ЧАСТЬ III
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
«Он там, наверху?»
Трэгер изложил план Дортмунду. Бывший начальник нахмурился. Обмен с врагом всегда опасен. Трэгер это знал, вот почему он пришел к Дортмунду, который укрывался на вилле Стритч.
— Все потихоньку успокаивается? — первым делом спросил тот.
— Отнюдь. Ты что, не смотришь новостей?
— Нет, слава богу, — усмехнулся Дортмунд.
Является ли душевное спокойствие производной неведения? Дортмунд понятия не имел о том, что всемирное безумие, которое последовало за публикацией Трепанье подложной третьей тайны Фатимы, только нарастало, и поэтому мог спокойно сидеть на балкончике, читая Джейн Остин и наслаждаясь замечательным видом. Именно здесь нашел убежище Папа, но Трэгер был уверен, что понтифика держат в курсе событий, чем, несомненно, и объясняется то, что он по-прежнему здесь.
— Чем быстрее я добуду подлинный документ, тем быстрее мы сможем успокоить мусульман и положить конец беспорядкам и погромам, — пояснил Трэгер.
Дортмунд неохотно расстался с восемнадцатым столетием, куда его погрузил роман. Он заложил пальцем страницу, но было очевидно, что ему не терпится снова окунуться в дела семейства Беннетов.
— Ты пойдешь один? — спросил Дортмунд, выслушав план Трэгера.
— Как и Анатолий.
— Будем надеяться.
— Он жаждет получить отчет о покушении на Иоанна Павла Второго не меньше, чем Ватикан — вернуть подлинник третьей тайны.
— В таком случае он не может работать в одиночку.
— Я думаю, Анатолий не солгал.
Дортмунд пожал плечами.
— Ну а ты?
— Что я?
— Винсент, тот, кто разбил твою легенду, настроен очень решительно.
Трэгер пытался убедить себя в том, что именно Анатолий стоял за публикациями в прессе, которые вынудили его бежать из страны вместе с Хизер на самолете «Эмпедокла», словно покидая последним рейсом Касабланку.[121] Однако это означало, что у Анатолия или был сообщник в КГБ, или имелся доступ к досье комитета на Трэгера. Что, в свою очередь, означало, что Анатолий работает не в одиночку. Однако сейчас на улицах Рима подстерегало больше опасностей, чем в Североамериканском колледже.
Родригес провел Трэгера в соседнее здание, где располагалась обитель августинцев, с крыши которого они изучили Североамериканский колледж. Сквозь бинокль Трэгер тщательно изучил место встречи: дверь, невысокое ограждение по периметру, расставленные в беспорядке парты и стулья. Должно быть, студенты поднимались на крышу, чтобы отдохнуть и насладиться видом. Сейчас наверху никого не было.
Родригес обратил внимание Трэгера на другие здания, выше по склону холма.
— Ты будешь постоянно на виду.
— Нет, — отрезал Трэгер. — Я дал слово.
— Что придешь один. Ты и пойдешь один.
— Карлос, этот человек профессионал. Первым делом он вот так же изучил место. Анатолий сразу же поймет, что я никого не привел.
Родригес неохотно согласился не размещать своих людей в соседних зданиях. Трэгеру хотелось верить, что он сдержит свое слово.
Он распечатал отчет о покушении, который все эти годы хранился на жестком диске его компьютера. Это был неотредактированный текст: Дортмунд изъял из окончательного варианта все указания на свое участие в тех давно минувших событиях. В обмен на этот доклад Анатолий должен был передать подлинный текст третьей тайны Фатимы.
— В среду, — сказал Анатолий в понедельник.
— В среду.
— Мы с тобой встретимся на крыше.
— Когда?
— В три часа.
— Хорошо.
— В три ночи.
Трэгер усмехнулся. Анатолий профессионал. Колледж будет спать, и никто не сможет наблюдать за обменом из соседних строений.
— Буду на месте.
Во вторник в два часа дня у Трэгера завибрировал сотовый телефон.
— Да?
— Сейчас, — сказал Анатолий.
Связь оборвалась. Анатолий решил встретиться на день раньше назначенного срока. Трэгер был этому только рад. Теперь Родригес точно не направит своих людей.
Если буквально, «сейчас» означало то время, когда поступил звонок Анатолия. Однако Трэгеру нужно было добраться из каса дель Клеро до Североамериканского колледжа — расстояние порядочное и в нормальных условиях, но сейчас, когда город бурлил, общественный транспорт не работал и отовсюду доносился вой пожарных машин, это уже было сравнимо с тем, чтобы пересечь поле боя в разгар сражения. Оставалось только надеяться, что Анатолий примет в расчет все трудности, с которыми придется столкнуться Трэгеру.
Трэгер направился кружным путем, миновав стороной пьяцца Навона, протиснувшись сквозь толпу демонстрантов на площади Витторио-Эмануэле и срезав через кампо дей Фиори до набережной. Североамериканский колледж находился на противоположном берегу Тибра, и мост был забит остовами брошенных машин, подожженных в первый день беспорядков. Трэгер пробрался между ними. На заднем сиденье одной более или менее уцелевшей машины устроилась парочка — любовь среди развалин.
Оказавшись на противоположной стороне, Трэгер достал сотовый телефон и принялся на ходу нажимать кнопки. Надежда отыскать в памяти номер телефона, с которого звонил Анатолий, сбылась. Не замедляя шага, Трэгер ждал, прижимая трубку к уху. Наконец, где-то после десятого гудка, ему ответили.
— Pronto.[122]
— Анатолий?
— А?
Трэгер разорвал связь. Он попал не на сотовый телефон Анатолия. Телефон-автомат? А они еще работают? Благодаря спутникам сотовые телефоны оставались единственным надежным средством связи в этом царстве хаоса.
Похоже, Лев, консьерж, его ждал. Это оказался небритый мужчина неопределенного возраста, упорно не желавший смотреть в глаза. Не сказав ни слова, он впустил Трэгера и указал на лестницу.
— Он там, наверху?
Лев молча пожал плечами.
Трэгер преодолел последний пролет и остановился, пыхтя и отдуваясь. Он постоял, чтобы отдышаться. Да уж, годы берут свое. Но кто неуязвим перед временем? Толкнув дверь, Трэгер вышел на крышу. И тотчас же его взгляд непроизвольно остановился на величественном куполе собора Святого Петра. Он был слева так близко, что, казалось, до него можно достать рукой. Трэгер осмотрел крышу, но Анатолия нигде не нашел. Пройдя к парапету, он сел. Несомненно, Анатолий видел, как Трэгер вошел в здание, и теперь проверяет, один ли тот.
Достав из пачки сигарету, Трэгер закурил. С улиц поднимался низкий звериный рев. Площадь Святого Петра отсюда была не видна, но Трэгер знал, что вот уже несколько дней ее оккупировали разъяренные толпы, выкрикивающие оскорбления. Демонстранты призывали Папу появиться в окне, как он поступал по воскресеньям во время традиционной молитвы Богородице. Как они поведут себя, если узнают, что Папы в Ватикане нет?
Докурив, Трэгер взглянул на часы. Время шло, а он все еще ждал. Неужели что-то случилось? Подняв руку, Трэгер нащупал во внутреннем кармане распечатку отчета. Он перевел взгляд на здания выше по склону холма. Быть может, Анатолий наблюдал за ним откуда-то сверху и только потом направился на встречу?
Через час и еще две сигареты нетерпение достигло предела. И тут завибрировал телефон.
— Да?
— Позже. — Это был Анатолий.
— Позже чего?
Молчание.
— Когда?
Но соединение уже разорвали. Раздраженно убрав сотовый в карман, Трэгер направился к двери. Спускаться оказалось гораздо легче, чем подниматься, но настроение совершенно испортилось. Когда Трэгер оказался на первом этаже, Льва там уже не было. По коридору сновали семинаристы.
Трэгер постарался увидеть обмен глазами Анатолия. Русский должен осознавать значимость находящегося у него документа, должен понимать, как отчаянно этот документ нужен Ватикану. Отобрать бы послание силой, вернуть бы украденную собственность, и к черту обмен. Трэгер скрепя сердце одобрил осторожность Анатолия.
Поскольку Хизер жила совсем близко, Трэгер решил навестить ее.
II
Sub specie aeternitatis[123]
Отец Джон Берк передал Хизер Адамс, что звонила Лора. Она предложила прислать за подругой самолет.
— Святой отец, Винсент с вами связывался?
— Нет.
— Мне бы не хотелось просто улететь, оставив его одного.
Вся трудность заключалась в том, чтобы узнать, долго ли еще в Риме пробудет Трэгер. Разумеется, с возвращением в Штаты у него возникнут проблемы. В конце концов, улетал он из Америки в качестве подозреваемого в убийстве. Однако на самом деле Хизер лишь искала предлог, чтобы подольше остаться в Риме.
В монастыре Хизер придерживалась распорядка жизни сестер: заутренняя в часовне, месса, периоды молчания, а также обычные заботы по хозяйству, стирка, поддержание безукоризненной чистоты. После обеда монахини по несколько часов сидели в общем зале, шили, рисовали, читали, и их веселые голоса разительно контрастировали с длительными паузами. Каким невинным все это выглядело — совершенно не тронутым окружающим миром. Знали ли они о том, что происходило прямо за стенами Ватикана, в Риме, по всему миру? Еще студенткой колледжа Хизер ходила на «Диалоги кармелиток» Бернаноса. Действие пьесы происходило в монастыре в самый кровавый период Великой французской революции, когда было принято решение вытоптать религию. Всех монахинь в конце концов отправили на гильотину, и у Хизер осталось в памяти, как они с пением поднимаются на эшафот, скрываются от зрителей, и голоса постепенно редеют, пока наконец не остается всего один. После чего полная тишина. Страшно подумать, что всем этим радостным святым женщинам угрожает схожая судьба.
Именно эта трагедия заронила семена католицизма в Хизер.
В монастыре цель жизни высвечивалась ослепительным лучом. Немногие земные годы, что отведены нам, лучше посвятить подготовке к вечности. Однако многие проводят жизнь в мелочных хлопотах, в суете, в заботах о мимолетном. Кажется, люди живут для того, чтобы скрыть в тумане смысл существования, забыть о том, что все наши радости и печали уйдут вместе с жизнью. Однажды на уроке философии преподаватель спросил студентов, что они думают о смерти. Самым честным ответом было: мы стараемся о ней не думать. И тогда профессор спросил, считают ли они в свете достижений современной медицины возможным появление лекарства от смерти. Большинство студентов воскликнули «да!». Словно бренность бытия — недуг, подвластный науке. Отодвинуть кончину, естественно, облегчить ее, но полностью искоренить? И Хизер поймала себя на том, что и ей приходила та же мысль. Но жизнерадостные монахини, у которых она сейчас поселилась, жили sub specie aeternitatis. Когда-то давно Хизер, наверное, нашла бы ужасным постоянное напоминание о том, что это слезная юдоль, что впереди нечто большее — единение с самим Богом. Но сейчас она со страхом думала, что когда-нибудь придется покинуть монастырь и вернуться к прежней жизни. Вспоминая свою молельню, она приходила к выводу, что это лишь жалкое подобие монастырского быта.
Или это искушение? Хизер не смела думать, что ее призвание — религия. Дома ждет работа в «Эмпедокле», отнимающая все время.
В библиотеке Хизер нашла книгу «Фатима словами Лусии», воспоминания единственной провидицы из Фатимы, оставшейся в живых, записанные, когда она постриглась в монахини и стала кармелиткой. Печатный текст сопровождался факсимиле оригинала, заверенного ее рукой. Читая, Хизер размышляла о том, как странно, что рукопись, открывавшая так называемые тайны Фатимы, в конце концов оказалась в «Эмпедокле», принесенная отцом Бренданом Кроу. Несомненно, именно ради этого документа человек, проникший в гостевой дом, убил ирландского священника, после чего, застигнутый врасплох, бежал, так и не получив искомого. Хизер забрала папку, спрятала ее в молельне, а потом отдала Винсенту Трэгеру. Тот положил ее в сейф у себя в кабинете. Преступник убил секретаршу Трэгера, взломал сейф и похитил послание. Где же оно теперь?
Но ужаснее всего была подделка, которую Габриэль Фауст купил на миллионы мистера Ханнана, а отец Трепанье обнародовал, использовав как оружие в необъявленном крестовом походе. В результате взорвался весь мир, напомнив Хизер безумие, бурлившее вокруг парижского монастыря, в котором разворачивалось действие «Диалогов кармелиток».
Вечером, когда Хизер была в часовне, к ней подошла мать-настоятельница и шепотом сообщила, что пришел посетитель. До этого женщина уже просила Хизер побеседовать с журналисткой, которая готовила материал о монастыре. Анджела ди Пиперно. Хизер сразу поняла, что девушка смотрит на суровую жизнь, избранную монахинями, с зачарованным ужасом.
— Вы послушница? — спросила Анджела у Хизер.
— Силы небесные, нет. Я здесь в гостях.
— Расскажите о себе.
От удивления Хизер удовлетворила ее просьбу.
Но сейчас в комнате для посетителей ждал Винсент Трэгер.
— Ты сбрил бороду.
— Понимаешь, Хизер, она чересчур походила на накладную. Отец Берк сказал, что его сестра Лора хочет побыстрее переправить тебя домой.
— А ты тоже вернешься?
Трэгер помолчал.
— Сначала я завершу здесь одно дело.
— Третья тайна?
— Да.
— Я подожду.
Трэгер задумался.
— В любом случае ты здесь в безопасности.
Винсент рассказал, что договорился обменять отчет, который когда-то написал для управления, на подлинный документ.
— Ты знаешь, у кого он сейчас? — спросила Хизер.
— Этот человек связался со мной.
— Кто он?
Трэгер отвел взгляд, словно пытаясь подобрать слова.
— Убийца. Бывший советский агент.
— Убийца.
Он кивнул.
— Во-первых, он убил отца Кроу. Во-вторых, Беатрис, мою секретаршу.
— Боже милосердный. Винсент, будь осторожен!
— Я имею дело с аккуратным человеком.
— Во имя всего святого, зачем ему нужно послание?
— Ему нужно то, что есть у меня. Мы поменяемся.
— И мы вернемся домой?
— Надеюсь, когда докажем, что отец Трепанье опубликовал фальшивку, все быстро уляжется.
— Скоро вы совершите обмен? — спросила она.
— Я жду известий.
— Благослови тебя Бог, Винсент.
Похоже, Трэгер изумился этим словами. Сама Хизер удивилась, когда их произнесла. От частого употребления они потеряли смысл, став чем-то вроде «до свидания». Из разговоров с Винсентом, когда тот скрывался у нее дома, она получила определенное понятие о жизни Трэгера. Неужели Винсент такой же, как тот, с кем ему предстоит встретиться? И он тоже убивал?
Дойдя до дверей, Хизер взглядом проводила Винсента до собора. По площади Святого Петра никак скажешь, что Ватикан на самом деле холм, один из семи, на которых стоит Рим. Зато об этом напоминали крутые дорожки, огороженные стенами, и долгий подъем к дому Святой Марфы.
Стоя на улице, Хизер достала сотовый телефон и позвонила Лоре. В Нью-Гемпшире еще было утро.
— Хизер, все так плохо, как показывают по телевизору? — спросила Лора.
— Меня переселили в монастырь в Ватикане, тут тихо и спокойно.
— Хизер, мистер Ханнан очень за тебя переживает. Он чувствует вину за то, что отпустил тебя в Рим.
— Пусть не беспокоится, Лора. У меня все в порядке.
— А как дела у Винсента Трэгера?
— Мы с ним только что расстались.
— Только не говори, что он тоже живет в монастыре.
— Ну, это уж вряд ли.
На заднем плане послышались чьи-то голоса. Лора прикрыла трубку, обращаясь к кому-то, затем сказала:
— Мистер Ханнан хочет с тобой поговорить.
— Хизер, я хочу, чтобы вы вернулись сюда, — властно объявил Игнатий Ханнан.
— Я обязательно вернусь, но чуть попозже.
— По какой причине? — допытывался босс.
Хизер решила рассказать кое-что из того, что узнала от Винсента. Повисло молчание, словно Ханнан переваривал услышанное.
— Я вылетаю в Рим, — наконец решительно произнес он.
— Вы думаете, это разумно?
— Я поступил неразумно, отправив туда вас. Разумеется, я даже представить не мог, что начнется такое.
— Вы тут ни при чем.
Теперь уже Ханнан заговорил, прикрывая трубку ладонью. Затем снова обратился к ней:
— Мы трогаемся в путь через несколько часов.
— Вы?
— Мы с Лорой. Возможно, и Рей. До встречи.
Хизер убрала телефон и вернулась внутрь с намерением наслаждаться каждой минутой пребывания в монастыре.
III
«Выходной водителя автобуса»
Чековский застыл перед полотном Пауля Клее,[124] склонив голову набок, словно погруженный в эстетические размышления. Человек, стоявший рядом, изучал каталог выставки.
— Детская мазня, — проворчал Чековский.
— Не совсем.
Чековский обдумал ответ, и губы у него изогнулись в легкой усмешке. Честолюбивый. Не слишком хороший и не слишком плохой, кому как нравится. Он медленно прошел мимо других картин, которые все как одна словно вознамерились растоптать любовь к живописи. Наверное, в этом цель современного искусства.
Пройдя в ярко освещенное кафе, Чековский сел за круглый мраморный столик с гнутыми железными ножками, лицом к зеркалу во всю стену. В жилом помещении такое зеркало зрительно увеличивало бы объем, здесь же определить его назначение представлялось сложным. Учитывая местонахождение кафе, прямо напротив садов Боргезе, естественнее было бы окно от пола до потолка.
Однако именно из-за этого зеркала посол любил назначать встречи именно здесь. Тот, кого ждал Чековский, вошел в зал, все еще сжимая каталог, и быстро пробрался между столиками. Но он не подсел, а устроился рядом, так, что спинки их стульев соприкоснулись.
— Выходной водителя автобуса.[125]
Первые годы на дипломатической работе Чековский провел в консульстве в Бирмингеме, штат Алабама.
Он взял себе за правило везде, куда бы его ни назначали, переходить от просто уверенного владения местным языком в гораздо более богатый мир фразеологизмов.
— То есть?
Однако, прежде чем Чековский доставил себе удовольствие педантичным разъяснением, Реми Пувуара прервал официант, чье отражение появилось в зеркале. Переступая с ноги на ногу, тот покрутил головой из стороны в сторону. Затем, не обращая внимания на Пувуара, скользнул к Чековскому.
— Signore?
— Cappuccino.
— Bé.[126]
Пувуар заказал чай, а затем торжественно наполнил чашку, выжал лимон и высыпал несколько пакетиков сахара. Он отведал напиток с видом ценителя и, судя по всему, остался доволен. Только тогда Пувуар заговорил.
Чековский, слушая, чувствовал себя чем-то сродни официанту: он внимательно следил за лицом Пувуара в отражении, жадно ловя каждое слово. По-прежнему ли нужны подобные меры предосторожности? Нужны, если имеешь дело с неконтролируемым одиночкой вроде Анатолия. Этот человек — изгой, анахронизм. Одному Богу известно, что он может сделать. Ну зачем такому идиоту понадобился отчет о покушении?
— Доклад у Трэгера?
— Состоится обмен, — сказал Реми Пувуар, словно обращаясь к своей чашке.
Чековский уже знал об этом, от Льва. Использование нескольких источников информации — элементарная мера предосторожности. Однако Лев не сказал, когда произойдет встреча. Пробный контакт уже состоялся: Трэгер заявился в Североамериканский колледж, где битый час прохлаждался на крыше, потом ответил на звонок мобильного и ушел. Неужели Анатолий заподозрил, что здание под наблюдением? Перехваченный телефонный разговор состоял лишь из одного загадочного слова «позже». Льву не нужно будет запирать дверь наверх, когда эти двое встретятся.
— Трэгер получил отчет от Родригеса?
В зеркале было видно, как Пувуар задумался и шевельнул плечами.
— Предположительно.
— В архиве его больше нет?
— Нет.
Значит, предстоит обмен одного краденого документа на другой. Трэгер получит знаменитую третью тайну, а Анатолию достанутся столь желанные материалы по старому делу. Бывший агент КГБ взвалил на себя непосильную задачу доказать, что его ведомство непричастно к покушению на Иоанна Павла II. Как он поступит, узнав, что на самом деле это не так? Что ж, отчет будет у него в руках совсем недолго, он и не успеет с ним ознакомиться.
— Вы бы облегчили жизнь всем заинтересованным сторонам, если бы передали доклад мне. — Чековский постарался подавить детскую обиду в голосе.
В этой очаровательной обстановке, высоко над пьяцца дель Пополо, с виднеющимся вдалеке куполом собора Святого Петра, скрытым легкой дымкой, можно было забыть о разъяренных толпах, бесчинствующих на улицах города. Пувуар заверил Чековского, что фрагмент, обнародованный Жаном Жаком Трепанье, — подделка. Подделка настолько очевидная, что купиться на нее мог только глупец. Однако доверчивость Трепанье объяснялась тем, что ему в руки наконец попало послание с неба, которого он жаждал всю свою жизнь. Теперь же стало ясно, за что он на самом деле сражался — за кошмар, который захлестнул Рим, Париж и Багдад. Джихад получил благословение в виде пророчества Богоматери.
— Я думал, Анатолий ваш человек, — сказал Реми Пувуар.
— Это в прошлом.
— Вы могли бы меня предупредить.
