ни к чему больше не притронусь.
В глубине сцены появляется Ева.
Ева. Ведро убрать. Принести скамейку. И ящик с припасами.
Енох с ведерком мчится в глубину сцены и ставит его в середине заднего плана. Адам и Каин мчатся к середине заднего плана, исчезают. Авель мчится в глубину сцены направо и там исчезает. Адам и Каин появляются со скамейкой, ставят ее посредине игровой площадки и усаживаются. Одновременно появляется и Авель, несет ящик с эмблемой Красного Креста, ставит его справа от скамейки, но ближе к публике. Затем садится на этот ящик.
Собирать бананы.
Четверо первобытных дикарей ворчат, Адам и Каин убегают к середине заднего плана. Авель тоже, перепрыгнув через скамейку. Последним намеревается удрать Енох.
Ты останешься здесь.
Енох останавливается.
Енох. Пожалуйста.
Ева (усаживаясь на скамейку). Сядь.
Енох (усаживаясь на ящик с эмблемой Красного Креста). Пожалуйста.
Ева. Спину прямее.
Енох (выпрямляясь). Пожалуйста.
Ева. Нынче будешь спать со мной.
Енох. Пожалуйста.
Ева. Каждый раз, когда тебе предстоит спать со мной, ты говоришь «пожалуйста».
Енох. А что я должен говорить?
Ева. «С удовольствием».
Енох. Пожалуйста.
Ева. Ты спишь со мной без удовольствия?
Енох. Меня не спрашивают.
Ева. Как раз сейчас — спрашивают.
Енох. А если я не хочу спать с тобой?
Ева. Ты должен.
Енох. Вот-вот.
Ева в отчаянии встает, подходит к Еноху, идет мимо.
Ева. Так дело не пойдет.
Енох. Жарко.
Ева. Это не ответ.
Енох. Нету ответа.
Ева (останавливаясь рядом с Енохом). Ты спишь со мной без удовольствия.
Енох. У меня все без удовольствия.
Ева. И печенка тебе не по вкусу.
Енох. Мне бы сальца.
Ева. Сала больше нет.
Енох. Ну хоть ветчинки.
Ева. Негров вообще не осталось, ни одного.
Енох. А китайцев?
Ева. Тоже нет.
Енох. В таком случае мне ничего есть не хочется.
Ева. Разве что парочка белых еще найдется.
Енох. Вкус у них отвратный.
Ева (с надеждой). А как насчет животных?
Енох. Животных есть нельзя.
Ева (присев на корточки рядом с Енохом). Когда-то совсем давно вы ели животных.
Енох. Это был грех.
Ева разочарованно встает.
Ева. Тогда ешь бананы.
Енох. Бананы безвкусные.
Ева (опять усаживаясь на скамейку). А мы едим бананы.
Енох. Так то вы!
Справа в глубине сцены появляется Цилла с жестяной миской в руках.
Цилла. Нынче спишь с ним?
Ева. Угу, нынче с ним.
Цилла усаживается перед Енохом на корточки, протягивает ему миску.
Цилла. Ешь.
Енох. Я уже поел.
Цилла. Еще разок.
Енох. Пожалуйста.
Цилла. Негритянский филейчик.
Енох. Пожалуйста. (Начинает есть.)
Ева. Он все время твердит «пожалуйста».
Цилла. Он отзывается — вот что главное.
Енох ест.
Енох. Странно. (Продолжает жевать.) Вкусно.
Цилла. Филейчик не из негра.
Енох. Из индуса?
Цилла. Нет, не угадал.
Енох. Из огненноземельца?
Цилла. Опять не угадал.
Енох. Из лилипута, что ли?
Цилла. Это свинина.
Енох ставит миску на пол, в ужасе глядит на ее содержимое.
Енох (кричит). Я совершил кощунство!
Цилла встает и мягко усаживает Еноха на ящик с эмблемой Красного Креста.
Цилла. Ты лучше садись.
Енох. Пожалуйста.
Цилла. Доедай.
Енох. Пожалуйста. (Снова принимается за еду, сначала нерешительно, потом все быстрее.)
Цилла. По-прежнему вкусно?
Енох. По-прежнему.
Цилла (Еве). Вот видишь.
Енох. А откуда свинья?
Цилла. Божий дар.
Ева. Бог даровал нашему племени тысячу свиней, тысячу овец и тысячу коров.
Енох. Хвала ему.
Цилла. Аминь.
Енох. Вылизать миску можно?
Цилла. Пожалуйста.
Енох встает и, вылизывая миску, идет мимо Евы направо, к заднику.
Енох. Пошли спать.
Ева. Пожалуйста. (Нехотя идет за ним.)
Одновременно слева из глубины сцены выходят Ада с тростью и Ноэма.
Ада. Свинину-то съел?
Цилла. Свинину? Съел.
Ада. Вот видишь.
Ноэма. Наконец-то.
Ада. Мне надо сесть. (Садится на скамейку.)
Справа от нее садится Ноэма, слева — Цилла.
Цилла. Завтра все будут есть.
Ада. Каннибализм искоренен.
Цилла. Введено скотоводство.
Ноэма. Научная цель нашей жизни достигнута.
Ада. Можно везти обратно их баб, на самолете.
Цилла. Они тоже перешли на животную пищу?
Ада. Даже бананы едят.
Ноэма. Этот остров мы покинем с благодарностью и гордостью.
Справа из глубины сцены появляется Каин в темных очках и коричневом офицерском мундире.
Каин. Милые дамы, мы вправе поздравить себя с успехом.
Цилла и Ноэма встают, Ада сидит.
Ноэма. Достичь успеха удалось лишь ценой личного самопожертвования, господин уполномоченный.
Каин. Конечно, конечно. (Садится на скамейку справа от Ады, приглашает Ноэму и Циллу сделать то же.)
Ноэма садится рядом с Адой, Цилла — на ящик с эмблемой Красного Креста.
Ада. Нам пришлось отдаваться каннибалам, господин уполномоченный.
Каин. И вам тоже?
Ада. Да, мне тоже.
Каин. Колоссально.
Ада. К этим дикарям иначе было не поступиться — только кружным путем, через эротику.
Каин. Фантастика.
Ада. Они еще в матриархате живут.
Каин. Животные.
Слева на переднем плане появляется Авель в таком же мундире, как и у Каина.
Авель. Импортировали тысячу коров, тысячу овец, тысячу свиней.
Каин. Ну и что?
Авель. Чистейшее безумие.
Каин. Каннибализм искоренен.
Авель. На материке голод.
Каин. Наш комитет к голоду отношения не имеет.
Авель. Зато наш имеет.
Каин. От этого голода есть только одно средство — разумное планирование семьи. Вместо того чтобы цепляться к нам, добейтесь употребления противозачаточных пилюль.
Авель. Теперь у нас на материке недостает тысячи коров, тысячи свиней и тысячи овец, а потому от голода умирают десятки тысяч.
Каин. Зато сотни избавлены от съедения.
Авель. Каннибализм — это не глобальная угроза.
Каин. Всякое варварство — глобальная угроза.
Авель. Обойдемся без затасканных фраз.
Ада. Я отдавалась каннибалам не за тем, чтобы выслушивать оскорбления от комитета по борьбе с голодом.
Авель. Мадам, войдите в мое чудовищное положение: вы импортируете скот, а у меня дети мрут.
Ада. Разрешение на вывоз дал генеральный секретарь.
Авель. Тупица и бездарь.
Ада. Я не намерена дискутировать на таком уровне.
Цилла. Мы за нашего генерального секретаря в огонь пойдем.
Ноэма. Он как-никак нобелевский лауреат по литературе.
Авель. Нам практик нужен, а не эстет. Без координации глобальную программу помощи осуществить невозможно. Ваш комитет переводит безобидных каннибалов на животную пишу, а тем временем ни много ни мало целый народ трехтысячелетней культуры с голоду трупами питается. Словом, если уж кто и поощряет каннибализм, так это именно комитет по борьбе с каннибализмом. Мне нужно сесть. Одышка.
Никто из сидящих даже и не думает встать.
Каин. Остров в вашем распоряжении.
Авель. Сердце!.. (Стоит в полной беспомощности.)
Ада. Все мы расплачиваемся собственным здоровьем.
Авель. Этот треклятый остров хотя бы плодороден?
Цилла. Рай.
Авель. Тогда пускай дикари жрут бананы вместо нашего скота.
Ада. Они говорят, что бананы безвкусные.
Авель. Безвкусные! С продовольствием полная катастрофа, а у них, видите ли, бананы безвкусные!
Цилла. А в остальном здесь только змеи да крысы.
Авель. На материке их с каких еще пор в пищу употребляют.
Каин. Наивняк! Да ведь без кулинарных выкрутасов каннибализм никоим образом не победить!
Авель. У вас один каннибализм на уме.
Каин. А у вас одни голодные отеки.
Авель. Я требую вынести этот конфликт на обсуждение Организации глобальной помощи.
Каин. Пожалуйста.
Все вдут влево на передний план, выстраиваются в направлении ящика с эмблемой Красного Креста, двое мужчин позади трех дам. Справа из глубины сцены выходит Адам в коричневом сюртуке.
Цилла. Генеральный секретарь.
Адам становится на ящик с эмблемой Красного Креста.
Адам. Позвольте мне как генеральному секретарю Организации глобальной помощи приветствовать вас в ее резиденции — в этом прекрасном городе на этом прекрасном озере — и обратиться к вам с призывом: мужайтесь!
Аплодисменты. Жестом Адам утихомиривает овацию.
Справа из глубины сцены идет Ева, она в блузке, с сумочкой в руке. Останавливается перед Адамом.
Открывает сумочку, пудрится.
Дамы и господа, эта альпийская страна — моя родина. Как часто мальчишкой я поднимался в горы. По обе стороны стеной смыкались неодолимые скалы — казалось, взобраться выше совершенно невозможно, как вдруг неожиданно открывался перевал и под ногами широко распахивалась отчизна. Так и теперь. Пока что безрассудство и своекорыстие кажутся неодолимыми, но рано или поздно они отступят, открывая перед нами просторы свободной земли.
Ева. Они опять жрут.
Адам (не обращая внимания на Еву). Все уладится.
Ада. Кого?
Ева. Матросов.
Адам. Все уладится.
Ада. С какой стати?
Ева. Танкер взорвался, большой, водоизмещением триста тысяч тонн, экипаж высадился на остров. Пятьдесят два человека.
Каин. Всех сожрали?
Ева. Всех.
Адам. Уладится все.
Авель. Как полномочный представитель комитета по борьбе с голодом заявляю, что взрыв нефтяного танкера водоизмещением триста тысяч тонн — событие куда более страшное.
Адам. Спокойствие, господа, не волнуйтесь, не тревожьтесь. Всякое подлинное развитие продолжается веками, если не тысячелетиями. Почитайте Бахофена[46], почитайте Фрейда. (Сходит с ящика, подходит к шеренге остальных, пожимает дамам руки.) Несмотря на этот небольшой возврат к истокам человеческой культуры, я хотел бы поблагодарить дам из комитета по борьбе с каннибализмом за их личное участие. Перед началом банкета филармонический оркестр нашего города по случаю праздника порадует нас бессмертными звуками Пятой симфонии Бетховена, даруя нам утешение, которое так необходимо при выполнении нашей тяжкой миссии.
