Требуется добрый человек

СЛАДОСТЬ КРИТИКИ

В тресте «Морзасолрыба» резвилась критика, как карп в заповедном пруду. Сотрудники так усердно критиковали друг друга, что их сердечные сосуды от совместной критики лопались, как водные пузыри. Недосолит какой-нибудь отдел две-три селедки, так из его сотрудников потом на собраниях такое филе отбивное откритикуют, что после хоть вывешивай, как тараньку, на веревку сушиться. Особо неистовствовал на летучках главбух Навочкин. Поругается дома с тещей и идет на работу вредные эмоции выплеснуть. Он считал, что это очень полезно — «спускать эмоциональные пары».

— Никто ничего делать не хочет! Командировочные отчеты не по форме заполняете! — возмущался он всегда громко.

И чувствовал себя при этом значительным, как нарисованный у входа в трест кит, выпускающий фонтан воды.

Однажды критика и его стеганула железной плетью, так, что лысина у него побагровела, подбородок опустился, а пальцы задрожали, как лепестки люстры «каскад» на потолке, когда соседи сверху отмечали свой очередной день рождения.

На следующий день почувствовал себя, как полуживой карп на раскаленной сковородке. Пришел к врачу с жалобой на сердце, а тот и говорит:

— Надо менять место работы, иначе превратишься ты в иваси в томатном соусе. Вид у тебя вяленый. Могу порекомендовать трест «Засоларбузветеринария», кого там солят, непонятно, но работают там одни долгожители. Переходите туда…

Навочкин так и сделал. В первый же день опоздал на работу на полчаса по вине транспорта и боится входить в трест, за сердце заранее хватается. «Сейчас, — думает, — из меня критики печень трески сделают в соусе…»

И действительно, навстречу ему весь коллектив высыпал. Грянул духовой оркестр, вперед выкатился, как пушка с картечью, директор.

— Спасибо, дорогой, разлюбезнейший братец ты наш, — пламенно сказал он, обращаясь к нему и к народу, дергая седые свои усы от волнения, — что, несмотря на свою занятость, все же вырвался из дома, пришел на работу. Не поддался никаким соблазнам житейским… Вокруг девушки прекрасные, фильмы интересные, рестораны всякие, солнышко блестит, в лесу грибы, а он ради общего дела всем этим пренебрег…

Оркестр заиграл туш, все захлопали в ладоши, директор смахнул слезу умиления, а самый молодой из ветеранов треста, Жора Бабарадзе, которому недавно торжественно отметили 100-летие, лихо сплясал искрометную лезгинку.

Навочкин разволновался. Пропало давление, затихли боли в пояснице, и испарились сами по себе вредные эмоции.

Проработав там полмесяца, Навочкин налился здоровьем, как арбуз под южным солнцем. Походка стала молодцеватой, щеки округлились. Весь день в тресте хвалили друг друга. Но вскоре почувствовал неудовлетворенность, вроде как укоры совести: мол, за что же деньги-то получаем, ничего не солим, никого не потрошим. Забродило в нем прежнее, проснулся в нем кровожадный инстинкт критики. Пришел к директору и строго говорит:

— Так больше жить нельзя. Никто ничего делать не хочет…

— Эх, — огорчился директор, — бродят в вас еще болезнетворные бактерии критики. Но мы можем их вывести с помощью аутотренинга. У нас специальный агрегат есть по выведению вредных эмоций. Специальная штатная единица, так сказать, козел отпущения — он за это капусту казенную ест.

Директор подошел к огромному сейфу, долго расшифровывал код замка и наконец-то открыл массивную дверь, откуда выскочил козел с бородой.

— Вот, пожалуйста, критикуйте его. Он во всем виноват. — И директор, сурово посмотрев на козла, жующего письмо на канцелярском бланке, стал его нравоучать: — Ты что же это, брат, совести у тебя нет, только капусту жуешь или государственные бумаги с важными распоряжениями… А люди, понимаешь, даже поругаться от души не могут, работают в поте лица, и план не выполняют и, — директор вырвал у него канцелярский лист, — и тебе никакого дела нет.

— Совести у тебя нет! Безобразие! — разгорячился Навочкин. — Бесстыжая твоя борода! В командировки никто не ездит, отчетов не несут. Никто ничего делать не хочет. Тебя бы посадить на мое место, так одни рожки да ножки остались бы!

— Правильно! Так, крой его! Развивайте здоровый дух критики, — подбадривал директор, бросая козлу свежей капусты.

Козел не перебивал, не возражал… а это так вдохновило Навочкина, что он даже потряс его за рога.

— А если у вас огонь критики не угас, — сказал ему доверительно директор, — то у нас в подсобном хозяйстве бык имеется, очень нуждается в справедливой товарищеской критике… Недавно сторожа забодал…

Навочкин подумал и отказался. Его теперь вполне устраивала козлиная критика.