Тренировочный День 5

Глава 14

Свою кличку Айгуля Салчакова не любила. Хотя бы потому, что никакая она не «Казашка», у нее мама из Узбекской ССР. Отца она толком не помнила, а вот отчим тоже из Ташкента, так что даже если пойти на поводу прозвища по национальной составляющей, то она никак не «Казашка», а скорее «Узбечка». Тем более что и Аню Чамдар тоже называли «Казашкой», хотя и она тоже узбечка. Более того, если Чамдар была «Маленькая Казашка», то Айгуля почему-то «Казашка Большая», хотя между ними не такая уж большая разница в росте. Ирония заключалась в том, что если бы Аня Чамдар была, например якутка, то на них один ярлык бы не навесили.

Так что на прозвище она не отзывалась принципиально и сердилась на тех фанатов, которые выкрикивали такое с трибун во время матчей. Вообще вся ситуация выглядела как-то странно, даже невероятно и нереально. Чтобы они играли в одной команде с Юлей Синицыной и Лилей Бергштейн, пусть даже на один матч? Да у тех, кто в спорткомплекс придет — глаза на лоб вылезут, заклятые враги вместе на одной стороне, это как увидеть, что пехоту Ланкастеров прикрывает тяжелая рыцарская кавалерия Йорков, не бывает такого! При такой мысли — дух захватывало. Когда совсем рядом стояла Черная Птица «Красных Соколов», стояла как и все — переминаясь с ноги на ногу и готовясь принять мяч — она чувствовала себя как во сне. Юлия Синицына — вот она, протяни руку и дотронешься. Ладно эта Бергштейн, чтоб ее, к ней она уже привыкла, она не такая как все, Феррум Кнопка, Шаровая Молния и Железный Кайзер, от нее можно ожидать чего угодно. Она может и восстание против правительственных войск вести в какой-нибудь африканской стране и на северный полюс в экспедицию пойти и вообще дел натворить. НО Синицына…

И в отличие от всех этих, пускающих слюни фанатов, Айгуля Салчакова совершенно точно знала на что способна Синицына, потому что она всегда стояла напротив нее, потому что это была ее работа — противостоять Черной Птице. С которой она никогда не справлялась хоть сколько-нибудь удовлетворительно. Пушечные удары, невероятно точные и хитро закрученные подачи, управление мячом в полете, когда он несется так быстро, что как будто размывается в пространстве, невероятный прыжок вверх, когда Синицына — загораживает солнце для своих соперников, находясь в воздухе, словно большая, хищная тень — вот за что ее прозвали Черной Птицей.

И Айгуля прекрасно помнит свои ощущения в те моменты, когда ей приходилось стоять на принимающем конце подачи Черной Птицы «Красных Соколов». Неуверенность в своих силах. Сомнения в том, достаточно ли она хороша. Проклятая дрожь в коленках, тот самый тремор про который Маслова говорит «снова ты Салчакова как чихуахуа трусишься…». А в тот самый момент когда Черная Птица взлетала в воздух, заслоняя солнце своей тенью — обреченность. Понимание того, что она уже ничего не сможет сделать.

Айгуля сотни раз говорила сама себе что и Синицына и Бергштейн — всего лишь люди. Такое же человеки как и все остальные, не боги горшки обжигают, у них есть все человеческие слабости, в конце концов они так же потеют, у них сбивается дыхание, они совершают ошибки, ходят в туалет, они — обычные девушки, живущие в Колокамске, просто играющие за команду соперников. Вот только убедить себя в этом было не так легко, потому что Юля Синицына, которая сидит рядом с тобой за столом или Лиля Бергштейн, которая проворачивает очередную шалость — это одно, к этому она уже начала привыкать. Но когда они выходят на площадку и начинают играть всерьез, то вместо обычно отстраненной и холодной Юли, вместо веселой и странноватой Лили на покрытие площадки ступают Черная Птица и Железный Кайзер. Когда они играют в паре — у них попросту нет слабых мест. Железным катком они вминают в пол всех, кто осмелится противостоять им, любой мяч на их стороне сразу же перехватывается, обрабатывается и выстреливает на другую сторону площадки, да не просто так. А в самое неудобное место, под самым неудобным для принятия углом, практически с любым спином и скоростью.

И за все время что Айгуля играла в команде «Колокамского Металлурга» ее антагонистом, ее архиврагом была именно Черная Птица, которая разгромила ее в первый же год, проехалась по ее самолюбию и самооценке, вдребезги растоптав имеющиеся иллюзии о том, что она играет хоть сколько-нибудь хорошо…

Айгуля прикусывает губу, вспоминая этот эпизод своей жизни, как после матча они выстроились в шеренгу и обменивались рукопожатиями и как Синицына даже не взглянула на нее, протянув свою руку. Она как сейчас помнит холод этого рукопожатия… как будто к полированному металлу прикоснулась. И после того матча она навсегда запомнила блеск металла в глазах у Черной Птицы, холодные и сильные пальцы, которые стиснули ее ладонь… она сглотнула.