Именно Пувуар предоставил информацию, благодаря которой Анатолий безжалостной косой прошелся по Апостольскому дворцу, убивая кардиналов. Эта бойня не имела рационального объяснения. А когда Ватикан замял всякую информацию о кровавом кошмаре, все случившееся стало совершенно бессмысленным. Таким же бессмысленным, как взаимные упреки, которыми обменивались сейчас Чековский и Реми Пувуар.
Осаждая кардинала Магуайра с намерением добиться передачи его стране всех документов о покушении, имеющихся в архивах, посол еще не знал, что Пувуар — тот самый человек в стенах Ватикана. Многие десятилетия он дремал в безделии, будто страхуясь на всякий случай. Так легко было представить, что внедренный агент, забытый на долгие годы, растерял юношеский пыл, с которым когда-то согласился на нудное затянувшееся задание. Распад Советского Союза мог бы избавить его от клятвы верности, которую он когда-то произнес. Одно время Чековский считал человеком КГБ Брендана Кроу.
Теперь посол с тоской вспоминал софистические беседы с Магуайром и Кроу. Какими бы выматывающими ни были их встречи, священники оставались вдалеке от активных действий, когда еще была надежда получить отчет дипломатическим путем. О, как Чековский мечтал бросить бумаги в огонь, едва те окажутся у него в руках! Вне зависимости от того, будут ли в них затронуты его личные страхи.
Слизнув сливки с капучино, Чековский промокнул губы до неприличия маленькой бумажной салфеткой. Приблизился официант, смотря на себя в зеркало, и положил на столик conto.[127] Второй он небрежно бросил Пувуару. Официант — козел, козел вдвойне благодаря зеркалу. Чековский отодвинул стул, ножки противно заскрипели по полу. Но не встал.
Маленький толстый священник за столиком у входа старательно притворялся, что не замечает Чековского. А может быть, Пувуара? Посол украдкой взглянул на отражение в зеркале. Разумеется, ему приходило в голову, что маленький сотрудник архива переметнулся на другую сторону и теперь работает с Родригесом и службой безопасности Ватикана. Как бы сильно ни хотел Чековский заполучить отчеты о покушении и уничтожить их, стремление Ватикана вернуть документы Фатимы было обусловлено более важными соображениями. Неужели кто-то верит, что, если собрать самых горластых имамов и предъявить им оба документа, фальшивку и подлинник, уличные беспорядки разом прекратятся? Что ж, самодовольно подумал Чековский, он получит оба документа.
— Что за него дадут? — спросил посол Пувуара.
— Что пожелаете.
— Но документ исчез.
— Думаю, Родригес сможет его найти.
Конечно. Наконец Чековский встал, не обращая внимания на свое отражение в зеркале. Когда-то в советской дипломатии тучность была признаком высокого положения. Чековского не могла не злить вся эта пустая шумиха, поднимаемая на Западе против лишнего веса.
Посол расплатился по счету и вышел, даже не взглянув на маленького толстяка у входа. Он ощутил мимолетное родство душ, когда излишне упитанный священник величественной поступью направился к своей машине.
IV
«И чего он добивается?»
Жан Жак Трепанье показал епископу Катене ксерокопию, за которую выложил кругленькую сумму, и тот внимательно ее изучил. Достав книгу, Катена сравнил почерк с факсимиле письма сестры Лусии.
— Неотличимы, — пробормотал он.
Подняв взгляд, Катена посмотрел на Трепанье.
— Я имею в виду почерк, но не владение португальским.
— То есть?
— Использовала бы сестра Лусия слово desagravar?[128]
— Ну, как видите, она его использовала.
Их первая встреча началась со словесного поединка, в ходе которого каждый стремился доказать свое превосходство в вопросах, касающихся обоих. Джей не мог молчать, когда кто-то ставил под сомнение его звание непревзойденного специалиста во всем, что касалось сестры Лусии. Разве не выучил он португальский только для того, чтобы прочитать ее воспоминания в оригинале? Катена оглядел Трепанье так же внимательно, как до того изучил ксерокопию.
— А кто такой этот Габриэль Фауст? — спросил епископ.
Трепанье рассказал все, что знал об искусствоведе сам.
— Похоже, он исчез, — закончил он.
— С наживой.
Трепанье вовсе не желал обсуждать, как его обвели вокруг пальца. Он приехал в Рим не для того, чтобы выслушивать снисходительные разглагольствования Катены. Джей рассказал заклятому врагу про Винсента Трэгера.
— Думаю, он работает на Игнатия Ханнана, — сказал Трепанье.
— И чего добивается?
Трепанье представил Катене словесный портрет эксцентричного миллиардера, который заново обрел религию и вознамерился потратить все состояние на службу вере. Катена одобрительно кивнул, услышав рассказ про копию лурдского грота на территории «Эмпедокла». Трепанье сообщил и о планах Ханнана основать фонд «Приют грешников».
— На должность директора он пригласил Габриэля Фауста. — В этих словах прозвучал непрошеный сарказм.
— И тот исчез?
— С миллионами Ханнана и моими деньгами, — заерзал Трепанье.
— Вы могли бы убедить мистера Ханнана поддержать вас в ваших усилиях!
— Он предложил объединить усилия!
Усмешка Катены вывела Трепанье из себя. Он подался вперед. Сейчас нужно было объединить усилия с братством Пия IX. У Катены есть связи в Риме, в Ватикане. Определенно, он понимает, какие перед ними открываются возможности.
— Возможности?
Трепанье разложил все по полочкам. Документ, который они так жаждали заполучить, по-прежнему в их досягаемости. Неужели Катена не видит значимость того, что он ему сказал? Папка в руках Анатолия, таинственного русского. Можно сказать, она находится в общем пользовании, неподвластная больше тем, кто из корыстных побуждений замолчал третью тайну. Разумеется, Катене не нужно объяснять, что так называемое опубликование третьей тайны Ратцингером в 2000 году на самом деле — лишь уловка, призванная загасить интерес к тому, что так и не было обнародовано.
— Это подложное письмо — лишь отвлекающий маневр. Я практически уверен: его сфабриковали специально, чтобы опорочить… — Джей едва не сказал «меня», но вовремя спохватился, закончив: — Тех из нас, у кого в сердце слова благословенной Девы Марии.
У Катены поднялись брови, а уголки рта поползли вниз.
— И попутно вызвать всемирный хаос?
— О, в Ватикане надеялись, что все произойдет быстро и тихо…
Разумеется, в чем-то Катена был прав. Самолюбие Трепанье сильно пострадало от того, что его обвел вокруг пальца мошенник вроде Габриэля Фауста. Представлял ли себе этот так называемый искусствовед, чем обернется его затея? Конечно, лучше хотя бы часть вины свалить на сбежавшего Фауста.
— Третья тайна предназначалась всем верующим, — решительно заявил Трепанье.
— И донести ее предстояло Папе, — поправил его Катена.
— Однако тот должен был сделать это еще в тысяча девятьсот шестидесятом году! Ватикан потерял все права на письмо сестры Лусии. Мы должны им завладеть!
Несомненно, на Катену произвели тягостное впечатление беспорядки, святотатства, угрозы в адрес церкви, однако энтузиазм Трепанье разжег тлевший огонь.
— Теперь все равно никто не поверит Ватикану, — убеждал американец.
Когда епископ наконец стал прежним Катеной, решительным и уверенным в себе, Трепанье предложил пригласить отца Харриса.
— Я передал вам все, что он мне рассказал.
Казалось, Катена был задет.
— Но я хочу обсудить наши действия.
Катена послал за отцом Харрисом, и тот пришел через десять минут, шаркая ногами. У него были сандалии, какие когда-то любили францисканцы, однако он надевал их из-за больных ног, вынужденных носить его грузное тело. Харрис казался самым неподходящим кандидатом на установление контакта с друзьями в Ватикане, но, возможно, это было и к лучшему. Шумно вздохнув, он тяжело опустился в кресло. Его руки, оторвавшись от подлокотников, встретились на необъятном животе.
— Расскажите мне о Реми Пувуаре, — нетерпеливо сказал Трепанье.
Харрис оглянулся на Катену, тот кивнул.
Толстяк познакомился с Катеной, когда работал в Ватикане над вопросом явления Богородицы в Ла-Салетте. Она не привлекла такого широкого внимания, как события в Лурде, а затем в Фатиме, в основном из-за усилий церкви по дискредитации язвительной критики в адрес ватиканского руководства, якобы высказанной Богородицей. Ярым поклонником явления в Ла-Салетте был Леон Блуа, и он передал эту страсть своему крестнику, прославившемуся на весь мир католическому философу Жаку Маритену.
— Маритен написал книгу о событиях в Ла-Салетте, — сказал Харрис.
— Вот как? — недоуменно произнес Трепанье.
Он был хорошо знаком с творчеством Маритена, но впервые слышал о подобном труде.
— Она так и не была издана. Когда Маритен над ней работал, Ватикан наложил запрет на любые упоминания о явлении Богородицы в Ла-Салетте. Маритен пытался обойти запрет. Во время Первой мировой войны он даже приезжал в Рим, беседовал с Папой.
— И?
— Книга так и не была издана.
— Порой верующие слишком робки, — заметил Трепанье. — И что сталось с рукописью?
— Она находится в деревушке Кольбсхейм в Эльзасе, где хранится большинство бумаг и писем Маритена. Он сам похоронен там, вместе с женой. — Харрис вздохнул. — Я туда приезжал.
— Вы видели рукопись?
— Да.
Харрису не разрешили делать заметки, однако вечером, оставшись один, он записал все, что запомнил, в свой дневник. Реми Пувуар был в восторге, когда Харрис по возвращении поведал об увиденном. Так завязалась их дружба.
— А Фатима, — сказал Трепанье. — Что Пувуар думает о Фатиме?
— Он говорил, что читал третью тайну.
Трепанье нетерпеливо подался к Харрису.
— И что он рассказал?
— О, Пувуар человек молчаливый.
— А вы у него спрашивали, был ли текст, опубликованный в двухтысячном году, полным?
— Спрашивал.
— Ну и что он ответил? — воскликнул Трепанье.
— Он лишь улыбнулся.
— И что, по-вашему, это означало?
Харрис шумно выдохнул. Казалось, каждый вздох давался ему не легче, чем спортсменам — олимпийское золото.
— Понимайте как хотите.
Затем Харрис повторил все, что ему удалось узнать о бывшем агенте ЦРУ Винсенте Трэгере.
— Я с ним встречался, — сказал Трепанье.
— В Риме?
— Нет-нет. В Нью-Гемпшире. Он прилетел оттуда на личном самолете Игнатия Ханнана.
— Трэгер намеревается обменять отчет ЦРУ о покушении на Иоанна Павла Второго на фатимские документы, — сказал Харрис.
— Откуда вы узнаете?
— Чековский, российский посол, поведал об этом Пувуару.
— Зачем? — спросил Трепанье.
Харрис задумался.
— Ну, многие доверяют Реми разные тайны. На самом деле Чековский просил забрать из архива документ, что посвящен покушению, и передать ему, Чековскому.
— И Пувуар отказался?
— Похоже, этот отчет также исчез.
— Хорошо. Очень хорошо. — Просияв, Трепанье огляделся по сторонам. — Это в очередной раз доказывает, сколь неважным хранилищем является Ватикан.
— Не надо осуждать Реми Пувуара, — беспокойно заерзал Харрис.
— Расскажите, как собираются осуществить обмен.
Все выглядело достаточно просто: два человека встречаются на крыше Североамериканского колледжа, передают друг другу папки и расходятся в разные стороны. Вот только один из них — слетевший с катушек бывший агент ЦРУ, которого разыскивают в Соединенных Штатах по подозрению в убийстве.
— А второй — убийца, — добавил Трепанье.
— Убийца!
— У меня есть все основания считать, что это он проник в гостевой дом «Эмпедокла» и зарезал отца Брендана Кроу, когда тот застал его врасплох. Вне всякого сомнения, именно тогда он и завладел похищенным из Ватикана документом.
— Реми убежден, что именно Брендан Кроу забрал папку Фатимы из архива, — кивнул Харрис.
— И вылетел с ней к Игнатию Ханнану, — подхватил Трепанье. — Быть может, он собирался вытянуть из Ханнана деньги, как это затем сделал Габриэль Фауст.
— Так как же нам поступить? — спросил Катена.
Встав, Трепанье улыбнулся.
— Ваше преосвященство, благодарю за гостеприимство. Полагаю, мне лучше устроиться в другом месте.
Харрис и Катена ждали.
— Я поселюсь в общежитии Североамериканского колледжа.
V
«У нас на улицах тоже толпы!»
Послы Сирии, Ирана и Саудовской Аравии в Италии приехали в Ватикан на машинах, присланных кардиналом Пьячере. Автомобили избегали главных улиц, остававшихся во власти толпы — толпы, чья ярость только возросла бы при мысли, что представители этих стран приняли приглашение временного исполняющего обязанностей государственного секретаря Ватикана. Проскользнув по Борго-Пио, машины въехали через ворота Святой Анны, открытые предупрежденными швейцарскими гвардейцами. Кардинал Пьячере примиряющее спустился навстречу высоким гостям.
Согласно протоколу, все четверо поклонились друг другу. Пьячере указал на распахнутую настежь дверь. В лифте разговоры велись ни о чем. Отец Ладислав, замещающий Бернаньи, провел дипломатов в комнату, где обитые гобеленом стулья были расставлены, словно в лектории.
— Я очень признателен вам за то, что вы откликнулись на мое приглашение, — начал кардинал Пьячере, когда послы расселись.
— Этот визит нужно сохранить в тайне, — сказал сириец с неподдельным страхом в голосе.
— Наша встреча защищена строжайшим обещанием соблюдать полную секретность.
Представитель Саудовской Аравии кивнул. Конечно, только после таких гарантий послы и приняли приглашение, но все же лучше было начать встречу именно с такого официального вступления. У Пьячере мелькнула мысль, что гости напуганы бесчинствующими толпами не меньше его. Глупо думать, что демонстранты являлись орудием в руках дипломатов, скорее — наоборот.
Пьячере сложил пальцы, словно в молитве.
— Позвольте начать с напоминания о том, что документ, породивший все эти неприятности, вне всякого сомнения, подложный.
— Отрекитесь от него!
Требование слилось в единодушном многоголосье.
— У вас будет возможность ознакомиться с заявлением его святейшества.
На самом деле Папа составил два обращения, оба, как было ему свойственно, совершенно заумных. От своего имени Пьячере также осудил подделку, заявив, что преступно утверждать, будто небеса призывают к новому крестовому походу против мусульманского мира. Составляя текст, кардинал старался не думать о святом Бернаре Клервоском, который в двенадцатом веке вдохновлял крестоносцев.
— Этого недостаточно, ваше высокопреосвященство. Одних осторожных отговорок мало. Папа обязан извиниться перед исламом. И назвать того, кто изготовил фальшивку. Виновный должен понести наказание.
— Наказание по заслугам, — мягко добавил посол Саудовской Аравии.
До этого момента Пьячере видел его только в просторном белом халате и характерном головном уборе члена правящей королевской семьи. В одежде западного покроя он напоминал актера Омара Шарифа.
— По-моему, в подземелье замка Святого Ангела сохранились одиночные камеры.
Пьячере внимательно слушал. Ладислав украдкой делал пометки. Исполняющий обязанности государственного секретаря сказал, что прекрасно понимает желание подобающим образом наказать тех, кто искусственно раздул этот кризис.
— Искусственно раздул? — переспросил сириец.
— Как я уже сказал, взрывной документ является фальшивкой.
— Но разве он не выражает истинное отношение католической церкви к исламу?
Взяв с пола чемоданчик, посол открыл его на коленях. Достав несколько листов, он начал читать, и его гневный голос сорвался на фальцет.
— Кто это написал? — перебил его Пьячере.
— Ориана Фаллачи, — выплюнул имя дипломат.
— Друг мой, Ориана Фаллачи не была католичкой, — развел руками Пьячере. — Она называла себя атеисткой.
— Католичкой-атеисткой.
— Эти определения противоречат друг другу.
— В таком случае почему Папа дал ей личную аудиенцию? — подхватил иранец.
Такого Пьячере не ожидал. В тот момент он посчитал действия понтифика правильными. Однако как их восприняли представители другого мира?
— Она лежала при смерти, — сказал кардинал. — Это был акт сострадания.
— Понтифики благословляют всех атеистов? Или только таких?
Затем сирийский посол перешел к лекции Папы в Регенсбургском университете. Не была ли его речь прелюдией к тому, что происходит сейчас?
Вспомнили и требование Папы упомянуть в Конституции Европейского союза о значительной роли христианства в становлении Европы.
— Ваше высокопреосвященство, это был прямой выпад против миллионов мусульман, проживающих в настоящее время в Европе.
— Его святейшество имел в виду историческое прошлое.
— В таком случае почему он не сказал о той значительной роли, какую сыграл в Испании ислам?
Беседа продолжалась, и Пьячере размышлял о том, почему его так удивляет позиция этих людей, которые обвиняли церковь во всех оплошностях католицизма. Поддельное откровение Богородицы стало только поводом воскресить былые незабытые обиды. Как и подобает дипломату, Пьячере сохранял внешнее спокойствие, внимательно следил за тем, что ему говорят, и ухитрялся в своих ответах ничем не компрометировать Святой престол. Наконец он мягко перешел в наступление.
— Господа, мы были бы очень признательны, если бы правительства ваших стран осудили беспорядки, поджоги и осквернения святынь, которые продолжаются и по сей день.
— У нас на улицах тоже толпы! — воскликнул один посол.
— Разумеется, мы ничем не поддерживаем эти действия, — добавил второй.
— К сожалению, демонстрантов можно понять, — заметил третий.
— Вы не могли бы предложить правительствам ваших стран указать на контраст между этими бесчинствами и миролюбивым характером ислама? — В детстве Пьячере, предлагая такое, скрестил бы пальцы.
— Вы хотите переложить вину за происходящее на нас? — взорвался сириец.
— Нет, конечно же.
— Вы считаете, что мы попросили всех этих людей выйти на улицы?
— Хотите, я выступлю с заявлением о том, что католическая церковь не винит мусульман в происходящем? — предложил Пьячере.
Но всего этого было мало. Послы требовали покаяния. Требовали признания, что католическая церковь на протяжении веков была врагом ислама, призывая к крестовым походам, к захвату арабских земель во имя креста.
Предложение Пьячере попить чаю с негодованием отвергли. Послы пришли сюда не за тем, чтобы ублажать себя подобными пустяками.
— Позвольте рассказать вам о пожеланиях его святейшества, — промолвил Пьячере.
Послы умолкли.
— Его святейшество хотел бы, чтобы правительства или религиозные лидеры ваших стран собрали совет влиятельных исламских богословов и направили их сюда для изучения подлинного документа Фатимы. Они убедятся, что в нем нет ничего даже близко напоминающего эту вопиющую подделку.
— И все это, чтобы обелить Святой престол? — язвительно поинтересовался сириец.
— Чтобы установить истину.
Послы отнеслись к предложению враждебно, но сразу его не отвергли. Очевидно, сами они не могли предложить ничего лучше, что положило бы конец беспорядкам и демонстрациям, раздирающим их страны. Но максимум, чего смог добиться от них Пьячере, так это обещания донести просьбу Папы до своих правительств.
Пьячере отправил отца Ладислава проводить дипломатов к машинам. Он поблагодарил их за визит.
— Никто не должен знать об этой встрече!
— Я дал вам слово.
Казалось, с уст сирийца вот-вот сорвется гневный перечень случаев, когда ислам обжегся на честном слове христиан.
Наконец послы ушли. Пройдя в свой кабинет, Пьячере опустился на подушку и призвал на помощь всемогущего Господа и Его благословенную Мать. С очень конкретной просьбой: пусть документ Фатимы вернется, чтобы исламским богословам было что изучать.
VI
«А разве святой Петр не был при мече?»
Йозеф Ратцингер, впервые приехав в Рим в качестве префекта Конгрегации вероучения, заметил, что у него в подчинении людей меньше, чем было, когда он возглавлял Мюнхенскую епархию. С бюрократической точки зрения он пошел на понижение. Уже давно отличительной чертой Ватикана являлось то, что дикастериями Римской курии заправляли, и довольно неплохо, очень малочисленные штаты сотрудников. В сравнении со своими светскими аналогами, если таковые имелись, все они были недоукомплектованы персоналом. То же относилось и к ватиканской службе безопасности.
Президентов и премьер-министров оберегают специальные подразделения, круглосуточно готовые отразить нападение какого-нибудь маньяка. Однако для подобных маньяков нет более заветной цели, чем Папа. Ну кто поверит, что охрана у понтифика самая скромная? Что лишь горстка людей защищает его от злоумышленников?
— Я попросил отца Динойю подобрать из Священного Писания все отрывки, в которых упоминается об охране Господа нашего.
Так отшутился понтифик от предложения Карлоса Родригеса довести численность и вооружение охраны до значений, которыми могла похвастаться служба охраны американского президента.
Динойя предложил стих из Евангелия от Иоанна, где фарисеи собираются бросить камни в Иисуса, а Тот невредимый проходит посреди них.
— Jesus autem abscondit se et exivit de templo,[129] — промолвил голос с баварским акцентом.
Проблема заключалась лишь в том, что наместник Христа на земле не обладал способностью невидимкой скрываться от своих врагов.
После убийства государственного секретаря, его помощника и кардинала Магуайра Карлос Родригес надеялся, что у него наконец появился ниспосланный свыше довод в пользу увеличения своего штата. Так же легко убийца мог бы проникнуть в кабинет самого Папы! Вопрос приняли на рассмотрение — любая бюрократия, маленькая или большая, действует одинаково, — но пока что Карлос получил разрешение искать помощь извне. Потому и вызвал Трэгера.
