Третья стадия

Глава 18

«Отец?!»

Остро кольнуло в голове у Райнера и рука дрогнула, выпустив заряд мимо жука. Брызнули осколками стекла, и жук заметил это и развернулся. Райнер нервно встряхнул головой, проморгался и снова приложился к оптике.

Жук попал в перекрестье прицела, а палец нажал на спуск. Нажал и уткнулся в скобу без результата. Кваари завис в воздухе, озираясь по сторонам.

Тварь! Нет-нет-нет! Не сейчас! Погоди! Когда это заряд батареи стал красным?

Райнер нырнул за укрытие, и дрожащими уже от напряжения руками отсоединил использованную батарею. Жужжание крыльев становилось все громче. Пехотинец оглядел площадку в поисках последней батареи. Справа. Слева.

Да где же она!

Жужжание приближалось, а глаза Райнера наткнулись на слабый синий огонек последней батареи в трех метрах от него. Наверное, не заметил, как во время стрельбы оттолкнул ее ногой.

Крепко прижав к себе горячую винтовку, пехотинец рывком бросился к батарее, а в следующий миг в том месте, где он только что был, бортик взорвался на части от выстрела жука.

Больно прилетело осколком в спину, и Райнер выронил винтовку. Покатившись кубарем по крыше, он инстинктивно сжался. Жужжание было почти рядом. Очередной выстрел раздробил бортик, и Райнера снова присыпало обломками. Хваленый костюм был почти бесполезен, когда на голове отсутствовал шлем. Пехотинец последний раз ударился затылком о площадку и остановился. Жужжание поднялось выше уровня крыши и Райнера обдало потоком раздуваемого ветра и сладковатого запаха. Жмурясь от боли, парень разлепил глаза и поискал взглядом свою винтовку. Вон она, почти под самым носом этой жуткой твари, которая готова выплюнуть новый заряд. Не дотянуться.

Когда тварь разинула пасть, Райнер молниеносным движением выхватил с пояса пистолет и несколько раз выстрелил. Жук скукожился, брызнул слюной, тогда пехотинец прицелился и выстрелил в его горб над головой, в место, где сидел наездник. Пуля с антивеществом беспощадно взорвала тварь изнутри. Биокорабль кваари тут же рухнул на крышу, рефлекторно попытался зацепиться лапами, но без нервного центра быстро соскользнул вниз.

Рука Райнера с пистолетом упала на пол, а сам он тихо взвыл от боли в спине. В небе продолжали носиться корабли воздушного флота, но к кваари пришло подкрепление. Все было без толку. Люди просто не справлялись.

Пехотинец тяжело перекатился на бок, а потом поднялся на локтях. Надо сражаться. Надо! Пока еще жив, пока ничего страшного не произошло. Пусть все бесполезно, но погибать надо с оружием в руках.

Потом он дополз на коленях до своей верной винтовки и зарядил в нее новую батарею. На бетоне остались черные разводы от горячего ствола. Райнер посмотрел на свою прошлую позицию и понял, что у него одним махом не осталось ни «ракетниц», ни магазинов к пистолету. В его распоряжении – одна батарея к винтовке. Надо сражаться.

Райнер заставил себя подняться на ушибленные ноги и встать к бортику. Правый глаз снова прижался к резиновой гармошке оптики.

«Почему же вы, люди, такие трусливые сволочи?»

- Майрис! У меня кончаются патроны! – никогда раньше в голосе Грэйс не было столько паники. – Майрис!

- Я слышу! У меня тоже! – с болью ответил Пилот.

- У тебя остался резерв? Перезаряди меня!

- Нет, Грэйси, не остался.

- Дэниел! – чуть не плача пискнул транслятор.

- Прости, милая, но у меня тоже последняя лента!

Мало того, что Дэниел умудрялся лавировать между выстрелов, так каким-то невероятным образом он успевал еще и сам огрызаться носовым пулеметом. Шестистволка резала врагов, как нож масло, но и жрала патроны в бешеном количестве.

Сторонний наблюдатель, если бы такой имелся, сказал бы, что так долго продержаться рядом с озверевшим ульем не может ни один корабль. Однако троица на старом самолете – могла. И держалась. И готова бы еще продержаться, материализуйся у них чудом полный запас патронов. Но чудес в мире не бывает. И патроны материализовываться не умеют. А потому друзья чувствовали, что одолеть весь улей им не судьба. Можно было бы попробовать улететь. Рвануть на всей скорости к Авроре за новыми снарядами. Но только один Дэниел пока знал и понимал, что это бесполезно. С остатками топлива полет заведомо был в один конец. Да и не протянут они долго, улетая. Вся орава наверняка кинется за ними вдогонку, а особо прыткие еще и обгонят.

У Майриса уже голова начинала кружиться от всех разворотов и мельканий земли. Сплошные точки жуков были повсюду. Стреляй как в тире! Даже не надо бояться, что можешь задеть кого-то из своих. Вроде и удобно, но жутко. Оставалось надеяться на умение Дэниела вести свою «пташку» и уносить их от выстрелов.

Грэйс боялась. Атаковала противников молниеносно, не давала им подлетать на расстояние ударов, но все равно боялась. Она чувствовала, что Дэниел чего-то не договаривает, ощущала его тревогу. Ей было страшно погибать. Здесь – на чужой планете – вдали от родины, на которой смерть не страшна. Она ни разу не пожалела о своем решении прилететь на попросившую помощи планету. Все же это была честь и дело ее жизни. Но как же страшно было умирать… Понимать, что ты безоружен, не можешь улететь. Быть добитым каким-нибудь кваари, так же, как и ты, жаждущим жизни. Они ведь вовсе не враги. Просто люди не поделили с ними территорию. Поставили им сложные условия, сами «продали» не лучшую половину планеты, а теперь получили то, что должно было случиться. Кваари обиделись и решили вытеснить людей. А ведь из их союза могло бы получиться столько всего ценного…. Слияние техники и биоинженерии. Новые виды. Новая флора и фауна. Новая жизнь! Кахейлу, как сами называли себя Серые, ценили жизнь в любом ее проявлении. И сейчас вместе со страхом в груди Грэйс поселилась боль. За то, что так и не было создано. Боль за то, что потеряли люди и кваари, так и не добившись союза. Да, они были слишком отличны друг от друга в мировоззрениях. Да, и те и другие не могли смотреть на соседей без отвращения. Людям были противны кваари с их бионаростами и звериными мордами. Кваари терпеть не могли тощих и словно «голых» людей, закованных в неживую оболочку. Отвращение победило и у тех и у других. Ксенофобия стала причиной раздора. Уже потом в силу вступило территориальное разногласие.