Слышны, как бы отчужденно, первые пять тактов Пятой симфонии. Адам похлопывает Авеля по плечу. Авель отдает честь. Все, кроме Евы и Каина, уходят вправо, в глубину сцены.
Каин снимает форменную тужурку, кладет ее на скамейку. Ева сидит на ящике с эмблемой Красного Креста, вытаскивает из сумочки и подает Каину электробритву, подкрашивается, поправляет прическу и т. п. Каин хочет что-то сказать. Молчит.
Волоча негнущуюся правую ногу, идет налево, на передний план. Опять хочет что-то сказать, опять молчит, начинает бриться.
Вновь слышны четыре первых такта Пятой симфонии.
Каин. Он опять провалил экзамен.
Ева. Всего три балла недобрал.
Каин. Второй раз.
Ева. Он запаздывает в развитии.
Каин. Если б запаздывал в развитии, так не спал бы со служанкой.
Ева. Ты тоже спишь со служанкой.
Первые четыре такта Пятой.
Каин. А к военной службе он, видите ли, не годен.
Ева. Ты просто завидуешь.
Каин. Я был хорошим солдатом.
Ева. То-то и остался без ноги, с протезом.
Каин. Что ты меня вечно протезом попрекаешь?
Ева. А ты меня — сыном.
Каин. Я горжусь своим протезом.
Ева. А я горжусь сыном.
Первые четыре такта Пятой.
Каин. Мне что же, целый вечер слушать Пятую?
Ева. Он любит классическую музыку, а ты вместе с ногой всю деликатность потерял. Для тебя эротика все равно что насилие.
Каин. Только не заводи опять про служанку.
Ева. Я не о служанке говорю, а о нас.
Первые четыре такта Пятой.
Каин. Я мужчина, а твой сын — дерьмо.
Ева. Раз ты так о нем думаешь, почему он должен идти в джунгли, на эту войну?
Каин. Война сделает из него мужчину.
Ева. Вздор.
Первые четыре такта Пятой.
Зачем она вообще нужна, эта война?
Каин. Правительство уж как-нибудь знает.
Ева. Сбросили бы на этих дикарей парочку атомных бомб и жили бы себе спокойно.
Каин. Если мы сбросим атомные бомбы, то и другие тоже сбросят.
Ева. У дикарей нету атомных бомб.
Каин. Зато у их друзей есть!
Ева. Дерьмо вы, а не мужчины!
Каин чистит электробритву.
Каин. У тебя что, школьный комитет?
Ева. Уход за ранеными.
Каин. Угу!
Ева. А у тебя административный совет?
Каин. Помощь ветеранам.
Ева. Угу!
Каин подходит к Еве.
Каин. Мне пора.
Ева. Ну что ж, иди. (Подставляет Каину правую щеку.)
Первые четыре такта Пятой.
Каин. Опять начал.
Ева. По-моему, тебе пора.
Каин подходит к скамейке, берет тужурку, вешает на руку.
Каин. Как бы хорошо запоздать в развитии. (Уходит направо в глубину сцены.)
Одновременно по центру из глубины сцены появляются Цилла и Ноэма, садятся на скамейку. У обеих на плечах шали; Цилла вяжет, Ноэма рассматривает альбом с фотографиями. Ева ставит сумочку на пол, принимается сосать длинный леденец. Слева из глубины сцены энергичной походкой идет Ада с трехногой охотничьей табуреткой, усаживается слева на переднем плане.
Ноэма. Мне восемьдесят семь лет.
Ева. Мне восемьдесят восемь.
Цилла. Мне восемьдесят девять.
Ада. Мне девяносто.
Ноэма. Меня зовут Ноэма. Отец мой работал на заводе. Он был беден. Все мы были бедны. И жили на большом болоте, в сырости. Пятьдесят семь лет назад я вышла за рабочего-железнодорожника. Он потом стал начальником станции. Двадцать лет уж как умер. Я родила одиннадцать детей. Семерых мальчиков и четырех девочек. Девочки все живы, а из мальчиков — четверо. Старший попал под скорый поезд Берн — Люцерн. Ему было четыре годика, и он играл на рельсах. Третий сын умер в сорок лет от рака, а четвертый в тот же год упал с крыши, потому что был кровельщиком. Внуков у меня, наверно, больше двух десятков. А сколько правнуков — не знаю, потому что никто меня не навещает. Иной раз приходила открытка из Америки, от младшего сына. Из Детройта. Он там на автозаводе работает, но последние десять лет тоже не пишет. Вот уж тринадцать лет я обретаюсь в этом приюте для престарелых. Сижу у окна, рассматриваю семейный альбом. Но ни о муже не думаю, ни о детях. Я вообще не думаю ни о чем.
Ева. Меня зовут Ева. Я замужем не была. Зачем это нужно? Мужчин у меня всегда хватало. Часто за одну ночь больше пяти. Этим ремеслом я начала заниматься с пятнадцати лет. Делала, что требовали, а требовали от меня все, что только требуют при моем-то ремесле. Был у меня друг, он достал мне в полиции разрешение, так что я всегда работала легально. Половина моих доходов шла на уплату налогов, еще тридцать процентов забирал себе мой дружок. Ну а двадцать процентов оставались у меня. Но я была бережлива и аккуратна. Ева, думала я, ты ведь состаришься, и я действительно состарилась. К шестидесяти пяти годам я скопила достаточно, чтобы купить себе место в этом приюте для престарелых. Дружок мой, Эгон Мюллер, умер миллионером, десять лет назад в Асконе. На него же не одна я работала. Деловой был парень и, по сравнению с другими мужчинами, которых я знавала, на редкость порядочный. При моей профессии никаких чувств я не испытывала, но горжусь, что выдержала все это без морального и физического ущерба. Здесь, в приюте для престарелых, я целыми днями читаю романы про любовь, а вечером сижу перед телевизором. Больше всего люблю Саймона Темплара[47], ну и «Бонанзу»[48] тоже. Встреться мне такие мужчины, глядишь, и жизнь бы совсем по-другому пошла, но таких мужчин только по телевизору и увидишь.
Цилла. Меня зовут Цилла. Я была медсестрой в небольшой больнице возле большой деревни. Там еще неподалеку форелевое хозяйство. Стольких людей выхаживала. Рождения, смерти — все на моих глазах. Некоторые, когда умирали, боялись, некоторым было все равно, а некоторые знать не знали, что умирают. Поначалу я этим людям сочувствовала, но скоро перестала, даже не радовалась, когда рождался ребенок: ведь он пожива для смерти, и больше ничего. Люди, которых я лечила, дарили мне на прощание шоколад или книгу с посвящением, потом они забывали меня, а я забывала их. В свободное время я помогала жене брата. Она была хворая, и трое ее детей терпеть не могли меня, а я терпеть не могла их. Однажды я съездила в отпуск в Гриндельвальд и однажды — во Флоренцию, но оба раза лил дождь. И Давид Микеланджело меня разочаровал. Мужчины выглядят совсем иначе. Когда-то у меня был роман с молодым ассистентом. Дважды мы переспали, а потом он женился на дочке главврача. И когда опять хотел переспать со мной, у меня не было ни малейшего желания.
Ада держит на коленях соломенную корзинку, в которой лежит черная шаль.
Ада. Я Ада, графиня фон Цинцен. В свое время я была помолвлена с графом Крессом фон Штук, но он скончался в девяностых годах прошлого века в германской Восточной Африке. Его задрал лев. И слава Богу. Я терпеть его не могла. Я вообще терпеть не могу мужчин и никогда ни с одним не спала. Я только кошек люблю. Может, потому, что лев разделался с моим женихом. И за это я благодарна всему кошачьему роду. Кот, который у меня на коленях, принадлежит приюту. Я зову его Тассило, хотя на самом деле он всего-навсего Черныш. Но Тассило звали и моего отца. Он всегда и всюду ходил с хлыстом. После первой мировой войны он потерял три четверти своего состояния, потому что одолжил государству двадцать миллионов марок золотом на первую мировую войну. Остальное довершила инфляция. В этом приюте для престарелых я живу уже сорок с лишним лет. Каждый день по три часа гуляю в ближнем лесу. Час утром и два часа после обеда, и трость мне пока не нужна. Книг я не читаю, музыку ненавижу, телевизор терпеть не могу. Мы, фон Цинцены, в этом не нуждаемся. По воскресеньям я хожу в церковь. И во время проповеди сплю. Все фон Цинцены ходили в церковь и все как один спали во время проповеди. Я последняя в нашем роду. Моя единственная мечта — отпраздновать столетний юбилей. Все фон Цинцены прожили по девяносто с лишком лет, но до ста ни один не дотянул. Если доживу до ста, то переплюну всех прочих фон Цинценов, а именно этого мне и хочется.
Слышен рев самолетов. Четыре женщины поднимают голову.
Цилла. Самолеты.
Ева, Цилла и Ноэма уходят направо в глубину сцены.
Ада выходит на середину переднего плана, ставит корзинку на пол, повязывает черную шаль на бедра, вынимает из корзинки деревянную плошку для риса, ставит ее перед собой на пол, а корзинку — себе на голову, так что становится похожа на азиатку. Слева на передний план выходит Авель.
Ада. Слышишь?
Авель. Слышу. (Бросает трехногую табуретку в глубину сцены, к жестяному ведерку.)
Ада вздрагивает.
Ада. Куда они летят?
Авель. К мосту, на юг. (Берет скамейку, с грохотом швыряет ее рядом с ведерком.)
Ада вздрагивает.
Ада. Они его разрушат?
Авель. Так ведь он не настоящий, макет. (Бросает ящик с эмблемой Красного Креста туда же, к ведерку и скамейке.)
Ада вздрагивает. Авель подсаживается к ней.
Ада. Надеюсь, в джунглях не начнется пожар.
Авель. Сезон дождей что-то сильно запаздывает.
Слышны звуки азиатской флейты.
Он опять играет.
Ада. Каждый вечер.
Авель. Завтра мы его уже не услышим.
Ада. Быть может, не услышим уже никогда.
Авель. Риса не осталось? Хоть немножко?
Ада. Мальчик еще не ел.
Авель. А ты?
Ада. Я не голодна.
Авель. Я тоже.
Ада. Где-то он будет завтра?..
Авель. В джунглях, на пути в учебный лагерь.
Ада. И долго он будет проходить подготовку?
Авель. Неделю.
Ада. А в бой когда?
Авель. Через неделю.
Ада. Он может погибнуть.
Авель. Большинство погибает.
Ада. Вдруг ему повезет.
Авель. Везет очень немногим.
Ада. Почему же у нас никак не наступит мир?
Авель. Потому что мы должны победить.
Ада. Должны?
