Третий Георг

ВИЗИТ В ДОМ КВАКЕРОВ

Король и королева завтракали вместе. Как любила Шарлотта эти утренние часы. Георг всегда вел себя настолько обходительно, и она действительно поверила в то, что он относится к ней все с большей привязанностью. Это удивляло и радовало ее, так как она прекрасно понимала, что некрасива, а Георг, с его голубыми глазами, золотистыми волосами и свежим цветом лица, несомненно был обаятельным мужчиной. В королевском одеянии он выглядел поистине величественно; а этим ранним утром он был особенно мил. На завтрак он выпил только чашку чая.

– Я должен следить за собой, – объяснил он Шарлотте, – чтобы не растолстеть. Полнота ведь тоже досталась мне в наследство.

– Но чашка чая это слишком мало! Я прошу тебя съесть чего-нибудь еще.

Он довольно натянуто улыбнулся, давая ей понять, что хоть он и решил быть хорошим мужем, ей вовсе не следует вмешиваться даже в вопрос о его завтраке.

Георг тактично переменил тему разговора.

– Тебе наверное, покажется интересным праздник, который устраивает мэр Лондона. Вряд ли тебе приходилось видеть что-либо подобное.

– В Англии я чуть ли не каждый день вижу что-нибудь новое, о чем и не подозревала прежде. Это делает мою жизнь такой насыщенной.

Георг украдкой взглянул на нее. Они женаты уже два месяца. Неужели еще нет никаких признаков? Ведь он исправно исполнял свои супружеские обязанности. Вполне возможно, что она уже ждет ребенка.

– По-видимому мы будем гостями Сити, – произнесла она. – Я очень люблю Сити. Мне он кажется удивительно интересным.

– А как твои успехи в английском?

– О… вполне сносно. Я беру уроки каждый день.

– Скажи-ка что-нибудь.

Она попробовала, запинаясь, а он поправил ее. Они вместе посмеялись над ее необычным произношением. Какое счастье, сказала она, что он может так хорошо говорить по-немецки.

– Даже когда я научусь свободно общаться на английском, давай разговаривать на моем языке, когда будем оставаться вдвоем. Пусть он станет нашим интимным языком.

Он кивнул головой.

– Ну, а теперь… о планах на девятое.

Она мило улыбнулась. Как ему нравилось составлять планы! Он готов потратить столько усилий, чтобы пригласить гостей на самый обыкновенный бал даже тогда, когда его мысли должны быть заняты важными государственными делами. Например, делом мистера Питта.

– Очень много разговоров о мистере Питте, – рискнула сказать Шарлотта.

– Но он больше не входит в кабинет министров, – хмуро сказал Георг.

– Я слышала, что в городе очень переживают по поводу его отставки.

– Кто сказал тебе это?

– Я… я не помню. Это обсуждают все. По-видимому, многие сожалеют об его уходе. Говорят, что он великий человек, и печально, что его таланты больше не послужат стране.

Георгу это не понравилось. Она должна усвоить, что он не намерен разговаривать с ней о политике. Он достаточно насмотрелся на то, как женщины суют свой нос, куда им не следует. Георг даже начинал подумывать, что и его матушка слишком часто вмешивается; но она пожилая и мудрая женщина, и он всегда прислушивался к ее мнению. А Шарлотте он не собирается позволить стать еще одной советчицей.

Жены и любовницы королей часто стремятся властвовать над ними. Нельзя сказать, чтобы он – Георг Третий находился под чьим-то сильным влиянием… за исключением, конечно, его матери, да и то в пору его юности.

Георг начал размышлять о том, как однажды ему, возможно, придется объяснить матери, что отныне он будет принимать решения самостоятельно. А Шарлотте надо указать на это с самого начала.

Он резко оборвал ее:

– Этот вопрос решен. Он не должен тебя интересовать. Лучше давай я тебе покажу маршрут, по которому пройдет праздничный парад, организуемый лордом-мэром.

Георг расстелил на столе карту, и Шарлотта сразу же переключила свое внимание на нее. Это напоминало ей старые добрые времена с мадам де Грабов.

