Глава пятая ВТОРЖЕНИЕ

1

Идея Турецкого относительно позднего звонка в квартиру Льва Липского понравилась Грязнову.

На следующий день, когда Александр Борисович заехал в министерство, чтобы забрать свой сверкающий синий «пежо» 407-й модели, Грязнов спустился к нему с ключами от машины и не без удовольствия выслушал накоротке рассказ о вчерашних приключениях.

Ну, мордобой — дело привычное, хорошо, что без последствий. А девочка-то, оказывается, та еще вишенка!

Почему именно этот фрукт назвал Грязнов, непонятно, может, Джанни Родари вспомнил? Читал вслух какому-нибудь ребятенку лет тридцать назад «Приключения Чипполино», пока его мамочка спешно готовилась в ванной заключить в свои объятия рыжего опера? Кто знает! Вячеслав всегда обожал возиться с детьми, хотя своих не имел, поэтому и племянника Дениса охотно пригрел, передав тому все свои жизненные завоевания, включая и сыскное агентство «Глория». А «вишенки», между прочим, фигурировали в том «Чипполино». Однако Оксана никак не подходила под этот образ, она была, скорее, этакой сладкой, упругой морковкой, с кудрявой и тоже вполне съедобной ботвой.

Впрочем, все эти садово-огородные ассоциации непосредственного отношения к делу не имели.

— Какие действия предполагаешь в связи с вышеуказанным фактом? — спросил Вячеслав Иванович.

Турецкий высказал свои соображения. Грязнов отреагировал бурно: хлопнул по плечу и, сказав: «Молоток!», добавил, что сейчас поднимется к себе и даст Дениске кое-какие указания, а Саня пусть прямо к нему и едет. О дальнейшем Грязнов, если надо будет, тоже позаботится.

Так всегда, в общем, бывало. Вячеслав Иванович не проводил резкого разграничения между своими делами и заботами друга, и когда появлялась возможность помочь в каких-то чисто оперативных вопросах, С жаром помогал. Но случалось, что и скулил по поводу того, что все на нем, Грязнове, ездят, свесив ноги с его шеи, а он всем при этом почему-то оказывается еще и обязанным, и никакой за то благодарности. Однако его нудные жалобы кончались после первого же дружеского застолья. Простой мужик, Вячеслав Иванович многого для себя не требовал — друзья довольны, значит, хорошо и ему.

Он и теперь не сказал Александру, что придумал, сославшись на свой звонок к Денису.

А Турецкий отправился на Неглинную улицу, в «Глорию».

О вчерашнем выстреле он не стал рассказывать Славке, зачем? Всполошится, экспертов еще пошлет искать гильзу или пулю. Но те ни черта не найдут, а смеху и шуток по этому поводу потом не оберешься. Все-то оно так, но происшествие надо иметь в виду. Наглеют? Это хорошо, значит, скоро могут и проколоться.

Зачем все это, он, в общем, догадывался. Ему «прозрачно намекают», что его инициативы их беспокоят, они предлагают ему умерить пыл и настойчивость. Короче, вспомнить, что самое главное в любом транспортном средстве — это тормоз, вот о нем и стоит почаще задумываться. А если это, как говорят, проверка «на вшивость»? Ну-ну…

Команда была еще в сборе. Сева Голованов тут же доложил о своих с Демидычем наблюдениях за «БМВ». Машина прибыла в район Тургеневской площади, точнее, в Уланский переулок, где и остановилась на служебной стоянке офиса какой-то шибко важной организации. Они потом объехали квартал и посмотрели — оказался «Сибургнефть». Последнее время об этом холдинге много писали в газетах, что он якобы оказывает серьезное влияние на некоторые принимаемые правительством решения по вопросам строительства новых трансконтинентальных газовых и нефтепроводов.

То есть адрес «хвоста» определился. Ну а кто конкретно теперь руководил этой службой, Турецкому подсказал Вячеслав Иванович, которому позвонил Сева и доложил о своих наблюдениях. На этом пока и закончили. Если бы наблюдение у тех деятелей шло конкретно за машиной Турецкого, они сегодня утром обязательно обозначились бы на Енисейской улице, где вчера оставили объект своего наблюдения. А их там не оказалось, когда Вячеслав Иванович утром выгонял Санину машину из «ракушки». Если бы следили за самим Турецким, то засветились бы на Фрунзенской набережной — это мог бы подтвердить сам Александр Борисович. А он их тоже не видел. Так что же случилось? Куда «хвост» девался? Или они чего-то выжидают и готовят какую-нибудь гадость? Провокацию?

Турецкий не хотел рассказывать сыщикам о своем вчерашнем походе в ресторан, а то ведь даже стычку с тем же парнем можно было бы подвести под провокацию. Нет, тут как раз все чисто. Ну, в конце концов, нет — и нет! Может, им просто надоело, а может, и сами за собой «хвост» обнаружили и решили действовать хитрей, их дела…

У Александра Борисовича не выходил из головы свет в окне необитаемой квартиры Липского. Если же она обитаемая, то… что? Как проверить? Телефон не отвечает? Ладно. А дверной звонок? А телеграмма, на бланке которой надо расписаться? И еще — кто у нас есть из своих в ОВД «Арбатское»? Не обязательно начальник, можно и просто толкового оперативника, с которым реально переговорить с глазу на глаз и попросить о личном одолжении? Какие есть варианты в этом смысле?

Общие размышления снова перевели стрелку на Грязнова-старшего. Точнее, на его прошлые, еще муровские, связи и контакты.

Видимо, все-таки телепатия — это не фантазия затраханных на собственной исключительности экстрасенсов, а вполне реальная вещь. Пока думали да соображали, позвонил Вячеслав и, ничего не объясняя племяннику, сказал, чтобы тот передал Сане, который, наверное, уже сидит у них в конторе, имя оперуполномочен-ного отдела уголовного розыска ОВД «Арбатское» — Мурашов Иван Петрович, можно просто Ваня, он еще не стар. Сослаться на него, Вячеслава, иначе пошлет подальше, а так — обязательно поможет.

Разработав план дальнейших действий, вышли из помещения втроем, Турецкий и Голованов с Демидычем. Сыщики — для моральной, а понадобится, и физической поддержки. По привычке оглядевшись, Турецкий присвистнул. Сыщики посмотрели на него.

— Ребятки, — сказал Турецкий, — я не знаю, кто из нас прокололся, но засранцы уже тут. — И он кивком показал на «БМВ», припаркованный наискосок напротив.

— А если поговорить? — негромко спросил Демидыч, не оборачиваясь к «хвосту». — Как думаешь, Сан Борисыч, они нас слушают?

— Вполне вероятно, — ответил Турецкий. — В помещении им подслушать не удастся, у вас же там серьезная защита, а здесь, на улице, не исключаю. Но вот посмотрите, что сейчас будет. Вы стойте на месте, а я подойду к ним. Поздороваюсь, короче найду слова, которые им будут интересны. А вы наблюдайте. Если они с ходу не тронутся, — Александр Борисович говорил совсем тихо, буквально жуя слова, словно бубня их себе под нос, — значит, нас слушают. А нет — тогда они просто топтуны. Я пошел.

И Турецкий, словно прощаясь, хлопнул одного по плечу, другого и пошел, глядя себе под ноги, но не к своему «пежо», а к «БМВ». Черная машина тут же рванула с места и скрылась за углом. Александр Борисович обернулся к сыщикам и комично развел руками.

Преследователи не появлялись, но они наверняка где-то затаились и ждали. Турецкий предложил свой вариант. Он едет с Демидычем в его «девятке», а в «пежо» с тонированными стеклами отправляется Голованов. Едет первым и уводит «хвост» куда подальше. Можно даже за город. Но, поскольку их всех будут обязательно слушать, никаких переговоров не вести и телефонных звонков не принимать и в салоне молчать.

Рассмеялись и расселись по машинам. Подражая манере Турецкого, Сева бодро повел машину и скоро скрылся из глаз. А Турецкий с Демидовым отправились в противоположную сторону, чтобы по Рождественке выбраться на Бульварное кольцо и уже по нему — на Арбат. Дольше, но спокойнее.

Уже на бульварах их достал телефонный звонок, переглянувшись, трубку взял Володя Демидов. Услышав голос Севы, возмутился:

— Мы же договорились!

— Все в порядке, мужики, не беспокойтесь, они у меня на «хвосте», но я «потерялся», чтобы поговорить с вами, и сейчас «обнаружусь». Так что действуйте спокойно. А повезу-ка я их в Химки — купаться! В кои-то веки! Для связи — два звонка и отключение, во второй раз беру трубку. Привет, я уже поехал! — Голос у Севы был веселый, значит, у него действительно все в порядке.