Холодная ладонь опустилась на ее плечо и она — вздрогнула. Отшатнулась в сторону, резко обернулась, опрокидываясь на уже застеленную кровать.

— Что с тобой? — с легкой долей озабоченности в голосе спрашивает ее соседка по номеру: — все в порядке? Может к врачу сходим?

— Н-нет! — говорит Айгуля, мысленно ругая себя за то, что вот так отреагировала. С другой стороны — а как иначе⁈ Она с самого начала этого дурацкого жребия знала что рука Виктора вытянет из соломенной шляпы ее имя вместе с именем ее заклятого архиврага. Конечно же она разделила номер с Черной Птицей!

— Твое здоровье — это не только твоя ответственность. — говорит Юля Синицына, наклоняясь вперед и Айгуля — невольно отворачивается чуть в сторону.

— Здоровье каждого игрока — это дело всей команды. — продолжает Синицына, не обращая внимания на то, что Айгуля отталкивается ногами и забивается в угол кровати: — потому что если ты не можешь играть на площадке из-за состояния здоровья — ты подведешь всех. Один за всех и все за одного. Я не напрашивалась в ваш зоопарк, но коль скоро мы все тут в одной лодке, то будь добра следить за своим здоровьем. А то ты нервная какая-то…

— Я… — Айгуля сглатывает. Думает о том, что ей нужно сохранить хорошие отношения с Синицыной и что сейчас не время прошлые обиды ворошить, что сейчас они в одной команде и разборки внутри команды — это не то, что они себе позволить могут. Это вон Машка Волокитина все время всех задирает и бедную Наташку Маркову за газировкой гоняет… а она не такая.

— Извини. — говорит она наконец: — я… обязательно покажусь врачу. — не может же она сказать, что само присутствие этой Синицыной рядом ее корежит.

— Хорошо. — кивает эта Синицына и давление исчезает, а она сама — отступает от кровати на пару шагов: — давай умывайся, скоро завтрак.

— Ага. — Айгуля смотрит как ее соседка перекидывает через шею белое махровое полотенце и берет с собой несессер с умывальными принадлежностями. На Юле Синицыной короткие красные шортики и белая футболка, под которой совершенно отчетливо угадывается отсутствие бюстгальтера. Ну конечно, кого ей тут стесняться… сейчас если со стороны на нее взглянуть — обычная девушка. Даже и не красивая, если без очков и косметики. Симпатичная, миловидная, но не более.

Айгуля колеблется. Она вдруг вспоминает свой разговор с Машей Волокитиной, еще в первый раз, когда она — заступилась за Наташку Маркову, дескать чего ты тут дедовщину развела, пусть ты капитан команды, но не по-комсомольски вот так со своими товарищами поступать! «Маркова, ты седьмая на скамейке запасных, сгоняй за газировкой!». Это между прочим — обидно. Но Маша только усмехнулась и сказала, чтобы она не в свое дело не лезла и заткнулась. А еще что Наташе Марковой так полезно, если бы с ней тут все носились как с писаной торбой, говоря только комплименты — так она бы расклеилась и себя жалеть начала. А ее в тонусе держать полезно. И всех вас. А самое важное тут — не держать ничего в себе, Салчакова, мы тут одна команда и если кто-то будет в себе обидки держать, то до добра это не доведет, понимаешь? Я говорю всем что я думаю, все говорят что они думают и мы с эти уж как-нибудь разберемся, потому что мы — одна команда. Это как семья, Салчакова, все семьи счастливы одинаково, а несчастны — каждая по-своему. Я не хочу жить в несчастной семье и если ты сейчас думаешь, что я тут эту философию развела только для того, чтобы продолжать подзатыльники раздавать… то ты права. Подойди-ка сюда, умненькая ты наша… получай. Носи этот подзатыльник с гордостью, Салчакова, но если вдруг потеряешь — не стесняйся, подходи, я тебе еще выпишу, у меня их много…

Тогда Айгуля даже обиделась немного, но потом поняла, что Маша все делает правильно — не держит в себе ничего, что могло бы омрачить отношения между девчатами в команде.

Она сглотнула, глядя на то, как Юля Синицына — наклоняется и копается в своем чемодане. Она до сих пор так и не простила ее. И… разве этому ее учила Волокитина? Нужно высказаться… или нет? Если она сейчас выскажет все свои претензии к Черной Птице — смогут ли они потом играть вместе? Это слишком ответственный матч, слишком ответственный и…

Она вдруг вспоминает этого раздражающего Витьку, который ничего серьезно не воспринимал и его анекдот про пчел. И пчелы тоже херня — вот какая мораль. Нет ничего серьезного в мире и в жизни, а если она не выскажется, то будет потом жалеть всю оставшуюся жизнь. Что может случиться самое страшное? То, что Черная Птица откажется выходить на площадку с ней? Ну… и ладно! То есть, плохо, конечно, а с другой стороны и ладно. Другие выйдут, она вполне может себе позволить на скамейке запасных вместе с Наташкой посидеть. Будет с ней в ладоши хлопать и за своих переживать, так может и лучше будет. Она набирает воздуха в грудь…

— Юля? — говорит она, сама не узнавая своего голоса.

— Да? Что такое? — Синицына выпрямляется и поворачивается к ней, из уголка ее рта торчит рукоятка зубной щетки, она как будто курит странную сигарету. Из-за этого ее речь звучит невнятно.

— Юля… я с тобой поговорить хотела. — говорит Айгуля, как будто бросаясь в холодную воду. Решительно.

— Говори. — разрешает Синицына: — я слушаю.

— Эээ… — решительность куда-то испаряется, оставив Айгулю наедине с Черной Птицей в своем номере. Она сглатывает.

— Ну? Забыла, что хотела сказать? Значит ничего важного. Ладно, я мыться. — и Синицына исчезает за дверью ванной комнаты.

Открывается кран, шумит вода. Айгуля ругает себя за нерешительность.

Вот она дура, не надо было ждать, нужно было сразу встать и сказать… например так «Синицына, ты такая высокомерная и сквозь губу со всеми разговариваешь и смотришь свысока! Почему ты такая⁈». Нет, нет, так нельзя, Витька говорил, что нельзя других обвинять, так только резкой защитной реакции добьешься… нужно говорить про свои чувства. Например «Юля, мне было очень обидно в тот раз, когда ты после матча даже словом меня не удостоила, как будто я улитка какая-то. Или слизень!». Да, про себя говорить… что она испытывает при взгляде на Юлю. А она испытывает злость. И обиду, да. Наверное, даже боится ее, опасается… но не физически, не того, что Синицына сейчас на нее наброситься и кости переломает… такого рода угроза порой от Вали Федосеевой исходила, а от Синицыной — нет. Она опасается ее на площадке. Того, что в сравнении с ней она выглядит очень бледно. А когда в одну команду собирают таких звезд, то ей, Салчаковой — самое место на скамейке запасных вместе с Марковой за газировкой бегать. Вот чего она опасается…

— Место свободно. — говорит Юля Синицына, выходя из ванной комнаты и утираясь белым махровым полотенцем: — давай теперь ты. Потом на завтрак пойдем. По дороге к Волокитиной в домик зайдем, поднимем их.

— Хорошо. — про себя Айгуля решает все же поговорить с Черной Птицей по дороге.

Она проходит в ванную комнату, умывается, разглядывает свое отражение в зеркало, думая о том, что рядом с Синицыной нелегко даже дышать полной грудью, а ее вместе с ней поселили… удружил Витька, ничего не скажешь! Да и сам он хорош, прикидывался таким телепенем, а смотри-ка, недели не прошло как в постель к Лильке залез. А ведь она его первой увидела! И вообще все права имеет… не то, чтобы она нуждалась в мужском внимании, в конце концов у нее даже свой клуб поклонников имеется, выбирай кого угодно… но тут-то он один. Несправедливо. Как будто этой Лильке мало мужиков, все и так на нее слюни пускают. Ну конечно, она мелкая, мужики такое любят.

— Ты там скоро? — стук в дверь ванной комнаты: — я уже пошла!

— Иду! — Айгуля срочно заканчивает умывальные дела, вытирает лицо полотенцем и выскакивает из ванной комнаты. Они вместе выходят из гостевого домика. Раннее утро, Синицына всегда встает ни свет ни заря, раньше всех. По дороге на завтрак, в столовую — они обычно заходят в домик к Волокитиной и Федосеевой.

По дороге Айгуля все же набирается смелости и начинает говорить прямо в спину Юли Синицыной, которая идет впереди. Она говорит о том, что в тот раз была здорово обижена, что ладно, когда на площадке поражение терпишь, это же спорт, тут все нормально. Но когда вот так свысока с тобой разговаривают и эдак показательно размазывают… ну это за гранью. Она понимает, что Юля Синицына — это ого, что она на другом уровне совсем, но ведь можно было хотя бы не так высокомерно, это не по-комсомольски вообще! Ах, она уже партийная? Еще лучше, значит не по-коммунистически! Совсем — говорит она прямо в спину Синицыной и спина — останавливается. Юля Синицына наконец оборачивается и Айгуля — невольно делает шаг назад. Вот и все, думает она, вот и все. Сейчас Синицына скажет мне что я сама дура и потребует чтобы я убралась из номера. А еще скажет, что не будет со мной на площадку выходить и пусть другого игрока на замену берут… наверное Светлану Кондрашову. Ну и пусть… — думает она с горечью, ну и пусть. Кондрашова и правда лучше меня играет, так что…

— Я не собираюсь извиняться. — говорит Юля Синицына и бросает свой холодный, отстраненный взгляд, обжигает им словно лучом вечной мерзлоты: — я думала, что ты все понимаешь.

— Я… все понимаю. — вздыхает Айгуля. Конечно, она все понимает. Где она и где Черная Птица? Между ними можно галактику втиснуть, такая там разница.

— Мне было нужно вогнать тебя в такое состояние. — продолжает Синицына: — чтобы ты не представляла собой угрозы в дальнейшем. Ты слишком хороша на блоке и связке.

— Да, я понимаю… что⁈ — Айгуля поднимает свой взгляд: — ты… что⁈

— Ты была слишком хороша в тот раз. Если бы вся команда тянулась за тобой и Волокитиной — вы бы нас выиграли. — спокойно объясняет Юля Синицына: — ты слишком опасна, а ведь тогда был твой первый матч за профи. Если бы я не сокрушила твою уверенность ты бы стала представлять собой немалую угрозу для моей команды.

— Э… погоди… погоди… так ты…

— Мы выиграли в тот раз. Не по твоей вине, ты сделала все что могла, мы еще вытащили игру, но раз уж выиграли — я воспользовалась этим выигрышем. То, что я сделала в тот раз — я сделала намеренно. — в глазах у Синицыной взблескивает сталь: — осознанно. Я сокрушила уверенность у перспективного игрока соперников. Поселила в твоем сердце сомнения.

— Но…

— Вспомни все наши встречи, Салчакова. Никогда после ты не играла так хорошо. Лучше всего ты играла именно в первую нашу встречу, после чего… — Юля взмахивает рукой, показывая, как катятся вниз результаты игры Айгули, вниз, вниз, вниз…

— Ты… вот ты сволочь! — вспыхивает Айгуля: — вот ты гадина-то!

— A la guerre comme а la guerre… на войне как на войне. А я должна была дать тебе расцвести? Вырасти? Чтобы ты потом стала такой же как Кондрашова? Нет конечно. — Синицына качает головой: — я сделала то, что было нужно. И не перекладывай ответственность с больной головы на здоровую, это уже твое дело — как противостоять такому давлению. Если ты не готова играть с большими девочками — убирайся в свою песочницу.

— Ты! Да я… — Айгуля стискивает кулаки: — да ты!

— Салчакова. — Синицына складывает руки на груди: — когда я гляжу на тебя, я вижу двух человек. Одну — такую какая ты есть сейчас. И другую — какой ты могла бы быть. И когда эти двое встретятся — то получится невероятный игрок. Моя задача — сделать так, чтобы этой встречи никогда не произошло. Мне не нужны соперницы.

— … и почему же ты тогда мне об этом говоришь⁈

— Мы с тобой на одной стороне. Пока. Пользуйся случаем и впитывай мудрость, Салчакова, иначе ты никогда не поймешь, почему мы все время у вас выигрываем… ты — можешь играть лучше, чем я или Кондрашова. Но ты… в общем я не собираюсь извиняться, Салчакова. Твои обиды и твои личные драмы меня не касаются. Можешь меня ненавидеть, но на площадке будь добра показать все, на что способна. Я уже признала тебя как соперницу — с того самого первого раза. Не разочаруй меня, Казашка.

— Я узбечка!

— Какая разница.

— Большая! И вообще-то ты вовсе не такая равнодушная! Я тебя насквозь вижу! Тоже мне Доктор Смерть! Ты просто хочешь меня из равновесия вывести, чтобы я жалеть себя перестала и начала играть лучше! Ты… да ты сама мягкая как масло! И добрая!

— Так меня еще не оскорбляли. — сухо отвечает Синицына и стучит в дверь гостевого домика. Прислушивается. Пожимает плечами и толкает дверь, бесцеремонно входя внутрь. Зашедшая вслед за ней Айгуля открыла было рот, чтобы возразить этой раздражающей Синицыной, но — остановилась. Так и осталась с открытым ртом.

— Хм. Любопытно. Ты знала о том, что Федосеева предпочитает блондинок? — задумчиво произносит Синицына.

— Я⁈ Нет! Откуда мне знать! И… что тут твориться⁈ Лилька! Валя!!