Товарищи в борьбе

...Машина, миновав поселок Анин, свернула на укатанную проселочную дорогу и въехала в деревню Зелена. Мы остановились у большого каменного дома, похожего на богатую загородную виллу, в котором помещался штаб 1-й армии.

Несмотря на поздний час, Корчиц сидел в кабинете.

- Владислав Викентьевич, - начал я. - Понимаю вас и сочувствую. Но... мы люди военные и для нас приказ - закон.

- Да-да, - генерал Корчиц быстро приподнялся, крепко пожал мне руку. И он начал рассказывать о положении дел в войсках.

1-я армия представляла собой крупное оперативное объединение численностью до 100000 человек. В нее входили полностью укомплектованные пять пехотных дивизий и танковая бригада имени героев Вестерплятте. Кроме того, имелось пять артиллерийских бригад и традиционная для польских вооруженных сил кавбригада. Если прибавить к этому авиационную дивизию, минометный полк, зенитную артиллерийскую дивизию, полк тяжелых танков, полк самоходной артиллерии, две инженерные бригады и ряд других специальных частей, то легко понять, какую силу представляла собой армия. Все ее вооружение и техника были новейших советских образцов, высокие качества которых многократно проверены на полях сражений.

Мы засиделись до поздней ночи. Корчиц подробно рассказал не только об оснащении армии, но и ее людях, что, конечно, интересовало меня не в меньшей степени.

Снова, как и во 2-й армии, мне очень повезло с заместителем по политчасти. Уроженец Польши, сын учителя и учитель сам, нашедший в 1939 году пристанище в СССР, Петр Ярошевич добровольно вступил в новую польскую армию, как только началось ее формирование. Его зачислили рядовым 2-й пехотной дивизии имени Генрика Домбровского. Затем направили на политработу, и он последовательно прошел все ступени роста - от заместителя командира роты до заместителя командарма.

Статный красивый подполковник лет тридцати пяти оказался живым, общительным человеком. Несмотря на разницу в возрасте, мы быстро нашли с ним общий язык и работали в тесном контакте и согласии, о чем я всегда вспоминаю с большим удовлетворением.

Пользуясь затишьем на фронте, мы собрали для знакомства командиров соединений и частей. Устроили скромный товарищеский ужин. К большой радости, я неожиданно встретил здесь многих своих давних знакомых.

Одним из них оказался генерал Е. Е. Цуканов, с которым мы вместе служили почти двадцать лет назад в 295-м полку. Русское происхождение начальника тыла польской армии выдавала не только фамилия, но и румяное круглое лицо с улыбчивыми глазами.

- Евгений Ефимович! - воскликнул я, обнимая его. - Вот не ожидал-то!

- А я знал, что встречу вас, - ответил он. - Вы - поляк, вам тут и место. Наверное, удивляетесь, что меня, русака, сюда занесло? Так ведь мы ваши братья.

Знакомым оказался и начальник штаба армии Всеволод Стражевский: с ним в одно время я учился в академии им. М. В. Фрунзе, знал его как офицера, подающего большие надежды. Поэтому ничуть не удивился и теперь, что он занимает столь высокую должность в Войске Польском.

- Очень рад, что будем работать вместе, - сказал я, крепко обнимая Стражевского, высокого и плечистого полковника с выразительными чертами лица и пышными, прямо-таки "шляхетскими", усами, хорошо гармонировавшими с польским его мундиром.

Приятно было встретить и давнего друга командира овеянной славой 1-й дивизии имени Тадеуша Костюшко генерала бригады Войцеха Бевзюка, с которым двадцать лет назад мы служили в 99-й стрелковой дивизии: он - старшиной артдивизиона, а я - старшиной полковой школы. Среди собравшихся находился и заместитель начальника оперативного отдела штаба армии полковник Лаврентий Свительский, мой однокурсник по академии им. М. В. Фрунзе.

Все эти встречи доставили мне много радости. Страна Советов и ее армия дали своим польским друзьям не только первоклассное вооружение, но и опытных командиров, готовых до последней капли крови бороться за освобождение Польши от ига фашизма.

Когда я поделился этими мыслями с Ярошевичем, тот убежденно ответил:

- Советский Союз, чтобы помочь Войску Польскому, сделал даже больше, чем позволяли ему обстоятельства.

30 декабря 1944 года я вступил в командование 1-й армией. Владислав Корчиц отбыл к новому месту службы. В тот же вечер раздался звонок по ВЧ.

- Какое у вас мнение об армии? - услышал я голос начальника штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковника М. С. Малинина.

- Самое хорошее. Считаю ее вполне боеспособной.

М. С. Малинин поинтересовался, изучил ли я план предстоящей операции и понятна ли задача.

- Желательно внести в план некоторые коррективы, - ответил я, против чего начальник штаба фронта не возражал.

И вот я снова склонился над картой: хотелось все хорошенько обдумать и взвесить, учесть все плюсы и минусы. Засиделся допоздна. А на другой день к нам прибыл командующий войсками 1-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Я доложил командующему фронтом о состоянии дивизий и частей армии, а также идею своего решения, схематично нанесенного на карту. Маршал Г. К. Жуков одобрил решение и, в свою очередь, уточнил задачи армии, предупредив, что может возникнуть необходимость вступить в бой раньше намеченного срока.

Первая ударная группировка фронта должна была наступать с магнушевского плацдарма в направлении Бялобжеги, Скерневице, Кутно, частью сил прорвать оборону противника на реке Пилице и развивать наступление на Гродзиск-Мазовецки, Блоне.

Вторая группировка, наступавшая с пулавского плацдарма, нацеливалась на Зволень, Радом, Томашув-Мазовецки, Лодзь, выходя своим левым флангом на Шидловец. В задачу третьей фронтовой группировки, наступавшей на второстепенном направлении, входило: уничтожить противника между Вислой и Западным Бугом, форсировать Вислу и в дальнейшем продвигаться в западном направлении.

С целью окружения варшавской группировки противника первая и третья группировки обходили польскую столицу с двух сторон, замыкая кольцо в Блоне.

Наша 1-я армия имела задачу с началом боевых действий сковать противника по фронту, затем ударами в северо-западном и юго-западном направлениях сомкнуть во взаимодействии с соседями внутреннее кольцо вокруг вражеской группировки, оборонявшейся непосредственно в Варшаве, и уничтожить ее.

Отдавая себе отчет в том, что наиболее трудные задачи возлагались на советские войска, я мог по достоинству оценить благородство решения командования 1-го Белорусского фронта, предоставившего польским воинам возможность участвовать в освобождении столь дорогого для них города, каким являлась для каждого поляка Варшава.

* * *

Первое, с чего я начал, - рекогносцировка местности.

На участке от Яблонной до Карчева западный берег Вислы господствовал над восточным, вследствие чего противник располагал лучшими возможностями для наблюдения. Севернее и южнее Варшавы, вдоль западного берега Вислы, проходила защитная дамба, в которой немцы отрыли сплошную траншею. Это было весьма удобное место для размещения живой силы, наблюдательных пунктов и огневых средств.

Однако наиболее серьезным препятствием на подступах к Варшаве была Висла. Ширина ее на участке от Яблонной до устья Пилицы колеблется от 350 до 900 метров, а глубина местами достигает шести метров. Основное русло реки не замерзало, тонкий ледок сковал лишь воду у берегов, затрудняя погрузку войск на переправочные средства и их десантирование.

В этих условиях мы вынуждены были планировать два варианта переправы: в случае если ударят морозы - по льду, если же река не станет, то по мосту в районе Магнушева. Впрочем, нулевая температура с туманами пока оставляла мало шансов на первый вариант.

Как видим, местность в полосе предстоящего наступления не очень-то нам благоприятствовала. Но главное препятствие - это система укреплений.

Относительное спокойствие на фронте гитлеровцы использовали для создания здесь мощной долговременной обороны. Ее рубежи на переднем крае и в глубине опирались на старые форты Варшавского, Модлинского, Демблинского и других укрепленных районов.

Главная оборонительная полоса противника проходила между Западным Бугом и Наревом, далее вдоль Вислы на юг. Ее дополняла система тыловых и промежуточных рубежей западнее Варшавы и северо-восточнее Радома, простиравшихся в глубину до сотни километров.

Второй оборонительный рубеж тянулся по западным берегам Бзуры, Равки, Пилицы. Имелись промежуточные и отсечные позиции северо-восточнее Кутно, севернее Лодзи, Пиотркува и Ченстохова.

Существовал еще и третий рубеж - вдоль реки Варта, состоявший из бетонированных и деревоземляных сооружений.

Многочисленные населенные пункты, расположенные вдоль линии фронта, позволили противнику создать сплошную сеть опорных пунктов. Старые форты варшавской крепости, сохранившиеся с незапамятных времен и защищавшие город с севера и запада, были превращены гитлеровцами в мощные узлы сопротивления. Насыпи железнодорожных веток, пересекавших здесь местность вдоль и поперек, служили серьезным препятствием для танков. В случае необходимости их можно было приспособить для создания круговой обороны. И наконец, густая сеть шоссейных дорог, магистральных и рокадных, облегчала фашистам маневр резервами.

Надо сказать, что и сама Варшава представляла собой мощный укрепленный район. Разрушенные кварталы и уцелевшие дома были превращены в очаги обороны. На перекрестках улиц сооружены железобетонные огневые точки. В центре города противник приспособил к обороне гостиницы, здание комендатуры, заводские постройки и другие сооружения, превратил в опорные пункты костел, Главный вокзал и Главный почтамт, здание Сельскохозяйственного банка, ремонтные мастерские...

Все говорило о том, что противник готовится к упорной обороне. Это подтверждали данные разведки и показания пленных. Только в районе Варшавы в полосе наступления армии - оборонялось более двух пехотных дивизий и большое количество отдельных и специальных батальонов, входивших в состав 9-й немецкой армии, которой командовал генерал танковых войск Литтвиц.

Всего перед фронтом 1-й польской армии противник имел в первом эшелоне около 14000 человек и 476 пулеметов. Наша разведка выявила 74 артбатареи и 24 минометные группы.

Имелись у противника и значительные резервы.

Правда, наряду с войсками, имевшими боевой опыт, гитлеровцы привлекли к обороне Варшавы не нюхавшие пороха железнодорожные и охранные части, жандармерию, полицию и отряды фольксштурма. Командование требовало от них оборонять занимаемые позиции до последнего солдата. За невыполнение этого приказа грозил расстрел либо виселица, причем эту кару осуществляли специальные части СС, наделенные чрезвычайными полномочиями.

Итак, оставалось лишь в деталях разработать план армейской операции. Он сводился в общих чертах к тому, чтобы, сковав противника незначительными силами с фронта, главный удар нанести на флангах: с севера - в юго-западном направлении, а с юга, где были сосредоточены основные силы армии, - в северо-западном направлении, после чего во взаимодействии с 47-й армией (правым соседом) и 61-й армией (левым соседом) окружить Варшаву и уничтожить оборонявшегося в ней противника. В соответствии с этим замыслом я решил создать две ударные группировки.

Первая, вспомогательная, группировка состояла из 2-й пехотной дивизии, усиленной артиллерийской бригадой. Ей предстояло во взаимодействии с правым соседом - 47-й армией форсировать реку Висла в районе Яблонной и, наступая на Повонзковское кладбище, уничтожить противника на северо-западной и северной окраинах города.

В главную ударную группировку входили 1, 3 и 4-я пехотные дивизии, танковая, гаубичная, две тяжелые артиллерийские бригады и минометный полк, поддерживаемые 4-й польской смешанной авиационной дивизией. На нее возлагалась задача форсировать Вислу на участке Гура Кальвария, Крулевски Ляс, наступать в общем направлении на Пясечно, Пястув, а в дальнейшем, взаимодействуя со 2-й пехотной дивизией, окружить и уничтожить противника в Варшаве.

Введение в сражение главной группировки армии предусматривалось на четвертый день наступления войск 1-го Белорусского фронта.

На центральном участке действовала сковывающая группа, в которую входили 6-я пехотная дивизия и 1-я кавалерийская бригада. Она имела задачу с продвижением фланговых группировок немедленно форсировать Вислу в принять самое активное участие в освобождении польской столицы.

Всего в разработанном нами плане предусматривалось пять этапов операции: первый - перегруппировка войск; второй - форсирование Вислы и выход в исходное положение; третий - наступление ударной группировки в северо-западном направлении и овладение рубежом Езёрна, Крулевски Ляс, Пясечно; четвертый - завершение окружения гитлеровцев в городе и пятый полное освобождение Варшавы. На все бои отводилось восемь дней, в том числе на осуществление первого этапа - четыре дня.

* * *

Новый год встречают даже на войне. Но мы встречали его особенно торжественно: ведь это была первая новогодняя ночь, которую польские воины праздновали на освобожденной родной земле.

Армия в последнее время пополнилась местными жителями. В гости к воинам приехали родные - жены, отцы, матери, братья и сестры. Они завалили нас подарками, никто не остался без внимания.

Встреча Нового года была организована во всех частях, причем непосредственно в окопах и дзотах, в землянках и на огневых позициях - там, где изготовились к предстоящему наступлению солдаты народной Польши. В этих целях работники штаба армии разъехались по частям еще днем 31 декабря.

Я остался в штабе, решив еще раз проверить с генералом Цукановым обеспеченность войск. Это огорчило шофера Владека. Оказавшись будто ненароком у дверей моей комнаты, он негромко спросил:

- Прикажете подавать машину, пане генерале?

- Нет, капрал, сегодня не надо. А вот завтра поедем, в знаешь куда? В вашу Прагу...

- Большое спасибо, - произнес дрогнувшим голосом Владек.

В новогоднюю ночь мы проработали с Цукановым чуть не до рассвета. Поэтому в Прагу выехали только около полудня. Я заметил, что Владек был тщательно выбрит и вел машину с особой осторожностью.