…К слову сказать, поездка для Голованова в конечном счете оказалась не такой веселой, как он предполагал. Вечером, когда общая операция завершилась и все собрались снова в «Глории», куда подъехал и Грязнов-старший, Сева комично рассказал о происшествии, невольным участником которого неожиданно стал.

Он не поехал в Химки, а потащил «хвост» за собой еще дальше, в Хлебниково, где рядом со стоянкой катеров и парусных судов был неплохой пляж.

Приехал, проследил, как поодаль остановился «БМВ», пассажиры которого так же, как и он, не торопились покидать салон. А Сева сидел и ждал, только чуть приспустил боковое стекло и на всю мощь врубил музыку. Мол, меломан он — в смысле Турецкий, — и вот нашел себе подходящее место в Москве, точнее, в ближнем Подмосковье, чтобы насладиться совершенно жуткой, на Севин взгляд, музыкой, транслируемой какой-то «эфэмовской» радиостанцией.

Долго сидел, проявляя выдержку. Первыми не выдержали в «БМВ». Непонятно им стало, что происходит. Оба пассажира медленно, словно неохотно, выбрались из салона, одернули темные форменные куртки с какими-то нашлепками на рукавах и вразвалочку, будто моряки после долгого рейса, направились к «пежо».

Сева их прекрасно видел и ожидал в полной боевой готовности, то есть следил за дистанцией. Ему нужно было, чтобы они подошли, но не ближе, чем того требовала обстановка.

Был обычный будний день. На пристанях возились люди, на пляж под боком они не обращали внимания. Да и не на кого было им его обращать — пустой пляж, разве что приехали две машины и остановились в противоположных концах его, — ничего интересного.

Турецкий, расслабленно слушая Севин рассказ, ухмыльнулся, вспомнив исчерпывающее выражение Оксаны, которой так и не удосужился за весь день позвонить, и надо бы исправить ошибку — просто, чтобы показать себя не козлом, а порядочным мужиком. Она сказала: «Короче, блин, скукота!» Очень точно и по молодежному современно.

Словом, дождавшись, когда нужная дистанция обозначилась, Сева вынырнул из машины и, набычившись, как он это умел при своем весьма крепком телосложении и росте под два метра, шагнул им навстречу.

Один из них — постарше Севы, коренастый боровичок такой с невыразительной физиономией и запоминающейся лысиной на полголовы, словно бы запнулся в шагу и остановился. А другой — покрупнее и помоложе, не сбавил шага. Квадратное его лицо налилось багровым цветом. Похоже, крепко им сегодня досадил Сева.

— Ребятки, — миролюбивым тоном начал Сева, — объясните, какого хрена вам от меня надо? Ну чего вы, как два геморроя, лезете мне в жопу? Мне вас надо?

— А это ты сейчас узнаешь, — крупный прыжком ринулся в атаку.

Но промазал, вытянутая вперед для сокрушительного удара нога его взметнулась вверх — Сева своей ногой удачно ему подсобил, — «и падающий спиной на песок мужик громко хрюкнул и взвыл, потому что вторая нога Севы, обутая тоже в тяжелый десантный ботинок, врезалась ему прямо в крестец.

Пока один извивался на песке, пытаясь перевернуться на живот, другой, тот, что с лысиной, стал судорожно дергать свою кобуру на поясе. Чего у него там было — «Макаров» или газовый пистолет, Сева размышлять не стал, а теперь уже сам достал его в прыжке, как когда-то в Чечне, а до того в Афгане — какого-нибудь моджахеда, — и свалил на песок.

Кобуру Сева, конечно, расстегнул и достал «Макарова». Вытащил и удостоверение. Не глядя, сунул в свой карман.

Лысый глухо стонал и никак не мог набрать воздуху после мощного удара ноги в грудь.

Сева помог и другому перевернуться на брюхо, быстро обшмонал его и, не найдя оружия, забрал мобильник с удостоверением и оставил в покое — тот все равно ничего не соображал от боли. Ничего, придет в себя, будет наукой. Если будет…

Затем он подошел к «БМВ», вытащил из замка зажигания ключи, нашел второй сотовый телефон и, размахнувшись, забросил их далеко в воду. Булькнули поочередно метрах в десяти от берега — и все.

И через несколько минут Сева выезжал на трассу, ведущую к Москве…

Трофеи Голованова лежали на столе Дениса Грязнова.

Пистолет был никому не нужен, его, как и оба удостоверения, взял с собой Вячеслав Иванович, странно посмеиваясь и говоря, что сам найдет им применение.

А теперь они обсуждали итоги операции с квартирой Липского.

Иван Петрович, он же — Ваня, не обидевшийся, когда Турецкий так обратился к нему, передавая привет от Грязнова, быстро понял, что от него требуется. Он охотно сел в машину и показал, куда надо его подвезти.

Первым делом приехали в ЖЭК, где старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска Мурашов быстро выяснил у пожилой инспекторши, кому принадлежит интересующая его квартира. И не сдает ли ее хозяин, по слухам, проживающий постоянно за границей, в США. Оказалось, информация, которой располагал Мурашов, была верною Лев Зиновьевич Липский имеет постоянное жительство в городе Бостоне, а здесь им была приобретена в девяносто первом году, в ноябре месяце, трехкомнатная квартира, в которой был сделан евроремонт, и с тех пор сам хозяин бывает здесь наездами. Иногда живет месяц и больше. Квартирантам он ее не сдает, нареканий от соседей не поступает.

Очень хорошо. А интересно, когда он приезжает из-за границы, здесь, в ЖЭКе, об этом известно? Есть же, наверное, сигнализация? А попыток несанкционированных проникновений в квартиру не предпринималось? Тоже нет, все, к счастью, спокойно. Была, правда, жалоба со стороны соседки, пожилой женщины, которой, по ее словам, мешал шум в квартире Липского — в один из его приездов, давно уже. Но это дело сами жильцы решили мирно, между собой. Отвалил ей небось «зелененькую» иностранец, вот она и довольна.

А как в настоящее время? Выяснилось, что и сейчас кругом полный порядок. Телефонная сигнализация подведена к отделу вневедомственной охраны, там известно, кто приезжает, когда открывает и закрывает дверь, а в ЖЭКе этого вопроса не касаются. Квартплата и деньги за все прочие коммунальные услуги всегда вносятся вперед, и к владельцу у них нареканий и претензий нет.

Получив исчерпывающую информацию, все вышли наружу. Теперь нужно было узнать, почему сегодняшней ночью в квартире горел свет. Ответ могли дать как жильцы дома, так и сотрудники охраны в милиции.

Дежурный, хорошо знавший, естественно, Мурашова, показал ему короткий список лиц, которым владелец жилплощади в доме по Сивцеву Вражку разрешил доступ в его квартиру. Очевидно, эти люди имели также свои собственные ключи и знакомы с сигнализацией.

Мурашов представил дежурному Турецкого, тот внимательно прочитал его удостоверение, черкнул у себя в журнале — для порядка. И показал список.

Пять фамилий. Четыре из них ни о чем не говорили Александру Борисовичу, он их тем не менее записал. А пятым оказался… Хакель-Силич. Такие вот дела!

Поблагодарив дежурного и попросив его не разглашать факт посещения отдела помощником генерального прокурора, они отправились в Сивцев Вражек.

Увидев при дневном свете подъезд, в котором вчера его «облизывала» страстно дышащая девушка, Александр Борисович почувствовал угрызения совести. Их что-то, вообще, в последние дни оказалось слишком много. Почему? Странно, надо будет на досуге обдумать…

Консьержка, сидевшая на первом этаже в традиционной будке, сказала, что сегодня ночью дежурила не она, а ее напарница. Нашли напарницу, которая, к счастью, не ушла на базар или в магазин, куда добиралась еще с утра, и та наконец сообщила, что вчера в квартиру поднимался знакомый ей молодой человек с товарищем. Он часто сюда приходит, и не один, а с другими мужчинами. Известно, что они журналисты, которые в газете работают, и здесь, в кабинете хозяина, у них есть рабочее место. Ведут себя тихо, никого не беспокоят, спиртных напитков не распивают, криков, топота и громкой музыки тоже не слышно. Ночевать если и остаются, то редко. Словом, очень приличные люди — вежливые, всегда с праздниками поздравляют, на подарки не скупятся. Нет претензий, короче.

Турецкий набросал словесный портрет главного редактора. Тетки обе согласно закивали — ну да, он и есть, про него речь.

Ха, знала бы Оксана, с кем вчера едва не поговорила по телефону!

А может, ей бы этого и не удалось, потому… потому что с нею никто и не стал бы разговаривать. Трубку-то не снимали. А почему? Главный редактор пришел с каким-то молодым человеком, значит, и занят был. Может, все они, эти друзья-приятели Липского, используют его квартиру как место для свиданий?..

