Торквемада и испанская инквизиция

Глава V. ЕВРЕИ В ИСПАНИИ

Итак, католические сюзерены постепенно наводили порядок на обезумевшей земле Испании, возрождая действенность законов, создавая систему полиции для борьбы с разбоем, вымогательством и расхитительством дворян, пресекая злоупотребления и незаконные притязания клира, восстанавливая государственные финансы, подавляя повсюду очаги беспорядков, раздиравших государство.

Но самым серьезным из дестабилизирующих факторов были озлобленные раздоры, возникшие между христианами и евреями. Вот что писал Пулгар:

Чтобы правильно понять сложившуюся ситуацию и силу аргументов, должных побудить королевскую чету в ходе наведения порядка в стране развернуть репрессии против обратившихся к иудаизму, то есть против вероотступничества «новых христиан» – так называли принявших крещение евреев и их потомков, – необходимо сделать краткий ретроспективный обзор истории израильтян в Испании.

Очень трудно точно определить, в какое время евреи впервые появились на Пиренейском полуострове.

Саласар де Мендоса и ряд других историков, опирающихся в своих произведениях на работу Томаса Тамайо де Варгаса, выдвигают столь дерзкие предположения по этому поводу, что они скорее курьезны, чем серьезны.

Они утверждают, что испанское государство было основано Тубалом, сыном Яфета, которому досталась Европа при дележе мира между сыновьями Ноя. С тех пор оно называлось Тубалией, известной как Сефарад у евреев и Геспериды – у греков. Они придерживаются того мнения, что первые евреи пришли на Пиренеи с царем Халдеи Навуходоносором II, приведшим с собою, кроме халдеев и персов, десять родов из Израиля, поселившихся в Толедо[57] и построивших там прекраснейшую синагогу, какие возводили со времен создания храма Соломона. Эта синагога, сообщает Мендоса, впоследствии стала женским монастырем Пречистой Девы Марии (утверждение, которое начисто опровергается самой архитектурой сооружения). Далее он информирует нас о том, что евреи построили другую синагогу в Саморе, и те, кто ходил туда молиться, гордились – точка зрения, свойственная христианину, – что именно им было адресовано «Послание к евреям» Святого Павла.

Они основали университет в Люсене (недалеко от Кордовы) и школу, где обучали праву, а впоследствии расселились по всей Испании еще до прихода Господа нашего на землю. В 37 году нашей эры Святой Иаков-апостол приехал проповедовать новое евангелие в иберийских Пиренеях, «и Испания стала первой после Иудеи землей, воспринявшей священные законы милосердия».

Следуя описаниям Варгаса, Мендоса отмечает: «хотя многим казалось недостоверным, что толедские евреи предписали не признавать муки крестные Господа нашего, это утверждение не беспочвенно»[58].

Амадор де лос-Риос, возможно, прав, утверждая, что евреи впервые появились в Испании во времена господства вестготов, то есть после падения Иерусалима. Едва поселившись на Пиренеях, они стали объектом преследований. Но с нашествием захватчиков-сарацин, близких им по происхождению и вероучению, евреи наслаждались в Испании – как под мусульманской, так и под христианском властью; период их процветания продолжался до конца тринадцатого века. Впрочем, скрытое взаимное презрение и ненависть христиан к евреям и евреев к христианам продолжали существовать, и это зло было непреодолимо в эпоху сильных религиозных чувств.

Для христианина всякий встреченный им еврей был естественным и заклятым врагом, потомком тех, кто распял Спасителя, а потому – объектом проклятий, человеком, которому следует мстить за величайшее в мире преступление, совершенное его предками.

Еврей, со своей стороны, точно так же презирал христианина. С точки зрения собственной чистоты и подлинного монотеизма, он относился с презрением к религии, которая казалась ему не более чем переделкой политеизма, учением самозванца, попытавшегося узурпировать место обещанного мессии. Для искренне верующего иудея тех дней христианская религия была не многим лучше богохульства. Впрочем, имелись и другие причины пренебрежительного отношения к христианам. Оглядываясь на замечательное прошлое своего народа и высокий уровень культуры – результат многовековой эволюции мысли,- что, кроме насмешки, мог он испытывать к отсталым испанцам, недавно сбросившим варварские шкуры?

Ясно, что взаимное уважение между народами отсутствовало напрочь в эпоху сильных религиозных предрассудков. Однако можно было добиться терпимого к себе отношения, для чего еврей использовал пороки и добродетели, которые столетия бедствий и скитаний привили ему.

Вооружившись стоицизмом, он надел маску презрения и безразличия к агрессивной ненависти, насилию противопоставил хитрость и долготерпение, столь характерные для него. Терпеливость, воспринятая как «бесконечное вместилище страданий», и составляла секрет успехов еврея, где бы он ни обосновался.

В сплоченности этих людей, которые не смогли сохраниться как нация в пределах своего государства, и в исключительной коммерческой сообразительности заключалась их сила. Евреи увеличивали богатство благодаря своему трудолюбию и бережливости, пока не оказались в состоянии купить те привилегии, которыми в христианском мире с рождения обладал всякий католик. В Испании число евреев делало оскорбительное обращение с ними затруднительным – по достаточно обоснованным оценкам Амадора де лос-Риоса, к концу тринадцатого века в Кастилии их проживало около миллиона.

Своей солидарностью они сформировали – как делали везде – империю внутри империи, свое собственное государство внутри государства; у них был свой язык и свои обычаи: они руководствовались собственными законами, за соблюдением которых следили раввины; они столь неотступно следовали правилам своей религии, что отдых в субботу стал даже общепринятым в Кастилии. Так они создали для себя в чужой стране подобие собственной родины.

Время от времени их беспокоили отдельными местными преследованиями, но в основном к ним относились с терпимостью и предоставляли свободу вероисповедания, которой несчастные разгромленные альбигойцы по ту сторону Пиренейских гор вполне могли позавидовать. Дело в том, что церковь, которая к тому времени уже учредила инквизицию, была очень далека – по причинам, которые будут изложены в следующей главе, – от раздувания каких бы то ни было преследований сынов израилевых. Так, Гонорий III, продолжавший политику Иннокентия III по искоренению ереси в Южной Франции и прочих местах, подтвердил (7 ноября 1217 года) привилегии, предоставленные евреям его предшественниками на троне Святого Петра. Привилегии состояли в том, что еврей не обязан был принимать крещение; если же он чувствовал склонность к христианской вере, то принимал ее с любовью и по доброй воле: к его практикам и религиозным церемониям христианам следовало относиться с уважением; побои или забрасывание камнями еврея запрещались и подлежали наказанию; еврейские кладбища объявлялись неприкосновенными.

А когда король Фердинанд III, впоследствии канонизированный, вырвал Севилью у мавров (в 1224 году), он подарил один из лучших районов города евреям и передал им на содержание четыре мечети, чтобы они могли переделать их в синагоги.

Единственное ограничение, наложенное на них законом, состояло в том, что они под страхом смерти обязаны были воздерживаться от попыток обратить в свою веру христиан и должны были с уважением относиться к христианской религии.

То были мирные, счастливые дни процветания евреев в Испании. Их способности были всеми признаны, и они заняли многие влиятельные посты в правительстве. Финансы королевства оказались под их контролем, и Кастилия благоденствовала при их умелом управлении коммерцией. Альфонсо VIII, в царствование которого, как подсчитали, в одном Толедо проживало двадцать тысяч евреев, доверил еврею пост своего казначея и не счел ниже своего достоинства взять в любовницы еврейку – маленький любопытный факт в связи с законом, который вскоре был обнародован.

Едва ли меньшими, чем вклад в национальную экономику, оказались заслуги евреев в науке, искусстве и литературе. Они особенно преуспели в медицине и химии, и самыми искусными врачами и хирургами средневековья были люди именно этой национальности.

Но в середине тринадцатого века произошла катастрофа: внешняя гармония, такими трудами налаженная, разрушилась под напором вырвавшихся наружу истинных чувств, которые никогда не утихали втуне. В значительной мере евреи были сами повинны и этом. Введенные в заблуждение религиозной свободой, разрешенной им за их достоинства и за обеспеченное их трудами процветание страны, они не почувствовали, что накопленные ими богатства таили в себе угрозу.

Ободренные оказываемым им уважением, евреи допустили ошибку, ослабив поводья восточного пристрастия к пышности: окружили себя роскошью и позволили себе выставить на всеобщее обозрение блеск своих одеяний и экипажей, чем обнаружили богатство, относительно незаметно накопленное в течение нескольких поколений.

Если бы они ограничились демонстрацией роскоши исключительно в своей среде, все могло бы еще закончиться хорошо. Но, начав жить по-королевски, они перенимали и королевские привычки, становились высокомерными и надменными. Они позволили своему презрению к менее богатым христианам проявиться в пренебрежительном обращении с ними, а беспрепятственность в этом привела к следующему шагу в злоупотреблении дарованными им привилегиями.

Их богатство вызывало зависть – самую опасную и пагубную из страстей, населяющих человеческое сердце, а высокомерное и бесцеремонное поведение побудило эту зависть к действию.

Возникли вопросы относительно источников их богатства, и против евреев выдвинули обвинение в том, что их ростовщическая деятельность разорила многих христиан, к которым они теперь смели относиться с презрением. Хотя ростовщичество не запрещалось и допустимая прибыль могла достигать по закону сорока процентов, вспомнили вдруг, что его во все времена однозначно осуждала церковь – а под словом «ростовщичество» церковь понимала всякую, даже незначительную, прибыль, извлекаемую из выдачи денег в долг.

Фанатизм начал пробуждаться от своей дремоты и некоторое время спустя, пришпоренный жадностью, набрался сил и поднял свою страшную голову. Общественный настрой против израильтян усилился еще из-за того, что они практически полностью контролировали ненавистный во все времена аппарат по сбору налогов.

Со стороны простого народа посыпались многочисленные угрозы. О евреях широко распространились злые сплетни, и среди описаний различных ритуальных мерзостей важное место занимали обвинения в приношении человеческих жертв.

Имелись ли какие-нибудь реальные основания для подобного обвинения – это одна из исторических тайн, в которых ученым не удалось разобраться. С одной стороны, невозможно собрать достаточно сведений, чтобы доказать хотя бы одно-единственное из множества выдвинутых обвинений: тогда как, с другой стороны, учитывая постоянство, с которым такие обвинения возникали в разных странах и в разные эпохи, опрометчиво отклонять их как беспочвенные.

Первое официальное упоминание об этом обнаружено в кодексе, известном под названием «Partidas», провозглашенном Альфонсом XI (1256-1263), который содержит следующий пункт:

Льоренте приводит четыре конкретных примера ритуальных убийств, которые он посчитал возможным признать достоверными.

В 1250 году евреи распяли мальчика по имени Доминго де Валь из церковного хора церкви митрополита Сарагосского. Впоследствии Доминго де Валь был канонизирован и почитается в Сарагосе как мученик.

В 1452 году мальчик распят евреями в Вадьядолиде.

В 1454 году распяли мальчика из поместья маркиза Альмарского, что возле Саморы. После этого его сердце было сожжено, а тело съедено с вином присутствовавшими на церемонии евреями. Останки впоследствии были найдены собакой, и это позволило арестовать преступников и осудить их.

В 1468 году в Сепульведе, что в епископстве Сеговии, мальчика похитили во вторник страстной недели, а в страстную пятницу он был увенчан терновым венком, бит кнутом и, в конце концов, распят. Епископ, дон Хуан Ариас, получив сведения об этом преступлении, назначил расследование, приведшее к аресту нескольких человек, которые после доказательства их виновности были казнены.

Льоренте указывает на источник третьего и четвертого случаев – «Fortalicium Fidei» Эспины, но это отнюдь не тот источник, который можно было бы считать бесспорным. Что касается второго случая, то он вообще не упоминает об источнике, а для получения более полных сведений о первом отсылает читателей к «Historia de Santo Domingo de Val», являющейся источником не более авторитетным, чем остальные работы подобного уровня. Но канонизация этой жертвы будоражит мысль, ибо не в обыкновении римской церкви принимать в подобных делах необоснованные решения, не имея необходимых свидетельств. Если даже предположить, что эта история вымышлена, надо еще доказать мотивы канонизации. Единственным возможным мотивом могло служить желание найти повод для преследования евреев. Но, как уже указывалось – и это вскоре станет совершенно очевидным,- в намерения римской Церкви никогда не входило заниматься такими преследованиями или подстрекать к ним.

Общеизвестно, что практика человеческих жертвоприношений чрезвычайно стара и что в разных формах она присутствовала во многих весьма отличных друг от друга культах. Самый ранний исторический пример заклания человеческой жертвы евреями, по-видимому, тот, на который ссылается Фрейзер^[59], взявший его из «Historica Ecclesiastica» Сократеса. Схолиаст^[60] рассказывает, как в 416 году в Сирии компания евреев во время своих празднеств решила надсмеяться над христианами и Христом. В приступе религиозной ярости они схватили мальчика, прибили его гвоздями к кресту и установили крест в вертикальном положении. Вмешавшиеся власти заставили евреев дорого заплатить за преступление.

Амадор де лос-Риос, говоря о распространенности этого обвинения против испанских евреев в тринадцатом веке, ссылается на чрезвычайно драматическое повествование поэмы «Milagros de Nuestra Senora» Гонсало де Берсео. В то же время, он не утверждает, что баллада создана на основе какого-то реального события. Он лишь намекает, что такое могло произойти в действительности, не решаясь однозначно признать или не признать утверждения о ритуальных умерщвлениях.

Из доказательных аргументов, выдвинутых в связи с этим Фрейзером и Уэйдландом, следует, что в каждом случае христиане заблуждались, полагая, что совершаемые на праздник Пурим распятия человеческих существ или кукол производились в насмешку над крестными муками Спасителя. Происхождение этих ритуалов гораздо более древнее и проистекает из религиозных обычаев вавилонцев, заимствованных евреями во время пребывания в плену.

Какой бы ни оказалась истина в деле о ритуальных умерщвлениях, несомненно то, что эти слухи старательно распространялись, чтобы настроить общественное сознание против евреев.

Фанатичные монахи, игнорируя папское предписание о терпеливости и терпимости по отношению к сынам израилевым, исходили Кастилию вдоль и поперек, проповедуя о коварстве и беззакониях евреев и о гневе божьем, что падет на страну, давшую им приют. Так подстрекаемые и узревшие личную выгоду в этом деле верующие поднялись на борьбу, чтобы уничтожить целый народ. Избиения и грабежи стали неизбежным результатом, хотя власти проворно вмешались, подавили проявления фанатизма и не оставили безнаказанными виновных.

Но когда в 1342 году Европу охватила «черная смерть», доминиканцы и другие монахи возобновили свои публичные нападки на евреев и заставили людей поверить, что именно евреи повинны в распространении бубонной чумы, нанесшей огромный урон стране. В Германии их безжалостно поставили перед выбором между смертью и крещением, и они несли страшные потери, пока за них не вступился папа Клемент VI. Он попросил императора остановить своих палачей. Увидев, что в роли адвоката добиться цели не удалось, папа принялся метать молнии отлучения от церкви во всех, кто продолжал преследовать евреев.

Убоявшись этой угрозы, правоверные католики прекратили резню, а подстрекающие голоса умолкли.

Так на некоторое время евреи получили передышку. Но в конце четырнадцатого века повсюду возобновились преследования, вспыхнувшие тут и там; массовые избиения евреев произошли в Кастилии, Арагоне и Наварре. Местные власти, имея в качестве прецедента «Partidas», не шли дальше отказа санкционировать расправы, а иногда даже разрешали насилие, которое обязаны были пресекать, и сами творили по отношению к евреям вопиющие и жестокие несправедливости. Из них худшим примером является сбор двадцати тысяч золотых с синагоги в Толедо, произведенный Энрике II при вступлении на царствование. Чтобы собрать эту сумму, он приказал распродать не только собственность евреев, но и их самих продать в рабство, словно это было в его власти.

Развязанные гонения были вызваны в первую очередь появлением монахов, проповедовавших против евреев, разжигавших ненависть христиан к людям, которые в значительном большинстве были их кредиторами. Если религиозные побуждения оказывались недостаточными, простой способ избавления от долгов, который к тому же был объявлен благочестивым, обладал неотразимой притягательностью для людей, чья вопиющая безнравственность – в широком смысле этого слова – шла рука об руку с их сверхпылкой набожностью.

Вначале власти, как мы уже говорили, торопились подавить эти преследования. Но вскоре появился неистовый фанатик, оказавшийся совершенно неукротимым. Его звали Эрнандо Мартинес. Монах-доминиканец, каноник из Эсихи^[61] . В искренности его не может быть сомнений: а искренность одержимых – самая ужасная черта, ибо она ослепляет людей, приводя на грань полного безумия. Он скорее перенес бы любые мучения, чем промолчал в случае, когда его святым долгом, как он полагал, было дать волю своему красноречию. Подчиняясь этому «святому долгу», он ходил, выкрикивая обвинения в адрес евреев, яростно призывая толпу сплотиться и уничтожить этих врагов Господа, этих палачей Спасителя. Пожалуй, он не смог бы проявить более свирепой и неистовой ненависти к ним, будь они теми самыми людьми, которые у трона Пилата шумно требовали крови Христа и о прощении которых милосердный Избавитель молился на исходе отведенных ему минут – деталь, ускользнувшая от внимания архидьякона из Эсихи; подобно многим другим, он был слишком набожен, чтобы в его душе нашлось место для христианского милосердия.

Жалобы на его подстрекательские проповеди достигли архиепископа Севильского, чьим подчиненным он являлся. Архиепископ приказал ему немедленно прекратить поджигательскую деятельность. Когда же, решившись на неслыханное неповиновение, монах продолжил свои кровавые проповеди ненависти, соответствующие обращения были направлены королю и даже папе; и король, и папа приказали ему оставить возмутительные проповеди.

Но Эрнандо Мартинес отверг все эти распоряжения. В приступе фанатизма он дерзко поставил под сомнение авторитет папы и объявил незаконным данное им разрешение на возведение и сохранность синагог. Это уже весьма походило на ересь. Людей посылали на костер и за меньшее, и Эрнандо Мартинес должно быть, совсем спятил, если возомнил, что Рим позволит ему продолжать свои проповеди,

Его доставили к епископу, чтобы он ответил за свои слова. Но монах вновь повел себя вызывающе: сказал, что в нем божественное вдохновение и что не во власти смертных наложить печать молчания на его уста.

В ответ на это архиепископ дон Педро Барросо распорядился подвергнуть монаха испытаниям за гордыню и ересь и отстранил его от всех прав и обязанностей должностного лица при архиепископе. Однако Барросо вскоре скончался – еще до испытания осужденного фанатика огнем. Каким-то чудом Мартинес освободился и умудрился добиться своего избрания на пост одного из провизоров епархии, пока не был решен вопрос о преемнике Барросо. Так он восстановил свое влияние и право проповедовать, чем воспользовался столь незамедлительно и успешно, что уже в декабре 1390 года несколько синагог в Севилье лежали в руинах – их разнесла толпа, поддавшаяся его подстрекательским речам.

Евреи вновь обратились за защитой к королю, и власти уже всерьез раздраженные, приказали сместить Мартинеса с его должности и запретить проповедовать, а разрушенные синагоги отстроить вновь за счет общины, ответственной за его назначение.

Но Мартинес по-прежнему держал себя вызывающе и пренебрег указаниями короля и собрания общины. Он продолжал читать поджигательские проповеди, будоражил население, готовое встать на путь свершения дел, угодных Богу, одновременно обогащая себя. Какая толпа устоит перед такими доводами?

В итоге летом 1391 года вся страна пылала в огне фанатических расправ. Жестокие языки пламени, неутомимо раздуваемые отставным архидьяконом, охватили сначала улицы Севильи.

За три года до этого ввиду вреда, причиняемого католической религии иудеями, которые смешивались с христианами, король Хуан I повелел им выселиться в специально отведенные для них районы, ставшие известными под названием «иудериас» (или «гетто»). Повелевалось, чтобы христиане не входили туда и чтобы иудеи приходили на общий рынок и устанавливали там свои лавки. Иудеям запрещалось иметь дома или иные жилища за пределами гетто, куда они обязаны были возвращаться с наступлением ночи.

В Севилье толпы, доведенные Мартинесом до той же степени безумства, какая была свойственна ему самому, ворвались в иудериас. Они пришли с оружием в руках и устроили грабеж и резню, не проявляя ни к кому жалости. Было убито приблизительно четыре тысячи мужчин, женщин и детей.

Из Севильи пожар перекинулся на другие города Испании, и то же самое произошло в Бургосе, Валенсии, Толедо и Кордове, а далее распространилось на Арагон, Каталонию и Наварру, причем улицы Барселоны, как сообщается, были залиты кровью принесенных в жертву евреев.

Во всех городах в гетто врывались разъяренные толпы, чтобы «утвердить Христа» – как эти христиане понимали Его, предлагая охваченным ужасом иудеям выбирать между железом и водой, то есть между смертью и крещением.

И столь мощной и бурной была эта вспышка, что власти не в состоянии были подавить ее. Там, где они пытались сделать это,всякий раз сами становились объектом нападок разъяренных толп. Резня не прекращалась до тех пор, пока христиане не пресытились кровью, в результате чего погибло около пятидесяти тысяч евреев.

Теперь церкви были полны евреев, пришедших принять крещение и понимавших, что через воду лежит путь как к духовной, так и к мирской жизни, и стремившихся в охваченном террором государстве скорее ко второму, чем к первому. Льоренте оценивает число окрещенных в те годы евреев более чем в миллион человек, и оно еще более возросло в результате деяний Святого Винсента Феррера. Он направился к иудеям со своей миссией в первых годах пятнадцатого века и убедил своим красноречием и, как говорят, сотворением чудес тысячи людей войти покорно в загон христианства.

Ярость толпы улеглась, мир постепенно восстановился, и мало-помалу евреи, оставшиеся верными своей религии и все-таки выжившие, начади появляться из своих убежищ, объединяться и с изумительным, непобедимым терпением и упорством принялись еще раз возводить разрушенное здание.

Но если меч преследования и был вложен в ножны, то повелевающий им дух остался, и иудеи были подвергнуты дальнейшим репрессиям. По декретам 1412-1413 годов они потеряли большую часть немногих привилегий, оставленных им предыдущим королем.

Декреты устанавливали отныне, что иудей не может занимать должность судьи даже в еврейском суде. Ему не разрешается также выступать в роли свидетеля. Все синагоги были закрыты или переделаны в христианские храмы, за исключением одной в каждом городе, которую иудеи должны были содержать сами. Им запрещалось заниматься медициной, хирургией и химией – профессиями, по которым они прежде специализировались с такой пользой для общества. Иудеи не имели права занимать должности сборщиков налогов, а всякая коммерция с христианами отныне была для них запрещена. Они не должны были ни торговать с христианами, ни сидеть с ними за одним столом, ни пользоваться их купальнями, ни посылать своих детей в их школы. Приказано было обнести гетто стеной, чтобы отрезать евреев от остального мира; им также не разрешалось уезжать оттуда. Связь между иудеем и христианкой запрещалась под страхом сожжения на костре, даже если речь шла о проститутке. Им было запрещено бриться, и они вынуждены были отпускать бороды и волосы. Кроме того, им приказали носить на плечах отличительный знак в виде круга из красной ткани поверх одежды. Далее, евреев обязали ежегодно прослушивать три проповеди христианских проповедников, целью которых было изливать на них оскорблении и ругательства, изрыгать проклятия в адрес их народа и вероучения, вселять убежденность в ожидающем проклятии и превозносить католическую религию (основывающуюся, помнится, – что добавляет толику иронии – на Вере, Надежде и Милосердии).

Когда король Хуан I в 1388 году распорядился о создании иудериас, урезав одновременно привилегии, которые иудеи заслужили (по крайней мере, выкупили), многие из них, находя наложенные ограничения совершенно невыносимыми, отреклись от веры своих отцов и приняли христианство. И тогда как одни совершенно порвали с прошлым – зачастую они становились фанатичными приверженцами принятой веры, – другие, внешне соблюдая требования христианской религии, втайне продолжали следовать закону Моисееву и иудейским ритуалам. Неудивительно, что дальнейшие декреты против свободы вероисповедания приводили к еще более многочисленным обращениям в христианство.

Обращенных испанцы называли «новыми христианами». А тех, кто втайне остался верен своей религии, именовали «маранами» – презрительный эпитет, происходящий от Маран-атха («Господь идет»), но воспринимаемый христианами в значении «проклятые». Этот термин надолго стал общеупотребительным.

«Новые христиане» вследствие обращения получили не только недавно отнятые у них (как у иудеев) привилегии, но и оказались совершенно равными в правах с прочими христианами: все профессии были им открыты, и, взявшись за дело с присущими им энергией и смышленостью, они вскоре заняли ряд высших должностей в стране.

Тем временем суровость декретов 1412 года значительно ослабла; в определенной степени иудеям была предоставлена свобода смешения с христианами, и многие из должностей, которые они занимали ранее, вновь попали под их контроль, что относилось прежде всего к торговле, финансам и налоговому ведомству. При неумелом правлении Энрике IV дворяне, рабом которых стал король, потребовали, чтобы он «изгнал со службы и из государства иудеев, которые, наживаясь на страданиях масс, процветают на должностях сборщиков налогов».

Слабовольный король согласился, но пренебрег исполнением своего обещания; оно вскоре забылось, и иудейской части общества было позволено спокойно существовать. При таких обстоятельствах вступили на трон Фердинанд и Изабелла; они не проявляли особого внимания к этому вопросу, пока не были привлечены к нему «клириками и мирянами», которые, согласно Пулгару, извещали их о многочисленных случаях возвращения к иудаизму, а сей вопрос входил именно в компетенцию католических монархов.