Торнадо нон-стоп

ГЛАВА 11.

Плотно задернутые шторы едва пропускали свет. Иван Николаевич лежал в полумраке комнаты, вдыхая прохладу летнего воздуха, и размышлял. Боль в суставе чуть-чуть отпустила, благодаря лекарству, и он смог немного поспать ночью. Что ему снилось? Сон был неприятным, даже зловещим. Пустынная темная улица, темные громады домов, в которых не светятся окна, где-то очень высоко в черном небе тускло мерцает луна… Вокруг царит неестественная, мертвая тишина. На безлюдной дороге стоит машина с открытыми дверцами. В ней на заднем сиденье – женщина, откинувшая безжизненную голову…

Сколько раз ему уже снился этот сон! Когда все это кончится?

Боль в ноге усилилась. Наумов сел на кровати, посмотрел на часы. Не может быть! Неужели, он так долго спал? На часах было шесть вечера.

Дверь в комнату приоткрылась, заглянула жена.

– Тебе звонили.

– Кто?

– Какой-то Смирнов.

– Я же просил…

Жена вздохнула, входя в комнату с чашкой горячего чая.

– Он сказал, что дело очень важное. Касается Ольги…

– Ольги? О, Господи! Что хотел этот…

– Смирнов, – подсказала жена.

– Ну да, Смирнов. Что ему надо?

– Он хочет поговорить с тобой.

– Ладно, – Наумов закрыл глаза и сморщился, потирая ногу. – Завтра, может быть, я смогу.

– Он сказал, что сегодня. Дело очень срочное. Он позвонит через полчаса.

Иван Николаевич обреченно кивнул головой. Придется поговорить с этим Смирновым. Почему они не хотят оставить его в покое?

Кто «они», Наумов и сам не знал. «Они» – это все те люди, которые превратили страшную трагедию в предмет шантажа и шумихи в прессе, которые лезли везде и всюду со своими дикими домыслами и абсурдными обвинениями, от которых невозможно скрыться, как нельзя убежать от самого себя. Уже вроде бы все утихло… так еще какой-то Смирнов объявился!

– Принеси мне телефон.

Через полчаса Наумов согласился поговорить с господином Смирновым у себя дома, в рабочем кабинете, если тот не возражает.

Славка не возражал. Ева была права: скорее всего, трость принадлежит Ивану Николаевичу. Что ж, тем лучше!

Наумов поразил Славку своей бледностью. Он действительно был сильно болен, это было видно невооруженным глазом. Смирнов окинул взглядом кабинет, – трости нигде не было.

– Присаживайтесь! – Иван Николаевич жестом указал на мягкое кресло у стола. – Я, с вашего позволения, воспользуюсь стулом. Кресло глубокое, потом тяжело вставать, знаете ли… Чай, кофе?

Славка поблагодарил и отказался.

– Тогда, может быть, коньяк?

– Спасибо, нет.

В кабинете слабо пахло лекарствами. На отделанных темным деревом стенах висели большие картины с видами Севастополя. В детстве Славка каждое лето проводил у бабушки в Севастополе и знал город и окрестности, как свои пять пальцев.

– Севастополь – моя родина, – сказал Наумов, перехватив взгляд гостя. – Однако, не перейти ли нам к делу? Чем могу быть полезен?

– У меня к вам только один вопрос, уважаемый Иван Николаевич. Где ваша трость?

Ему показалось, что Наумов сейчас свалится со стула, так его качнуло назад. Как будто Славка его ударил. Хозяин кабинета судорожно вздохнул и еще сильнее побледнел, что казалось невозможным при его цвете лица.

– Ч-что вы имеете в виду, молодой человек?

Иван Николаевич пытался взять себя в руки, и ему это более-менее удалось. Во всяком случае, со стула он не упал и даже несколько порозовел. Это приободрило Смирнова, который было испугался, что вместо разговора придется вызывать «неотложку».

– Вы не волнуйтесь, Иван Николаевич, – как можно проникновеннее, сказал гость. – Я не из милиции и не из других официальных органов. У меня частный интерес. Возможно, мы сможем помочь друг другу.

– Почему я должен вам верить? – спросил Наумов.

– Рискните! Никто не знает, чья трость…

– Что вам нужно? – перебил его хозяин кабинета. – Говорите прямо.

– Вы знали Матвеева?

Наумов молча кивнул головой. Его глаз дернулся. Видимо, нервный тик.

– Давно?

– Не очень. Это связано… – Наумов не мог подобрать подходящее слово. – В общем, с тех пор, как разразился скандал со взятками, статьей в газете. Вы, наверное, слышали. – У Наумова снова дернулся глаз, и он потер это место, как бы придерживая мышцу рукой. – Потом убили Олю, а подозревали в этом меня. Ничего глупее не могли придумать!