Стоп, Турецкий, так можно очень далеко зайти в своих фантазиях и подозрениях!

А так ли уж они неожиданны и неосновательны? Вот и Оксана отчего-то решила, что все они тут будто «голубые». Оттого и «скукота, блин»! А у девушки глаз, как ватерпас, между прочим! Всего, говорит, пару раз была, а как впечаталось. И ведь, по идее, сама Оксана наверняка не стала бы возражать, если бы кто-то пожелал с нею там уединиться. Но таковых не нашлось, значит, что же получается? Она оказалась чужой в их узком кругу? Тут есть о чем подумать…

Но, впрочем, раз в квартире все в порядке, проблем у милиции здесь тоже нет. Просто ввиду нынешней очень сложной криминогенной обстановки в стране, в связи с участившимися терактами и, вообще, активным проникновением в нашу частную жизнь преступного элемента каждому сотруднику охраны, тем более частным лицам, осуществляющим эти функции по найму, как это происходит в конкретном случае с консьержками, следует быть более внимательными и предельно бдительными. Квартира принадлежит гражданину Соединенных Штатов, а не простому московскому жителю, тут и ответственность должна быть гораздо выше той, которая нам свойственна в обычной жизни.

Прочитав такую лекцию, старший оперуполномоченный ОУР Мурашов Иван Петрович пожелал славным консьержкам успешной работы и доброго здоровья. Лично ему тут делать было больше нечего. Турецкому с Демидычем — тоже.

Ваня сказал, что он пройдется пешочком, и, козырнув, пожал им руки с просьбой передать его горячий привет Вячеславу Ивановичу.

И вот сели они в машину и стали думать, что предпринять дальше. Соблазн проникнуть в чужую квартиру был слишком велик. Но следовало придумать если не серьезную причину, то хотя бы подходящий повод. А его не было. И Демидыч отвез Александра Борисовича на Большую Дмитровку, в Генеральную прокуратуру. А сам отправился к себе, на Неглинную улицу.

Договорились, если появится что-нибудь срочное, держать связь через «Глорию». Это потому, что тот, кто дежурил в данное время в агентстве, был, в общем, в курсе, где кто находится и чем занимается, а то случайный звонок на мобильник может нечаянно выдать сыщика в самый неудобный либо даже опасный для него момент. Не говоря уже о том, что и запросто сорвать операцию, когда тебе надо сохранять максимально тщательное инкогнито.

2

Вячеслав Иванович решил внести свою лепту.

Незадолго до окончания рабочего дня Он позвонил в приемную холдинга «Сибургнефть» и, представившись начальником Управления по раскрытию особо опасных преступлений МВД, попросил соединить его с начальником Управления безопасности господином Кулагиным.

— Главного управления, — корректно поправил его строгий женский голос.

— Простите, не понял?

— Федор Федорович Кулагин, — сухо объяснил тот же голос, — исполняет должность начальника Главного управления.

— Ах, вот в чем дело, извините, — поспешил оправдаться Грязнов, хмыкая про себя. Вспомнилось одно наблюдение еще советских времен, касающееся дипломатических приемов: чем меньше и незначительнее государство, тем шикарней и торжественней наряд его посла. — Ну, конечно, Главное управление, как же это я мог оговориться! Так соедините?

— Не раньше чем вы объясните причину, по которой звоните.

— А, простите, с кем имею честь? Я в том смысле, имеете ли вы допуск к информации определенного рода?

— Я — первый помощник секретаря президента и…

— Благодарю, мне этого вполне достаточно. Отчего же, разумеется, первой помощнице секретарши не быть в курсе, что двое сотрудников охраны вашего предприятия обвиняются в нападении на должностное лицо Министерства внутренних дел Российской Федерации. Или вам еще не успели доложить младшие по званию? Вторые помощники, третьи, а? Чего молчите? Так что мы будем делать? Дискутировать дальше или вы меня наконец соедините с Кулагиным?

В ответ послышалась музыка, и бодрый голос доложил:

— Кулагин слушает, это кто?

— Грязнов это, Федор Федорович. Вячеслав Иванович, если успел позабыть. В бытность мою в МУРе, бывало, пересекались.

— Ах, ну да, привет! Какие проблемы? Чем помочь? Оказать любую поддержку, если есть нужда, всегда рад! Особенно старым знакомым.

«Врет, — беззлобно подумал Грязнов, — мы с ним никогда близко знакомы не были, да и не могли быть. Фамилию слышал, виделись, а так? Вряд ли…»

— Это не у меня проблемы. Вот и та дура, извини за выражение, что пыталась выяснить, зачем я тебе звоню, Федор Федорович, настойчиво интересовалась моими проблемами. Будто я с ней собираюсь их обсуждать. Ну и я, чтоб отвязаться, сказал ей: это, мол, у вас проблемы. Это ваши охранники нападают на сотрудников Министерства внутренних дел и осуществляют несанкционированную слежку за Генеральной прокуратурой.

— Ну зачем ты так, ей-богу, Вячеслав Иванович? — огорчился Кулагин. — Ну какое она-то имеет отношение?

— А я это сделал исключительно с той целью, чтобы ты, перед тем как срочно выехать ко мне сюда, на Житную, пропуск тебе уже заказан, зашел к ней и громко, как это ты умел когда-то делать, очертил ей круг ее прямых обязанностей. А то у вас, гляжу, куда ни плюнь — главное управление, а люди черт знает чем занимаются. Ты меня понял, Федор Федорович? Так вот заезжай, мне долго ждать нет никакого смысла, сам понимаешь…

Кулагин примчался, только что не запыхавшись. Он держал в руках черный кейс, будто привез важные документы для обсуждения.

Грязнов поднялся навстречу, пожал ему руку, пригласил садиться. Потом занял свое место за столом, выдвинул ящик и небрежно кинул перед Кулагиным на стол два удостоверения и аккуратно выложил пистолет Макарова. И все это проделал молча. Только после этого поставил локти на стол, сложил пальцы в замок и уперся в них подбородком.

А Кулагин также молча раскрыл поочередно удостоверения, захлопнул, потом взял пистолет, осмотрел его, хмыкнул и вопросительно поглядел на Грязнова.

— Обычные дела, — ответил Вячеслав Иванович, — проверили, как положено. Отпечатки пальцев наверняка родные: Идентифицировать не стали. Отстреляли, посмотрели по пулегильзотеке — ствол чистый. Да ты и сам не разрешил бы им держать «замазанные» стволы. Тут вопросов нет. Кроме одного. Чего им надо? Или, может, все-таки не им, а тебе? Или твоему начальству? Так за это мы можем запросто, вот прямо не сходя с места, вдвоем с тобой подходящую статью отыскать. Или не будем?

— Давай лучше не будем, Вячеслав Иванович. Ты, вообще, по этой части как, не брезгаешь? — Кулагин щелкнул себя по кадыку.

— А почему я должен брезговать? — удивился Грязнов. — Рабочий день кончился. Ты на это, что ль, намекаешь?

— Ну, если не против?.. — Кулагин открыл кейс, сгреб в него пистолет с обоими удостоверениями, а оттуда достал красочную квадратную упаковку с бутылкой французского «Наполеона». — Не будешь возражать, если мы по маленькой за окончание дела, а?

— Ты погоди с окончанием. Ты мне на вопрос не ответил. Ну, хорошо, понимаешь, что мой парень горячие точки прошел, а если б он послабее оказался? Они его что, уделали бы? А чего они «хвостом» болтаются, как, извини, говно в проруби? Ты их послал? Назови причину — разберемся, потом думать будем, окончено дело или нет. Ишь, шустрые вы какие!

— Так ведь всю жизнь учили! — захохотал Кулагин. — Ты чего, Вячеслав Иванович, сам не понимаешь? Оперативная нужда! Я ж тоже своего рода крайний. Шеф вызывает, говорит: «Чего там следователь копает под нашего парня?» — ну, из газеты. Посмотри, мол. Мне приказано, я приказываю. А дальше — это уже собственная их инициатива. За что и хорошо наказаны. И я еще добавлю. Вот и все! Ты ж сам всю жизнь — оперативник, не мне объяснять тебе наши азы… Не нравится тебе или там кому-то еще «хвост» — сниму, а перед руководством уж как-нибудь потом оправдаюсь. А может, и ты мне подскажешь решение. Чего надо-то от того сморчка из «Секретной почты»? Просто по-товарищески спрашиваю, если уголовщина какая — ну и хрен с ним, а если политика, мать ее, то тем более. Мне бы только узнать-.