Грэйс не осуждала людей. Но так же она и не осуждала кваари. По ее мнению обе расы перешли границы дозволенного. Война зрела давно, и ничего нельзя было с этим поделать. Возможно, будь кваари сдержанней – люди не были к ним так агрессивно настроены. Виноватых нет. Есть те, кто не смог преодолеть себя и заставить ужиться с соседями. Мало ли планеты на две расы? Нет. Как пример, они же, кахейлу, жили с людьми в согласии. Но они заставили себя строго удерживать границу. Создали Колонию, возвели стены, чтобы никто лишний не выходил за пределы, и чтобы все они знали границу СВОЕГО дома на этой планете. Кваари не сделали этого сами. Они доверили людям установить границы. А люди дали им полушарие. Плохой выбор, если понимать, что стену по экватору не поставишь. Кваари усидели бы на континенте. Да разве донесешь эту мысль теперь до людей? Уже поздно.

А сейчас хочется просто выжить. Не обвиняя никого, не проклиная – выжить. Надеяться, что война не уничтожит всех поголовно, и случится нечто такое, что остановит ее. Нечто, что заставит свихнувшийся разом мир замереть и посмотреть на себя со стороны. Нечто особенное и решающее.

- Я был рад служить с тобой, Майрис, - раздался в эфире скупой голос Дэниела. – Хоть ты и достал меня своими тупыми вопросами во время обучения, но то был самый веселый год моей жизни.

- Эй! Дэн! Стой! Какого хрена? – воскликнул Пилот.

- Патроны закончились. Топливо тоже на исходе.

Щелк.

Грэйс впустую нажала на спусковой крючок, и пулемет коротко щелкнул бойком по пустому патроннику.

- У меня тоже, - ответила она.

- Спасибо, Грэйс, - в свою очередь обратился к ней Дэниел. – Без твоей помощи наши приключения давно бы закончились.

- Не за что, Дэн, - произнесла она имя Пилота уже на своем наречии. – Знай, ты был самый лучший пилот.

- Погодите, народ! Мне тут одному не хочется умирать, али как? – злобно, но без уверенности огрызнулся Майрис.

- Всем не хочется, друг, - тихо ответил Дэниел, продолжая бросать машину и лавировать. – Поэтому я буду вести это свое корыто, пока у тебя не кончатся патроны.

И словно назло Пилоту, Майрис выпустил в нескончаемых жуков еще одну очередь.

Парень был в шоке. Даже более того. У Майриса просто слов не находилось, чтобы выразить товарищам все, что заметалось у него в голове. «Как!? Это все?! Я не готов умирать! Эти сволочи все знали заранее, но смолчали? Не хочу. Не хочу! Предатели. Как они посмели. Мы не должны. Тут! Не должны! Мы можем ведь выбраться? Наверняка можем. Если прямо сейчас вылететь отсюда. Мы можем сесть на землю и попробовать отстреляться тем арсеналом, что я собрал с Луна Гранты. Нам ведь хватит. Нам еще может хватить на десять минут интенсивного боя. Но только что потом? Когда и эти патроны закончатся… Если мы не перестреляем всех кваари... А мы их действительно не перестреляем. Выходит, Дэн прав. И иного выхода у нас нет. Но ведь так не хочется умирать! Мы можем еще сражаться, у нас есть силы. Но нечем, Май, не-чем. Прими это. Просто прими. Уймись и стреляй. А потом просто схватись за автомат и готовься к жесткой посадке. Можно же слегка обмануть себя и понадеяться? Можно. Никто не мешает. Просто стреляй сейчас, а потом делай, что должен и что привык. Просто работай, Стрелок. И сохраняй спокойствие. Страшно? Нет, ты работай и не думай. Дэн классный пилот, он не даст подбить врагам свой корабль. Это надо помнить… Нас не собьют».

- Галоша, - буркнул Майрис в микрофон.

- Что? – обалдел от столь внезапного слова Дэниел.

- Я назвал твой самолет «галошей», - пояснил с дружелюбной и умиротворенной улыбкой Майрис и огрызнулся в кваари новой серией выстрелов. Она же и стала его последней.

«Щелк», - робко издал пулемет и затих.

А мир в ужасе замер.

Женщина подняла руку перед собой, и над ее открытой ладонью медленно стала разгораться золотая искра. Она собиралась по крупицам, вспыхивающим вокруг, как пылинки, пока не достигла размеров горошины.

Женщина открыла глаза и спокойно посмотрела на плавающую в воздухе искру. А та переливалась светом, как маленькое солнце.

- Я знаю, ЧТО вы, - мысленно произнесла женщина, глядя на горошину, за чьим светом померкли, казалось, даже огни Авроры. – Но не знаю, ЗАЧЕМ вы здесь.

- Мы здесь, чтобы восстановить порядок, - ответил ей хор их тысяч голосов. Тысячи крупиц, из которых собралась искра, вспыхнули единовременно.

- Вас называют «Четвертыми». Вас называют «Первородными», - ничуть не удивилась женщина голосам, вторгшимся к ней в голову. – Вы не такие, как описывали вас раньше.

- Мы выглядим так, как хотят нас видеть «отвечающие». У нас нет формы. У нас нет тела. У нас есть сила, и она есть воля.

- В таком случае, нам не нужен ваш порядок.

Искра менялась и шевелилась как солнце. Выплескивала миниатюрные протуберанцы, переливалась всеми оттенками белого и золотого.

- Но ваш мир погряз в непонимании, - ответили голоса без возмущения, но с напором.

- Так дайте нам возможность разобраться, - настаивалась женщина, словно мягко выскальзывая из золотых плавно смыкаемых оков.

- Мы не даем возможностей. Мы являемся, когда считаем, что мир уже безнадежен. Что ему нужно измениться, что ему нужен толчок. Мы направляем его. Открываем путь. Мы создаем то, что вы называете чудом. Ваш мир, нуждается в чуде.

- Но не вашими методами.

- Наши методы чисты и логичны. И они всегда действенны.

Золотые волны вязко окутывали сознание женщины и затягивали в себя, как зыбучие пески. Каждый ответ давался все с большим трудом. Нет, они, эти нежданные гости не были злы. Но они давили. Заполняли собой всё вокруг и вытесняли чувство реальности. Страшное ощущение, когда притупляются ощущения и больше не слышишь ничего вокруг, а только голоса. Бесконечный хор вселенной.

- Тогда почему же люди готовились уничтожить вас и ждали очередного прилета? Значит ли это, что прошлый толчок был напрасен, и люди не готовы примириться с вашими методами? – спросила женщина, в надежде доказать несовершенство совершенных.

- Иногда одного толчка мало, - признались тысячи голосов. - Мы не покидали вашу планету, а всегда ждали здесь. Смотрели. Изучали результат. Ждали, когда человечество сможет понять. Но вы сдались. Прошлый урок ничему не научил вас. Вы решили, что можете продолжать в том же духе. Запертые в оболочку собственного разума и предрассудков. Вы даже решили, что можете уничтожить нас. Хотя даже не поняли, что это невозможно, как невозможно заставить потухнуть все звезды. Мы есть везде. Мы – есть воплощение воли. И сейчас мы убеждены, что предыдущего толчка было мало.

