Тонкий лед

Глава 8. ПРОСТИ, сынок

Федор Дмитриевич не спешил возвращаться из от­пуска, хотя в первые недели не сдержал слово и зво­нил Егору. Интересовался, как идут дела на работе. Справляется ли, не возникли ль какие-либо неразре­шимые проблемы.

Платонов не грузил человека заботами и отвечал всегда одинаково:

— Справляюсь!

— Молодец, Егор! Держись! — отвечал Касьянов до­вольный тем, что не ошибся в человеке.

Конечно, справляться было нелегко. Ведь вот только ушел Касьянов в отпуск, сразу возникли спо­ры в охране. Одно дело охранять склады, куда без пропуска и надобности никто не приходил, другое — территорию зоны! Там попробуй не уследи! Какая-нибудь бабенка да выскользнет. Ведь многие здесь были из ближних деревень, которые от зоны в паре километров.

Вот так и Галька умудрилась выскользнуть незамет­но. Зарплату получила, решила домой отнести. Там боль­ной муж и детвора, каждую минуту ждут ее, жену и мать.

Баба бегом домой помчалась. Мужик от радости разулыбался:

— Женка, солнышко наше! — обнял накрепко.

Женщина ему деньги отдала:

— Возьми получку!

— Ого, хорошо заработала!

— Стараюсь,— чмокнула в небритую щеку.

Тут и дети высыпали из спальни. Повисли на мате­ри: один плачет, другой смеется.

— Мам, ты навовсе вернулась? — теребит юбку за подол младший и просится на руки.

Ему не интересны мамкины деньги, ему материнс­кое тепло дорого. Забрался к Галке на руки, мигом слезы высохли, и улыбка разбежалась по всей мор­дашке. Сколько счастья в глазах малыша! Свою мамку во сне видит, она его на руках носит. Вот и сбылся тот сказочный сон!

— Мам, а когда насовсем воротишься? — спраши­вает старший.

— Потерпи, сыночек,— утешает баба.

Муж возле плиты хлопочет. Торопится накормить жену, та отказывается. Времени мало, нужно успеть вернуть­ся в зону, пока охрана не хватилась. Иначе не мино­вать неприятностей. И только подумала, услышала под окнами шаги. Две охранницы вошли, не постучав.

— Смылась, стерва?! А ну, живо в зону! — рявкну­ла полногрудая хмурая баба.

Галька со страху кружку с молоком выронила на пол, а другой рукой покрепче прижала к себе малыша. Тот услышал, как глубоко внутри заплакало мамкино сердце.

— Да будет тебе! Пусть малыш на мамку наглядит­ся. Эта сама вернулась бы в зону. Я ее знаю! Хорошая баба!

— Сред их не бывает хороших. У нас таких не су­дят! Нече жалеть. Пусть собирается! — ворчала пер­вая охранница.

— Попейте молока и пойдем,— предложила Галина.

— Некогда нам с беглянкой за столом базарить. Собирайся, сказываю тебе!—велела охранница. Она привела Галину в кабинет к Егору. Доложила, что сбе­жавшую взяли в доме, в ее деревне. Та не сопротив­ляясь, вернулась в зону.

— Галина, в какой раз убегаешь! Ведь говорил тебе, обещала не нарушать режим!

— По детям соскучилась. Деньги мужу отдала, те­перь спокойнее на душе...

— На месяц, а потом опять сбежишь?

Женщина опустила голову, покраснела. Так и не на­учившись врать, ответила честно:

— Я ненадолго. Сама вернулась бы. Ей Богу, не брешу.

— Ладно, иди,— ответил Егор.

— Куды ее? — спросила охранница, добавив,— в «шизо» отвесть?

— В барак, на свое место! — распорядился Пла­тонов.

Он, как и вся швейная бригада, знал, что мало в зоне трудяг равных Галине. Она готова работать сут­ками напролет, лишь бы помочь семье, детям. Она и в цехе, и в бараке держалась незаметно, ни с кем не ругалась, ни на кого не жаловалась. Может, потому ее все жалели.

Когда следователь прокуратуры глянул дело Гали­ны, зубы сцепил. Невольно выругался и, извинившись перед Егором, сказал охрипшим голосом:

— Это надругательство над Законом! Явная подта­совка! За это судью в шею гнать надо. Сукин сын, а не юрист. Самого бы на нары! Всякую совесть потеряли люди! Сразу видно, что на лапу получил. Адвокат слабак попался, даже кассационную жалобу не стал писать. Оплатой остался недоволен. А потрудись за­щитник, не сидела б женщина! Что стоило ему обра­титься в областной суд и разгромить приговор! Я от него камня на камне не оставлю! — пообещал зло.

И свое слово сдержал. Приговор в отношении Га­лины был отменен за отсутствием состава преступле­ния. Галина была полностью оправдана, но никогда не увидела следователя прокуратуры, который ходатай­ствовал о ее освобождении. Этому человеку нужны были результаты, благодарности выслушивал равно­душно.

Егор любил такие моменты, когда мог объявить жен­щинам решение коллегии областного или Верховного Суда о прекращении уголовного преследования с не­медленным освобождением из-под стражи.

Вот так, получив официальную бумагу, вызвал в ка­бинет Галину. Прямо с работы, из цеха. Она пришла оробев, вчера снова домой убегала, но вернулась сама, охранницы не успели хватиться. А может, сделали вид, что не заметили, а теперь вот доложили начальнику. «Что он придумает? Какое наказание определит? В «шизо» отправит или оплату по выработке сре­жет?» — мучительно думает женщина.

— Галина, Вы свободны! Вот бумага пришла из об­ласти,— зачитал вслух решение областного суда Пла­тонов.

— Господи, неужели правда?

— Только немного подождите, пока подготовят до­кументы и расчет. После этого ни на минуту не задер­жим. Не имеем права!

— Гражданин начальник! — рассмеялась и запла­кала женщина.— Спасибо огромное! — повисла на шее.

— Я ни при чем! Это следователь и суд,— вертел Егор передавленной шеей, освобождался из рук Га­лины.

— Я знаю, что без Вас не обошлось!—твердила женщина, целуя человека.

— А можно мне сегодня уйти к своим? Я завтра приду,— обещала, смеясь.

— Дождитесь вечера. Пусть все сделают оконча­тельно. Даю слово, ночевать сегодня будете дома! А из тюрьмы нужно уходить сразу и никогда ни по каким делам сюда не возвращайтесь! Слышите? Вас позо­вут, а пока сходите на обед, проститесь с женщинами, соберитесь, до вечера как раз уложитесь. Вас подве­зут на машине.

— Нет, не надо! Я пешком сама добегу. Дорога до­мой самая короткая. Тут помощь не нужна. Я одним духом ее пролечу! — искрились радостью глаза.

Галина ушла из зоны пешком под вечер. Все жен­щины цеха смотрели ей вслед. Наблюдал за нею и Платонов.

Баба вышла в широко открытые ворота и впервые пошла домой по дороге, не петляя и не прячась по кустам. Она шла не сутулясь, высоко подняв голову, оставив за спиной все невзгоды. Они пройдены, на них не стоит оглядываться, их нужно забыть, перешаг­нуть как грязную канаву, чтоб, оказавшись на твердой земле, уверенно идти дальше.

Егор улыбается вслед человеку. Сегодня в семье Галины будет большой праздник.

«Хорошо, когда семья дружная, и в ней все любят друг друга. Хотя теперь все реже встречаются такие семьи. Что там зэчки? Взять хотя бы свою семью! Она вроде есть, а по сути никого нет! Никто не ждет, не порадуется. Обругать и то стало некому. Как завелся у тещи Ванечка, обо мне вовсе забыла. Сунет тарелки со жратвой под нос, сама бегом к нему. Все воркуют как голубки. А сколько его знает? Без году неделя. Я с нею под одной крышей много лет, но Ваня все затмил. Оно понятно, он — муж, я — никто! Бывший зять. Это что за новый вид животного? К родне не причислишь. Для того нынешний муж Тамары есть, которого в глаза не видела. Хитрая бабка, наша Тарасовна! Не смотри, что старая, такого мужика нашла! Пообещал и сделал! Вернулся с путины, а через неделю машину купил, да какую красавицу, глаз не оторвать. Так и повез мою тещу на ней расписываться. Все в один день уладил. Теперь она — законная жена! И не смотри, что стари­ки, быстро справились, не то, что я!» —морщится Егор.

Он укоряет себя за приобретенные робость и нере­шительность, слепое повиновение требованиям рабо­ты, службы. «Ну, а попробуй, ошибись? Выкинут! Куда я пойду? Где возьмут? Кому нужен? А сколько сил и лет вложено? Рисковать всем багажом, нажитым так трудно? Да и ради кого? — всплывает в памяти лицо Ромки,— выжил обормот! И теперь судьба лишь за уши потрепала. Две недели провалялся под капельницей и задышал как насос! Никакого раскаяния не услыша­ли. Будто невинный ребенок держится! Вот нахал! — вспоминает Егор, как пришел навестить Ромку.

Тот уже вставал, самостоятельно ходил по палате, сам умывался и ел.

Увидев Егора, сразу приметил новые погоны:

— О, так ты теперь подполковник! Выходит, скоро паханить зоной начнешь? Смотри, меня не забудь! У тебя теперь вся власть в одном кулаке. Что захо­чешь, то и провернешь! Так, пахан?

— Ты все о своем?

— О чем же еще? Смешно было б, чтоб отец, на­чальник зоны, держал бы в тюряге родного сына! Как ты на это смотришь?

— В твоем случае нормально!—ответил, не моргнув.

— Ты что? Офонарел? Да где такое видано?

— Ну, во-первых, я работаю в другой зоне, а к этой не имею ни малейшего отношения.

— Да брось мозги грузить! Все блатари знают про ваше корефанство! Главное теперь за тобой, а я жду!

— Чего?

— Воли!

— Много захотел! Дай тебе свободу, чтоб самому за решетку попасть? Так что ли?

— Но ты ж отец! Должен помочь. К тому ж тебя не осудят на пожизненное. Самое большее на «пятак»! А у тебя везде свои. От силы через пару лет выпустят. Так и я, и ты свободными будем.

— Ты хочешь, чтоб я себя за тебя подставил?

— А что такого? Ты ж — отец! Докажи это хоть раз в жизни! Иль слабо тебе? — уставился на Егора, не мигая.

— Ну, и сволочь! Совсем совесть потерял. Такое мне предложил! Всю жизнь бросить под твой сраный хвост! Я что, похож на идиота? — разозлился Пла­тонов.

— Нет, ты хуже! Иначе я здесь не сидел бы!

— Выходит, я и в этом виноват?

— А кто еще? Зачем пустил на свет, если не соби­рался растить меня? А коль так случилось, сам исправ­ляй свои ошибки и упущения!—ухмылялся Роман.

— С тобой была мать и куча родни!

— Мне от них одни беды доставались!

— А я при чем? Сколько детей растут без отцов и все хорошими людьми становятся.

— Да, но у них при том нормальные матери и креп­кая родня. Там не клянут и не желают детям смерти. И лишь с моею судьбой живут сиротами. Никто ни в чем не виноват? Ну, зачем вы оба породили меня на муки? Она отказывалась от меня, когда был малышом! А ты теперь! Ну, скажи. Зачем ты пришел? Я устал от тебя! От твоих нравоучений и морали! Ты как элект­ронный робот с заданной программой, а где живой человек, мой отец? Иль ты из недоработанных?

— Я принес тебе курево, фруктов, кое-что из еды,— указал на сумку.

Роман помялся, но желание закурить перебороло. Он достал пачку сигарет, присел рядом с Егором, заго­ворил тихо:

— Как мужик мужика я тебя понимаю. Моя мать не из тех, кого берут в жены. И ты — не единственный, кто оставил бабу беременной и ушел от нее к другой. Такое случается часто. Но отцы, как бы ни повернула жизнь, интересуются детьми и помогают им устоять на ногах в жизни при малейшей возможности. Иначе они — не мужчины!

— Ты уже взрослый, пора было поумнеть. У тебя имелось время. Не первый раз судим. О какой воз­можности говоришь теперь!

— Как раз сейчас твой шанс показать себя, дока­зать, что ты — отец!