– А где будем находиться мы? – спросила Шарлотта, следя за пальцем Георга, показывавшем ей маршрут.

Георг слегка покраснел, и Шарлотта удивилась его волнению.

– Там… есть дом… – произнес он запинаясь, – напротив Бау-Черн в Чипсайде, откуда будет отлично видно все празднество. Владельцы этого дома пригласили нас по такому случаю к себе в гости.

– Странно, – пробормотала Шарлотта.

– Вовсе не странно, – ответил Георг с излишней горячностью. – Это прекрасный дом и, в сущности… он самый подходящий. С его балконов будет легко и удобно наблюдать шествие. Эти люди – квакеры. Я… я думаю, что квакеры действительно достойные люди. Мне… мне всегда казалось, что не будь я королем этого королевства, я мог бы принять эту веру.

Георг смотрел на нее почти вызывающе.

– Может быть ты расскажешь мне об этой квакерской вере, – спросила Шарлотта. – Наверняка ты знаком со многими квакерами.

По лицу Георга пробежала тень, он повернулся, подошел к окну, выглянул из него и произнес:

– Мое положение обязывает встречаться со многими моими подданными.

Королева была озадачена. Интересно, что за причина такой странной горячности и смущения? Может быть потому, что он пригласил ее смотреть процессию из дома, который считает неподходящим для королевы? Или потому, что он действительно серьезно задумывается о том, чтобы стать квакером? Конечно, это невозможно.

Да, подумала Шарлотта, мы не вольны поступать так, как нам того хочется, и она вспомнила лицо бедняжки Кристины, с которого не сходило печальное выражение с тех пор, как она узнала, что ее свадьба не состоится.

Бедная Кристина! Свободы выбора нет ни у принцессы… ни у короля.

– Георг, – спросила она, – ты серьезно задумывался о квакерской вере?

Ее слова не разрядили напряженную обстановку.

– Конечно, нет, – резко ответил он и добавил: – Извини, у меня есть срочные дела.

Он оставил Шарлотту за столом в недоумении: отчего же его настроение так внезапно изменилось.

Было похоже на то, что он скрывает какую-то тайну.

Шарлотту одевали для праздника, устраиваемого лордом-мэром. Это – торжественное событие, поэтому она должна быть великолепна. Фрейлины уложили ее волосы в прическу, которую они называли «коронационными локонами», прихваченными сверху бриллиантовым ободком.

На ней было платье из золотой и серебряной парчи с корсажем, усыпанным бриллиантами. Она не разочаровалась, увидев свое отражение в зеркале. Такое одеяние могло украсить даже самую невзрачную внешность, а Шарлотте хотелось завоевать восхищение окружающих.

Мальчик-паж в красном с серебром камзоле стоял в ожидании, чтобы нести ее шлейф; Элизабет Чадлей болтала с маркизой Лорн. Они не знали, что Шарлотта с каждым днем все больше понимает по-английски.

– Значит, король приглашен в квакерский дом, – засмеялась Элизабет Чадлей.

– Но, говорят же, что у него к ним особая любовь.

– Это – дом Барклея. Очень богатого банкира. Преуспевающие простолюдины сейчас в моде. Я уверена, Его Величество рад, что выбранный дом располагается не на Сент-Джеймс-маркет.

– Неужели семья Ханны приняла бы его?

Женщины прыснули со смеху. Как все это странно, подумала Шарлотта. Правильно ли она поняла этот разговор? Она не была уверена; но Георг так волновался, говоря о квакерах. Интересно, какая тайна связана с квакерами? Теперь Шарлотта уже не сомневалась, что за всем этим что-то скрывалось. Возможно, сегодня все и прояснится.

– Говорят, что на улицах полно народу, – продолжала Элизабет. – Все сторонники Питта там. Наверняка они не собираются приветствовать «фаворита» радостными возгласами, а ты как считаешь?

– А разве они когда-нибудь были рады его видеть?

– Никогда. Но если в процессии будет участвовать мистер Питт, они действительно могут выкинуть какой-нибудь номер и оскорбить господина Бьюта и Ее Высочество – принцессу.

Питт! Бьют! Принцесса! Шарлотта догадывалась, о чем болтали эти легкомысленные женщины.

Ей самой пришлась не по душе вдовствующая принцесса, и она была уверена, что свекровь тоже недолюбливала ее. Это просто позор, что о ней и лорде Бьюте ходят такие сплетни. А что думает по этому поводу король? Какого бы мнения он ни придерживался, он оставит это при себе. Он слишком любит их обоих и, как подозревала Шарлотта, их гораздо больше, чем ее.

Она улыбнулась, успокаивая себя. Все изменится. Теперь, когда Георг стал ее мужем, он уже больше не будет маменькиным сыночком. А возможно, он вскоре станет отцом… Но Шарлотта еще не была вполне уверена в этом. Вот когда это случится, тогда действительно все изменится. Самыми важными для него людьми станут жена, сыновья и дочери, а не властная мамаша и ее возлюбленный.

Шарлотта, сверкающая бриллиантами, разрумянившаяся от предвкушения удовольствия, которое, вероятно, ее ожидает, покинула свои апартаменты и заняла свое место в экипаже рядом с королем. В этой карете они должны были направиться в дом квакера, чтобы оттуда наблюдать празднество.

Питту не хотелось участвовать в праздничной процессии, но леди Эстер приложила немало усилий и все-таки убедила его.

– Если ты не пойдешь, – сказала она, – люди сочтут, что ты стыдишься смотреть им в лицо, и через день-другой примут на веру ту ложь, которую Бьют распространил о тебе.

– Они прочтут мое письмо, где все разъясняется, – улыбнулся Питт.

– Клевета прилипчива, – настаивала леди Эстер, и Питт вынужден был согласиться с тем, что она права.

– Но банкет устраивается в честь короля, и я не желаю создавать неловкое положение своим появлением.

– Ты должен быть там. Я просто уверена в этом. Тебе надо убедить жителей города, что ты по-прежнему один из них. Ты ушел в отставку, потому что кабинет министров не согласился с тобой. Ты принял пенсию и мой титул всего лишь в качестве награды за свои труды… и Богу ведомо, что ты заслужил их. Нужно думать о будущем, Уильям. Ты должен пойти.

Питт уступил. Он и его шурин, лорд Темпл, присоединились в своих каретах к праздничной процессии.

Вдовствующая принцесса серьезно беспокоилась о своем возлюбленном. Ему придется проехать по городу, а жители Лондона обвиняют его в отставке Питта.

Бьют заверил ее, что предусмотрел любые неприятности, которые могут возникнуть в пути:

– Я нанял крепких парней, которые будут следовать за моей каретой и, в случае необходимости, примут меры.

– Так ты все-таки не исключаешь нежелательных инцидентов! – воскликнула вдовствующая принцесса.

– Скажем, что я всегда считал, что к ним надо быть готовым.

Принцесса содрогнулась. С тех пор, как Питт ушел в отставку, народ, казалось, стал настроен по отношению к ней и ее возлюбленному более враждебно.

В прошлом люди тоже распевали о них куплеты, удовлетворяясь шепотом пересказанными сплетнями. Когда они проезжали по улицам, люди встречали их угрюмым молчанием. Теперь все изменилось. Вслед ее карете раздаются оскорбительные выкрики, и она знала, что лорду Бьюту достается то же самое. Последний раз, когда она проезжала по улице, прямо перед ее каретой размахивали плакатами, на которых были грубо намалеваны сапог и женская нижняя юбка. Вслед ей из толпы выкрикивали непристойности.

Женская юбка, вероятно, символизирует ее, а сапог – передает игру слов имени и фамилии ее возлюбленного.[3]

Страной управляет «коридорный» и «юбка», так называли их в народе. Люди отнюдь не умалчивали о взаимоотношениях, которые, по их мнению, существовали между ними, и без всякого смущения обсуждали их в непристойных и резких выражениях.

Принцесса вновь содрогнулась.

– Я хотела бы, чтобы ты не участвовал в процессии, – сказала она, но Бьют только улыбнулся ей.