Это казалось не реальным. Весь диалог. Вся обстановка. Высота, на которой сливались тысячи ветров под светом полярного сияния. Голоса затягивали в себя, топя одинокое сознание в своей безграничной мощи. Лишь едва тлеющие золотые отблески невидимой нити, протянутой за сотни километров, еще удерживали женщину в реальности. Ей нужно было убедить гостей. Нужно. Потому что весь мир сейчас замер в ожидании исхода данного диалога.

- Вы нетерпеливы, не знающие смерти. Дайте нам еще немного времени, - это было последнее, о чем могла молить их женщина.

- На что? На что вам дать время, «отвечающий за человечество»? На то, чтобы окончательно пали ваши города?

Словно всплеск, короткий кадр пронесся в голове у женщины, и она увидела своего сына, обжигающего ладони о раскаленную винтовку. Заряд батареи был почти на нуле и мигал оранжевым огоньком. На щеке расползался алый ожог от приклада, но он продолжал стрелять в орду противников и шипеть сквозь стиснутые от боли зубы. Здания Полиса зияли пробитыми дырами и горели. Как преисподняя, дымили и исторгали пламя нижние уровни города. На улицах лежали придавленные обломками и задохнувшиеся в дыму люди. Некоторые биокорабли кваари пировали на свежих жертвах как гигантские мухи.

- Или вам дать время на то, чтобы бесцельно погибли самые храбрые из вашего рода?

Снова кадр вторгается в сознание и относит в другую точку планеты. Забавный Пилот, который толкнул женщину на выпускном вечере, сейчас с ритуальной неторопливостью снимал шлем, чтобы не слышать крики своих товарищей в эфире. Он готов был направить свой самолет в центр улья, чтобы хотя бы при взрыве убить еще как можно больше врагов. Его напарник молотил кулаками по двери в кабину, орал во все горло и требовал, чтобы тот посадил самолет и дам им еще возможность отстреляться. Инопланетянка, питающая невероятно теплые и родные чувства к обоим, таким непохожим на нее людям, откинулась свободно в стрелковом кресле и молилась.

- Или вам дать время на то, чтобы свершилось предательство?

Кадр. Престарелый Сенатор отдавал по телефону приказ командующему всей пехотой. Он утверждал, что кваари готовы сложить оружие и покинуть Полисы при условии, что люди прекратят атаку. Но, по его мнению, воздушный флот стал неуправляем. Поэтому после окончания связи, вся армия должна принять меры и не допустить, чтобы воздушный флот продолжал атаку. Иными словами, Сенатор требовал уничтожить все самолеты над Полисами.

- Или, «отвечающий за человечество», ты хочешь, чтобы столь ценное тебе существо, к которому протянута твоя нить, глупо погибло под обломками?

Даже не кадр. Понимание. Короткий миг, когда сознание женщины метнулось на другой конец нити. Там было больно. Темно. Жутко пахло гарью. Тесно и горячо. Трещал где-то совсем близко огонь, а подняться не было сил – страшно болела придавленная нога.

Женщина резко мотнула головой, из последних сил вытесняя навязчивые кадры из сознания. С ее щеки сорвалась и улетела в пропасть Авроры одинокая слеза. Было больно. В душе, во всем теле, в голове, куда ворвались и где нагло копались эти бесчувственные сволочи. Одним своим присутствием они отбирали огромное количество силы. А их напор уже напоминал толщу воды, желаемую просочиться в миниатюрную щель в плотине. Сложно было устоять под таким потоком информации. Для человека – крайне сложно. Но постойте? Как они сказали?

- Вы не знаете, что такое храбрость, предательство и глупость, - женщина собрала всю свою силу воли и ответила встречным напором. - Вы рациональны и бесчувственны. А значит, в данный момент читаете мои страхи.

- Все, что мы показываем – правда. Мы не можем лгать, - словно издеваясь, ответили голоса.

- Но ваши прогнозы – не имеют силы.

- Миру нужно, чтобы мы вмешались. Мир в тупике, - продолжали гнуть свою линию Первородные, расшатывая хрупкое равновесие замершего в ожидании мира.

Но женщина поняла, что их уверенность пошатнулась. Пошла мелкой рябью, но устояла. Значит ли это, что в их неоспоримой логике нашелся изъян?

- Вы вышли на диалог не просто так. Будь ваша воля непоколебима – вы бы исполнили задуманное. Но вам нужно последнее Слово. Слово «отвечающего», чтобы запустить изменения. Оно у вас будет, говорю я. Но прошу обратить сейчас свой взор на мир и решить – действительно ли мы безнадежны?

Моя воля сильна, как и воля всего человечества.

Я верю в то, что люди еще могут объединяться.

И как громадное колесо, неповоротливый мир соскочил с точки равновесия малейшим толчком воли. И двинулся вперед, медленно набирая обороты.

Далеко в Полисе, Райнер положил свою разряженную винтовку на бортик крыши и тяжело оперся руками о бетон. Он устал. Устал настолько сильно, что почти не чувствовал боли в щеке и перестал обращать внимание на жужжание крыльев кваари со всех сторон. Выли сиренами оставшиеся целыми машины. В небе ревели самолеты. Взрывались снаряды. Обезоруженный и обессиленный пехотинец на крыше был отличной мишенью. Но вот далеко, где-то на пределе слышимости примешались в общую какофонию новые звуки. Выстрелы. Череда автоматных выстрелов и вой гвардейских авиамобилей. Райнер удивленно тяжело поднял голову и прислушался.

Я верю в своевременность всех событий. И я верю, что люди могут приходить на помощь тогда, когда в них нуждаются.

Шипение передачи в шлеме включилось так внезапно, что Дэниел испугался от неожиданности, дернул штурвал самолета и сбил траекторию. Всего один рывок – и вот уже нос смотрит куда-то мимо цели. Шипение повторилось, и из шлема послышались голоса. Дэниел выматерился и увел самолет на новый вираж. Он же отключил Майриса и Грэйс от эфира? Тогда кто же ворвался на их канал?! Уже и камикадзе побыть спокойно не дают?

Я верю, что люди не бесчувственны и они способны сами принимать верные решения, порой противоречащие приказам.

Сенатор орал в трубку, требовал выполнения своего приказа, но бывалый полковник долго молчал. Командир пехотинцев, видный боевой дед, слушал приказ молча и терпеливо. Его элитное подразделение отстреливалось от кваари в районе здания Сената, а сам он сидел сейчас в бункере глубоко под землей и выслушивал, как воздушный флот предал Сенат. Но что такое Сенат, как не кучка престарелых людей? Командир уныло слушал своего ровесника и завидовал всем воюющим сейчас пилотам. Уж кто, как не они, защищали сейчас людей в Полисах и с честью гибли в бою? Командир слушал незамолкающего Сенатора, но думал о себе и своих ребятах. А потом что-то задело его. Что-то укололо военную гордость. Командир пехотинцев прервал Сенатора, и рявкнул:

- Слушай, а иди-ка ты нахуй!