Авель бьет Аду по щеке. Оба молчат.
Авель. Прости, что я тебя ударил.
Ада. Мне не было больно.
Авель. Есть мысли, которые даже мыслить недозволено.
Ада. Я знаю.
Флейта умолкает.
Авель. Он уже не играет.
Ада. Он плачет. (Встает.)
Авель. Пойдешь к нему?
Ада с рисовой плошкой идет в глубину сцены, к центру задника, и исчезает. Авель принимается жевать резинку, пригнувшись снует по сцене, озирается по сторонам.
О my darling, о my darling, о my darling Clementine.[49]
Слышен вой летящей гранаты. Авель отскакивает направо к заднику, ложится на рампу. Из-за ящика с эмблемой Красного Креста появляется Каин в каске. Справа рядом с ним, в правой части игровой площадки, — Енох, Адам, Авель, тоже в касках.
Енох. В бога душу мать!
Каин. Если мы уцелеем, трахну свою бабку, чтоб я пропал!
Авель. О my darling, о my darling, о my darling Clementine.
Адам. «Отче наш, иже еси на небеси».
Каин. Заткнись!
Слышен треск пулеметных очередей.
Все четверо пригибаются.
Енох. От этого дерьмового солнца прямо каски плавятся.
Каин. Ему б еще взорваться для разнообразия!
Треск пулеметных очередей.
Все четверо пригибаются.
Вот это жахнуло — класс!
Адам. Да святится имя Твое.
Енох. Кончай молиться!
Авель. О my darling, о my darling, о my darling Clementine.
Адам. Да приидет царствие Твое.
Енох. Надо ящики с боеприпасами подтащить.
Треск пулеметных очередей.
Все четверо пригибаются.
Каин. Вперед!
Все четверо с ящиками боеприпасов бросаются через сцену навстречу пулеметному огню.
Енох. Ложись!
Все четверо падают на пол.
Каин. Сукины дети, подонки, говнюки!
Авель. О my darling, о my darling, о my darling Clementine.
Адам вскрикивает.
Адам. Живот! Мой живот!
Каин. Лучше сразу отдать концы, чем медленно подыхать.
Енох. Назад в укрытие!
Каин, Авель, Енох устремляются вправо, на задний план.
Адам. О-о, живот! (Остается лежать в центре переднего плана.) Мой живот!
Слева из глубины сцены выходят Женщины в сушильных колпаках, в руках у них модные журналы. Поднимают брошенные ящики с боеприпасами, аккуратно их расставляют; Ноэма — крайний левый ящик, Каинов, Ева — Адамов. Адам по-прежнему лежит на полу. Посреди игровой площадки Ада садится на Енохов ящик, а справа на переднем плане Цилла — на Авелев. Ноэма плачет.
Ева. Не надо плакать.
Цилла. Когда он погиб?
Ноэма. В прошлую пятницу.
Цилла. А мой — три недели назад.
Ева. Мой — год назад.
Ада. Мой — два года назад.
Ева. Уже?
Ноэма всхлипывает. Три другие листают модные журналы.
Ада. Когда привезут гроб?
Ноэма. Он останется там.
Ада. Счастливая. Значит, тебя отправят туда на самолете.
Ноэма всхлипывает.
Цилла. Я летела туда две недели назад. Замечательное путешествие.
Ноэма всхлипывает.
Ева. Мне пришлось хоронить своего здесь.
Ада. Мне тоже.
Ева. Отечество обошлось с нами по-свински.
Ноэма всхлипывает.
Ада. Тем временем ты успела выйти замуж за маклера, который торгует земельными участками.
Ева. А ты спишь со своим текстильным фабрикантом.
Ада. Я всегда с ним спала.
Ноэма всхлипывает.
Ева. Малышка тоже все забудет.
Ноэма. Никогда! (Закрывает лицо модным журналом с фотографией манекенщика на обложке.)
Ада. Ну-ну, не надо.
Ноэма всхлипывает.
Цилла. Вы давно поженились?
Ноэма. Четыре месяца назад. (Всхлипывает.)
Ада. Ты беременна?
Ноэма. Да. (Всхлипывает.)
Ева. Паршиво!
Цилла. Жизнь продолжается. (Показывает страницу журнала.) Как вам этот комбинезончик?
Ада. Шик.
Цилла. Я купила себе такой.
Ада. Стало быть, уже закрутила роман с лесоторговцем.
Цилла. У тебя одна грязь на уме.
Ада. Денег-то у тебя — кот наплакал.
Ноэма всхлипывает.
Ева. Не надо плакать.
Ада. Когда он погиб?
Ноэма в слезах уходит налево в глубину сцены.
Цилла. Она ведь уже говорила.
Ева. В прошлую пятницу.
Цилла. Н-да, а переговоры о перемирии наконец-то сдвинулись с мертвой точки.
Ада. Согласовали порядок размещения.
Ева. Почти.
Ада. Первая держава предлагает собраться за прямоугольным столом.
Ева. А вторая — за круглым.
Цилла. А третья — за треугольным.
Ада. А четвертая ратует за стол в форме подковы.
Все три встают, бросают модные журналы на пол.
Цилла. Я уже предвкушаю, как надену сегодня вечером новый комбинезончик.
Ада. Мне как всегда пора к текстильному фабриканту.
Ева. А я, пожалуй, разведусь с этим маклером.
Три женщины в сушильных колпаках уходят налево в глубь сцены, одновременно справа из глубины сцены выходят Каин и Авель, Адам по-прежнему трупом лежит в центре переднего плана. Авель с виду безмятежен, Каин деловит и мрачен, губы его временами кривятся в невеселой усмешке.
Каин (предлагая Авелю сигару). Как насчет гаванской?
Авель. Спасибо. (Подносит Каину спичку.) Огоньку?
Каин. Спасибо.
Оба курят.
Еще бы чуть-чуть — и мы бы согласовали нынче порядок размещения.
Авель. До сих пор трясусь от страха.
Каин. Скоропалительность все ставит под вопрос.
Авель. Эту войну в джунглях можно свернуть лишь постепенно.
Каин. Дипломатия требует времени.
Авель. В одночасье мир не установишь.
Каин. Эта война в джунглях политически необходима.
Останавливаются возле трупа Адама.
Авель ставит на него левую ногу.
Авель. Потому-то мы и шлем солдат.
Каин. Потому-то мы и шлем оружие.
Авель. Из-за нашей экономики мы политически скованы по рукам и ногам.
Каин. Из-за нашей политики мы экономически скованы по рукам и ногам.
Авель. Парадоксальная штука — власть.
Каин. Возможен только частичный мир.
Перешагивают через труп Адама.
Авель. Ведя боевые действия в джунглях, мы косвенно ведем войну друг против друга, потому что мы уже не в состоянии позволить себе непосредственную войну.
Авель. Всеобщую войну себе уже никто позволить не может.
Авель. Война в джунглях — это форма нашего мирного взаимопонимания.
Каин. Мировая история вообще трагична.
Авель. Мировая держава может позволить себе военное поражение, только если оно выглядит как политическая победа.
Каин. Тот, кто действует, идет на риск.
Авель. Наш президент будет выводить войска постепенно.
Каин. А нам пора во дворец.
Авель. Продолжим переговоры.
Каин и Авель исчезают справа в глубине сцены. Слышны два выстрела. Адам поднимается, оставив на полу каску и патронные ленты, а сам ощупью, вытянув перед собой руки, пробирается к центру заднего плана. Слева появляется Ноэма и ощупью, вытянув вперед руки, пробирается на середину сцены. Ноэма спотыкается об один из ящиков с боеприпасами. Адам настораживается. Ощупью пробирается еще дальше в глубь сцены, задевает ногой за скамейку. Ноэма настораживается, ощупью продвигается еще ближе к центру сцены, спотыкается о второй ящик с боеприпасами.
Адам. Ноэма.
Ноэма. Адам.
Адам ощупью пробирается на середину ярко освещенной сцены. Оба они играют эпизод в темноте.
Адам. Я тебя не вижу.
Ноэма. Я здесь.
Адам проходит мимо.
Адам. Я по-прежнему тебя не вижу.
Ноэма. Здесь я.
Их вытянутые руки наконец встречаются.
Адам привлекает Ноэму к себе.
Адам. Темень какая, мы совсем близко и все равно не видим друг друга.
Ноэма. Ты слышал? Только что стреляли. Дважды.
Адам. Где-то возле «Плазы».
Усаживаются между Каиновым, Еноховым и Авелевым ящиками боеприпасов.
Ноэма. Я больше не могла без тебя.
Адам. Я скучал по тебе.
Ноэма. Поцелуй меня.
Адам целует ее. Ноэма вздрагивает.
Там кто-то есть?
Адам (прислушиваясь). Никого.
Ноэма. На газоне.
Адам. Никого.
Ноэма. Если кто-нибудь нас увидит, мы пропали.
Адам. Никто нас не увидит в таких потемках… Ты любишь меня? Несмотря на все это?
Ноэма. Как раз поэтому.
Адам. Черный, наверно, кажется тебе уродом.
Ноэма. Я люблю твою черную кожу.
Адам. А я люблю твою, белую.
Целуются.
Ноэма. Я, наверно, кажусь тебе уродиной.
Адам. Нет ничего прекраснее белой девушки, а ты — самая прекрасная из всех белых девушек.
Ноэма. Я люблю тебя.
Адам настороженно вскидывает голову.
Адам. Там кто-то есть?
Ноэма (прислушиваясь). Никого.
Адам. На газоне.
Ноэма. Никого.
Адам. Если кто-нибудь нас увидит, мы пропали.
Ноэма. Никто нас не увидит в таких потемках. (С подозрением.) Ты кому-нибудь говорил, что мы… Что ты спал со мной?
Адам. Только брату.
Ноэма. А он никому не…
Адам. Он меня не предаст. (С подозрением.) А ты… ты кому-нибудь говорила?
Ноэма. Только сестре.
Адам. А она тоже никому не…
Ноэма. Нет.
Адам. Поцелуй меня.
Ноэма. Возьми меня.
Намереваются заняться любовью. Из глубины сцены справа появляются Авель и Ева, ощупью пробираются вперед, у Авеля в руке револьвер. Авель спотыкается о ведерко.
Адам и Ноэма вздрагивают, жмутся друг к другу. Авель и Ева встречаются в середине сцены, неподалеку от них.
Авель. Ты уверена, что твоя сестра со своим черномазым именно здесь?
Ева. Уверена.
Авель. Ну и потемки, ничего не видно.
Ева. А ты пальни по кустам, и порядок.
Авель. Обалдела? Возле «Плазы» только что шлепнули двух гангстеров.
Ева. Но убийц-то полиция ищет не здесь.
Авель. Как выстрелю — так сразу и начнут искать здесь.
Справа, от переднего плана, ощупью пробираются по игровой площадке Каин и Цилла. Авель с Евой ощупью пробираются мимо них направо, на передний план. Обе эти пары не сталкиваются.
Цилла. Ты уверен, что твой брат и эта белая именно здесь?