– Вы имеете в виду Ольгу Гаевскую, журналистку?

– Конечно, кого же еще? Сначала появилась эта дурацкая статья в газете, что я беру взятки, и прочее… Это все вранье. К тому же, даже если бы такие факты и имели место, они не доказуемы! Я был поражен, когда прочитал. Видите ли, мы с Ольгой были знакомы…довольно близко. Ну и… когда поднялась эта шумиха, я попросил Оленьку о встрече. Хотел сам спросить ее, в чем дело. Взяток я не брал, и бояться мне было нечего. Просто было непонятно, зачем ей это нужно…

– Встреча состоялась?

– Да, конечно. Оля как раз приехала из Болгарии, где отдыхала на Золотых песках, – ее даже не было в Москве. Мы встретились. Она была удивлена не меньше меня, и сказала, что никакой статьи не писала, что сама ничего понять не может. Статья была подписана ее псевдонимом… В газете никто ничего толком сказать не мог. Думаю, кто-то заплатил большие деньги, чтобы появилась эта статья. Хотя зачем? Повредить мне она никоим образом не могла, – так, сплетни, и все, – разве что нервы попортить. Есть, знаете, любители сделать подлость, просто так, из любви к искусству. Мы поговорили, подумали, кому это могло бы понадобиться, но так ни к какому выводу и не пришли. Оля собиралась поместить в газете опровержение… А на следующий день ее убили.

– Из-за статьи? Как вы считаете?

Наумов помолчал, в раздумье, потом отрицательно покачал головой.

– Это бессмысленно. Я же говорю, статья мне повредить не могла. Обычные сплетни. И без Олиного опровержения все уладилось бы. Я ее отговаривал, не хотел, чтобы она встревала в эту… грязь. За что ее было убивать? Тем более, мне?

– Так это не вы ее убили?

– Господи! – Наумов закрыл глаза. – Я был последним, кто видел ее живой! По крайней мере, мне так сказали в милиции. Ее нашли в моей машине, уже под утро. Вы знаете, как ее убили?

– Нет.

– Ей перерезали горло! Так, что голова едва держалась… По-вашему, я мог такое сделать? Наверное, до самой смерти не забуду этой картины.

– А как она оказалась в вашей машине?

– Откуда я знаю? У меня две машины, одна в гараже, другая на улице, на стоянке. Кто угодно мог ее взять! В тот день со стоянки пропали две машины, моя и одного артиста знаменитого. Какой он крик поднял!..

– А что, стоянка не охраняется?

– Охраняется. Да только охранник исчез, неизвестно, куда. Может, увидел, что машины пропали, и сбежал, чтобы не отвечать.

– Его так и не нашли?

– Кажется, нет. Впрочем, я не интересовался… Зачем?

– Разве вам не хотелось выяснить, кто убил Ольгу?

– А я и выяснил! – сказал Наумов. – Неужели вы подумали, что я это так оставил бы?

Смирнов ничего не понял. Ведь убийство журналистки так и осталось нераскрытым, насколько он помнил.

– Но…

– Я знаю, что вам пришло в голову. Да, я никуда не заявлял… Все равно, доказать ничего было бы нельзя, и убийца так и остался бы безнаказанным. И то, что я сейчас говорю вам, тоже не может являться доказательством, где бы то ни было. Я от всего откажусь! Вы ничего не сможете сделать!

– У меня совсем другая цель, – сказал Славка, и это была правда. Его интересовал Матвеев, дневники и трость, а вовсе не старая история с убийством журналистки… Если только это не связано.

– Хотелось бы верить.

– Вы нашли убийцу Ольги? – спросил Смирнов.

– Я же сказал, да! И отомстил! Моя совесть чиста. Ольга… моя дочь. От первого брака. Я дал ее матери слово, что она не узнает этого от меня. У нее фамилия отчима, – Гаевская. Она всю жизнь считала его своим отцом. Наверное, это было правильно. Мы общались, но… я сдержал обещание. Она так и не узнала…

Глаза Наумова наполнились слезами, но он преодолел слабость.

– Как вам это удалось?

– Что? Скрывать от собственной дочери?

– Нет. Найти убийцу!

– Ах, это? – как будто даже удивился Наумов. – Ну, это было значительно, значительно проще! Мне помог Матвеев.

– Матвеев?

– Представьте себе! Мне его порекомендовали… я не скажу, кто.

– Порекомендовали? В каком качестве?