— А ты бы сразу спросил, я от тебя, Федор Федорович, и скрывать ничего не стал бы, — изобразил полнейшее дружелюбие Грязнов. — Какой-то анонимщик обгадил крупного судебного деятеля, из Высшего арбитража…

— А тебе-то что за дело? — насмешливо перебил Кулагин.

— Так тот с жалобой к генеральному прокурору, ну и покатилось— то, другое. Сам знаешь, как бывает, когда наверху хотят очистить чей-то мундир. А тут еще эти… твои… Да не просто — сел на «хвост» и сиди себе, пока не сгонят, а они наглые! Вот и нарвались. Боишься, что ли, шума-то?

— Да не боюсь, не нужен он, — поморщился Кулагин. — Это ж не им оплеуха, а мне как их начальнику.

— По этому поводу могу только одно сказать, Федор Федорович, не держи дураков. Помнится, в добрые старые времена, это было законом.

— Ну, давай хоть за старину дернем? — оживился Кулагин. — За те времена, когда мы были молодыми! За нашу молодость, а?

— А за что другое я б с тобой вообще пить не стал, — заметил Грязнов.

— Вот за что тебя всегда уважал, Вячеслав Иванович! — воскликнул Кулагин. — За правду! Много мы, поди, друг другу крови-то в свое время попортили, а ради чего? И вспоминать теперь смешно!

Грязнов отчетливо видел, что Кулагин просто очень рад тому обстоятельству, что неприятная история так легко, по его мнению, заканчивалась. Интересно, а на что он рассчитывал? Что факт стычки представителей двух охранных частных структур вызовет громкий государственный резонанс? Как бы не так! Или что та же Генеральная прокуратура каким-то образом отреагирует на факт слежки за своим сотрудником, занимающимся расследованием клеветнического выступления газеты? Тоже весьма сомнительно.

В другом обозначился интерес Кулагина. В дальнейшем разговоре проскользнула у него этакая робкая, что ли, мыслишка: а нельзя ли, мол, закрыть это дело вообще, к едреной фене? Ну, пройдет время, ну, дадут в газете опровержение, что факты не подтвердились и на сотрудника, допустившего публикацию, наложено взыскание. И все кругом успокоятся.

— Можно-то оно, наверное, можно, да вот с опровержением как-то в газете не спешат.

— А если их поторопить?

— Ну… если так? — тянул с окончательным своим решением Вячеслав Иванович, будто исключительно от него в данный момент и зависело решение вопроса.

Ему показалось, что интересы холдинга, о чем он уже знал от Турецкого, каким-то образом вошли в противоречие с интересами самого Кулагина, призванного защищать этот холдинг. Бывают такие ситуации? А почему нет? У Федора ведь «закваска» старая, и вполне может быть, что именно его личные интересы лежат несколько в иной плоскости, нежели те, которые демонстрировал тот же холдинг, желая просто отомстить Степанцову за свой проигрыш в имущественном споре с другим таким же нефтегазовым монстром. А Кулагин с его-то прошлым может служить не одному хозяину. Вот и появляются невидимые миру противоречия…

— А давай мы оба, каждый со своей стороны… попробуем? — горячо предложил Кулагин.

— Разве что если попробовать? — с уже более определенной интонацией как бы подвел итог Грязнов.

И они выпили еще по рюмочке, словно обязывающей их теперь активно помогать друг другу «закрыть к едреной фене» это нехорошее дело.

Теперь уже, слушая рассказ Грязнова по. телефону, хохотал Турецкий.

— Славка, — отсмеявшись, сказал он, — ну то, что ты решил историю с мордобоем мирным путем, честь тебе и хвала. Но каким образом я-то могу прекратить расследование?

— А кто тебя заставляет это делать? — удивился Грязнов. — Моя болтовня с Федором? Так это я с ним разговаривал, а не ты. Зато мешать они больше не будут. Либо станут делать это гораздо тоньше. Но ты уже предупрежден. А кто предупрежден, тот вооружен. Какие у тебя-то проблемы? Ты хочешь дальше раскручивать эту компанию «голубых»? Валяй, никто тебе не мешает. Я усек в разговоре с Федором совсем другую мысль. Вот послушай. Ему с высокого потолка плевать на твоего редактора. У Федора, я почувствовал, просматривается свой, более глубокий интерес. Формально он просит отвязаться от их газеты, а лично заинтересован лишь в том, чтобы прекратились разговоры о герое публикации — то есть о Степанцове. И тут у него имеется как бы собственный внутренний конфликт — с одной стороны, с другой стороны… понимаешь? Будто он чего-то мог наобещать уже этому Степанцеву, а теперь не знает, как выпутаться из ситуации, поскольку и его собственное начальство заинтересовано в устранении этого судебного чиновника. Может, у них есть другая кандидатура на пост председателя. Они помогут утвердиться своему человеку, а тот отдаст им то, что они еще не успели награбить у государства. Как говорил наш с тобой учитель, которого теперь все, кому ни лень, пинают ногами? Ищите, кому выгодно!

— Положим, не он придумал, а еще в Древнем Риме. «Кви продэст?» — так они говорили, Славка, ты все забыл. Слушай, а не переусложняешь ли ты? — усомнился Турецкий.

— Я говорю только о своих впечатлениях, а уж об интуиции — тут я тебе не товарищ. Мне голые факты нужны.

— Очень голые?

— Саня, не морочь мне голову, это вопросы моей собственной компетенции.

— А я — что? А я ничего, валяй.

— А ты куда вчера, между прочим, смылся? И даже футбол красивый не досмотрел!

— А вот уж это, Вячеслав Иванович, вопрос моей компетенции. Ты просто все уже забыл. Привет!

— Что, так-таки и не поделишься впечатлениями?

— Так и не поделюсь!

3

Александр Борисович ни за что не сознался бы своему другу Славке в том, что он весь оставшийся день думал только об одном: как проникнуть незаметно в квартиру Липского и пошарить в ней в поисках пишущей машинки. Это был бы последний штрих, после которого дело можно было бы считать полностью расследованным. И даже присутствие самого Липского не понадобилось бы. Сейчас. Потом— это уже другое дело, пусть кто хочет, тот и разбирается, что подвигло Льва Зиновьевича написать клеветническую статью про Степанцова. И особенно, кому это было нужно, кому выгодно? Ибо без выгоды в наш век уже, наверное, ничего не делается.

С этой целью он сделал несколько телефонных звонков, провел три мимолетные, или почти мимолетные, встречи, во время которых постарался использовать всю силу, Своего убеждения. И преуспел.

Первое, что он сделал (вернее, в последовательности действий эта встреча была второй по счету), — это условился с Оксаной о короткой встрече во время обеденного перерыва наедине. Нет, не в чьей-то пустой квартире, а в кафе, причем в стороне от редакции, где их не могли бы засечь сотрудники «Секретной почты».

Оксана, сегодня менее сногсшибательная, чем вчера, впорхнула к нему в машину, Турецкий нажал на газ, и через пять минут они входили в небольшое кафе на Рождественском бульваре, где царила приятная полутьма после ослепительного солнца на улице.

Перед Александром стояла нелегкая задача — сделать девушку не любовницей, а доверенной соучастницей мелкого преступления. По ее же представлениям, видимо, одно ничуть не мешало другому. Во всяком случае, после того, что ей рассказал Турецкий и объяснил, в чем он видит ее помощь, она загорелась. А может, у нее вдруг возникла мысль, что именно таким вот образом она отомстит им всем за то унижение, которое, по ее словам, испытала однажды в их обществе. Что за унижение? Ах, ну да, «скукота, короче, блин». Турецкий не мог утверждать, что слова расставлены именно в том порядке, как у Оксаны, но не суть важно. Достаточно того, что она оказалась девушкой памятливой и мстительной и будет, как в известном старом анекдоте, мстить и мстить, без отдыха и остановки.

Что от нее требовалось? Всего ничего, украсть у главного редактора ключи от квартиры Липского. Турецкий недаром внимательно слушал рассказы обеих консьержек, запоминал, кто приходит, когда, как часты эти визиты, много ли народу и так далее. Выяснил, что у каждого свои ключи, после чего дверь открывается и снимается с сигнализации. Как это делается, тоже его учить было не надо. Обычно это осуществляется с помощью телефона. Человек вскрывает дверь, запирает, звонит в отдел охраны и называет себя или пароль. Так у нормальных людей. То же самое происходит перед уходом. И вряд ли у Липского как-то иначе.