— И не мечтай! Этот разговор совершенно впус­тую, он ни к чему не приведет. Смирись, говорю тебе! Только псих мог придумать то, что предлагаешь.

— Значит, на тебя не полагаться? Глухо?

— Конечно, я никогда не соглашусь на это.

— Тогда не возникай! Мне кайфовее не знать тебя совсем, чем слышать об отказе. Отцы ради детей идут на все, а ты — не отец! Так, случайный кобель у моей матери. Вас было много. Ты — один из них! Мне легче забыть тебя навсегда,— ткнулся лицом в подушку и за­рыдал как обманутый пацан.

Вернувшись на работу, Егор долго не мог успо­коиться. Он ходил по кабинету, мысленно спорил с Ромкой.

«Козел облезлый! Ты убивал, воровал, а я при­крыть тебя должен? За что?» — вспомнилось пережи­тое в зоне.

В тот день он остался дежурить на сутки. Кто знал, что среди ночи поднимется ураган и, оборвав провода, оставит зону без света.

Охрана растерялась. И хотя мудрено удержаться на вышке в такую непогодь, когда отключился свет, находиться там оказалось и вовсе бессмысленно. Про­дрогшие женщины пришли к нему:

— Что делать будем, Егор?

Платонов сам вспомнил, завел резервный движок, который стоял закрытым не одну зиму.

Потом до рассвета оттирал помороженные руки, ноги, лицо. Но едва солнце уверенно заглянуло в окна, снова пошел через пургу заправить движок. Конечно, его мощности не хватило б на работу цехов, зато ба­раки и территория зоны освещались бесперебойно.

Три дня мела пурга, но зона не замерзла.

От короткого замыкания начался пожар в гараже. Все четыре машины сам вывел среди ночи и пожар затушил с помощью охраны.

Разнимал подравшихся в бараках баб. Сам выхо­дил из этих потасовок помятым и оборванным, но ста­рался сберечь каждую жизнь и судьбу.

Случилась неприятность у молодой охранницы. Вышла замуж, а муж через неделю ушел от женщины. Та от стыда в петлю головой полезла. Ни где-нибудь, дома, на кухне. Егор, едва узнав, навестил охранницу. Недолго говорил и доказал женщине, что не стоит убеж­дать козла в том, что он и впрямь единственный и не­заменимый.

— Не навязывайся, не ищи! Докажи, что без него обойдешься. Ни единый свет в окне. Будь гордой, не падай перед ним на колени, держись достойно. И не прощай. Пока вас ничего не связывает, нет ребенка. У тебя еще будет семья, но уже надежная! А эта лишь тренировочная. О таком не плачут. Радуйся, что не затянулось на годы.

Женщина успокоилась, а через год впрямь создала другую семью. Теперь сынишка имеется у нее, а не поддержи, не поговори, кто знает, куда кривая выве­ла б...

Егор, едва Касьянов вернулся из отпуска, расска­зал ему о последней встрече с Ромкой.

— Ну, ожил мерзавец, отдышался! А то Сашок со­всем собрался хоронить его. Этот шельмец еще нас переживет! Нет, ну, додумался до такой пакости! Родному отцу предложить бесчестье, да еще преподнести подвигом! Положи за него на плаху свою голову! Ну, и зверь! Ну, и детки пошли! — возмущался Федор Дмит­риевич.

— Больше я к нему ни ногой!

— Вот тут не зарекайся! — поморщился Касьянов.

— Не могу. Не хочу его видеть!

— А зачем? Захочешь узнать о нем, Сашок всегда скажет, не утаит. Да и чего о нем переживать? Он на воле смог бы что-нибудь по новой отчебучить. А когда сидит за решеткой, уже не опасен.

— Он из клетки достает! — пожаловался Егор.

— А ты держи себя в руках, будь мужчиной.

Через месяц Касьянова и Соколова вызвали в Юж­но-Сахалинск на совещание руководителей испра­вительно-трудовых учреждений. Федор Дмитриевич, оставив вместо себя Платонова, уехал в областной центр.

А уже на следующий день зэчки зоны жестоко из­били в бараке двух охранниц.

Егор сколько ни спрашивал, никто из женщин не назвал причину драки.

Охранницы отвечали неубедительно, мол, нагруби­ли нам зэчки. Те пригрозили загнать всех в «шизо», вот они и наехали скопом.

— А за что они нагрубили вам? — спрашивал Пла­тонов.

Охранницы пожимали плечами:

— Даже не помним. Из-за мелочи...

— И сразу в «шизо»? — не поверил Егор, но дру­гих доводов не услышал.— Если нагрубили двое или трое, почему грозили загнать в «шизо» всех?

— Сгоряча. Разозлили нас.

— Но вы только пригрозили или ударили кого-ни­будь?

— Пальцем не трогали.

— Почему на вас налетели скопом?

— Потому что зверюги все!

— Иначе тут не сидели б! — оправдывались охран­ницы.

— Да, зэчки — не подарок! И все ж ни с чего не начнут побоище! Тем более за слова! Может, другая была причина?

— Нет!—переглянулись охранницы.

Сами зэчки, участницы драки, тоже не назвали при­чину драки, и в душу человека закралось сомнение: «А все ли чисто в их отношениях? Молчат, значит, есть, что скрывать, причем именно от меня. Наверняка, из­вестно всем о причине драки, поднявшей на ноги зэчек нескольких бараков. Но как узнать? Что скрывают?» — решил навестить Галину, как только вернется Кась­янов.

Федор Дмитриевич, узнав о драке зэчек с охраной, ничуть не удивился и сказал:

— Причин может быть тьма. Бабы могли увидеть, что охранницы лучше едят в столовой. Или понесли из кухни мясо, а зэчки увидели.

— Об этом мне молчать не стали бы! — не пове­рил Егор.

— Почему? На кухне все зэчки. С ними сами раз­берутся, не захотели тебе высветить.

— Нет, это — не за мясо! Тут что-то другое,— не верил Платонов.

— А что говорят информаторы? — спросил Федор Дмитриевич.

— Не знают. Они недавние, может, не успели под­слушать своих?

— Скажи, что сам заподозрил? — прищурился Ка­сьянов.

— Пока это предположение, но вспомните, что и прежде, и теперь наши зэчки из ближних деревень нет-нет, да и убегают домой из зоны. Иногда даже на ночь. На рассвете сами возвращаются. Это ни одна и ни две. В месяц по два-три раза дома отмечаются.

Я не поверю, что охрана не знает о том. Правда, слу­чалось, иногда они приводили беглянок сами. Брали в домах, из семей. Но это случайно. Убегают же по­стоянно. Сомневаюсь, что мимо внимания охраны и со­бак прошли незаметно.

— Надо начальника охраны за жабры взять! Опух что ли от сна?

— Федор Дмитриевич, мне не до смеха! Если я прав в своих подозрениях, охрану зоны придется сме­нить полностью, начиная с начальника! — предупре­дил Платонов.

— Проверь! Я полностью тебе доверяю. Если в чем- то виноватой окажется охрана, заменим ее. Это не проблема! — согласился Касьянов.

Егор, подумав, составил свой план действий. Вече­ром после работы он навестил Галину, совсем недав­но оправданную областным судом.

Женщина встретила Егора настороженно. Что и го­ворить, Платонова в гости никак не ждала. Да и зачем человек к ней пожаловал? Галина внимательно слу­шала и никак не могла взять в толк, что хочет Егор? Чего ему надо от нее?

— Ну, да. Убегала иногда домой.

— Охрана знала о том заранее?

— Если б знали, не пустили б! Они меня из дома вытаскивали силой, от детей забирали! —жаловалась баба.

— А другие как уходили?

— Как и я. Всех с боем возвращали в зону, вздох­нула Галина, вспомнив недавнее.

— Но ведь не всех вот так! Говорят, иные на ночь дома оставались. Это правда?

— Бывало. Они везучие, их не видели, а я попада­лась.

— Как бригадирши на это смотрели?

— Радовались, хоть какая-то дома побыла. Все ж бабы, почти у каждой дети.

— А не платили беглянки охране и бригадирам за побег и прикрытие? — спросил Егор Галину.

— Я не платила. О других не слышала. Сами зна­ете, всякую копейку домой тащила, а в зоне ни с кем не дружила.

— Галя, а те, кто кроме вас убегал домой, часто возвращались с охраной.

— Кто как. Были те, кто не попадался.

— А бригадирша сбегала?

— Нет!—замотала головой.

— Почему? — спросил Егор.

— Не к кому! Да и жила в городе. Далеко. За ночь обернуться не успела б.

— Скажи, а какие у нее были отношения с охра­ной?— спросил Егор.

— Очень плохие. Всегда ругались, а за что и поче­му не знаю.

Так ничего не добившись от Галины, решил чело­век навестить Наташку.

В сумерках он свернул к ее дому, зная, что зверо­воду на ферме в потемках делать нечего.

Егор позвонил в дверь, робея. Ведь прошло полго­да с того времени, как женщина ушла из зоны. Он только сегодня вздумал навестить, да и то не без дела.

В руках коробка конфет и букет цветов. Это все, что скрашивало его визит, придавало характер лично­го. Наталья долго рассматривала в глазок припозднив­шегося гостя.

— Это я, Егор,— сказал негромко.

Дверь распахнулась.

— Это ты?!—отступила на шаг вглубь коридора, глаза округлились.

— Да, я,— шагнул через порог и, закрыв за собою двери, схватил Наташку за руки.— Ждала или нет?

— Не знаю! — все еще не верила в приход Егора и, обняв, никак не хотела отпустить человека хоть на секунду из своих рук.

Они вошли в просторный дом. Здесь было сумрачно и тихо. Где-то в часах шепотом прокуковала кукушка.

— Раздевайся,— повесила шинель на вешалку.— Как долго я ждала тебя, Егорушка! — подошла совсем близко, заглянула в глаза,— почему не приходил?

— Очень много работы было!

— А я? По мне скучал?

— Если б не думал о тебе, не пришел бы.

— Редко вспоминал,— пробежала по лицу еле при­метная тучка.

— Часто думал, Наташ! Да сам себя боялся.

— Чего так? — удивилась женщина искренне.

— Голову боялся потерять. Ведь ты такая! Увидишь тебя и немеешь...

— Егор, не надо слов,— поцеловала человека.

Платонов почувствовал как из-под ног уходит земля.

— Наташка, радость моя!—забыл, зачем появил­ся здесь. О причине визита и не вспомнил.— Ната­шенька, какая ты красивая! Самая лучшая на земле,— ласкал женщину.

Та с радостью покорилась человеку. Лишь под утро сели выпить по чашке кофе. Женщина села рядом, и Егор вспомнил:

— Наташ, а ты из зоны домой убегала?

— Нет, здесь никто меня не ждал.

— А другие как-то уходили!

— Их ждали, а потом вовсе ни как-то. Только за навар!

— За деньги? — уточнил Егор.

— Всякое было. В зоне воруют не меньше, чем на воле, усмехнулась коротко.

— Кто?

— Да та же охрана! Они за месяц имеют больше начальника зоны. Тот Федя «лопухи» развесил, а его как лоха вокруг носа водят. Ну, неужели ты поверил, что бабы в деревни смывались на халяву?

— Они так говорили!

— Стемнили. За «бабки» отпускали, по таксе.

— И какая она была?

— Две штуки за ночь с бабы, но чтоб до рассвета уже в барак нарисовалась. А если на три часа, то штукой обходились. Только не все охранницы, двое, с кем можно было о том поговорить.

— А другие не соглашались?

— У них такса была высокая.

— Какая?

— Два костюма из сшитых. Прямо с конвейера. Это за два-три часа. Иные соглашались. Бугриха разборки устраивала таким, но все равно в конце месяца много не хватало. Эту недостачу приходилось покрывать всем. От того базарили, махались, потому и я из цеха ушла. Охота мне было на других пахать? Они к му­жикам, к хахалям, к детям и родителям смывались, а я никуда не дергалась. А если так, то никому и не должна. А за недостачу материала с меня тоже высчи­тывали. Вот и цеплялись друг в дружку!

— Кто из охранниц брал деньги? — спросил Егор.

— Двое их. Одну, знаю, зовут Полиной. Вторую называли Майкой. Они костюмы не брали. Только деньги.