– Ну… сказали, что он может помочь в этой щекотливой ситуации. Вы не верите? Я тоже не верил! И, как оказалось, напрасно. Потому что Денис Аркадьевич превзошел все ожидания. Он заставил меня все-все рассказать. Какие-то подробности казались ему лишними, какие-то, наоборот, важными… Словом, он спрашивал, я отвечал. Это продолжалось очень долго. А потом…он думал.

– Думал?

– Да. Именно так. Сидел и думал. А напоследок велел мне устроить праздник. Повод, говорит, сами придумайте, – но так, чтобы там было все ваше ближайшее окружение. И велел, когда все будет готово, пригласить его.

– Вы так и сделали?

– Разумеется! Я за его услуги немалую сумму денег заплатил, между прочим. Но дело не в этом. Мне нужно было правду выяснить.

– Что получилось?

– Сели мы за стол, все, как положено… и Денис Аркадьевич с нами. Он все время молчал и только смотрел и слушал. Время за полночь… Я обратил внимание, что он стал как-то странно оглядываться, все чаще и чаще.

– А куда он смотрел?

– Назад, туда, где стояли охранники. Потом гости разъехались, Денис Аркадьевич тоже откланялся и велел мне на следующий день прийти к нему. Я ночь не спал, утром едва дождался десяти часов, как мы договаривались, и поехал. Он меня принял, поговорил со мной по душам. Я все жду, жду, чтобы он мне сказал… а он молчит. Я не выдержал и сам его спросил. А он и говорит:

– Вы уверены, что хотите это услышать?

И рассказал мне, что один из охранников…в общем, это был он, убийца. Оля… она была не то, чтобы красивая, а очень милая, привлекательная. Он за ней ухаживал. Долго. Строил планы… Молодой человек с психическими отклонениями оказался. Приревновал ее ко мне. Оля часто приезжала, мы подолгу засиживались, разговаривали… Я подарки ей дорогие дарил. Ведь она моя дочь! Однажды, на день рождения захотелось мне подарить ей брошь с бриллиантом, чтобы у нее обо мне память осталась, на всю жизнь. И как раз этот охранник ездил за брошью в магазин. А потом увидел ее на Оленьке! Что он подумал, вы понимаете! Решил, что это я ей за ласки преподнес, расплатился, значит. От ревности и бешенства он стал совсем невменяемый. С того дня ни о чем думать не мог, как только об одном. Убить Олю, расправиться с ней за ее измену, ну, и со мной за одно рассчитаться. Вот он так все и устроил, чтобы навлечь на меня подозрения. И статью в газете, и машину… все. Фантазия у него была изощренная, как выяснилось.

Славка ушам своим не верил. Ольга Гаевская – дочь Наумова?! И как это в прессу ничего не просочилось? Видно, из уважения к Ивану Николаевичу, сведения так и остались конфиденциальными, для служебного пользования.

– Но как Матвеев обо всем догадался?

– Сам не знаю. Но когда он после того праздника мне все «по полочкам разложил», все объяснил, как и что, я понял, что он прав. Так все и было. Я бы и сам мог догадаться, если бы… Разве мне могло такое в голову прийти? Я потом выяснил, что охранник этот дружбу со сторожем на автомобильной стоянке завел заранее, и в ту ночь его дома не было, и еще много чего… Сомнений у меня никаких не осталось. А что дальше было, я не скажу.

Господин Смирнов уже понял, что было дальше. Но Матвеев-то, Матвеев! Как он все это проделывал? Как это ему удавалось?

– Так откуда Матвеев все узнал? – не выдержал Славка.

Наумов пожал плечами. Он и сам не раз ломал над этим голову.

– Может, он мысли умел читать? Честное слово, я даже такое предполагал! А как еще?

– Да… вот это история!

– Не ожидали?

– Правду сказать, не ожидал. А как ваша трость у Матвеева оказалась?

Иван Николаевич снова задумался. Говорить или не говорить? Похоже, что особого выбора у него нет. Он и так рассказал слишком много. К тому же слова, – это только слова. Их к делу не пришьешь! И откуда только этот Смирнов узнал, чья трость? Придется говорить.

Наумов даже про боль в ноге забыл.

– В тот день мы договорились встретиться с Денисом Аркадьевичем. Он потребовал, чтобы никого больше не было, кроме нас. Пришлось мне самому за руль садиться, ну и палку взять… У меня как раз сустав воспалился. А тут дело неотложное.

– Какое?

– Одного моего близкого друга обманули, выманили у него огромную сумму денег. При чем так все обставили, что не подкопаешься. Он мне много помогал в свое время, выручал. И мне захотелось не оставаться в долгу. Вот я и попросил Дениса Аркадьевича о встрече. Такие вещи по телефону не обсуждаются…

Славка кивнул.

– Ну и… поехал я. Смотрю, никто меня не встречает. Собаки, к счастью, закрыты оказались, значит Матвеев меня ждал. Я вошел, позвал… никого. Прошел по комнатам, и увидел его… Он уже был мертвый. Вы мне верите?

Славка поверил. Чутье подсказывало ему, что Наумов говорит правду.

– А в котором часу вы приехали?

Иван Николаевич наморщил лоб, вспоминая.

– Мы договаривались на пятнадцать тридцать. Где-то около того я и явился. Матвеев любил пунктуальность.

– Вы ничего подозрительного, необычного не заметили?

– Нет… если мертвец – это обычное явление, то больше ничего.

– А палку как забыли?

– От страха… Когда я туда шел, у меня нога очень болела. А как увидел Матвеева… куда все делось! Представьте себе… темный притихший дом, ни звука, ни шороха…и только в самой глубине тусклый свет, – настольная лампа горит. И в этом зловещем световом пятне, прямо посередине, – лежит хозяин дома, мертвый, с посиневшим лицом…Как в театре! Только с той разницей, что после закрытия занавеса, актер не встанет и не выйдет получать свои аплодисменты. Жуть такая меня охватила, не передать…каждый волосок на теле дыбом поднялся. Выбежал я вон, себя не помня, помчался обратно в Москву. Только когда из машины вышел, спохватился: где трость? Но возвращаться не стал. Побоялся. Думаю, Денис Аркадьевич не случайно так аккуратно относился ко времени визитов, и я мог столкнуться там со следующим посетителем. А это, как вы понимаете, при сложившихся обстоятельствах было для меня крайне нежелательно.

– Вас никто не видел у дома?

– Никто. Во-первых, там все дома вокруг пустые, а во-вторых, такие заросли, что захочешь, не увидишь.

– Собаки лаяли?

– Черт его знает, не помню. Может, и лаяли… Хотя, нет. Они очень хитро обучены, если посетитель им знаком, зря лаять не станут. Матвеев их сам дрессировал. Собаки были его страстью.

– А еще были у него какие-нибудь увлечения?

Иван Николаевич потирал лоб, вспоминая. По его лицу пробегали тени минувших событий, пережитых волнений.

– Самой большой его страстью была жизнь. Только относился он к ней как-то странно… Он не жил, а как будто выходил на сцену, и тогда наступал его звездный час. Большой был любитель эффектов! Чужие тайны любил, хорошие вещи, деньги, красивых женщин… Люди для него были чем-то вроде предмета развлечения. Все, пожалуй…

– Больше ничего не вспомните?

Иван Николаевич задумался. Прошло минут десять; Смирнов уже собирался поблагодарить хозяина и удалиться, как тот поднял голову и улыбнулся.

– Кажется, я кое-что вспомнил! Если бы вы меня не спросили… По-моему, рядом с Матвеевым валялись часы. Наверное, он боролся за свою жизнь, вот часы и свалились…

– А как они выглядели?

– Часы? Обычно. Небольшие, с позолоченным браслетом. А может, и золотые… И знаете, с зелеными камешками. Я вспомнил! Если бы камешек не сверкнул, я бы этих часов не заметил. Я и так про них забыл! Думаю, они упали у Дениса Аркадьевича с руки, либо когда он боролся с убийцей, либо когда падал.

Больше Наумов, как ни напрягался, ничего добавить к сказанному не смог.

– Спасибо вам, Иван Николаевич. Можете не опасаться, я вам во вред ничего из сказанного использовать не буду. Трость вашу нашли на месте убийства, но никто не знает, что она принадлежит вам. Как я об этом узнал, не скажу. Пока вы можете быть спокойны. Думаю, вам ничего не грозит.

По дороге домой Славка вспомнил, что на руке убитого Матвеева были часы, только не позолоченные, а швейцарские, механические, с корпусом стального цвета. Так, во всяком случае, следовало из протокола осмотра места происшествия, с которым Славке удалось ознакомиться за определенную плату. Никаких других часов рядом обнаружено не было. Так что… можно считать Наумова лжецом. Но господин Смирнов почему-то склонялся к мысли, что часы, о которых говорил Наумов, на месте убийства были. А потом исчезли. Куда? Когда именно? И как? Хотелось бы получить ответы на эти вопросы. Но пока это не представлялось возможным.

Славка был доволен результатом своих усилий. Огорчало его только то, что он ни на йоту не приблизился к дневникам. Где они? Это оставалось загадкой.