Но, чтобы не проколоться на мелочи, Турецкий заехал снова в ОВД и, вытащив наружу Ваню Мурашова, честно объяснил, зачем ему нужно проникнуть в квартиру, находящуюся на охране. И Ваня не мог, конечно, отказать в просьбе другу самого Грязнова. Он сходил в отдел вневедомственной охраны и у девушек, дежуривших на пульте, ссылаясь на собственную служебную необходимость, выяснил, какая система охраны оборудована у названного им клиента. Ну, кто из них откажет такому симпатичному Ване? Оказалось, что в доме, который его интересовал, у всех, кто ставил когда-то свои квартиры на охрану, до сих пор применяется довольно старая телефонная система с индивидуальными паролями. А у того, кем интересовался Ванечка, был смешной пароль — «Кочерыжка». Вот такое слово. Что имел в виду Лев Зиновьевич, взявший его себе, оставалось только догадываться.

Итак, дело оставалось лишь за ключами, потому что вскрывать дверь, а потом и закрывать с помощью отмычек не хотелось. Следов не надо было оставлять. Ключи же Эдя вряд ли таскал на общей связке. Они должны быть отдельно, иметь какое-то наводящее обозначение и лежать либо в рабочем столе, либо в сейфе.

Если предположение Турецкого имело под собой почву, то своим тайным пристрастиям главный редактор мог дать выход лишь у Липского, ибо, по словам Оксаны, имел семью. Точнее, жил с родителями. Что также говорило в пользу соображений Александра Борисовича.

Далее, если друзья Липского не стеснялись включать свет во всей квартире, значит, у них была между собой определенная договоренность, кто и когда может посетить жилплощадь. Вчера кто-то там был. То есть не кто-то, а главный редактор, которого узнали тетки по описанию Турецкого. Значит, сегодня он отдыхает и ключей не хватится, если они на вечерок у него исчезнут. Что и требовалось. И еще оставалось надеяться на сообразительность Оксаны.

Наконец, последний, с кем, встретился Турецкий, был один из сыщиков Дениса Грязнова — Коля Щербак. У них там между собой был установлен своеобразный профессиональный подход к делу. На Демидова с Головановым ложились силовые операции. Автомобилями чаще других занимался Филипп Агеев, а со всякой хитрой техникой предпочитал возиться Щербак. Хотя каждый из них вполне мог заменить друг друга. Но Демидыча тетки уже знали, а Щербак был для них человеком новым.

Словом, ближе к концу дня, когда Турецкий, не желая впутывать Грязнова в свою операцию, не имеющую оснований быть вписанной в реестр под названием «Чистые руки», покинул здание Генеральной прокуратуры и уселся в свой автомобиль, раздался первый звонок.

Обрадованная доверием, Оксана доложила о выполнении своей части задания. Ключи были у нее. И девушка торопилась поведать, как это все происходило.

Но Турецкий сказал, что сам заедет за ней и тогда она подробно расскажет, но ни минутой раньше.

Затем он позвонил Щербаку и сказал, что будет на условленном месте примерно в половине десятого вечера. Пусть немного стемнеет. Что придется там делать, Николай уже знал и приготовил все необходимое для приведения в действие ряда спецэффектов.

И дальнейшие события разворачивались следующим образом.

Оксана впрыгнула в машину радостно возбужденная. Сказала, что Эдя только что покинул редакцию, и куда направился — неизвестно. Но ключами, которые лежали в уголке верхнего ящика его стола, заваленные бумагами, не интересовался. А обнаружила эти ключи у него в столе Оксана, когда тот выходил в туалет. Он — туда, а туалет у них в конце длинного коридора, а она — в кабинет и — в стол. Трижды выбегал Эдя в туалет, видно, у него что-то с желудком, подолгу там находился, и Оксана обнаружила ключи только на третий раз. Хотела уже вскрывать сейф редактора — у нее в тайнике хранится запасной ключ, который Эдя ей сам в свое время вручил. Может, боялся собственный потерять, с ним такое уже случалось. Сейф дважды приходилось взламывать, специалистов вызывать и потом новые замки ставить.

А почему она считает, что это квартирные ключи и именно от квартиры Липского? А очень просто, они — один обычный английский, а другой — от секретного замка, висят на брелоке в виде американского орла на полосатом фоне и со звездочками. От чего же еще?

Выпалив всю информацию, Оксана попыталась прижаться к Турецкому, но тот мужественно отстранил ее, с чувством благодарности погладив при этом ее колени одной рукой.

Чтобы как-то протянуть оставшееся до начала операции время, Александр Борисович отвез девушку в тот же кафе-бар, где они уже были днем. И там не торопясь и с большим аппетитом они поужинали. Турецкий при этом морочил ей голову, а иначе говоря, пудрил ей мозги «страшными историями преступлений», которые ему приходилось в жизни расследовать. И за этими красочными кошмарами девушка, кажется, забыла о той награде, которую уже себе нафантазировала, начиная с обеда. Александр Борисович, в свою очередь, всем видом демонстрировал, что «ее от нее» никуда не уйдет. Это, мол, вчера условий не было, а сегодня! Впрочем, если без ханжества, то он подумывал о том, как бы сделать так, чтобы «условия» сорвались и сегодня, — девушка оказалась прилипчивой, а такие вещи всегда грозят ненужными осложнениями.

В девять они покинули кафе и отправились на Арбат.

Когда подъехали, было еще достаточно светло, все-таки май, не пройдет недели, и уже июнь — короткие светлые ночи.

Из машины, стоявшей напротив, вышел Щербак и пересел в салон к Турецкому. Александр познакомил его с девушкой. Щербак отнесся к ее несколько вызывающим прелестям равнодушно, чем, кажется, немного задел ее самолюбие. А может, и не задел, кто знает. Турецкий ее успокоил, шепнув, что Коля— парень скромный, но талантов у него просто немерено. И Оксана стала как бы присматриваться к Николаю, чем невольно вызвала даже легкую ревность у Турецкого.

Стемнело только к половине одиннадцатого. Густые тени от деревьев протянулись к нужному подъезду, и там стало совсем ничего не видно. Николай вышел, захватив свою сумку, и, посмотрев на часы, сказал, что через пятнадцать минут они должны уже стоять справа от открытой двери и, когда консьержка выскочит на улицу, незаметно проскользнуть в дверь. А чтоб Оксана не сверкала своими белыми ногами, велел ей натянуть легкие тренировочные брюки, а на голову — черную косынку-бандану, под которую убрать волосы. И не возражать, поскольку иначе сорвется важнейшая операция.

Сам Турецкий был в темном костюме, и ему никакой камуфляж не требовался.

Прохожих на улице почти не было, так, изредка — один, двое, да и те проходили быстро. Никакой сияющей неоном рекламы тут, в переулке, не было, а фонари на столбах — словно по заказу — светили жидким, сиротским светом, едва пробивая листву деревьев. Лампы включили недавно, и они, видно, еще не набрали полную силу.

— Пора, — сказал Турецкий, выходя из машины и запирая ее. Он взял Оксану под руку и повел за собой по тротуару, почти касаясь плечом стены дома.

Внезапно что-то вспыхнуло в урне, стоявшей в непосредственной близости от входной двери. Турецкий прижал девушку к стене. В дверь, уже заботливо открытую и придерживаемую кирпичиком или еще чем-то, пробежал Николай. Потом из подъезда выскочил он же, а за ним консьержка с графином воды. В урне что-то громко хлопнуло, зашипело, и оттуда повалил густой дым, заволакивающий видимое пространство.

— Бегом! — тихо скомандовал Турецкий, и они с девушкой кинулись в подъезд.

Оксана схватилась было за ручку лифта, но Турецкий сказал:

— Только по лестнице, никаких лифтов. Не торопись, спокойно, за нами никто не гонится.

— А он? — спросила Оксана, сбрасывая с головы косынку и встряхивая своей шикарной прической «а-ля Пугачева».

— А он будет там, где ему нужно быть.

Они поднялись уже на пятый этаж, когда их, также по лестнице, догнал Щербак. Он приложил палец к губам, чтобы предупредить вопросы, и протянул ладонь к Турецкому. Александр молча выложил ключи.

Николай посмотрел, повертел их перед глазами, затем осветил фонариком замочные скважины, осмотрелся, понюхал что-то, пощупал и, наконец, произнес приговор:

— Они. Как его фамилия? — Он подкинул ключи на ладони.

— Хакель-Силич, — сказал Турецкий. — Зовут Эдгар Амвросиевич. Пароль ты помнишь.

— Стойте, я еще посмотрю. — И Щербак снова стал освещать дверь фонариком, словно опасаясь каких-нибудь подвохов со стороны тех, кто сюда приходит. — Ага, вот и мы, — довольным тоном заметил Щербак, снимая с почти незаметного крючка, на дверном косяке петельку нитки, прикрепленную к двери. — Ишь, мудрецы! Начитались детективов, «секретку» себе придумали, паршивцы!.. Ну, а теперь можно. Значит, пока я не закончу разговор, вы молчите.