— А зачем охранницам костюмы? Да еще воен­ные? — изумился Егор.

— Мужикам для охоты и рыбалки. Им цены нет! Ноские и не промокают. У нас они брали за дешево, а загоняли много дороже. Весь город одели. Все охот­ники в них. Даже звероводы наши те костюмы купили. Теперь строители, дачники приспособились. Весь мор- порт их носит и хвалит. За месяц не меньше двух де­сятков костюмов охранницы уносят от зэчек.

— Наташ, если б знала, как помогла мне! —цело­вал женщину.

Она проводила его утром и сказала:

— Приходи! Не забывай! Может, еще что-нибудь вспомним?

— Обязательно буду на выходных! — поцеловал Наташку в коридоре и предупредил,— может, припоз­даю, может, ближе к ночи, но непременно буду.

Платонов тут же рассказал Касьянову обо всем, что узнал. Тот сидел, подавившись воздухом. Лицо по­краснело.

— Федор Дмитриевич, я их накрою. Успокойся! Всех отловим! — пообещал Егор.

— И это в моей зоне творится?! Да я головы скру­чу всем! А первому — начальнику охраны. В рядовые — за воровство! И без пенсии оставлю гниду! — взялся за телефон.

Но Егор остановил:

— Поймать сначала надо!

— Попадется, дышать не дам! — заходил по каби­нету.— Ишь, мразь присосалась! Даже тут, в зоне свой навар сыскала всякая мандашня,— стал к окну, впил­ся пальцами в подоконник.— Неужели все сволочи? — пытался брать себя в руки, но это плохо ему удава­лось.— Теперь нужно придумать, как проконтролиро­вать выход готовой продукции на конвейере?

— Прямо на складе отмерять материал по нормам. Сколько идет на костюм? И ни сантиметра в запас. Потом готовое обсчитать на втором складе. Чуть не хватило — бригадиршу за шиворот. Если сошлется на брак, предъяви, сдай! Пусть оперативники этим зай­мутся!

— А деньги как проверим? — спросил Касьянов.

— Только проследить. Имена поборщиц нам изве­стны. Их всего двое. Перед концом рабочего дня об­шмонать обоих в кабинете.

— А если скажут, что свои? — повернулся Федор Дмитриевич к Егору.

— Зачем на работе деньги? В киоске охрана ниче­го не покупает. Пожрать из дома приносят. Обедают в бытовке своими харчами, не раз видел.

— А если скажет, что долг вернули?

— Сразу обоим? Ладно! Должников тряхнем. Нам не привыкать,— рассмеялся Егор.

Уже через неделю обоих охранниц сразу после де­журства привели к Егору.

— В чем дело? Почему оперативники не дали нам переодеться? Схватили как зэчек и повели, не позво­ляя переговариваться и оглянуться? Мы — охранницы, а не зэчки. Не стоит путать! В чем провинились, рабо­тая в зоне столько лет, что сопливые пацаны взяли нас под конвой? Такое даром не сойдет никому! Хотя бы и вам, Платонов! Мы на всех найдем намордник! — орала Полина.

— Успокойтесь, девчата! Ничего необычного не слу­чилось. Банальная проверка. Нас обязали проводить ее регулярно и проверять весь вольнонаемный персо­нал,— улыбался Егор.

Он велел двоим оперативницам тщательно обыс­кать охранниц. Двоих парней-оперативников послал в бытовку обыскать сумки и одежду обеих охранниц, напутствуя:

— Абсолютно все, что найдете, несите сюда!

— Это издевательство! Я уволюсь!—кричала Майя.

— Вас никто не держит силой!

— Егор, а почему нас не предупредили и не озна­комили с приказом? — спросила Полина.

— О негласных проверках, предписанных по зоне, никто не должен предупреждать.

— Раздевайтесь! — потребовали оперативницы.

— Как это?

— При Платонове?

— Я выйду в комнату отдыха! — открыл двери ря­дом и, войдя, оставил распахнутыми.

— Так, что тут у вас? Сигареты. Вы курите?

— Нам не запрещали. Курю не на посту.

— Поднимите руки! А что это? — услышал голос оперативницы.

— Отдай! Это моя получка. Дома не оставляю! Му­жик все до копейки пропьет.

— Тихо! Я выложу на стол. Там разберетесь. Не бейте мне по рукам! — возмутилась оперативница.

— Полина, ведите себя корректно! — послышался голос Егора.

— Вы тоже зарплату от мужа прячете? Ни фига себе, какой карман в трусы вшила! Тут ни получку, десять выигрышей можно спрятать.

— Не твое дело!

— Тихо! Не отбрасывай руки! Дай сюда.

— Долг мне нынче вернули! — услышал Платонов голос Майи.

— Меня не интересует. Начальнику объясните! — ответила оперативница и что-то положила на стол.

— Куда? Это моя цепочка! В бане мылась, снима­ла с шеи!

— А зачем по две надевать? Вон на шее другая болтается. И баня уже два дня не работает. Плесень там травят химикатами.

— Заткнулась бы!—услышал Полину

— Отдай перстень. От мужика прячу!

— Другого места не нашла? — рассмеялась опе­ративница.

К концу обыска женщин вернулись ребята-опера­тивники. В руках деньги крупными купюрами, две пары золотых сережек, кулон на цепочке, несколько колец и перстней.

Быстро была составлена опись изъятого. Охранницы поняли, что дело принимает серьезный оборот. Егор выз­вал следователя из спецотдела, передал ему все по акту.

Касьянов до приезда следователя увидел резуль­тат обыска и сказал:

— Егор, я не верил в эту затею. Думал, ни хрена не найдут, а мы опозоримся. Уйдут от нас люди, осла­вят на целый город и никто не захочет прийти к нам на работу, но ошибся. Ты оказался прав.

— Рассказал нашему следователю и о костюмах. Он попросил меня не вмешиваться в его работу и обе­щал сам со всеми разобраться. Оно и верно, но нам надо было убедиться самим. Теперь уж нет сомнений. Уверен, что этот человек справится! — вздохнул Пла­тонов и добавил, — а караул даже полезно менять, чтоб не уставал. Чем чаще, тем лучше! — вспомнил о вре­мени встречи с Натальей и, глянув на часы, торопливо засобирался.

Касьянов понятливо улыбался. Ему ничего не нуж­но было говорить. Он достал сотовый телефон, на­брал номер и сказал в трубку:

— Подъедь к воротам! Возьмешь Егора. Довези, куда укажет, до самой двери. За мной через часок вер­нешься. Хорошо? Ну, договорились.

Егор так и сделал. Указал дом Натальи и выскочил из машины прямо на крыльцо. Водитель просигналил. Женщина выглянула в окно, разулыбалась, бросилась открывать двери:

— Ты по светлу? Я даже глазам не поверила. Еще и на машине!

— А кого нам бояться?

— Сплетен, — тихо ответила женщина.

— Пусть сплетники задохнутся от зависти! Слышишь, Наташ, я люблю тебя! — схватил на руки женщину, под­нял над головой.— Признавайся, любишь ли меня?

— Давно люблю! Еще с зоны!

— Обещаешь ли любить всю жизнь?

— Конечно!

Егор опустил Наташу и сказал совсем серьезно:

— У меня еще не было в жизни женщины, о кото­рой думал и помнил бы целыми днями, к которой не убегал, а летел бы с работы. Ты первая и единствен­ная! Рыжая звездочка, радость моя!

Ночь пролетела как одно мгновение.

Сегодня Егор узнал о Наталье все до мелочей, и сомнения рассыпались в пыль.

— Нат, а почему ты одна жила? Ведь после зоны полгода прошло. Неужели достойного не встретила за это время? — спросил Платонов.

— Егор, все куда проще, чем думаешь! По юности встречалась с парнем. Нравился он мне. Казалось, не было недостатков: серьезный, трудяга, многое умел. Пожениться вздумали. Ну, и познакомила его со своей семьей. У меня родни немного, но среди них — сестра двоюродная, Людка. Она старше меня на семь лет, зато богатая. У нее отец, мой дядька, где-то в Сибири нефтяником работал и разжился. Хорошо получал, по­строил кирпичный дом в два этажа, купил машину, те­левизор на всю стену. У меня близко такого не было. Оно и теперь по нужде в лопухи бегаю. А у них в доме все удобства. Короче, дядьке мой жених понравился. Деловой, хваткий оказался. Ну, и уговорил присмот­реться к своей дочке-перестарку. Та от счастья обо­млела. На нее со страху мухи не садились, а мужики и подавно не оглядывались. Тут же — красивый парень! А дядька — не промах, так и сказал: «Коль на Людке женишься, не только этот дом, но и машину тебе куп­лю, новую. Деньгами стану помогать». Так вот и рас­строил мою свадьбу родственник. Отдал дочь за мое­го жениха, но дом и машину на нее оформил, мол, какая разница, Людка — твоя жена. А она к тому вре­мени в положении была. Отец защитил свое имуще­ство на всякий случай и привязал зятя к своей страхо­людине, не веревками, а канатами. Людка ему одного за другим троих детей родила. Куда от такой оравы денешься? День и ночь вкалывал, а когда напомнил тестю про обещание о помощи деньгами, тот и отве­тил: «Кто тебе виноват? Сам детей настружил, без при­нуждения состряпал. Теперь расти. В твоем возрасте люди родителям помогают, а ты от меня подсос ждешь. Не совестно?» Ну, человек все понял. Обманули его как последнего дурака. Прибежал ко мне среди ночи. В ноги повалился, прощение вымаливал, просил при­нять в мужья. Да уже я отгорела к нему. Не простила. И все годы никому не верила. Прогнала его за дверь навсегда. Но и сестричке не повезло. Выпивать стал мужик. Гонял жену каждый день, материл по всякому. И в глаза им говорил, что все ему противны и жена, и дети, и тесть-мудак! Обижался, мол, по рукам и ногам его связали. А на пятом году не выдержал, повесился на чердаке дома, хотя совсем тверезый был. Похоро­нили его. Людка на меня и теперь обижается...

— Она на тебя? За что?

— Он и во сне меня звал, продолжал любить, как они считают. Не пошло им впрок! Подавились моими слезами. Не порадовались, потеряли, загробили чело­века и наше счастье. А Людка и нынче одна мается. Кому нужна такая? Да еще со сворой детей. Отец от­казался ей помогать, сказал, что по нынешним време­нам только дуры столько детей рожают. Они ее совсем вымотали. Баба на стройке пашет как ломовая, а денег едино нет. Ну, а мне после того никто не нужен стал. Правда, когда из зоны вернулась, пришла на работу, там новый ветврач на меня запал. Ничего мужичок, все в меру. Встретились с ним, слово за слово, сказа­ла ему, что в зоне была. Он даже не дослушал, за что. Об оправдании не узнал, бегом как от чумной побе­жал,— рассмеялась Наташка.

— Как же мне поверила?

— Увидела твои глаза... В них радости не было. Одна тоска и обида. Вмиг поняла, что ты тоже один и как я никому не веришь. Вот и насмелилась согреть. А ты никак не хотел поверить мне, убегал. Я и не ду­мала, что когда-нибудь сам придешь.

— А родители есть у тебя? — спросил Егор.

— Мама. Она тоже на ферме работает, хотя ей скоро на пенсию.

— Она отдельно живет?

— Да, вместе с отчимом. Отец умер давно. Я толь­ко школу закончила. Хотела в институт поступать, уже к вступительным экзаменам готовилась, но не повез­ло. Мать не смогла бы оплачивать учебу. На ферме в то время зарабатывали совсем мало. На жизнь не хватало. Вот так пошла и я работать. Мама пережива­ла, что не выучила, как хотела. А тут еще со свадьбой сорвалось. Меня стали считать невезучей, вроде про­клятой. Как назло еще и осудили. Вовсе облом. У меня чуть крыша не поехала: из одной беды в другую вле­тала, не успев опомниться. Ну, матери только пережи­вания оставались,— смахнула слезу со щеки Наташ­ка.— А тут к нам переселенцы приехали. Свои, рус­ские. Их из Казахстана местные повыгоняли, а с ними отчим с двумя детьми. Жена от рака умерла. Он вдов­ствовал, сам растил детей. Как-то с матерью встрети­лись, разговорились. Он несколько раз к нам в гости пришел, потом мамка их наведала. Да так и осталась с ними. Живут нормально, дружно. Главное, не руга­ются.