Каин. Уверен.
Каин и Цилла ощупью проходят совсем рядом с Адамом и Ноэмой.
Ну и потемки, ничего не видно.
Цилла. Нож при тебе?
Каин открывает складной нож.
Бей куда придется, и порядок.
Каин бьет ножом в пустоту подле Адамовой головы.
Каин. Ничего не вижу.
Цилла. Фонарика у тебя нет?
Каин. Есть.
Цилла. Так зажги.
Каин. Обалдела? Возле «Плазы» только что шлепнули двух гангстеров. (Бьет ножом в пустоту возле Ноэминой головы.)
Цилла. Но убийц-то полиция ищет не здесь.
Каин. Как включу фонарик — так сразу и начнут искать здесь. (Опять бьет ножом в пустоту возле Адамовой головы.) Не найдем мы их.
Цилла. Слишком уж темно.
Каин. Что будем делать?
Цилла. Пошли к южным воротам. Белая наверняка через них пойдет из парка.
Каин и Цилла крадутся мимо Адама и Ноэмы влево на передний план. Справа, с переднего плана, на игровую площадку опять пробираются Авель и Ева.
Авель. Не найдем мы их.
Ева. Слишком уж темно.
Авель. Что будем делать?
Ева. Пошли к северным воротам. Черномазый наверняка через них пойдет.
Авель и Ева исчезают справа в глубине сцены.
Адам и Ноэма разжимают объятия.
Ноэма. Моя сестра и ее приятель ушли.
Адам. И мой брат с подружкой тоже.
Ноэма. В этом городе нам вместе не жить.
Адам. Да.
Ноэма. В этой стране нам нигде вместе не жить.
Адам. Да.
Ноэма. Мы должны расстаться.
Адам. Да.
Ноэма. Навсегда.
Адам. Да.
Ноэма. А ведь я так тебя люблю.
Адам. Пропади пропадом этот мир.
Ноэма. Мне хочется, чтобы ты еще раз взял меня.
Адам. Мне тоже.
Ноэма. Но я слишком боюсь.
Адам. Я тоже.
Поднимаются на ноги.
Ноэма. Последний раз мы вместе и даже увидеть друг друга не можем.
Адам. Кромешная тьма.
Ноэма. Я пойду через западные ворота.
Адам. А я через восточные.
Ноэма уходит направо в глубь сцены. Адам — направо к переднему плану. Оба еще раз останавливаются, глядят по сторонам.
Уходят. В центре из глубины сцены выходят Авель и Енох, скованные друг с другом наручниками, левое запястье Авеля с правым Еноха. Садятся спина к спине на скамейку.
Енох. Полный идиотизм.
Авель. Нам поручили шлепнуть чрезвычайного посла наших друзей.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы наши друзья подумали, будто их чрезвычайного посла шлепнули наши враги.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы наши друзья присылали не только оружие, но и солдат.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы мы не истекли кровью в этих джунглях.
Енох. Знаю.
Авель. Для этого было совершенно необходимо незаметно улизнуть сразу после акции.
Енох. Совершенно необходимо.
Авель (смеется). А мы, стало быть, шлепнули не только чрезвычайного посла наших друзей, но и чрезвычайного посла наших врагов.
Енох. Обоих.
Авель (смеется). Напортачили по-страшному.
Енох. Ты ж мне вдолбил, будто чрезвычайный посол наших друзей, которого надо шлепнуть, тот, что справа.
Авель (смеется). Если смотреть от них.
Енох (тоже смеется). А я думал, от нас.
Оба хохочут.
Авель. Полный идиотизм.
Енох. Вдобавок нас еще и сцапали.
Хохот.
Авель. Глупей не бывает.
Енох. Просто нервы у нас не выдержали, когда мы увидали, что шлепнули обоих.
Смех умолкает.
Авель. Повешусь.
Енох. На чем?
Авель. Не знаю.
Енох. И заказчиков наших они тоже вычислили.
Авель. Ну и что теперь?
Енох. Не знаю.
Авель. Из политических соображений нас в этой стране даже не казнят.
Енох. Полный идиотизм.
Авель. Мы даже не герои.
Енох. Засадят в психушку.
Авель. Пожизненно.
Енох. Все как было, так и останется.
Авель (опять начинает смеяться). По-прежнему будут слать оружие вместо солдат.
Енох (тоже начинает смеяться). Сколько месяцев нас готовили, а мы прямой дорогой в дурдом.
Оба хохочут.
Авель. Полный идиотизм.
Енох. Глупей не бывает.
Авель. И мы этот дурдом вправду заслужили.
Остаются на скамейке. Входят Адам, Каин, Ева, Ада, Цилла, Ноэма. Начинается самый трудный эпизод: наркотики. Слышна негромкая ритмичная музыка. Сцена никоим образом не должна быть реалистическим изображением оргии наркоманов, она должна воплощать как бы идею воздействия наркотиков. Каждый играет сам по себе, даже когда образует с одним или несколькими партнерами самую невероятную группу или группы. Технически необходимо, чтобы во время этого эпизода Ева отправила все ящики с боеприпасами, кроме Авелева — он стоит на переднем плане справа, — в глубь сцены, к скамейке.
Все предметы, которые валяются на сцене, можно использовать в ходе этого эпизода. Например, вязанье Циллы-старухи или Авелев ящик боеприпасов (вместо барабана). Режиссерски следует отработать два момента: повышение цен и нарастающее веселье, каким актеры сопровождают всякую вариацию своей бессмысленной фразы. «Двигаться» значит внутривенно колоть героин, «баш» — доза наркотика. «Смотреть мультики» — принимать на сахаре ЛСД. «Снег» — это кокаин, его нюхают. Сами эти действия лишь как бы обозначаются намеком.
Адам. Мультик хочешь засмотреть?
Ева. Баш наищется?
Адам. Гони двадцать пять…
Каин. Пошли двинемся?
Ада. Мне бы снежку.
Каин. Три сотенных…
Ева. Одноугольное лицо двуугольной земли грызет треугольную дырку круглого ребенка.
Авель. Мультик хочешь засмотреть?
Цилла. Баш найдется?
Авель. Гони тридцатник.
Ева. Двуугольное лицо треугольной земли грызет круглую дырку одноугольного ребенка.
Енох. Снежку?
Ноэма. Мне бы двинуться.
Енох. Четыре сотенных.
Цилла. Треугольное лицо круглой земли грызет одноугольную дырку двуугольного ребенка.
Адам. Мультик хочешь засмотреть?
Ада. Баш найдется?
Адам. Гони тридцать пять.
Ева, Цилла. Одноугольная дырка двуугольного лица грызет треугольную землю круглого ребенка.
Каин. Пошли двинемся?
Цилла. Мне бы снежку.
Каин. Пять сотенных.
Ада. Двуугольная дырка треугольного лица грызет круглую землю одноугольного ребенка.
Авель. Мультик хочешь засмотреть?
Ноэма. Баш найдется?
Авель. Сороковник.
Ева, Цилла, Ада. Треугольная дырка круглого лица грызет одноугольную землю двуугольного ребенка.
Енох. Снежку?
Ева. Мне бы двинуться.
Енох. Шесть сотенных.
Ноэма. Одноугольный ребенок двуугольного лица грызет треугольную дырку круглой земли.
Адам. Пошли двинемся?
Цилла. Мне бы снежку.
Ада. Семь сотенных.
Ева, Цилла, Ада, Ноэма. Треугольный ребенок треугольного лица грызет круглую дырку одноугольной земли.
Ноэма. Мультик засмотреть хочешь?
Каин. Баш найдется?
Ноэма. Гони сорок пять.
Ева. Треугольный ребенок.
Цилла. Круглого лица.
Ада. Грызет одноугольную дырку.
Ноэма. Двуугольной земли.
Ева. Снежку?
Авель. Мне бы двинуться.
Ева. Восемь сотенных.
Каин. Одноугольное лицо двуугольной дырки грызет треугольного ребенка круглой земли.
Ада. Мультик засмотреть хочешь?
Енох. Баш найдется?
Ада. Гони пятьдесят.
Авель. Двуугольное лицо треугольной дырки грызет круглого ребенка одноугольной земли.
Ноэма. Пошли двинемся?
Адам. Мне бы снежку.
Ноэма. Девять сотенных.
Каин, Авель, Ева, Цилла, Ада, Ноэма. Треугольное лицо круглой дырки грызет одноугольного ребенка двуугольной земли.
Ева. Мультик засмотреть хочешь?
Адам. Баш найдется?
Ева. Гони пятьдесят пять.
Енох. Круглое лицо одноугольной земли грызет двуугольную дырку треугольного ребенка.
Ада. Снежку?
Авель. Мне бы двинуться.
Ада. Десять сотенных.
Каин. Круглая.
Авель. Дырка одноугольного.
Енох. Лица.
Ева. Грызет двуугольную.
Цилла. Землю.
Ноэма. Треугольного.
Ада. Ребенка.
Цилла. Мультик засмотреть хочешь?
Енох. Баш найдется?
Цилла. Гони шестьдесят.
Ева, Цилла, Ада, Ноэма и Енох расползаются в разные стороны с игровой площадки; Авель и Адам остаются лежать на полу; все вместе одновременно выкрикивают каждый стою бессмысленную фразу.
Ева (в хоре). Двуугольное лицо треугольной земли грызет круглую дырку одноугольного ребенка.
Цилла (в хоре). Треугольное лицо круглой земли грызет одноугольную дырку двуугольного ребенка.
Ада (в хоре). Двуугольная дырка треугольного лица грызет круглую землю одноугольного ребенка.
Ноэма (в хоре). Одноугольный ребенок двуугольного лица грызет треугольную дырку круглой земли.
Каин (в хоре). Одноугольное лицо двуугольной дырки грызет треугольного ребенка круглой земли.
Авель (в хоре). Двуугольное лицо треугольной дырки грызет круглого ребенка одноугольной земли.
Енох (в хоре). Круглое лицо одноугольной земли грызет двуугольную дырку треугольного ребенка.
Когда все, кроме Каина и Авеля, исчезают, Адам встает.
Адам. Круглый ребенок одноугольного лица грызет двуугольную дырку треугольной земли. (Смеясь, падает. Лежит возле Мелева ящика с боеприпасами, ногами к публике.)
Слева рядом с ящиком боеприпасов лежит головой к публике Авель. Справа, параллельно публике, — Каин. Все трое смеются, потом умолкают. Тишина. Адам поднимает голову.
Петух кричит (Встает, берет Авелев ящик боеприпасов, ставит его справа в глубине сцены, в метре от кучи хлама, образовавшейся в центре заднего плана: это жестяное ведерко, ящик с эмблемой Красного Креста, скамейка и еще три ящика боеприпасов. Затем становится на Авелев ящик и всматривается в задник.) Светает.
Каин. Скоро нас поставят к стенке.
Адам. Расстреляют. (Слезает с ящика, смотрит вперед, на двух остальных.)
Каин. Они меня пытали.
Авель. Меня тоже.
Адам. А меня нет.