В прежние времена в поддержку малочисленной охране Ватикана предлагали стражей от государства, но тогда живописную швейцарскую гвардию в ярких мундирах эпохи Возрождения считали достаточно надежной. Неважно, что в прошлом понтификов похищали, изгоняли из Рима, а в первые столетия христианской эры вообще одного за другим предавали мученической смерти. В мире сверхдержав Ватикан, крошечный город-государство размером с почтовую марку, выглядел анахронизмом, осколком папского государства и папской армии и всей той смеси светского и религиозного, которая когда-то так возмущала Данте. Внутри стен отношение к безопасности по-прежнему оставалось несерьезным.
— Фатализм, — заметил Трэгер, выслушав Родригеса.
— Судьба, — ответил Карлос.
— А разве святой Петр не был при мече?
— Ему приказали убрать меч.
Родригес испытывал к Трэгеру смешанные чувства. С одной стороны, у него сохранились благоприятные воспоминания о том, как умело агент ЦРУ провел расследование обстоятельств покушения на Иоанна Павла II. Из всех отчетов, представленных в Ватикан различными спецслужбами, американский был самым обстоятельным. И в нем содержалось неприкрытое обвинение. Пусть нажал на спусковой крючок турок, впоследствии упорно утверждавший, что действовал в одиночку; Трэгер установил, что за веревочки дергали Советы. И главным кукловодом был Чековский, тогда работавший в Москве, сейчас ставший российским послом в Италии. Неудивительно, что этот человек так упорно добивался передачи отчетов.
— Прегрешения Советского Союза не должны ложиться пятном на новую Россию, — елейно заявил Чековский, в очередной раз пытаясь получить отчет из архивов.
Об этом сказал Родригесу покойный Брендан Кроу.
Поразительно, но Кроу, по сообщениям Донны Куандо, был связан с братством Пия IX. Пост Донны в доме Святой Марфы служил отличным информационным каналом, к тому же позволявшим Родригесу экономить свои и без того скудные средства. Братство постоянно нападало на Ватикан, но только на словах, а не камнями и палками. Так или иначе, то обстоятельство, что Кроу, правую руку кардинала Магуайра, видели с Катеной и тучным Харрисом на парапете замка Святого Ангела, давало почву для размышлений.
Эти размышления получили новую подпитку, когда Кроу внезапно уехал в Соединенные Штаты, где был убит на территории комплекса «Эмпедокл». Это событие вынудило Трэгера податься в бега. Его тайно переправили из страны на самолете, который доставил в Рим Хизер Адамс. Задача Хизер заключалась в том, чтобы вернуть подложный документ, вызвавший такой переполох в мире, порядок в котором теперь, похоже, определялся противостоянием воинствующего ислама и немощного христианства. Возможно, врата ада никогда не восторжествуют над католической церковью, но нет никаких гарантий, что покоренная Европа не превратится в халифат, раскинувшийся от Ла-Манша до Кавказа. Островок Ватикан уцелел в волнах разлившегося светского моря, но что будет, если его окружит ислам?
Родригес передал кардиналу Пьячере рассказ Трэгера о поразительных странствиях третьей тайны Фатимы, но пока лишь на словах. Подумать только, Кроу улетел в Америку с документом, там его убил застигнутый врасплох грабитель, которому пришлось бежать с места преступления без папки; затем Хизер отнесла документ домой и приютила Трэгера, объявленного в розыск, тот забрал документ и положил его в сейф на работе, в ошибочной уверенности, что там письмо будет в безопасности. За эту ошибку секретарше Трэгера пришлось дорого заплатить. И все это привело к тому, что Трэгер ввязался в переговоры с психом, завладевшим письмом, предлагая обменять свой отчет о покушении на Иоанна Павла II на третью тайну Фатимы.
— Разумеется, — сказал кардинал Пьячере, когда Родригес попросил у него санкцию на обмен. — Я очень рассчитываю на эту папку.
Проблема заключалась в том, что Родригес чувствовал себя низведенным до роли наблюдателя. Главными действующими лицами будут Трэгер и сумасшедший русский.
Но Родригес намеревался подойти к роли зрителя серьезно.
Сейчас он вместе с Донной Куандо стоял на крыше Ватиканской библиотеки. На площади внизу разъяренные демонстранты расставляли палатки и самодельные укрытия. Между двумя фонтанами, куда мочились дети, растянули транспарант с непонятной надписью. Над кострами, на которых готовили еду, поднимались струйки дыма. Родригес проверил, как с этого места просматривается Североамериканский колледж. Само здание было видно довольно хорошо, однако крыша скрывалась.
Донна Куандо предложила альтернативу — квартиру отца Ладислава в доме на склоне холма Яникул.
— Он там живет?
— И весьма неплохо, — заметила Донна.
Странный выбор жилья для помощника государственного секретаря, хотя бы уже потому, что оно находилось за пределами Ватикана.
— В ватиканском справочнике его адреса нет, — сказал Родригес. — Как ты о нем узнала?
— Реми Пувуар как-то сказал.
— Ладислав разрешит нам воспользоваться его квартирой?
— Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Родригес был потрясен. Неужели он включил в свою сеть новую Мату Хари? Однако Донна имела в виду не половое влечение.
— Пообещаю ему оставить без внимания тот факт, что он дает утечки прессе.
I «Он там, наверху?»
Трэгер изложил план Дортмунду. Бывший начальник нахмурился. Обмен с врагом всегда опасен. Трэгер это знал, вот почему он пришел к Дортмунду, который укрывался на вилле Стритч.
— Все потихоньку успокаивается? — первым делом спросил тот.
— Отнюдь. Ты что, не смотришь новостей?
— Нет, слава богу, — усмехнулся Дортмунд.
Является ли душевное спокойствие производной неведения? Дортмунд понятия не имел о том, что всемирное безумие, которое последовало за публикацией Трепанье подложной третьей тайны Фатимы, только нарастало, и поэтому мог спокойно сидеть на балкончике, читая Джейн Остин и наслаждаясь замечательным видом. Именно здесь нашел убежище Папа, но Трэгер был уверен, что понтифика держат в курсе событий, чем, несомненно, и объясняется то, что он по-прежнему здесь.
— Чем быстрее я добуду подлинный документ, тем быстрее мы сможем успокоить мусульман и положить конец беспорядкам и погромам, — пояснил Трэгер.
Дортмунд неохотно расстался с восемнадцатым столетием, куда его погрузил роман. Он заложил пальцем страницу, но было очевидно, что ему не терпится снова окунуться в дела семейства Беннетов.
— Ты пойдешь один? — спросил Дортмунд, выслушав план Трэгера.
— Как и Анатолий.
— Будем надеяться.
— Он жаждет получить отчет о покушении на Иоанна Павла Второго не меньше, чем Ватикан — вернуть подлинник третьей тайны.
— В таком случае он не может работать в одиночку.
— Я думаю, Анатолий не солгал.
Дортмунд пожал плечами.
— Ну а ты?
— Что я?
— Винсент, тот, кто разбил твою легенду, настроен очень решительно.
Трэгер пытался убедить себя в том, что именно Анатолий стоял за публикациями в прессе, которые вынудили его бежать из страны вместе с Хизер на самолете «Эмпедокла», словно покидая последним рейсом Касабланку.[121] Однако это означало, что у Анатолия или был сообщник в КГБ, или имелся доступ к досье комитета на Трэгера. Что, в свою очередь, означало, что Анатолий работает не в одиночку. Однако сейчас на улицах Рима подстерегало больше опасностей, чем в Североамериканском колледже.
Родригес провел Трэгера в соседнее здание, где располагалась обитель августинцев, с крыши которого они изучили Североамериканский колледж. Сквозь бинокль Трэгер тщательно изучил место встречи: дверь, невысокое ограждение по периметру, расставленные в беспорядке парты и стулья. Должно быть, студенты поднимались на крышу, чтобы отдохнуть и насладиться видом. Сейчас наверху никого не было.
Родригес обратил внимание Трэгера на другие здания, выше по склону холма.
— Ты будешь постоянно на виду.
— Нет, — отрезал Трэгер. — Я дал слово.
— Что придешь один. Ты и пойдешь один.
— Карлос, этот человек профессионал. Первым делом он вот так же изучил место. Анатолий сразу же поймет, что я никого не привел.
Родригес неохотно согласился не размещать своих людей в соседних зданиях. Трэгеру хотелось верить, что он сдержит свое слово.
Он распечатал отчет о покушении, который все эти годы хранился на жестком диске его компьютера. Это был неотредактированный текст: Дортмунд изъял из окончательного варианта все указания на свое участие в тех давно минувших событиях. В обмен на этот доклад Анатолий должен был передать подлинный текст третьей тайны Фатимы.
— В среду, — сказал Анатолий в понедельник.
— В среду.
— Мы с тобой встретимся на крыше.
— Когда?
— В три часа.
— Хорошо.
— В три ночи.
Трэгер усмехнулся. Анатолий профессионал. Колледж будет спать, и никто не сможет наблюдать за обменом из соседних строений.
— Буду на месте.
Во вторник в два часа дня у Трэгера завибрировал сотовый телефон.
— Да?
— Сейчас, — сказал Анатолий.
Связь оборвалась. Анатолий решил встретиться на день раньше назначенного срока. Трэгер был этому только рад. Теперь Родригес точно не направит своих людей.
Если буквально, «сейчас» означало то время, когда поступил звонок Анатолия. Однако Трэгеру нужно было добраться из каса дель Клеро до Североамериканского колледжа — расстояние порядочное и в нормальных условиях, но сейчас, когда город бурлил, общественный транспорт не работал и отовсюду доносился вой пожарных машин, это уже было сравнимо с тем, чтобы пересечь поле боя в разгар сражения. Оставалось только надеяться, что Анатолий примет в расчет все трудности, с которыми придется столкнуться Трэгеру.
Трэгер направился кружным путем, миновав стороной пьяцца Навона, протиснувшись сквозь толпу демонстрантов на площади Витторио-Эмануэле и срезав через кампо дей Фиори до набережной. Североамериканский колледж находился на противоположном берегу Тибра, и мост был забит остовами брошенных машин, подожженных в первый день беспорядков. Трэгер пробрался между ними. На заднем сиденье одной более или менее уцелевшей машины устроилась парочка — любовь среди развалин.
Оказавшись на противоположной стороне, Трэгер достал сотовый телефон и принялся на ходу нажимать кнопки. Надежда отыскать в памяти номер телефона, с которого звонил Анатолий, сбылась. Не замедляя шага, Трэгер ждал, прижимая трубку к уху. Наконец, где-то после десятого гудка, ему ответили.
— Pronto.[122]
— Анатолий?
— А?
Трэгер разорвал связь. Он попал не на сотовый телефон Анатолия. Телефон-автомат? А они еще работают? Благодаря спутникам сотовые телефоны оставались единственным надежным средством связи в этом царстве хаоса.
Похоже, Лев, консьерж, его ждал. Это оказался небритый мужчина неопределенного возраста, упорно не желавший смотреть в глаза. Не сказав ни слова, он впустил Трэгера и указал на лестницу.
— Он там, наверху?
Лев молча пожал плечами.
Трэгер преодолел последний пролет и остановился, пыхтя и отдуваясь. Он постоял, чтобы отдышаться. Да уж, годы берут свое. Но кто неуязвим перед временем? Толкнув дверь, Трэгер вышел на крышу. И тотчас же его взгляд непроизвольно остановился на величественном куполе собора Святого Петра. Он был слева так близко, что, казалось, до него можно достать рукой. Трэгер осмотрел крышу, но Анатолия нигде не нашел. Пройдя к парапету, он сел. Несомненно, Анатолий видел, как Трэгер вошел в здание, и теперь проверяет, один ли тот.
Достав из пачки сигарету, Трэгер закурил. С улиц поднимался низкий звериный рев. Площадь Святого Петра отсюда была не видна, но Трэгер знал, что вот уже несколько дней ее оккупировали разъяренные толпы, выкрикивающие оскорбления. Демонстранты призывали Папу появиться в окне, как он поступал по воскресеньям во время традиционной молитвы Богородице. Как они поведут себя, если узнают, что Папы в Ватикане нет?
Докурив, Трэгер взглянул на часы. Время шло, а он все еще ждал. Неужели что-то случилось? Подняв руку, Трэгер нащупал во внутреннем кармане распечатку отчета. Он перевел взгляд на здания выше по склону холма. Быть может, Анатолий наблюдал за ним откуда-то сверху и только потом направился на встречу?
Через час и еще две сигареты нетерпение достигло предела. И тут завибрировал телефон.
— Да?
— Позже. — Это был Анатолий.
— Позже чего?
Молчание.
— Когда?
Но соединение уже разорвали. Раздраженно убрав сотовый в карман, Трэгер направился к двери. Спускаться оказалось гораздо легче, чем подниматься, но настроение совершенно испортилось. Когда Трэгер оказался на первом этаже, Льва там уже не было. По коридору сновали семинаристы.
Трэгер постарался увидеть обмен глазами Анатолия. Русский должен осознавать значимость находящегося у него документа, должен понимать, как отчаянно этот документ нужен Ватикану. Отобрать бы послание силой, вернуть бы украденную собственность, и к черту обмен. Трэгер скрепя сердце одобрил осторожность Анатолия.
Поскольку Хизер жила совсем близко, Трэгер решил навестить ее.
II Sub specie aeternitatis[123]
Отец Джон Берк передал Хизер Адамс, что звонила Лора. Она предложила прислать за подругой самолет.
— Святой отец, Винсент с вами связывался?
— Нет.
— Мне бы не хотелось просто улететь, оставив его одного.
Вся трудность заключалась в том, чтобы узнать, долго ли еще в Риме пробудет Трэгер. Разумеется, с возвращением в Штаты у него возникнут проблемы. В конце концов, улетал он из Америки в качестве подозреваемого в убийстве. Однако на самом деле Хизер лишь искала предлог, чтобы подольше остаться в Риме.
В монастыре Хизер придерживалась распорядка жизни сестер: заутренняя в часовне, месса, периоды молчания, а также обычные заботы по хозяйству, стирка, поддержание безукоризненной чистоты. После обеда монахини по несколько часов сидели в общем зале, шили, рисовали, читали, и их веселые голоса разительно контрастировали с длительными паузами. Каким невинным все это выглядело — совершенно не тронутым окружающим миром. Знали ли они о том, что происходило прямо за стенами Ватикана, в Риме, по всему миру? Еще студенткой колледжа Хизер ходила на «Диалоги кармелиток» Бернаноса. Действие пьесы происходило в монастыре в самый кровавый период Великой французской революции, когда было принято решение вытоптать религию. Всех монахинь в конце концов отправили на гильотину, и у Хизер осталось в памяти, как они с пением поднимаются на эшафот, скрываются от зрителей, и голоса постепенно редеют, пока наконец не остается всего один. После чего полная тишина. Страшно подумать, что всем этим радостным святым женщинам угрожает схожая судьба.
Именно эта трагедия заронила семена католицизма в Хизер.
В монастыре цель жизни высвечивалась ослепительным лучом. Немногие земные годы, что отведены нам, лучше посвятить подготовке к вечности. Однако многие проводят жизнь в мелочных хлопотах, в суете, в заботах о мимолетном. Кажется, люди живут для того, чтобы скрыть в тумане смысл существования, забыть о том, что все наши радости и печали уйдут вместе с жизнью. Однажды на уроке философии преподаватель спросил студентов, что они думают о смерти. Самым честным ответом было: мы стараемся о ней не думать. И тогда профессор спросил, считают ли они в свете достижений современной медицины возможным появление лекарства от смерти. Большинство студентов воскликнули «да!». Словно бренность бытия — недуг, подвластный науке. Отодвинуть кончину, естественно, облегчить ее, но полностью искоренить? И Хизер поймала себя на том, что и ей приходила та же мысль. Но жизнерадостные монахини, у которых она сейчас поселилась, жили sub specie aeternitatis. Когда-то давно Хизер, наверное, нашла бы ужасным постоянное напоминание о том, что это слезная юдоль, что впереди нечто большее — единение с самим Богом. Но сейчас она со страхом думала, что когда-нибудь придется покинуть монастырь и вернуться к прежней жизни. Вспоминая свою молельню, она приходила к выводу, что это лишь жалкое подобие монастырского быта.
Или это искушение? Хизер не смела думать, что ее призвание — религия. Дома ждет работа в «Эмпедокле», отнимающая все время.
В библиотеке Хизер нашла книгу «Фатима словами Лусии», воспоминания единственной провидицы из Фатимы, оставшейся в живых, записанные, когда она постриглась в монахини и стала кармелиткой. Печатный текст сопровождался факсимиле оригинала, заверенного ее рукой. Читая, Хизер размышляла о том, как странно, что рукопись, открывавшая так называемые тайны Фатимы, в конце концов оказалась в «Эмпедокле», принесенная отцом Бренданом Кроу. Несомненно, именно ради этого документа человек, проникший в гостевой дом, убил ирландского священника, после чего, застигнутый врасплох, бежал, так и не получив искомого. Хизер забрала папку, спрятала ее в молельне, а потом отдала Винсенту Трэгеру. Тот положил ее в сейф у себя в кабинете. Преступник убил секретаршу Трэгера, взломал сейф и похитил послание. Где же оно теперь?
Но ужаснее всего была подделка, которую Габриэль Фауст купил на миллионы мистера Ханнана, а отец Трепанье обнародовал, использовав как оружие в необъявленном крестовом походе. В результате взорвался весь мир, напомнив Хизер безумие, бурлившее вокруг парижского монастыря, в котором разворачивалось действие «Диалогов кармелиток».
Вечером, когда Хизер была в часовне, к ней подошла мать-настоятельница и шепотом сообщила, что пришел посетитель. До этого женщина уже просила Хизер побеседовать с журналисткой, которая готовила материал о монастыре. Анджела ди Пиперно. Хизер сразу поняла, что девушка смотрит на суровую жизнь, избранную монахинями, с зачарованным ужасом.
— Вы послушница? — спросила Анджела у Хизер.
— Силы небесные, нет. Я здесь в гостях.
— Расскажите о себе.
От удивления Хизер удовлетворила ее просьбу.
Но сейчас в комнате для посетителей ждал Винсент Трэгер.
— Ты сбрил бороду.
— Понимаешь, Хизер, она чересчур походила на накладную. Отец Берк сказал, что его сестра Лора хочет побыстрее переправить тебя домой.
— А ты тоже вернешься?
Трэгер помолчал.
— Сначала я завершу здесь одно дело.
— Третья тайна?
— Да.
— Я подожду.
Трэгер задумался.
— В любом случае ты здесь в безопасности.
Винсент рассказал, что договорился обменять отчет, который когда-то написал для управления, на подлинный документ.
— Ты знаешь, у кого он сейчас? — спросила Хизер.
— Этот человек связался со мной.
— Кто он?
Трэгер отвел взгляд, словно пытаясь подобрать слова.
— Убийца. Бывший советский агент.
— Убийца.
Он кивнул.
— Во-первых, он убил отца Кроу. Во-вторых, Беатрис, мою секретаршу.
— Боже милосердный. Винсент, будь осторожен!
— Я имею дело с аккуратным человеком.
— Во имя всего святого, зачем ему нужно послание?
— Ему нужно то, что есть у меня. Мы поменяемся.
— И мы вернемся домой?
— Надеюсь, когда докажем, что отец Трепанье опубликовал фальшивку, все быстро уляжется.
— Скоро вы совершите обмен? — спросила она.
— Я жду известий.
— Благослови тебя Бог, Винсент.
Похоже, Трэгер изумился этим словами. Сама Хизер удивилась, когда их произнесла. От частого употребления они потеряли смысл, став чем-то вроде «до свидания». Из разговоров с Винсентом, когда тот скрывался у нее дома, она получила определенное понятие о жизни Трэгера. Неужели Винсент такой же, как тот, с кем ему предстоит встретиться? И он тоже убивал?
Дойдя до дверей, Хизер взглядом проводила Винсента до собора. По площади Святого Петра никак скажешь, что Ватикан на самом деле холм, один из семи, на которых стоит Рим. Зато об этом напоминали крутые дорожки, огороженные стенами, и долгий подъем к дому Святой Марфы.
Стоя на улице, Хизер достала сотовый телефон и позвонила Лоре. В Нью-Гемпшире еще было утро.
— Хизер, все так плохо, как показывают по телевизору? — спросила Лора.
— Меня переселили в монастырь в Ватикане, тут тихо и спокойно.
— Хизер, мистер Ханнан очень за тебя переживает. Он чувствует вину за то, что отпустил тебя в Рим.
— Пусть не беспокоится, Лора. У меня все в порядке.
— А как дела у Винсента Трэгера?
— Мы с ним только что расстались.
— Только не говори, что он тоже живет в монастыре.
— Ну, это уж вряд ли.
На заднем плане послышались чьи-то голоса. Лора прикрыла трубку, обращаясь к кому-то, затем сказала:
— Мистер Ханнан хочет с тобой поговорить.
— Хизер, я хочу, чтобы вы вернулись сюда, — властно объявил Игнатий Ханнан.
— Я обязательно вернусь, но чуть попозже.
— По какой причине? — допытывался босс.
Хизер решила рассказать кое-что из того, что узнала от Винсента. Повисло молчание, словно Ханнан переваривал услышанное.
— Я вылетаю в Рим, — наконец решительно произнес он.
— Вы думаете, это разумно?
— Я поступил неразумно, отправив туда вас. Разумеется, я даже представить не мог, что начнется такое.
— Вы тут ни при чем.