В Прагу мы ехали мимо пепелищ и полуразрушенных зданий, домов с огромными брешами от артиллерийских снарядов и чудом уцелевшими балконами. Владек был моим гидом. Он называл улицы и площади.

Вот и площадь Вашингтона. Свернули направо, к новому наблюдательному пункту армии. Владек затормозил машину. Из развалин вышло несколько солдат. Они ввели меня через парадный вход в полуразрушенное четырехэтажное здание. По лестнице поднялись на чердак, где и был НП. Здесь несли службу телефонисты и артиллерийские наблюдатели.

Я направил стереотрубу на город. Он все еще горел. То в одном, то в другом месте поднимались к небу оранжевые языки пламени. Доносился грохот взрывов: фашисты методически продолжали уничтожать Варшаву. Вот слева снова прогрохотали взрывы.

- Где это? - спрашиваю старшего артиллерийского наблюдателя, поручника с перевязанной рукой.

- В районе аллеи Ерозолимске, возле Главного вокзала, - отвечает тот. Я варшавянин и хорошо знаю город. Здесь родился, здесь, надеюсь, и умру. Но не сейчас, пане генерале! Раньше уничтожим фашистов. Всех до единого!

- Но и тогда умирать не будет смысла, поручник! Ведь надо освободить от фашистов всю Европу.

- Так точно, пане генерале! Уничтожим гитлеровцев везде, - охотно соглашается поручник, и усталое лицо его озаряется улыбкой.

Через несколько минут грохот взрывов стал доноситься уже и справа от нашего НП.

- Это в районе Жолибожа! - простонал поручник. - Езус Мария! Они хотят сровнять Варшаву с землей!.. Скоро ли в наступление, пане генерале? - глянул он на меня исступленным взглядом.

- Скоро, поручник! Скоро!.. - ответил я, покидая НП. Смотреть на город, переживавший агонию, было выше и моих сил...

"Шкода" вновь заколесила по улицам Праги. Дорога Владеку знакома, и он ни разу не обращался за помощью к стоящим на каждом углу регулировщицам девушкам в солдатских шинелях. К слову сказать, более семисот девушек-воинов прошли вместе с нами нелегкий путь из СССР до предместий Варшавы. На одном перекрестке мы задержались. К нам подошла регулировщица.

- Командир патруля из состава женского батальона сержант Запольская, представилась она.

- Здравствуйте, пляттерувка!{20} Как служится?

- Хорошо, обывателю генерале. Немножко тяжело, по настроение бодрое.

- Новое обмундирование получили?

- Да, но не хватает белья и сапог.

- Получите все, что положено, - пообещал я. - Завтра же потребую от начальника тыла!

- Ну, Владек, - сказал я ему, выбираясь из машины у здания, где должен был состояться новогодний вечер, - поезжай к семье! Будем надеяться, что все ваши живы и здоровы. Хватит тебе трех часов? Ну и отлично, я буду ждать тебя здесь.

Зал оказался маленьким, а людей в нем - яблоку негде упасть. Стояли в проходах, у стен, у самой сцены. В большинстве своем - пожилые люди, преимущественно женщины, но была и молодежь.

Вначале был короткий митинг. Пришлось выступить и мне. Когда я сказал, что скоро польская столица будет свободна от гитлеровцев, все зрители вскочили со своих мест и раздалось такое оглушительное "нех жие!", что я, право же, побоялся за прочность стен этого здания.

Затем начался симфонический концерт.

Оркестр был создан совсем недавно из профессионалов и любителей, но играл вдохновенно. В зал свободно лилась запрещенная в годы оккупации яркая, феерическая музыка "Революционного этюда" неповторимого Фредерика Шопена. Мы наслаждались блестящей симфонией полонезов, светлой жизнерадостностью мазурок, нежной лирикой и драматизмом сонат. Музыка глубоко трогала и волновала всех присутствующих; зал неистовствовал. Я был потрясен до глубины души. "Народ, способный создать такую музыку и так страстно любящий ее, нельзя закабалить, нельзя сломить и уничтожить", - думал я, особенно остро сознавая в ту минуту свое родство с этими людьми...

Владек уже ждал у машины. По его радостному лицу я понял: дома все в порядке. Тут же стояли две женщины и двое малышей - мальчик и девочка; всех членов семьи, включая тещу, капрал привел, чтобы показать мне.

На обратном пути Владек был необыкновенно разговорчив. Он подробно рассказывал о мытарствах, которые испытали за годы оккупации Варшавы его близкие.

- Я буду помнить всю жизнь, - заявил капрал, - что мы получили свободу только благодаря Красной Армии.

* * *

Первые дни нового года я посвятил знакомству с частями. В период пребывания в 3-й дивизии особенно запомнилась встреча в 1-м батальоне 7-го полка. У солдат, выстроившихся на лесной поляне, был молодцеватый, я бы даже сказал, щеголеватый вид. На правом фланге стоял капрал, внешностью и выражением лица напоминавший тип старого служаки из популярной польской песни "Старый капрал".

- Где до этого служили? - спрашиваю его.

- В Армии Крайовой, пане генерале!

- В Армии Крайовой? - удивился я. - Как же вы попали к нам?

- В Праге, после ее освобождения, двести жолнежей Армии Крайовой во главе с начальником района подполковником Бобровским добровольно вступили в Войско Польское. Будем бороться в его рядах до окончательной победы над фашистами! - отчеканил старый вояка.

Вон как! Приятно слышать! Значит, уже не аковцы уводят от нас солдат в леса, а сами они бросают своих руководителей-политиканов и переходят на сторону народной власти!

* * *

Утром 2 января позвонил маршал Г. К. Жуков.

- Как обстоит дело с захватом контрольных "языков"? - спросил он. Необходимо в течение ближайших двух-трех дней уточнить обстановку на вашем участке. Нас особенно интересует, не изменилась ли группировка гитлеровцев на правом фланге вашей армии.

Сказать откровенно, этот звонок застал меня врасплох. Действительно, на карте, переданной мне Корчицем, данные о противнике были уточнены и детализированы лишь со слов беженцев из Варшавы, причем их сведения касались в основном только центрального участка полосы нашей обороны. Требовалось проверить и дополнить эти данные по показаниям пленных, до чего у меня, однако, пока не дошли руки.

Я тотчас выехал во 2-ю дивизию, на правый фланг армии. Но в штабе этого соединения не позаботились о захвате контрольных "языков".

- Что ж, вместе будем ломать голову, где проводить поиск.

Комдив Роткевич повел меня на свой НП. Оттуда хорошо был виден противоположный берег Вислы, занятый противником. Посредине реки, закованной в ледяной панцирь, тянулась узкая песчаная коса, покрытая снежными сугробами.

- Немцы не выставляют в снежных барханах боевого охранения? - спросил я Роткевича.

- Вроде бы нет, - не совсем уверенно ответил он.

С помощью биноклей мы внимательно осматривали дальний берег реки, пытаясь нащупать наиболее слабое место в укреплениях противника. Уже стемнело. Сквозь рваные клочья туч выглянула луна. И тут мы заметили, как на лед спускаются цепочкой темные фигуры, направляясь... к песчаной косе. Сомнений не было: гитлеровцы выставляли на ночь боевое охранение.

- Выходит, противник у вас в кармане, не прозевайте только захлопнуть ловушку, - заметил я Роткевичу. - Как это они сами не догадались наведаться к вам на НП?

Роткевич крутнул вертушку телефонного аппарата и громко приказал кому-то: "Командира взвода разведки из четвертого полка ко мне!" Только после этого ответил:

- Возьмем "языка", и не одного. Никто из них с косы не уйдет!

Через несколько минут в блиндаж вошел высокий, стройный офицер. Окинув взглядом присутствующих, он вскинул два пальца к козырьку конфедератки и негромко доложил:

- Хорунжий Ярузельский по вашему приказанию прибыл!

Мы поставили ему задачу на разведпоиск и захват пленных. Ярузельский слушал внимательно, не задавая вопросов, лишь голубые глаза его пытливо всматривались в наши лица. Потом он повторил поставленную задачу буквально слово в слово, не упустив ни одной детали из указаний по организации и обеспечению действий взвода. По всему чувствовалось, что офицер умеет владеть собой и обладает цепкой памятью. И я мысленно похвалил решение Роткевича - доверить непростое дело захвата "языков" именно этому офицеру, недавнему выпускнику Рязанской пехотной школы.

Забегая вперед, скажу, что данная операция была проведена в первой половине ночи 5 января: двое суток ушло на изучение режима службы и поведения боевого охранения гитлеровцев. Разведчики во главе с хорунжим скрытно подобрались почти вплотную к косе. Кто-то из фашистских солдат открыл стрельбу, но было уже поздно. Стремительным броском разведчики достигли окопов, оборудованных за снежными сугробами, и дружно навалились на врага. Несколько гитлеровцев они взяли в плен, остальных перебили.

Противник, опомнившись, открыл с берега яростный огонь из орудий и пулеметов, но этим только навредил себе: наши наблюдатели засекли и те его огневые точки, которые ранее ничем себя не выдавали.

Вот так состоялось первое боевое крещение хорунжего Войцеха Ярузельского. В дальнейшем, в ходе боев, он выполнял не менее сложные задания, требовавшие смелости и боевого мастерства, и стал разведчиком высокого класса. Ну, а что касается гитлеровцев, которых разведчики пленили в ту ночь, то на допросах они показали, что никаких изменений в группировке войск, оборонявшейся против нашей армии, не произошло.

Пока шла подготовка к разведпоиску у Роткевича, я решил провести смотр частей 1-й дивизии имени Т. Костюшко. Дивизии предстояло принять высокую награду - орден Красного Знамени, которого она была удостоена за участие в освобождении Праги. Для вручения ордена в Рембертув, где в те дни располагались костюшковцы, должен был прибыть командующий артиллерией фронта генерал-полковник В. И. Казаков.

Дивизия выстроилась за час до начала торжества. Я пристально всматривался в лица бойцов и командиров. В последних боях полки понесли потери, и теперь личный состав значительно обновился. Но и по внешнему виду не трудно определить, кто в строю новичок, а кто уже изрядно понюхал пороху.

На правом фланге одной из рот 3-го пехотного полка стоял невысокого роста кряжистый поручник с волевым лицом и спокойным взглядом.

- Командир пулеметной роты поручник Варышак, - представился он.

Не надо было спрашивать, участвовал ли он в боях, - это видно и так. Я уточнил лишь - в каких. Чеслав Варышак воевал из-под самого Ленино с 12 октября прошлого года. Участвовал в освобождении Праги. Вот такие бывалые фронтовики и цементируют ряды полков прославленного соединения, помогая молодым бойцам обрести необходимый опыт, думалось мне, и от этой мысли становилось радостно на душе. Позже я неоднократно встречал фамилию ветерана в боевых донесениях и представлениях к наградам: Чеслав Варышак успешно выполнял свой воинский долг.

Едва я закончил смотр частей, как прибыл В. И. Казаков. Началась торжественная церемония вручения высокой награды.

- Знамя на середину! - командует комдив 1-й Бевзюк.

И вот уже Знамя с вышитым на нем портретом Тадеуша Костюшко затрепетало на ветру посредине каре, которым выстроились костюшковцы. Запыленное и задымленное, пробитое осколками, оно развевалось над атакующими ротами этого соединения под Ленино и Прагой. И вот сейчас на нем засверкал, пламенея, боевой орден Страны Советов!

- Польские воины, - обратился я к строю. - Как нам оправдать эту высокую награду братского советского народа?

- Нех жие Звензек Радзецки! - неслось в ответ. - Нех жие Польска Людова!

- Даешь Варшаву и Берлин!..

* * *

В тот же день по ВЧ позвонил начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин:

- Ваш план наступления на Варшаву утвержден Военным советом без изменений, - сообщил он. - Торопитесь, операция может начаться раньше, чем мы рассчитываем.

Торопитесь... А как много еще надо сделать.

Наступление советских войск предполагалось начать 20 января. Но как известно, по просьбе наших союзников, войска которых терпели поражение в Арденнах, оно началось на целых восемь дней раньше. Мы, разумеется, в тот момент еще не знали всего этого, однако предупреждение командования фронта учли и не теряли напрасно ни минуты.

Штабные офицеры немедленно разъехались по частям. С раннего утра до поздней ночи я также находился в полках. Происходила перегруппировка войск, каждая дивизия занимала указанный ей район. Не прекращалась и интенсивная боевая учеба.

Беспокойство вызывала самая молодая в армии 6-я дивизия, которой командовал полковник Геннадий Шейпак. И солдаты здесь выглядели менее опрятными, и с боевой подготовкой обстояло неважно: на стрельбах часть личного состава показала низкие результаты, а на учениях с форсированием реки беспомощность проявили и некоторые офицеры. Между тем именно полкам этой дивизии предстояло переправиться через Вислу и начать уличные бои в Варшаве.

Нам пришлось изыскать дополнительные возможности, чтобы повысить степень боевой подготовки войск. В составе каждого полка на передовой позиции теперь оставалось по два батальона; третьи, строго соблюдая правила маскировки, выводились во второй эшелон и учились там форсировать реку и вести бой в городе. Ночью они возвращались на боевые позиции, а смененные батальоны отправлялись на учебные поля.

Напряженно работали в те дни штабы: уточняли детали операции, доразведывали районы сосредоточения и маршруты выдвижения войск. И конечно, отрабатывались задачи взаимодействия частей и соединений. В этих целях я побывал в соседних с нами советских армиях. Генерал-майор Ф. И. Перхорович и генерал-полковник П. А. Белов в разговоре со мной высказали одну и ту же мысль:

- Рады сражаться бок о бок с Войском Польским. В обиду братьев не дадим.