Каин. Горящими сигаретами.
Авель. Бритвой.
Адам медленно идет к ним.
Каин. После пыток я во всем признался.
Авель. Знаю.
Адам. Я признался во всем, чтобы меня не пытали.
Авель. Знаю.
Адам (глядя вниз на Авеля). А ты?
Авель. Я ни в чем не признался.
Каин. Надо было отойти за холмы.
Авель. Но мы не отошли.
Адам опять отступает назад.
Адам. Через холмы не пройдешь.
Авель. Нас предали.
Каин. Да, наши друзья.
Адам. Они всех предают. (Садится на Авелев ящик боеприпасов.)
Каин. Остальные продолжают драться.
Авель. Конечно.
Адам. Моя борьба бессмысленна.
Авель. Возможно.
Каин. Если б мы победили, то установили бы свободу.
Адам. Справедливость.
Авель. И стали бы как наши друзья.
Каин. Ты нам не доверяешь?
Авель. Я никому не доверяю.
Адам. И себе тоже?
Авель. И себе тоже.
Тишина.
Адам. Один ученый говорил мне, что будь Земля меньше, у нее не было бы атмосферы, а находись она ближе к Солнцу, наверняка бы сгорела.
Авель. Вероятно.
Адам. Земля — это случайность.
Авель. Очевидно.
Каин. Человек способен мыслить.
Авель. Иногда.
Каин. Его идеи расстрелять невозможно.
Авель. Пожалуй.
Каин. Лучший мир впереди, в будущем.
Авель. Предположительно.
Адам. Ты пессимист.
Авель. Нас всех поставят к стенке.
Тишина.
Каин. Вот и настал этот день.
Справа из глубины сцены выходит Енох в каске и с пулеметом.
Енох. Встать.
Авель и Каин встают, спиной к публике. Адам тоже встает, медленно делает несколько шагов вперед, становится между ними, лицом к публике.
Руки за голову!
Адам, Каин и Авель повинуются.
Шагом марш!
Адам делает поворот кругом, шагает первым мимо Еноха вправо в глубину сцены, за ним — Каин и, наконец, Авель. Когда все трое уходят, Енох тоже поворачивается кругом — слышна пулеметная очередь.
Енох исчезает. Одновременно из-за кучи хлама в центре заднего плана появляются Ева, Ада и Ноэма. Остаются за кучей; на каждой кружевной воротничок, в руках ноты.
Ада. Франц Шуберт, «Песня странника к луне», сочинение восьмидесятое, номер первый.
Ева, Ада, Ноэма (поют).
Твой путь — небесный, мой — земной,
Мы движемся тропой одной,
Я мрачен, ты — ласкаешь глаз.
Откуда эта рознь меж нас?
Я от страны бреду к стране,
Так одиноко в мире мне,
Из леса в лес, с холма к холму —
Нигде я не в своем дому.
Твой путь то низок, то высок —
Где запад юн, где стар восток,
Из тьмы на свет, из света в тьму —
И всюду ты в родном дому.
Все небеса над головой
Являют дом родимый твой:
О счастье — близко ли, вдали —
Стоять среди родной земли![50]
Допев песню, бросают ноты в ведерко. Слева с авансцены входит Адам, ставит наискось перед публикой три больших пластмассовых кубика. Одновременно справа с авансцены входит Авель и тоже ставит наискось перед публикой три больших пластмассовых кубика. На кубики справа садятся лицом к публике Ада, Ева и Авель. На кубики слева, тоже лицом к публике, — Ноэма, Адам и Енох. Авель ставит рядом с собою на пол красный телефон. Все в наушниках, пристально глядят вниз, как бы на мониторы.
Из динамика наверху слышно тяжелое дыхание.
Адам. Сделать ничего нельзя.
Авель. Кранты. Крышка им.
Енох. Хватит об этом.
Ноэма. Бедняги.
Слева и справа от кучи хлама появляются на заднем плане Каин и Цилла в лунных скафандрах. Лиц под шлемами не видно, на плечах у обоих кислородные баллоны. Голоса доносятся через динамик наверху. Двигаются оба замедленно, как бы в «лупе времени».
Каин. Нам уже не взлететь.
Цилла. Что же делать?
Каин. Ничего.
Цилла. Спасти нас невозможно.
Каин. Мы оба это знаем.
Цилла. Как долго мы еще проживем?
Каин. Понятия не имею.
Цилла. Мы потеряли много кислорода?
Каин. Не знаю.
Енох. Кислорода почти не осталось.
Каин. Связь с Землей есть?
Цилла. Нет, прервана. Они нас еще видят?
Каин. Вряд ли.
Цилла. А слышат?
Каин. Нет.
Ноэма. Вот бы они удивились.
Адам. Им осталось всего ничего.
Цилла. Мы первые влюбленные на Луне. Через три недели сыграли бы свадьбу.
Каин. На Земле.
Цилла. Техас отчетливо видно, как раз там и была назначена наша свадьба.
Ада. Замечательная девушка.
Ева. На счастье, я подхватила краснуху.
Ада. Поздравляю.
Ева. А то бы сидела там наверху.
Цилла. Мы так ни разу и не любили друг друга.
Каин. Когда мы познакомились, в школе космонавтов это было запрещено.
Цилла. Из-за эмбриональных клеток.
Каин. Тебе не разрешалось беременеть.
Цилла. Из-за космических лучей.
Каин. И противозачаточные пилюли тоже были под запретом.
Цилла. Из-за космических лучей.
Каин. Треклятые космические лучи.
Ноэма. Дай сюда джин!
Авель бросает бутылку джина Еноху, а Енох — Ноэме.
Цилла. Зато я первая женщина на Луне.
Каин. В Mare Serenitatis.
Цилла. Давай будем любить друг друга.
Каин. Мы в скафандрах.
Цилла. Температура на поверхности сто восемьдесят градусов по Цельсию.
Ева. У нас потихоньку наступает такое же пекло.
Цилла. А что, собственно, означает — Mare Serenitatis?
Каин. Море Спокойствия.
Цилла. В Европе тоже спокойная, хорошая погода.
Каин. На всей Земле спокойная, хорошая погода.
Енох. Чтобы это установить, незачем лететь на Луну.
Цилла.
Уходишь ты? Еще не рассвело,
Нас оглушил не жаворонка голос,
А пенье соловья. Он по ночам
Поет вон там, на дереве граната!.[51]
Ева. Что это она цитирует?
Авель. Шекспира.
Енох. «Ромео и Джульетту».
Ада. Она всегда была снобкой.
Каин. Черт! Сюда бы хоть одно деревце граната!
Ноэма. Он ругается.
Адам. Он всегда был храбрым парнем.
Цилла.
Поверь, мой милый, это соловей.
Ева. Опять Шекспир.
Авель. Уместней было бы послать привет отчизне.
Ада. Мы бы его сразу переключили на журналистов.
Каин. Вот свинство!
Авель. Он только что сказал «свинство».
Ноэма. Как сердце?
Адам. Сдает.
Цилла. Я весь монолог наизусть знаю.
Ада. Только этого нам и не хватало.
Цилла.
Та полоса совсем не свет зари,
А зарево какого-то светила…
Каин. Я уже почти не могу дышать.
Цилла. Читать дальше?
Каин. Нет.
Цилла. Давай вернемся к этой куче лома, которая была нашим лунным модулем.
Каин. Пойдем умирать.
Цилла и Каин исчезают в глубине сцены, по центру.
Адам. Ей остались считанные секунды. Она слишком много цитировала.
Из динамика доносится голос Циллы:
«Огнем факелоносца…» Тишина.
Ноэма. Сердце?
Адам. Остановилось.
Ева. Конец Шекспиру.
Ноэма. Аминь. (Пьет джин.)
Ада. Твое здоровье.
Ева. Я бы перед смертью спела государственный гимн.
Ноэма громко напевает мелодию американского гимна.
Адам. Заткнись!
Из динамика доносятся какие-то невнятные слова.
Он пытается произнести последнее слово.
Авель. Не разберешь.
Енох. Звучало непристойно.
Адам. Нет, скорее как «слава отечеству!».
Ева. Переключайте на журналистов!
Ада. Готово.
Из динамика доносится стон.
Ноэма. Господи, только бы он не ругался!
Из динамика слышен голос Каина: «От…»
Авель. Если он сейчас брякнет «Отчебучили хреновину!», полет на Марс отменят.
Из динамика голос Каина: «Отчизна…»
Адам. Мы спасены.
Енох. Журналисты будут в восторге!
Ноэма. Народ гордится героями космонавтами.
Ада. Еще как.
Авель. Героическая смерть — лучшего и желать нельзя.
Ева. Еще бы.
Адам. Звоните в Управление космонавтики.
Авель берет телефонную трубку, что-то тихо говорит.
Из динамика слышен последний стон.
Ноэма. Сердце?
Адам. Остановилось.
Ева. Все, давайте молиться.
Адам, Авель, Ева, Ада, Ноэма.
Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да приидет царствие Твое,
Да свершится воля Твоя
На небесах и на земли.
Авель. Ребята, полет на Марс состоится!
Енох. Переключай на журналистов.
Авель оставляет на полу красный телефон, Ноэма — бутылку из-под джина. Ева, Ада, Ноэма, Авель, Енох уходят направо в глубину сцены, бросая наушники в кучу хлама. Адам тоже бросает туда свои наушники, потом оглядывает сцену.
Адам. Ноэма.
Тишина.
Ноэма.
Слева входит Ноэма, берет в руки третий слева пластмассовый кубик.
Ноэма.
Ноэма несет кубик в глубину сцены, ставит его на скамейку.
Ноэма. Чего тебе здесь надо?
Адам. Я твой отец.
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает второй кубик слева.)
Адам. Как это понимать?
Ноэма. Я и так знаю, что ты мой отец. (Ставит на скамейку второй кубик.)
Адам. Немедленно возвращайся!
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает третий кубик слева.)
Адам. Тебе еще семнадцати нет.
Ноэма. Шестнадцать с половиной. (Ставит третий кубик перед скамейкой.)
Адам. Ты должна меня слушаться.
Ноэма. Что я, дура, что ли?
Адам. Я вызову полицию.
Ноэма смотрит на Адама, сунув пальцы в рот, громко свистит. Слева из глубины сцены появляются Енох, Каин и Авель.
Каин. Чего стряслось?
Ноэма. Гляньте на него.
Енох. Это кто же такой?
Ноэма. Мой предок.
Авель. Ну, кочумай! Шизанутый какой-то!
Енох ложится слева на пол, Каин усаживается возле кучи хлама, Авель облокачивается на стоящие на скамейке кубики. Все трое вызывающе пялятся на Адама.
Адам. Ноэма, Бога ради, что это за типы?
Енох. Чего он там про Бога бормочет?
Ноэма. Священник. (Ложится на пол, прижимается к Еноху.)
Каин. Католик или протестант?
Смех. Справа рядом с Авелем появляется Цилла. Авель обнимает ее за плечи.
Адам. Кто эти люди?