И последнее, что я хотела сказать – это то, что люди могут держаться.

Золотая искра на ладони женщины иронично вспыхнула и уже миллионы голосов ответили:

- Инстинкт выживания не делает вам чести.

Женщина потянулась сознанием по нити и умиротворенно улыбнулась. Она верила.

- Зато люди еще способны прозревать.

Как же отвратительно дышать гарью. Шлем ни разу не фильтрует воздух, поэтому через отверстия в нем я дышу этим едким дымом.

Горло начинает жечь.

Организм инстинктивно откашливается и почти пинком возвращает меня в сознание. В голове звучат какие-то голоса. Какой-то многоголосый хор, а спокойный уверенный голос им оппонирует.

- Люди могут держаться.

- Инстинкт выживания не делает вам чести.

- Зато люди способны прозревать…

Инстинкт. Этот проклятый инстинкт никак не дает мне уйти в забвение и выпихивает сражаться. Кажется, мне надо удивиться голосам в голове. А, может, это нормально? Я думаю, это все сотрясение мозга. Но где я, черт возьми, что так тяжело дышать?

Я открываю глаза и понимаю, что мне это ничего не дало. Я в тесном месте, вокруг темно как в кладовке. И душно. Кажется, последний раз я падал. Откуда? Ах, в самолете! И это я все еще в кабине? Какая незадача…

Осторожно пробую поднять руки. Болят, сволочи, но верхняя часть позвоночника цела. Теперь ноги. Твою мать! Рычу от боли в лодыжке, но одновременно радуюсь – значит, весь позвоночник цел. Можно пробовать выбираться.

Поднимаю руки и толкаю со всех сил колпак самолета над собой. Он скрипит и отлипает на маленькую щель. В кабину врывается тусклый рыжий свет. Да мы, никак, горим. Потрясающая новость. Очень своевременная.

Собираюсь с духом и толкаю колпак еще раз. А затем еще. И еще. Как-то хочется мне еще пожить, вот и стараюсь. Ну так что… Собраться. Последний рывок. И.. Р-р-раз!

Скомканный от удара колпак срывается с креплений и отваливается на землю. Со светом ко мне врывается свежий поток воздуха. Так, теперь пункт второй, нужно вытащить себя отсюда.

Цепляюсь руками за край кабины и пытаюсь подтянуться. Ага, мо-ло-дец! А ремни кто будет отстегивать? Списываю глупость на сотрясение и, уже отстегнувшись, пытаюсь повторить попытку.

Нога, сволочь, болит, но из тисков выскользнула легко. Огрызаюсь, проклинаю все на свете, и все же с трудом вытаскиваю себя, сначала по грудь, из кабины моего разбитого самолета. Потом делаю короткую паузу, набираю побольше воздуха, и, опираясь на здоровую ногу, вываливаю себя целиком.

Как мешок с картошкой… И это, блин, гордость воздушного флота и надежда человечества. Как-то ты размяк, надежда. Сломал ногу и уже валяешься на земле, как молодой курсант, впервые пробежавший кросс. Непорядок. Надо что-то с этим делать. Вот сейчас, отдышусь… А потом буду делать. Кстати, интересно, что у меня вокруг?

Перекатившись на живот, поднимаю себя на руках и, откашливаясь от дыма, заставляю себя сесть. Голова кружится и болит, но я поднимаю взгляд наверх и замираю.

Первое, что я вижу и понимаю – это корабли. Десятки кораблей едва уловимо взгляду мечутся над выжженным и плоским кратером, в котором я оказался. Их снаряды почти незаметны взглядом. Трассеры мелькают с дикой быстротой. Неужели мы летаем на такой сумасшедшей скорости? Я вижу боевых жуков кваари – они не смотрят на землю, а гоняют только наши самолеты в небе. Меня не видят. Меня считают уже сбитым. А наши корабли так до сих пор и не могут прорваться. Кваари защищают свой главный центр с завидным умением. Я готов поклониться им за такую качественную оборону. Могут. Просто могут и делают это. А люди безрезультатно бьют в их заградительную стену и сдаются. Я понимаю это, лишь коротким взглядом окинув небо. По каким-то мелочам. По крупицам собранной за миг информации. Вон самолет уходил от преследования, лавировал между врагами, но в последний момент недожал. Не довернул штурвал, хотя только что входил в более крутой поворот. Сбит. Другой вырвался с дальних рядов, ушел от преследования и сбросил хвост, но завидел смыкающихся перед ним жуков и отвернул. Побоялся. А там группа из троих прорвала оборону, но распалась, когда за ними вслед ринулись пятеро.

Мы проиграли этот бой.

Нужно было принять это.

Мы бессильны против их обороны и жажды жить.

Я не знаю, как сейчас обстоят дела на границе и во всех Полисах – моя связь с Авророй после крушения была утеряна. Мой самолет был мертв и также не мог соединить меня с Базой. Я говорю «мертв», а не «разбит», потому что я успел даже как-то породниться с ним. Хороший был боевой товарищ, хоть и недолго мы с тобой провоевали. Зато весело и незабываемо.

Я похлопал его ладонью по металлическому боку и поблагодарил. В ответ он затрещал коротко последними искрами и окончательно испустил дух. Бедняга. Почему мне кажется, что ты тоже хотел бы выжить и пролетать дольше? Почему я чувствую себя, как на кладбище погибших машин?

Мне потребовалось небольшое усилие, чтобы оглядеться. Но когда я посмотрел на землю, мое сердце сжалось от боли еще сильнее, чем когда я глядел в небо. Да, здесь было кладбище. Место последнего пристанища десятков самолетов, которые в свою очередь были поэзией человеческой мысли. Лучшие творения лежали мертвым грузом на земле, объятые пламенем и пожертвовавшие собой, чтобы сохранить в живых своих пилотов. Своих наездников. Вы ломали крылья, зарывались носом в почву, сносили на своем пути камни и песок. Жертвовали последними ресурсами аккумуляторов, чтобы максимально безопасно приземлиться и сохранить кабину. Автопилот – ваша форма защиты. Пусть меня убеждают создатели этих самолетов и программисты, что машина делает только то, что уже заранее прописано у нее в мозгах кусками кода. Пусть говорят, что гении программисты придумали такой отличный спасательный вариант автопилота, который спас за сегодня жизни десяткам людей. Но я буду отрицать, что это их заслуга. Потому что я лучше их понимаю, когда машина сама решает, включить ей эту программу или нет. Она оценивает повреждения, оценивает состояние пилота, ищет место посадки и даже без крыльев – умудрится, посадит самолет на землю. Все это сложение бесконечных параметров включает у машины сигнал к спасению. А то, что заложили в нее программисты – то лишь набор инстинктов. Я верю в это. Пусть меня попробуют переубедить. Но сейчас я смотрю на кратер, усыпанный обломками почти таких разумных машин, и мне больно. За то, что они погибли. За то, что были выведены из строя раньше, чем исполнили свой долг. За то, что были испорчены такими же машинами, как они сами, наполненными набором инстинктов, но отличающимися всего лишь одним. ОДНИМ! Лишь тем, что их материальная оболочка была биологического происхождения.