Николай отпер дверь замысловатым ключом, а затем сунул второй ключ в английский замок и тихо потянул дверь на себя. Она неслышно открылась.

Ночные гости шагнули в прихожую. Оксана открыла уже рот, но Николай, осветив ее фонариком, погрозил ей пальцем. Закрыл за собой дверь и включил свет. Оглянулся в поисках телефонного аппарата и обнаружил его на низеньком столике, в простенке между двумя другими дверьми.

Поднял трубку, нагнулся зачем-то и, усмехнувшись, поманил Турецкого пальцем, и когда тот подошел и тоже наклонился, показал ему на стеклянную крышку столика. Под стеклом был прикреплен листок бумаги, и на нем написан телефонный, номер, вероятно, отделения милиции, и одно слово: «Кочерыжка».

— Дежурная отдела охраны слушает! — донесся четкий женский голос.

— Кочерыжка, это я дома, — ответил Щербак.

— Принято, — коротко ответила дежурная, ничем более не поинтересовавшись.

— Ну вот и все, — засмеялся Щербак. — Сан Борисович, приступай. Свет сейчас везде зажжем, и будь как дома…

— Так, теперь слушайте меня, — сказал Турецкий, увидев, что девушка отправилась в другую комнату. Это тебя касается, Оксана. Руками ничего не трогать, ни к чему не прикасаться, и, вообще, вести себя как в музее, где можно только смотреть. Еще лучше будет, если ты посидишь у телевизора, пока мы с Николаем будем заниматься делами. Коля, включи ей.

Просто сидеть на диване и смотреть на экран, кажется, совсем не входило в планы девушки. Она была недовольна тем, что ею распоряжаются. Острота приключений уступала место «скукоте», а это было не в ее вкусе. Но пришлось подчиниться, потому что она увидела, как Турецкий и Щербак натянули на руки светлые нитяные перчатки, и Николай, взяв пульт от телевизора, включил его.

Шла передача «Фабрика звезд», и он счел, что это самое то, что может хоть на какое-то время заинтересовать и отвлечь девицу.

Недолгий, но качественный обыск ничего не дал. Пишущую машинку, за которой охотились, они так нигде и не обнаружили. Перерыли в буквальном смысле даже старые вещи в кладовке и на антресолях. Подняли тучу пыли, но — пусто. Не в том смысле, что вообще не обнаружили ничего любопытного, а в том, что необходимого не нашли. Странным им показалось и то, что в квартире писателя, каковым несомненно считался Лев Липский, не нашли ни рукописей, ни блокнотов с заметками, которых обычно бывает много у творческих людей — чтобы записать неожиданно пришедшую удачную мысль для памяти, на будущее. Ничего такого. Не было у него и компьютера — ни какого-нибудь громоздкого, купленного в Москве лет пять — семь назад, ни новейшего ноутбука. Впрочем, ноутбук обычно носят с собой, как атташе-кейс.

На чем же, интересно, работают дружки и приятели Льва Зиновьевича, которые появляются здесь иногда по вечерам? С собой, что ли, приносят и уносят? Или их тут совершенно иные проблемы волнуют?

Турецкий и не заметил, что последнюю мысль высказал вслух. Щербак с иронией посмотрел на него и усмехнулся:

— Ты еще ничего не понял, Сан Борисыч? Странно, а ведь на вид вполне разумный человек!

— Чего ты хочешь этим сказать? — вовсе и не обиделся Турецкий.

— Ну, если еще сам не сообразил, девицу свою спроси, чем они должны тут, по крайней мере, заниматься. Намек-то ведь уже был, а ты просто не обратил внимания, потому что думаешь о другом.

— И о чем же я думаю? Оксана, загляни сюда, пожалуйста! — крикнул он. И когда девушка вошла в кабинет, спросил: — Слушай, чем они все тут, вообще-то, занимаются? Вот мы внимательно все вокруг осмотрели, и никаких следов писательской деятельности не нашли.

— А вы чего ищете-то? — почти с издевкой спросила, в свою очередь, она. — Какие следы? И от чего? Или от кого?

«А что, — подумал Турецкий, — ей не откажешь ни в наблюдательности, ни в остроумии!»

— Ну, пишущей машинки… ноутбука… Ты, когда здесь была, не видела у Левы компьютера или чего-то в том же роде? Ведь он не отдыхать сюда приезжает, да? А работать. Так на чем же? Или он от руки пишет, по старинке?

— Машинка, вообще-то, у него вот здесь стояла. На этом столе, в футляре. Старенькая такая, я на них сто лет назад печатала. Только не наша, не советского производства, и не «Ятрань» какая-нибудь, а такая вот, — показала Оксана руками размер, поменьше компьютерной клавиатуры. — Электрическая. Из Штатов. Я, помню, тогда удивилась: как это у большого писателя и вдруг — машинка? А он все смеялся и говорил, что современную электронику просто на дух не переносит, потому что боится ее.

— А чего конкретно он боится, не говорил? — поощрительно улыбнулся девушке Щербак.

— Он-то — нет, а мы у себя на, факультете как-то эту проблему обсуждали. Сейчас же «мировая паутина» опутала весь мир, тайны сохранить очень трудно. И если ты не «запаролил» свой комп, в него может влезть любой, кто хоть чуточку сечет в этом деле. Да и взломать самый сложный пароль кое для кого тоже сегодня не проблема. Поэтому журналисты так озабочены не столько тем, как написать, сколько тем, как сохранить свою информацию и источники в тайне. Обычное дело.

— А он что, машинку эту всегда с собой возит? — поинтересовался Турецкий, который уже понял, в чем дело.

Он и сам настолько привык по молодости к пишущей машинке фирмы «Москва», все детали которой были железными и надежными — не пластмасса какая-нибудь, не бьется, не ломается, что, когда вошли в моду, да и в огромное делопроизводство, первые компьютеры, долго не мог переучиться, хотя, в общем, и клавиатура та же, и работать много легче, но вот внутреннее какое-то предубеждение побороть в себе длительное время никак не мог. Кажется, нажмешь не ту клавишу и — все у тебя слетело, исчезло к чертовой матери. И важная работа — коту под хвост. Но — втянулся, да и как иначе! А этот, значит, так и не сумел перебороть себя…

— И привозит, и увозит, — убежденно ответила Оксана. — Правда, как сейчас, я не знаю, но вот года два назад, когда я здесь бывала на- вечеринках, видела машинку.

— Точно, электрическую? — переспросил Турецкий, вспомнив объяснения Моисеева.

— Ну что ж я, отличить, что ли, не могу простую от этой? — обиделась девушка.

— Нам важно подтверждение каждой детали, — заметил Турецкий. — И происхождение у нее американское, не ошибаешься?

— Ну, я же сказала! «Ай-Би-Эм», вот!

— Молодец, Семен Семенович!

— А это кто? — с любопытством спросила Оксана.

— Прокурор-криминалист от бога, вот кто, дорогая. Нам бы его глаза! Скажи, а Лева ни у кого из своих дружков не может ее оставлять здесь, когда уезжает?

— Да я тебе могу их всех перечислить, если хочешь.

— Конечно, хочу. Он большой, этот твой список?

— Меньше десятка фамилий. Ну, наш Эдя, Конкин, завотделом, ты его видел, мы его Хомяком зовем. Потом Эдин зам, Ребров Игорь Моисеевич. Илья Осипович Скатов — этот из театра Станиславского и Немировича, балерун. Резников, который в Израиле проживает, а сюда только наезжает, наш член редколлегии. Яша Стеценко, которого ты тоже видел, он наш спонсор. Ну, Игорь Ольшевский, правда, они не очень…

— Что, не очень?

— Ну, дружат. Встречаются, я его тоже здесь видела. Еще несколько человек. Я тебе могу завтра полный список дать, со всеми телефонами. А, вот еще, вспомнила, Купченко Роман Романович, но он у нас в редакции ни разу не появлялся, да и не друзья они, а, скорее, враги. Так сам Левка говорил. И Эдя — тоже, он его вроде бы лично знает.

— Тогда чего ты называешь его фамилию? — удивился Турецкий. — В какой связи?

— А этот Купченко когда-то дружил с Левой, они даже соавторами были, но это давно, наверное, в конце восьмидесятых еще годов. В общем, в прошлом веке!

— Ничего себе! — хмыкнул внимательно слушавший ее Щербак. — Нашей замечательной молодежи все, что было вчера, уже представляется прошлым веком! Ну и жизнь!

— А что, скажешь не так? — задиристо воскликнула Оксана. — Или вы уже все такие старые, что вам кажется, будто…

— Нам, милая моя, ничего не кажется, — засмеялся Турецкий. — Ты вон только взгляни на Колю, ну, какой же он старый? Он же любому молодому сто очков даст.