Теперь уже Ханнан заговорил, прикрывая трубку ладонью. Затем снова обратился к ней:
— Мы трогаемся в путь через несколько часов.
— Вы?
— Мы с Лорой. Возможно, и Рей. До встречи.
Хизер убрала телефон и вернулась внутрь с намерением наслаждаться каждой минутой пребывания в монастыре.
III «Выходной водителя автобуса»
Чековский застыл перед полотном Пауля Клее,[124] склонив голову набок, словно погруженный в эстетические размышления. Человек, стоявший рядом, изучал каталог выставки.
— Детская мазня, — проворчал Чековский.
— Не совсем.
Чековский обдумал ответ, и губы у него изогнулись в легкой усмешке. Честолюбивый. Не слишком хороший и не слишком плохой, кому как нравится. Он медленно прошел мимо других картин, которые все как одна словно вознамерились растоптать любовь к живописи. Наверное, в этом цель современного искусства.
Пройдя в ярко освещенное кафе, Чековский сел за круглый мраморный столик с гнутыми железными ножками, лицом к зеркалу во всю стену. В жилом помещении такое зеркало зрительно увеличивало бы объем, здесь же определить его назначение представлялось сложным. Учитывая местонахождение кафе, прямо напротив садов Боргезе, естественнее было бы окно от пола до потолка.
Однако именно из-за этого зеркала посол любил назначать встречи именно здесь. Тот, кого ждал Чековский, вошел в зал, все еще сжимая каталог, и быстро пробрался между столиками. Но он не подсел, а устроился рядом, так, что спинки их стульев соприкоснулись.
— Выходной водителя автобуса.[125]
Первые годы на дипломатической работе Чековский провел в консульстве в Бирмингеме, штат Алабама.
Он взял себе за правило везде, куда бы его ни назначали, переходить от просто уверенного владения местным языком в гораздо более богатый мир фразеологизмов.
— То есть?
Однако, прежде чем Чековский доставил себе удовольствие педантичным разъяснением, Реми Пувуара прервал официант, чье отражение появилось в зеркале. Переступая с ноги на ногу, тот покрутил головой из стороны в сторону. Затем, не обращая внимания на Пувуара, скользнул к Чековскому.
— Signore?
— Cappuccino.
— Bé.[126]
Пувуар заказал чай, а затем торжественно наполнил чашку, выжал лимон и высыпал несколько пакетиков сахара. Он отведал напиток с видом ценителя и, судя по всему, остался доволен. Только тогда Пувуар заговорил.
Чековский, слушая, чувствовал себя чем-то сродни официанту: он внимательно следил за лицом Пувуара в отражении, жадно ловя каждое слово. По-прежнему ли нужны подобные меры предосторожности? Нужны, если имеешь дело с неконтролируемым одиночкой вроде Анатолия. Этот человек — изгой, анахронизм. Одному Богу известно, что он может сделать. Ну зачем такому идиоту понадобился отчет о покушении?
— Доклад у Трэгера?
— Состоится обмен, — сказал Реми Пувуар, словно обращаясь к своей чашке.
Чековский уже знал об этом, от Льва. Использование нескольких источников информации — элементарная мера предосторожности. Однако Лев не сказал, когда произойдет встреча. Пробный контакт уже состоялся: Трэгер заявился в Североамериканский колледж, где битый час прохлаждался на крыше, потом ответил на звонок мобильного и ушел. Неужели Анатолий заподозрил, что здание под наблюдением? Перехваченный телефонный разговор состоял лишь из одного загадочного слова «позже». Льву не нужно будет запирать дверь наверх, когда эти двое встретятся.
— Трэгер получил отчет от Родригеса?
В зеркале было видно, как Пувуар задумался и шевельнул плечами.
— Предположительно.
— В архиве его больше нет?
— Нет.
Значит, предстоит обмен одного краденого документа на другой. Трэгер получит знаменитую третью тайну, а Анатолию достанутся столь желанные материалы по старому делу. Бывший агент КГБ взвалил на себя непосильную задачу доказать, что его ведомство непричастно к покушению на Иоанна Павла II. Как он поступит, узнав, что на самом деле это не так? Что ж, отчет будет у него в руках совсем недолго, он и не успеет с ним ознакомиться.
— Вы бы облегчили жизнь всем заинтересованным сторонам, если бы передали доклад мне. — Чековский постарался подавить детскую обиду в голосе.
В этой очаровательной обстановке, высоко над пьяцца дель Пополо, с виднеющимся вдалеке куполом собора Святого Петра, скрытым легкой дымкой, можно было забыть о разъяренных толпах, бесчинствующих на улицах города. Пувуар заверил Чековского, что фрагмент, обнародованный Жаном Жаком Трепанье, — подделка. Подделка настолько очевидная, что купиться на нее мог только глупец. Однако доверчивость Трепанье объяснялась тем, что ему в руки наконец попало послание с неба, которого он жаждал всю свою жизнь. Теперь же стало ясно, за что он на самом деле сражался — за кошмар, который захлестнул Рим, Париж и Багдад. Джихад получил благословение в виде пророчества Богоматери.
— Я думал, Анатолий ваш человек, — сказал Реми Пувуар.
— Это в прошлом.
— Вы могли бы меня предупредить.
Именно Пувуар предоставил информацию, благодаря которой Анатолий безжалостной косой прошелся по Апостольскому дворцу, убивая кардиналов. Эта бойня не имела рационального объяснения. А когда Ватикан замял всякую информацию о кровавом кошмаре, все случившееся стало совершенно бессмысленным. Таким же бессмысленным, как взаимные упреки, которыми обменивались сейчас Чековский и Реми Пувуар.
Осаждая кардинала Магуайра с намерением добиться передачи его стране всех документов о покушении, имеющихся в архивах, посол еще не знал, что Пувуар — тот самый человек в стенах Ватикана. Многие десятилетия он дремал в безделии, будто страхуясь на всякий случай. Так легко было представить, что внедренный агент, забытый на долгие годы, растерял юношеский пыл, с которым когда-то согласился на нудное затянувшееся задание. Распад Советского Союза мог бы избавить его от клятвы верности, которую он когда-то произнес. Одно время Чековский считал человеком КГБ Брендана Кроу.
Теперь посол с тоской вспоминал софистические беседы с Магуайром и Кроу. Какими бы выматывающими ни были их встречи, священники оставались вдалеке от активных действий, когда еще была надежда получить отчет дипломатическим путем. О, как Чековский мечтал бросить бумаги в огонь, едва те окажутся у него в руках! Вне зависимости от того, будут ли в них затронуты его личные страхи.
Слизнув сливки с капучино, Чековский промокнул губы до неприличия маленькой бумажной салфеткой. Приблизился официант, смотря на себя в зеркало, и положил на столик conto.[127] Второй он небрежно бросил Пувуару. Официант — козел, козел вдвойне благодаря зеркалу. Чековский отодвинул стул, ножки противно заскрипели по полу. Но не встал.
Маленький толстый священник за столиком у входа старательно притворялся, что не замечает Чековского. А может быть, Пувуара? Посол украдкой взглянул на отражение в зеркале. Разумеется, ему приходило в голову, что маленький сотрудник архива переметнулся на другую сторону и теперь работает с Родригесом и службой безопасности Ватикана. Как бы сильно ни хотел Чековский заполучить отчеты о покушении и уничтожить их, стремление Ватикана вернуть документы Фатимы было обусловлено более важными соображениями. Неужели кто-то верит, что, если собрать самых горластых имамов и предъявить им оба документа, фальшивку и подлинник, уличные беспорядки разом прекратятся? Что ж, самодовольно подумал Чековский, он получит оба документа.
— Что за него дадут? — спросил посол Пувуара.
— Что пожелаете.
— Но документ исчез.
— Думаю, Родригес сможет его найти.
Конечно. Наконец Чековский встал, не обращая внимания на свое отражение в зеркале. Когда-то в советской дипломатии тучность была признаком высокого положения. Чековского не могла не злить вся эта пустая шумиха, поднимаемая на Западе против лишнего веса.
Посол расплатился по счету и вышел, даже не взглянув на маленького толстяка у входа. Он ощутил мимолетное родство душ, когда излишне упитанный священник величественной поступью направился к своей машине.
IV «И чего он добивается?»
Жан Жак Трепанье показал епископу Катене ксерокопию, за которую выложил кругленькую сумму, и тот внимательно ее изучил. Достав книгу, Катена сравнил почерк с факсимиле письма сестры Лусии.
— Неотличимы, — пробормотал он.
Подняв взгляд, Катена посмотрел на Трепанье.
— Я имею в виду почерк, но не владение португальским.
— То есть?
— Использовала бы сестра Лусия слово desagravar?[128]
— Ну, как видите, она его использовала.
Их первая встреча началась со словесного поединка, в ходе которого каждый стремился доказать свое превосходство в вопросах, касающихся обоих. Джей не мог молчать, когда кто-то ставил под сомнение его звание непревзойденного специалиста во всем, что касалось сестры Лусии. Разве не выучил он португальский только для того, чтобы прочитать ее воспоминания в оригинале? Катена оглядел Трепанье так же внимательно, как до того изучил ксерокопию.
— А кто такой этот Габриэль Фауст? — спросил епископ.
Трепанье рассказал все, что знал об искусствоведе сам.
— Похоже, он исчез, — закончил он.
— С наживой.
Трепанье вовсе не желал обсуждать, как его обвели вокруг пальца. Он приехал в Рим не для того, чтобы выслушивать снисходительные разглагольствования Катены. Джей рассказал заклятому врагу про Винсента Трэгера.
— Думаю, он работает на Игнатия Ханнана, — сказал Трепанье.
— И чего добивается?
Трепанье представил Катене словесный портрет эксцентричного миллиардера, который заново обрел религию и вознамерился потратить все состояние на службу вере. Катена одобрительно кивнул, услышав рассказ про копию лурдского грота на территории «Эмпедокла». Трепанье сообщил и о планах Ханнана основать фонд «Приют грешников».
— На должность директора он пригласил Габриэля Фауста. — В этих словах прозвучал непрошеный сарказм.
— И тот исчез?
— С миллионами Ханнана и моими деньгами, — заерзал Трепанье.
— Вы могли бы убедить мистера Ханнана поддержать вас в ваших усилиях!
— Он предложил объединить усилия!
Усмешка Катены вывела Трепанье из себя. Он подался вперед. Сейчас нужно было объединить усилия с братством Пия IX. У Катены есть связи в Риме, в Ватикане. Определенно, он понимает, какие перед ними открываются возможности.
— Возможности?
Трепанье разложил все по полочкам. Документ, который они так жаждали заполучить, по-прежнему в их досягаемости. Неужели Катена не видит значимость того, что он ему сказал? Папка в руках Анатолия, таинственного русского. Можно сказать, она находится в общем пользовании, неподвластная больше тем, кто из корыстных побуждений замолчал третью тайну. Разумеется, Катене не нужно объяснять, что так называемое опубликование третьей тайны Ратцингером в 2000 году на самом деле — лишь уловка, призванная загасить интерес к тому, что так и не было обнародовано.
— Это подложное письмо — лишь отвлекающий маневр. Я практически уверен: его сфабриковали специально, чтобы опорочить… — Джей едва не сказал «меня», но вовремя спохватился, закончив: — Тех из нас, у кого в сердце слова благословенной Девы Марии.
У Катены поднялись брови, а уголки рта поползли вниз.
— И попутно вызвать всемирный хаос?
— О, в Ватикане надеялись, что все произойдет быстро и тихо…
Разумеется, в чем-то Катена был прав. Самолюбие Трепанье сильно пострадало от того, что его обвел вокруг пальца мошенник вроде Габриэля Фауста. Представлял ли себе этот так называемый искусствовед, чем обернется его затея? Конечно, лучше хотя бы часть вины свалить на сбежавшего Фауста.
— Третья тайна предназначалась всем верующим, — решительно заявил Трепанье.
— И донести ее предстояло Папе, — поправил его Катена.
— Однако тот должен был сделать это еще в тысяча девятьсот шестидесятом году! Ватикан потерял все права на письмо сестры Лусии. Мы должны им завладеть!
Несомненно, на Катену произвели тягостное впечатление беспорядки, святотатства, угрозы в адрес церкви, однако энтузиазм Трепанье разжег тлевший огонь.
— Теперь все равно никто не поверит Ватикану, — убеждал американец.
Когда епископ наконец стал прежним Катеной, решительным и уверенным в себе, Трепанье предложил пригласить отца Харриса.
— Я передал вам все, что он мне рассказал.
Казалось, Катена был задет.
— Но я хочу обсудить наши действия.
Катена послал за отцом Харрисом, и тот пришел через десять минут, шаркая ногами. У него были сандалии, какие когда-то любили францисканцы, однако он надевал их из-за больных ног, вынужденных носить его грузное тело. Харрис казался самым неподходящим кандидатом на установление контакта с друзьями в Ватикане, но, возможно, это было и к лучшему. Шумно вздохнув, он тяжело опустился в кресло. Его руки, оторвавшись от подлокотников, встретились на необъятном животе.
— Расскажите мне о Реми Пувуаре, — нетерпеливо сказал Трепанье.
Харрис оглянулся на Катену, тот кивнул.
Толстяк познакомился с Катеной, когда работал в Ватикане над вопросом явления Богородицы в Ла-Салетте. Она не привлекла такого широкого внимания, как события в Лурде, а затем в Фатиме, в основном из-за усилий церкви по дискредитации язвительной критики в адрес ватиканского руководства, якобы высказанной Богородицей. Ярым поклонником явления в Ла-Салетте был Леон Блуа, и он передал эту страсть своему крестнику, прославившемуся на весь мир католическому философу Жаку Маритену.
— Маритен написал книгу о событиях в Ла-Салетте, — сказал Харрис.
— Вот как? — недоуменно произнес Трепанье.
Он был хорошо знаком с творчеством Маритена, но впервые слышал о подобном труде.
— Она так и не была издана. Когда Маритен над ней работал, Ватикан наложил запрет на любые упоминания о явлении Богородицы в Ла-Салетте. Маритен пытался обойти запрет. Во время Первой мировой войны он даже приезжал в Рим, беседовал с Папой.
— И?
— Книга так и не была издана.
— Порой верующие слишком робки, — заметил Трепанье. — И что сталось с рукописью?
— Она находится в деревушке Кольбсхейм в Эльзасе, где хранится большинство бумаг и писем Маритена. Он сам похоронен там, вместе с женой. — Харрис вздохнул. — Я туда приезжал.
— Вы видели рукопись?
— Да.
Харрису не разрешили делать заметки, однако вечером, оставшись один, он записал все, что запомнил, в свой дневник. Реми Пувуар был в восторге, когда Харрис по возвращении поведал об увиденном. Так завязалась их дружба.
— А Фатима, — сказал Трепанье. — Что Пувуар думает о Фатиме?
— Он говорил, что читал третью тайну.
Трепанье нетерпеливо подался к Харрису.
— И что он рассказал?
— О, Пувуар человек молчаливый.
— А вы у него спрашивали, был ли текст, опубликованный в двухтысячном году, полным?
— Спрашивал.
— Ну и что он ответил? — воскликнул Трепанье.
— Он лишь улыбнулся.
— И что, по-вашему, это означало?
Харрис шумно выдохнул. Казалось, каждый вздох давался ему не легче, чем спортсменам — олимпийское золото.
— Понимайте как хотите.
Затем Харрис повторил все, что ему удалось узнать о бывшем агенте ЦРУ Винсенте Трэгере.
— Я с ним встречался, — сказал Трепанье.
— В Риме?
— Нет-нет. В Нью-Гемпшире. Он прилетел оттуда на личном самолете Игнатия Ханнана.
— Трэгер намеревается обменять отчет ЦРУ о покушении на Иоанна Павла Второго на фатимские документы, — сказал Харрис.
— Откуда вы узнаете?
— Чековский, российский посол, поведал об этом Пувуару.
— Зачем? — спросил Трепанье.
Харрис задумался.
— Ну, многие доверяют Реми разные тайны. На самом деле Чековский просил забрать из архива документ, что посвящен покушению, и передать ему, Чековскому.
— И Пувуар отказался?
— Похоже, этот отчет также исчез.
— Хорошо. Очень хорошо. — Просияв, Трепанье огляделся по сторонам. — Это в очередной раз доказывает, сколь неважным хранилищем является Ватикан.
— Не надо осуждать Реми Пувуара, — беспокойно заерзал Харрис.
— Расскажите, как собираются осуществить обмен.
Все выглядело достаточно просто: два человека встречаются на крыше Североамериканского колледжа, передают друг другу папки и расходятся в разные стороны. Вот только один из них — слетевший с катушек бывший агент ЦРУ, которого разыскивают в Соединенных Штатах по подозрению в убийстве.
— А второй — убийца, — добавил Трепанье.
— Убийца!
— У меня есть все основания считать, что это он проник в гостевой дом «Эмпедокла» и зарезал отца Брендана Кроу, когда тот застал его врасплох. Вне всякого сомнения, именно тогда он и завладел похищенным из Ватикана документом.
— Реми убежден, что именно Брендан Кроу забрал папку Фатимы из архива, — кивнул Харрис.
— И вылетел с ней к Игнатию Ханнану, — подхватил Трепанье. — Быть может, он собирался вытянуть из Ханнана деньги, как это затем сделал Габриэль Фауст.
— Так как же нам поступить? — спросил Катена.
Встав, Трепанье улыбнулся.
— Ваше преосвященство, благодарю за гостеприимство. Полагаю, мне лучше устроиться в другом месте.
Харрис и Катена ждали.
— Я поселюсь в общежитии Североамериканского колледжа.
V «У нас на улицах тоже толпы!»
Послы Сирии, Ирана и Саудовской Аравии в Италии приехали в Ватикан на машинах, присланных кардиналом Пьячере. Автомобили избегали главных улиц, остававшихся во власти толпы — толпы, чья ярость только возросла бы при мысли, что представители этих стран приняли приглашение временного исполняющего обязанностей государственного секретаря Ватикана. Проскользнув по Борго-Пио, машины въехали через ворота Святой Анны, открытые предупрежденными швейцарскими гвардейцами. Кардинал Пьячере примиряющее спустился навстречу высоким гостям.
Согласно протоколу, все четверо поклонились друг другу. Пьячере указал на распахнутую настежь дверь. В лифте разговоры велись ни о чем. Отец Ладислав, замещающий Бернаньи, провел дипломатов в комнату, где обитые гобеленом стулья были расставлены, словно в лектории.
— Я очень признателен вам за то, что вы откликнулись на мое приглашение, — начал кардинал Пьячере, когда послы расселись.
— Этот визит нужно сохранить в тайне, — сказал сириец с неподдельным страхом в голосе.
— Наша встреча защищена строжайшим обещанием соблюдать полную секретность.
Представитель Саудовской Аравии кивнул. Конечно, только после таких гарантий послы и приняли приглашение, но все же лучше было начать встречу именно с такого официального вступления. У Пьячере мелькнула мысль, что гости напуганы бесчинствующими толпами не меньше его. Глупо думать, что демонстранты являлись орудием в руках дипломатов, скорее — наоборот.
Пьячере сложил пальцы, словно в молитве.
— Позвольте начать с напоминания о том, что документ, породивший все эти неприятности, вне всякого сомнения, подложный.
— Отрекитесь от него!
Требование слилось в единодушном многоголосье.
— У вас будет возможность ознакомиться с заявлением его святейшества.
На самом деле Папа составил два обращения, оба, как было ему свойственно, совершенно заумных. От своего имени Пьячере также осудил подделку, заявив, что преступно утверждать, будто небеса призывают к новому крестовому походу против мусульманского мира. Составляя текст, кардинал старался не думать о святом Бернаре Клервоском, который в двенадцатом веке вдохновлял крестоносцев.
— Этого недостаточно, ваше высокопреосвященство. Одних осторожных отговорок мало. Папа обязан извиниться перед исламом. И назвать того, кто изготовил фальшивку. Виновный должен понести наказание.
— Наказание по заслугам, — мягко добавил посол Саудовской Аравии.
До этого момента Пьячере видел его только в просторном белом халате и характерном головном уборе члена правящей королевской семьи. В одежде западного покроя он напоминал актера Омара Шарифа.
— По-моему, в подземелье замка Святого Ангела сохранились одиночные камеры.
Пьячере внимательно слушал. Ладислав украдкой делал пометки. Исполняющий обязанности государственного секретаря сказал, что прекрасно понимает желание подобающим образом наказать тех, кто искусственно раздул этот кризис.
— Искусственно раздул? — переспросил сириец.
— Как я уже сказал, взрывной документ является фальшивкой.
— Но разве он не выражает истинное отношение католической церкви к исламу?
Взяв с пола чемоданчик, посол открыл его на коленях. Достав несколько листов, он начал читать, и его гневный голос сорвался на фальцет.
— Кто это написал? — перебил его Пьячере.
— Ориана Фаллачи, — выплюнул имя дипломат.
— Друг мой, Ориана Фаллачи не была католичкой, — развел руками Пьячере. — Она называла себя атеисткой.
— Католичкой-атеисткой.
— Эти определения противоречат друг другу.
— В таком случае почему Папа дал ей личную аудиенцию? — подхватил иранец.
Такого Пьячере не ожидал. В тот момент он посчитал действия понтифика правильными. Однако как их восприняли представители другого мира?
— Она лежала при смерти, — сказал кардинал. — Это был акт сострадания.
— Понтифики благословляют всех атеистов? Или только таких?
Затем сирийский посол перешел к лекции Папы в Регенсбургском университете. Не была ли его речь прелюдией к тому, что происходит сейчас?
Вспомнили и требование Папы упомянуть в Конституции Европейского союза о значительной роли христианства в становлении Европы.