Я бессильно упал грудью на свой самолет и дрожащими руками сбросил с головы тесный шлем. Только сейчас я заметил, что стало с моими руками. Мда. Такое быстро не заживет. Все пальцы были в крови, которая даже сейчас продолжала сочиться из-под ногтей. Обожженная интерсетью кожа на запястьях уже в нескольких местах покрылась волдырями от ожогов. На внутренней стороне предплечий серебристой паутинкой через ожоги проступала сама сеть. Странно. Это было почти не больно. Словно половину нервных окончаний мне уже сожгло перегрузкой. И даже не страшно. Страшнее было бы лишиться ощущений вообще, а так – пока есть боль, я еще на что-то способен.

Над головой грохотали нескончаемые взрывы, а я все оттягивал момент, чтобы посмотреть на то, к чему мы так стремились. Я боялся поднять глаза на материнский корабль кваари и окончательно отчаяться. Ведь мы так и не задели его. Не зацепили даже одной ракетой. Не достали…

Я насыщаюсь злостью и поднимаю глаза к центру плоского кратера, где на незначительном возвышении стояло – ОНО. Не корабль и не существо. Просто черное нечто, высотой под сотню этажей, торчащее из земли как гигантская еловая шишка. Его «тело» было покрыто множеством хитиновых панцирей, почти вплотную прижатых друг к другу. Из вершины поднимались подвижные щупальца, которые как змеи постоянно ощупывали небесное пространство. А в землю уходили корни.

Что же ты за тварь-то такая… Зачем, ответьте мне кто-нибудь, зачем мы пустили тебя нам на планету? Почему не избавились раньше, когда твоих детей было еще мало? Ведь они твои дети, ведь так? Кваари, их рабочая сила, их боевые летающие жуки. Они ведь одной с тобой породы? Мы догадывались раньше, когда проводили свои эксперименты. Мы понимали, что у наших двуногих соседей почти идентичная структура с их кораблями. Кваари и жуки… Мы-то думали, что раса создала своих жуков путем долгой селекции, из своих же особей. Форсируя эволюцию, выращивая новый вид и добиваясь в его качествах почти полного отсутствия инстинкта самосохранения. Это позволяло им использовать их, как верховых животных. Мы подумали, что это дикость. Седлать вид, имеющий в предках праотца самого наездника. Но мы никак не могли добраться до тебя, чтобы разгадать, какова же твоя роль у этой расы. А оказалось…

Оказалось, что ты не просто их космический корабль. Ты нечто большее. Ты не станция. Не кормушка. Ты их прародитель. Не существо и не корабль, а форма жизни, когда-то создавшая вид. Жизнь на земле началась с бактерий. Через миллионы лет – на сушу вышли земноводные. А ваша планета породила тебя. И уже ты эволюционировало и отделило от себя ветвь нового вида, а они осознали себя расой и принялись тебя использовать. Ты – их источник биоресурсов. Живая станция, способная создать все, что угодно и приспособиться к любым условиям. Ты можешь выживать в космосе, можешь выживать на планете. И ты начинаешь использовать эту планету, чтобы жить. Вытягивать соки, пуская корни все глубже. А потом ты начинаешь создавать. Штамповать вид за видом, бросая его в среду обитания.

Ты чудовищно уникальное творение просторов вселенной. Не знаю, есть ли еще подобные тебе, но в одном я уверен наверняка: тебе не место в нашем мире. Я ненавижу тебя за то, что ты поедаешь мою планету. Но преклоняюсь перед твоей безумной формой жизни. Ведь у тебя много общего даже с нашими растениями. Я не могу простить тебе то, как ты годами кормило и вылечивало наших врагов, кваари. Но я понимаю, что они использовали тебя, и именно благодаря тебе вернули нашей планете климат. Ты чудовище. Сумасшедшее творение вселенной. Но ты чуждо этой планете. Ты убиваешь ее. А я не могу этого допустить. Все мое естество противится твоему существованию. Я не могу заставить себя смотреть на тебя без отвращения. Ты заслужило смерть. За то, что по твоей вине погибли сотни самолетов – возможно, даже более разумных, чем ты. Поэтому, я уверен – ты должно быть уничтожено.

Инстинкт выживание не делает вам чести.

Что вы хотели сказать этим, безликие голоса?

Уж не то ли, что для вас мало одного лишь желания жить? Тогда что вы от нас хотите?

Я в отчаянии ударил кулаками по самолету.

- Что вы от нас хотите!!? – закричал я, обращаясь к небу, где, по моему мнению, могли скопиться те самые безликие свидетели.

Что такого хотели от нас Первородные раньше, и почему сейчас мы снова не оправдали их надежд? Что было не так?! Сверхцивилизация, способная легко изменить климат на всей планете в состоянии стереть и лица все человечество. Но они не сделали этого. Они чего-то добиваются. Чего-то хотят от людей. Но чего?

Люди изменились, создали новую технику, попытались ужиться на планете с чужаками. Война не повод, чтобы наказывать всю расу. Непонимание стало причиной. И только непонимание. Но непонимание чего?..

Запертые в оболочку собственного разума и предрассудков.

Нет, люди нисколько не изменились. Как были полны пороков и эгоизма – так такими и остались. Но, с другой стороны, сущностям, которым чужды эмоции, должно быть плевать на свойства человеческой личности!

Что тогда?

Возможности… Им нужны были новые возможности людей и понимание того, что чуждо разуму. Выход на новый уровень подсознания, умения находить знакомое во всем чуждом…

И тут меня осенило.

Я с жалостью смотрел на разбитые корабли, когда понимание зажглось во мне.

Первородным, этим своевольным сволочам, бросившим нашу планету на погибель, не нужна была воссозданная нами цивилизация. Им был не нужен наш технический прогресс. Им не нужно было проверять нас в войнах и испытывать на выживаемость. Им нужно было, чтобы человечество сделало нечто подобное нам. Подобное Второму поколению. Даже не обязательно скрещенное с электроникой! Им нужно было, чтобы люди нашли способ раскрыть свое сознание новому. Нужно было дать шанс посмотреть на многогранный мир не просто своими глазами. У нас этими другими глазами стали датчики машин. Мы погружались в другой мир, ныряли в иную реальность, но не осознавали всей ценности своих возможностей. Мы были рабочими на службе человечества, а потом его защитниками. И нам лишь немного не хватило для осознания того, что мы могли вытворять, по сути, немыслимые вещи. Соединять в единый узел несколько сигналов станций. Контролировать беспилотники. Координировать действия на уровне компьютеров. Мы были на пороге открытия миру нового взгляда на реальность.

Этого ли вы хотели, Первородные, которых мы зовем Четвертыми?

Взрывы грохочут над головой, а от вас нет ответа. Плевать. Я уже понял, что могу намного больше, чем было заложено в меня изначально учеными. Вы хотите от нас последнего чуда, чтобы раз и навсегда убраться с планеты? Я сделаю вам чудо…

Мои окровавленные ладони ложатся на обшивку самолета, и я закрываю глаза. Бой еще не проигран! Пусть ни один наш самолет не может пролететь через выставленное кольцо обороны кваари, но я гарантирую – бой еще не окончен! Пока я жив, и у меня еще есть запасной план.

Интерсеть в руках вновь накаляется, и, открой я глаза, то различил бы ее слабое свечение под кожей. Пусть мой корабль уже мертв, зато в его отсеке еще есть несколько припасенных ракет. Я пытаюсь добраться сигналами до их начинки и активировать. Короткий импульс – как скачок напряжения – заставляю ракетный отсек открыться. Следующий импульс – подключаюсь к одной из ракет и проверяю свою теорию. Да, я могу это сделать. Ракеты еще могут быть запущены мной. Но тут у меня в памяти всплывает одно нерадостное воспоминание.

Почему погиб тогда Хунта, напарник Виктора? Многие из наших не знали, как это стряслось, но в тот момент и я, и Виктор, а также Клайв, Стив и Майк были там. Мы устроили очередную штатную расчистку на поверхности планеты. Все шло лениво и скучно до тех пор, пока кто-то из нас не объявил небольшое соревнование на точность попадания по мишеням. У наших мобилей, поднятых на поверхность, был ракетный боезапас, которым мы и расчищали площадки от зданий. Ребята начали стрельбу, как положено, аккуратно наводясь, ставя перекрестие на зияющие окна. Стреляли и иногда промахивались. У кого глазомер был не очень, у кого рука дрогнула во время пуска. Хунта решил схитрить. Он навел свое орудие на цель, но в последний момент переподключился на ракету. Мы все слышали, как он восторженно воскликнул, ощутив себя несущейся ракетой. Мы видели, как он корректировал ее путь в полете, обозвали его читером и услышали торжествующий смех в ответ. Но когда на поверхности прогремел взрыв, наш друг скончался от болевого шока. Он просто сгорел в своем кресле, перегруженный ответным сигналом с ракеты. Он испытал на себе отдачу, волну огня, взрыв – все это, вместе взятое. Его кожа почернела в местах прохождения сети, а мы раз и навсегда уяснили, что наша возможность – она же и наша слабость. Мы ощущаем все, что испытывает наша техника. И если наша техника терпит крушение – надо иметь силу воли, чтобы вовремя от нее отключиться. Иначе – смерть от фантомной боли.

Воспоминание резануло меня по душе, но я не собирался повторять путь Хунты. Я попробую сделать иначе. Хоть мы и поставили себе запрет – никогда не подключаться к оружию. Никогда не становиться им. Я попробую. Я чувствую в себе возможность проверить другой способ…

Мои руки все так же лежат на корпусе корабля, но я перескакиваю сознанием на вторую ракету. Активирую ее. Перескакиваю на третью. Готовлю. Пробую собрать их вместе и проверить могу ли я удержать их три одновременно. Напыленные на глаза экраны сходят с ума, путаясь в ракетах. Отключаю его у себя напрочь. Открываю глаза и улыбаюсь. Я как будто держу на поводках трех собак. Слышу каждую из них, ощущаю, но держу. Интересно, а могу ли я больше?...

Райнер удивленно поднял голову и обернулся на звук.

«Выстрелы?! Автоматы? Будь я проклят, если не узнаю автоматные очереди из всех звуков!»

Пехотинец, прихрамывая, подошел к краю крыши, едва волоча за собой по бортику горячую винтовку, и не поверил своим глазам.

Мигая сине-красными огнями и воя сиренами, из глубин Полиса летели авиамобили Гвардии! Перед ними, поджимая хвосты, улепетывали со всей скоростью жуки кваари. Мобили плевались пулеметным огнем из носовых орудий и подстегивали чужих.

Прогрохотали внизу взрывы, и Райнер свесился с крыши, чтобы глянуть на тротуар. До боли знакомая черная форма людей, а впереди расчищают дорогу бронированная техника. Пехота.

Пехота и Гвардия, наконец, пришли на помощь Полису! Кваари верещали и вынужденно отступали. Поднимались в небо, но там их сбивали остатки воздушного флота. Тех, кто пытался укрыться на земле – расстреливала из автоматов и лазерных винтовок наземная оборона. Средний воздушный уровень взяли на зачистку сверхманевренные мобили гвардии.

Кваари отступали под плотным огнем.

Воющая сирена Гвардии еще никогда не звучала такой спасительной песней.

- Откликнулись! – вскрикнул победно Райнер и вскинул вверх руку с винтовкой. - Черт вас подери! Откликнулись!

- Борт «Эль торо-5», ответьте.

- ДА?! Да? Я слышу вас! Говорите, – Дэниел судорожно надел обратно шлем, чуть не задыхаясь от волнения.

- Рекомендуем вам свернуть на северо-северо-запад и зайти под прикрытие группы беспилотников, - размеренно отвечает оператор. – Говорит База Аврора, нам кажется, у вас назрели проблемы.

Последнее сказанное уже было не по протоколу, что заставило Дэниела очухаться и метнуть корабль на заданный курс. И как только он развернулся, картина на обзорных мониторах заставила его на секунды забыть об управлении.

Подкрепление! В их сторону приближалось подкрепление! И уж эти самолеты, несомненно, в пару минут не оставят от улья и живого места.

- Борт «Эль торо-5», каков состав вашей группы? Не желаете ли сменить свой корабль?

Ни предложения долететь на Аврору, чтобы заправиться, ни слова о пополнении патронов. Их уже просчитали из Базы и поняли, что к чему. И ведь никакого предложения прислать группу спасения! Хочешь спасаться? Садись на предоставленный ЭЛИС и лети на Базу. Никто и слова против не скажет. А хочешь биться – все равно садись в самолет. Пилоты с Авроры пригонят еще технику. Как там говорили? Вооружить весь воздушный флот? Тогда, конечно, три самолета им не жалко. Техники на Авроре – хоть жопой жуй.

- Пилот, вы меня слышите?

Дэниел пришел в себя.

- Слышу! Команда – трое, включая меня. Сменить корабль – желаем! Захожу на посадку. Прикройте нас!

- Будет сделано.

Беспилотники вихрем пронеслись с боков самолета и яростно атаковали улей. Дэниел вернул связь в эфире с Майрисом.

- …ИДИОТ!

- Может, отложим? – вжав голову в плечи, предложил Дэниел.

- Сука! – продолжал выплескивать свою злость Майрис. Конечно же, он слышал переговоры Пилота с Базой, но чтобы прям так сразу простить другу попытку самоубиться, и угробить с собой и их с Грэйс… Нет, такого Майрис точно не умел.

- Нам дают корабли, и мы летим дальше! – на одном дыхании выпалил Дэниел.

- Молись, чтобы после боя я не сразу нашел тебя, иначе…

Пилот терпеливо выслушал угрозу, и выдохнул. С другом было все в порядке.

- Ответ рассматривается как согласие. Готовьтесь к посадке и высадке!

Магия? Нет… Чистая технология. Самое буквальное помещение в машину частицы себя, и ее оживление. Вот что такое магия на нашей Земле. Вот что дает вера в невозможное. Вера – позволяет нам выходить за грани понимания и нырять мыслью за рамки сознания, растворяться в большем. Воля – дает нам на это силы.

Я делал невозможное. А именно – генерировал новые сети и внедрял в оружие. Запускал их, переводил ракеты в режим боевой готовности и, самое главное – оставлял для себя канал, возможный для отключения.

Я делал невозможное и верил в это. Я верил, что смогу завершить начатое дело. Я верил, что могу оживить за счет себя каждую микрочастицу, помещенную мной в ракету, потому что она – часть меня. А пока я жив, пока у меня есть вера и воля – я могу все.

Сидя на коленях, я положил ладони на землю и устало опустил плечи. Запястья светились накаленной голубой сетью, но я терпел и пересиливал боль, отдавая все, что у меня было. Ладони истекают кровью, но они пропускают через себя импульс за импульсом. Сигнал за сигналом. Вытягивают из себя части интерсети и проникают ею в землю. Она ведь тоже умеет проводить сигнал. Земля… Я помню, как много кораблей лежит сейчас вокруг, и все они были мне доступны. Корабли с уцелевшими ракетами. Корабли, которые так и не донесли свой смертельный удар. Я чувствую каждый из них своими руками. Чувствую, как могу дотянуться через камни и песок к каждой ракете, которых здесь несколько десятков. Я вижу их не своими глазами. Я вижу их, как источники силы на концах моих десятков поводков.

Ведь что такое сигнал, как не мельчайший импульс? Что такое мысль, как не подаваемый в пространство сигнал? Я хочу дотянуться своей мыслью дальше, выйти за привычные рамки, ограничивающие меня лишь непосредственным контактом. Я хочу, а значит могу.

Десятки ракет одновременно вспыхивают зажиганием, получают координаты цели и оживают по моему сигналу. Я боюсь открыть глаза, чтобы не видеть своих раскаленных рук, но я знаю, что от кожи над сетью почти ничего не осталось. Мне почти не больно, потому что мой мозг слишком занят, чтобы осознавать еще и боль. Я держу на мнимых поводках много орудий одновременно и генерирую им все новые и новые команды. Выстраиваю нехитрые цепи зависимостей и закладываю координаты цели в простые микросхемы. Никогда раньше мне не приходилось делать ничего подобного. Никогда раньше я не знал, что могу программировать оружие на действия. Никогда я не знал, что мы можем делать это дистанционно.

Я уловил сигналы с Авроры вдруг. Без шлема, так, одними лишь руками и той сетью, что раскинулась благодаря мне по земле. Потом я услышал радиопереговоры с Полиса. Чем-то они все похожи на хор тысяч голосов… А я слышу их. Понимаю их все вместе и по отдельности. Я сливаюсь с общим потоком информации и становлюсь им.

Ракеты готовы к запуску, и я отдаю им финальную команду. Мои руки отрываются от земли и раскрываются в стороны. А десятки ракет включают маршевые двигатели и стартуют прямо из своих отсеков, пробивая прочными носами обшивки самолетов. Десятки смертоносных копий поднялись в воздух, а я свожу их всех к цели, и сужаю, как единый организм. Смотрю их глазами и одновременно почти не проникаю в сознания. Я уже заложил в них все, что должно.

Раньше я много думал над тем, что делает нас живыми. Душа? А что такое душа, как не частица чего-то иного? Что-то отличное от физической оболочки, но, в то же время – не набор силы. Не программа в оболочке машины. Не инстинкты, заложенные в биологические организмы. А нечто другое.

Сейчас – я знаю ответ.

Машину можно сделать живой. То, что отличает ее от неживого – это лишь то, насколько ты сам наделяешь ее чувствами. Насколько ты ее питаешь. Как ты ее учишь ощущать.

А душа – это не обязательно сознание. Душа – это то, что может испытывать эмоции.

Мы всегда были неправы, соединяя себя с машиной и становясь ей. В этом была наша ошибка. Мы не должны были заменять собой душу каждой машины, а должны были лишь дополнять ее своим сознанием. Потому что они тоже умеют ощущать. Не так, как мы, но иначе. Они могут хотеть жить и могут хотеть исполнить свой долг.

Десятки ракет рассекали небо. Десятки сигналов одновременно поступали в меня. Каждой нужно было наводиться на цель. Каждая сверялась со своим курсом.

Зато люди способны прозревать…

Неужели этого вы хотели от нас, безликие?

Ракеты были почти у цели.

Переговоры на Авроре замерли.

Полис разразился восторгом освобождения.

Ракеты охватили кольцом материнский корабль. Я чувствую каждую из них.

Звон в голове становится невыносимым.

Я открываю глаза.

Сигнал к детонации.

Зажимаю ладони и в доли секунды обрываю связь со всем одновременно.

Взрыв.

Ночное небо озарило светом как при восходе солнца. Оглушительный грохот прокатился по кратеру, и следом ударила взрывная волна. Материнский корабль распустился десятками ослепительных огненных «цветков». Осколки разлетелись по всей площадке.

А затем, казалось бы, несокрушимый корабль, который был одновременно живым существом – начал заваливаться на бок и падать. Объятый пламенем, расколотый почти надвое точными попаданиями – он погибал. Трещал хитиновой обшивкой, щетинился подвижными лентами на верхушке, поджимал к себе массивные клешни и падал.

Выли от паники и боли кваари. Бешено описывали круги и не знали, чем могут помочь. Люди воспаряли духом и, застыв лишь на миг, бросились в атаку с новыми силами. Кто-то проскочил дрогнувшее заграждение и выпустил в падающий корабль еще несколько ракет. Я приоткрыл немного свое сознание и услышал, как ликовала вся Аврора.

Мы смогли.

Добились своей цели и теперь сможем завершить эту войну.

Я лег спиной на землю и посмотрел на то, что стало с моими руками. Да уж, такое определенно не скоро еще заживет…

Аврора наперебой передавала сообщения всем воюющим эскадрильям. Пусть знают. Пусть понимают, почему в один момент их враг дрогнул и задумался об отступлении.

Материнский корабль рухнул и потряс собою землю. Грохоты взрывов доносились до сих пор, но я лежал, глядя в звездное небо, и слушал тысячи голосов нашего мира. Диспетчерские, телефоны, громкоговорители…. На моих губах застыла улыбка, но я не испытывал особой радости от победы. Я был счастлив от другого.

Я улыбался звездам и был счастлив от того, как много я о них понял.

А где-то далеко на севере, куда тянулся мостик, протянутой от меня нити, я просто знал, что распалась на миллионы светящихся пылинок золотая искра. Ее свет потух, и вся планета вздохнула от облегчения. Угроза миновала.

Я понял это, просто глядя наверх и растворяясь своим сознанием в информации. Как же жаль, что так мало людей смотрят в небо.

Повсюду грохотали взрывы и со свистом проносились над головой самолеты. Приятно грел сбоку все еще горящий нос моего корабля. Земля же была полна сигналов. Но, пожалуй, сейчас я устал от всего этого. Мои глаза предательски слипаются, а боль в руках постепенно затихает. Я сделал все, что должен. Я понял то, для чего был создан. И теперь – имею право на заслуженный отдых.

…Как же сильно, оказывается, я хочу спать.

***

Райнер вышел из медцентра своей базы лишь на следующее утро. Врачи настаивали на том, чтобы парень отлежался и позволил им залечить ожоги. Но пехотинец вежливо извинился и сказал, что от пары шрамов он не испортится.

Нахального пехотинца, посмевшего нарушить прямой приказ и дезертировать с места сражения, командир простил на удивление легко. Поругался для проформы, но позволил ему сперва залечить свои травмы. Обещал разобраться позднее.

Но когда Райнер зашел к нему в кабинет, готовый выслушать приговор, полковник лишь пожал ему руку и вручил припрятанную с прошлого дня винтовку. Со следами гари, с потекшим местами пластиком.

- В следующий раз, майор Аллен, будьте внимательнее к своему оружию, - сказал полковник, все еще держа винтовку и пожимая руку. – Оно оказалось у вас в прекрасном состоянии.

- Благодарю, сэр, - сдержанно и с почтением кивнул Райнер, принимая внезапное повышение в звании. – Буду иметь в виду.

Командир отпустил винтовку и разжал ладонь, после чего вернулся к своим делам.

- Разрешите идти, сэр?

- Разрешаю, и подальше! – уже в вольной форме махнул полковник, и Райнер тенью выскользнул за дверь.

Куда теперь?

У пехотинца не было особого выбора. Армия гудела и контролировала Полисы. Передовые отряды были переброшены к границе, где проводили зачистку от чужих. У Райнера были еще сутки, прописанные медиками для реабилитации, и их нужно было провести как-нибудь с пользой. Потому что потом вернется рабочая суета. Придется вникать в дела, брать под командование группу, свыкаться как-то с повышением. Не сложно, но рутина захватит с головой. А пока есть день…

Райнер вышел на улицу и вдохнул блаженно воздух. Гарь от пожаров, угарный газ от автомобилей, сладковатый и приторный запах еще не убранных с дорог жуков. Не лучшее сочетание для начала нового дня. Но в воздухе Полиса витало и нечто новое. Запах победы и освобождения.

Пехотинец повесил винтовку на плечо и двинулся по улице. Никто особо не обращал на него внимания. Кругом суетилось много гвардейцев и солдат, так что оружием сейчас было не удивить. Полис оттирал с лица грязь минувшей войны.

Райнер шел неспешно, глядя в небо. В чистом голубом куполе носились из конца в конец вертолеты и слетались самолеты воздушного флота. Пехотинец знал, куда несли его ноги, и он был далеко не единственный. Толпы людей сейчас стекались к кварталу Сената, чтобы посмотреть на невиданную раньше картину. Все хотели своими глазами увидеть небо, к которому со всех сторон земного шара слетались самолеты.

Вот Райнер вышел со всей толпой на открытое пространство и увидел вдалеке могучее здание Сената. А над ним, зависнув очень плотной воронкой, держались в воздухе сотни одинаковых истребителей. Своими носами они смотрели в центр, как бы говоря, что у нынешней власти больше нет шансов. Самолеты воронкой висели в небе, а уличные экраны все как один вещали прямую трансляцию из зала Сената.

Вся Аврора вышла к главному залу и замерла в предвкушении. Множество людей, затаив дыхание, слушали новости, демонстрируемые на огромных экранах, развешанных на сторонах центральной диспетчерской вышки. Мощные усилители доносили голоса до самых дальних стен зала и не создавали эха.

Майрис обнимал Дэнила рукой за шею и пригрозил, что если ему не понравятся новости, то он придушит своего напарника. Оба Пилота с ночи и до сих пор щеголяли в парадной форме, гордясь старлейскими погонами. Заслужили. За все тяготы судьбы – первыми же были отмечены после окончания войны.

Грэйс стояла чуть в стороне, умилительно глядя на товарищей, но не мешая им. Как и все, она замерла на одном из множества этажей главного зала Авроры и слушала новости из зала Сената. Сзади к ней очень тихо подошла женщина, и когда она почти поравнялась с инопланетянкой, Грэйс чуть напуганно обернулась. В ответ женщина тепло улыбнулась и коротко сказала: «Спасибо за все».

А затем на экранах миллионов мониторов по всей планете показали трибуну Сенаторов и всех выживших командиров Баз на ней.

Толпа в Полисе замерла и будто перестала дышать. Райнер смотрел на экраны мониторов и улыбался. Командиры говорили речь и обличали Сенаторов в многолетней лжи. Всё это пустословие. Всё это вода, призванная как-то сгладить случившийся переворот. Люди не дураки, чтобы после случившегося верить Сенату. Но… Всем же нужны доказательства. Всем нужно знать, что ожидать дальше. И всех надо успокоить. Надо дать надежду. Заверить, что теперь-то все будет хорошо.

Райнер хмыкнул, когда очередной Командир, пока еще тяжело опирающийся на трость, взял слово. Пожалуй, мир действительно может дальше спать спокойно.

- …А потому, в связи со всем изложенным, для обеспечения дальнейшей безопасности и стабильности Республика будет реорганизована нами в общепланетарную Империю – во имя безопасности, и во имя блага общества.

Где-то далеко воскликнула в едином счастливом порыве вся Аврора. С динамиков мониторов грянул гром аплодисментов. Защелкали вспышками множество фотоаппаратов. Почти что лавиной набросились репортеры с новыми вопросами. А нестройные возгласы толпы в Полисе вскоре поддержали и все остальные.

Пожалуй, теперь уж точно мир может быть спокоен.

Наверное, только Райнер был единственным, кто не поддался общей эйфории. Хотя он от души посмеялся. Поаплодировал пару секунд экранам, а потом достал из кармана припрятанный слайдер. Сотовая сеть показывала отсутствие сигнала и была перегружена огромным количеством звонков сейчас по всей планете. Но Райнер не стал звонить. Он набрал короткое сообщение и отправил его. Сотовая связь захлебывалась в сигналах, но парень знал, что уж до этого-то адресата послание дойдет сию же секунду. И впервые – никаких шифров и тайн. Никаких полунамеков и загадок. Просто: «А теперь пустишь на семейный ужин?» И ответ, пришедший мгновенно: «Естественно!».