— Это мы еще посмотрим! — упрямо возразила Оксана.

Турецкий переглянулся со Щербаком и, неожиданно для себя, поощрительно подмигнул ему: мол, не теряйся. Но Щербак только пожал плечами, что можно было понять как угодно.

— Ну, хорошо, вернемся к списку, — сказал Александр Борисович. — Завтра действительно можешь дать? И про этого, про Романа Романовича, тоже сообщи, что тебе известно. А я подъеду. Позвоню, и мы встретимся, ну, как сегодня днем, устраивает?

— Вполне, — ответила девушка, но думала она теперь явно о другом. — Кстати, Купченко живет постоянно в Нью-Йорке, а его телефона у нас нет.

— Жаль, но ничего не поделаешь. Тогда заканчиваем. Кое-что мы смогли уточнить, правда, для этого вовсе не нужно было вламываться в чужое жилище. Но в принципе отсутствие информации — тоже информация. Сворачиваемся. Вторжение закончено. Коля, что там у тебя, какие действия? — Турецкий кивнул в сторону выходной двери.

— Как, а разве мы здесь не останемся? — с удивлением, смешанным с обидой, протянула девушка.

— А зачем? У тебя возникли персональные планы? — Турецкий этаким наивным глазом уставился на нее. — Только ты учти, что здесь мы находимся совершенно незаконно, и если нас кто-то засечет, крупных неприятностей не миновать. Нарушение неприкосновенности жилища — это статья сто тридцать девятая Уголовного кодекса — карается по закону. А о нас с ним, — он кивнул на Щербака, слушавшего его монолог с ухмылкой, — я уж и не говорю. Наши действия предусмотрены уголовной статьей о злоупотреблении служебным положением. А вот твои? Это уж как суд решит. Правда, ты всегда можешь заявить, что мы тебя силой заставили, но вряд ли кто этому поверит. Вот потому, Оксана, я уверен, что в данный момент нам лучше всего потихоньку смыться отсюда, оставив все так, как здесь было до нас. Поэтому я и просил тебя ничего руками не трогать и следов от своих пальцев нигде не оставлять, понятно?.. Погоди, не торопись, — быстро добавил он, увидев, что девушка собирается возразить. — Сейчас мы все вместе, как нам скажет Николай, покинем помещение, а потом мы решим, как компенсировать потерянное тобой ради нашего дела время, идет?

— Ну, ладно, — недовольно ответила она, поджав губы.

— Но девушке придется снова повязать косынку на голову, — улыбаясь, сказал Щербак. — И мои тренировочные штаны на себе оставить. Пока мы не выйдем и не сядем в машины. А выходить будем через окно на лестничной площадке второго этажа, там невысоко, метров пять, не больше. Пойдем в таком порядке: первым — я, за мной — Оксана, ты замыкаешь, Сан Борисыч. Прыгать не придется, у меня есть небольшая лесенка, метра на четыре.

Глаза у Оксаны снова вспыхнули — приключения продолжались.

— И откуда он все знает? — спросила она шепотом, прижавшись к Турецкому.

Но у Николая слух был острый, и он услышал вопрос. И ответил — не конкретно девушке, а как бы вообще:

— А тут еще днем ходил один сантехник, из ЖЭКа, батареи на лестницах проверял, вот он мне и сказал.

Турецкий ухмыльнулся — мол, знай наших!

Теперь все необходимые действия были произведены в обратном порядке — вплоть до сигнальной ниточки, «секретки», надетой снова на едва заметный крючок в дверном косяке.

Тихо спустились они по слабо освещенной лестнице на площадку между первым и вторым этажом. Окно здесь выходило во двор, и, следовательно, видеть, что там будет происходить, консьержка не могла. В данный момент она что-то читала, поглядывая в сторону входной двери, — Щербак сам проверил.

Было уже около одиннадцати вечера, в подъезде стояла глухая тишина.

Конечно, проще всего было бы спуститься всей компанией на лифте, придать себе чуть хмельной вид и независимо пройти мимо тетки на выход, но она наверняка проявит любопытство: откуда да чего, не отвечать — значит вызвать подозрение, а «светиться» вместе с девушкой, которая жила в одном из соседних домов и по этой причине могла быть неожиданно опознана консьержкой, совсем не хотелось. Вот Щербак и выбрал пусть немного авантюрный, зато, с его точки зрения, более безопасный путь отхода.

Чтобы не привлечь к себе ненужного внимания консьержки шумом открываемого окна, Щербак вызвал лифт и отправил его наверх, и пока тот поднимался, под гул мотора аккуратно и быстро вытащил из гнезд шпингалеты и открыл оконную створку. Веревочная лестница, добытая все из той же его сумки, полетела вниз, а конец толстого шнура, прикрепленного к ней, был захлестнут за батарею отопления и тоже переброшен через подоконник.

Между тем лифтовая кабина прибыла наверх. Щербак вызвал теперь ее вниз и показал Турецкому, что он пошел.

— А ты меня поймаешь? — спросила Оксана у Николая.

— Я-а?! — Щербак засмеялся. — Тебя?!

«Ну вот, они уже и на «ты», — успокоенно подумал Турецкий.

Встав коленями на разостланную на подоконнике газету, Николай развернулся спиной наружу и по шнуру, а затем и по лестнице скользнул вниз.

На земле он огляделся и, не заметив ничего подозрительного, дернул за конец шнура. И вскоре таким же манером прямо к нему в руки соскользнула сверху Оксана. Ловко у нее это получилось. Прямо как в каком-нибудь фильме про пионерлагерь! И точно так же, как в забавном кино, Щербак поймал девушку, подержал ее немного в руках и аккуратно поставил на землю.

Последним, слегка притворив за собой створку окна и забрав газету, спустился Турецкий. Когда он оказался на земле, Щербак дернул за шнур, вытащил его и быстро смотал на локте.

— Спокойно уходим, — почти шепотом произнес он и пошел первым.

Турецкий, поддерживая Оксану под локоток, чтобы нечаянно не оступилась в темноте, последовал за ним.

Они вышли из-под арки на улицу, Николай «вякнул» брелоком сигнализации, и его «девятка» на миг вспыхнула подфарниками. Операцию можно было считать законченной. Если бы не одно обстоятельство.

Девушка Оксана после пережитого волнения, стоя возле машины Щербака, стаскивала с себя его тренировочные штаны и дышала с такой нервной дрожью, что Александр только диву давался, как ей удалось выдержать это испытание. Но, может быть, главное свое испытание она наметила немного позже и уже не сомневалась, что на этот раз Турецкий не ускользнет из ее цепких рук. Глаза ее горели в полутьме, как у голодной волчицы, которая видит перед собой лакомую пищу, но никак не решается схватить — не приманка ли это в капкане? Нет, ну конечно, какой еще капкан! Это невольное, образное сравнение, не больше.

А у Александра Борисовича были определенно другие планы.

— Так я свободен, Сан Борисыч? — сказал с усмешкой Щербак, который упаковал свои вещи в сумку и кинул ее на заднее сиденье «девятки». — Если что, я завтра на месте. Сейчас больше не нужен?

— Спасибо, Коля, — ответил Турецкий. — Но понимаете, ребята, если бы Оксана не возражала, ну, и ты, Николай, тоже, я бы попросил вас еще об одном небольшом одолжении. Тут до подъезда Оксаны два шага, а у меня сегодня еще дела, я к Вячеславу Ивановичу должен обязательно заехать, понимаете? А это — неблизкий путь, да и поздно уже. Оксаночка, давай мы с тобой простимся до завтра, а Коля тебя проводит, ты не возражаешь? Коль, выручи старшего товарища, а?

— Ну, если только Оксана… — неуверенно сказал Щербак.

— А что Оксана? — вскинулась девушка. — И почему я должна возражать? Проводите меня, Николай, — уже с мстительной интонацией добавила она. — Впрочем, мы можем и подъехать на вашей машине.

— Ну, спасибо вам, — словно обрадовался Турецкий и бегом кинулся к своему «пежо», который весело подмигнул ему.

А то, что произошло дальше, не вписывалось ни в какие правила игры. Наглость это была в самом натуральном ее виде.

На повороте с Комсомольского проспекта на Вторую Фрунзенскую, под светофор налево, какой-то черный автомобиль лихо вспорол с правой стороны весь бок его «пежо». Причем удар был такой силы, что Турецкого швырнуло влево и он едва не вылетел на встречную полосу, по которой как раз мчались машины. Александр Борисович здорово приложился грудью о баранку, а лицом — о приборный щиток.

Конечно, «черный» умчался в сторону проспекта Вернадского, и никто его не преследовал, и милиции, как всегда, рядом не оказалось.