— Ваше высокопреосвященство, это был прямой выпад против миллионов мусульман, проживающих в настоящее время в Европе.
— Его святейшество имел в виду историческое прошлое.
— В таком случае почему он не сказал о той значительной роли, какую сыграл в Испании ислам?
Беседа продолжалась, и Пьячере размышлял о том, почему его так удивляет позиция этих людей, которые обвиняли церковь во всех оплошностях католицизма. Поддельное откровение Богородицы стало только поводом воскресить былые незабытые обиды. Как и подобает дипломату, Пьячере сохранял внешнее спокойствие, внимательно следил за тем, что ему говорят, и ухитрялся в своих ответах ничем не компрометировать Святой престол. Наконец он мягко перешел в наступление.
— Господа, мы были бы очень признательны, если бы правительства ваших стран осудили беспорядки, поджоги и осквернения святынь, которые продолжаются и по сей день.
— У нас на улицах тоже толпы! — воскликнул один посол.
— Разумеется, мы ничем не поддерживаем эти действия, — добавил второй.
— К сожалению, демонстрантов можно понять, — заметил третий.
— Вы не могли бы предложить правительствам ваших стран указать на контраст между этими бесчинствами и миролюбивым характером ислама? — В детстве Пьячере, предлагая такое, скрестил бы пальцы.
— Вы хотите переложить вину за происходящее на нас? — взорвался сириец.
— Нет, конечно же.
— Вы считаете, что мы попросили всех этих людей выйти на улицы?
— Хотите, я выступлю с заявлением о том, что католическая церковь не винит мусульман в происходящем? — предложил Пьячере.
Но всего этого было мало. Послы требовали покаяния. Требовали признания, что католическая церковь на протяжении веков была врагом ислама, призывая к крестовым походам, к захвату арабских земель во имя креста.
Предложение Пьячере попить чаю с негодованием отвергли. Послы пришли сюда не за тем, чтобы ублажать себя подобными пустяками.
— Позвольте рассказать вам о пожеланиях его святейшества, — промолвил Пьячере.
Послы умолкли.
— Его святейшество хотел бы, чтобы правительства или религиозные лидеры ваших стран собрали совет влиятельных исламских богословов и направили их сюда для изучения подлинного документа Фатимы. Они убедятся, что в нем нет ничего даже близко напоминающего эту вопиющую подделку.
— И все это, чтобы обелить Святой престол? — язвительно поинтересовался сириец.
— Чтобы установить истину.
Послы отнеслись к предложению враждебно, но сразу его не отвергли. Очевидно, сами они не могли предложить ничего лучше, что положило бы конец беспорядкам и демонстрациям, раздирающим их страны. Но максимум, чего смог добиться от них Пьячере, так это обещания донести просьбу Папы до своих правительств.
Пьячере отправил отца Ладислава проводить дипломатов к машинам. Он поблагодарил их за визит.
— Никто не должен знать об этой встрече!
— Я дал вам слово.
Казалось, с уст сирийца вот-вот сорвется гневный перечень случаев, когда ислам обжегся на честном слове христиан.
Наконец послы ушли. Пройдя в свой кабинет, Пьячере опустился на подушку и призвал на помощь всемогущего Господа и Его благословенную Мать. С очень конкретной просьбой: пусть документ Фатимы вернется, чтобы исламским богословам было что изучать.
VI «А разве святой Петр не был при мече?»
Йозеф Ратцингер, впервые приехав в Рим в качестве префекта Конгрегации вероучения, заметил, что у него в подчинении людей меньше, чем было, когда он возглавлял Мюнхенскую епархию. С бюрократической точки зрения он пошел на понижение. Уже давно отличительной чертой Ватикана являлось то, что дикастериями Римской курии заправляли, и довольно неплохо, очень малочисленные штаты сотрудников. В сравнении со своими светскими аналогами, если таковые имелись, все они были недоукомплектованы персоналом. То же относилось и к ватиканской службе безопасности.
Президентов и премьер-министров оберегают специальные подразделения, круглосуточно готовые отразить нападение какого-нибудь маньяка. Однако для подобных маньяков нет более заветной цели, чем Папа. Ну кто поверит, что охрана у понтифика самая скромная? Что лишь горстка людей защищает его от злоумышленников?
— Я попросил отца Динойю подобрать из Священного Писания все отрывки, в которых упоминается об охране Господа нашего.
Так отшутился понтифик от предложения Карлоса Родригеса довести численность и вооружение охраны до значений, которыми могла похвастаться служба охраны американского президента.
Динойя предложил стих из Евангелия от Иоанна, где фарисеи собираются бросить камни в Иисуса, а Тот невредимый проходит посреди них.
— Jesus autem abscondit se et exivit de templo,[129] — промолвил голос с баварским акцентом.
Проблема заключалась лишь в том, что наместник Христа на земле не обладал способностью невидимкой скрываться от своих врагов.
После убийства государственного секретаря, его помощника и кардинала Магуайра Карлос Родригес надеялся, что у него наконец появился ниспосланный свыше довод в пользу увеличения своего штата. Так же легко убийца мог бы проникнуть в кабинет самого Папы! Вопрос приняли на рассмотрение — любая бюрократия, маленькая или большая, действует одинаково, — но пока что Карлос получил разрешение искать помощь извне. Потому и вызвал Трэгера.
В прежние времена в поддержку малочисленной охране Ватикана предлагали стражей от государства, но тогда живописную швейцарскую гвардию в ярких мундирах эпохи Возрождения считали достаточно надежной. Неважно, что в прошлом понтификов похищали, изгоняли из Рима, а в первые столетия христианской эры вообще одного за другим предавали мученической смерти. В мире сверхдержав Ватикан, крошечный город-государство размером с почтовую марку, выглядел анахронизмом, осколком папского государства и папской армии и всей той смеси светского и религиозного, которая когда-то так возмущала Данте. Внутри стен отношение к безопасности по-прежнему оставалось несерьезным.
— Фатализм, — заметил Трэгер, выслушав Родригеса.
— Судьба, — ответил Карлос.
— А разве святой Петр не был при мече?
— Ему приказали убрать меч.
Родригес испытывал к Трэгеру смешанные чувства. С одной стороны, у него сохранились благоприятные воспоминания о том, как умело агент ЦРУ провел расследование обстоятельств покушения на Иоанна Павла II. Из всех отчетов, представленных в Ватикан различными спецслужбами, американский был самым обстоятельным. И в нем содержалось неприкрытое обвинение. Пусть нажал на спусковой крючок турок, впоследствии упорно утверждавший, что действовал в одиночку; Трэгер установил, что за веревочки дергали Советы. И главным кукловодом был Чековский, тогда работавший в Москве, сейчас ставший российским послом в Италии. Неудивительно, что этот человек так упорно добивался передачи отчетов.
— Прегрешения Советского Союза не должны ложиться пятном на новую Россию, — елейно заявил Чековский, в очередной раз пытаясь получить отчет из архивов.
Об этом сказал Родригесу покойный Брендан Кроу.
Поразительно, но Кроу, по сообщениям Донны Куандо, был связан с братством Пия IX. Пост Донны в доме Святой Марфы служил отличным информационным каналом, к тому же позволявшим Родригесу экономить свои и без того скудные средства. Братство постоянно нападало на Ватикан, но только на словах, а не камнями и палками. Так или иначе, то обстоятельство, что Кроу, правую руку кардинала Магуайра, видели с Катеной и тучным Харрисом на парапете замка Святого Ангела, давало почву для размышлений.
Эти размышления получили новую подпитку, когда Кроу внезапно уехал в Соединенные Штаты, где был убит на территории комплекса «Эмпедокл». Это событие вынудило Трэгера податься в бега. Его тайно переправили из страны на самолете, который доставил в Рим Хизер Адамс. Задача Хизер заключалась в том, чтобы вернуть подложный документ, вызвавший такой переполох в мире, порядок в котором теперь, похоже, определялся противостоянием воинствующего ислама и немощного христианства. Возможно, врата ада никогда не восторжествуют над католической церковью, но нет никаких гарантий, что покоренная Европа не превратится в халифат, раскинувшийся от Ла-Манша до Кавказа. Островок Ватикан уцелел в волнах разлившегося светского моря, но что будет, если его окружит ислам?
Родригес передал кардиналу Пьячере рассказ Трэгера о поразительных странствиях третьей тайны Фатимы, но пока лишь на словах. Подумать только, Кроу улетел в Америку с документом, там его убил застигнутый врасплох грабитель, которому пришлось бежать с места преступления без папки; затем Хизер отнесла документ домой и приютила Трэгера, объявленного в розыск, тот забрал документ и положил его в сейф на работе, в ошибочной уверенности, что там письмо будет в безопасности. За эту ошибку секретарше Трэгера пришлось дорого заплатить. И все это привело к тому, что Трэгер ввязался в переговоры с психом, завладевшим письмом, предлагая обменять свой отчет о покушении на Иоанна Павла II на третью тайну Фатимы.
— Разумеется, — сказал кардинал Пьячере, когда Родригес попросил у него санкцию на обмен. — Я очень рассчитываю на эту папку.
Проблема заключалась в том, что Родригес чувствовал себя низведенным до роли наблюдателя. Главными действующими лицами будут Трэгер и сумасшедший русский.
Но Родригес намеревался подойти к роли зрителя серьезно.
Сейчас он вместе с Донной Куандо стоял на крыше Ватиканской библиотеки. На площади внизу разъяренные демонстранты расставляли палатки и самодельные укрытия. Между двумя фонтанами, куда мочились дети, растянули транспарант с непонятной надписью. Над кострами, на которых готовили еду, поднимались струйки дыма. Родригес проверил, как с этого места просматривается Североамериканский колледж. Само здание было видно довольно хорошо, однако крыша скрывалась.
Донна Куандо предложила альтернативу — квартиру отца Ладислава в доме на склоне холма Яникул.
— Он там живет?
— И весьма неплохо, — заметила Донна.
Странный выбор жилья для помощника государственного секретаря, хотя бы уже потому, что оно находилось за пределами Ватикана.
— В ватиканском справочнике его адреса нет, — сказал Родригес. — Как ты о нем узнала?
— Реми Пувуар как-то сказал.
— Ладислав разрешит нам воспользоваться его квартирой?
— Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Родригес был потрясен. Неужели он включил в свою сеть новую Мату Хари? Однако Донна имела в виду не половое влечение.
— Пообещаю ему оставить без внимания тот факт, что он дает утечки прессе.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Он прочитал Марка Аврелия
Принимая назначение в Рим, Нил Адмирари никак не думал, что отправляется на фронт. Подобно многим представителям своего поколения, всю трудовую жизнь он строил из расчета, что когда-нибудь придется выходить на покой. И дело вовсе не в том, что он больше не чувствовал в себе сил; просто работа для него всегда была лишь средством достижения будущего, красочно расписанного страховыми компаниями: седеющая парочка нежится на солнце на собственной вилле во Флориде, пожиная плоды мудрых инвестиций. Когда-то Лулу ван Акерен делила с Нилом яхту, на которой он мысленно рассекал воды Мексиканского залива. Увы, с этими мечтами пришлось расстаться. А тем временем нашлись светлые стороны и в идее прозябать в Риме, пока весь остальной мир полыхает пожаром. Нил вспоминал кафе и рестораны, вспоминал солнце, вспоминал женщин и многообещающий гомон, казалось наполнявший Вечный город. Где, как не здесь, встречать закат своей карьеры, если не жизни?
Сначала жизнь хоть как-то походила на то, что рисовало его воображение. Несколько раз в неделю Нил отправлялся из офиса, расположенного на набережной Тибра напротив Дворца правосудия, в пресс-центр, где узнавал последние новости, сплетничал о новых коллегах и встречался с Донной Куандо. Она оказалась неоценимым источником информации для статьи, написанной по поводу убийств в Ватикане. Материал перед выходом в печать перекроили до неузнаваемости. В прошлом это глубоко задело бы профессиональное самолюбие Нила, однако он давно пребывал в философском настроении. У нынешнего поколения журналистов почти не осталось правдивости и жажды истины. Нил считал себя динозавром, осколком минувшей, лучшей эпохи. Он прочитал Марка Аврелия и отправился к Капитолию, чтобы взглянуть на конную статую древнего императора-стоика, язычника в самом сердце христианского города. Пробежав взглядом усеченную версию своей статьи, Нил швырнул журнал в урну.
Однако последующие события разбудили любопытство редакторов. Во имя всего святого, что происходит в Риме? С появлением третьей тайны Фатимы, доселе скрытой, город превратился в зону боевых действий. Адмирари продолжал поддерживать ни к чему не обязывающие отношения с Анджелой ди Пиперно, скорее по привычке, чем в силу искренних чувств, и через девушку вышел на ее редактора, Ричарда Джона Нойхауса. Судя по всему, бывший лютеранский пастор, ставший священником в Нью-Йоркском архиепископстве, имел доступ ко всем нервным узлам Ватикана. Нилу не нравилась роль новичка, которого наставляет умудренный опытом священнослужитель, знающий все ходы и выходы. Его нисколько не огорчило известие о том, что Нойхаус покинул Рим.
— Любопытный тип, — заметил Нил Анджеле.
— Ты ему тоже не нравился.
— Что он про меня говорил?
— Вряд ли ты захочешь слушать, — улыбнулась Анджела.
— Ты права.
Ее скрытность казалась кокетством — мне известно кое-что, чего ты не знаешь, так попробуй вытянуть из меня информацию, — и деланое безразличие показалось Нилу лучшим способом выяснить, что о нем думает главный редактор «Первых дел».
— Если хочешь узнать, почитай «Публичную зону», — посоветовала Анджела.
В этом разделе в конце каждого номера редактор излагал свое мнение по самым разнообразным предметам с легкостью человека сведущего.
— Нойхаус немного завидует отцу Фессио, — добавила Анджела.
Джозеф Фессио, основатель издательства «Игнатий-пресс», теперь был ректором нового университета, открытого Томом Монаганом в Нейплсе, штат Флорида. «Игнатий-пресс» сделало имя изданием трудов Ратцингера на английском языке. В свое время Фессио учился у Ратцингера, затем они в течение многих лет поддерживали отношения, и сейчас, со слов Анджелы, Фессио был в Ватикане persona muchissima grata.[130] Каждый раз, бывая в Риме, долговязый иезуит заглядывал к бывшему наставнику, ставшему Папой, чтобы поболтать с глазу на глаз.
— Ты это читал? — спросила Анджела.
Они были в кабинете Нила на набережной Тибра. Девушка имела в виду «Публичную зону» последнего номера «Первых дел».
— Еще нет.
Нил взглянул на раздел, и первого абзаца о том, что Лус[131] в настоящий момент бледно представлен в Риме ветераном традиционной журналистики, оказалось достаточно. Несомненно, дальше Нойхаус отпускал какие-нибудь остроты насчет света, обыгрывая значение фамилии медиамагната.[132]
— Я познакомилась с потрясающим человеком, — начала Анджела и умолкла.
— И это все?
— Расскажу за обедом.
— Отличная мысль.
Из соображений безопасности они выехали за город по виа Кассиа-Антика и устроились в ресторанчике под навесом, увитым диким виноградом.
Потрясающим человеком, с которым познакомилась Анджела, была Хизер Адамс.
— Ее упрятали в монастырь в Ватикане.
— Упрятали? — удивился Нил.
— Она работает у Игнатия Ханнана.
Девушка смолкла. Нил, потягивая вино, кивнул, мол, ему знакомо имя компьютерного магната.
Анджела никак не могла выбрать между минеральной водой и дорогим «Бароло», которое заказал Нил, словно, смешав воду и вино, рисковала погасить охватившее ее возбуждение. Что ж, сенсация — вещь захватывающая.
— Это правда! Хизер — самый простодушный и искренний человек из всех, кого я только знаю.
Эта простодушная и искренняя девушка рассказала Анджеле о зловещих событиях, произошедших в «Эмпедокле», об убийстве Брендана Кроу («Он работал у кардинала Магуайра!»), о том, что ей доверили третью тайну Фатимы, которую она забрала домой, а затем передала сотруднику ЦРУ Винсенту Трэгеру.
— Бывшему сотруднику, вставшему на путь преступлений, — пробормотал Нил заученную из газет фразу.
Потом документ похитили из сейфа в кабинете Трэгера, его секретаршу убили, а сам бывший сотрудник ЦРУ, вставший на путь преступлений, тайно вылетел из Америки в Рим вместе с Хизер, которой поручили вернуть в Ватикан подложную третью тайну, воспламенившую мировой пожар.
— Так, значит, подлинную третью тайну так и не вернули? — спросил Нил.
— Трэгер рассчитывает получить ее от человека, который ее похитил.
— И убил его секретаршу?
Анджела откинулась назад.
— Понимаю, понимаю. Все это похоже на плохой фильм с Томом Хэнксом в главной роли. Если бы все это рассказала не Хизер, а кто угодно другой, я бы тоже была настроена скептически.
Эти откровения испортили Нилу обед. Одно дело терпеть снисходительность Ричарда Джона Нойхауса, совсем другое — узнавать сенсационные сведения от неопытной девчонки.
— В общем и целом это совпадает с тем, что удалось узнать мне, — солгал Нил.
— От кого?
Нил сделал серьезное лицо и указательным пальцем — а он до сих пор печатал двумя пальцами — рассек пополам рубиновые от «Бароло» губы.
— Нил, а ты бы поделился со мной тем, что я тебе сейчас рассказала?
— Ну, этот сюжет едва ли подходит для «Первых дел».
О характере Нила говорило то, что, когда подали saltimbocca alla romana,[133] к нему частично вернулся аппетит. Он также заказал еще одну бутылку «Бароло», как будто ему было что праздновать.
— Тебе придется пить в одиночку, — заметила Анджела.
Сама она немного опьянела. Какое же очаровательное создание! В другом мире, в мире, где Нил обитал во времена своей молодости, он, возможно, попытался бы воспользоваться тем, что трезвость Анджелы частично сдала позиции. В мире нынешнем он довольно неплохо изобразил американского журналиста в Риме, наслаждающегося обильной трапезой, оплаченной из его тугого кошелька, и развлекающего молодую коллегу рассказами о своем блистательном прошлом. Нил совершил ошибку, упомянув Лулу ван Акерен, и Анджела встрепенулась.
— Так ее звали тогда. По мужу она Мартинелли.
— Она разбила твое сердце, — заботливо произнесла Анджела.
Так кому все-таки ударило в голову «Бароло» — этой девчонке или нынешнему тусклому отсвету Луса в Риме?
— Или я ей, — сказал Нил, заканчивая разговор.
В городе Анджела попросила высадить ее у метро.
— Я бы не советовал, Анджела. Лучше возьми такси.
— Может быть, и возьму.
— Послушайся моего совета.
Нил оставил машину в подземном гараже под административным зданием, где размещался его офис, и быстро прошел к Ватикану, стараясь ничем не привлекать к себе внимание во враждебной толпе. В воротах его остановили швейцарские гвардейцы, но он упросил их связаться с Донной Куандо. Неизвестно, что та им сказала, но Нила пропустили.
Донна ждала перед домом Святой Марфы. Они прошли по брусчатке в маленький сквер и сели на скамейку, куда усилившийся ветерок доносил брызги журчащего фонтана. Нил быстро изложил то, что узнал от Анджелы ди Пиперно.
— Кто тебе это рассказал? — спросила Донна.
— Не ты, дорогая. А я полагал, мы с тобой друзья.
Она положила пальцы с накрашенными ногтями ему на рукав.
— Это все правда.
Донна рассказала о встрече, организованной Трэгером, и о том, что они с Родригесом будут наблюдать за передачей здания, расположенного выше по склону Яникула.
— Донна, я хочу быть там.
Она задумалась.
— А ты будешь хорошо себя вести?
— Если меня не спровоцируют.
II
«О, устрой нас туда!»
Первые несколько часов полета Нат провел в кабине, сидя на откидном стульчике рядом с Лорелом и Харди. Лора суетилась на кухне с обедом — все было готово, только разогреть в микроволновке, — а Рей потягивал выдержанное виски, задумчиво глядя на облака. Лететь в Рим решили внезапно, впрочем, так организовывались все поездки Ната. Он верил, что его присутствие благоприятно повлияет на происходящее в Риме, и, как показывал опыт, подобное предположение не было таким уж самонадеянным. Перед самым отлетом Лора позвонила брату Джону.
— Лора, здесь все просто ужасно.
— Именно поэтому мы и летим. Как поживает Хизер?
— Счастлива, словно ласточка небесная.
Хизер решила постричься в монахини? Как знать, быть может, это ее судьба, хотя Лора удивилась, узнав, что Хизер укрывала у себя дома Винсента Трэгера. Это обстоятельство рассеяло последнюю тень сомнения, которая оставалась у Лоры относительно причастности Трэгера к тому, что произошло с Бренданом Кроу. Заботливое отношение Хизер, по крайней мере мельком, заставило подумать о чем-то большем.
— Где вы собираетесь остановиться? — поинтересовался Джон.
— В «Хилтоне»? — предположила Лора.
— Лучше не надо. Он одним из первых пал жертвой разъяренной толпы. Почему — не знаю. Я устрою вас на виллу Стритч.
— Где когда-то жил сам?
— Лора, открою тебе одну тайну. Сейчас там находится Папа.
— О, устрой нас туда!
Закончив разговор, Лора сказала Рею:
— Возможно, мы будем жить вместе с самим Папой.
— Я полагал, он покинул город.
— Он покинул Ватикан, но не Рим.
— Мог бы сразу перебираться в Авиньон,[134] — криво усмехнулся Рей.
— Ха-ха!