9 января дивизию имени Тадеуша Костюшко посетил Председатель Крайовой Рады Народовой Болеслав Берут и Главком Войска Польского Роля-Жимерский. Берут выступил на митинге с яркой речью, призвав польских солдат и офицеров с честью выполнить свой патриотический долг - вместе с советскими воинами освободить от оккупантов столицу польского государства. "Вы идете в бой плечом к плечу с самой могучей армией мира, Красной Армией, и победа будет за вами!" - закончил он свое выступление.

Из дивизии Берут поехал в Прагу, я сопровождал его. Никто из поляков уже не сомневался в том, что Варшава будет освобождена в ближайшие дни. Из уст в уста передавалась весть о том, что из Советского Союза прибыл большой транспорт с продовольствием для истощенных голодом варшавян. Мариан Спыхальский, руководивший созданием запасов продовольствия для столицы, сказал мне, что испытывает трудности с автотранспортом. Действительно, надо было и Варшаву освобождать, и заботиться о хлебе насущном для населения. И хотя у нас в армии не хватало автомашин, мы все же нашли автотранспорт для этой цели. На каждом автомобиле работали по два шофера, сменявшие друг друга, что позволило разгружать эшелоны круглые сутки. Продукты питания это бесценный дар советских людей, вынужденных экономить у себя дома каждую кроху хлеба, но с бескорыстной готовностью поспешивших на помощь братскому польскому народу.

Из штаба фронта поступил приказ закончить перегруппировку армии к исходу 14 января. Стало ясно, что операция начнется раньше намеченного срока. Погода благоприятствовала нам: туманы и снегопады хорошо маскировали войска, и к утру 14-го все соединения заняли указанные им рубежи.

Днем раньше оперативная группа армии перебазировалась из Зелены на юго-запад, в селение Погожель. Я тоже собрался выехать туда, как вдруг нежданно-негаданно ко мне заявился генерал Сверчевский.

- Каким ветром занесло сюда? - удивился я, пожимая руку Кароля.

- Вторая армия тоже движется к фронту, - с гордостью сообщил он.

Приятно было видеть его в приподнятом настроении. Я и сам в тот момент испытывал необычайный подъем духовных сил. Еще бы, временному затишью наступал конец!

Глава восьмая.

Освобождение Варшавы

Мы с нетерпением ждали похолодания. Войска готовились к форсированию Вислы, а на ней образовалась пока лишь узкая кромка льда вдоль берегов. Если морозы не ударят и не скуют всю реку, придется совершать маневр, перемещать части вдоль фронта для переправы по ближайшему мосту.

Встретившись с главным капелланом армии полковником Лопацинским, я в шутку попросил его вымолить у бога трескучие морозы. Он самым серьезным образом заверил меня, что сделает это с удовольствием и что Висла вскоре замерзнет.

- Ну поспешите, ксендз, призовите божью помощь нам на подмогу, посмеялся я.

Зима брала свое, и в первой декаде января действительно похолодало. Настроение сразу же улучшилось. Я немедленно приказал всем командирам частей и саперам готовить фашины, доски, жерди, солому для укрепления льда, а сам выехал на "ледовую рекогносцировку" в 4-ю пехотную дивизию имени Яна Килинского.

Кеневича я встретил в лесу, близ села Погожель, где располагался один из полков. Комдив был не один, рядом с ним стоял высокий молодцеватый майор.

- Представляю - замполит Юзеф Урбанович, - указал на него взглядом комдив. Мы обменялись крепким рукопожатием.

- Заместитель у меня прямо-таки замечательный, - любовно глядя на майора и не стесняясь его присутствия, похвалился Кеневич. - Он с офицерами-политработниками ведет большую воспитательную работу в частях, и наши жолнежи на глазах меняются - становятся все более сознательными. Да вы сами в этом убедитесь, - закончил аттестацию генерал, заметив укоризненный взгляд политработника, который, чувствовалось, не терпел каких-либо похвал в свой адрес.

То, что боевой и моральный дух личного состава дивизии был высоким, я уже знал от П. Ярошевича и вскоре убедился сам. Знал, что все это далось нелегко. Ведь полки дивизии были скомплектованы в основном из солдат старой польской армии, испытавших горечь поражения. Сколько же усилий, ума и инициативы вложили политработники, чтобы "перековать" людей в духе новой идеологии, пробудить у них желание сражаться за народную Польшу и, если потребуется, отдать за нее свою жизнь!

По дороге в Погожель майор рассказывал о людях дивизии, их воспитании, и мои симпатии к политработнику усиливались. Импонировала и его безукоризненная строевая выправка.

Комдив и его заместитель по политчасти не схожи ни внешностью, ни характером. Но они были крепко спаяны общностью стремлений, ценили и уважали друг друга и, как мне казалось, делали все, чтобы полнее использовать в интересах службы совместный опыт и знания.

Комдив 4-й, тучный и рано поседевший генерал Кеневич, с первого взгляда казался человеком флегматичным. Но его подвижность и задорный блеск глаз сразу же опровергали это впечатление. Тем не менее однажды я, шутя, назвал его стариком. Это не обидело тридцативосьмилетнего генерала - Болеслав сам любил шутку.

- Ну-ка, старик, - сказал я и теперь Кеневичу, - ведите в части. Хочу посмотреть, так ли весело и бодро выглядят перед боем ваши молодцы, как вы сами. Заодно и лед на Висле проверим.

- Вчера я направил в район переправы разведку, - с пониманием откликнулся комдив. - Днем саперы вели наблюдение, а ночью спустились на лед.

- И что же?

- Лед крепкий. Если такая погода удержится, переправим по нему пехоту и даже, надеюсь, полковую артиллерию.

Вошли в лес, где размещался 10-й полк. Еще издали увидели, что личный состав выстроен побатальонно. Мы остановились, прислушались. Зычным голосом командир части подполковник Винцент Потапович читал:

- "Солдаты! Вы идете на священный бой за освобождение родины. Перед вами немецкие окопы. За ними лес виселиц, на которых фашисты вешают поляков. Там льются кровь и слезы... Тысячи наших соотечественников стонут в гитлеровской неволе. Они ждут освобождения, ждут нашей победы..."

Я узнал наше - командования 1-й армии - обращение:

"В боевом союзе с советскими воинами мы идем дорогой победы, мы завоюем ее ценой своей крови. Каждый штыковой удар, каждое меткое попадание снаряда и пули - это шаг, приближающий нас к нашим отцам, братьям, женам и детям...

Нас зовет отчизна, нас зовут братья-поляки!

В бой, солдаты Свободы!"

В ответ раздалось троекратное "Нех жие!".

Мы прошли вдоль выстроенных в линию батальонов. Чисто выбриты лица солдат и офицеров, тщательно пригнано снаряжение, пуговицы и обувь начищены до блеска. А ведь всего несколько часов назад этот полк совершал длительный марш.

Хорошее впечатление осталось у меня и от осмотра 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта. Ее командир полковник С. С. Зайковский до войны преподавал тактику в академии имени М. В. Фрунзе, был моим старым знакомым.

Отозвав его в сторону, я спросил:

- Как, Станислав Станиславович, ледок на Висле? Выдержит ли пехоту, артиллерию?

- Надо бы проверить, - неуверенно ответил он.

- Ждете указаний?! А вот генерал Кеневич сам организовал разведку и убедился, что переправа по льду возможна.

Полковник опустил глаза, и его загорелое лицо порозовело. Он обещал в ту же ночь исправить свою оплошность.

Я привел этот пример не в укор Зайковскому, знания и опыт которого высоко ценил. Просто хотелось показать, что иногда и бывшие преподаватели тактики, ратовавшие на лекциях за инициативу и самостоятельность в действиях командира, сами не проявляли этих качеств в боевых условиях.

Тем временем Петр Ярошевич успел побывать в 1-й дивизии. Провел там совещание политического аппарата, поставил перед ним задачи, подсказал, как привести в действие большую силу, какой являются в любом воинском коллективе политбойцы. Посетил и полки, присутствовал на смотре дивизии.

Ярошевич поделился со мной впечатлениями. Рассказал и о таком эпизоде. Когда он беседовал с солдатами 3-го пехотного полка о том, что варшавяне ждут не дождутся своего освобождения, с юга вдруг донесся отдаленный гул артиллерийской канонады. Там уже повели - это было 14 января - наступление советские войска.

- Посмотрели бы вы, как реагировали на это наши жолнежи, - говорил Ярошевич. - Сначала все как по команде умолкли. В течение нескольких минут никто не проронил ни слова. Потом кто-то как крикнет: "Наши бьют фашистов!" Это он о советских воинах сказал "наши". И тут началось ликование. Жолнежи кричали "Виват!" в честь Красной Армии, Советского Союза, народной Польши. Меня это обрадовало куда больше, чем самое лучшее донесение о политико-моральном состоянии солдат.

В 15-м зенитном полку Ярошевич вместе с командиром майором Анатолем Пшибыльским посетил одну из батарей.

- Подходим к ближайшему орудию, - рассказывал он. - Видим, возле него копошится командир с солдатами. Офицер представился: "Подпоручник Пшибыльский!" Спрашиваю: "Однофамилец командира полка?" "Это мой брат Павел", - отвечает Анатоль. Пошли дальше. У одного из тягачей водитель представляется: "Капрал Пшибыльский!" "Как, - удивляюсь, - опять Пшибыльский?" А майор улыбается: "Это мой младший брат Алексы".

- Не знаете, откуда они? - спросил я у Ярошевича.

- Поляки из Советского Союза. Жили на Украине, под Уманью. А теперь все трое служат в одном полку.

Забегая вперед, скажу, что двум братьям Пшибыльским не довелось дойти до Берлина. Они погибли в боях: Анатоль - у Колобжега, Павел - у Грыфице. Я долгое время считал погибшим и капрала Пшибыльского. И лишь недавно узнал: Алексы уцелел. Он был ранен на Одере, потом лечился в госпитале. Ныне живет в Ленинграде.

Сведения, поступавшие к нам о ходе боевых действий войск 1-го Белорусского фронта, вселяли оптимизм. К исходу 14 января была взломана главная полоса обороны фашистов и советские бойцы продвинулись на участках прорыва на 12-18 километров в глубину. В оборонительной системе врага образовались бреши: одна, шириной в 30 километров, против магнушевского, а другая, в 25 километров, - против пулавского плацдармов. Наш сосед слева 61-я советская армия - вышла на рубеж Магерова Воля, Дембноволя, Юзефув.

Отчаянные попытки немецкого командования остановить наступавших на промежуточных рубежах окончились неудачей. Советские войска громили резервы неприятеля, прежде чем те успевали прикрыть бреши.

Все говорило о том, что близится и час нашего вступления в бой, причем это может случиться не на четвертый день операции, как планировалось, а гораздо раньше. Поэтому хотелось заранее переправить на западный берег Вислы польские танковые части.

Я позвонил на КП фронта. Выслушав мое предложение, генерал-полковник М. С. Малинин тут же доложил о нем командующему фронтом. Затем в телефонной трубке я услышал голос маршала Г. К. Жукова.

- Где вы рассчитываете переправить танки? - спросил он.

- По мосту в районе Магнушева.

- Какие части собираетесь перебросить?

- Первую танковую бригаду, четвертый тяжелый танковый полк и седьмой дивизион противотанковой артиллерии.

- Можете действовать, - одобрил Георгий Константинович. - Указание командующему шестьдесят первой армии, в полосе которой находится мост, будет дано. Время переправы и размещение ваших танковых частей на том берегу согласуйте на месте. Желаю успеха!

С генералом Никулиным мы уточнили, что начать движение танков целесообразнее 15 января около 16 часов дня, когда уже опускаются сумерки и вражеская авиация не страшна. И командующий бронетанковыми войсками армии выехал на магнушевский плацдарм, чтобы согласовать эти вопросы с командармом 61-й генералом П. А. Беловым.

Поначалу наступление этой армии развивалось неравномерно. Между тем 5-я ударная армия генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина, действовавшая левее, уже прорвала вторую полосу обороны врага и начала быстро продвигаться вперед. В 8 часов утра 16 января в прорыв была введена 2-я гвардейская танковая армия генерал-полковника танковых войск С. И. Богданова. Стремительное продвижение ее в северо-западном направлении сыграло очень важную роль: к концу дня прорыв расширился до 120 километров, глубина его в районе магнушевского плацдарма достигла 30 километров, а в районе пулавского - 50. Передовые части 2-й гвардейской танковой подошли к Сохачеву и взяли под контроль шоссе, ведущее к Варшаве.

В тот день и на правом крыле 1-го Белорусского фронта боевые действия развивались успешно. Немецко-фашистские войска не смогли устоять против сокрушительного удара 47-й советской армии и взаимодействующей с ней 2-й польской пехотной дивизии. Атаке бойцов 2-й дивизии предшествовала артподготовка, проведенная 13-м полком самоходной артиллерии, который впервые в истории польской армии обеспечивал продвижение пехоты прямой наводкой. Оборона гитлеровских войск была прорвана и на этом участке. В ночь на 16 января 47-я армия генерала Ф. И. Перхоровича переправилась через Вислу и захватила плацдарм в районе Чонсткув-Ломна, Дзеканув Польски, Кэмпа Келпинска.

Таким образом, советские войска, наступавшие севернее и южнее нас, вышли в тыл варшавской группировке противника и, продолжая стремительно продвигаться вперед, перерезали дороги, ведущие из Варшавы на запад, северо-запад и юго-запад. Оборона врага была дезорганизована: гитлеровцам грозило полное окружение.

Командующий 9-й немецкой армией генерал Люттвиц прекрасно понял это и вопреки строжайшим приказам гитлеровского верховного командования уже 16 января начал отводить свои главные силы из района Варшавы. Тем самым создались благоприятные условия для наступления нашей 1-й армии на столицу Польши.

