Клод так уверенно сворачивал на нужных перекрестках, как будто уже раз сто возил меня домой. Я сказала ему об этом.
— В молодости я работал таксистом и наверняка побывал на вашей улице Буасонад не меньше ста раз.
— «Вашей»? Почему так официально, Клод?
— Чтобы проще было расстаться.
— А разве ты не хочешь выпить у меня растворимого кофе?
— Хочу. Я люблю растворимый кофе.
Мы вошли в мой подъезд. Оказывается, я очень соскучилась по своему дому, даже по любопытной консьержке и пошловатому модерну лестницы и фойе. Поднимаясь к лифту, я не удержалась и погладила завитушки лестничных перил.
— Красиво, — сказал Клод. — Старинный дом.
— Да. Начало двадцатого века. — Подошел лифт. — Странно, что не видно консьержки. Обычно она выглядывает из своего окошка, как кукушка из часов.
— Спит, наверное. — Он распахнул двери лифта, мы вошли. — Какой этаж?
— Пятый. Клод…
— Что?
Лифт начал подниматься.
— Поцелуй меня…
Он улыбнулся и выполнил мою просьбу. А потом улыбнулся опять и смущенно произнес:
— Смешно. Как в кино…
Лифт остановился на моем этаже.
Возле двери квартиры мне снова захотелось поцеловать Клода, но я чувствовала, что он испытывает странную для такого большого дяди мальчишескую неловкость и даже скрывает ее с трудом, чешет переносицу и старается не смотреть на меня. Все еще впереди, подумала я и полезла в сумку за ключами.
Клод внимательно изучал узор кафельного бордюра на стене, а я никак не могла найти ключи в сумочке. Я углубилась в нее обеими руками, но их там не было! Спокойнее, мадам Лапар, женщина-жар, сказала я себе, поищи в боковом кармашке. Нет? Тогда во внутреннем. Тоже нет? В косметичке, в портмоне… Завалились за подкладку? Нет, это новая сумка, здесь подкладка пока еще не порвана. Ну куда же они могли деться?!
— Клод, кажется, я потеряла ключи. — Я чуть не плакала.
— Позвони, может быть, твой сын дома?
Как же мне это сразу не пришло в голову! Я нажала на кнопку звонка. Он залился трелью.
— Вот и все. Сейчас откроет, — ободрил меня Клод.
— А если его нет дома? — Я позвонила еще раз.
Мы прислушались, но за дверью была полная тишина.
— Давай поищем в машине, — предложил Клод. — Ты могла их выронить там.
— Но я ни разу не открывала сумку.
— Открывала. Помнишь, ты искала сигареты.
Мы обследовали всю машину, но ключей, естественно, там не было. От расстройства мою спину опять тянуло и покалывало.
— Ну почему мне так не везет!
— Давай перекурим и подумаем, где ты могла открывать свою сумку, — предложил Клод. — Садись.
С неба снова закапало, Клод включил дворники. Их размеренный ход по ветровому стеклу и сигарета немного успокоили меня.
— Я открывала сумку, чтобы позвонить сыну по мобильному. Это было возле дверей гримуборной в клубе.
— Можем съездить и поискать.
— Нет. Я точно помню, из сумки ничего не падало на пол. Ты же выходил, ты бы заметил ключи на полу.
— Допустим. Где еще?
— В той комнате, где я ночевала. Я доставала косметику, расческу, телефон… много чего… И еще за столом.
— Вот и хорошо! Они наверняка там! Поехали! Мы через час будем дома, в такое время дороги пустые.
Я растерялась. Ехать опять к его маме? В этот дом с красными букетами, где только можно, и с петухами на клеенке? Но он же ее сын…
— Подожди-ка… Ключи ведь есть у моего сына! — осенило меня. — Я сейчас позвоню ему! — Я набрала номер.
— Абонент недоступен. Советуем перезвонить позже.
— Ну как? — с надеждой спросил Клод.
Я усмехнулась и поднесла аппарат к его уху.
— Негусто.
— Какого лешего я завела ему мобильник, — я швырнула телефон в сумочку, — если, кроме этого дурацкого совета, не получаю ничего взамен?! Я уже сутки не знаю, где он, что с ним!
— Ладно. — Клод погладил меня по плечу. — Все утрясется. Возраст. Я тоже не всегда радовал родителей. Поехали, ты устала.
— Кстати, запасные ключи есть у моих родителей. Заехать за ними туда гораздо ближе. — Стараясь не тревожить спину, я снова полезла за телефоном. Мой наглый позвоночник давно и настойчиво требовал горизонтального положения. — Я сейчас им позвоню.
— Клер, а ты знаешь, сколько сейчас времени? — Он постучал пальцем по циферблату возле руля.
Большая стрелка приближалась к единице, а маленькая застыла между двойкой и тройкой. Я не поверила своим глазам!
— Начало третьего?
— Да, Клер. Я бы не советовал. Или тебе рано с утра на работу?
— Нет. Только в понедельник.
Что же это такое происходит, подумала я, почему он всегда прав?
— Значит, едем.
Я невольно поморщилась. Спина мерзко намекала, что неплохо бы было повторить вчерашние мазевые растирания. Это было мнение спины. Но лично мне совсем не хотелось встречаться с мадам Грийо.
— Что-то не так?
— Клод, я бы перекусила.
— Мама нас накормит. — Он завел мотор. — Откинь кресло, твоей спине будет удобнее.
Боже мой, он заметил даже это! И очень хорошо, с ломотой проныла спина, если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы радовалась! А машина уже набирала скорость.
— Клод, знаешь, может быть, это не лучшая идея… Но, если нам остановиться в каком-нибудь пустом месте…
— В пустом месте? — Он встревоженно взглянул на меня и опять уставился на дорогу.
— …и ты немножко помассировал бы мне спину…
— Так болит? — В серых глазах была не тревога, а сочувствие. — Не можешь даже справиться с креслом?
— Мне очень стыдно, но это правда.
— Ты чудная! Разве доктора не люди и у них ничего не должно болеть? — Он свернул к тротуару и затормозил. — Вот так. — Клод нажал на рычаг, кресло старательно переместило меня в горизонтальное положение. — Сможешь сама устроиться поудобнее? Или помочь? Не стесняйся!
— Да, помоги.
— Сейчас, сейчас, потерпи, Клер. Как же мне пробраться к тебе? — Он откинул мешавшую ему спинку своего кресла и, согнувшись в три погибели, помог мне расположиться на кресле, кое-как примостился сам, и его ручищи принялись за дело.
Я видела, что ему очень неудобно, он действительно был очень большой, особенно внутри обычной автомашины, и, вообще-то я и сама была в состоянии «устроиться поудобнее», то есть лечь ничком на разложенное сиденье и подставить ему спину, но мне нравилась его прямодушная забота!
Клод совсем не походил на других знакомых мне мужчин, которые неизменно оборачивали все в заботу только о них самих, а всякая деликатность по поводу моей персоны была лишь демонстрацией их же собственных достоинств и нашей хваленой национальной галантности. В аналогичной ситуации любой из них, не задумываясь, стащил бы с меня одежду и расстегнул свои штаны. Им бы и в голову не пришло, что у меня действительно может болеть спина, моя просьба была бы расценена как сексуальный призыв, и никак иначе!
Ты опять не права, сказала моя спина, прикосновения таких замечательных рук не через одежду нам обеим понравились бы гораздо больше!
Ну уж нет, возразила я, он и так смутился от самого невинного поцелуя в лифте, что же будет, если я начну раздеваться в машине?
То и будет!
Это лишнее, жестко одернула я свою вечную спорщицу, здесь очень тесно и неудобно, и, потом, Клод вовсе не сексуальный экстремал, чтобы заниматься «этим» в машине посреди улицы.
А ты?
Не твое дело, мы сейчас приедем к нему и все произойдет возвышенно и благопристойно в нормальной кровати…
— Клер, как ты? Что-то ты совсем притихла.
— У тебя здорово получается!
— Я четыре месяца учился на массажиста, но потом понял, что это не для меня.
— Почему?
— Так.
— У тебя замечательные руки! Сильные и ласковые одновременно! Может быть, мне снять жакет? Будет удобнее…
— Не нужно. Ты замерзнешь. Достаточно. — Клод накрыл меня пледом. — Полежи. Мы скоро приедем. — Восстановив свое кресло, он сел за руль. — Хочешь сигарету?
— Нет. Спасибо. Так хорошо! — И я совсем неожиданно для себя призналась: — Я хочу спать.
— Поспи.
Я закрыла глаза и вдруг подумала: потрясающе, слово «спать» означает именно спать, а не что-либо еще! Как легко быть рядом с человеком, который буквально воспринимает все, не пытаясь искать и придавать словам некий иной смысл. И не потому, что не способен, а потому что, как с массажем: «Я понял, что это не для меня» — «Почему?» — «Так». И еще эти его слова утром: «Я и сам знаю, что я мужчина. Что в этом плохого?»