— А ребята там взрослые?

— Егорушка, я даже не помню, как их зовут. Воз­раст и подавно не интересовал. Они работают в мор- порту грузчиками, так говорит мать. Меня их заботы не чешут. Хорошо, что никто из них не суется ко мне и не лезет в мою жизнь.

— Наташ, а мать приходит к тебе?

— Изредка, но мы с нею на работе каждый день видимся. Успеваем поговорить.

— Ты обо мне рассказала ей?

— Немножко. Она боится, что и тебя уведут. Про­сит ни с кем не знакомить,— рассмеялась женщина.— А я ей сказала, что бояться нечего. У тебя целая зона баб в обойме! Ты даже там себя не растерял, ни с кем не спутался...

— Не надо из меня ангела лепить. Был день, когда я чуть не сорвался. Достала меня одна проказница! Не помнишь, рыженькую такую? Запихнула в уго­лок, чуть поприжала, я и расслабился, все на свете позабыл. Еще миг побудь в твоих руках и за себя не поручился б.

— А чего ты убежал? — спросила женщина.

— Увидь нас кто-нибудь, неприятностей не обо­браться. Обоим не простили б. Знаю, как назвали бы наши отношения. Любая охранница могла бы насолить. Теперь уж все, руки коротки. А тогда не столько за себя, сколько за тебя боялся.

— Чего? — удивилась Наташа.

— Сучью метку могли поставить тебе. А это на всю жизнь клеймо.

— Это если б в твоем кабинете застали.

— Ошибаешься, милая! Охранницы, они частенько заглядывали в кабинет, были в связке с зэчками. И мог­ли им сказать о нас, а зэчки непредсказуемы.

— Да, ты прав, я этого не учла,— подумав, согла­силась женщина.

— На работе уже догадались, что у меня появи­лась ты. Но я тоже не скрываю. Водитель, сама ви­дишь, к дому подвез. Узнать, кто тут живет, труда не составляет. Да и я не стану молчать. Мне далеко не сем­надцать, давно пора определиться,— глянул на На­ташу.

Она наливала кофе. Услышав последнее, едва при­метно дрогнули руки. Женщина украдкой глянула на Егора, подумав: «Врет или правду говорит?»

Егор все понял без слов:

— Наташка, твой первый парень проиграл. Погнав­шись за деньгами, потерял сокровище. Я не из наи­вных. Вон тому живой пример — моя первая жена. Тоже за деньгами погналась. В роскоши утопает, а в пись­мах горькими слезами плачет. Жалеет о прошлом и своей глупости. Я не звал ее вернуться, сама стала проситься ко мне обратно. Пока не было тебя, я коле­бался. А недавно письмо послал. В нем и о тебе. Сказал все честно, зачем лукавить и томить пустыми надеждами. Написал, чтоб больше на меня не рассчи­тывала. Сказал, что люблю другую, что ты мне на­всегда...

— Это правда? — прильнула к щеке.

— Само собою.

— Значит, я тоже мамке могу сказать все? Ведь не говорила, что живем, ну, просто дружим! Иначе снова волноваться будет.

— Скажи правду и не скрывай, где работаю. А то упадет теща в обморок, да и посоветует тебе: «Подож­ди, дочка, замуж за него выходить. Может, еще чело­век сыщется?» — рассмеялись оба.

Вечером Егор навестил Кондрата. Старик привет­ливо улыбаясь, встал навстречу гостю. Обнял челове­ка и, вглядевшись в Платонова, спросил:

— Иль оженился?

— Верно, дедунька, подметил!—хохотнул Пла­тонов.

— То-то побритый да холеный нонче! Люди долж­ны в паре жить.

— Ну, а как вы? Не обижает никто? Хватает ли на харчи? — спросил Егор.

— Да вот только что девки мои ушли. Наведывали, обед приносили. Обещались к ужину блинов спечь. Вот сбаловали вконец. Не могу нонче худо харчиться, вкус­ненького охота. Вовсе дитячиться стал, аж срамно де­лается за себя,— склонил голову Кондрат.

— С чего бы стыдиться? Я вот тоже мандаринов принес, пирожное, конфет. Сколько в той жизни смеха, чтоб человек сам себя не порадовал?

— А и то верно!

— Вкусно поесть — нормальное желание каждо­го!— говорил Егор.

— И Варвара так-то лопочет. Едино что совестно мне — утомлять ее. А уж она старается. Сердешная бабка. Цельными днями хлопочет, топочет вкруг меня. Иной раз даже в щеку чмокнет, навовсе раздобрив­шись. Все подзадоривает, грустить не дает.

— Оставь ее у себя насовсем, коль такая заботли­вая! — посоветовал Егор.

— Другие обидятся. Оне не хуже. Я с ими со все­ми нонче дружусь,— смутился старик.

— Кондрат, вижу совсем освоился на воле! —улы­бался Платонов.

— Что верно, то правда! Вот только ночами зоны снятся. И зэки... Всякие оне там. Сызнова жуть за гор­ло берет, и думаю, как люди озверели?

— Дед, я все хочу спросить, охрана в котельную часто приходила?

— Поесть приносили завсегда сами, я не просил. А в лютую стужу грелись у меня все к ряду. Набьются так, что не продохнуть. Куды деться, коль на вышках дышать не можно. Псы от лютого холода сосульками плачут.

— Наверное, в такое время много зэков из зоны убегало? Пользовались передышкой у охраны?

— Зэки завсегда сбегали. Их погоды не держали за пятки. Особливо в пургу бегли, когда свои уды из-за бурана не увидишь. В такую круговерть ни охрана, ни собаки никого не ловили.

— Выходит, убегали зэки?

— Мало кому подвезло. Чтоб сбечь с зоны, надоб­но через пургу пройтить, стать сильней ее. Ну, окромя, переплыть на другой берег. А сыщи его, ежли ветер ураганный! Тут и собачьего чутья не хватит. Но зэки сильней. Может, потому что шибко на волю хотелось? Вот так и сбегали, не глядючи на тайфуны. Ты-то уж знаешь их силу и норов. Страшней тех ураганов ниче­го в свете нет.

— А как с зоны уходили?

— В непогодь проще. За бураном что увидишь, ок­ромя снега? Собаки в него с ушами зарывались и жда­ли, когда уляжется пурга. Что они могли б разглядеть в ней? А ничего, окромя вою. Часовым, охране и того не легче. Наскрозь ветром продувало.

— Так сбегали зэки или нет?

— Всякое бывало. И ловили, вертали в зону. Даже стреляли беглых насмерть. Вот эдак двое в котельную пришли. В погоне были, в пурге. Я спящим прикинул­ся, чтоб меня с теплого матраса не скинули, сам все слыхал. А оне шепчутся: «Ты с их «бабки» взял?». «Ну, да! Аж по две штуки с троих. Вот она, твоя доля». «Скажем, что пристрелили всех. Они уже далеко. Ник­то не словит, а коль накроют, мы ни при чем». «Конеч­но! За ворота вывели, как договорились, а дальше их забота...». «Тоже отмажутся, коль словят. «Бабки» у этих имеются в натуре». «Может, мало с них запросили?». «То ж фартовые! Таксу знают». «Лады, завтра еще трое просятся». «Коль буран не стихнет, нехай бегут...»

— Дед, давно такое было? — подскочил Егор к Кон­драту.

— Зимой, моей последней зимой в зоне.

— Что ж смолчал?

— Аккурат вовремя, скоро бураны начнутся. Хоть перед дембелем навары срывать будут, как сами гово­рят. Вот тут и ловите иродов с двух сторон. Може стать­ся, подвезет вам,— усмехнулся Кондрат лукаво.

— Дед, а о чем не договариваешь? — спросил Пла­тонов.

— Ты помнишь, как Ефремова в складе ножом про­ткнули? Все на покойного Медведя грешили. Ен и навовсе ни при чем. Свой охранник пометил, промазал малость. Иль проучить хотел. Ефремов к тому охран­нику придирался всегда, грозил штрафбатом, дисба­том, короче, тюрягой. На дележе не сошлись. Тот и вскипел. Выследил. Да другие охранники, ничего не зная, подоспели и спасли. А ножей таких, как у Медве­дя, каждый охранник по десятку имеет. И тот солдатик полные карманы копий себе наклепал. Нынче он дома ими забавляется. Еще весной его увезли на родину, к себе, откуда призывали.

— Почему ж Ефремов о нем смолчал?

— Егор, он не дурной навовсе! Сказывать такое про себя — самому осрамиться. Вот и смолчал. К то­му ж, покуда ен на ноги встал, солдата в зоне уже не было, и тех, кто в тот день с ним были, тоже увезли. Докажи ветру в задницу, кто больше виноватый?

— Кондрат, а ты не знаешь, кому удалось сбежать из зоны?

— Иные на Сахалине осели. Купили новые паспор­та. Охотятся, рыбачут, в города не лезут. Подале от ми­лиции хоронятся. Другие мужики взамуж повыходили.

— Это как? — не понял Егор.

— Тихо! Нашли себе баб, расписамшись, перешли на фамилии жен. Такое дозволяется. Вот и сыщи! От­личи беглого от коренного свойского мужика. Ни в жисть! Такие в тишке да при хорошей хозяйке еще долго свет коптить станут. Им наплевать, что в зоне их в покойники списали, а домой отписали, что убиты при попытке к побегу. Другому даже краше иную семью заиметь. А у многих, окромя родителев, никого не имелось. Фартовые и навовсе родства не признают. У них за одну жизнь с десяток имен сменится. Сколь­ко побегов, столько паспортов. И ништяк! Их сажают. Стреляют, а воров от того меньше не становится. Плодятся как тараканы.

— Они к вам сюда заходят?

— Ну, еще что? На кой я им нужон? А и оне к чему сдались тут? Старушек пугать? Не стоит! Даже мимо не шмыгают. Тут улица особливая. Все друг друга на­перечет знают. Чужой враз приметен, оттого и не рис­кнут объявиться. Я им ворог и недруг,— отмахнулся Кондрат безразлично и, глянув на вошедшую старуш­ку, сказал радостно,— а вот и Варюшка, моя охранни­ца пожаловала. Кормилица и заботчица! Пчелка наша! Проходи, не робей, мое солнышко ясное. Ужо наскучился по тебе. Да ты не топчись. Мой гость — старый знакомец. Из прошлого, но ни зэк. Начальник! С тех, кто подмог скорей на волю выйтить. Не косись на его. Егор—добрый человек. В ем никогда не сумлевался! Жаль, что мало нынче Платоновых, не то б больше было порядку серед людей.

Егор уходил от Кондрата в раздумье: «Правду ли сказал дед? Если не соврал, то почему смолчал тог­да? Ни словом не обмолвился Соколову, что знает об охране и Ефремове. Хотя обронил еще в мой про­шлый приход, что хоть он и старый, но голова и жизнь — одна, и рисковать ими он не хочет. Выхо­дит, могли навестить его фартовые и свести с ним счеты? Но ведь они сумели уйти. Не их опасался. Тех солдат-охранников? А может, Ефремова? Но он на своем месте, в зоне. Его назвал сразу, не опасаясь последствий. Неужели Ефремов продался? Скольких же он выпустил за все годы?» Человек покачал голо­вой. «То-то и теперь Соколов покоя не знает. Каждый день только и слышим о его зоне: «Убежали матерые преступники из зоны особого режима содержания! Просьба ко всем жителям Поронайска не выходить на улицу в ночное время суток. Будьте осторожны, откры­вая двери квартир и домов. Убедитесь. Кто вам зво­нит? Не оставляйте двери жилищ открытыми. Не от­пускайте детей во двор вечером». Выходит, и сегодня Ефремов продолжает свою двойную игру? Снова на­шел общий язык с солдатами охраны и списывает в покойники живых уголовников! А Соколова сдерги­вают среди ночи. Он и не подозревает, какая игра ведется вокруг,— вздыхает человек и вдруг вспомина­ет,— а ведь Соколову скоро на пенсию! Кого-то назна­чат после него, тот и станет расхлебывать эту кашу. Хотя кто знает? Может, новому по душе придется ны­нешний уклад? Ефремовых еще хватает...»

Платонов и сам не заметил, как подошел к крыль­цу. Позвонил в дверь. Тут же услышал торопливые шаги Наташи:

— Егорушка, я так ждала тебя! Ты мой самый луч­ший, самый родной на земле!

И сразу будто гора свалилась с плеч. Нет тяжести на душе, неприязни к людям. Всё и все остались за порогом счастья своей семьи.

Платонов теперь не задерживался на работе до полуночи, не ночевал в кабинете, свернувшись кала­чиком на старом диване. Даже водитель перестал спра­шивать, куда подвезти Егора, и вел машину без вопро­сов к дому Натальи. Сегодня Платонов предупредил, что хочет навестить тещу. Та позвонила на работу и сказала, что ему пришло письмо, надо приехать и забрать его.

Егор, войдя в квартиру, удивленно огляделся. Все здесь изменилось. Вокруг новая мебель. Ничего пре­жнего, хотя бы на память, не уцелело. Даже детский набор, купленный когда-то для Оли, столик с двумя стульчиками, исчез бесследно.

Громоздкие диваны и кресла с толстыми кожаными боками заняли все углы и выдавили из квартиры хлип­кое, ненадежное прошлое.

— На свалку Ванюшка велел свезти весь хлам. Да и чего оставлять тот мусор? Зато вишь, как красиво нынче! — гордо оглядела огромные ковры на стенах и полах, могучую мебель, из-за которой дышать стало нечем.

— Как мрачно у вас! Будто в склеп попал! — выр­валось у человека.

— Да что ты несешь, Егор? — обиделась теща.

— Дышать нечем. Как в мебельный склад попал по ошибке. Явно перегрузили квартиру. Устроили выстав­ку, а жить где будете? В ваши годы пространство и воз­дух нужны. А вы себя заживо в могилу загнали. Кругом теснотища, запахи лака, клея. Как терпишь такие опы­ты над собой? — пожал плечами зять.

— У нас отродясь такой мебели не было. Как жили, сам помнишь! Срамотища единая! Ей Богу! Хоть нын­че не стыдно двери открыть, гостей принять. Никто на смех не поднимет! Не то что раней! Койки заместо ножек на пеньках стояли. Сколько ночью с них падали на пол? Да еще коленки сшибали? Разве не так? — усмехалась женщина.

Мария Тарасовна позвала человека за стол, загре­мела посудой.

— Я есть не буду,— вспомнил Егор, что его ждут дома.

— С чего так? — удивилась теща.

— Мам, у меня есть женщина. Я живу с нею. Она ждет,— признался, заикаясь.

— Как это? Нашел другую? — выпустила из рук та­релку. Та со звоном упала, разбилась вдребезги.

— Мам, сколько лет прошло? Я все ждал, когда Томка образумится. На моем месте любой потерял бы терпение и создал бы другую семью. Даже ты мне советовала. Чему теперь удивляться?

— Да не в том дело, Егорушка! Семья, понятно, нужна. Как без нее? Я вон на что старая, а и то нашла себе голубя. Тебе ж и подавно нужно было женщину сыскать. Только как быть теперь, ума не приложу...

— А что случилось?

— Томка вертается! — всплеснула руками Мария Тарасовна и, убрав с пола осколки тарелки, налила чай на двоих, села рядом, достала письмо из карма­на.— Читай,— попросила тихо.

«Милые мои, родные Егорик и мамочка! Конечно, обижаетесь, что редко и мало пишу вам. Не серчайте! В том, честное слово, нет моей вины. Совсем заши­лась на работе. Очень большая нагрузка. Вы не пове­рите, никто не хочет работать в больнице из-за копе­ечной зарплаты. На нее и впрямь не прожить. Дома мне тоже было велено бросать работу, которая прино­сит одни убытки. Я даже расход на бензин не покры­ваю, а ведь нужно поесть, во что-то одеться и обуться. Короче, я работаю в ущерб семье, так мне было заяв­лено уже не раз. Все понимаю разумом, тем более что многие мои коллеги давно ушли из медицины и устро­ились там, где больше платят. Но что мне делать с собой? Я не могу оставить свою работу! Я люблю ее! Она — мое первое я! В ней чувствую себя человеком! Не мыслю себя вне ее. Знаю, уйду из медицины — потеряю все! Я и так сотворила глупость, развалила семью. Осталась никчемной фифой, противной самой себе. Спасает лишь работа. Там нужна, в больнице чувствую себя необходимой. А мне предлагается мес­то содержанки, которую в любой момент могут попе­реть под зад коленом. Я не хочу такой участи. Я уже списалась с облздравом Сахалина. Недавно получила ответ, что работу по специализации мне предоставят в любом городе, и как только дам телеграмму о согла­сии на переезд, мне вышлют деньги на дорогу. Думаю, медлить не стоит. И я к Новому году буду с вами.

Егор, со временем ты поймешь и простишь. Ведь мы с тобой всегда без лишних слов понимали друг друга. Твои временные постельные увлечения с дру­гой женщиной меня не пугают. Сама в том же винова­та, а потому и тебя прощаю. Давай начнем все заново, с чистого листа. Так, как будто мы только встретились. Ведь через все годы я поняла, что люблю одного тебя и никому не отдам! Я выстрадала свое. И не мечтай о другой семье. Пошали, пока я не приехала.

Да, вот что забыла. Скоро у Оли родится ребенок, и мы станем дедом и бабкой новому нашему человеч­ку! Дочка живет хорошо. Кажется, она даже счастлива! Нет, о Сахалине она вспоминать не хочет! Уходя в дек­рет, решила совсем уйти с работы. Возможности мужа позволяют ей сидеть дома. Но как бы и ей одних воз­можностей не оказалось недостаточно. Хотя, время по­кажет.

Егорушка, я постоянно вспоминаю тебя! Не злись, я не вру. Мне очень не хватает моего Скворушки! Так что, если ты всерьез обзавелся левой женщиной, советую вовремя расстаться. Я еду с твердыми намерениями восстановить семью и все, что было в ней хорошего...»

— Эдак, она потребует, чтоб ты Ивана Степанови­ча бортанула! — глянул на тещу Егор.

— Как бы ни так! Она на сколько годов меня кинула? Ни копейкой не подмогла. А Ваня не о себе, как Томка, про меня беспокоится. Нешто я совесть в рейтузах оставила? Не выйдет у ней мою семью сгубить! А то сама как сука бросила всех и смота­лась с кобелем. Нынче в обрат! Да не спросившись сбирается. Кто ее тут ждет? Я от Вани никуда. Ве­домы дочкины заботы. Ни в жисть с ей не оста­нусь! Вертихвостка окаянная! — бранилась Мария Та­расовна.

— А где ж Иван Степанович?

— Судно ремонтирует с мужиками. К другой пути­не готовят. Обещался в десять быть,— глянула на часы и спросила,— сынок, как у тебя? Возьми деньжат. Ваня просил передать,— вышла в зал.

— Мам, не надо! Хватает!

Мария Тарасовна вернулась с деньгами:

— Иль брезгуешь? Разве деньги бывают лиш­ними?

— Я теперь нормально получаю.

— Знаю твою получку! Один раз сходить на базар не с чем! Бери, говорю, не зли! - сунула деньги в кар­ман и продолжила,— Тамарке отлуп дать надобно! На что нам сдалось принимать и жить под ее каблуком как раньше? Нынче мы счастливы. А воротится, при­тянет нового козла и снова хвост дудкой поднимет. Я ей не верю! Тебе тоже не советую! Крученая суч­ка — не жена.

— Все верно.

— Взавтра давай ей телеграмму пошлем? Пристопорим. Устроим облом, как говорит мой Ваня,— пред­ложила Мария Тарасовна.

— Хорошо. Хотите, сам отправлю?

— Не-е, мой лоцман за это берется. Иначе не мо­жет. Пусть уж все в свои руки возьмет.

— Мам, его она не послушает. Ну, кто он для нее? Чужой человек. Самим надо, потому я и отправлю,— загадочно улыбнулся Егор.

Платонов слишком хорошо знал Тамару. Он по­нимал, что от задуманного она так просто не отка­жется.

«Написать, что ждем ребенка? — усмехнулся чело­век и сам себе ответил,— эту и десятком не остано­вишь. Она сейчас как дикая кошка за упущенное будет цепляться. Уж кому другому на уши навешаешь, но ни мне. Я лучше всех знаю истинную причину твоей пред­стоящей разлуки. Твой второй муж перестал устраи­вать тебя как мужчина, вот и бесишься, забыв, что он на пятнадцать лет старше. А это существенно,— при­остановился человек, вспомнив,— Наташка тоже мо­ложе меня на много. Возможно, и она когда-то укажет на дверь. Вот и узнаю, как рисково сидеть меж двух стульев»,— пришел домой задумчивый.

Наталья никак не могла растормошить Егора и усну­ла под боком, тихо посапывая.

Утром она разбудила его. Ни тени обиды не про­мелькнуло на лице женщины. Попросила об одном:

— Звони, как там у тебя. Хорошо? — ни словом не намекнув, не спросив, что случилось.

Платонов, приехав на работу, узнал от Касьянова, что в зоне Соколова зэки подняли бунт. Отказались выйти на работу и объявили голодовку.

— Чего требуют? — спросил Егор.

— Этого полные карманы! Условия содержания не нравятся. Подайте им койки вместо шконок и телеви­зоры, в каждый барак по два. Убрать параши, заменив их унитазами. Установить кондиционеры требуют. Спец­одеждой обеспечить нормальной. Конечно, улучшить питание и дважды в неделю давать возможность по­мыться в бане, а не так как нынче — один раз. Кроме того требуют почтовой связи с родней, хотя бы раз в месяц.

— Но по режиму запрещена всякая связь с вне­шним миром! У них особый режим. А у многих вообще пожизненное заключение! — вспомнил Егор.

— Плевать им на режим. Вон новая партия к ним прибыла. Эти зэки и набазарили, что в тюрьме на Кубе совсем иные условия. Есть холодильники и телевизо­ры, кондиционеры и кровати, унитазы. Да и в камере не больше двадцати пяти человек, хотя тюрьма на Гуантаномо считается самой плохой, с жуткими услови­ями содержания.

— А кто из наших такой бывалый, что и там отме­тился? — рассмеялся Платонов.

— По телеку показали.

— Здесь и Сахалин, ни Куба, пусть не забываются. Хвосты подняли? Лучше б свое вспомнили, за что сва­лили на Атос? Они бы еще кипеж поднимали! — воз­мутился Егор.

— Ладно, с ними справятся. Другое обидно! Уже из области выезжают эти правозащитники, чтобы прове­рить условия содержания зэков на Атосе! Ты себе пред­ставляешь? Отпетые козлы! Их давно надо накормить одной обоймой, все как один в крови по пояс и по горло. Радовались бы, что жить оставили! Так нет! Мало им, условия требуют, чтоб жить не хуже, чем на воле! — возмущался Федор Дмитриевич искренне.— Мало того! Они орут, чтобы их труд оплачивался в зоне, а не пе­речислялся на вклады или в семьи. Они сами решили распоряжаться заработками! Будто мы не знаем, для чего им потребовались деньги! Без них мороки полно! Здесь же хоть живьем уройся. Всех на уши поставят. Давно ли наличку запретили? Хоть поспокойнее ста­ло, поножовщин меньше, побегов. Так снова приклю­чений захотелось? — кипел Касьянов.

— Наши не легче! Тоже с голыми руками не подхо­ди,— вспомнил Егор, как всего две недели назад зах­ватили зэчки в заложницы охранниц за грубое обра­щение с заключенными.

Их поливали из брандспойтов ледяной водой, били колючей проволокой, топтали ногами, материли, швы­ряли в углы. Спасли собаки. Едва они вскочили в ба­рак, зэчки мигом оставили охранниц.

— Может, Сашке собак подбросить? У него их ма­ловато, не справятся. Вместе с нашими — то самое, быстро шорох погасят,— предложил Платонов.

— Давай!