Я выехал к Тарновскому мосту, чтобы присутствовать при переправе танковых частей через Вислу. И то, что я увидел там, еще раз свидетельствовало, как крепка боевая дружба советских и польских войск.

Зимние сумерки сгустились над рекой. Советские саперы, узнав о том, что предстоит переправа польских танков, собрались у въезда на мост в нетерпеливом ожидании.

Издали наконец донесся рокот моторов. Затем в полумраке обрисовались контуры машин. Обыкновенные советские танки Т-34, каких много уже прошло через этот мост. Только на броне их красовался белый польский пястовский орел.

Из люков выглядывали танкисты. Для такого торжественного случая они надели вместо кожаных шлемов конфедератки. "Да здравствуют польские танкисты!", "Да здравствует народная Польша!" - звучало на русском языке. "Нех жие братерство брони!", "Нех жие незвыценжона Армия Радценска!"{21} неслось в ответ по-польски.

Переправа танков по мосту прошла благополучно. Оказавшись заблаговременно на западном берегу Вислы, они могли теперь значительно ускорить продвижение пехотных соединений, ожидавших приказа на форсирование реки по льду. Я уже отправил офицеров связи в 1, 3 и 4-ю дивизии с приказанием привести полки в готовность к таким действиям, дал указание начальнику штаба армии генералу В. Стражевскому усилить наблюдение и разведку, особенно на участке 6-й пехотной дивизии и кавбригады, и напомнил всем командирам дивизий о необходимости максимальной бдительности.

- Не проглядите отход противника!

* * *

Около двух часов дня 16 января мы получили наконец долгожданный приказ штаба фронта: "1-й армии Войска Польского перейти в наступление..."

События развивались стремительно. Еще утром 16 января действующая на правом фланге 2-я пехотная дивизия, используя успех 47-й советской армии, начала переправу через Вислу в районе Кэмпы Келпинской и захватила плацдарм на западном берегу. Ее командир генерал Ян Роткевич быстро перебросил затем на тот берег и главные силы дивизии.

На левом фланге армии активные действия начались во второй половине дня 16 января с разведки боем, которую провела кавалерийская бригада. Впрочем, кавалерийской она только называлась - из-за отсутствия лошадей солдаты бригады действовали как обычные пехотинцы. Разведывательным группам 2-го и 3-го уланских полков удалось зацепиться за противоположный берег и, тесня немцев, захватить плацдарм. Командир кавбригады полковник Владзимеж Радзиванович сразу же переправил туда свои главные силы. Действуя энергично и напористо, пешие кавалеристы к концу дня освободили пригородные поселки Оборки, Опач, Пяски, что позволило 4-й пехотной дивизии выдвинуться на исходные позиции в районе Гура Кальвария.

Полковник Радзиванович был, кстати говоря, и лихим кавалеристом, и широко эрудированным человеком. Родился он в Петербурге, пятнадцатилетним юношей добровольно вступил в красногвардейский отряд Выборгского района и до конца гражданской войны участвовал в боях с врагами молодой Советской республики. Потом служил в пограничных войсках, учился в Литературном институте имени А. М. Горького. Он в совершенстве владел английским, французским, итальянским, испанским, в меньшей степени немецким и турецким языками. Ему принадлежит перевод ряда военно-исторических работ.

С началом Великой Отечественной войны Радзиванович вернулся в ряды Красной Армии, командовал на Южном фронте гвардейской механизированной бригадой. Затем был направлен в Войско Польское, служил в 1-й дивизии, потом водил в бой кавбригаду. После войны в звании генерала бригады командовал Люблинским военным округом. По возвращении в Советский Союз возглавлял кафедру иностранных языков в Военном педагогическом институте.

Однако вернемся к боям за Варшаву. Труднее, чем у фланговых соединений, складывались дела у 6-й пехотной дивизии, наступавшей на столицу с фронта. Здесь гитлеровцы сопротивлялись особенно упорно. Первую попытку форсировать Вислу по льду полковник Г. Шейпак предпринял еще днем 16 января. Противник встретил наступавших сильным артиллерийским и минометным огнем. Снаряды и мины рвались, образуя большие полыньи, преграждавшие путь солдатам. Но едва те залегали, на них рушился шквал пулеметного огня. Пришлось приостановить наступление и возобновить его лишь в темноте.

Под вечер полковник Шейпак доложил, что передовой отряд 14-го полка захватил плацдарм в районе Августува.

- Как ведут себя гитлеровцы? - спросил я его.

- По данным разведки, отводят главные силы из Варшавы, прикрывая отход сильными арьергардами.

- Так быстрее вводите в действие все полки дивизии! - поторопил я его. - Сбивайте арьергарды немцев и рвитесь к Главному вокзалу!

Уточнив задачи остальным комдивам, я также потребовал ускорить темпы наступления - каждый лишний час пребывания фашистов в Варшаве нес ей новые бедствия.

Пришло время и мне перебраться на западный берег Вислы - в Конары, где уже находилась оперативная группа штаба армии. Вместе с Петром Ярошевичем добирались туда опять-таки через мост в районе Магнушева, который противник держал под обстрелом тяжелой артиллерии. В Конары въехали в полнейшей темноте. Неожиданно впереди мелькнул и пропал узкий луч света.

- Что там такое? - спросил я встретившего нас майора.

- Единственный уцелевший дом. В нем живет старая женщина...

- Зайдемте к ней, - предложил Ярошевич. Он никогда не упускал случая поговорить с местными жителями.

Дверь была полуоткрыта, и мы тихо вошли. У стола неподвижно, словно в забытьи, сидела старушка. Услышав шаги, она уставилась на нас тусклыми невидящими глазами. Потом сделала жест рукой, словно отгоняя видение, и вдруг схватила рукав моей шинели и начала гладить серебряный зигзаг шитья, обрамлявшего обшлаг.

- Наш польский венжик, - шептала она, и слезы лились из ее глаз. Неужто правда, воскреснет Польша?!

Немного успокоившись, старушка рассказала о том, что ей пришлось испытать за последние годы.

- Мужа фашисты замучили в Майданеке, - с трудом подавляя рыдания, говорила она. - А дочерей, двух моих девочек, угнали в Германию...

Мы успокаивали ее как могли. Но чем помочь исстрадавшейся женщине?! Провожая нас, она просила:

- Освободите из фашистской неволи моих девочек.

На следующий день, выступая перед солдатами, Ярошевич говорил и об этой женщине, ее муках и слезах, и о нашем обещании поспешить на помощь узникам, томящимся в фашистской Германии.

* * *

Блиндаж в Конарах, который мы заняли, только что покинули его прежние хозяева. Они так спешили, что оставили даже ковры на стенах и недопитое вино в бокалах. Видимо, здесь обитал высокопоставленный гитлеровец, привыкший и на войне к комфорту: в блиндаже имелась даже туалетная комната.

С соседями удалось сразу же связаться по ВЧ, и я уточнил обстановку.

Наступление 47-й и 61-й армий развивалось весьма успешно. Уже были освобождены Гура Кальвария и Пясечно. Стремительно шли вперед и главные силы 2-й гвардейской танковой армии. Требовалось ускорить продвижение и наших передовых частей. Но тут произошел беспрецедентный случай, о котором даже и вспоминать неудобно: я, командующий армией, оказался вдруг... без связи!

- Дайте 1-ю дивизию! - приказываю телефонисту.

- С первой связи нет.

- Тогда вторую!!

- Со второй тоже нет.

- Командира третьей!

- И с ней нет связи, обывателю генерале.

- Ну так с четвертой, может, связь есть? - спросил я, с трудом сдерживая себя.

- Нет и с нею...

У нас была радиостанция, и я надеялся, что она выручит, но и радисты не смогли войти в связь с войсками. Не буду повторять тех фраз, что я высказал после этого связистам: мой вспыльчивый характер, к сожалению, прорвался наружу... Недобрыми словами вспоминал я и начальника связи армии полковника Феликса Сучека (в общем-то добросовестного офицера) и работников штаба, не обеспечивших КП связью.

Пришлось посылать в дивизии с письменным приказом офицеров связи. Перед рассветом они вернулись. Донесения в целом были отрадными. Части трех дивизий, наступавшие на главном направлении, вышли на рубеж Езёрна, Пясечно и продолжали с боями двигаться к Варшаве. Успешно наступали и танкисты. Их натиску не смогли противостоять даже те сильные укрепления гитлеровцев, о которых я рассказывал выше. Выучка польских воинов и их горячее стремление к победе позволяли им решать самые сложные задачи.

Из Конар стало трудно управлять быстро продвигавшимися войсками, и оперативная группа штаба направилась в только что освобожденное Пясечно.

Наступило утро, и нашему взору представилась картина, напоминавшая горестные месяцы начала войны. По обочинам дороги двигалась бесконечная вереница людей. Одни несли на себе сундуки, мешки, тюки и ящики, другие тянули поклажу на повозках, третьи толкали перед собой детские коляски, загроможденные узлами и чемоданами. Разница была лишь в том, что людской поток двигался теперь не на восток, а на запад - беженцы возвращались в родные места. Худые, усталые, они были озабочены одной думой: уцелел ли дом и живы ли близкие, оставшиеся в родной деревне, поселке, городе? Поток людей все рос, заполняя порой полотно дороги и мешая продвижению войск. Пришлось выставлять дополнительные регулировочные посты.

Всюду были видны следы жарких боев, полыхавших здесь всего несколько часов назад: подбитые орудия, обгорелые танки, перевернутые бронетранспортеры, неубранные вражеские трупы.

Население Пясечно от мала до велика высыпало на улицы, ликующими возгласами встречая советские и польские части. Позже мне много раз приходилось видеть гораздо большие толпы возбужденных и радостных жителей только что освобожденных населенных пунктов, но главная улица этого небольшого уездного города, заполненная ликующими людьми, и теперь живо стоит перед моими глазами.

Через город проходил один из полков 3-й пехотной дивизии - два остальных ее полка уже сражались в предполье Варшавы. На площади остановились три танка с группой десантников-автоматчиков на броне. Когда мы с Ярошевичей подошли к ним, то увидели офицера, которого окружили жители окрестных улиц.

- Пане, скажите, откуда и каким чудом взялись польские воины? - спросил его старичок с бородкой клинышком и в пенсне.

- На танках белый орел... Неужели они польские? - Худая как скелет женщина, не отрываясь, смотрела большими увлажненными глазами на эмблему, украшавшую броню.

- Немцы днем и ночью кричали по радио, что польской армии вовсе нет, а советским войскам никогда не взять Варшавы, - добавил парнишка лет пятнадцати с рукой на грязной перевязи.

Офицер терпеливо отвечал на эти вопросы, поясняя, что и грозные боевые машины с белым орлом на броне, и русоволосые парни в танкошлемах, и автоматчики в касках - все это частица новой народной армии - Войска Польского, пришедшего вызволить родную землю из под фашистского ига.

Оказалось, в роли агитатора выступал командир взвода автоматчиков Анджей Верблян. Боевой офицер и политбоец, он всякий раз, когда представлялась возможность, разъяснял бойцам и местным жителям политику народной Польши.

Людей скопилось много, они окружили и нас, обращаясь с новыми и новыми вопросами.

Ничего не оставалось делать, как открыть летучий митинг. Ярошевич поднялся на танк. Наступила тишина. Все, о чем говорил им оратор, было для жителей городка откровением. И то, что на освобожденной польской территории создано польское народное правительство, и то, что там уже проводится земельная реформа, и то, что с помощью Советского Союза организована сильная польская армия, и то, что освобождение Варшавы - уже вопрос часов.

Ярошевич был хорошим оратором, но в ту минуту, возбужденный ликующей толпой, он превзошел самого себя. Когда он закончил, кто-то крикнул:

- "Роту!"

Есть у поляков широко известное и любимое стихотворение писательницы Марии Конопницкой "Рота". Переложенное на музыку, оно стало как бы вторым национальным гимном польского народа, его клятвой, его призывом. И вот уже поплыла в морозном воздухе торжественная мелодия. Люди пели вдохновенно, и, когда дошли до слов:

Не будет крестоносец плевать нам в лицо,

Детей наших онемечивать!

- у многих на глазах засверкали слезы.

Стихла песня, и площадь снова забурлила, зашумела...

Многие жители Пясечно встречали среди солдат наших частей своих родных и знакомых, а потом долго шли по обочинам дороги рядом с шагавшими к Варшаве батальонами.

* * *

В 8 часов утра 17 января 4-й пехотный полк 2-й дивизии Яна Роткевича первым ворвался на улицы Варшавы. Уже через два часа он продвинулся до самой большой и популярной варшавской улицы Маршалковской. Тяжелее пришлось 6-му пехотному полку, наступавшему на левом фланге дивизии: на площади Инвалидов он встретил яростное сопротивление гитлеровцев, засевших в старой цитадели, служившей при царизме тюрьмой. Противник, видать, рассчитывал долго продержаться за ее толстыми стенами: состоявший из отборных эсэсовцев, его гарнизон был обеспечен боеприпасами, продовольствием и водой на несколько месяцев. И кто знает, может, гитлеровцам и удалось бы задержать здесь дальнейшее наступление полка, если бы не героизм солдат и офицеров.

К поручнику Анатолю Шавары, командиру 2-й роты 4-го пехотного полка, солдаты привели какого-то мужчину, желавшего сообщить нечто очень важное. Худое, давно не бритое лицо и грязные лохмотья, в которые он был одет, лучше всяких слов говорили о тяжелых испытаниях, выпавших на долю незнакомца. К сожалению, фамилия этого поляка так и осталась неизвестной.

- Кто вы? - спросил его поручник.

- Солдат Армии Людовой. Партизанил, принимал участие в Варшавском восстании.

- Что вы хотите сообщить?

- Я вам покажу проход в крепостной стене. Дайте мне несколько жолнежей, и я проведу их туда.

- Хорошо, я сам пойду с вами! - ответил поручник. Где ползком, где перебежками они подобрались ближе к цитадели и обогнули запорошенную снегом крепостную стену.

- Вон видите, чуть левее, - указал проводник пальцем на черневший в стене провал. - Они сделали проход, чтобы ходить к Висле за водой.

- И конечно, прикрыли его пулеметом?

- Да, он в том доте, справа. Если его захватить, можно ворваться в крепость.

Считанные минуты ушли на составление смелого плана, затем рота приступила к его выполнению.

Ликвидацию огневой точки возложили на взвод хорунжего Забинки, усиленный 45-миллиметровым орудием. Стремительный рывок взвода был так внезапен, что дот удалось захватить прежде, чем его обитатели успели поднять тревогу.

Тем временем горстка храбрецов во главе с проводником-партизаном, нагруженная ящиками с динамитом, пробралась к главным воротам крепости. Через несколько минут раздался сильный взрыв, и тяжелые чугунные створки ворот взлетели на воздух. Без промедления на штурм цитадели бросились два батальона 6-го пехотного полка. После жаркой перестрелки и молниеносной рукопашной схватки гитлеровцы прекратили сопротивление. Здесь было захвачено в плен более двухсот вражеских солдат. Над цитаделью взвилось национальное знамя Польши.

Овладев этим важным опорным пунктом, 6-й полк начал продвигаться к площади Тжех Кжижи{22}. Впереди наступал батальон под командованием советского офицера Александра Афанасьева. Близ улицы Ксенженцей он попал под сильный артиллерийский и пулеметный огонь, и среди солдат возникло замешательство. Но Афанасьев быстро восстановил порядок и повел своих бойцов в атаку. В ходе ожесточенной схватки польские солдаты уничтожили целое подразделение противника, засевшее в развалинах углового здания, захватив при этом исправные орудие и пулеметы. Среди бойцов объявились артиллеристы, нашлись и пулеметчики. Трофейных боеприпасов было более чем достаточно, и захваченное оружие врага было немедленно обращено против самих же гитлеровцев.

В не менее трудных условиях наступали и батальоны 6-й пехотной дивизии. Переправившись через Вислу, один из них оказался перед крутой двадцатиметровой высотой, господствовавшей над местностью. Противник вел с высоты сильный прицельный огонь. О лобовой атаке этой позиции нечего было и думать. Тогда сержант Чеслав Духовский обратился к командиру роты Стефану Грюнвальду.

- У меня с фашистами свои счеты, - сказал он. - Разрешите моему взводу обойти немцев и ударить по ним с тыла. Если погибнем, то и врагу не поздоровится.

Подпоручник знал, что гитлеровцы зверски погубили семью сержанта.

- Иди, Чеслав, - разрешил он, - А мы вас поддержим огнем с фронта.

По одной из лощин взвод Духовского пробрался на высоту, углубляясь в тыл фашистов, но был обнаружен. Закипел бой. Боясь окружения, противник вскоре попятился и оставил высоту. Наступление батальона продолжалось. С севера и запада подошли тем временем другие подразделения, тесня гитлеровцев в Белянский лес, где их потом окружили и уничтожили.

Взаимодействуя, полки 6-й и 2-й дивизий разгромили противника в Саксонском парке, а один из батальонов 16-го пехотного полка неудержимой лобовой атакой выбил фашистов с Дворцовой площади.

Оставалось захватить теперь важный опорный пункт - Главный вокзал. Бой за него был тяжелым. Враг цеплялся за каждое крыло здания, за каждый зал, комнату, но польские солдаты штурмовали укрытия храбро и решительно. Мы с Ярошевичем прибыли туда, когда схватка уже заканчивалась. На вышке вокзала трепетал бело-красный польский флаг, а из разрушенного здания выходили с поднятыми вверх руками вражеские солдаты.

Стрельба в этой части города постепенно затихала: противник отступал. Но группы гитлеровских автоматчиков, снайперов и гранатометчиков еще вели огонь из полуразрушенных зданий, из развалин, из-за баррикад.

Южную окраину города очищали от фашистских вояк бойцы 3-й пехотной дивизии и 1-й танковой бригады. Танки с пехотинцами на броне тоже прорвались в направлении Главного вокзала. Ориентиром им служил остов сгоревшего семнадцатиэтажного здания - варшавского небоскреба. Скелет его с уцелевшим на верхушке флагом со свастикой высился над разбитой Варшавой. Сбросив вражеский флаг, польские солдаты водрузили на его место двухцветное знамя народной Польши. Свежий морозный ветер развернул полотнище, и оно затрепетало высоко над городом, возвещая жителям о наступлении долгожданной свободы.

В это время 1-я кавбригада через Повсин и Служевец уже ворвалась в городской район Мокотув, 1-я пехотная дивизия, наступавшая через Грабице и Чарны Ляс, вышла в район Окенце, а 4-я дивизия, обогнув город с юга, заняла Кренчки, Петрувек.

Сражение за столицу Польши близилось к концу. Обойденная с двух сторон советскими войсками, сомкнувшими кольцо окружения в Сохачеве, расчлененная затем ударами польских частей группировка фашистов в Варшаве терпела поражение в уличных боях. Многие гитлеровцы, видя безнадежность сопротивления, удирали из города, другие продолжали драться с отчаянием обреченных, иные сдавались в плен.

На заключительном этапе сражения отличились воины многих польских частей - пехотинцы и разведчики, танкисты и артиллеристы, саперы и связисты. Никто из них не прятался от опасности, всеми владела одна мысль 5 как можно быстрее подавить последние очаги сопротивления гитлеровцев. И солдаты смело шли на штурм зданий, блокировали фашистские доты, забрасывали гранатами или расстреливали из орудий огневые позиции противника, бросались на врага врукопашную. Многие наши воины героически погибли в этих яростных схватках. Имена их и подвиги никогда не забудет польский народ...

...Мы ехали через Надажин и Фаленты. Кто-то из нас напомнил исторический факт: весной 1809 года на фалентской плотине героически сражались солдаты полковника Годебского, сдерживая натиск австрийского нашествия. И может быть, именно у той вон каплицы на перекрестке и пал смертью храбрых сам Годебский - патриот родины, воин-поэт... 130 лет спустя варшавские рабочие здесь же бутылками с бензином отбивали первый удар гитлеровских танков, рвавшихся к Варшаве.

Наши машины, свернув в сторону, проезжали возле Круликарни. Во время восстания 1794 года легендарный Костюшко руководил отсюда обороной Варшавы. Сколько памятных мест, связанных с героической борьбой польского народа за свою свободу!..

Идем по улицам Варшавы. Дым клубится над разрушенными зданиями, стоит маревом над пепелищами. На Маршалковской улице и Ерозолимске аллее чернеют остовы дворцов и домов.

Начали появляться жители, похожие на тени. Они выходили неуверенно, боязливо оглядываясь. Лица бескровные, взгляды скорбные.

17 января 1945 года в три часа дня я радировал польскому правительству и Военному совету 1-го Белорусского фронта об освобождении Варшавы. А вечером Москва торжественно салютовала героическим советским и польским воинам двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 224 орудий.

Приказом Советского Верховного Главнокомандования наиболее отличившимся при освобождении польской столицы частям и соединениям Советской Армии и Войска Польского были присвоены почетные наименования Варшавских. Варшавскими стали 2-я пехотная дивизия имени Г. Домбровского, 1-я кавалерийская бригада, 3-я гаубичная артиллерийская бригада, 1-я пушечная артиллерийская бригада, 13-й самоходный артиллерийский полк, 1-я танковая бригада имени героев Вестерплятте, 1-й отдельный разведывательный батальон, 1-я саперная бригада, 6-й отдельный мотопонтонный батальон, 7-й отдельный мотоинженерный батальон и 3-й отдельный мотострелковый батальон нашей 1-й армии.

Части Войска Польского - преемники фронтовых традиций - и поныне носят эти славные наименования.

В память о победе и как символ боевой дружбы двух братских армий в Праге воздвигнут гранитный монумент. Поляки называют его "Братерство брони". На граните на двух братских славянских языках высечены слова: "Слава героям Советской Армии - товарищам по оружию, которые отдали свою жизнь за свободу и независимость польского народа!"

Глава девятая.

Следы преступлений

Из Варшавы мы вернулись в Пясечно, где располагался КП армии. А на другой день утром сюда пожаловала с "дипломатическим" визитом важная персона. Причем меня она рассматривала в качестве единоличного представителя военной власти в... Польше.

Началось с того, что адъютант смущенно доложил:

- К вам... маршал Шиманский.

- Просите.

И вот передо мной высокий седой человек в добротной бобровой шубе.

- Профессор университета имени Стефана Батория, бывший маршал сената Юлиан Шиманский.

- Садитесь, пожалуйста, - сказал я, удивленный таким визитом. - Чем могу служить?

Он ответил не сразу, видимо раздумывая, с чего начать. И начал издалека. Рассказал о структуре власти в довоенной Польше, о польской конституции, о роли сената и сейма.

"К чему бы все это?" - удивился я, пока мой посетитель певучим неторопливым говорком всячески восхвалял порядки в буржуазно-помещичьей Польше и их "демократические" принципы.

- Чего же хочет пан Шиманский? - я остерегался назвать его маршалом, понимая, какие авансы дал бы этим.

- О-о, пане генерале, чего могу я хотеть, уже пожилой человек, повидавший жизнь? Только одного: соблюдения закона, соблюдения конституции.

- Не совсем понимаю.

- Я уже имел честь вам говорить о конституции Польши. - При этом он нагнулся ко мне, словно собирался поведать нечто строго конфиденциальное. Вот и хочу, чтобы вы, пане генерале, встали на ее защиту. У вас армия, у вас сила! А только это и имеет вес в политике.

- Нельзя ли еще яснее, пане Шиманский?

- Хорошо. Я буду совершенно откровенен. Я являюсь единственным оставшимся в живых маршалом сената. И поэтому считаю своей обязанностью обратиться к вам как представителю армии, представителю реальной силы в нашей несчастной, разрушенной войной и оккупацией стране с просьбой, чтобы вы способствовали созданию правительства, действующего на основании конституции 1935 года.

- Вы забываете, господин Шиманский, или не желаете знать того, что с июля 1944 года на освобожденной территории страны существует легальное польское правительство - Польский комитет Национального Освобождения, который несколько дней назад переименован во Временное правительство. Вы опоздали, пане Шиманский!

- Апрельской конституцией 1935 года предусмотрено...

- Сейчас в Польше мартовская конституция, принятая в 1921 году, более демократичная, чем апрельская. После победоносного завершения войны с гитлеровцами и освобождения всей польской территории народ, по всей вероятности, изберет сейм, который разработает новую конституцию. Вы просто не осмысливаете событий, пан Шиманский. Старой Польши больше нет и никогда не будет. Крайова Рада Народова провозгласила Польскую Народную Республику.

- Но армия должна сказать свое веское слово. Долг Войска Польского стоять на страже закона.

- Армия именно и стоит на страже законности, защищает интересы народа, народную власть и народную Польшу.

- А все-таки вы подумайте, пане генерале! Войска в ваших руках, они послушны вам. В ваших силах направить страну по правильному пути...

- Народная Польша и идет по правильному пути. К старому возврата нет. Впрочем, обо всем этом вам лучше поговорить со сведущим человеком.

И я пригласил Петра Ярошевича. Шиманский еще раз высказал свои взгляды, намекнул на силу армии, за которой, по его мнению, последнее слово.

Бывший маршал сената беседой с нами остался явно недоволен. Застегнув свою богатую шубу, он молча вышел из комнаты...

Мы с Ярошевичем долго смеялись.

- Итак, мы не использовали шанса получить при посредстве пана маршала высокие "правительственные" посты, - сказал я с деланным сожалением.

Днем позже Главком Роля-Жимерский вызвал меня в Варшаву. Путь мой лежал через Езерну на Вилянув. Потеплело, и разбитая грузовиками дорога покрылась липкой грязью. Но военные машины встречались редко: войска ушли дальше на запад. А по обочинам, как и прежде, тянулись вереницы людей, возвращавшихся в родные места.

Дымились руины Варшавы... Кругом царила мертвая тишина, словно на кладбище. Я невольно обнажил голову.

Среди развалин показалась одинокая согбенная фигура. Это оказался еще не старый мужчина. Увидев меня, он подошел и, укоризненно качая головой, сделал широкий жест рукой:

- Посмотрите, что наделали изверги с нашей столицей!..

Его звали Ксаверий. Он житель Варшавы, но все годы оккупации скрывался. Теперь вернулся на родные пепелища и бродил, не находя пристанища.

Ксаверий стал моим проводником. Мы осмотрели Театральную площадь, где лежал в развалинах взорванный фашистами знаменитый столичный театр оперы и балета. Потом побывали на Пляцу Замковом, и там Ксаверий показал мне подорванную немцами колонну, на которой раньше возвышался бюст польского короля Зигмунда.

Время приближалось к двенадцати. Попрощавшись с Ксаверием, я поспешил к замку Бельведер. По разбитым улицам шли немногочисленные прохожие. На обгорелых стенах зданий пестрело множество наклеенных листочков бумаги. Остановив машину, я прочитал некоторые из записок: "Янек, я у тети. Иди туда", "Сынку, твоя мать жива. Ищи меня у Залесских. Жив ли ты, сынок?", "Не ищите меня, я ушел с Войском Польским бить немцев. Станислав", "Где моя жена и дети? Кто знает об этом, сообщите парикмахеру Юзефу. Окончевский Войцех", "Вся семья Понизовских погибла в Майданеке. Не ищите их. Я видел их смерть. Живу в подвале этого дома. Фишер Юзеф".

Почти за каждой запиской угадывалась горестная судьба людей, острая боль по невозвратимой утрате...

Здания в те дни находились во власти саперов. Польская саперная бригада занималась разминированием домов и баррикад, мостовых и подвалов, костелов и даже садовых скамеек в скверах. В разных местах время от времени раздавались взрывы. Это уничтожали найденные мины.

Я очень уважаю саперов, скромных тружеников войны, смелых и находчивых, спокойных и аккуратных. Поэтому, подъехав к Бельведерскому дворцу и увидев работавших там бойцов со щупами, не мог удержаться, чтобы не поговорить с ними.

Знаменитый Бельведер гитлеровцы не успели взорвать, хотя заминировали его основательно.

Не знаю, сколько в том правды, но некоторые пленные информировали, что этот дворец был предназначен под резиденцию Гитлера, если бы тот прибыл в Варшаву.

Перед наступлением на столицу мы знали, что гитлеровцы готовили Бельведер к взрыву. Я приказал генералу В. Стражевскому подготовить специальный штурмовой отряд, задачей которого был захват Бельведера. В отряд вошли саперы и лучшие разведчики из армейского разведбатальона, всего несколько десятков человек. Как только началось наступление, эта группа одной из первых форсировала по льду Вислу и кратчайшим путем достигла района Бельведера. Благодаря быстрым и решительным действиям наших воинов немцы были застигнуты врасплох и дворец уцелел.

Сейчас я увидел многочисленные шурфы в его стенах, подготовленные для закладки взрывчатки.

- Как дела? - спросил я, подходя к группе солдат. Они вытянулись, заулыбались:

- Все в порядке, обывателю генерале.

- Много ли мин нашли?

- Три заряда по сто килограммов, не считая сотни "сюрпризов", разбросанных по всему дворцу, и особенно на втором его этаже, - отрапортовал подошедший поручник.

- Где же они спрятали их?

- Всюду, где только можно. Даже специально пробурили стены и замуровали в нишах.

- А мин замедленного действия не обнаружили?

- Ищем, но пока не нашли.

- Будьте осторожны, - предупредил я саперов и рассказал им о случае, который произошел в период боев в районе Витебска.

Тогда советские воины захватили мост на реке Вопец. Саперы осмотрели его, сняли несколько мин и на том успокоились. Войска, в том числе и наш корпус, стояли в обороне, и по мосту осуществлялось движение автотранспорта. Прошло две недели. И вдруг мост взлетел на воздух! Началось расследование, и в пятидесяти метрах от моста нашли часовой механизм, от которого тянулись к мосту обрывки замаскированного провода. Случай этот многому научил: саперы стали тщательнее осматривать захваченные объекты.

Поручник заверил меня, что они осмотрят во дворце все подозрительные закоулки и ошибки не допустят. А на другой день, как я узнал позже, произошло следующее. К саперам обратился местный житель и попросил ведро угля, сообщив при этом, что гитлеровцы перед самым отступлением привезли во дворец тонн двадцать угля... У саперов мелькнула догадка. Бросились в подвал, начали выгружать оттуда уголь и под ним в самом углу подвала нашли полтонны взрывчатки с часовым механизмом!

В тот раз я прошелся дворцовым парком Лазенки - до войны любимым местом отдыха варшавян. Передо мной раскрылась удручающая картина. Кругом одни развалины. Запущенные пруды и каналы. Чудесные липы, многовековые дубы и раскидистые каштаны изуродованы снарядами.

Мне везло на провожатых. Вот и в парке подошел старичок, назвавшийся паном Михалом. Худенькое, морщинистое лицо с грустными темными глазами. Кто он? Вероятно, один из многих тысяч горожан.

- Посмотрите, пане генерале, что они наделали. - Он употребил многозначительное "они". - Уже после восстания взорвали Королевский замок, потом дворец Оссолинских на улице Вежбевой... Вы не видели никогда этих дворцов? Вы первый раз в Варшаве, пане генерале? О, какая это была красота! Вы не знали и Саского дворца, того, что украшал Саскую площадь? Там был раньше генеральный штаб. Они его тоже взорвали, после того, как подавили восстание... А ведь этого могло и не быть, если бы... - Он смущенно замолчал.

- Если бы что, пан Михал?

Мой собеседник стал излагать версию о причинах поражения восстания, которую усиленно распространяло правительство Миколайчика и лондонское радио.

- Это наглая ложь, пан Михал! О дате восстания Красная Армия не была предупреждена. Кроме того, и это особенно важно, она только что провела крупную наступательную операцию и не была готова помочь обманутым варшавянам. - Я вспомнил слова, сказанные мне генералом Корчицем в Люблине, и сейчас повторил их: - Но правда восторжествует и пригвоздит к позорному столбу предателей-реакционеров. История раскроет истину!

- Дай бог, пане генерале, дай бог...

Пан Михал водил меня по парку.

Он знал, сколько лет каждому дереву, кто его посадил, откуда привезены саженцы.

- Этому дубу двести лет, - показал он на искалеченное дерево. Возле самой земли дуб разделялся на два ствола, один из которых был начисто срезан снарядом.

Будучи недавно в Варшаве, я пошел в Лазенки и отыскал это дерево. Пень от погибшего побега прикрывала аккуратная цементно-гипсовая подушка, другой же ствол старого дуба еще более разросся. В парке были толпы празднично одетых людей, в аллеях беззаботно резвились дети. Дворец и парк, неповторимое сочетание форм и цветов создавали атмосферу мирного отдыха и покоя. И только гипсовая подушка на срезе дерева напоминала о давних трагических днях.

...Из парка я поспешил к месту встречи с Главкомом. Вскоре туда приехали Роля-Жимерский и командиры дивизий.

- Поздравляю с победой! - приветствовал меня Главком и шутливо добавил: - Правда, мой дом вы все-таки не сумели сохранить...

- Какой дом? - не понял я.

- В котором я жил когда-то. На Уяздовской аллее.

По пути сюда я проехал по ней, но на месте дома нашел только груду кирпичей.

Мы остановились на площади перед Главным вокзалом и вышли из машины.

Здесь, сообщил Главком, состоится 19 января военный парад в честь освобождения столицы. В нем примут участие старейшие польские соединения 1-я и 2-я пехотные дивизии, отличившиеся при освобождении города. Они пройдут по Ерозолимской аллее с востока на запад, и это будет символизировать, что путь Войска Польского лежит вместе с Красной Армией на запад, до полной победы над фашизмом. Парад будут принимать президент, члены правительства и Главком. Командовать парадом приказывалось мне.

Главком тут же объявил, что после парада 2-я дивизия должна остаться в Варшаве для несения гарнизонной службы. Это, конечно, меня огорчило.

В Пясечно я возвращался другой дорогой. Захотелось посмотреть понтонный мост через Вислу, который сооружали польские саперы. Это была не простая задача. В течение двух суток требовалось навести переправу выше взорванного немцами железнодорожного моста у цитадели. Темпы работы были высокими, солдаты трудились не покладая рук. Командир понтонной бригады полковник Тылинский доложил, что мост будет готов в назначенный срок: саперы уже заканчивали работу. Действительно, мой "виллис" без труда проехал на противоположный берег. Лед снова растаял, и внизу поблескивала вода. Но теперь Висла была уже не страшна.

Эта переправа использовалась войсками около 20 дней, пока советские саперы не построили свайного моста. За это время по ней прошло около 30 тысяч грузовиков и более 230 тысяч солдат.

* * *

Никогда раньше не приходилось мне командовать парадом. К тому же таким необычным. Из Пясечно в Варшаву я выехал ранним утром. Погода стояла пасмурная, но мягкая, тихая.

Я не узнал площадь у Главного вокзала и Ерозолимскую аллею: саперы с помощью варшавян разобрали груды развалин, почистили, принарядили улицы. В оконных проемах полуразрушенных зданий висели национальные флаги, огромные кумачовые полотнища прикрывали проломы в стенах. Повсюду были лозунги и приветствия на русском и польском языках.

Полки выстроились в обычную походную колонну. Они так и пройдут по площади мимо только что сооруженной небольшой трибуны.

Варшавяне, собравшиеся на площади и на тротуарах, с любопытством рассматривали воинов, их оружие и боевую технику, в том числе "катюши", которые недавно появились в польской армии.

Возле трибуны находились партийные работники, партизаны и подпольщики. Настроение у всех было приподнятое.

Приближался полдень. На маленькой трибуне появились Болеслав Берут, Владислав Гомулка, Главком Роля-Жимерский, его заместитель Александр Завадский, начальник Главного штаба Владислав Корчиц...

Тишину разорвал неожиданный треск автоматных очередей. А через одну-две минуты из руин ближайшего дома автоматчицы под командованием хорунжего Анели Клецкой вывели трех гитлеровских солдат с поднятыми руками. Площадь наполнилась шумом аплодисментов...

Главком поздоровался с войсками. Прозвучало троекратное "Нех жие!", после чего мне осталось подать одну-единственную команду:

- Шагом марш!

Заиграл оркестр, и походные колонны двух дивизий двинулись торжественным маршем. Парад открыли костюшковцы - их дивизия положила начало Войску Польскому. Шли пехотинцы, пулеметчики, автоматчики, разведчики, артиллеристы, истребители танков. Затем тягачи потащили пушки большого калибра.

Поднявшись на трибуну, я называл членам правительства фамилии командиров полков, сообщал тактико-технические данные вооружения, которым щедро снабдил Войско Польское братский Советский Союз.

Когда последние роты шли по площади, передовые подразделения костюшковцев уже находились за чертой Варшавы, направляясь прямо на передовые позиции.

После парада я был приглашен на экстренное заседание Президиума Крайовой Рады Народовой, состоявшееся в резиденции президента Варшавы. Оно длилось недолго, всего минут десять. Речь шла о том, где быть столице Польской Народной Республики.

- Варшава сильно разрушена, - заявил Болеслав Берут. - Но есть мнение сохранить ее столицей и в кратчайший срок восстановить. С другой стороны, высказываются предложения перенести польскую столицу в Краков. Давайте обсудим.

Большинство товарищей считали, что с Варшавой связана вся история нашего государства. Варшава и должна остаться столицей Польши. Польский народ восстановит ее, и она станет еще краше.

На том единогласно и порешили.

- Теперь прошу на ужин в честь освобождения Варшавы, - пригласил Берут.

В зале собралось около двухсот человек. Быть может, тот вечер хроникеры и назвали первым приемом польского правительства, но на самом деле это был скромный товарищеский ужин. И все же лица участников вечера искрились необычайной радостью.

С большим вниманием мы выслушали выступление Болеслава Берута.

- Приятно сознавать, - сказал Берут, - что и польский народ вносит свой военный вклад в разгром фашизма. Дружба и братство по оружию между Красной Армией и Войском Польским имеют огромное значение в деле победы над гитлеризмом. Без помощи со стороны Советского Союза мы не могли бы создать современную боеспособную армию.

За окнами быстро темнело. Город, лишенный света, погружался во мрак. Светлым островком в нем был, пожалуй, лишь этот зал, в котором тускло горели лампочки, питаемые агрегатом ближайшей воинской части. Не хотелось уходить отсюда, но в Пясечно меня ждали срочные дела.

Хотя на улицах иногда раздавались выстрелы (кое-где в руинах еще прятались гитлеровцы), я решил немножко пройтись пешком.

В сгустившихся сумерках впереди показалась высокая фигура в легкой шубке. Женщина шла мне навстречу в сопровождении двух польских офицеров, и лицо ее показалось знакомым. Тут же вспомнил его по портретам в газетах и журналах - Ванда Василевская! Она шла, не поднимая головы, погруженная в скорбное раздумье. Я шагнул к ней, представился. Ванда Василевская молча протянула мне руку и, ничего не сказав, пошла дальше.

- Что с ней? - спросил я офицера. - Не больна ли?

- Была на месте еврейского гетто, - негромко ответил тот. - Глубоко потрясена всем, что увидела там и узнала...

Я сел в машину и, перебирая в памяти все впечатления этого дня, поехал в Пясечно. Я думал о пане Михале и тысячах других жителей польской столицы, отравленных ядом реакционной пропаганды эмигрантского правительства. Эти люди готовы были обвинить Красную Армию в том, что она не протянула руку помощи варшавским повстанцам в трагическую минуту. И вот теперь я твердо решил противопоставить реакционной пропаганде достоверные факты. Мне хотелось изучить архивные документы и оперативные карты, чтобы проследить, как польская реакция спровоцировала выступление варшавян, какие она ставила цели и почему восстание потерпело поражение...

Занятый этими мыслями, я не заметил, как автомобиль завернул во двор, где находился КП армии.

Первое, что увидел там, были пленные. Я решил поприсутствовать на допросе.

...Перед капитаном Станиславом Окенцким стоял гренадер из батальона "Бентин", кряжистый немец из Гамбурга, бывший аптекарский помощник, двадцатилетний Гергард Шюльке. Несколько часов назад он был взят в плен в самой Варшаве солдатами 6-й пехотной дивизии.

Капитан Окенцкий спросил, участвовал ли пленный в карательных действиях против повстанцев в Варшаве. Шюльке долго молчал, искоса поглядывая на меня, затем произнес:

- Да... Нас заставляли...

- Расскажите подробнее.

- Наш батальон находился в Гнезно, когда его вдруг срочно погрузили в вагоны и привезли в Варшаву. В городе шли бои с повстанцами. Ну и... мы тоже заняли позиции у кладбища Повонзки.

- Сколько времени батальон воевал в Варшаве?

- Шесть недель. Он понес большие потери, хотя наступление против повстанцев мы всегда проводили при поддержке минометов, штурмовых орудий, самолетов и артиллерии. Все же к концу из 700 солдат в батальоне осталось меньше половины. Вторая рота вообще перестала существовать. Наибольшие потери наносили нам партизанские снайперы. Они отлично знали город и в случае опасности скрывались, используя подземные коммуникации.

- А "эвакуацией" населения вы занимались? Снова пауза. Шюльке опускает глаза:

- Мирное население Варшавы изгоняли полиция, эсэсовцы...

- А ваш батальон в этом участвовал?

- Да, участвовал. Жители сопротивлялись, прятались. Но когда в городе не стало воды, они вынуждены были покинуть укрытия.

- Почему вы воевали с населением?

- Наш командир роты лейтенант Любке говорил, что надо повсюду сражаться до последнего солдата, что иного выхода нет.

- А теперь вы что думаете?

- Мне уже все безразлично... Я нахожусь в плену, и если вы, господин капитан, не прикажете меня расстрелять, то как-нибудь я переживу все это...

Следующий пленный был в прошлом, по его словам, лесорубом и родился в Лотарингии.

- Из Лотарингии, а в немецкой армии?

- Что было делать? Хотел перебежать во Францию, но гестаповцы поймали.

- Что ж, расскажите нам, как вы выгоняли поляков из Варшавы.

- 6, 7 и 8 сентября наша рота выселяла жителей. Кроме нас этим занимались солдаты других полков и полевая ?кандармерия. Часть солдат окружала улицу, чтобы никто не сбежал, остальные обыскивали квартиры.

- С какой целью?

- Чтобы забрать все ценные вещи... Полякам разрешалось брать с собой только маленькие свертки... Затем всех жителей выгоняли на улицу и отправляли на запад. Не знаю, куда. Потом солдаты еще раз проверяли квартиры, чтобы найти тех, кто скрывался.

- Как вели себя ваши солдаты?

- Некоторые очень жестоко. Они били прикладами женщин, стариков и детей и выгоняли их на улицы. Многие солдаты брали одежду, хорошую обувь, столовую посуду и всякое другое, а потом отсылали домой.

Допрос штабс-ефрейтора из охранного батальона жителя Майнца Виктора Иоганна я уже не хотел слушать: достаточно было прочитать найденное у него письмо от жены:

"...Твоя пятая посылка дошла. Мы очень благодарны. Кашне и кофточка еще очень хорошие, а столовый прибор спрячем до твоего приезда, если будет на то господия воля..." Взглянув с презрением на плюгавенького, заросшего рыжей щетиной гитлеровца, я вышел.

* * *

С тех пор прошло много времени. Мы смотрим теперь на те события как бы со стороны. Нам доподлинно стали известны и понятны причины трагедии варшавского восстания.

То, что хочу рассказать, я почерпнул из многочисленных документов и рассказов очевидцев. Приведу цифры, которые некогда считались секретными.

Восстание в Варшаве, как известно, началось 1 августа 1944 года. К тому времени Красная Армия прошла с тяжелыми боями более 600 километров по полям Белоруссии, западных областей Украины и Литвы. Тылы ее растянулись.

К концу июля темпы наступления советских войск начали замедляться. Сказались потери, ощущался недостаток горючего. Отставала артиллерия и артиллерийское снабжение. Снизила свою активность авиация из-за перебазирования на новые аэродромы.

К началу августа войска левого крыла 1-го Белорусского фронта - 2-я танковая армия, вырвавшись далеко вперед, приблизилась к Варшаве с юго-востока. В то время этой армией командовал начальник штаба А. И. Радзиевский (командарм С. И. Богданов был ранен и до 7 января 1945 года находился в Москве на лечении). Он мне рассказывал, что при подходе к Праге танкисты встретили ожесточенное сопротивление противника, занявшего подготовленную оборону. Опираясь на мощные укрепления, немецко-фашистские войска нанесли ряд контрударов. Это произошло еще до того, как подоспели советские стрелковые соединения.

Из-за отставания центра и правого крыла 1-го Белорусского фронта правый фланг 2-й танковой армии оказался открытым. В этих условиях танкистам ничего не оставалось, как перейти к обороне.

Таким образом, восстание в Варшаве началось в самое неблагоприятное время. Думаю, что гитлеровские генералы не раз склонялись над фронтовыми картами, надеясь, что советские войска устремятся вперед и попадут в ловушку.

Начало восстания совпало с приездом в Москву Миколайчика на переговоры с Польским комитетом Национального Освобождения. Реакционеры из лондонского эмигрантского правительства рассчитывали, что вооруженное выступление варшавян усилит позиции Миколайчика в московских переговорах.

Теперь известно, что 16 августа 1944 года И. В. Сталин направил У. Черчиллю послание, в котором говорилось, что варшавское выступление представляет собой опрометчивую и ужасную авантюру, от которой население несет большие жертвы. Этого не случилось бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавского восстания. При сложившейся ситуации советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как не может взять на себя ни прямой, ни косвенной ответственности за нее.

Население Варшавы не знало об истинных мотивах, которыми руководствовались подстрекатели. Поэтому оно смело вступило в бой с врагом. Кроме отрядов, подчинявшихся лондонскому правительству, в вооруженной борьбе приняли участие и отряды Армии Людовой. И они проявили в борьбе достойное поляков мужество и самоотверженность.

Но эмигрантское правительство и его сторонники, спровоцировавшие восстание, преследовали корыстные классовые интересы.

Успехи Красной Армии, подъем национально-освободительного движения в Польше, рост авторитета Польской рабочей партии вызвали тревогу в реакционных кругах. Поэтому еще задолго до освобождения советскими войсками польских земель реакционеры вынашивали планы, цель которых - не допустить победы демократических сил в стране.

Оказывается, уже в конце 1943 года командование Армии Крайовой и эмигрантское правительство разработали план действий на случай вступления советских войск в Польшу. План этот назывался "Бужа" ("Буря") и предусматривал ряд восстаний против арьергардов немецких войск, с тем чтобы до прихода Красной Армии захватить власть в городах и крупных населенных пунктах. Словом, Миколайчик и его компания думали не столько о борьбе против гитлеровцев, сколько против Красной Армии.

Эта бесчестная игра нашла свое концентрированное выражение в одном из выступлений реакционного генерала Бур-Коморовского, командовавшего Армией Крайовой. В июле 1944 года он прямо заявил: "Мы не можем поднимать восстание против немцев до тех пор, пока они удерживают фронт, а тем самым и Россию вдали от нас. Кроме того, мы должны быть подготовленными к тому, чтобы оказать вооруженное сопротивление русским войскам, вступающим на территорию Польши".

Между тем в освобождаемой Польше росла и крепла новая, единственно законная и подлинно демократическая народная власть. Как только стало известно об образовании Комитета Национального Освобождения, польская реакция решила предпринять ряд срочных контрмер. Одной из них и было восстание в Варшаве. По мнению командования Армии Крайовой, повстанцам надо было занять город не позже чем за 12 часов до вступления в него советских войск. Оно рассчитывало установить в стране власть эмигрантского правительства.

С военной точки зрения восстание явилось авантюрой. Оно не было подготовлено и началось, как уже говорилось, в очень невыгодный момент, при значительном превосходстве сил противника.

Оружия у восставших оказалось мало, боеприпасов могло хватить всего на несколько дней. В то же время вражеский гарнизон располагал танками, тяжелой артиллерией и самолетами. У повстанцев не хватило сил овладеть командными пунктами города, занять вокзалы и мосты через Вислу. Противник имел возможность маневрировать силами и подтянуть резервы.

Варшавяне проявили немало мужества и отваги. Героизм и самоотверженность польских патриотов вынуждено было признать и немецко-фашистское командование. К нам попала его секретная инструкция от 21 августа 1944 года, в которой отмечалось, что "повстанцы сражаются фанатично и ожесточенно. Наши успехи после трехнедельных боев невелики, несмотря на поддержку большого числа современного оружия".

Чтобы хоть как-то облегчить участь восставших, советское командование решило тогда вывести правое крыло фронта на рубеж Нарев, устье Западного Буга, Прага.

Эта нелегкая задача выполнялась в течение августа и половины сентября.

Генерал Зигмунт Берлинг, командовавший в то время 1-й армией Войска Польского, рассказывал мне о тех событиях.

Бои носили тяжелый характер, и наступление развивалось медленно. В конце августа советские войска вышли к реке Нарев севернее Варшавы и захватили плацдарм в районе Сероцка, а южнее Праги форсировали Вислу, заняв плацдармы у Магнушева, Пулава и Сандомира. Бои за их расширение были ожесточенными, и в конце августа советским войскам пришлось перейти к обороне.

10 сентября начала наступление 47-я советская армия, усиленная одной польской пехотной дивизией. В результате четырехдневных ожесточенных боев 14 сентября она освободила предместье Варшавы - Прагу.

Да будет известно, что к середине сентября в боях на польской территории войска 1-го Белорусского фронта потеряли убитыми и ранеными более 166 тысяч человек. Вот он, ответ предателям, посмевшим клеветать на советский народ, будто тот не протянул руку помощи своим братьям полякам!

На 1-ю армию тоже была возложена задача оказать помощь варшавянам. 2-ю и 3-ю польские дивизии усилили пятью артиллерийскими бригадами и минометным полком. Поддерживали их советская артиллерийская бригада, шеесть артиллерийских дивизионов резерва Главного Командования и крупные силы авиации 1-го Белорусского фронта. Для форсирования Вислы дивизиям придали три советских инженерных батальона особого назначения с плавающими автомобилями. Все это подтверждает, что намеченной операции придавалось большое значение.

Форсирование Вислы началось ночью 16 сентября. В течение нескольких дней в Варшаву переправилось до шести батальонов пехоты. Польские солдаты и офицеры дрались героически. Но вражеским танкам удалось расчленить переправившиеся подразделения. Сложилась настолько угрожающая обстановка, что Зигмунт Берлинг решил эвакуировать батальоны обратно - на восточный берег Вислы.

Характерно, что и в это критическое время командование Армии Крайовой упорно отказывалось от совместных действий не только с советскими, но даже с польскими частями. Это чудовищно. Но от факта никуда не уйдешь.

Советское командование направило тогда в штаб повстанцев своего представителя, но ему не удалось ни о чем договориться. Генерал Монтер (заместитель Бур-Коморовского) уклонился от координации действий с Красной Армией, сославшись на то, что советский представитель якобы не имел полномочий для ведения политических переговоров.

Советское командование по просьбе Польского комитета Национального Освобождения организовало материальную помощь восставшим. Летчики 9-й гвардейской ночной бомбардировочной авиационной дивизии под командованием полковника К. И. Рассказова регулярно сбрасывали повстанцам продовольствие, оружие, боеприпасы, медикаменты. Самолеты летали почти каждую ночь. В общей сложности они совершили 2243 вылета и сбросили повстанцам 156 минометов, 505 противотанковых ружей, 2667 автоматов и винтовок, 41 780 гранат, 3 млн. патронов, 113 тонн продовольствия и 500 килограммов медикаментов.

Когда положение восставших стало безнадежным, советское командование предложило их руководителям прорываться под прикрытием авиации и артиллерии к Висле. Но это не устраивало авантюриста Бур-Коморовского. Он запретил идти навстречу советским войскам. Только отдельным отрядам, отказавшимся выполнить его преступный приказ, удалось вырваться из Варшавы.

Бур-Коморовский предпочел капитуляцию и 2 октября 1944 года подписал акт о сдаче в плен.

В свое время в Англии вышла книжонка Бур-Коморовского. Она полна лжи, клеветы и ненависти к советскому народу. Но тщетно пытается автор смыть с себя черное пятно предательства!

Об этой книжонке не стоило бы, пожалуй, говорить. Но есть в ней отдельные штрихи, рисующие, быть может, вопреки желанию автора облик кучки преступников и их подлинные цели.

Бур-Коморовский признает, что запасов оружия и провианта у аковцев едва хватало на 4-5 дней. Но он спешил. Боялся, что Красная Армия придет раньше. Надеялся получить американское и английское оружие. "Мы были уверены, что союзники пошлют нам снабжение воздушным путем с помощью аэропланов", - пишет Бур-Коморовский.

Автор называет повстанцев "польской национальной армией". Однако массовое участие в вооруженной борьбе населения не вызывало восторга у генерала. Больше того, ему явно не нравилось, что борьба принимала, как он пишет, "все свойства бешеного, яростного народного восстания", что "успехи первых часов нужно было во многом приписать этому неистовству штатских".

"...Я требовал военный статут для польской национальной армии", - пишет далее Бур-Коморовский. За этими словами скрывается многое - реакция стремилась иметь в Варшаве к моменту освобождения ее советскими войсками свои вооруженные силы, обеспечивающие захват власти в столице.

А "власть" была наготове. Уже собрались "вожди всех политических партий". Существовал "комитет национального единения", который даже обсуждал вопрос о составе будущего правительства без коммунистов, самых активных борцов с оккупантами.

Бур-Коморовский не только подписал акт о капитуляции, но и сам отправился на поклон к эсэсовскому генералу фон ден Баху-Зелевскому, потопившему восстание в крови народа. Это была встреча двух единомышленников.

"После подписания капитуляции генерал фон ден Бах-Зелевский послал мне приглашение (!) прибыть в его штаб для обсуждения дополнительных деталей сдачи, - пишет Бур-Коморовский. - Я согласился посетить его 4 октября в полдень...

Бах-Зелевский начал разговор с ряда комплиментов по адресу защитников Варшавы и выразил свои симпатии к их судьбе...

- Немцы и поляки, - продолжал Бах-Зелевский, - стоят перед лицом общего врага - варваров с Востока. Обе нации должны теперь плечом к плечу вместе идти вперед...

Генерал гостеприимно предложил мне занять виллу, которую он приготовил для меня.

- Покой и досуг, - сказал он, - помогут вам контролировать вместе с нами эвакуацию гражданского населения".

И вот началась расправа над варшавянами. Под конвоем вражеских солдат в концлагерь направляли женщин, стариков и детей. На совести Бах-Зелевского почти 200 тысяч человеческих жертв!

* * *

Как же сами гитлеровцы оценивали варшавское восстание и почему Бах-Зелевский с такой заботой предложил Бур-Коморовскому отдохнуть в специально отведенном особняке? Ответить на этот вопрос помогают документы, обнаруженные в архиве Главной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений. Нашел их молодой польский историк подполковник Казимеж Собчак. С его любезного согласия я привожу некоторые данные.

Подлинную оценку варшавскому восстанию дал Гиммлер. Выступая 21 сентября 1944 года в Егергохе на совещании командующих округов и начальников офицерских школ, он сказал:

"С исторической точки зрения факт организации поляками восстания является для нас божьим благословением. В течение пяти-шести недель мы покончим с ним. Тогда Варшава, этот очаг сопротивления, где находится цвет интеллигенции польского народа, будет стерта с лица земли. Не будет больше столицы народа, который в течение 700 лет блокирует нам Восток и который от первой битвы под Танненбергом постоянно стоит на пашем пути...

Я отдал приказ о полном уничтожении Варшавы. Приказ требует: каждый дом и каждый квартал должен сжигаться и взрываться".

По сохранившимся в архивах показаниям архитектора В. Черного, фашистский план будущей Варшавы носил название "план Пабста". Предусматривалось на месте польской столицы построить немецкий город с населением в 100-130 тысяч человек. Этот полный цинизма варварский документ устанавливал очередность уничтожения зданий Варшавы и создания новых, немецких кварталов.

В том же архиве, в судебном деле, находится письмо Гиммлера к начальнику СС и полиции Крюгеру. "Нужно стремиться к тому, - читаем в нем, чтобы миллионный город Варшава, являющийся опасным очагом разложения и восстаний, был уменьшен".

В одном из архивных дел найдена шифровка губернатора варшавского дистрикта Фишера генерал-губернатору Франку в Краков. В ней говорится:

"Обергруппенфюрер фон ден Бах получил новый приказ - в течение этой войны уничтожить Варшаву, учитывая при этом перспективу строительства крепости... Вышеупомянутое передаю к вашему сведению, поскольку этот новый приказ фюрера об уничтожении Варшавы имеет огромное значение для дальнейшей политики в отношении Польши".

Фон ден Бах-Зелевский вскоре выехал в Будапешт, и Гиммлер поручил выполнение приказа командиру СС и полиции варшавского дистрикта штандартенфюреру П. Отто Гейбелю. Гейбель совместно с военным командованием в октябре сорок четвертого года приступил к уничтожению Варшавы.

Перед взрывом кварталов немецко-фашистское командование организовало грабеж города. Под видом эвакуации из него вывозились сырье, машины, продовольствие.

Специальные группы эсэсовцев и солдат обходили жилые дома, отбирая все, что имело хотя бы малейшую ценность. После этих групп появлялись подрывники и поджигатели, предававшие здания огню и разрушению. Через день-два они приходили снова и уничтожали все, что случайно уцелело.

С особым старанием фашисты уничтожали культурные и исторические ценности польской столицы. Сожгли библиотеки, насчитывавшие тысячи ценных польских и иностранных рукописей, старых печатных фолиантов, карт и атласов.

Подсчеты показали, что уже после подавления восстания гитлеровцы взорвали или сожгли около трети варшавских зданий - больше, чем за два месяца, в течение которых сражались повстанцы. Город, в котором перед войной насчитывалось 1300 тысяч жителей, оказался почти пустым. 17 января 1945 года его население составило только 160 тысяч человек.

Варшава представляла собой груды развалин. Двадцать миллионов кубометров битого кирпича! Кто видел многострадальный город в сорок пятом году, тот никогда не забудет о злейшем и подлейшем враге человечества фашизме.

Глава десятая.

Снова в наступлении

К исходу 17 января оборона гитлеровцев на Висле оказалась прорванной на 500-километровом фронте. Оперативные резервы противника были разгромлены. Остатки дивизий, потерявших управление, поспешно откатывались на запад. Преследуя их, советские танковые соединения в нескольких местах пересекли старую польско-германскую границу, откуда в 1939 году фашистские орды начали нашествие на Польшу.

Гитлеровское командование спешно перебрасывало на Восточный фронт резервы и часть войск из Западной Европы, укрепляя познаньский оборонительный рубеж и рубеж Одры (Одера). Одновременно оно подготавливало сильные контрудары во фланги наступавшим советским войскам.

22 января танковые соединения 1-го Белорусского фронта прорвались на ближние подступы к Познани. Войска 2-го Белорусского фронта успешно наступали севернее, северо-западнее Варшавы, а также в Восточной Пруссии. Армии несколько отклонились вправо, и на стыках двух упомянутых фронтов образовался значительный разрыв. Поскольку противник мог нанести здесь сильный контрудар, маршал Г. К. Жуков решил надежнее прикрыть правое крыло своего фронта и направил туда 47, 61 и 1-ю польскую армии.

Но что происходит в полосе разрыва между фронтами? Это можно было выяснить с помощью авиации. Я приказал перебросить 4-ю авиадивизию{23} на аэродромы близ Быдгоща и организовать силами истребительного полка воздушную разведку в направлении Медзыжец, Ястрове, Пила.

Воздушная разведка установила, что в ближайшей глубине на данном направлении у противника нет значительных сил. Основываясь, в частности, на этих сведениях, я и принял решение о построении войск в две колонны с сильным головным и правым боковым охранением.

19 января мы приступили к выполнению задачи, поставленной командующим фронтом. Армия двигалась вдоль левого берега Вислы в северном направлении, прикрывая частью сил (3-я и 6-я дивизии) стык между фронтами; 1-я и 4-я дивизии, кавалерийская и артиллерийские бригады, саперные части и остальные спецчасти армейского подчинения вошли в маршевую группу. Им предстояло быстро сосредоточиться в районе Быдгоща.

Для усиления 47-й армии, двигавшейся впереди нас в первом эшелоне, в ее подчинение перешла 1-я польская танковая бригада.

Погода не благоприятствовала маршу: вновь резко похолодало, сильные ветры крутили метели, нагромождавшие снежные заносы на дорогах.

Войска должны были проходить за сутки по 30-40, а то и по 60 километров. Транспорта не хватало, и солдаты передвигались пешим порядком, то и дело вытаскивая из сугробов застрявшие пушки и автомобили. Люди страшно уставали, мерзли, но не унывали. Наоборот, настроение у всех было бодрое.

Как-то на обогревательном пункте я заглянул в избу, битком набитую людьми. Разомлевшие от тепла солдаты отдыхали. Некоторые перематывали портянки, сушили их возле печки.

- Что, друзья, замерзли? - спросил я, потирая окоченевшие руки. В открытом "виллисе" мне было нисколько не теплее, чем пехотинцам, скорее наоборот: они разгоняли кровь в движении, а я коченел на ветру в неподвижности.

- Есть немного, пане генерале, - ответил за всех пожилой солдат. Только об этом сейчас думать не приходится, немца догонять надо, иначе он сбежит.

В этот момент раздалась команда, и солдаты выбежали строиться. Я тоже поспешил в Прушкув, куда перебазировался штаб армии.

Прушкув был известен в довоенной Польше единственным в стране заводом по сборке тракторов и знаменитой карандашной фабрикой Маевского. Кроме того, здесь был большой завод металлообрабатывающих станков, железнодорожные мастерские, в которых работало около трех тысяч человек, заводы, производящие фаянсовую посуду, синьку, напильники, а также электростанция.

Остановился я в доме рабочего. Встретили меня приветливо. Хозяин, пожилой, степенный, первым делом принес пузатенькую бутылку меда.

- Против мороза, пане генерале. Выпейте, сразу согреетесь!..

Вскоре меня навестил пан Маевский. Принес ящик цветных карандашей.

- Позвольте поздравить с победой, генерал, - сказал он. - Поражение немцев - это большая радость для всех поляков.

Подарок оказался кстати: офицерам штаба карандаши были нужны позарез.

Позднее, когда фабрику национализировали, пан Маевский остался ее директором. Карандаши из Прушкува и сейчас славятся в народной Польше.

Раньше меня в Прушкув, еще с утра, прибыл П. Ярошевич - он всюду поспевал, отличаясь исключительной оперативностью. Теперь он настоял, чтобы я пошел с ним на городскую площадь - там состоится митинг.

Вокруг грузовика, служившего трибуной, собралась огромная толпа, в которой преобладали рабочие. Они уже знали о существовании польской армии, о народном правительстве и о помощи нам со стороны Советского Союза. Во всяком случае, никто не удивлялся тому, что Войско Польское оснащено современной техникой, что гитлеровцы не выдерживают натиска советских войск и что польский рабочий класс берет власть в свои руки.

Ярошевич говорил недолго, но, как всегда, ярко и взволнованно. Его слушали в абсолютной тишине. Он подчеркнул, что сородичи, живущие к западу от Вислы, испытывают крайнюю нужду и мучения. И вызволить их из фашистской неволи - первейшая забота Временного правительства, Войска Польского и всего населения освобожденных районов страны.

- Решающая роль в освобождении Польши, - продолжал Ярошевич, принадлежит Красной Армии. Польско-советская дружба - фундамент независимости и безопасности польского народа, неприкосновенности его государственных границ.

Далее он рассказал о программе польского демократического лагеря, достижениях народной власти, о восстановлении органов администрации, аппарата просвещения, о земельной реформе. Участники митинга горячо аплодировали.

В заключение Ярошевич призвал трудящихся к дисциплине и бдительности, к единству и сплоченности вокруг Крайовой Рады Народовой и Временного правительства Польской Народной Республики.

Митинг закончился несколько неожиданно. Едва Петр Ярошевич сошел с грузовика, как рабочие подхватили его на руки и начали качать, выкрикивая каждый раз: "Нех жие!"

На рассвете мы тронулись дальше. Местечко Блоне лежит по дороге на Сохачев. Подъезжая к нему, я увидел следы недавнего горячего боя. Немцы превратили Блоне в опорный пункт, использовав старинные каменные дома со стенами метровой толщины. Но советские войска взяли его штурмом. Несколько подбитых и обгорелых тридцатьчетверок, застывших у въезда в местечко, говорили о наших потерях. Но у гитлеровцев они были большими: "тигры" и противотанковые пушки, превращенные в груды металлического лома, свидетельствовали о меткости огня советских артиллеристов.

- Вот получили фрицы по самую завязку, - сказал один из солдат, показывая рукой на груды трупов в серо-зеленых шинелях.

- Люблю гитлеровцев мертвыми, сразу на душе веселее, - мрачно сострил молодой поручник, растирая застывшие щеки перчаткой.

- Говорят, здесь сражались танкисты генерала Богданова, - произнес капрал, шагавший рядом с моей машиной с противотанковым ружьем на плече. Молодцы! Вышибли дух из фашистов!

Блоне словно вымерло. Готовясь к обороне, фашисты выгнали из домов всех жителей и разграбили их жилища.

На брусчатке мостовой впереди появилась большая колонна пленных. Как трудно было узнать в них некогда столь самоуверенных и чванливых гитлеровских солдат, представителей "высшей" расы. Вид у всех жалкий, лица обросшие, грязные, головы укутаны какими-то тряпками, на ногах поверх сапог - самодельные лапти. Опять они шли на восток, но теперь уже под конвоем наших солдат! А навстречу им, на запад, двигались советские и польские части. Солдаты одеты в добротные теплые шинели, под касками шерстяные подшлемники, на ногах - крепкие ботинки, в руках - безотказное советское оружие. Все жизнерадостные, подтянутые. Такими были контрасты тысяча девятьсот сорок пятого года!

В Блоне я опять заехал на обогревательный пункт: у меня уже зуб на зуб не попадал. Там, возле печи, стояла группа пленных гитлеровцев. Наши солдаты молча присматривались к ним. Неожиданно между солдатами начался спор. Он становился все громче. Сначала я не мог понять, в чем дело. Оказалось, что один из наших солдат угостил пленного немца хлебом с салом. Некоторые его товарищи возмутились. Одни корили его, говоря, что гитлеровские изверги не заслуживают гуманного обращения, другие же брали его под защиту.

- Гитлеровцы повесили моего отца, а он, пся крев, дает им хлеб! горячился молодой долговязый солдат.

- Они разрушили Варшаву, а этот уже простил им все! - вторил ему белокурый крепыш со шрамом на щеке.

- А может, как раз этот ничего преступного и не совершил, - защищался виновник раздора.

- Тогда зачем его принесло в Польшу? На прогулку? Любоваться памятниками старины? - не унимались солдаты. - Так где же они, эти памятники, ныне? Все разрушено, сожжено, опоганено, вся земля польская как кладбище, и все они, изверги, наделали!

- А сколько зла они принесли советскому народу?! До самой Волги - одни пожарища оставили! - крикнул опять молодой долговязый солдат.

- Война есть война, - вмешался в спор пожилой поручник. - Фашисты еще не поставлены на колени, и с каждым из тех, кто еще держит в руках оружие, надо поступать как с врагом. Но у пленных волос с головы не должен упасть, хотя угощать их хлебом с салом, в то время как многие поляки голодают, не следует; это было бы неуважением к памяти павших в этой войне.

И все согласились с этим суждением.

Может, я и забыл бы об этом эпизоде, но Ярошевич, услышав о нем, забеспокоился.

У польского солдата, говорил Ярошевич, мягкое сердце, и он готов сжалиться над врагом. Но нам пока не до жалости, хотя мы и не пылаем слепой ненавистью ко всем немцам за преступления, совершенные их армией, полицией, гитлеровской администрацией. Поэтому, пока идет война, пока в лагерях смерти погибают тысячи наших братьев, каждый немецкий солдат, если он не сложил оружия, - наш враг. И надо поддерживать у солдат чувство ненависти к фашизму, который причинил столько бед человечеству и нашему польскому народу.