Когда на кухне все было готово, Лора подсела к Рею.
— Виски замечательное. Хочешь попробовать?
— Быть может, потом.
Рей протянул ей стакан. Отпив глоточек, Лора в очередной раз убедилась в правоте собственного предположения о том, что виски — мужской напиток.
Присоединившийся к ним Нат в ответ на предложение выпить покачал головой. Лора только теперь смогла сказать ему о вилле Стритч. Нат отреагировал на сообщение лишь после того, как она добавила, что там скрывается Папа.
— Я хочу с ним встретиться.
— Посмотрим.
— Лора, я хочу, чтобы он благословил «Приют грешников».
— Я говорила Джону, что ты хочешь получить аудиенцию. — Она действительно говорила, несколько недель назад.
— Хорошо. Хорошо.
Далее Лора рассказала про безуспешные усилия Трэгера вернуть третью тайну Фатимы.
— Надеюсь, он будет осторожен, — заметил Нат. — Человек, у которого сейчас документ, убивал ради него.
— И не раз. Однако у Трэгера есть то, что этому человеку нужно больше третьей тайны.
Нат много раз участвовал в деловых переговорах и прекрасно понимал: даже если сделка подготовлена самым тщательным образом, что-нибудь может пойти наперекосяк. Обмен баш на баш выглядит хорошо только до тех пор, пока кому-нибудь не приходит в голову мысль получить чужой «баш», при этом не отдавая свой. Но зачем убийце третья тайна Фатимы?
— Ты справлялась насчет Хизер? — спросил Нат.
— У нее все замечательно.
— Она сможет вернуться вместе с нами.
В первую очередь Лора накормила Лорела и Харди, после чего сели обедать они втроем.
— Где-то есть вино, — сказал Нат.
— Тебе красного или белого?
— Мне не надо.
Нат соблюдал какой-то очередной пост, но не хотел об этом говорить. Духовного наставника он нашел в семинарии Святого Ансельма — некоего отца Фортина, который произвел на него благоприятное впечатление. Настолько благоприятное, что Нат даже говорил с аббатом о назначении Фортина в «Эмпедокл» в качестве капеллана.
— Он сказал, что семинария без него развалится.
— Это сказал отец Фортин?
Нат нахмурился.
— Нет. Аббат.
После обеда верхний свет в салоне погасили. Нат включил лампочку над своим креслом, чтобы читать «Душу апостольства». Лора откинула спинку и закрыла глаза. Устраиваясь на работу к Игнатию Ханнану, разве она могла подумать, что ее захлестнет волна религиозного возрождения, поднятая этим человеком? Их с Реем холостяцкая жизнь была своеобразной подготовкой к браку. Казалось, Нат нисколько не удивился, когда они поделились своими намерениями.
— Лора, тебе придется подыскать себе замену.
— Выгонишь меня?
— Ты сама уволишься.
— Замужество и увольнение с работы связаны неразрывно, как лошадь и повозка, — сказал Рей.
На подлете к Старому Свету началась болтанка. Нат снова ушел в кабину, а Рей дремал благодаря выдержанному виски. Солнце поднималось навстречу, и когда самолет приблизился к побережью Италии, было уже ясное утро. Они приземлились в Чьямпино, где их уже ждал Джон.
— Мы едем на виллу Стритч? — спросила Лора.
— Я все устроил.
По дороге Джон сказал:
— Когда я уезжал, там был Трэгер, он разговаривал с неким Дортмундом.
— Кто такой этот Дортмунд?
— По-видимому, бывший коллега.
III
«Нет человека безжалостнее, чем фанатик»
— У меня остались планы, которые вы для меня нарисовали, — сказал Анатолий, еще больше изумив Реми Пувуара, и так пораженного его неожиданным появлением.
— Как вы сюда попали? — пробормотал маленький священник.
— Просто следовал вашим указаниям.
Оглянувшись по сторонам, Пувуар взял Анатолия за руку и быстро увлек его за ряд стеллажей.
— Того, что вы ищете, здесь нет, — прошептал он.
— Вы уверены?
— Конечно уверен. — Пувуар задумался. — Я могу показать вам место, где должны лежать отчеты.
— Чтобы я поверил, будто вы не лжете.
Страх весьма неплохой помощник. Анатолий буквально увидел мысли, проносящиеся в голове маленького священника: «Передо мной тот самый человек, который убил государственного секретаря, его помощника Буффони и кардинала Магуайра. Можно ли ждать пощады от того, кто оставил столь жирный кровавый след?» Анатолий вспомнил, с каким рвением Пувуар рисовал поэтажные планы и давал указания. Неужели тот полагал, что после операции Анатолий сожжет их?
— Я знаю, что отчетов здесь нет. Я договорился об их передаче.
— Знаю, знаю, — кивнул Пувуар. — Обмен будет для вас связан с риском для жизни.
— Объяснитесь.
Пувуар снова жаждал помочь Анатолию.
— Во-первых, есть Родригес и его люди. Они будут наблюдать за встречей с очень выгодной позиции.
— Вы полагаете, они попытаются меня взять?
— Есть и другие, — напомнил Пувуар.
Другие — это римское отделение ЦРУ, чьей задачей являлся захват Трэгера.
— Он разыскивается за убийство, совершенное в Штатах.
Анатолий усмехнулся. Он гордился тем, как обезвредил Трэгера, поиграв с ним в кошки-мышки в Нью-Гемпшире. Разумеется, охота на Трэгера продолжилась, как только стало известно о его бегстве в Рим. Но значит, рисковать будет Трэгер, а не он.
— А вы подвернетесь им под руку.
Но Пувуар произнес это просто, ничего не подчеркивая.
— Братство Пия Девятого пойдет на все, чтобы получить третью тайну Фатимы. — Он пристально посмотрел на Анатолия. — Документ у вас?
— У меня.
Отступив назад, Пувуар оглядел Анатолия с ног до головы. Страх полностью оставил маленького сотрудника архива. Ведь они с Анатолием союзники? Разве не этого он ждал долгие годы — возможности по первому зову прийти на помощь? Разумеется, Пувуар полагал, что Анатолий действует в официальном качестве, что Чековский, потеряв терпение получить отчеты дипломатическим путем, перешел к прямым действиям. И Анатолий поддерживал его заблуждение; так он получил поэтажные планы, которые теперь превратились в улики против архивариуса.
— А Чековский?
— Тут уж вам лучше знать, — удивился Пувуар.
Анатолий не настаивал.
— Что насчет братства?
— Я знаю, что у них на уме. Эти люди готовы на все ради документа. Нет человека безжалостнее, чем фанатик. Жан Жак Трепанье прибыл в Рим, чтобы объединить усилия с Катеной. Из всех он самый истовый. Сами подумайте. Вы похитили послание Богоматери. Какие моральные заповеди могут вас теперь защитить?
Анатолию это совсем не понравилось.
— Этим людям известно, где состоится встреча?
— До них дошли слухи. — Пувуар провел тощей рукой по впалым щекам. — Думаю, будут и другие. Компьютерный магнат Игнатий Ханнан только что прилетел в Рим вместе со своей свитой.
Анатолия нисколько не удивляло то, что предстоящий обмен привлек к себе такое внимание. Одна из причин, по которой он вызвал Трэгера на крышу и устроил генеральную репетицию встречи, о чем тот даже не подозревал, заключалась в том, чтобы известить как можно больше людей. Интересуются этим делом слишком многие, и глупо надеяться на сохранение секретности. Анатолий хотел привлечь представителей всех заинтересованных сторон. Трэгеру он доверял. Трэгер вряд ли раскрыл кому-либо план обмена. Очевидно, Анатолий не был единственным, кто наблюдал, как Трэгер поднимался на крышу Североамериканского колледжа. Родригес-то уж точно следил за всеми его действиями.
Однако, на взгляд Анатолия, опасность исходила не от этих людей. Чековский подбирался к отчетам о покушении на Иоанна Павла II слишком настойчиво, слишком упорно и явно не из соображений дипломата, представляющего свою страну. Свою страну! Правительство которой возглавляет это животное Путин! Всех остальных, упомянутых Пувуаром, интересует документ, находившийся у него в руках. Только ему самому и Чековскому нужно то, что он получит взамен. Нет, если уж и опасаться кого-то, то Чековского.
— Я признателен вам за помощь, — сказал Анатолий. — Как всегда.
— Вы ради этого сюда пришли?
— Отчасти. Но также для того, чтобы напомнить о вашем содействии в составлении поэтажных планов.
— В таком случае вы знаете, как отсюда выйти.
— Но сначала еще одно одолжение. Где квартира, которую Родригес использует в качестве наблюдательного пункта?
Пувуар объяснил.
— Не думаю, что вам следует его опасаться.
— Может быть, у вас возникнет желание предупредить их, чтоб сегодня днем были начеку.
Анатолий легко двигался сквозь беснующиеся толпы. Эти люди, вероятно, считали его своим. Анатолий перешел на противоположный берег Тибра, сел на парапет и позвонил Трэгеру.
— Два тридцать.
— Завтра ночью?
— Сегодня днем. Приходи один.
IV
«Это какой-то священник»
Только Нил Адмирари собрался вздремнуть, как ему позвонила Донна Куандо.
— Час икс приближается.
Нил не сразу сообразил, о чем речь.
— Когда?
— Буду ждать тебя в мансарде. — Она назвала адрес.
— Я уже в пути.
А в пути пришли непрошеные мысли. Осознание того, что разница в возрасте между ним и Анджелой исключала любой флирт, которым, плохо это или хорошо, характеризовалась его профессиональная жизнь, наводило на размышления о Донне. Тут такого препятствия не было, однако это казалось слишком расплывчатым обещанием амурных отношений. Не ошибается ли он, полагая, что ей приятно его общество? Первая встреча со своим источником в Ватикане стала для Нила приятным сюрпризом. Он страшился увидеть какую-нибудь монашку, считающую контакты с прессой способом выдачи лишь благоприятных сведений. Однако знакомство прошло чуть ли не как свидание.
— Что такая очаровательная девушка делает здесь? — спросил Нил, когда они встретились второй раз, уже за пределами Ватикана.
— Кто сказал, что я очаровательная девушка?
— Я, только что.
Лицо Донны медленно расплылось в улыбке, открывая ровные зубы, один за другим.
— А вы даже выглядите как журналист.
— Это здесь такое освещение, — сказал Нил.
«Здесь» — это ресторан «Амброджио» на Борго-Пио. Между столиками беззвучно скользили кошки, а птицы, точно бросая им вызов, пикировали на землю за упавшими крошками. На столике стоял кувшин красного домашнего вина, оказавшегося лучше, чем ожидал Нил, и они воздавали ему должное. Донна сидела напротив, с видом женщины, у которой свободен весь вечер. Когда они обменялись номерами телефонов и адресами электронной почты, чтобы облегчить общение, в этом было нечто большее, чем чисто деловой контакт.
— Чем занимается мистер Куандо?
— Тем же, чем миссис Адмирари.
— Никакой миссис Адмирари нет.
— Знаю.
Так, так. Однако, как выяснилось, эта встреча была лишь чисто деловым знакомством. Нил пришел к выводу, что Донна принадлежала к категории тех женщин, кто просто не может не быть женщиной. Она напомнила ему Лулу фон Акерен — грустные мысли. Ну, не такие уж и грустные. Вся беда Лулу заключалась в том, что где-то существовал мистер фон Акерен, о чем Нил узнал, только когда сделал предложение. Они лежали вместе в кровати, и Лулу поведала эту печальную историю. Она подала прошение о расторжении брака, но получила отказ. Быть может, Лулу помогла бы ему начать жизнь сначала. Нил был опустошен. Как только он лег с ней в постель, он сразу же об этом пожалел. Лулу была другой. Нил горел желанием сделать из нее честную женщину. А вместо этого получил рассказ о ее первом браке, по-прежнему законном в глазах церкви.
Они искали способ обойти эту проблему. Оба знали священников, которые с радостью бы нарушили строгие законы церкви относительно брака. Один знакомый каноник убеждал Лулу в том, что та сама может аннулировать замужество. У него это чем-то напоминало обычаи шариата. Я с тобой развожусь, я с тобой развожусь, я с тобой развожусь.[135] Однако ни Нил, ни Лулу не могли заставить себя пойти на подобные уловки. В тот момент Нил готовил материалы для Эн-си-ар, как и Лулу, но если значение первых двух букв в аббревиатурах у них совпадало, то у Лулу «Р» означало «реестр», в то время как у него — «репортер».[136] Видит Бог, ни о какой ортодоксальной вере говорить не приходилось. В его заметках слышались отголоски гневного недовольства позицией официальной церкви. Но в сердце своем Нил оставался все тем же мальчиком-католиком, которого воспитали его родители. Поэтому их с Лулу отношения зашли в тупик. Любовь увядала, время от времени вспыхивая, но каждый раз натыкаясь на непреодолимое препятствие. И вдруг Лулу перешагнула его, выйдя замуж за Мартинелли.
— Печально, — сказала Донна, когда Нил выложил ей все это; она улыбнулась. — Ты подвел черту?
Нил обиделся. Конечно, Донна была права. Вполне возможно, Лулу стала бы оружием, которое разрушило бы оборонительные порядки Донны. Быть может, только сейчас наступила запоздалая реакция. И это приглашение в квартиру в мансарде якобы для того, чтобы наблюдать сверху за обменом документами, на самом деле преследовало и другие цели.
Поэтому Нил с легким сердцем вошел в здание, выяснил, что лифт отсутствует, и, преодолев, казалось, не меньше десяти тысяч ступенек, поднялся на мансардный этаж. Он предварительно позвонил снизу, и Донна ждала его у открытой двери. Подчеркнутая деловитость.
— Заходи.
Она провела Нила в комнату. Дверь на балкон была открыта. Нил направился было туда, но Донна его остановила.
— Нет, нет. Подожди. Не спугни их.
Нил отступил назад.
— По моим половина третьего, — сказала Донна. — А по твоим?
Он сдвинул манжету.
— То же самое.
И тут раздался звонок.
Донна посмотрела на него, он посмотрел на нее, затем оба взглянули на свои сотовые. Только после второй трели до них дошло, что звонят в дверь.
— Взгляни, кто там.
Нил посмотрел в глазок и обернулся.
— Это какой-то священник.
— Священник?
Донна прошла через комнату и открыла дверь. Высокому священнику ряса была коротка. Он прошел в квартиру, захлопнул дверь и сказал:
— Вы пойдете со мной.
В руке у него был пистолет.
V
Он провалился спиной вперед в податливую пустоту
Дортмунд, сидевший в плетеном кресле в сени деревьев виллы Стритч, отбросил «Разум и чувства» на металлический столик. Он только что приказал Трэгеру отменить встречу с Анатолием, а Трэгер отказался ему подчиниться.
— При всем уважении, ты мне больше не начальник.
— Я больше никому не начальник. Я думал, я твой друг.
Трэгер кивнул. Наступил деликатный момент, однако Трэгер решил во что бы то ни стало встретиться с Анатолием. Он объяснил Дортмунду, что, какой бы призрачной ни была надежда, возвращение третьей тайны Фатимы — единственный способ снять осаду с Ватикана.
— Винсент, из этой затеи ничего не получится.
— Есть другие предложения?
Дортмунд потянулся было за романом Джейн Остин, затем отдернул руки. Казалось, он ищет тазик с водой, чтобы их вымыть.
— О предстоящей встрече известно всем, — сказал он.
— Знаю.
— Винсент, вы с Анатолием станете мишенями для самых разных соперничающих сил.
Трэгер это понимал. Сначала ему казалось, что опасность угрожает в первую очередь Анатолию. Разочаровавшийся бывший сотрудник КГБ собирался рассказать о роли, которую играл в покушении на Иоанна Павла II Чековский. Когда Анатолий спросил Трэгера, имел ли нынешний посол России отношение к тому заговору, Трэгер посмотрел ему в глаза и ничего не сказал. Существует много способов ответить на вопрос. Анатолий видел в отмщении цель жизни, следуя логике, которую Трэгер не мог понять. Но он понимал чувства врага: окружающий мир прошел своим путем мимо него, к новой, еще более безумной фазе, и оказалось, что жизнь прожита впустую. Ради чего нужно было убивать, разрушать, выкрадывать, борясь за господство в черно-белом мире? Мир стал серым. Бесцветным. Улицы запружены обезумевшими толпами, теперь уже не послушным инструментом для достижения высших целей, а фанатиками, одержимыми религиозным рвением. Одно дело рисковать собой ради великой цели; но как сражаться с тем, кто по собственной воле взрывает себя в людном месте, кто направляет самолет в небоскреб, ослепленный надеждой попасть в рай, ему обещанный?
Анатолий смотрит на предстоящую встречу как на Götterdämmerung,[137] как на крушение всех своих прежних идолов. Для него это в каком-то смысле способ самому превратиться в живую бомбу. В его сценарии Трэгер лишь статист, которым можно без сожаления пожертвовать. Трэгер это прекрасно понимал.
Но понимал он и то, что Дортмунд сказал правду. Почему о предстоящей встрече известно буквально всем? Хизер знает о ней с самого начала. Пьячере знает, потому что ему обязательно должен был сказать Родригес. И в агентстве о ней тоже знают. К Дортмунду на виллу Стритч приезжали трое гладковыбритых мужчин с ледяными глазами, считавших, что Дортмунд похищен и удерживается в заложниках, став жертвой Трэгера.
— Им нужен ты, — сказал Дортмунд.
— Когда все это кончится, я сдамся сам. Обвинение против меня развалится.
— Но вот доживешь ли ты до суда?
Трэгера обвиняли в убийстве Брендана Кроу. Что гораздо болезненнее, его обвиняли в убийстве Беа!
Подобно Анатолию, он был предоставлен самому себе. Затем раздался звонок, и Трэгер отправился на встречу.
Лев сидел в маленькой стеклянной кабинке у входа. Трэгер бросил на него вопросительный взгляд и, получив молчаливый ответ, вошел в здание.
Двери часовни были открыты, оттуда доносились органные переливы. В коридор стали выходить семинаристы, по двое, в сутанах и стихарях, и звуки музыки создавали ощущение, будто они на параде. Трэгер прижался к стене, пропуская их. Казалось, молодых семинаристов были сотни. Наконец они рассеялись по классам. Трэгер прошел до конца коридора к лифту и вскоре уже поднимался наверх, к Анатолию.
Оказавшись на последнем этаже, Трэгер преодолел еще один пролет до закрытой двери. Он повернул ручку и потянул на себя. После полумрака помещения солнце на мгновение его ослепило. Огромный огненный шар уже клонился к западу. В дальнем конце крыши Трэгер увидел три фигуры, мужчину, женщину и священника. Что они здесь делают? Судя по всему, произошла какая-то осечка.
Трэгер развернулся, собираясь уходить, но тут священник окликнул его.
— Подожди!
Анатолий. И он держал пистолет.
— Иди познакомься с нашими свидетелями. Документ у тебя с собой?
— А у тебя?
Сунув руку за пуговицы сутаны, Анатолий достал пухлый конверт.
— Давай.
— Как вы здесь оказались? — подошел Трэгер к Донне Куандо.
— Нас притащили силой! — воскликнул мужчина. — Я представитель прессы. Все это просто возмутительно!
Анатолий бросил на него презрительный взгляд. Заложник представился как Нил Адмирари, римский корреспондент журнала «Тайм».
Полуденная месса в Североамериканском колледже служилась по новому обряду, для этой цели специально приглашали епископа. Трепанье затерялся в сутане и стихаре среди семинаристов и молодых священников, заполнивших скамьи в нефе, и теперь с трудом сдерживался, наблюдая, во что превратилось богослужение после Второго Ватиканского собора. Единственным утешением было то, что месса оставалась законной и допустимой. — Трепанье не разделял мнение тех, кто осуждал новый порядок как разрыв с традициями, такой же решительный, как и изменение церемонии рукоположения в англиканской церкви. Но наконец все завершилось, и Трепанье влился в ряды выходящих из часовни. При виде Трэгера, прижавшегося к стене, у него забилось сердце. Подумать только, он мог с ним разминуться!
Когда процессия свернула в трапезную, Трепанье остановился и, не обращая внимания на потоки священнослужителей, следил за коридором, откуда только что вышел. Он увидел, как Трэгер ринулся прочь, словно отпущенная пружина. Прокравшись обратно, Трепанье заглянул за угол и как раз увидел, как Трэгер заходит в лифт.
Глядя на загорающиеся одна за другой над дверью цифры, Трепанье мысленно благодарил небо за вдохновение, побудившее его поселиться здесь, в Североамериканском колледже. В то время решение перебраться в колледж из комнаты для гостей в братстве Пия IX было обусловлено близостью к Ватикану. Сейчас же Трепанье думал, что провидение направило его сюда засвидетельствовать возвращение третьей тайны Фатимы! У него появилась четкая цель.
Кабина остановилась на последнем этаже, на том самом, где располагалась комната Трепанье. Не дожидаясь, когда лифт спустится, Трепанье выскочил на лестницу. После первых же двух пролетов он пожалел о своем решении, однако возвращаться значило терять драгоценное время, поэтому он поднялся пешком.
Добравшись до последнего этажа, Трепанье остановился. Прислушался. Ничего. Шагнув вперед, он увидел лишь пустой коридор. Не зная, как быть дальше, Трепанье двинулся вперед, и тут его взгляд упал на дверь с надписью «крыша». С убежденностью, далекой от логики, он понял, что Трэгер именно там.