И через час рычащая, оскаленная свора въехала в ворота зоны. Три машины, битком набитые овчарка­ми, остановились перед бараками. Зэки ждали спец­наз, вооружились на этот случай камнями, палками, арматурой, самодельными ножами, спицами, финка­ми. А тут увидели псов и засмеялись. В собак полете­ли кирпичи, булыжники, комья земли. Ох, как зря они пошли на это. Псы были хорошо натренированы на погашение всяких разборок в зоне. Сориентировав­шись, где скопилось больше людей, овчарки стали рваться с поводков. Тренер снял со страховок одну за другой, сказав одно короткое слово «взять».

Эту команду псы любили больше других. С нею позволялось все без ограничений. Можно дать волю клыкам и когтям, помериться силой с человеком. Как бы он ни был силен, перед собачьей сворой не устоит ни один.

— Вперед! — дал команду тренер, указав на рас­пахнутые двери бараков.— Взять!

Псы разделились на две своры. Одну повел Сул­тан, трехлетний громила и задира, отчаянный драчун, безжалостный клыкастый дьявол, красавец и силач, любимец всех сторожевых и деревенских сучек.

Вторую половину возглавил Казбек, семилетний жи­листый кобель с мрачным непредсказуемым нравом. У него на теле сохранилось много боевых шрамов и рубцов. Он никогда не уходил из драки побежден­ным. Уж если Казбек вцепился в кого-то, исход был однозначным.

Вскоре из бараков послышались крики, визг, вопли, матерщина. Они сопровождались рыком, коротким злым лаем.

Вот зэк заколотился в решетку окна, но не выско­чить. Мужик орет, захлебываясь болью и собствен­ной кровью. На горле, вцепившись в него всеми клы­ками, повис Казбек. От такого как от погибели не оторваться.

— Помогите! — упал вниз. Собака сорвала, дернув напоследок так, что ни дышать, ни кричать стало нечем.

Зэки рвутся в окна, пытаются выскочить в двери. Напрасно, они оказались в ловушке. Собаки валили с ног и расправлялись с людьми за каждый камень и булыжник, брошенный в них из куража.

— Начальник, помоги! —доносилось из окон барака.

— Вот это да! Лучше спецназа справились! — уди­вился Соколов и попросил тренера,— останови своих! Загони в машины!

— Не спешите! Рано. Еще не все козлы получили трепку! Пусть уложат, тогда сами вернутся. Уйдут из бараков. Мне их звать не стоит, сами заскочат по ма­шинам! — ответил тренер равнодушно.

Через час крики в обоих бараках начали стихать. Зэки других бараков предусмотрительно закрыли все двери, с ужасом смотрели во двор, где в ожидании остальных носились громадные псы с окровавленны­ми пастями и мордами.

Как и говорил тренер, все они сами покинули бара­ки и попрыгали в машины.

В зоне стало тихо. Ни один зэк не решался высу­нуться наружу. Ни один оперативник не хотел загля­нуть в барак. О требованиях забыли мигом. Лишь сто­ны слышны со шконок, из углов. Тот, кто успел заско­чить наверх, оказался счастливее прочих. Их никто не потрепал, не укусил, не порвал.

Буза была подавлена, но... трое оперативников, еще в самом начале схваченные зэками, поплатились жиз­нями за то, что попытались уговорить и успокоить, убе­дить людей, уберечь от ошибок. Их истыкали ножами и спицами, а, убив, глумились уже над мертвыми. Зэки не слышали слов, потому что у ослепшей ярости нет ушей, нет души и сердца.

Собаки порвали насмерть пятерых мужиков. Чет­веро из них были приговорены к пожизненному зак­лючению. Последний, пятый, ночью сошел с ума. Выполз из-под шконки и стал бросаться на своих. Его увезли в психушку этой же ночью и тоже насов­сем...

На следующее утро Александр Иванович Соколов сам приехал в женскую зону. Разыскав Касьянова и Платонова, долго их благодарил, делился подроб­ностями случившегося.

— Я ж сразу ментам позвонил, сказал обо всем. А они мне одно твердят: «Самим на происшествия по­слать некого. Людей не хватает. Где для тебя возьмем?». «Они разгромят административный кор­пус»,— говорю им. А они в ответ: «Спасайтесь сами, пока живы!» Знаю, ворвись они к нам, камня на камне не уцелело бы. И, главное, все ушли бы на волю! Там у берега пять барж стояло. На всех хватило бы! Пред­ставляете, что было б в городе? Махровые убийцы вырвались бы на свободу! Скольких уложили б они? Даже представить страшно!

— Ты в кабинете был? — спросил Касьянов.

— Созванивался с войсковой частью, чтоб устано­вили барьер и не пустили зэков в город!

— Отказали? — спросил Егор.

— Да. Ответили, что у них пограничные войска, а не вневедомственная охрана. И что своих ребят они не подставят под уголовников. Я командира предупре­дил, что он может сам поплатиться семьей и детьми. Послал меня и бросил трубку.

— Саш, а почему забузили два барака? — спросил Касьянов.

— В остальных — работяги, все по срокам. Ни у ко­го нет пожизненного. Им приключения ни к чему. И хо­тя требования бессрочников на словах поддержали, не бесчинствовали, никого не задели. Помнили, что у них есть завтра. Его у самих себя отнимать не захо­тели и отмежевались от фартовых мигом. Шушера ду­мала справиться сама, но не обломилось ей такого праздника!

— Странно все сложилось в этой ситуации. Еще не было такого, чтоб нашу зону оставили на произвол судьбы. Когда все улеглось, и я обдумал происшед­шее, сделал один вывод: кто-то меня выдавливает или хотел подставить. Кому-то выгоден полный провал или даже моя смерть,— сказал Соколов, мрачнея.

— Да что ты, Сашка? Откуда у тебя враги? — не поверил Федор Дмитриевич.

— Иное на ум не приходит. Осмысли все жестко и ты тоже придешь к такому выводу.

— Думаешь, нашли тебе преждевременную заме­ну? Кто-то очень торопится? Но спешить еще не зна­чит справиться! А что, если приемник запорется? Сам знаешь, у тебя одна из сложнейших зон! Контингент зэков — прескверный. Кто согласится заменить? Ума не приложу. Надо быть идиотом или законченным на­халом, чтоб добровольно согласиться на твою зону! — говорил Касьянов.

— Не надо, Федя! Сам знаешь, любому прикажут, и примет! Куда денется? У нас не просят, не уговари­вают. Приказано — выполняй! Я тоже не хотел, а кто спрашивал мое согласие или желание? Велели при­нять зону, и все на том. Теперь, конечно, работать легче стало. Есть своя техника, причал оборудован. На де­лянах — будки-бытовки. Зэки после работы в них нор­мально отдыхают. Но это всё — условия, а люди оста­лись прежними. Что ни говори, уголовник он хуже зверя.

Способен на все. Мозги почти у всех набекрень съеха­ли, и нормальных слов не понимает никто. Только через разборку или мать... Сам не верил поначалу, вскоре убедился,— вздохнул Соколов.

— Слушай, Сань, мне для ремонта в пяти бараках половая доска нужна. А у тебя на пилораме это запро­сто изобразить могут твои мужики. Давай махнемся? Вы нам—доски, мы вам—спецовки. И все доволь­ны! — предложил Касьянов.

— А не придерутся проверяющие, увидев моих коз­лов в военной форме?

— Теперь рабочую одежду из камуфляжа шьем! Скоро школьники вместо формы наденут нашу камуфляжку. А ты еще раздумываешь! Выгодное дело пред­лагаю: одно из требований твоих зэков будет выполне­но,— подбадривал Федор Дмитриевич.

— Давай на обмен! Свяжем бухгалтерии, пусть об­считают.

— Как я думаю, половину твоих мужиков оденем,— посчитал в уме Касьянов.

— А остальные бузу опять поднимут. Уже из зави­сти. Иль забыл, что такое «подлая натура»?

— А что это? — поинтересовался Егор.

— Бородатый анекдот,— усмехнулся Соколов.

— Расскажи,— попросил Платонов.

— Проигрались в рамса два пидера. Ну, что с них взять? Ни денег, ни курева, ни наркоты, даже «тепля­ка» нет, зато меж собою — не разлей вода, дружбаны до гроба. А все равно, коль проиграли, на халяву не отвертитесь. Подумали зэки и приказали пидерам со­жрать ложками все говно из двух параш. Раз сказано, надо делать. У зэков не поспоришь. Посадили пиде­ров мужики, каждого к своей параше, а сами — на ра­боту. Вечером вернулись, глядь, один лежит убитый возле параши, другой на шконке канает. Его зэки спра­шивают: «За что своего дружбана угробил?». «А у него в параше на три ложки говна оказалось больше. Вот я ему и не простил. Натура у меня такая, подлая!» — ответил пидер.

— Так спецовку можно выдать тем, кто сроки имеет, а с пожизненным пусть в своей робе останутся! — пред­ложил Егор.

— Лучше наоборот. Те, что на сроках, ничего осо­бо не просят и не галдят. Хотя, если выполнить един­ственное условие, поймут, что надыбали слабину, и наезды станут частыми,— задумался Александр Ива­нович.

— Послушай, Сань, никто из них не захочет еще раз подставиться под собак! — вставил Касьянов.

— А черт их знает? Они тоже умеют все просчиты­вать! И в другой раз не станут базарить. Сомнут сол­дат на воротах и смоются на волю скопом! Отлавли­вай потом по одному. А поводом может послужить та же спецовка. Хотя, выдай ее всем, завтра индивиду­альные кондиционеры потребуют. Это же беспредельщики! — побагровел Соколов.— Федь, ты охрану ме­нять собираешься?

— Наш юрист добивается этого. Говорит, что со дня на день ждет положительный результат. А он — человек дотошный, своего добьется. Тех двоих охран­ниц уже отправил на нары.

— Мне сложнее! Нужны доказательства. А пока они появятся, сколько нахлебаемся? Знаешь, я в своей зоне никому не доверяю. Ведь взятки делятся по кругу, по­тому все молчат. Один я как дурак бьюсь головой в сте­ну и никак не пойму, зачем подставлять и продавать самих себя? Ведь выгони любого, никто себе места не найдет!

— Успокойся, Сашок! Нынче за «бабки» хоть здесь, хоть на материке любое теплое место купить можно. И твои, если их пометут, не останутся нищими.

— Ты думаешь, что насшибали?

— Сдается, они еще до тебя зэков доили! — гля­нул Касьянов на Соколова.

— Но как поймать с поличным?

— Нет! Тут, главное, узнать, где берут наличку?

— Вот это тоже вопрос! — оживился Александр Иванович.

— Наверное, имеется связник? — предположил Касьянов.

— Исключено! Попался б на глаза спецслужбе,— отверг подозрение Соколов.

— Тогда кто-то из новых партий проносит в зону «бабки».

— Но ведь шмонают всех подряд!

— За «бабки» шмон иной. А твоя охрана как и моя, лажанулись продажные! — выругался Касьянов.

— Ну, у тебя есть «утки». Подошли к охране! — посоветовал Егор.

— Подумай, что предлагаешь? Это жизнью чело­века рисковать! Тут и думать не надо, что с ним устроют в зоне. Здесь такое не пройдет.

— А если как у нас? — встрял Касьянов.

— Не получится. Мои прослышали об этом случае. И теперь при них, кроме анализов, ничего не возьмешь.

— Имеется у меня оперативник, уже три года ра­ботает в зоне. Шустрый, хитрый как сто чертей. Не знаю, чист ли он на руку? Но он сумел бы раскрутить клубок, если сам в нем не запачкан,— задумался Со­колов.

— А юрист? Или ни на что не годен?

— Старый человек побоится рисковать собой. Че­стно говоря, я только жду, когда его заменят? Уже не­много остается,— признался Александр Иванович.

Прошло чуть больше месяца, и Соколов узнал, как попадают деньги в зону. Они шли с мотористом кате­ра, который перевозил из Поронайска в зону продук­ты, медикаменты, обслуживающий персонал.

Случалось, за день по пять-семь раз мотался от берега к берегу, и всякий заход с наваром для зэков и долей для себя.

Охрана получала свой навар, а зэки в тот же день имели деньги от родни, от корефанов и обязанников.

Охрана знала, что часть денег скоро осядет у них в карманах. В морпорту города катер из зоны всегда ожидали. Деньги, чай, наркота и водка перевозились из города постоянно, их зачастую даже не прятали.

Соколов верил своим людям и никогда не прове­рял. Они воспользовались и осмелели.

Когда оперативник рассказал Александру Иванови­чу, как и от кого получает подсос зона, он пригласил на утро следователя прокуратуры и двоих оперативников из милиции. Объяснив им все, попросил прибыть на катер в штатской одежде. Все случилось неожиданно. Моторист ничего не заподозрил. Соколов нередко по­являлся на судне с проверяющими, с начальством. Те не задерживались подолгу. Их увозили до вечера. Мо­торист даже радовался гостям, ведь предстоит еще ходка к городскому причалу. Он нетерпеливо ждал, когда гости покинут катер. Ведь вон охрана на воротах нетерпеливо поглядывает в сторону причала. Радует­ся предстоящему навару.

Но что это? Гости вместо того, чтобы выйти на бе­рег, вошли внутрь катера.

Моторист, услышав о проверке судна, хотел прыг­нуть за борт, но его предусмотрительно задержали.

Коробки чая, рюкзак водки, пакет шприцев, день­ги,— все это вытащили наверх без труда. Никто особо не копался.

— Это охрана заказала! — ответил дизелист.

— Назовите, чей заказ?

— Я не знаю имени. Сами придут за своим...

— Мы поторопим. Вы опознаете.

— А деньги чьи? — спросил следователь, наблю­дая за обыском моториста.

— Да что копаетесь? Вон у него на локтях мешоч­ки под курткой. Их без обыска видно! — подсказал сле­дователь, составляя протокол изъятия.

Моторист — вольнонаемный человек — сидел, по­нурив голову. Он понимал, что его ждет, и отчаянно выкручивался, пока не запутался окончательно.

— Скажите, кому должны были передать все при­везенное? — спросил следователь.

— Я их не знаю,— ответил упрямо моторист.

— А деньги, вашу долю от кого брали?

— Мне ничего не давали.

— От кого на берегу получили товар и деньги?

— Я их не знаю. Меня позвали покурить в бытовку к грузчикам. Вернулся на катер вместе с вами. Все уже было тут.

— Не сочиняйте на ходу! Деньги и наркоту отдали из рук в руки. Такое никто не оставит без присмотра на катере.

— Вот еще письма! — подал оперативник следова­телю.

— Это вам тоже подбросили?

— Попросили передать.

— Кто и кому?

— Понятное дело, зэкам, бросить через забор.

— Кто просил передать?

— Дедок уговорил, сказал, что сын тут сидит.

— Старик один, а писем больше десятка и все раз­ным людям! Кто еще просил? Говорите!—настаивал следователь.

— Других не было. Только он.

— Кто героин дал? Наркоту кому везли?

— Это порошок от бессонницы. Так сказали.

— Не играйте в наивного! Кого замучила бессон­ница? Кому хотели передать?

— Я швырнул бы через забор. И все! Там сами разобрались бы, кому что,— бубнил моторист глухо.

— Эх-х, парень! Один шанс был у тебя — чисто­сердечное признание, но и этим не воспользовался. Теперь пеняй на себя,— предупредил следователь и надел мотористу наручники. Тот, впервые попав в руки следствия, через неделю пребывания в камере- одиночке, сознался во всем.

Александр Иванович лишь спустя несколько меся­цев узнал, что за люди работали рядом с ним, на ка­кие ухищрения шли.

Конечно, не все оказались втянутыми в грязь, но освободить, понизить в звании, разжаловать досрочно пришлось немало. И уж теперь, набирая новых со­трудников, Соколов не спешил. Делал запросы на прежнюю работу и места жительства. Да и принимал людей с испытательным сроком.

— Александр Иванович, я понимаю, как вы уста­ли. Ведь ваша работа сравнима по напряжению с фронтовыми условиями. Постоянная борьба с жес­токостью и злом. В такой ситуации мудрено самому не озвереть и остаться человеком. Сдают нервы. Я знаю, что вы подали рапорт, в связи со стажем службы от­пустить на отдых, но, хоть и не имею права задержи­вать, попрошу поработать еще с годок! Ну, некем мне заменить вас! Не вижу достойных! —подошел к Соко­лову начальник областного управления и вернул ра­порт.— Александр Иванович. Вы всегда служили без замечаний. Конечно, сложности были. Такая наша работа. Но теперь вы меняете большую часть своего штата. Неслыханное число служащих отдали под суд! Что это? Результат многолетней близорукости или не­простительных упущений? Ответьте сами себе на эти вопросы. И пока не наладите работу в зоне, о пенсии не помышляйте! Мы с вами больше иных знаем, как дорого стоит порядок и тишина в городе. Ведь мы — «афганцы», с нас особый спрос. Вы меня поняли?

— Так точно!—ответил Соколов, понимая, что опять с женой будет трудный разговор.

Как хорошо, что после работы вечера кажутся слиш­ком короткими. Этим и воспользовался Александр Ива­нович, сказав жене, что и на этот раз рапорт не при­няли, попросили поработать еще один год.

— Сашка, в который раз я это слышу? Или про­сить разучился?! Ну, сколько можно выжимать из тебя? А может, сам напросился остаться?

— Издеваешься! Я уже вещи собирать хотел.

— Только хотел? Может, мне к твоему начальнику съездить?

— Не пустят!

— Прорвусь! — подбоченилась женщина.

— Ну, не скандаль, родная! Я ж такой хороший! — притянул жену, обнял ее.

— Саня, сын с бабкой вдвоем уже третий год. Серд­це по ним изнылось. Неужели тебе их не жаль?

— Еще как соскучился по нашему студенту и мате­ри! Но что делать? С приказом не спорят! — ответил грустно, и женщина молча согласилась.

...Егор в этот вечер вернулся домой в хорошем на­строении. Наташа уже ждала его за накрытым столом.

— А что за праздник у нас? — спросил, оглядев­шись, но ничего необычного не приметил.

— Сам догадайся! — ответила озорно.

— Что-нибудь купила?

— Нет!

— Премию получила?

— Неделю назад приносила, так часто не дают.

— Мать приходила?

— На работе виделись!

— Тогда не знаю,— поднял руки Егор.

— А ты подумай! — смотрела влюбленными гла­зами.

— Что-то тебе удалось! — догадался человек.

— Обоим! У нас с тобой ребенок будет! Я бере­менна!

— Вот так сюрприз! — сел на диван, уставился на женщину, словно увидел впервые.

— А ты уверена? — спросил тихо.

— Вот справка из женской консультации с просьбой перевести меня на легкую работу в связи с беремен­ностью,— подала бумагу Егору. Тот долго читал.— Егор, что с тобой? Ты не хочешь ребенка?

— Ну, почему? Правда, у меня есть уже двое. Оба взрослые. Скоро внук появится. Даже как-то неловко. Ведь возраст мой давно перешагнул за границу отцовского. Потому не готовился к такому повороту.

— Тебе слегка за сорок! В таком возрасте только и становиться отцом. Ты самостоятельный, зрелый, способен вырастить еще с десяток пацанов! — рассме­ялась Наталья.

— Только не это! — некстати вспомнился Роман.

— Почему?

— Наташ, ты же знаешь мою работу. Ну, какой из меня получится отец?

— Классный! Это пока ты его не видишь, а когда родится, обязательно полюбишь!

Егор с опаской косился на живот женщины. Пять месяцев — уже немало, пора готовиться к появлению в доме нового человечка.

— Ты мне напиши список, что ему купить нужно,— указал на живот.

— Мы с мамой все уже купили. Остались только коляска и горшок,— присела рядом.

Егор тут же отскочил, почувствовал шевеление в животе, округлил глаза от страха.

— Ты чего? — обиделась Наташка.

— Я боюсь так, будто самому рожать придется. Это, наверное, очень больно?

— А разве ты не замечал, как пополнела?

— Думал, после зоны поправилась. Там на балан­де не разжиреешь!

— Егорушка, как сына назовем? Говорят, когда ре­бенок зашевелился. Ему сразу надо имя дать.

— А если дочка родится?

— Давай два имени придумаем! — предложила охотно.

— Сына не надо, дочку рожай. Ее растить проще. С мальчишкой одно горе! — схватился за голову.

— Не заходись! Все в наших руках.

— У меня уже есть обормот!

— Наш хорошим мальчонкой будет! Да и я хочу сына! Дочку вырасти, а она замуж выйдет, только ее и видели. А сын всегда вместе с нами будет. Мужчина! Пусть в тебя пойдет!

— Не надо. Я не такой хороший, как тебе кажет­ся! — испугался Егор желания жены.

К ночи, насмелившись, приложил руку к животу жен­щины и почувствовал легкий толчок в ладонь.

— Уже боксирует! — обрадовался Егор.

На следующий день он принес Наталье полную сум­ку фруктов:

— Ешь вдоволь! И если вдруг чего захочется, ска­жи тут же!

— Не надо столько покупать, я не осилю, а пропа­дать начнет, станет жалко.

— Вас двое! Ребенка голодом не мори.

«А ведь не испугалась, не сделала аборт! Ждет ребенка с радостью, даже меня, дурака, успокоила, что успею вырастить. Значит, любит по-настоящему, как никто не любил»,— улыбается человек каждому новому утру.

Шло время. Всякий день для Платонова был на­полнен новым смыслом. Ведь скоро ему предстояло снова стать отцом. И Егор старался не оплошать ни в чем. Ранним утром, днем или вечером он постоянно думал и помнил о своей новой семье. Эта рыжая женщина стала для него самым дорогим человеком, ведь она со дня на день должна была родить его ре­бенка. Егор изо всех сил старался помочь жене во всем. Вместе с нею ходил по магазинам, покупал впрок распашонки, чепчики, подгузники, одеяла. Принес в дом коляску и заранее накупил ребенку много разных яр­ких игрушек.

Узнав, что Платонов скоро станет отцом, Федор Дмитриевич порадовался за человека, посоветовал приобрести микроволновку, сказав, что она снимет многие заботы.

— Кроватку я привезу, слышь, Егор? У меня на даче имеется. Очень хорошая. В ней двое внуков выходи­лись. Здоровые мужики! Не болели. Глядишь, твой тоже крепышом будет!

Егор решил навестить Марию Тарасовну, вовремя вспомнив о ее дне рождения. Купил букет цветов, ко­робку конфет и теплый красивый халат. В двери по­звонил уже вечером. Открыл ему Иван Степанович и пригласил войти в квартиру.

— Егорушка! Я знала, что не забудешь, придешь поздравить меня!—подошла Мария Тарасовна и спросила,— что за письмо отправил Тамарке? Недав­но ответ от нее получила. Обиделась она на нас с то­бой за отказ принять блудящую. Решила со своим хахалем остаться навовсе и даже записаться с им. Просит согласия на развод у тебя. Срамотища еди­ная! Об чем говорить, если столько годов врозь? Кому та роспись сдалась, ежли на разных концах земли живете? Давно уж чужими друг другу сделались. На­шла, об чем просить,— рассмеялась женщина, тут же добавив с грустью,— когда все поломано, стоит ли про бумажку вспоминать? Ею семью не воротить и не склеить. Оно и Томке эта роспись как рыбе зонтик, вовсе не нужна. Прожила б и так, уж не смешилась бы вдругорядь...

— Мам, а у меня скоро ребенок будет! Так что мне развод очень кстати. Семья должна жить на одной фа­милии.

— А она как раз заявление прислала. Так ты не мешкай, оформи все путем. Давно пора определиться. Не то мотаетесь как два катяха на лопухе: взлететь не можете и падать не хотите! С ребенком поздравлю, когда родится. Загодя нельзя, примета плохая,— нашла в столе письмо, вытащила из конверта заявление, от­дала Платонову.

— Чего ж сама до конца не довела? Приложила б к заявлению мое письмо. Без проблем развели б! Тем более, что дочь уже взрослая,— заметил Егор.

— Оно и у тебя без загвоздок обойдется. Вышлем ей копию решения суда о разводе, и все на том. Пись­мо Томки дать тебе на прочтение?

— Нет, не нужно! Ни к чему,— спрятал в карман заявление и, к концу месяца оформив развод, очистил паспорт от старой печати.