Цилла. Мы? Коммуна два-два-два.
Смех.
Ноэма. Тихо вы.
Слышен детский плач.
Слышишь, папуля?
Адам. Ребенок.
Ноэма. Мой ребенок.
Адам. Господи, Ноэма.
Ноэма. Чего ты заладил про Господа! Хватит, Тошнит меня от него, и от тебя тоже.
Адам. Кто отец?
Енох, Каин и Авель поднимают руку.
Что это значит?
Ноэма. У тебя что, совсем с головой плохо? Это значит, что один из трех отец моего ребенка и я не знаю, кто именно, потому что сплю со всеми тремя.
Адам. Ноэма, ты моя дочь.
Ноэма. Кто чья дочь, значения не имеет.
Адам садится справа, на средний кубик.
Адам. В твоем страшном мире я не смею даже произнести имя Господа, в которого верую.
Ноэма. И не надо, по-доброму тебе советую.
Адам. Я люблю тебя, Ноэма.
Авель. Я тоже.
Каин. И я.
Енох. И я.
Адам. Ты мое дитя, Ноэма. Вернись в родительский дом, вместе с ребенком.
Ноэма. Парни, мне пора кормить малыша. (Встает.) В общем, гоните старого дурака куда подальше. Надоел. (Уходит налево.)
Каин. Ну, старпер, подъемник!
Адам. Я не старпер, мне всего сорок.
Авель. В сорок аккурат и есть старпер.
Адам. Отпустите Ноэму со мной.
Енох. А мы ее не держим.
Адам. Я вызову полицию.
Каин. Пока они приедут, Ноэма давно слиняет в другую коммуну.
Адам. Я ее отец.
Цилла. Ну вот что, старпер, слушай внимательно: у вас свой мир, у нас — свой. Мы по горло сыты тем миром, который сделали вы, и законами, которые вы придумали, и вашими запретами, и вашей моралью, от которой нас воротит. Вас содержит государство-убийца. А мы на это государство плевать хотели. У вас все шмотки в невидимой крови. А у нас — просто в грязи. Вы проповедуете любовь, а мы по любви живем; вот и вся разница. Две тыщи лет у вас была возможность что-то сделать, теперь наша очередь. Усек? (Уходит налево в глубину сцены.)
Енох. Та-ак, пойду-ка я полежу с Ноэмой. (Уходит налево.)
Каин. Я тоже. (Уходит направо.)
Авель вразвалку подходит к Адаму.
Авель. Шнуруй отсюда, старый башмак. Чтоб духу твоего здесь не было. На кладбище катись. Полежи для тренировки.
Адам встает, бежит в глубину сцены направо. Авель сидит на корточках в середине сцены. Что-то пишет пальцем на полу.
Справа входит Ада. Она одета как в первом эпизоде с Авелем: азиатская шляпа, черная шаль на бедрах, в руках плошка для риса.
Ада. Что ты делаешь?
Авель. Пишу твое имя.
Ада садится рядом.
Ада. Когда его принесли?
Авель. Час назад.
Ада. Я могу его увидеть?
Авель. Нет.
Ада. Мне очень хочется увидеть его.
Авель. Лучше не надо.
Ада. Я знала, что его убьют.
Авель. Я тоже.
Ада. Мы победили?
Авель. Нет.
Ада. Победили нас?
Авель. Нет.
Ада. Мы когда-нибудь победим?
Авель. Нет.
Ада. Когда-нибудь победят нас?
Авель. Нет.
Ада. Но тогда эта война не имеет смысла.
Молчание.
Ты не ударил меня.
Авель. Нет.
Молчание. Слышна мелодия флейты.
Ада. Кому ты подаришь его флейту?
Авель. Сыну соседа.
Ада. Его тоже призовут?
Авель. Через три недели.
Ада. И тоже убьют.
Авель. Да.
Молчание.
Рис еще есть?
Ада. Нет, кончился.
Авель. А соевая мука?
Ада. Горсточку наскребу.
Авель. Я не голоден.
Ада. Я тоже нет.
Авель. Давай поедим завтра. (Поворачивается к Аде спиной.)
Ада. Вы его увезете?
Авель. Уже увезли.
Ада. Можно мне навестить его могилу?
Авель. Могилы нет.
Ада. Почему?
Авель. Земля чересчур твердая, чтоб копать могилу.
Ада. Тогда его съедят муравьи.
Авель. Нет, не съедят.
Ада. Вы его сожгли?
Авель. Огонь выдал бы нас.
Ада. Что вы с ним сделали?
Авель. Бросили в реку.
Ада. Река почти пересохла.
Авель. Сезон дождей так и не наступил.
Ада. Там кишат крокодилы.
Авель. Он мертв.
Слышен рев самолета. Ада поднимает голову.
Ада. Самолеты.
Авель и Ада уходят налево в глубину сцены.
Одновременно справа из глубины сцены выходит Адам с шезлонгом, сначала провожает взглядом самолеты, потом, уже начав говорить, медленно идет с шезлонгом по сцене, ищет подходящее место на солнышке.
Адам. Мне восемьдесят семь лет. Зовут меня Адам. Я хотел изменить мир. Я видел его несправедливость. Видел убожество бедных и алчность богатых. И понял, что есть эксплуатируемые и эксплуататоры. Вступил в профсоюз. Боролся за дело рабочего класса. Добивался повышения заработной платы, сокращения рабочего времени, оплачиваемых отпусков, справедливых пенсий. Я расклеивал плакаты, выступал с речами, организовывал демонстрации и забастовки. Был арестован и сидел в тюрьме; потом меня выбрали в парламент, и я вошел в правительство. Мир был изменен. Рабочие получали более высокую заработную плату, имели более короткий рабочий день, оплачиваемые отпуска, справедливые пенсии. Налоги на богатых были увеличены, бедность исчезла, но счастливее люди не стали. Новый мир не стал ни лучше, ни даже справедливее. Исчезнет одна несправедливость, а на ее месте тотчас возникнет какая-нибудь другая. Человек стал свободнее, но эта свобода не освободила его. Он имел больше, чем когда-либо, но в первую очередь имел себя. Стоял сам против себя и не знал, что с собой делать. И я, когда понял это, сложил полномочия, потому что тоже не знал, что с собой делать. (Садится в шезлонг слева на переднем плане.) Теперь вот смотрю на озеро, наблюдаю за лебедями. Я нахожусь в сумасшедшем доме. Врач, который лечит меня, сын рабочего. Я дал ему возможность получить образование. Теперь он мне сочувствует. Глупец!
Справа из глубины сцены появляется Енох в дождевике, задумчиво рассматривает три кубика.
Енох. Мне восемьдесят восемь. Зовут меня Енох. Я ученый-атомщик и космолог. (Берет в руки первый из трех кубиков, задумчиво его рассматривает.) Я исследовал недра атома… (Ставит первый кубик посреди сцены, берет второй и тоже задумчиво его рассматривает.) Я исследовал строение Солнца… (Ставит второй кубик сантиметрах в двадцати справа от первого, берет третий и задумчиво его рассматривает.) …и пытался осмыслить строение Вселенной. (Ставит третий кубик на первый и второй, задумчиво рассматривает все три.)
Адам слева на переднем плане встает, демонстративно поворачивает шезлонг в другую сторону, снова садится, на сей раз спиной к Еноху. Енох садится на второй кубик, опираясь правой рукой на третий.
Я пичкал своими познаниями компьютеры. Компьютеры выдавали формулы, в которых я еще худо-бедно разбирался. Я продолжал исследования. Копил новые знания. Снова пичкал ими компьютеры, и они снова выдавали формулы, в которых уже одни только компьютеры и разбирались, хотя сути их не понимали. Теперь я все смотрю и смотрю на формулу, которую выдали мне компьютеры, в ней последняя тайна этого мира, может статься Бог, но смысл ее мне непонятен — бессмысленная формула мирозданья.
Слева из глубины сцены появляется Авель с раскладным стульчиком, останавливается посредине, смотрит в публику, как художник, любующийся пейзажем, потом проходит в центр переднего плана, усаживается на свой раскладной стульчик.
Авель. Мне восемьдесят девять. Зовут меня Авель. Я художник. Начинал я с людей. Писал богатых и бедных, почтенных граждан и мошенников, поэтов, бродяг, композиторов и пьяниц. Потом я писал создания рук человеческих — эти ужасные здания и жутковатые машины. Еще позднее я писал пейзажи, сперва с людьми, потом без людей. А в конце концов решил, что не пристало мне создавать живописью пространственные иллюзии, отказался от перспективы и начал писать цветовые композиции. Напоследок я писал только круги и треугольники, не заполняя их красками, да еще линии и наконец оставил холст пустым. В таком виде живопись казалась мне наиболее честной. И вот, уже долгие годы выставляя один за другим пустые холсты, я решил, что холст тоже не нужен, и стал выставлять пустые рамы. Я пришел к выводу, что изобразимо, собственно говоря, лишь Ничто. Мои пустые рамы продавались за безумные деньги, и висят они во многих музеях. Когда же я отказался и от рам, чтобы представить Ничто в еще более чистом виде, мои картины перестали продаваться. Теперь я сижу здесь, на берегу озера, и пишу картины, мысленно стирая озеро и берег и воспринимая одно лишь Ничто… Мой санитар считает эти картины необычайно прекрасными, а главврач иногда поощрительно похлопывает меня по плечу. Я доволен своей судьбой и горжусь тем, что совершил. Я полностью выполнил художественную задачу, которую перед собой поставил.
Слева от середины сцены быстро появляется Каин, по-военному подтянутый, под мышкой у него садовый стул. Сначала он, минуя середину сцены, проходит направо, на передний план, резко поворачивается, выходит на авансцену, ставит свой стул рядом с красным телефоном, который так там и стоит со времени космического эпизода, щелкает каблуками и чопорно кланяется. На Каине коричневый китель и шляпа из тех, какие носят отставные офицеры или охотники.
Каин. Меня зовут Каин. Мне девяносто. Это единственное, что я знаю о современности, потому что об этом мне только что доложил человек в белом халате. Я люблю сады, но не этот вот, в котором сижу сейчас, а мой собственный. Люблю цветы… (Начинает, как автомат, ходить вокруг садового стула.) …тюльпаны, мак, дельфиниум, люпины, космеи, флоксы, циннии, незабудки, гладиолусы, мальвы, подсолнухи. (Садится на стул.) Больше всего я люблю розы. (С некоторым усилием кладет ногу на ногу — правую на левую.) Я всегда любил цветы. Возле лагеря был очень красивый цветник, заключенные тщательно за ним ухаживали, пололи, рыхлили. К сожалению, заключенные часто менялись. — Каждый полдень я в своей офицерской форме стоял возле газовых камер и наблюдал, как туда длинными вереницами загоняют узников, раздетых догола, — мужчин, женщин, детей. Я приказывал рыть массовые могилы, а когда они наполнялись, засыпать их землей и разравнивать. На них я и сажал цветы. Но с заключенными я обращался по-человечески. Площадь моих цветников все увеличивалась. Они пестрели яркими красками, пышно разрастались. (Снимает шляпу, носовым платком вытирает пот с внутренней кромки тульи.) Никогда я не видел таких красных цветов — таких тюльпанов, таких маков, такого дельфиниума, таких люпинов, таких космей, такого тагетеса, таких флоксов, таких цинний, таких незабудок, таких гладиолусов, таких подсолнухов, таких мальв, и розы были красивые, как никогда. (Смотрит на Авеля.) Кстати, и астры у меня были умопомрачительные.
Авель не реагирует, и Каин аккуратно кладет шляпу под стул.
Я люблю цветы, а поскольку любил их всю жизнь, то и был всегда, всю жизнь добрым человеком. Я люблю цветы, люблю цветы, люблю цветы.
Адам встает и, оставив на сцене свой шезлонг, уходит налево. Одновременно встает и Авель, берет свой раскладной стульчик и тоже уходит налево. Встает и Енох, равнодушно оставляет свою конструкцию из кубиков и уходит налево, в глубину сцены. Каин встает, снимает китель, вешает его на спинку стула, затем двигает стул влево, садится боком к публике и сквозь зачерненное стекло глядит налево вверх. Справа из глубины сцены появляется Ева. Она в легком халатике поверх платья, с газетой, в темных очках, нос прикрыт специальным козырьком. Ева поворачивает Адамов шезлонг к Каину, садится, начинает читать газету.
Регулярно слышны начальные такты Пятой симфонии Бетховена. Они доносятся как тихие барабанные удары.
Ева. Что ты делаешь?
Каин. Солнце наблюдаю.
Ева. Зачем?
Каин. В новостях что-то про него говорили.
Ева. А-а.
Глухой удар барабана.
Каин. А ты что делаешь?
Ева. Читаю газету.
Каин. Зачем?
Ева. Биржа.
Каин. А-а.
Глухой удар барабана.
Он опять провалил экзамен.
Ева. Всего два балла недобрал.
Каин. Третий раз.
Ева. Он запаздывает в развитии.
Каин. Только не заводи сызнова насчет моего протеза.
Ева. Ты же сам заводишь насчет моего сына.
Глухой удар барабана.
Каин. Ох уж эта его Пятая.
Ева. Ох уж эта твоя служанка.
Каин. Сплошь в пятнах.
Ева. Кто?
Каин. Солнце.
Ева. Ну и что?
Каин. Уже ноябрь на исходе, а жаре конца-краю нет.
Глухой удар барабана.
Ева. Ты продал акции машиностроительного завода?
Глухой удар барабана.
Каин. Когда смотришь на Солнце в затемненное стекло, все отчетливо видно.
Ева. Они падают день ото дня.
Каин. Уран блестит вдвое ярче.
Ева. Какое отношение это имеет к акциям машиностроительного завода?
Каин. Если Уран блестит вдвое ярче, значит, Солнце светит сильнее.
Ева. Ты вообще-то слушаешь меня?
Каин. Солнце — желтый карлик.
Глухой удар барабана.
Ева. Значит, ты не продавал акции машиностроительного завода.
Каин. Кого, ты говоришь, я продавал?
Ева. Акции машиностроительного завода.
Каин. Почему?
Ева. Потому что они падают.
Каин. Опять поднимутся.
Ева. Машиностроительный завод в черном списке.
Каин. Он выпускает оружие.
Ева. Может, ты и прав. (Складывает газету.)
Каин смотрит в затемненное стекло.
Глухой удар барабана.
Каин. Сплошь в пятнах.
Ева. Опять угнали какой-то авиалайнер.
Каин. К счастью, астрономы уверяют, что Солнце стабильно.
Ева. Двести восемьдесят пассажиров на борту.
Каин. Стабильный желтый карлик.
Ева. Они его взорвали.
Каин. Стабильный, как акции этого машиностроительного завода. Главное — не продавать, когда они колеблются.
Два коротких барабанных удара.
(Кладет затемненное стекло на пол, рядом с красным телефоном.) Слышать больше не могу эту Пятую.
Ева. Военный марш тебе, понятно, куда больше по душе.
Каин. Ну вот, сейчас ты опять заведешь насчет моего протеза.
Ева. А ты насчет моего сына.
Каин. Да пошел он, этот твой запоздалый.
Ева. Вместе с твоей служанкой.
Глухой удар, потом барабанная дробь: переход к «громовым раскатам».
Каин (взмахивает рукой). Гроза надвигается.
Ева. Наконец-то.
Каин. Дождь пошел.
Ева. Слава Богу.
Оба встают. Ева берет шезлонг, ставит его в кучу хлама в центре заднего плана. Каин опять надевает китель, идет налево в глубину сцены, где Адам в белом халате, какие носят ученые, протягивает ему с рампы генеральскую фуражку. Каин надевает ее. Адам вручает Еве стенографический блокнот, какими пользуются секретарши. Ева стоит слева от кучи хлама. Каин в генеральской фуражке идет влево, на передний план.
Слева из глубины сцены появляется Авель в сопровождении Ады, у которой на шее тройная нитка жемчуга. На протяжении всего эпизода Авель говорит с каким-то зловещим спокойствием.
Авель. Скандал с этими ураганами.
Ада. Успокойся, милый.
Авель (усаживается на садовый стул справа на авансцене, где раньше сидел Каин). За одну эту неделю уже четыре на побережье Балтики и пять в Тихом океане.
Ада. Успокойся, милый.
Авель. Четырнадцать дней в бункере.
Ада. Успокойся, милый.
Авель. Погибла треть населения.
Ада. При нынешнем взрыве народонаселения это совершенно не важно.
Авель. Уже шесть авианосцев затонуло.
Каин берет под козырек.
Каин. Устаревшие модели.
Авель. Заткнитесь, начгенштаба!
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Ада. Успокойся, милый.
Авель. Там, в джунглях, тонут мои войска.
Каин берет под козырек.
Каин. И вражеские тоже.
Авель. Заткнитесь, начгенштаба!
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Ада. Успокойся, милый, я не хочу, чтоб у тебя снова случился инфаркт…
Авель. Мне не об инфаркте думать надо, а о стране. Я президент.
Каин берет под козырек.
Каин. Так точно, господин президент.
Авель. Начальник генерального штаба, я вас вызвал, чтобы вы дали мне совет, а не твердили «слушаюсь, господин президент» и «так точно, господин президент».
Каин берет под козырек.
Каин. Так точно, господин президент.
Авель. Дайте же мне совет, черт побери!
Каин. Девять ураганов в неделю нашу страну не сокрушат.
Авель. Снаружи льет как из ведра, сверкают молнии, не переставая грохочет гром и жара, как в парнике.
Ада. Успокойся, милый, в Конго идет снег.
Не в пример президенту, супруга его пышет энергией, а начальник генерального штаба совершенно беспечен.
Авель. Заткнитесь, начгеншгаба!
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Авель. Без кондиционера нам уже не обойтись.
Ада. Природные катастрофы были всегда, милый.
Авель. Заткнитесь, начгеншгаба!
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Ада (очень энергично). Успокойся, милый.
Авель. Не хочу я успокаиваться.
Ада. Секретарша!
Ева. Да, сударыня?
Ада. Капли президенту.
Ева. Сию минуточку, сударыня.
Авель. Не хочу я капель.
Ева. Прошу вас, господин президент.
Авель. Убирайтесь.
Ева. Слушаюсь, господин президент.
Каин берет под козырек.
Каин. Господин президент…
Авель. Заткнитесь…
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Авель. Секретарша.
Ева. Да, господин президент?
Авель. Профессора ко мне.
Ева. Слушаюсь, господин президент.
Авель. Живей, тащите этого умника.
Ева. Сию минуточку, господин президент.
Слева от середины сцены выходит Адам в белом халате.
У него нервный тик, он непрерывно трясет головой.
Каин берет под козырек.
Каин. Господин президент.
Авель. Молчать.
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Адам. Да, господин президент?
Авель. Профессор, вы мой личный советник по науке.
Адам. Полагаю, что так, господин президент.
Авель. Полагаете! Тут все только и делают, что полагают! А мне нужны знания, точные данные, точные научные выводы!
Адам. Пожалуйста, господин президент.
Авель. Прекратите ураганы.
Адам. Это невозможно.
Авель. Для президента самой могучей нации в мире слово «невозможно» не существует.
Ада. Успокойся, милый.
Адам. И все же это невозможно.
Авель. Послушайте, вы, умник, я отдам в ваше распоряжение всю военную, техническую и финансовую мощь страны. Речь идет о нашей свободе. Если ураганы не будут прекращены, мне придется свернуть войну в джунглях. Понятно вам, умник?
Адам. Против таких ураганов бессильна вся военная, техническая и финансовая мощь человечества, господин президент.
Авель. У вас что, мать страдала слабоумием или папаша был полный идиот?
Адам молчит, но от волнения еще сильнее трясет головой. Каин смеется.
Ада. Не взвинчивайся, милый.
Авель. Мы на грани поражения.
Адам (свирепо глядя на Каина). Я не военный эксперт, господин президент.
Авель. Начгенштаба у меня болван, и научный эксперт тоже.
Ада. Не взвинчивайся, милый.
Авель. Я не взвинчиваюсь. Вообще уже не взвинчиваюсь. Я спокоен. Холоден как лед и спокоен. Но я прошу вас, профессор, подумать о биржевом крахе, который неминуемо ждет нас, если мы проиграем войну в джунглях.
Адам. Это мне ясно, господин президент.
Авель. Миллионы потеряют свои сбережения.
Адам. Это мне ясно, господин президент.
Авель. Ну так что же?
Адам. Я все равно бессилен, господин президент.
Ада. Не взвинчивайся, милый.
Авель. Заткнитесь, начгенштаба!
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Адам (семенит к президенту). На Солнце отмечены необычайная интенсивность протуберанцев, а также пятна невиданной прежде величины.
Авель. А мне какое дело?!
Адам. Один из профессоров филадельфийского университета Темпла утверждает, будто Солнце вот-вот исторгнет часть своей материи.
Авель. Ну и пусть исторгает.
Адам (останавливается рядом с президентом и уже не трясет головой). Для Земли это означает гибель.
Авель медленно встает и так же медленно наступает на Адама, который, отчаянно тряся головой, пятится налево к середине сцены. Оба останавливаются лицом к лицу.
Авель. Если Солнце взорвется, ответственность я возложу на вас лично. Вот так-то, умник.
Адам. Господин президент.
Ада. Не взвинчивайся, милый.
Авель. Молчать.
Адам. Клянусь, господин президент, Солнце не взорвется. Оно стабильно и останется таковым еще несколько миллиардов лет. Тот профессор из филадельфийского университета Темпла на весь мир славится своей дуростью.
Авель жмет Адаму руку, потом медленно направляется к Каину.
Авель. Хорошо, если бы среди моих советников не нашлось таких прославленных на весь мир дураков.
Каин берет под козырек.
Каин. Слушаюсь, господин президент.
Ада. Не взвинчивайся, милый.
Авель. Секретарша!
Ева. Да, господин президент?
Авель. Отведите меня в спальню.
Ева. Прошу вас, господин президент. (Уводит Авеля налево в глубину сцены.)
Авель. Мне нужны капли.
Ева. Разумеется, господин президент.
Оба уходят.
Ада. Господа, вы позволите пригласить вас на обед?
Ада идет влево, на авансцену, Адам и Каин следуют за ней. Одновременно справа из глубины сцены появляется Енох, озирается по сторонам. Подходит к трем кубикам, которые нагромоздил в роли физика, и смахивает их на заднем плане за рампу, так что они исчезают из виду. Потом берет садовый стул, стоящий справа на авансцене, возвращается и бросает его туда же. После чего отправляет следом три оставшихся кубика, четыре ящика с боеприпасами, жестяное ведерко и ящик с эмблемой Красного Креста. Затем швыряет туда же скамейку. Снова озирается по сторонам. На сцене осталось всего несколько предметов: слева от середины — бутылка из-под джина, в центре переднего плана — каска и пулеметная лента, справа — шляпа, красный телефон и затемненное стекло, посреди сцены — газеты и модные журналы, дальше на заднем плане — наушники и еще одна пулеметная лента. Енох проходит чуть влево на передний план, садится на рампу. Слева появляется Цилла, озирается по сторонам.
Цилла. Дома как не бывало.
Енох. Эти ураганы сметают все, что есть на Земле.
Цилла подбирает газеты.
Нет никакого смысла наводить порядок.
Цилла продолжает подбирать газеты.
Я сам построил для нас этот дом.
Цилла. Для нас и наших детей.
Енох. Машиностроительный завод, на котором я работал, тоже разрушен.
Цилла аккуратно складывает газеты в середине заднего плана.
Цилла. Я всегда махала тебе вслед, когда ты шел на работу.
Енох. Старый Гизингер увивался за тобой.
Цилла. Но без толку.
Енох. И молодой Гизингер тоже.
Цилла. И этот без толку.
Енох. Обоих нету в живых, погибли.
Цилла. Погибли многие тысячи.
Енох. Многие миллионы.
Цилла садится на пол справа в глубине сцены, скрещивает руки и ноги.
Цилла. От следующего урагана уже и укрыться негде.
Енох. Да, укрытия нет, ни для кого.
Молчание.
Правительство говорит, что мир не погибнет.
Цилла. Правительство врет.
Енох. Ты уверена?
Цилла. Сам знаешь.
Енох. Знаю.
Цилла. Мы оба знаем.
Молчание.
Енох. У нас не будет детей.
Цилла. Ни у кого больше не будет детей.
Молчание.
Енох. Солнце бросило нас в беде.
Цилла. Мы-то думали, Солнце никогда нас не бросит в беде.
Енох. Земля могла бы быть счастливее.
Цилла. Людям нужно было быть справедливее.
Енох. Люди все делали неправильно.
Цилла. Люди многое делали неправильно.
Молчание.
Енох. Теперь это неважно.
Цилла. Теперь все неважно.
Молчание.
Енох. Я любил тебя.
Цилла. А я до сих пор тебя люблю. (Смотрит на небо.) По-моему, надвигается новый ураган.
Енох спешит к Цилле, падает, прикрывая ее своим телом.
Енох. Последний ураган.
Со всех сторон на сцену спешат Адам, Авель, Каин, Ева, Ада, Ноэма и падают ничком на пол. Слева на авансцене лежит Адам, чуть дальше, позади него и правее, — Ноэма, посреди сцены — Ева, на том же уровне — Цилла и Енох, справа на переднем плане, параллельно публике, — Авель. Слева и справа на заднем плане лежат на рампе Каин и Ада, публика видит только их торсы. Все громко декламируют нижеследующий псалом[52], в безмерном отчаянии, в бессмысленной надежде, что Бог изменит их судьбу.
Адам. Благослови, душа моя, Господа!
Цилла. Господи, Боже мой, Ты дивно велик…
Авель. Ты облечен славою и величием.
Ноэма. Ты одеваешься светом, как ризою…
Енох. …простираешь небеса, как шатер.
Ада. И круглится свод их над всеми странами света.
Каин. Ты вплетаешь в них Млечные Пути, дабы свидетельствовали они Твою бесконечность, что усеяна красными и голубыми гигантами, гремящими цефеидами и белыми карликами.
Ева. Помыслы Твои суть атомы, что вонзаются из Ничто в пространство небес Твоих.
Адам. Лучи взора Твоего проницают свинец.
Цилла. Ты делаешь облака Твоею колесницею…
Авель. …шествуешь на крыльях ветра.
Ада. Ты творишь духами ангелов Твоих, а служителей Твоих — огнем пылающим.
Енох. Ты творишь надежную, желтую звезду и даруешь Земле орбиту вокруг этого малого солнца.
Ноэма. Ты воздвигаешь континенты и подымаешь из бездны горы.
Авель. Ты послал источники в долины: между горами текут.
Цилла. Ты наполняешь горы с высот Твоих. Насыщаются древа Господа, кедры Ливанские, которые Он насадил; на них гнездятся птицы: ели — жилище аисту, высокие горы — сернам…
Адам переворачивается на спину.
Адам. Ты устраиваешь между континентами моря. Там плавают киты-левиафаны, которых Ты сотворил играть в них, и рыбы, которым должно поедать друг друга.
Ева. Ты простираешь тьму, и бывает ночь: во время ее бродят все лесные звери; львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе.
Авель. Восходит Солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища; выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.
Ноэма. Ибо Земля полна произведений Твоих, Ты произращаешь траву для скота, и зелень на пользу человека, чтобы произвесть из Земли пищу и вино, которое веселит сердце человека, и елей, от которого блистает лице его, и хлеб, который укрепляет сердце человека.
Енох. Ты даруешь людям любовь, чтобы жалели они ближних своих, даруешь им ненависть, чтобы они были пред Тобою виновны, даруешь здоровье, чтобы принимали они радость Твою, насылаешь на них болезни и смерть, чтобы знали они свой предел.
Каин. Ты наделяешь человека способностью проникать в дела Твои, искусством строить роскошные города и мосты, умением преодолевать моря на больших кораблях, ездить по Земле на быстрых машинах и стремительней звука мчаться по воздуху на огромных железных птицах.
Ада. Ты даруешь людям мир в милости Твоей, Ты насылаешь на них войны, чтобы почувствовали они Твой гнев; от несовершенства их Ты допускаешь силу сильных и слабость слабых; призираешь на Землю, и она трясется, чтобы люди почувствовали силу Твою; прикасаешься к горам, и дымятся — и люди трепещут пред Тобою.
Ева. Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; Земля полна произведений Твоих. (Умирает.)
Адам. Сокроешь лице Твое — мятутся; отнимешь дух их — умирают и в персть свою возвращаются. (Умирает.)
Цилла. Пошлешь дух Твой — созидаются, и Ты обновляешь лице Земли. (Умирает.)
Авель. Да будет Господу слава во веки; да веселится Господь о делах Своих! (Умирает.)
Ноэма. Буду петь Господу во всю жизнь мою, буду петь Богу моему, доколе есмь.
Все умирают. Напоследок Ада еще раз судорожно приподнимается.
Ада. Да исчезнут грешники с Земли, и беззаконных да не будет более.
Становится темно. На заднике снова загорается Млечный Путь.
Игровая площадка снова освещается слабым светом.
Как вначале, слева выходит Адам, идет в середину заднего плана игровой площадки.
Адам. Я — первый бог.
Слева выходит Каин, он явно туговат на ухо.
Каин. Что-что?
Адам. Я — первый бог.
Каин. A-а. (Идет на середину игровой площадки, становится справа от Адама.) Я — второй бог.
Слева весьма торжественно выходит Авель, идет на середину игровой площадки, становится слева от Адама.
Авель. Я — третий бог.
Слева же весьма баззаботно выходит Енох, идет на середину игровой площадки, останавливается слева поодаль.
Енох. Я — четвертый бог.
Адам зевает.
Каин. Что-что?
Адам. Ну и скучища эта бесконечность.
Авель. Жуткая скучища.
Каин. Как-как?
Авель (старательно артикулируя). Жуткая скучища.
Каин. A-а.
Енох (глядя на Адама и Авеля). Сядем?
Авель. Сядем.
Авель садится, Енох ложится на спину, Адам по-прежнему стоит, Каин, в недоумении, тоже.
Каин. Что-что?
Авель (четко артикулируя). Сядем.
Каин. А-а. (Тоже садится.)
Адам. А вон там Солнце взорвалось.
Каин. Кто-кто?
Каинова тугоухость начинает мало-помалу действовать Адаму на нервы.
Адам. Солнце. Вон там. Взорвалось!
Каин. А-а.
Авель. Когда?
Адам. Только что.
Енох переворачивается на живот, смотрит на Млечный Путь.
Енох. Стало сверхновой.
Каин. Чем-чем?
Авель (четко артикулируя). Лопнуло оно, а его вещество разлетелось в пространстве. (Радуется.)
Каин. А-а.
Адам. Бумм!
Каин. Как-как?
Адам. Бумм!
Каин. Что-что?
Адам. Бам.
Каин. А-а.
Енох. Вообще-то Солнце было все-таки стабильное.
Авель. В таком случае оно бы не стало сверхновой.
Енох. А оно стало.
Авель. Значит, было нестабильное.
Енох. Я в солнцах не разбираюсь. (Переворачивается на живот.)
Адам. Я тоже.
Каин. Как-как?
Адам приходит в бешенство.
Адам. Я тоже.
Каин приходит в бешенство.
Каин. А-а.
Адам. Интересно, а планеты у него были?
Каин. Что у него было?
Адам. Планеты!
Каин. А-а.
Авель. Понятия не имею.
Каин. Как-как?
Адам беззвучно артикулирует.
А-а.
Енох. Планеты, населенные живыми существами.
Каин. Чем-чем?
Авель (четко артикулируя). Растениями, животными, людьми.
Каин. А-а.
Енох. Насчет живых существ я тоже не разбираюсь.
Авель. Да какая разница!
Енох. Пошли дальше?
Авель с улыбкой встает. Енох тоже встает.
Каин. Как-как?
Авель (проходя мимо Каина вправо, за задний план, четко артикулирует). Дальше пошли.
Каин. А-а. (Поднимается и следом за Авелем и Енохом исчезает справа на заднем плане.)
Адам еще раз смотрит на Млечный Путь. Затем последний раз обводит взглядом сцену. Слева на авансцене все еще стоит пустая бутылка из-под джина, в середине переднего плана валяются каска и пулеметная лента, справа — шляпа, красный телефон и затемненное стекло, у ног Адама — еще одна пулеметная лента, наушники и сложенные аккуратной стопкой модные журналы. Адам поднимает пулеметную ленту, недоуменно рассматривает ее и бросает на авансцену.
Адам. И так уже взорвалось. (Следом за тремя остальными исчезает справа в глубине сцены.)