Трепанье потянул ручку на себя и после еще одного короткого лестничного пролета остановился перед другой дверью. Дыхание его вырывалось судорожными, возбужденными хрипами. Он всем своим нутром ощущал близость письма сестры Лусии. Трепанье проскользнул на крышу. Увидев тех, с кем встретился Трэгер, он укрылся за столиком под сложенным зонтиком, откуда ему было видно все происходящее.
Анатолий протянул конверт.
— Это знаменитая тайна Фатимы, пропавшая из Ватиканского архива. Я меняю ее у агента Трэгера на отчет о покушении на Папу Иоанна Павла Второго.
Несомненно, эти слова были заранее отрепетированы. Анатолий произносил их громко и четко, словно кто-то еще его слушал.
— Откуда она у вас? — спросил Нил Адмирари.
— Нил, — вмешалась Донна Куандо, — пожалуйста, помолчи.
Церемония проходила с большой торжественностью. Трэгер протянул свой пакет, Анатолий протянул свой. Оба вцепились в чужие конверты. Казалось, это репетиция роты почетного караула. Затем оба бывших агента, получив то, ради чего пришли, отступили назад.
И тут плечо Трэгера пронзила боль. Он отшатнулся от Анатолия, а тот стремительно обернулся на хлопок, сжимая бесполезный пистолет. И тотчас же бросился к двери. Прогремели выстрелы. Пули впивались в каменные плиты крыши, преследуя Анатолия, осколки разлетались из-под них во все стороны.
Внезапно, опрокинув стол, кто-то в сутане метнулся к раненому Трэгеру. Это был Трепанье, и он видел только конверт в руках агента — документ, которого жаждал столько лет, предмет всех его надежд и страхов. Трепанье набирал скорость, приближаясь к Трэгеру, но тот его заметил. Когда Трепанье изо всех сил рванул вперед, Трэгер, несмотря на рану, отступил в сторону — священник по инерции проскочил дальше и, развернувшись, налетел на невысокий парапет, ограждавший крыши. Удар пришелся чуть ниже колен. Трепанье вскинул руки, на его лице появилось выражение безотчетного ужаса, и он провалился спиной вперед в податливую пустоту.
Предсмертный крик был слышен даже сквозь гул приближающегося вертолета.
Без единой царапины Анатолий добежал до двери, распахнул ее и увидел Льва. Анатолий сорвал с себя сутану, не выпуская драгоценный конверт.
— Выведи меня отсюда!
— Следуй за мной, — сказал Лев.
Преодолев лестничный пролет, они пробежали мимо лифта и дальше, до самого конца коридора, где находился грузовой лифт. Лев не стал заходить в кабину.
— Спустишься в подвал, оттуда уже сам выберешься.
Двери закрылись, и кабина пришла в движение. Анатолий сдерживался изо всех сил, чтобы не вскрыть пакет. Его переполнял восторг. Скоро все прояснится. И он будет отомщен.
Лифт медленно полз вниз. Когда он наконец опустился в подвал, за дверьми оказались двое. Анатолий попал под прицельный огонь. Когда он упал, один из нападавших вырвал у него из рук пакет, и они поспешили прочь, бросив Анатолия умирать. Последним, что он увидел в этой жизни, было то, как все его надежды исчезают за дверью на стоянку.
Белый вертолет, поднявшись с площадки в Ватикане, пролетел низко над куполом собора Святого Петра, чтобы его не заметили толпы на площади, и через считаные минуты оказался над Североамериканским колледжем. Поднимая вихрь, разметавший столы, стулья и прочие легкие предметы, вертолет опустился на каменные плиты. Нил Адмирари наблюдал за ним, распластавшись на крыше, забившись в угол. В нескольких шагах от него Донна помогала раненому Трэгеру.
Дверца открылась, но огромный несущий винт продолжал вращаться. Выскочивший Карлос Родригес бросился к Трэгеру.
— Пакет у тебя? — возбужденно спросил он.
Трэгер молча протянул ему конверт, полученный от Анатолия.
Дверь, ведущая на крышу, распахнулась, и ворвались трое мужчин. Двое были вооружены, третий показал Родригесу свое удостоверение.
— Мы представляем правительство Соединенных Штатов, — крикнул он.
Родригес взглянул на документ. Тем временем двое других обступили Трэгера.
— Винсент Трэгер, вы арестованы.
Второй добавил, обращаясь к Родригесу:
— У нас есть ордер на экстрадицию.
— Куда вы его заберете? — спросила Донна.
— Сейчас? В американское посольство.
— Немедленно подавай протест, — повернулась Донна к Родригесу.
Поднявшись на ноги, Нил Адмирари приблизился к остальным, с опаской поглядывая на вращающийся винт.
— Пресса, — объявил он. — Нил Адмирари из журнала «Тайм». Я могу увидеть ордер на экстрадицию?
— Если хотите, загляните в посольство.
Родригес шагнул вперед.
— Я забираю этого человека в больницу. Он ранен, о чем вы, полагаю, и сами знаете.
Донна повела Трэгера к вертолету. Сотрудники американских спецслужб застыли в нерешительности.
— В какую больницу? — наконец спросил один из них.
— В ватиканскую.
Трэгеру удалось с помощью Донны забраться в кабину. Его рука висела безжизненной плетью, он потерял много крови.
— Нил, пошли, — окликнула Донна. — Залезай.
Посмотрев на вертолет, на несущий винт, на маленькую кабину, журналист покачал головой.
— Я лучше прогуляюсь пешком.
I Он прочитал Марка Аврелия
Принимая назначение в Рим, Нил Адмирари никак не думал, что отправляется на фронт. Подобно многим представителям своего поколения, всю трудовую жизнь он строил из расчета, что когда-нибудь придется выходить на покой. И дело вовсе не в том, что он больше не чувствовал в себе сил; просто работа для него всегда была лишь средством достижения будущего, красочно расписанного страховыми компаниями: седеющая парочка нежится на солнце на собственной вилле во Флориде, пожиная плоды мудрых инвестиций. Когда-то Лулу ван Акерен делила с Нилом яхту, на которой он мысленно рассекал воды Мексиканского залива. Увы, с этими мечтами пришлось расстаться. А тем временем нашлись светлые стороны и в идее прозябать в Риме, пока весь остальной мир полыхает пожаром. Нил вспоминал кафе и рестораны, вспоминал солнце, вспоминал женщин и многообещающий гомон, казалось наполнявший Вечный город. Где, как не здесь, встречать закат своей карьеры, если не жизни?
Сначала жизнь хоть как-то походила на то, что рисовало его воображение. Несколько раз в неделю Нил отправлялся из офиса, расположенного на набережной Тибра напротив Дворца правосудия, в пресс-центр, где узнавал последние новости, сплетничал о новых коллегах и встречался с Донной Куандо. Она оказалась неоценимым источником информации для статьи, написанной по поводу убийств в Ватикане. Материал перед выходом в печать перекроили до неузнаваемости. В прошлом это глубоко задело бы профессиональное самолюбие Нила, однако он давно пребывал в философском настроении. У нынешнего поколения журналистов почти не осталось правдивости и жажды истины. Нил считал себя динозавром, осколком минувшей, лучшей эпохи. Он прочитал Марка Аврелия и отправился к Капитолию, чтобы взглянуть на конную статую древнего императора-стоика, язычника в самом сердце христианского города. Пробежав взглядом усеченную версию своей статьи, Нил швырнул журнал в урну.
Однако последующие события разбудили любопытство редакторов. Во имя всего святого, что происходит в Риме? С появлением третьей тайны Фатимы, доселе скрытой, город превратился в зону боевых действий. Адмирари продолжал поддерживать ни к чему не обязывающие отношения с Анджелой ди Пиперно, скорее по привычке, чем в силу искренних чувств, и через девушку вышел на ее редактора, Ричарда Джона Нойхауса. Судя по всему, бывший лютеранский пастор, ставший священником в Нью-Йоркском архиепископстве, имел доступ ко всем нервным узлам Ватикана. Нилу не нравилась роль новичка, которого наставляет умудренный опытом священнослужитель, знающий все ходы и выходы. Его нисколько не огорчило известие о том, что Нойхаус покинул Рим.
— Любопытный тип, — заметил Нил Анджеле.
— Ты ему тоже не нравился.
— Что он про меня говорил?
— Вряд ли ты захочешь слушать, — улыбнулась Анджела.
— Ты права.
Ее скрытность казалась кокетством — мне известно кое-что, чего ты не знаешь, так попробуй вытянуть из меня информацию, — и деланое безразличие показалось Нилу лучшим способом выяснить, что о нем думает главный редактор «Первых дел».
— Если хочешь узнать, почитай «Публичную зону», — посоветовала Анджела.
В этом разделе в конце каждого номера редактор излагал свое мнение по самым разнообразным предметам с легкостью человека сведущего.
— Нойхаус немного завидует отцу Фессио, — добавила Анджела.
Джозеф Фессио, основатель издательства «Игнатий-пресс», теперь был ректором нового университета, открытого Томом Монаганом в Нейплсе, штат Флорида. «Игнатий-пресс» сделало имя изданием трудов Ратцингера на английском языке. В свое время Фессио учился у Ратцингера, затем они в течение многих лет поддерживали отношения, и сейчас, со слов Анджелы, Фессио был в Ватикане persona muchissima grata.[130] Каждый раз, бывая в Риме, долговязый иезуит заглядывал к бывшему наставнику, ставшему Папой, чтобы поболтать с глазу на глаз.
— Ты это читал? — спросила Анджела.
Они были в кабинете Нила на набережной Тибра. Девушка имела в виду «Публичную зону» последнего номера «Первых дел».
— Еще нет.
Нил взглянул на раздел, и первого абзаца о том, что Лус[131] в настоящий момент бледно представлен в Риме ветераном традиционной журналистики, оказалось достаточно. Несомненно, дальше Нойхаус отпускал какие-нибудь остроты насчет света, обыгрывая значение фамилии медиамагната.[132]
— Я познакомилась с потрясающим человеком, — начала Анджела и умолкла.
— И это все?
— Расскажу за обедом.
— Отличная мысль.
Из соображений безопасности они выехали за город по виа Кассиа-Антика и устроились в ресторанчике под навесом, увитым диким виноградом.
Потрясающим человеком, с которым познакомилась Анджела, была Хизер Адамс.
— Ее упрятали в монастырь в Ватикане.
— Упрятали? — удивился Нил.
— Она работает у Игнатия Ханнана.
Девушка смолкла. Нил, потягивая вино, кивнул, мол, ему знакомо имя компьютерного магната.
Анджела никак не могла выбрать между минеральной водой и дорогим «Бароло», которое заказал Нил, словно, смешав воду и вино, рисковала погасить охватившее ее возбуждение. Что ж, сенсация — вещь захватывающая.
— Это правда! Хизер — самый простодушный и искренний человек из всех, кого я только знаю.
Эта простодушная и искренняя девушка рассказала Анджеле о зловещих событиях, произошедших в «Эмпедокле», об убийстве Брендана Кроу («Он работал у кардинала Магуайра!»), о том, что ей доверили третью тайну Фатимы, которую она забрала домой, а затем передала сотруднику ЦРУ Винсенту Трэгеру.
— Бывшему сотруднику, вставшему на путь преступлений, — пробормотал Нил заученную из газет фразу.
Потом документ похитили из сейфа в кабинете Трэгера, его секретаршу убили, а сам бывший сотрудник ЦРУ, вставший на путь преступлений, тайно вылетел из Америки в Рим вместе с Хизер, которой поручили вернуть в Ватикан подложную третью тайну, воспламенившую мировой пожар.
— Так, значит, подлинную третью тайну так и не вернули? — спросил Нил.
— Трэгер рассчитывает получить ее от человека, который ее похитил.
— И убил его секретаршу?
Анджела откинулась назад.
— Понимаю, понимаю. Все это похоже на плохой фильм с Томом Хэнксом в главной роли. Если бы все это рассказала не Хизер, а кто угодно другой, я бы тоже была настроена скептически.
Эти откровения испортили Нилу обед. Одно дело терпеть снисходительность Ричарда Джона Нойхауса, совсем другое — узнавать сенсационные сведения от неопытной девчонки.
— В общем и целом это совпадает с тем, что удалось узнать мне, — солгал Нил.
— От кого?
Нил сделал серьезное лицо и указательным пальцем — а он до сих пор печатал двумя пальцами — рассек пополам рубиновые от «Бароло» губы.
— Нил, а ты бы поделился со мной тем, что я тебе сейчас рассказала?
— Ну, этот сюжет едва ли подходит для «Первых дел».
О характере Нила говорило то, что, когда подали saltimbocca alla romana,[133] к нему частично вернулся аппетит. Он также заказал еще одну бутылку «Бароло», как будто ему было что праздновать.
— Тебе придется пить в одиночку, — заметила Анджела.
Сама она немного опьянела. Какое же очаровательное создание! В другом мире, в мире, где Нил обитал во времена своей молодости, он, возможно, попытался бы воспользоваться тем, что трезвость Анджелы частично сдала позиции. В мире нынешнем он довольно неплохо изобразил американского журналиста в Риме, наслаждающегося обильной трапезой, оплаченной из его тугого кошелька, и развлекающего молодую коллегу рассказами о своем блистательном прошлом. Нил совершил ошибку, упомянув Лулу ван Акерен, и Анджела встрепенулась.
— Так ее звали тогда. По мужу она Мартинелли.
— Она разбила твое сердце, — заботливо произнесла Анджела.
Так кому все-таки ударило в голову «Бароло» — этой девчонке или нынешнему тусклому отсвету Луса в Риме?
— Или я ей, — сказал Нил, заканчивая разговор.
В городе Анджела попросила высадить ее у метро.
— Я бы не советовал, Анджела. Лучше возьми такси.
— Может быть, и возьму.
— Послушайся моего совета.
Нил оставил машину в подземном гараже под административным зданием, где размещался его офис, и быстро прошел к Ватикану, стараясь ничем не привлекать к себе внимание во враждебной толпе. В воротах его остановили швейцарские гвардейцы, но он упросил их связаться с Донной Куандо. Неизвестно, что та им сказала, но Нила пропустили.
Донна ждала перед домом Святой Марфы. Они прошли по брусчатке в маленький сквер и сели на скамейку, куда усилившийся ветерок доносил брызги журчащего фонтана. Нил быстро изложил то, что узнал от Анджелы ди Пиперно.
— Кто тебе это рассказал? — спросила Донна.
— Не ты, дорогая. А я полагал, мы с тобой друзья.
Она положила пальцы с накрашенными ногтями ему на рукав.
— Это все правда.
Донна рассказала о встрече, организованной Трэгером, и о том, что они с Родригесом будут наблюдать за передачей здания, расположенного выше по склону Яникула.
— Донна, я хочу быть там.
Она задумалась.
— А ты будешь хорошо себя вести?
— Если меня не спровоцируют.
II «О, устрой нас туда!»
Первые несколько часов полета Нат провел в кабине, сидя на откидном стульчике рядом с Лорелом и Харди. Лора суетилась на кухне с обедом — все было готово, только разогреть в микроволновке, — а Рей потягивал выдержанное виски, задумчиво глядя на облака. Лететь в Рим решили внезапно, впрочем, так организовывались все поездки Ната. Он верил, что его присутствие благоприятно повлияет на происходящее в Риме, и, как показывал опыт, подобное предположение не было таким уж самонадеянным. Перед самым отлетом Лора позвонила брату Джону.
— Лора, здесь все просто ужасно.
— Именно поэтому мы и летим. Как поживает Хизер?
— Счастлива, словно ласточка небесная.
Хизер решила постричься в монахини? Как знать, быть может, это ее судьба, хотя Лора удивилась, узнав, что Хизер укрывала у себя дома Винсента Трэгера. Это обстоятельство рассеяло последнюю тень сомнения, которая оставалась у Лоры относительно причастности Трэгера к тому, что произошло с Бренданом Кроу. Заботливое отношение Хизер, по крайней мере мельком, заставило подумать о чем-то большем.
— Где вы собираетесь остановиться? — поинтересовался Джон.
— В «Хилтоне»? — предположила Лора.
— Лучше не надо. Он одним из первых пал жертвой разъяренной толпы. Почему — не знаю. Я устрою вас на виллу Стритч.
— Где когда-то жил сам?
— Лора, открою тебе одну тайну. Сейчас там находится Папа.
— О, устрой нас туда!
Закончив разговор, Лора сказала Рею:
— Возможно, мы будем жить вместе с самим Папой.
— Я полагал, он покинул город.
— Он покинул Ватикан, но не Рим.
— Мог бы сразу перебираться в Авиньон,[134] — криво усмехнулся Рей.
— Ха-ха!
Когда на кухне все было готово, Лора подсела к Рею.
— Виски замечательное. Хочешь попробовать?
— Быть может, потом.
Рей протянул ей стакан. Отпив глоточек, Лора в очередной раз убедилась в правоте собственного предположения о том, что виски — мужской напиток.
Присоединившийся к ним Нат в ответ на предложение выпить покачал головой. Лора только теперь смогла сказать ему о вилле Стритч. Нат отреагировал на сообщение лишь после того, как она добавила, что там скрывается Папа.
— Я хочу с ним встретиться.
— Посмотрим.
— Лора, я хочу, чтобы он благословил «Приют грешников».
— Я говорила Джону, что ты хочешь получить аудиенцию. — Она действительно говорила, несколько недель назад.
— Хорошо. Хорошо.
Далее Лора рассказала про безуспешные усилия Трэгера вернуть третью тайну Фатимы.
— Надеюсь, он будет осторожен, — заметил Нат. — Человек, у которого сейчас документ, убивал ради него.
— И не раз. Однако у Трэгера есть то, что этому человеку нужно больше третьей тайны.
Нат много раз участвовал в деловых переговорах и прекрасно понимал: даже если сделка подготовлена самым тщательным образом, что-нибудь может пойти наперекосяк. Обмен баш на баш выглядит хорошо только до тех пор, пока кому-нибудь не приходит в голову мысль получить чужой «баш», при этом не отдавая свой. Но зачем убийце третья тайна Фатимы?
— Ты справлялась насчет Хизер? — спросил Нат.
— У нее все замечательно.
— Она сможет вернуться вместе с нами.
В первую очередь Лора накормила Лорела и Харди, после чего сели обедать они втроем.
— Где-то есть вино, — сказал Нат.
— Тебе красного или белого?
— Мне не надо.
Нат соблюдал какой-то очередной пост, но не хотел об этом говорить. Духовного наставника он нашел в семинарии Святого Ансельма — некоего отца Фортина, который произвел на него благоприятное впечатление. Настолько благоприятное, что Нат даже говорил с аббатом о назначении Фортина в «Эмпедокл» в качестве капеллана.
— Он сказал, что семинария без него развалится.
— Это сказал отец Фортин?
Нат нахмурился.
— Нет. Аббат.
После обеда верхний свет в салоне погасили. Нат включил лампочку над своим креслом, чтобы читать «Душу апостольства». Лора откинула спинку и закрыла глаза. Устраиваясь на работу к Игнатию Ханнану, разве она могла подумать, что ее захлестнет волна религиозного возрождения, поднятая этим человеком? Их с Реем холостяцкая жизнь была своеобразной подготовкой к браку. Казалось, Нат нисколько не удивился, когда они поделились своими намерениями.
— Лора, тебе придется подыскать себе замену.
— Выгонишь меня?
— Ты сама уволишься.
— Замужество и увольнение с работы связаны неразрывно, как лошадь и повозка, — сказал Рей.
На подлете к Старому Свету началась болтанка. Нат снова ушел в кабину, а Рей дремал благодаря выдержанному виски. Солнце поднималось навстречу, и когда самолет приблизился к побережью Италии, было уже ясное утро. Они приземлились в Чьямпино, где их уже ждал Джон.
— Мы едем на виллу Стритч? — спросила Лора.
— Я все устроил.
По дороге Джон сказал:
— Когда я уезжал, там был Трэгер, он разговаривал с неким Дортмундом.
— Кто такой этот Дортмунд?
— По-видимому, бывший коллега.
III «Нет человека безжалостнее, чем фанатик»
— У меня остались планы, которые вы для меня нарисовали, — сказал Анатолий, еще больше изумив Реми Пувуара, и так пораженного его неожиданным появлением.
— Как вы сюда попали? — пробормотал маленький священник.
— Просто следовал вашим указаниям.
Оглянувшись по сторонам, Пувуар взял Анатолия за руку и быстро увлек его за ряд стеллажей.
— Того, что вы ищете, здесь нет, — прошептал он.
— Вы уверены?
— Конечно уверен. — Пувуар задумался. — Я могу показать вам место, где должны лежать отчеты.
— Чтобы я поверил, будто вы не лжете.
Страх весьма неплохой помощник. Анатолий буквально увидел мысли, проносящиеся в голове маленького священника: «Передо мной тот самый человек, который убил государственного секретаря, его помощника Буффони и кардинала Магуайра. Можно ли ждать пощады от того, кто оставил столь жирный кровавый след?» Анатолий вспомнил, с каким рвением Пувуар рисовал поэтажные планы и давал указания. Неужели тот полагал, что после операции Анатолий сожжет их?
— Я знаю, что отчетов здесь нет. Я договорился об их передаче.
— Знаю, знаю, — кивнул Пувуар. — Обмен будет для вас связан с риском для жизни.
— Объяснитесь.
Пувуар снова жаждал помочь Анатолию.
— Во-первых, есть Родригес и его люди. Они будут наблюдать за встречей с очень выгодной позиции.
— Вы полагаете, они попытаются меня взять?
— Есть и другие, — напомнил Пувуар.
Другие — это римское отделение ЦРУ, чьей задачей являлся захват Трэгера.
— Он разыскивается за убийство, совершенное в Штатах.