Конечно, он должен быть там. На такого рода мероприятиях должны присутствовать все высокопоставленные лица. Ей не следует бояться. Он все утроил, чтобы в случае необходимости защититься от толпы. Он всегда умел позаботиться о себе!

Шарлотта сидела в карете вместе с королем. От Сент-Джеймского дворца до Чипсайда было всего около двух миль, и хотя они покинули дворец в полдень, спустя три часа все еще находились в пути из-за того, что улицы были запружены людьми, пришедшими посмотреть празднество; из-за всех этих карет, экипажей и паланкинов со зрителями процессия двигалась очень медленно. Люди пробирались поближе к их карете, чтобы поглазеть на короля и королеву. Георг приветствовал их сердечной, ласковой улыбкой, Шарлотта тоже старалась изо всех сил быть любезной.

– Боже, спаси короля… и королеву! – кричали со всех сторон.

Королевская карета ехала в окружении гренадеров, конной гвардии и лейб-гвардии. Все они были одеты в сверкающие мундиры и являли собой достойное восхищения зрелище.

Впереди них двигалась карета, в которой находилась вдовствующая принцесса со своими дочерьми – принцессой Августой и Каролиной-Матильдой. Шарлотта слышала насмешки, раздававшиеся им вслед.

– А где же «шотландский жеребец»? – выкрикнул голос из толпы.

Георг тоже услышал это, и губы его сжались. Ему не нравилось, что его мать оскорбляют подобным образом; но ему пришло на ум, что, вероятно, отношения между лордом Бьютом и его матерью настолько близки, что дали повод для подобных сплетен. Он отказывался верить в то, что они были не просто добрыми друзьями; в своем огромном желании вновь вернуть двор на путь добродетели он не мог допустить никакого иного вывода. Эти два человека были самыми близкими для него; он не мог позволить себе даже допустить мысль, что они ведут такой образ жизни, какой он искренне считает предосудительным. Поэтому он предпочел уверить себя в том, что народ ошибается, но тем не менее эти крики глубоко огорчили его.

Потом в его мыслях возник образ Ханны. Он не мог не вспомнить о ней, когда ему предстояло быть гостем у квакеров. Возможно, ему следовало бы отказаться от предложения Барклея, но это вызвало бы еще больше пересудов.

Тень Ханны Лайтфут нависла над ним. Иногда он вспоминал библейское наставление: «За грех, совершенный вдвоем, каждый расплачивается вдвойне».

Георг искоса взглянул на Шарлотту. Она и не представляет себе всех его переживаний. Пусть и дальше остается в неведении. Он заставил себя полюбить ее, потому что так было правильно и справедливо; он заставил себя забыть Сару Леннокс; но выбросить из головы мысли о Ханне Лайтфут – это оказалось выше его сил. Вот и сегодня он пытался не думать о той брачной церемонии, когда они с Ханной стояли перед доктором Уилмотом. То бракосочетание не было признано, поскольку Ханна тогда оставалась еще замужем за Айзеком Эксфордом. Но Эксфорд больше не считал себя ее мужем, поскольку они не виделись долгое время.

В то время он и Ханна верили в то, что их брак законен. Он никак не мог отделаться от мысли об этом браке. Она все время вертелась у него в голове, отказываясь оставлять его, возникая в самые неподходящие моменты как озорной дух, решивший нарушить его покой.

Шарлотте не следует знать о его прошлом. Она должна делать то, что ей скажут. Он был рад, что его жена не могла говорить по-английски; это неизбежно вынуждало ее держаться обособленно. Таково было желание его матери и лорда Бьюта. Они хотели держать Шарлотту на вторых ролях. И он сам не возражал бы против этого.

Боже, как медленно движется эта процессия! Уже почти четыре часа, а они только повернули в Чипсайд. Как давно они покинули дворец!

Первая карета, в которой сидел дядя Георга герцог Камберленд, к этому времени уже должна была достичь дома Барклая; за ним следовала тетушка Георга Амелия и его брат герцог Йоркский. Все они ехали в своих личных экипажах и в окружении своих слуг. Множество карет, каждая со своим эскортом. Перед вдовствующей принцессой с дочерьми ехали братья короля Уильям, Генри и Фредерик.

– Просто невообразимо, сколько еды придется приготовить лорду-мэру для всех нас, – шутливо заметила Шарлотта.

– Это ему в отместку за то, что он поднял такую суматоху во время коронации, – усмехнулся король.

Барклей расстелил перед домом красный ковер, чтобы король и королева не ступали по булыжной мостовой. Шарлотта, которой гофмейстер помог выйти из кареты, вошла в дом, где одно из служебных помещений было переоборудовано в большую гостиную. На лестнице, ведущей в это помещение, собралось все семейство Барклей, чтобы приветствовать Их Величеств. В своих серых квакерских одеждах они выглядели довольно мрачно, и хотя в этот дом заранее посылали придворных, чтобы объяснить им, как вести себя в присутствии королевской семьи, мистер Барклей сказал, что изменить свое одеяние и свои манеры было бы против их принципов. Он уважает короля, но единственный, перед кем он может преклонить колена, – это Бог.

Шарлотта пробормотала что-то по-немецки, в ответ на приветственные слова мистера Барклея, но король сразу же оказался рядом с ней и выразил их общую признательность. По всему было видно, что он растроган приемом, который оказали ему эти добрые люди.

Толпа на улице кричала, что хочет увидеть короля и королеву, и Георг решил без промедления предстать перед народом, который и так уже достаточно долго ждал.

Вся улица наполнилась шумными приветствиями, когда Их Величества появились на балконе; через несколько минут они вернулись в дом, чтобы познакомиться с членами пригласившей их семьи.

Девушки в своих строгих платьях выглядели прелестными, и король, казалось, глубоко растрогался, увидев их. В этой семье было семеро дочерей, и король настоял на том, чтобы поцеловать каждую, а также и их мать. Его взволнованность заметили все, кто смотрел на него, а когда самая младшая пятилетняя девочка подошла к Георгу, все были просто очарованы ею. Девочка стояла перед королем, рассматривая его с серьезным, но отнюдь не застенчивым видом.

– Скажи-ка, что ты думаешь обо мне, – спросил Георг, который обожал детей.

– Я думаю, что ты король, – ответил ребенок.

– Надеюсь, я тебе понравился.

– Я люблю короля, – ответила она, затем, опустив глаза, добавила: – Хотя мне не разрешают любить прекрасное.

– Я уверен, что ты послушная девочка и делаешь то, что тебе говорят.

– Мой дедушка запрещает мне делать тебе реверанс. Слезы выступили на глазах короля, когда он ответил ей:

– Тогда, милое дитя, я не должен просить тебя об этом. Все были растроганы, а вдовствующая принцесса взяла девочку на руки и расцеловала ее.

– Какое очаровательное маленькое создание! – воскликнул герцог Йоркский. Но мать взяла девочку за руку и увела ее, опасаясь, что такое повышенное внимание вскружит девочке голову.

Миссис Барклей пригласила всю компанию в одну из комнат, где были накрыты столы, так как, вероятно, все они проголодались. Король отказался от угощения и увлекся беседой с мистером Барклеем, и к удивлению последнего проявил значительное понимание их веры.

– Я всегда восхищался «Обществом друзей», – признался король, что обрадовало мистера Барклея, поскольку принадлежность к меньшинству испокон веку таила в себе некоторую опасность; никогда нельзя было быть уверенным, что те, кто не разделяет твою точку зрения, рано или поздно не станут твоими противниками.

Поэтому хозяину дома было утешительно услышать из уст самого короля, что он симпатизирует квакерам.

Мистер Барклей попросил короля оказать ему честь, приняв в подарок экземпляр «Апологии», книги, в которой ясно излагаются все догмы квакерской веры. Король с благодарностью принял книгу.

– Уверяю вас, – сказал он растроганно, – что я всегда питал глубокое уважение к вашему дружелюбному сообществу.

Настало время смотреть праздничное шествие, собственно, ради чего Георг и Шарлотта и прибыли сюда. Мистер Барклей проводил их на балкон к радости людей, ожидавших королевскую чету на улице.

Шествие казалось нескончаемым и довольно красочным, но его также весьма оживила жена мэра. Когда она высунула голову из своего экипажа, чтобы засвидетельствовать почтение Их Величествам, ее огромный парик зацепился за оконную раму кареты. Женщина не смогла освободиться и ей пришлось оставаться в таком неудобном положении, пока карета ехала по улицам. Толпа вопила от удовольствия, а бедняжка протестующее кричала. Всей процессии пришлось остановиться, пока лакей помогал этой леди вновь очутиться внутри кареты. Все вокруг смеялись, кроме самой жены мэра, а Шарлотта вспомнила курьезы, случившиеся на банкете после коронации. Она посмотрела на Георга, но тот оставался очень серьезным, пожалуй даже более серьезным, чем на коронации. Но то действительно было важное событие. А что же произошло сегодня? Шарлотте пришла в голову мысль, что между Георгом и квакерами наверняка есть какая-нибудь связь. Ей нужно попытаться узнать, что это такое, ведь ей, как хорошей жене, следует интересоваться всем тем, что касается ее мужа.

Лорд Бьют сидел в карете, буквально вжавшись в спинку сиденья. Хотя он успокаивал принцессу, но сам не чувствовал себя в безопасности. Он знал о настроении людей и о том, что они обвиняли его в уходе Питта из кабинета министров. Он слышал выкрики: «Питт! Питт! Благослави его, Боже! Мы хотим Питта!»

Лорд Бьют глубже забился в угол кареты. Из толпы раздались крики: «Ура!», приветственные возгласы. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что его карету приняли за экипаж Питта. Если бы только кучер мог подстегнуть лошадей! Его тревожило то, что они так медленно пробираются через толпы людей. Трудно представить, на что могут решиться они, если узнают, кто в самом деле едет в этой карете.

Карета резко дернулась, и его швырнуло вперед. В окне показалось чье-то лицо с удивленно уставившимися на него глазами; несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Затем эту физиономию исказил почти дьявольский восторг.

– Это не Питт!! Это – «шотландский жеребец» собственной персоной!

Толпа тут же окружила карету, не давая ей возможности тронуться с места. Кто-то бросил камень в окно. Бьют чудом увернулся от него.

– Убирайся в свою варварскую страну, – раздавались чьи-то голоса.

– Мы повесим его на дереве, где ему и место, – подхватили другие.

Боже, это конец, подумал Бьют. В такой день как сегодня люди в ожидании шествия наверняка пропустили стаканчик-другой в ближайших тавернах, а в таком возбужденном состоянии они способны на что угодно.

Куда же запропастились эти крепкие парни, которых он нанял и которые должны были оградить его от подобных неприятностей. А парням пришлось с трудом пробиваться сквозь толпу, чтобы добраться до него.

– Отойдите, отойдите, – услышал Бьют, наконец, голос одного из парней возле окна кареты. – Вы нарушаете закон.

– Чей закон? Уж не Бьюта ли? Нам наплевать на этот закон. Нам не нужен этот «шотландский коридорный». Больше он уже не поспит в кровати миледи. Мы повесим его высоко, высоко…

Внезапно дверца кареты распахнулась и Бьют увидел, как к его экипажу вплотную подъехала другая карета, в которой сидел лорд Хардуик. Нанятые Бьютом парни сдерживали толпу, пока он сам перебирался в карету к лорду Хардуику.

Кучер лорда Хардуика крикнул толпившимся людям, чтобы они посторонились, если не хотят быть раздавленными, и, ловя момент, поехал прямо на них. Все бросились врассыпную, излив всю свою ярость на карету лорда Бьюта, которую разнесли на части, в то время как его светлость, сидя рядом со своим спасителем лордом Хардуиком, ехал в сторону Гилдхолла. Он был в безопасности, но этот инцидент наводил уныние, являясь показателем настроения народа.

Из дома Барклеев Георг и Шарлотта отправились в Гилд-холл – лондонскую ратушу, где состоялась праздничная церемония.

Хотя мэр, его олдермены и купцы Сити оказали королю и королеве весьма теплый прием, своды зала содрогнулись от оваций, когда вошли Питт и лорд Темпл; хозяева не делали секрета из того, кого они считали более почетными гостями.

Король был в немилости. Он допустил, чтобы мистера Питта отстранили, а лондонский Сити, стоявший за развитие торговли, поддерживал мистера Питта. Разве можно было забывать, чего добился мистер Питт для процветания Лондона в те годы, когда находился у кормила власти.

Представители Сити весьма неодобрительно отнеслись к тому, как король обошелся с их Великим простолюдином, а у этого мира были свои законы; он не побоится выразить неодобрение действиям короля, поскольку здесь считают, что развитие коммерции важнее для Англии, чем все короли и королевы вместе взятые.

И все же к Георгу отнеслись довольно снисходительно. Ведь он – молодой король, к тому же все знали, что он не стоит у руля. Англией правили «коридорный» и «юбка», и представители Сити стремились показать свое мнение о них.

Король и королева сидели за специально накрытом для них столом под балдахином; они не могли сетовать на то, как их принимали, ведь сам лорд-мэр прислуживал королю, а его жена – королеве. Когда король предложил тост за процветание Лондонского Сити, среди гостей послышался приглушенный ропот – мол, политика, проводимая правительством, вовсе не способствует такому процветанию; и то, как восприняли слова короля, не шло ни в какое сравнение с бурным энтузиазмом, каким встречали Питта.

Тем не менее, в отличие от банкета во время коронации, это застолье было очень хорошо организовано: подали четыреста четырнадцать различных блюд и соответствующие им вина; еды хватило всем собравшимся гостям – вельможам, министрам, олдерменам и всем сановникам города.

Бал, последовавший за банкетом, тоже удался на славу, но в полночь король пожелал удалиться. Послали за каретами, но выяснилось, что форейторы и кучеры устроили свою собственную пирушку, и многие из них были настолько пьяны, что оказались не в состоянии управлять лошадьми.

Вдовствующая принцесса, обеспокоенная тем, что случилось с лордом Бьютом – а слухи об этом дошли очень быстро – была разгневана. Ей хотелось поскорей вернуться в свои покои и быть рядом со своим возлюбленным.

В ожидании кареты она раздраженно мерила шагами комнату, обвиняя в нерасторопности своих подчиненных, а Георг пытался успокоить свою матушку. Ведь и следовало ожидать, что их слуги тоже захотят поразвлечься, когда их господа пируют. Такой миролюбивый настрой короля пришелся всем по душе, а раздражительность принцессы лишь усилила неприязнь к ней.

Завтра на улицах будут с еще большей ненавистью кричать о «коридорном» и «юбке», но вдовствующая принцесса была чересчур обеспокоена и слишком устала, чтобы задумываться об этом.

Наконец, нашли кучеров, и королевская семья смогла отправиться в Сент-Джеймс. Даже кучер, который вез короля и королеву оказался не вполне трезв, и когда они свернули в ворота Сент-Джеймского дворца, карета налетела на один из столбов. Король и королева свалились со своих мест, крыша кареты провалилась, стекла в окнах разбились, но, к своему удивлению, ни Георг, ни Шарлотта не пострадали.

Георг выбрался из кареты и помог выйти Шарлотте.

– Ваше Величество… – пробормотал кучер. Но Георг только отмахнулся от него.

– Теперь уж мы дойдем, – сказал он.

Какой необычный день, думала Шарлотта, лежа в королевской кровати рядом с Георгом. Один за другим промелькнули эпизоды этого памятного дня: вот они трясутся в карете, кругом слышатся крики людей; вот перед глазами возвысился величественный Гилдхолл, но отчетливее всего ей виделось семейство квакеров.

Как дружелюбен был к ним Георг! Она никогда прежде не видела его таким. Надо будет спросить у него, чем вызвана такая симпатия к квакерам. Когда она заснула, ей снились люди в строгих серых одеждах, похожие на монахов на светском балу. Но уже через пару дней она забыла о странном поведении Георга, так как волнующая вероятность стала фактом.

Королева ждала ребенка.