Александр Борисович выбрался из-за руля, обошел машину, взглянул на «произведение рук неизвестного автомобилиста» и, удрученно покачав головой, подумал, что ремонт придется отложить до лучших времен. До тех дней, когда у него появятся такие деньги. Никакая страховка не поможет, ибо никто не подтвердит, что же на самом деле здесь произошло.

Он снова сел за руль, включил зажигание, и двигатель заработал — уже можно благодарить Бога.

Приехав домой, он поставил пострадавшего «товарища» на охраняемую стоянку и закрыл правую сторону брезентом — глаза б не смотрели!..

4

Беда бедой, но жизнь-то продолжается…

Он полулежал в кресле, с мокрым полотенцем на лбу, там, где приложился о щиток, сосал ледяное пиво из бутылки и вспоминал прошедший вечер. Кажется, он понял наконец причину недовольства Оксаны от пребывания в компании Липского и его приятелей, которых, оказывается, хорошо знала по совместной работе в еженедельнике. Еще находясь в его квартире, Турецкий спросил у девушки, чем же, собственно, Оксану не устраивала та компания? Она ответила с грубоватым презрением:

— А чего ждать, от «голубых», которые только и любуются сами собой? Убирать за ними грязные тарелки? На моем-то месте! Ты прикинь, повышенного к себе уважения, что ли? А оно мне надо?

— Уважение очаровательной девушке требуется всегда, — назидательно заметил тогда Турецкий. — Вопрос в том, каким образом оно может быть выражено.

— Вот именно, — обронила она, с ожиданием поглядывая на него.

А он подвел девушку. Нехорошо поступил. Правда, оставил ей взамен Щербака, а тому она вряд ли даст растеряться от неожиданности. Значит, за ее настроение можно не беспокоиться.

И еще, он унес с собой немало любопытной информации, которая в его голове складывалась по ходу дела в качестве предположения, но из уст Оксаны получила-таки подтверждение. Компания-то у Льва Зиновьевича сложилась в Москве, грубо говоря, однополая. И все, кто в нее входили, включая Эдю и некоторых сотрудников «Секретной почты», грешили этим делом.

Так что же теперь, в отсутствие хозяина, представляла собой хорошо обставленная и удобно расположенная в тихом московском переулке квартира Липского? Местом тайных свиданий доверенных гомосексуалистов? Очень похоже на то. И какие же варианты дальнейшего розыска могут быть предложены?

Список участников квартирных оргий может быть представлен Оксаной уже завтра, если она все-таки не обиделась на него. А оправдание, продиктованное срочной необходимостью встретиться с Грязновым, он придумал на ходу, чтобы увидеть (и, главное, чтоб она увидела) серьезный кивок Щербака. Мол, это действительно очень важно.

Ну и что дальше? Встречаться с каждым членом компании в квартире Липского, выдумывая для этого совершенно неотразимый повод, и пытаться отыскать пишущую машинку — конечно, своего рода подвиг, но он никому не нужен. Да и времени уйдет пропасть, а результатом может оказаться пшик.

Есть другой вариант. Взять одного из них — того, кто духом послабей, не Эдю, поскольку при всей своей трусости он, похоже, невероятно упрям, а, скажем, того Хомяка с потными щеками, и крепко припугнуть, потребовать, чтобы тот выложил про своих дружков все, что ему известно. В том числе, как бы походя, и про машинку, чтоб не зацикливать на ней его внимание. Это возможно, но тогда необходимо выявить «самое слабое звено», как с убийственным сарказмом произносит эту фразу одна из известных телеведущих, вдохновленная имиджем симпатичной стервы.

А вот интересно, способна ли ответить на этот вопрос Оксана? Чем черт не шутит, между прочим… Попытаться, во всяком случае, можно. Девушке, заметно было, понравились сегодняшние приключения — остротой ситуации, непредсказуемостью, таинственностью, да просто самим фактом ее участия в странных «взрослых играх». За исключением финала, который стараниями Николая мог оказаться для нее очень даже успешным. Ладно, не отвлекаться.

И обязательно надо будет расспросить девушку о новом лице, о Купченко. И Максу не забыть дать задание.

Таким вот образом Турецкий наметил себе общие контуры плана на завтрашний день… Да какое, к дьяволу, завтра? Уже сегодня — третий час ночи?., утра?.. Светлеет за окном. Значит, точно, уже сегодня, и можно наконец заснуть с осознанием честно, хотя и частично, выполненного долга.

…Разбудил телефонным звонком Грязнов-старший. Турецкий, вскочив, взглянул на часы и не поверил своим глазам: девятый час! Так поздно он никогда не вставал! А Вячеслав был полон убийственной иронии. Он уже, естественно, пребывал на службе и теперь интересовался, отчего в своем рабочем кабинете не присутствует и друг Саня?

— Спасибо, что разбудил, — не собираясь чего-то придумывать, сказал Турецкий хриплым со сна голосом. — Видишь, проспал, слишком поздно лег сегодня.

— И где ж ты таскался, друг любезный? Почему еще в два ночи тебя дома не было?

— Позвонил бы на сотовый…

— Я?! Тебе?! А вдруг ты был занят? Кстати, я смотрел ночную сводку происшествий. Есть один любопытный факт, но тебе, подозреваю, он может показаться неинтересным.

— Господи, ну, Слава, чего ты с утра голову мне морочишь? Какой еще факт?

— А вот… «Необъяснимое задымление произошло прошедшим вечером в Сивцевом Вражке у дома номер…» Ага, я как глянул, сразу почему-то подумал, что в нем, в этом самом доме, проживает твой Липский. Проверил — точно! «В чугунной урне для окурков и прочего уличного мусора неожиданно ярким огнем вспыхнуло неизвестное пиротехническое устройство, которое после облития его… — Чуешь, Саня? — после облития его водой гореть сразу перестало, но зато на короткое время окутало окрестности белым облаком плотного дыма. Женщина-сторож, дежурившая в подъезде, высказала предположение, что это мальчишки подбросили в урну какую-нибудь горючую смесь, которая при соприкосновении с водой дала такую реакцию. Прибывший на место дежурный наряд ОВД «Арбатское», не найдя следов обозначенного горючего вещества, оставил происшествие без последствий, ибо, по убеждению сотрудников милиции, к теракту это мелкое событие никакого отношения не имело». Ну, стиль, Саня, это на их совести. Оставили без последствий — и ладно. Полагаю, что и в прессу сей факт не просочится ввиду его мизерности. Но чего ты-то там делал?

— Я? Интересно, с чего ты взял? Или доложил кто-нибудь?

— А мне никто не докладывал, я сам понял. Дениска сказал, что вы со Щербаком чего-то там замышляли, вот я прочитал сводку, позвонил, прикинул и сделал вывод. Скажешь, неправильный?

— Ну, как может генерал делать неправильный вывод? Абсурд! Но скажу только тебе и по большому секрету. Это был ловкий отвлекающий маневр, Славка. Однако машинки мы в квартире так и не обнаружили. Зато уяснили, что это жилье «голубая публика» использует для своих нужд. И регулярно. Правда, это не значит, что мы можем привлечь того же Липского в качестве содержателя притона для гомосексуалистов. А что он своим дружкам ключи оставил, ничего странного. Я помню, и ты, уезжая, мне свои ключи пару раз оставлял — на самый крайний случай. Да и моими ты тоже, бывало, пользовался. Но все-таки свидание свиданию рознь, верно?

— И что, ты там сидел до рассвета?

— Нет, мы ушли быстро.

— Кто мы? Ты, Щербак — и все?

— Ну, любопытный! Девушка еще одна была, она с обстановкой знакома.

— А-а, я, кажется, понял. Ну, хорошо, ты, когда освободишься у себя на службе, выбери полчасика, подскочи ко мне. Давай где-нибудь часикам к семи, если, конечно, у тебя вечер и ближайшая ночь уже не расписаны по минутам.

— Не вижу повода для сарказма!

— И я пока не вижу, но все нынче в руках Божьих, ага?

— Ты знаешь, насчет этого ты прав, действительно в руках. Кстати, а ты не читал в своей сводке ночных происшествий еще одно сообщение о том, что на перекрестке Второй Фрунзенской и Комсомольского проспекта около половины второго ночи неизвестный черный автомобиль снес правый бок синему «пежо» и не останавливаясь скрылся с места происшествия? Водитель «пежо» отделался испугом и легкими царапинами. Что, правда не читал?

— Ты что, серьезно?

— Серьезней не бывает, Славка. Так что прибуду на такси, уж не обессудь. Это для меня сейчас, вижу, самый безопасный вид транспорта. Ладно, привет.

Турецкий бросил трубку, чертыхнулся и отправился в ванную — замазывать ссадину на лбу Иркиным кремом телесного цвета.

Загрузка...