Анатолий усмехнулся. Он гордился тем, как обезвредил Трэгера, поиграв с ним в кошки-мышки в Нью-Гемпшире. Разумеется, охота на Трэгера продолжилась, как только стало известно о его бегстве в Рим. Но значит, рисковать будет Трэгер, а не он.
— А вы подвернетесь им под руку.
Но Пувуар произнес это просто, ничего не подчеркивая.
— Братство Пия Девятого пойдет на все, чтобы получить третью тайну Фатимы. — Он пристально посмотрел на Анатолия. — Документ у вас?
— У меня.
Отступив назад, Пувуар оглядел Анатолия с ног до головы. Страх полностью оставил маленького сотрудника архива. Ведь они с Анатолием союзники? Разве не этого он ждал долгие годы — возможности по первому зову прийти на помощь? Разумеется, Пувуар полагал, что Анатолий действует в официальном качестве, что Чековский, потеряв терпение получить отчеты дипломатическим путем, перешел к прямым действиям. И Анатолий поддерживал его заблуждение; так он получил поэтажные планы, которые теперь превратились в улики против архивариуса.
— А Чековский?
— Тут уж вам лучше знать, — удивился Пувуар.
Анатолий не настаивал.
— Что насчет братства?
— Я знаю, что у них на уме. Эти люди готовы на все ради документа. Нет человека безжалостнее, чем фанатик. Жан Жак Трепанье прибыл в Рим, чтобы объединить усилия с Катеной. Из всех он самый истовый. Сами подумайте. Вы похитили послание Богоматери. Какие моральные заповеди могут вас теперь защитить?
Анатолию это совсем не понравилось.
— Этим людям известно, где состоится встреча?
— До них дошли слухи. — Пувуар провел тощей рукой по впалым щекам. — Думаю, будут и другие. Компьютерный магнат Игнатий Ханнан только что прилетел в Рим вместе со своей свитой.
Анатолия нисколько не удивляло то, что предстоящий обмен привлек к себе такое внимание. Одна из причин, по которой он вызвал Трэгера на крышу и устроил генеральную репетицию встречи, о чем тот даже не подозревал, заключалась в том, чтобы известить как можно больше людей. Интересуются этим делом слишком многие, и глупо надеяться на сохранение секретности. Анатолий хотел привлечь представителей всех заинтересованных сторон. Трэгеру он доверял. Трэгер вряд ли раскрыл кому-либо план обмена. Очевидно, Анатолий не был единственным, кто наблюдал, как Трэгер поднимался на крышу Североамериканского колледжа. Родригес-то уж точно следил за всеми его действиями.
Однако, на взгляд Анатолия, опасность исходила не от этих людей. Чековский подбирался к отчетам о покушении на Иоанна Павла II слишком настойчиво, слишком упорно и явно не из соображений дипломата, представляющего свою страну. Свою страну! Правительство которой возглавляет это животное Путин! Всех остальных, упомянутых Пувуаром, интересует документ, находившийся у него в руках. Только ему самому и Чековскому нужно то, что он получит взамен. Нет, если уж и опасаться кого-то, то Чековского.
— Я признателен вам за помощь, — сказал Анатолий. — Как всегда.
— Вы ради этого сюда пришли?
— Отчасти. Но также для того, чтобы напомнить о вашем содействии в составлении поэтажных планов.
— В таком случае вы знаете, как отсюда выйти.
— Но сначала еще одно одолжение. Где квартира, которую Родригес использует в качестве наблюдательного пункта?
Пувуар объяснил.
— Не думаю, что вам следует его опасаться.
— Может быть, у вас возникнет желание предупредить их, чтоб сегодня днем были начеку.
Анатолий легко двигался сквозь беснующиеся толпы. Эти люди, вероятно, считали его своим. Анатолий перешел на противоположный берег Тибра, сел на парапет и позвонил Трэгеру.
— Два тридцать.
— Завтра ночью?
— Сегодня днем. Приходи один.
IV «Это какой-то священник»
Только Нил Адмирари собрался вздремнуть, как ему позвонила Донна Куандо.
— Час икс приближается.
Нил не сразу сообразил, о чем речь.
— Когда?
— Буду ждать тебя в мансарде. — Она назвала адрес.
— Я уже в пути.
А в пути пришли непрошеные мысли. Осознание того, что разница в возрасте между ним и Анджелой исключала любой флирт, которым, плохо это или хорошо, характеризовалась его профессиональная жизнь, наводило на размышления о Донне. Тут такого препятствия не было, однако это казалось слишком расплывчатым обещанием амурных отношений. Не ошибается ли он, полагая, что ей приятно его общество? Первая встреча со своим источником в Ватикане стала для Нила приятным сюрпризом. Он страшился увидеть какую-нибудь монашку, считающую контакты с прессой способом выдачи лишь благоприятных сведений. Однако знакомство прошло чуть ли не как свидание.
— Что такая очаровательная девушка делает здесь? — спросил Нил, когда они встретились второй раз, уже за пределами Ватикана.
— Кто сказал, что я очаровательная девушка?
— Я, только что.
Лицо Донны медленно расплылось в улыбке, открывая ровные зубы, один за другим.
— А вы даже выглядите как журналист.
— Это здесь такое освещение, — сказал Нил.
«Здесь» — это ресторан «Амброджио» на Борго-Пио. Между столиками беззвучно скользили кошки, а птицы, точно бросая им вызов, пикировали на землю за упавшими крошками. На столике стоял кувшин красного домашнего вина, оказавшегося лучше, чем ожидал Нил, и они воздавали ему должное. Донна сидела напротив, с видом женщины, у которой свободен весь вечер. Когда они обменялись номерами телефонов и адресами электронной почты, чтобы облегчить общение, в этом было нечто большее, чем чисто деловой контакт.
— Чем занимается мистер Куандо?
— Тем же, чем миссис Адмирари.
— Никакой миссис Адмирари нет.
— Знаю.
Так, так. Однако, как выяснилось, эта встреча была лишь чисто деловым знакомством. Нил пришел к выводу, что Донна принадлежала к категории тех женщин, кто просто не может не быть женщиной. Она напомнила ему Лулу фон Акерен — грустные мысли. Ну, не такие уж и грустные. Вся беда Лулу заключалась в том, что где-то существовал мистер фон Акерен, о чем Нил узнал, только когда сделал предложение. Они лежали вместе в кровати, и Лулу поведала эту печальную историю. Она подала прошение о расторжении брака, но получила отказ. Быть может, Лулу помогла бы ему начать жизнь сначала. Нил был опустошен. Как только он лег с ней в постель, он сразу же об этом пожалел. Лулу была другой. Нил горел желанием сделать из нее честную женщину. А вместо этого получил рассказ о ее первом браке, по-прежнему законном в глазах церкви.
Они искали способ обойти эту проблему. Оба знали священников, которые с радостью бы нарушили строгие законы церкви относительно брака. Один знакомый каноник убеждал Лулу в том, что та сама может аннулировать замужество. У него это чем-то напоминало обычаи шариата. Я с тобой развожусь, я с тобой развожусь, я с тобой развожусь.[135] Однако ни Нил, ни Лулу не могли заставить себя пойти на подобные уловки. В тот момент Нил готовил материалы для Эн-си-ар, как и Лулу, но если значение первых двух букв в аббревиатурах у них совпадало, то у Лулу «Р» означало «реестр», в то время как у него — «репортер».[136] Видит Бог, ни о какой ортодоксальной вере говорить не приходилось. В его заметках слышались отголоски гневного недовольства позицией официальной церкви. Но в сердце своем Нил оставался все тем же мальчиком-католиком, которого воспитали его родители. Поэтому их с Лулу отношения зашли в тупик. Любовь увядала, время от времени вспыхивая, но каждый раз натыкаясь на непреодолимое препятствие. И вдруг Лулу перешагнула его, выйдя замуж за Мартинелли.
— Печально, — сказала Донна, когда Нил выложил ей все это; она улыбнулась. — Ты подвел черту?
Нил обиделся. Конечно, Донна была права. Вполне возможно, Лулу стала бы оружием, которое разрушило бы оборонительные порядки Донны. Быть может, только сейчас наступила запоздалая реакция. И это приглашение в квартиру в мансарде якобы для того, чтобы наблюдать сверху за обменом документами, на самом деле преследовало и другие цели.
Поэтому Нил с легким сердцем вошел в здание, выяснил, что лифт отсутствует, и, преодолев, казалось, не меньше десяти тысяч ступенек, поднялся на мансардный этаж. Он предварительно позвонил снизу, и Донна ждала его у открытой двери. Подчеркнутая деловитость.
— Заходи.
Она провела Нила в комнату. Дверь на балкон была открыта. Нил направился было туда, но Донна его остановила.
— Нет, нет. Подожди. Не спугни их.
Нил отступил назад.
— По моим половина третьего, — сказала Донна. — А по твоим?
Он сдвинул манжету.
— То же самое.
И тут раздался звонок.
Донна посмотрела на него, он посмотрел на нее, затем оба взглянули на свои сотовые. Только после второй трели до них дошло, что звонят в дверь.
— Взгляни, кто там.
Нил посмотрел в глазок и обернулся.
— Это какой-то священник.
— Священник?
Донна прошла через комнату и открыла дверь. Высокому священнику ряса была коротка. Он прошел в квартиру, захлопнул дверь и сказал:
— Вы пойдете со мной.
В руке у него был пистолет.
V Он провалился спиной вперед в податливую пустоту
Дортмунд, сидевший в плетеном кресле в сени деревьев виллы Стритч, отбросил «Разум и чувства» на металлический столик. Он только что приказал Трэгеру отменить встречу с Анатолием, а Трэгер отказался ему подчиниться.
— При всем уважении, ты мне больше не начальник.
— Я больше никому не начальник. Я думал, я твой друг.
Трэгер кивнул. Наступил деликатный момент, однако Трэгер решил во что бы то ни стало встретиться с Анатолием. Он объяснил Дортмунду, что, какой бы призрачной ни была надежда, возвращение третьей тайны Фатимы — единственный способ снять осаду с Ватикана.
— Винсент, из этой затеи ничего не получится.
— Есть другие предложения?
Дортмунд потянулся было за романом Джейн Остин, затем отдернул руки. Казалось, он ищет тазик с водой, чтобы их вымыть.
— О предстоящей встрече известно всем, — сказал он.
— Знаю.
— Винсент, вы с Анатолием станете мишенями для самых разных соперничающих сил.
Трэгер это понимал. Сначала ему казалось, что опасность угрожает в первую очередь Анатолию. Разочаровавшийся бывший сотрудник КГБ собирался рассказать о роли, которую играл в покушении на Иоанна Павла II Чековский. Когда Анатолий спросил Трэгера, имел ли нынешний посол России отношение к тому заговору, Трэгер посмотрел ему в глаза и ничего не сказал. Существует много способов ответить на вопрос. Анатолий видел в отмщении цель жизни, следуя логике, которую Трэгер не мог понять. Но он понимал чувства врага: окружающий мир прошел своим путем мимо него, к новой, еще более безумной фазе, и оказалось, что жизнь прожита впустую. Ради чего нужно было убивать, разрушать, выкрадывать, борясь за господство в черно-белом мире? Мир стал серым. Бесцветным. Улицы запружены обезумевшими толпами, теперь уже не послушным инструментом для достижения высших целей, а фанатиками, одержимыми религиозным рвением. Одно дело рисковать собой ради великой цели; но как сражаться с тем, кто по собственной воле взрывает себя в людном месте, кто направляет самолет в небоскреб, ослепленный надеждой попасть в рай, ему обещанный?
Анатолий смотрит на предстоящую встречу как на Götterdämmerung,[137] как на крушение всех своих прежних идолов. Для него это в каком-то смысле способ самому превратиться в живую бомбу. В его сценарии Трэгер лишь статист, которым можно без сожаления пожертвовать. Трэгер это прекрасно понимал.
Но понимал он и то, что Дортмунд сказал правду. Почему о предстоящей встрече известно буквально всем? Хизер знает о ней с самого начала. Пьячере знает, потому что ему обязательно должен был сказать Родригес. И в агентстве о ней тоже знают. К Дортмунду на виллу Стритч приезжали трое гладковыбритых мужчин с ледяными глазами, считавших, что Дортмунд похищен и удерживается в заложниках, став жертвой Трэгера.
— Им нужен ты, — сказал Дортмунд.
— Когда все это кончится, я сдамся сам. Обвинение против меня развалится.
— Но вот доживешь ли ты до суда?
Трэгера обвиняли в убийстве Брендана Кроу. Что гораздо болезненнее, его обвиняли в убийстве Беа!
Подобно Анатолию, он был предоставлен самому себе. Затем раздался звонок, и Трэгер отправился на встречу.
Лев сидел в маленькой стеклянной кабинке у входа. Трэгер бросил на него вопросительный взгляд и, получив молчаливый ответ, вошел в здание.
Двери часовни были открыты, оттуда доносились органные переливы. В коридор стали выходить семинаристы, по двое, в сутанах и стихарях, и звуки музыки создавали ощущение, будто они на параде. Трэгер прижался к стене, пропуская их. Казалось, молодых семинаристов были сотни. Наконец они рассеялись по классам. Трэгер прошел до конца коридора к лифту и вскоре уже поднимался наверх, к Анатолию.
Оказавшись на последнем этаже, Трэгер преодолел еще один пролет до закрытой двери. Он повернул ручку и потянул на себя. После полумрака помещения солнце на мгновение его ослепило. Огромный огненный шар уже клонился к западу. В дальнем конце крыши Трэгер увидел три фигуры, мужчину, женщину и священника. Что они здесь делают? Судя по всему, произошла какая-то осечка.
Трэгер развернулся, собираясь уходить, но тут священник окликнул его.
— Подожди!
Анатолий. И он держал пистолет.
— Иди познакомься с нашими свидетелями. Документ у тебя с собой?
— А у тебя?
Сунув руку за пуговицы сутаны, Анатолий достал пухлый конверт.
— Давай.
— Как вы здесь оказались? — подошел Трэгер к Донне Куандо.
— Нас притащили силой! — воскликнул мужчина. — Я представитель прессы. Все это просто возмутительно!
Анатолий бросил на него презрительный взгляд. Заложник представился как Нил Адмирари, римский корреспондент журнала «Тайм».
Полуденная месса в Североамериканском колледже служилась по новому обряду, для этой цели специально приглашали епископа. Трепанье затерялся в сутане и стихаре среди семинаристов и молодых священников, заполнивших скамьи в нефе, и теперь с трудом сдерживался, наблюдая, во что превратилось богослужение после Второго Ватиканского собора. Единственным утешением было то, что месса оставалась законной и допустимой. — Трепанье не разделял мнение тех, кто осуждал новый порядок как разрыв с традициями, такой же решительный, как и изменение церемонии рукоположения в англиканской церкви. Но наконец все завершилось, и Трепанье влился в ряды выходящих из часовни. При виде Трэгера, прижавшегося к стене, у него забилось сердце. Подумать только, он мог с ним разминуться!
Когда процессия свернула в трапезную, Трепанье остановился и, не обращая внимания на потоки священнослужителей, следил за коридором, откуда только что вышел. Он увидел, как Трэгер ринулся прочь, словно отпущенная пружина. Прокравшись обратно, Трепанье заглянул за угол и как раз увидел, как Трэгер заходит в лифт.
Глядя на загорающиеся одна за другой над дверью цифры, Трепанье мысленно благодарил небо за вдохновение, побудившее его поселиться здесь, в Североамериканском колледже. В то время решение перебраться в колледж из комнаты для гостей в братстве Пия IX было обусловлено близостью к Ватикану. Сейчас же Трепанье думал, что провидение направило его сюда засвидетельствовать возвращение третьей тайны Фатимы! У него появилась четкая цель.
Кабина остановилась на последнем этаже, на том самом, где располагалась комната Трепанье. Не дожидаясь, когда лифт спустится, Трепанье выскочил на лестницу. После первых же двух пролетов он пожалел о своем решении, однако возвращаться значило терять драгоценное время, поэтому он поднялся пешком.
Добравшись до последнего этажа, Трепанье остановился. Прислушался. Ничего. Шагнув вперед, он увидел лишь пустой коридор. Не зная, как быть дальше, Трепанье двинулся вперед, и тут его взгляд упал на дверь с надписью «крыша». С убежденностью, далекой от логики, он понял, что Трэгер именно там.
Трепанье потянул ручку на себя и после еще одного короткого лестничного пролета остановился перед другой дверью. Дыхание его вырывалось судорожными, возбужденными хрипами. Он всем своим нутром ощущал близость письма сестры Лусии. Трепанье проскользнул на крышу. Увидев тех, с кем встретился Трэгер, он укрылся за столиком под сложенным зонтиком, откуда ему было видно все происходящее.
Анатолий протянул конверт.
— Это знаменитая тайна Фатимы, пропавшая из Ватиканского архива. Я меняю ее у агента Трэгера на отчет о покушении на Папу Иоанна Павла Второго.
Несомненно, эти слова были заранее отрепетированы. Анатолий произносил их громко и четко, словно кто-то еще его слушал.
— Откуда она у вас? — спросил Нил Адмирари.
— Нил, — вмешалась Донна Куандо, — пожалуйста, помолчи.
Церемония проходила с большой торжественностью. Трэгер протянул свой пакет, Анатолий протянул свой. Оба вцепились в чужие конверты. Казалось, это репетиция роты почетного караула. Затем оба бывших агента, получив то, ради чего пришли, отступили назад.
И тут плечо Трэгера пронзила боль. Он отшатнулся от Анатолия, а тот стремительно обернулся на хлопок, сжимая бесполезный пистолет. И тотчас же бросился к двери. Прогремели выстрелы. Пули впивались в каменные плиты крыши, преследуя Анатолия, осколки разлетались из-под них во все стороны.
Внезапно, опрокинув стол, кто-то в сутане метнулся к раненому Трэгеру. Это был Трепанье, и он видел только конверт в руках агента — документ, которого жаждал столько лет, предмет всех его надежд и страхов. Трепанье набирал скорость, приближаясь к Трэгеру, но тот его заметил. Когда Трепанье изо всех сил рванул вперед, Трэгер, несмотря на рану, отступил в сторону — священник по инерции проскочил дальше и, развернувшись, налетел на невысокий парапет, ограждавший крыши. Удар пришелся чуть ниже колен. Трепанье вскинул руки, на его лице появилось выражение безотчетного ужаса, и он провалился спиной вперед в податливую пустоту.
Предсмертный крик был слышен даже сквозь гул приближающегося вертолета.
Без единой царапины Анатолий добежал до двери, распахнул ее и увидел Льва. Анатолий сорвал с себя сутану, не выпуская драгоценный конверт.
— Выведи меня отсюда!
— Следуй за мной, — сказал Лев.
Преодолев лестничный пролет, они пробежали мимо лифта и дальше, до самого конца коридора, где находился грузовой лифт. Лев не стал заходить в кабину.
— Спустишься в подвал, оттуда уже сам выберешься.
Двери закрылись, и кабина пришла в движение. Анатолий сдерживался изо всех сил, чтобы не вскрыть пакет. Его переполнял восторг. Скоро все прояснится. И он будет отомщен.
Лифт медленно полз вниз. Когда он наконец опустился в подвал, за дверьми оказались двое. Анатолий попал под прицельный огонь. Когда он упал, один из нападавших вырвал у него из рук пакет, и они поспешили прочь, бросив Анатолия умирать. Последним, что он увидел в этой жизни, было то, как все его надежды исчезают за дверью на стоянку.
Белый вертолет, поднявшись с площадки в Ватикане, пролетел низко над куполом собора Святого Петра, чтобы его не заметили толпы на площади, и через считаные минуты оказался над Североамериканским колледжем. Поднимая вихрь, разметавший столы, стулья и прочие легкие предметы, вертолет опустился на каменные плиты. Нил Адмирари наблюдал за ним, распластавшись на крыше, забившись в угол. В нескольких шагах от него Донна помогала раненому Трэгеру.
Дверца открылась, но огромный несущий винт продолжал вращаться. Выскочивший Карлос Родригес бросился к Трэгеру.
— Пакет у тебя? — возбужденно спросил он.
Трэгер молча протянул ему конверт, полученный от Анатолия.
Дверь, ведущая на крышу, распахнулась, и ворвались трое мужчин. Двое были вооружены, третий показал Родригесу свое удостоверение.
— Мы представляем правительство Соединенных Штатов, — крикнул он.
Родригес взглянул на документ. Тем временем двое других обступили Трэгера.
— Винсент Трэгер, вы арестованы.
Второй добавил, обращаясь к Родригесу:
— У нас есть ордер на экстрадицию.
— Куда вы его заберете? — спросила Донна.
— Сейчас? В американское посольство.
— Немедленно подавай протест, — повернулась Донна к Родригесу.
Поднявшись на ноги, Нил Адмирари приблизился к остальным, с опаской поглядывая на вращающийся винт.
— Пресса, — объявил он. — Нил Адмирари из журнала «Тайм». Я могу увидеть ордер на экстрадицию?
— Если хотите, загляните в посольство.
Родригес шагнул вперед.
— Я забираю этого человека в больницу. Он ранен, о чем вы, полагаю, и сами знаете.
Донна повела Трэгера к вертолету. Сотрудники американских спецслужб застыли в нерешительности.
— В какую больницу? — наконец спросил один из них.
— В ватиканскую.
Трэгеру удалось с помощью Донны забраться в кабину. Его рука висела безжизненной плетью, он потерял много крови.
— Нил, пошли, — окликнула Донна. — Залезай.
Посмотрев на вертолет, на несущий винт, на маленькую кабину, журналист покачал головой.
— Я лучше прогуляюсь пешком.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги