Том 9. Пьесы

Князь Серпуховской.

Княгиня.

Екатерина Вторая.

Полокучи Анна Александровна.

Завалишин, адъютант царицы.

Санька.

Решето, шут.

Никита.

Наташа.

Дуняша.

Стеша.

Федор.

Действие первое

Летний вечер. Сквозь полукруглые окна закат. В саду играют на пастушьем рожке. В простенке между окон на туалетном столе горят свечи. Здесь же лежит книга. Из боковой дверцы появляется князь в стеганом старом халате и за ним Решето. Шут, стриженый и в очках, одет в коротенький кафтанчик и широкие, навыпуск, штаны.

Князь. Вот она, проклятая книжка! Недели ведь нет, как государыня прислала, и книжка-то небольшая, а какая скверная. Что бы такое с ней сделать, с этой книжкой?

Решето. Дай-ка мне, дядюшка, я брошу в речку.

Князь. Бот тоже сказал! Кабы можно, – я бы сам ее в речку бросил. Государыня сама книжку эту прислала княгине в подарок для чтения. А вот надо бы государыне и написать, что, мол, так и так, – от этой книжицы будет нам всем скоро пустота и разорение, потому что супруга моя совсем без ума от чтения, и по саду у нас уже и нинфы и сатиры скачут, а супругу мою поучить — никак нельзя тронуть пальцем. Так бы и написал государыне, только вот робею.

Решето. Дядюшка, а ты ее спрячь подальше.

Князь. Как можно! Княгиня хватится, опять срамить начнет. Водой книгу разве покропить, святой водой?

Решето. И то. Святая вода у меня поблизости… А какая же это книга такая?

Князь (раскрывает осторожно книгу). Называется: «Любовь — книга золотая. Соизволением Ея Императорского Величества Екатерины Второй оттиснута в Санкт-Петербурге. На предмет воспитания светского манеру детей дворянских мужска и женска пола. Календарь для любовников. Вопросы и ответы. Стрелы Купидона. Забавные анекдоты». Вот книга!

Решето. Духовного содержания книжка.

Князь (читая из середины). «Что такое канапе?[49] Ответ: канапе — место, излюбленное супругами, видом своим — диван, только поусадистее, и двое, в близком хотя соприкосновении, но могут удобно на нем сидеть, и многие в том удобный для разных шалостей и забав случай находят; любовникам сия вещь предпочтительнее постели, – коль скоро постель сминается, когда с нее встают, канапе не сминается, но выпрямляется, сохраняя тайны резвых любовников». Нет, это книга не духовная.

Решето. Да, это книжка того, скоромная.

Князь. Пускай государыня гневается, а я у княгини вышибу дурь из головы!

Решето. Вот и верно.

Князь. Вишневой тростью ее прибью. Потом сама спасибо скажет. Ведь скажет?

Решето. Обязательно скажет.

Князь. Я за жену перед богом отвечаю. Коль скоро жена не повинуется мужу, бери жезл и по спине ударяй ее, токмо не причиняя сокрушительного членовреждения.

Решето. Бить — это первое дело.

Князь. А книжицу проклятую, разокаянную в окошко. (Идет с книжкой к окну, замахивается, чтобы бросить. С ужасом.) В саду…

Решето. Кто?

Князь. Какой-то рогатый, с хвостом…

Решето. Аминь, аминь, рассыпься!

Князь. Да воскреснет бог и расточатся враги его…

Решето. Постой… Никак это наш, дворовый? Это Микитка.

Князь. Рожа окаянная, изыде от меня в тартарары, изыде от меня, окаянная рожа, в ад кромешный. Дую на тебя и плюю!

Князь. Княгиня!..

Княгиня. Да вы в уме, Иван Ильич, плевать на меня?!

Князь. В сумерках померещилось, вижу — рожа окаянная, рогастая…

Тьфу, тьфу, поганец…

Княгиня (с гневом). Вы, чем спать после обеда с носовым свистом, греческую мифологию лучше бы твердили… Спросонок вам невесть чего мерещится… Глядеть на вас — сердце закатывается от огорчения…

Князь. Сегодня, пожалуй, часик лишний перехватил. Да ведь, княгинюшка, скука-то деревенская ко сну клонит.

Княгиня. Распухли, поглупели и людишек распустили. Извольте послушать, каковы у вас людишки. (На Никиту.) Этому приказано на вечерней прохладе сидеть во всем облачении с хвостом и рогами в шиповнике, играть на дудках с меланхолией… А ты, – чем ты занимался в саду. Подойди…

Никита. Сроду не буду, матушка барыня…

Санька (Никите). Подойди, когда княгиня приказывает, подойди, не пужайся.

Никита. В бане сидел…

Княгиня (князю). Видите… В бане сидел…

Князь. Ай-ай-ай…

Санька. Он, ваше сиятельство, в баню с нинфами забился, – их комары закусали.

Княгиня. Ни сатиров, ни паче того нимф, ни других греческих богов комары не кусают, – это вы запомните.

Князь. Однако, княгинюшка, комар сядет на нос или на другое место, что же делать-то?.. А девки у тебя…

Княгиня. Что?

Князь. Нинфы эти самые у тебя, почитай, совсем голые.

Решето. Срамота, срамотища!

Княгиня. Молчите! (Никите.) В баню от комаров забился! А куда ты дудки дел, куда рога дел, куда хвост дел?

Санька. Сознавайся.

Никита. Дудки, рога, хвост в листья закопал… Виноват… Виноват…

Князь. Ишь ты, мошенник!

Решето. Срамота, срамотища!

Княгиня. Зачем тебе это понадобилось?

Санька. Сознавайся.

Никита. Нинфы задражнили: козел да козел, крапивой стегаются…

Княгиня (князю). Вот ваши людишки деревенские… Объясните ему, а у меня и слов больше нет.

Князь (Никите). Ну-ка, ты братец, пойди на конюшню, да и скажи там, чтобы тебя выпороли.

Княгиня. Опять ваша грубость! Я уже сказала, чтобы лесных богов всех, обоего пола, от порки освободить.

Князь. Как же людей не пороть, княгинюшка? Ведь так от рук отобьются.

Решето. Рабу желай добра, ломай ему ребра.

Княгиня (Никите). В наказание тебе — повтори урок. (Берет книгу.) Вопрос: «Кто ты, прелестный, с козлячьим хвостом и золочеными рогами, в роще мелькающий, на свирели играющий?»

Никита. Не знаю.

Княгиня. Кто ты, я спрашиваю?

Санька. Чего забоялся?.. Княгиня спрашивает, какой ты породы. Отвечай: я, сударыня, получеловек, полузверь, называюсь — сатир…

Никита. Заучу, матушка барыня.

Княгиня. «Где обитать имеешь обыкновение, прелестный?»

Санька. Отвечай: в роще с нинфами и иными прочими греческими божествами…

Княгиня. Ну?

Санька. Он, ваше сиятельство, очень пужливый.

Княгиня. Вот пошлю тебя гусей пасти… Ночь не спи, заучи про греческих богов. Ступай… (Князю.) Руки опускаются с этим народом… Нечего сказать, большая приятность жить у вас в захолустье… Где поэзия, где забвение? Жанетта…

Санька. Здесь я, ваше сиятельство.

Княгиня. Позови нимф…

Князь. Вот я насчет чего, княгинюшка, поговорить хотел…

Княгиня (перебивая). Иван Ильич, просила я вас привыкнуть: нет-нет, да и взяли бы табакерку и изящно табаку понюхали. Хоть при мне-то будьте расторопным.

Князь. Чихаю от того табаку, Дарьюшка, да и грех. Однако для тебя готов и понюхать. Решето мне доброго табаку натер — с толченым стеклом и кануперой.[50]

Княгиня. Не Решетом, а зваться приказано ему Фенимел… Боже, какая скука! (Развернула книгу, читает.)

Князь (подталкивает Решето). Помоги, братец.

Решето (княгине). Ваше сиятельство. Решетом зовусь по причине сильно конопатого лица своего, а в святом крещении — Осип. Для вас же, ваше сиятельство, не только Фенимелой, но готов петушком. (Хлопает себя по бокам и кокуречет.) И курочкой. (Кудахчет и выталкивает из заднего кармана камзола красное яичко.)

Князь (смеясъ до слез). Княгинюшка, ведь курица, настоящая курица…

Княгиня. Прикажите ему убраться вон.

Решето. Что, плохо, что ли?

Князь. Уходи, сказано, уйди.

Ну и кудахчет, ловкач! Так кудахчет — закроешь глаза, и кажется тебе, что не человек кудахчет, а курица. Во всей округе никто лучше его не кудахчет. Был у князя Лыкова шут Пузан, тот важно кричал перепелом, но помер.

Княгиня. Хотя бы вы что-нибудь изящное за весь день сказали, а то я ваших слов даже и не понимаю.

Князь (сразу переменившись, деловито). Я, княгинюшка, по совести говоря, к тебе зашел за делом. Женщина ты молодая, горячая и с норовом, и ведь так, душа моя, как эту весну живем, и до беды недалеко Матушка, выкинь дурь из головы, отдай мне прелестную книжку.

Княгиня. Вы, Иван Ильич, пейзан,[51] невоспитанный человек.

Князь. Э, матушка, по старине живем, дураками нас, ни дедов, ни прадедов, никто не считал. А французские нравы нам не пристали. Французы читали, читали эти книжки да королю голову и отрубили… Вот оно, чтение-то… Скажи, ну что хорошего вычитала ты из этой книжки?

Княгиня (сидит, уронив руки, глядя на свет свечей). Ах, кабы кто знал, какая мне охота изящного любовника себе завести.

Князь (схватывает себя за голову, бормочет) Аминь, аминь, рассыпься… (Решительно.) Дарья! На скотном дворе сгною за такие мысли!

Княгиня. Боже мой!.. Боже мой!.. Невежа (Залилась слезами.)

Князь (упав духом). Ну, скажи — пошутила. Не вводи меня в грех, Христа ради…

Княгиня. Не касайтесь меня холодными руками… Теперь я поняла, какой вы злодей!

Князь. Куда же податься-то?.. Вышла замуж — терпи, княгинюшка.

Княгиня. Терпеть? Чтобы красота моя даром пропала? До сырой могилы терпеть ваши грубости — не хочу!.. Погибну и погибну здесь, как цветок осенней сыростью… В Санкт-Петербурге балы, иллюминации, любовные интриги… А вам и думы нет, что не последней была бы красавицей в свете. В монастырь уйду, чем в слезах увядать, глядя на ваше лицо противное.

Решето (из двери шепотом). Наскакивай, дядюшка, наскакивай, не робей!

Князь. Принеси вишневую трость.

Решето. Несу, батюшка, несу. (Скрывается.)

Князь. Сей тростью дед мой бабку учил, и матушка не раз оной учена в рассуждении добротолюбной жизни. Так уж ты не осуди, княгинюшка, – горько и обидно, но долг выполнить обязан.

Княгиня. Пальцем тронете, государыне напишу, вам ноздри вырвут, сошлют на Тобол-реку, на казенные работы.

Решето. На палочку, батюшка, на…

Князь. В российском государстве нет такого закона, чтобы мужу за жену ноздри рвали. Уйди, Решето.

Решето. Уйду, уйду, батюшка, уйду… (Уходит.)

Князь. С молитовкой приступим, княгинюшка…

Княгиня. Да вы нарочно?!

Князь. Обернись задом, княгинюшка, вздень юбки… Бить буду больно.

Княгиня (схватывает книжку). Остановитесь!.. С одобрением моей крестной, государыни императрицы, напечатано здесь… Вот… (Ищет в книге.) О супругах. Нет, вы извольте слушать: «Вопрос: что есть супруг? Ответ: муж, рогами украшенный и глупостью подобный птице Пингвинус. Как оная птица в гнезде своем вертит головой, гордясь и чванясь, не имея к тому натуральной причины, так и супруги во всем свете смеху подобны…» Подождите, подождите… А вот: «Обмануть супруга. Супруга обмануть то же, что полководцу хитростью выиграть сражение. Но, сколь война долгими походами и кровопролитием обильна, – супруга обмануть случается без больших трудов и потерь, и даже не покидая своей постели. Примечание: многие прелестницы для сих уютных сражений предпочитают канапе». Теперь — что такое канапе?

Князь. Читал… Отдай книжку.

Княгиня. Пустите-ка…

Князь. Отдай книжку… Княгиня. Пустите-ка…

Решето. Дядюшка, помочь?

Княгиня. Девушки, девушки, Жанетта!..

Князь. Отдай книжку…

Санька (появляясь в балконной двери). Батюшки, княгиню нашу убивают!

Нинфы! Чего смотрите, княгиню убивают!..

Князь. Вот она, проклятая книжка!

Княгиня. Турок кровожадный! (Садится в кресло, обмахиваясь платком.)

Князь. Беги, Решето, за бурмистром. Этих трех дур в дальние деревни послать навоз возить.

Решето. Правильно, батюшка, правильно. Того они и стоят, срамницы… Бегу, бегу… (Уходит.)

Княгиня. Неслыханное злодейство!

Санька. Воля ваша безвинно людей увечить!

Князь. А книжку на мелкие куски изорву (Раскрывает книжку, из нее выпадает письмецо.)

Княгиня. Письмецо!..

Князь. Письмо какое-то. (Поднимает письмецо.)

От кого?

Княгиня. Сама не знаю.

Князь (шепотом). Подписано — Екатерина…

Княгиня. Государыня!.. В книге целую неделю лежало, а я не заметила.

Князь. Очки мне, очки дайте… Что пишет?

Княгиня (берет письмо у мужа, читает). «Мне кажется, моя крестница, что из вашего письма, переданного мне с оказией, надлежит вывести двоякое заключение: первое, что вы меня вспоминаете в вашей глуши…»

Князь. Когда вы, княгиня, изволили писать ее величеству?

Княгиня. На прошлом месяце. (Читает.) «И далее, но здесь я даю волю своему разгневанному перу, что ваш муж несносный чудак…»

Князь (с перепугу крестится). Пронеси, господи!..

Княгиня. «…За что жестоко собираюсь ему отомстить!»

Князь. Пропал, пропал совсем…

Княгиня. «…Дабы хотя немного утешить вас, обещаю проездом в Крым, куда меня везут глядеть на покоренные народы, сделать небольшой крюк — потрепать ваши розовые щечки и побраниться с вашим мужем. Екатерина».

Князь. Головой я ослаб, княгинюшка. Как есть ничего не понимаю.

Княгиня. Государыня будет к нам в гости.

Князь. К нам в дом сама государыня?!

Княгиня. Прочтите.

Князь (глядя в письмо). Где это… «несносный чудак»… Пропал, пропал… «Собираюсь ему отомстить…» Ваше сиятельство, княгиня Дарья Дмитриевна, не рвите голову с плеч!.. (Повалился на колени.) Пожалейте старика… Не жалуйтесь государыне.

Княгиня (отходя). Невежество и грубость должны быть наказаны. Встаньте. Вы жалок. Жанетта, помогите князю подняться.

Санька (помогая). Бог-то правду видит.

Князь. Матушка, не за себя прошу, – быть всему роду нашему пусто, коли прогневается государыня.

Княгиня. Получите по заслугам. Князь. Ох! По заслугам…

Княгиня. В зеркало поглядите, на что вы похожи, – смеху достойно.

Князь. Приказывай, что делать, – всему покорюсь.

Княгиня. Где ваш парик, я спрашиваю? Князь. По весне еще моль побила и парик и шляпу. Недоглядели.

Княгиня (с гневом). Показать-то вас даже нельзя государыне, а с нею, чаю, будут дамы и кавалеры придворные. Вот, скажут, злые шутки Гименея. Вам не молодую красавицу ласкать! Вас в огород поставить чучел ой, воробьям на ужас… Супруг!

Князь. И наряжусь и ноги выверну.

Княгиня. А рот раскроете?

Князь. Да, придется.

Княгиня. Что ни слово, то жестокий стыд. А поклониться? А руку поцеловать? А завести галантный разговор? (В волнении обмахивается веером.)

Князь. Так как же быть-то?

Княгиня (подает ему книгу). Нате, извольте прочитать раза три, – хотя немного попривыкните к светским манерам.

Князь. Всю ночь не засну, буду читать. Я, княгинюшка, дьячка возьму читать эту книгу. А то и Решето у меня не хуже дьячка читает. А я с голоса вот как заучу… Ну, еще какие твои будут распоряжения?

Княгиня. Подымите вишневую трость. Подайте.

Князь. Возьми, возьми. (Подает.)

Княгиня. Этой вам трости вовек не прощу. Доселе не могу опомниться: даму бить тростью вишневой! Вы азиат некрещеный.

Князь. Ударь, чем терзать словами.

Княгиня (ударяя его по спине). Наперед помнить вам надлежит: какие бы я ни являла перед вами поступки, сколь далеко любезность моя в рассуждении любовных шалостей ни заходила, – молчать и улыбаться.

Князь. Это как же так, – я — молчать, а ты чего делать собираешься?.. Чай, грех…

Княгиня. Вы опять за свое?

Князь. Ладно, ладно, перетерплю как-нибудь.

Княгиня. Говорю это вам к тому, – жену ревнуют одни мужики да гишпанцы. А вы, слава богу, российский дворянин. Оправьте кафтан, садитесь, читайте.

Князь (беря книжку). Прости, господи, грехи тяжкие…

Княгиня (девушкам). Давеча вы чего пели?

Санька. Как приказано: на вечерней заре — греческую, унывную…

Княгиня. Неправда, опять про грибы, про ягоды пели… Разве на священной горе Парнас грибы растут?.. Наташка, Стешка, Дуняшка, доведете вы меня до сердца…

Санька. Девки молодые, ваше сиятельство, на деревенский лад сбиваются.

Княгиня. Еще раз услышу про грибы, про пошлые ягоды, – неделю заставлю на деревьях спать, в роще… Галантную…

Санька (девушкам). Утешьте княгиню, не сбивайтесь.

Девушки (поют).

Решето. Фельдъегерь! От царицы фельдъегерь прискакал…

Князь. Фельдъегерь?.. От самой царицы?..

Княгиня. Фельдъегерь!.. Кто такой? Офицер?

Решето. Кто его знает… Такой барин отважный…

Княгиня. Молодой?

Решето. Не разобрал я со страху… Как пхнет меня: «Что ты, говорит, рот разинул!.. Веди меня прямо к княгине».

Князь. То есть, почему — прямо к княгине?

Решето. Не понял я со страху… Веди, кричит, и веди…

Княгиня. Куда же ты его провел?

Решето. Да он сам — шасть — прямо в дом.

Княгиня. Санька, одеваться! Скорее!.. Скорее, скорее!.. (Князю.) Не смейте к нему выходить. Я сама выйду.

Князь (Решету). Вот, братец мой, – беда, откуда не ждали. (Смотрит под ноги.) Какой из себя приезжий?

Решето. Страшенный! Прямо орел!

Князь (вздохнув). Вот, братец ты мой, беда какая.

Санька (пробегает с ворохом платьев). Княгиня гневаются, чтобы книжку читали.

Князь (Решету). Возьми-ка, братец мой, книжку, да и почитай. (Подает ему книжку.)

Решето. Откуда читать?

Князь. Читай сначала.

Вот, братец ты мой, беда какая…

Решето (начинает читать нараспев, по-церковному). «Календарь для любовников. Во все время года люди все, от юных лет до лет преклонных, сколь ни убелены сединами власы их, никоими крепостями не убережены от сладчайших и коварнейших стрел проказливого бога любви, Купидоном или Эротом именуемого…»

Князь (вздохнув). Вот, братец ты мой, беда какая…

Решето. «…Месяцев года, кои различную оказывают судьбу на рожденных, суть двенадцать. Месяц генварь. Люди, в сем месяце рожденные, любят кофий…»

Князь. Подожди! А княгинино в каком месяце рождество? В мае. Прочти-ка, что там стоит про май месяц.

Решето. «Месяц май. Люди, в сем месяце рожденные, имеют тело красивое и плотное и столь жестокую ярость во всех чувствах, что мужья оных проливают горькие слезы, кляня тот день, когда отважились вступить в брак с шаловливыми сими проказницами…»

Князь. А ты не врешь? Покажи-ка. (Смотрит в книгу.) Переверни, читай из середки.

Решето. «Вишенье… Сей сладкий плод, именуемый в просторечии вишеньем, зреет на столь ужасной высоты ветвях, что молодая дева, взлезши на оные, все прелести свои стоящему внизу любезнику оказывает явными, отчего происходит головокружение и с древес падение…»

Князь. Тьфу, прости господи, и вишенье у них все к тому же!

Завалишин. Эй, где здесь люди? Почему никто не идет?

Князь (кланяясь). Княгиня сейчас выйдет. Здравствуйте, батюшка.

Завалишин. Ты кто такой?

Князь. Я-то, батюшка, самый и есть князь Серпуховской.

Завалишин. Прошу прощенья. Адъютант ее величества Завалишин. У меня письмо к княгине.

Князь. Устали, чай, с дороги? Дорога тяжелая.

Завалишин. Ну, устать-то я не устал, а голоден.

Князь. Решето, беги к повару, торопи его, мошенника.

Присядьте, сударь.

Скажите, сударь мой, в коем месяце вы рождены?

Завалишин. Что вы сказали?

Князь. Говорю, изволили в коем месяце родиться?

Завалишин. В мае. И впрямь в мае родился.

Князь. Изрядный месяц для рождения.

Завалишин. Да, говорят, что так.

Княгиня… Ее величество приказали мне передать вам, ваше сиятельство, что они будут у вас проездом завтра к фрыштыку.[53]

Князь. Пропал, пропал, как швед под Полтавой.

Действие второе

Туманное утро. Мокрая от росы лужайка сада. В глубине виден извилистый пруд, обросший вокруг высокими деревьями, островок и далее — волнистые поля. Вода, плакучие и пышные кущи деревьев и вся даль подернута голубоватой мглой. На лужайке, направо, в небольшой, с круглым куполом, открытой беседке, на скамье спит княгиня, завернувшись в шаль. На ступеньках сидит Санька с веткой в руке. Налево, на лужайке, стоит большая подзорная труба на треноге. В трубу смотрит Решето. Около него в почтительной позе стоит князь, при шпаге, в шляпе и шелковом кафтане.

Князь (вполголоса). Ну что, еще не видать?

Решето. Нет, будто едет кто-то.

Князь. Что ты говоришь? Где?

Решето. А вон поправее тех ветел.

Князь (глядит из-под ладони). То воза едут с наших лугов.

Решето. Вон энти-то воза, а поправее-то не воза.

Князь. Нет, и поправее тоже воза. Пусти-ка, я сам погляжу. (Глядит в трубу, придерживая шляпу.)

Санька (встает и замахивается на птиц веткой). Кшш! Кшш! Проклятые.

Князь (отходя от трубы). Сильно в глазах туманится, и вся видимость кверху ногами оборачивается. Ничего не видно.

Решето. Да, видать плохо. Как есть ничего не видно.

Князь (оглядывая лужайку, строго). Опять птиц полон сад? (Решету.) Поди на людскую да разбуди караульщиков — пускай идут с ветвями по саду. К приезду ее величества всех лишних птиц в рощу прогнать. Скажи — князь, мол, крепко наказывает, чтобы птицы зря не летали, на крыши бы, на кусты не садились. Ступай.

Санька. Потише, сударь, княгиню разбудите.

Князь. Все-таки ты, послушай, изволь объяснить, почему княгиня в саду ночует, а не в спальне.

Санька. Под самое утречко княгиня пошли с гостем прогуливаться и здесь сидели, а как гость пошел спать, княгиня потребовали шаль и задремали. Спят очень будко. Нет-нет, да и засмеются.

Князь. То есть как, – во сне смеется?

Санька. А так уж, приятным снам, стало быть.

Князь. То есть, каким таким снам?.. Ага!.. Ну, а ты слышала, что гость говорил княгине?

Санька. Разные многие прелестные слова говорил.

Князь. А княгиня что ему отвечала?

Санька. Отвечала, что, мол, очень довольна такие слова слушать.

Князь. Довольна? Ага! А как они близко сидели на скамейке?

Санька. Сидели рядом.

Князь. Рядом? Ага!.. А не говорил он ей вот этого… (Вынимает из кармана книжку и раскрывает ее.) Что, мол… где это тут?., что, мол… (водит ногтем по строкам) «все чувства мои повергнуты в столь ужасную страсть, что, не в силах сдержать оную, хочу искать смерти, ежели ты, гордая прелестница, не раскроешь передо мной вместо смертных врат врата, не столь…» Ну, дальше там все одно к одному скоромное… «На что прелестница, объятая страхом, ответствует сему сластолюбцу…»

Княгиня (пробуждаясь). Ах, боже мой!.. Какой сон… Жанетта, какие чудные сновидения! Что такое? Я в саду заснула?

Ах, Жанетта, Жанетта… (Садится на скамье, откинувшись, и мечтательно оглядывает природу.)

Князь. С добрым утром. Как изволила почивать?

Княгиня. Ай! Кто это?

Князь. Видишь, даже ты не узнала. Мы с Решетом, княгинюшка, всю ночь не спали, как только живы еще — сами не знаем. Огляни, потрудись, изряден ли вид?

Княгиня (с гримасой глядит в лорнет, отворачивается). Подскакиваете очень, как кузнечик.

Князь. Сие от сильной рези в желудке; не чаю, как доживу до вечера.

Княгиня (морщится). Какие вы пошлые слова говорите. (Саньке.) Ах, зачем я проснулась?.. Позови нимф, пусть резвятся.

Князь. Не все же, Дарья Дмитриевна, одни прелестные слова слушать, послушай и рассудительные… В книге «Любовь золотая» сказано: «Излишняя горячность крови вред приносит немалый, – от сего чирии великие выступают».

Княгиня (быстро встает и выходит из беседки). Ах, боже мой! Узнать — чай, гость уже проснулся.

Князь. Гость спит. Вот тебе.

Княгиня. Спит до сих пор?

Князь. Удивительно, как он спит долго. Уж здоров ли?

Княгиня (с беспокойством). Тогда — пусть спит на здоровье.

Князь. Покушал изрядно за ужином, чаю — оттого поздно и спит. Гляжу — пододвинул себе гуся с капустой, – так половину и съел. Вот так, думаю, кавалер придворный!

Княгиня (с гневом). Не вы ли съели целого гуся за ужином! А других оговариваете. Гость в рассуждении еды столь деликатен — не верится даже, что живой человек, а не бесплотный дух.

Князь. Нет, Дарья Дмитриевна, гость гуся съел, а не я.

Княгиня. Вы с ума сошли! Вы, сударь, черный ревнивец! Вас надо опасаться.

Князь. Прости, что говорю, сам не понимаю.

Ишь ты, поганец, как схватил девку!

Девушки (дразнят, поют)

Никита.

Княгиня (с гневом). Жанетта, прекрати мужицкие глупые хороводы…

Санька. Ваше сиятельство, пошлите меня гусей пасти — не слушаются меня эти кобылищи. Всю ночь учила их изящному дебошанству,[54] они опять за свое мужицкое… (Одной из девушек.) Ты, Наташка, очень бойка стала.

Наташа. А чего я? Это он как схватит…

Санька. Можешь и помолчать, не отвалится.

Наташа. Молчу.

Князь. Виновата, виновата, – не хотела бы, так он тебя бы не схватил… Как налетел на нее, поганец!..

Княгиня. Ну, довольно… Жмурки!.. Иван Ильич, дайте-ка завяжу вам глаза… Поучитесь с изяществом в жмурки играть…

Князь. Что ты, что ты, – в жмурки… Да я и шагу не ступлю, упаду, убьюсь.

Княгиня. Сама государыня в жмурки бегает. (Завязывает ему глаза.) Нимфы, – в жмурки!

Санька. Без крику, без визгу, – молчком, молчком…

Княгиня (толкает князя). Смелей, смелей… Отчаянней…

Санька (Никите). Ты смотри у меня — хватать Наташку…

Никита. Я как приказано: ловить, хватать…

Санька. Ты не так ее хватаешь, как тебе приказано, а как тебе не приказано. (Ударяет его по щеке.) Досада моя!..

Никита. Не дерись, Саня, и без тебя голова кругом…

Санька. Все щеки тебе отобью…

Князь. Кочки какие-то… Ямы преужасные… Боже мой!.. Боже мой…

Княгиня (машет девушкам, чтобы увлекали князя в лес). Расторопнее, расторопнее, Иван Ильич, в руки не зверь ведь попадет, – лишь дева пугливая.

Жанетта. Слушай… Я, кажется, влюблена.

Санька. Что вы! Вот радость…

Княгиня. Радость?.. Только горе пока. Так сердце бьется… Совсем одурела…

Санька. Дуреть — это самое приятное, ваше сиятельство…

Княгиня. Опять хочу видеть его и боюсь.

Санька. А чего его бояться-то? Он сам тает.

Княгиня. А ну тебя… Врешь? Неужто он спит до сих пор?

Санька. Проснулся.

Княгиня. Ой-ой! Дай руку, послушай. (Кладет ее руку на сердце.)

Санька. Как молотком стучит… Сейчас видела — слуга ихний кафтан тряс, а сам-то он — в халате — облокотился в окошечке, такой задумчивый…

Княгиня. Задумчивый?

Санька. И губами перебирает ваше имя, сударыня…

Княгиня. Ну тебя… Фу! (Руки к щекам.) Убегу лучше… Спрячусь, в орешнике спрячусь…

Санька. Напрасно, сударыня, они кавалер решительный, найдет вас и в орешнике.

Это, сударыня, Федор… (Подходит к нему.) Ты бы еще к ночи явился…

Федор. Я что ж, – я пахал…

Санька. Пахал ты…

Федор. Лошадь в поле оставил, а идти-то двенадцать верст… Чего — барщина, что ли, какая?

Санька. Повернись…

Федор. Чего?.. (Поворачивается.)

Княгиня (подходит к князю, который появился с растопыренными руками). Дайте мне платок, Иван Ильич. (Снимает с него платок, завязывает себе глаза.)

Князь. Отменно глупое занятие.

Княгиня. Нимфы, ко мне, ко мне, прелестные…

Федор. Что делать-то, говори? Время горячее, Саня, да и лошадь непоеная в поле стоит.

Санька (окончив его осматривать). Изрядно страшен… Подходящий…

Федор. Чего?

Санька. Велено быть тебе лешим.

Федор. Как лешим?

Санька. Княгиня приказала, – лешим, говорю, велено тебе быть…

Федор. Это как же так?

Санька. Портки, рубаху сними, шкуру тебе дадут и рога… Сидеть вон под тем дубом на корнях, – в ладоши колотить и смеяться как можно, велела княгиня, страшнее…

Федор. Саня, ну какой я леший?.. Вот крест, гляди… Господи!.. Да за что? На барщину часу не запаздываю… Порубка в лесу числится за мной? Нет. Куренка на господскую землю не выпущу…

Санька. Ты еще разговариваешь! Иди в сторожку.

Федор. Саня, я и в ладоши-то бить не умею, я и хохотать-то не могу…

Санька (толкает его). Иди, иди, у нас строго…

Федор. Ах, батюшки, что же это они выдумали?! (Покачав головой, отходит было, но остается.)

Княгиня. Это вы, Иван Ильич? Какой проворный стал!.. Чуть пальцы не откусил… (Внезапно поворачивается, устремляясь вперед, и обхватывает Завалишина.) Кто это?.. Не понимаю… Кто это? (Не выпуская Завалишина, срывает с себя повязку.) Ах!..

Завалишин. Я испугал вас?

Княгиня (тихо). Нет.

Князь. Все-таки ты, Дарья Дмитриевна, отпусти-ка его…

Княгиня (Завалишину). Виновата.

Завалишин. Теперь мой черед.

Княгиня. Нет, нет, играть больше не хочу. Ступайте, девушки.

Федор (уходя, Саньке). А скоро это самое — хохотать-то потребуется?

Санька. Как увидишь царицу, так и начинай.

Федор. На что же царице леший, скажи, пожалуйста?

Санька. Иди, не разговаривай.

Федор. Меня и так можно показать, если царице мужик добрый понадобился.

Князь (протягивая Завалишину табакерку). Угощайтесь, сударь.

Завалишин. Благодарствуйте. С утра охоты не имею.

Князь. В книге «Любовь золотая» читал: от частого набивания носу табаком нос мокнет и сизый бывает.

Княгиня (поспешно). Взгляните, сколь вид прекрасный отсюда…

Завалишин. Здесь — рай, где живет прекрасный дух или ангел во плоти.

Княгиня (смутясь). Кто же этот прекрасный дух?

Завалишин. Вы, сударыня, вы…

Князь. Так… А не посмотреть ли еще на дорогу? (Отходит к трубе.)

Завалишин. Кто это так сладко поет, прославляя вашу красоту, княгиня?

Княгиня. Соловьи.

Завалишин. Вообразить трудно, чтобы в этом земном раю иная была забота, кроме лицезрения красоты вашей да утех любовных под лютни звон…

Княгиня. Я тоже так воображаю.

Князь (отходя от трубы). Скажите, сударь, в каком часу ожидать надобно прибытие государыни императрицы?

Завалишин. А в каком часу взойдет государыне в голову, в таком и приедет.

Князь. Сударь, вы меня в пот вогнали… Ведь так и обед у меня весь пригорит. (Побежал.) Эй, люди!.. Повара!.. (Возвращается.) Сударь, а статься может, и не по этой дороге подъедет ее величество?

Завалишин. Захочет — по этой приедет, а захочет — и по другой. Государынин поезд стоял этой ночью в сельце Иванькове.

Князь. С нами крестная сила! Да ведь я же ни одного караульщика на иваньковской дороге не поставил! А там — преглубокий, престрашный брод.

Завалишин. Оплошность… Ай! Ай!..

Князь. Оплошность? Спаси господи!

Решето. Вот проклятые птицы, ваше сиятельство, – кругом летают, а совсем не улетают… Уж не знаю, чем их и напужать.

Князь. Голова с плеч летит, а ты с птицами!.. Беги прикажи, скакали бы на иваньковскую дорогу, на Коровий брод. (Уходя вместе с Решетом.) Жерди взяли бы да веревки…

Завалишин. Ваш супруг — отменный, я вижу, хозяин.

Княгиня. Ах, мой супруг! Желаете пройти на бельведер, там сядем.

Завалишин. Чувствуя ваше ко мне равнодушие, всю ночь глаз не мог закрыть.

Княгиня. Равнодушие! Что вы, что вы… (Растерянно.) Ежели вам скучно, можно развлечься. Я скличу девушек.

Вы знаете, чудо какое: в роще у нас объявились нимфы и сатиры… Право, право…

Завалишин. О нимфах, о сатирах ли, пустых созданиях вымысла, сейчас забота, когда все чувства мои повергнуты в столь ужасное смятение.

Княгиня. Право, вы так опасно говорите, я лучше уйду.

Завалишин (горячо). Неужто земные чувства не трогали вашего сердца ни раз? Неужто вы столь бесчувственны, сколь прекрасны?..

Княгиня. Вы… вы… сударь, ошибаетесь весьма. (Со смущением, отвернувшись.) Мое сердце не раз бывало тронуто.

Завалишин. Кем? Вы молчите? Кто дерзновенный? (Язвительно.) Я догадываюсь — супруг ваш.

Княгиня. О нет. Мой супруг — злая шутка Гименея.

Завалишин (хватаясь за эфес шпаги). Кто же? Сосед? Сродник? Проезжий?

Княгиня. Мука моя, – говорю — нет.

Завалишин. Кто ж тогда, коль не супруг и не любовник?

Княгиня. У меня одна утеха в жизни — проливать слезы над вымыслом.

Завалишин. Над вымыслом! О! Дитя невинное!

Княгиня. Иные сочинители чувствительно описывают любовь. А сама я — еще не любила.

Завалишин. Княгиня, сжальтесь, дайте мне смелость загореться надеждой — тронуть ваше сердце!..

Княгиня. Что вы! Я замужем, навек… Мой удел — в печали ждать увядания…

Завалишин (откинувшись в другую сторону скамьи). Сии гордые созданья подобны изваянию из мрамора. Сколь жалок род наш, стремясь вызвать хотя бы подобие улыбки на каменных устах безжалостной статуи. (Берет книгу, оставленную князем на скамье.) Пусть эта книжица скажет мне судьбу. Загадайте страницу.

Княгиня. Право, уж я не знаю, какую загадать страницу. (Дрожащим голосом.) Вот разве тридцать седьмую, налево снизу…

Завалишин (читает). «И ты, глупый, смущая нетерпеливыми речами и без того смущенное сердце прелестницы, не догадываешься взглянуть в глаза ее: они ответят красноречивее слов, что ты…»

Княгиня (поспешно). Нет!.. Нет!.. То дальше, уже на другой странице.

Завалишин (заглядывая в лицо княгине). Алмазы слез на глазах ваших!

Княгиня. Ничуть… Это утренняя роса…

Завалишин. Так вы не отталкиваете меня?.. Неужто?.. О, только одно слово…

Княгиня. Нет… Нет! (Помолчав, закрыв глаза.) На странице пятой снизу…

Завалишин (читает). «Любовь молчалива, но тысячи громких голосов и, более того, грозу с ужасным громом и молниями заглушает ее трепетное молчание. Наклонись ухом и слушай, это бьется нежное сердце возлюбленной…» Изъясните: как мне понять?

Княгиня. Это — вымысел.

Завалишин. Прочь вымыслы!.. Прочь глупую книжку!.. Но что с вами?

Княгиня. Право, у меня от лесного духа голова закружилась…

Завалишин. Кружение головы — природой нам данное блаженство, не отвергайте сего дивного дара… О жизнь моя!.. (Бросается к ее ногам.)

Княгиня. Сядьте, сядьте же…

Завалишин (стремительно садится рядом). Я чувствую, как с ваших уст готово слететь слово. Шепните его… (Шумно вздохнув.) Вот над цветком толкутся два мотылька… Счастливые… Тварям безгласным послано блаженство, но не мне… (Быстро наклоняясь к лицу княгини.) Что? Что? Не бойтесь… Говорите же…

Княгиня (отвернувшись). Я вас люблю…

Завалишин. Сойти с ума!..

Княгиня. О, как я люблю вас!..

Завалишин. Душа моя! (Сжав в объятиях, он целует ее долго и страстно.) Бежим!

Княгиня. Что вы!

Завалишин. Скажи еще, как любишь…

Княгиня. Боже мой! Разве это скажешь словами!

Князь. Эй, сударь, извольте отвечать!

Княгиня (вырываясь из объятий). Валерьян! Он убьет вас.

Завалишин (обнажая шпагу). Я счастлив…

Князь (бросается со шпагой). Погоди ж ты у меня!

Княгиня. Ради бога!

Завалишин (отбивая удары). Доставите мне отменное удовольствие, ежели станете драться, не горячась.

Князь (отступая). Легче, сударь, осторожнее.

Княгиня. Ради бога, перестаньте. (Прислоняется к колонне, закрыв лицо.)

Завалишин. В кое место прикажете удар нанести?

Князь. Ой! Ай-ай! Сударь, так можно пропороть насквозь!

Первая дама. Остановитесь!

Князь. Будет… Прости господи… Уф!..

Первая дама. Мы помешали вам развлекаться, но, сударь, нас можно извинить — так мы устали с дороги и голодны.

Князь. Прости господи, чего в сад-то ко мне забрели, – с дороги, что ли, сбились?

Первая дама. Сударь, наш экипаж застрял в Коровьем броде, близ самого дома вашего. Одному богу известно, сколь мы были испуганы.

Князь. Зачем же вас, прости господи, по той дороге понесло?

Вторая дама. Действительно, сударь, близ места нашего злоключения стояли какие-то мужики и уверяли, что надобно ехать направо, но ее величество захотели ехать прямо.

Князь. Ее величество?.. Какое?.. Где оно?..

Екатерина (первая дама). Поблизости…

Решето. Дядюшка, дядюшка, царица в Коровий брод заехала!.. (Увидев Екатерину, вскрикивает глухим голосом и падает.) Батюшки!..

Екатерина. Этот добрый человек более других хлопотал у нашего экипажа. (Глядя на князя, начинает смеяться.) Ну, что ж… Здравствуй, ваше сиятельство, сударь мой.

Аннет, возьмите его под руку и проведите, с ним столбняк.

Полокучи (вторая дама — князю). Вашу руку, сударь.

Князь. Которую? Пропал, со всем родом пропал, погиб…

Полокучи. Ежели ее величество изволили засмеяться, все обошлось благополучно.

Екатерина (княгине). Поди, поди ко мне, сорока.

Ну, здравствуй, здравствуй… Чего ради князь твой меня, как медведя, испугался?

Княгиня. Он вне себя…

Екатерина. Надеюсь, Аннет приведет его в чувство. Поди к ней да познакомься: Полокучи, Анна Александровна, характера весьма решительного, – береги мужа…

Княгиня. Сударыня Анна Александровна, весьма счастлива видеть вас у себя.

Полокучи. Княгиня, я также весьма счастлива иметь с вами знакомство.

Екатерина (Завалишину). Что это значит, сударь? Вас ни на час нельзя оставить одного. Опять любовное похождение?

Завалишин. Так точно, ваше величество.

Екатерина. Потрудитесь отдать шпагу.

Завалишин. Слушаюсь, ваше величество. (Отдает шпагу.)

Екатерина. Объяснитесь.

Завалишин (рапортуя). Полчаса, не более того, вел с княгиней беседу о предметах чувствительных и деликатных. Столь ее красотой был поражен, что преклонил колени, чем княгиня была немало испугана, а его сиятельство князь, справедливым увлечен, хотя и ошибочным гневом, учинил мне сатисфакцию,[56] в коей противники ни один поранен, оцарапан и побит не были.

Екатерина (негромко). На этот раз вам дорого обойдется ваша дерзость. (Решету.) Возьми-ка шпагу господина офицера и отнеси в мою карету.

Ну, князюшка, чай, теперь очнулся, поди, поди поздоровайся.

И языком владеешь?

Князь. Государыня, матушка… Деды и прадеды мои служили верой и правдой…

Екатерина. Знаю, знаю, все заслуги помню. Только уж больно ты чуден.

Князь. К столбняку и лишению языка склонность имею с нежных лет, с испугу впадая в оные, а также лишаюсь чувствительности во всех членах…

Екатерина. Что сие означает?

Князь (крестится). Леший, ваше величество.

Екатерина. Леший?

Князь. Обманывать не могу. Виноват, – настоящего лешего не достали, ваше величество, как ни бились… Мужика взяли…

Екатерина. И леший, и нимфы, и сатиры. Не хватает одного — где же Купидон? Хотя этот ждать себя не заставит.

Князь. Ваше величество, окажите милость откушать у меня — чем бог послал.

Екатерина. Вот тут уж я предпочитаю не бога, а изрядного повара… Предложите руку Аннет…

Князь (Полокучи). Сударыня, к столу прошу.

Полокучи. Князь, этой ночью я видела во сне кавалера, точь-в-точь сходного с вами.

Князь. Извините меня, сударыня, в сем я не виноват.

Екатерина (Завалишину). Даю вам совет, сударь, поскорее покинуть этот дом.

Завалишин. Ваше величество, осмелюсь считать ваше приказание лишь за шутку…

Екатерина (глядит некоторое время на Завалишина, затем лицо ее принимает насмешливое, презрительное выражение). Разумеется, я пошутила. Можете оставаться.

Завалишин. Слушаюсь.

Екатерина (княгине). Ну, сорока, мы будем жаловаться на унылое захолустье, на скуку и на мужа… Неказист супруг, неказист… Ну, что ж, утешимся, – за этим дело не станет… Кстати, вы получили мою книгу? Последняя новость у книгопродавцев.

Княгиня. Ваше величество, эту книгу я кладу ночью себе под подушку.

Завалишин. Мы наслаждались только что сим чтением волшебным.

Екатерина. Много, я вижу, успели почерпнуть из этой мудрости. Вот просвещения губительная изнанка, мы сеем злак, а вырастают плевелы. Глупая книжка… (Берет книгу, закрывает на минуту глаза, как бы загадывая, взглядывает долгим взором на Завалишина и открывает книгу. Читает, затем с усмешкой несколько раз качает головой. Княгине.) Сколько тебе лет?

Княгиня. Восемнадцать, ваше величество.

Екатерина. Прощаю тебе. (Захлопывает книгу.)

Федор (в кустах). А-ха-ха! О-хо-хо! Вали, вали, вали! Пугай, пугай, пугай!..

Хор (в кустах).

Действие третье

В тени дома, длинного, деревянного строения с полукруглыми окнами и низенькими колоннами, близ крыльца, устроены качели, качающиеся на стойке; разрисованная доска. У качелей неподвижно стоит княгиня, глядя, как под дубом бегают, играя в волан, Екатерина и Завалишин.

Екатерина. Аннет ушла пудрить нос и заснула перед туалетным столом. Любовные приключения Аннет всегда начинаются с крепкого сна. Бедняжка цепенеет, испытывая прилив любовных чувств. Купидон поражает ее стрелами в сердце, в печень, в спинной мозг. Он беспощаден к несчастной. Зато, когда она выспится… Ого! Ее страсти начинают извергаться, как лава из огнедышащей горы. Ловите же… (Бросает волан.)

Завалишин. Ловлю…

Екатерина. Вы неуклюжи… Нужно уметь ловить.

Завалишин. Что?

Екатерина. Все. Удачу. Счастье. Ловите! (Бросает.)

Завалишин. Ловлю… (Опять промахивается.)

Екатерина. Что с вами? Вы стали неповоротливы, мой друг. Вы рассеянны…

Завалишин. Ничуть. Мне лишь трудно бороться против вас.

Екатерина. Я бы и не советовала вам… (Далеко бросает волан.) Вот, бегите!..

Завалишин. Еще бы, когда сия рука привыкла бросать армии и покорять страны, – что ей закинуть в кусты волан или несчастное сердце человеческое. (Уходит.)

Екатерина (княгине). Мальчишка дерзок и несносен.

Княгиня. Да, ваше величество.

Екатерина. Жарко так, я вся разгорелась… (Бежит с поднятой ракеткой к лесу.) Напрасные старания! Придется вам, сударь, изодрать чулки в орешнике… (Скрывается в лесу.)

Княгиня (рукой закрывает глаза, из другой ее руки выпадает ракетка). Ни взгляда, ни улыбки… ни слова мне…

На крыльце из-за колонны появляется Санька.

Санька. Сударыня… сударыня… (Подходит.) Что нам с князем делать?.. Заснул за столом, так и спит в кресле… Я уж будила, будила, они только сопят носом, да страшно так…

Княгиня. Государыня сказала — не будить.

Санька. Ай! Что с вами? Какая вы бледная.

Княгиня. Оставь меня. (Глядя в лес, вскрикивает жалобно.) Обняла!.. Поцеловала!.. Целует!..

Санька (шепотом). Так и впилась.

Княгиня. И он… и он, – целует, смеется…

Санька. Ваше сиятельство, вот привелось увидать: царица, а все — как по-нашему.

Княгиня. Куда мне деться? Куда мне сгинуть?

Санька. Подите попудритесь. Лица на вас нет.

Княгиня. Ах! Все равно. (С отчаянием.) Теперь не все ли равно мне, Саня! Пусть я хуже всех! (Поднимает привязанное на шнурочке зеркальце.) На что похожа стала!.. Ну, чего же ты стоишь, почему не сказала раньше, что надобно припудриться? (Бежит к дому.)

Из двери появляется князь в взлохмаченном парике.

Князь. Послушай-ка, вдруг я дернул головой, гляжу — нет никого в столовой. Что значит сие? И будто бы не спал.

Княгиня. До того отвратительно напились, наелись, – у всех на глазах, рядом сидя с государыней, замотали головой и спать принялись.

Князь. Врешь?

Княгиня. Государыня даже засмеялась, когда вы носом стали высвистывать, как ветер в трубе.

Князь. И носом свистел? (Со стоном берется за голову, идет в дом.) Пропал, пропал!

Княгиня. Подождите. (Догоняет его у двери.) Чего ради за голову схватились? Куда пошли?

Князь. Ах, перцовка проклятая!

Княгиня. Извольте идти к гостям. Вы — объедало и опивало! Чурбан неделикатный! И еще смеете меня ревновать! Накинулся на гостя с вашей дрянной шпажонкой, едва насквозь не проколол. Изверг!

Князь (оторопев). Эх ты, как бранишься!.. Душа моя, увидишь, ей-богу увидишь, сколь буду впредь и вежлив и приятен.

Княгиня. Ничего видеть не хочу! Ах, боже!.. Запало — ревновать? Да чем ревновать-то вы можете? Каким местом! Так знайте же, и целовалась я с гостем, и он меня целовал… И еще стану и целоваться и обниматься — знайте!..

Князь (отступая). Хорошо… Хорошо… Молчи уж, молчи лучше…

Княгиня (поднеся ему к лицу зеркальце.) Утеха для дамы? Поглядитесь-ка лучше. Отчаянье мое!

Князь. Вид ужасен.

Княгиня (хватает его за плечо). Супруг мой?.. Да?.. Утеха юности моей? Пингвинус! (С плачем убегает в дом.)

Князь. Пингвинус!.. Решето, квасу!

Полокучи. Князь, мы одни?

Князь. Да, сударыня… одни…

Полокучи. Вот удача! Князь, я решила изъяснить вам нечто…

Князь. Изъясняйте.

Полокучи. Сейчас был престранный случай со мною. Села к туалетному столу, и — ах! — впадаю в забвение и вижу — гирлянды и бантики, и вокруг все амуры, амуры, и один, вида презлого, метит мне стрелой в грудь. Но, князь, я вижу смятение чувств ваших.

Князь. Великое смятение… Совершенно так… Смятение превеликое.

Полокучи. Ах, в таком разе сядемте на качели! (Бежит к качелям.) Ну, садитесь же.

Князь. Анна Александровна, матушка моя, я в большой беде!

Полокучи. Качайте меня.

Князь (садится на другой конец и качает доску). Будучи в нежных годах, я, сударыня, – поверить трудно, такой необыкновенный случай, – объелся болотной ягодой бзникой,[57] с тех пор впадаю в непробудный сон как за трапезой, так и помимо оной.

Полокучи. Каково название ягоды вредоносной?

Князь. Бзника. (Показывает пальцами.) На кусточках, черненькая, произрастает по мокрым местам. Сладимая и противная весьма. Наелся по молодости лет и с той поры маюсь.

Полокучи. Сколь детство ваше полно было меланхолии, князь!

Князь. Анна Александровна, умолите государыню, дабы не гневалась. Страшно сказать — заснул в присутствии монарха империи Российской и носом притом свистел.

Полокучи. Князь, утешьтесь: государыня поняла ваш поступок не иначе, как вы намерение имели нас рассмешить.

Князь. Что вы! Так и поняла? (С радостью.) Именно так — намерение имел рассмешить. Еще до фрыштыка подумал, – дай, думаю, чем-нибудь возьму и рассмешу государыню. (Сильно начал качаться.)

Полокучи. Ай!.. Ай!.. Падаю!

Князь. И носом свистел для того ж.

Полокучи. Умереть можно от смеха…

Князь. У нас в роду и деды и прадеды посмеяться любили. Дед, бывало, сядет к окошечку, возьмет яблочко кисленькое, ест и морщится, вот так. (Показывает.) Бывало, со смеху все и лягут.

Полокучи. В жизни не видывала кавалера, столь любезного женскому полу. Сами не понимаете, князь, сколь вы милы.

Князь. Анна Александровна, и сколь же я несчастлив в супружеской жизни.

Полокучи. О! Придвиньтесь ближе. Вы раздираете мне сердце. (Иным, низким голосом.) Иван Ильич, объяснитесь же. Не страшитесь меня.

Князь (молчит некоторое время, затем лезет в задний карман кафтана за книжкой; дрожащим голосом). В сей книжице на все случаи изрядные ответы бывают.

Полокучи. «Любовь — книга золотая»? Я слушаю вне себя.

Князь. Вот это место я ниткой заложил. «Находчивость…»

Полокучи. Находчивый тот, кто…

Князь (говоря наизусть, дрожащим голосом). «Находчивый тот, кто, не теряя минуты времени золотого, случись задержаться ему с особой иного пола, хотя бы даже за углом дома, или за ширмой, или в другом уединенном месте, особу сию со всей смелостью хватает и к себе прижимает, и к устам приближает, и на восклицание: „Ах“ или притворный вопль — „увы“ — ответствует с находчивостью: „Сударыня, и боги в сем повинны не раз бывали“, разумея под оными богов греческих».

Полокучи. Неужто на подобную отчаянность способны?

Князь. Способен.

Полокучи. Сейчас?

Князь. Да хоть сейчас.

Полокучи. Пощадите мою честь… Вы жестоки… Я в ваших тенетах, как мошка. (Обнимает князя.)

Екатерина. Аннет!.. Вы весьма расторопны, как я вижу.

Сие даже вне этикета…

Полокучи. Ваше величество, в глаз влетела мошка, и князь был столь любезен, что языком достал ее из глаза.

Екатерина. Но почему он со стыдом бежал?

Полокучи. Я просила принести свинцовую примочку для глаза.

Екатерина. Подите, сударыня, и приведите его вместе с примочкой.

Полокучи. Боюсь, с испугу не приключилось бы с ним какой беды. (Уходит.)

Екатерина. Аннет — отважнейшая из женщин, известных в истории. Любовные сражения она выигрывает не хуже Суворова. Она права тысячу раз. В любви вздыхают и томятся только дураки. Любовь — жажда. А кто же будет ждать невесть чего у полного бокала? Его берут и пьют до дна… А если вино кислое, стакан швыряют на землю. Сегодня у меня счастливый день, Валерьян. У каждой женщины бывает день, когда она хочет быть счастливой. Когда ей улыбается солнце и улыбается тот, кого она хочет. (Обернувшись.) Вы все еще находите учтивым молчать?

Завалишин. Я почтительно внимаю словам той, которой изумляется весь мир.

Екатерина. Вечером вернемся ко двору, – я посажу вас под арест на две недели. Вы будете тащиться в телеге в конце поезда и глотать пыль.

Завалишин. Слушаюсь.

Екатерина. Вы влюблены в княгиню?

Завалишин. Прошу истолковать мое молчание, как происходящее от сильнейшей головной боли.

Екатерина. Очарование женщины в восемнадцать лет! Ах, друг мой, и вот вы получили взамен головную боль. Верю, награда будет гораздо более сладкая, но так часто и она оканчивается сильной головной болью, и только. В вас мало благоразумия. Вы рискуете многим, господин майор.

Завалишин. Майор?.. Достоин ли я сего чина?..

Екатерина. Судите сами. Надеюсь, на поле битвы против турок или татар вы будете более отважны.

А в наказание за дерзость, – вы должны быть наказаны, мой друг, – оставляю вас вдвоем с княгиней. Она мила, как Психея. Взгляните! Нет, будь я гвардейским офицером… благоразумие? Что? Какая скука! (Подходит вместе с Завалишиным к княгине, стоящей в дверях.) Все будущее, бог мой, – голову за один поцелуй!.. Иду к себе немного освежиться льдом.

Княгиня. Могу я услужить вам, ваше величество?

Екатерина. Но вот досада — единственный наш кавалер умирает от скуки. Не оставляйте его одного. (Уходит в дом.)

Княгиня. Сколь душно. Завалишин. Душно и жарко. Княгиня. И комары досаждают.

Завалишин. Что ж, пусть пьют кровь. Хоть всю, до капли.

Княгиня. После ужина государыня отъедет от нас?

Завалишин. Так точно. Еще до ужина уедет.

Княгиня. Недолго погостили.

Завалишин. И то придется заморить тройки две, покуда догоним поезд.

Княгиня. К нам гости редко заезжают. Живем — на сто верст дикие и страшные леса. Грибы да брусника — вот и все счастье.

Завалишин (тихо). Княгиня, почему столь жестокий поворот чувств ваших?

Княгиня. Какой поворот? Какая была, такая и осталась.

Завалишин. Государыня сказала, что вы Психея… (Со страстью.) Нет! бог мой!.. Глаза слепит красота! Глядеть невозможно! (Хватает за руку.) Хочешь, сейчас заколюсь? У ног твоих…

Княгиня. Пустите, не верю вам, что заколетесь. (Вырывает руку.)

Завалишин. Не пущу руку, поколе не скажешь, что веришь.

Княгин я (с внезапным гневом). Вы любите другую, сударь, не меня!

Завалишин. Неправда.

Княгиня (вспыхнув). Как вы можете лгать? Я видела. В орешнике.

Завалишин. Что, что видела в орешнике?

Княгиня. Целовались!.. О, как вы жестоко насмеялись надо мной!

Завалишин. Не я целовал! А если и целовал когда — и помнить не хочу… (Вновь схватив ее за руки.) В первый раз бог любви Эрот жестокий сердце мое насквозь пронзил… Умираю от любви… (Поднимает княгиню с качелей.) Веришь мне?

Княгиня. Что вы делаете со мной?

Завалишин. Оберни ко мне лицо.

Княгиня. Не хочу.

Завалишин. Зачем зажмурилась? Раскрой глаза! Гляди на меня.

Княгиня. Вовек глаз не раскрою.

Завалишин. Слышишь, сердца наши бьются рядом?

Княгиня. Понапрасну бьются. Пустите меня.

Завалишин. Скажи, что простила…

Княгиня. Не знаю еще…

Завалишин. Скажи, что любишь…

Княгиня. Не знаю…

Завалишин. Ведь любишь? Ты не можешь лукавить сейчас… Ну, говори же.

Княгиня (тихо, глядя в лицо). Люблю… Видите сами… Доныне никогда не любила, и полюбить пришлось на один часок.

Завалишин. Клянись мне, что любишь до гробовой доски.

Княгиня. Клянусь.

Завалишин. Подожди… Клянись на сей книжке…

Княгиня. Клянусь сей книгой золотой: люблю вас до гробовой доски.

Завалишин. Моя, моя, отрада жизни!

Княгиня (внезапно освобождается). Но ведь я же замужем!.. Валерьян!..

Завалишин (делает жест, как бы выпадая шпагой). Не суть важно.

Княгиня. Заколете его? Нет, я так не хочу!..

Что же нам делать?

Завалишин. Есть преткновение пострашнее.

Княгиня. Она?

Завалишин. Да. Гнев государыни немногие способны выдержать.

Княгиня. Валерьян, значит вы должны отказаться от меня.

Завалишин. Как? Ты столь легко уступаешь?

Княгиня (с нежным упреком). О нет. Лучше мне одной погибнуть в слезах, в чахотке, но ты будь здоров.

Завалишин. В сколь плачевный час мы встретились. Ты — замужем, я связан присягой. Только что государыня произвела меня в майоры. Душа моя, любовь моя несказанная, лучше смерть, чем хотя бы короткий час не видеть глаз твоих.

Княгиня. Друг мой, нам нужно умереть.

Завалишин. Как! Умереть? Не видеть этого света? Не чувствовать твоих поцелуев?

Княгиня. В книге «Любовь — книга золотая» сказано: «Любви сопутствует меланхолия, как дню темная ночь».

Завалишин (повесив голову). Увы, ты права.

Княгиня. Над прудом есть обрыв, обнимем друг друга и кинемся… И так, в объятиях, «вместе навеки». И над бедным прахом нашим поставят мавзолей и надпись на нем: «Здесь сладостно и печально окончилась любовь Валерьяна и Дарий».

Завалишин. Жаль только, что не сможем уже сидеть с тобою в тени того мавзолея…

Княгиня. Так как же быть-то? И жить нельзя, и умереть жалко…

Завалишин. Горестный случай…

Санька. Ваше сиятельство…

Княгиня. Ну, чего тебе опять? Как ты всегда не вовремя!

Санька. Сударыня, сил моих нет с Микиткой… Он уж не одну Наташку, – всех нинф стал хватать… Извините, реву, реву, не переставая…

Княгиня. Ты его любишь, Саня?

Санька. Сама не знаю, сударыня… Уж очень досадно… Такой был смирный парень, а как произвели его в сатиры, на меня и смотреть не хочет. Ты, говорит, горничная, тебе — тряпки считать, а мы, говорит, грецкие — лесные — вроде ангелов, нас, говорит, и пороть нельзя…

Княгиня. Перед вечной разлукой надо оставить добрую память. Не плачь, Саня, велю ему на тебе жениться и еще пригрожу как нужно. Хочешь?

Санька. Очень вами довольна, сударыня… Микитка, э-эй!.. Барыня зовет… Скорее…

Княгиня (Завалишину). Пусть наши сердца бьются в их груди, наши поцелуи горят на их устах… Не правда ли, Валерьян?

Завалишин. Конечно, сие весьма утешительно…

Никита (поет).

Княгиня. Прелестный.

Никита. Чего?

Княгиня. Хочешь взять замуж Саню?

Санька. Отвечай, окаянный.

Никита. Мы — лесные, нам это ни к чему.

Санька. Видите, сударыня, как он отвечает. Это Наташка, змея, так его научила. Давеча распознала у Анны Александровны про греческих богов, про их проказы. И не распознала она хорошее, а распознала все плохое. Дозвольте ее позвать? Наташка, барыня зовет. Скорее.

Наташа. Кто зовет, тот и подождет, – мы купаться идем…

Санька. Видите, сударыня.

Нимфы (поют).

Никита (подпевая, с балалайкой).

Нимфы.

Никита.

Санька. Сударыня, велите ему барской властью…

Нимфы.

Никита.

Санька. Об землю расшибусь, ни пить мне, ни есть на этом свете. Сударыня, отправьте Микитку на конюшню, постылого, отправьте девок на скотный двор…

Княгиня. Ах, Саня, Саня, мне не до строгостей сейчас… Не слушаются — ну и пусть живут как хотят… Спасибо вам за веселые песни, нимфы прелестные… Вспоминайте и вы обо мне с добром. Даю вам всем вольную, резвитесь вволю на лугах и в лесах.

Наташа. Чего это она?

Никита. Да так, блажит.

Завалишин. Сие разумно. Девки все равно перченые.

Княгиня. А ты, Саня, не убивайся, – тебе оставлю все мои платьица, чулочки, башмачки, ленточки. (Плачет.)

Санька. Ой-ой-ой!

Завалишин. Дарья Дмитриевна, а не подумать ли еще?

Княгиня. Нет, нет, – пусть будет мавзолей над нами и на нем два голубка мраморных.

Завалишин. Ну, разве что два голубка…

Княгиня. Ай!

Екатерина. Как видно — шел дождь. Мои пальцы мокры. Что это означает?

Княгиня. Ваше величество, я плакала.

Екатерина (Завалишину). Сие бросает тень на вашу любезность.

Завалишин. Так точно, я был причиной слез.

Екатерина (весело). Не делает вам чести, господин майор. Надеюсь, вы искупите вину и за каждую женскую слезинку заплатите геройским подвигом на поле брани.

Княгиня. Ваше величество, не горьких слез он был причиной, но слез счастья.

Екатерина. Что ты сказала? Объяснитесь вразумительно.

Завалишин. По причине злой судьбы, в сей жизни, не дающей нам счастья, приняли решение броситься в воду с ужасной и превысокой кручи.

Княгиня. Мы поклялись…

Екатерина. В самом деле, вы оба спятили с ума.

Завалишин. Так точно.

Княгиня. Мы полюбили друг друга.

Екатерина. Не что иное, как бредни от чтения глупых книг… (Княгине.) Поди подай мне скверную книжонку.

Про мавзолей говорили?

Княгиня. Говорили.

Екатерина. Про надпись: «Здесь сладостно и печально почиет любовь» — говорили?

Княгиня. Говорили.

Екатерина. Все понятно. Господин майор, вы тоже собираетесь объясниться?

Завалишин. Никак нет.

Екатерина (с гневом). Собираетесь мне объяснить, что воспользовались моим советом и отдаете голову за один поцелуй?

Завалишин. Да, ваше величество, я поклялся отдать жизнь за одно мгновение любви, страстной и чистой, как глаза этой дамы.

Федор. Хохотать-то еще потребуется, что ли? А то я бы пошел. Лошаденка в поле непоеная, это во внимание надо принять? Сделайте милость…

Екатерина. Пошел прочь, дурак!

Федор (обрадованно). Иду, иду, матушка… Не угодил — виноват. Да ведь наше дело такое — пора горячая, работешка не ждет. Осенью, после Покрова,[58] уберемся, – тогда сделай милость: хохотать али плясать… Новые надену лапти… Мужику, знаешь, дай волю, – он тебе спляшет…

Екатерина. Прочь! (Швыряет книжку.)

Федор. Извините. (Ушел.)

Екатерина (Завалишину). Приказываю вам немедленно собираться в путь. Шпагу и шляпу положите в мою карету, сами станете на запятки. Ступайте.

Завалишин. Повинуюсь. (Уходит.)

Князь. Ваше величество, виноват кругом, – мошку из глаза хотел достать у дамы.

Екатерина. Что ж из того, – не резон даме лазить языком в глаз. Уголок платка имеется на сей случай.

Князь. Платок-то у меня весь в табаке.

Екатерина. Затем, – что это за вспышки необузданного нрава? Бросаться на гостя со шпагой — сие варварства гнусный обычай. Вы, слава богу, русский дворянин…

Князь. Попугать хотел.

Екатерина. А пошлая склонность к неумеренному сну за столом!

Князь. Шутил, шутил и носом гудел смеха ради.

Полокучи. Ваше величество, могу быть свидетельницей, что князь большой шалун.

Князь. Истинно преогромный шалун… И деды и прадеды мои…

Екатерина. Довольно, сударь… Извольте собираться в путь, – я беру вас в Крым… Аннет по дороге займется вашим воспитанием.

Полокучи. Приложу все старания…

Князь. В Крым? Батюшки светы!..

Полокучи. Благодарите ее величество…

Князь. Как же тут все так и бросить?.. Все разворуют. А как же насчет супруги моей?

Полокучи. Тссс! Государыня окончила аудиенцию, и далее разговаривать не по этикету.

Князь. Когда же ехать-то? Полокучи. Да сей час.

Князь. Как же, в чем есть — так и поеду? Ведь две тысячи верст…

Полокучи. В пути нам неплохо будет служить бог любви.

Князь. Так-то оно так… Решето!

Решето. Квас, дядюшка, с хреном.

Князь. Какой там к черту квас! Хватай бельишка какого-нибудь да халат старый, суй в мешок… В Крым с тобой едем.

Решето. Светопреставление!

Князь. Приказано мне быть шалуном…

Решето. Да ведь года не те, дядюшка…

Князь. Сам знаю. Скажи там кому-нибудь, чтоб велели попу денно и нощно молебен служить за мое здравие…

Полокучи. Любезный князь, ведите меня.

Князь. С княгиней бы все-таки проститься…

Полокучи. Видите, государыня перчаткой играет: она раздражена. Лучше удалимся скорее. А с княгиней проститесь, садясь в мою карету.

Князь. Ладно. Служить — так служить.

Екатерина (княгине). Подойди.

Покажись. Вытри глаза. Подними их к небу. Да… (Отвернулась.) Ты глупа — вот твое извинение. Разрешаю тебе клясть свою судьбу. Утешишься скоро, – на зиму приедешь в Петербург, там утешители найдутся. Разрешаю считать меня тиранкой.

Княгиня. О, ваше величество…

Екатерина. Молчи. Мне лгать не смей. Ведь я одним дыханием могла испепелить тебя. Но сие было бы подобно гневу на мошку, попавшую в глаз, то есть смешно. Зимою в Петербурге снова увидишь меня приветливой. Запрещаю тебе одно: полагать, что сегодняшние мои поступки руководились страстью стареющей женщины. Гляди мне в глаза. Так. Свет полон низостей. Люди низменны. И лицо женщины в пятьдесят лет окружено сиянием неземной красоты, если она — расточительница земных благ. Я удержала твоего возлюбленного от глупостей. О, как бы он жалел впоследствии, что за один поцелуй твоего кукольного ротика отдал всю удачу жизни. Он глуп так же, как и ты, но он красив, смел, – зачем губить его? Видишь, я уже не такое чудовище. Князя твоего беру в Крым. Ты спросишь — зачем? Никогда не будь смешной, – вот закон света. Через неделю весь мой двор будет знать о приключениях в этой злосчастной усадьбе. Так пусть смеются над твоим князем, а не хихикают в носовые платки над любовными неудачами женщины, имеющей одну лишь неудачу — время, проклятое время за плечами. Прощай. Все же вам всем, общими усилиями, не удалось мне испортить сегодняшнего дня… Взгляни еще раз мне в глаза… Я счастлива…

Завалишин. Карета подана.

Екатерина. Проститесь с княгиней. Когда мы расстаемся с человеком, благоразумнее думать, что расстаемся навсегда.

Княгиня. Навсегда?

Завалишин. Простите…

Екатерина (княгине). Прощай. (Завалишину.) Идите же, мой друг, становитесь на запятки.

Никита.

Наташа. Девоньки, на столе-то у них, на столе, глядите, навалено — и пряники, и изюм, и орехи, и бобы турецкие.

Санька. Не дам растаскивать барское добро!

Никита. Мы — лесные — нам все можно.

Санька. Скажу, ей-богу скажу, нажалуюсь…

Наташа. Изюм, девочки…

Никита. Бобы турецкие…

Девушки.

Санька. Ваше сиятельство, нинфы без спросу добро растаскивают…

Княгиня. Пусть делают что хотят… Подай мне книжку… Он на прощанье мне шепнул: «С кручи в воду брось эту книжку». (Идет к беседке и бросает книжку под обрыв.) Прощай, прелестный вымысел, прощайте, забавы счастливые, прощай любовь — книга золотая… (Саньке.) Царица села в карету — злая, щеки трясутся… А он, а он!.. (Рыдает.) Влез, голубчик, на запятки, как побитый, головушка висит, и на меня ему стыдно взглянуть. Лошади как рванулись, карета как загремела, красные колеса как завертелись… Пыль поднялась, и он, голубчик, скрылся за пылью, – скрылось мое счастье… (Рыдает.)

Никита. Девочки, давай, что ли, повеселей чего-нибудь…

Девушки.