Показав Наталье паспорт, сказал:

— С прошлым все кончено. Теперь я полностью готов заново стать отцом. Нас будет трое. Как много и как мало! Жаль, что не встретил тебя раньше. Ско­ро буду отцом и дедом сразу. Смешно и здорово! Рань­ше удивился б такой решительности, смелости, зато теперь радуюсь, что появится в жизни новый якорек. Говорят, будто поздние дети — самые дорогие и люби­мые у родителей!

— Неважно какой, поздних детей не бывает. Глав­ное, что долгожданный и от любимого. Я так давно хотела стать матерью,— призналась Наташка и, гля­нув на свой живот, добавила,— теперь уж недолго ждать осталось. Уж так прыгает, колотится наружу. Тебя увидеть хочет. Честно говоря, я больше чем уверена, что родится сын! Наш Мишанька!

— А если Машутка?

— Нет, мужик в дом придет. Мамка говорит, что здоровым и счастливым будет.

— Откуда знает?

— По своим приметам. Она многому у своей бабки научилась. Ту и теперь помнят в каждом доме. Все через ее руки прошли. Знатной повитухой слыла. Мно­гим врачам и акушерам не дотянуться до нее. Все дети, которых приняла, и нынче живы. Только те, кого войны унесли, домой не вернулись. Оставшиеся жить, их очень много, крепкими росли, на здоровье не жалова­лись. Потому и я дома, при мамке рожу. Не пойду в больницу,— заявила Наташа.

— Не выдумывай! Это первые роды. Мало ль, что может случиться или понадобиться! Поедешь в род­дом. Жена Соколова примет роды. Она очень опыт­ный врач. Я уже говорил с нею. Да и что за дикость в наше время рожать дома? Мы что, вчера из пещеры вывалились? Да чуть схватки начнутся, тут же при­едем за тобой на машине. Слышишь? Не подведи, не позорь меня,— просил Наташу, и та согласилась.

А через пару дней Федор Дмитриевич вбежал в ка­бинет к Платонову. Его трясло:

— Егор, мигом мчи к Сашке!

— Что случилось?

— Беда у него! Быстрей! Машина у ворот, лети ми­гом! — сам закрыл кабинет Платонова и, не добавив ни слова, вытолкал его во двор зоны.

Человек терялся в догадках. В голове куча предпо­ложений, одно хуже другого. Пока добрался до зоны Соколова, весь издергался.

«Главное, чтоб живой, чтоб дышал! На ноги мы его поставим. Наверное, снова достали зэки?» — поднял­ся бегом на второй этаж.

Соколов сидел за столом, уронив голову на руки. Плечи дрожали. Он даже не глянул на вошедшего.

— Саша, что с тобой? — подскочил Платонов к че­ловеку. Он увидел необычно распухшее красное лицо, воспаленные глаза, дрожащий подбородок.

— Мать умерла,— вытолкнул хриплые слова.— Как же это тяжко, Егор! Моей мамки не стало. Мне надо лететь на похороны. Сын сам не справится. Побудь здесь, замени меня на десяток дней...

— А твой помощник, заместитель?

— Братан, я тебя прошу не случайно. С ними еще разбираться надо. Нет им веры! Никому. Выручай, ко­реш! Тяжелая у меня минута, и времени в обрез!

— Лети и не беспокойся! Все будет нормально, главное, себя побереги! Мы ждать будем,— вышел вслед за Александром Ивановичем во двор.

Тот, вспомнив, сказал:

— Егор, нам сегодня лодку привезли новую. Дюра­левую. И мотор хороший. Она рядом с катером. Давно ее просил на всякий экстренный случай. Проследи, чтоб не сперли портовые бичи. Она немалых денег стоит. Впрочем, что есть дороже жизни? — пошел к катеру с опущенной головой.

Платонов решил пройтись по баракам, как вдруг услышал надтреснутый голос.

— Пахан, ты что? Вовсе про меня мозги посеял? Иль решил, будто я откинулся? Даже не навещаешь, не базаришь со мной? — увидел в шаге от себя Ро­мана.

Тот глянул на пустые руки Егора:

— Так ты даже не ко мне нарисовался?

— Скажи, что нужно? Я привезу завтра.

— Ты дай мне «бабок». Сам куплю, что надо!

— Сколько хочешь? — спросил Егор.

— Смотря, в каком изображении! Конечно, было б классно в баксах поиметь, но у тебя они не водятся. А если б заимел, то пятьсот...

— Что? Пятьсот долларов? — не поверил Плато­нов в услышанное.

— Это ж пыль для моих условий! Сообрази, почем здесь только курево?

— Я сам привезу тебе!

— Да разве доставишь то, что надо?

— А тебе понадобилось с травкой? — догадался Егор.

Роман понял, что не получит ни копейки, если со­знается, и решил схитрить.

— Зря так плохо думаешь обо мне. Я к наркоте не потянулся. Не курю и не колюсь. Это верняк. Пожрать люблю вкусно, но прошу не для того. Хочу мать пора­довать ко дню рождения,— скорчил серьезное лицо.— Уже сколько лет мы с тобой о ней забывали. Пора бы и честь знать!

— А что купишь матери в зоне? Банку чифира или свинчатку? Тут нет магазина подарков,— рассмеялся Егор.

— Я деньгами вышлю. Пусть сама себе выберет от меня! — нашелся Роман.

— Сколько послать хочешь?

— Штук десять в «деревянных».

— Столько не могу! Слишком много.

— А за меньшее что купит? — сморщился пре­небрежительно, но, увидев, холодное, безучастное лицо отца, смягчился,— ну, штук пять дай! — протя­нул руку.

— Зачем тебе? Сам отправлю. Адрес есть и даже номер телефона. Позвоню и поздравлю от обоих,— заметил, как скис Ромка.

— Я сам хочу отправить, своими руками. Чтоб по­верила, что жив и помню ее.

— Не сочиняй. Откуда пошлешь? Тут в спецотделе нет отдела переводов. Да и не возьмут у тебя деньги. Сразу заинтересуются, где их взял? Тебе нужна лиш­няя морока? Я с тем справлюсь сам, если так на этом настаиваешь,— согласился Егор.

— От тебя ей ни в радость получать поздравле­ние. Знаю о том. Обложит матом и пропьет.

— Что предлагаешь? — удивился Платонов.

— Дай наличкой, сколько есть,— протянул руку.

— Завтра утром привезу. Сейчас у меня и полови­ны не наберется,— смутился Егор.

Увидев охранника, проходившего мимо, остановил его и, указав на катер, стоявший у причала зоны, по­просил парня:

— Там рядом с катером лодка пришвартована но­вая, с мотором и веслами. Дюралька. Отгони к косе, чтоб портовые бичи не угнали. Пришвартуй понеза­метнее. Соколов о том просил перед отъездом. Цепь на кнехт забрось. Договорились?

— Так точно! — побежал к берегу охранник.

— Выходит, ты теперь — пахан зоны, если распо­ряжения отдаешь?

— Временно,— подтвердил Платонов.

— Это классно! — оживился и обрадовался Ро­ман.— С тебя причитается! Нет, водяру не прошу. Ты мне наличкой выскреби всю пыль. Хоть нажрусь вдо­воль,— закатил глаза от предвкушения.

Платонов поверил, он отдал Ромке почти три ты­сячи, посоветовал в ларьке не брать лежалые мяс­ные и рыбные консервы. Сам же пошел проверить склады с готовыми штабелями. Он обмерял их, об­считывал, записывал в блокнот данные. Побывал на пилораме. Обмерил количество досок, реек, горбыля. На завтра решил побывать на делянах, где зэки заго­тавливали лес.

Егор не сразу заметил надвинувшиеся сумерки. Спохватился, когда ноги и руки окоченели от холода. Оно и немудрено, середина января на Сахалине все­гда отличалась морозной погодой. Вернувшись в каби­нет Соколова, сделал для себя стакан чая. И только отпил глоток, заколотился, затрезвонил в кармане мо­бильный телефон.

«Наверное, Сашок тревожится или Касьянов»,— по­думал сразу. Но в трубке послышался голос Натальи:

— Егорушка, ты скоро придешь домой?

— Сейчас сводки по выработке возьму у бригади­ров, назначу дежурного по зоне и домой.

— Мы тебя очень ждем! — рассмеялась звонко.

— А кто это мы?—удивился человек.

— Мишанька, я и мама! Сын у нас родился.

— Уже?

— Два часа назад. Почти без схваток. Ждала, когда они посильнее начнутся, а Мишке ждать надоело. Мне спину заломило. Прилегла на диван. А сын как космонавт тут же выскочил прямо на одеяло. Бабка его на руки взяла, чтоб нос и рот почистить, он ее описал тут же и как закричал! Ну, точно Миша! Его имечко! Не любит, чтоб в его носу другие ковырялись. Ножонками, ручон­ками отталкивал, мол, сам справлюсь. Вот такой у нас малыш! Сейчас он спит. Мама обтерла его, он мигом уснул. Но как похож на тебя! От меня только рыжие волосы на головенке, да и те сменятся, как мама го­ворит.

Егор пообещал Наталье не задерживаться ни на минуту и как только освободится, примчится домой.

Платонов глянул за окно. Там уже совсем стемне­ло. Лишь огни иностранного судна, прибывшего за ле­сом, сверкали на рейде, словно утверждали, что жизнь не остановилась на зоне. Она продолжается всюду, даже на море.

Взяв сводки у бригадиров, Егор положил их на стол, чтоб завтра с утра начать с ними работу.

Человек спустился по лестнице бегом. Проходя мимо охраны на воротах, спросил, поставили они лод­ку у косы, как он попросил?

— Конечно! Туда только что ваш сын пошел. Ска­зал, что вы ему разрешили покататься.

— Что?! Кто разрешал выпускать из зоны? Бол­ван! — бросился Егор бегом к косе.

«Только бы успеть!» — колотится сердце, скрипит, хрустит, ломается под ногами лед.

— Ромка, остановись! Слышишь? Не смей! — кри­чит тени, маячащей впереди.

Роман, услышав голос Егора, собрал в комок все силы и побежал к косе, туда, где совсем неподалеку стояла пришвартованная лодка.

— Ромка, погоди! Сынок! Не смей! Там тонкий лед! Не рискуй собою и не позорь меня! — сипло кричал Платонов.

Роман был совсем неподалеку. Он слышал каждое слово и ухмылялся в ночь:

— Спиши в покойники! Тебе, козлу, в добро зач­тется!

— Роман, вернись!

— Встретимся в Японии! Прощай, старый лопух! — донеслось сквозь рокот заведенного мотора.

Егор вытащил пистолет.

— Назад! Приказываю вернуться! — выстрелил, це­лясь в ноги.

И тут же услышал:

— Я тебя еще достану, долбанный отморозок!

Беглец взял курс на иностранное судно. Но второй выстрел нагнал его. Лодка, сделав дугу, вернулась к косе, врезалась в лед и замерла, зарывшись носом в песок.

— Ромка, выходи! — потребовал Егор зло.

Но человек не шевелился. Он сидел, откинувшись спиной на мотор.

— Глуши! — кричал Платонов, но тот не слушался.

А по косе, гулко топоча сапогами, бежали охран­ники. Вот они поравнялись с Егором, посветили фо­нарем в лодку. Кто-то из ребят тихо охнул, увидев Ромку.

— Что там? — спросил Платонов.

— Убили вы его! В висок попали,— ответил один из охранников глухо, словно опасаясь ошибиться.

— Заглушите мотор, а покойного на берег, сорвал­ся голос Егора.

Охранники быстро вытащили Ромку, положили его на песок.

— Не спешите. Дайте мне время проститься с ним,— попросил охрану.

Парни молча отошли от этих двоих.

Ромка впервые тихо лежал у ног Егора. Выка­тившаяся из-за тучи луна осветила лицо и висок уби­того, из которого еще сочилась кровь на мерзлый песок.

Роман впервые ничего не просил и не требовал. Он смотрел в ночное небо, где не было решеток и ко­лючей проволоки. Там только луна оплакивала слезами-звездами безвременную глупую смерть и человека, обнявшего голову покойного. Лишь стылая волна ус­лышала сказанное Егором:

— Прости, сынок...